Кентурион

Глава 6

Уасет завиднелся издалека – по восточному берегу Нила показались исполинские пилоны, заблестели гигантские обелиски, затрепетали флаги на высоких мачтах у святилищ. Ипет-Сут, храм Амона Фиванского.

Зухос стоял на носу миапарона, одномачтового суденышка, похищенного из военной гавани Кибот, и разглядывал окраины города, безразлично скользя глазами по белым стенам, по зелени пальм, по россыпям усыпальниц на западном берегу – Город мертвых вставал как отражение города живых. Мужчина Усмехнулся – он не верил в «Священную девятку», и его раздражала вековечная суета египтян, всю жизнь готовившихся к смерти.

– Торнай! – позвал Зухос, не оборачивая лица к гребцам.

Тот, к кому он обращался, тут же бросил весло и подбежал к хозяину, склонился в поклоне и вымолвил:

– Слушаю твой зов, мой господин!

– Высадишь меня у храма, и гребите в гавань. Не расходиться, ждите меня там.

– Будет исполнено! – согнулся Торнай.

Миапарон вильнул и направился к берегу.

Древний Уасет еще называли Нут-Амон, «Город Амона», или просто Нут. А уж что такого увидали в Уасете эллины и почему прозывали Нут «стовратными Фивами», история умалчивает. Может, просто впечатлились громадными размерами Нута? Во всяком случае, ворот в городской стене насчитывалось всего четверо. Зухос вошел через северные – стража смотрела на него в упор, но не видела.

Он по-прежнему таился и кутался в длинный химатий. Одна группа слуг шла впереди него, другая позади, а еще шестеро бойцов шествовали на флангах.

Зухос прикрывал лицо, шел и зыркал из-за складки химатия, как из амбразуры. Он не любил Уасет. Почему? Потому, быть может, что Птолемеи за свое владычество перестроили весь город, оставив всего два острова древности, Ипет-Сут на северной стороне и Мпет-Ресит – на южной? Бывший жрец обожал гигантские постройки предков – массивные, величественные, подавляющие робкую душу, – а все эти эллинские штучки, вроде хлипких портиков, вызывали в нем глухую досаду.

Зухос пересек по тропе правильные ряды пальм, обогнул стену Ипет-Сут, и сделал чуть ли не триста шагов, обходя колоссальные колоннады Дома Амона. Не доходя до главных пилонов храма, вытянувшихся в небо на пятьдесят локтей, он поднялся по лестнице на пешеходный переход через боковую улицу, и глянул на реку. За разлившимися водами Хапи зеленел большой плоский остров, заросший священными дубами Амона, а на том берегу громоздились великолепные постройки Города мертвых. Вдали, на фоне скал, запирающих долину, белел Зешер-Зешеру, заупокойный храм царицы Хатшепсут, а ближе к берегу, севернее колоссов Мемнона, пластался «Дом миллионов лет», который эллины прозывали Рамессеумом. Там, в святилище, где хранится барка Амона, сокрыта вторая дверь. Пройти ее – значит одолеть половину пути к вожделенному замку Тота.

Зухос самодовольно улыбнулся, и нежно погладил скипетр-секхем. Скоро уже, а пока… А пока займемся делами! Он пересек улицу по массивному переходу, спустился – слуги топотали следом – и быстро пошагал к Царской Дороге. Дорога эта шла через весь город с севера на юг. Широкая и гладко вымощенная, она была обсажена тенистыми деревьями и обставлена шеренгами сфинксов в коронах пшент. За густыми рядами деревьев прятались колоннады эллинских храмов и глухие фасады богатых домов. К одному такому, светлые стены коего покрывали росписи, и свернул Зухос. То был дом Иосефа сына Шимона, купца и аргентария.[40] О состоянии, нажитом этим человеком, ходили легенды – чуть ли не миллиард динариев[41] скопил он!

Но не богатство было причиной уважения, которое Зухос питал к Иосефу. Зухос презирал богачей, равно как и бедняков. Он смеялся над жрецами и терпеть не мог всяких там царей и принцепсов. Но жили на свете несколько человек, которых Зухос признавал ровней себе. Первым из них был Норбу Римпоче, чью обитель в горах далекой Индии посетил он в молодости, где жил и постигал великие тайны Иччхашакти и Крияшакти.[42]

Вот и Иосеф был не прост, очень не прост… Этот купец и банкир носил титул Баал-Шем, «Владеющего именем Бога». Будучи крупнейшим знатоком Хокмат Эмэт,[43] «Истинной мудрости», сын Шимона весьма и весьма преуспел в прикладной каббале – каббале маасит – постигнув все десять Сфирот, «Божественных сущностей». Он обрел великую мощь, и побороть его даже всею силою сэтеп-са не удавалось.

Подойдя к широкой двери, Зухос взял висящую на цепи деревянную колотушку и постучал. Ждать пришлось долго. Сначала открылся ставень на втором этаже, прямо над дверью, потом заскрипела лестница, и подрагивающий баритон спросил через бронзовую решетку, вделанную в дверь:

– Кто?

– Это я, – коротко ответил Зухос. – Достаточно?

– Я узнал тебя… – вздохнули за дверью.

Громыхнули тяжкие засовы, и дверь отворилась. Зухос сделал знак слугам ждать на улице и вошел. Коренастая фигура хозяина, плохо видимая в темноте, показала рукой на светлый проем, и заперла дверь. Пришелец двинулся в указанном направлении.

Пройдя темной галереей, он вышел к подобию маленького рая – внутреннему двору, где плескался бассейн, били фонтаны, сильно и тяжело пахли низкорослые мирровые деревья с обильной золотисто-зеленой листвой. Прямоугольный двор был окружен плотным строем колонн из кипенного мрамора – именно мрамора, а не египетского белого известняка. Видать, не поскупился старый жмот, привез камень из далекой Каррары…

Коренастый обернулся, и Зухос узнал Иосефа. Купец ничуть не изменился за год – все то же суровое лицо, обветренное и загорелое, цвета седельной кожи, все тот же острый взгляд, и мужественные черты, хранящие былую красоту, проявившую себя именно сейчас, в середине жизни.

– Ну, здравствуй, рабби[44]… – сказал Зухос со скользящей улыбочкой. – Давно не виделись!

Хозяин дома наметил усмешку.

– Только не говори, что соскучился.

Гость рассмеялся, а Иосеф поморщился – голос у Зухоса был на зависть – ясный, звучный, где надо – бархатный и обволакивающий, или гремящий медью, но смех… Грубый гогот, да еще какой-то взвизгивавший, всхрапывавший… Ужас! Не смех, а пытка для ушей…

– Я пришел по делу, – сказал Зухос, отсмеявшись.

– Слушаю, – прикрыл глаза Иосеф.

– Пандион уже интересовался насчет оружия…

– И я дал ему ответ, – открыл глаза купец. – Будет золото – будет оружие.

– Учти, – нахмурился гость, – я хочу вооружить легион!

– Хоть два, – улыбнулся Иосеф. – Скажи мне лучше, чего ты этим добиваешься?

– А для тебя это секрет? – осклабился Зухос.

– Тебе нужна власть… – сказал хозяин дома, так, будто ставил диагноз тяжелобольному.

– Да! Мне нужна власть, а Египту нужен новый царь! Новый фараон, которому поклоняются как божеству. Так было встарь, так и должно быть!

– Знаешь, – усмехнулся Иосеф, – почему каббалу боятся и ненавидят все жрецы подряд – и египетские, и эллинские, и римские, иудеи и христиане? Потому что они поклоняются своим богам и молят их, выпрашивая подачки, а каббала меняет человека, возвышая его и приближая к богу.

Зухос оскалился.

– Приближая к «Бесконечному и непостижимому началу», хочешь ты сказать? – проговорил он. – К тому, что вы зовете Эйнсоф? Так это не бог!

– Ты хочешь вступить со мной в дискуссию? – насмешливо усмехнулся сын Шимона.

– Нет! – буркнул его визави. – Просто ты превратно понимаешь мои намерения. Власть над Египтом нужна мне не для того, чтобы упиваться поклонением людских толп. Мне нужно, чтобы эти толпы слушали меня и слышали, понимали и делали то, что я им скажу!

– А станут ли эти толпы счастливее под твоей властью? – вздохнул Иосеф.

– Станут! – уверенно сказал Зухос. – Я освобожу рабов. Пахари станут вкалывать на полях фараона, ремесленники – в мастерских фараона. Это будут трудовики, низшая каста, и я дам им все для счастья – дом, женщину, хлеб и зрелища. А еще будет каста боевиков! Эти воины, что верой и правдой отслужат фараону двадцать пять лет, сходят в походы по его приказу, будут бросаться в атаку с его именем на устах, смогут, по высочайшему повелению, занять место в высшей касте хранителей! Я составлю ее из жрецов, из преданных мне и смекалистых начальников. Вот тогда, – торжественно заключил Зухос, – в государстве будет порядок!

– В каком государстве? – сощурился хозяин.

– Сначала – в Египте, – ухмыльнулся гость. – Потом мне подчинится Нумидия, Киренаика, Мавритания, Иудея, Сирия… Я соберу легионы боевиков и поведу их на Рим! Вся империя покорится мне!

– Но ты на этом не остановишься, – понятливо покивал Иосеф.

– Нет! – крикнул Зухос, разгоряченный своими фантазиями. – Я не стану, как римляне, вести вялую войну с германцами за Данувием и Реносом! Я провозглашу с десяток слабых северных царств, буду стравливать их между собою или мирить, пока не доведу те племена до полного отчаяния и истощения! А после присоединю их все, до самого Янтарного берега, к своей державе, и германцы станут славить меня и благословлять!

– А потом – Индия? – негромко поинтересовался аргентарий.

– Конечно! Парфия, Индия, земли арабов и кушитов! И повсюду будут возводиться храмы в мою честь, и на всех языках зазвучат гимны и хвалебные песни, прославляющие меня! Я хочу этого! И так будет!

– А начнешь ты с Дельты… – проговорил задумчиво Иосеф, приземляя распалившегося «фараона».

– Да… – приугас Зухос.

– Поведешь на римлян буколов, необученных и необузданных «волопасов»…

– Я вложу в их трусливые сердца храбрость и лишу страха!

– Сколько же крови сольется в Нил…

– Война не бывает бескровной, – пожал плечами Зухос, и нахмурился: – Ты отказываешь мне в оружии?

– Нет, – покачал головой Иосеф. – Не я, так другой… Лучше уж я! Но помни: мне нужно золото. Золото и серебро – на этом стоит моя власть! Ты хочешь Рим завоевать, а я его покупаю по сходной цене!

– Послушай… – вкрадчиво заговорил пришелец. – Когда я овладею Египтом, и жрецы водрузят на мою голову красную и белую короны,[45] я сделаю тебя моим чати. Хочешь? Ты будешь распоряжаться всем добром Египта, и станешь по своему разумению умножать его, не забывая о себе!

Выслушав лестное предложение, Иосеф осведомился:

– Так у тебя нет золота?

Зухос злобно ощерился.

– Нет у меня золота! – крикнул он. – Пока нет! Но я протягиваю тебе руку!

– А я не принимаю пустой руки, – твердо заявил Иосеф.

Опасный гость усилием воли вызвал грозную силу сетэп-са, напрягся, отдавая мысленный приказ повиноваться, но хозяин не отпрянул в страхе. Он мгновенно сосредоточился, и вытянул руку, выгибая ладонь в жесте отталкивания.

– Ана Бэкоах, – зазвучал его голос, рокоча на низких регистрах, – Гдулат Йаминха, Татир Црура! На Гибор, Доршей Йехудха, Кэбэват Шомрэм!

Зухос ощутил неприятное чувство зависания. Словно одна кожа от него осталась, надутая как мехи, и колышется он в прозрачной воде человекообразным пузырем. Он почувствовал, как в нем зарождается страх, и пришел в ярость. Гость вытянул обе руки, широко расставляя пальцы, лоб его покрылся испариной в чудовищном усилии мысли.

– Повинуйся!

Но хозяин дома лишь набычился.

– Бархэ Таарем, Рахамэй Цидкэдха, Тамид Гомлэм! – рокотал его напряженный голос, и вот взревел торжествующе: – Барух шем квод малкуто леолам ваэд!

Зухосу почудилось; будто воздух вокруг него загустел, и пала тьма – черный, тягучий, беспросветный мрак, колючий и холодный на ощупь. Он почувствовал, как тает его сила, отбираемая сгустками тьмы. Сердце дало сбой, и немочь разлилась по жилам.

– Хватит! – прохрипел Зухос. – Довольно!

И тьма растаяла, оставив по себе мурашки и липкий пот.

– Я достану золото…

– Жду, – ответил Иосеф. – Жду до праздника Опет в гавани Суу – это за пустыней, на берегу Эритрейского моря.[46] Туда я приведу два гаула, груженых оружием и доспехами.

– Жди, – буркнул Зухос.

Он заметил бледность на лице иудея, и черные тени под глазами, и взбодрился: победа досталась тому нелегко!

Повернувшись, бывший жрец вышел из дому и захлопнул за собой дверь. Нерастраченная злоба клокотала в нём, требуя выхода. Слуги будто почувствовали его состояние – сжались, оплывая ужасом.

– Господин гневается на нас? – пролепетал нубиец Икеда.

– Нет…

Зухос вышел на Царскую Дорогу и зашагал в сторону гавани. Сомнения, порою всплывавшие в нем, закопошились снова. Превращая людей в слуг, он лишает их воли, подчиняет их души себе. Боевики из таких получатся, но станут ли они воинами? Не-ет, пока он не примет снадобье Тота, победы ему не одержать! А вот когда он откроет последнюю дверь четвертым ключом, узнает рецепт, приготовит средство… Вот тогда не придется бросать тупых буколов на римские мечи. Легионеры сами преклонят колени перед ним! Падут ниц и сочтут за счастье служить фараону Зухосу! Хотя нет – что за имя для царя царей и императора императоров?! Надо будет подобрать нечто более благозвучное…

Погрузившись в приятные размышления, Зухос одолел половину пути и вышел к каналу Хора. Вода утекала на восток, вливаясь в пруд, обсаженный миртовыми и лавровыми деревьями, и продолжала течение по каналу Монта, который вливался в ров вокруг римского военного лагеря. Канал Хора пересекал Царскую Дорогу, и через него был перекинут широкий каменный мост с галереями и портиками. Было шумно от разносчиков и водоносов, вопящих мальчишек и визгливых матрон.

– Покупайте кифи! – гнусаво выкрикивал торговец благовониями. – Есть ладан! Превосходная мирра!

– Ароматный метопий! – вторил ему конкурент. – Лучшее в мире средство для умащиваний и притираний!

– А вот вино! Отличное вино! Выдержанное! Упьешься за обол!

– Водички! Кому водички! Свежа-айшая водичка!

Слуги растолкали толпу продающих и покупающих, и Зухос перешел на ту сторону канала. Из короткой тени, отбрасываемой сфинксом в три человеческих роста, вышел и приблизился к нему человек в белом химатии. Легкая ткань, обычно перекинутая через руку, либо свободно свисавшая, укрывала голову и лицо незнакомца.

– Сальвэ! – сказал он натужно, словно удерживая большой груз.

– А-а! – узнал его Зухос. – Сальвэ, сальвэ… Ну, что скажешь?

– Скажу, что тот, кого ты замуровал в усыпальнице Хуфу, освободился.

– Да ну?! Помогли ему?.. Кто?!

– Он сам.

– Молодец! – восхитился Зухос. – Я сразу почувствовал, какая от Сергия исходит сила! Опасная сила. Все?..

– Нет. Жрецы Себека получили твой знак, перехватили Сергия с друзьями. И те предстали перед эмсехами…

– И? – задрал бровь бывший жрец.

– И освободились. А главного жреца теперь погребут, перекушенного пополам…

– Да-а… Прыткие ребятки, прыткие… Где Сергий сейчас?

– Он здесь. Он идет за тобой… – неожиданно незнакомец взмолился: – Отпусти меня!

– Нет, – отказал Зухос, соображая. – Где их можно найти?

Незнакомец помолчал, и выговорил монотонным голосом:

– В ксеноне «Стиганора»…

– Ты все сказал?

– Они собирались идти к Зешер-Зешеру…

– Уже лучше. Ступай…

Незнакомец развернулся и убрел походкой слепого.

– Зешер-Зешеру… – повторил мужчина, и лицо его просветлело. Он понял, куда слить свой нерастраченный гнев.

Прибавив шагу, Зухос бодро пошагал дальше, к пилонам фараонова дворца, где нынче проживал номарх. Пышные сады дворца примыкали на юге к Ипет-Ресит, а перед пилонами от Царской Дороги отходила Восточная улица. Прямая и затененная старыми каштанами, она вела прямо к римскому военному лагерю. Подходящее место… Зухос внимательно осмотрелся. Главное – верно выбрать жертву… Вот, самое то!

К нему навстречу, окруженный свитой, шагал сам номарх, плотный и потный Квинт Нигидий Хилон. Впереди него печатали шаг четверо легионеров в парадном, позади брела шестерка ликторов, тащивших на плечах вязанки фасций. Два раба шли, почтительно поддерживая тучного римлянина, а третий ступал сзади и нес большой зеленый зонт.

Зухос остановился, делая могучий посыл. Замер и эдил. Ликторы с легионерами сбились в кучу, бестолково топчась. Неожиданно глаза их опустели. Легионеры выхватили мечи и набросились на ликторов.

– Руби их! – азартно восклицал Зухос. – Коли!

Ликторы валились на плиты Царской Дороги, заливая ее кровью из страшных ран. Упала отрубленная рука, покатилась голова… Уничтожив ликторов, легионеры схватились между собой, не защищаясь, а лишь нанося удары. Они убивали друг друга молча и яростно, лишь громкое дыхание вырывалось из их оскаленных ртов. Последний легионер, оставшийся в живых, постоял, тупо глядя на кучу мертвых тел, деловито приставил свой меч к груди, и с размаху упал оземь. Выгнулся, подрагивая мускулистой ногой. Острие гладия вылезло из спины, окрашенное кровью.

Зухос глубоко вздохнул. Зрелище его позабавило – и уняло тягу к убийству. Хлопнув в ладоши, он сказал:

– Номарх, слушай меня!

Квинт Нигидий Хилон вытаращился, внимая слову.

– Я сейчас уйду, – сказал тот, – а ты собери отряд и беги хватать Зухоса! Видишь, что этот гад учинил?! – бывший жрец обвел рукою место побоища. – Запоминай! Зухос отправился к Зешер-Зешеру, его настоящее имя – Сергий! С ним еще трое – Александр, Гефест… или Гефестай, и Эдуардус. И еще четыре раба! Понял?

Номарх заторможено кивнул.

– Молодец… Схватишь всех восьмерых! Но не убивай, слышишь? Отправишь их в каменоломни!

– Слушаю!

– Надо говорить: «Слушаю и повинуюсь!» – развлекался Зухос.

– Слушаю и повинуюсь!

– Молодец! Сосчитаешь до пяти и приходи в себя. И исполняй мой приказ!

Зухос махнул рукой слугам, и поспешил удалиться, а номарх забубнил на египетском:

– Уа, сон, хемет, туа, сас…

На счет «пять» он сильно вздрогнул, не выдержал и заорал, с ужасом обозревая свиту – десять окровавленных трупов.

– На помощь! – завопил он, не трогаясь с места. – На помощь!

На Восточной улице показался римский патруль. Легионеры двигались неспешно, но, узрев трясущегося номарха, махом обрели резвость.

– Ну, все, – хмыкнул Зухос, выглядывая из-за кольчатого ствола пальмы. – Дело на мази. В гавань!

Слуги дисциплинированно построились, провожая хозяина к реке.

Переправа на западный берег не заняла много времени – миапарон плавно обогнул остров, одолел канал за участком суши, со всех сторон окруженным водой, и причалил к ступеням Рамессеума. Касаясь секхема под полою химатия, Зухос сошел на берег и поднялся к заупокойному храму Рамсеса Великого.

За минувшие века песок стер со стен пилонов красочные росписи, но с глубоко врезанными барельефами, словно утопленными в камень, ничего поделать не мог. Окинув взглядом громадную каменную плоскость, изрезанную фигурами Рамсеса, Зухос прошагал прямо в ворота храма. Створы их обвисли, от золотых украшений остались лишь отпечатки, более светлые на фоне патины, затянувшей бронзовые листы. Никто не охранял Рамессеум, воздвигнутый за упокой души великого фараона, но и тащить отсюда особо было нечего. Так и стоял «Дом миллионов лет», ветшая и выветриваясь.

За воротами, во внутреннем дворе, высилась гигантская статуя Рамсеса из розового сиенита. Она изображала фараона, восседавшего на троне, и от земли до короны на голове изваяния было тридцать пять локтей!

Бывший жрец Себека шагнул в тень сводов гипостиля, в «зал божественного откровения». Здешние фрески не стерлись и не поблекли. Вот грозный Рамсес совершает подвиги, препятствуя нашествию хеттов. А вот устраивает празднество в честь Мина, очень древнего бога плодородия – о таком уж и забыли все! – и приносит в жертву белого быка. А с той стороны выступает целая процессия сыновей и дочерей Рамсеса – десятки царевичей и гологрудых царевн.

– Торнай, выставь дозоры!

– Будет исполнено! – прошелестело в ответ.

Идти пришлось долго, Ремессеум растянулся – ого-го! И, чем дальше уходил Зухос, тем плотнее смыкалась тьма. Вспомнив свидание с Иосефом, он передернулся. «Зал отдохновения»… «Зал жертвенных столов»… Свободного пространства оставалось все меньше, колонны словно сближались, в попытке раздавить наглого пришельца. Около самого наоса было светло – потолочная плита рухнула, и солнце утыкало лучи в одинаковые пилястры – статуи Рамсеса в образе Осириса.

– Наос! – пробормотал Зухос.

Огромный архитрав, опертый на толстые колонны, был расписан – от колонны до колонны простирала крылья богиня Маат. И дальше, по стенам, тянулась целая процессия богов и богинь. Посреди наоса, на бронзовых подпорках, покоилась барка Амона, рассохшаяся и серая от пыли.

Зухос зашарил глазами по стенам, выискивая замок. Где она, вторая дверь? В гермопольском храме Тота, выстроенном по приказу Птолемея, замок обнаружился в круглом картуше… Мужчина приблизился к огромному барельефу. Рамсес сидел на троне, в голубой короне кхепереш, сложив на груди регалии… А вот и картуш! С волнением Зухос обнаружил отверстие в самой середке окружности, замыкавшей Царские знаки. Он бережно вставил в «замочную скважину» секхем и повернул его. Крутнулся весь картуш, и пол под ногами вздрогнул. Подумав, Зухос Уперся обеими руками в плиту с изображением царя на троне, и та подалась, отъехала с гулом, катясь на металлических шариках по выбитым в каменном полу ложбинкам.

Затхлый воздух коснулся ноздрей. Бывший жрец обошел плиту. Свет из наоса дотягивался до этого маленького хранилища, где можно было руками дотянуться до любой из глухих стен. А в передней стене имелась ниша, и в нише лежал ключ от третьей двери… Это был некхакха, символ защиты, церемониальный кнут, который фараон, сидя на троне, держал в руке. «Три регалии подряд!» – обрадовался Зухос.

– Еще два шага! – прошептал он. – Еще два шага, и целый мир не остановит меня!

– Ты уже бывал в Египте? – спросил Искандер, вертя в пальцах уджат, «Око Хора», свисавший с крепкой шеи Сергия.

– Навещал, – подтвердил Лобанов.

– И в Карнак заглядывал?

– А как же! Ты это к чему?

– А к тому, что Карнак – он во-он там, за той пальмовой рощей! Видишь, где пилоны? Называется Ипет-Сут. И в Луксоре был? Это Ипет-Рисет. И там, и там храмы Амона. Ко-лос-саль-ные! И где в них искать замок под этот ключик? Я даже не представляю себе, – Искандер вновь уставился на уджат. – Хоть бы указали, в каком храме искать! Там же такие залы… Никаких шансов!

– А ну-ка, – протянула руку Неферит, и положила уджат на ладонь. – Какая же я глупая! – воскликнула она. – Гляди, Сергий, это же левое око!

– Вроде, да, – скосил глаза Сергий.

– А я почему-то думала, что правое! Понимаешь, уджат с правым глазом связан с Солнцем, и замок под него следовало бы искать в Ипет-Сут. А тут – левый, связанный с Луной. Значит, замок не здесь, не на этом берегу, а в «Святой святыне Амона», в Зешер-Зешеру. Это за рекою, в Джеме!

– Уверена? – спросил Сергий.

Неферит утвердительно кивнула.

– Тогда чего мы ждем? Вперед!

Собрались быстро, только Кадмар был какой-то вялый.

– Что-то ты мне не нравишься! – заявил Искандер, оглядывая заморенного галла.

– Да просто голова болит.

– Оставайся тогда, полежи, – прогудел Гефестай.

– Нет, нет, – замотал больной головой галл, – я со всеми!

Двери в номера запирать не стали. Спустились в харчевню «Стиганоры», перекусили и двинулись к гавани. На западный берег перешли по наплавному мосту› и быстро смешались с толпой – народ валом валил в Джеме. Кто покойников задобрить, кто почтить святые места, кто искал саркофаг подешевле, а те, что брели к Зешер-Зешеру, искали исцеления от хворей.

Сергий миновал ворота пилона, поставленного на границе орошаемых земель и пустыни, и зашагал вместе со всеми по широкой – в сорок шагов – дороге, с обеих сторон обставленной сфинксами. Люди, шагавшие рядом с ним, в основном были египтянами, но много было и эллинов. Попадались чернокожие нубийцы, редко, но мелькали римляне. Этих узнавали по навороченным прическам – у женщин, а мужчины выделялись гладко выбритыми подбородками. И еще – на лицах римлян ясно читалась несмываемая печать превосходства. «Как у американских туристов!» – улыбнулся Лобанов.

Впереди, возвышаясь над зеленью сада, уже вставал великолепнейший Зешер-Зешеру – белые колоннады в три широких уступа, на фоне отвесной скалистой стены цвета красной меди. Слева, в каких-то ста метрах было воздвигнуто что-то подобное – храм Ментухотепа Небхепетра, выстроенный в виде небольшой пирамиды, поднятой над землею на целой роще колонн. Необыкновенные деревья в садах источали дурманящие запахи, по сторонам дороги для процессий заголубели два озерка, оба в форме буквы «Т».

– Нам на самый верх, – сказала Неферит, и пошла впереди.

Сергий одолевал пологий пандус, одновременно любуясь верткой попой Неферит. Широкая белая лестница с боковыми скатами, на которых были высечены извивающиеся желтые змеи, вывела контуберний на второй уступ, подпертый низкими, в два роста, колоннами из ослепительно-белого известняка. На втором ярусе поместились сразу два святилища, два гипостильных зала по двенадцать колонн, посвященные богине Хатхор и мрачноватому Инпу, которого эллины называли Анубисом.

Стены были украшены расписными барельефами – тут и корабли, отправленные Хатшепсут в далекий Пунт, и храбрые воины, и целый педагогический коллектив богов, воспитавших маленькую Маат-ка-Ра – таково было тронное имя царицы. Сергий поднял голову – потолок был выкрашен в голубой цвет и покрыт золотыми звездами. Красиво…

Из святилища Хатхор донесся хор, исполняющий гимн богине. Неферит шепотом переводила:

Нам выше! – опомнилась девушка, и повлекла контуберний на третий ярус, отданный под храм Амона-Ра.

Тамошние жрецы носили солнечный диск на шнурке, кинжал на перевязи и плеть за поясом, но смотрели без особой подозрительности, изрядно замордованные паломниками, которые шли, и шли, и шли.

Неферит шепнула местному «великому ясновидцу» тайные слова, и тот милостиво кивнул, делая рукою широкий жест: милости просим!

Сергий вошел в святая святых и осмотрелся. Раз в год в этих местах отмечали Праздник Долины, когда божественную статую Амона из Ипет-Сут погружали в маленькую ладью. Жрецы торжественно тащили ее До Зешер-Зешеру, вносили в эти стены, водружали на золотой постамент и оставляли бога на ночь, чтобы тот провел ее с Хатхор. Всю ночь в святилище горели факелы, а на заре их гасили, опуская в четыре емкости, наполненные ночным молоком от священных коров.

– И что теперь? – шепнул Сергий.

– Подожди! – шикнула Неферит и сразу же вернула лицу умиленное и просветленное выражение.

– О, Амон! – воззвала она самым ангельским голоском, на который была способна. – Царь всех богов, владыка вечности, властитель истины, творец всего сущего, расточитель благ! Ты, которому поклоняются все боги и богини и весь сонм небесных сил, ты, сотворивший сам себя до сотворения времен, дабы пребыть во веки веков…

«Великий ясновидец» заулыбался снисходительно и вышел вон. Неферит тут же прервала свой монолог, и сказала деловито:

– Помогайте!

Она кинулась к постаменту для ладьи Амона, и быстро проговорила:

– В древнем папирусе было сказано: «Причал, куда ладья Амона пристает на одну ночь, вращай вокруг севера противосолонь!»

– Ты думаешь, мы что-нибудь поняли? – возмутился Эдик.

– Ты за всех-то не отвечай, – проворчал Сергий, и спросил: – А где тут север, где юг?

– Мы заходили с востока, – сориентировался Гефестай, – значить, север там!

– Вот – причал! – хлопнул Сергий по золотому «доку» для амоновой ладьи. – Вот север! А ну-ка, Гефестай, толкай!

Гефестай уперся руками в южный конец постамента и приложил усилие. Постамент дрогнул.

– Понял! Понял! – шепотом «закричал» Эдик, и включился в работу.

Тут и Акун подмог, и Регебал. Постамент заскрипел, заскрежетал, и сдвинулся с места, вращаясь вокруг своего северного угла, и открывая узкий лаз с крутыми ступеньками, ведущими вниз.

– Опять под землю, – разворчался Искандер. – Что за привычка – все под землей прятать?

– Ты спускайся, спускайся… – посоветовал ему Сергий.

Быстро сойдя по ступеням локтя на четыре вниз, он посветил лампионом. Еще ниже в стену было вделано колесо из позолоченной бронзы – металл проступал из-под опавших чешуек. «Противосолонь – там, – подумал Лобанов, – значит, посолонь – здесь?» И крутанул колесо против часовой стрелки. Постамент наверху сдвинулся с гулом.

– Подожди! – прошипел Эдик. – Не закрывай!

– Спускайтесь быстрее! И лампионы, лампионы не забудьте! Тут аварийное освещение не горит!

Спустились все, и Сергий завертел колесо, слушая, как рокочут невидимые шестерни и гудит каменное тело постамента.

– Сергий, ты где? – донесся голос Неферит.

– Иду! – ответил Лобанов, спускаясь по ступеням с видом знатока. Ему ли, одолевшему пирамиду Хуфу, бояться подземелий Хатшепсут? Говорят, милая была женщина…

Ход опускался не круто, но был очень узок, идти приходилось боком. Потом ступеньки кончились, коридор расширился и вывел контуберний к железной двери – черной, с мельчайшими крапинками ржи. Выпуклый барельеф на двери изображал Тота, который лечил глаз окривевшему Хору.

– Смотри, Сергий! – сказала Неферит взволнованно. – Тот же уджат!

На двери находилось углубление в форме «Ока Хора».

Роксолан снял амулет, примерился, и вставил его в эту «замочную скважину». Надавил, и услышал тихий скрежет. Он сильнее нажал пальцами, и уджат вошел до конца. Механизм ржаво взвизгнул, рычажки сработали и утянули засов.

– Открывай! – выдохнул Эдик.

– Подожди!

Вниманием Лобанова завладел потолок – он был покрыт серебряным листом со следами швов. Кое-где листы провисали. Что за диво? Зачем тут серебро? Ясно, в давние времена даже плиты пола крыли серебром. Пол! Но не потолок…

– Пошли! – нетерпеливо дернулся Чанба, и Гефестай навалился на железную дверь. Сергий не воспротивился. Да и что ему было сказать? Неясные подозрения Лобанова посетили, но четко сказать о том, что же его обеспокоило, он не мог.

Дверь, равномерно скрипя, отворилась, и в мятущемся свете лампионов показалась статуя «Носатого», поднимавшего правую руку. На каменной ладони лежал ключ от третьей двери…

– Кхепер! – охнула Неферит, проскальзывая в проем двери. – Скарабей!

Гефестай услужливо приоткрыл дверь пошире… Тут-то все и случилось. Серебряный потолок загрохотал, глухо и гулко, тяжкий удар разнесся по коридору, а серебряный лист над растерявшимся Эдиком резко продавился в конус, стал расходиться лепестками…

– Уходи! – крикнул Роксолан, и дернул Сармата на себя, ожидая поток песка из пробитого вверху отверстия. Но из дыры в потолке хлынула… вода! Мощный бурлящий столб воды ударил в пол, брызгая на стены и наполняя воздух запахом тухлых яиц. Тысячу лет назад начерпанная из Нила, хранилась она долгие века, запертая в серебряном баке, пока не сработала ловушка.

– Скарабея взяла?! – проорал Сергий, перебарывая голосом грохот рушащейся воды.

– Что?! – закричала Неферит. – Взяла, взяла!

Вода быстро наполняла узкое хранилище.

– Лампионы берегите! Гефестай, колесо!

– Не крутится! – проревел кушан.

– Да ты не в ту сторону! Пустите!

Рабы, бледные и растерянные, прижались к стенам, освобождая Сергию проход. По грудь в вонючей воде, Лобанов добрел до Гефестая.

– Пошло! – заорал тот.

Рев воды стал спадать, потихоньку прорезался гул сдвигаемого постамента.

– Неферит! – позвал Сергий, оглядываясь на коридор. Вода заполнила его почти до потолка, только и было видно головы всплывших людей и пару лампионов, удерживаемых в руках.

– Здесь я! – выдохнула девушка, выныривая и отплевываясь.

– Ключик не потеряла?

– Держу!

– Поднимайся тогда первой!

– Ага!

Неферит подплыла, плескаясь, к ступеням, и взошла в отворяемый лаз. Мокрая туника красиво облепляла ее тело. «Об одном только и думаешь!» – выговорил себе Сергий и поднялся следом.

В святилище Амона-Ра он застал паллакиду и одного из жрецов, бледного как колонны Зешер-Зешеру. Роксолан молча обошел его, а Эдик не удержался. Отфыркиваясь, он воскликнул:

– А хороша водичка! Иди, освежись!

Жрец, впавший в столбняк, содрогнулся, на него напала икота.

– Сматываемся! – бросил Сергий.

Пересчитав всех, поднявшихся из глубин, он поманил Гефестая, и они вдвоем задвинули постамент на место. Силы их хватило, видать, детали притерлись.

Бегом покинув святилище Амона-Ра, контуберний спустился по пандусу.

Паломники глядели на них с изумлением. С «великолепной девятки» лило и капало, сырые сандалии оставляли мокрые следы на дороге процессий. Сергий сделал твердокаменное лицо и выпятил челюсть, а Неферит мило улыбалась: дескать, ничего такого, окунулись разок…

А в пахучих садах их уже ждали – десятки легионеров в полном боевом высунулись из-за мирровых деревец, поднялись из положения лежа, и грузной трусцой набежали, окружили контуберний. Кентурион, командовавший захватом, нетерпеливым жестом удалил Неферит за оцепление, и проревел:

– Зухос, сдавайся!

– Какой, к Орку, Зухос?! – взбеленился Сергий. – Тебе что, повылазило?!

– Ма-алчать! – рявкнул кентурион. – Луки к бою!

Десятка два нубийских лучников, черных, в одних набедренных повязках, просочилось между легионеров, обнаживших мечи. Туго натянулись луки…

– Я преторианец! – заорал Лобанов. – Мы все преторианцы! Мое имя – Сергий, и…

– Твое имя – Зухос! – прорычал кентурион, брызгая слюной. – Это ты, вороний корм, порешил моих друганов из охраны номарха! Моя бы воля, порубал бы тебя, пошинковал бы на фарш! Плотий! – рявкнул он. – Сервий! Вяжите этих засранцев! Только дернитесь! – погрозил служака Сергию со товарищи. – Я вам так дернусь… – не найдя слов для выражения, кентурион сплюнул под ноги.

Здоровенные амбалы в панцирях последнего размера, подошли с опаской, скручивая в могучих лапах кожаные ремни и позвякивая бронзовыми цепями.

– Сдаемся… – процедил Роксолан с отвращением, и протянул руки. – Парни, вы только не дергайтесь!

Амбал, обрадовавшись, тут же стянул его руки ремнем и завязал на два узла. Цепи приспособили на ноги.

– Опять попались… – уныло вздохнул Эдик.

– Ничего, – хмуро буркнул Гефестай, складывая запястья, – не впервой…

– Шагай, давай! – зычно скомандовал кентурион.

Легионеры перестроились в две шеренги и повели пленников к реке. Там их уже ждала барит – барка в семьдесят локтей длиною, с двумя парусами и рядом весел по бортам. И везде было полно легионеров – у сходен, на палубе, у квадратного отверстия трюма.

Кентурион, ранее похлопывавший по ноге витисом, тросточкой из виноградной лозы, указал им на трюмный лаз:

– Вниз!

Контуберний полез, куда было сказано, и расселся на резаной соломе. Лестницу тут же убрали, но люк не закрыли – для вентиляции и освещения.

– И куда нас? – подал голос Эдик.

Сверху заглянул ухмылявшийся кентурион.

– В каменоломни, Зухос! Через год вы все сдохнете, козлодеры вшивые!

– Сам ты… – прошипел Эдик, но уточнять не стал: вернулась гладиаторская привычка… Хорошая привычка – проглоти оскорбление, но не прощай и не забудь. А при случае вспомни – и отомсти!