Казань

Глава 6

– Петя!

– М-м-м, что? – я сонно повернулся на кровати и, оторвав голову от подушки, посмотрел на Татьяну.

Харлова зажгла свечу и подошла к окну. Облегающая ночнушка уже не могла скрыть небольшой живот моей подруги. Неужели у меня будет сын? А может быть дочь?

– В доме что-то происходит, разве ты не слышишь? – взволнованным голосом спросила Таня.

Упрек Харловой был справедлив. Едва прислушавшись, я разобрал приглушенный, далекий еще звон оружия и, кажется, сдавленные крики. На улице тоже происходило что-то необычное, мне даже показалось, что я разобрал пару ружейных выстрелов. С меня мигом слетели последние остатки сна, а по спине пробежал неприятный холодок.

– Не волнуйся. Наверное, репетицию к смотру готовят, головотяпы, – уверенным тоном попытался успокоить я испуганную подругу – Сейчас встану, устрою им головомойку.

– Ночью? – недоверчиво спросила Харлова.

– Может и ночью. Ты же знаешь Зарубина… Тебе ни к чему сейчас вся эта ругань и нервы, – на ходу надевая брюки, тщетно пытался унять ее и свое волнение. Выстрелы множились, в стекле окна появились отблески факелов – Иди в комнату Коли, а я сейчас наведу порядок. Да, и двери у себя прикрой, ни к чему тебе все это слышать, – продолжал я нести всякую успокаивающую ахинею, а мысли тем временем так и мелькали в голове, несясь вскачь и галопом. Конечно, шум со двора мог означать и какие-то бытовые неурядицы, вроде пожара, но выстрелы? Никакой репетиции смотра не было, да и быть не могло, потому что никаких торжеств в ближайшем будущем и в помине нет. Значит, это что-то другое… Отвратительное предчувствие не оставляло меня в покое, рисуя в моем воображении самые мрачные картины. «Допрыгался, допрыгался», – так и твердил внутренний голосок. Я еще раз взглянул на Харлову. «Надо бы ей хоть что-то похожее на правду сказать, но волноваться Татьяне сейчас и впрямь ни к чему», – мелькнула мысль.

– Петя, Христом Богом молю, не ходи. Пошли кого-нибудь. Пусть твои казаки разберутся, негромко начала Харлова, видимо, чувствуя мое внутреннее напряжение.

– Ты только не волнуйся – я поцеловал девушку в дрожащие губы, подошел к секретеру.

Резко выдвинул нижний ящик. В свете свечи сверкнул начищенный металл моих английских пистолетов. Быстро перепроверив, не отсырел ли порох, я засунул оружие за пояс.

Относительную тишину зимнего утра разорвал сухой выстрел, громким эхом отдавшийся в коридорах. За первым выстрелом тут же последовали, почти сливающиеся в один, еще три или четыре… Быстро накинув перевязь с ножнами, я выскочил из спальни в примыкающий зал.

Дежурный наряд охраны расположился в полной боевой готовности. Укрывшись за предметами меблировки и наставив мушкеты на дверь, они настороженно вслушивались в шедшую за стенами перестрелку.

– Ваше Величество, вернитесь в спальню, – ко мне подошел хмурый Никитин – Не подвергайте себя опасности.

– Что происходит, Афанасий?

– Мы не знаем, поэтому готовимся к худшему. Я послал фурьера проверить нижние этажи. Он не вернулся. Петр Федорович пожалуй обратно в спаленку!

Крики приближались. Афанасий схватил меня за локоть, но тут в боковую дверь зала ударили со всей силы. Створки распахнулись, внутрь с криками повалили вооруженные люди.

И здесь мы совершили ошибку. Все вместе выпалили в сторону нападавших. Первые двое упали, остальные выстрелили в нас. Комнату заволокли клубы порохового дыма. Один из двух казаков покачнулся, схватился за грудь. Афанасий повалил шкаф на пол, дернул меня в сторону спальни. Там была вторая дверь, через которую мы выскочили на черную лестницу. Тут же столкнулись с новой группой нападающих, что поднимались по ступенькам.

Только тренировки с Овчинниковым помогли мне парировать первый, почти незамеченный удар шпагой. Лезвие распороло рукав и скользнуло по коже предплечья. Левая рука слегка онемела. Я повёл клинок влево, и белое, раззявленное в истошном крике лицо вдруг окрасилось красным…

Следующего зарубил Никитин и тут же сам получил укол в ногу. Покачнулся, обратным движением полоснул по вытянутой руке. И почти отрубил чью-то кисть.

Я кинул в голову крупного усатого мужчины разряженный пистолет, что все еще держал в руке. Тот невольно отшатнулся и тут же получил саблей в живот от Афанасия. Дико закричал, роняя шпагу.

Прорвались.

По нам выстрелили с лестничной площадки, но мы уже выбежали в коридор. Юркнули в первую попавшуюся дверь. Это был “тронный” зал. В нем было темно, хотя за окном уже разгорался восход.

– Царь-батюшка! Амба нам – Афанасий подпер дверь стулом с резной спинкой – Изменщики в доме! Я узнал одного – это из дворян бывших.

Я выругался. Потом еще раз. Ведь меня предупреждал Шешковский. Но ведомство Хлопуши было слишком маленьким и новым, чтобы вскрыть заговор. Глянул на “Железный трон”. Не дотащим с раненым Афанасием.

– Кто-то через черный ход их провел – Никитин привалился к двери, перехватил ногу ремнем. На полу расползалась лужа красной крови.

– Ты как?

– Худо Петр Федорович. Еле стою.

В дверь забили прикладами и чем то тяжелым. Я быстро выглянул в окно. На площадь казанского Кремля заскакивали конные казаки, по ним стреляли с 1-го этажа.

– Надо чуток продержаться! – я привалился к трещавшей двери – Наши уже на подходе.

Левая рука совсем онемела, рукав стал мокрым от крови.

– Какая же сука их пустила? – хрипел Афанасий, елозя сапогами по полу.

– Держи! Позже рассчитаемся – я уперся в разбитую дверь. В щель кто-то просунул пистолет, но пока горел порох на затравочной полке, я успел отвернуть он нас дуло. Выстрел оглушил, в ушах появился звон.

Медленно тянулись секунды, невыносимо натягивая нервы. Я опять услышал выстрелы, крики и лязг оружия. Вот во всю эту какофонию вплелся женский визг, перекрывший на миг все остальные звуки и плавно перешедший на ультразвук.

За дверью раздалось дружное “ура”, загрохотали выстрелы. Их тут же сопроводили яростные крики дерущихся и стоны раненых. Зазвенело оружие. Мое напряжение достигло предела.

Внезапно все смолкло. В наступившей неестественной тишине я расслышал только сдавленные стоны.

– Ваше Величе… – нарушивший наступившую тишину голос Овчинникова заставил меня дернуться – Не стреляйте! Одолели мы супостата, Ваше Величество!

Я засунул саблю в ножны, убрал стул. Подхватил Афанасия по руку и мы вместе вышли из тронного зала. В примыкающей анфиладе была жуткая картина. Прямо под ногами у нас лежали, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, с десяток окровавленных мужчин. Еще несколько человек, покачиваясь, стояли под охраной казаков. Овчинников вместе с Перфильевым бросились ко мне, стали ощупывать.

– Жив, жив – я передал Никитина на руки солдатам.

Утерев подрагивающей рукой выступивший на лбу пот, я попытался собраться с мыслями. Слишком много событий промелькнуло за последние несколько минут.

– Где Татьяна?

Перфильев тяжело вздохнул, Овчинников отвел взгляд.

– Что с Харловой?!!

– Спаси Бог – перекрестился Перфильев – Погибла она.

Я на подгибающихся ногах бросился в левое крыло дома. Добежал до комнаты Коли, растолкал плачущих слуг. Над телом Татьяны завывал полностью одетый Николай. Лицо Харловой было обезображено сабельным ударом, все стены были в брызгах крови. Я пошатнулся, схватился за плечо Жана.

– Походя убили, изверги – прошептал мажордом – Чтоб под ногами не мешалась…

Внутри все перевернулось, хотелось завыть, как Коля, но я стоял соляным столбом. Харлов повернул ко мне мокрое лицо, поднялся с колен.

– Меня, меня казни!

– О чем ты, Коленька – захлопотал Жан – Обеспаметствовал.

– Я виноват! Провел людей господина Державина в дом. С черного хода.

Этого удара я уже выдержать не мог. Схватил парня за шею, прижал к окровавленной стене. Принялся душить. Харлов хрипел, но не сопротивлялся. Воющие слуги повисли на руках, в комнате появились мрачные Хлопуша и Шешковский. За ним вбежала бледная Маша Максимова. Стала отдирать мои руки от шеи парня.

– Отпусти его, царь-батюшка – произнес Степан Иванович – Не марай руки, мы сами.

Я бросил хрипящего, посиневшего Харлова на землю, пошатываясь вышел прочь.

В голове было абсолютно пусто, лишь в ушах звенело. За мной выбежала причитающая Маша. Рванула рукав рубашки, сразу начала перевязывать левую руку.

– Боже, боже… – причитала она, ощупывая меня.

Подошедшие Овчинников с Перфильевым деликатно отвернулись. Последний так и вовсе смахнул слезу. Меня же словно парализовало. Дышать было тяжело, ноги подгибались.

“Возьми себя в руки, тряпка! Ты царь! На тебя люди смотрят” – лишь неимоверным усилием воли я поборол желание завыть.

Отослав Машу и пробежавшего Максимова на помощь раненым, я пошел в кабинет. Разжег камин, после чего устроился в кресле, закрыл глаза. Сколько ни гнал от себя лицо мертвой Татьяны – Харлова отказывалась “уходить”. Я встал прошелся по комнате. Помогло наблюдение за суетой солдат на кремлевской площади. Овчинников с Перфильевым расставляли усиленные караулы и даже выставили на прямую наводку пушку. Единорог глядел своим дулом прямо на закрытые ворота. Даже если кто-то и прорвется внутрь – его встретит заряд картечи. С пальником стоял лично Федор Чумаков. Вот всегда у нас так. После драки – машем кулаками.

Надо признаться, попытка моего убийства, кем бы она ни была предпринята, почти увенчалась успехом. А это значит, что меры безопасности были недостаточными. Надо вводить пропускную систему, пароли с отзывами. Кровь из носу требуется усилить агентурную работу. Ведь нападение на меня – это провал работы Тайного приказа.

В дверь постучали. Заглянул вооруженный до зубов казак, спросил:

– Царь-батюшка, тута до тебя Хлопуша с Шешковским просятся.

– Пущай.

Тайники были хмуры, отворачивали лица. Я вяла поразмышлял могут ли они быть причастны к покушению. Хлопуша только терял от моей смерти. Скорее всего на этом вся пугачевщина на Руси быстро бы закончилась. Екатерина подтянула бы войска и быстро разбила Овчинникова с Перфильевым. Подуров бы на нижней Волге продержался бы подольше. Лысов с Шигаевым так и вовсе имели все шансы отложить Сибирь от Российской империи на долгие годы. Особенно, если будут жить в мире с инородцами.

– Все подтвердилось – нарушил молчание Шешковский – Харлов провел заговорщиков в дом. Открыл дверь черного хода. Двадцать один человек.

– Кто главный?

– Некто подпоручик Державин. Был с Бибиковым в Казани, уцелел после битвы на арском поле.

Черт, черт! Я схватился за голову. Знаменитый русский писатель и поэт вляпался в мое покушение.

– Он жив?

– Ранен, Максимова его перевязывает – включился в беседу Хлопуша – На виселицу взойти сможет.

И ведь ничего, абсолютно ничего не сделаешь. Если я помилую Державина – меня просто не поймут в войсках. Авторитет, заработанные таким трудом, исчезнет мгновенно и до нового покушения ждать останется не долго.

– Кольку Харлова тоже на виселицу? – деловито спросил Степан Иванович.

– Судить. Всех – решил я затянуть вопрос – В моем Судебнике есть статья о покушении на царя.

– Вот еще время тратить – пожал плечами Афанасий Тимофеевич.

– А ты язык то попридержи! – не выдержал я – Вы прохлопали заговор!

Тайники потупились.

– Пущай идет следствие, а потом казанские судьи решат. Будет приговор – будет казнь. Вняли ли?

Оба мужчины синхронно кивнули.

В дверь опять постучали, зашел Мясников. Одноглазый был тоже хмур, но деловит.

– Оцепили город, начинаем повальные обыски, царь-батюшка. Покель Никитин в гошпитале, я тебя обрат охранять буду.

Я лишь согласно кивнул.

– Петр Федорович, дозволяешь ли пытать заговорщиков? – спросил Шешковский – Могут быть сообщники, кои скроются.

– Пытайте. Кроме… Николая. Но узнайте обязательно зачем он пустил Державина с его людьми в дом.

– Известно уже зачем – вздохнул Хлопуша – Никак не простит царь-батюшка, смерть отца. Державинские на этом и сыграли. Человечек у них был – бывший сослуживиц Харлова-старшего. Кольке то сказали, дескать, ты же сын коменданта Нижнеозерской крепости! Как можешь служить убийце своего отца…

Вот они последствия гражданской войны! И этот разлом будет только усиливаться.

– Подготовьте все к похоронам Татьяны – я тяжело вздохнул – Николая в тюрьму вместе со всеми заговорщиками. Никаких поблажек.

Я мрачно посмотрел на просочившегося в кабинет Почиталина. Ваня был возбужден.

– Нашли казачки дом Державина то! Все как ты повелел еще на прошлой седьмице, царь-батюшка – глава канцелярии довольно улыбался – Ту суку-борзую от губернатора Бранта оставшуюся… я всю неделю подкармливал, приучал. Сегодня шапку Державина дал ей понюхать… Сначала не хотела идти, но потом пошла.

Мясников и тайники удивленно посмотрели на Почиталина. Да, мне пришла в голову идея сделать в Казани кинологическую службу. Я поделился этой мыслью с Ваней. Даже не мыслью, а наблюдением – мол собаки хорошо запахи ищут, можно использовать при поимке преступников. Почиталин заинтересовался. Не думал, что идея так быстро сработает.

– Я взял десяток казаков, прошел по следу. В том доме нашли старого князя Курагина с дочкой, а також с десяток дворни их. Бумаг разных много – Ваня бухнул на стол пачку документов, писем…

Я взял первый же лист сверху. Заглавие гласило: “Объявление любви”.

Ясно. Это ранние стихи Державина. Взял еще одно чертверостишье, зачитал вслух присутствующим:

– Послухайте, господа. Нам в руки попал стихоплет.

Почиталин засмеялся, Мясников нахмурился… Тайники и вовсе остались равнодушными. Шешковских даже зевнул в кулак.

– Будут ему любовные ласки – зло произнес Хлопуша – Топор палача ужо нашепчет.

Я тяжело вздохнул. Зачем они убили Харлову?

Вслед за “тайниками” в губернаторский дом начали съезжаться придворные. Так я назвал своих ближайших сподвижников. Первым примчался глава Казани Каменев. Вслед за ним появились Авдей с Рычковым, царские фискалы, не занятые в дежурстве офицеры, включая Ефимовского, Шванвича, Неплюева… Еще раз пришел Максимов. Без дочери. Хмуров осмотрел мою рану в плече, перебинтовал ее. Пуля кость не задела, ткань в рану тоже не попала. Чувствовал я себя вполне неплохо – некоторая слабость от кровопотери не помешала мне выйти в тронный зал и начать прием. Выслушивал соболезнования, обещал справедливое правосудие. Ведь от “обещал – никто не обнищал”. Ясно, что казанские судьи не посмеют оправдать заговорщиков. Даже безо всякого судебника. По написанным же мной законам – покушение на представителей власти и заговоры карались повешением. И это еще был “облегченный” вариант. Сам Пугачев закончил свою жизнь четвертованием на Красной площади.

Последними на прием явились купцы, Иоган Гюльденштедт и Новиков. Последовала новая порция соболезнований, расспросов. Подсуетившийся Жан запустил в тронный зал слуг с подносами. На них стояли бокалы с мальвазией из винных подвалов Бранта, а также тарелки с бутербродами. Это новшество, о котором Жан, разумеется узнал от меня, вызвало бурное оживление в зале. Мне показалось, что придворные обсуждали новое яство, состоящее из двух ломтей хлеба, буженины с нарезанными солеными огурцами даже активнее, чем покушение на меня. Пока народ насыщался, Новиков попросил личной аудиенции.

– Ваше величество! Этот несомненно подлый удар – дело иезуитов! – безапелляционно заявил журналист.

– Откуда имеете такие сведения? – поинтересовался я, преодолевая приступ головокружения.

– Это же очевидно! Я написал много писем нашим братьям-массонам в России и в сопредельные страны, приглашая их прибыть к вашему двору. Часть писем была наверняка перехвачена. Вы же знаете, что Тайная экспедиция Екатерины имеет особую досмотровую комнату при генерал-почтмейстерстве?

Сюрпризом для меня, конечно, это не было. Кажется еще канцлер Бестужев придумал люстрировать письма и тем самым смог удалить от двора очень влиятельного французского посланника Шетарди. Я пометил себе в памяти сделать указ об открытии ямского приказа и поручить Хлопуше при нем сделать такую же тайную комнату. Люстрация переписки и мне не помешает.

– Почему именно иезуиты? – поинтересовался я для проформы, так как в такой быстрый заговор ордена поверить было сложно – Дворяне також злы на меня.

– Даже не сомневайтесь, ваше величество! – настаивал Новиков – Отравления, заговоры – это дело рук иезуитов. Их метода.

Я пожал плечами, не желая развивать тему.

– Они опасаются окончательного крушения миропорядка – продолжал развивать тему журналист – Коий строили долгие столетия…

– И что же это это за миропорядок? – спросил я поглядывая на напольные часы, которые пробили двенадцать. Уже должны были вернуться Овчинников с Перфиельевым и доложить об итогах облавы в городе.

– Это же очевидно, ваше величество! Мы находимся в центре слома старого миропорядка с аристократией во главе. На авансцену выходит буржуа и крестьянин. Первые – ваша економическая поддержка в городах, вторые – движущая сила революцион. Да, да. Ежели речь шла о простом восстание – одна власть – Новиков сделал поклон в мою сторону – Просто поменяла бы другую. Но нет! Я читал ваш указ о государственной внесословной Думе. Вот где революцион! Вот где новый порядок! Очень жаль, что вы отложили открытие Думы на следующий год.

Угу, открыл бы сейчас – кто в ней заседал? Да и как выборы во время войны проводить. Но кинуть морковку поддерживающим меня общественным группам нужно было. Да и потом “обещать жениться – не значит жениться”.

– Ваше величество! – тем временем вещал журналист – Нельзя медлить! Иезуиты нанесли один удар – нанесут другой. Молниеносный рейд по льду Волги и Нижний наш. А там зерновые склады, губернаторская казна, людишек тьма…

Это было заманчиво. Заватив Нижний я мог контролировать в связке с Казанью и Самарой внутрироссийские транспортные и людские потоки. Причем в широтном и меридиональном направлениях.

– Сам об сем мыслил – вздохнул я – Казанские купцы приносили письма от торговых людей Нижнего. Некоторые готовы поддержать нас…

– За чем же дело? – спросил Новиков – Далее весна начнется, распутица. Застрянем тут надолго.

– Вы казанские полки новые видели? – ответил я вопросом на вопрос – Те, которые крестьянские.

Журналист покачал головой.

– Недокормленные, невооруженные. Съездите на Арское поле, гляньте. Нижний я с ними возьму, но как удержать? Из кос стрелять по катькиным полкам будем? Шешковский докладывал – я поколебался, но все-таки решил выложить новость журналисту. Отказное письмо он подписал, присягнул. Компромат есть, не предст – Граф Орлов выступил с гвардией из Питера на Москву. Через месяц другой будет у Нижнего.

Мы оба задумались.

– Чего же тогда делать? – Новиков растерянно поправил галстук по сюртуком.

– Ждать обозов с оружием от уральских заводов, продолжать экзерцировать полки – я пожал плечами – Месяц другой у нас есть, а там посмотрим.

Все будет зависеть от того, когда придет весна и вскроется Волга. Если зима будет долгая – я успею выучить хотя бы слегка армию и взять Нижний… Если случится ранняя весна. Нет, об этом думать уже не хотелось.

Ровно в пять утра раздался протяжный призыв муэдзина на молитву. Стамбул оживал после неспокойной ночи. Несмотря на сумерки, на улице уже слышался топот ног и скрип повозок. Купцы и крестьяне, косясь на янычар, после короткой молитвы спешили на рынок, чтобы поскорее продать свои товары и урожай. Город вырос на торговле, и на его базарах и в харчевнях звучали десятки различных языков. Внезапно у северных ворот раздался мощный взрыв. Башни вздрогнули, тысячи птиц взмыли в небо.

Раздался звон колоколов церквей, сотни армян, греков и других христианских народов бросились на улицы с оружием в руках. Завязались бои. На площадях, в переулках…. Через северные, разрушенные ворота, тем временем бежали в штыковую батальоны Суворова. Южная армия втягивалась по утренним сумеркам в столицу Османской империи. Из казарм высыпали полки янычар. Они приняли на себя первый удар. С воем и криками, османы бесстрашно врубались в ряды солдат Суворова, фанатично защищая каждый перекресток.

Часть жителей-магометан, бежало на восток, за пределы города, боясь страшных русских башибузуков, коими они величали казаков. Остальные укрылись в домах и не показывали носа на улицу, выжидая, когда все закончится. Поднялась паника и во дворце султана. В серале завыли наложницы, ударили пушки. Им ответили орудия с кораблей. Бой нарастал. Первый батальон новгородского полка оказался зажат на площади перед мечетью Явуз Селима. Несмотря на несколько залпов, синие мундиры не испугалась, а наоборот пришли в движение. Вся орда фанатиков поперла на передовую цепь солдат. Те, сделав еще пару выстрелов приняли врага в штыки, по теснимые сотнями янычар, подпиравших своих единоверцев сзади они начали падать, сраженные кто саблей, кто просто задавленный этой живой массой.

Турки, лучше знавшие этот лабиринт улиц и улочек зашли сзади, перегородив выход с площади телегами. Из-за них раздались новые залпы и десятки новгородцев с криком упали на землю. Первый батальон оказался в западне, запертый на площади. Оставалось надеятся на подмогу, ибо оттеснить многотысячную толпу янычар со столь малыми силами не представлялось возможным. Узость улиц не позволяла врагу использовать свое численное преимущество и добить отряд, но она так же не давала укрытия от выстрелов турецких солдат. Пожилой секунд-майор приказал оттащить раненых в дома и вытащить из окрестных домов мебель, создав импровизированную баррикаду на входе и выходе с площади. Самых метких стрелков разместили на втором этаже старого кирпичного дома, стены которого когда то были розового цвета, но сильно поблекли и обшарпались.

Солдаты не потерявшие присутствия духа и понимавшие, что от быстроты и слаженности их действий зависит останутся ли они сегодня в живых, споро ринулись исполнять приказание командира. Тем временем майор писал послание Суворову, надеясь, что вторая рота сможет пробиться через переулки к основным силам. Запечатав письмо, он выстроил солдат перед домом какого-то купца. Лейтенант отдал ему честь шпагой.

– Братцы! Сегодня нам предстоит сделать то, о чем мечтали поколения наших отцов и дедов. Освободить поруганные христианские святыни и братские христианские народы от османского гнета, дабы навечно закрепить земли эти за империей. Ежели сможете пробиться обратно и приведете подмогу, то дворец, вон он! Две версты и мы пощекочем султана штыком.

Солдаты засмеялись.

– С Богом!

На Неве рубили лед под проруби… За рекой чернел шпиц Петропавловской крепости, Васильевский остров тянулся приземисто, и только бывший дворец князя Меньшикова блестел желтой краской.

Посланник Роберт Ганнинг, англичанин с розовым лицом, с серебряными волосами, рассевшись в широком комфортабельном кресле посольского дома, хохотал так, что его брюхо под малиновым камзолом прыгало вверх и вниз. Слуги накрывали на стол, за которым пил вино худощавый, бледный граф фон Сольмс. Прусский дипломат только недавно прибыл в Санкт-Петербург и теперь активно интересовался жизнью столицы и страны.

– Нет, это совершенно невозможно – продолжал смеяться Ганнинг– Я не застал смерти Петра III, но мой предшественник оставил вполне точные записки. Орловы убили царя, это совершенно точно.

– Значит, все-таки казак Пугачев – граф тщательно выговаривал все артикли английского языка, проявляя уважение к хозяину дома.

– Несомненно – сэр Роберт взмахом отпустил слуг, начал набивать трубку – Казаки – в прошлом привилегированные сословия в империи. Нынче дуют другие ветры, Екатерина урезала их вольности, о чем, наверное, сейчас сожалеет.

– К чему вы мне это рассказываете? – поинтересовался фон Сольмс.

– Вы спрашивали о причинах военных успехов Пугачева. Так вот. Он успешен до тех пор, пока действует на землях казаков. Как только вступит в центральную Россию – его ждет неудача.

– Как же восстания крестьян? – граф допил вино, отставил бокал в сторону – Говорят к Пугачеву стекаются десятки тысяч крепостных, которым он пообещал вольную. Это огромная сила.

– Крестьян не поставишь во фрунт – пожал плечами англичанин, выпуская клубы дыма – Посмотрите в окно Генрих, что вы там видите?

Пруссак встал, выглянул на улицу. По ней маршировал плутонг преображенских солдат.

– Гвардейцев Екатерины. Выглядят браво.

– Именно! Императрица уже отправила несколько полков в Москву с графом Орловым. Мой источник при дворе сообщает, что далее войска пойдут на Казань и Оренбург. Поверьте, дорогой друг, восстание скоро будет подавлено.

– Пехотинца надо учить минимум год – согласился граф – Да вооружить, да припасом снабдить.

– У Пугачева неплохая конница – согласился Ганнинг – Но зимой, в здешних сугробах, она практически бесполезна. Даже главные дороги не всегда проходимы.

В дверь, постучавшись, просочился невзрачный человек чиновничьего вида. Подал сэру Роберту какую-то сложенную вчетверо бумагу, прошептал что-то на ухо. Фон Сольмс лишь расслышал “от нашего человека”. После чего быстро поклонился и сразу вышел прочь.

Британский посланник начал читать документ и тут же охнул. Вскочил на ноги, подошел ближе к окну. Долго вчитывался в строчки.

– Сэр Роберт, что случилось?

Англичанин бросил быстрый взгляд на фон Сольмса.

– Бросьте, Роберт – прусский дипломат встал, подошел ближе – Если это русский секрет, то совсем скоро он станет известен. Не только у вас есть люди при дворе.

– Это не из Зимнего дворца – посол поколебался, потом продолжил – Это из военной коллегии. Донесение о… взятии Стамбула.

Фон Сольмс ахнул, поднес к лицу лорнет, вглядываясь в Ганнинга.

– Точнее об атаке города. О полном взятии не сообщается, идут уличные бои.

– Как же сие случилось?? Наши генералы заверяли его величество, что подобное невозможно! У армии Румянцева недостаточно сил. И обстановка не способствует.

– Пока известно мало – пожал плечами британский посланник – Самоуправство генерала Суворова.

– Это тот, который отличился в Польше?

– Да, тот самый. Он находился в передовых позициях. Шел из Шумлы и далее из Лозенграда в обход турецкой армии в Эдирне.

Ганнинг сверился с документом, продолжил:

– В донесении сказано, что войска шли по северной дороге, рассылая вокруг завесу из казаков.

– Так они перехватывали донесения о рейде в столицу – сообразил фон Сольмс – Умно.

– Умно то, что рейд начался в тот момент, когда христиане подняли восстание – Ганнинг подошел к секретеру, достал карту Стамбула. Выложил ее на стол – Вот смотрите. Суворов подошел с северо-запада к воротам Эгри. Двигался по южному берегу Золотого рога.

– Так у него прикрыт один из флангов – хмыкнул прусский посланник – Очень умно.

– Пару лиг – англичанин ткнул в карту – И русские войска попадают в Фанар, патриарший квартал. Как мы видим практически сразу за Фанаром – мечеть султана Явуз Селима и площадь с резервуаром городского водопровода. Доносят, что там был яростный бой, погибли тысячи турок… О потерях Суворова сообщают до полутысячи.

– Еще лига, две – тяжело вздохнул фон Сольмс – И дальше будет Сулеймания и султансий дворец Топкапы. Я был в Стамбуле с миссией – столицу уже не спасти. Первыми побегут евнухи гарема, за ними чиновники и войска. Думаю, сам султан уже покинул город и сидит на азиатском берегу.

– Это же меняет всю диспозицию в Европе – Ганнинг налил себе вина, уселся обратно в кресло – Австрийцы, балканские народы… Я даже не берусь предсказать реакцию Парижа. Да и Лондона тоже.

– Если это самоуправство Суворова… – задумчиво произнес прусский посланник – Екатерина потребует отступления дабы не обострять отношения с Священной римской империей.

– Откупится Белградом или еще чем-нибудь – махнул рукой Роберт – Потом не в обычаях русских что-нибудь отдавать. У них даже пословица есть… Дайте ка вспомню… Вот! Что с боя взято – то свято – неуверенно по-русски произнес англичанин.

– Бросьте, сэр Роберт. Одновременный ультиматум Вены, Лондона и Берлина – и Екатерина отступит. Тем более у нее в тылу этот Пугачев и ей срочно нужны войска….

– Обойдется второй ударной армией – пожал плечами Ганнинг – Крымские дела уже решены, Очаков все-равно не взять. Оставят заслон и к лету полки будут уже на Волге. Нет, Пугачев, право дело, обречен. А вот обречена ли теперь Османская империя?

Сразу после встречи с английским посланником, фон Сольмс поехал на Невскую першпективу. Холод усилился, красное солнце склонялось к шпилю Адмиралтейства. Нева вся парила со льда светлым морозным дымом, от людей, от лошадей дыханье выскакивало большими белыми фонтанами. Кто поплоше одет, да не мясом обедал, того сразу прихватывает мороз. Через тридцать-сорок шагов оттирай себе щеку либо становись греться у тех костров, что будочники разжигают возле Полицейского моста, на Большой и Малой Конюшенных.

– Дмитрий Васильевич! Здравствуйте! – по-немецки поприветствовал сенатора Волкова фон Сольмс. Встретились в одной из кофеен, что повсеместно появились на Невском. Длинноносый, с тяжелым лицом Волков скинул слуге соболью шубу, уселся за стол. Попросил чаю. Фон Сольмс взял кофе с корицей. Принесли все быстро.

– Генрих, это очень неосторожно встречаться вот так, посреди Невского – также по-немецки ответил Волков – Слышали? У Тайной экспедиции новый начальник. Очень деятельный.

– Кто же?

– Суворов.

Прусский посланник поперхнулся кофе, закашлялся. Сенатор ударил фон Сольмса несколько раз по спине.

– Тот самый генерал, который взял… – дипломат оборвал сам себя.

– Шумлу? Александр Васильевич? Нет, он сейчас с османами воюте. Это его отец. Василий Иванович. Сенатор, генерал-губернатор Восточной Пруссии в 60-х годах. Вы же должны знать!

– Йа-йа – закивал фон Сольмс, переводя дух.

– Вызвали из имения, дали полную власть – Волков тяжело вздохнул – Слышали поди, какие дела у нас творятся? Пугачев запугал всех, взбаламутил народ. Фурьеры его по городам да селам прелестные письма возят, волю обещают. Черный люд бунтуется, по всей России пожар. А армии на юге! Екатерина в Москву Орлова с полками послала. Последняя надежда.

– Если Орлов не преуспеет? – коротко спросил прусский посланник прихлебывая кофе.

– Пугач припожалует в старую столицу – развел руками сенатор – А там уже предсказать не берусь. Вся страна впадет в бунт.

– Вы знаете, у Елизаветы Первой Тюдор – фон Сольмс промокнул губы салфеткой – Был придворный поэт. Джон Харингтон. Он однажды сказал:

“Мятеж не может кончиться удачей, -

В противном случае его зовут иначе”…

– На что вы намекаете, Генрих?! – побледнел Волков.

– На то, что возможно в Казани сидит никакой не Пугачев – с нажимом произнес пруссак – А ваш бывший патрон, Петр Третий! Чудом спасшийся от Орловых.

– Нет, нет… – замотал головой Волков – Это измена! Меня за такое на дыбу…

– Вы нам обязаны – с нажимом произнес посланник – Езжайте в Казань, подорожную я вам устрою. Разузнайте там все. Если шансы Пугачева велики, станьте при нем своим человеком. “Узнайте” его – думаю это ему поможет завоевать авторитет среди народа. Если же это битая карта, возвращайтесь.

– Никак невозможно – Волков попробовал встать, но фон Сольмс схватил его за обшлаг мундира.

– Дмитрий Васильевич! У нас ваших векселей на сто тысяч. Это же разорение и позор. От вас отвернется все общество!

Лицо сенатора исказилось от внутренней борьбы. Он поколебался недолго, но все-таки сел обратно за стол.