Кайа. История про одолженную жизнь. Том 4. Часть 1.

Глава 84

Несколько позже.

— Этим вечером дама Кристина, от имени и по поручению Его императорского Величества, навестит в госпитале твоего отца. Помимо этого, она убеждена в том, что существует нечто, известное вам обеим, и о чем она желает с тобой побеседовать лично. Так что, будь, пожалуйста, подле отца и дожидайся встречи с моей Госпожой. Доброго вечера, хотя, учитывая все произошедшее сегодня, сильно сомневаюсь, что он у тебя будет таковым. От всего сердца желаю Игорю Филатову скорейшего выздоровления, ну а тебе, Кайа… Тебе я желаю сделать сегодня самый правильный и самый важный выбор в твоей жизни. До новых встреч. — после этих слов, услышав мое: «До свидания», Мила забралась в свое авто, дверь за ней закрылась и транспортное средство, в сопровождении машины охраны, отбыло от здания уголовного суда.

— Барышня… — произнес подошедший охранник, бритый налысо довольно молодой парень, с небольшой бородкой, после того как я на некоторое время «завис», глядя вслед отъехавшим авто.

— Да. Едем в больницу к моему отцу. — очнувшись, я залез в салон авто и, усевшись в кресло, прикрыл глаза.

Ну, собственно, с появлением на сцене Орловой Милы весь балаган тут же свернули. После своего короткого приветствия, прислужница царской любовницы заняла за столом свободное место и произнесла ровно одно предложение:

— Дама Кристина велела мне присутствовать на заседании, где будет решаться судьба ее дорогой подруги (вот прямо так и сказала!) Кайи, и доложить ей о вынесенном решении.

Всем собравшимся моментально стало очевидно, что царская любовница сделала свой ход, не позволяя упечь меня за решетку, и спорить с ней из-за меня Председатель не захотел, а посему он, не став тянуть кота за всякое, быстренько озвучил свое решение.

— Именем государства Российского… — начал он.

До конца расследования, которому меня обязали всячески содействовать, относительно причинения огнестрельного ранения барышне Вениаминовой, я остаюсь на свободе, с запретом на определенные действия. А именно, мне запрещено покидать пределы Санкт-Петербурга, за исключением посещения госпиталя, в котором находится сейчас мой приемный отец.

Электронный браслет на мою руку надевать не стали, ограничившись взятием с меня слова дворянки (на этом месте мадам Вениаминова скривилась, будто бы ее угостили особенно кислым лимоном) на тему того, что пределов города, за оговоренным исключением, я покидать не стану и буду сотрудничать со следственными органами.

У этого решения, уверен, обязательно должна быть цена, которую царская любовница, так или иначе, вынуждена будет уплатить. Данный судебный процесс был точкой приложения усилий множества самых разнообразных сил, так или иначе противостоящих Филатовым. Шутка ли, подвернулся такой шанс засадить в тюрьму пока еще единственного ребенка и пока еще наследницу Главы Семьи, где, во-первых, с ней возможно было проделать что угодно, вызвав дестабилизацию в и без того беспокойной внутрисемейной обстановке, ведь нынешний Глава прямо сейчас недееспособен. Ну а, во-вторых, какой отличный представлялся вариант для практически любого шантажа. Наверняка существуют еще и «в-третьих», и «в-четвертых», и так далее. И шанс этот теперь упущен!

Хотя я и не просил о помощи, но дама Кристина мне ее решила оказать, да еще и публично, устами своей прислужницы, назвала меня своей подругой, то есть взяла под свою протекцию (потыкав заодно палкой в Государыню, с которой в скором времени я должен буду породниться), а это значит ровно одно…

Очень ловко!

Должок этот мне в любом случае придется возвращать, тут без вариантов, даже если все те, кто желали видеть меня за решеткой, и приложили к этому немалые усилия, решат вдруг не выписывать, фигурально выражаясь, счет за оставление меня на свободе этой «ночной кукушке» Государя.

Дама Кристина явно жаждет от меня той информации, что хранится на накопителях. Не зря же Мила прямо заявила о том, что надеется на некий мой «правильный выбор». Можно, конечно, сказать, и это будет чистая правда, что ее посланницу «срисовала» матушка и отобрала все переданные мне устройства. Можно поведать грустную историю и о том, что будто бы ничего у меня не вышло…

Поверит ли она моим словам? А вот на этот вопрос заранее ответить невозможно. Нельзя ни на мгновение забывать о том, что эта женщина годами живет и выживает в жутком гадюшнике, где если и не всем, то очень многим, заправляет царица. Так что, уверен, царская любовница — это та еще штучка. Недооценивать ее опасно. Смертельно опасно.

В своей «игре» одну из своих ставок она явно сделала на меня (а стало быть, и знает обо мне достаточно для того, чтобы такую ставку сделать) и любой не устраивающий ее ответ вполне может быть ею расценен, как мое нежелание отдать должок и в таком случае дама Кристина, очевидно, станет настроена крайне враждебно по отношению ко мне. А для здоровья моего молодого и еще растущего организма очень вредно иметь во врагах обеих «ночных кукушек» Государя. Ясно одно, не делать выбор у меня не получится. Впрочем, это мне уже и так известно…

(ругается на английском)

— Дерьмо…! — вновь произнес я, после того как мелодия включающегося видеофона вернула меня из мира грез в мир реальный, где я вновь обнаружил себя в гостевых покоях госпиталя.

Видеофон… Я все это время вертел его в руках и, видимо, случайно включил, хотя и не собирался. А затем…

Затем, когда аппарат полностью загрузился, раздался звук вызова.

Ия! Ну, конечно, кто же это может быть еще…

— Привет! — произнес я, морально готовясь к тому, что с «той стороны» начнется бесконечный поток слез и жалоб на то, что до меня было не дозвониться, но…

— Кайа? — услышал я вкрадчивый голос подруги, однако, судя по ноткам, Ия только недавно ревела белугой. — Жива? Ты сейчас где? Что с тобой? Ты цела? Можешь включить виртуальную камеру?

— Жива, как видишь. Я сейчас в… — я на секунду умолк, вспоминая то, как называется эта больница и параллельно с этим включая камеру устройства. — В Павловском госпитале. А что?

— Как это, что?! Ты не в тюрьме?! — тут же затараторила Ия.

— Нет, не в тюрьме… — ответил я, подумав о том, что произошедшую дуэль должны были бы уже хорошенечко обмусолить в «Светских хрониках». — Меня не стали арестовывать и лишь велели на время следствия не уезжать из Петербурга.

— Каким образом тебя могли оставить на свободе, когда ты едва не застрелила великого князя?! — и вот тут моя Ия, заревев, дала уже выплеснуться своим эмоциям. — Такого не бывает! Это просто невозможно! Не ври мне, пожалуйста! Зачем ты это сделала, а?!

— Я?! Стреляла в великого князя?! — перебил я вопящую во всю глотку подругу. — Когда это?!

— Это… — сбилась с мысли и растерялась Ия, вследствие чего моментально прекратила реветь. — Это же самая горячая новость за сегодня! Ты попала на заглавную страницу «Светских хроник»! Опять! Там пишут, что ты попыталась застрелить великого князя, но барышня Вениаминова спасла его, закрыв собой от пуль, после чего тебя разоружили…

— Секунду, Ия…! — произнес я, уменьшая изображение подруги до маленькой иконки в нижнем правом углу дисплея видеофона и открывая сайт «Светских хроник», а затем… — Ну, класс! Ия, это просто…!

— Чего? — удивленно переспросила подруга, шмыгнув носом и наклонив голову.

— Здорово они все провернули, говорю, а главное, так быстро! Я же теперь, блин, во веки вечные не отмоюсь от подобной «славы», даже если разорю к чертям собачьим эту газетенку, а всех ее писак отправлю на каторгу…! — ответил я, разглядывая иллюстрацию к статье, а затем вдруг истерично захохотал.

Несмотря на большое количество свидетелей, лично присутствовавших на дуэли, никаких записей произошедшего не было. Никто не снимал дуэль на виртуальные камеры своих видеофонов. Запрещено категорически, о чем меня предупредили загодя. А посему…

На заглавной странице «Светских хроник», иллюстрируя стыдливо подписанную, как «редакционная статья» статью, была изображена батальная сцена. Вернее, сцена убийства. А еще вернее, сцена покушения на убийство члена царской Семьи…

Картина. Картина, нарисованная карандашом. Картина, где изображена барышня, стреляющая из пистолета в мужчину, и которого от нее собственным телом, широко разведя руки, закрывает другая барышня…

Довольно-таки грубая и быстро нарисованная картина. Однако, детали на ней, например, небрежно перечеркнутые цветным маркером, этакой «Z», волосы стреляющей. И цвет этого маркера точь-в-точь как у моих волос…

Это, кстати, единственное использование цвета на иллюстрации, за исключением красных пятен на теле барышни Вениаминовой, символизирующих пулевые попадания.

А чтобы ни у кого не осталось вообще никаких сомнений, на лацкане пальто стреляющей был изображен герб Филатовых.

Художник, кто бы это ни был, или знаком со мной лично, или присутствовал на сегодняшней дуэли, ибо он (или она), несмотря на всю грубость рисунка, очень метко передал мое обычное выражение лица. Безразличное. И в данном конкретном случае, это было выражение лица хладнокровной убийцы.

Интересно все-таки, кто же этот художник…?

Как бы то ни было, но барышне Вениаминовой теперь точно кранты. Выживет она или же нет, ее в любом случае станут судить. Как минимум уже потому, что Филатовытакоеспустить на тормозах никак не смогут. Публичное обвинение меня в покушении на особу из царской Семьи! Учитывая то, как в России любят и почитают Государя…

— Чего здесь может быть смешного, Кайа? — с каким-то ожесточением в голосе поинтересовалась Ия. — Это же…

— Ия! — перебил ее я, а затем поведал о том, что именно произошло на самом деле, особенно «подругу Ию» заинтересовал мой револьвер.

— Это просто уму непостижимо! Ну ты, ешкин кот, даешь! Ты, и правда, словно книжная героиня! Но, Кайа, если все действительно так, как ты говоришь, а поводов не верить тебе у меня нет, то… Чем думали служащие «Светских хроник», всякие там редактора, разрешая публиковатьтакое? Они там, что, всей редакцией с ума посходили? Не знаю никого, кто по доброй воле захотел бы поссориться с твоей Семьей, и это не говоря уже о том, чтобы публично, на всю страну, использовать в своей гнусной лжи родственников Государя.

— Нет, Ия. Не посходили. «Светские хроники» — одно из тех немногих виртуальных изданий, откуда люди незнатного происхождения черпают «обжигающую правду» о том, что творится в дворянском сословии. Ну, ты и сама это знаешь. Как думаешь, сколько людей читают эту газетенку?

— Ну-у-у… — задумавшись, подруга приложила пальчик к губе. — Много, Кайа. Просто дофига!

— Эти самые «Хроники» — так называемый «сливной бачок». Там подают определенные события под нужным углом, формируя общественное мнение таким образом, каким это необходимо неким уважаемым людям. За деньги. За огромные деньги. А может, и не только за них…

— Чересчур заумные слова из твоих уст звучат слишком забавно. — хмыкнула Ия. — Но это только твои предположения, знаешь ли. Я вот, например, ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь подал на них в суд.

— Ну, во-первых, я лишь четырнадцатилетняя барышня, еще не слишком много смыслящая в жизни, так что вполне могу добросовестно заблуждаться, хотя и уверена, что в данном случае совершенно права. А во-вторых, в суд на них не подавали потому, милаха, что откровенной лжи, до сегодняшнего дня, по крайней мере, они не публиковали. Наверное. — пожав плечами, ответил подруге я.

— Если ты права, Кайа…если права, то у меня не получается представить…а представить я могу много, очень много…сколько мог бы стоить подобный поклеп на тебя. Да еще и со втягиванием во все это великого князя. Это не фунт изюму, знаешь ли, это очень серьезно. — задумчивым тоном произнесла подруга, заметно уже успокоившись. — «Светским хроникам» теперь почти наверняка каюк…

Кайа не должна была выжить в тюрьме. Оговорив себя на камеру, она обязана была навсегда исчезнуть из мира живых. — еще неделю назад осознание подобного факта привело бы меня в невообразимый ужас на несколько дней, а сейчас же лишь прошлось холодком по спине, словно бы у бывалого солдата, мимо которого просвистела очередная пуля. — Страшно даже представить то, от чего меня спасла царская любовница, и что мне было уготовано «любящей» бабушкой и прочими многочисленными «доброжелателями». А затем (а возможно, что и сначала) скончался бы папаня. После чего, быть может, что и в тот же самый день, к нам с папаней на «том свете» присоединилась бы и матушка, со своим еще нерожденным сыном. Готов поставить рубль на то, что план у наших недругов был именно такой. В один день ликвидировать и Главу Филатовых, и всех членов его «ячейки общества». Именно под подобный сценарий и настраивалось общественное мнение вбросом в «Светских хрониках». Даже если пресс-служба царской Семьи даст затем опровержение этому художеству, пасту обратно в тюбик уже не запихнуть. Ложечки, как говорится, найдутся, а вот осадочек останется. Ловко сработали, а главное, как быстро! У нас, и правда, чрезвычайно неприятные оппоненты и их никогда нельзя недооценивать, иначе… Да, у недоброжелателей была вполне подходящая цель, чтобы даже пожертвовать таким во всех смыслах могучим инструментом, как «Светские хроники».

И даже если у них не получилось упечь меня за решетку, по крайней мере, пока, рассчитывать на то, что план с убийством Кайи и ее приемных родителей из-за этой неудачи перестал исполняться — неразумно. Уж слишком удобный момент для них сейчас выпал, да и средств, помимо этих самых «Хроник», наверняка уже потрачено немало, чтобы вот так вот запросто свернуть всю лавочку. Не говоря уже о том, что против нас действуют люди, движимые не только чистой логикой, но также еще и фанатичной ненавистью, та же бабка, например…

— Блин! Какая же я все-таки…м-м-м! Иной раз зла на себя не хватает, извини! У меня совсем из башки вылетело узнать, как себя чувствует твой отец… — вывел меня из состояния задумчивости жалобный голос подруги, мило наморщившей свой лобик.

— Извиняю! — добродушно махнул рукой я, а затем произнес, состроив серьезное выражение на физиономии. — Папа жив, что для человека, которого ударили рапирой в печень, уже хорошо. Его прооперировали и сейчас он в медикаментозном сне. Доктор сказал, что через некоторое время папа поправится. Такие вот дела…

— Слава богу, что он жив. Я поставлю свечку за его здравие. А… — начала было Ия.

— Вениаминова? — поинтересовался я, перебивая подругу.

— Уху. — ответила Ия. — Вениаминова… Жива?

— Пуля, которой я стреляла, очень гадская… Я не знаю, Ия, что сейчас с этой барышней. Честное слово. Хотя и надеюсь, что она все-таки не умерла…

— Ясно… — Ия закусила губу, а затем с надрывом в голосе продолжила. — Но знаешь, так ей и надо! Это же подло и низко поступать так, как поступила она!

— Убитый моим папой человек был ее братом, Ия… — я пожал плечами. — Ее поступок понять несложно, и я ее, если честно, не могу осуждать. Я просто не дала ей довести до конца задуманное. Ладно, черт с ними, с Вениаминовыми этими, мне…мне необходимо…мне нужно кое-что тебе сказать…

— Чего? Чего? — Ия скорчила забавную физиономию.

— Знаешь, это хорошо, что мы сейчас говорим по телефону… — начал я.

— По телефону? Что это? — подруга удивленно захлопала ресницами.

— Видеофон, конечно, я имела в виду по видеофону… — поправился я. — Я нервничаю, извини.

— Ты иногда такие забавные словечки выдумываешь… — Ия улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки, а затем поинтересовалась. — Так почему, по-твоему, хорошо, что мы говорим по видеофону? Ничего это не хорошо! Я вот, например, соскучилась по тебе, милая моя, так что хоть сейчас готова сорваться и ехать в Петербург. Вообще-то, я уже и вчера, и позавчера была готова…

— Ия, я… — у меня не получилось совладать с эмоциями и мой голос получился хриплым. — Я сейчас!

Навернув два круга по гостевому покою, и, налив затем воды из графина, стоявшего на декоративном столике, я изо всех сил унимал бешено колотящееся сердце и не в меру расшалившиеся эмоции.

Мне опять необходимо делать выбор. Прямо сейчас!

Я должен (обязан!) буду сделать сейчас то, чего до этого не делал никогда. И самое главное, что делать этого я категорически не желаю! Я должен буду прямо сейчас прекратить все отношения с барышней, которую искренне люблю. И, что еще хуже, которую черт дернул взаимно полюбить меня…

Прекратить, да. И сделать это таким образом, чтобы более нас уже ничто не связывало. Чтобы всем тем, кто желает Филатовым вообще, и в частности мне, хотя до меня, уверен, они и не доберутся, «всего наилучшего», не пришла в голову дурная мысль попробовать отыграться на той, кто безмерно дорог мне. На моей Ие. На этой моей безобидной чудачке.

И я знаю, что, потерпев неудачу, враги мои в порыве своей бессильно злобы обязательно попробуют сделать это. Убежден в этом. Почему? Предчувствие. Интуиция, которой я доверял всегда, и особенно теперь.

Моя неизбежная судьба, похоже, что не предполагает человеческого счастья. Во всяком случая, в какой-либо обозримой перспективе.

— Кайа, милая моя, чего случилось-то? Почему ты плачешь? — голос подруги вернул меня в реальность.

— Ничего… — я шмыгнул носом и свободной рукой утер появившиеся слезы. — Ничего. Это просто мои девчачьи гормоны расшалились и эмоции захлестнули…

В один большой глоток, будто водку, я выпил воду из стакана, что держал в руке.

— Ия, я должна тебе сейчас кое-что сказать. Кое-что важное. Кое-что такое, о чем я наверняка бы не решилась сказать тебе в глаза. Знаешь, вообще-то, я совершенно не такая, каковой ты меня, вероятно, себе представляешь…

— Конечно! — пожала плечами «подруга Ия». — Ты для всех разная, и это нормально. Так и должно быть. И вообще, не томи, Кайа! А то я сейчас уже изведусь вся! Знаешь, ты сейчас похожа на книжного юношу, который собирается сообщить книжной же барышне о том, что они должны расстаться. Это пугает меня, а ты же в курсе того, какая я трусиха! Чего ты собралась мне сказать? Знай, что я сразу и все тебе заранее прощаю!

— Ия, я…