Каталог оккультных услуг

2 Заклинание успокоения

После работы Нор отправилась на пробежку вглубь острова: вокруг Небесного озера, мимо водопада и к утесам, усыпавшим западное побережье. Там она остановилась, чтобы утереть пот со лба, восстановить дыхание и насладиться видом. Красота этого места никогда ей не надоедала: неспокойные серые воды, серые небеса и никого, кроме, может, парочки горбатых китов, вокруг, насколько хватало глаз.

По ветке ближайшей сосны прыгали два воробушка, назло дождю распушив перья и ласково чирикая. Нор знала, что животные дают друг другу собственные имена. Они обычно переводились примерно как Обаяшка, Упорный или Ханжа. Один из этих воробьев называл себя Зоркий Глаз, а другой – Чепушило.

На глубине изящно плыл сквозь волны косяк косаток. Сквозь моросящий дождь можно было различить только грязно-черные пятна их спинных плавников. Их мысли текли плавно и размеренно, и Нор почувствовала, как ее омывает тишина подводного мира. Она закрыла глаза и представила, что плывет вместе с ними, скользя сквозь холодные воды. Ленточки бурых водорослей, тянущиеся с океанского дна, щекотали ей брюхо. Маленькие рыбки то показывались, то пропадали из виду. Нор открыла глаза и вздохнула.

Для Роны и ее прародительниц способность общаться с живой природой означала умение отклонять надвигающийся шторм, вызывать на иссохшие земли дождь и приходить на помощь морским китам, небесным птицам и земным тварям. Нор в лучшие дни могла худо-бедно предсказать погоду. Это нельзя было сравнить с умениями ее бабушки, и Нор сделала все, что могла, чтобы так все и оставалось. Возможность управлять движением идущей мимо грозы интересовала ее не больше, чем возможность управлять постоянными переменами цвета волос Савви.

Ей нравилась простота ее Ноши. Нравилось знать, что розовые кусты умеют влюбляться, а опадающие листья поют – ритмично вздыхают в такт своему медленному падению на землю. А еще большинство деревьев умело видеть сны; чтобы убедиться в этом, Нор достаточно было в сумерках понаблюдать за лесом.

Под песнь осенних листьев Нор бежала домой длинной дорогой – не по Извилистой улице, а по вившейся вокруг озера тропинке. Дождь закончился, и воздух в легких был свежим и холодным. Работая согнутыми в локте руками, Нор пыталась выкинуть из головы застрявшее там лицо Мэдж. Нор пугало то, как та осела на пол, едва завладев книгой, мгновенно превращаясь в хрупкую выцветшую пустую оболочку самой себя, в которую ее много лет назад превратил уход Ферн. Чего может достигнуть ее мать, если у нее будет толпа таких почитателей, как Мэдж? Если все они будут готовы на что угодно, лишь бы Ферн была довольна?

Добежав до озера, Нор остановилась, чтобы сделать растяжку, и с удивлением обнаружила, что она не одна. Неподалеку от проторенной тропы она увидела темноволосого парня, который пытался пустить камень по озеру блинчиком. С каждой неудачей его лицо становилось все угрюмее. Он был низкого роста – пожалуй, сантиметров на пять-семь ниже Нор, – но жилистым и крепким. Нор почувствовала, как сердце уходит в пятки: она узнала его. Это был Гейдж Колдуотер.

Семья Колдуотеров, как правило, держалась особняком, однако Нор всегда чувствовала некую их враждебность в свой адрес – особенно со стороны Гейджа, который учился с ней в одном классе. Савви считала, что у Нор просто богатое воображение, но она не видела, какой скандал Гейдж Колдуотер закатил в седьмом классе, когда им с Нор выпало делать проект по биологии вдвоем. Он даже выбежал из класса – за что получил неделю отработок, – когда учитель отказался менять пары. Сказать, что это было унизительно, – значит ничего не сказать.

Вроде бы Колдуотеры жили здесь, хотя Нор понятия не имела, где конкретно и с каких пор. Она всегда видела тут только тсугу, кусты снежноягодника и пробегающих по тропе чернохвостых оленей. Она ни разу не замечала здесь ни единого дома, а тем более домов.

Гейдж был не один. Рядом с ним на мокрой земле сидела девочка с такими же темными, как у него, волосами. Она жевала губу в глубоком раздумье. Перед ней на куске черной ткани было разложено что-то похожее на карты таро. Нор не особо разбиралась в таро, но впечатлилась: не знай она того, что знала, ей могло бы показаться, что девочка действительно знает, что делает.

– Ты ведь в курсе, что земля мокрая? – спросил у девочки Гейдж, пуская в озеро еще камень. Тот громко плюхнул по воде. Гейдж скорчил недовольную гримасу.

Девочка – Нор вдруг вспомнила, что кузину Гейджа зовут Чарли, – подняла на него взгляд и закатила глаза.

– Блин, помолчи уже минутку, а? – попросила она. – Я пытаюсь кое-что понять.

– Ты представляешь, что Дофина бы с тобой сделала, если бы узнала, чем ты занимаешься? – фыркнул он. Чарли подскочила и больно стукнула его по руке. – Эй, спокойно, ты же знаешь, что я ей не скажу! – сморщился от боли он. – Эта женщина и так уже хочет нас убить.

– Хочет убить тебя, – поправила Чарли, снова садясь. – Я ей нравлюсь. Правда, она считает, что я связалась с дурной компанией. – Она посмотрела на Гейджа. – Не знаешь, о ком это она?

– Понятия не имею. – Он поднял и зашвырнул в озеро очередной камень. – Могла бы хоть подождать, пока выйдет солнце.

Девочка, прищурившись, посмотрела на карты.

– Нет, не могла бы, – сказала она. – Это нужно сделать прямо сейчас, и я не понимаю, как толковать этот расклад. Помнишь, на той неделе на Алкионе нашли труп?

– И что с трупом?

– Не знаю. Просто что-то здесь… не так.

Гейдж заглянул ей через плечо и сделал вид, что внимательно вглядывается в карты.

– Не знаю, поможет ли это, но, по-моему, вон та карта значит, что ты несешь чушь. – Он рассмеялся. – Расслабься! Это заброшенный остров на краю света. Наверное, этот труп просто подумал: о, вот он, мой шанс спокойно сдохнуть. Что здесь такого? Знаешь, я даже завидую этому человеку.

Чарли проигнорировала его реплику. Она заглянула в лежащую на ее коленях раскрытую книгу, а потом снова уставилась на карты.

– Вот в том-то и дело, что это заброшенный остров на краю света. У меня такое чувство, что… – Она запнулась посреди предложения, со стуком захлопнула книгу и ладонью перемешала карты. Она заметила Нор, а скоро ее заметил и Гейдж.

– Ты-то какого черта здесь делаешь? – набросился он на нее. Чарли поспешно собрала свои вещи и завернула колоду в черную ткань. Пробегая мимо Нор, она не заметила, как одна из карт выпала и спланировала на мокрую землю.

Не обращая внимания на гневный взгляд Гейджа, Нор подняла карту. На ней были изображены двое, летящие со стоящей на скалистом утесе башни. В небе сияла вспышка молнии, а в окнах башни плясали языки пламени. От этой картины Нор стало неуютно. Чарли забрала у нее карту, и они с Гейджем молча ушли. Остаток пробежки Нор раздумывала, что такое Чарли Колдуотер углядела в своих картах.

Нор перебежала улицу Красных Маков, перелезла через забор и оказалась в полях, куда Харпер и Калима выпускали пастись своих альпака. Когда животные были довольны, они радостно гудели с восходящей интонацией, немного похоже на казу. Так что до дома Нор провожало целое стадо гудящих альпака. Впереди уже высилась громада дома Блэкберн – мрачная тень на фоне заката. Их дом был не менее внушительным, чем какая-нибудь крепость. Совсем как бабушка.

Нор пыталась придумать, как лучше сообщить Джадд о весточке от матери, о ее книге. Наверное, стоило просто все рассказать. «Сразу переходи к делу», – всегда говорила ей Джадд. Как будто разговаривать с женщиной, которую все называли Великаншей, хоть когда-то было просто.

«Лучше придумаю, как рассказать Апофии», – решила Нор. Апофия была спутницей ее бабушки дольше, чем Нор жила на свете. Пусть она и придумает, как лучше сообщить новости Джадд. Ведь что тут скажешь? Ее мать творит немыслимое – собирает плату за чары, которые много поколений никто не накладывал: чары успеха, удачи, красоты и мщения.

Заклинания Роны и дневник, в который она их записывала, как древняя реликвия Старого Света, передавались из поколения к поколению только как память, как знак связи с прародительницей рода, как напоминание о былых временах, которые никогда уже больше не придут. Насколько Нор рассказывали, последней женщиной рода Блэкберн, способной наложить эти заклинания, была сама Рона.

У изгороди Нор встретили собаки. Древность зацепилась огромными передними когтями за верх калитки и уничижительно уставилась на Нор из-под длинной седой челки. Мелкий пес высунул нос сквозь нижние планки забора. В противовес более крупной собаке Пустячок, как он себя называл, был маленьким жизнерадостным песиком, и ему всегда снилось солнце или жаркий камин. И неудивительно. Древность жила уже при девятом поколении людей, а Пустячок мог все еще считаться щенком и вел себя соответственно. Не то чтобы Нор собиралась говорить это вслух.

Нор уговорила Древность слезть с ворот и вслед за двумя собаками пошла по мощенной речным камнем дорожке к Башне. В свете заходящего солнца камни мерцали, как последние угольки костра.

Дорожка вилась по всему их участку, со времен Роны и по сей день насчитывающему сто восемьдесят акров, и соединяла Башню с маленькой беленькой танцевальной студией.

Приходить в эту студию к Апофии было любимым занятием маленькой Нор. Она копалась в шкафах, набитых традиционными китайскими ципао, и даже нашла там несколько балетных пачек, сохранившихся со времен, когда Апофия танцевала в балете Сан-Франциско. В иные дни они вместе сидели на крыльце в плетеных креслах, слишком хлипких, чтобы выдержать вес Джадд, и пили чай из фарфоровых чашек, вручную расписанных цветами вишни и слишком изящных для мощной хватки Великанши. Нор часами напролет болтала, как болтают всеми забытые дети, впитывая каждую кроху внимания и поедая бессчетные маленькие шоколадки в ярких бумажках до тех пор, пока ей не начинало казаться, что у нее вот-вот лопнет живот.

Войдя в Башню, Нор зашла на кухню и обнаружила в огромной медной раковине переполненный чайник, из которого выливалась вода. Она выключила кран, стараясь не смотреть на пустую стену над раковиной.

Когда-то там висел огромный набор ножей – самых разных размеров и предназначений. Все они были такими острыми, что можно было разрезать себе руку и ничего не почувствовать. Единственным свидетельством пореза стал бы стремительно распускающийся на ладони алый цветок. Уже больше года Апофия хранила ножи под замком. Нор уверяла, что больше не нужно так осторожничать, но ножи оставались взаперти.

Апофия нашлась именно там, где Нор и рассчитывала: она склонилась над стоящим на плите воком, и горячий пар окрасил ее сухие, как бумага, щеки розовым румянцем. Ее коротко стриженные седые волосы были собраны в пышный помпадур, и сложно было поверить, что Апофии Ву почти семьдесят. Она еще не растеряла грации балерины, какой когда-то была, и Нор не удивилась бы, если бы, опустив глаза, увидела на ее ногах пуанты.

Нор наклонилась над воком и вдохнула аромат кипящего жаркого. На разделочной доске громоздились красные и зеленые перцы чили, сычуаньский перец, тофу и имбирь: судя по всему, блюдо намечалось острое. От предвкушения у Нор заслезились глаза.

Апофия замахала рукой, отгоняя Нор от плиты.

– Зря ты в такой ливень бегала, – заметила она. – Что-то ты бледная.

– Ты всегда так говоришь, – пробормотала Нор. На улице могло быть плюс тридцать, а Апофия все равно повторяла, что Нор какая-то бледная, как будто бедная девочка виновата в том, что ее кожа сохраняла свой нежно-палевый цвет даже посреди лета.

Астрид, прабабушка Нор, построила Башню на руинах кедрового домика самой Роны, то есть, проходя через кухню, Нор наступала ногами на те же места, по которым некогда шагала ее прародительница. Нор чудилось, будто она все еще слышит шелест роскошных юбок Роны. Она бы не удивилась, если бы, повернув голову, вдруг встретилась взглядом с жутковатым лиловым глазом.

Джадд сидела за столом в столовой, и у ее мощных ног уже успела свернуться клубком Древность. Бабушка сидела спиной к Нор, и та некоторое время молча смотрела, как дым из трубки розового дерева, завиваясь, пробирается к потолку, а потом и вовсе пропадает.

Джадд была целителем, однако никто не просил ее вылечить разбитое сердце или приступ зимней хандры; она занималась физической болью. Иная боль не желала быть вылеченной, и ее надо было уговаривать, уламывать, вынуждать подчиниться. Другая собиралась на руках Джадд и липла к ее пальцам, как шелковистые нити паутины. Третья боль выходила льдинками и разбивалась о землю. Четвертая оборачивалась тяжелыми, плотными камнями, заполнявшими огромные ладони Джадд; от пятой боли руки ее покрывались волдырями, а те становились алыми ранами, из которых сочилась жидкость, и Апофия заматывала их бинтами и покрывала толстым слоем мази. Это была мучительная Ноша. И хотя действительно мало кто знал, как именно Джадд исцеляет, тем, кому она помогала, было достаточно того, что она это делает.

Как и большинство тех, кто имел дело с Великаншей, Нор любила и боялась бабушку. Та возвышалась, как гора, и вселяла страх, но на ее суровом лице проступала доброта, а в огромных руках жила нежность.

Джадд развернулась, и стул под ней заскрипел. Ее длинные серебристые волосы, заплетенные в свободную косу, были обернуты вокруг головы, как венец. Над ними потрудились ловкие пальчики Апофии: пальцы Джадд были слишком крупными и слишком изувеченными для такой тонкой работы, от большого пальца до мизинца все было испещрено наслоениями шрамов от множества исцелений. Сегодня в этих руках покоилась книга Ферн – «Каталог оккультных услуг». Когда Нор рухнула в кресло напротив, Джадд с громким стуком бухнула книгу на стол.

– Когда ты узнала? – спросила Нор.

– Только сегодня, – ответила за бабушку Апофия, ставя перед Нор чугунный горшочек.

Она принялась яростно тереть полотенцем мокрые лохматые волосы девочки, и та замахала на нее руками.

– Съешь что-нибудь, – приказала Апофия, прежде чем снова скрыться в кухне.

Нор съела самую капельку тофу и проростков бобов, а потом отодвинула горшок и взялась за книгу. Заклинания из книги Ферн были ей знакомы – они передавались в их семье из поколения в поколение. Напротив каждого из них стояла цена. Тут был наговор плохой погоды, порча на неудачи, гадание на огне и сглаз на чувство вины, который, как известно, благодаря вовремя подсунутой горстке обманчиво красивых цветков белладонны вызывал галлюцинации. Но в каталоге Ферн встречались и другие чары, которых Нор не помнила. Нечто под названием Помутнение Рассудка, якобы дающее силу управлять чужим разумом, и проклятие Отвращения, призванное подавлять аппетит.

Нор закрыла книгу. Она очень рассчитывала на то, что искусство наложения заговоров и плетения чар кануло в Лету в 1907 году, со смертью Роны Блэкберн. Но теперь, глядя на страницы книги, она начинала в этом сомневаться. Ей свело живот от страха, а перед глазами замелькали образы, которые она предпочла бы забыть: черная обугленная кожа, лужи крови.

– Что будет, если она правда способна все это наложить? – услышала она свой голос.

– Ни черта хорошего, это уж точно, – ответила Джадд, щурясь на Нор сквозь дым. – Чтобы творить магию, не имеющую ничего общего с ее Ношей, ей придется совершить абсолютно ужасные вещи. И их последствия будут не менее ужасными.

Она была права. Чтобы Ферн смогла творить магию, выходящую за рамки отведенной ей Ноши, требовалась жертва, причем крайне мучительная. Требовалась боль, которую, как Нор знала, ее мать всегда причиняла другим без малейшего сомнения. Она наверняка находила этот процесс крайне занимательным или даже захватывающим.

Нор нервно пробежалась пальцами по внутренней стороне руки; она даже сквозь ткань чувствовала тонкие рубцы шрамов.

– И что нам, блин, теперь делать? – пробормотала она.

– А что тут сделаешь, девонька, – ответила Джадд. – Прямо сию секунду – точно ничего особенного. – Она встала, влезла ногами в свои гигантские ботинки и потянулась к дождевику. Древность медленно поднялась с пола и встряхнулась, разминая затекшие артритные суставы. – Тем более сегодня вечером я пообещала Харпер Форгетт поглядеть, что можно сделать с ее кашлем.

Великанша и ее волкодав вышли на улицу и исчезли в темноте. Нор щелкнула выключателем около двери. Она слышала, как шумит вода у нее за спиной и как в кухне тихонько напевает себе под нос Апофия.

Нор стояла на крыльце и смотрела на деревья, теперь освещенные треугольником света, струящегося от Башни. Она мысленно пересчитывала вспухшие линии шрамов, испещрявшие ее запястья и сгибы локтей. Она считала их, пока ее волосы не высохли после дождя и не перестали свисать сосульками, пока ей не перестало казаться, что она сейчас задохнется, потому что сердце бухает где-то не в том горле.

Прогнать боль может только могущественная стихия. Когда Нор наконец вошла обратно в дом, она напомнила себе, что, быть может, она и не такая, зато у нее есть бабушка.