Кащеевы байки. Сказки о снах, смерти и прочих состояниях ума

Немножко объяснений

– Слушай, Царица, у меня тут назрел вопрос. А мы существуем?

Кащеева жена от неожиданности выронила уток, которым ткала домоткань на юбку. Баюн подобрал уток и вежливо подал.

– Откуда шерсть?

– Фенрира вычесала.

– На скандинавские мотивы потянуло? Можно подумать, у нас свои Серые волки закончились. Ты правительница, поддержала бы отечественного производителя.

– С одного Фенрира шерсти как с сотни наших Серых. К тому же он чудовищно линяет, и его подшерсток на каждом кусте. Так хотя бы в дело пойдет. И Фенриру легче. Ты пришел с вопросом, так не сбивайся.

Кот запрыгнул в большое кресло, потоптался, угнездился и, удобно свернувшись бубликом, положил толстощекую морду на подлокотник. Кащеева жена поняла, что разговор предстоит долгий, отвернулась от Баюна и принялась заправлять уток спряденным в тонкую ниточку фенрировым пухом. Ткачество было одним из тех странных развлечений, которые Царица мертвых подцепила от людей. Не то что бы в нем присутствовала польза или необходимость (создать себе юбку она могла бы без ткацкого станка, да и не сказать, что Кащеева жена испытывала острую потребность в одежде), но бескомпромиссная материальность процесса ее затягивала.

– Царица, мы не считаем время. И не знаем, сколько существует Царство мертвых. Я даже не в курсе, сколько существую сам, только понимаю, что появился здесь давненько. Про вас с Кащеем судить вовсе не берусь.

– Это ты верно…– протянула Кащеева жена, задумчиво сверяясь с узором.

– Долго я размышлял над тем, какое, собственно, дело мне, коту, про которого давным-давно люди сочиняли жуткие сказки (и ведь верили же в них сами!..), до жизни и смерти. В конце концов, мы-то, жители Царства мертвых, знаем наверняка, что эти понятия живые также как сказки обо мне, изобрели лишь для создания понятной им картины мира. А картина, заметь, отлично выглядит в раме, поэтому после картины они делают уже и рамки для нее… Живые ведь недаром придумывают наивные анекдоты об эмбрионах, которые в материнской утробе рассуждают о неизвестном им мире, из которого никто еще не возвращался. По сути, такой фольклор отражает их главную проблему – невозможность заглянуть за грань бытия, взгляд со стороны реальности на стену, за которой неизвестность. Может, за этой стеной другой мир, а может, и нет его. И живые от этого страдают, потому что боятся ухода за стену и прекращения своего существования. А мы знаем, что пусть в другой форме, но бытие продолжается. Так я считал раньше.

Кащеева жена утомленно посмотрела на домоткань. Работы предстояло еще много. Пожалуй, самое время отдохнуть под благовидным предлогом. Она протянула через основу последнюю нить, положила уток поверх ткани и взмахнула рукой. Перед Баюном возникла миска с парным молоком, а на столике возле ее кресла – кружка чая с мятой. Кащеева жена плюхнулась в кресло напротив кошачьего, взяла кружку, подула и отпила глоток.

– Что же тебя смущает теперь?

– Я не понимаю, где мы находимся. Ну, по отношению к миру живых.

Кащеева жена насупилась.

– Что у тебя с лицом, Царица?

– Да елки-палки. Я была о тебе лучшего мнения, Проводник.

Баюн оскорбленно снял лапу с подлокотника и приосанился, распушив хвост.

– Что тебя, собственно, не устраивает?

– Мы с тобой бок о бок водим живых и мертвых по Царствам уже Хтонь знает, сколько времени – с начала веков! – а ты только сейчас додумался поинтересоваться у меня, кто мы и где живем (ладно, живем – это условно), как сюда попали, чем отличается наш мир от мира живых?! Я полагала, что ты знаешь ответы на эти вопросы. Но за период существования Царств ты пришел только к тому, что не понимаешь, где находишься, и усомнился в своем существовании. Прекрасно. А все остальное время, видимо, тебя от таких проблем уберегала валерьянка.

Баюн широко раскрыл глаза. Обвинения становились все более обидными и несправедливыми. Настолько, что беспринципная Царица перешла на личности.

– Царица, не хочу хамить, но моим образованием никто не занимался! Возможно, – язвительно предположил Проводник, – потому что я всего-навсего никчемный кот!

Кащеева жена смутилась. Ушастый Проводник был прав. Что-то они с Кащеем недоглядели. Она примирительно подвинула миску с молоком ближе к креслу.

– Ладно, извини, вспылила. Но я все-таки верила в твою любознательность.

– Я любознательный, – буркнул Баюн, почувствовав слабину. – Просто работы много, и вся как на подбор нервная. Давай считать, что спустя энную тысячу лет моя любознательность наконец проявила себя, и ты можешь ее удовлетворить. Ну, так и где же мы находимся?

– На изнанке реальности.

Кот Баюн замер над миской и медленно повернул голову.

– Мя…

Кащеева жена виновато заерзала. И с тоской подумала о том, что Кащей такие вещи лучше объясняет. Но его же не поймать. Он снова своих любимых шаманов через миры туда-сюда водит.

– Понимаешь, я тоже могу объяснить мироздание только на уровне метафор. Но к квантовым физикам тебя отправлять бессмысленно. После них тебя даже валерьянка не спасет. Что еще хуже…

Баюн осторожно уместил упитанное седалище обратно в кресло. Парное молоко медленно выстывало.

– Гони метафору, Царица. И что там еще хуже?

– Вообще-то я сама не знаю, как устроено мироздание, где мы находимся, что такое жизнь и смерть, и существуем ли мы на самом деле. И что такое это «на самом деле». Видишь ли, мы с Кащеем – не последняя инстанция, а только ее порождения. Возможно, даже порождения порождений или их прапраправнуки. Люди разделяют жизнь и смерть, но для нас эти понятия не актуальны, потому что мы не присутствуем в их мире как видимые им материальные объекты. Но мы присутствуем здесь. Живы мы или мертвы, Проводник?

– Царица, зачем ты задаешь риторические вопросы?

Кащеева жена усмехнулась.

– Сначала попробуй на них ответить.

– Мы вроде сошлись во мнении, что для нас жизнь и смерть не существуют.

– С чего ты взял?

Баюн поперхнулся.

– То есть как? Ты сама только что это говорила.

– Вернись к моей цепочке рассуждений.

– «Люди разделяют жизнь и смерть, но для нас эти понятия не актуальны, потому что мы не присутствуем в их мире как видимые им материальные объекты. Но мы присутствуем здесь», – процитировал Баюн.

– Неплохо, мохнатый. А теперь отнесись критически к моей мысли и продолжи ее.

Баюн напрягся и нервно замял лапами подушку, на которой сидел. Прошел от начала высказывания до конца, вернулся, подумал.

– Понятия не актуальны не для нас, а для них. Когда они сравнивают нас с собой. Ладно, не нас, а мир, который называют потусторонним.

Кащеева жена удовлетворенно откинулась на спинку кресла.

– Хорошо. Пусть это следует из твоего высказывания. Но тогда из него же следует, что мы смертны.

– Не знаю, – призналась Царица. – Я не умирала в том смысле, какой вкладывают в это слово люди. И не рождалась. Я просто помню момент переворота сторон реальности, а что было до него – нет.

Баюн содрогнулся, представив переворот реальности. От обычного перехода по реальностям голова идет кругом, а тут переворот… Стоп.

– Царица, ты про какую реальность?

– Про всю, Проводник. Реальность бытия.

Баюн вытаращил глаза.

– Ладно, – нетерпеливо сказала Кащеева жена. – Помнится, одному посетителю нашего мира я рассказывала про изнанку бытия на примере драного свитера. Тебе повезло больше – у нас есть свежая домоткань. Гляди сюда. – Она сняла увесистого кота с кресла, поднесла к ткацкому станку и показала на полотно. – Вот лицевая сторона реальности.

Царица подтянула сопящего Баюна за подмышки, непочтительно ухватила под пушистый зад и сунула кошачью морду под станок.

– Вот изнаночная.

Спустила кота с рук, он мягонько приземлился на каменный пол, быстро вылизался и запрыгнул обратно в теплое кресло.

– И дальше?

– Дальше все просто при объяснении и больно при понимании. Слишком много вопросов возникает. Мы живем на изнанке полотна реальности, а живые – на лицевой стороне. Это если представлять реальность как полотно, конечно. Его можно сложить в один слой, в два, в три – сколько угодно или сшить и таким образом замкнуть на себе. Но тут придется вспоминать про многомерные пространства, а это мне лень, в помощь тебе все-таки квантовые физики из недавно прибывших. Так вот, находясь с обратной стороны реальности, мы, естественно, видим друг друга лишь при переходе на противоположную сторону. Но живые видят мертвых только в измененных состояниях сознания, как они это называют – во сне, трансе, околосмертных… И остальных, им подобных. Живые даже, кстати, издали хрестоматию измененных состояний сознания, можешь ознакомиться с их точкой зрения. А мертвые встречают живых здесь, когда те как раз спят. О том, как наши постояльцы отстаивают очередь для того, чтобы пообщаться с близкими в сновидении, тебе рассказывать не буду, сам все знаешь.

– Еще бы не знать, если я слежу за очередностью. Ты лучше про полотно продолжай.

– Теперь, в общем-то, переходим к самому интересному. Нить, как ты видишь, одна.

– Почему это? Две. Нить утка и нить основы. – Баюн прищурился, вдруг коварная Царица проверяет его на сообразительность.

– Неважно, – нетерпеливо сказала Кащеева жена. – Здесь имеет значение то, что нить – одна на обе стороны.

Если бы коты обладали бровями, то Баюн непременно поднял бы одну из своих. Без бровей пришлось выражать непонимание вербально.

– Прости, Царица, но следствие, которое вытекает из единственной нити, мне пока недоступно.

Кащеева жена тоже села обратно в кресло и принялась маленькими глотками пить горячий чай. Ей нужно было собраться с мыслями.

– За то время, пока мы существуем, – призналась, наконец, она, – я поняла пока только то, что наша сторона реальности и реальность живых – единое целое. Это к нити, одной на обе стороны. Но зато я знаю другое, – и подмигнула коту, – у нас на станке полотно зафиксировано в одном положении. На самом деле стороны реальности могут меняться местами.