Каменное сердце

Ужин у костра

На само жертвоприношение пленника никто не позвал. Либо старейшина решил, что недостоин раб присутствовать на священнодействии, либо просто забыл в праздничных хлопотах. Посему бой барабанов, вой труб, песни, мычание быков Олег слушал, сидя в углу своей деревянной тюрьмы. Потом на улице стало заметно тише – хотя временами и раздавались отдельные выкрики, а один раз ведун явственно услышал звон мечей. Наконец в дверь что-то бухнуло, она отворилась нараспашку – вниз заглянул Миргень-Шагар в ярко-красном халате и такой же шапке, захлопал уродливой пастью:

– Вылазь, кулой, старейшины ждут. Давай быстрее! Шевели окорочками. – От охотника за версту несло кислым самопальным пивом. Видать, веселье шло полным ходом, и именно сейчас где-то неподалеку хмельные туземцы опустошали бочонки с брагой. – Да топай же!

Прихватив пленника за шкирку, Миргень-Шагар заспешил между юртами, свернул направо, метров сто отмерил по тропе меж стройных сосен и начал подниматься по извилистой дорожке среди скал. Минуты три – и они оказались на обширной скальной площадке довольно высоко над поселком. Здесь полыхало сразу пять костров, над тремя из которых запекались мясистые туши то ли кабанов, то ли еще кого такого же размера. Ближе к обрыву столпились мужчины. Они гудели, словно рой шершней, рыгали и по очереди опрокидывали в себя вместительные деревянные ковши. Женщины собрались у горного склона. Вели они себя куда тише, но бочонки и ковши имелись и на их стороне. Если это было жертвоприношение, то здесь же где-то стояли и идолы. Их Середин, к сожалению, не разглядел. В нос ему ударил аромат жареного мяса – и желудок прыгнул вверх, застряв где-то под горлом. Почти неделя без еды, после чего его кормили одним молоком, дала о себе знать. Голод заставил сердце биться часто-часто, словно от приступа всепоглощающей любви, глаза не могли оторваться от прочных бронзовых вертелов, слух воспринимал только шкворчание сала, равномерно капающего на угли.

– Проклятье, – сглотнул Олег. – Лучше бы меня удавили сразу.

Он даже не заметил, как охотник, толкнув его к старейшинам, отошел к мужской компании.

– Куда ты таращишься, раб? – тряхнул его за плечо Джайло-Манап. – Вон твоя хозяйка, забирай!

Оказывается, увлеченный мясом, он не обратил внимания на танцующую возле дальнего, пустого костра Роксалану, на уставившихся друг на друга шаманов в черных волчьих малахаях, войлочных чапанах до колен, расшитых красными, синими и зелеными картинками из человечков, квадратиков и треугольничков, с огромным количеством амулетов из зубов, косточек, волосяных кисточек, камушков и раковин, с совершенно одинаковыми посохами и бубнами в руках.

С трудом отвлекшись от покрытой коричневатой корочкой, влажно поблескивающей в свете углей, глубоко пропеченной туши, Середин помахал девушке рукой:

– Роксалана! Иди сюда! Тебе не холодно в тонком сари? Вот, возьми налатник.

– Олежка? – Она улыбнулась, переставляя змейкой ноги и выставив в стороны ладошки, пошла к нему.

– Женщины рожают детей! Женщины растят их в домах рода! Женщины ткут ковры, хранят очаги, зашивают стены, варят похлебки и квасят кумыс! Посему женщинам надлежит владеть имуществом рода, Охрамир! Такова воля богов, и не тебе спорить с их мудростью! – Один из шаманов, оказывается, говорил дребезжащим и сухим женским голосом. – Мужья лишь заходят туда на время и снова уходят к стадам или в походы! Посему и володеть им надлежит лишь седлом и мечом своим!

– Не по обычаю это людскому, Урга! – гудел басом второй шаман. – Не так нам предками завещано жить. Муж к себе жену приводит. Его стадами, трудами, отвагою и юрта, и пища, и самое жена в дом его приходит. Не быть богам женским выше человеческих! Не володеть бабам добром мужним!

– Олежечка, как давно тебя не было… – Роксалана протянула к нему руки, провела пальцами по щекам, резко прижалась, положив голову ведуну на грудь. – Давай споем с тобой вместе? Ты же любишь петь. Давай попробуем: Москва-Москва… Слезам не верит… Кто захочет, тот проверит…

Спор шаманов утих. После недолгого молчания Урга спросила:

– Кто сие есть, пророчица?

– Это Олег, – нежно ответила Роксалана. – Он уже месяц таскает меня по свету от приключения к приключению, от колдуна к колдуну, от беды к беде, от пытки к пытке… Он половой шовинист и садист…

Девушка отступила, отдернула руки, попятилась еще дальше:

– Он убийца и злодей, люди! Он морил меня голодом, он бил меня и насиловал, он бросал меня в пропасть и стрелял из ружья. – Она закрыла лицо руками и сорвалась на визг: – Он хочет снова утащить меня с собой! Не хочу в пропасть! Не хочу собаками! Убейте его, убейте, убейте!

– Ты чего, Ро…

– Убейте! Скорее, скорее! Или он убьет всех, всех, всех! – Она кинулась бежать, упала возле дальнего костра и забилась в припадке среди закопченных камней.

– Ничего себе, козья рожа… – пробормотал вконец опешивший ведун и двинулся за спутницей.

– Стой, куда! – истерично завопила шаманка. – Держите его, он душегуб! Он враг богов и их гласа!

– Только без нервов! – развернувшись, вскинул перед собой руки Олег. – Девочка немножко не в себе. Мы разберемся сами.

– Джайло! Охрамир! – Шаманка затрясла посохом над головой. – Пророчица узнала его! Он враг ее! Он враг богов и нашего рода! Это Котхоз-Кутуй! Убейте его, убейте!

– Кто ты такой, проклятый кулой? – схватился за рукоять меча старейшина. – Ты так ни разу и не назвал своего имени! Ты скрываешь его.

Джайло-Манап осторожно подступал спереди. Справа, перехватив посох посередине, подкрадывался Охрамир, остальная толпа здешних батыров застыла слева. Сути происходящего они пока не понимали – прослушали, видать, пока бражку делили.

– А меня нельзя убивать, – передернул плечами Середин. – У меня на левой ноге охранная татуировка. Вот, смотрите…

Правую ногу он отставил назад, чуть сместил туда же вес тела, наклонился, ткнул пальцем себе в голень.

– Какая еще охра… – Джайло-Манап подступил, тоже наклонился… И тут же получил удар ногой в челюсть: размашистый и сильный. Старейшина не просто отлетел назад – его подбросило немного вверх, и он грохнулся на спину прямо перед Олегом.

– Я же предупреждал, – ведун вытянул у него из ножен меч, – на ноге у меня охранное заклятие.

Он покачал клинком, пытаясь смотреть сразу во все стороны. Но на площадке святилища никто не двигался, словно остолбенев от неожиданности. Легкими шагами Середин отступил к ближайшему костру, левой рукой ухватился за костяшку, правой одним быстрым вращательным движением отсек окорок от туши и тут же жадно вцепился в него зубами. Мясо было сочным и горячим, почти несоленым, но тем не менее – сказочно вкусным. Он откусил раз, другой, третий, когда вдруг от мужской толпы отделились несколько парней и с грозным воем кинулись в атаку.

Первый оказался совсем мальчишкой, щуплым и безусым. Правда, меч в его руках все равно был серьезным боевым оружием. Недоросль попытался уколоть его с разбега – Олег отвел клинок в сторону своим, резко ткнул костяшкой в лицо и тут же с размаху ударил сосунка ногой в пах. Откусив еще кусок, вскинул меч горизонтально вверх, одновременно делая шаг вправо вперед, отвел рубящий удар, что должен был располосовать голову, и тут же вытолкнул правую руку вперед – оголовьем рукояти в висок. Вполне взрослый мужик грохнулся поверх скрюченного мальчишки, а Середин отскочил назад. Еще секунда, и его сбил бы с ног похожий на разлапистый дуб могучий кочевник. Тот затормозил и, гукнув, взмахнул мечом над головой:

– Сейчас ты умрешь, жалкий червяк!

Олег не ответил: он торопливо прожевывал очередной кусок. Откинулся, пропуская над собой тяжело шелестящий клинок, отпрыгнул, уходя от нового удара, пригнулся, откусил еще мяса, резко вскинул оружие, парируя выпад, и крутанулся вдоль правой руки богатыря, приближаясь к нему. Окорок с размаху врезался в лицо кочевника, а ведун поднырнул вниз-влево, скользящим режущим ударом распарывая верзиле бедро. Кочевник, вскрикнув, упал на колено. Ведун отступил подальше от его меча, поднес окорок ко рту и… щелкнул в воздухе зубами: от сильного удара все мясо слетело с кости.

– Вот ведь невезуха… – Он отбросил кость, подошел к другой туше, отсек себе новый окорок, с удовольствием оторвал зубами огромный кусок, которого обычно хватило бы на полноценный ужин.

В святилище тем временем наступила пауза. Первая волна добровольцев корчилась на камнях, новая еще не успела собраться. Олег сумел довольно плотно набить животик, прежде чем услышал знакомый голос:

– Не мешайте! Я сам убью этого кулоя!

– Мигрень-Шагар? – улыбнулся бывшему тюремщику Середин. – Разве ты умеешь еще что-то, кроме как подносить рабам молоко и мыть им ноги?

– Подлая тварь! Жалкий вор!

Выдернув меч, охотник кинулся в атаку, пытаясь с ходу попасть клинком в основание шеи. Ведун перехватил его в перекрестье меча и изрядно погрызенного окорока, повернулся, пропуская мимо себя, и добавил хорошего пинка, направляя прямо в костер. Пламя встретило гостя взрывом искр, треском и шипением. Охотник с воем выскочил назад, зашипел от боли и злости:

– Ты умрешь, гнусный кулой. И сам же станешь молить о смерти!

– Пока мне больше нравится жизнь, – подмигнул ему Олег и откусил еще немного мясца. – Бросал бы ты пить, Мигрень-Шагар, а то ведь ноги совсем не держат. Глядишь, и станешь просто Шагаром, без мигрени.

– На куски порежу!

Охотник сделал глубокий выпад. Середин отпрянул, но тут противник обратным движением попытался рассечь ему колено – ведун едва успел подставить клинок. Шаг вперед, удар в пах – Олег, оказавшийся в неудобной позе, опять еле-еле сумел отбиться, теперь окорочком, а меч кочевника уже летел в голову. Пришлось падать. Ведун откинулся назад, выпрямился – и очень вовремя, чтобы отбить сразу три стремительных удара, обрушившихся, казалось, одновременно и со всех сторон.

Теперь Середин уже остро жалел, что не убил охотника сразу, пока тот еще не протрезвел после посещения костра. Миргень-Шагар оказался чертовски ловким и умелым бойцом. Олег с ужасом заподозрил, что, может быть – даже более умелым, чем он сам. Скорее всего, ведун оставался жив до сих пор только потому, что кочевник хотел его не просто убить, а сперва покалечить, чтобы потом вдосталь насладиться мучениями беззащитной жертвы.

– Проклятье! – Олег еле успел откачнуться, и кончик вражеского клинка распорол налатник на груди. Целься враг в шею – ничто бы не спасло. Но тот явно метился всего лишь в ключицу. Оставить без руки и взять тепленьким. – Проклятье…

Умирать в чужих землях и в чужом времени совсем не хотелось.

– Рано стонешь, кулой, – довольно осклабился охотник. – Плакать будешь потом.

– Злой ты, Мигрень, – фыркнул Олег и, уходя от очередного удара, прикрылся окороком. Клинок кочевника срубил его наискось и едва не пропорол ведуну ногу. Середин развернулся, рубанул охотника поперек шеи. Тот, естественно, успел закрыться – но ведун, вместо того, чтобы отступить, сделал шаг вперед, оказавшись с тюремщиком лицом к лицу, глядя в синие глаза поверх скрещенных клинков. – Такие долго не живут. – И он резко вогнал в шею охотника им же заточенную костяшку.

Миргень-Шагар мгновенно забыл о поединке, выпучив глаза и схватившись за горло, а ведун, оставив в ране уже ненужную костяшку, расстегнул на кочевнике пояс, перекинул его себе через плечо и без особой спешки отправился вниз по тропе.

– Держи его!!!

Поняв, что в этот раз паузы не будет, Олег сорвался на бег, стремглав пронесся до поселка, свернул влево. «Помнится, старейшина говорил, что ниже по реке будет другое кочевье. Значит, где-то поблизости река, а к реке ведет нахоженная дорога. Вода-то нужна постоянно: готовить, мыться, полоскать, скотину поить. Да и рыбку половить – тоже. По льду можно бежать и ночью: на пни не наткнешься, в яму не провалишься. Следов не останется – наверняка, река вдоль и поперек возле поселка исхожена. Только бы от туземцев хоть ненадолго оторваться. Луна на небе, как прожектор. За версту все видать…»

Олег промчался мимо своей присыпанной землей тюрьмы, перескочил брошенные кем-то сани, выбрался на утоптанную дорогу, повернул влево, прочь от корежащих ночное небо горных отрогов, пробежал мимо сваленных высокой грудой жердей, миновал темный низкий шиповник с морщинистыми мелкими ягодами… Как вдруг:

– Иди сюда!

Он увидел в кустарнике просвет. За ним – обнаженную длинноволосую девушку. Рефлексы сработали быстрее разума, и он рыбкой нырнул прямо в живот берегини. Ветки за спиной сомкнулись, зашевелились, сплетаясь в непроходимую стену. Ведун перекатился на спину, перевел дух и приподнял голову, вслушиваясь в ночь.

– Держи его! Руби! Руби, хватай! Вон, вон он к Вороньему камню побежал! Сто-ой!!!

Топот погони миновал шиповник, скатываясь вниз по пологому склону. К реке.

Олег откинул голову и закрыл глаза. Оценил расклад сил. Если берегиня взяла его под защиту, то ни одна собака его не найдет и не догонит. Силы справиться с человеком у этой нежити, конечно, не хватит, но духи леса, лешие, травники, болотники, водяные, растения и зверье ее обычно слушаются. Спрячет – никакая сила не доберется. Так что про погоню можно забыть, ребятам не повезло. А что до него самого…

Он вогнал меч в ножны, растянул перед собой снятый с охотника ремень. Два ножа, два подсумка, небольшой кожаный мешочек. Классический поясной набор. Все, что нужно нормальному человеку для жизни. Даже не заглядывая, ведун знал, что найдет в мешочках и сумках: огниво, перемешанную с перцем соль, пару иголок, нитки, ремешки, немного растопки, пару амулетов, пару туесков с лекарственными зельями или едкими смесями для отпугивания хищников. Типа махорки с перцем, против которой самые злобные и натасканные псы пасуют. Тряхнешь горсть себе на след или прямо в морду зверя, коли совсем плохо придется – даже у тигра аппетит мгновенно пропадет. Ну, у Миргень-Шагара могли быть еще конские волосы, крючки, шила и петли для ловушек.

– Отлично. Теперь я в любой переделке не пропаду, – сделал вывод Середин. – Вот без штанов тоскливо. Но ничего, из сыромятины какой-нибудь потом сошью.

Вместо распоротых перед «помывкой» шаровар тюремщик ему так ничего и не выдал. Зато у ведуна оставался испорченный кровью и порезами налатник и тонкое сатиновое сари. Олег вытащил из-за пазухи тряпочный сверток с собранным в порубе «китайским снегом», переложил в одну из сумок, опоясался и решительно встал, намереваясь спуститься к реке и, обогнув погоню, двинуться куда подальше. К рассвету Середин хотел оказаться достаточно далеко, чтобы его не мог догнать ни один обитатель зимовья.

– На лошади было бы быстрее, да только где ее взять? – посетовал он себе под нос. – Табуны рядом с домом никто не выпасает. Если, конечно, не хочет по колено в навозе ходить. Благодарствую тебе, хозяйка леса. Жаль, отдариться нечем. Но помнить о добром поступке твоем я буду и при случае отблагодарю, как смогу.

Он низко поклонился кустарнику, а когда выпрямился – берегиня стояла прямо перед ним.

– Чур меня! – отпрянул от неожиданности ведун. – Ты откуда?

– Ты должен вернуться, смертный внук Сварога, – сообщила ему лесная наяда.

– Ну да, – усмехнулся Середин. – Чтобы меня на кусочки порезали? Там не меньше сотни рыл бражку пили. А за мной от силы треть погналась. Нет, милая, с такой толпой мне не управиться. Пусть живут.

– Ты должен вернуться и спасти добрую женщину.

– Это кого? Роксалану? – на всякий случай уточнил Олег. – Которая только что велела здешним папуасам меня прибить на месте? Вот уж фигушки, пусть сама теперь выкручивается, как хочет. Она ведь ныне пророчица! Вот туда ей и дорога. А я пошел.

– Она невинна! – Берегиня возникла в паре шагов перед молодым человеком. – Ее ведьминым грибом обкормили.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – прошел мимо хранительницы леса Середин. – Пусть считает, что мечта сбылась. Меня в ее мире больше не существует…

За те дни, что ведун провел в порубе, природа успела разительно перемениться. На земле больше не было снежного наста с редкими проталинами. Наоборот, это снег теперь прятался мелкими обмякшими кочками за стволы, в ямки между корнями. Тут и там расправлялась трава, на ветках набухали почки, стряхнули с себя иней и сосульки могучие сосны. Да и запах стал совсем другим. В воздухе перемешивались ароматы смолы и прелости, сдобренные полынной горечью. Желтый свет полной луны позволял уверенно обходить препятствия, перепрыгивать рытвины, подныривать под поваленные стволы. Время от времени Середин поглядывал на белую ленту реки, что просвечивала между деревьями, но выходить на открытое место не рисковал.

– Ночь и день завтрашний отшагаю, – прикинул он, – отосплюсь, а там можно и не таиться. Не станут же они из-за одного беглого раба дозоры во все стороны на день пути рассылать? Да и управлюсь я с маленьким дозором. А для больших разъездов в стойбище людей не наберется.

Разумеется, это означало еще не менее полутора суток без еды. Но после сегодняшнего ужина ведун был уверен, что вытерпит.

Вскоре после полудня берег пошел вниз, и спустя некоторое время Середин выбрался на край обширного болота. Солнце уже успело здесь хорошенько потрудиться, и вместо ровного ледового поля путник увидел перед собой черный торфяной ковер с десятками блестящих ледяных проплешин, окаймленных водой. Весна стремительно превращала вязи из удобных дорог в смертельные ловушки. С другой стороны – на теплой влажной земле тут и там желтели первые цветки вездесущих одуванчиков. Травки не самой вкусной – но вполне съедобной.

Вырубив мечом прочную слегу, Олег двинулся к зеленеющему впереди, в полукилометре, островку из сосен и высоких берез. Прощупывание топи перед каждым шагом отняло немало времени, но когда через полчаса беглец с облегчением растянулся среди ивовых кустов, он наконец-то ощутил себя в безопасности.

– Сюда погоня точно не сунется, – сладко потянулся ведун. – Так что можно и передохнуть.

Полчаса у него ушло на обустройство лежака из лапника, еще столько же – на сбор сухого валежника. Вытряхнув из поясного мешочка горсть наконечников для стрел, Олег нашинковал в него салат из одуванчиков, заморил червячка, потом там же вскипятил воды и вытянулся на подстилке, закинув руки за голову:

– Ну что? Жизнь, вроде, налаживается.

– А добрая женщина по твоей вине томится в неволе.

Едва не подпрыгнув от внезапности, Олег сел, подтянул поближе меч.

– Это Роксалана добрая женщина? – Он сплюнул прилипший к зубу кусочек одуванчика. – Эта зараза, которая приказала меня убить, которая переломала мои и чужие капканы, которая нажралась поганок и ухайдакала меня так, что я погони не заметил? В гробу я видел таких доброжелательниц!

– Ты должен ее спасти.

– А она уже спасена, берегиня. – Середин зевнул и снова вытянулся на подстилке. – Ее ценят и уважают, ее считают пророчицей, гласом богов. Внедряют в массы ее учение об этом… Э-э-э… Ну, когда женщина получает право таскать шпалы, а мужики – рожать детей. А, вспомнил. О гендерном равенстве.

– Шаманка кормит ее одним только ведьминым грибом и заставляет прыгать в огонь.

– Насколько я помню, она занималась тем же самым безо всякого принуждения.

– Но от этого гриба она умрет еще до новой весны! Его нельзя есть так много! Его вообще нельзя есть!

– Слушай, наяда, – передернул плечами Середин. – Тебе не зябко в такую погоду голышом шастать? На тебя смотреть холодно!

– Мне казалось, смертным нравится видеть меня именно такой, – пожала плечами хранительница леса, обошла вокруг костра… И внезапно оказалась почти на голову выше, темно-каштановые волосы собрались на затылке, тело скрылось под плотным парчовым платьем, возраст на вид увеличился лет до тридцати. – Так лучше, смертный?

– Солиднее, – признал Олег.

– Теперь ты спасешь Роксалану из неволи?

– Далась она тебе, берегиня! Чего ты о ней так печешься?

– У нее доброе сердце, смертный. Впервые за многие, многие века я увидела человека, который не хватал все, до чего мог дотянуться, а оберегал это. Она предпочла страдать от недоедания сама, но не тронула ни единой живой души. Спасла тех, что попались в силки и капканы. Мучилась голодом, но отказалась причинять боль другим.

– Мучился я, – поправил ведун. – А она как раз лопала от пуза. Сказать, что именно?

– Это все ведьмин гриб. Он одурманивает разум и насылает дурное веселие.

– Ну да, конечно, – кивнул Середин. – Во всем виноват наркотик. А те, что пьют или колются – это белые и пушистые ангелы. Несчастные жертвы. Даже когда кого-то режут или калечат.

– Она же не убила тебя, смертный!

– У нее просто не получилось. – Он зевнул и закрыл глаза. – Она сделала свой выбор. Все! Теперь каждый за себя.

Поутру ведун растопил себе еще немного воды, остатками залил угли и двинулся дальше – через болото к новому островку, потом еще к одному и через три часа вышел на сухой каменистый берег. Ориентируясь по солнцу, он направился на север, перевалил холмы, увенчанные острыми скальными уступами, начал спускаться через удивительно чистый сосновый лес – ни валежника, ни сухостоя, ни ломаных деревьев. Неожиданно краем глаза он ощутил движение, повернул голову… На камушке сидел бородатый пузатый малыш полуметрового роста, лохматый, в кожаном костюмчике, и ковырялся в сапоге с широкими отворотами. Ведун замер, поняв, что видит лешего – а эти шутники так просто никому на глаза не показываются.

– Чего вытаращился? – недовольно буркнул тот, не поворачивая головы. – Шишка под пятку попала.

Малыш снова натянул сапог, притопнул, встал, повел плечом. Лохматые волосы оказались серым мхом, ноги – кривыми корневищами, а сам леший – обычным еловым пнем. Олег свернул, подошел ближе. Тронул мох рукой. Пень как пень.

– Привиделось, что ли?

По уму, этой нежити не мешало бы оставить небольшой подарок, подношение – но Середин ныне был гол как сокол, а потому просто пожелал пню доброго лета и двинулся дальше, вниз по склону, пока не услышал громкое ржание. Ведун замедлил шаг, начал красться вперед уже не открыто, а прячась за деревьями, и вскоре увидел небольшой, на сотню голов, табун, ощипывающий молодую травку на открытом солнцу южном склоне.

– Южный… – уже вслух недоуменно повторил он. – Солнце напротив, освещен до самой подошвы. А шел я на север… Так какого лешего?

Над ухом кто-то громко хихикнул. Ведун оглянулся, никого не заметил и стал спускаться дальше. Уже через минуту он разглядел дальше, вниз по ущелью, десятка три юрт и несколько низких срубов, присыпанных землей. На северном склоне, на высоте метров пятидесяти, над поселком возвышалась площадка с отвесными скальными краями. Там тоже стояла юрта, больше похожая на индейский вигвам, над ней вился слабый дымок. На самом краю Середин разглядел каменную бабу: плечи, голова, зеленый венок на шее. Другие истуканы, скорее всего, стояли дальше.

– Вот проклятье… Я что, ходил по кругу?

– Ты должен ее освободить, – тихо сообщила ему женщина в парчовом платье и опустила веточку, чтобы святилище стало лучше видно. – Сейчас она спит, но шаманка уже варит для нее грибы. Она насушила их много, очень много. Хватит, чтобы убить Роксалану еще до первого снега.

– Какая заботливая! Интересно, наяда, а почему здешние кочевники решили, что эта глупая наркоманка пророчица?

– Когда она говорила, смертный, к ней слетались птицы и бабочки. Когда она останавливалась, у ног ее вырастала трава и распускались цветы. Да еще этот ведьмин гриб… Он делает человека странным.

– Птицы? Бабочки? Цветы? – усмехнулся Олег. – Интересно, откуда у нее взялись такие таланты?

– Я видела, как смертные бьют тебя. Слышала, что они желают убить тебя, замучить. Я испугалась за добрую женщину и послала к ней птиц. Смертные увидели ее, увидели птиц, удивились ее речам и решили, что она – один из духов леса.

– За нее ты, значит, испугалась? – неприятно кольнуло Середина. – А меня зарежут – так это ничего?

– Никто не вечен, человек. Каждому начертано подойти к концу. Кто-то умирает, кто-то благодаря этому продолжает жить, кто-то рождается, чтобы занять место умершего. Зачем мешать неизбежному? Таковы законы мироздания.

– Что же ты Роксалану спасаешь?

– Она необычная женщина, смертный. Ее душа возвышенна и жертвенна. Она должна жить. Она не такая, как ты, ее нужно беречь.

– Вот и береги, – прикусил губу ведун. – А у меня дела.

Он развернулся и быстрым шагом начал подниматься обратно в гору. Спустя полчаса по уже знакомой седловине ведун перевалил гребень усыпанного валунами взгорка, стал спускаться с другой стороны – и вдруг заметил высоко на сосне, на нижней ветке, бородатого малыша, беспечно помахивающего ножками в коротких ботфортах. Олег наклонился, подобрал шишку, а когда выпрямился – в кроне было уже пусто. На месте лешего сияло ослепительное солнце. То есть – било своими лучами прямо в лицо.

Ведун остановился, сплюнул, развернулся, двинулся назад – и вскоре по глазам опять ударили яркие лучи. Олег покачал головой, перевалил гребень еще раз – и уселся на валуне, подставив лицо солнцу.

«Чтобы снять морок, – припомнилось ему, – нужна сброшенная змеиная кожа, перо и цветы зверобоя. Кожу и перо я еще, может, найду. Но где сейчас взять зверобой? Да и поможет ли это против лешего. Ворон вроде ничего про них такого не сказывал. Только то, что пугают иногда да по кругу водят, если обидишь или не так чего в лесу сделаешь. Нет, вроде не ставят они морока, свои хитрости используют. Откупиться от них можно… Да только нечем».

– Здесь хорошее место, смертный. Во все стороны далеко видать.

Услышав рядом женский голос, Середин ничуть не удивился и даже головы не повернул.

– Там же больше ста воинов, берегиня, – вздохнул он. – Стража, опытные охотники. Неужто они свое стойбище надежно защитить не смогут? Где посты стоят, я не знаю. Попадусь, как кур во щи. Заметят, тревогу поднимут. Пророчицу они, конечно, не любят… Но чужаков у себя в доме наверняка любят еще меньше.

– Я все продумала, смертный. Птицы соберут пустырник и сон-траву и перед закатом бросят их в котлы здешних людей. Смертные поедят перед сном и уснут крепко-крепко. Ты убьешь их всех, заберешь добрую женщину и уведешь по реке.

– Убить всех? – Тут уж Олег повернулся к наяде всем телом. – Почему?

– Они плохие люди. Они держат у себя добрую женщину и заставляют ее есть ведьмин гриб.

– Роксалана себя жертвой, как я заметил, не считает.

– Перед закатом ее опять отравят, и ночью она станет танцевать и давать пророчества. Увидев тебя, она может закричать и поднять тревогу. Сон-трава убаюкивает всех по-разному. Многие могут проснуться. Они плохие люди и попытаются тебе помешать. Утром они погонятся за тобой и поймают. Они попытаются тебя убить, а Роксалану снова станут кормить грибами.

– Я понял, – кивнул Середин. – Если вечером я проберусь в юрты и вырежу всех плохих людей – мужчин, женщин и детей, – добро победит зло и восторжествует справедливость. Правильно?

– Да, – согласилась нежить, почему-то не заметив сарказма. А ведь считается духом-покровителем, упырь лесной!

– Может, резать пока не станем? – предложил Олег. – Может, вы с лешим просто погоню закружите, заморочите, чтобы со следа сбилась?

– Когда добрая женщина закричит, поднимется тревога, – напомнила берегиня.

– Я постараюсь тихонечко, – улыбнулся ведун. – Согласись, народу на стойбище очень много. Пока всех перережешь… Долго, муторно.

– Хорошо, – снизошла берегиня, – можешь не резать. Я проведу тебя через густую чащу. Там искать не станут.

– Спасибо, прекрасная наяда, – низко поклонился Середин. – Только имей в виду, ни пустырника, ни сон-травы у меня нет. Не успел запастись. Как у тебя с припасами?

– Трава? – Дама поправила прическу, чуть поддернула подол, спустилась немного по склону. – Пожалуй, она будет расти здесь.

– Секундочку, – встрепенулся Олег. – А-а… морковку ты вырастить можешь?

Леди в парчовом платье улыбнулась кончиками губ, указала пальцем – и прямо у ног ведуна в земле стремительно набухли рыжие пимпочки с резными темно-зелеными хвостиками. Он дернул сразу две – в руках оказались сочные морковины толщиной в три пальца и в пол-локтя длиной.

– Здорово! – Он выдернул нож, быстро счистил грязь вместе с кожуркой, с осторожностью вкусил волшебный плод.

Морковка оказалась сахарной, как переспелая груша, сочной, как молодой огурец, и хрусткой, как свежая капуста.

«Просто сказка, – покачал головой Олег и запоздало подумал: – Дыню нужно было просить. Пока столько моркови сжую – челюсть отвалится».

Меж тем лесная наяда продолжала дирижировать над освещенной ласковым весенним солнцем поляной. Словно на ускоренной видеосъемке, ровной полосой из земли поднялась тонкая сочная зелень, набухла, потемнела, выставив под лучи разрезные листья. Удовлетворившись результатом, берегиня сложила руки и вытянула трубочкой губы. Уже через несколько секунд на ветви ближних рябин начали усаживаться мелкие лесные пичуги. Через минуту деревца склонились под тяжестью сотен птиц, а шелест крыльев слился в густой равномерный шум. Взмах – разносортная стая сорвалась с места, спикировала на зеленую полянку, пронеслась над самыми растениями. Каждый клювик отхватил от травы по крохотному кусочку, чтобы тут же унести его вниз по ущелью, и новорожденная «грядка» почти мгновенно превратилась во все тот же голый кусок земли. Разве только покрытый ежиком коротеньких жестких стеблей.

– В этот час злые смертные всегда варят пищу, дабы насытиться перед сном, – сообщила нежить. – Когда солнце сядет, все они будут крепко-крепко спать.

– Тогда и у меня есть немного времени. – Олег снял налатник и бросил его поверх ощипанных под корень стебельков. Расстегнул пояс, растянулся под солнцем.

– Отдохни, гость мой, закрой глаза. – Возникнув рядом, женщина погладила его по голове, провела ладонью по телу, породив волну тепла. – Тебе будет здесь хорошо…

Берегини испокон веков умели создавать ощущение уюта и безопасности для каждого, кто попадал в их владения. Руки нежити, совсем недавно предлагавшей убить сотни невинных людей, несли покой и отдохновение. Середин провалился в сон мгновенно, как в пропасть, поплыл по мягким ласковым волнам, напитался нежностью и безмятежностью. И когда он два часа спустя открыл глаза, то ощутил себя отдохнувшим так, словно целую неделю валялся на перине возле теплой деревенской печи.

– Пора, – только и произнесла берегиня.

– Тогда я пошел, – кивнул ведун, опоясался и бодрой трусцой побежал вниз по склону.

Солнце успело уйти за горные кряжи, но его лучи еще подсвечивали небо зловеще-красным цветом. С востока же начинала вскарабкиваться на небосвод пока еще бледная луна. Воздух стал заметно прохладнее, но брать с собой налатник Олег не стал. Лишняя одежда – лишняя тяжесть. Только движения стеснять будет.

Он миновал заросли рябины, пробежал с полкилометра между соснами, обогнул россыпь крупных валунов, перемахнул тонкий ручеек, опять помчался между редкими соснами. Вниз – это вам не в гору забираться. Только ноги успевай переставлять. Впереди показался густой ивняк, за которым открывался широкий, до самых северных отрогов, луг. Здесь лениво выщипывали молодую травку лошади, рядом с ними паслись два десятка овец. Табунщики отдыхали на самом краю, возле слабо тлеющего костра. Ведун повернул к ним. Как можно тише просочился меж низких ив к очагу, бесшумно вытянул меч, поднялся возле пастухов…

Старания были напрасны: трое кочевников безмятежно спали, развалившись вокруг котелка с остатками густого кулеша. От соблазна подкрепиться ведун устоял, но от другого не смог: он подобрал холодный уголек, наскоро нарисовал самому молодому из табунщиков усы и бородку, пожилому – большие круги вокруг глаз, третьему просто поставил на лоб три крестика, после чего забрал у старших пастухов седла, отошел на луг и принялся ловить лошадей. Двух скакунов посимпатичнее он оседлал, еще пару просто взнуздал, дабы увести в качестве заводных, после чего поднялся в стремя и широкой рысью помчался в сторону стойбища.