Как я отправился в путешествие

Матушка ждала нас у порога. Мне почудилось, что она, завидев нас, едва заметно положила руку на сердце, но я не был готов поручиться за свое воображение. Когда мы приблизились, она уже полностью овладела собою – ее лицо было привычно благожелательно и спокойно. Она сдержанно улыбнулась нам с отцом, а Принц удостоился изящного реверанса и учтивого приветствия.

– Я почти готов поверить, что вы рады меня видеть, – грустно усмехнулся тот, обменявшись с нею необходимыми любезностями.

– Я еще издали разглядела, что вы не тот, кого я опасалась, – улыбнулась мать. – Надо понимать, что Габриэль все уже знает, – добавила она в ответ на укоризненный взгляд отца.

– Не все, – покачал головой батюшка, – но скоро тайн не останется.

Я в тридесятый раз поборол желание ущипнуть себя за руку.

Обед прошел в светской беседе. Принц кратко обрисовал свое путешествие из Лилии в наши края, отец много интересовался о состоянии дорог и том, каковы волнения на границе. Я слушал мало, а понимал и того меньше. Я не смыслил в политике, и разговор о провале дипломатической миссии герцога Таливарского в Лилию слабо увлек бы меня и при более благоприятных обстоятельствах. Когда трапеза наконец завершилась, и от причины, что свела наше семейство с Принцем, было уже не убежать, мы нашли спасение в молчании. Маменька удалилась в свою комнату. За окном смеркалось.

– Пора, – молвил Принц.

Отец вздохнул.

– Когда вы отправляетесь?

Я даже не нашел в себе сил удивиться. То ли переживания дня окончательно вымотали меня, то ли я как будто наперед знал, что буду писать свою сказку вдали от дома. Будь неладен этот сон – почему сейчас он казался таким логичным?

– Как скоро Габриэль будет готов? – уточнил Принц. Я усмехнулся про себя и из последних сил подавил зевоту. Чем раньше мы с этим покончим, тем лучше.

– На исходе недели, когда упадет его звезда, – предложил отец, даже не поглядев в мою сторону. Я был слишком погружен в себя, чтобы принять эту фразу за нечто большее, чем необычную присказку, однако Принц серьезно кивнул.

– Так тому и быть. Пусть соберется с мыслями и подготовит себя к долгой дороге. Я буду очень признателен, если вы заглянете на днях ко мне на маяк и выслушаете мой план. С вашего позволения, я введу Габриэля в курс дела во время нашего небольшого путешествия – два путника едва ли найдут развлечение лучше, чем разговор по душам.

– Я хочу быть уверен в том, что вы ему расскажете, – безжалостно отрезал отец.

Принц немного поразмышлял над этим соображением и покачал головой.

– Свою историю я не искажу, но каждый новый слушатель ей только лишь навредит. Вам придется мне довериться.

– То есть, вы не планируете утолять мое любопытство? – отец вопросительно повел бровью.

– Как и вы мое, если я верно понимаю, – оскалился Принц. – Вряд ли любопытство будет достаточным побудителем в этом случае. Вы собираетесь доверить мне сына, помните. А после вашего визита на маяк у вас не останется не малейших сомнений в моей честности; поверьте, я всецело понимаю, что ничего кроме сомнений вы сейчас не испытываете. Я постараюсь рассказать только то, что сочту необходимым для успеха нашего похода.

Отец поморщился, но перечить не стал.

– Одно ваше появление на маяке сказало мне больше, чем тысяча слов, ваше высочество. Я доверяюсь вашему суждению, но делаю это с тяжелым сердцем.


Ночью я опять видел сон. Но на этот раз все было по-другому. Я снова не мог различить лица человека в черном, но виной тому был не пустой лист бумаги, ожидающий окончания сказки, – широкополая шляпа скрывала его черты в своей тени. По правую руку от меня сидел Принц. Он не смотрел в мою сторону, будто бы не замечая, что я рядом, и оживленно что-то втолковывал Черному человеку. Тот задумчиво поглаживал свой подбородок и изредка возражал спокойным голосом. Я напрасно силился разобрать их диалог, слова отскакивали от моего восприятия как шарики от стены. Наконец Принц отчаялся и с силою стукнул кулаками по столу, и тогда я заметил, что перед ним лежала наполовину исписанная неровным почерком страница, а на ней – черное перо, которое посверкивало в неровном свете свечи поверхностью настолько неправдоподобно гладкой и правильной, что могло показаться, будто искусная рука выточила его из камня. Из-под пера по листу расползалась небольшая багровая клякса.

Рука Черного человека плавным движением скользнула в складки плаща и так же стремительно вынырнула оттуда, держа небольшой продолговатый сверток. Черный человек бросил сверток, и тот с глухим звуком приземлился на лист прямо перед Принцем. Тот не шелохнулся. Человек в шляпе что-то повелел, и Принц злобно посмотрел на него в ответ, но ничего не предпринял. Тогда человек сам наклонился к Принцу и принялся слой за слоем разворачивать сверток, и мне показалось, что желтоватые тряпки были перепачканы в тех же багровых чернилах, что стекали с пера. Когда человек закончил, я увидел, что сверток скрывал кинжал. Кинжал, лезвие которого было окровавлено. Я схватил Принца за рукав, но тот продолжал меня игнорировать. Я попытался встать, но ноги не послушались меня. Внезапно я будто вынырнул на поверхность из-под воды, и слова Черного человека обрушились на меня словно река, прорвавшая плотину. Он говорил быстро и холодно, чеканя каждую фразу:

– Это ваших рук дело, вы убили его. На ваших руках его кровь. Посмотрите, что вы натворили. Послушайте, послушайте же – они скажут вам ровно то же самое, все подтвердят, все обоснуют. Я не скажу вам ничего нового. Послушайте их.

– К черту все! – зарычал Принц, и сон оборвался.


Утром я проснулся другим человеком. Я встал позже, чем обычно, но родители любезно не стали меня будить. Когда я спустился вниз с чердака, где я обитал, они ждали меня за столом.

События прошедшего дня медленно прокрутились перед моим мысленным взором. Несмотря на тяжелую ночь и вернувшийся кошмар, в моей голове наступила неожиданная ясность, и я смог, как мне тогда показалось, непредвзято посмотреть на все имеющиеся в нашем распоряжении элементы мозаики.

Во-первых, между Принцем, маяком и отцом была какая-то связь, и одно появление Принца на маяке было достаточным для того, чтобы отец (по крайней мере, внешне) воспринял все сказанное им глубоко всерьез. Во-вторых, мне или некоторой ведьме по имени Изабелла надлежало написать одну сказку из-за какого-то непостижимого литературного долга, который от отца перескочил к Принцу, а от Принца – к нам с нею. Что я знал о ведьмах? Только то, что этим малоприятным словом в Лилии именовали всякую женщину, владеющую Разумением, особой техникой деятельного мышления. Разумение там было попросту вне закона и абсурдно почиталось за колдовство. Кроме того, Принц, очевидно, питал к Изабелле самые нежные чувства.

А теперь самый главный вопрос: что делало меня более предпочтительным автором сказки, чем Изабелла? Я и дневник-то никогда не вел, какой из меня писатель?

Если я все правильно понимал, то и ведьма могла в свою очередь перебросить долг на кого-то другого, а тогда и Принц, и отец получали то, что хотели – оба освобождались от ответственности и лишали ее своих близких. Почему никто не стал обсуждать столь очевидный вариант, мне было неведомо.

Собравшись с духом, я изложил эти прозорливые мысли родителям.

Отец выслушал меня не перебивая, а его ответ застал меня врасплох.

– То есть, сын, ты считаешь, что передать отцовский долг совершенно незнакомому человеку – предпочтительнее, нежели исполнить его самому?

– Откуда мне знать, что я исполню этот долг лучше, чем этот незнакомец? Я не умею писать сказки, – обиделся я.

– А ты пробовал? – возразил отец.

Я смолчал и принялся изучать стол. Признаться честно, до сей пор я только лишь слушал чужие истории, и никогда не переживал своих. Однако то, что не давала мне жизнь, с лихвой компенсировало воображение – я много мечтал и все время представлял себя в самых неожиданных ролях и при самых фантастичных обстоятельствах. Все эти сны наяву как правило заканчивались неоценимой услугой, оказанной прекраснейшей из дам, героическим подвигом с моей стороны и, конечно же, свадьбой. Я до сих пор краснею, вспоминая абсурдность и бахвальство таких фантазий, но во многом именно благодаря им я заносчиво подумал тогда, что сочинять истории не так уж тяжело.

– Сын, – негромко сказал батюшка, – я очень виноват перед тобой.

Я совершенно не ожидал такого признания, и невольно поднял взгляд.

– Я связал тебя контрактом еще до твоего рождения. Я не имел на это никакого права, но мне тогда казалось, что не было на свете ничего проще, чем написать несколько небольших новелл. Я отчаянно нуждался в деньгах и был готов согласиться на любые условия. Тот, кто составил контракт, был готов на невероятные уступки, и предлагал мне самое щедрое вознаграждение, но одно условие он менять наотрез отказался – в случае моей несостоятельности написать обещанные три истории в указанный срок, за мной закреплялся долг. Долг не имел срока давности и переходил к моему первенцу. Мне не давалось второго шанса, а у нового носителя долга не было выбора – мои неспособность или отказ продолжать работу над новеллами считались окончательными и бесповоротными. Я рассмеялся ему в лицо, и подписал контракт. Несложное на первый взгляд поручение совершенно не располагало к тому, чтобы я начал переживать о судьбе несуществующего наследника. Как ты видишь, самоуверенность не привела меня ни к чему хорошему.

– Что же остановило вас?

– Я вынужден был уехать.

– Вы не расскажете мне, как это получилось?

Отец отвел взгляд.

– Моя история произошла слишком давно. Многое изменилось с тех пор. Я думаю, что повесть Принца будет тебе куда полезней. Он подхватил Контракт и почти завершил его, но, как видишь, завершил не до конца.

Я замялся.

– Принц обмолвился, – продолжил отец, – что текущий Контракт будет последним. Новых должников не будет. Остаетесь только вы с этой ведьмой. Я хочу поподробнее расспросить его об этом, сын. Мой тогдашний… работодатель никогда не предостерегал меня на сей счет, и мне неспокойно от таких новостей.

– Тогда тем более, – обиженно заметил я. – Что плохого случится, если мы с Изабеллой откажемся? Будет большой штраф? Принц пусть и в изгнании, но неужели он не сыщет средств? Сколько мы останемся должны?

– Случится следующее: работодатель… сам напишет недостающие новеллы.

Я захохотал.

– Так пусть!

Отец не разделил мое веселье. Он смотрел на меня немигающим взглядом.

– Этого я и боюсь, – признался он.

– Мне очень сложно что-либо разобрать по обрывочным деталям, которыми вы с этим Принцем меня кормите, – выпалил я. – Как я должен завершить ваш контракт, если я даже не представляю себе, как он составлен, что я должен по нему выполнить и чем мне это грозит? Почему я должен довольствоваться двусмысленными намеками?

– Потому что чем меньше ты знаешь о моей истории. Тем проще тебе будет написать свою, – невозмутимо отвечал отец. – Что думает об этом Принц, мне неведомо, но я буду всецело рекомендовать ему не обременять тебя излишними подробностями.

– Вы же обещали при матушке, что вскоре «тайн не останется»?

Он устало вздохнул.

– Это не тайны, пойми же. Я уже поведал о многом, к остальному подготовит тебя Принц. Пойми же ты, я не видел новых редакций Контракта и не могу судить об изменениях наперед, а то, что я расскажу тебе сейчас, может пагубно повлиять на твою работу. Чем меньше ты задумываешься о ненужных… технических особенностях того, что ты делаешь, тем проще тебе будет завершить предначертанное. Я понимаю твое нетерпение, но ничего не могу поделать. Тебе придется довериться мне, сын.

– Я если я откажусь, – процедил я сквозь зубы. – Если я, увидев контракт, найду его условия неприемлемыми? Если Изабелла по каким-либо причинам окажется более предпочтительным кандидатом? Что тогда?

– Я прошу тебя не отказываться, – тихо сказал отец.

– И все же? – немилосердно настаивал я.

– Тогда… – отец нахмурил брови и потер лоб рукой, будто разглаживая морщины. Я еще никогда не видел его столь изможденным и старым. То было сейчас, а раньше… О, как он возвышался надо мной звездою непререкаемого авторитета и непоколебимой уверенности, каким мудрым, вечным, бесконечно далеким и неоспоримым было его присутствие! А сейчас я чувствовал в себе силы бросить ему вызов, я был способен на крамолу, на преступление, на святотатство, потому что впервые на моей памяти он не сдюжил и предстал предо мною в новой, неожиданной ипостаси, имя которой – предательство. Он не был моим лучшим другом, я не бежал к нему с переживаниями и не делился надеждами, а сейчас он грозился отобрать у меня то единственное, что связывало нас воедино – свою непогрешимость. То, что годами копилось во мне и раньше выплескивалось только в горячих внутренних диалогах и осторожных жалобах матери, разом вырвалось наружу. Да, я порой перечил ему, но никогда еще не чувствовал себя победителем в споре. Но сейчас, когда мои доводы были столь безупречными и обоснованными, а его позиция казалась такой недосказанной и ветхой, я чувствовал, что победа уже не ускользнет от меня. Я не ожидал от себя такого цинизма, и с непривычки наслаждался своей внезапно обретенной властью. Однако мой триумф был скоротечен.

– Тогда, – сказал отец, меряя меня холодным взглядом своих глубоких голубых глаз, – я вынужден буду повелеть тебе как отец и глава рода: ступай, сын, и выплати долг нашей семьи. Смой позор с моего имени и не возвращайся, не завершив начатое. Я больше ни слова не скажу об этом деле. И пусть перо твое будет легким, а сердце – чистым.

Я был с грохотом низринут обратно на бренную землю.


В тот же день отец отправился на маяк поговорить с Принцем. Он ушел после обеда и не вернулся к наступлению ночи. Матушка так разволновалась, что хотела уж было сама отправиться к побережью, но я с трудом удержал ее от безрассудства. Вместо этого я засобирался сам, но мы внезапно поменялись ролями, и теперь уже она чуть не плача принялась отговаривать меня. Я был несказанно удивлен. Нежная и чуткая, но неизменно сдержанная и рассудительная, она выглядела такой потерянной в последние несколько дней… Ее маленькие слабости на протяжении всех наших лет вместе и причины их проявления стали потихоньку складываться в одну пугающую картину, но я отогнал неизбежное прочь – я еще не был готов к новой волне откровений.

Вместо этого я совершенно подло воспользовался ее шатким состоянием и попытался вызнать хоть что-то из того, о чем умалчивал отец.

– Чего вы опасаетесь, матушка? Неужели маяк таит какую-то опасность? Что с того, если я быстро наведаюсь туда и тут же вернусь обратно? Вы думаете, что отец мог попасть в беду?

– Что ты, милый, нет, – прошептала бедная женщина.

– Быть может, это как-то связано с Контрактом? Как вы думаете, я должен буду написать какую-то особенную сказку?

– Отец расскажет тебе сам, Габриэль, я не очень хорошо осведомлена…

– Но вы же читали то, что, написал отец? На что это было похоже?

Ее реакция разбила мне сердце. Она все-таки зарыдала и, отвернувшись от меня, энергично замотала головой, бормоча сквозь всхлипывания:

– Не спрашивай, мой мальчик, не спрашивай!

– Матушка! – воскликнул я, краснея за свою бессердечность, и обнял ее дрожащую фигурку.

В эту секунду дверь с грохотом отворилась, и отец влетел за порог. Он сделал несколько шагов по направлению к нам, и мы в едином порыве повернулись, чтобы встретить его. Я почувствовал неладное. Матушка, благослови небеса ее душу, должно быть, почувствовала это задолго до меня. Тусклый огонек свечей не позволял нам разглядеть батюшкино лицо, но черты его как будто исказились и он, вместо того, чтобы подойти к нам, неловко накренился и упал на одно колено. Мы бросились к нему, я ухватил его за руку и попытался поднять, но вместо этого он выскользнул из моего объятия и распростерся на полу. На его виске сверкнуло что-то темное и жидкое. На белой рубахе, насколько я мог различить, растеклось еще одно пятно. Я отпрянул и вскрикнул, матушка упала на колени и прильнула к его груди, но тут же опомнилась и овладела собой. Она руководила мной. Вместе мы дотащили отца до кровати – он был статен и тяжел, сложен гораздо плотнее меня, а тело его, после стольких лет жизни на границе леса, приобрело здоровый вес человека, не брезгающего даже самой тяжелой работой. Матушка метнулась за водой и, к моему облегчению, уже через несколько минут он пришел в себя. Рана под рубахой оказалась глубокой царапиной. Куда большие опасения внушали несколько синяков на ребрах и на груди и огромная ссадина на виске, но отец недовольно отмахнулся от нас и безуспешно попытался сесть.

– Полноте, полно, – приговаривал он.

И тут я понял.

– Я убью его, – вскричал я, вскакивая на ноги.

– Нет! – заревел отец, и я замер на месте.

Он редко повышал голос. Он был мастером холодного упрека, на крик срывался редко. Только при самых исключительных обстоятельствах. Таких, как эти. Я послушно сел обратно на край постели.

– Это… не Принц, – с трудом выговори он, опровергая ход моих мыслей.

– На тебя напали животные? Медведь, боров? – спросил я, понимая абсурдность такого предположения. Дикие звери не оставили бы столько синяков и аккуратную царапину. Отцу явно противостоял человек. Я почувствовал озноб.

– Это не Принц, – упрямо повторял отец. – Я сорвался с утеса.

Я мог в это поверить. Но я не поверил. Я чуть было не повторил свою страшную клятву, когда дверь нашего дома во второй раз за ночь громыхнула о стену. На пороге стоял Принц. В левой руке он держал старинный фонарь, вероятно, найденный где-то в кладовых его временного пристанища у маяка, а в правой он сжимал пистолет.

Он стремительно окинул взглядом все наше скорбное собрание и, едва заметно вздохнув, шагнул внутрь.

– Дуглас, – начал он.

Отец категорично поднял руку.

– Со мной все хорошо.

Принц смущенно опустил оружие, не зная, что делать дальше.

– Я прошу меня простить, – сказал он наконец.

Отец устало зажмурил глаза. Он все еще не мог подняться.

Я бросил на Принца ядовитый взгляд. В матушкиных глазах была лишь тревога. Она посмотрела на Принца почти с мольбой, и он ответил ей виноватым поклоном и удалился наружу. Сквозь открытую дверь я видел, как его фонарь, покачиваясь, уплывает по воздуху прочь от нашей хижины и пропадает среди деревьев.

– Что происходит? – пробормотал я, когда раны отца были обработаны и он забылся глубоким сном.

Мать нежно взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза. Мы отошли в другую комнату, чтобы не мешать батюшке, и закрыли за собой дверь, но она все равно говорила вполголоса.

– Он не скажет, Габриэль. Ты знаешь это лучше меня. Следуй за Принцем, сынок.

– Почему ты веришь этому Принцу? Эти раны нанес человек. Кто это мог быть, кроме него? Как можно ему верить?

– Ах, – сказала матушка, – он не из тех, кто будет нам врать. Он зашел на маяк!..

Я сжал ее руки в своих, взглядом, силой, всем своим естеством требуя объяснений. Мать улыбнулась мне.

– Это все, что я знаю.

И я решил, что я поверил. Мы кивнули друг другу и отправились спать.

Сон пришел быстро. На следующий день отцу стало лучше, и к вечеру он уже хлопотал по хозяйству. Я не расcпрашивал его о ночном происшествии.


Следующие дни прошли в зачарованной полудреме. Поводы для беспокойства множились, но я старательно складировал их в самые дальние уголки подсознания. Я безгранично доверял матушке, но со временем, несмотря на все мои отчаянные попытки занять свой разум посторонними вещами, мне вспомнилась одна деталь, которая бросила густую тень на весь вечерний разговор. Я корил себя за бестактность в попытках выведать у матери то, что недоговаривал отец. Но правда ли, что ее неосведомленность была настолько абсолютной? Ее первая встреча с Принцем говорила об обратном. «Вы не тот, кого я опасалась увидеть», сказала она ему тогда. Кого же она так боялась? Самого таинственного работодателя или людей, с ним связанных? Быть может, ее знание и вправду было настолько поверхностным, что упоминать его не было смысла, но обратное также было вероятным. Я не хотел расстраивать ее новыми расспросами и, по правде сказать, чувствовал себя немного преданным. Я не придумал ничего лучше, чем скрыться от мира в своей ракушке и не говорить ни с кем до самого отъезда. Родители были этому необычайно рады.

Я один раз сходил на маяк, но Принц был не расположен к серьезной беседе. Он резонно отметил, что во время путешествия мы еще вдоволь успеем пообщаться. Эта его ремарка очень удобно подвела меня к главному на тот момент вопросу: как далеко и, главное, зачем мы вынуждены были идти. Принц, до того момента разбиравший какие-то бумаги и не особо обращавший на меня внимание, на мгновение отвлекся и предложил мне сесть. Я угрюмо подчинился.

– Сначала отвечу на второй вопрос, так как он несколько неожиданный, – ехидно сказал он. – Мы идем к автору Контракта для того, чтобы он заключил с тобой дополнительное соглашение. Я думал, ты это уяснил.

Мой разум, должно быть, и вправду был в то время в тумане, потому как я даже не устыдился своей оплошности. Мне казалось, что в таком отчаянном положении было немудрено не обращать внимания на очевидные вещи.

– Второй вопрос, ожидаемый и запоздалый, – продолжал Принц. – Мы идем далеко. В Саджию, что на самой границе Лилии и Таливара. Отсюда – пять дней пешим ходом, а там, когда местность станет попроще и ваши бесконечные леса и туманы останутся позади, мы возьмем лошадей и проскачем еще неделю.

Он принялся рассказывать мне о том, как мы поделим провиант и какие вещи нужно будет с собою взять, чтобы поклажа не была слишком тяжелой, но я понадеялся на родителей и только покивал ему с ответствующим видом. Мои мысли были уже очень далеко. Как и было обещано, на исходе недели отец повелел мне собираться. Я должен был отправиться в путь следующим утром.

Я помню, как вечером накануне пошел ливень, и отец, сидя у очага и задумчиво поглаживая бороду, сказал, что с утра будет небывалый туман.

Матушка тогда смолчала, а я, заставив себя все-таки пробежаться взглядом по вещам и припасам, которыми родители снарядили меня в дорогу, отправился спать.

Я проснулся спустя некоторое время и стал лежать с закрытыми глазами, слушая тишину. Что-то произошло, но я не мог понять, что именно. Когда я все же догадался, что прекратился дождь – и оттого вокруг сделалось так тихо – на меня снизошла такая благодать, что я снова заснул.

Слава всевышнему, я спал без сновидений.

Мне показалось, что, когда отец разбудил меня, за окном еще стояла глубокая ночь.

– Просыпайся, Габриэль, – тихо произнес он, и я удивился, потому что он очень редко называл меня по имени. – Выходи на улицу, сын.

– Что случилось, батюшка? – спросил я, натягивая рубаху и протирая глаза. Воздух казался таким серебристым, как будто туман просочился сквозь стены и заполнил нашу хижину.

– Падают звезды, – ответил отец.

Мы вышли на порог. И правда, звезды падали вниз.

Небо окрасилось в нежный перламутр, который у самого горизонта сгущался до оттенков цветущей сирени. Светлые сполохи задумчиво расчертили мир; медленно, скорбно, звезды падали вниз по плавным и обреченным траекториям, как одинокие слезы катятся по щеке, как струйка воды сбегает по стеклу после робкого осеннего дождика. Им не было счета; одна за одной и во всех местах сразу, они стекали по небосводу и исчезали за кронами иссиня-черного леса.

– Смотри, – прошептал отец, – вот полетела твоя звезда.

И я увидел ее: она держалась скромно и шла более прямо, чем остальные, и скорее других пропала из виду.

– Она упала, – сказал я.

– Да. И это добрый знак.

– Я не понимаю вас, батюшка, – признался я. – Мне нужно идти за ней?

– Ни в коем случае! – отвечал отец. – Никогда не гонись за упавшей звездой, сын! Следуй за Принцем. Отныне ваши дороги неразделимы.

Он положил руку мне на плечо и легонько подтолкнул меня в сторону хижины, давая понять, что нужно было торопиться. Я спешно оделся и начал собирать вещи.

Тем временем матушка, которая уже была на ногах, затворила ставни, и мы больше не видели, как звезды падали с неба. Она принялась хлопотать и помогла мне с поклажей.

Я надел серый плащ, серые штаны и серую рубаху и стал неотличим от тумана. Мои светлые волосы я подвязал так, чтобы они перестали ниспадать мне на лоб, а отец дал мне старый кинжал и огниво.

Во мне вновь бурлила тысяча вопросов, но батюшка торопил меня, а я бы не осмелился их задать. Вместо этого я спросил:

– Вы верите ему?

Не было нужды уточнять, кого я имел виду.

– Он нашел меня, Габриэль, и зашел на маяк, а это очень весомая порука.

Я кивнул про себя. Матушка говорила похожие вещи. Отец продолжал:

– Теперь мои долги придется возвращать тебе. Путешествуй вместе с ним и слушай свое сердце, и ты обязательно найдешь дорогу домой. Возьми это письмо, – сказал он внезапно, протягивая мне запечатанный конверт и избегая моего взгляда, – и прочитай его, когда почувствуешь, что вопросов стало невыносимо много. Но, прошу, дай Принцу возможность объясниться, не вскрывай конверт без крайней на то надобности.

Я кивнул, но разум мой отказывался понимать и малую долю из того, что говорил батюшка.

Мы вместе вышли за порог. Звездопад прекратился, и пустое небо бархатно синело предрассветным обещанием. Утро было потусторонним, зачарованным.

Отец кивнул мне, матушка молча обняла меня, крепко-крепко, и я направился к маяку. Пока я шел вдоль кромки леса, мысли не давали мне покоя. Все они были такими неясными, что я никак не мог сформулировать, что же меня волновало, но в моем положении это было неудивительно и даже верно.

Принц уже ждал меня около маяка. Он посмотрел на меня непонятным взглядом и молча поздоровался. Не говоря ни слова, он закинул за плечо видавшую виды сумку и зашагал прочь, а я поспешил за ним. Так началось наше странное путешествие.


Первый день мы почти не разговаривали. Я привыкал к компании Принца, а он молча шагал впереди. Он специально повел меня в обход деревни, куда мы с батюшкой раньше наведывались на ярмарку, и вскоре мы углубились в чащобу. Казалось, что это он вырос в наших лесах, а не я – так уверенно он выбирал дорогу, ориентируясь на какие-то одному ему ведомые признаки. Я не спрашивал, я терпеливо ждал его рассказа. Теперь, когда этот миг был рядом, мне не хотелось его торопить. Я будто знал, что, когда Принц решит наконец прервать мое неведение, я навсегда потеряю что-то важное.

Мы остановились на привал, и Принц наставлял меня: мы разведем костер и будем нести дозор по очереди.

– Мы ни в коем случае не должны спать одновременно, – наказал он. – Буди меня при малейшем шорохе, мы не можем быть слишком осторожными.

Я кивнул. Мы помолчали.

– А чего нам стоит опасаться? – спросил я, не совладав с любопытством.

– Я расскажу, – пообещал Принц. Он вызвался первым нести дозор, и я заснул, не дождавшись от него ни слова.

На второй день мы покинули знакомую мне местность. Наш путь лежал через лесные овраги, выныривал на луга и снова утопал в лесах. Я перестал узнавать окрестности, но знакомая сизая мгла не хотела отпускать меня из своей эфемерной хватки. Я вслух выразил свою озабоченность. Неужели леса такие протяженные? Неужели вездесущий туман никогда не отступит? Принц резко рассмеялся, и его голос прозвучал инородно в абсолютной тишине леса.

– Ты думаешь, что мы идем по прямой? Ты думаешь, что каждая пройденная миля – действительно миля?

Он напугал меня. Клянусь, если бы я знал, как найти дорогу домой, я бы развернулся и побежал обратно. Но я был всецело во власти Принца, и мы продолжили наше угрюмое шествие. Этот день был самым долгим за всю мою жизнь. Я вздрагивал от любого неожиданного звука, сердце мое беспричинно начинало колотиться, как будто я только что пробежал невыносимо длинную дистанцию, я ни с того ни с сего задыхался и вынужден был остановиться, чтобы перевести дух. Спина Принца, закутанная в черный плащ, неумолимо удалялась, пропадая между деревьев и вновь появляясь. Раз я попробовал позвать его, но вместо звука мое горло издало сдавленный хрип, и тогда я побежал, спотыкаясь о корни, проваливаясь в овраги, настигая его, чтобы снова отпустить. Через несколько часов непрерывной пытки он вспомнил обо мне. Когда он увидел мое лицо, в его глазах загорелась истинная забота. Ему было очень совестно, я видел это, и в ответ я сам устыдился своих черных мыслей. Мы прошли оставшуюся часть дня плечо к плечу и устроили привал чуть пораньше, чем намеревались. Понемногу я успокоился.

У костра Принц пытался смешить меня и рассказывал мне забавные, ничего не значащие истории о непутевых баронах и алчных советниках, но его взгляд блуждал, а мысли были где-то далеко. Тогда я как будто впервые осознал, как глубока была его печаль.


Это случилось на исходе третьего дня нашего путешествия.

Мы сидели у костра, а сквозь просветы между ветками на нас смотрели звезды. Неподвижные, спокойные звезды – каждая на своем месте, каждая там, где мы привыкли ее видеть.

Принц лениво ворошил костер палкой, а я думал о том, что мне почему-то совсем не хотелось спать, хотя переход выдался тяжелым, а вставать завтра опять ни свет ни заря.

– Наверное, уже полночь, – сказал Принц. Я кивнул.

– Как ты думаешь, – продолжил Принц, – не вломится ли в наше отсутствие кто-нибудь ко мне на маяк?

– Нет. В тамошних местах очень мало кто ходит. Ты же сам видел, что маяк заброшенный. Да и отец обещал наведываться время от времени.

– Ах, и правда, – согласился Принц, и на его устах заиграла странная улыбка. – Он ведь ничего тебе не рассказал?

– Ничего, – сокрушенно сказал я, и мы еще помолчали.

– Как ты думаешь, – сказал вдруг Принц, – а что если… А впрочем… Нет, не бери в голову.

Я пожал плечами.

– Знаешь, ведь на маяк нельзя попасть просто так. И все это время он был не заперт, просто в него не всякий может войти.

Я ждал продолжения, но он отвернулся и замолчал.

Я стал слушать, как потрескивает костер, как еле слышно шуршат листики в кронах деревьев, как здесь и там сухая ветка, или шишка, срывается и падает вниз, задевая по пути своих более удачливых сестер. Усталость потихоньку давала о себе знать. Я с ликованием ощущал, что мои веки потихоньку тяжелеют. Первым на дозоре предстояло стоять Принцу, а, стало быть, чем раньше я засну, тем лучше я высплюсь перед тем, как придет мой черед вглядываться в темень и прислушиваться к каждому шороху.

И тут Принц удивил меня.

– Рассказать тебе, почему я был изгнан?


Сейчас я расскажу тебе о кошмаре, который нам с Принцем предстояло разделить. Я перескажу тебе историю Принца своими словами. Она странным образом переплетается с историей моего отца и в чем-то ее повторяет, но мне и по сей день неясно, где кончается одна и начинается другая. Вряд ли это имеет значение.

Возможно, что-то Принц приукрасил, что-то запомнил не совсем так, как оно произошло на самом деле, а что-то и вовсе додумал. Возможно, где-то он затаил напрасную обиду, а где-то простил того, кого прощать было нельзя.

Его знакомые, родственники, его любовь – все они предстали передо мной такими, какими он обрисовал их. Некоторых мне довелось узнать ближе, и тогда я лучше понял и Принца, и их самих. Но сейчас я расскажу все именно так, как оно виделось Принцу в год его лишений и скитаний.

Я умываю руки.

Загрузка...