Как один день
-
COMPUTERS
Как один день…
Я проснулся и открыл глаза. Первое, что меня удивило – я лежал на спине. Я никогда не засыпаю на спине, а только на боку или на животе – такая привычка.
В комнате было совсем светло, над собой я увидел белый гладкий потолок, в окно светило яркое солнце. Я лежал и пытался вспомнить, как я сюда попал. Вчера, как обычно, я засиделся за компьютером допоздна. Несмотря на возраст, я знал и любил компьютеры. Это наше поколение выносило и родило вычислительную технику – я сам работал над этим, будучи уже зрелым, даже почти пожилым человеком. Никто еще не знал, что такое компьютеры, а мы их создавали – писали программы, разрабатывали схемы, паяли платы… Знакомые и мало знакомые люди всегда удивлялись, что старик так хорошо знаком с компьютером. Это почему-то считается уделом молодых, но в этом была вся моя жизнь – я был системным программистом на машинах фирмы DEC и их советских аналогах. Правда, это была не моя основная специальность, а, скорее, хобби, хотя мы, в том числе, делали и продавали компьютерные классы. Конечно, отойдя от активных разработок, я перестал быть «на переднем крае», стал всего лишь пользователем, однако, в отличие от молодежи, просто «гоняющей программы», я неплохо представлял себе, как все это работает.
Итак, вчера, как обычно, я пробежался по сайтам, посмотрел, что нового, написал несколько постов на литературном форуме, бессменным админом которого состоял много лет. Никто из друзей по форуму не знал в точности, каков мой возраст, а я не старался их просвещать. В молодости мы все хотим казаться старше, а вот когда приходит старость… Не знаю, насколько это относится к другим, а я не любил распространяться о своем возрасте. Было уже довольно поздно, когда, посмотрев прогноз погоды на завтра (обещали дождь), я отключил компьютер.
Потом я улегся, как всегда, на диване в своей комнате. А потом… Насколько я мог припомнить, ночью мне ничего не снилось. Вечером, как всегда, я проглотил свою пригоршню таблеток – от гипертонии, сердечные, обезболивающие – у меня уже давно болели суставы. Но на плохой сон я никогда не жаловался, вот и вчера быстро уснул. И вдруг я просыпаюсь непонятно где…
Осторожно я приподнялся и отбросил одеяло. Это получилось почему-то непривычно легко. Уже много лет, после того, как мне заменили парочку суставов на искусственные, из титанового сплава, я должен был двигаться с осторожностью. Любое резкое или слишком размашистое движение вызывало боль, особенно поначалу, прежде, чем я делал несколько десятков шагов – потом ходить становилось легче. А вот теперь этого не было. Не доверяя своим ощущениям, я сел на край кровати, на которой лежал, опустив ноги на пол. При этом взгляд мой упал на левую руку, и я замер. Это была моя, и в то же время, чужая рука. На ней не было привычных темных старческих пигментных пятен, морщин, утолщенных, слегка деформированных суставов. Вы же знаете, как выглядит рука человека, которому без малого восемьдесят лет? Но моя рука была безупречно белой, гладкой рукой молодого человека, с аккуратно подстриженными ногтями, легким пушком золотистых волос и розовой кожей, обтягивающей тугие мышцы. Такой была моя рука в двадцать пять лет, с одной лишь разницей – я всегда много работал физически, используя разнообразный инструмент, а теперь на руке не было ни следа мозолей и ни малейшего признака той «слесарной» грязи, которая так въедается в кожу, что ее практически невозможно до конца отмыть.
Я рассказываю об этих первых впечатлениях того странного дня довольно долго, хотя прошло всего лишь несколько секунд, прежде чем я осознал, что с моим телом что-то не так.
Я перевел взгляд на постель, на которой проснулся. Это была невысокая кушетка, накрытая безупречно белой простыней, с белыми подушкой и одеялом в пододеяльнике, на которых просматривался едва заметный мелкий темный узор.
Взглянув в окно, выходившее, по-видимому, в сад – за ним виднелись зеленые кроны деревьев – я осознал еще одну странность. Всю жизнь, начиная со второго класса школы, я носил довольно сильные очки, хотя в очках видел отлично, что подтверждали многочисленные призы по стрельбе из пистолета, которой я увлекался в молодости, будучи студентом. К старости близорукость даже чем-то помогала мне. В то время, когда все мои сверстники вынуждены были завести очки для чтения и мелкой работы, в том числе, за компьютером, мне довольно было снять очки – и я отлично видел вблизи. Это, конечно, было куда удобнее, чем в очках.
И вот теперь я отчетливо различал мелкие листочки на деревьях за окном без всяких очков! Однако, по многолетней привычке, я осмотрелся, надеясь обнаружить свои очки, но их нигде не было. Не было и одежды. Комната была невелика – метров пять в длину, в ширину же немного менее. У противоположной стены стоял стол из темного дерева, совершенно пустой. Рядом с ним – привычное «компьютерное» кресло на колесиках. Левее, возле окна – шкаф с непрозрачными деревянными дверцами, а напротив, возле той стены, где была кушетка – какой-то небольшой агрегат непонятного назначения, немного напоминающий автомат для приготовления кофе – такие встречаются в фойе крупных офисов.
Я встал и, как был, босиком и без одежды, направился к окну. Не доверяя своим ощущениям, я по дороге сделал несколько глубоких приседаний и наклонов – тело работало, как в молодости, никаких признаков дряхлости, никакой боли! Захваченный этим необычайным чувством легкости, я, сам того не ожидая, нагнулся, уперся ладонями в пол и сделал стойку на руках. Когда-то у меня это отлично получалось. Получилось и теперь. Постояв немного на руках, я встал на ноги и все же подошел к окну.
В небе светило полуденное солнце, а под окном расстилался сад. Впрочем, его вполне можно было бы назвать и лесом, так как никакого порядка в посадке деревьев не наблюдалось – не было аллей, дорожек, клумб… Деревья были среднего размера, в основном, по-видимому, плодовые, а под ними, на земле, росли цветы и мелкие кустики. Земля была почти совсем скрыта опавшими листьями, но не было впечатления, что стоит осень – листва на деревьях была зеленой, на некоторых виднелись цветы, а на многих – плоды. Яблоки, груши, персики, мандарины! И еще какие-то плоды, которые я не мог опознать.
Подальше виднелись высокие деревья неизвестного мне вида, и тоже с плодами на ветках. Я присмотрелся, и отчетливо увидел, несмотря на значительное расстояние, что плоды эти покрыты мелкими иголочками или шипами. Они были величиной с маленькую дыню, яйцевидной формы.
Я заглянул за подоконник – до земли было не больше полутора метров, и не выдержал соблазна. Чуть коснувшись подоконника правой рукой, я перемахнул через него и оказался в саду. Земля, покрытая опавшими листьями, была прохладной и сухой. Мне хотелось двигаться, и я бегом направился к заинтересовавшим меня высоким деревьям, по дороге оглянувшись на окно, из которого выпрыгнул.
Я увидел небольшой белый домик с высокой черепичной крышей, в котором, должно быть, и была только одна комнатка, где я проснулся. Крыльца или двери я не заметил – возможно, они были с другой стороны дома. Стены были гладкими, на вид – из белого камня, но без всяких следов швов, штукатурки и прочих намеков на технологию изготовления.
На пути к высоким деревьям я наткнулся на небольшой ручеек, кативший свои воды по мелкому песчаному ложу. Ступив в воду босой ногой, я почувствовал, что она, как и земля в саду, прохладна, но не холодна. Глубина ручейка была не более нескольких сантиметров, а ширина – метра два. Камешки и песок на дне были удивительных радужных цветов. Нагнувшись, я набрал в горсть песка с камешками со дна ручья – чего тут только не было! Камешки прозрачные и матовые, белые, красные, зеленые, черные… Угловатые, будто только что отколовшиеся от большой глыбы, и гладкие, как галька, обкатанная волной… Все цвета, все формы, все оттенки… Я увидел также несколько камней, напоминающих металл. Заинтересовавшись, я стал отбирать «металлическую» гальку, и, набрав несколько камней желтого цвета, ясно почувствовал их немалый вес. Для проверки я царапнул по желтому камешку острым краем прозрачного угловатого камня – он оставил глубокую борозду на желтом боку «гальки». Я готов был держать пари, что это золото! Куда же это я попал? И что со мной происходит? Продолжая сжимать в горсти камни и песок, я медленно шел дальше, и внезапно мне в голову пришла очень простая мысль. Видимо, заснув вчера, я умер во сне, а теперь нахожусь «на том свете». Возраст у меня был подходящий, чтобы сделать это событие вполне вероятным. Кроме того, я ведь верю в Бога, и тогда почему бы этому месту, где я очутился, не быть «раем»? И как мне это сразу не пришло в голову? Наверное, был слишком ошеломлен переменами…
Задохнувшись от волнения, я присел на траву. Значит, все правда, и смерть – это не конец! Блин, вот это да!
Не секрет, что все мы, даже будучи верующими и крещеными людьми, относимся при жизни с некоторым скепсисом к таким вещам, как воскресение после смерти, и я не был в этом смысле исключением. Конечно, я верил, что Бог есть, но где-то там… Неизвестно где… И даже когда я посещал церковь, даже когда молился со всеми, даже когда просил у Бога чего-то личного, для себя, меня не покидало ощущение, что я участвую в некоей игре, игре для взрослых… А теперь оказывается, что все это всерьез!
Интересно, что меня ждет дальше? Начало, как будто, хорошее… Но, может быть, это просто «демо-версия», как в известном анекдоте? И не пройдет много времени, как за мной явятся демоны и потащат в ад? На что я могу рассчитывать?
Особенно крепкой веры я в себе при жизни не ощущал, да и вообще, до достижения зрелого возраста был атеистом. А потом… потом что-то произошло. Ну, просто так сложились обстоятельства. Тут не место и не время об этом подробно рассказывать, но, во-первых, я просчитал на компьютере вероятность кое-каких феноменов, касающихся людей и их характеристик, потому что тогда у меня была такая работа. Эти феномены наука бессильна была объяснить. И я пришел к выводу, что вероятность случайного проявления того, что у меня получилось в результате, не намного больше, чем вероятность падения метеорита мне на голову. Математика – наука точная. А еще… Еще я видел множество смертей и множество трупов – так уж вышло в моей жизни. И меня не покидало ощущение, что со смертью человека все не кончается. Иначе в этом не было бы никакого смысла…
Потом я прочитал Библию. Далеко не все мне там было понятно и нравилось, но все-таки… все-таки… И все-таки я поверил в Бога. Может быть, почти так, как сказал один бизнесмен: «Я просто прикинул, что, если я верую и хожу в церковь, и все это ложь, то я теряю два часа в неделю, зато, если правда – приобретаю жизнь вечную…». Вот такие пироги… И что же теперь?
По-видимому, должен быть какой-то суд? Ах, нет, ведь я же верю в Иисуса Христа, а написано: «Верующий в Него не судится…». Будем надеяться, что это так и есть. По крайней мере, пока действительность подтверждает это обстоятельство – меня не атакуют черти, а окружающее напоминает скорее рай, чем ад… Кто бы мне объяснил, что происходит?
Что есть у меня в активе? Я верю (то есть, точнее, верил при жизни), что Бог существует, а Иисус – сын его (не рожденный сын, и не сотворенный, нет, тут сложнее), который воплотился в человека и искупил грехи всех людей… Я также верю, что Бог сотворил все сущее… Я верю, что есть Святой Дух, живущий в сердцах людей, который… ну, который и дает человеку веру в Бога… Так это же общехристианский «Символ веры»! Этого должно быть достаточно для спасения души. Или нет? А сама жизнь человека? Дела, которые он делал? Грехи, которые он совершал?
Так, что там у нас сказано в «Десяти заповедях»? Первая – вера в Единого Бога: «…да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». Ну, тут, кажется, все нормально – я никогда не поклонялся другим «богам» - не увлекался ни йогой, ни буддизмом… Или имеется в виду вообще что-либо, чему человек поклоняется, чем увлекается больше всего на свете? Как все сложно…
Вторая – «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе… не служи и не поклоняйся им» и так далее. Конечно, тут имеется в виду не просто изображение, а изображение, которому поклоняются… Другими словами, идолы. Иконы? Но я никогда не относился к ним серьезно и не считал их чем-то большим, чем картинки, которые напоминают людям о Боге, не молился им и не ставил свечей. Так что будем считать, что и тут все в порядке.
Третья – «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…». Тут тоже как будто чисто – никогда я не божился, не клялся Богом и все такое. Пока, кажется, счет в мою пользу!
Четвертая – «Соблюдай день субботний…». Ладно, это же сказано для иудеев, не правда ли? У христиан эта заповедь заменена воскресным днем. А никогда ли я в воскресенье не занимался никакими личными делами? Разумеется, занимался. Часто за неделю накопится столько всего… Но ведь мы не должны, как иудеи, считать число шагов, которые имеем право пройти в субботу, разве нет? Иисус сам сказал: «Итак, можете делать добрые дела в субботу…», как-то так, да? А разве, если что-то необходимо для жизни тебе и твоим близким – это не доброе дело? К тому же, по воскресеньям я иногда все же посещал церковь... Ладно, проехали.
Пятая – «Почитай отца твоего и мать твою». Тут ни у кого не бывает совсем гладко. Вечная проблема «отцов и детей». Было, ссорился с родителями, но в основном все же любил их и жил с ними достаточно мирно. А когда мать в конце жизни болела… да, это был крест, который мне пришлось нести… Но не надорвался же?! И ведь родители делали для меня то же самое в течение всей моей жизни? Ну, да что говорить… Каждый человек когда-нибудь приходит к мысли, что он любил родителей куда меньше, чем следовало, и далеко не все сделал для них. Но, к сожалению, уже поздно…
Шестая – «Не убивай». А как же на войне? Вот Льюис (не тот, что написал «Алису», нет, другой, Клайв) в книге «Просто христианство» говорит, что нужно различать убийство на войне и убийство из корысти. Так ли это? Ну, я, вроде, никого не убивал, даже на войне. А не совершил ли каких поступков, которые бы привели к чьей-то смерти? Кто знает…
Седьмая – «Не прелюбодействуй». Вот тут большой вопрос. Когда еще не был верующим… Да и женат был не один раз, или это не в счет? Сложно тут тоже…
Восьмая – «Не кради». Вроде никогда не крал у конкретных людей конкретные вещи. А сколько раз обходил разные законы, не платил штрафы, старался «откупиться», да и с работы много чего таскал… как все, так и я… Ну, как тут быть? Оправдываться, что таскал тогда, когда купить это было невозможно? Так. И все таскали, да. Да и был тогда, опять же, неверующим. Ладно, но при всех «но» все равно не так как-то… не очень…
Девятая – «Не произноси ложного свидетельства». То есть, не лги. Да, тут у всех «рыльце в пуху». Может ли хоть один человек прожить жизнь, ни разу не солгав? В том числе, из личной выгоды? Вот скажите мне, что такие есть, и вы солжете сами…
И, наконец, последняя – «Не желай ничего, что у ближнего твоего», то есть, не завидуй! Это как раз тот камень, о который споткнулись, уж точно, все! Тут и говорить не о чем… Правда, как раз у меня тут довольно благополучно. Никогда не примерял на себя чужую жизнь, не думал: «А вот бы мне такое…», «почему ему, а не мне?!». Но, конечно, было, было кое-что, тоже не все в порядке.
Итак, «что мы имеем с гуся»? Да ничего хорошего. До святого ой как далеко! Но, с другой стороны, раз я здесь…
И тут, как молния, сверкнула мысль: а Иисус, сын Божий?! Ведь он умер за грехи всех людей, а, значит, и за мои. Все дело в том, верю ли я в это? Да, верю! И не только потому, что мне это выгодно, хотя и это тоже. А потому, что если это неправда, если я отвергну его жертву, то Иисус умер зря… Как можно стерпеть такое?!
Немного придя в себя после всех этих размышлений, я все-таки встал с земли и двинулся дальше. До деревьев, которые я видел из окна, было уже близко, и вскоре я подошел к ним вплотную. Запрокинув голову, я смотрел на плоды, покрытые колючками, и пытался вспомнить, где я такое видел? Или читал? И вспомнил! Майн Рид, «В дебрях Борнео», кажется. Это дуриан! Надо же… Я всегда мечтал попробовать этот плод, о котором написано столько всякого, и плохого, и хорошего. Осторожно, стараясь не поранить руки, я коснулся одного из плодов, лежащих под деревом, и тотчас же, вспомнив опять Майн Рида, с опаской поглядел наверх. Но плоды падать мне на голову пока не торопились, ветра тоже не было. Осторожно откатив плод в сторону (шипы, действительно, были довольно острыми), я задумался над тем, как добраться до сердцевины. Разбить кожуру камнем? Но поблизости не было камней. Вот бы мне нож…
Подумав об этом, я оперся о траву и вдруг почувствовал в руке что-то твердое! Посмотрел – и замер от неожиданности: рука сжимала рукоятку большого охотничьего ножа. Когда-то у меня был как раз такой… А тут он откуда взялся? Или в этой волшебной стране исполняются желания? Стоило мне об этом подумать…
Ну, ладно. Раз есть нож, попробуем, что же такое этот дуриан. Просунув острие ножа между шипами, я сильно надавил на рукоять. Кожура лопнула, я разрезал плод пополам, стараясь не пораниться о шипы. Изнутри потянуло странным запахом, необычным и скорее противным, чем приятным. Ну, так об этом и пишут… Расковыряв находившиеся внутри дольки с мякотью, я с опаской поднес кусочек ко рту, стараясь не дышать. М-м-м, вкусно! И запах перестал пугать, как было до этого. Жадно доев содержимое плода, я хотел было приняться за следующий, но подумал, что сейчас не до того. Надо вернуться в дом, обойти его внутри и снаружи, и тогда, может быть, я узнаю еще что-то об этой странной местности и уясню свое положение.
Нож бросать отчего-то не хотелось – как любой мужчина, я если и не был помешан на оружии, то, по крайней мере, его приятно было держать в руках. Но куда его девать? На мне не было ни одной нитки… И тут, вспомнив, как появился нож, я представил себе кожаный пояс с ножнами. И – о чудо! – они тотчас появились, пояс лежал на земле, довольно было просто нагнуться. Я поднял пояс, напоминающий офицерский ремень, и осознал комизм ситуации – голый человек с ремнем и ножом в ножнах! А что, если…
Закрыв для лучшего сосредоточения глаза, я вообразил себе комбинезон из легкой ткани камуфляжной расцветки с лямками на плечах и рубашку цвета хаки с короткими рукавами. Осторожно, боясь «спугнуть», приоткрыл глаза – одежда лежала на траве. Быстро одевшись и застегнув ремень, я побежал к дому. Обувь я не стал «заказывать» – трава была мягкая… Кроме того, много лет назад, работая на даче, я никогда не обувался – мне нравилось ходить босиком в любую погоду.
* * *
Подойдя к домику, я первым делом ощупал стены и даже постучал по ним рукояткой ножа. Действительно, похоже на камень, гладкий и цельный, а не из каких-либо блоков. Влезать в окно, из которого выпрыгнул, я не стал, а обошел вокруг дома. С другой стороны оказалось небольшое крылечко в две ступеньки и дверь – все это, как будто, из дерева. Поднявшись на крыльцо, я взялся за металлическую ручку, нажал ее и потянул дверь на себя. Она открылась без скрипа, я шагнул в комнату, в которой проснулся, и… и увидел там человека. Он сидел в кресле у стола и, повернув голову, смотрел в окно. Странно, подходя к домику, в окне я его не видел… Может, как раз в это время он открывал дверь?
Сделав шаг вперед, я слегка кашлянул, чтобы привлечь внимание незнакомца. Он спокойно развернулся в кресле и взглянул на меня. Я увидел лицо, знакомое по сотням изображений, картин и икон, обрамленное длинными волосами, с небольшими усами и бородкой. Он улыбался, чуть насмешливо, но дружелюбно.
- Иисус! – пробормотал я, застыв на месте.
Его улыбка стала еще шире:
- Да, а ты кого ожидал увидеть?
- Н-не знаю…
- Ладно, не смущайся, проходи и садись. Поговорим.
При этих словах напротив него появилось еще одно кресло.
На негнущихся ногах я подошел к Нему и сел.
- Ну, как тебе тут? Нравится?
- Д-да… Очень!
- Да не волнуйся ты так – все это никуда не исчезнет. Я вижу, тебе не терпится узнать, где ты, как сюда попал, и что будет дальше?
- Да, Господи!
- Называй меня просто Иисус, если хочешь – не надо этого постоянного величания. Сейчас ведь мы с тобой в одном месте и на равных. Ну, почти на равных – я вижу, ты освоил уже кое-что из простейших «чудес», - кивнул он на мой костюм. – И даже вооружился, - он снова улыбнулся насмешливо, но по-прежнему дружелюбно.
- Ну, это получилось само собой…
- Теперь у тебя будет все так же получаться. И даже гораздо больше. Но я чувствую, что тебе хочется задать мне множество вопросов. Не стесняйся, приступай!
- Но, Иисус, можешь ли ты уделить мне столько времени? Наверное, у тебя немало дел… Да и я не один. Страшно даже подумать, сколько таких же, как я, людей ожидают твоего внимания…
- Видишь ли, ты просто забываешь, что я не человек. Я могу пребывать со всеми людьми, умершими и живыми, одновременно. И мое время – не такое, как твое. Давай же, спрашивай, что хотел!
- Так ты действительно Бог? – вырвалось у меня раньше, чем я успел прикусить язык.
- Да. Ведь ты и сам это знаешь, не правда ли? Иначе мы не сидели бы здесь.
- И ты действительно сотворил Вселенную из ничего?
- Да, это так. Нас трое, как и написано в Библии, и в то же время мы – одно целое.
- Но существует масса естественнонаучных доказательств, что Вселенная не может быть сотворена из ничего. И, к тому же, есть еще множество доказательств, что она гораздо старше, чем семь тысяч лет, про которые сказано в Библии…
- Я уже дал тебе понять, что мое время – не такое, как у людей. Это не значит, что Библия врет. Действительно и то, что эта Вселенная была сотворена почти пятнадцать миллиардов лет назад, и то, что по вашему счету прошло всего семь тысяч лет. Это – вне человеческой логики.
- Ладно, я даже не буду пытаться осмыслить это.
- И правильно сделаешь.
- Но тогда скажи мне, кто ты?
- Вот это называется – спросить основательно! – он рассмеялся, весело и беззаботно. – В каком смысле – кто?
- Ну, я понимаю, что ты – не человек. Но тогда что же ты такое? Существо, вещество, энергия?
- На этот вопрос я не могу ответить – в твоем языке и твоей логике нет таких понятий. Можешь считать, что я – все сразу, вместе взятое, и еще многое другое. Вечное и неизменное. И я – первопричина всего.
- Но, если Вселенной всего пятнадцать миллиардов лет, то где же ты был до этого?
Он опять рассмеялся:
- Мне нравится это твое «всего»! Но я опять не могу ответить тебе так, чтобы ты понял. Я просто существовал. Всегда, вечно. Что было до времени? До пространства? До материи? Ты можешь сказать? Понятий «когда» и «где» в человеческом понимании просто не существовало. У физиков есть такой термин, как сингулярность… Хотя, конечно, он ничего не объясняет.
- Но как же так вышло, что положение изменилось, и появилась Вселенная?
- И снова я не смогу тебе ответить. Даже если я скажу «как», то сразу возникнет новый вопрос – «когда и где», а этих понятий, повторяю, просто не было.
У меня голова пошла кругом.
- Значит, нет таких объяснений, которые мы, люди, могли бы понять?
- Можно и так сказать. Тебе остается только примириться с этим.
- Ладно, постараюсь.
- Спрашивай дальше – у тебя ведь еще много вопросов.
- Это – твой настоящий облик?
- Смотря, что понимать под словом «настоящий». Я, знаешь ли, могу принять любой видимый образ или не иметь вообще никакого. Но сейчас ты видишь меня таким, каким я всегда представлялся тебе лично. Более того, тебе никогда не нравились раны на моих руках и ногах, они тебя, как бывшего врача, смущали, и, как видишь, их нет.
Мы немного помолчали – я не был готов к этой беседе и задумался, о чем спросить еще.
- Правда ли, что ты всемогущ?
- Да. В той степени, в какой это вообще возможно.
- Тогда почему ты терпишь все зло, которое происходит в мире?
- Ответить на это как раз довольно просто. Человек – такое существо, что ему необходимы перемены в жизни для развития личности. Если уничтожить зло, то с чем сравнить добро? Кроме того, «зло» и «добро» - понятия относительные… Все это, можно считать – некое обучение, и одновременно тест, который проходят в жизни все люди. Ты знаешь, что в основе свойств человеческой личности лежит заложенная мной свобода воли, свобода выбора, иначе человек просто стал бы конечным автоматом, строго запрограммированным на определенные мысли и действия. Ты в этом вопросе разбираешься, и сам знаешь, что, как бы ни было велико число возможных состояний такого устройства, оно все равно будет ограниченным. Рано или поздно начнется повторение, точно предсказуемое. И только свобода выбора делает из автомата человека. У меня уже был подобный опыт – ангелы. И не подумай, что выбор, который сделал Сатана и те, что пошли с ним, был для меня неожиданным. Возможность этого была заложена в «технических условиях».
- А зачем тебе Сатана? Это тоже одно из условий «тестирования» человека?
- Да, так оно и есть.
- Но в процессе «прохождения теста» многие люди скатываются на такие скользкие дорожки… А многие – просто гибнут!
- Ну, так что же? Если цель – спасение души, то она оправдывает средства, как сказал Игнатий Лойола. Правда, он был далеко не лучшим из людей, но кое в чем все же был прав. Если душа на Земле достигла достаточной степени зрелости, то после смерти попадает сюда – разве это плохо?
- А если не достигла? Куда она попадает – в ад?
- Ты должен понять, что нет четкого разделения на ад и рай, как упрощенно трактует Библия. Но по-другому нельзя было сказать об этом людям, иначе очень многие стали бы сами оценивать степень своего совершенства, и к чему бы это их привело? Многие понятия и требования в Библии изложены жестко, с позиций бинарной логики. Это сделано намеренно, чтобы каждый верующий старался по возможности «поднять планку» для себя как можно выше.
- Значит ли это, что ада, как такового, не существует?
- Нет, не значит. Каждый человек после смерти сам создает себе ад или рай. Все зависит от того, что он делал при жизни, как поступал, как осуществлял свой выбор. Ты ведь сам недавно рассматривал себя с этой точки зрения, сидя на траве, и кое-что должен был понять.
- Получается, что, если человек при жизни поступал в каком-то отношении плохо, то после смерти ему придется пройти через то же, через что он заставлял пройти других?
- Да, ты правильно понимаешь. Это и будет для него персональным адом.
- Это так для всех неправильных поступков, всех упущений в жизни?
- Нет. Если человек сам осознал свои ошибки, или «грехи», как принято их называть, то нет нужды его «править» заново.
- Как писалась Библия? Все ли, что там сказано – безусловная истина?
- Это не такой простой вопрос, как может показаться. Как ты знаешь, Библию писали разные люди в разное время, и я не диктовал им дословно, что писать, а только наталкивал на определенные мысли. А излагали тему они уже сами, в зависимости от своей личности и убеждений. Да и каждый из людей понимает и выполняет написанное в Библии по-своему. Если бы это было не так, Библия просто превратилась бы в ту же программу для конечного автомата. Потому она и полезна людям, что помогает реализовать их свободу воли, а не задает строгие рамки. Если, разумеется, человек дает себе труд задуматься.
- Значит, исполнять все, что написано в Библии, буквально – не обязательно?
- Конечно же, нет! Удачно выразился апостол Павел в одном из своих посланий: «Все мне позволительно, но не все полезно». И то, что идет на пользу духовному развитию человека – хорошо, а остальное – плохо или, что бывает гораздо чаще, индифферентно. Задача – не заковать человека в цепи каких-то догм, правил и инструкций, а дать ему возможность достичь определенного уровня, чтобы попасть сюда, ко мне, а не отгородиться от меня.
- А человек может отгородиться?
- Легко. Многие в своем самомнении приходит к выводу, что Бога нет просто потому, что он им не нужен – они самодостаточны. Причем эта самодостаточность чаще всего – в отношении не только Бога, а, что гораздо хуже, всех людей. Такие люди черствы, не могут сопереживать, скупы на проявление чувств и помощь другим, у них нет любви, а именно любовь – как раз то, что, вместе со свободой воли, и делает человека – человеком. Такой подход резко ограничивает для них возможности развития души.
- Значит ли это, что такие люди попадают в ад?
- Я уже сказал, что «ада» и «рая», как таковых, не существует, тут масса градаций и возможностей для их реализации. В их восприятии то, где они оказываются после смерти – вовсе не ад. Наоборот, для них это, зачастую, состояние максимального комфорта, возможного в их понимании. Но это – полная изолированность как от меня, так и от всего остального, они даже сами не представляют, чего лишаются. Рано или поздно это начинает их тяготить, но тогда мало что можно уже сделать. Такая душа постепенно деградирует, и, если не меняет свой выбор, то вообще исчезает – истаивает, как свеча.
- А что ожидает всех остальных, пребывающих здесь? Чем они занимаются, как проводят вечность?
- О, тут имеется множество вариантов. Есть даже такой, что душа может подвергнуться реинкарнации, то есть переселиться в другое тело. По ее желанию, разумеется.
- Наверное, этого желают не многие?
- Ну, почему же? Таких хватает.
- Но какой в этом смысл? Ведь такой человек во втором рождении не помнит первое, а значит это – смерть сознания, небытие?
- Да, но, умирая в очередной раз и попав сюда, он вспоминает все свои прожитые жизни, обобщает опыт, а значит – развивается. Некоторым это нравится. И они могут снова выбрать реинкарнацию или остаться тут, со мной.
- А может ли такой человек сам выбрать, кем ему родиться в следующий раз?
- И да, и нет. Дело в том, что человек слишком часто выбирает то, чего ему недоставало в предыдущей жизни, и не самое лучшее. Скажем, если он мучился от нищеты и неустроенности быта, он может захотеть родиться, например, олигархом. И «оторваться» по полной. А это, конечно, не идет ему на пользу, он может скатиться к жестокости и примитиву, за что, вспомнив вторую жизнь, будет сам испытывать стыд и раскаяние. Или человек, просидевший всю жизнь за столом в конторе, может жаждать приключений, а потом окажется, что приключения эти не так уж интересны, как он думал, и довольно утомительны. Те, кому всю жизнь не везло в любви, хотели бы прожить жизнь «мачо» и быть неотразимыми для женщин, а в итоге выясняется, что это – весьма сомнительное счастье. Словом, если человек достаточно разумен, он может предоставить выбор мне, а я предложу то, чего действительно недостает в его развитии. А ты хотел бы такого продолжения жизни? Прожить новую жизнь и испытать то, что не довелось в первый раз?
- Думаю, что нет. Или… хотел бы, но не так. Чтобы сохранить свою личность, свой опыт во время этой второй жизни, а не подводить итоги уже после смерти. Это возможно?
- Да. Я думаю, что у меня есть для тебя такой вариант. Но об этом мы поговорим позже, в другой раз.
- А чем еще можно тут заниматься?
- Наукой. Литературным творчеством. Ремеслом или искусством любого рода.
- Но для чего? Ведь люди никогда не узнают о результатах этого труда?
- Почему же? Всегда есть возможность подсказать что-то живущим на Земле. Правда, - он усмехнулся, - создателем чего-то нового в этом случае будет считаться совсем не тот, кто это сделал в действительности. Тот, кто отдается такому труду, должен заранее примириться с тем, что славы и признания людей он не получит. Его наградой будет только удовлетворение от сделанного, и от того, что он принес пользу человечеству. И, кроме того, разве живущие тут – не люди?
- Да, вот, кстати! Является ли Земля единственной обитаемой планетой во Вселенной? Существуют ли другие расы разумных существ?
- Вы и сами на Земле уже приходите к выводу, что других обладателей разума во Вселенной, кроме вас, больше не существует. Так оно и есть. Я создал людей только на единственной планете.
- Почему?
- Дело в том, что поддержание нескольких различных цивилизаций во Вселенной не так интересно для меня, как совершенствование одной определенной. А если оставить других на произвол судьбы, то, рано или поздно, они войдут в контакт с людьми, не обязательно мирный, и тогда придется все же заняться ими, или же просто уничтожить. Зачем мне это?
- А зачем тебе вообще люди?
- Хороший вопрос. Каким бы сверхъестественным и уникальным существом (если можно меня так назвать) я не был, мой опыт был бы беднее, если бы не было людей. Через Святого духа, живущего в их сердцах, я проживаю столько жизней, сколько людей на Земле.
- Но это значит, что ты фактически был каждым человеком на Земле и прожил с ними все их жизни? Со всеми их радостями и печалями?!
- Да.
- Как же это возможно? Какой мозг и какая память сможет объять такое?
- Я еще раз напомню тебе, что я – не человек. У меня нет мозга в обычном понимании этого слова.
- А тогда зачем тебе верующие?
- Люди, которые верят в меня, для меня более перспективны в смысле своего посмертного существования. Я уже приводил тебе пример человека, душа которого замыкается в себе и деградирует. Рано или поздно такой человек для меня исчезнет и перестанет представлять интерес. То же самое можно сказать, например, о большинстве самоубийц. Душа человека, пришедшего к решению самовольно умереть, довольно часто настолько разрушена уже при жизни, что после смерти она ничем не интересна.
- Любое самоубийство – не прощаемый грех?
- Нет, конечно. Бывают самоубийства от нестерпимых физических мук, например. Хотя я и стараюсь, чтобы никто не доходил до этого состояния – не даю людям страдать выше сил человеческих, но не все одинаково терпеливы. Это тоже свободный выбор каждого. Бывают и самоубийства ради других людей, когда человек, скажем, боится, что не выдержит испытаний, а от этого могут пострадать другие. Конечно, и в таких случаях более доблестно – терпеть и надеяться на лучшее, но самоубийство при этом, разумеется, простительно, и, более того, может быть иногда даже приравнено к самопожертвованию.
- Разреши задать тебе вопрос, который может быть тебе неприятен?
- Спрашивай.
- Ты умер на кресте. Это было очень мучительно?
Лицо его омрачилось.
- Да. Очень. Но разве я единственный, кто претерпел такую казнь? Множество людей умерло так же, как я, и даже гораздо хуже – некоторые мучились несколько дней, а я – всего несколько часов. Хотя мне эти часы не показались приятными и короткими, можешь поверить! Правда, другие претерпели это просто как казнь за свои преступления, я же страдал ради всех людей. И те, другие, не имели уверенности в своем воскресении, как я. Так что мне было все же легче, чем, например, римским рабам или разбойникам. Они зачастую мучились и от угрызений совести, а мне не в чем было себя упрекнуть.
- Разве ты не мог бы, как Бог, облегчить свои страдания?
- Конечно, мог. Но это было бы нечестно по отношению к людям, которые верят в мою искупительную жертву. Поэтому я просто терпел и ждал смерти. Этот опыт был необходим. Ведь пребывание в сердцах других людей, тем более, неверующих, через Святого духа, не дает прочувствовать досконально все, что испытал другой. Особенно, на физическом уровне.
- А ты не мог просто простить людям их грехи? Не жертвуя собой?
- Мог. Но то, что человек получает даром, он почти никогда не ценит. А благодаря моей жертве многие, вот как ты, например, чувствуют себя обязанными мне и приходят к Богу. И число «спасенных», как принято называть их на Земле, становится больше.
- Прости, что я спросил об этом. Тебе, наверное, неприятно вспоминать…
Он улыбнулся, тепло и открыто.
- Нет, отчего же? Я очень рад, что есть люди, которые до сих пор помнят о моей жертве, ценят ее… Это так здорово! - В этот момент он удивительно напоминал мальчишку, который совершил нечто такое, чем можно гордиться перед друзьями.
Мы помолчали. Я думал о том, чем же мне заняться дальше, а Иисус смотрел на меня внимательным и добрым взглядом.
Потом он встал.
- Ну что же, - сказал Иисус, положив руку мне на плечо – рука его была теплой и сильной, обычной рукой человека, - я думаю, что на первый раз достаточно. Ты тут поброди, осмотрись, подумай, что бы хотел выбрать для себя на будущее. Как раздобыть все нужное, ты уже понял. А агрегат, стоящий в углу – для тех случаев, когда ты не сможешь достаточно точно представить предмет, который тебе необходим. Это – нечто вроде поисковой системы. Положи на него руку и сформулируй свое желание вслух или про себя.
- Можно ли мне встречаться с другими людьми? Как найти того, кто мне нужен?
- Пока воздержись искать кого-то конкретного. Как ты сможешь узнать, хочется ли ему встречаться с тобой? Ведь тебе, наверное, не понравилось бы, если бы к тебе тянулся бесконечный поток визитеров, будь ты известным при жизни человеком? Просто походи тут, пообщайся с теми, кто тебе встретится. А дальше видно будет.
- А если мне нужно будет поговорить с тобой? Как тебя найти?
- А вот это – запросто, в любой момент и в любом месте. Тебе достаточно только захотеть…
И он исчез. Не переместился, не растаял в воздухе – просто исчез.
* * *
В раздумье я сидел в кресле возле стола. Итак, я здесь навсегда, если не выберу реинкарнацию. Но мне этого совсем не хотелось по причине, о которой я уже сказал – во второй жизни я не буду помнить о первой, и вспомню все только после смерти. Зачем? Что в жизни я не видел такого, что смогу увидеть и понять при втором рождении? Насколько я мог судить, я прожил только одну жизнь – кроме нее больше ничего не вспоминалось, но эта жизнь была довольно разнообразной. Мне хватило…
Я взглянул за окно – солнце уже перешло за полдень, и вспомнил, что еще ничего не ел, кроме плода дуриана. Завтрак я проспал, обед проговорил… А что будет на ужин?
Положив ладони на стол, я закрыл глаза и представил себе тарелку борща с мясом, какой готовила когда-то мать. Открыл глаза – и увидел «заказанное» блюдо. Снова, уже не зажмуриваясь, «попросил» ломоть белого хлеба и ложку с вилкой – они появились прямо на столе. Немного подумав, разместил все это на большой бумажной салфетке и принялся за еду. Обыденное это занятие помогло восстановить душевное равновесие, изрядно пошатнувшееся после «интервью» с Иисусом. Прикончив тарелку борща и чувствуя, что еще не наелся, создал себе бефстроганов с картошкой, а на десерт – яблоко и грушу. Съев все, я почувствовал, что здесь – хорошо. Пожалуй, я ощущал себя, как дома. Прибрал со стола – по моему желанию то, что было на нем, просто исчезло. И посуду мыть не надо, красота!
Затем я откинулся на спинку кресла и задумался, чем бы еще сейчас заняться? И тут меня осенило. Если все желания исполняются…
Я вспомнил свой компьютер, стоявший у меня на столе, своих друзей по Интернету, загруженные в компьютер книги, из которых я не прочитал при жизни и сотой части. Вот если бы все это у меня здесь было!
И на столе появилось то, что мне представилось – компьютер, лазерный принтер, монитор, сканер… Естественно – колонки, «мышь» и клавиатура. Но куда подключить это оборудование? А может, подключать и не надо? Я нажал кнопку включения питания – и ободок вокруг нее послушно загорелся синей подсветкой и замигал красным – система загружалась! На мониторе появился запрос пароля BIOS – у меня вошло в привычку всегда устанавливать пароль. Мало ли кто может в мое отсутствие подойти к компьютеру? Пароль я, конечно, помнил, но сработает ли он?
Подумалось, а что теперь будет с моим настоящим компьютером, на Земле? Никто не сможет получить к нему доступ, придется сбрасывать BIOS. Но, что мне до этого? Кому надо – справится. Никак не могу привыкнуть, что эта дорога – в один конец. Я ввел пароль, и загрузка послушно пошла дальше.
На экране появилась заставка Windows, затем – рабочий стол и панель быстрого запуска. Именно на ней у меня и было большинство иконок. Я с замиранием сердца смотрел на значок подключения к сети. Будет или нет? Если все работает с неподключенными шнурами питания, то почему бы не появиться и доступу в Интернет?
Увы, сети не было. Ну что же, вполне логично. Если можно войти в Интернет, то как же быть с тем фактом, что я умер? Ладно, не будем спешить. Может быть, найдется какой-то способ…
Я пробежался по дискам – все файлы были на месте, в том числе книги, более полумиллиона томов, фактически все содержимое свободных сетевых библиотек, предусмотрительно скачанное в свое время и аккуратно пополнявшееся до последнего дня. Но искать что-то или читать сейчас совершенно не хотелось. Как же я буду пополнять библиотеку, если захочу? Ладно, это потом, спрошу Иисуса как-нибудь, возможно ли это. А вот пообщаться с кем-то наверняка не получится… Вызов с того света через Интернет? Никогда о таком не слышал. Защемило в груди – я вдруг остро ощутил свое одиночество. Надо пройтись, осмотреться здесь.
Отцепив от пояса ножны с ножом, я оставил их на столе. Не выключая компьютер, встал и вышел на крыльцо. Солнце еще стояло довольно высоко в небе, до вечера было далеко.
Присев на ступеньку, я раздумывал, куда пойти. Вот бы взглянуть на этот сад или лес сверху! И тут у меня появилась дерзкая мысль. Я встал на ноги и представил себе, что отрываюсь от земли. И тотчас ощутил, что земля больше не давит на подошвы – она плавно удалялась… нет, это я поднимался!
Выше, еще выше! Ощущения полета не было, скорее, казалось, что я просто стою на невидимой опоре. Взгляд вниз – до земли уже метров сто! Слегка закружилась голова с непривычки, но, переборов это чувство, я посмотрел вперед. Деревья, только деревья вокруг! А вот блеснула полоска воды – река. Вдали, слева, виднелись горы, совсем не похожие на те, к каким я привык дома. У нас горы в основном голые, скалистые, со снеговыми вершинами, а здесь – сплошь поросшие лесом, как на Кавказе. Нет, у нас тоже есть в горах деревья и кустарники, но их мало и не видно издалека, а эти горы были как будто покрыты мхом. Это, конечно, так выглядят деревья на расстоянии.
До земли уже метров пятьсот, мой домик едва виднеется внизу, среди деревьев. И тут, наконец, я увидел вдалеке строения. Белые, небольшие, как мой дом, и другие, размером побольше, но тоже одноэтажные. Интересно, что там?
Мысленно потянувшись в ту сторону, я почувствовал, что в лицо повеяло ветерком. Земля под ногами поплыла назад. Невольно вспомнился Ариэль Александра Беляева и Друд – Александра Грина... А ну-ка, быстрее! Еще быстрее! Земля поползла заметнее, в ушах засвистел ветер. А если вот так – я представил себя заключенным в невидимую капсулу, и свист ветра стих. Дома впереди быстро приближались, внизу проплыла река, она была довольно широкой, с песчаными плесами и лесистыми, местами обрывистыми берегами. Кое-где на выступах берега сидели люди, и, могу поспорить, рыбачили! Вот один из них резко подсек и выбросил на песок довольно крупную рыбину, блеснувшую на солнце – мое новое зрение позволяло все это видеть. Интересно, это что, просто развлечение? Ведь все необходимое можно получить и так… Я стал снижаться и опустился на дорожку, ведущую к одному из больших домов.
Дорожка была гладкая, усыпанная мелким песком, как на пляже. Ступая по песку, я направился к двери. Никакой надписи, номера или чего-то в этом роде возле двери не было. Я засомневался – а удобно ли навещать обитателей дома без спроса? Может, они заняты? Или вообще не любят посещений? Но надо же узнать, что там такое…
Поднявшись на крылечко, потянул дверь. Она открылась, и я увидел очень большую комнату или зал. За столами сидели люди, одетые, как говорится, кто во что горазд. Некоторые были обнажены по пояс, другие – в свободных одеждах, напоминающих греческие хитоны, третьи – в комбинезонах, наподобие моего. Было и несколько человек в костюмах – брюки, рубашки, пиджаки. Все одежды преимущественно светлых тонов, но были и черные, и цветные. Мужчины и женщины. Люди в основном читали, а может, и смотрели фильмы, хотя никаких звуков не было слышно. Перед большинством стояли экраны, но у некоторых были и настоящие бумажные книги.
Слева от входа за отдельно стоящим столиком сидела молодая девушка, на вид – лет двадцати. Перед ней было нечто вроде ноутбука, и она смотрела на экран. Ну, прямо ресепшн, как в гостинице!
Я подошел к ней, и она взглянула на меня приветливо и вопросительно.
- Э-э-э… Здравствуйте! Я хотел бы узнать, куда я попал? И что они, - я кивнул на зал, - здесь делают?
- Ты, наверное, новенький. Давно у нас?
- Первый день.
- О, тогда понятно. Это – зал для чтения и просмотра фильмов, а также прослушивания музыки.
- Но почему же ничего не слышно?
- У всех – локальный режим. Никто не мешает друг другу.
- А почему они не могут делать это дома?
Она взглянула на меня заинтересованно:
- А что, ты можешь дома получить любую книгу или произведение?
- Думаю, что да. Я уже заполучил свой компьютер, с Земли, а там много всего. И вообще, могу создать все, что угодно, прямо на столе. Разве это не у всех так?
- Ты уже говорил с Иисусом?
- Конечно.
- Где ты живешь?
Я неопределенно махнул рукой:
- Там, за рекой.
- А как ты сюда попал? Пешком?
- Нет, прилетел…
- Хм, у тебя явно высшая категория, и дело тут не в твоих заслугах. По-видимому, Иисус имеет на тебя виды. Получить что угодно дома, конечно, может каждый, но не каждый знает, что ему нужно. А я здесь для того, чтобы помогать в выборе.
- Вы что, тут круглосуточно?
Она засмеялась.
- Давай на «ты», ладно? Так проще. Нет, конечно, мы меняемся, каждый дежурит только по три часа. Или больше, если захочет. Чем ты занимался в жизни?
- Спросите… спроси лучше, чем я не занимался! Работал врачом. Расследовал авиакатастрофы. Потом по технической части – конструирование, электроника, компьютеры, программирование. Был предпринимателем – не понравилось. Потом ремонтировал автомобили. Потом – на пенсии.
- Какой широкий спектр! Понятно, что у Иисуса для тебя имеется какой-то особый план.
- А ты? Давно ты здесь?
- Сбилась со счета, честно говоря. Да и не все ли равно? Я умерла в четырнадцатом веке от чумы, совсем маленькой девочкой, мне не было и десяти лет.
- Так это же было больше шестисот лет назад!
- Да. Я здесь узнала столько нового! И, как видишь, даже понимаю, о чем ты говоришь – а ведь в мое время ничего этого не существовало. Когда я научилась читать, я читала запоем, все подряд – было ужасно интересно! И увлекаюсь этим до сих пор. Но немного скучно ничего не делать, надо приносить пользу. Вот я и помогаю другим.
- Шестьсот лет… И тебе тут не надоело?
- Что ты! Как тут может надоесть? Позже ты сам поймешь. К тому же, думаю, Иисус не даст тебе долго скучать. Ну, что бы ты хотел почитать, посмотреть, послушать?
- Да в общем, ничего. Я просто осматриваюсь тут. Ах да, а войти в Интернет тут нельзя?
- Чего нет, того нет. Интерактивное общение с Землей не предусмотрено. Для этого – специальный отдел и специальное разрешение Иисуса. Кто знает, возможно, он тебе его даст?
- Почему такие строгости? Даже если просто посмотреть?
- Ну, это понятно. Если человек, попав сюда, будет только подсматривать за тем, что делается на Земле, то что же будет? Его одолеет такая тоска…
- Да, ты права, пожалуй. Наверное, я пойду. А как тебя зовут?
- Хельга. Я жила в деревушке возле Бремена.
- А я – Вадим. Ладно, пока, Хельга!
- Пока, Вадим! Заходи, когда захочешь. – И она снова уткнулась в свой ноутбук, продолжив чтение. Впрочем, похоже, это был совсем не ноутбук – на нем не было клавиатуры, а только гладкая подставка на ее месте. Мысленное управление? Возможно.
Я вышел за дверь в глубокой задумчивости и присел на скамеечку у дорожки.
* * *
Итак, тут люди тоже остаются людьми. Очевидно, что они так же общаются, читают… Каково это – провести тут шестьсот лет и не соскучиться? А, впрочем, что я знаю об этом?
Время от времени мимо проходили люди – заходили в читальный зал (так я его назвал про себя) и выходили. Они бросали на меня мимолетные взгляды, но никто не подходил и не заговаривал. Видимо, тут было не принято навязывать свое общество. Все были на вид, как и я, двадцати – двадцати пяти лет, все, как на подбор, стройные и почти все – красивые, но далеко не на одно лицо. Люди, как люди…
Я задал себе вопрос, на каком языке разговаривали мы с Хельгой? Я-то точно говорил по-русски. А на каком языке говорила она? У меня создалось впечатление, что тоже по-русски. Но теперь я не был в этом уверен. Вообще, существует ли здесь такое понятие, как язык?
Я встал и зашагал назад, к реке. Оказалось, что до нее около километра. Выйдя на довольно высокий берег, я увидел внизу человека с удочкой. Он сидел неподвижно и смотрел на поплавок. Спустившись к воде и остановившись метрах в двадцати от сидящего, я стал наблюдать. Вот поплавок вздрогнул, его повело в сторону. Рыболов привстал, и, выждав нужный момент, подсек рыбу резким рывком. Видимо, рыба была не маленькая, потому что он стал осторожно подводить ее к берегу, и вскоре она уже билась на песке. Мужчина подбежал к ней, поднял и аккуратно вытащил крючок из ее верхней губы. Рыбу он положил в ведро с водой (это был сазан килограмма на полтора), и стал надевать на крючок червяка, достав его из жестяной банки, стоящей рядом.
Момент показался мне подходящим, и я подошел поближе. Он обернулся. Это был молодой на вид парень, светловолосый и голубоглазый. Одет он был в рубаху и простые брюки, подвернутые до колен босых ног.
- Гуляешь? Хочешь порыбачить со мной? Сегодня неплохой клев.
- Не возражал бы.
- Садись тут, - он показал мне место метрах в пяти от себя. – Удочку раздобыть можешь?
- Попробую. А что тут ловится?
- Ну, как видишь, сазан. Есть также окунь, судак, жерех, иногда щука, но не на этом месте.
Я присел на траву и «сделал» себе складной спиннинг с нейлоновой леской и тремя крючками, один над другим, а для наживки выбрал искусственных мальков. Размахнувшись, забросил крючки с грузилом далеко в реку. Подождал немного и стал выбирать леску катушкой.
Рыба клюнула почти сразу. Подтянув ее поближе к берегу, я вытащил приличного жереха. Сняв рыбу с крючка, положил ее в пластиковое ведро с водой, которое тут же «сотворил». Забросил еще раз, и снова почти тотчас же клюнул жерех. Натаскав полдюжины рыб, я присел на траву, положив спиннинг рядом. Что дальше делать с рыбой, я не знал. Конечно, можно ее изжарить, разведя костер и сделав себе сковороду. А смысл? Если можно создать сразу готовое рыбное блюдо?
Мой новый знакомый, сидевший на своем месте, мельком поглядывал на меня. Увидев, что я отложил удочку, он подошел и стал ее рассматривать.
- Ого! Таких я не видел. Ты давно здесь?
- Первый день.
- Значит, такие удочки появились в твоем времени?
- Да. Я другими никогда и не пользовался. Это называется спиннинг.
- Из чего она сделана?
- Углепластик. А леска – нейлон.
- У нас таких не было.
- А ты откуда? И, кстати, как тебя зовут?
- Олег, - он протянул мне руку, и я ощутил крепкое пожатие. – Я здесь уже больше семидесяти лет, по вашему времени. Погиб под Сталинградом на войне.
- Вадим, - представился и я. – А кем воевал?
- Пехота. Нам приказали перекрыть дорогу к деревне, не помню уж, как она называлась… Нас было два отделения, а немцев – не меньше роты. Ну, дальше понятно… Но приказ мы выполнили. Потом очнулся здесь.
- И чем занимаешься?
- Как видишь, рыбу ловлю, - он улыбнулся, и, поймав мой вопросительный взгляд, предложил:
- Хочешь, пойдем ко мне. Увидишь…
Я кивнул, и мы, смотав удочки и захватив ведра, направились по тропинке, ведущей в лес. Метров через триста деревья расступились, и показался домик, сложенный из бревен, большая русская изба. Окна с резными наличниками, затейливый конек на крыше.
- Сам сделал, - сказал Олег и по-хозяйски распахнул передо мной дверь.
Мы вошли в сени, поставили ведра с рыбой на лавку, и Олег открыл дверь в комнату.
- Заходи.
В комнате было просторно. В углу стояла кухонная кирпичная печь, над ней висели картинки, похоже, вырезанные из журналов. Стол, стулья с искусной резьбой на спинках, полки, покрытые кружевными салфетками, с горшками, кастрюлями и тарелками на них – все, как в обычной избе. Только окна, прорубленные в стенах, были большие, с застекленными рамами, да под потолком – электрические светильники. На стене, напротив печки, висела средних размеров картина в золоченой рамке – немецкий танк, нависший над зрителем, и поднимающийся ему навстречу из окопа солдат с гранатой в руке. Лица солдата не было видно, но его поза выражала высочайшее напряжение тела и духа.
- Я в такой избе родился и вырос. И сделал, как запомнилось. Ностальгия, однако! – он лукаво усмехнулся. – Ну что, будем рыбку жарить?
- Давай. Где почистить можно?
- Да на столе. Вон на полке ножи, миски.
Мы присели к столу и принялись за дело. Мне за Олегом, конечно, было не угнаться – наверное, сказывалась его большая практика. Пока я разделался с парой рыбин, он почистил и выпотрошил всех остальных. Я воздерживался применять «чудеса» - не знал пока, как к ним тут относятся.
Взяв большую часть улова, Олег ловко нанизал рыб на веревку и направился к двери:
- Повешу коптиться – у меня коптильня за домом.
Вернулся он буквально через несколько минут.
- Что, уже? – удивленно спросил я.
- Ага. Ну, не разжигать же огонь спичками – просто сказал, и все готово. Тем более, гости в доме, - он рассмеялся.
- А зачем же тогда вообще коптить рыбу? Можно сразу готовую попросить…
- Это не так интересно, знаешь ли. Надоедает. Можно ведь вообще не есть, просто пожелать – и все время сыт будешь.
Мне это до сей поры не приходило в голову. А ведь и правда, можно, наверное!
- Что, тоже не интересно?
- Да. Хочется жить, как привык, без фокусов. По возможности, разумеется.
Мы помолчали. Я смотрел на картину.
- Нравится? – спросил Олег.
- Да.
- Это я рисовал.
- Ты что, художник?
- Вообще-то, нет. До войны поступил в художественное, но не окончил, ушел на фронт. А оттуда уже не вернулся. Тут времени много, развлекаюсь вот…
Он внезапно засуетился.
- Ну, давай-ка рыбку жарить, что ли, а то скоро Нина придет.
- Какая… Нина?
- Ну, женка моя, можно сказать…
- Разве тут… можно?
Олег рассмеялся:
- А как же без этого? Мы же люди. Даже волки одни не живут.
Он ловко порезал рыб на куски, обвалял в муке, посолил и выложил на сковородку, в которой уже шипело на печке подсолнечное масло.
Подсев к печке и время от времени переворачивая куски рыбы на сковороде, он сказал мне:
- Почисти пока картошку, вон в ведре, в углу.
Высыпав на стол с пяток крупных картофелин, я «сделал» себе картофелечистку из керамики и взялся за работу.
Почистив картошку и побросав ее в миску с водой, которая, как ни странно, просто текла из крана тут же, в кухне, я осмотрелся, нашел в другом ведре лук, почистил его и порезал, как и картошку, на доске, которая висела на гвоздике.
- Смотрю, ты не новичок готовить-то, - усмехнулся Олег, подбрасывая кружки лука на сковороду. – А то все нынешние не очень горазды, охотнее готовое заказывают. А мне так больше нравится.
- Мне тоже, честно говоря. В жизни чему только не научишься! А может, просто не привык еще на готовом.
- Но у вас же печек уже нет, верно?
- Ну да. Газовые плиты, в основном. Или электрические. Но разница не велика.
Высыпав в сковороду порезанную картошку и прикрыв крышкой, Олег открыл дверь в соседнюю комнату:
- Вот, взгляни, чем занимаюсь на досуге.
Это была настоящая мастерская художника. По углам стояли холсты с начатыми картинами, а посередине, на столике – грубо обтесанная мраморная глыба, в которой, однако, уже просматривались очертания человеческой фигуры. Это был солдат, с гранатой в одной руке и автоматом в другой. Фигура как бы вырастала из камня.
Я прошелся вдоль стен. Уже стемнело, и Олег щелкнул выключателем – вспыхнула яркая люстра под потолком. Большинство картин было на военную тему – взвод, поднимающийся в атаку, истребитель, летящий наперерез трем «мессерам», танки, ползущие по равнине… Но вот на одной картине я увидел совсем молодую девчонку, идущую босиком по росистой траве навстречу восходящему солнцу.
- Это и есть моя Нинка, - сказал Олег, немного смущаясь. – Я, до войны, в нее влюблен был, и она в меня. Но потом, когда я не вернулся, она замуж вышла, конечно, детей нарожала. А вот здесь снова встретились…
Хлопнула дверь, в сенях послышались шаги, и в комнату вошла молодая женщина, очень похожая на девчонку с картины.
- Это Вадим, - представил меня Олег. – На рыбалке познакомились. Ну, пошли ужинать!
- Здравствуй! – улыбнулась мне женщина. Я молча наклонил голову.
Мы уселись за стол, Нина наскоро нарезала салат из помидоров и огурцов с луком и поставила на середину стола сковороду с жареной рыбой.
Олег достал из шкафа початую бутылку водки, разлил в три рюмки грамм по пятьдесят:
- Ну, за знакомство!
- А разве тут это принято? – удивился я.
- Почему нет? Не принято только напиваться. Да здесь и не хочется.
Мы выпили и приступили к рыбе.
- Недавно у нас? – спросила Нина.
- Да, только сегодня поселился…
- Наверное, непривычно пока?
- Не то слово! Никак поверить не могу, что все это правда…
- Я тоже долго не могла поверить. Все казалось – утром проснусь опять старухой… А потом встретила Олега…
- Вы что, специально искали друг друга?
- Да нет, все как будто случайно произошло… Но ведь ты, наверное, уже догадываешься, что случайностей тут не бывает? Так было нужно, я думаю. И ту жизнь, которую мы не прожили там, здесь проживаем… Жалко только, что детей нет и быть не может. Ну, я с детьми там нанянчилась довольно, у меня их пятеро было, а мужиков это не так уж и волнует. – Она рассмеялась.
- И когда же вы тут встретились? Ведь Олег, я так понимаю, не вернулся с войны, а ты детей вырастила, да и внуков, наверное, тоже?
- Знаешь, как ни странно, и он, и я до встречи прожили здесь около месяца. А вместе мы уже лет десять.
- Действительно, странно! Как же получилось, что он пришел сюда в сорок втором, а ты?..
- Я – в девяносто втором.
- Но для каждого из вас прошло всего по одному месяцу?
- Да. Парадоксы времени, как принято тут говорить. Потому и думаю, что встреча наша не случайна…
Она посмотрела на Олега так, что мне не захотелось больше ни о чем спрашивать, да и он ответил ей таким же взглядом…
- А чем вы тут занимаетесь, если не секрет? Кроме рыбалки, это я уже видел…
- Я – по художественной части, в основном, - сказал Олег. – А Нина – с животными возится.
- Да, я овец развожу, видишь ли… Хочу новую породу вывести. Я всю жизнь животных очень любила.
- А где же твои остальные работы? – спросил я Олега. – За десять лет, наверное, ты много чего сделал?
- В галерее. Тут есть галереи, вроде Третьяковки, любой может сходить, посмотреть. А на Земле художники иногда их во сне видят, а потом повторяют. Конечно, не всё им показывают… И не всем.
Мы уже доели рыбу с картошкой и принялись за яблоки, груши и громадные коричнево-синие сливы.
- А ты дурианы не пробовал? – спросил я.
- Пробовал. Понравились. Но дома их держать нельзя – такой запах…
Мы помолчали.
- Ну, я пойду, наверное. Поздно уже. Спасибо за ужин! – я слегка поклонился.
- Пойдем, провожу, - предложил Олег.
- До свидания! – сказала Нина, прибирая со стола.
Мы вышли в темноту и направились к реке. Подойдя к берегу, остановились у воды.
- Хорошо здесь, - сказал Олег. – Совсем как у нас в деревне, даже еще лучше. Я, когда здесь оказался, сначала тосковал сильно. Все Нину вспоминал, ребят из нашей роты. Про то, как война закончилась, уже знал, конечно. Оказывается, много лет прошло, а я и не понял, как. А потом, как ее встретил – словно родился заново! Оказывается, она меня всю жизнь помнила, сразу узнала. Вот часто думаю – так не бывает в жизни, такого счастья… Сам себе завидую! – он рассмеялся.
- Да, даже мне завидно! – рассмеялся я в свою очередь. – А вот у меня не было такой любви. Женат был, и не один раз, дети были… Но не так, как у тебя. Буднично как-то, не интересно…
- Какие твои годы, - пошутил он. – Еще встретишь кого-нибудь… Ну ладно, пойду я, на Нинку взглянуть. Все никак не насмотримся друг на друга. – Он улыбнулся смущенно и счастливо. – Сначала казалось, что пройдет все это, привыкнем. А любовь с годами все сильнее… Даже самому удивительно.
Я протянул ему руку, он крепко ее пожал.
- Спиннинг возьми себе, он в сенях остался. Видел, как я ловил? Научишься.
- Спасибо. Ты заходи, всегда рады будем! – сказал он и зашагал по тропинке к дому.
* * *
Присев на берегу, я смотрел на реку. Вода еле слышно шуршала по песку, изредка всплескивала рыба. Взошла луна, и от другого берега по реке протянулась блестящая дорожка. Я размышлял об этих двоих, встретившихся мне, людях. Надо же! Повстречать тут свою первую любовь, начать жизнь заново… Как здорово! Может, и мне кто-то здесь встретится? Только не из той жизни. Не было там такой любви, о которой можно было бы сожалеть, не случилось. Не каждому, видно, дано…
Потом подумал о картинах Олега. Сколько же таких парней, молодых и талантливых, не вернулось с полей сражений? По чьей вине?
Я родился слишком поздно, не знал той войны, но многое повидал, прочитал, много наслушался старших. Ведь войны могло не быть вообще! Безумные амбиции одного правителя, стремление к власти и преступная самоуверенность другого… А страдает всегда народ, простые люди. Если бы… Как хотелось бы это изменить! Но история не имеет сослагательного наклонения… Или имеет?
Подойдя к воде, подумал, как перебраться через реку. Перелететь? Переплыть? А если… Я вспомнил Иисуса и ступил на воду. Совершенно без усилий удерживаясь на поверхности, зашагал к другому берегу, а потом дальше, по лесу. Пожелал выйти прямо к дому, не заблудившись, и через полчаса уже стоял у дверей. Окна были темные. Я вспомнил, что светильников в комнате не видел, и, открывая дверь, «сделал» потолочный светильник «осьминог», на светодиодах, как было у меня дома, и зажег его.
В комнате ничего не изменилось, компьютер все так же стоял на столе и еле слышно гудел вентиляторами охлаждения. Я еще раз попробовал войти в Интернет, все так же безрезультатно, вздохнул и выключил компьютер, а потом, как был, в комбинезоне, завалился на постель и почти мгновенно уснул, уставший, как собака, от множества новых впечатлений.
* * *
Мне снилось, что я стою возле своего домика и смотрю в небо. Вдруг послышался характерный воющий гул падающего самолета, за деревьями мелькнула тень, и раздался глухой удар. Я бросился бежать в ту сторону и увидел на поляне лежащий разбитый самолет ЯК-3, с красными звездами на фюзеляже. Его носовая часть с винтом зарылась в землю, в кабине сидел пилот, откинув голову на спинку кресла.
Подбежав к самолету, я обнаружил, что в кабине сидит Олег, в летном шлеме, с залитым кровью лицом. У самолета почему-то оказалась Нина. Она стояла на коленях, прижимая руку Олега, свесившуюся из кабины, к своему лицу.
Я почувствовал, как кто-то положил руку мне на плечо, обернулся и увидел своего старого знакомого, командира учебно-тренировочного отряда, бывшего военного летчика Шевцова. Он смотрел на самолет и говорил мне:
- Очень удачно, что ты здесь. Нужно провести расследование.
- Какое расследование, Виталий? Его же немцы сбили! – ответил я.
- Не важно. Необходимо выяснить, не было ли нарушения предполетного режима. Насколько мне известно, он перед полетом выпил водки. Давай, приступай к работе.
- Как же так, я же один, где остальные члены комиссии?
- Ничего, справишься! – и он исчез.
В этот момент над деревьями снова мелькнула тень, и на другой конец полянки почти без пробега приземлился «Мессершмитт» 109-й модели с крестами на крыльях. Из него выбрались почему-то сразу два пилота и направились к нам.
Я шагнул им навстречу:
- Что же вы наделали, сволочи?!
Они приближались с наглыми, самоуверенными ухмылками. Сзади вдруг послышался голос Олега:
- Не трогай их, Вадим, они не виноваты, они выполняли приказ!
Я обернулся. Олег, живой, стоял в кабине «Яка» и смотрел на нас. Я снова повернулся к подходившим немцам и вдруг увидел, что вместо них ко мне идут в летных шлемах два до боли знакомых человека – Сталин и Гитлер. Они шли, почему-то держась за руки, и по-прежнему нагло ухмылялись. У меня в руках вдруг появился пистолет Стечкина.
- А, не виноваты? А кто виноват?! Получайте, гады! – и пистолет задергался у меня в руке, всаживая пулю за пулей в приближающихся людей.
Их фигуры поплыли, как дым, и стали постепенно таять в воздухе. Рядом со мной оказались Олег и Нина.
- Ты хорошо стреляешь, - сказал Олег.
- Тебе не надо было пить водку перед полетом, теперь тебя снимут с летной работы, – ответил я, опуская пистолет, и проснулся.
* * *
В комнате было совсем светло. Я лежал на кровати и заново переживал свой сон, удивляясь, как хорошо его запомнил. Сколько несуразностей! Включая и пистолет Стечкина, появившийся на вооружении уже после войны. Подумалось, что оба эти исторических персонажа, представшие передо мной во сне, не случайно оказались вместе и шли, держась за руки. Трудно даже сказать, на совести которого из них больше человеческих жизней и кто больше виноват в том, что произошла Вторая Мировая война… Сколько жизней она унесла, сколько судеб разбила! А еще до войны, сколько людей уничтожили оба монстра…
Я встал с кровати и, направившись к двери, вышел на крыльцо. Стояло прекрасное летнее утро, дул легкий ветерок, слегка шуршали листья деревьев. Все еще под впечатлением от своего сна, я присел на ступеньку. Все-таки, как хотелось бы изменить историю, чтобы войны не было, чтобы не погибли миллионы людей. Но ведь это невозможно! А если бы даже и было можно, что тогда будет со мной? Мои родители встретились только потому, что произошла война. Отец, родом из Варшавы, случайно оказался перед разделом Польши на советской территории, скитался по лагерям, потом работал на военном заводе до конца войны. А мать была эвакуирована с Украины, чудом оставшись в живых. Случайно они оказались в одном городе, случайно встретились и полюбили друг друга. Если бы не война, я бы никогда не родился.
И как можно было бы предотвратить войну? Уничтожить одного из этих двоих? Или обоих сразу? И когда? Наверняка, это нужно сделать задолго до войны, чтобы они не успели натворить грязных дел до нее. Но… Если убить сильных и жестоких, их место займут сильные из слабых, как предупреждали Стругацкие. Тоже жестокие. Как же поступить на месте Бога? Но ведь у меня есть прекрасная возможность – просто спросить Иисуса!
Я почувствовал чью-то руку на своем плече и обернулся – рядом сидел Иисус.
- Что, трудно быть Богом? – спросил он, саркастически улыбаясь.
- Иисус, я уже спрашивал тебя, зачем ты допускаешь зло?
- И я уже ответил тебе, что оно помогает людям совершенствоваться.
- Но, если в результате человек погибает или губит свою душу, какое же это совершенство?
- У Бога мертвых нет, ты это уже понял на своем опыте. Ты познакомился с Олегом – разве ему стало хуже оттого, что он умер? Он даже свою первую любовь здесь повстречал заново и, кажется, не жалуется…
- Но его душа навек несет на себе отпечаток войны. Ты видел его картины?
- Слабая душа выходит из испытаний искалеченной, а сильная – еще более сильной.
- Но слабая душа в других условиях могла бы тоже стать сильной.
- В чем-то ты прав, разумеется. Что ты предлагаешь?
- Вторая мировая… Ее никак нельзя было отменить?
- Это был выбор людей. Я уже объяснял тебе, что человек получил свободную волю, это его неотъемлемое право.
- Но я – тоже человек, и я бы хотел, чтобы войны не было!
- И не ты один. Вопрос, как это сделать? Что бы ты предложил, если бы мог посоветовать Богу? Как не допустить войны?
- Пока не знаю. Да и не все ли равно? Ведь историю изменить невозможно.
- Для Бога все возможно, но выбор должны сделать люди. – И он исчез.
* * *
Прошел месяц. Я все так же жил в своем доме, вставал рано утром, завтракал и куда-нибудь улетал. Я побывал в разных уголках окружающего мира, видел разных людей. Видел, чем они занимаются. Одни, как Олег, увлекались живописью и скульптурой, другие – техникой, создавая новые устройства и механизмы, третьи – выращивали животных, четвертые – просто путешествовали и любовались природой. Были и те, кто занимался самообразованием, писал книги, вспоминая пережитое. Встретил я даже оружейников, которые разрабатывали новые системы огнестрельного и лучевого оружия. Но их разработки никоим образом не могли пока попасть на Землю, тогда как другие нередко служили подсказками земным ученым, инженерам, художникам и писателям.
Я встретил человека, который был репрессирован в 1938 году за то, что он предвосхитил некоторые пути развития современной мне электроники, и это показалось опасным власть предержащим. Встретил другого, который погиб в те же годы, потому что пытался заниматься селекцией животных, опираясь на генетику. Встречал многих, потерявших в жизни все из-за того, что они верили в Бога и пытались передать эту веру другим, а советская власть мириться с этим не желала. У нее, этой власти, был только один бог – Сталин, а он не терпел конкурентов. Встретил изобретателей, которые еще в тридцатых годах двадцатого века разработали минометы с реактивными снарядами, такими, какие впоследствии были применены в «Катюшах», но по доносу их арестовали и расстреляли, а их изобретение было «приторможено» и принято на вооружение всего за несколько часов до начала войны – 21 июня 1941 года.
Везде, везде чувствовалась эта «железная рука», безжалостно уничтожавшая все, что хоть немного выходило за средний серый уровень.
А те, которые пережили эти черные годы – либо погибли на войне, либо на всю жизнь сохранили о ней страшную память. Нет, конечно, не все вышли из огня с искалеченными душами – были среди них и настоящие люди, были те, кто жертвовал собой ради других, кто даже став калекой физически, продолжал после войны жить полноценной жизнью, подавая окружающим пример мужества. Но когда я сравнивал страшные результаты войны с тем, что могло бы быть, если бы ее не было, счет был явно не в ее пользу.
Несколько раз я заходил к Олегу. Иногда мы с ним и с Ниной сидели по вечерам на берегу реки и вспоминали прошлое. Олег охотно говорил о войне, о фронтовых друзьях. С некоторыми из них, как оказалось, он повстречался тут. Он был даже благодарен войне за то, что после смерти встретил Нину и жил с ней счастливо уже десять лет, занимаясь любимым делом.
Нина высказывалась более скупо и осторожнее оценивала прошлое. Она тоже была счастлива с Олегом, но считала, что это редкая удача, что большинство людей не получили от войны ничего хорошего, а жизни многих были искалечены еще раньше. Она вспоминала страшный голод предвоенных лет, и, хотя их деревню голодомор начала 30-х годов коснулся только слегка, она видела, как людей насильно загоняли в колхозы, отбирая все, что им удалось накопить тяжким трудом, как бездельники и демагоги, ничего полезного не сделавшие в жизни, становились «большими людьми» и полновластно распоряжались чужим имуществом и жизнями.
Чем больше я общался с людьми, жившими в те годы, тем настойчивее билась в голове мысль: если возможно, нужно попытаться изменить то, что, начавшись в 1917-м, имело такие хорошие шансы переломить к лучшему жизнь всего человечества, но сгинуло под давлением человеческой глупости, злобы, карьеризма и лишь вскормило чудовищный бюрократический аппарат.
Я прочитал множество книг, в которых «вожди пролетариата» оценивались совершенно по-разному, полярно – от беспредельного восхищения и восторга до полного очернения и втаптывания в грязь. Были и попытки объективного разбора ошибок и недоработок первых десятилетий советской власти. Ну, а что делалось в последние ее десятилетия, тому я сам был свидетелем и не нуждался в других оценках.
* * *
Как-то раз я возвращался домой из уже знакомого мне читального зала, где с помощью Хельги подобрал еще несколько книг о политических деятелях девятнадцатого и двадцатого веков, в том числе Ленине и Сталине. На Земле я не слишком интересовался историей, хотя тоже много читал на эти темы. Хельга оказалась настоящим мастером поиска литературных источников, которые мне были нужны – казалось, она перечитала и знает все книги, написанные на Земле. Ну, и, конечно, местные поисковые системы были куда совершеннее, чем привычный Google. Сбросив подборку литературы на мобильный носитель, я шагал домой, чтобы почитать книги на своем компьютере.
Кстати, за прошедший месяц я здорово усовершенствовал свое «железо» - теперь это был совершенно другой компьютер, работающий в сотни, а то и в тысячи раз быстрее, на совершенно иных принципах, неизвестных на Земле. Я тоже в них пока не очень-то разбирался, что не мешало ими успешно пользоваться. В этом мне помогли работы местных специалистов, они рады были использовать меня в качестве «бета-тестера» своих разработок, которые рассчитывали когда-нибудь «подкинуть» земным ученым. Только корпус и содержимое накопителей (уже, конечно, не жестких дисков, а квантовой памяти) остались теми же, что и раньше. Сохранил я и привычный интерфейс «винды» - менять его на что-то принципиально новое после стольких лет работы не хотелось.
Подходя к дому (который я тоже перестроил – сделал несколько комнат с отдельными спальней, столовой, рабочим кабинетом, мастерской), я продолжал упорно думать, как можно было бы изменить историю, но мысли мои все время вились только вокруг возможного убийства того или иного деятеля. Я оценивал, как изменится политическая обстановка в этом случае, кто придет им на смену и что это даст стране, всему миру.
Открыв дверь, я включил компьютер, воткнул накопитель в гнездо (ждать, пока загрузится система, теперь было не нужно, да и выключал я его только по привычке) и стал просматривать список загруженных книг.
Случайно оторвавшись от монитора, я вдруг увидел, что справа от меня в кресле сидит Иисус и смотрит на меня с интересом.
- Ну, что? – спросил он. Он уже давно отучил меня здороваться с ним или прощаться, резонно заметив, что он со мной всегда. – Как тебе сегодня нравится этот мир?
- Замечательно! – улыбнулся я.
- Но тебе не дает покоя возможность изменить прошлое Земли, не так ли?
- Ты знаешь, что так. Я хотел бы, чтобы история пошла иным путем, более счастливым для людей и менее кровавым.
- Как говорили у вас, «благими намерениями вымощена дорога в ад», - засмеялся Иисус.
- Ты сам объяснил мне, что ада, как мы его понимали на Земле, общего для всех, не существует.
- Ну да, это просто выражение. – И он вдруг стал серьезным. – А почему ты сосредоточен именно на идее изменить историю, начиная с 1917 года?
- Ну, это довольно очевидно, по-моему. С тех пор на Земле прошло более ста лет, и все точно так же топчется на месте. Социализма и коммунизма не получилось, а согласись, что сама идея была привлекательна!
- Да, если бы не те, кто пытался ее реализовать. Они оставались всего лишь людьми…
- Согласен. Но ведь изменить историю все равно не получится, не так ли?
- Как сказать… Я уже говорил тебе, что Бог может все, но выбирать должны люди.
- Неужели ты думаешь, что люди, будь такая возможность, выбрали бы войну?
- Они ее фактически выбрали. «По плодам их узнаете их», сказано в Библии. Просто выбирали не самые лучшие, а те, кто оказался во главе государства.
- Ну да, им-то самим не пришлось проливать кровь! Но если устранить тех, кто стоял во главе, то кто займет их место? Такие же…
- А почему твои мысли все время вертятся вокруг «устранить»? А, может, наоборот?
- Как это?
- А ты подумай. Возможно, что и придумаешь… Помни, что Бог всемогущ, и ты, через него, можешь тоже стать всемогущим. И еще, ты ведь помнишь «Конец Вечности» Азимова? МНВ – минимальное необходимое воздействие… – И он снова исчез. Как говорится, на самом интересном месте…
Я встал и вышел на крыльцо, думая о последних словах Иисуса. Что можно сделать, чтобы не пришлось убивать Сталина, например? Как можно его «перевоспитать»? Вряд ли это реально. Хороший администратор, организатор, но совершенно никудышный экономист и политик. Грубый, жестокий человек. К тому же одержимый стремлением к власти, манией преследования и совершенно не умеющий и не желающий считаться с другими… Пока был жив Ленин, он служил сдерживающим и направляющим фактором для Сталина и всех остальных… Пока был жив… Вот оно!
Я стал напряженно размышлять. Итак, авторитет Ленина был непререкаем, но он почти никогда не старался давить на окружающих, в отличие от Сталина, он убеждал. Он никогда не пытался устранить своих оппонентов физически, и даже отстранить от дел, он их ценил, невзирая на их убеждения, не всегда совпадавшие с его собственными. Он никогда не стремился к личной власти. Он совершил фатальную ошибку, порекомендовав Сталина на пост генсека (если действительно это сделал он), а когда осознал это, было уже поздно – больной, оторванный от политической жизни, он был бессилен что-либо изменить, и даже не представлял до конца, чем это может кончиться. Его «завещание», в том числе «Письмо к съезду», тоже ничего не изменило – Сталин сосредоточил в своих руках такую власть, что никто не был в силах с ним справиться. Своих возможных соперников он ловко стравливал друг с другом, устранял по одному, в том числе просто убивал – Фрунзе, Орджоникидзе, Киров, Чкалов, Троцкий… Множество других…
А если бы?.. Если бы Ленин не заболел, не отошел от дел? Не умер, наконец? По какому пути пошла бы история страны, всего мира? Несмотря на свою очевидную жесткость, порой даже жестокость, Ленин не был патологически жестоким человеком, как Сталин. Мне вспомнился рассказ Горького, как Ленин по его наводке спас какого-то генерала-химика и даже дал ему возможность работать, и как радовался этому.
Вот решение! Надо дать Ленину еще несколько лет жизни. А почему только лет? Может быть, даже десятилетий? И он сможет не только по-другому выстроить политическую систему страны, не только устранить опасных для общества лиц с политической арены, но и закрепить эти изменения так, чтобы в дальнейшем невозможно было вернуться к старому, свернуть на опасный путь тоталитаризма. Вот оно, то МНВ, которое изменит историю! И это будет решение людей, а не Бога.
Я вернулся к компьютеру и начал просматривать загруженные книги.
* * *
Прошло еще несколько месяцев. Я продолжал встречаться с людьми, жившими в двадцатых-тридцатых годах двадцатого века, продолжал изучать историю этого периода. И все больше приходил к убеждению, что, если продлить жизнь Ленина, если навести его на мысль о необходимости изменить политическую систему, то можно не только спасти множество жизней до войны, но и предотвратить саму мировую бойню. Это все, вместе взятое, может спасти жизнь порядка пятидесяти миллионов человек! Большинство из которых – граждане СССР.
К этому времени, разумеется, я уже получил возможность выходить в земной Интернет и осуществлять поиск нужной информации. Я не мог только там ни с кем общаться, «оставлять следы». А мое пребывание на любых сайтах и ресурсах было анонимным, и его никто на Земле не мог обнаружить. Даже скачиваемые материалы никак не отражались на трафике земных сетей. Как это делалось, я не знал, но в Интернете я был абсолютным «невидимкой». Не было для меня и недоступных ресурсов, включая архивы спецслужб, даже если они не были вообще подключены к Интернету и даже если они велись только не бумаге. Также доступны были любые материалы НИИ, даже самые секретные.
К концу первого года пребывания в этом мире я почувствовал, что готов заняться вопросом изменения истории на практике. Я много раз за это время встречался с Иисусом и излагал свои планы. Он относился к моим идеям вполне благожелательно, не скрывая этого. Он считал, что я правильно выбрал МНВ, и советовал только получше подготовиться, указывал на слабые места моего проекта. Кроме того, он раскрыл секрет, почему обратил внимание именно на меня. Суть была в моем медицинском образовании и опыте, в том, что я смогу в процессе исцеления Ленина глубже проникнуть в секреты его организма и сосредоточить внимание на существенных моментах его состояния.
Он также объяснял мне вопросы управления временем и то, как направить эти процессы к осуществлению поставленной цели.
Однажды я спросил его, каким образом получилось так, что Олег и Нина, которые умерли на Земле с интервалом в пятьдесят лет, встретились тут через месяц.
- А разве ты не помнишь, что написано в послании Петра? «У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет – как один день». Мы уже касались этого вопроса, когда говорили о том, как совместить физический возраст Вселенной с тем, что сказано об этом в Библии.
Как-то раз я навел разговор на то, что будет с человечеством при изменении истории.
- Иисус, допустим, что у меня все получится – мне удастся исцелить Ленина, удастся убедить его поверить мне и изучить предоставленные ему материалы. Если нет – все просто, я лишь верну время назад, и Ленин умрет в положенный ему срок. А если да? Допустим, что он полностью восстановит работоспособность, проживет еще долго и даже сумеет предотвратить мировую войну. Но что при этом будет со всеми людьми, которые должны были родиться и родились позже, зачастую уже после войны? Что будет со мной, например? Я исчезну?
Он расхохотался, сильно смутив меня словами:
- Ну, ты был бы вполне достоин Золотой звезды Героя Советского Союза, если бы участвовал в Великой Отечественной войне! Ты продолжаешь идти избранным путем, даже не зная, выживешь ли, и все же готов принести эту жертву?
- Не скажу, что эта перспектива меня радует, но цена несопоставима жертве – даже если мне суждено исчезнуть в результате Изменения, будет спасено огромное количество людей, миллионы! Разве оно того не стоит?
Иисус продолжил, уже совершенно серьезно:
- И ты, не будучи уверен в сохранении собственной жизни, продолжаешь готовить Изменение истории… Я не зря остановил на тебе свой выбор! Ну, я могу тебя успокоить. Ты же знаешь, что душа бессмертна. Удастся тебе осуществить Изменение, или нет – ты просто вернешься сюда и продолжишь свое существование. Даже твое прошлое останется с тобой, в твоей памяти. Останутся здесь и твои родственники, друзья, которые уже в этом мире. Для них тоже ничего не изменится. В точности, как у Азимова: они уже находятся под защитой Вечности. А вот те люди, которые родятся и умрут на Земле после Изменения… Это будут уже другие люди. Их души как бы раздвоятся – одни будут пребывать здесь, храня в памяти все детали своей жизни, протекшей так, будто никакого Изменения не было, а другие проживут свои жизни на Земле в новых условиях. И количество этих, других, станет больше на миллионы. Если получится…
- Разве ты не знаешь точно? Ведь ты – Бог, и должен знать будущее.
Он саркастически усмехнулся:
- Ты так уверен в том, что Бог должен, а что – нет?
- Ну, так считается… - смутился я.
- Пойми, что не существует одного, общего для всех будущего. Воля, действия даже одного человека могут изменить его. Я, конечно, могу видеть все возможные варианты, и в этом смысле «знаю» будущее. Но вариантов такое бесконечное множество, что это делает знание будущего при условии сохранения свободы воли человека бессмысленным. Или, по крайней мере, малоинформативным. К счастью, реальность обладает свойством «упругости», это тоже предугадали писатели-фантасты – через некоторое время, иногда достаточно длительное, измененная история возвращается к «естественному» состоянию. Поэтому, убив бабочку или муравья в каменном веке, ты ничего не изменишь. Но значительные Изменения могут затронуть всю последующую историю, и именно такое Изменение ты замышляешь.
- С твоего одобрения!
- Да. Но все зависит от того, что в реальности получится у тебя… Смешно, правда? Бог вынужден полагаться на способности человека. Впрочем, как и всегда в этом мире, с момента его сотворения…
* * *
Я тренировался «видеть» человеческий организм и исцелять его. Я выбрал для этого Великую Отечественную войну – она предоставляла все возможности. Скученность в госпиталях, масса тяжело раненых… Одна медсестра на много десятков, если не сотен, пациентов.
Я выбирал место и время, обычно ночное, появлялся в палате невидимым и неслышимым, устанавливал «стену времени» вокруг нужной койки и зажигал над ней мощный светильник. После чего мог без помех обследовать выбранного человека, вносить изменения в его состояние и в структуру его организма, затем снова обследовать и даже беседовать с ним. И мне все удавалось – удалять пули и осколки, сращивать нервы и спинной мозг, восстанавливать дефекты головного мозга. Никто не обращал внимания на то, что происходило, потому что в обычном времени все это просто не существовало. Чтобы не повлиять на историю, мне, после исцеления, приходилось возвращать время назад, в миг перед моим появлением. Это было очень больно – видеть, как человек, которого я исцелил, снова превращается в полутруп, обреченный умереть через несколько дней или даже часов. Конечно, он ничего не запоминал, так как для него это время тоже обращалось в ничто. И меня поддерживало лишь сознание, что, если у меня все получится, человек этот вообще не будет ранен, не умрет, потому что история изменится. Если же не получится, то он рано или поздно попадет в иной, посмертный мир, в котором пребывал я сам. А там уж все будет зависеть только от него самого.
Особенно тяжело было, когда я исцелил одного совсем молодого парня. Его нога была раздроблена пулей, но он был очень слаб, и ампутацию отложили до завтра. Я восстановил ему ногу и слегка исправил общее состояние. Как он радовался! Как верил, что возвратится после войны домой, к невесте, которая его непременно дождется… И я не выдержал. Я оставил все, как есть, погрузил его в сон и убрал стену времени. Не знаю, что подумали врачи на следующий день, когда собирались приступить к операции. Надеюсь, что его не объявили симулянтом – я специально оставил ему на ноге глубокие шрамы. Возможно, они решили, что произошла какая-то ошибка. А его рассказам о незнакомом докторе, который его вылечил ночью, вряд ли кто поверил. Раненым часто снятся странные сны…
Это был последний опыт – я почувствовал, что больше не могу так жестоко обманывать надежды людей, которые на короткий срок становились здоровыми, чтобы потом вернуться в прежнее состояние и все забыть. Объективно для них ничего не менялось, но я-то все помнил… И просто больше не мог этого выдержать…
* * *
Изучив последние дни жизни Ленина, я выбрал время и место вмешательства в прошлое. Я появлюсь в комнате, где он лежит, в последний момент – в ночь с 20-го на 21-е января 1924-го года.
Почему именно в это время? Я долго раздумывал, прежде чем это решить. Если вмешаться раньше, например, в 1920-м году, когда болезнь еще почти не проявилась, то все просто пойдет своим чередом, покатится, как было. Да, Ленин, если удастся исцеление, проживет дольше. Но ни он, ни окружающие не воспримут это как что-то чрезвычайное. Мне будет крайне трудно убедить, прежде всего, его самого, что имело место вмешательство свыше. А это необходимо, чтобы «закрепить» Изменение.
К намеченному сроку Ленин уже полностью осознал свою ошибку в отношении Сталина, уже пытался ее исправить, но у него не осталось ни времени, ни сил. Он сам прекрасно понимал, что его срок истекает. Он уже почти не мог говорить, хотя все понимал.
С другой стороны – окружающие его люди. Они, и врачи в том числе, ясно видели, что выздоровление невозможно. Все остальные «вожди» также давно «списали» Ленина со всех счетов, называли его «стариком» (хотя это и была его старая партийная кличка) и даже обсуждали в ЦК вопрос организации его похорон в случае такого исхода. И вот, после всего этого, какой фурор произведет его появление! Живого, полного сил, энергии и планов! Уж тут никто не сможет противостоять.
Итак, момент выбран. Но непременное условие – в комнате не должно быть никого постороннего. Обычно ночью в комнате Ленина кто-то был. Часто – его жена, но ведь в течение ночи может она отлучиться, хотя бы ненадолго? Будем надеяться, что это произойдет. И лучше занять свой пост заранее, еще с вечера. Конечно, я сделаю так, что меня никто не увидит…
С собой мне брать ничего не нужно, я смогу создать все, что угодно, прямо на месте. А вот продумать, что я скажу, как попытаюсь его убедить в реальности происходящего, конечно, следует, хотя бы в общих чертах. Продумывать все в деталях – бессмысленно, потому что я не могу предвидеть его реакцию на исцеление и на меня лично. Положусь на логику и прагматизм его ума. Все же, это необычный человек, необычный во всех отношениях. Вполне можно назвать его гениальным, а гениальность непредсказуема…
* * *
Когда я был вполне готов начать действовать, снова появился Иисус.
- Я вижу, ты уже готов? – спросил он.
- В общем, да.
- Как ты относишься к гипотезе о наследственном характере болезни Ленина, о том, что это вызвано мутацией NT5E?
- Я по возможности изучил этот вопрос.
- Я знаю. Поэтому и спросил.
- Это всего лишь гипотеза, правда, довольно аргументированная. Ссылаются на аналогичную причину смерти его отца. А ты не можешь прояснить ситуацию?
- Не могу. Все та же пресловутая свобода воли! – он усмехнулся. – Если я дам тебе определенный ответ, получится, что твое решение не будет собственным. Поэтому советую лишь уделить внимание всем возможностям. Помни, что твое время совершенно не ограничено. Увеличение срока работы может принести лишь психологические проблемы с пациентом, и не более того. Но вам с ним вместе совершенно не обязательно находиться все время «под домашним арестом». Ты вполне можешь устроить ему «выезд на природу», в том числе, сюда, на любой срок. И в другую эпоху тоже. Правда, не увлекайся слишком сильно. Если он воочию увидит будущее, он может не захотеть менять его. Лучше ограничиться видеоматериалами. И только в крайнем случае, если что-то пойдет не так… Ну, это ты сам решишь.
- Я полагаю, что тогда это – не проблема. И у меня даже будет время исследовать его генетический материал.
- Да, наверное. Если только он сразу не откажется участвовать в проекте.
- Разве такое возможно?
- С человеком и его свободной волей все возможно.
- Ладно, я подумаю и об этом. Но, однако, я нахожусь в куда худшем положении, чем техник Харлан, герой Азимова… Там Изменения хотя бы заранее просчитывались.
- И результаты не всегда были однозначны. Кроме того, Азимов недооценивает сложность подобных расчетов. Вычислительная техника, позволяющая рассчитать Изменение с высокой вероятностью, должна быть по крайней мере не проще рассчитываемого объекта, а сложнее. То есть, такая вычислительная машина – это вся Вселенная, если не больше!
- Да, согласен. Однако, есть ведь ты…
- Я уже говорил, что вижу варианты возможного будущего, но их слишком много. И, не отменяя свободы воли, невозможно точно предвидеть результат.
- Ладно, я понял. Буду готов ко всему, в том числе и к неудаче…
* * *
Я наметил начало операции на следующий вечер. Днем постарался выспаться. Конечно, я могу просто «захотеть не хотеть спать», это я уже проделывал раньше. Но все же следует, на мой взгляд, идти естественным путем. Поэтому я счел за лучшее «захотеть уснуть до вечера». К тому же это предпочтительнее, чем сидеть и переживать заранее, прокручивая в голове варианты…
Выбирая одежду, я остановился на своем комбинезоне и рубашке. Дело в том, что там, куда я отправляюсь, белый халат еще далеко не стал непременным атрибутом врача. Врачи являлись к постели больного в чем угодно, чаще всего – в обычном костюме. И лишь процедуры или операции проводили в халатах. Но быть одетым, как все врачи, пользующие больного – тоже не то, это сразу ставит меня в один ряд с теми, кто не смог помочь. На ноги я надел кроссовки – появиться босиком будет «не камильфо».
Наконец, я сел в кресло и постарался успокоиться. Было около восьми вечера, я хотел явиться в прошлое примерно в это же время суток.
Ну, пора! Поехали…
Я появился в углу относительно небольшой комнаты, разумеется, невидимкой. Два окна, стол, два кресла, стулья. И, конечно, кровать, на которой лежит он. Я не мог не посмотреть туда сразу же. Он лежал с закрытыми глазами, и, похоже, спал. Лицо, совершенно такое же, как на портретах и фотографиях, но заметно более изможденное. Или, может быть, так просто кажется, потому что на щеках небольшая щетина? Волосы на висках, похоже, тоже давно не подстригали, как и усы. Прикрыт легким одеялом. В комнате тепло, но не жарко.
В кресле возле кровати сидит женщина. Волосы стянуты в узел на затылке. Даже видя ее со спины, я понял, что это – Крупская. Не повезло! Придется ждать…
И в этот момент, как бы откликаясь на мое тайное желание, из другой комнаты послышался шум отодвигаемой мебели, и кто-то позвал:
- Надя, можно тебя на минуточку! – женский негромкий голос.
Она вскочила и бросилась к двери. Дверь открылась и захлопнулась тотчас же, почти бесшумно, но я успел услышать:
- Тише, Маша, ради бога! Кажется, Володя уснул…
Не теряя ни секунды, я тотчас поставил «стену времени». Ф-фу! Получилось… Теперь у меня времени сколько угодно. Тут, внутри комнаты, оно течет субъективно как обычно, но вовне – время остановилось. Можно приступать к «лечению».
Я потихоньку вышел из угла и остановился у кровати, всматриваясь в лицо лежащего на ней человека. Обычное лицо, слегка заострившиеся черты, обычный человек… Но при мысли о том, кто он такой, и что ему оставалось жить меньше суток, меня пробрала дрожь. Я решил не волновать его лишний раз, и, как делал в госпиталях, углубил его сон.
Теперь можно не торопиться.
Я подвинул к кровати кресло и зажег под потолком мощный светильник. Вообще-то свет и не нужен, но так как-то увереннее себя чувствуешь. Вгляделся в лежащего человека и сосредоточился на нем. Привычно уже взгляд проник внутрь, сквозь кожу, мышцы, кости…
Начнем отсюда. Ключица, левая сонная артерия. Рядом пуля, она развернута немного боком. Ну, это мы проходили. Чуть сосредоточился – и пуля исчезла. Отлично! Идем дальше. Артерия ужасно заужена, просвета совсем не видно, полная облитерация. Восстановить! Готово. Идем выше. Все сосуды мозга облитерированы ничуть не менее. Ну, тут бесполезно делать что-то по отдельности. А мозг? Левая височная доля – как бы высохла и съежилась, теменная, вокруг центральной извилины – тоже. Ну да, тут центры речи и движения. Он же почти не говорит, и правая сторона парализована… Давайте все сразу! Восстановить всю погибшую мозговую ткань, в пределах всего мозга! Особое внимание – на нижнюю поверхность мозга, гипоталамус, гипофиз, продолговатый мозг. Восстановить кровеносные сосуды. Мозговые оболочки. Мозжечок. Есть! Оптимально восстановить все функции. Особое внимание – лобным долям и памяти. Готово.
Теперь – остальной организм.
Сердце. Небольшой атеросклероз коронарных сосудов. Восстановить! Проводящая система сердца, синусовый узел, пучок Гиса – без замечаний. Клапаны, эндокард – норма. Легкие. Отлично, он никогда не курил. Желудочно – кишечный тракт. Вполне удовлетворительно, небольшая атония кишечника вследствие малоподвижного образа жизни. Восстановить. Печень, почки – отлично, он никогда не пил. Поджелудочная железа. Островки Ленгерганса на месте, признаков дистрофии нет, диабет не угрожает. Зубы. Несколько пломб, эмаль кое-где изношена. Несколько зубов отсутствует. Восстановить. Мышцы тела. Легкая дистрофия, особенно выраженная справа. Ну да, любой бы имел такие изменения, ведя подобный образ жизни, почти без движения! Восстановить. Вены, артерии конечностей. Неплохо, легкие признаки атеросклероза. Восстановить. Аорта. Слегка уплотнена, атеросклероз. Восстановить. Мочеполовая система. Начальная стадия аденомы простаты. Восстановить. Кости и связочный аппарат. Признаки начальной стадии остеопороза и дистрофии суставов, особенно справа. Понятно – снижение нагрузки и отсутствие правильной иннервации. Восстановить. Позвоночник. Остеохондроз почти не выражен. Но все равно – восстановить. Нервная система. Все в норме, небольшая дистрофия нервных стволов правой стороны тела – восстановить! Глаза. Начальные дистрофические изменения глазного дна, небольшая пресбиопия. Восстановить. Спинной мозг. Признаков дистрофии нет, сосуды в норме.
Ну, кажется, все! Я откинулся на спинку стула, еще раз придирчиво просматривая все органы и системы и отирая пот со лба. Устал, как будто дрова рубил! Еще бы, мне ни разу не приходилось выполнять столь глобальной «реставрации» всего организма. Теперь, если ничего не случится, это тело и этот мозг будут служить безупречно еще много десятков лет. Что же касается генной мутации… Ну, с этим еще будет время разобраться.
С полчаса я просто сидел в кресле и отдыхал. А затем наклонился над спящим человеком и слегка потряс его за плечо:
- Проснитесь, Владимир Ильич!
Он открыл газа и посмотрел на меня. Взгляд был вполне осмысленным.
- Кто вы? Я вас не знаю.
И тут он осознал, что может говорить, и замер. Глаза стали круглыми и очень большими.
- Не волнуйтесь, Владимир Ильич! Все будет хорошо.
- Что… что произошло? – он слегка картавил. И это восстановилось!
- Ничего особенного, - ответил я, улыбаясь. – Просто я вас немножко подремонтировал.
- Вы врач?
- И врач тоже. Как вы себя чувствуете?
Он подвигал правой ногой, поднял руку.
- Замечательно! Они снова слушаются! – приподнявшись на кровати, сел и свесил ноги на пол. Он был в белой нижней рубашке с длинными рукавами, легких кальсонах и серых носках. Отбросив резким движением одеяло, он осторожно встал на ноги. Покачнувшись, ухватился за спинку стула.
Я поспешно поддержал его за локоть. Он был небольшого роста, ниже меня почти на голову.
- Как… как это удалось?
- А вот это в двух словах не расскажешь. Успокойтесь, Владимир Ильич, и присаживайтесь, - я подвинул к нему второе кресло.
- Но надо же сказать Наде! Надюша! – громко закричал он, поспешно направляясь к двери. – Надюша! Я здоров! Я вылечился!
Не доходя до двери несколько десятков сантиметров, он наткнулся на стену времени, и она мягко притормозила его. На его лице проступило глубокое изумление, он протянул руки вперед и стал ощупывать пустое пространство, напоминающее резину или поролон. Повернувшись ко мне, он дрогнувшим голосом спросил:
- Что это?
- Стена времени, Владимир Ильич.
- Я что же, арестован?
- Ни в коем случае! Это входит в систему лечения, - улыбаясь, ответил я. – Присядьте, нам необходимо поговорить. Я вам сейчас все расскажу.
- Но это нечестно! Выпустите меня! Надя будет волноваться!
- Не будет, Владимир Ильич, не беспокойтесь. Время сейчас идет только для нас с вами, для остальных оно стоит. Даже если мы проговорим тут месяц, для всей остальной вселенной это уложится в ничтожную долю секунды.
- Как это возможно? И кто вы такой? – он посмотрел на меня вопросительно и требовательно.
- Да присядьте же, наконец, и успокойтесь. Поверьте мне, все будет хорошо.
Он, все так же внимательно глядя на меня, опустился в кресло напротив, с видимым удовольствием закинув ногу на ногу.
- Ну что же, молодой человек, я вас слушаю.
- Прошу прощения, Владимир Ильич, но сначала позвольте задать вам несколько вопросов. Вы помните, какое сегодня число?
- Разумеется. Утром было двадцатое января 1924-го года. Но к чему этот вопрос?
- Проще всего сказать, что, как вы знаете, у вас было тяжелое поражение головного мозга, которое мне удалось излечить. Но я хочу убедиться, что вы все помните.
- Ну, конечно же, помню! Четыре дня назад открылась 13-я партконференция. Только сегодня Надежда Константиновна читала мне выступление крестьянки Борисовой, оно мне очень понравилось. Надо же, простые люди, крестьяне, так активно участвуют в партийной жизни!
- Великолепно, Владимир Ильич! Вы действительно помните.
- Ну, а теперь все же отвечайте, кто вы такой, и что со мной проделали?
- Начнем со второго вопроса. Мне удалось полностью восстановить всю структуру вашего организма, включая головной мозг.
- Действительно, я чувствую себя великолепно! Даже в Швейцарии, когда мы гуляли с Надей по горам, я не чувствовал себя так хорошо. А уж последние два года… Да что говорить! Конечно, я очень благодарен, но как вам это удалось, молодой человек? И как вас зовут?
- Вадим. Прошу прощения, что не представился сразу. Но я не очень молодой человек. Мне уже, считая и последний год, почти 80 лет.
Он посмотрел на меня с большим интересом:
- Как это может быть?
- Там, где я сейчас живу, возраст не имеет значения. Там можно жить вечно.
- И где же это? – он недоверчиво прищурился. – Вы что же, с другой планеты?
- Нет, с этой же самой. С Земли. Но из другого времени.
- Но это же невозможно! Путешествия во времени опровергают второе начало термодинамики!
- Великолепно, Владимир Ильич! Вы знаете и помните даже такие вещи, которые совершенно незачем знать политическому деятелю!
- Ну, разумеется, помню. Как же можно забыть основы физики?
- Тогда я задам, извините, один вопрос: как возникла Вселенная? Не Земля, не Солнечная система, а именно вся Вселенная?
Он посмотрел на меня оценивающе, с лукавым прищуром:
- Ну, вы и спросили, Вадим! Кстати, как вас по отчеству? А то неудобно, право, так называть человека старше себя… Хотя выглядите вы… Ну, вы понимаете…
Я внутренне возликовал. Он мне верит! Хоть в чем-то. Это успех!
- Понимаю, Владимир Ильич. Но отчества не надо, там, где я живу, это не принято.
- Но принято у нас. Пожалуйста!
- Если вам так угодно… Вадим Васильевич.
- Так вот, уважаемый Вадим Васильевич, ответа на вопрос о происхождении Вселенной, так же как о ее точном возрасте и размерах, современная наука не знает.
- Это современная вам наука, Владимир Ильич!
- А ваша, что же, уже дошла до этого?
- Да.
- Готов поверить, судя по результатам вашего визита, - он вытянул перед собой правую руку и несколько раз сжал и разжал кулак. – Так откуда же вы, все-таки, из какого времени?
- Если можно, я ответил бы на ваш вопрос чуть позже. Скажите, вы не голодны?
- Сейчас, когда вы спросили… Должен признаться, что чертовски проголодался!
- Тогда, может быть, вначале поужинаем?
- Если вы можете убрать эту ваше стену, я позову Надежду Константиновну, и она нам что-нибудь соберет на ужин.
- К сожалению, пока не могу. Но ужин я беру на себя. Присаживайтесь! – и я, поднявшись на ноги, придвинул к столу два стула.
Он ответил удивленным взглядом, но возражать не стал. Когда мы оказались за столом, он вопросительно посмотрел на меня.
- Итак, Владимир Ильич, что вы предпочитаете? Или что бы желали поесть?
- Я, знаете, привык по-простому. Поэтому, чем угостите, то и буду есть. Только не представляю, как вы это устроите.
- Тогда разрешите предложить вам блюда национальной кухни того государства, где я родился и жил.
- И что же это за государство?
- Казахстан.
- Не знаю такого…
- Естественно. Оно появилось в составе СССР, как самостоятельное, гораздо позже. Вы знали его под названием Киргизской республики.
- Ах, вот оно что! Конечно, такое знаю. Так это его позже назвали Казахстаном?
- Можно и так сказать. Просто в Средней Азии образовалось несколько республик, и самая большая из них – Казахстан.
- Ну что же, готов отведать, чем там кормят в ваше время!
Я постелил на стол две большие бумажные салфетки и уставил их блюдами с пловом, мантами, баурсаками. Бешбармак и казы делать не стал – не каждому они придутся по вкусу.
Ленин, широко раскрыв глаза, наблюдал за появлением блюд на столе. А когда перед нами появилось по тарелке, вилке, ложке и ножу, к которым я добавил еще корзиночку с нарезанным белым хлебом и несколько овощных салатов, он даже невольно отодвинулся и покачал головой.
- Да… Никогда такого не видел… Вы что же, фокусник?
Я засмеялся.
- Ну же, Владимир Ильич, давайте ужинать. Правда, извиняюсь, тут не все блюда, которые считаются в Казахстане национальными, но, надеюсь, эти придутся вам по вкусу. Да и хлеб, в общем, можно заменить баурсаками, но вы привыкли, наверное, к хлебу. Что предпочитаете пить?
- Вы, Вадим Васильевич, наверное, знаете, что я обычно не пью. Можно было бы пива, но с вами надо держать ухо востро! Поэтому предпочту что-нибудь послабее. Тем более, что последние два года… Условия были не слишком располагающие…
- Ну, тогда разрешите на мой вкус. – И на столе появилось несколько упаковок с различными соками и пара пластиковых бутылок пепси-колы. Заодно я добавил стаканы, солонку, перечницу и вазочку с горчицей.
- Да… Даже не знаю, что и сказать… Как в ресторане. - И, по прежнему качая головой, он стал накладывать себе на тарелку плов.
Плотно поужинав, причем Владимиру Ильичу все понравилось, мы пересели в кресла. Вставая из-за стола, я его прибрал, чем вызвал еще один удивленный взгляд Ленина.
- Ну что же, теперь, Владимир Ильич, продолжим разговор, если вы не устали.
- Не устал, Вадим Васильевич, свеж и бодр, как никогда! Видите ли, за последние годы я, полагаю, наотдыхался на всю жизнь. Но мне, знаете, хотелось бы лучше заняться просмотром материалов Конференции, ведь я, надеюсь, еще смогу там выступить?
- Я уже сказал, Владимир Ильич, что, даже если мы проведем за разговорами целый месяц, вы вернетесь в ту же секунду, из которой исчезли. А сейчас нам куда важнее поговорить.
- Ну, возможно, что так. Вам, действительно, есть, что мне рассказать. Не думаю, что вы меня поставили на ноги, чтобы показывать мне фокусы. Да и мне чрезвычайно любопытно, что же там произошло, в будущем? Итак, я возвращаюсь к своему вопросу: кто вы, и из какого времени прибыли? И зачем? Не для того же, чтобы угостить меня ужином?
- Значит, вы мне верите, что я из будущего?
- Приходится, знаете ли. Вы мне такое показали!
- Ну, хорошо. Тогда приготовьтесь услышать еще кое-что. Я умер в 2027 году, на 79-м году жизни.
- Как так? Вы же живы! И, кстати, совершенно не похожи на старика!
- Да вот так, Владимир Ильич. Скажите откровенно, верите ли вы в Бога?
Он скривился, как будто хлебнул кислого.
- М-м-м… Вынужден сознаться, что не верю. Все в этом мире, полагаю, имеет естественнонаучное объяснение.
Я кивнул:
- Да, когда-то и я так считал. Но ошибался.
- Вы что же, хотите сказать, что Бог существует? И сотворил Вселенную из ничего? Какая чушь… - он внезапно замолчал, глядя мне в лицо с напряженным вниманием, слегка прищурившись, а я сидел и лишь улыбался в ответ.
- И что же, вы еще хотите сказать, что Он вас прислал исцелить меня? Иначе, как понимать ваши слова, что вы умерли?
- Да, Владимир Ильич, вы умный человек, и вы это только что доказали. Именно так и есть. Ваш вывод совершенно точен. Я не зря надеялся на вашу логику.
- Допустим даже, что так. Но зачем это Ему? Да ну, чушь собачья, какой Бог? Это невозможно!
- Более невозможно даже, чем путешествие во времени? Чем нарушение второго начала термодинамики?
- Н-да, тут вы меня уели, пожалуй. Если я поверил вам в одном, столь невероятном, придется задуматься и над другим…
- Так вот, давайте, чтобы ускорить ваши раздумья, я вам кое-что покажу…
- Покажите, сделайте милость! – и он с хитрецой взглянул на меня.
Я достал из воздуха и протянул ему газету «Правда» от 24 Января 1924 года. Ленин жадно схватил ее и буквально впился глазами. Я знал, что он там увидит. На первой странице – в половину ее, его собственный портрет в рамке из текста траурного обращения к народу, начинавшегося словами:
«Товарищ.
Умер Ленин. Мы уже никогда не увидим этого громадного лба, этой чудесной головы, из которой во все стороны излучалась революционная энергия, этих живых, пронизывающих, внимательных глаз, этих твердых, властных рук, всей этой крепкой, литой фигуры, которая стояла на рубеже двух эпох в развитии человечества. Точно разрушилась центральная станция пролетарского ума, воли, чувства, которые невидимыми токами переливались по миллионам проводов во все концы нашей планеты, где бьются сердца рабочих, где куется сознание великого класса, где точится оружие его освободительной борьбы.»
И так далее, на несколько полос газетного текста.
Прочитав первую страницу, он поднял от газеты заметно побледневшее лицо.
- Вот, значит, как… Я так и думал, что мне немного осталось…
Он снова заглянул в газету и спросил:
- А когда же точно?
- Завтра, в 6 часов 50 минут вечера.
- Вот как… - бледность постепенно сходила с его лица. – Значит, вы вытащили меня в последний день… И для чего же, позвольте спросить?
- А вот об этом, Владимир Ильич, в двух словах не расскажешь. Придется вам подождать еще немного с возвращением в нормальную жизнь и с докладом на партконференции. Если он вообще состоится…
Не отвечая мне, он глубоко задумался. И прошло еще несколько минут, в течение которых он смотрел отсутствующим взглядом на газету, которую продолжал сжимать в руках. Потом поднял глаза на меня и внезапно спросил:
- Вы хотите изменить историю? Но зачем? В чем причина?
Я был потрясен. Только гениальный ум, без преувеличения, мог сделать такой вывод, обобщив происшествия этого вечера и опередив мой рассказ. Собравшись с духом, я ответил:
- Да, Владимир Ильич. Мы хотим изменить историю.
- А если я не соглашусь играть в вашу игру, вы вернете меня назад, в ту секунду и в то состояние, в котором я был до вашего появления? И я умру завтра вечером?
- Да, Владимир Ильич. Но вы согласитесь!
* * *
Мы с Лениным сидели на берегу ручья, который протекал за моим домиком, возле столика, который я создал, как и пару плетеных легких стульев, и он дотошно меня допрашивал:
- Значит, вы надеетесь, что, если я проживу подольше, мне удастся так сорганизовать товарищей, чтобы история нашего государства пошла иным, более выгодным для вас путем? И в чем же эта выгода?
Накануне мы с ним покинули комнату в Горках, оставив стену времени на прежнем месте, а значит, и остановленное время на Земле 1924-го года. Остановленное для всех, но не для нас, пока мы не вернемся и я не уберу стену. Не спрашивайте, как это возможно, я и сам не понимаю, поэтому не смогу ответить.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ