Как это было

Глава I. Синие эмалевые часы

ЧТО-ТО НЕ ДАВАЛО Питеру Оуэну заснуть. Либо прибрежный шторм за окном спальни отвлекал его, либо выбор того, что почитать на ночь, оказался не очень мудрым. Книга, которую Оуэн притащил в постель, могла похвастать дурацким названием «Новые распрямляющиеся гастроподы из середины девонского периода» и обещала быть хорошей заменой весьма захватывающему томику «Простые ациклические и моноциклические терпены».

Питер Оуэн вздохнул и перевернул страницу. Когда в дверь постучали, он резко распрямился, как гастропод.

— Войдите, — отозвался он и, с некоторой тревогой подняв голову, увидел низенького, пухлого, седоволосого старика, добравшегося до спальни Питера по его приглашению.

— Почему бы не взять пива, подумал я, — объявил старый джентльмен, держа пенящийся стакан. — Затем я подумал о молодом человеке, собиравшемся спать... Ты правильно догадался, Питер. Пиво.

С налетом ликования, доктор Зигмунд Краффт позволил себе улыбнуться помятым, невозмутимым месивом морщин, которое он называл лицом. Оуэн, перейдя от тяжелой жизни гастроподов к своим, немного более насущным проблемам, взял пиво, едва заметно моргнув. А потом вспомнил, что доктор Краффт все-таки гость в этом доме, который, правда, принадлежал не Питеру. Он собрался подняться с кровати.

— Почему вы не позвонили, доктор? — спросил он. — Я бы достал вам пива. Это то, для чего я здесь, после того, как слуги уходят спать. Не то, чтобы я возражал. Хочу сказать... — он слегка запутался.

Краффт пришел на помощь.

— Никаких проблем, Питер. Я подумал о следующем вторнике. Вечером следующего вторника я буду сидеть в своем уютном кабинете в Коннектикуте, в тишине и спокойствии, с кружкой пива. Так что я подумал: Зигмунд, — да, ты правильно догадался, — подумал, что возьму пива прямо сейчас и представлю, что уже следующий вторник.

С нижнего этажа донесся звук удара, топот и громкий крик. Оуэн и доктор Краффт обменялись многозначительными взглядами. Старик слегка пожал плечами. Крик стал еще громче, через стены здания и шум бури можно было услышать сердитые возгласы.

— Ломайся, разнеси тебя гром! — вопил голос внизу. — Ломайся!

Донесся быстрый топот.

— Записи Шостаковича, — заметил доктор Краффт. — Их, видишь ли, не сломать. Не вырубить топором... Может, ножовкой... хотя, все равно нет. Лучше держись подальше, пока он не успокоится.

Я подумал о следующем вторнике и забыл обо всем плохом, что связано с твоим дядей, парень. Мне жаль, что мы не сошлись во мнениях, но как я мог сказать, что пространственно-временной континуум не циклический, когда я знаю, что не этак?

— Ломайся! Ломайся! — кричал снизу голос, а возобновленный топот заставил стены немного дрожать, видимо, всемирно известный писатель С. Эдмунд Штамм, критик и драматург всем своим весом обрушился на оскорбившие его записи. — Ломайся! — крикнул он по-теннисоновски, но послушного треска виниловой пластинки так и не последовало. Оуэна охватил легкий ужас. Взбешенный С. Эдмунд Штамм не располагал к тому, чтобы размышлять о вечном.

— Эта молодая леди, твоя подруга — храбрая она девушка, — трезво сказал доктор Краффт.

ОУЭН СОДРОГНУЛСЯ. Клэр Бишоп, красивая и очаровательная, была не столько храброй, сколь безрассудной. К тому же, по вспыльчивости она ничуть не уступала С. Эдмунду Штамму. Как прямое последствие, он пытался в музыкальной студии этажом ниже одолеть пределы прочности злосчастной пластинки. Сегодня днем, в качестве кульминации совершенно катастрофического собеседования с дядей Эдмундом, Клэр сгоряча выразила свое предпочтение Шостаковичу перед Прокофьевым. Тем самым она перечеркнула все отчаянные усилия Оуэна, который весь последний месяц пытался устроить дружескую встречу между восходящей молодой киноактрисой и дядей, чья известная бродвейская пьеса «Леди Пантагрюэль» могла быть написана специально под Клэр.

Благодаря странным закономерностям голливудской логики, роль леди Пантагрюэль была именно тем, в чем так сильно нуждалась Клэр. Ее карьера находилась в серьезной опасности. Но все усилия Оуэна пошли прахом, как только начался фейерверк. Дядя Эдмунд был близок, — так близок! — к подписанию договора, с болью в сердце вспомнил Оуэн. Тем не менее, как он мог винить Клэр? Он уставился в пол и пожалел, что не умер в тот момент.

— ...потерял моего дорогого Макси, — растерянно прошептал доктор Краффт, оглядывая комнату. — Если тебе вдруг случиться увидеть, куда я мог положить Макси...

— Прошу прощения, доктор, — сказал Оуэн, возвращаясь к действительности.

— Я потерял беднягу Макси, — повторил Краффт, глубоко вздохнув. — Ах, впрочем, кто из нас совершенен? Проблема с опытами со временем состоит в том, что ты не всегда можешь вспомнить, когда что сделал. Чтобы найти Макси, мне нужна тишина и сосредоточенность. Но без Макси я не могу сосредоточиться, — улыбнулся доктор. — Парадокс! Для меня, ученого, оказаться беспомощным без маленькой каменной лягушки — ты верно догадался, Питер. Нелепость! Ах, к черту все это!

Краффт повернулся к двери, качая седой головой.

— Спокойной ночи, Питер. Если увидишь Макси, ты же скажешь мне?

— Всенепременно, — пообещал Оуэн. — Доброй ночи, доктор. Спасибо за пиво.

— Конечно, это всего лишь привычка и фетиш, но...

Дверь закрылась под тихое бормотание доктора. В то же самое время за окном сверкнула фиолетовая вспышка, и раздался ужасный грохот, что заставило Оуэна вздрогнуть и вскочить с постели. Каким-то образом, машинально, он приписал звук успеху дяди по разламыванию пластинки, возможно, с помощью атомной бомбы. Но увиденное быстро внесло коррективы в это предположение.

За окном, на самом краю скалы, вдающейся в Тихий океан, стоял одинокий кипарис, охваченный пламенем. Когда молния погасла, огонь продолжал метаться на фоне неба, и затем стало видно, как кипарис падает со скалы в бушующую воду.

У Оуэна появилось странное убеждение, что кипарис, наверное, тоже как-то оскорбил его дядю. Он вздохнул. Штормы не являлись редкостью в это время года в Лас Ондасе — малоизвестном небольшом курорте на морском побережье. Штормы не были редкими и в жизни Оуэна, что объясняет, почему он натренировался в последние шесть месяцев так, что по инертности стал схожим с громоотводом.

Он бы предпочел просто распрямиться, как гастропод, из неудобного положения, в котором находится с того момента, как, по настоянию дяди, уволился с административной должности в голливудской кинокомпании и стал частным секретарем мистера Штамма. Изворотливость обещаний дяди только подчеркнула то, что сам С. Эдмунд Штамм является одним из наиболее скользких ужей штата Калифорния, занимающего значительную территорию.

Оуэн машинально потянулся за пивом. Его глаза вернулись к маленькому изображению в книге, что он читал, которое имело нечто общее с милым, бесчувственным, кротким мирком, где рост и размножение скользкой саламандры вида plethodon glutinosis шло размеренным и предсказуемым путем.

Вы когда-нибудь брали стакан воды, думая, что в нем молоко или пиво? Вы помните этот долгий момент ступора и полной дезориентации, когда истина доходит до ошеломленных вкусовых рецепторов?

Оуэн сделал длинный, насыщающий глоток того, что по всем признакам должно было быть пивом, охлажденным до правильной температуры в специальном отделении холодильника.

Это оказалось не пиво.

Это был самый вкусный и самый невероятный напиток из всех, что Оуэн когда-либо пробовал в своей жизни. Прохладный, темный, легкий, нереальный, словно ветерок, дующий из ниоткуда, напиток полился в горло Питера Оуэна.

Пораженный запоздалым открытием, он опустил стакан и уставился на него. Но это был уже не стакан.

Он держал часы!

ОУЭН НИКОГДА их раньше не видел. Сидя вертикально, упершись спиной в подушки, слыша, как дождь барабанит по стеклу, и как вдалеке над морем гремит гром, он судорожно сглотнул два-три раза. Оказалось, что во рту еще остался вкус невероятного напитка. Или нет?

Горло, казалось слегка покалывало, и Оуэн почувствовал себя необычайно хорошо, от чего у него чуть было не закружилась голова. Это состояние быстро прошло и сменилось озадаченным сомнением.

Он взглянул на часы, стоящие на прикроватном столике. Там был и стакан с белым ожерельем пены над янтарным пивом, и с запотевшими от влаги стенками. Совершенно убежденный в том, что сходит с ума, Питер Оуэн уставился на голубые эмалевые часы, вертя их в руках и пытаясь найти возможное объяснение. Его вкусовые рецепторы все еще покалывало.

Или нет? Он быстро взял стакан и сделал глоток. Совсем другое ощущение. Это было хорошее пиво, но всего лишь пиво, а не нектар богов. Вполне очевидно, что нельзя пить из часов. Из черепа, да, возможно, если у вас странные вкусы, как и шампанское из туфельки, — но из часов? Что можно выпить из часов, если из них в принципе можно вообще что-то выпить?

— Время? — мелькнуло в голове Оуэна безумное предположение. — Время — не жидкость. Нельзя выпить время. Я просто перевозбужден. Вот что. Воображение разыгралось. — Он обдумал эту мысль. — Я ожидал почувствовать вкус пива, поэтому его и ощутил — не считая того, что вкус был совершенно иной. Ну, это вполне естественно. Просто это было не пиво. Это было ничто. Просто... глубокий вдох?

Откинувшись на подушку, Оуэн поломал над этим голову. Затем внезапно снова выпрямился и уставился на часы, неожиданно поняв, что никогда раньше их не видел.

У него появилось ужасное подозрение, что дядя, вероятно, решил ему сделать неожиданный подарок. Бойтесь данайцев, дары приносящих, с опаской подумал он. Дядя Эдмунд никогда ничего ему не дарил. Со стороны могло казаться, что пригласить доктора Краффта в Лас Ондас на длинный отпуск на море было великодушным жестом, но мотивы этого поступка лежали крайне далеко от великодушия. В это время дядя Эдмунд работал над продолжением «Леди Пантагрюэль» и коварно использовал идеи доктора Краффта. Популярность «Леди Пантагрюэль» в большой степени была обязана работам доктора, опубликованным два года назад, во время написания пьесы. В ней шла речь о путешествиях во времени, что сильно напоминало «Площадь Беркли», и большая часть лучших идей принадлежала доктору Краффту, хотя на театральной афише вообще не упоминалось его имени.

Что касается часов, которые Оуэн все еще сжимал в руке, то если это и был подарок дяди Эдмунда, вероятно, он являлся хорошо замаскированной атомной бомбой. Оуэн осторожно осмотрел предмет. Явно какая-то ловушка. Неужели она уже захлопнулась? Что-то определенно произошло, хотя он, конечно же, ничего не пил из часов. Некая галлюцинация могла обмануть его на пару секунд, но уж точно не дольше. Невозможно...

Это были маленькие часы, — не больше старомодных карманных часов, — напоминающие сжатый лимон, подумал Оуэн с каким-то естественным смущением, — а тикали они громко и пронзительно. У них были две обычные стрелки, и они не являлись будильником. К тому же, часы спешили на тринадцать минут.

Оуэн поморгал, глядя на свои часы на прикроватном столике, электрическую модель с будильником, установленным на семь. Он задумчиво поставил правильное время на голубых эмалевых часах, выставив черную минутную стрелку на десять сорок в соответствии с электрическими. Затем осторожно поставил громко тикающий предмет на столик, подозрительно поглядел на него и потянулся к пиву.

Стакана не было.

Оуэн вскрикнул от испуга и, наклонившись, внимательно посмотрел на пол. Он отчетливо помнил, как несколько секунд назад поставил стакан на стол. Он что, упал? На полу не было ни малейших следов пива или осколков. Со страшным подозрением, что его разум, в конце концов, не выдержал проживания вместе с дядей, Оуэн свесился с кровати и повис головой вниз (как мистер Квилп, содрогнувшись, подумал он), молясь, чтобы стакан просто закатился под кровать.

Стакана там не было.

— Мания преследования, — пробормотал Оуэн себе под нос, повиснув вниз головой, и подумал, как странно звучат его слова. — Теперь я подозреваю, что пиво украл дядя Эдмунд. О, это ужасно. Я никогда не смогу жениться на Клэр. Нельзя же передать печать безумия нашим детям.

Пока Оуэн висел, как летучая мышь, глядя под кровать, кровь прилила к голове, и он смутно понадеялся, что эта терапевтическая мера поможет вернуть здравомыслие.

ВИСЯ ВНИЗ ГОЛОВОЙ, он увидел, как на другом конце комнаты открылась нижняя часть двери, и в проходе показались шишковатые ноги в тапочках.

— Что-то потерял? — спокойно спросил доктор Краффт.

— Пиво, — ответил Оуэн ногам. — Я ищу стакан пива.

— Не там ищешь, — заметил доктор Краффт. — Почему бы не взять пива, подумал я. Затем вспомнил про молодого человека, собирающегося спать, — да, Питер, ты правильно все понимаешь. Пиво.

Оуэн вернулся в более естественное положение и сел в кровати, глядя на доктора Краффта с чувством, что он уже проходил через это. Старик держал пенящийся стакан.

— Я тоже выпью стаканчик, — безмятежно сказал доктор Краффт. — И представлю, что уже следующий вторник, когда я вернусь домой. Только... Питер, боюсь, я потерял моего дорогого Макси.

— Опять?

Доктор Краффт добродушно посмотрел на Оуэна.

— Ну, я стал забывчивым, Питер. Конечно, нелепо иметь такую привычку-фетиш. Но я не могу сосредоточиться на долгое время, если не смотрю на Макси, понимаешь? И эксперименты с тессерактом придется прекратить до тех пор, пока я не найду Макси. Такая работа зависит от абсолютной концентрации, прежде чем можно будет покончить с этим напряжением. Когда-то давно я использовал опал. Но сейчас привык к малышу Макси и теперь не могу без него работать. Если увидишь его, Питер, пожалуйста, тут же дай мне знать. — Он мрачно покачал седой головой. — А, к черту все, — добавил Краффт. — Спокойной ночи, Питер.

— Доброй ночи, — ответил Оуэн и стал смотреть, как доктор Краффт уходит, оставляя его размышлять о том, что он тут не единственный сумасшедший.

Вспышка фиолетового света и ужасающий грохот снаружи заставили Оуэна дернуться к окну. Подсвеченный молнией, одинокий кипарис стоял на краю скалы. Видимо, он восстановился, залез обратно на скалу, как это сделал росток из Дунсинана и как раз успел врасти в камень, чтобы опровергнуть прописную истину, что молния никогда не бьет дважды в одно и то же место. Вторая вспышка показала, как упрямый, но обреченный кипарис снова ныряет в океан с края обрыва.

— Нет, нет, — сказал Оуэн тихим, слегка неодобрительным голосом.

Затем чуток посмеялся, но прозвучало это немного неестественно.

— Ты стакан пива, — сказал он стакану пива. — А я белый кролик с голубыми эмалевыми часами в жилете, кармане... нет, о чем это я? Соберись, Питер. Ты спишь, вот и все. Держись за эту мысль. Ты можешь ее доказать. Поставь стакан на столик и смотри, как он исчезнет.