Как дети

— Сука!!! — отчаянный крик пронзил ночную тьму, перекрыл рев двигателя, затем раздался пронзительный скрип тормозов.

Машина остановилась буквально в нескольких сантиметрах от споткнувшегося Бориса Вадимыча. Он улыбнулся пьяной виноватой улыбкой и попытался подняться, но у него ничего не вышло.

Водитель тем временем выскочил из машины и подлетел к нему:

— Сволочь, хер собачий, что ты делаешь? — разъяренный водитель схватил Бориса Вадимыча за грудки и поднял одним резким сильным движением. — Ты, б…дь, паскуда, хочешь чтобы меня посадили? У меня, б…дь, двое детей! Ты их растить будешь, мудило?

— Изь-зини, командир, — собрав все силы выдавил Борис Вадимыч. — Я нечаянно… иык… ой.

— Извини? Извини?! Да я ж тебя скота чуть не сбил, тварь ты пьяная!

— Ну чего вы шуик… ой… шумите? Я же не хотел…

— Б…дь, я тебя сейчас приведу в чувства! Педераст сраный!

Кулак водителя ткнулся в челюсть Бориса Вадимыча, потом его развернуло, воротник больно врезался в шею, начал душить. Борис Вадимыч захрипел, схватился за горло и душение прекратилось, но зато земля ушла из-под ног, что-то больно ударило сзади, весь мир завертелся в бешеном темпе, и Борис Вадимыч понял, что падает. Боль была глухая не навязчивая, и он не обратил на нее внимания. Судя по ощущениям, он лежал на газоне.

Борис Вадимыч приподнял голову и посмотрел по сторонам. Водителя уже не было, машины тоже. Борис Вадимыч еще раз огляделся по сторонам, убедился в том, что его противник уехал и только тогда сообщил разбитыми губами:

— Сам козел.

Он попробовал подняться, но у него не получилось и он рухнул обратно на газон. Может остаться тут? Да нет, еще милиция заберет… И потом дома мама, ждет, волнуется. Он еще раз дернулся вверх собрав все силы и, для начала, встал на колени. Голова гудела, к горлу подкатывала тошнота, он чувствовал себя отвратительно, но ему почему-то было на это наплевать. Главное сейчас было добраться до дома.

Борис Вадимыч поднялся и потопал по газону спотыкаясь и еле шевелящимся языком поминая черта. Только не подумайте, что Борис Вадимыч был пьяницей. Нет. За те сорок лет, которые он прожил на этом свете он ни разу не напивался (до сегодняшнего дня), он вообще не пил, не курил, не играл в азартные игры, не шлялся по бабам, знакомств, порочащих его не имел, не разводился, правда и не женился. В общем он не делал ничего предосудительного, даже фамилия у него была какая-то праведная — Боголюбский. Он всю свою жизнь посвятил работе и маме, с которой жил вместе все эти сорок лет.

Что же касаемо работы, то тут он уходил в нее с головой, правда ничего особенного не добился, кроме перевода на новую должность. Именно это продвижение по служебной лестнице сегодня он и отмечал со своими коллегами. Коллеги отмечали все подряд, был бы повод. Его все время приглашали присоединиться, но он отказывался. Сегодня отвертеться не удалось. По учреждению, в котором он работал пополз слушок: «Слыхали, а Вадимыч-то большим начальником стал».

— Борис Вадимыч, надо бы проставиться, — тонко намекнули коллеги и он поперся в магазин за шампанским.

Коллеги приветствовали шампанское, но выразили расстройство по поводу отсутствия водки. Борис Вадимыч выслушал поздравления и собрался было домой, но не тут-то было. Он долго отнекивался, но сам того не желая оказался за столом с бокалом шампанского. Как это произошло для Бориса Вадимыча оставалось загадкой. Он все порывался уйти, но остался за столом.

Вскоре шампанское кончилось и кто-то побежал в ларек за добавкой. Борису Вадимычу было уже все равно и он покрыл шампанское водочкой, потом шел большущий провал. Теперь же он шел домой пешком (потому что гор транспорт уже не работал) и по газону (по известной причине). Тщательно переставляя ноги Борис Вадимыч добрел до конца газона и снова вылетел на проезжую часть.

На этот раз ему не повезло. Он услышал нарастающий гул мотора, женский визг, чего-то не хватало… Ах да, не было скрипа тормозов. Борис Вадимыч обернулся, увидел девушку за рулем машины. Девушка, пронзительно визжа, бросила руль и закрыла лицо руками, Борис Вадимыч почувствовал удар. На миг все потемнело, а потом…

Потом он увидел машину откуда-то сверху и с боку, а еще он увидел себя! Он лежал на асфальте, в луже крови, с пробитой головой! Борис Вадимыч моментально протрезвел, но зрелище от этого менее кошмарным не стало, и он потерял сознание.

Он очнулся. Вокруг него в тающей серой дымке стояли люди. Он пригляделся: нет не люди, бесплотные они какие-то. Существ похожих на людей было четырнадцать, все они были на одно лицо. Семеро из них были одеты в перламутровые воздушные одеяния, остальные в такие же воздушные наряды, только серебристого цвета.

— Очухался, — произнес один из четырнадцати глубоким грудным голосом.

— Извините пожалуйста, не могли бы вы сказать где я?

— В Тайланде, — грубым голосом ответил ему другой. — Вы посмотрите на него. Какие манеры! А знаешь, что? Засунь-ка ты свои манеры себе в жопу.

Борис Вадимыч недоуменно посмотрел на него, потом на остальных. Перламутровые и серебристые одеяния… Белые халаты?

— Простите, я что в больнице?

— Ах извините, ах простите, — передразнил второй.

— Где я? — потребовал ответа Борис Вадимыч. — Скажите, где я? Где?!

— В гнезде, — грубо ответил второй.

— Ладно, — одернул его первый. — это все же наша работа, так что надо открыть глаза человеку, раз он сам не видит, что на том свете.

— Где?! — задохнулся Борис Вадимыч.

— В Кливленде, — вставил шпильку второй.

Первый укоризненно посмотрел на второго, потом обратился к Борису Вадимычу:

— Милый, ты на небесах.

— Перестаньте паясничать, — обрушился на них третий — обладатель трубного голоса. — Раб Божий Борис, душа твоя принята в загробный мир, скажи спасибо, что не распалась на атомы.

— Спасибо, — автоматически ответил ничего не понимающий Борис Вадимыч. — Так я что, в раю?

— Нет.

— Неужели в аду?

— Хрен тебе, а не рай с адом, — хохотнул второй.

— Вы это называете чистилищем, — мягко объяснил первый.

— К делу, ангелы мои, — призвал третий. — Начнем, пожалуй.

— Эй-эй, чего это вы начнете? — вскрикнул Борис Вадимыч.

— Суд над Рабом Божьим Борисом. Посмотрите на жизнь этого человека.

Борис Вадимыч не знал, что видят четырнадцать нелюдей, но перед его глазами промелькнула вся его жизнь, как один миг.

— Что скажите? — поинтересовался третий.

— Что сказать? Да будет он обречен на муки веч…

— Погодите, погодите, — залепетал Борис Вадимыч. — Как на веки мучные?

— Муки вечные, — поправил первый.

— Все равно. За что меня в ад? Я же ничего плохого не сделал.

— А за что тебя в рай? Что ты сделал хорошего? Не мешать, это еще не значит помогать. Для того чтобы попасть в рай надо хоть что-то сделать в своей жизни для людей.

— Но не в ад же. Может я ничего не сделал хорошего, но что я сделал плохого?

— Ты умер.

— Это все? Извините, я что сам себя переехал?

— Ты говоришь, что не сделал ничего плохого, что не сам себя лишил жизни, — третий вздохнул задумчиво. — А кто пьяным вылетел на дорогу?

— Ты еще не знаешь, зараза… — второй наткнулся на укоризненные взгляды и поправился. — «Раб Божий», что случилось из-за тебя с той девушкой.

Что-то автоматически щелкнуло в мозгу Бориса Вадимыча:

— Стойте! Если я на небесах, то где тогда Бог? И вообще, кто вы такие?

Неизвестно почему, но эта реплика вызвала только улыбки у четырнадцати, а второй так просто расхохотался. Борис Вадимыч опешил.

— Ты что, маленький? В Бога веришь? — отсмеявшись сообщил второй.

— Но я же на небесах, разве нет?

— Да, только откуда здесь Бог.

— А где ему быть?

— В Катманде. Бога нет. Тот, кого вы называете Богом, поразвлекся здесь и ушел.

— Когда? Куда? Почему? — выпалил Борис Вадимыч на одном дыхании.

— Хм, — усмехнулся второй. — Почему? Да потому, что ему надоело, наскучило. Ну сотворил он вас, ну поиграл с вами, как с котятами. Ну тысячу лет, ну две, ну десять, но сколько можно? Ему надоело и он ушел, давно ушел. А куда? Да кто его знает? Унесся куда-то, сказал, что придумал новую игру. Наверно сотворит новый мир с новыми законами и будет играть по новым правилам, пока не наскучит.

— А потом?

— А потом оставит свою игру тем, кому она нравится и опять уйдет придумывать что-то новое. Он добрый и не жадный, он всегда оставляет свои игрушки другим. Эту он оставил нам, вместе с вами, вот мы и играем.

— И что, он не вернется?

— А зачем? Кому интересно возвращаться к старым играм, в которые уже наигрался?

— Значит он не вернется…

— Нет. Да и потом, тебе-то что? Ты сейчас отправишься отсюда прямиком в ад. Вот, кстати, тот садист, который там всем заправляет с нашим Богом не ушел, а остался здесь. Ему здесь нравится, а нам иногда интересно бывает посмотреть, что он еще придумает. Вот уж поистине злой гений с извращенной неистощимой фантазией.

— Не надо меня туда. За что?

— За что? За то, что ты надрался, перестал себя контролировать и это привело к… Да чего я тебе рассказываю? Смотри!

И Борис Вадимыч увидел.

…Машина подлетала к нему сзади, девушка находящаяся за рулем вскрикнула, бросила руль и закрыла лицо руками. Машина на полном ходу влетела в него. Он, смешно раскинув руки, подлетел, перекувырнулся в воздухе и упал на асфальт. Черепная коробка раскололась, как спелый орех, и Борис Вадимыч остался лежать на асфальте в луже крови. Его крови! Машина заглохла, но еще продолжала двигаться на приличной скорости. После столкновения с Борисом Вадимычем, машина вильнула в сторону и влетела в фонарный столб. Раздался металлический скрежет, грохот, лязг, брызнуло во все стороны стекло, машина умерла…

Борис Вадимыч содрогнулся, но видения продолжались.

…Больница, белая койка, капельницы. На койке лежит девушка, та самая, что его сбила. Она вся в бинтах, трубках, которые обвивая ее тянутся к капельницам. Она без сознания. Милое личико и красивые руки иссечены мелкими шрамиками — это подарок от разлетевшегося вдребезги лобового стекла…

…Квартира в старом пятиэтажном доме. Комната, такая знакомая и родная. В комнате женщина — это его мать. Мать встает с кресла, идет куда-то. Она постарела лет на двадцать. Клочья седых волос, морщины, которых не было, следы долгого плача на лице. Мать ссутулилась, кажется, уменьшилась в размерах. Теперь это старый больной человек, вся ее уверенность и жизнерадостность куда-то улетучились. Мать идет на кухню, отворачивает крантик газовой плиты, садится на табуретку, всхлипывает и замирает. Она сидит долго, очень долго, бесконечно долго. Потом с грохотом падает на пол, табуретка отлетает в сторону…

— Нет! — Борис Вадимыч трясет головой, но образ не исчезает. — Нет! Нет!!! Не-е-ет! Перестаньте, пожалуйста перестаньте!

Образ исчезает, его больше нет перед глазами, но он сидит в голове.

— Теперь ты понял, за что?

— Да. — Борис Вадимыч молчит, потом ему приходит в голову мысль. — Скажите, а с тех пор, как Он ушел, хоть одна душа попала в рай?

— Да, их довольно много. Это те, кто у вас причислен к лику святых. Ты готов?

— Да. Нет… Не знаю.

— Ну чтож, отправляйся в ад!

Борис Вадимыч почувствовал, что он проваливается в бездну.

— Стойте! — голос рвет тьму — это голос одного из четырнадцати. — Погодите, послушайте, что я придумал.

Борис Вадимыч зависает. Под ним бездна, над ним бездна, вокруг него тоже бездна.

— В конце концов, так не интересно, — звучит голос. — Скольких мы туда уже отправили? Скольких отправим? И этот тоже туда попадет, но сначала пусть попробует вести праведный образ жизни. Если у него получится, то мы отправим его в рай.

— А если у него действительно получится?

— У него не получится, во всяком случае я сомневаюсь. Пусть вернется к жизни другим человеком с другой судьбой. Пусть попробует. Пусть делает добро.

— Ха-ха-ха, — это заливается второй, его голос Борис Вадимыч уже знает. — А что, это идея. Давайте поиграем, только оболочку для него подберу я.

Борис Вадимыч продолжает падать, он летит вниз, в бездну, во тьму.

Он приходит в себя, поднимает голову. Он лежит на газоне весь грязный и оборванный, на опухшей роже недельная щетина. Он встает, отряхивается. Голова раскалывается, во рту — пустыня Сахара, в горле комок, подпирает тошнота, его всего трясет мелкой дрожью. Он сплевывает, ветер подхватывает плевок и возвращает ему в рожу. Он смахивает свои собственные слюни рукавом, и начинает медленно идти к дороге.

— О, Господи, всю жизнь пью, но чтоб такое приснилось… Надо завязывать. Ч-черт! Делать добрые дела? Надо бы сделать доброе дело пойти опохмелиться, — он роется в карманах, в одном он находит дырку, в другом — мелкую купюру. — Да, этого на доброе дело не хватит.

Он останавливается, заходится в кашле, снова бредет шаткой нетвердой походкой, выползает на дорогу. Вокруг него город, над ним облака. Облака несутся по небу бесконечной стеной, сменяются тучами. Начинается дождь, хлещет по щекам, но он не замечает дождя.

Тучи сталкиваются, полыхает молния, но вместо грома гремит смех. Они играют, им весело. Они резвятся, как дети в песочнице. Они играют в войну и в мир, они убивают и воскрешают, для того, чтобы потом опять убить. Они распоряжаются судьбами своих игрушек с детской непосредственностью. Они распоряжаются судьбами всего мира.