К звездам

Книга вторая Мир на колесах

Солнце зашло четыре года тому назад и с тех пор не появлялось.

Но близилось время, когда солнце вновь поднимется над горизонтом. Это должно произойти через несколько коротких месяцев, и оно опять зальет бело-голубыми лучами поверхность планеты. А пока этого не случилось, господствовали бесконечные серые сумерки, и в полумраке огромные початки гибридной кукурузы становились все полней и обильней. Это зрел урожай — море зеленого и желтого, раскинувшееся во всех направлениях, кроме одного: здесь море кончалось, ограниченное высокой металлической изгородью. За изгородью была пустыня, бесплодная пустошь, песок и гравий, равнина без теней и без конца, растворяющаяся вдали под сумеречным небом. Здесь не выпадали дожди и ничто не росло — резкий контраст с бюргерским благополучием соседствующей фермы. Но все же кое-кто обитал в этих пустынных равнинах, — существо, находившее в стерильных песках все, в чем нуждалось.

Сплюснутый бугор морщинистой серой плоти весил по меньшей мере шесть тонн. Снаружи не видно было ни отверстий, ни органов, хотя ближайшее рассмотрение показало бы, что в каждой складке толстой кожи имеется силиконовое «окно» для впитывания радиации, льющейся с неба. Растительные клетки под обширными участками кожи, участники хитроумных симбиозов, превращали энергию в сахар. Под действием осмотического давления между клетками сахар медленно поступал в нижнюю часть существа, где превращался в спирт и хранился до поры в вакуолях. Одновременно множество иных химических процессов также проходило в нижней части существа.

Бугор распластался над особенно богатым обнажением медных солей. Специальные клетки выделяли кислоту, растворяющую соли, затем растворы поглощались. Этот процесс происходил долгое время, ибо зверь не обладал ни мозгом для его отсчета, ни органом, приспособленным для этого. Он просто существовал. Лежал, ел и переваривал минералы, как корова траву. Пока не закончилась пища. Пришло время передвигаться. Как только поступление продуктов прекратилось, хеморецепторы послали сигналы, и тысячи ножных мускулов под кряжистой нижней поверхностью бугра напряглись. Перерабатывая в качестве топлива накопленный алкоголь, мускулы дернулись в едином спазме, который заставил шесть тонн толстой копрообразной глыбы перелететь по воздуху более чем на тридцать метров.

Она снесла окружавшую ферму изгородь, и с глухим стуком упала в двухметровую гамма-кукурузу и исчезла среди зеленых листьев и золотистых хохолков длиной с руку. Максимальная высота бугра не достигала метра, поэтому он был полностью скрыт от другого создания, направлявшегося в это время в его сторону.

Никто из них не обладал мозгом, — шеститонному органическому зверю вполне хватало системы рецепторов, с которыми он родился несколько столетий тому назад, а металлическое создание весом двадцать семь тонн управлялось компьютером, вмонтированным в него при постройке. Оба обладали чувствами, но не могли иметь мнений. Каждый не подозревал о присутствии другого, пока они не встретились. Встреча закончилась драматически.

Огромная жатка приближалась. Урча и лязгая, она прорубала дорогу шириной в тридцать метров в прямых рядах кукурузы, уходивших за горизонт. Эта была грандиозная по величине и очень совершенная по конструкции машина. Срезая кукурузу, она отделяла початки от стеблей, рубила стебли в мелкое крошево и сжигала его в ревущей топке. Создававшиеся при этом водяные пары мгновенно поступали в пароуловители; из сопла между гусеницами вырывалось черное облако пепла, оседавшее на землю. Это была очень эффективная машина для того дела, ради которого ее создали. Но ее создали отнюдь не для того, чтобы обнаруживать бугры, прячущиеся на кукурузных полях. Жатка врезалась в бугор и отрубила добрых двести кило плоти, прежде чем сигнал тревоги заставил ее остановиться.

Как ни примитивна была нервная система бугра, такие радикальные воздействия были вполне в пределах ее «понимания». Химические сигналы привели в действие прыжковые ноги, и за какие-то минуты — невероятно быстро для бугра — мускулы напряглись и зверь прыгнул вновь. Это был не очень длинный прыжок, так как запасы спирта были отчасти уже израсходованы. Усилия хватило лишь на то, чтобы подняться на несколько метров в высоту и опуститься рядом на поверхность жатки, отчего металлический остов просел и смялся — к сигналу, который сообщил о присутствии зверя, присоединились и другие.

— Не будьте дураками! — вскричал Ли Сяо, пытаясь перекрыть бормотание голосов. Прежде чем говорить о радиосигналах, подумайте о межзвездных расстояниях. Конечно, я могу собрать большой передатчик и послать сигнал, который, возможно, примут когда-нибудь на Земле. Когда-нибудь, потому что ближайшую обитаемую планету он достигнет только через двадцать семь лет. И неизвестно станут ли его слушать…

— Спокойствие, соблюдайте спокойствие, — воззвал Иван Семенов, сопровождая слова ударами молотка по столу. — Давайте соблюдать порядок. Выступайте по очереди и говорите внятно. Мы никуда не выберемся, если будем так действовать.

— Мы в любом случае никуда не выберемся! — закричал кто-то. — Это пустая трата времени.

Последовали громкий свист и топот ног, затем вновь — стук молотка. Лампочка возле телефона Семенова часто замигала, и он поднял трубку, стуча молотком. Выслушав говорившего, он отдал короткое распоряжение и повесил трубку. Больше не используя молоток, он перешел на крик.

— Чрезвычайное происшествие! — и в мгновенно наступившей тишине добавил, — Ян Кулозик, Вы здесь?

Ян сидел ближе к краю купола и не принимал участия в дискуссии. Погруженный в собственные думы, он едва замечал кричавших людей, не заметил и тишины, очнулся, лишь когда было произнесено его имя. Встал. Он был высок и жилист и мог бы быть худощав, если бы не твердые мускулы — результат долгих лет физического труда. На его одежде, да и на коже были заметны пятна масла, хотя он явно был не простым механиком. Манера держать себя всегда наготове, но сдержанно, и то, как он глядел поверх головы председателя, и то, как отвечал — говорили о нем так же ясно, как и позолоченная шестеренка на воротнике.

— Происшествие на полях у Тэкенгов, — сказал Семенов. — Похоже, бугор бросился на жатку и сломал ее. Вас ждут.

— Подождите, подождите меня! — закричал маленький человек, пробивая дорогу в толпе и торопясь вслед за Яном. Это был Чан Тэкенг, глава семьи Тэкенгов, пожилой, несколько нервный, морщинистый и лысый. Он дал тумака мужчине, который недостаточно быстро сошел с его пути, и пнул по лодыжке другого, расталкивая всех в стороны. Ян не замедлил шагов, отчего Чану пришлось бежать задыхаясь, чтобы поспеть за ним. Вертолет службы технадзора стоял между магазином и машинами. Ян запустил турбины. Как только Чан сноровисто забрался в кабину, лопасти завертелись.

— Надо уничтожать бугры, вытаптывающие наши посевы, — хрипел Чан, падая в кресло рядом с Яном.

Ян не ответил. Даже если бы в этом была нужда. Бугры могут быть опасны, если с ними неправильно обращаться. Большинство фермеров мало что о них знало, а оберегались от них еще меньше. Не обращая внимания на Чана, гневно бормотавшего что-то себе под нос, Ян отжал ручку управления — нужно было добраться к месту происшествия как можно быстрее.

Поля плыли под ними, как волнистая, желтая с зелеными крапинками скатерть. Сбор урожая подходил к концу, поэтому кукурузные поля уже не расстилались однотонной гладью к горизонту, а были изрезаны огромными пастями уборочных машин. Вздымающиеся столбы пара указывали места, где трудились машины. Только небо было неизменным — огромный котел с серым варевом от горизонта к горизонту.

«Четыре года прошло с того дня, как я в последний раз видел солнце. — подумалось Яну. — четыре бесконечных и неземных года. Люди здесь, похоже, не замечают этого, но со временем однообразный полумрак становится невыносим и тогда остается лишь зеленая склянка с таблетками».

— Туда, вниз! — пронзительно закричал Чан Тэкенг, указывая когтеобразным пальцем. — Вон на тот участок!

Ян не взглянул на него. Сияющий золотистый корпус жатки, полускрытый под массой бугра, был под ними. Обычно лишь небольшие особи проникали на фермы. Вокруг скопились грузовики, трактора. Облако пыли показывало путь другой жатки. Ян сделал круг, не обращая внимания на приказы Чана немедленно спуститься. Когда он, наконец, посадил аппарат в сотне метров от аварии, маленького человека уже начал бить озноб. Но Ян был совершенно спокоен — пострадала ведь только семья Тэкенгов, это ей нанесен ущерб.

Вокруг распластавшегося хищника собралась небольшая толпа. Люди возбужденно переговаривались. У некоторых женщин с собой были бутылки охлажденного пива в корзинах и они расставляли стаканы. Стояла карнавальная атмосфера — наконец-то наступил желанный перерыв в монотонной скуке их жизни. Восхищенный круг столпившихся следил за тем, как молодой человек со сварочным аппаратом подносил горелку к занавесу коричневой плоти. Бугор покрылся рябью, когда его коснулось пламя — над горелой плотью поднялись сальные щупальца зловонного дыма.

— Выключи горелку и убирайся, — сказал Ян.

Юноша вяло обернулся к Яну — челюсть его отвисла. Но он не выключил и даже не отвел горелку. Между линией волос на его лбу и бровями почти не оставалось чистого пространства, отчего он выглядел неполноценным. Семья Тэкенгов была небольшой и вырождавшейся.

— Чан, — подозвал Ян главу семьи, и тот, сопя, рысью приблизился. — Убери горелку, пока не дошло до беды.

Чан взвизгнул от гнева и сопроводил эту ремарку резкими пинками. Человек умчался вместе с горелкой. У Яна за поясом была пара тяжелых перчаток, которые он и вытащил.

— Мне понадобится помощь, — сказал он. — Возьмите лопаты и помогите мне приподнять край этой штуковины. Но не касайтесь ее снизу. Оно выделяет кислоту, способную проесть в человеке дыру.

С усилием край был поднят, и Ян нагнулся, чтобы заглянуть снизу. Плоть была белой и твердой, влажной от кислоты. Он обнаружил одну из многих прыжковых ног, которые имели размеры и форму, близкие к человеческой. На ноге был чулок кожи и нога втянулась туда, когда Ян за нее потянул. Но она не могла противодействовать длительному усилию, и он вытащил ее, чтобы определить направление, в котором было согнуто острое колено. Когда он отпустил ногу, она медленно вернулась на место.

— Ладно, пусть лежит. — Ян отошел и начертил линию на земле, затем повернулся и взглянул вдоль нее. — Уберите отсюда трактора. — приказал он. — Чтобы стояли не ближе вертолета. Если оно прыгнет, то может опуститься на них. После прижигания это вполне возможно.

После этих слов наступило некоторое замешательство, но вскоре прекратилось, когда Чан повторил приказ во всю силу легких. Окружающие засуетились. Ян вытер перчатки о стебли и забрался на верх жатки. Громкий стрекот объявил о приближении Большого Крюка. Могучий вертолет, самый большой на планете, завис над головами. Ян снял с пояса радио и отдал распоряжение. В днище появилось квадратное отверстие, и из него медленно вывалился трос. Потоки воздуха от роторов обрушились на Яна, когда он осторожно подтягивал трос. Затем он зацепил крючья за край бугра. Если существо и почувствовало резкую боль в своей плоти, оно ничем этого не выдало. Когда крючья оказались в нужном положении, Ян описал рукой круг над головой, и Большой Крюк стал медленно подниматься.

Следуя указаниям Яна, пилот натянул трос, затем стал осторожно выбирать его. Крючья вошли глубоко, и бугор задрожал, кожа его пошла рябью. Это был опасный момент. Если бы зверь сейчас прыгнул, то мог бы повредить и вертолет. Но край поднимался все выше, пока влажное белое подбрюшье не оказалось в двух метрах над землей. Словно скатерть взяли за край и выворачивали наизнанку. Плавно и медленно бугор перекатывался, пока не улегся на спину, открыв блестящее белое брюхо.

На одно мгновение все изменилось. Тысячи ног выстрелили вдруг в воздух — словно внезапно вырос лес бледных членов. Несколько секунд они стояли прямо, затем втянулись обратно.

— Теперь он безвреден, — сказал Ян. — Со спины ему не перевернуться.

— И ты сейчас его убьешь, — довольно сказал Чан Тэкенг.

Ян сдержал раздражение.

— Этого делать не следует. Не думаю, что тебе так уж необходимы на поле семь тонн гнилого мяса. Оставим его здесь. Жатка более важна. — Он отдал пилоту Большого Крюка приказ к посадке, затем отцепил от бугра подъемный трос.

С вертолета принесли мешок с содой, припасенный как раз для таких случаев, всегда следовало учитывать проблему бугров. Ян вновь забрался на жатку и стал разбрасывать пригоршнями соду на лужи кислоты. Не было заметно, чтобы кислота что-нибудь разъела — хуже, если она протекла в механизм. Поэтому немедленно следовало начать снимать детали кожуха жатки. Многие из них были погнуты, сорвана часть колес. Работа предстояла большая. С помощью трактора он оттащил жатку на добрые двести метров от бугра. Под критическими взглядами и еще более критическими комментариями Чана Тэкенга он велел Большому Крюку перевернуть бугор.

— Оставить это страшилище здесь? Убить и зарыть его! Сейчас оно снова прыгнет и всех нас прибьет!

— Не прибьет, — сказал Ян. — Оно может двигаться только в одном направлении. Когда он опять прыгнет, то окажется на целине, очень далеко отсюда.

— Но Вы же не можете знать точно…

— Да, я не могу нацелить его точно, как винтовку, вот, что вы хотите сказать. Но когда он прыгнет, он уйдет отсюда совсем.

Словно в подтверждение этих слов бугор прыгнул… У него не было логики и не было эмоций. Но он обладал сложным набором химических рецепторов, и все они были приведены в действие грубым воздействием, явным колебанием тяготения, ожогом и потерей части плоти. Когда его ноги одновременно пнули землю, все услышали глухой удар. Некоторые женщины взвизгнули, а Чан Тэкенг захлебнулся воздухом и оступился. Огромная туша с громким воем пронеслась в воздухе. Она миновала поле, область сенсорных лучей и тяжело упала на песок. Над нею поднялось густое облако пыли.

Ян взял с вертолета ящик с инструментами и принялся за жатку, радуясь, что может забыться в работе. Как только он остался один, мысли его мгновенно вернулись к кораблям. Хоть он устал думать и говорить о них, но не мог о них забыть. Никто не мог о них забыть…

— Я не хочу говорить о кораблях, — сказала Элжбета Махрова. — О них сейчас говорят все.

Она сидела на скамье общественного пути, очень близко к Яну, так, что ее бедро было прижато к его бедру. Сквозь тонкую материю одежды и ткань своего костюма он чувствовал тепло ее тела. Он стиснул руки еще крепче, так, что напряглись жилы. Это происходило с ним всегда, стоило им оказаться рядом. Краешком глаза он взглянул на нее — гладкая загорелая кожа рук, черные волосы до плеч, глаза большие и темные, высокие, четко очерченные груди…

— Корабли — это очень важно. — Усилием воли он отвел от нее взгляд и без интереса глянул на толстостенный склад по ту сторону движущейся дороги. — Они уже опаздывают на шесть недель, а мы уже на четыре недели задерживаемся с выходом. Сегодня нужно что-нибудь решить. Ты спрашивала еще раз Хредил о нашей женитьбе?

— Да, — Элжбета повернулась к нему и взяла его за руки, хотя их могли видеть прохожие. — Она отказалась меня выслушать. Я должна выйти за кого-нибудь из семьи Семеновых или вообще не выйду замуж. Таков закон.

— Закон! — с ненавистью произнес он и отодвинулся от нее, она ведь не знала, что ее прикосновения были для него пыткой. — Это не закон, а всего лишь обычай, крестьянское суеверие на этой пейзанской планете под бело-голубой звездой, которой не видно с Земли. На Земле я мог был жениться, иметь семью.

— Но ты не на Земле. — Она говорила так тихо, что он едва слышал.

Это иссушило его гнев, внезапно обессилело его. Да, он не на Земле и никогда не вернется туда. Он проведет остаток жизни здесь и постепенно смирится с правилами. Нельзя их нарушать. Часы показывали двенадцать, хотя по-прежнему царили бесконечные сумерки. И хотя сумерки длились уже четыре года, люди измеряли время с помощью хронометров, а также — ритмами своих тел, заложенными в них на планете, что находилась во многих световых годах отсюда.

— Они собрались на совет и уже больше двух часов говорят все о том же. Наверное они уже устали. — Он встал.

— Что ты будешь делать?

— То, что надлежит делать. Решение откладывать более нельзя.

Она взяла его руки в свои ладони.

— Удачи.

— Это не я нуждаюсь в удаче. Моя удача оставила меня, когда я покинул Землю, заключив последний контракт.

Ей нельзя было идти с ним, потому что это была встреча Глав Семей и офицеров технической обслуги. А он, как капитан службы технадзора, мог там присутствовать.

Внутренняя дверь надутого купола была на запоре, и ему пришлось громко постучать, прежде чем замок щелкнул и она открылась. Проктор, капитан Риттерспатч, обратил на него подозрительный взгляд узких глаз.

— Вы опоздали.

— Заткнись, Хейн, и открывай дверь. — Он испытывал очень мало уважения к проктору, который досаждал всем, кто был ниже рангом, и пресмыкался перед вышестоящими.

Совет находился в той степени растерянности, как он и ожидал его застать. Чан Тэкенг, как Главный Старейшина, занимал кресло председателя, и постоянный стук молотка и визг не могли способствовать установлению тишины. Отовсюду слышались брань и горькие упреки, но ничего позитивного не предлагалось — повторялись те же слова, что и месяц назад, и конца этому видно не было. Время настало.

Ян вышел вперед, поднял руку, требуя внимания, но не был замечен Чаном, Тогда он приблизился к коротышке и навис над ним. Чан сердито махнул, чтобы тот отошел, но Ян не двигался.

— Убирайся отсюда, садись в свое кресло и соблюдай порядок.

— Я пришел говорить. Заставь их затихнуть.

Голоса стихли — его неожиданно услышали. Чан громко постучал молотком и на этот раз наступила полная тишина.

— Говорит капитан технадзора, — объявил Чан и с отвращением бросил молоток. Ян повернулся лицом к собравшимся.

— Я намерен довести до вас некоторые факты, которые вы не станете оспаривать. Первое — корабли опаздывают. Опаздывают на четыре недели. Они приходили ежегодно и никогда не задерживались — только однажды был случай, да и то опоздание не превысило четырех дней. Корабли опаздывают, а мы тратим драгоценное время на ожидание. Если мы еще хоть немного задержимся, мы сгорим. Утром мы должны прекратить работы и начать подготовку к переходу.

— А оставшийся на полях урожай… — закричал кто-то.

— Сгорит. Мы его оставим. Мы уже опаздываем. Я спрашиваю нашего мастера-наставника Ивана Семенова, так ли это?

— А как насчет кукурузного силоса? — раздался чей-то голос, но он пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Итак, Семенов?

Седая голова медленно и мрачно кивнула.

— Да, мы должны уходить. Мы должны уходить, чтобы соблюсти график. — Вот именно. Корабли опоздали, и если мы еще промедлим, мы так и умрем, ожидая. Мы должны отправиться к югу и надеяться, что они будут ждать нас там. Это все, что мы можем сделать. Мы должны немедленно забирать урожай и уходить.

Последовала завороженная тишина. Кто-то коротко рассмеялся и тут же смолк. Это была новая идея, а новые идеи всегда сбивали их с толку. — Это невозможно, — сказала Хрэдил, и множество голов согласно кивнули.

Ян взглянул на треугольное лицо и тонкие губы главы семьи Элжбеты и постарался, чтобы голос его звучал безжизненно и ровно, не выдавая его ненависти.

— Это возможно. Вы старая женщина и ничего не понимаете в этих проблемах. А я капитан на службе науки, и я говорю вам, что это можно сделать. Я располагаю цифрами. Если на время поездки мы ограничим свои жизненные потребности, мы сможем перевести с собой почти пятую часть кукурузы. Если действовать быстро, это возможно. Пустой обоз способен перевезти еще две пятых урожая. Остальное сгорит, зато мы спасем почти две трети собранной кукурузы. Когда придут корабли, им потребуется еда. Ведь люди на них изголодались. А перевезя самостоятельно хотя бы часть зерна, мы сможем их обеспечить.

Сидящие в зале наконец обрели дар речи и стали выкрикивать, обращаясь к нему и друг к другу насмешливо и зло, а молоток стучал, никем не замечаемый. Им нужно было выговориться, привыкнуть к новой идее, притереться к ней. Тогда они, возможно, и поймут. Они были консервативны, эти упрямые крестьяне, и презирали все новое. Когда они успокоятся, он будет говорить, а сейчас он стоял спиной к ним и разглядывал огромную карту планеты, что свисала из-под купола, единственное украшение большого зала. Халвмерк — так назвала ее команда первооткрывателей.

Сумерки, мир сумерек. А официальное ее имя по каталогам Бета Эридана III, третья и единственная обитаемая из шести планет облетающих неистово жаркую голубоватую звезду. Вернее, едва обитаемая. Ибо эта планета представляла собой аномалию, нечто очень интересное для астрономов, которые изучали ее, регистрировали данные и улетали. У планеты был большой на!слон оси, который к делал этот мир столь привлекательным для ученых, и его было достаточно, чтобы вызывать огромные сезонные изменения. Ось — это воображаемая прямая, вокруг которой вращается планета. Наклон оси — это количество градусов, на которое ось отклоняется от вертикали. Сорок один градус — весьма интересное отклонение, и в сочетании с длинным эллипсом орбиты оно дает необычные результаты.

Зима и лето длятся здесь по четыре земных года. Четыре года царит мгла на «зимнем» полюсе — полюсе, удаленном от солнца. Это кончается быстро и резко, когда планета оказывается близко от звезды. Тогда на «зимний» полюс приходит лето, а сопровождающие этот процесс климатические изменения жестоки и драматичны. Полюс оказывается под солнцем на четыре долгих года — на столько же, сколько лежал во тьме.

А тем временем между полюсами, от 40 до 40 к югу царит бесконечно жаркое лето. Температура на экваторе почти все время достигает 200. На «зимнем» полюсе температуры достигает 30, и лишь изредка бывают заморозки. Распределение температур на этой смертоносной планете таково, что лишь в одном месте человек способен существовать более или менее сносно, — в зоне сумерек.

На Халвмерке была такая зона, она окружала «зимний» полюс. Здесь температура колебалась от 70 до 80, и человек мог жить а кукуруза расти. Замечательная гибридная кукуруза, способная прокормить полдюжины голодных планет. Очистительные заводы на атомной энергии поставляли воду, превращая химикаты, извлеченные из богатого моря, в удобрения. Наземные растения на имели врагов, поскольку вся местная жизнь базировалась на меди, а не на углероде. Их плоть была ядовита друг для друга. Медная растительная жизнь не могла состязаться в борьбе за физическое пространство с быстрорастущими более энергичными углеродными формами. Они вытеснялись и уничтожались, а кукуруза росла. Кукуруза, приспособившись к постоянному слабому свету и не меняющейся температуре, росла и росла.

И так — четыре года, пока не приходило лето, и пылающее солнце не вставало над горизонтом, делая жизнь вновь невозможной. Но когда в одном полушарии было лето, в другое приходила зима, и обитаемая зона сумерек перемещалась на противоположный полюс. А следовательно, в другом полушарии можно было жить четыре года, до смены сезонов.

В основе своей планета была очень плодородна, но только при условии постоянного снабжения водой и удобрениями. Местная растительная жизнь не составляла проблем. Экономика Земли была такова, что обеспечение поселенцев тоже не было проблемой. Благодаря двигателям ФИЛ стоимость перевозок была вполне «разумной». Когда расходы были подсчитаны, стало ясно, что лучше всего выращивать кукурузу, а затем переправлять ее на ближайшие обитаемые миры, и тогда вся операция обеспечит солидную прибыль. Это казалось вполне посильной задачей. Даже тяготение здесь было подобно земному, так как Халвмерк, хотя и была больше Земли, плотность имела меньшую. Все было возможно. Были даже два зеленых массива вокруг полюсов — необходимых зон сумерек, где можно было сеять по четыре года подряд.

Но как переправлять фермеров и снаряжение из зоны в зону через каждый четыре года на расстояние примерно двадцать семь тысяч километров? Какие бы предложения не возникали, все они оказывались под сукном.

Однако несколько возможностей были совершенно очевидны. Первая, и наиболее дорогостоящая, — создать две рабочие команды. Но, поскольку удвоение количества механизмов и зданий не могло не быть расточительным, мысль о рабочей команде, покидающей кондиционируемые здания на пять лет из девяти, была совершенно неприемлема для управляющих, выжимающих из своих рабочих в соответствии с пожизненными контрактами каждый эрг усилий. Перевозка морем была более реальна — Халвмерк была по большей части покрыта океаном, кроме двух полярных континентов и нескольких островных цепей. Но и это предполагало переезд посуху к океану, а также строительство больших дорогостоящих кораблей, способных противостоять тропическим штормам. Кораблями нужно управлять, их нужно обслуживать, чтобы пользоваться раз в четыре с половиной года, — тоже немыслимо. Было ли здесь разумное решение?

Было. Инженеры-терраформировщики имели большой опыт приспособления планет для человека. Они могли очищать ядовитую атмосферу, растапливать ледники и охлаждать тропики, культивировать пустыни и искоренять джунгли. Они могли даже поднимать из морей земные массивы и погружать их обратно в случае необходимости. Эти изменения осуществлялись благодаря рассчитанным взрывам гравитонных бомб. Каждая из них была величиной с маленькое здание и устанавливалась в специально вырытое углубление в земле. Способ их создания хранился в секрете строившими их корпорациями, но то, на что они способны, не было секретом. Будучи активирована, гравитонная бомба вызывала внезапный всплеск сейсмической активности. Такое, разумеется, возможно лишь когда частично перекрываются тектонические плиты, но все же такс способ нередко находил применение. Нашел он свое применение на Халвмерке.

Гравитонные бомбы подняли цепь действующих вулканов из океанских глубин планеты. Вулканы излили лаву, которая застыла и, обратившись в камень, дала цепь островов. Прежде чем вулканическая активность прекратилась, острова стали мостом суши, соединяющим континенты. После этого с помощью водородных бомб было уже гораздо проще срыть самые высокие горы. Легким был последней шаг — выравнивание поверхностей с помощью лазерных пушек. Те же пушки сгладили и поверхность моста, создав надежную каменную автостраду от континента к континенту, протянувшуюся почти от полюса к полюсу, единственную дорогу длиной почтив двадцать семь тысяч километров. Все это стоило недешево. Но корпорации были сверхмогущественными и полностью контролировали Земное богатство. Для достижения этой цели был сформирован консорциум, ибо дивиденды обещали быть достаточно большими и поступать вечно.

Сосланные на Халвмерк поселенцы были фермерами. Четыре года они работали, выращивая и храня кукурузу до того дня, когда прибывали корабли, которых долго ждали и встречали с восторгом, потому что это было самым выдающимся событием в цикле их монотонного существования. С прибытием кораблей работа заканчивалась, и начинался праздник, ибо корабли привозили все, что делало возможной жизнь на этой негостеприимной планете: свежие семена, в которых они нуждались, так как гибридные сорта были неустойчивы, а фермеры не были учеными агрономами, чтобы следить за этим; одежду и запчасти к машинам — новые батареи для атомных двигателей; всю тысячу и одну мелочь, которые поставляла машинная цивилизация непроизводительной планете. Корабли оставались розно на столько, чтобы выгрузить привезенное и заполнить трюмы зерном. Затем они улетали, и праздник завершался. За этот срок игрались все свадьбы, ибо только тогда позволялось жениться. Когда все праздники были отпразднованы, все наливки выпиты, начинайся рейс.

Они кочевали как цыгане. Единственными постоянными строениями были гаражи и толстостенные башни для зернового силоса. Когда все приготовления были сделаны, открывались высокие двери и тракторы, вертолеты, мощные жатки, комбайны и прочая сельхозтехника заводилась внутрь помещений. Упаковывались все важные узлы, механизмы покрывались силиконовой смазкой, что позволило им выносить летний жар, пока на следующем закате не вернутся фермеры. Все остальное отправлялось в путь. Зал заседаний и остальные надувные купола спускались и укладывались. Когда домкраты убирали, длинные здания становились на оси и колеса. Женщины консервировали и запасали продукты на месяцы, — бойня для коров и овец обеспечивала холодильники мясом. С собой брали лишь несколько цыплят, ягнят и телят. Новые стада и выводки предстояло вырастить с помощью банки спермы.

Когда все было готово к отъезду, фермерские трактора и грузовики выстраивали машины в длинные поезда, после чего их направляли в постоянные гаражи и силосные башни. Движители, главные силовые установки, после четырех лет действия в качестве генераторов энергии устанавливались на колеса и возглавляли каждый поезд. После того, как машины были состыкованы между собой и проводка навешена, поезд оживал. Все окна задраивались и включалось воздушное кондиционирование, не выключавшееся до тех пор, пока поезд не достигал зоны сумерек в другом полушарии, где температура вновь была переносима.

— Ян Кулозик, вопрос для тебя. Прошу внимания, Кулозик, таков порядок. — Голос Чана Тэкенга после целого вечера крика начал немного срываться.

Ян повернулся лицом к ним. Вопросов было много, но он не отвечал до тех пор, пока не утих шум.

— Слушайте меня, — Я проработал все детали и предоставляю вам цифры. Но прежде мы должны решить. Соберем мы кукурузу или нет, все равно мы должны уходить, и об этом бессмысленно спорить. В случае прибытия кораблей понадобится кукуруза, потому что люди на них будут голодны. Тысячи, а может миллионы погибнут, не получив ее. Если мы не запасем кукурузу, эти жизни будут на нашей совести. Если корабли не придут, мы все равно погибнем. Наши возможности малы, сломанные механизмы нельзя заменить, два генератора уже снизили выходную мощность и потребуют дозаправки после перехода. Мы проживем несколько лет, но мы обречены. Подумайте обо всем этом и решайте.

— Мистер председатель, я требую голосования.

Когда Хрэдил встала и попросила внимания, Ян понял, что предстоит долгая выматывающая битва. Эта старуха, глава семьи Махровых, представляла могущество реакции, силу тех, кто стоял против перемен. Она была хитра, обладая умом крестьянки, придерживалась принципов: что старо — то добре, что ново — то зло; перемены ведут к ухудшению, жизнь должна быть неизменна. Ее с уважением выслушивали другие вожди, поскольку она лучше всех могла выразить их нелогичный, догматичный рационализм. Они успокаивались, когда она вставала, готовые повторять, как закон, ее узколобую, устаревшую точку зрения.

— Я выслушала то, что сказал этот молодой человек. Я ценю его мнение, хотя он и не старейшина, и даже не член одной из наших семей.

«Неплохо, — подумал Ян. — Унизить меня первыми же словами — все равно, что приступить к уничтожению моих аргументов.»

— Несмотря на это, — продолжала ока, — мы должны прислушаться к его идеям и оценить их по достоинству. То, что он говорит, правильно. Это единственный выход. Мы должны собрать кукурузу. Такова наша древняя цель и причина нашего существования. Я требую голосования только потому, что не хочу, чтобы кто-нибудь потом жаловался, если дела пойдут плохо. Призываю всех согласиться с тем, что надо уходить и что надо собрать кукурузу. Любой, кто не согласен, пусть встанет.

Требовалось быть гораздо более сильной личностью, чем те, кто здесь присутствовал, чтобы осмелиться встать под ее холодным взглядом. И к тому же они были смущены, — сначала новая идея, над которой они раньше не имели возможности как следует подумать, потом оказалось, что эту идею поддерживает Хрэдил, чья воля почти всегда была их волей. Все это сбивало с толку, требовало времени на обдумывание, но пока они успеют подумать, будет слишком поздно, чтобы встать перед этой женщиной, так что с немалой толикой раздраженного ворчания и отдельными хмурыми взглядами предложение было принято всеми.

Яну это не понравилось, но возражать было нельзя. Все время следовало быть настороже. Он знал, что Хрэдил ненавидит его также сильно, как он ее, хотя и приняла его идею, заставив остальных согласиться с ней. Когда-нибудь ему предстоит заплатить за это, но когда и чем?

— Что делать далее? — спросила Хрэдил, повернувшись к нему, но не глядя в глаза. Она могла использовать его, но не могла разгадать.

— Мы соберем поезда как обычно, но прежде Главы должны составить списки имущества, которое можно оставить. Оно будет оставлено вместе с техникой. Кое-что, конечно, погибнет от жары, но у нас нет иного выбора. Две машины в каждом поезде будут приспособлены под жилье, остальные повезут кукурузу.

— Людям это не понравится, — сказала Хрэдил, и многие головы кивнули.

— Я это знаю, но вы — Главы Семей, и вы должны заставить их повиноваться. Проявляете же вы власть во всех остальных случаях, даже когда дела касается женитьбы. — Сказав это, он резко посмотрел на Хрэдил, но она так же резко отвела взгляд. — Поэтому будьте с ними помягче. Вы — не должностные лица, которых можно сместить. Ваша власть абсолютна. Воспользуйтесь этим. Этот рейс будет не таким легким и неторопливым, как всегда. Он будет быстрым и трудным. До тех пор, пока поезда не вернутся из второго рейса, жить в Южгороде, в силосных хранилищах будет очень неудобно. Скажите об этом людям. Скажите сейчас, чтобы они потом не жаловались. Сообщите также, что мы будем двигаться не по пять часов в день, как обычно, а минимум по восемнадцать. У нас очень мало времени. А теперь перейдем к другому вопросу.

Это второе решение, которое они должны были принять, для него было более важным. Он надеялся, что Ли Сяо поступит так, как если бы он уже согласился. Капитан-пилот на самом деле не любил людей, не любил политики, и его трудно было убедить, хотя он мог принять участие в происходящем.

— Я имею в виду следующее, — сказал Ян. — У нас должен быть координатор для приготовлений, затем для первого и второго рейсов. Нужно кого-нибудь выбрать. Кого вы предложите?

Новое решение. Как они этого не любят! Они переглядывались и перешептывались. Ли Сяо встал, молча постоял, затем заставил себя произнести:

— Ян Кулозик должен это делать. Он один знает, что нужно.

И сразу сел.

Молчание продлилось несколько долгах секунд. Они вновь и вновь переворачивали эту мысль в мозгах, потрясенные новизной, нарушением традиций, неожиданностью всего происходящего.

— Нет, — взвизгнул красный от возмущения Чан Тэкенг, — пусть переход организует Иван Семенов. Он всегда возглавлял переходы. Он — мастер поездов. Только так и никак иначе, — кричавший так неистово брызгал слюной, что сидевшие в нервом ряду брезгливо отворачивались и вытирали лица, хотя и одобрительно кивали при этом. Вот это было вполне доступно их пониманию, когда ни вперед не идешь, ни назад, а упрямо стоишь на своем.

— Прекрати колотить, Тэкенг, молоток сломаешь, — прошипела Хрэдил как змея.

Председатель осекся, потому что это он должен был приказывать, а не наоборот. Такое поведение было беспрецедентно. Но пока он не мог ни на что решиться, молоток застыл в воздухе, а Хрэдил, не дожидаясь, пока он соберется с мыслями, заговорила вновь:

— Вот так-то лучше, гораздо лучше. Мы должны думать правильно, а не как думала раньше. Мы делаем сейчас новое дело, поэтому нам нужен новый организатор. Я не хочу сказать, что кто-нибудь из нас на это не годен. Но почему бы не спросить, что думает Иван Семенов. Что ты думаешь, Иван?

Большой мужчина медленно поднялся, огладил бороду, оглянулся на офицеров-техников и Глав Семей, пытаясь прочитать на их лицах реакцию. Но помощи от них не дождался. Гнев, смущение — да, но отнюдь не решимость.

— Пожалуй, кандидатуру Яна стоит обсудить, план надо составить — ну, вы понимаете, что я хочу сказать. Приготовления, их надо планировать, да и два рейса тоже. Вообще-то я не знаю…

— А не знаешь, так замолчи! — выкрикнул Чая Тэкенг, ударом молотка подчеркивая свое возмущение. Но он стучал и кричал весь вечер и потому был игнорирован залом. Иван продолжал:

— Поскольку я не в курсе насчет изменений, значит мне понадобится помощь. Ян Кулозик в курсе, это его план. Он знает, что делать. Я могу организовать все как обычно, но всеми изменениями должен руководить он. И отвечать за них тоже должен он.

Ян отвернулся, чтобы они не смогли увидеть его лица и понять, что он чувствует. Как он ни боролся с собой, но он ненавидел этих людей. Он провел тыльной стороной ладони по губам, словно стирая брезгливое выражение. Этого никто не заметил, все смотрели на Хрэдил.

— Хорошо. Прекрасный план… Рейсом будет командовать Глава Семьи. Технический офицер будет советником. Думаю, это хорошая идея. Я за. Кто против, быстро поднимите руки. Итак все за.

Следовательно, он был во главе — но не Глава. Ян мог настаивать, требовать полномочий, но слова ничем не могли ему помочь. Все смирились — значит, он тоже должен смириться. Необходимо было вывести кукурузу, и это выходило на первый план.

— Хорошо, — сказал он. — Так и решим. Но больше не должно быть никаких споров, с ними необходимо покончить. Жатву надо немедленно прекратить, снять с машин все несущественное. Мы должны все урезать наполовину, так как места у нас будет вдвое меньше обычного. Вы должны сказать людям, что у них только один день на сборы. Если вы это скажете, мы сумеем подготовиться за два дня. Через два дня первые машины должны быть порожними и готовыми к погрузке урожая. Есть вопросы?

Вопросы? Стояло глубокое молчание. Можно ли спрашивать ураган, поднявший тебя в воздух, с какой скоростью он тебя понесет?

— Думаю, мы выходим слишком рано. Это ошибка. — Хейн Риттерспатч возился в казенной части топливного отсека и не мог смотреть Яну в глаза.

Ян с лязгом захлопнул и задраил смотровое окошко редуктора. В двигательном отсеке было тесно и грязно, чувствовался острый запах пота.

— Не рано, Хейн, скорее поздно, — вяло ответил он, устав повторять вновь и вновь одни и те же слова. — Мы не настолько оторвались от поездов, как ты думаешь, нам бы надо ехать гораздо быстрее. Вот почему нужно удвоить твой экипаж, чтобы вы могли работать по шестнадцать часов в сутки. Мне остается лишь надеяться, что этого будет достаточно. Ты выполняешь ответственную работу, Хейн. Твои ремонтники в танках поедут по Дороге впереди нас и будут смотреть, годится ли она для езды. Ты знаешь, что от тебя требуется. Ты занимался этим раньше, просто в этот раз всем придется чуть-чуть тяжелее.

— Мы не сможем ехать так быстро. Люди не выдержат.

— Ты должен сделать так, чтобы выдержали.

— Я не могу их просить…

— Ты не будешь просить, ты будешь приказывать.

Дни изматывающей, бесконечной работы сказались на Яне. Под глазами лежали темные круги, и он невероятно устал. Устал льстить, подгонять, подталкивать, заставлять этих людей делать нечто для них непривычное. Нервы тоже разболтались, и видеть толстого ноющего идиота было уже слишком. Он повернулся и сильно ткнул Хейна в рыхлый живот:

— Ты нытик, Хейн, тебе известно об этом? Здесь капитан-проктор никому не нужен — все слишком устали и слишком заняты, чтобы искать неприятностей. Выходит, ты бездельник. Только когда мы поведем поезда, у тебя появится настоящая работа. А сейчас ты поедешь вперед и разведаешь дорогу. Поэтому прекрати отлынивать и займись делом. — Ты не смеешь со мной так разговаривать!

— Смею. Твои танки и люди давно готовы. Я лично проверил технику, она в полном порядке. Вот уже в третий раз проверяю командный танк, но не нахожу никаких неполадок.

От гнева великан не мог найти слов — он занес над головой огромный кулак. Ян приблизился к нему, поднес свой твердый, исцарапанный кулак проктору под нос. Подождал, улыбаясь.

— Что ж, ударь меня, чего ты медлишь?

Приходилось говорить сквозь зубы, потому что челюсти свело, и рука тряслась от сдерживаемого гнева. Хейн не смог устоять. Опустив кулак, он повернулся и неуклюже полез из люка. Снаружи по кольцам застучали башмаки.

— Это тебе даром не пройдет, Кулозик! — прокричал он — в отверстии люка появилось его красное лицо. — Я пойду к Семенову, к Чану Тэкенгу. Тебя вышвырнут, ты зашел слишком далеко…

Ян устало шагнул вперед, занес кулак и лицо мгновенно исчезло. Да, он зашел слишком далеко, заставив этого зануду праздновать труса. Хейн никогда ему этого не простит. Обычно в таких случаях бывают свидетели. Лайос Наджи молча сидел в кресле помощника водителя.

— Заводи моторы, — сказал Ян. — Думаешь, я был слишком крут с ним, Лайос?

— Он успокоится, когда ты с ним немного поработаешь.

— А я держу пари, что с каждым разом он будет все хуже.

Пот сильно завибрировал — шестеренки двигателя пришли в движение. Ян склонил голову набок, прислушиваясь. Танк был в хорошем техническом состоянии.

— Передай другим, пусть заводят, — сказал Ян. Когда включился кондиционер, он захлопнул люк, уселся в водительское кресло, поставил ноги на тормоза, а руки легко опустил на баранку, управлявшую одновременно передачами и сцеплением. Двадцатитонный механизм вибрировал ровно и мощно, дожидаясь его команды.

— Скажи им, пусть выстраиваются за мной в линию с интервалами в сто метров. Мы выезжаем.

Лайос лишь секунду промедлил, затем включил микрофон и отдал приказ. Это был надежный работник, из тех механиков, которые были с Яном еще до Дороги.

Ян наклонил баранку вперед, чуть повернув ее при этом. Стон коробок передач перерос в визг, и танк рванулся вперед — колеса вертелись, тяжелые траки плашмя ложились на твердую породу Дороги. Включив заднюю камеру, он увидел на экране, что другие танки ожили и двинулись следом за ним.

Промелькнули широкая центральная улица города, стены хранилищ, затем первые фермы. Он вел машину на ручном управлении, пока последнее здание не оказалось позади и Дорога не сузилась. Тогда он включил автоматику и откинулся в кресле, танк увеличил скорость. Кабель, проложенный под застывшей лавовой поверхностью, служил указателем пути. Колонна танков с ревом проносилась мимо ферм, устремляясь в пустыню.

Они были в песчаных пустошах, и единственным признаком обитания человека на планете была эта ровная лента Дороги. До тех пор, пока они не получили ожидаемого сообщения.

— У меня неполадки с радио, я с вами свяжусь сам, — сказал Ян, выключая микрофон. Другие танки были на командной частоте, поэтому не могли вмешаться в передачу. Начав это дело, он решил закончить его по-своему.

Они отъехали на триста километров от поселения, прежде чем столкнулись с первой проблемой. Дорогу занесло песком. Песчаный барьер достигал двух метров в высоту. Ян приказал колонне стоять, пока его танк взбирается по склону. Это было еще не слишком плохо.

— На каких машинах стоят самые большие ножи?

— На семнадцатой и девятнадцатой, — сказал Лайос.

— Пусть выедут вперед и расчистят эту дрянь. Вызови второго водителя из фургона, пусть он побудет с тобой, пока сюда не явился Хейн. Пару дней он будет невыносим, поэтому постарайся не обращать на него внимания. Я свяжусь с ним, пусть летит вертолетом, если еще не в пути. А я тем же вертолетом вернусь назад.

— Надеюсь с этим не будет проблем.

Ян улыбнулся, усталый, но довольный:

— Разумеется, проблемы появятся. Так всегда бывает. Но эта колонна хорошо идет, Риттерспатч уже не решится повернуть. Все, что остается — двигаться.

Ян послал радиограмму, затем распахнул люк и спрыгнул на песок. Было ли здесь теплее, или ему так только казалось? И действительно ли светлее на южном горизонте? Вполне возможно, что до рассвета осталось недолго. Он постоял, пока танки не взобрались по склону и не проехали мимо. Последний, к которому был прицеплен жилой фургон, остановился. Запасной водитель спустился, и танк сразу поехал дальше.

Бульдозеры уже врезались в песок, когда сквозь лязганье гусениц пробился стрекот вертолета. К тому времени, когда радиограмма была послана, он уже находился в пути. Сделав круг, он медленно опустился на Дорогу — Ян пошел к вертолету.

Три человека спустились, и Ян понял, что неприятности не закончились, а возможно лишь начинаются, поэтому заговорил первым:

— Иван, какого черта вы здесь? Кто же руководит, если мы оба на Дороге?

Иван Семенов закрутил в пальцах клок бороды. Он выглядел жалко и, видимо, не знал, что сказать. Хейн Риттерспатч, рядом с которым стоял помощник проктора, заговорил раньше:

— Я заключаю тебя, Кулозик, под официальный арест. Тебе будет предъявлено обвинение в…

— Семенов, проявите же авторитет, — громко обратился к нему Ян, повернувшись спиной к двум прокторам, словно и не замечая сабель, которые висели у них на боках, и рук возле эфесов. Но давление за спиной трудно было игнорировать. — Вы мастер поездов. Это чрезвычайная ситуация. Танки расчищают дорогу. Хейн должен быть с ними, он командир. Мы обсудим его мелкие проблемы, когда прибудем в Южгород.

— Танки подождут — это должно быть сделано прежде. Ты напал на меня! Хейн трясся от ярости, рука легла на кобуру. Ян обернулся — для того лишь, чтобы видеть обоих прокторов. Наконец заговорил Семенов.

— Серьезный вопрос, вот что. Пожалуй, лучше вернуться в город и все спокойно обсудить.

— У нас нет времени для дискуссий, тем более спокойных. — закричал Ян, стремясь своим гневом вызвать гнев остальных. — Этот жирный дурак — под моим началом. Я его не трогал. Он лжет. Это клевета. Если он немедленно не отправится к танкам, я обвиню его, разоружу и заключу под стражу.

Пощечина этих слов для Хейна была, конечно, очень тяжела. Он заскреб ногтями по кобуре, выхватил пистолет. Как только ствол оказался снаружи, Ян правой рукой схватит запястье Хейна, а левой резко ударил его по локтю. Продолжая поворачивать, используя вес и скорость, он так круто заломил руку Хейна за спину, что тот взвыл от боли. Толстые пальцы невольно разжались, пистолет со стуком упал на каменную поверхность дороги, но Ян продолжал давить. Это было жестоко, но необходимо. Послышался треск, и Хейн содрогнулся от боли в сломанной руке. Лишь тогда Ян отпустил его, и Хейн медленно осел у его ног. Ян повернулся ко второму вооруженному человеку.

— Здесь командую я, проктор. Приказываю вам оказать помощь раненому и перенести его на вертолет. Мастер поездов Семенов утверждает этот приказ. Молодой проктор в нерешительности переводил взгляд с одного на другого. Семенов, смущенный, молчал и его молчание не оставило проктору выбора. Хейн громко застонал от боли и съежился на неровном камне. Это заставило проктора решиться — он затолкал почти вытащенный пистолет в кобуру опустился на колени радом с раненым командиром.

— Тебе не следовало этого делать, Ян. — Семенов огорченно покачал головой. — Это вызовет затруднения.

Ян взял его за руку и отвел в сторону.

— Затруднения уже возникли. Вы должны поверить, что я не нападал на Хейна. Если у вас есть сомнения, то представлю вам очевидца. Но Хейн настолько раздул проблеял что пришлось вывести его из игры. Его амбиции слишком дорого обходятся. Второй в его команде, Лайос, способен справиться делом. Хейн поедет поездом, руку ему вылечат, и он устроит множество хлопот в Южгороде. Но не сейчас. Мы должны иди как запланировали.

На это Семенову нечего было ответить. Решение было вырвав у него и жалеть об этом было поздно. Он взял из вертолета медицинскую сумку и попытался наложить воздушную шину на сломанную руку пострадавшего. Это ему удалось лишь после того, как стонущему Хейну сделали укол. Обратное путешествие прошло в молчании.

Ян лежал лицом вверх на своей скамье, не в силах расслабиться, и в очередной раз пробегая глазами свой список. Остатки кукурузы на текущий час были уже погружены. До отправления оставалось совсем недолго. Как только освободились силосные башни, с машин сняли все лишние части, чтобы можно было вкатить внутрь тяжелую технику. Покрытая силиконовой смазкой и плетеным пластиком, она могла переносить двухсотградусную жару четырехгодичного лета. Такой же комплект — грузовики, вертолеты, комбайны — был законсервирован в хранилищах Южгорода, так что брать их с собой не было необходимости. Взяли только запас мороженных продуктов, кур, ягнят и телят для разведения новых стад, домашнюю мебель (на этот раз отобранную в мучениях). Остальное пространство в машинах заполнила кукуруза. Резервуар для воды были полны, он записал это и подчеркнул — «Вода!».

Первое, что нужно было сделать, это — передать по компьютерной трансляции приказ поставить водоочистительный завод Севгорода на консервацию. Он уже прекратил всю второстепенную деятельность, химическую и минеральную экстракцию, производство удобрений, и работал лишь над поддержанием уровня воды в 1300-километровом канале и комплексе туннелей. Пора было и это заканчивать — сельское хозяйство на этот сезон уже свернуто. Послышался стук в дверь, такой тихий, что он не был уверен, в самом ли деле он его услышал. Стук повторился.

— Одну минуту, — Ян скатал листы бумаги и бросил свиток на стол. На негнущихся ногах, босиком прошел по пластиковому полу и открыл дверь. Там стоял Ли Сяо, радиотехник.

— Я тебя не побеспокоил, Ян? — Он выглядел встревоженным.

— Да нет, вообще-то. Я все равно не спал, возился с бумагами.

— Может быть попозже…

— Заходи, раз уж пришел. Выпьем чайку, а потом может нам обоим удастся вздремнуть.

Ли вошел, прихватив коробку, стоявшую за дверью. Ян подогрел чайник, заварил чая. Ли был человеком спокойным, с умом, похожим на одну из его печатных схем, немного тугодум — мысль, побродив внутри, выходила только через некоторое время, ясная и окончательная.

— Ты с Земли, — сказал он наконец.

— Я думал, это всем известно. Молока хочешь?

— Спасибо. Как я понимаю, на Земле существует много общественных слоев, а не просто население, как у нас?

— Можно так сказать. Это неоднородное общество. Ты мог видеть это, когда смотрел земные передачи. Люди имеют разную работу, живут в разных странах. Различий много.

На лбу у Ли появилась испарина — ему было не по себе. Ян устало покачал головой и подумал о том, к чему все это приведет.

— Там тоже есть преступники? — спросил Ли, и Ян вдруг мгновенно избавился от сонливости.

«Осторожней, — подумал он, — нужна крайняя осторожность. Не говори слишком много, не подводи себя», — а вслух сказал:

— Вероятно должны быть. Есть же там полиция, в конце концов. А почему ты спрашиваешь?

— Ты встречал когда-нибудь преступников или людей, нарушивших закон?

Ян не мог более сохранять спокойствие. Он слишком устал и на его нервах слишком грубо играли.

— Ты что, стукач? На работе здесь, что ли?

Голос его был ровным и холодным. Ли поднял брови, не выражение его лица не изменилось.

— Я? Нет, конечно. Чего ради я должен докладывать инопланетной полиции о том, что происходит на Халвмерке?

«Тебя сюда подослали, голубчик…» — подумал Ян. Когда он заговорил вновь, он был также хладнокровен, как и всегда.

— Если ты не стукач, откуда же тогда ты знаешь это слово? Это земной жаргон, да к тому же с плохой репутацией. Обычно его недолюбливают. Я ни разу не слышал его по программе ЗВ, не читал в книгах, допущенных к хождению в этом мире.

Ли был совсем смущен, нервно мял кисти, забыв о чае. Наконец он заговорил, причем слова хлынули потоком:

— Ты, конечно, можешь говорить, ты знаешь о таких вещах. Ты знаешь Землю, знаешь, как выглядят другие места. Ты сам ни за что не заговоришь, у тебя должны быть веские причины. Вот почему я и пришел. Выслушай меня, пожалуйста, не прогоняй. Я не хочу оскорблять, но твое присутствие здесь, то, что ты здесь находишься все эти годы, — это означает, возможно, что ты не можешь уйти. Насколько я знаю, ты хороший человек, с доброй волей. Я не думаю, что ты стукач. Ты бы не стал этого делать. Если ты не стукач, то значит, ты не преступник, нет, но ты… в общем видно…

Голос его стал сбивчивым; о таких вещах здесь говорить было еще труднее, чем на Земле.

— Ты хочешь сказать, что если я не преступник, то на этой планете я должен находиться по какой-то причине?

Ли быстро кивнул.

— А с какой стати я должен говорить об этом. Это не твое дело.

— Я знаю, — сказал Ли в отчаянии. — Я не могу, к сожалению, говорить с тобой об этом. Но это очень важно для меня.

— Для меня тоже важно. Я могу попасть в беду, если расскажу тебе. Чтобы ничего из сказанного мной не пошло дальше тебя, понятно?

— Да, да, я обещаю.

— Тогда ты прав, у меня трения с властями. Я сослан сюда в наказание. И чем меньше я буду гнать волну, тем дольше проживу К примеру, чем меньше буду говорить с тобой на подобные темы.

— Я не хотел спрашивать, но должен. Я должен кое-что тебе сказать. Теперь у меня появилась возможность, и я чувствую, что поступаю правильно. Я должен все тебе рассказать, я не могу больше это носить в себе. — Ли напрягся и поднял глаза, словно ожидая удара. — Я нарушил закон.

— Ну что же, рад за тебя. Возможно, ты — единственный на этой планете, у кого хватило на это духу.

Ли осекся:

— Тебя это не тревожит?

— Нисколько. Если на то пошло, я тобой даже восхищаюсь. Что же ты натворил, что тебя так грызет?

Ли поднял клапан кармана на куртке, вытащил нечто маленькое и черное, и протянул Яну. По краю тонкого прямоугольного предмета шел ряд крохотных кнопок.

— Нажмите вторую, — сказал Ли

Ян послушался, и полилась тихая музыка.

— Я сам это сделал, сам сконструировал из запасных частей. Вместо ленты я использовал банк цифровой памяти на молекулярном уровне, вот почему оно такое маленькое. Оно может записывать музыку, книги — все, что угодно, время записи примерно тысяча часов.

— Это очень хорошо, но я не назвал бы это преступным деянием. Со времен первого человека, работавшего с первой машиной, механики всегда, каждый на свой лад, обращались с запасными частями и деталями. Материалы, которые ты использовал в своей конструкции, не потеряны, пошли в дело, и я восхищен твоим мастерством. Не думаю, что это нарушение закона.

— Это только начало. — Ли поднял коробку с иола и поставил ее на стол. Она была из светлого сплава, скрепленная радами крошечных заклепок, — конструкция представляла собой великолепный образец трудолюбия. Он набрал шифр, открыл крышку и развернул аппарат в сторону Яна. Коробку ряд за радом заполняли кассеты с лентой.

— Это от людей, прилетавших на кораблях с запасами, — сказал Ли. — Я обменивал их на свои аппараты. Они очень популярны, и я получал на них заказы каждый раз. Там есть человек, который давал мне все, что только нужно. Я думаю, что это незаконно.

— Это действительно противоречит закону, противоречит всем законам, которые мне известны. Тебе не следует больше никому об этом говорить, а если меня спросят, я ничего об этом не слышал. Самое вероятное, что тебя ждет, если об этом узнают — это мгновенная смерть.

— Так плохо? — Ли сидел, выпрямив спину, совершенно бледный.

— Так плохо. Зачем ты мне все это рассказал?

— У меня были свои соображения на этот счет. Сейчас это уже не имеет значения. — Он встал и поднял коробку. — А теперь я, пожалуй, пойду.

— Погоди. — Едва подумав об этом, Ян уже знал зачем пришел радиотехник. — Ты боишься лишиться лент, не правда ли? Если ты их оставишь, жара их уничтожит. А старейшины проверяют весь личный багаж, чего прежде никогда не делали. Они захотят выяснить, что у тебя в коробке. Так какой помощи ты ждешь от меня?

Ли не ответил, потому что это было очевидно.

— Ты хочешь, чтобы я это спрятал в своем оборудовании? Чтобы я рисковал жизнью ради паршивых лент?

— Я не знал.

— Надеюсь на это. А ну-ка, сядь, стоя ты мне действуешь на нервы. Вылей чай в раковину, я налью тебе кое-что получше. Тоже незаконное, как ленты, только не так сильно наказуемое.

Ян сходил в кабинет и вынес оттуда пластмассовую бутылку, полную смертельного вида жидкости. Наполнив два стакана, протянул один Ли.

— Выпей, тебе понравится. — Он поднял собственный стакан и отпил половину.

Ли подозрительно понюхал, затем пожал плечами и сделал изрядный глоток. Глаза у него выпучились, но все же он сумел проглотить, не закашлявшись.

— Это… я такого никогда не пробовал. Ты уверен, что это можно пить?

— Разумеется. Помнишь, я выращивал яблоки за магазином? Маленькие такие, величиной с твой большой палец. Они очень сладкие, и на дрожжах сок очень хорошо бродит, Я получил яблочное вино крепостью где-то градусов двенадцать. Затем поместил его в мощный морозильник, а потом выбросил образовавшийся в бутылках лед.

— Весьма остроумно.

— Должен признаться, идея принадлежит мне.

— Но это очень простой способ концентрации спирта. Вообще-то, чем больше пьешь, тем вкуснее.

— Это тоже не открытие. Ладно, давай я тебе постелю. А потом можешь мне показать кое-что из своих кассет.

Ли нахмурился.

— А как же смертная казнь?

— Будем считать, что первые мои страхи рассеялись. Это был всего лишь рефлекс. Корабли опаздывают, они могут вообще не появиться, чего ради я должен бояться возмездия Земли, до которой отсюда множество световых лет? — Он порылся в кассетах, читая некоторые названия. — Все это довольно невинная дребедень, хотя и слишком горячая по стандартам этой планеты. Но ничего политического.

— Что значит политического?

Ян вновь наполнил стаканы и поглядел в свой.

— Ты увалень, — сказал он. — Деревенщина И ты даже понять не можешь, что эти слова означают. Ты слышал, чтобы я когда-нибудь говорил о Земле?

— Нет. Я никогда не думал об этом. Но мы знаем о Земле из видеолент и…

— Здесь, на Халвмерке, вы не знаете ничего. Эта планета находится на пороге смерти. Это концентрационный лагерь на краю небытия, пребывающий в небытии, идущий в небытие. Заселение произошло в результате насильственной миграции или политических ссылок. Халвмерк всего лишь сельскохозяйственная машина, обслуживаемая немыми фермерами. Она должна поставлять продукты на иные планеты с максимальной выгодой и минимальными затратами. Земля. Элита наверху, пролы на дне, а все, кто между, закреплены, как штырьки, на панели. Всем это не по душе, кроме тех, кто наверху, но у них-то достаточно сил, чтобы так продолжалось веками. Это ловушка. Болото. Без выхода, И это все, что я тебе скажу. Так что оставь кассеты. Я о них позабочусь. И почему только, черт побери, мы должны рисковать собой ради каких-то примитивных кассет?

Неожиданно он в гневе стукнул стаканом.

— Что-то там происходит, и я не знаю, что именно. Корабли всегда прибывали вовремя. А теперь — нет. Они вообще могут не прийти. Но у нас есть кукуруза, и если они прибудут, она понадобится…

Усталость и спирт навевали сон. Он допил последний глоток и махнул, указывая Ли на дверь. Ли, прежде чем открыть ее, повернулся.

— Ты мне ничего сегодня не говорил, — сказал он.

— А я не видел этих чертовых кассет. Спокойной ночи.

Ян не знал, что прошло целых три часа. Казалось, свет и звонок будильника вытянули его из сна через секунду после того, как голова упала на подушку. Он потер слипшиеся веки и почувствовал гадкий привкус во рту. Впереди был очень длинный день. Пока заваривался чай, он вытряхнул из бутылочки две тонизирующие таблетки, подумал и добавил третью. Очень длинный день.

Прежде чем он допил чай, раздался тяжелый стук в дверь, и он не успел даже подойти, как она распахнулась. Один из Тэкенгов — он забыл его имя — сунул голову в проем.

— Все загружено. Кукурузой. Кроме этой машины. Как ты сказал. — На его потном лице были полосы грязи, он выглядел не менее усталым, чем Ян.

— Хорошо. Дайте мне десять минут. Можете прорезать люки.

Нелегальные ленты Ли были среди инструментов в машине, запечатанные и на замке. Вся одежда и личные вещи, которые ему понадобятся — в сумке. Когда он, вымыв чайный прибор, ставил его на полку в своем кабинете, на потолке вспыхнула красноватая точка и начала двигаться, очерчивая окружность. Пока он проталкивал кровать, стол и кресла через переднюю дверь, окружность замкнулась, и крышка металлического люка с лязгом захлопнулась, глубоко утонув в пластиковом покрытии. Ян перебросил ремень сумки через плечо и вышел, заперев за собой дверь.

Его машина должна была отправляться последней. Казалось, никто не сидел без дела. От ближайшей силосной башни до борта машины змеился огромный шланг. Человек на ее верху закричал, замахал руками, шланг, изогнувшись под напором потока зерна, забился в его руках, и Яна осыпало золотым дождем, прежде чем мужчина, навалившись всем весом, сумел заставить кукурузу сыпаться в машину через свежепрорезанное отверстие. Ян снял с плеча зернышко. Оно было длинной со средний палец, сморщенное после вакуумной дегидратации. Чудесная пища, лабораторный продукт, богатый протеином, витаминами, питательными веществами. Его можно перерабатывать в детское питание, в пищу для взрослого, в кашу для старца, и всегда это блюдо будет содержать все необходимые для жизнедеятельности. Совершенная пища для экономических «роботов». Он положил зерно в рот и стал задумчиво жевать. Одно плохо — ему не присущ вкус земных продуктов.

Заскрипел металл — угловые домкраты снимали машину с цементной подушки. На открывшейся под ней черной площадке уже копошились люди. Выкрикивая ругательства, они устанавливали и закрепляли колеса. Все происходило одновременно. Как только резервуар установили в надлежащее положение, люди выбрались по трапу наверх. Спрыгнули грузчики, остановили насос. Работа была хорошо скоординирована. Человек, натягивающий пластиковые оболочки на прорезанные только что отверстия, протестующе закричал, когда машина медленно тронулась вперед, въезжая на эстакаду. Когда она оказалась наверху, ее поставили на тормоза, пока механики копошились под массивным корпусом, проверяя провода, которых не видели четыре года.

Поезда были составлены пока Ян спал. Третий раз он видел великое переселение, но переживал все как впервые. Коренные халвмеркцы принимали это как должное, хотя перемена в жизни вызывала возбуждение. Перемена возбуждающе действовала и на Яна оттого, видимо, что он привык к разнообразию и новизне, путешествуя по Земле. Здесь любое бегство от скуки и однообразия повседневной жизни было облегчением. Отчасти благодаря этой неожиданной перемене смог он постепенно принимать этот иной мир.

Несколько дней назад здесь был процветающий город, окруженный фермами, которые простирались за горизонт и далее. Сейчас все вменилось. Транспорт и механизмы были заперты в массивные силосные башни, двери задраены. Куполовидные надувные дома сложены и тоже убраны. Другие дома, передвижные, совершенно изменились. Никаких опор о грунт, — они были поставлены на колеса и образовывали стройные линии вместе со зданиями ферм, которые тоже стояли теперь на колесах. Там, где был город, оставались отныне одни фундаменты, словно постройки были стерты неожиданным взрывом.

На широком Центральном пути стоял двойной ряд поездов. Здания, которые выглядели такими непохожими, будучи домами и лавками со своими навесами, лестницами и цветами, сейчас были сведены к единым форме и размерам. Машины в большом поезде соединены вместе и одинаковы. Двенадцать машин в поезде, и каждый поезд тянет движитель. Огромный, невиданный движитель.

Поначалу Яну трудно было поверить, что энергозавод таких размеров способен перемещаться. Но энергозаводами они были лишь до тех пор, пока стояли в стороне от Дороги. В стационарном положении их атомные генераторы вырабатывали всю энергию, которая только могла потребоваться городу и фермам. Но они всегда были готовы вновь превратиться в движители.

Огромные, в десять раз больше самого сильного тягача, который Ян когда-нибудь видел до появления на этой планете. Он шлепнул ладонью по покрышке, проходя мимо, — колеса были такие большие, что он ее мог дотянуться до их верхнего края; гайки величиной с обеденную тарелку; два управляющих колеса впереди, четыре ведущих позади; за передними колесами виднелись шпангоуты жилого отсека, пятнадцать их было приварено к золотистому борту этого чудовища. Впереди — батареи прожекторов, таких мощных, что они могли ослепить человека даже издали, если бы какому-нибудь дураку пришло в голову стоять и пялиться на них. Наверху сверкали стекла кабины водителя. Вне видимости, еще выше, закреплены рядами трубы и шланги системы охлаждения атомных двигателей. Энергии этих двигателей достаточно, чтобы осветить небольшой город.

Возле головного поезда дожидался Иван Семенов,

— Ты сам поведешь движитель? — спросил он.

— Это твоя работа, Иван, и очень ответственная. В этом кресле сидеть Мастеру Поездов.

Губы Ивана чуть изогнулись:

— Какие бы титулы нам не давали, Ян, я думаю, мы знаем, кто из нас на этот раз на самом деле мастер поездов. Люди говорят. Теперь, когда дело сделано, они думают, что ты был прав. Они знают, кто сейчас впереди. А у Хейна мало друзей. Он лежит в постели, держится за руку, хнычет и ни с кем не разговаривает. Люди проходят мимо его машины и смеются.

— Сожалею, что пришлось это сделать. Но я по-прежнему считаю, что иначе было нельзя.

— Пожалуй, ты прав. В любом случае, все они знают, кто руководит. Веди первый движитель.

Он повернулся на каблуках и пошел прочь, прежде чем Ян успел ответить.

Первый движитель. Уже пришло неповторимое рабочее возбуждение. Ему предстояло взвалить на себя огромную ответственность. Надо было не просто вести эту махину, а вести ее очень быстро. Ян улыбнулся про себя — он, невольно прибавляя шаг, шел вдоль поездов, — к первому поезду, к первому движителю.

Толстая дверь двигательного отсека была открыта, и он увидел инженера, согнувшегося над пультом контроля смазки.

— Прервись ненадолго. — Ян протолкнул свою сумку в дверной проем и, не дожидаясь ответа, забрался внутрь.

Слева от движителя была пустая Дорога, окруженная опустевшими фермами. Дальше тоже расстилалась Дорога. Позади — двойной ряд неподвижных и ждущих поездов. Помощник водителя сидел в своем кресле и просматривал списки. В примыкающем отсеке возле стендов с аппаратурой находился офицер связи.

Перед Яном — широкая пластина армированного стекла, над ней — ряд телеэкранов, внизу, ряд за рядом, — приборы и датчики, передающие информацию в поезд. Перед пультом — единственное пустое кресло, обитое, с подголовником. Ян медленно уселся, чувствуя спиной его прочность, легко поставил ноги на педали и взялся за холодную баранку.

— Читайте список, — приказал он. — Готовимся к отправлению.

Тянулись изнурительные часы.

Хотя поезда были полностью составлены и подготовлены к движению, оставались сотни мельчайших проблем, которые нужно было решить, прежде, чем отдать сигнал к старту. Ян хрипло и зло кричал в радиофон, пока не швырнул шлем на панель и не отправился проверять сам. В нише в задней части движителя был закреплен мотоцикл. Сняв его, Ян обнаружил, что обе камеры спущены. Тот, кто должен был проверить исправность всей техники, не сделал этого. Пришлось срочно приводить машину в порядок. Оседлав наконец мотоцикл Ян почувствовал удовольствие, когда вывернул рычаг газа на полную мощность и услышал шорох покрышек на поверхности дороги.

Как капитан службы технадзора, Ян отвечал за то, чтобы к сегодняшнему дню механизмы были исправны. Физически это было не под силу одному, и приходилось полагаться на подчиненных. Но слишком часто делать это было нельзя. Контакты толстых кабелей, соединявших между собой машины, требовалось покрывать водонепроницаемой изоляцией. Но на многих машинах ее не было, поэтому коррозия разъела контакты в стольких местах, что половина из них пришла в негодность. Проползя на четвереньках под каждой машиной, Ян отдал приказ по всем поездам открыть и прочистить все стыковочные узлы, что добавило еще один час задержки.

Проблем оставалось еще хоть отбавляй. Ведущие колеса каждой машины поворачиваются под действием электромоторов. Эти колеса контролирует компьютер движителя в каждом поезде, чтобы каждая машина следовала и поворачивала вслед за движителем так, будто они в одной колее. Прекрасное в теории, гораздо хуже на практике, особенно, когда «капризничают» моторы. А время шло.

Имелись и личные затруднения. Поскольку мало кого устраивало сокращение нормального жизненного пространства, Яну пришлось выслушать множество жалоб и решить множество проблем Глав Семей. Он один улаживал все неполадки и следил за решением всех вопросов. Самой последней проблемой был пропавший ребенок, которого он сам обнаружил, заметив движение неподалеку на кукурузном поле. Он помчался туда на мотоцикле и вернул счастливого гуляку плачущей маме.

Усталый, хотя и с чувством удовлетворения, Ян медленно ехал назад между двумя рядами поездов. Двери были закрыты, и виднелось лишь несколько любопытных лиц, выглядывающих из окон. Эйно, его инженер, поджидал, чтобы поставить мотоцикл на место, пока он поднимается в водительский отсек.

— Предварительный перечень проработан, — сказал помощник водителя. Отакар был столь же работоспособен, как и машина, которой он управлял. — Реактор дает полную мощность, все системы действуют.

— Хорошо. Затребуй доклады о готовности других поездов.

Пока Ян щелкал выключателями и просматривал список своего помощника, тот выслушивал доклады остальных поездов. Все тринадцать были в порядке, только однажды загорелся предупреждающий сигнал, но это была лишь неполадка в контрольном приборе, которую удалось быстро исправить.

— Все поезда и водители готовы, — сказал Отакар.

— Хорошо. Коммуникация, дайте связь со всеми водителями.

— Готово, — сказал Гизо, офицер связи.

— Всем водителям, — говоря эти слова, Ян испытывал чувство более сильное, чем все, что испытывал прежде. Покорение вершин, хождение под парусом, занятия любовью — все это давало мгновения чистого удовольствия, но несомненно менее чудесные и неописуемые. Только наркотики вызывали нечто подобное, но они были легко доступны и их мог купить каждый. Здесь же далеко не каждый мог сделать то, что делал он. Он был один. Управлял всем. На самой верхушке. Такой власти он не имел никогда. Да, это была ответственность, очень большая ответственность. Он сейчас был самым первым, — и население целого мира ждет, какое он примет решение. Он был у руля.

Движитель под ним слегка гудел от сдерживаемой мощи. Тяжелые соединения и паутина кабелей связывали его с машинами позади. Были там и другие движители, и поезда, заполненные всеми жителями этой планеты и их домашним скарбом. Каждый человек, кроме обслуги и экипажей, был там, ждал его приказа. От возбуждения ладони взмокли, но он крепче сомкнул пальцы на баранке.

— Всем водителям. — Голос Яна был как всегда тих и деловит. — Мы трогаемся. Поставьте ближние радары на один километр. Разброс свыше тысячи ста метров и менее девятисот метров запрещен. Автоматы торможения установите на девятьсот пятьдесят метров. Если по какой-либо причине один движитель окажется от другого менее чем в девятистах метрах, мы заменим провинившегося водителя. Никаких исключений. На старте минимальное ускорение, всем следить за предельной нагрузкой на соединения. Мы перевозим минимум вдвое больше нормального груза, поэтому можем выдернуть их, как гнилые зубы, даже не заметив. Сейчас мы используем новый прием, и я хочу, чтобы так делалось каждый раз при старте. Помощники водителей, внесите это в списки.

Первое. Всем машинам сняться с тормозов.

Второе. Поставить на тормоза последнюю машину.

Третье. Дать задний ход.

Четвертое. Идти задним ходом пять секунд. На минимальной скорости. Этому трюку он обучился еще в дни ученичества, когда обслуживал грузовой монорельс под городом. Подача назад расслабляла все суставы поезда. Затем, когда поезд двигался вперед, он не сразу приходил в движение, а часть за частью. В этом случае инерция старта основательно гасилась, поскольку вес машин, пришедших в движение, постепенно ускорял и находившихся в покое.

Ян включил заднюю передачу. Затем установил переключатель скоростей на первой отметке. Тормоза всех машин были убраны, только горел красный огонек, обозначающий двенадцатую машину. Когда он нажал левой подошвой на педаль газа, он почувствовал ускоренное вращение шестеренок и тяжелую дрожь под металлом пола. Натяжение тросов упало до нуля. На двенадцатой панели вспыхнуло и погасло слово «торможение», и он выключил тягу, как только цифровое табло часов показало «пять».

— Приготовиться к движению, — сказал он. — Второй колонне поездов оставаться на месте, пока не пройдет последний поезд первой колонны. Затем отправляться следом. Управление — ручное, пока не получите специальное указание. Первая остановка в девятнадцать часов. Последняя остановка в Южгороде. Там и увидимся.

Он мягко взялся за баранку обеими руками и поставил ногу на акселератор.

— Тронулись.

Ян чуть надавил ногой, и двигатель ожил. Все быстрее крутились гидравлические колеса, и движитель тронулся вперед. Вслед за ним пришли в движение одна за другой все машины, пока, наконец, не тронулся с места весь гигантский поезд. Слева промелькнул и исчез из вида главный движитель второй колонны Впереди теперь было только пустое пространство Дороги. Задняя камера сверху на движителе показывала поезд. Соответствующая камера соседней машины показывала тронувшийся с места второй поезд. На всех приборах горели зеленые огоньки. Обороты мотора и скорость движения стали предельными для нижней передачи, и Ян включил следующую.

— Все зеленые, — сказал Отакар. Он, сидя в кресле помощника водителя, следил за приборами. Ян кивнул и сдвинул баранку вправо, затем поставил ее на стопор, чтобы удержать поворот. В отличие от земных автомобилей здесь управление осуществлялось смещением баранки. Руль удерживался в заданном положении посредством застопоривания. Затем Ян вновь сдвинул баранку, чтобы вывести машину на середину дороги, — как раз над контрольным кабелем, погребенным под каменной поверхностью. Следом за движителем все машины поезда переместились, словно поезд миновал стрелку.

Ян удерживал предельную среднюю скорость, пока все поезда не пришли в движение, сохраняя дистанцию в один километр.

Прежде чем последний поезд сдвинулся с места, город и даже фермы растаяли позади. Только тогда он поднял скорость до высшего, маршрутного уровня. Внизу шумели покрышки — Дорога неслась навстречу, по обе стороны двигалась неприметная песчаная пустыня. Он держал баранку, по-прежнему управляя вручную, ведя движитель, поезд, все поезда по дороге, на юг, в сторону противоположного континента и Южгорода, находившегося в двадцати семи тысячах километров.

Одно из немногих приметных мест пустыни возникло крапинкой на горизонте и медленно росло по мере приближения. Черный каменный шпиль, темный палец, указующий в небо. Он оказался достаточно массивным, чтобы Дорога, чуть отвернув в сторону, огибала его. Проезжая мимо, Ян дал сигнал по сети для всех водителей.

— Слева от вас Каменная Игла. Отметьте ее. Когда проедете, становитесь на автоводитель, — сказав это, он сам переставил управление, задав левой рукой максимальную и минимальную скорости, максимальные и минимальные ускорение и торможение. Сетчатый обзорный экран автоводителя показывал, что они идут точно над центральным кабелем. Ян перещелкнул выключатель на «Вкл» и откинулся в кресле, чувствуя, как устал от напряжения.

— Хороший старт, — сказал Отакар, — по-прежнему следивший за показаниями. — Это обещает хороший рейс.

— Остается лишь надеяться, что ты прав. Последи, пока я разомнусь. — Отакар кивнул и пересел в водительское кресло. Ян потянулся — кости захрустели — и пошел в задний отсек взглянуть через плечо инженера связи.

— Гизо, — сказал он, — мне нужно…

— У меня красная! — вдруг громко закричал Отакар.

Ян бросился обратно — в ряду зеленых лампочек светилась одна красная, а чуть позже вспыхнула и другая.

— Перегрев топливных цилиндров на седьмой и восьмой машинах. Дьявол, что бы это значило? — свирепо пробормотал Ян. — Слишком уж все хорошо началось. — Он наклонился вперед и нажал кнопку считывания. На экране появились цифры. На каждой машине превышение нормы на двадцать градусов — и температура все еще поднимается.

Он думал: «Остановиться и выяснить? Нет, это значит остановить всю линию поездов, а затем новый старт. До подножья холмов еще по меньшей мере триста километров пустыни, и тормозить до этого места не следовало бы».

— Отключи тормозные цепи на обеих машинах и посмотри, что случилось, — сказал он Отакару.

Еще не дослушав приказ до конца, Отакар нажал кнопки. Теперь тормоза этих двух машин уже не действовали, и аварийные цепи тоже следовало отключить. Так и было сделано. Температура в тормозных цилиндрах медленно понизилась, и красные лампочки одна за другой погасли.

— Следи за контролем, — сказал Ян. — А я пока попытаюсь вычислить, что за чертовщина. — Он прошел назад и откинул люк в двигательный отсек. — Эйно, — сказал он туда, — мне нужны чертежи и схемы тормозных цепей машины. У нас возникла проблема.

Яну доводилось иметь дело с тормозными системами, как и любому механику, но разбирать и ремонтировать их ему не случалось. Как и все механизмы на Халвмерке, они были устроены так, чтобы действовать вечно. Или как можно дольше. Когда запасные части находятся за много световых лет от вас, надежность становится необходимостью. Все составляющие должны быть просты и грубы, смазка должна осуществляться автоматически. Они были предназначены для того, чтобы не ломаться при нормальном обращении, и, действительно, ломались редко

— Тебе эти нужны? — Эйно вынырнул из люка, словно зверек из норы, и протянул Яну листы с рисунками и схемами. Это были подробные чертежи. На машинах действовали две раздельные различные тормозные системы. Обычное торможение управлялось компьютером: как только водитель движителя нажимал на тормоз, срабатывали тормоза на всех машинах. Тормоза были гидравлическими, жидкость поступала из резервуаров, насосы приводились в действие осями машины. Сильные пружины обычно держали их в нерабочем положении. Чтобы затормозить, электронный контроль увеличивал давление. Такова была «Альфа» — активная тормозная система. «Бета», пассивная, предназначалась на крайний случай. Эти тормоза, совершенно независимые, удерживались пружинами до тех пор, пока не замыкались электронные цепи. Тогда мощные магниты отпускали их на свободу. Любое нарушение в электронной цепи, такое, как случайное разъединение машин, приводило к немедленной остановке.

— Ян, еще два поезда просят совета, — сказал Гизо. — Похоже, те же проблемы, перегрев тормозов,

— Скажи им, пусть делают то же, что и мы, обесточат альфа-систему. Я свяжусь с ними, как только выясню причину неполадки, — Он вел по чертежу пальцем. — Вероятно, это «Альфа» виновата. Нам нужно точно установить, что происходит.

— Электроника или гидравлика? — спросил инженер.

— У меня такое чувство, что электроника здесь ни при чем. Компьютер прослеживает все цепи. Если бы поступил запрос на торможение, он бы отверг его, а если торможение невозможно было бы предотвратить, сообщил бы об этом. Давай-ка сначала проверим гидравлику. У себя в тормозных цилиндрах мы получаем давление. Единственная возможность для этого — чуть приоткрыть вот этот вентиль…

— Или если нельзя закрыть его полностью, когда что-то мешает.

— Эйно, ты читаешь мои мысли. И что же может мешать? Самая обычная грязь… Фильтры в этой линии должны прочищаться после каждого рейса. Грязная, неприятная работа — надо ведь ползать под машинами на карачках. Помнится, эту работу я поручил несколько лет назад некоему механику по имени Децио. Такому плохому механику, что мне, в конце концов, пришлось прогнать его обратно на ферму. После остановки мы вытащим один из фильтров и проверим.

Эйно помял подбородок мозолистой рукой.

— Если нам придется осушать каждую разладившуюся тормозную систему, чтобы извлечь вентиль для прочистки, это плохо.

— Не придется. Аварийные вентили плотно закрываются, если линия нарушена. Мы не потеряем много жидкости. К тому же есть запасные вентили. Понадобится всего лишь заменить их, а снятые — прочистить на ходу и поставить обратно. Все же сегодня, в первый день, все идет не так плохо.

— Ян, — позвал помощник водителя, — Горы в зоне видимости, скоро войдем в туннель. Думаю, ты хочешь взять управление.

Ян сел в кресло водителя и увидел острые пики гор впереди, расходящиеся по обе стороны дороги. Эта гряда и делала внутреннюю часть континента пустыней, сдерживая по ту сторону все бури и дожди. Там, по ту сторону, они встретятся с непогодой. Дорога впереди стала подниматься — они въезжали на холмы. Ян все еще держал машину на автоводителе, но уже включил все остальные приборы. Когда склон стал более пологим, он нажал на акселератор и включил среднюю скорость. Ян видел, что впереди Дорога поднимается, и знал, что там наверху открывается темная пасть туннеля. Он включил микрофон:

— Всем водителям. Через несколько минут будет туннель. Как только увидите его, включайте передние фары.

Он включил фары. Дорога уходила в темный провал туннеля.

Инженеры, строившие Дорогу столетия назад, имели в своем распоряжении почти неограниченную энергию. Они могли поднимать острова со дна океана и погружать их обратно в пучину, сравнивать горы и плавить камень. Для них простейшим способом преодолеть горную гряду — было пробить ее. Конечно, они гордились этим — о том свидетельствовала декоративная деталь Дороги, находившаяся над входом в туннель — щит стометровой высоты. Только сейчас, когда темная пасть была совсем близко, фары высветили этот щит, на котором был символ, древний, как человечество: рука, сжимающая короткий и тяжелый молоток. Он становился яснее, вырастал все больше, наконец, ушел наверх. Они оказались внутри туннеля.

Грубая серая каменная стена. Кроме случайно пробившегося ручейка, пересекавшего Дорогу, здесь не было ничего примечательного. Ян взглянул на приборы и включил автопилот. Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем впереди появился постепенно увеличивающийся просвет, через который вскоре они увидели кусок пылающего неба.

Они продвинулись довольно далеко на юг, и вот — въехали в рассвет.

Массивный движитель вырвался из туннеля в опаляющий свет зари. Ветровое стекло тут же автоматически потемнело, надежно предохраняя от солнечных лучей. Бета Эридана была обжигающим сине-белым солнцем даже в этих северных широтах. Затем его скрыли облака, и мгновением позже хлынул сильный дождь. Ян включил дворники и радар. Дорога впереди была пуста. Буря прекратилась так же быстро, как и началась, и первое, что он увидел, когда Дорога начала спускаться с гор, — едкую зелень джунглей и синеву океана за ними.

— Красивое зрелище, — сказал Ян, не замечая, что говорит вслух.

— Это грозит осложнениями. Я предпочитаю внутриконтинентальные рейсы. — поморщился Отакар.

— Ты — бесчувственная машина, Отакар. Неужели тебе никогда не надоедают однообразные сумерки?

— Нет.

— Сообщение от передового экипажа, — подал голос Гизо. — У них проблемы.

Отакар мрачно покачал головой:

— Вот и осложнения. Я же говорил.

— Что случилось? — спросил Ян.

— Говорит Лайос. До сих пор расчистка Дороги не составляла труда. Но года два назад было землетрясение. Тогда провалилось около сотни метров Дороги.

— Можете восстановить?

— Нет. Мы даже не видим дна.

— Как насчет объезда?

— Пытаемся. Но для этого нужно пробивать новую дорогу в скале. Это займет по крайней мере полдня.

Ян выругался про себя. Если так пойдет и дальше, рейс вовсе не будет легким.

— Где вы? — спросил он.

— Примерно в шести часах пути от вас.

— Мы к вам подъедем. Продолжайте работать. Все.

Шесть часов. Значит, день будет короче, чем планировали. Впрочем, нужно еще повозиться с тормозами. Да и другие проблемы появятся, когда люди выйдут из машин. А пока необходимо обогнуть разрушенный участок Дороги, и только потом — отдыхать до утра. За ночь каждому необходимо как следует отдохнуть.

Дорога с горных склонов спустилась в прибрежную низину, и ландшафт полностью изменился. Исчезли каменные склоны и случайные кусты с непрочными корневищами. Их сменили джунгли, высокие густые джунгли, которые полностью скрывали океан и оставляли лишь узкую полоску неба.

Было заметно, что джунгли пытались взять вверх над Дорогой: по обе стороны валялись деревья и кусты, сброшенные с Дороги танками-бульдозерами.

Был здесь и мир зверей: темные тени мелькали в кустах близ Дороги. В одном месте косяк зеленых летучих существ медленно вылетел из джунглей и пересек Дорогу. Два из них разбились о ветровое стекло и медленно оползли вниз, оставляя за собой мокрые подтеки. Нажав кнопку, Ян дворниками смыл эти следы. Движитель вновь вел автоводитель, и ему нечего было делать, только смотреть вперед на появляющийся впереди очередной туннель.

— Устал, Отакар? — спросил он.

— Немного. Отдохну ночью.

— Но завтрашний и каждый последующий дни будут долгими и трудными. Хоть мы и будем сменять друг друга за баранкой, все равно будет тяжело, потому что мы не сможем отдыхать — придется нам с тобой меняться местами. — Яну пришла в голову идея. Он поразмыслил и сказал:

— Вот что, нам нужны еще помощники. На этом движителе и на всех остальных. Тогда у нас за рулем постоянно будет опытный водитель, в свободное от дежурство время он сможет сомкнуть глаза.

— Других водителей нет.

— Я знаю. Но мы могли бы их подготовить.

Отакар покачал головой и буркнул:

— Невозможно. Каждый мужчина с признаками способностей к работе с техникой уже при деле. Или, как ваш экс-механик Децио, вернулись на фермы. Мне не нужны фермеры в водительском отсеке.

— Ты прав, но только наполовину. Что если обучить на водителей женщин?

Ян улыбнулся при виде отвисшей челюсти Отакара.

— Но… женщины не могут управлять машиной. Женщины — всего лишь женщины…

— Только в этом форпосте дьявола, мой мальчик. Даже на Земле, где экзамены крайне сложны, люди поднимаются, насколько позволяют их способности, независимо от пола. Это делается в экономических интересах. Я не вижу причин, почему то же самое нельзя делать здесь. Надо найти девушек со способностями и обучить их нашей работе.

— Это не понравится Хрэдил. Да и остальным Главам Семей.

— Конечно, не понравится. Но какая разница? Это экстремальный случай, и мы принимаем экстремальные меры. — Упоминание о Хрэдил вызвало в памяти имя более милой представительницы этого же семейства. Он улыбнулся этой мысли. — Ты замечал когда-нибудь выдержку Элжбеты? Ее спокойствие, сноровку, сосредоточенность…

— Все достоинства хорошего водителя! — Отакар теперь тоже улыбался. — Твоя безумная идея может сработать. И уж точно это сделает рейс чуточку веселее.

— Я — за, — донесся из динамика голос Гизо: он слушал беседу по интеркому. — А можно мне подготовить радиооператора или двух?

— Конечно, можно. Позже. А сейчас надо составить список женщин, которые по нашему мнению обладают способностями к этой работе. Но ни слова за пределами этого отсека. Я хочу ошарашить Старейшин позднее, когда они устанут как следует.

Прежде, чем они добрались до трещины, спустись ночь снова двигались вверх. Справа от Дороги вздымалась каменная стена, а сама она исчезала во мгле впереди.

Радар сообщил о приближении к передовому экипажу, и Ян постепенно снизил скорость. Когда впереди заблестели металлические бока танков, он выключил фары и приказал тормозить. Как только первый поезд начал замедлять движение, вся растянувшаяся в ночи колонна сделала то же самое. Постепенно все поезда полностью остановились. Отакар отметил в журнале время и заглушил двигатель. Ян встал, потянулся. Он устал, но ночная смена, только начиналась.

— Сегодня мы прошли девятьсот восемьдесят семь километров, — сказал Отакар, занося цифры в журнал.

— Чудесно. — Ян помассировал затекшие ноги. — Нем остается сущий пустяк — какие-то двадцать шесть тысяч километров.

— Длиннейшие рейсы начинаются с едва заметного поворота баранки, — сказал Эйно, выныривая из люка двигательного отсека.

— Лучше придержи народную философию при себе. Поставь системы на предохранители и берись за тормозной вентиль седыми машины. Проверь заодно и фильтр.

Ян с треском открыл дверь кабины и на него хлынула волна жаркого, влажного воздуха. На движителях и машинах были установлены совершенные кондиционера, поэтому он до сих пор не мог на себе ощутить как далеко на юг они забрались. Спускаясь вниз по скобам, он почувствовал, что уже вспотел. Очень скоро, выходя из поездов, им придется надевать костюмы с охлаждением. Он прошел вперед метров сто вдоль исковерканного утеса до провала на дороге.

Яркие прожектора освещали место работы. Рев и урчание моторов, сопровождаемые размеренными выстрелами плавильных пушек, эхом отражались от каменных стен. Огненные пасти танков уже прогрызли в крутом утесе проход, заменяющий исчезнувший участок дороги. Сейчас шли работы над его расширением и углублением для поездов. Ян не стал вмешиваться — здесь и без него справлялись неплохо. К тому же у него было дело к Главам Семей.

Они встретились в головной машине семьи Тэкенг, в самом просторном жилом помещении. Эта семьи, наиболее консервативная и старая, сохранила многие обычаи, вывезенные с Земли. Они держались вместе и не делили свои дома на множество комнатушек, как это было принято у остальных. Стены в комнате были завешены шелком с изображением реки, птиц, диковинных животных, а также фраз на неизвестном языке, которых уже никто не мог прочитать.

Обитатели дома были на время собрания выдворены прочь, но, похоже, не имели претензий. Они собрались на Дороге возле машины, и возбужденно переговаривались друг с другом под шум работ. Над их головами горели звезды, и необычные запахи доносились из джунглей. Всюду бегали ребятишки, и родители встревоженно окликали их, когда те подходили слишком близко к краю пропасти. ли протолкался сквозь толпу и вошел внутрь.

Хотя собрание назначил он, — начали без него. Это было очевидно. Перед Главами Семей стоял Хейн Риттерспатч. При появлении Яна он замолчал и, бросив на него ненавидящий взгляд, повернулся к нему спиной. Руку в гипсе он держал перед грудью так, словно на ней был щит. Яну достаточно было только взглянуть на каменные лица присутствующий, чтобы понять, что пытался делать Хейн. Не выйдет Он медленно подошел к пустому креслу и опустился в него.

— Собрание начнется, как только выйдет Риттерспатч, — объявил он.

— Нет, — возразил Чан Тэкенг. — У него есть серьезные обвинения и его нужно выслушать. Он сказал…

— Меня не интересует, что он сказал. Если вам необходимо выслушать его на собрании Глав Семей, вы сможете сделать это в любое другое удобное для вас время. Хоть сегодня ночью. После того, как мы закончим наши дела. Это собрание назначил я по праву начальника поездов, чтобы обсудить срочные вопросы.

— Ты не можешь вышвырнуть! — закричал Хейн. — Как капитан-проктор я имею право присутствовать!

Ян вскочил и приблизил лицо к лицу Хейна:

— Ты имеешь право убраться отсюда и никаких других. Это приказ.

— Не смей мне приказывать! Ты на меня напал, когда я был при исполнении…

— Ты достал пистолет, Хейн, а я защищался. Тому есть свидетели. Я готов разобраться с этой истории, но не прежде, чем мы доберемся до Южгорода. А если ты будешь сейчас докучать мне, я прикажу арестовать тебя, чтобы обеспечить безопасность рейса. И я это сделаю. Уходи.

Хейн обежал комнату глазами в поисках поддержки. Чан приоткрыл было рот — и закрыл опять. Хрэдил сидела неподвижная и безучастная. Стояла тишина. Хейн кашлянул, затопал к двери, придерживая больную руку здоровой, и исчез в ночи.

— Пусть справедливость восторжествует в Южгороде. — сказала Хрэдил.

— Пусть, — подтвердил Ян таким же невыразительным голосом. — После переезда. Итак, есть ли какие-нибудь неурядицы?

— Есть жалобы, — сказал Иван Семенов.

— Не желаю их выслушивать. Все это перепоручается Главам Семей. Меня интересуют технические проблемы: воздух, энергия, ну и прочее. Он переводил взгляд с лица на лицо. Надо было продолжать в том же духе. Необходимо вывести их из равновесия, не давать оспаривать этот новый образ жизни.

— Хорошо. Я знал, что смогу положиться на вас. Вы можете помочь еще в одном деле. Вам известно, что техническому персоналу ежедневно приходится работать вдвое больше обычного. Сегодня первый день, поэтому усталость еще не ощущается. Но этого не избежать в дальнейшем. Водители в скором времени будут крайне измотаны. Возникнут неизбежные неполадки. Поэтому нам нужны водители на подмогу.

— Почему ты обращаешься с этим к нам? — едко спросил Чан Тэкенг. — Это же технический вопрос, в котором ты, похоже, великий дока. Ферм сейчас нет, людей сколько угодно, выбирай кого хочешь.

— Прошу меня простить, но ни одного из ваших косолапых фермеров я и близко не подпущу к технике. Все мужчины, способные на это, уже привлечены к работе.

— Если так, то зачем ты пришел к нам? — спросила Хрэдил.

— Я сказал — мужчины. Водители говорят, что знают многих женщин, обладающих необходимыми качествами. Их можно обучить…

— Нет! Никогда! — взорвалась Хрэдил. Ее глаза в паутине древних морщин превратились в узенькие щелки. Ян повернулся к ней. Он никогда не видел ее так близко. Сейчас он наконец заметил, что копна ее снежных волос на самом деле парик. Ну что ж, возможно это открытие когда-нибудь ему пригодится.

— Почему? — спросил он.

— Почему? Ты еще спрашиваешь? Потому что место женщины в доме, с детьми, с семьей. Так было всегда.

— Но все не обязательно бывает так, как всегда. Корабли приходили всегда. Теперь они не пришли. Корабли забирали кукурузу. Теперь мы везем кукурузу на юг. Корабли привозили семена и все необходимое. Теперь нет ни семян, ни запчастей, ни запасов. Женщины не занимались техникой. Теперь будут. Мой напарник сказал мне, что Элжбета Махрова из твоей семьи искусна и опытна в вышивании. Он считает, что женщина с такими талантами может быть обучена на помощника водителя. Тогда он сможет подменять меня за рулем. Можешь послать за ней прямо сейчас.

— Нет!

Наступила тишина. Не слишком ли сильно он нажал? Возможно, но надо действовать, чтобы вывести их из равновесия. Пока он сам в состоянии сохранять его, он остается во главе. Пауза затянулась.

— Одну ты точно получишь, — медленно и мрачно проговорил Бруно Бекер, нарушая молчание. — Девушки из моей семьи вышивают не хуже, чем Махровы. А некоторые говорят, что даже лучше. Моя племянница Арма известна своим умением.

— Я знаю. — Ян, повернувшись спиной к Хрэдил, воодушевляюще кивнул и улыбнулся. — И она очень симпатичная девушка к тому же. Кстати, не ее ли брат — водитель девятого поезда? Верно? Я пришлю его за ней. Собственный брат сможет ее обучить лучше, чем кто бы то ни было; может она даже выучится штурманскому делу.

— Вышивка у нее — как следы цыпленка на песке, — брезгливо поморщилась Хрэдил.

— Я уверен, что обе девушки — прекрасные рукодельницы, — мягко заметил Ян. — Но вопрос не в этом. А в том, смогут ли они выучиться на помощника водителя, Думаю, что Отакар сможет натаскать Элжбету не хуже, чем Арму — ее брат.

— Невозможно! Одна, наедине с мужчинами!

— Проблема легко разрешимая. Очень хорошо, что ты мне напомнила, Хрэдил. Если бы не ты, мы бы забыли об этом. Спасибо. Пусть Элжбета утром придет на урок в сопровождении замужней женщины, а теперь давайте составим список тех, кто будет работать.

Похоже, задача была решена. Главы Семей называли кандидатуры, а Ян записывал имена тех, кто по общему мнению наиболее подходил. Одна лишь Хрэдил молчала. Лицо ее было безучастно, но глаза просто пылали ненавистью. Она поняла, что сделал Ян. И если раньше она его недолюбливала, то теперь ненавидела с лютостью невообразимой. Ян отвернулся и постарался не обращать на старуху внимания, потому что знал — он ничего не сможет изменить.

— Еще по меньшей мере час, — сказал Лайос Наджи. — Надо расширить проход, иначе движителям не пройти. И я хочу проверить прочность внешнего края. Мне не нравятся слагающие его породы.

Он был на ногах целый день и всю ночь — работал, не покладая рук. Лицо его стало бледным, под глазами легли черные круги.

— Сколько для этого потребуется танков? — спросил Ян.

— Два. Те, что с самыми большими плавильными пушками.

— Оставь их здесь и веди вперед остальные.

— Я уйду, когда все будет сделано…

— Нет. Ты чертовски плохо выглядишь. Я хочу, чтобы ты поспал в дороге. Нам предстоит длинный путь и очень много хлопот. А теперь не спорь, или я возложу твои обязанности на Хейна.

Ян медленно пошел по вновь пробитой дороге к поджидающим поездам. Он взглянул на резко синие небо и поморщился от яркого света. Солнце еще таилось за горами, но скоро должно было взойти. Под обрывом Дороги клубились облака, скрывавшие джунгли. День обещал быть жарким. Он повернул к своему движителю и увидел Эйно, посасывающего трубку, склонясь над позолоченным металлическим блоком. На его ладонях, руках и даже лице были пятна смазки.

— Все готово, — сказал он Яну. — Это заняло почти всю ночь, но стоило того. Я вздремну в двигательном отсеке. Не нужно ставить новые тормозные вентили. Прежние уже прочищены. Мы их поставили на место. Работают прекрасно. Фильтры мы тоже заменили. Совершенно грязные были. Хотел бы я отлупить этого Децио. Он никогда ни к одному из них не прикасался.

— Возможно, я тебе в этом помогу. После рейса.

Несколько часов сна, которые удалось выкроить Яну, восстановили его силы. Он с удовольствием полез наверх в кабину. Над холмами взошло солнце и засияло на металле так, что даже сквозь плотно сжатые веки казалось, будто со всех сторон движителя бушует золотое пламя. Почти ослепший Ян пролез в люк и захлопнул за собой крышку. Воздух внутри был сухим и прохладным.

— Температура коробки скоростей, температура покрышек, температура тормозного барабана, температура подшипников.

Говорил не Отакар. Это был другой, милый и знакомый голос. Как же он мог забыть!

В кресле помощника водителя сидела Элжбета, а за ней стоял Отакар и счастливо кивал головой. Совсем рядом с ними сидела приземистая толстая седоволосая женщина, вязавшая со свирепым видом — родная дочь Хрэдил, цепной пес — страж девственниц. Ян улыбнулся про себя, садясь в водительское кресло. Элжбета оглянулась, заметила его и запнулась на полуслове.

— Это просто фантастика! — сказал Отакар. — Она в десять раз восприимчивей и смышленей, чем все те грязнули, которых я пытался обучить нашей работе. Если и остальные девушки похожи на нее, проблема дублеров решена.

— Я в них уверен, — отозвался Ян, но глаза его глядели на Элжбету. Она была так близко, что он почти касался ее. Ее темные глаза глядели в его, не отрываясь.

— Мне нравится эта работа, — она заговорщески подмигнула ему.

— Это делается ради успеха рейса, — так же серьезно ответил он, — Я рад, что мой план удачен. Не так ли, тетушка?

Дочь Хрэдил ответила откровенно злобным взглядом, после чего опять взялась за спицы. Но с ее присутствием приходилось мириться. Все-таки это была сравнительно небольшая плата за то, что Элжбета находилась рядом. На этот раз он обратился к Отакару, хотя и продолжал смотреть на девушку:

— Как, по-твоему, как скоро она сможет заменить тебя в кресле помощника?

— Если сравнить ее с некоторыми тупицами, можно сказать, что она уже готова. Но дай ей еще хотя бы день. Завтра она сможет сидеть в моем кресле. Я, разумеется, поначалу буду рядом. — Мне это нравится. А ты что думаешь, Элжбета?

— Я… Я не уверена. Ответственность…

— Ответственность не на тебе, а не водителе. В этом кресле будем я или Отакар. Мы будем принимать решения и вести поезд, а ты станешь помогать нам, — следить за приборами, выполнять приказы. Пока будешь держаться спокойно, тебе это будет под силу. Справишься? Зубы ее были крепко сжаты. Когда же она заговорила, как она ни была прелестна, в ней промелькнуло что-то от Хрэдил:

— Я справлюсь. Я знаю, что справлюсь.

— Очень хорошо. Тогда этот вопрос улажен.

Когда плавильные пушки закончили работу над новым участком Дороги, Ян лично проверил каждый его фут. Рядом с ним тащился измученный водитель танка. Они прошли вдоль обрыва, всего в метре от его края. Глубоко внизу лежали джунгли. Несмотря на бриз, край был еще теплый, как бок барашка, и скала под ногами хранила тепло. Ян опустился на колени и постучал по камню кувалдой, которую прихватил с собой. Кусок породы откололся, подкатился к краю и полетел вниз. — Не нравится мне эта порода, — сказал Ян. — И вообще, все это мне не нравится.

Водитель кивнул:

— Самому не нравится. Будь у нас больше времени, я бы расширил проход. Что можно сделать с помощью плавки — сделаю. Надеюсь, лава натечет в трещины и скрепит породу.

— Не ты один на это надеешься. Ладно, делай, что можешь. Проведи танки, а я проведу первый поезд. — Он пошел было назад, но обернулся. — Ты зарыл ведущий кабель, как мы задумали?

— Да, и с абсолютной точностью. Если бы он оказался хотя бы на миллиметр правее, ты бы снес верх движителя.

— Хорошо. — Ян подумал и донял, что нужно сделать. Пусть они протестуют, но им придется выполнить его приказ.

— Тебе понадобится инженер, — сказал Эйно. — Обещаю не спать.

— Не понадобится. Движители пойдут очень медленно, так чти несколько минут обойдусь без твоей опеки. Мне не нужны ни штурман, ни офицер связи. Освободите водительский отсек. После того, как проедем, вы вновь приступите к учебе, Элжбета. — Он взял ее под руку и проводил к люку, не обращая внимания на хрипы и воинственно поднятые спицы ее стража. — Не беспокойтесь.

Пассажиры запротестовали, когда их стали высаживать, но вскоре Ян остался в поезде один: если что-нибудь случится, никто, кроме него не пострадает.

— Все вышли, — сказал Отакар через люк. — Я бы мог остаться с тобой.

— Увидимся на той стороне. Покинь поезд, я стартую.

Ян легко коснулся акселератора, и на минимальной скорости движитель пополз вперед. Как только поезд тронулся, Ян включил автоводитель и убрал руки с баранки. Так было менее рискованно. Автоводитель сделает это гораздо лучше, чем Ян. Он подошел к открытому люку и взглянул на край обрыва. Если что и произойдет, то только в этом месте.

Сантиметр за сантиметром движитель полз по новому участку Дороги, все ближе и ближе подъезжая к его концу. Вдруг раздались скрежет и треск, хорошо слышимые сквозь вой двигателя. Ян бросился к приборам, но понял, что ничего тут не поделаешь. Он стоял, вцепившись в край люка, глядя на то, как исчезает в пропасти большой кусок Дороги. К поезду со всех сторон потянулись смертоносные пальцы трещин. И так и не добравшись, остановились.

На месте обвала зияла огромная выбоина. Твердая порода Дороги превратилась в щебень. Но движитель уже миновал опасный участок. Ян мгновенно снова сел за баранку. С бешенной скоростью он включал камеру за камерой, чтобы увидеть идущие следом машины. Движитель-то прошел, однако, машины, которые он тянул были почти в три раза шире.

Нога Яна застыла в доле сантиметра от педали тормоза, пальцы — на рычаге автоводителя, взгляд — на экране. Сдвоенные колеса первой машины подбирались к выбоине. Объехать ее было нельзя. Он уже был готов нажать на тормоз, когда приглядевшись повнимательней заметил, как колеса въехали в выбоину и внешнее колесо нависло над обрывом. Оно медленно провернулось в воздухе, на покрышке играло солнце. Весь вес перегруженной машины лег на внутреннее колесо. Оказавшееся на самом краю обрыва колесо сплюснулось в овал. Затем внешнее колесо опять коснулось Дороги, и машина благополучно миновала выбоину. Загудело радио, и Ян включил его.

— Ты видел? — слабыми голосом спросил Отакар.

— Да. Держись поближе к выбоине и докладывай. Я собираюсь провести оставшиеся машины. Если все так и пойдет — прекрасно. Но если где-нибудь еще обвалится — немедленно сообщи мне.

— Сделаю, будь уверен.

Машины следовали на минимальной скорости одна за другой. Как только поступило сообщение, что прошла последняя, Ян заглушил двигатель, поставил машину на тормоза и глубоко вздохнул. Он чувствовал себя так, будто его избили тяжелым молотком. Чтобы снять напряжение, он побрел назад, к Отакару.

— Больше никаких обвалов, — сообщил помощник водителя.

— Тогда, пожалуй, нам удастся провести остальные поезда.

Люди уже перебирались пешком, стараясь держаться как можно ближе к скале, с ужасом глядя за край обрыва в зияющую пустоту.

— Садись в первый движитель и поезжай. Пока не проведем все поезда, скорость — половинная. Теперь все пойдет хорошо. Я потом догоню на мотоцикле. Вопросы есть?

— Какие могут быть вопросы? Это твое шоу, Ян. Удачи тебе.

Прошли часы, прежде чем был проведен последний поезд. Все обошлось. Обвалов больше не было. Когда Ян мчался на мотоцикле вдоль медленно движущихся поездов, он гадал, каким будет следующее происшествие. К счастью, случилось оно не скоро. Они пересекли горы и аллювиальную равнину, окаймлявшую континент. И лишь после этого встретилось им однообразное болото на месте прибрежных отмелей.

Дорога, словно вычерченная по линейке, большей частью проходила по насыпи, прорезавшей тростники и кустарник. Все, что оставалось передовом экипажу, это — выжигать пробившуюся растительность и заделывать случайные трещины, вызванные проседанием почвы. Они двигались быстрее тяжело нагруженных поездов и уходили все дальше, восстанавливая запланированный двухдневный промежуток.

Ночи становились все короче, пока, наконец, солнце вообще не перестало садиться. Опаляющий огненный шар лишь смещался к западу и вновь продолжал движение по небу. Потом он совсем остался над головами, усиливая свой жар по мере их продвижения к югу. Наружная температура устойчиво поднималась и уже достигла 150. Раньше на остановках многие еще выбирались из своих тесных, надоевших жилищ, чтобы пройтись по Дороге, несмотря на жару и воздух, от которого перехватывало дыхание. Теперь же, когда наступил нескончаемый день, это стало невозможным. Дисциплина поддерживалась из последних сил. Напряжение достигло наивысшей точки. А впереди оставалось еще восемнадцать тысяч километров.

Теперь уже шли по девятнадцать часов в сутки. Новые штурманы оправдывали возложенные на них надежды. Поначалу среди мужчин слышалось ворчание по поводу того, что женщины оказались не на своем месте. Но оно прекратилось, когда накопилась усталость. Некоторые женщины оказались не способными к обучению или были недостаточно выносливыми, но добровольцев на их места было более чем достаточно.

Ян чувствовал себя счастливее, чем когда бы то ни было. Сначала толстая тетушка-страж жаловалось, что ей трудно подниматься в водительский отсек. Потом жара усилилась, а для нее не нашлось подходящего костюма с охлаждением. Тогда роль сторожевого пса взяла на себя замужняя кузина Элжбеты, но вскоре заявила, что устала, что у нее есть дети, о которых нужно заботиться, и на следующий день прийти отказалась. Об ее отсутствии Хрэдил не сообщили, и к тому времени, когда та узнала об этом, ущерб чести девушки в глазах общественного мнения был уже причинен. Элжбета пробыла целый день одна с тремя мужчинами, а ничего хуже быть не могло. По негласному соглашению должность сторожа была упразднена.

Когда Элжбета выполняла обязанности помощника водителя, а он вел, Отакар уходил в двигательный отсек спать или играть в карты с Эйно, Гизо легко выпрашивал разрешение присоединиться к ним. Ян милостиво установил для него вахту. И хотя люк за их спинами все время был открыт, Ян и Элжбета оставались наедине.

Поначалу это смущало. Но не Яна, это Элжбета краснела и опускала голову, когда он говорил, слушала, забывая о штурманских обязанностях. Воспитание боролось в ней с разумом и чувствами. Несколько дней Ян не обращал на это внимания, не пытался даже разговаривать с ней, надеясь, что завтра она себя преодолеет. Но когда этого в очередной раз не случилось, он потерял терпение.

— Я прошу тебя уже во второй раз. Это слишком. Ты здесь для того, чтобы помогать мне, а не усложнять мою работу.

— Я… Извини. Я постараюсь взять себя в руки.

Она опустила голову и покраснела еще больше. Ян почувствовал себя свиньей. Нельзя сломать складывавшееся годами за одну секунду.

Дорога впереди была пуста и безжизненна. На радаре ничего не было. Поезда шли с устойчивой скоростью 110 км/ч, и баранку хотя бы на миг можно было отпустить. Он поднялся, подошел к Элжбете и встал у нее за спиной, легко положив руки ей на плечи. Девушка вздрогнула от его прикосновения, как испуганное животное.

— Это я должен извиняться, — сказал он. — Сейчас я оторву Гизо от покера, пора проводить общую проверку.

— Нет, подожди. Это не потому, что мне не нравится быть с тобой наедине. Я давно думала, что люблю тебя, но только теперь поняла, что это в действительности значит.

Она прикрыла ладонями его пальцы у себя на плечах и, повернув голову, взглянула на него. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она потянулись навстречу. Когда его ладони скользнули вниз, пытаясь коснуться полных грудей, ее руки напряглись, удерживая его. Но Ян остановился сам, понимая, что здесь не место.

— Видишь, Хрэдил была права, — попытался пошутить он.

— Нет! Она не права во всем. У нее не выйдет нас разлучить. Я выйду за тебя замуж. Она не сможет меня остановить…

Вспыхнувшая красная лампочка на радиоконсоли и частые гудки заставили его броситься к своему месту и включить радио. Сзади из двигательного отсека как пробка из бутылки выскочил Гизо.

— Мастер поездов слушает.

— Ян, это Лайос. Кажется, мы столкнулись кое с чем, что нам не по силам. Похоже, мы потеряли один танк, хотя никто и не пострадал.

— В чем дело?

— Вода, всего лишь вода. Дороги нет. Не могу описать, тебе лучше самому взглянуть.

Были жалобы, но Ян не остановил поезда до тех пор, пока не нагнал танки передового экипажа. Он спал, когда они появились на радаре. Его разбудили, и он немедленно сел за баранку.

Уже несколько дней Дорога проходила по прибрежным болотам. Постепенно «окон» в них становились все шире, появлялись чаще, пока, наконец, болота совсем не исчезли, и по обе стороны Дороги не оказалась одна вода. Ян сбросил скорость, остальные водители то же. Теперь Ян мог видеть танки невооруженным глазом. То, что он увидел, было страшно.

Дорога все ближе и ближе спускалась к воде, пока чуть дальше танков, не исчезала под ней полностью. И впереди не было никаких ее признаков. Лишь спокойный океан простирался во все стороны.

Як закричал Отакару, чтобы тот немедленно останавливался, и когда поезд был поставлен на тормоза, он уже натягивал костюм с охлаждением у люка наружу.

Ян спрыгнул на Дорогу. Внизу его ждал Лайос.

— Не имею ни малейшего представления о том, как далеко это тянется, — сказал он. — Я пытался проехать на танке, — ты увидишь его в двух километрах отсюда. Но там глубоко, и меня неожиданно понесло. Я успел лишь открыть люк и выскочить. Со следующего танка мне бросили веревку. Только благодаря этому я спасся.

— Что случилось?

— Можно лишь предполагать. Поскольку все под водой, возможно, это — проседание большого пласта грунта.

— Можно выяснить как долго Дорога идет под водой?

— Нет. Радар не достает, а в оптику виден лишь туман. Провал через несколько километров может кончиться. Или достигнуть дня океана.

— Ты оптимист.

— Я был в воде — она горячая. И я не умею плавать.

— Жаль. Придется взглянуть самому.

— Дорожный кабель на месте. Ты его не увидишь, но приборы прослеживают.

Толстый костюм замедлял движения. Система охлаждения состояла из труб, наполненных охлаждающей жидкостью. Компактное рефрижераторное устройство на поясе с гудением вентилировало костюм. Охлажденный воздух обдувал лицо под прозрачным шлемом. Через несколько часов носить такой костюм становилось тяжело, но все же он делал жизнь сносной. Наружная температура воздуха была уже около 180. Ян нажал на кнопку встроенного в заднюю стенку движителя интерком.

— Отакар, ты слышишь меня?

— Отлично.

— Поставь машины на тормоза, отцепи движитель. Я разъединю кабели сзади.

— Мы собираемся путешествовать?

— Можно сказать и так.

Послышалось урчание и клацанье металлических челюстей — стыки медленно разошлись. Ян отодвинул в сторону тяжелый язык замка, затем выдернул все кабельные разъемы. Под машинами послышались тяжелые удары, — включались страховочные бета-тормоза. Подождав, пока кабели, словно змеи, исчезнут в отверстиях, Ян забрался в кабину.

— Мне нужны три добровольца, — сказал он трем членам экипажа, стянув с себя костюм. — Ты, ты и ты. Элжбета, одень костюм и возвращайся на поезд. То, что нам предстоит, займет много времени. Она послушалась. Но пока надевала костюм и выходила, не сводила с него глаз. Отакар захлопнул за ней люк. Ян рассматривал блестящую водную гладь впереди.

— Эйно, — сказал он, — насколько мы герметичны?

Инженер ответил не сразу. Он задумчиво поковырял в ухе, медленно оглянулся, осмотрел стальные стены и пол глазом механика, обратил внимание на все стыки, пазы и люки.

— Не так уж плохо, — сказал он наконец. — Мы построены так, чтобы не бояться воды. Все отверстия и люки наглухо задраиваются и снабжены заслонками. Наверху тоже все в порядке. Думаю, мы могли бы погрузиться по крышу без опаски. Но если выше — зальет раструбы охлаждения. А до этого уровня, я смело могу сказать, мы герметичны. — Тогда надо трогаться, пока мы не передумали. — Ян сел в водительское кресло. — Эйно, заводи двигатель, нужна сильная тяга. Гизо, включай радио и веди постоянный репортаж. Если что-нибудь случиться, я хочу, чтобы остальные узнали об этом. Отакар, будешь на подхвате.

— Будем купаться? — тихо спросил помощник водителя, щелкая переключателями.

— Надеюсь, что нет. Нужно выяснить, есть ли там Дорога. Мы не можем возвратиться и не можем оставаться здесь. Движитель в два раза больше танка. Все зависит от глубины. Тяга?

— Полная.

Движитель рванулся вперед, прямо в воду, — вот уже передние колеса подняли тучу брызг.

— Лучше бы это был корабль… — почти не дыша, сказал Отакар.

«Разница лишь в том, — подумал Ян, — что движитель не может плавать». Но вслух этого не сказал.

Повсюду была вода неведомой глубины. Они знали, что Дорога все еще под ними, потому что вода еще не добралась до осей огромных колес, и импульсы кабеля были сильны и стабильны — они шли по нам автоматически. Но прибой уже бился в бока движителя, и они предпочли бы пребывание на корабле этой зыбкой связи с Дорогой, — пусть даже она обрушится за их спинами.

Впереди маячила башня танка. Когда они подошли совсем близко к ней, вода значительно поднялась. Ян остановился в добрых двадцати метрах от затонувшей машины.

— Вода еще не закрыла нам колеса, можно двигаться, — сказал Отакар, выглядывая в боковое окно. Он старался говорить спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение.

— Как по-твоему, широкая здесь Дорога? — спросил Ян.

— Сто метров, как и везде.

— Да? Ты думаешь, вода не могла ее повредить?

— Не думаю…

— А я думаю. Мы объедем танк как можно ближе. И будем уповать на то, что под колесами окажется что-нибудь достаточно надежное. — С этими словами он отключил автоводитель и медленно стал смещать баранку. Ярко-белый контур кабеля поплыл по экрану и исчез. Это был единственный указатель пути. Вода поднималась все выше.

— Надеюсь, ты держишься близко к танку, — крикнул Гизо. Возможно, это была шутка. Но прозвучало отнюдь не весело.

Ян старался припомнить ширину находящейся под водой части танка. Он старался обойти его вплотную. Вода, ничего кроме воды со всех сторон, — лишь слышны рокот двигателя, шум колес и хриплое дыхание людей.

— Я не вижу танк! — закричал вдруг Ян. — Отакар!

Помощник уже подскочил к заднему окну.

— Полегче, почти обошли, можешь теперь резко повернуть… Давай!

Ян слепо повиновался. Больше ничего не оставалось. Он был посреди океана, двигал баранку не видя никаких ориентиров. Не так сильно, прямее, сейчас он уже, должно быть, миновал танк. Или он движется не в ту сторону. Так он может вскоре скатиться с края Дорога. Он не чувствовал пота, заливающего лицо и выступавшего на ладонях. На экране что-то появилось. Кабель.

— Появился!

Он выровнял баранку, затем стал снова постепенно двигать ее — контур кабеля перемещался по экрану и, наконец, оказался как прежде посередине. Дорога была под ними, каким бы невозможным это не казалось. Ян вновь включил автоводитель и откинулся на спинку сиденья.

— Итак, остается узнать: как далеко идет впадина?

Он оставил себе контроль скоростей, но позволил автоводителю прослеживать кабель. Вскоре на них обрушилась настоящая буря, пытавшаяся смыть движитель с Дороги. Ничего не было видно из-за сильного ливня. Ян включил дворники и передние прожекторы. Из двигательного отсека доносился звон осколков.

— Мы лишились почти половины освещения, — доложил Эйно. — Позамыкало и предохранители вылетели.

— Разве это беда? Как остальные лампы?

— Похоже, в порядке. Все цепи изолированы.

Они двигались дальше. Повсюду — дождь и взбиваемая струями поверхность воды. Вода медленно и уверенно поднималась все выше. Вдруг из двигательного отсека послышался усиливающийся вой, и движитель задрожал, раскачиваясь.

— Что это?! — закричал Гизо, и в голосе его была уже паника.

— Буксуем. — Ян отключил автоводитель и, вцепившись в баранку, пытался угнаться за исчезающим с экрана контуром кабеля. — Дорога уходит в глубину. Трясет.

— На Дороге песок или грязь! — крикнул Отакар. — Мы скользим.

— И теряем кабель, — Ян еще сильнее надавил на баранку, — Эта штука почти плывет, колеса на касаются Дороги!

Он нажал на акселератор, и внизу глухо взревела трансмиссия. Колеса движителя вертелись, погружаясь в грязь, взрывая поверхность воды. Скольжение не прекращалось. Кабель исчез с экрана.

— Мы выскочили за край! — крикнул Гизо.

— Нет еще. — Ян почти прокусил себе губу, но не замечал этого.

Их тряхнуло раз, затем другой, и — колеса коснулись поверхности Дороги. Несколько мгновений прошли в молчании, пока на экране вновь не появился импульс кабеля. Ян взглянул на компас, чтобы убедиться, что они вдут в правильном направлении. Движитель полз вперед. Дождь прошел, и он выключил фары.

— Не уверен… но похоже, вода спадает, — хрипло произнес Отакар. — Ну да, точно, минуту назад вон та скоба была под водой.

— У меня есть новость получше, — Ян вытянулся в кресле и включил автоводитель. — Если ты посмотришь прямо перед собой, то увидишь, что Дорога выходит из воды.

Вода понижалась, и вскоре из под нее, разбрасывая брызги, появились колеса. Они вновь оказались на твердой суше, и Ян выключил тягу и поставил машину на тормоза.

— Перешли. Дорога на месте.

— Но… смогут ли это сделать поезда? — спросил Отакар.

— Должны же мы попытаться, верно?

Ответа не последовало.

Прежде чем думать о переправе поездов через затонувший участок Дороги, следовало решить вопрос о баррикаде, которую представлял собой покинутый танк. Ян провел движитель обратно, с тревогой и осторожностью проезжая занесенные грязью места, и остановился в нескольких метрах от танка.

— Есть идеи? — спросил он.

— Можно ли его как-нибудь завести? — спросил Отакар.

— Нельзя. Двигатель заглох, и все цепи промочило. Но придумать что-то надо еще до того, как мы займемся им вплотную, — Он вызвал Лайоса, который вел этот танк, прежде чем тот затонул. Ответ был не утешителен:

— Вести его невозможно. Все, что вы сможете сделать — столкнуть его. Но это возможно лишь в том случае, если он будет на свободном ходу. Сдвинуть с места такое количество мертвого веса нельзя.

— Ты — капитан службы ремонта, — сказал Отакар. — Следовательно, ты один из тех, кто ответит на этот вопрос лучше.

— Я знаю ответ. Тяга выключена, поэтому нужно снять его с тормозов вручную. Но дело в том, что этот механизм находится на задней стенке внутри. Надо достать ключ, вставить его в скважину и повернуть раз десять. И все это под водой. Ты умеешь плавать?

— Где я, по-твоему, мог научиться?

— Хороший вопрос. В канале слишком много удобрений. А это единственный водоем в городе. Думается мне, кому-нибудь следовало спроектировать плавательные бассейны, когда строились города. Это было несложно. Надо полагать, я — единственный пловец на Халвмерке. Доброволец поневоле. Но мне понадобиться помощь.

Сделать некое подобие акваланга было непросто. Для этого удалось приспособить один из баллонов со сжатым воздухом. Ян работал над клапаном, пока тот не стал давать постоянную струю воздуха, пахнущего маслом и смазкой. Это должно было позволять ему делать дело, не высовывая голову из воды. Эйно приспособил ремень, чтобы баллон удерживался на поясе, пластиковую трубку подвели ко рту. Эта конструкция да водонепроницаемый фонарь были необходимым снаряжением.

— Подъедь как можно ближе, — сказал Ян Отакару, снимая одежду. Башмаки он оставил. Металл наверняка горячий. Понадобились и перчатки. Когда движитель уперся в танк, он распахнул верхний люк. Внутрь ворвалась волна обжигающего воздуха. Не сказав ни слова, он выбрался наверх и захлопнул за собой крышку.

Ощущения были такие, будто он залез в печь булочника. Прохладная кабина движителя осталась позади, и он стоял под слепящими, обжигающими солнечными лучами. Ян закрыл глаза рукой и побрел через всю крышу движителя, ступая между раструбами охлаждения, стараясь не хватать ртом горячий воздух, а заставляя себя дышать через трубку. Хотя подошвы башмаков были толстые. тепло металла уже чувствовалось. На краю он не стал останавливаться, сразу погрузился в дымящийся водяной котел.

Тремя гребками он достиг открытого люка танка, и, не медля ни минуты, нырнул. Под водой было темно, очень темно, — и он вспомнил о фонаре. Горячая вода отнимала все силы. Вот и кабина. Добрался. Он двигался медленно, словно во сне. Если он не испортит себе легкие, все обойдется. Поступающего из баллона воздуха было недостаточно. Ключ. Достать его было достаточно легко, но вставить в скважину, казалось, было невероятно трудно. Наконец он со щелчком встал на место. Последние силы ушли на то, чтобы сообразить, куда его надо вращать. Время. Пора возвращаться.

Ключ и фонарь выпали из рук Яна. Он попытался оттолкнуться от пола, но не смог. Наверху, в открытом люке был свет, но у него уже не было сил, чтобы вынырнуть. Собрав последние силы, он сорвал с себя тяжелый баллон. Еще один рывок. Оттолкнуться и поплыть вверх — трудно, ох как трудно.

Ладони коснулись края люка. Он схватился за него, подтянулся, высунул голову и глотнул обжигающего воздуха. Это было больно, но прояснило голову. Придя в себя, он вылез на крышу танка, прошел по ней, спотыкаясь, и поплыл в сторону движителя.

Он знал, что уже не сможет, не сделает следующего гребка. Вдруг возле головы шлепнулась веревка, и он инстинктивно вцепился в нее. Его подтянули к борту движителя, и Отакар нагнулся, схватил его за запястье и вытащил из воды, как снулую рыбу. Глаза Яна застилал красный туман, он едва понимал, что происходит, пока не коснулся голой ногой обжигающей металлической крыши движителя. Он закричал от боли, зрачки его расширились, и он увидел помогающего ему Отакара. Тот был без охлаждающего костюма и тяжело дышал.

Опираясь друг на друга, они осторожно прошли по крыше движителя. Ян с помощью штурмана спустился в кабину первым. Воздух внутри был арктически сухой и холодный. Некоторое время они могли лишь сидеть на полу, там, куда спрыгнули, пытаясь прийти в себя.

— Давай в следующий раз постараемся обойтись без купания, — предложил Ян, наконец. Отакар лишь слабо кивнул.

Гизо наложил противоожоговую мазь на ногу Яна, затем замотал ее бинтом. Было больно, но таблетка избавила от боли. Да и от усталости заодно. Вновь одетый, он сел в кресло водителя и проверил управление.

— Есть признаки протечки? — спросил он инженера.

— Никаких. Эта зверюга крепкая.

— Хорошо. Дай тягу побольше. Я собираюсь столкнуть танк с дороги. Что я разобью, если толкну его передом?

— Пару фар, больше ничего. Там прочное покрытие из стали, толщиной в четыре сантиметра. Толкай, сколько угодно.

Ян так и сделал — включил самую малую скорость. Движитель задрожал. Он потихоньку еще нажал на акселератор. Движитель тяжко взревел и затрясся, борясь с мертвой глыбой танка. Кто-то должен был уступить. Танк двинулся.

Как только он покатился назад, Ян, оставив скорость постоянной, чуть сдвинул баранку, застопорив ее в этом положении. Мало по малу они разворачивались, пока кабель не исчез с экранов, и танк не повернулся к Дороге под прямым углом. Ян зафиксировал баранку в центральном положении и повел машины ближе и ближе к краю.

Внезапно танк опрокинулся назад, и Ян нажал на тормоз. Танк быстро перевалился через край Дороги, и движитель сам оказался на краю, чуть наклонившись вперед.

Дав задний ход, Ян медленно и осторожно повел двигатель подальше от опасности. Лишь когда они вновь встали на середину Дороги, они облегченно вздохнули.

— Да, — сказал Отакар. — Надеюсь, это последняя неурядица.

Было не просто, но не составило слишком уж большой проблемы — перевести поезда через затонувший участок Дороги. Понадобилось лишь время. Потерянное время. Машины, значительно более легкие, чем движители, всплывали в воде. Их нельзя было переправлять больше двух за раз. Челночная переправа продолжалась безостановочно, пока все машины не оказались на другой стороне. Лишь когда поезда были вновь составлены по ту сторону затонувшего участка, Ян позволил себе отдохнуть, поспать считанные часы. Прежде чем они отправились дальше, он распорядился о восьмичасовом привале. В отдыхе нуждались все, экипажи движителей были изнурены и он знал, что так будет лучше, чем принуждать водителей к работе.

Они могли отдохнуть, он — нет. В течение всей операции по переправе через затонувший участок его тревожил вопрос, который никак нельзя было обойти вниманием. Очевидная проблема, которая бросалась в глаза, когда Ян вел движитель обратно по затопленной Дороге к эскадрону оставшихся танков. Он остановил исходящий паром движитель около танков, натянул костюм и отправился к ведущему танку.

— Я думал, ты забыл, — сказал Лайос Надж.

— Напротив. Я целыми днями ни о чем другом не думаю.

— Хочешь оставить танки здесь?

— Они слишком нужны нам.

— Но своим ходом нам не переправиться.

— Я и не ожидаю этого. Взгляни.

Ян развернул синьку, на которой была вычерчена боковая проекция танка. Он обильно разрисовал ее большим красным карандашом.

— Вся загвоздка в этом участке, — сказал он. — Мы хотим обрызгать их герметизирующим составом, чтобы сделать достаточно водонепроницаемыми. Тогда танки смогут пройти под водой до противоположной стороны переправы.

— Погоди-ка, — Лайос указывал на рисунок. — Ты задраиваешь все люки. А как выберутся водители в случае надобности?

— Это не проблема. Водителей не будет. Мы протянем тросы от передач, законсервируем танки и потянем их. К каждому выведем по одному кабелю. Я уже пробовал, и это получилось.

— Надеюсь, — с сомнением сказал Лайос. — Но мне крайне не хотелось бы находиться в движителе, тянущем эти танки. Если один из них перевалится через край Дороги, он утащит движитель за собой.

— Вполне возможно. Вот почему мы поставим расцепляющее устройство, которым будем управлять из движителя. Если танк заскользит, мы немедленно его отцепим.

Лайос покачал головой:

— Думаю, судить да рядить не о чем. Давай сначала попробуем с танком номер шесть.

Когда танк благополучно миновал переправу, послышался всеобщий вздох облегчения. Ведомый танк исчез под водой и не появлялся до противоположного берега. Там морской ил счистили, и, если не считать несколько незначительных протечек, танк был невредим. Началась переправа остальных машин.

Когда поезда вновь были составлены, освобожденные на время переправы помощники водителей вернулись на свои места. Элжбета принесла узелок, который поставила на пол, прежде чем снять костюм с охлаждением.

— Здесь нечто особенное, — сказала она. — Я сама готовила. Это семейный рецепт для особых случаев. Думаю, сегодня как раз такой случай. Это бефстроганов.

Блюдо было восхитительно. Впервые с начала рейса экипаж сел за еду, от которой можно было получать удовольствие. Тут были и свежевыпеченный хлеб, и литровые банки пива, и свежий зеленый лук. Был даже сыр, правда немного, — но для него уже не осталось места в желудках. И они прямо стонали, героически утрамбовывая его в себя.

— Спасибо тебе, — сказал Ян, и, не обращая внимания на присутствующих, поцеловал ей руку. Никто не протестовал, очевидно никто «не заметил». Они уже воспринимали Элжбету как члена экипажа и уважаемого члена, поскольку никто из них не умел стряпать — лишь разогревать консервы. Ян почувствовал внезапное воодушевление.

— Мы выезжаем примерно через полчаса. Пришло время сесть в водительское кресло тебе, Элжбета. Не собираешься же ты всю жизнь быть помощником.

— Хорошая идея, — сказал Отакар.

— О, нет, я не могу. Это невозможно.

— Это приказ, и ты должна повиноваться. — Улыбка смягчила его слова, и все засмеялись. Гизо схватил тряпку и протер водительское кресло. Отакар подвел к нему девушку и отрегулировал кресло так, чтобы она могла легко доставать до педалей. При выключенном двигателе ока осторожно надавила на тормоз, акселератор и подвигала баранку. Она уже знала принцип действия всех систем.

— Смотри, как все просто, — сказал Ян. — Сейчас включи задний ход и чуть подай назад.

Она была бледна:

— Это совсем другое. Я не могу.

— Почему?

— Ну, понимаешь… Это твоя работа.

— Ты хочешь сказать, что она только для мужчин?

— Да, примерно так.

— Ты только попробуй. Ты уже неделю выполняешь мужскую работу, ты и другие девушки. И мир от этого не перевернулся.

— Хорошо. Я попробую.

Она произнесла это с вызовом. Привычное менялось, и ей нравились перемены. Не слыша ни слова указаний, она завела движитель, отключила автоводитель и сделала все необходимое, чтобы подготовиться к началу движения. Затем, все также осторожно, включила заднюю скорость и чуть подала назад. Когда она вновь заглушила мотор, все облегченно вздохнули.

Когда они вновь двинулись в путь, все пребывали в наилучшем расположении духа, отдохнувшие и довольные. И это было хорошо, потому что труднейшая часть пути ждала их впереди. Инженеры, строившие Дорогу, делали все от них зависящее, чтобы избегать естественных водных преград. Дорога, насколько это было возможно, отстояла от прибрежных горных гряд обоих континентов. Переход через горы осуществлялся посредством туннелей. Дорога по большей части огибала берега, проходя по морским насыпям. По поднятой с океанского дна цепи островов — перемычке, соединявшей два континента, она шла, как по позвонкам.

Но было одно препятствие, которое при всем желании невозможно было обойти. Рано или поздно Дорога должна была пересечь тропические джунгли. Здесь вечно пылало лето, температура воздуха была чуть ниже кипения воды. Это были джунгли ада.

Миновав горную гряду, Дорога вновь шла по континенту. Танки находились в тридцати часах пути впереди и трудились над расчисткой дороги, так что Яну постоянно докладывали обстановку. Но как всегда реальность отличалось от описаний. Туннель полого спускался. Лучи фар, скользя по скалам и поверхности Дороги, выхватывали из темноты вырезанные на них слова: «МЕДЛЕННО», «МЕДЛЕННО» — это повторялось вновь и вновь. Машины чуть вздрагивали на шрамах букв. Когда впереди забрезжил свет, поезда плелись со скоростью пятьдесят километров в час.

Деревья, лианы, побеги, листья — джунгли были полны жизни. Дорога здесь была двухсотметровой ширины, вдвое шире обычного, и все же они одолевали ее. Неуемная растительность сражалась за солнечный свет. За четыре года, прошедшие со времени последнего переезда, деревья протянули поперек Дороги свои длинные ветви. Многие из них повалились, загораживая проезд, некоторые погибли и стали опорой для молодых побегов лиан, а некоторые преуспели и разрослись еще пышнее. Там, где деревья не закрыли Дорогу, вьюны и лианы толщиной до метра и более, пересекали освещенное солнцем пространство.

Танки вступили в битву с деревьями: черные обугленные останки стволов лежали вдоль Дороги по обе ее стороны. Сначала плавильные пушки, чьи жерла исторгали языки пламени, сжигали преграду. Затем ножи бульдозеров расчищали неширокую тропу. Идущие следом танки расширяли ее. Сейчас поезда продвигались среди почерневших трупов деревьев, которые местами еще дымились. Это было неприятное зрелище.

— Ужасно, — сказала Элжбета. — Ужасно на это смотреть.

— Прозвучит неутешительно, — сказал Ян, — но это только начало. Худшее впереди. Конечно, здесь всегда было опасно, даже когда мы совершали обычный рейс в обычное время. А в этом году мы опаздываем. Очень сильно опаздываем.

— А это так важно? — спросила она.

— Не уверен. Но если будут перемены, то только к худшему. Если бы только сохранились старые записи! Я не могу найти ничего, что осталось бы от первых поселенцев. Все ленты начисто стерты. Есть, конечно, журналы рейсов, но они мало чем полезны — личные записи, технические замечания, расстояния от стоянки до стоянки. Никаких личных дневников.

Полагаю, когда каждые четыре года приходится сниматься с места, все, что кажется лишним, ненужным — выбрасывается. Поэтому у меня нет надежных фактов — только чувства. Меня утомляет эта весна.

— Я не знаю этого слова.

— Его нет в вашем языке. Нет и самого понятия. На более нормальных планетах существуют четыре времени года. Зима — холодное, лето — теплое. Промежуток между зимой и летом, когда все согревается, называется весной.

Элжбета покачала головой и улыбнулась.

— Это несколько непривычно.

— На этой планете тоже есть нечто похожее на это. На краю зоны сумерек существуют жизненные формы, приспособившиеся к более холодному окружению. Это их экологическая ниша, и они неплохо живут до возвращения теплого времени. Когда это случается, вся пробуждающаяся жизнь горячих зон возвращается и становится пищей для приспособленных к холоду форм. Там едят все и всех. Битва за жизнь — штука крайне свирепая.

— Но ты не можешь быть уверен…

— Конечно нет. Я буду рад, если ошибаюсь. Скрести пальцы и надейся, что удача нас не оставит.

Но этого не случилось. Первые случайные столкновения, маленькие, не играющие особой роли, выглядели достаточно невинно. Но Элжбету они вывели из равновесия.

— Животные… они не знают, что такое машины. И гибнут, перебегая Дорогу.

— Мы тут ничего не можем поделать. Не смотри, если тебе это неприятно.

— Я должна смотреть. Это входит в мои обязанности. Вот, взгляни: маленькие зеленые существа с оранжевыми полосами, их здесь, по-видимому, великое множество. Они выходят из джунглей.

Ян уже заметил их — сначала появились одиночки, затем группы, их становилось все больше и больше. Они напоминали земных лягушек, выросших величиной с котов. От движений по их телам, казалось, пробегала рябь. Они приближались резкими прыжками,

— Возможно, миграция, — предположил он. — Или кто-нибудь за ними гонится. Они неприятны, но не могут нам помешать.

Или могут? Произнося эти слова, Ян почувствовал внезапное беспокойство. Краешком разума. Что это было? Но любые сомнения служат предостережением. Он включил контроль скорости и отпустил педаль акселератора, затем взял микрофон:

— Главный — всем поездам. Снизить скорость до двадцати километров в час.

— Что случилось? — спросила Элжбета.

Дорогу было почти невидно — через нее, не обращая внимания на давящие их смертоносные колеса, двигались зеленые существа.

— Внимание! — закричал Ян в микрофон. — Всем водителям — остановиться, остановиться! Но не пользоваться тормозами. Снизьте скорость до нуля, следите за напряжением на стыках. Иначе вас растащит. Повторяю, замедлить ход без торможения, следить за напряжением на стыках. Радары пусть следят за идущим впереди поездом.

— Что происходит? Что случилось? — крикнул Эйно из двигательного отсека.

— Какие-то животные. Они буквально покрывают Дорогу, их тысячи, мы едем по ним, давим…

После того как машину в первый раз занесло, Ян сбавил еще скорость, отключил автоводитель и схватился за баранку.

— Словно едешь по льду… никакого сцепления с дорогой… Колеса скользят на трупах.

Машины то же начало заносить. На экранах мониторов Ян увидел, что весь поезд извивается, словно змея. Компьютер всеми силами старался удержать машины в линии.

— Отключить компьютер! — приказал Ян всем водителям, отключая свой. Движитель рванулся вперед, поезд на секунду перестал вилять. Он вновь снизил скорость, и продолжал медленно продвигаться по ковру из тел.

— Ян, посмотри вперед!

Окрик Элжбеты заставил его вздрогнуть. Он присмотрелся и увидел, что Дорога, до сих пор прямая как стрела, слегка изгибается. Небольшая кривизна — это нормально. Но чем она обернется сейчас, когда Дорога скользкая, как будто ее усердно полили маслом?

Скорость падала — но недостаточно быстро. Она снизилась лишь до пятидесяти километров в час. Движитель вошел в поворот. Ян управлял вручную, компьютер пришлось выключить. Прикосновение к баранке — фиксация. Они виляли от одного края полотна к другому. Вот уже полпути пройдено. Скорость упала до сорока… до тридцати шести. Еще чуть, и сдвинуть баранку. Пока все идет хорошо. Лишь бы и дальше так.

Быстрый взгляд на экраны. Машины слегка виляют, но двигаются следом довольно точно. Почти прошли. Неожиданно тряхнуло — переехали через остатки дерева, спаленного танками, расчищавшими Дорогу. Это даже кстати — немного усилит трение. По самой обочине Дороги тянулось что-то вроде болота.

— Кажется этих тварей становится меньше, — сказала Элжбета.

— Надеюсь, ты права. — Впервые Ян почувствовал боль в ладонях, сжимавших баранку. — Сейчас идем десять километров в час, машины следуют за нами неплохо.

— Мне не удержаться!

Крик отчаяния из динамика.

— Кто это? — закричал Ян в микрофон.

— Второй поезд… растаскивает! Жму на все тормоза и все равно скользим… А-а-а-а-а-а!

Ян машинально, едва сознавая, что делает, остановил свой поезд, В ушах звенели звуки крушения — крики боли, треск ломающихся машин. Затем наступила тишина.

— Всем поездам остановиться, — приказал Ян. — Докладывать только в случае неполадок. Слушаю.

Шипение статики. Больше ничего.

— Второй поезд, вы слышите меня? Слушаю тебя, второй, докладывай. — Молчание. Ничего. — Третий, ты остановился? — На сей раз ответили.

— Это третий. Остановился нормально. Проблем нет. Существа по- прежнему идут через Дорогу. Передо мной каша из трупов и крови…

— Достаточно, третий. Стартуй. Скорость минимальная. Докладывай сразу же, как только увидишь второй поезд. — Ян нажал кнопку внутренней связи. — Гизо, ты можешь связаться со вторым?

— Я пытаюсь, — ответил офицер связи. — Нет связи с движителем. У Чана Тэкенга на поезде есть собственное радио, но он не отвечает.

— Пробуй дальше…

— Есть сигнал…

Раздался задыхающийся испуганный голос:

— Что случилось? При остановке пострадали люди. Пришлите доктора…

— Это мастер поездов. Кто говорит?

— Ян? Это Ли Сяо. У нас тут паника. Есть пострадавшие.

— К делу, Ли. Поезд еще герметичен? Кондиционеры действуют?

— Насколько мне известно, да. И я надеюсь, что пробоин нет, потому что все снаружи покрыто какими-то тварями. Они ползут даже по окнам.

Ян сидел прямо, сосредоточенно-замкнутый, уставясь невидящим взором в передний иллюминатор, тяжело постукивая кулаком по баранке. Поезд сложился, но ток все еще поступает во все машины. Следовательно, генератор движителя работает. Если так, то почему невозможно связаться с экипажем? Почему перестало действовать радио. Он не мог представить, что там произошло. Одно было очевидно, имеющимися в наличии силами не справиться. И пока он не запросил помощи, он лишь понапрасну теряет время.

— Гизо! — закричал Ян в интерком. — Свяжись с танками немедленно! Скажи, что у нас авария, и нам понадобятся лишние руки, чтобы вытащить движитель из болота. Мне нужны два самых больших танка и моток троса побольше. Пусть немедленно возвращаются на предельной скорости.

— Будет сделано. У меня на связи третий поезд.

— Соединяй.

— Вижу второй поезд. Машины разбросало по всей Дорогу некоторые даже выкинуло в джунгли. Я остановился как раз перед последней машиной.

— Видишь движитель?

— Не вижу.

— Можешь как-нибудь проехать?

— Это невозможно. Здесь просто куча-мала. Я никогда не видел…

— Конец связи.

Гизо вновь заговорил, как только Ян отключился:

— Опять Ли Сяо со второго.

— Ян, ты слышишь меня? Ян…

— Что у тебя, Ли?

— Я говорил с соседней машиной. Они очень кричат и ничего не соображают. Но я не думаю, что там кто-либо погиб. У них разбиты какие-то стекла, и Чан Тэкенг собирается эвакуироваться. Вот что важно: я разыскал по внутренней телефонной связи инженера.

— Он сказал тебе, что случилось?

— Все очень плохо. Я соединю его с тобой.

— Хорошо. Вильхо, это ты? Вильхо Кейкки, ответь.

Радио зашуршало, затрещало и сквозь шум раздался далекий голос:

— Ян… это крушение… Я находился в двигательном отсеке, когда нас занесло. Я слышал, как Турту что-то кричал, а затем мы врезались. Хлынула вода, и Арма…

— Вильхо, я тебя не слышу. Ты можешь говорить громче?

— Плохи наши дела. Я пытался подняться к ним, и тут хлынула вода. Через люк. Мне, наверное, надо было их вытащить, но они не отвечали… Вода все прибывала. Поэтому я захлопнул и задраил люк.

— Ты поступил правильно. Тебе надо было думать обо всем поезде.

— Да, я знаю… Но Арма Невалайнен… она была помойником водителя. У Яна не было времени думать об этом. Пусть даже его план — привлечь женщин к работе мужчин — только что подбили одну из них. Он должен был думать обо всех остальных, находившихся в поезде. Они были в опасности.

— Ток все еще подается нормально, Вильхо?

— Пока все лампочки зеленые. Движитель занесло вперед под острым углом. Должно быть, мы завязли носом в болоте. Все водительские приборы, радио — все разбито. Но генератор еще действует. Раструбы системы охлаждения, должно быть, находятся над водой. И отсюда я могу обеспечивать поезд током. Хотя и очень недолго…

— Что ты имеешь в виду?

— Здесь отказал кондиционер. Температура повышается очень быстро.

— Держись, мы вытащим тебя оттуда, как только сможем.

— Что ты собираешься делать? — окликнула его Элжбета.

— Единственно возможное. Ты останешься за меня до моего возвращения. Возникнут проблемы — Гизо поможет. Когда прибудут танки, направь их к движителю второго поезда, я их там встречу.

Ян облачился в костюм с охлаждением. Эйно тоже было собрался переодеваться:

— Я с тобой, Ян? — спросил он

— Нет. Следи за подачей тока. Я посмотрю, что там можно восстановить.

Он вышел через задний люк двигательного отсека, как можно быстрее захлопнул за собой крышку. Внутри Эйно немедленно включил вентиляцию. Не спеша, без лишних движений Ян снял с задней стенки мотоцикл, закрепил на багажнике узел со вторым спецкостюмом. Лишь сейчас он осознал, насколько изнурительно находиться на «открытом воздухе».

Дорога, сплошь покрытая раздавленными и размазанными колесами тушками, напоминала бойню. Несколько изувеченных полуживых зверьков, словно подгоняемые какой-то неведомой силой, все еще пытались доползти до противоположного края полотна. Поблизости от движителя картина была еще более менее сносной, но когда он завел мотоцикл и поехал вдоль ряда неподвижных машин, все резко изменилось к худшему. В конце концов ему пришлось вырулить на самую бровку, так плотно устилали Дорогу трупы животных. Ехать было опасно, но другого способа добраться до места крушения не было. Он очень медленно обогнул поезд и снова выехал на середину полотна.

Из джунглей выскочил кто-то огромный, когтистый, смертоносный и понесся прямо на него. Ян успел лишь мельком заметить, как зверь поднимается на дыбы и дал полный газ. Мотоцикл с визгом рванулся вперед, бешено буксуя на скользкой от крови Дороге. Ян старался удержать равновесие, черпая башмаками склизкую мякоть — и все рискнул обернуться через плечо. Зверь пировал, стоя над грудой раздавленных «лягушек», совсем позабыв о нем. Ян снизил скорость.

Второй поезд представлял собой страшное зрелище. Машины разбросало по всей ширине Дороги и джунглям с обеих сторон от нее. Движитель перескочил через обочину и увяз носом в болоте. Забыв о бойне на Дороге, Ян пробирался к движителю. Причина крушения — огромное обгорелое дерево — теперь удерживало движитель, не давая ему погрузиться в болото по крышу. Толстый сук пробил передний иллюминатор. Смерть водителя и его помощника была мгновенной.

Не так-то просто будет вытащить эту махину из болотной тины. Но с этим разберемся позже. Прежде всего следовало помочь выбраться из Вильхо. Ян подобрался к движителю сзади, и, зажав под мышкой узел с костюмом, осторожно начал карабкаться по тросам.

Раскаленный металл жег даже сквозь толстые перчатки, и он тревожился жив ли еще инженер. Пришла пора выяснить это. Он снял крышку с телефона возле заднего люка и закричал:

— Вильхо, ты слышишь меня? Вильхо, впусти!

Пришлось прокричать это дважды, прежде чем он услышал слабый голос:

— Жарко… Горячо… Не вздохнуть…

— Будет еще горячее, если не сделаешь то, что я скажу. Я не могу открыть люк, потому что ты задраил его изнутри. Вильхо, тебе надо открыть его. Здесь нет воды. Скажи мне, когда будет готово.

Послышалось вялое царапанье, и казалось, прошла вечность, прежде чем попавший в ловушку инженер заговорил вновь:

— Готово… Ян…

— Тогда ты почти выпутался. Отойди подальше от люка. Я постараюсь войти и очень быстро захлопнуть его за собой. У меня для тебя костюм с охлаждением. Как только ты в него заберешься, все будет в порядке. Я сосчитаю до пяти, потом войду.

Сказав «пять», Ян пинком распахнул люк и ввалился в него, бросив вперед костюм. Захлопнуть тяжелую металлическую крышку из-за отвесного угла оказалось намного трудней, но он уперся ногами в станину и нажал плечами. Крышка глухо захлопнулась. Вильхо не двигался, скорчившись у противоположной стены. Когда Ян растолкал его, глаза инженера открылись, и он даже слабо задвигался, помогая Яну натянуть ему на ноги толстые штанины.

Руки — в рукава, шлем — на голову, молния застегнута, вентилятор на полной мощности. Когда в легкие проник прохладный воздух, инженер улыбнулся сквозь стекло шлема и с трудом поднял большой палец.

— А я думал, что уже готов. Спасибо.

— Тебе спасибо. В поезде все живы. Движитель может еще обеспечивать их током?

— Без проблем. Я все проверил и включил автоматику, прежде чем меня одолела жара. Суровая штука.

— Тогда мы сможем убраться отсюда в полном составе. Танки уже в пути. Давай поищем машину Ли Сяо и посмотрим, что случилось. Он поддерживает радиосвязь с моим инженером.

— Она шестая по счету.

Они прошли вдоль поезда, перешагивая через трупы зверьков, вызвавших крушение. Хотя машины раскидало по всей Дороге под разными углами друг к другу, соединения и провода были, похоже в целости. Благодарить за это следовало давно умерших инженеров-конструкторов. Люди в машинах возбужденно махали им, и они улыбались и махали в ответ. В одном из окон появилось гневное лицо Чана Тэкенга, рот его изрыгал неслышимые проклятия. Он потряс кулаком и еще больше разъярился в ответ на улыбку и приветствие Яна. Вильхо включил наружный телефон, когда они подошли ко входу. Им пришлось долго звонить и кричать в него, пока кто-то не подозвал Ли Сяо.

— Это Ян. Ты меня слышишь, Ли?

— Это Вильхо с тобой? Значит, водители…

— Погибли. Видимо мгновенно. Как там люди в поезде?

— Лучше, чем мы думали поначалу. Пара сломанных костей — самое худшее из того, что произошло. Поврежденная машина освобождена и задраена. Чан Тэкенг жалуется…

— Могу вообразить. Он нам махал, когда мы проходили мимо. Как насчет танков?

— Будут с минуты на минуту.

«Если так, — додумал Ян, — мы сможем быстро уехать отсюда, и все останутся живы. Водителей надо сменить. Хотя это будет нелегко. Двое погибли. Как заделать передний иллюминатор? Тут придется повозиться.» — И вся усталость последних дней, снова навалилась на него, словно гора.

К тому времени, когда с рокотом подъехали два танка, уже был разработан план ликвидации последствий крушения и началась подготовка к его осуществлению. Ян махнул танкам рукой, приказывая остановиться, и, прислонив мотоцикл к гусенице переднего танка, медленно забрался в кабину. Впервые за эти часы он поднял шлем своего спецкостюма и глубоко вздохнул — воздух в кабине был слишком прохладен.

— Самая настоящая мешанина, — изрек Лайос, разглядывая развалившийся поезд.

— Холодной воды. Банку, — попросил Ян, и больше не произнес ни слова, пока не выхлебал ее целиком. — Всего двое погибли. Могло быть намного хуже. А сейчас посмотрим, что мы можем сделать для оставшихся в живых. Дай-ка мне вон тот блокнот. — Ян принялся рисовать. — Это танк. Это поезд. Мы отключим его от генератора движителя, это нужно сделать немедленно. Движитель третьего поезда упирается носом в последнюю машину второго, и мы переключим силовые кабели. Энергии там более чем достаточно для обоих поездов. Вильхо уже прекращает подачу тока и отсоединяет связь, но еще не отцепляет поезд — я думаю, только его вес удерживает движитель от полного погружения в болото. Сейчас я хочу, чтобы ты прицепил к танку движитель тросами пятисоттонной прочности. Затем дай задний ход, и когда они как следует натянутся, жми на тормоза. После этого мы отцепим машины и вторым танком оттащим их подальше. А когда он освободится, прицепим еще двумя тросами к движителю, и по сигналу вы вдвоем его вытянете.

Лайос с сомнением покачал головой:

— Надеюсь, это получится. Но тут придется преодолевать инерцию слишком массивного тела. Не может ли нам помочь сам движитель — дать, например, задний ход?

— Нет. Управлять из двигательного отсека нельзя. Но Вильхо может снимать и ставить тормоза, когда понадобится. Он переключил управление, — это все, что мы можем сделать.

— Тогда нам нет смысла ждать, — сказал Лайос. — Я готов.

— Еще воды и начнем.

Это была тяжелая изнурительная работа. Присоединять кабели в толстых рукавицах было трудно. Они работали без перерыва, пока все не было сделано. Отцепили поезд. Тросы, удерживающие движитель, запели от натуги, но выдержали. Вторым танком поезд уже оттаскивали на безопасное расстояние. Освободив достаточное пространство, танк быстро прицепили к движителю.

— Тросы закреплены, — доложили наконец Яну, который сидел в кабине второго танка, руководя всей операцией.

— Хорошо. Я подам танк назад — натяну тросы. Готово Первый, ты готов?

— Готов.

— Отлично. Тянем по сигналу «пошли». Вильхо, ты меня слышишь?

— Слышу, Ян.

— Держи руки на рычагах. Мы сейчас потянем. Когда на измерителе натяжения будет «триста», я дам тебе сигнал, и ты уберешь тормоза. Понятно?

— Без проблем. Только вытащите меня отсюда Мне не по душе чувствовать себя наплаву.

Если тросы не выдержат и лопнут, движитель может погрузиться полностью, и тогда Вильхо не выбраться. Но об этом думать не следовало. Тыльной стороной ладони Ян вытер пот с лица. Как все-таки жарко в танке, даже при включенном кондиционере. Он приказал:

— Приготовились, первый. Раз, два, три — пошли!

Взревели двигатели, взвыли коробки передач, передавая их усилия гусеницам. Танки медленно подались назад. Тросы натянулись. Ян смотрел на измеритель натяжения — на приборе мелькали цифры. Когда вспыхнуло «двести девяносто девять», он закричал в микрофон.

— Тормоза! Давай!

Движитель дернулся, покачнулся — и снова замер. Натяжение нарастало, приближаясь к точке разрыва. Имелся, конечно, запас прочности, но какой? Кто знает? Ян, не глядя на прибор, решил прибавить газу. Тросы завибрировали от натуги, и движитель поддался, медленно попятился назад.

— Вот так! Так и держи! Следи за передними колесами — когда они окажутся на Дороге, глуши мотор. Встал, идет… Есть!

Дело было сделано. Ян облегченно вздохнул. Но тут же подумал о затопленной кабине. Необходимо было извлечь из нее тела водителей и похоронить. С большим трудом, хоть и не желая признать это даже перед самим собой, он натянул костюм с охлаждением, и отправился выполнять свою скорбную миссию. Вскоре произошли похороны. Недолгие, но все же похороны: несколько людей в спецкостюмах проводили друзей в последний путь. Затем — снова взялись за работу. Машину осушили, и Ян осмотрел повреждения. Управление можно починить и отладить позднее. Он сам руководил работами, хотя и качался от усталости. Передний иллюминатор тщательно закрыли тяжелой стальной пластиной с маленьким окошком. Теперь водитель не сможет многого увидеть, но как-то вести движитель все же сможет. Снова заработал кондиционер. Отсек остывал. Взамен поврежденных приборов установили и подключили новые. Как только все это было сделано, при помощи танков скомканный поезд опять составили в аккуратную стройную линию, соединения были тщательно проверены. Все, видимо, было в порядке.

Несколькими часами позже они снова отправились в путь. Скорость движения была сильно снижена, до устранения последних неисправностей, но все же они двигались. Ян не знал об этом. Он рухнул на койку и заснул прежде, чем голова его коснулась подушки. Когда спустя несколько часов он проснулся, было темно. Он медленно поднялся в кабину. Отакар сидел за баранкой, лицо его было серое от усталости.

— Отакар, иди ложись спать, — приказал Ян.

— Я прекрасно…

— Прекрати, — сказала Элжбета. — Мне и всем остальным он дал отдохнуть, но сам не спал.

— Слушайся леди, — сказал Ян. — Шевелись.

Отакар слишком устал, чтобы спорить. Он кивнул и ушел. Ян уселся в опустевшее кресло, проверил управление и журнал автоводителя.

— Близится самое худшее, — сказал он довольно-таки мрачно.

— Худшее? — Элжбета была поражена, — Как же ты называешь, в таком случае то, что произошло недавно?

— В обычном рейсе это не составило бы проблемы. Нормальные жизненные формы никогда не причиняют хлопот. Но те, в чьи владения мы въезжаем сейчас, гораздо хуже — обитатели вечного лета всю энергию, которую им дает это жаркое белое солнце, расходуют на добывание пищи. А их пища — все живое, что есть вокруг. Они убивают, их убивают… Это никогда не прекращается

Элжбета посмотрела на джунгли и вздрогнула:

— Я никогда еще не видела их такими. Отсюда, из движителя, все кажется таким страшным, что-то неведомое постоянно надвигается на нас. Когда смотришь из окна машины, все совсем по-другому.

Ян кивнул:

— Не хотелось бы об этом говорить, но там, снаружи, все обстоит гораздо хуже, чем нам кажется отсюда. Животный мир этих мест никогда подробно не изучался. Однажды я поставил ловушки — всего в нескольких часах езды отсюда, и поймал представителей по меньшей мере тысячи разновидностей насекомых. Их здесь сотни тысяч. Животных увидеть труднее, но они тоже есть. Они прожорливы и нападают на всех, кто только встречается на их пути. Вот почему поезда при переселении не останавливают, пока мы не окажемся из островах.

— Насекомые? Зачем тебе понадобилось их ловить? Разве они для чего-нибудь пригодны?

Он не рассмеялся, даже не улыбнулся, услышав этот простодушный вопрос. Что она, выросшая в этом мире, могла знать о научных исследованиях?

— Ответить можно и да, и нет. Нет, в том смысле, в котором вы воспринимаете вещи. Они ни для чего не пригодны. Их нельзя есть или использовать каким-либо иным способом. Но поиск знания уже сам по себе цель. Именно в поисках знания люди открыли эту планету Хотя, возможно, это не лучший пример, который можно было привести. Если подумать, то…

— Доклад о неисправности с восьмого поезда, — позвал Гизо, возившийся у пульта связи. — Соединяю.

— Докладывайте, — сказал Ян.

— Похоже, у нас засорилось несколько воздухозаборников.

— Вы знаете приказ. Задрайте их и очистите воздух.

— Мы сделали это на одной из машин, но оттуда жалуются на то, что таким воздухом трудно дышать.

— Так всегда бывает. Машины не герметичны — кислорода в поступающем воздухе достаточно. Неважно, какой там запах. Воздух вполне пригоден для дыхания. Приказываю — не открывать — повторяю — не открывать — окна. — Ян отключил связь и окликнул Гизо, — Можешь соединить меня с Лайосом на танках?

Связь была налажена быстро. Голос Лайоса казался измученным:

— У некоторых деревьев здесь стволы по десять метров в диаметре. Чтобы их спалить, требуется время.

— Сузьте проезд. Мы не должны быть от вас ближе, чем в пяти часах езды.

— По инструкции…

— Черт с ними, с инструкциями. Мы спешим. — Сказав это, Ян включил автоводитель, увеличив скорость на десять километров. Отакар взглянул на спидометр, но ничего не сказал.

— Я знаю, — сказал Ян, — мы движемся быстрее, чем следует. Но здесь у нас заперты люди, они скучены, как никогда. Скоро гам будет вонять, как в зоопарке.

Радар предупреждающе загудел на повороте. Ян отключил автоматику. Что-то большое было на Дороге — но недостаточно большое, чтобы приостанавливать движение. Существо вздыбилось, собираясь драться, и Элжбета судорожно вздохнула. Молниеносная картина — темно-зеленое тело, бутылочно-зеленое, множество ног, когтей, длинных зубов — и движитель поразил его. Послышался глухой удар, затем треск, когда они крушили тело колесами, затем тишина. Ян вновь включил автоматику.

— Нас ждут, еще по меньшей мере, восемнадцать часов подобного, — сказал Ян. — Нам нельзя останавливаться. Ни по каким причинам.

До нового сигнала тревоги прошло не менее трех часов. Это было вновь с восьмого поезда: кто-то там кричал так громко, что слева были едва различимы.

— Повтори! — закричал Ян, перекрывая хриплый голос этого человека.

— Повтори медленней, мы не можем тебя понять.

— Покусали… уже без сознания, все распухли, мы останавливаемся, пришли доктора из четырнадцатого…

— Ты не остановишься. Это приказ. Следующая стоянка на островах.

— Мы должны… дети…

— Я лично ссажу с поезда любого водителя, который остановится на этом участке Дороги. Что случилось в детьми?

— Их покусали какие-то клопы — мы их убили.

— Как они проникли в машину?

— В окно…

— Я приказывал!.. — Ян так вцепился в баранку, что побелели суставы. Прежде чем заговорить вновь, он глубоко вздохнул. — Открытая сеть. Всем командирам машин. Немедленно проверьте, все ли окна закрыты. Восьмой поезд. В каждой машине есть противоядие. Немедленно введите.

— Мы ввели, но оно, похоже, не действует. Нам нужен доктор

— Вы его не получите. Мы не остановимся. Он все равно ничего не сможет сделать, кроме как ввести противоядие. Свяжитесь с ним сейчас же и опишите симптомы. Он посоветует вам, что делать. Но останавливаться мы не будем.

Ян выключил рацию.

— Мы не можем остановиться, — сказал он сам себе. — Неужели они не понимают? Мы просто не можем остановиться.

После наступления темноты на Дороге стало больше жизни Существа стояли, ослепленные светом фар, до тех пор, пока не исчезали под колесами. Некие создания выныривали из темноты и разбивались о ветровое стекло. Поезда шли. Не раньше заката они достигли гор и нырнули в темную пасть туннеля, как в убежище, Дорога поднималась. Покинув туннель, они оказались на высоком и пустынном плато — каменной равнине, появившееся после того, как сравняли горную вершину. По обе стороны Дороги громоздились танки, измученные водители спали. Ян замедлял ход поездов, пока последний не появился из туннеля, затем дал сигнал остановиться. Когда тормоза были включены и двигатели заглушены, ожила рация.

— Это восьмой поезд. Нам бы теперь доктора. — В голосе была холодная горечь. — У нас семь больных. И трое детей умерло.

Ян глядел на зарю и потому не видел лица Элжбеты.

Они ели, сидя вдвоем за складным столиком в жилом отсеке движителя. Дорога была прямой и ровной. Отакар в одиночестве сидел за баранкой. Они говорили тихо, он не мог их услышать. Гизо был внизу вместе с Эйно, — случайные крики и шлепанье карт указывали на то, чем они были заняты. У Яна не было аппетита, но он ел, потому что знал, что надо есть. Элжбета ела медленно, словно не понимая, что делает.

— Мне пришлось, — сказал Ян почти шепотом. Она не ответила. — Ты что, не понимаешь? Ты с той поры не сказали ни слова. Уже два дня. — Она смотрела вниз, в тарелку. — Ты сейчас же ответишь мне, или отправишься в семейную машину к остальным.

— Я не хочу с тобой разговаривать. Ты убил их.

— Я знаю, что не хочешь. Я не убивал их, они сами погибли.

— Они были всего лишь детьми.

— Глупыми детьми, потому и погибли. Почему родители за ними не следили? Где были смотрители? В ваших семьях глупость просто культивируется. Всем известно, кто живет здесь в джунглях. Мы никогда здесь не останавливаемся. Что мог сделать доктор?

— Мы не знаем.

— Мы знаем! Дети умерли бы в любом случае. А возможно, и доктор, и другие. Ты что, не понимаешь, что у меня не было выбора? Мне надо было думать об остальных.

Элжбета смотрела на сложенные ладони, пальцы ее были крепко сцеплены:

— Все это выглядит неправильно.

— Я знаю, мне нелегко было это сделать. Ты думаешь, я спал после их гибели? Это на моей совести, если тебе от этого легче. Но каково было мне, если бы я остановился, и жертв стало бы больше? Дети все равно бы умерли до прихода доктора. Остановка могла лишь усугубить положение.

— Возможно, ты прав. Я уже не уверена.

— А возможно, я ошибаюсь. Но так это или иначе, я сделал то, что сделал. Выбора не было.

Они оставили эту тему. Путешествие продолжалось — по цепи островов, по срытым горным пикам. Временами они видели по обе стороны океан, и отсюда, с этой высоты, он казался чуть ли не привлекательным. Изобилующей здесь жизни видно не было, — лишь белые барашки и рады волн. Очень скоро пятно на горизонте превратилось в длинную горную гряду. Прежде, чем они оказались на южном континенте, Ян распорядился о привале на полных восемь часов. Все передачи, тормоза, провода, колеса — все подверглось проверке, все воздушные фильтры были прочищены, хотя в этом не было особой необходимости. Впереди вновь ждали джунгли, и там тоже нельзя было останавливаться. Полоса южных джунглей не столь широка, как на севере островной цепи, но столь же ядовита.

Это был последний барьер, последнее испытание. Они прошли его не останавливаясь, за три дня, и вошли в туннель. Когда последний поезд скрылся в туннеле, они остановились на отдых, затем, спустя несколько часов, отправились дальше. Это был самый длинный из туннелей, поскольку он пронизывал всю горную гряду. Когда они вышли на солнечный свет, их окружала пустыня: песок и камни, мерцающие в свете фар. Ян справился о температуре наружного воздуха.

— Девяносто пять градусов! Мы победили! Мы прошли! Гизо, свяжись со всеми водителями. Мы остановимся на один час. Они могут открыть двери. Любой, кто пожелает, может выйти. Все же предупреди, чтобы не касались металла, он, возможно, еще не остыл.

Разрешение было встречено восторгом. Наступил праздник освобождения из плена. По всем рядам поездов распахнулись двери и начался исход. Лестницы со стуком падали на твердую поверхность Дороги, и люди, перекликаясь друг с другом, спускались по ним. Тут было жарко и неуютно, но все же вольготно после скученности и тесноты машин. Все они были здесь, мужчины, женщины и дети, все они разгуливали в свете фар и окон движителей. Некоторые дети бросились к обочине Дороги, стали копаться в песке, и Яну пришлось приказывать, чтобы восстановить дисциплину. Кроме «бугров», в пустыне мало что представляло опасность, но он не хотел рисковать. Он дал им час, и к концу этого срока большинство из них, усталые и мокрые от пота, вернулись в машины. Ночной воздух их взбодрил.

Короткая осень халвмеркского года уже почти закончилась, и дальше к югу дни становились все короче. Вскоре солнце перестало вставать, и в южном полушарии началась зима, четыре земных года сумерек. Сельскохозяйственный сезон.

Когда пустыня поплыла мимо окон машин, пассажиры забыли обо всех неудобствах и предложили даже увеличить срок дневного перехода. Вскоре им предстояло оказаться дома, а это означало конец лишениям. Ян, который вел первый движитель, первым увидел столбы. Солнце садилось за горизонт, и тени становились длиннее. До сих пор, в течение долгих дней они видели лишь неизменные песок и камень пустыни. Перемена была внезапной. Ряд столбов изгородей обозначал границы выжженных, изрытых полей. Вот появилась пригородная ферма, за ней другая. Во всех поездах сразу поднялся радостный гомон.

— Вот и хорошо, — сказал Отакар. — Вот и приехали. А то я уже начал уставать.

Ян не радовался, даже не улыбался.

— Ты еще очень устанешь, прежде чем все закончится. Нам надо выкачать кукурузу и разгрузить поезда.

— Лучше не напоминай. Тебе придется выслушать много протестов.

— Пускай. Если у этой планеты и есть будущее, то лишь потому, что урожай будет здесь, когда прибудут корабли.

— Если… — сказала Элжбета.

— Да, все время это «если». Но мы должны действовать так, как если бы это уже случилось. Потому что, если не прибудут корабли, все будет кончено. Но это начнет нас волновать позже. Нет смысла сидеть, как скелеты на пиру, остановим поезда на Центральном Пути, поставим на тормоза и поглядим, нельзя ли сегодня устроить вечеринку. А к разгрузке кукурузы мы сможем приступить и после того, как выспимся.

Вечеринка вполне соответствовала порядку вещей, протестов не последовало. Температура снаружи упала до восьмидесяти градусов, и праздник можно было устроить на свежем воздухе, чтобы никто не толкался локтями. Когда поезд окончательно остановился между рядами фундаментов, двери распахнулись. Ян смотрел, как людской ноток выплескивается в сумерки, затем медленно поднялся по скобам спустился из кабины на землю.

У него была еще работа. К тому времени, когда он вошел в заднюю часть главного хранилища силоса, из машин уже были вынесены первые стулья и расставлялись первые столики. Он шел мимо толстых стен, которые еще излучали тепло жгучего лета. На тяжелой металлической двери толстым слоем осела пыль. Дверь была заперта на два механических замка и один электрический. Он испробовал все свои ключи один за другим, затем надавил. Он запер за собой дверь и огляделся. Обстановка была знакомой.

Это помещение центрального контроля за водоснабжением было идентично тому, которое он запер в Севгороде, прежде чем отправиться в рейс. Две комнаты управления были единственными, в которых постоянно работали кондиционеры и поддерживалась определенная температура воздуха.

Прежде чем привести программу в действие, Ян сел в кресло за консолью и одну за другой включил все камеры водной станции, находившейся в горах над побережьем, в полутора тысячах километров отсюда. Первая была вмонтирована в толщу железобетона наверху станции, и, повернувшись, стала давать панорамное изображение. Все было в порядке. Ян выяснил это из распечатки, которая давно бы уже сообщила ему о неисправности, если бы таковая возникла. Но он чувствовал, что не сможет успокоиться, пока не проверит все сам. Конечно, это нерационально, но все хорошие механики чуточку нерациональны. Нужно любить машины, чтобы они хорошо работали.

Прочная и мощная технологическая крепость. Невзрачная, пустая наружная поверхность выветренного бетона трехметровой толщины. На краю здания сидели несколько летающих ящероидов, но сразу же улетели, хлопая крыльями, когда глаз камеры повернулся в их сторону.

Далеко внизу бились о камни морские волны. Когда сместилась точка наблюдения, в поле зрения попали закрома, наполненные наполовину добытыми из моря богатствами, побочными продуктами обессоливания. В одном из них была по меньшей мере тонна золота. На Земле это бы стоило целого состояния, но на Халвмерке оно ценилось лишь за устойчивость к окислению — шло на облицовку движителей и сельскохозяйственной техники. Последним в поле зрения оказался глубокий канал, уходящий по горному склону к черной пасти туннеля в двух километрах ниже.

Внутренние камеры продемонстрировали совершенство и могущество гигантского комплекса машин, построенного надолго и с большим запасом прочности. Настолько качественно он был собран, что Ян за все эти годы, проведенные на планете, заходил сюда один единственный раз. Инспекция и текущий ремонт были автоматизированы. Это был собор гулкого молчания, редко посещаемый и постоянно действующий. Четыре года он был недвижим, топливный генератор едва урчал, вырабатывая электричество лишь для систем наблюдения и техобслуживания. Сейчас ему снова предстояло ожить. Программа включения была длинной и сложной, саморегулировалась на каждом шагу. Конструкторы, разработавшие ее, умерли столетие назад. Но и тогда они хорошо делали свое дело.

Ян включил компьютер, получил опознавательный сигнал и набрал ключевой приказ к включению. Некоторое время ничего не было видно, поскольку внутренняя проверка составляющих находилась во главе перечней. Когда сигнал прошел, медленно повысилась выдача энергии генератором. Затем мощные насосы, вмурованные в прочный камень морского дна, начали подавать морскую воду по трубам на станцию. Тут применялась вариация магнитной бутылки, в которой происходит плазменная реакция, — она была модифицирована, чтобы захватывать воду и отклонять ее поток. Вода мгновенно испарялась, и большак часть водяных паров поступала в холодильный агрегат.

За последнее время Ян видел слишком много людей и говорил слишком со многими, и теперь был рад уединению. Он долгие часы смотрел на экраны, читал распечатки, пока первые брызги воды не ударили в желоба, превратившись секундами позже в ревущую реку. Она понеслась вниз, унося с собой песок и пыль, и наконец исчезла в туннеле. Пройдут дни, прежде чем первая грязная струя проложит себе путь в туннелях и каналах и достигнет города.

Отдельный поток густого рассола потек по стоку, пробитому в склоне горы, обратно в море. Еще по меньшей мере неделя пройдет, прежде чем заработают экстракторы, которые будут забирать из морской воды все элементы. А сейчас все, что нужно — это мощный поток, который наполнят, и прочистит каналы. Теперь дело сделано, и он устал. Вечеринка, он и забыл о ней. Вероятно, она уже в самом разгаре. Что же, возможно, удастся ее избежать. Он утомился и нуждался в сне. Поднявшись, взял из шкафа прибор — монитор, постоянно показывающий водяные механизмы, и повесили его на пояс.

Ночь снаружи была душная, но легкий бриз делал ее сносной. Судя по звукам, вечеринка уже шла полным ходом — еда заканчивалась, но питье еще лилось рекой. Пусть веселятся. Если не считать перипетий рейсов, жизнь у них достаточно однообразна. Когда начнется сев, праздники придется отложить на долгие годы.

— Ян, а я как раз за тобой, — сказал Отакар, появляясь из-за угла здания. — Виделся с Главами Семей. Ты им нужен.

— Что они, не могут подождать, пока мы выспимся?

— Они очень настойчивы — оторвали меня от кувшина с отличным холодным пивом, к которому я и собираюсь вернуться. Они поставили купол и уже заседают там. Увидимся утром.

— Спокойной ночи.

Ян не мог идти слишком медленно, купол был недалеко. Теперь, когда завершилось первое путешествие, вновь начнутся нытье и жалобы. Приятно это или нет, а надо поговорить с ними. Пусть это выходит за рамки привычной для них жизни, но завтра они должны всем миром приниматься за кукурузу.

В дверях проктор при полном вооружении при его появлении сначала постучал и только потом пропустил. Все были в сборе. Главы Семей и офицеры технической обслуги. Молча дождались, пока он сядет. Первой заговорила Хрэдил. Эта роль досталась ей.

— Против тебя есть весьма серьезные обвинения, Ян Кулозик.

— Кому это приспичило? И что он, не может подождать до утра?

— Нет, это безотлагательно. Суд должен быть совершен. Ты обвиняешься в нападении на капитана-проктора Хейна Риттерспатча и смерти трех детей. Это серьезные обвинения. Ты будешь заключен под стражу вплоть до суда.

Он вскочил, усталость исчезла:

— Вы не…

— Не надо трюков, Кулозик, или прокторы стреляют. Ты опасный преступник, и должен быть арестован.

— Что вы затеяли, кретины? У нас нет времени заниматься этой чепухой. Мы должны разгрузить поезда и возвращаться за оставшейся кукурузой. А после этого можете играть в свои игры, ежели хотите.

— Нет, — улыбнулась Хрэдил. Это была холодная улыбка победительницы, в ней не было ничего человеческого. — Мы решили, что у нас достаточно кукурузы. Второй рейс был бы слишком опасен. Все пойдет, как прежде, И ты не станешь устраивать беспорядки.

Хрэдил все рассчитала с самого начала. Мысль об этом была горькой, как желчь, и Ян почувствовал вкус ненависти, вскипавшей в нем каждый раз, когда он думал об этом. Задумала, выносила в мозгу, за змеиными глазами. Будь она мужчиной, он убил бы ее на глазах у остальных, пусть даже они бы прикончили его в отместку.

Каменный пол под ногами был горячим, все еще пылая жаром лета. Он снял рубашку и подложил под голову, как подушку, и все равно истекал потом. В маленькой кладовке, наверное было около ста градусов или выше. Вероятно, они специально ее подготовили, прежде чем устроили собрание и обвинили его. Он видел следы там, где лежали хранившиеся здесь запчасти, прежде чем их уволокли. Окно отсутствовало. Высоко над головой горела лампочка. Между дверью и каменным полом была щель, и в нес поступал свежий воздух. Он лежал, прижав лицо к щели и думал о том, сколько его продержат здесь без воды.

Кто-то должен о нем заботиться — но этот «кто-то» на появлялся. Происходящее казалось немыслимым, — вчера он был мастером поездов и отвечал за всех людей и за ресурсы планеты, а сегодня оказался забытым узником Хрэдил. Она подыграла ему, и Ян перегнал поезда на юг, — но это оказалось временной уступкой. Она знала, что он справится с работой. И знала также, что ей надо подорвать его авторитет: схватить его, когда путешествие закончится. Он ратовал за слишком большие перемены и слишком большую свободу, а ей это было не выгодно. А остальных Глав Семей не требовалось убеждать в необходимости его свержения.

Нет! Слишком многое изменилось, чтобы она могла победить. Если они пойдут ее путем, они пустят на семена привезенную с собой кукурузу, а остатки сохранят до прибытия кораблей. А там, глядишь, вся эта история забудется фермерами, и вернутся благословенные старые времена. Времена, к которым они так привыкли.

Нет! Ян медленно поднялся на ноги. Так не будет. Если корабля не придут, они погибнут, а все остальное не имеет значения. Но если корабли придут, этим людям все равно не удастся вернуть старые времена. Он бил и бил ногой в дверь, пока она не заходила ходуном на петлях.

— Эй, ты! А ну, утихни! — раздался голос.

— Мне нужна вода. Немедленно открой!

Он пинал дверь до тех пор, пока от напряжения не закружилась голова, пока, наконец, не заскрипели засовы. Дверь открылась. За ней стоял Хейн с пистолетом в руке, а рядом с ним второй проктор. У Хейна все еще был гипс, и рука в гипсе была протянута к Яну, он махал ею у него перед носом.

— Ты это сделал и думал, что тебе так и пройдет?! Нет, ничего у тебя не получилось. Ты приговорен…

— Без суда?

— Суд состоялся и был весьма занятен. Я присутствовал. — Он хихикнул. — Улики были неопровержимы. За твои преступления ты приговорен к смерти. Так зачем же тратить на тебя воду?

— Вы не смеете, — пробормотал Ян, чувствуя тошноту, и привалился к дверному косяку.

— С тобой все кончено, Кулозик. Ну, что же ты не пресмыкаешься, не просишь меня о помощи? Я бы мог подумать. — Он ткнул пистолетом Яну в лицо.

Ян отвернулся, он был слитком слаб, чтобы устоять, соскользнул на пол… «Дернуть Хейна за ноги. Обрушить эту тушу на второго» — Ян обучился этим приемчикам у одного учителя каратэ, превратившего искусство в драку. А эти люди вряд ли что-нибудь знали о технике рукопашного боя. Пистолет был в руке у Хейна, и он успел нажать на курок, прежде чем Ян ногой выбил у него оружие. Раздался выстрел, и тут же Хейн взвизгнул — Ян саданул коленом ему в пах. Второй проктор держался не лучше. От удара кулаком в грудь у него перехватило дыхание. А от последующего удара по шее он, так и не успев вытащить пистолет из кобуры, без сознания повалился на пол. Хейн не потерял сознания. Выпучив остекленевшие глаза, он корчился на полу от боли. Ян подобрал его пистолет, затем еще раз крепко пнул капитана ногой.

— Лежите спокойно, — приказал он. Затем затащил безжизненные тела в кладовку и запер дверь.

Что дальше? На какое-то время он свободен, но бежать отсюда некуда. А свобода нужна как никогда. Поезда должны отправиться в повторный рейс. Но Главы Семей приняли иное решение. Он мог их опередить, но знал, что это ничего не даст. Они обрекли его на смерть от жажды, они наверняка не станут его слушать. Если Хрэдил там нет, он, конечно, сможет убедить их… нет, бесполезно. И даже убив ее, он тоже ничего не выиграет.

Единственное, что может спасти ему жизнь, а также жизнь на этой планете — это коренные перемены. Но что за перемены и как их осуществить? Простых ответов не было. Но прежде всего — в первую очередь — глоток воды.

В углу стоял чан с водой — в нем прокторы охлаждали пиво. Ян вынул оставшиеся бутылки и припал к краю губами. Он пил, пил и не мог остановиться. Остаток вылил на голову, фыркая от удовольствия. Лишь после этого, откупорив керамическую крышку, глотнул из бутылки. В голове зародился план.

В одиночку он ничего не сделает. Кто бы мог ему помочь? Нечего и мечтать, что кто-то без крайней необходимости пойдет против Глав Семей. Или на этот раз они себя преодолеют? Если следствие и вынесенный ему приговор содержатся в тайне, вполне можно рассчитывать на сотрудничество. Прежде чем что-либо делать, нужно все хорошенько разузнать.

Пистолеты прокторов он спрятал в пустой мешок из под семян — так, чтобы в случае чего можно было легко добраться до них. В погребе стояла тишина — пройдет какое-то время, прежде чем эти двое поднимут тревогу. Итак, что происходит снаружи? Ян приоткрыл дверь и выглянул. Ничего — пустая улица под сумеречными небесами, пыльная, однообразная. Он распахнул дверь и вышел, направляясь прямиком к безмолвным поездам.

Он остановился. Что это, резня? Тела повсюду. Ян усмехнулся — черный юмор. Конечно, они спят. Не в поездах, живые, уцелевшие в буре, они все съели и выпили, и теперь спят вповалку. Им не нужно возвращаться в тесные шумные машины. Это было чудесно — и чудеснее всего, если бы это было запланировано. Главы Семей тоже спали, а они были единственными, кому следовало бодрствовать. Ступая тихо и быстро, он прошел вдоль всей колонны поездов и добрался до машины Сяо.

Как всегда здесь царили опрятность и порядок: спальные маты уложены аккуратными рядами, женщины и дети спали в специально отведенном месте. Он ходил между спящими, пока, наконец, не нашел Ли. Лицо его во сне было спокойно, и тревожная морщинка на переносице сейчас разгладилась.

Ян опустился на колени и легонько потряс Ли за плечо. Темные глаза медленно открылись, и морщинка между ними мгновенно появилась вновь, как только Ян прижал палец к губам. Повинуясь жестам, Ли безмолвно поднялся и пошел следом. Вслед за Яном он взобрался по лестнице на ближайший движитель и смотрел, как тот закрывает дверь.

— Что случилось? Что тебе нужно?

— У меня твои ленты. Нелегальные.

— Надо было мне их уничтожить! Я не знал! — Это был крик боли.

— Не упрекай себя за это. Я пришел к тебе, потому что ты — единственный на этой планете, у кого, как мне известно, нелады с законом. Мне нужна твоя помощь.

— Я не хочу вмешиваться. Я бы никогда…

— Слушай меня. Ты еще не знаешь, что я хочу. Ты что-нибудь слышал о суде надо мной?

— О суде?

— О том, что я приговорен к смерти?

— О чем ты говоришь, Ян? Ты что, переутомился? С момента вашего прибытия произошло только то, что мы наелись, напились и завалились спать. Это было здорово.

— Ты знаешь о собрании Глав Семей?

— Как будто. Они всегда заседают. Я знаю, что надули купол, прежде чем потребовали пива. Думаю, они все еще там. Но без них вечеринка прошла прекрасно. Я хочу пить.

— Кран возле двери.

«Итак, суд хранится в тайне». — Ян улыбнулся. Это все, что ему нужно было узнать. Вот она их ошибка. Если бы они убили его сразу, кое-кто поворчал бы, но и только, Ну что же, теперь им слитком поздно что-либо предпринимать. Ли вернулся и выглядел уже не таким сонным.

— Вот список, — Ян быстро записывал имена. — Это люди из моего экипажа. Хорошие ребята. И Лайос — он научился думать своей головой после того, как принял командование от Хейна. Думаю, этих людей достаточно. — Он вручил список Ли. — Не мог бы ты найти всех их и сказать, что я жду здесь. Пусть бегом бегут сюда, вопрос чрезвычайной важности…

— Что случилось?

— Доверься мне еще ненадолго, Ли. Пожалуйста. Когда все соберутся, я вам все расскажу. Это очень важно. И необходимо, чтобы все были здесь как можно быстрее.

Ли глубоко вздохнул:

— Только для тебя, Ян. Только для тебя. — повернулся и вышел. Они появлялись один за другим, и Ян сдерживал их любопытство и свое беспокойство, пока Ли не вернулся и дверь не заперли вновь.

— Кто-нибудь вас заметил? — спросил он.

— Нет, пожалуй, — сказал Отакар. — Может кто и вставал, чтобы пойти отлить, но потом, наверняка, опять ложился спать. Все тихо и мирно. Так что же случилось?

— Сейчас расскажу. Но сначала я хочу кое-что объяснить. Перед рейсом я перекинулся парой теплых слов с Хейном Риттерспатчем. Он утверждает, что я его ударил. Он лжет. У меня есть свидетель — Лайос Наджи.

Лайос попытался загородиться чем-нибудь, когда все посмотрели на него. Но отступать было некуда.

— Итак, Лайос? — спросил Ян.

— Да… Я там был. Я не слышал всего, о чем они говорили…

— Я не об этом спрашиваю. Бил я Хейна или нет, скажи нам? Лайос не хотел впутываться в это дело, но пришлось.

— Нет, ты не бил его. Хотя мне тогда казалось, что кто-нибудь из вас ударит, настолько вы оба разозлились. Но ты не бил его.

— Спасибо. Теперь еще один вопрос, но он совсем не так прост. Когда мы проезжали через джунгли, от укусов насекомых погибли дети. Всем вам об этом известно. Мне пришлось принять тяжелое решение. Я не остановил поезда, и доктор не смог осмотреть детей Возможно, я был не прав. Остановка могла их спасти. Но я прежде всего думал о безопасности всех остальных. Это на моей совести. Если бы мы остановились, доктор смог бы что-нибудь сделать…

— Нет, — сказал Отакар громко. — Ничего бы он не сделал… Я слышал. Старый Беккер вызвал его и стал орать. Но он-то из Росбахов, а те, когда на них орут, совсем стервенеют. Он заорал в ответ, что не мог ничего сделать, только ввести противоядие, а это и без него сделали. Он стыдил людей, который открыли окна, самого Беккера упрекал.

— Хотел бы я при этом присутствовать, — сказал Эйно.

— Да и я тоже, согласился Гизо.

— Спасибо. Я рад это слышать, — сказал Ян. — Причин тому много. Сейчас вы узнаете подробности двух демаршей против меня. Я знаю, что обвинения это ложные Но если Главы Семей захотят ссудить меня на их основании, я подчинюсь.

— Почему судить? — спросил Отакар. — Может быть расследование, а суд возможен не раньше, чем подтвердятся обвинения. Только так.

Остальные закивали, выражая согласие, и Ян подождал, пока не утихнет бормотание.

— Я рад, что вы с этим согласны, — сказал он. — Поэтому я теперь могу сказать, что произошло. Пока вы развлекались, Главы Семей провели тайное заседание. Меня схватили и арестовали, основываясь на этих обвинениях. Они провели суд — я при сем не присутствовал — и сочли меня виновным. Если бы я не сбежал, я был бы уже мертв, ибо таков был приговор…

Они слушали с недоверием. Потрясение сменилось гневом, как только истинная ситуация прояснилась.

— Не удовольствуйтесь только моими словами, — сказал Ян, — это слишком важно. Хейн и еще один проктор заперты, о они скажут вам…

— Я не хочу знать, что скажет Хейн! — закричал Отакар. — Он слишком много врет. Я верю тебе, Ян, мы все тебе верим, — Остальные закивали. — Ты только скажи нам, что делать. Надо рассказать людям. У них это не пройдет.

— Пройдет, — сказал Ян. — если мы не вмешаемся. Сказать людям — этого мало. Вам приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из Тэкенгов перечил старику? Мне придется явиться на суду. Я даже хочу этого. Но лишь в соответствии со Сводом Законов. Публично. И чтобы все свидетельства оглашались. Я хочу, чтобы все было открыто. Но Главы Семей постараются это замять. Нам придется заставить их силой.

— Как?

Наступила тишина. Все ждали, готовые помочь. Но удастся ли им продвинуться достаточно далеко? Ян инстинктивно понимал, что если бы они задумались о том, куда идут, они бы остановились. Но сейчас, действуя в едином порыве праведного гнева, они на это не способны. И уже не смогут повернуть назад. Они думали уже революционно, а теперь им предстояло совершить революционные дела. Он взвесил свои слова:

— Без энергии ничто не движется. Эйно, как проще всего вывести из строя движители? Снять программные блоки компьютеров?

— Слишком долго, — проворчал инженер, погружаясь в техническую проблему и не сознавая масштабов преступления, которое они обсуждали. — Я бы посоветовал вставить в управление разъемный контакт-заглушку. То есть поставить заглушку на оба конца, и снять кабель. Дел — на пару секунд.

— Прекрасно. Затем сделаем вот что. Обездвижим заодно и танки. Перенесем кабели в шестой танк — один из самых больших. Затем поднимем все и объявим, что случилось. Пусть начинают суд хоть тотчас же. Когда все закончится, поставим кабели обратно и вернемся к работе. Что скажете?

Последний вопрос не звучал настойчиво, хотя это была самая важная проблема из всех. Бесповоротное решение, обратного пути уже не будет. Пойми они, что возьмут сейчас в свои руки всю энергию этого мира, они передумают. Секундное колебание, и он проиграет. Они были техниками, механиками, и никогда не раздумывали о подобных вещах. Они лишь хотели исправить заведомо неправильное. Послышались крики согласия. Затем они занялись согласованием различных технических вопросов. Лишь Гизо Сантос не присоединился к общему возбуждению и сидел, глядя на Яна широкими, умными глазами. Ян не дал ему задания и вскоре остался наедине с молчащим офицером связи. Тот заговорил, лишь когда все вышли:

— Ты знаешь, что делаешь?

— Да, и ты тоже. Я ломаю все правила и создаю новые.

— Более того. Будучи сломаны, правила никогда больше не восстановятся в прежнем виде. Главам Семей это не понравится.

— Я знаю. И я могу подобрать слово для этого, если ты не решаешься. Это — революция.

Молчание затянулось, наконец Ян произнес, глядя в мрачное лицо собеседника:

— Да, это так. Тебе не по вкусу эта идея?

Губы Гизо медленно растянулись в широкую улыбку:

— Не по вкусу? Я думаю, она замечательна. Ведь революция неизбежна, как сказано в работе «Класс, труд и вечная борьба».

— Я никогда о ней не слышал.

— Да и многие не слышали, я думаю. Мне дал ее один человек с кораблей. Он сказал, что это — книга-невидимка, нигде не значится, но существует.

— Ты на опасной дорожке…

— Я знаю. Он сказал, что еще может привезти, но больше я его не встречал.

— Не сложно догадаться, что с ним случилось. Так значит, та со мной? Это превзойдет все мои ожидания.

Гизо схватил руку Яна обеими руками.

— Навсегда. Каждый шаг — вместе.

— Хорошо. Тогда ты мне поможешь в одном деле. Я хочу, чтобы ты пошел со мной в кладовую, где заперты Хейн и его подручный. Они готовы были привести смертный приговор в исполнение, и оба знают о тайном суде. Они — наши свидетели.

Когда они шли в кладовую, кое-кто уже потягиваясь, просыпался. Дверь в караулку была полуоткрыта, как ее оставил Ян.

Но дверь кладовки была распахнута настежь, а оба проктора исчезли.

Ян быстро оглянулся. Везде было пусто.

— Где они? — спросил Гизо.

— Неважно. Они подняли тревогу. И нам нужно опередить их. Попытаемся вывести их из равновесия. Пошли.

Они бежали, не обращая внимания на изумленные взгляды, тяжело топая по пыли к танкам. Они были не тронуты. Ян перешел на ходьбу, тяжело дыша.

— Пока мы впереди, — сказал он. — Действуем, согласно плану.

Они забрались в шестой танк и завели двигатель. Этот танк представлял собой последний механизм, который мог двигаться. Ян провел его по Центральному Пути и остановил перед надувным куполом. Люди уже проснулись, но отключение движителей и танков прошло гладко. Поначалу конспираторы действовали скрытно, стараясь не попадаться никому на глаза, но потом заметили, что никто не обращает на них внимания. Для них это были лишь техники, выполняющие очередные неотложные задачи. Как только это выяснилось, они стали переносить кабели открыто, окликая друг друга таинственными возгласами. Это занятие казалось им очень захватывающим.

Но не Яну. Он сидел за пультом управления танка и смотрел на охраны, следя за первыми из мужчин, приближающимися с комплектами кабелей. Кулак его медленно и незаметно опустился на панель рядом с ним. На экране появился второй техник, за ним третий. Гизо сидел наверху в открытом люке и передавал Яну кабели.

— Готово, — сказал он. — Что мы теперь должны делать?

— Тебе и остальным надо находиться в толпе. Я думаю, это лучше всего. Мне не нужны ни конференции, ни попытки заговора на столь ранней стадии.

— Для других это самое подходящее, но нужно, чтобы кто-нибудь был рядом с тобой.

— Тебе не следовало бы, Гизо…

— Я знаю. Я доброволец. Что дальше?

— Все очень просто. Мы соберем людей.

Сказав это, он нажал на кнопку сирены и держал ее, не отпуская. Раздался яростный визг, то слабеющий, то усиливающийся. Не услышать его было невозможно. Спавшие — вскочили, приступившие к работе — бросили все и устремились к танку. Когда толпа заполнила Центральный Путь, Ян выключил сирену и снял со стены мегафон. Гизо ждал его наверху, лениво привались к дулу пушки.

— Все сюда, — сказал Ян в мегафон. Его слова отдались эхом. — Все сюда. Важное сообщение. — Он увидел, как Чан Тэкенг появился в дверях своей машины и погрозил кулаком. — Главы Семей, тоже сюда. Все сюда. — Тэкенг вновь потряс кулаком, затем обернулся к торопливо подбежавшему человеку и что-то сказал ему. Тот оглянулся, бросил на Яна один единственный потрясенный взгляд, и направился к куполу.

— Все сюда, ближе. — Ян выключил мегафон. — Здесь нет ни одного Главы Семьи. — сказал он Гизо. — Они что-то замышляют. Что будем делать?

— Ничего. Тревожиться пока не о чем.

— Приказываю приступить к разгрузке кукурузы и подготовке машин к второму рейсу.

— Но они отменили этот план. Они не пустят нас обратно.

— Главное — что они еще никому не сказали об этом. Пусть они сами начнут — здесь, на глазах и всех.

— Ты прав.

Ян вновь заговорил в мегафон:

— Я сожалею, что приходится прерывать отдых, но праздник закончился, и нам нужно вновь браться за работу.

При этом раздались стоны, и несколько человек из задних рядов попятились. Поверх голов Ян увидел, как из надувного купола вышел Хейн и начал проталкиваться через толпу. Он что-то кричал, лицо его было красным от натуги. В кобуре у него был новый пистолет. Его нельзя было игнорировать.

— Чего ты хочешь, Хейн? — спросил Ян.

— Ты… иди сюда… в купол… сейчас… собрание.

Многие его слова потерялись в гомоне толпы. Он яростно проталкивался вперед, размахивая пистолетом для пущей внушительности. Яна вдруг осенила идея. Он повернулся к Гизо:

— Мне нужно, чтобы эта свинья говорила отсюда. Пусть все слышат, что он скажет. Возьми кого-нибудь себе в помощь.

— Это опасно…

Ян рассмеялся:

— Вся наша затея — безумие. Действуй.

Гизо кивнул и выскользнул наружу. Ян вновь взял мегафон.

— Здесь капитан-проктор. Прошу вас, пропустите его. Он хочет что-то сказать.

Хейну помогли — возможно, больше, чем он хотел. Он пытался остаться внизу, чтобы кричать на Яна оттуда, но был подхвачен и прежде, чем что-либо понял, уже стоял рядом с Яном, все еще с пистолетом в руке. Он хотел заговорить с Яном тихо, но тот быстро поднес мегафон к его губам.

— Ты пойдешь со мной! Убери эту штуку! — Хейн ударил по мегафону ладонью, но Ян крепко держал его, и их голоса грохотали над толпой. — Почему я должен идти с тобой?

— Ты знаешь, почему! — Хейн брызгал слюной от ярости. Ян ласково улыбнулся и подмигнул ему.

— Но я не знаю, — сказал он наивно.

— Знаешь. Тебя судили и сочли виновным. А теперь, пошли со мной…

Он поднял пистолет. Ян старался не замечать побелевших суставов капитана.

— О каком суде ты говоришь? — Он неторопливо обернулся к Хейну спиной и обратился к толпе: — Кто-нибудь из вас знает что-либо о суде?

Некоторые отрицательно покачали головами, и все они теперь внимательно слушали. Ян повернулся и снова поднес мегафон Хейну, следя за пистолетом и готовясь ударить, если тот попытается нажать на спуск. Хейн закричал, но другой голос заглушил его крик:

— Достаточно, Хейн. Убери пистолет и слезь с машины.

Это была Хрэдил, она стояла в дверях купола и говорила по системе широковещания. Лишь она, она одна из всех Глав Семей обладала достаточным нюхом, чтобы почувствовать, что Хейн проигрывает игру. Лишь она одна была способна действовать столь быстро.

Хейн осел, как спущенный балок, и краска покинула его лицо. Он затолкал пистолет в кобуру, и Ян отпустил его, зная, что его уже не используешь. Предстояло сразиться с Хрэдил, а это было нелегким делом.

— О каком суде он говорил, Хрэдил? Что он имел в виду, когда говорил, что я был судим и признан виновным?

Его голос разнесся над толпой, которая теперь была безмолвной и внимательной. Ее голос отвечал точно так же.

— Ничего он не имел в виду. Он болен, жар, рука у него болит. Доктор уже идет.

— Это хорошо. Бедняжка! Так значит, раз не было суда, я ни в чем не виноват?

Молчание затянулось, и даже с такого расстояния Ян видел, что она хочет его смерти так, как не хотела никогда в жизни. Он не двигался — стоял, словно скала, и ждал ответа. Наконец, последовал ответ:

— Нет… Не было суда… — Слова кривили ее губы.

— Это тоже хорошо. Ты права, Хейн болен. Ну что ж, раз не было суда, то я ни в чем не виновен. — Итак, он загнал ее в угол, заставил высказаться публично. Но надо было закрепить успех. — Прекрасно. Все слышали, что сказала Хрэдил? Теперь же — за работу тронемся: в обратный рейс как только сможем.

— Нет! — загремел ее усиленный системой голос. — Я предупреждаю тебя, Ян Кулозик, ты заходишь слишком далеко. Тебе надо молчать и повиноваться. Мы тоже приняли решение: никаких рейсов за кукурузой. Ты будешь…

— Не буду, старуха. Ради общего блага решено, что мы отправимся за кукурузой. И мы сделаем это.

— Я тебе приказываю!

Она была в такой ярости, в какой никогда еще не бывала. Любой призыв следовать закону и логике был тщетен, любая попытка вовлечь зрителей — обречена на провал. Сейчас их нельзя было убедить, им можно было только приказывать. Ян сунул руку в башню танка, вытащил кусок кабеля и потряс им.

— Я не подчиняюсь твоим приказам. Все танки и движители выведены из строя, и не будут действовать до тех пор, пока я этого не позволю. Мы отправляемся за кукурузой, и тебе нас не остановить.

— Схватите его, он безумен, убейте его! Я приказываю!

Несколько человек конвульсивно качнулись вперед, затем отступили, как только Ян склонился над люком и подал энергию в систему плавильного орудия. Черное дуло пушки дернулось и выплюнуло вверх столб пламени. Раздались вопли и визг. Оружие сказало больше, чем мог сказать Ян. Хрэдил, скрючив пальцы, словно когти, наклонилась вперед, затем повернулась. За ней стоял Хейн — она оттолкнула его и исчезла в проеме двери купола. Ян выключил пушку, и бешенный рев утих.

— На этот раз ты выиграл, — сказал Гизо, но в голосе у него не было торжества. — Но теперь тебе постоянно придется быть настороже. Кончится тем, что или ты победишь, или она.

— Мне не нужна борьба с ней, достаточно перемен…

— Не забывай: перемены — угроза ее власти. Тебе нельзя отступать. Только вперед.

Ян почувствовал внезапную слабость.

— Пусть разгружают кукурузу. Надо, чтобы люди работали, тогда у них не будет времени думать.

— Гизо! — позвал кто-то. — Гизо, это я. — На гусеницу взобрался тонкий мальчик-подросток. — Тебя хочет видеть старый Лендон. Сказал, чтобы ты шел немедленно, не тянул, говорит, это очень важно.

— Лендон — Глава моей Семьи, — объяснил Гизо.

— Начинается. — Ян подумал о возможных последствиях. — Узнай, что ему нужно. Но о чем бы он ни просил, сразу же возвращайся и дай мне знать. Он знает, что ты со мной — должно быть причина в этом.

Гизо спрыгнул и последовал за парнем, но его место занял Эйно.

— Я пришел за кабелями. Надо прицепить сначала семейные машины…

— Нет, — сказал Ян почти не думая, повинуясь рефлексу. — Кабели, обездвиженные машины — это наше единственное оружие, У него было чувство, что против него готовы подняться великие силы, и нельзя было сейчас лишать себя оружия. — Подожди немного. Передай остальным, что мы должны собраться через… ну скажем, через три часа. Обсудить план разгрузки.

— Как скажешь.

Ожидание было долгим, и Ян резко чувствовал одиночество. Через переднее окно он видел, как суетятся люди. Достаточно обыденно. Но не для него. Он встряхнул Глав семей, вывел из равновесия, одержал победу. На миг. Но сможет ли он осуществить задуманное, удержать, что выиграл?

В гадании не было толку. Требовалось лишь сохранять спокойствие, сидеть и ждать, каков будет их следующий ход.

— Дело плохо, — сказал Гизо, пробираясь в люк.

— Ты о чем?

— Старый Лендон запретил мне идти во второй рейс. Вот так-то.

— Он не может тебя остановить.

— Меня — да, но я такой один. Я знаю, зачем я здесь, и что все это значит. Но откуда знать это остальным? Старейшины вызовут всех — техников и механиков. Им прикажут, и они послушаются. А нам останется революция на двоих, и некуда будет деться.

— Мы еще не умерли. Будь здесь, сиди на кабелях, запри люк и не открывай, пока я не вернусь. Без них мы проиграем.

— А если кто-нибудь захочет взять их? Кто-нибудь из наших?

— Не давай. Даже если…

— Если придется драться? Что, убить?

— Нет, так дело не пойдет.

— Почему же? — Гизо был серьезен, как никогда. — Цель оправдывает средства.

— Нет, не оправдывает. Делай, что сможешь, но не вреди никому.

За спиной Яна захлопнулся люк, и он услышал, как встала на место задвижка. Он спрыгнул с гусениц и спокойно пошел к куполу. Толпа большей частью рассеялась, но все же поблизости оставалось много людей. На него смотрели с любопытством, но отворачивались, встречаясь взглядами. Они были пассивны, натасканы на исполнение приказов, они не представляли для него проблемы. Но предстояло иметь дело со старейшинами.

У входа не оказалось прокторов, и это было кстати. Ему не хотелось с ними сталкиваться. Ян тихо открыл дверь и остановился у входа. Все были здесь, слишком занятые руганью друг с другом, чтобы заметить его. Он прислушался.

— Убить их всех — вот единственный выход! — Голос Чана Тэкенга срывался: должно быть как всегда кричал до хрипоты.

— Ты дурак, — сказала Хрэдил. — Нам нужны обученные люди, чтобы обслуживать технику. Мы должны им приказывать, а они — повиноваться. Позже, когда он умрет, они будут наказаны поодиночке. Мы не простим.

— Никто не будет наказан. — Ян шагнул вперед, настолько же спокойный, насколько они все были разгневаны. — Вы ведь даже не понимаете, глупцы, в какой беде мы оказались. Если не прибудут корабли, мы не получим ни запасных частей, ни топлива.

Наши танки и движители один за другим выйдут из строя, потом мы умрем. Если корабли придут, им понадобится вся кукуруза, которую мы смогли собрать. Она нужна нам, как единственное оружие…

Хрэдил плюнула ему в лицо. Он вытер лицо тыльной стороной ладони и попытался сдержать ярость.

— Ты будешь делать то, что мы тебе прикажем. — заявила она. — Больше чтоб мы не слышали от тебя указаний. Мы — Главы Семей, и ты должен повиноваться. Ты…

— Глупая старуха, ты что, не понимаешь, что здесь ничто не тронется с места без моего разрешения? У меня кабели всех машин, а без этого они не будут действовать. Если я их уничтожу, и через какое-то время мы все погибнем. Я сделаю это немедленно, если не получу согласия на повторный рейс. После этого я обещаю ни о чем больше не просить. Когда мы вернемся, ты будешь хозяйничать как всегда. Что, разве не хорошо?

— Нет! Ты не имеешь права приказывать нам. — Хрэдил не шла ни на какие компромиссы.

— Я не приказываю. Я пока только предлагаю.

— Этот план не так уж плох. — заметил Иван Семенов. Мы ничего не потеряем, если они отправятся за урожаем. И мы обещаем…

— Голосуй, Иван, — сказал Ян. — Или эта корова всех вас запугала?

Внезапно Хрэдил успокоилась. Глаза ее еще светились ненавистью, но голос был ровным:

— Хорошо, не будем больше спорить. Поезда отправятся при первой возможности. Я уверена, что все согласны.

Они были смущены, они не понимали причин этой внезапной перемены. Но Ян знал: старуха была не готова к голосованию. Да ее и не интересовало, в сущности, пойдут поезда или нет. Она хотела лишь его смерти. Отныне опасность будет угрожать ему постоянно.

— Я уверен, что все вы согласны с Иваном и Хрэдил, — сказал Ян. — Мы отправимся сразу же после разгрузки. С нами отправятся новые водители…

— Нет, — сказала Хрэдил, — Поедут только мужчины. Девушкам неприлично находиться в вашем обществе. Никого не отпустим. Элжбета тоже останется здесь.

Это был вызов, и он чуть не ответил на него. Но тут же понял, что потеряет все, если будет настаивать.

— Ладно. Пусть будут одни мужчины. Иди и командуй. Мне нужна твоя помощь. Объясни всем, что происходит. И не надо больше лжи.

— Не надо так говорить, — запротестовал Иван.

— Почему? Это же правда, не так ли? Тайные совещания, тайные суды, тайные карательные планы — почему дураку Риттерспатчу приходится срамиться? Я никому из вас не верю. Идите в семьи и расскажите, что случилось. Только после этого машины вновь придут в действие.

— Схватите его, убейте! — завопил Чан Тэкенг.

— Это можно, но тогда кто-нибудь другой уничтожит кабели.

— Это Гизо, — сказал Лендон. — Он не слушается меня, как и этот.

— Мы отдадим распоряжение, — сказала Хрэдил. — Иди, работай.

Поезда были готовы к отправлению уже два часа назад. Еда и припасы были уложены в доме-машине. Там же сидел и несчастный ученик доктора Савас Тзитуридес. Доктор Росбах сказал, что хотя его ассистент до конца не обучен, сам он никуда не поедет. Тзитуридес нехотя согласился ехать. Его все равно бы заставили, потому что Ян не мог отправиться в рейс, не имея медицинской помощи. Последние приготовления были закончены, свободные от вахты спали. Задерживать отъезд не было причин.

— Еще пять минут, — сказал Ян, в ответ на вопросительные взгляды экипажа.

Он спустился с танка — теперь он поведет танк — и пошел вдоль поездов. На назначенном месте встречи пока никого не было. Посылать первую записку было рискованно, а вторую — вообще безумие. Но пришлось. Центральный путь был пуст. Вокруг все спали.

— Ян, ты здесь?

Ян повернулся. Она была здесь, возле склада. Он подбежал к ней.

— Я не верил, что ты придешь.

— Я получила записку, но не могла уйти, пока все не уснули. Она велела за мной следить.

— Пошли со мной.

Он собирался говорить аргументировано и логично, напирая на то, насколько важно удержать хоть частичку отвоеванной независимости. И отточить полученные навыки. Это был хороший аргумент. Но он не хотел говорить о том, как любит ее и как она ему нужна. Но увидев ее, он все забыл и бормотал что-то несвязное.

— Я не могу. Там одни мужчины.

— Мы не животные. Тебе ничего не грозит, тебя никто не тронет. Это нужно тебе, нам обоим.

— Хрэдил никогда не позволит.

— Разумеется. Вот поэтому-то ты должна уехать без предупреждения. Все меняется, и мы должны ускорить эти перемены. Если корабли не придут, мы проживем еще лишь несколько лет. Когда придет лето, мы не сможем уехать и сгорим, Я хочу прожить эти годы с тобой, я не хочу потерять ни дня.

— Конечно, я понимаю.

Она была в его объятиях, и он крепко сжимал ее, плотно притягивая к себе, так, что она не могла сопротивляться. Поверх ее плеча он увидел, что к ним бегут Риттерспатч и еще два проктора. У всех троих в руках были дубинки.

Ловушка. Вот почему Элжбета опоздала. Записку перехватили и решили поймать его, когда они будут вместе. Наверняка все это подстроила Хрэдил.

— Нет! — Ян, оттолкнув Элжбету, принял защитную стойку. Дубины были нужны, чтобы избить его, но не до смерти, чтобы притащить на суд Хредил.

— Нет! — закричал он еще громче, ныряя под дубинку первого проктора. Дубина прошла мимо, и он сильно ударил нападавшего, услышал, как тот охнул, затем врезал предплечьем ему по горлу и повернулся к остальным.

Дубина задела голову и обрушилась на плечо. Ян громко вскрикнул от боли и схватил проктора, зажав локтем шею, и поставил его, как щит, между собой и Риттерспатчем. К счастью, здоровяк был слишком жесток, чтобы разбираться. Он бешено размахнулся и ударил проктора, которого держал Ян, затем еще раз.

— Не надо, прекратите, пожалуйста! — кричала Элжбета, пытаясь растащить дерущихся. Первый проктор грубо оттащил ее в сторону и зашел Яну с тыла. Элжбета вновь с криком бросилась вперед — и попала как раз под дубину Риттерспатча.

Ян услышал глухой удар. Девушка упала без звука.

Он хотел помочь ей, но сначала надо было закончить с прокторами. В ярости он не мог уже остановиться и гак сдавил горло одного из них, что тот забился от боли и затих. Ян, не чувствуя ударов, швырнул обмякшее тело на нападавшего и стал колошматить их дубинками, пока оба не затихли. Затем повернулся к Хейну.

— Нет… — Риттерспатч бешено размахивал дубинкой. Ян молча ударил его дубиной по руке, так что капитан выронил свое оружие. Следующий удар пришелся Хейну по затылку.

— В чем дело? — закричал бегущий к ним один из механиков.

— Они напали на меня. Ударили ее. Приведи доктора. Быстро.

Ян нагнулся и нежно приподнял Элжбету, прижавшись лицом к ее лицу, с ужасом думая, что может сейчас обнаружить. Но еще больше он боялся не знать. Кровь, темная кровь на бледной коже. Дыхание медленное, но регулярное.

— Где вы? — послышался голос. — Что случилось?

Это был Тзитуридес, он склонился над Риттерспатчем. Потрясенный выпрямился:

— Хейн без сознания. Этот мертв.

— Хорошо, ты ему ничем не поможешь. Здесь Элжбета. Ее ударила эта свинья. Позаботься о ней.

Девушку внесли в машину. Доктор приблизился, и Ян смотрел, как он открывает саквояж. Послышались бегущие шаги. Ян Закрыл дверь, снял с пояса ключ, запер ее.

— Комедия окончена. — он повернулся к подошедшим людям. — Они напали на меня, и я с ними разобрался. А теперь — в путь.

Он поступил глупо. Поддался чувствам. Но сделанного не переделаешь. Он пытался идти путем закона, обращался к Хрэдил, терпел ее оскорбления, отказы. Теперь он будет поступать по-своему. Обратной дороги нет.

Лязгнули соединения. Машины двинулись — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Ян повернулся и побежал к своему танку, проскочив перед самым носом движителя.

— Поехали, — бросил он, закрывая за собой люк. — Пойдем впереди поездов.

Ян решил, что они остановятся не меньше, чем через четыре часа. Но он не смог заставить себя ждать так долго. Даже трех часов было много — он должен был знать как чувствует себя Элжбета. Удар, похоже, был не слишком сильным. Но она была без сознания. Возможно она сейчас уже мертва. Мысли об этом были невыносимы. Он должен был узнать. Через два часа он сдался.

— Всем поездам, — приказал он, — короткий отдых. Смените водителей, если хотите.

Отдав команду, он вывел танк из колонны, развернулся и помчался назад. Он остановился у машины, в которой находилась Элжбета. Нужный ключ бы уже в руке, он открыл дверь и оказался лицом к лицу с разгневанным доктором.

— Как ты смел меня запереть?

— Как она?

— В машине пыльно, душно, неудобно…

— Я спрашиваю, как она?

Холодный гнев его голоса прекратил протесты доктора, и тот сделал шаг назад.

— С ней все благополучно, насколько это возможно в таких условиях. Она сейчас спит. Легкое сотрясение — ничего страшного нет. Ее вполне можно оставить одну, что я сейчас и сделаю.

С этими словами он подхватил свой саквояж и заспешил прочь. Ян хотел заглянуть, но боялся разбудить ее. Заговорила сама Элжбета:

— Ян, это ты?

— Да, я пришел.

Она лежала в гнезде из одеял, устроенном доктором, на голове белела повязка. Сквозь незашторенное окно проникало достаточно света, чтобы он мог видеть ее лицо. Почти такое же бледное, как бинт.

— Ян, что случилось? Я помню — мы разговаривали, потом… потом ничего.

— Хрэдил устроила мне ловушку, а ты была приманкой. Там были Риттерспатч и еще кто-то. Хотели схватить или убить меня, я не знаю. Боюсь, что я… потерял терпение.

— Это плохо?

— Для меня — да. Я не хотел, чтобы все кончилось так, но Риттерспатч мертв.

Она судорожно вздохнула, — ведь как бы там ни было, это было насилие — и вытащила ладонь из его руки.

— Мне жаль, — сказал он. — Жаль, что кому-то пришлось умереть.

— Ты не хотел, — сказала она, но в голосе не было уверенности.

— Да, не хотел. Но если придется, сделаю это вновь. И точно также. Я не оправдываюсь, хочу лишь все тебе объяснить. Он ударил, и ты упала — я думал, ты мертва. У них были дубинки, они втроем напали на одного, и я защищался. Вот так.

— Я понимаю, но… Убийство — это ужасно.

— Пусть так. Я не могу заставить тебя думать и чувствовать по-другому. Хочешь, я уйду?

— Нет! — вырвалось у нее. — Я сказала, что мне трудно это понять. Но это не значит, что я стала относиться к тебе по-другому. Я люблю тебя, Ян, и всегда буду любить тебя.

— Надеюсь, Я поступил глупо, Я сделал это из любви к тебе, но это слабое извинение. — Ее ладони были холодны. — Я пойму, если ты станешь стыдить меня за то, что я сделал йотом — положил тебя в поезд и увез. Мы как раз об этом говорили, когда на нас напали. Я так и не услышал твоего ответа.

— Разве? — она впервые улыбнулась. — Ответ может быть только один. Я всегда буду повиноваться Хрэдил. Но здесь ее нет. Я могу любить тебя, как всегда хотела, и буду с тобой всегда.

— Ян, — позвали снаружи. Потом еще раз, прежде чем он услышал. Он почувствовал, что улыбается как дурак, и ничего не говоря, прижал ее к себе, затем оторвался и встал.

— Надо идти. Я скажу тебе потом, как счастлив…

— Я знаю. Я буду спать. Мне гораздо лучше.

— Хочешь чего-нибудь поесть, выпить?

— Ничего, только видеть тебя. Возвращайся, как только сможешь.

Второй водитель танка наклонился над люком.

— Ян, получен вызов, — сказал он. — Семенов хочет знать, почему остановились и когда отправляемся.

— Как раз его-то я и хотел повидать. Скажи, что мы поедем, как только я подойду к нему на движитель. Пошли.

Иван Семенов вновь был мастером поездов. Когда он оставил позади все семьи и проблемы, Ян передал ему свой движитель. Будущие трудности относились только к Дороге, и Яну было легче решать их, находясь в ведущем танке. Ян забрался по трапу в кабину, и Иван тронул поезд с места, как только за ним закрылась дверь.

— Что за проволочка? — спросил Семенов. — Ты же сам сказал, что теперь важен каждый час.

— Пошли в двигательный отсек, объясню. — Ян молчал, пока инженер не вышел, закрыв за собой дверь. — Мне бы хотелось жениться.

— Знаю, но это касается тебя и Хрэдил. Я могу поговорить с ней, если хочешь, закон не настолько точен, чтобы оговаривать, с какими семьями девушка может иметь брачные отношения, с какими нет. Это можно решить. Но все зависит от Хрэдил.

— Ты не понял. Ты Глава Семьи, и это дает тебе право регистрировать браки. Я прошу тебя сделать это. Элжбета здесь. В поезде.

— Этого не может быть!

— Это именно так. И что ты станешь делать?

— Хрэдил никогда бы этого не допустила.

— Хрэдил тут нет, она не может запретить. Так что думай сам, если ты решишься, обратного пути не будет. А та злая старуха ничего тебе сделать не сможет.

— Это не так. Есть закон…

Ян с отвращением сплюнул, растер плевок подошвой.

— Это ваш закон. Но он же придуман, как ты не понимаешь! На Земле нет ни Семей, ни Глав, нет браков между группами избранных. Ваши так называемые законы специально изобрели наемные антропологи. Общество порядка. Они рылись в учебниках, складывал воедино клочки и обломки исчезнувших существ, и создали структуру, при которой население сохранится послушным, трудолюбивым, исполнительным, и — глупым.

Семенов не знал — удивляться или сердиться. Он недоверчиво покачал головой с видом физика, узнавшего, что под сомнение поставлен закон сохранения энергии.

— Как ты можешь так говорить? Прежде ничего подобного я от тебя не слышал.

— Разумеется. Это было бы самоубийством. Хейн был полицейским шпионом, помимо прочих своих обязанностей. По прибытии кораблей он доложил бы обо всем сказанном мною, и я погиб бы немедленно. Но раз корабли та не приходят, это становится неважным. Все меняется. Я могу рассказать тебе о милой старой Земле…

— Я больше не стану выслушивать ложь.

— Правду, Семенов. Впервые в твоей жизни. Позволь, я расскажу тебе о культурах. Их создало человечество. Они искусственны. Они изобретены точно также, как колесо. Все они различны, поступки одной сильно отличаются от поступков другой, если это нужно для выживания, но теперь все это — история.

На Земле осталось ныне только два класса — правящие и подданные. Для любого, кто пытается что-то изменить, предусмотрена быстрая смерть. Это законченное и монолитное общество переместилось даже на звезды. На все сытые благополучные миры, открытые человечеством. Но не на все планеты, а лишь на удобные. Когда требуется заселить неудобную планету, наподобие этой, тогда приходит время призвать профессоров и дать им задачу, дабы они обеспечили их стабильной и послушной культурой. Поскольку любые проблемы, могут понизить выработку продуктов, а им нужно много питательной и дешевой еды. Пусть это будет такая милая, незаметная культура, потому что фермеры будут глупы и смогут лишь делать свое дело. Но потребуется и техническое искусство, а это надо принять в расчет. Вот так: кусочек оттуда, кусочек отсюда, отбор, селекция, балансировка — и Бета Эридана III — ваша. Спокойные деловитые фермеры, проживающие свой век в рабстве и отупении.

— Прекрати, я не желаю больше выслушивать ложь! — Семенов был потрясен.

— Чего ради я стану лгать? Если корабли не придут, мы в любом случае погибнем. Но до тех пор я буду жить как подобает человеку, а не безмолвному роботу, как вы все. У вас. конечно, есть хорошее оправдание, вас поработила глупость, невежество. Я же был порабощен страхом. За моими действиями следили, я уверен в этом. Пока я стоял в шеренге и не причинял хлопот, со мной был полный порядок. Многие годы со мной было все в порядке. Как и здесь до сих пор. Планета заключения — вот что такое для меня Халвмерк. Они не могли недооценивать моих навыков. Все те годы и деньги, вложенные в мое образование, нельзя было выбрасывать на ветер. И меня отправили сюда, где нашлось применение моим способностям. Подчиняясь строгим инструкциям, я бы мирно жил-проживал свои дни и не причинял бы хлопот. Но если бы я сказал хоть слово о том, какова на этой планете жизнь в действительности, это значило бы, что я погиб. Так что я мертв, Семенов, понимаешь ты это? Если корабли не придут, я умру. Если они придут, то достаточно шепнуть словечко тем людям, которые прилетят на них — и я умру. Потому я отдаюсь в твои руки и делаю это по старейшей на свете причине. Любовь. Пожалей нас, Семенов, это все, что от тебя требуется.

— Ты говоришь совершенно немыслимые вещи, Ян. — Семенов сомкнул кисти рук. — Не знаю, что и думать. Наедине с собой я задаю порой кое-какие вопросы, но больше мне спрашивать некого. Хотя в книгах по истории все хорошо объяснено…

— Исторические книги — не более чем бездарные литературные подделки.

— Ян, — последовал треск статики, сквозь который пробился голос Ли Сяо. — Ян, тут небольшая проблема. С одного из танков соскочила гусеница. Мы съехали на обочину и занялись починкой. Через несколько минут ты подъедешь к нам.

— Спасибо. Я займусь танком.

Семенов сидел, храня глубокое молчание, и когда Ян выходил, даже не заметил его ухода. Когда впереди показались два остановившихся танка, движитель притормозил. Ян прикинул расстояние.

— Притормози до десяти километров, — сказал он. — Когда будешь проходить мимо, я спрыгну.

Он открыл дверь навстречу порыву разогретого воздуха.

«В следующий раз, пожалуй, потребуется костюм с охлаждением», — подумал он, нагнулся к нижней скобе и повис на ней, затем отцепился и побежал, отрываясь от движителя, который тут же прибавил скорость.

Ли Сяо и два механика растянули лопнувшую гусеницу на скальной поверхности и выбивали кувалдой из поврежденной секции скрепляющий штырь.

— Раскололось звено, — пояснил Ли Сяо. — Отремонтировать невозможно. Металл кристаллизовался, это видно по излому.

— Чудесно. — Ян царапнул ногтем шершавый металл. — Поставьте запасное.

— Запасных нет. Все пошли в дело. Но можно снять с другого танка…

— Нет. Этого мы делать не будем. — Он посмотрел на небо. «Начинается, — подумал он. — Корабли не приходят, вещи изнашиваются, замены нет. Вот один из путей, ведущих в концу.» — Оставьте танк здесь, и будем догонять остальных.

— Но нельзя же его так оставить.

— Почему? Если мы растранжирим детали сейчас, что мы будем делать, когда произойдет следующая поломка? Мы оставим его и поедем дальше. А когда придут корабли, пригоним обратно.

Всего несколько минут потребовалось, чтобы забрать немногие личные вещи и запереть люк. В молчании они пересели на другой танк и стали набирать скорость, догоняя ушедшие поезда. И тут по радио заговорил Семенов.

— Я как следует обдумал наш разговор.

— Я надеялся на это, Иван.

— Я бы хотел потолковать — ты знаешь с кем, прежде чем решу. Ты понимаешь?

— Естественно. Иначе нельзя.

— Потом я хочу поговорить в тобой, у меня есть вопросы. Не могу сказать, что согласен с тобой, по крайней мере, во всем. Но, думаю, я решусь сделать то, о чем ты просишь.

Водитель танка подскочил, вцепившись в баранку так, что танк дернулся — настолько неожиданным был раздавшийся торжествующий крик.

Инженеры, строившие Дорогу, должно быть, получали огромное удовольствие от покорения природы самыми немыслимыми путями. Эта великая гряда гор, обозначенная на карге просто «Хребет 32-БЛ», могла быть пробита самыми различными способами. Можно было соорудить длинный туннель, выводящий к меньшим береговым грядам, где строительство было уже делом не сложным. Но такое легкое решение конструкторов не устраивало. Вместо этого Дорога поднималась длинными и широкими петлями, чуть ли до вершины гряды — да она и шла по вершинам, срезанным вершинам менее высоких гор в ряде. Так она и шла, прорываясь от пика к пику через высверленные напрямик туннели. Щебень из туннелей применялся для заполнения промежуточных долин, где его сплавляли в твердую породу. Энергия, затрачиваемая на это, было дорогостоящей, но не бесполезной. Ценой ей была Дорога — монумент искусству и смелости строителей.

У входа в туннель, пробитый сквозь высочайшую гору, находился огромный выровненный участок. Строители несомненно использовали его для стоянки своих автомобилей-гигантов. Некоторые представления об их величине мог дать тот факт, что все поезда, движители и машины могли разместиться здесь одновременно. Это было излюбленное место привала: тут можно было производить ремонт и обслуживание поездов, имелась возможность поразмяться после бесконечных дней, проведенных в машинах.

Большое значение имела высота и то обстоятельство, что Плоское Пятно находилось на затененной стороне горы. Температура здесь была хоть и высока, но все же достаточно терпима, чтобы не прибегать к помощи охлаждающих костюмов. Люди медленно бродили, потягиваясь и смеясь, радуясь перерыву в тяжелой работе, хотя и не знали его причины. В двадцать один тридцать у главного движителя началось собрание. Это было приятное нарушение однообразия.

Иван Семенов подождал, пока все угомонились, затем поднялся на импровизированную трибуну из бочек со смазкой и пластикового щита. Он заговорил в микрофон, и его усиленный голос прокатился над ними, призывая к тишине:

— Я должен посоветоваться с вами, — сказал он, и среди людей, находившихся перед ним, пробежал сдавленный шепоток. Главы Семей никогда не советовались, они лишь приказывали. — Это вам может показаться необычным, но нынче необычные времена. Привычный образ жизни, возможно, никогда больше не возвратиться. Корабли не пришли как им следовало, и могут уже не прийти. Если это так случиться, мы погибнем, тут и говорить не о чем. А раз они не пришли, нам пришлось перевезти сколько возможно зерна в южном направлении, а теперь возвращаться на север, чтобы забрать остальное. Чтобы сделать это, вы пошли против Глав Семей. Не спорьте, поглядите правде в лицо. Вы не поддались нам и победили. Если хотите знать, я, один из Глав Семей, согласился с вами. Потому, возможно, что как и вы, я работал с машинами. Не знаю. Но я знаю, что начались перемены и их уже не остановить. Поэтому я намерен сообщить вам еще об одной перемене. Все вы знаете слухи, я же излагаю факты. Эта экспедиция не является полностью мужской. У нас здесь женщина. На этот раз шум голосов заглушил его голос, и люди подались вперед, стремясь получше видеть платформу. Семенов поднял руки, и постепенно тишина восстановилась.

— Это Элжбета Махрова, вы все ее знаете. Она здесь по собственной воле. Это объясняется тем, что она хочет выйти замуж за Яна Кулозика, и он желает взять ее в жены.

После этого ему пришлось кричать, чтобы его слышали, усиливая громкость до тех пор, пока голос не загремел, отражаясь от каменной стены за его спиной. Когда, наконец, его стали слушать, он продолжал:

— Пожалуйста, успокойтесь и выслушайте меня. Я сказал, что собрал вас, чтобы посоветоваться. Так оно и есть. Как Глава Семьи, я обладаю властью для того, чтобы сочетать браком эту пару. Но Глава Семьи Элжбеты и слушать не хочет об этой женитьбе. Я-то, похоже, знаю, как надо поступить, но что об этом думаете вы?

Колебаний не было. Одобрительный рев потряс скалу сильней, чем звук мегафона. Если и были протестующие голоса, они оказались неслышны. Когда из поезда вышли Ян и Элжбета, люди закричали еще громче, подхватили его и со смехом подняли на руки — но все законы в них были слишком прочны, чтобы они коснулись женщины.

Церемония была краткой, но выразительной и отличалась от любой из виданных ими, потому что зрителями были одни мужчины. Были заданы вопросы и получены ответы, руки их соединились, как соединились и жизни, когда они надели друг другу кольца. Был провозглашен тост за всех присутствующих, и церемония завершилась. Это был единственный тост, потому что время поджимало. Медовый месяц им предстояло провести на колесах.

И вновь сквозь горную гряду, сквозь испепеляющий мир тропического солнца. На сей раз им было легче, чем по время предыдущей поездки, потому что Дорога была чиста, и они шли почти порожняком. Танки держались далеко впереди, и единственным затруднением представлялась переправа через затопленную часть Дороги. Пустые машины легче сносило, и их пришлось перегонять одну за другой, с каждого конца присоединяя движитель. Единственными, кого это не касалось, были Ян и Элжбета, — от их помощи отказались, велев им оставаться в машине. Это был единственный свадебный подарок, который могли предложить трудолюбивые спутники, и он был для них дороже всего.

Когда они переправились, Дорога вновь оказалась чиста — но не от опасности. Никогда не заходящее солнце теперь имело медный свет, и в воздухе висел зловещий туман.

— Что это? — спросила Элжбета. — Что происходит?

— Не знаю. Никогда не видел ничего подобного, — сказал Ян.

Они вновь сидели в кабине одного движителя — водитель и его помощник. Теперь они все время проводили вдвоем, и в периоды работы, и в периоды сна. Они не думали, их поглотили радости совместной жизни. Для Элжбеты это было конечное удовлетворение ее существования как женщины. Для Яна — конец одиночеству. Но этот мир был не из тех, которые допускают безграничный покой и счастье.

— Пыль, — сказал Ян, глядя в небо. — И я могу предположить только одну причину ее появления. Хотя не уверен.

— Что же это?

— Вулкан. Когда извергаются вулканы, они поднимают пыль высоко в небо, а там ее подхватывают ветры и разносят над всей планетой. Остается надеяться, что извержение произошло вдали от Дороги.

Но оно оказалось ближе, чем им бы хотелось. Через двадцать часов танки сообщили о появлении на горизонте действующего вулкана. Джунгли в тех местах горели или были уничтожены, а Дорога была густо покрыта обломками вулканического шлака и пылью. Они занялись расчисткой пути. Поездам вскоре предстояло догнать их.

— Это… ужасно, — Элжбета глядела на почерневший ландшафт и дрейфующие облака дыма и пыли.

— Если это самое худшее, то все в порядке, — сказал Ян.

Мимо вулкана они ползли на самой малой скорости, поскольку Дорогу невозможно была расчистить полностью. Они пробирались вперед под непрестанно подающими обломками. Вулкан был не далее чем в десяти километрах от Дороги и все еще действовал, выдыхая облака дыма и пара, подсвеченные красными вспышками и потоками лавы.

— Я даже немного удивлен, как это нам прежде не встретилось ничего подобного, — заметил Ян, — При строительстве Дороги пришлось вызвать много искусственных землетрясений. Это должно быть отмечено. И энергия землетрясений — всего лишь малая часть освобожденной тогда энергии. Строители знали свое дело и не уходили до тех пор, пока сейсмические процессы не утихали. Но нет гарантии, что они завершились полностью. Что мы и наблюдаем сейчас. — Он мрачно посмотрел на удаляющийся вулкан.

— Но все позади, — сказала она. — Мы прошли.

Яну не хотелось стирать ее счастливую улыбку напоминанием о том, что предстоит обратный путь.

«Пусть хоть сейчас она будет довольна», — подумал он.

Затем они въехали на выжженные угодья, к огромным силосным хранилищам, пекущимся на безжалостном солнце. Началась погрузка зерна — медленный процесс, потому что у них было ограниченное количество костюмов с охлаждением. Несмотря на это, работа велась постоянно, и один человек менял другого со свежей батареей для костюма, стараясь не прикасаться к раскаленному металлу наружных приспособлений. Разрядившиеся аккумуляторы передавали на заправку через люк в крыше кабины. Машина трогалась, люк закрывался, а внизу уже стояла другая. На Дороге было по колено зерна, — они не акуратничали, быстрота была важнее. Больше кукурузы сгорит, чем они увезут. Когда был загружен последний поезд, Ян посоветовался с Семеновым.

— Я поведу танки. Но меня беспокоит участок Дороги в зоне вулкана.

— Ты легко его расчистишь..

— Не уверен. Тогда вулканическая деятельность, похоже, шла на спад. Но несколько дней назад произошло сильное землетрясение. Если мы почувствовали его даже здесь, каково должно быть там, вблизи эпицентра? Может быть повреждена Дорога. Мне нужно поскорее отправляться.

Семенов медленно кивнул, соглашаясь.

— Могу лишь надеяться, что ты ошибаешься.

— Я тоже. Сообщу, как только там окажусь.

Они шли на предельной скорости и без остановок. Когда они оказались в зоне действия вулкана, Ян спал, и Отакар, штурман его ведущего танка, спустился, чтобы разбудить Яна.

— На Дороге большие заносы, но кроме того, похоже, ничего страшного.

— Встаю.

Они оставили на расчистку Дороги танки с бульдозерными ножами и поползли вперед через горообразные наносы. Воздух был чист, и вскоре перед ними появился умолкший вулкан, лишь дымное перо плыло над его коническим жерлом.

— Обошлось, — сказал Отакар.

— Не верится. Они шли дальше, пока танк не остановили огромные заносы пыли и камней, полностью перегородившие Дорогу. Им ничего не оставалось, как съехать к обочине и дожидаться танков с ножами. Те подошли достаточно быстро, потому что работа у них была не сложная — расчищать проход на свою ширину. Им еще предстояло вернуться и расширить проход, чтобы могли пройти поезда.

Водитель танка-бульдозера опустил нож, и танк стал вгрызаться в массу горы и вскоре оказался за ней.

— Она опять идет под уклон, — сообщил водитель. — На сей раз так низко… — голос его превратился в стон.

— Что случилось? — спросил Ян. — Отвечай! Слышишь меня?

— Лучше сам посмотри, — сказал водитель. — Но двигайся медленно. Ян направил танк в проход по следам гусениц первого танка, увидел, что тот съехал в сторону, чтобы не закрывать собой Дорогу,

Ясно стало теперь, почему застонал водитель. Дороги впереди не было. Она заканчивалась у края трещины, ущелья шириной около километра.

Земля разверзлась и поглотила Дорогу, оставив на ее месте неизмеримую бездну.

— Исчезла… Дорога исчезла, — сказал Отакар, с хрипом выговаривая слова.

— Чепуха! — Ян был зол. Он не собирался сдаваться. — Трещина не может тянуться бесконечно. Мы пройдем вдоль нее, подальше от вулкана и области сейсмической активности.

Это была трудная и опасная работа — идти не по твердой поверхности Дороги. В сожженных джунглях постоянно встречались баррикады из горелых деревьев, пепел и пыль заполняли ямы, иные из которых могли стать ловушкой для танков. Танки шли один за другим, вновь и вновь проверяя путь. То и дело усталому водителю приходилось выбираться в костюме наружу, чтобы крепить тросы, с помощью которых вытягивали застрявший танк из западни. Пепел и пыль налипали на костюмы и попадали в танки, отчего вскоре повсюду была грязь и копоть. Часы изнуряющей работы поставили людей на грань нервного истощения. Ян понял это и объявил остановку.

— Сделаем перерыв. Почистимся немножко, соорудим что-нибудь поесть и выпить.

— У меня такое чувство, будто я никогда больше не буду чистым, — сказал Отакар морщась, потому что на зубах захрустел песок.

Лампочка радио замигала, требуя внимания и Ян включил его.

— Это Семенов. Как продвигаетесь?

— Медленно. Делаем большой крюк и надеемся обойти трещину. Я не хотел бы прорезать новую трассу. Погрузка завершена?

— Последний поезд заполнен и запечатан. Я растянул поезда на два километра по Дороге. Рассыпанное зерно начинает загораться. Я решил не подвергаться опасности.

— Хорошо, отведи их подальше. Потом — силос, он может взорваться от внутреннего давления. Буду держать тебя в курсе о нашем продвижении.

Миновало еще два периода сна в тесных танках, прежде чем они вновь оказались около вулканической трещины. Ян увидел, как она неожиданно появилась, когда он столкнул в сторону обгоревшее дерево и оно исчезло, перевалившись через край. Он надавил на оба тормоза, затем, пока снаружи оседали облака пепла, протер изнутри окно переднего обзора.

— Она и здесь, — с отчаянием в голосе сказал Отакар.

— Да, но здесь она не шире ста метров. Если она не очень глубока, постараемся заполнить ее и пойдем дальше.

Это оказалось возможным. Расширяя и выравнивая вновь проложенную трассу, танки сталкивали обломки через край. Плавильные пушки обжигали и скрепляли их, а на растущую насыпь наваливали все больше и больше щебня. В конце концов она достигла верха, и первый танк со скрежетом медленно двинулся по новой поверхности. Она выдержала.

— Нужно насыпать побольше, — приказал Ян. — Направьте сюда плавильные пушки. Движители и поезда гораздо тяжелее наших танков. Разделимся на две группы. Одна будет укреплять насыпь, другая — прокладывать трассу к Дороге по ту сторону трещины. Я встречу поезда и буду готов повести их, как только все будет сделано.

Это была грубая работа, но это было лучшее, что они могли сделать. Они трудились больше ста часов, прежде чем Яна удовлетворили результаты.

— Я поеду за первым поездом. Вы оставайтесь.

Он еще ни разу не разделся с того времени, как начал работу — кожа почернела и сильно пахла, глаза покраснели и болели. Элжбета опешила, увидев его — когда Ян взглянул в зеркало, то понял почему, и улыбнулся.

— Может ты сваришь кофе, пока я умоюсь и переоденусь? Не хотел бы я снова проделать такую работу.

— Вы все закончили?

— Осталось только перевести поезда. Высажу всех из первого и сразу начну.

— А может, кто-нибудь другой его проведет? Почему обязательно ты?

В тишине Ян допил кофе, затем поставил пустую чашку и встал.

— Ты знаешь, почему. Садись на второй поезд. Увидимся на той стороне.

Она в страхе сжала руки, но ничего не сказала, поцеловала его и смотрела как он уходит. Она хотела быть с ним, но знала, каким будет ответ. Он должен сделать это сам.

Автоводитель был отключен, поезд с центра Дороги свернул на узкую колею, проложенную в сгоревших джунглях. Машины послушно, одна за другой, покатились за движителем на колесах с глубокими протекторами.

— Пока никаких проблем, — сказал Ян в микрофон. — Тяжеловато, но не так уж плохо. Буду все время идти на пяти километрах. Пусть остальные водители делают то же.

Приблизившись к заполненному провалу, он, не останавливаясь осторожно въехал на поверхность насыпи. Под тяжестью движителя со склонов насыпи с треском вылетали камни и щебень и скатывались на дно. По обе стороны в напряженном молчании ждали водители танков. С высоты движителя Ян посмотрел вниз и увидел медленно приближающийся дальний край — с обеих сторон была лишь пустота. Он не сводил глаз с края, и движитель шел по самой середине дамбы.

— Он перешел! — закричал по радио Отакар. — Все машины идут хорошо. Никаких заминок.

Вновь выйти на Дорогу было делом не сложным, поскольку напряжение переправы осталось позади. Он гнал поезд до тех пор, пока не оказался на расчищенном полотне. Лишь тогда он надел костюм с охлаждением и пересел в танк, который следовал за ним.

— Поехали обратно, — приказал он, повернувшись к рации. — Будем переправлять поезда постепенно, один за другим. Я хочу, чтобы на новом участке было не больше, чем по одному поезду зараз — так легче избежать затруднений. Ну что ж, пусть идет второй.

Он дождался на краю трещины появления поезда, из-под колес которого клубились облака пыли и дыма. Водитель вел движитель по следам колес поезда Яна и переправился без труда. Прошел третий поезд, за ним следующий, и поезда пошли уверенным потоком. Беда случилась с тринадцатым поездом.

«Счастливый тринадцатый», — пробормотал про себя Ян, когда поезд появился на противоположном краю. Он потер болевшие глаза и зевнул. Движитель поехал вперед и был уже на полпути, когда его начало кренить. Ян схватился за микрофон, но прежде чем он успел что-либо сказать, произошло проседание грунта, и движитель стал наклоняться: все — медленно, неотвратимо. Затем он вдруг, перевалившись через край, полетел вниз. Машины, кувыркаясь, летели одна за другой, как бусины смерти, и рушились на дно, поднимая огромное вспухающее облако обломков: они нагромождались одна на другую, превращаясь в бесформенную массу лома. Никто не уцелел в крушении.

Ян один из первых спустился на дно по тросу, чтобы вести поиски среди страшного искореженного металла. Остальные тоже спустились, и молча искали под бесконечно палившим солнцем, но никого не нашли. В конце-концов они прекратили поиски, оставив погибших под надгробием из обломков. Дамбу восстановили, подправили, укрепили, и остальные поезда переправились благополучно. Все выехали на Дорогу и продолжили рейс.

Никто не высказывал вслух своих мыслей, но все чувствовали одно и то же. Оно того стоило, это зерно, перевозимое с полюса на полюс. Смерть людей не напрасна. Корабли придут. Они опаздывают, но должны прийти.

Теперь они познали Дорогу, они были измучены ею. Позади осталась переправа через затопленный участок, и они спокойно накручивали километры. Солнце палило, и рейс продолжался. Были неполадки, поломки, и две машины пришлось разобрать на части и оставить позади. Вырабатываемая всеми движителями мощность неуклонно падала, так что приходилось идти медленнее, чем обычно. Когда они вышли из-под солнца в сумерки, они испытали не то, чтобы радость, а просто понимание того, что все кончилось. И решили остановиться на отдых. До цели оставалось не более десяти часов ходу, и Ян объявил остановку.

— Есть и пить, — приказал он. — Нам нужно кое-что отпраздновать.

С этим все согласились, но праздник получился вялый. Элжбета сидела рядом с Яном, и никто не завидовал им — каждый смотрел в завтрашний день, думал о собственной жене, которая ждала его дома. Они связались на радио с Южгородом, так что о семи мертвецах под металлическим обелиском было сообщено тем, кто их дожидался.

— Это праздник, а не поминки, — сказал Отакар. — Допивайте пиво, я еще налью.

Ян послушно осушил бокал и потянулся за новой порцией.

— Я думаю о прибытии, — сказал он.

— Все думают, но мы с тобой — особенно, — сказала Элжбета, подвигаясь ближе при мысли о разлуке. — Она не посмеет отнять меня у тебя. Она не произнесла имени, но Хрэдил столь долго отсутствующая, опять была рядом и готова были влиять на их жизнь.

— Мы все с вами, — сказал Отакар. — Мы все были свидетелями вашей свадьбы и участвовали в ней. Главы Семей могут возражать, но им ничего не сделать. Мы заставим их выслушать нас, мы это уже умеем. И Семенов нас поддержит.

— Это моя борьба, — сказал Ян.

— Наша. Она началась, когда мы отключили движители и заставили их согласиться на обратный рейс. Мы еще раз это сделаем, если захотим.

— Нет, Отакар, я так не думаю. — Ян взглянул на гладкую ленту Дороги, исчезающей за горизонтом. — Нам есть за что бороться с ними. За нечто вещественное, влияющее на всех нас. Хрэдил попытается устроить переполох, но мы с Элжбетой сумеем с ней совладать.

— И я, — сказал Семенов. — Мне придется объяснить свои действия. Они противозаконны…

— Такой закон, как этот, — сказал Ян, — не более чем литературное произведение, которое должно поддерживать туземцев в мире и спокойствии.

— А ты скажешь им все то, что говорил мне?

— Конечно скажу. И Главам скажу, и всем остальным. Правда когда-нибудь все равно всплывет. Вероятно, они не поверят, но я все равно скажу.

После перерыва на сон они отправились дальше. Ян и Элжбета спали мало, да им и не хотелось этого. Они чувствовали себя ближе друг к другу, чем прежде, и потому занятия любовью проходили с неистовой страстью. О страхе перед будущим никто не говорил, но он не оставлял их.

Не было встречи, не было собравшейся толпы. Люди все поняли. Потолковав немного, они разбрелись на поиски своих семей. Ян и Элжбета остались в поезде. Они смотрели на дверь. Ждать стука пришлось недолго. Снаружи стояли четыре вооруженных проктора.

— Ян Кулозик, ты арестован…

— По чьему распоряжению? Какая причина?

— Ты обвиняешься в убийстве проктора, капитана Риттерспатча.

— Это можно объяснить, есть свидетели…

— Ты пойдешь с нами, как приказано. Женщина будет немедленно возвращена в семью.

— Нет!

Этот крик ужаса потряс Яна. Он попытался приблизиться к ней, защитить ее, но в него тут же выстрелили. Слабый заряд, минимальная доза из энергетического пистолета, способная лишь контузить, но не убить.

Он лежал на полу, в сознании, но не в силах пошевелиться — способный лишь смотреть, как ее вытаскивают наружу.

Было ясно, что встреча продумана с бесконечной тщательностью и садистской точностью. Хрэдил, конечно. Она уже арестовывала его однажды, но дело ее не выгорело. Но на этот раз — нет! Сама она не показывалась, но ее чуткое руководство чувствовалось во всем: ни встречи вернувшихся, никаких толп. Ни единого шанса для Яна объединить своих людей и остальных. Весьма искусный пример принципа «разделяй и властвуй». Смертельный заряд — это было бы не плохо. И если бы он сопротивлялся при задержании, а она не сомневалась, что он будет сопротивляться, он бы только облегчил ее работу. Она перехитрила его, и — победила. Она уже подтягивала к себе паутину, когда он сидел в хорошо подготовленной камере. Нет, на этот раз не грубая кладовая — это может вызвать сочувствие, а приличная квартира в одном из толстостенных постоянных зданий. Узкая зарешеченная щель окна в наружной стене, кухонные и санитарные приспособления, удобная койка, книги, телевизор, крепкая стальная дверь с замком снаружи. Ян лежал на койке, невидяще глядя в потолок. Он почувствовал на себе взгляд проктора через пластальное наблюдательное окно в потолке и отвернулся.

Будет суд. Если он будет проходить по все правилам, его заявление о самозащите будет принято. Пять Глав Семей будут судьями, но не все они согласятся признать его виновным. Семенов, один из старейших Глав, будет сидеть на скамье.

— К тебе посетитель, — сказал стражник. Голос его с хрипом вырывался из динамика под окном. Он отодвинулся, и Элжбета встала на его место.

Ян был счастлив увидеть ее, но все же было пыткой прижимать пальцы к холодной пластиковой поверхности, видеть в каком-то сантиметре ее пальцы, и не прикасаться к ним.

— Я просила о свидании, — сказала она. — Я думала, они откажут, но никто не возражал.

— Все верно. На этот раз никаких самосудов. Она учится на ошибках. На сей раз — время кодекса, время правила, время закона и порядка. Посетители допускаются, отчего же нет? И, конечно, окончательный приговор — виновен.

— Но ведь это шанс! Ты будешь бороться?

— А разве я не боролся всегда? — Он заставил себя улыбнуться — ради нее — и получил в ответ слабенькую улыбку. — Тут уже ни к чему не придраться… Ты была свидетелем нападения. Тебя саму ударили, обоим прокторам придется подтверждать это под присягой. У всех у них были дубины, мне пришлось ответить, когда ты упала. Смерть Риттерспатча была случайной, им придется это признать. Я буду защищаться, но в одном ты мне можешь помочь.

— Все, что угодно.

— Передай мне экземпляр дозволенных видеолент. Я хочу насладиться прелестями свода законов. Как следует упакуй.

— Принесу, как только смогу. Мне сказали, что я могу передать тебе еды. Я что-нибудь приготовлю. И вот еще что. — Она скосила глаза по сторонам, затем понизила голос. — У тебя есть друзья. Они хотят помочь тебе. Если ты выберешься отсюда…

— Нет! Скажи им — нет, и как можно энергичней. Я не хочу бежать. Я наслаждаюсь отдыхом. Не только потому, что на этой планете негде спрятаться, но и потому, что я хочу все сделать, как полагается. Победить эту женщину законным путем. Это единственный выход.

Он не стал говорить Элжбете, что каждое слово, произнесенное в динамик, несомненно записывается. Он не хотел, чтобы кто-то тревожился на его счет. Да и то, что он сказал, в основном, соответствовало истине. Если ему понадобится связаться, найдутся другие возможности.

Камера была чиста, и «клопов» заметно не было. Она сможет прочитать записку, если он прижмет ее к наблюдательному окошку. Он припасет этот фокус на крайний случай.

Вторым посетителем был Гизо Сантос. Офицер связи, несомненно, был хорошо осведомлен о том, что разговор записывается, и потому держался нейтральных тем.

— Элжбета сказала, что ты рад отдыху, Ян.

— Я ведь могу себе это позволить, не правда ли?

— Отдохни как следует, а потом ты вновь вернешься к работе. Я принес тебе Свод Законов, как ты просил. Надеюсь, стражник передаст его тебе.

— Спасибо. Хочу внимательно в нем порыться.

— На твоем месте я бы порылся в нем как можно внимательнее. — Морщины на лице Гизо углубились. — Главы Семей собирались несколько раз. Это слухи, конечно, но сегодня утром было заявление, и слухи подтвердились. Иван Семенов больше не Глава Семьи.

— Они не могли этого сделать!

— Могли и сделали. Ты найдешь описание этого процесса в Своде Законов. Он нарушил закон, заверив женитьбу Элжбеты без разрешения Хрэдил. Бедняга Семенов лишен ранга и титула. Он работает помощником повара.

— Но брак все еще действителен, правда? — встревоженно спросил Ян.

— Разумеется. Никто на это не посягает. Брачные узы есть брачные узы, и они, как тебе известно, совершенно нерасторжимы. Но судьи, выбранные для процесса…

Яна вдруг осенила догадка.

— Конечно! Семенов больше не Глава Семьи, и потому не может там присутствовать. Судьями будут Хрэдил и четверо других ей под стать.

— Боюсь, что так. Но справедливость должна свершиться зримо. Как бы они ни были предвзяты, они не могут открыто идти против закона. На твоей стороне много людей.

— И очень много против меня. Многие только и ждут, чтобы схватить меня за горло.

— Ты сам это сказал. Людей нельзя изменить за ночь. Хотя перемены и происходят, они не всем нравятся. Это консервативный мир и перемены по большей части причиняют ему неудобства. Но сейчас они играют на тебя. Этот процесс будет законным, и ты выпутаешься.

— Хотел бы разделять твой энтузиазм.

— Разделишь, как только съешь цыпленка и тушеное мясо, которое передает тебе Элжбета вместе со Сводом. Если, конечно, тюремщики отдадут их тебе после обыска на предмет оружия.

Все согласно закону. Никаких проволочек. Что же тогда его так тревожит? До суда осталось меньше семи дней, и Ян зарылся в изучение Свода Законов, в который, надо признать, никогда еще глубоко не вникал. Это явно была упрощенная версия земного Закона Общественного Благосостояния. Очень многое было выброшено, Да и незачем было углубляться в детали подлого в безденежном мире. Или земельное сутяжничество, например. Но были внесены Железобетонные дополнения, гарантирующие абсолютную власть Главам Семей. Те незначительные нюансы личной свободы, что имелись в оригинале, здесь были полностью опущены.

В день суда Ян тщательно побрился, натянул принесенную ему чистую одежду и аккуратно повязал ленту — знак ранга. Он был капитаном технической службы и хотел, чтобы об этом знали все. Когда пришли стражники, он был готов идти — почти сгорал от нетерпения. Но отступил назад, когда они вытащили наручники.

— Они не нужны, — сказал он. — Я не буду пытаться бежать.

— Приказ, — сказал проктор Шеер, тот самый, которого Ян сбил дубинкой. Он стоял в стороне с пистолетом наготове. Сопротивляться было бесполезно. Ян пожал плечами и протянул руки.

Это больше походило на праздник, чем на суд. Закон гласил. что любой желающий может присутствовать на суде, а сегодня желающих было хоть отбавляй. Работы было мало — сев еще не начался. Поэтому явились все как один и заполнили Центральный Путь от края до края. Семейные группы, запасшись едой и питьем, приготовились к долгому зрелищу. Но детей здесь не было: не достигшим шестнадцати лет запрещалось присутствовать на процессах, где могло быть сказано неподобающее.

Никакое здание не могло вместить такую толпу, поэтому суд проходил под открытым небом. Для судей и защитника возведи помост с креслами. Установили широковещательную систему, чтобы каждому было слышно. Ощущение карнавала, какого-то раскрепощения позволяло людям забыть о своих заботах и о кораблях, которые не пришли.

Ян подеялся по ступенькам в специально отведенную для него загородку, затем стал разглядывать судей. Хрэдил, разумеется. Ее присутствие было таким же неизбежным, как закон тяготения. И Чан Тэкенг — Главный Старейшина — ему тоже было гарантировано место. Неожиданное лицо — старый Крельмен. Конечно, его назначили старейшиной после того, как сняли Семенова. Этот человек был без рассудка к уж тем более без нервов, — инструмент, как впрочем и двое других, что сидели рядом. Хрэдил — вот кто сегодня будет решать. Она наклонилась к ним, наказывая не сомневаться, после чего выпрямилась и повернулась к Яну. Морщинистое лицо было холодно, как всегда, глаза — бесстрастные ледяные точки. Но взглянув на него, она улыбнулась, едва заметно, но несомненно, улыбнулась, хотя улыбка исчезла в мгновение ока. Победная улыбка — старуха была уверена в себе. Ян заставил себя не реагировать, сидеть, погрузившись в каменное, невыразительное молчание. Любая эмоция, которую он проявит на этом суде, может принести только вред. Но его все же по-прежнему тревожила улыбка старухи. Прошло совсем немного времени, прежде чем он выяснил почему.

— Тишины, прошу тишины, присутствующие! — Голос Хрэдил разнесся над Центральным Путем, отражаясь от зданий, стоящих по обе стороны. Она сказала это всего один раз., и наступила мертвая тишина. Это был весьма серьезный момент.

— Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы судить одного из многих, — сказала она. — Эго Ян Кулозик, капитан технической службы. Против него выдвинуты серьезные обвинения. Я спрашиваю техника, действует ли диктофон?

— Действует.

— Тогда записи будут вестись, как полагается. Пусть записи покажут, что Кулозик обвиняется проктором Шеером в убийстве проктора капитана Риттерспатча. Это серьезное обвинение, и Старейшины совместно рассмотрели этот вопрос. Было обнаружено, что свидетели убийства не согласны с проктором Шеером. Похоже, что Риттерспатч погиб, когда Кулозик защищался от неспровоцированного нападения. Следовательно, смерть является несчастным случаем, и обвинения в убийстве отклоняются. Проктор Шеер получает предостережение за излишнее рвение.

Что это значит? Толпа растерялась так же, как и Ян. По рядам зрителей пробежал шепот, утихший, когда Хрэдил подняла руку. Яну это не понравилось. Он знал лишь одно: хотя обвинение снято, он по-прежнему скован. А этому болвану Шееру еще хватает нервов ухмыляться в его сторону. Предостережен, а теперь улыбается? Тут крылось нечто большее, и Ян решил ударить первым. Он встал и наклонился к микрофону:

— Я рад, что правда установлена. Следовательно, прошу освободить меня…

— Усадите подсудимого, — сказала Хрэдил. Двое прокторов швырнули Яна обратно в кресло. — Суд еще не закончился. Против подсудимого выдвигаются гораздо более серьезные обвинения. Он обвиняется в учинении беспорядков, в нелояльности к властям, в антиправительственной пропаганде, и в самом опасном — в измене.

Все эти преступления крайне тяжкие, а самое тяжелое — последнее. Они влекут за собой наказание смертью. Ян Кулозик виновен во всех этих преступлениях, и сегодня это будет доказано. Приговор будет приведен в исполнение в течение дня после суда, ибо таков закон.

Из огромной толпы послышались крики, вопросы. Разгневанные друзья Яна проталкивались вперед, но остановились, когда двенадцать прокторов с оружием наготове выстроились возле платформы.

— Держитесь подальше! — крикнул проктор Шеер. — Все назад! Эти пистолеты поставлены на максимальный разряд.

Люди гневно закричали в ответ, но не рискнули приблизиться к смертоносному оружию. Усиленный голос Хрэдил размывал толпу:

— Беспорядков не будет. Проктор капитан Шеер имеет приказ стрелять в случае необходимости. В толпе могут быть инакомыслящие элементы, которые попытаются помочь подсудимому. Этого мы не допустим.

Ян неподвижно сидел в загоне, понимая, наконец, что произошло. Сначала — предостережение, в следующую минуту проктор капитан Шеер будет действовать как надо, Хрэдил цепко держала ситуацию в руках. Да и Яна тоже. Он расслабился, думая об убийстве — как же он не понял сразу, что это обвинение послужило лишь прикрытием для истинных целей. Теперь обратного пути не было, — суд продолжался. Как только Хрэдил замолчала, он громко заговорил в микрофон:

— Я требую, чтобы этот фарс был прекращен и меня освободили. Если есть тут измена, то лишь со стороны старухи, которая хочет, чтобы мы все погибли…

Он замолчал, потому что его микрофон внезапно отключили. Избежать этой ситуации было нельзя — он надеялся лишь, что ему удастся вывести Хрэдил из себя. Она кипела гневом — он понял это, услышав шипение в ее голосе, — но держала себя в руках.

— Да, мы сделаем так, как предлагает подсудимый. Я консультировалась с моими друзьями судьями, и они со мной согласны. Мы снимем все обвинения, все, кроме самого важного, измены. Мы достаточно натерпелись от этого человека и от его происков против законных. властей. Мы были снисходительны, потому что пришли тяжелые времена, и некоторая доля снисходительности была допустима в целях разрешения проблем. Вероятно, мы совершили ошибку, предоставив подсудимому слишком большую свободу действий вопреки установленным правилам. Эту ошибку надо исправить. Я прошу техника воспроизвести кое-что из Свода Законов. Раздел третий. Измена. Под законами о правлении.

Пальцы техника пробежали по клавиатуре компьютера, нашли нужный раздел и вывели информацию на экран перед ним. Как только раздел появился на экране, техник включил звуковое воспроизведение. Голос загрохотал в командных тонах:

«Измена. Тот кто открывает государственные секреты другим, должен быть обвинен в измене. Тот, кто раскрывает подробности работы властей, должен быть обвинен в измене. Тот, кто подрывает авторитет властей и подталкивает других действовать против государственного руководства, должен быть обвинен в измене. Наказание за измену — смерть. Казнь должна совершиться с момента вынесения приговора.»

Голос затих, и наступила полная тишина. Тоща заговорила Хрэдил:

— Итак, вы услышали о природе преступления и наказании. Теперь вы узнаете состав преступления. Я оглашу его сама. Подсудимый насмехался над авторитетом Глав Семей, представляющих собой подлинную конституционную власть. Когда от него потребовали прекратить беззакония и подчиниться, он ответил отказом. Он велел остановить машины, применив известные ему способы, чтобы добиться повторного рейса за урожаем. Этот рейс стал причиной смерти многих людей. Действуя таким образом и подталкивая других неповиноваться властям, он совершил измену. Таковы обстоятельства. А теперь будут решать судьи.

— Я требую, чтобы меня выслушали! — закричал Ян. — Как вы можете судить меня, не дав высказаться?

Хотя находившийся перед ним микрофон был выключен, первые ряды смогли расслышать его. Послышались крики друзей, требующих дать ему слово. Неудивительно, что были и другие крики — чтобы он молчал. Хрэдил молча прислушивалась, затем посовещалась с другими судьями. Заявление сделал Чан Тэкенг, верховный Старейшина:

— Мы милосердны, и суд должен совершаться соответственно букве закона. Прежде чем будет вынесен приговор, подсудимый получит слово. Но я его предупреждаю: если он вновь начнет речи изменника, его немедленно заставят замолчать.

Ян взглянул на судей, затем встал и повернулся к толпе. Что он мог сказать, что не расценивалось как измена? Если он скажет хоть слово о других планетах или о Земле, его тут же прервут. Придется играть по их правилам. Надежды было мало. Но следовало попытаться.

— Народ Халвмерка! Сегодня меня судят, потому что я сделал все от меня зависящее для спасения ваших жизней и урожая, который, без сомнения, будет крайне необходим, когда придут корабли. Это все, что я сделал. Некоторые мне противостояли, они совершили ошибку, и эта ошибка будет доказана. Мое единственное преступление, да это вовсе и не преступление, что я разглядел возникшую опасную ситуацию и предложил пути ее разрешения. Ничего подобного мы никогда прежде не делали, но это не значит, что мы поступали неправильно. Старые правила не подходят к новым ситуациям. Мне пришлось действовать крайне жестоко, иначе это новое не было бы осуществлено. Мной руководило не стремление к измене, а чувство ответственности. Глупо осуждать меня за это…

— Достаточно, — сказала Хрэдил. — Аргументы подсудимого будут учтены. А сейчас судьи начнут совещание.

Она была заносчива в своей власти. Совещания не последовало. Она просто что-то написала на листке бумаги и передала другому судье. Тот тоже написал и передал следующему. Все писали быстро: было ясно, что это за слово. Листок закончил свой путь в руках Чана Тэкенга. Тот едва взглянул на него и сказал:

— Виновен. Подсудимый сочтен виновным. Приговаривается к смертной казни через гарротирование в течение двадцати четырех часов. Гарротирование — наказание за измену.

На этой планете еще никогда не происходило казни — во всяком случае, никто из присутствующих в жизни своей ничего подобного не видел. Они никогда не слышали о таких наказаниях. Они закричали, они взывали к судьям. Гизо Сантос протолкался к краю толпы, и голос его стал слышен:

— То, что сделал Ян — не измена! Он — единственный здравомыслящий человек среди нас. Если это измена, то все мы тоже изменники…

Капитан проктор Шеер поднял пистолет — совершенно спокойно — и выстрелил. Пламя окутало тело Гизо, мгновенно обуглив его, превратив потрясенное ужасом лицо в черную маску. Гизо умер прежде, чем упал.

Ближайшие к нему закричали, пятясь, послышались стоны — некоторых задело огнем. Хрэдил произнесла:

— Этот человек понес кару. Он крикнул вслух, что виновен в измене. Есть еще желающие признаться в этом? Выходите, говорите смело. Вас услышат.

Она усмехалась, не рассчитывая на ответ. Те, кто был поближе, попятились, движимые паникой. Никто не вышел вперед. Ян взглянул на тело своего друга и почувствовал странное оцепенение. Убит. Погиб из-за него. Возможно, обвинения правильны, и он принес хаос и смерть. Он напрягся. — Шеер подошел сзади и схватил за локти, чтобы он не мог двигаться. И Ян понял почему — к нему медленно приближалась Хрэдил.

— Видишь, куда завела тебя твоя глупость, Кулозик? — сказала она. Я предупреждала тебя, но ты не послушал. Ты проповедовал измену. Из-за тебя погибли люди, последний — только что. Но теперь — конец, ты сам приблизился к пропасти. Скоро мы с тобой покончим. И Элжбета забудет тебя…

— Не пачкай ее имени своими погаными устами…

Ян не хотел говорить, но она его вынудила.

— Элжбета ведь не будет твоей женой после твоей смерти, не так ли? Это единственный способ расторгнуть брак. И он будет расторгнут. И твоего ребенка вырастит другой мужчина. Другого он будет звать отцом.

— О чем ты говоришь, ведьма?

— Как, разве она не сказала тебе? Наверное, решила, что ты сочтешь отвратительной идею о новом замужестве. У нее будет ребенок. Ребенок от тебя.

Она замолчала, раскрыв рот, потому что Ян громко захохотал, встряхнув даже вцепившегося в него Шеера.

— Не смейся, это правда! — крикнула она.

— Избавьте меня от нее, уведите в камеру, — попросил Ян и отвернулся, смеясь. Новость вызвала совершенно иной эффект, чем ожидалось. Он так и сказал Элжбете, пришедшей повидать его, когда его заперли.

— Надо было сказать мне, — говорил он. — Ты лучше, чем эта мерзкая старая шлюха должна была знать, как я отреагирую.

— Я не была уверенна. Это была такая чудесная новость, я совсем недавно узнала. А ей, наверное, проболтался доктор. Я просто не хотела тебя расстраивать.

— Расстраивать? Да, долгий путь проходит в наши горькие времена добрая весть. Ребенок — вот, что самое важное. Меня могут убить в любой момент, но ты должна уберечь наше дитя. Для меня это важно. Видела бы ты лицо этого чудища, когда я смеялся. Я не сразу даже и понял, что это самое лучшее, что я мог сделать. Она настолько злобна, что не способна понять, как другие могут испытывать человеческие чувства.

Элжбета кивнула.

— Обычно мне горько бывает, когда ты говоришь так о ней. В конце концов она — Хрэдил. Однако, ты прав. Она именно такая, даже более…

— Не говори этого. Не здесь.

— Могут записывать? Я уже знаю, мне сказал один из твоих друзей. Но я хочу, чтобы она слышала, хочу сама ей все сказать. Она так хорошо потрудилась, чтобы нас разлучить…

«Наконец-то она начинает понимать», — подумал Ян мрачно. Видеть Элжбету так близко и не иметь возможности к ней прикоснуться — это было слишком тяжело.

— Уходи, пожалуйста, — попросил он. — Но зайди попозже. Обещаешь?

— Конечно.

Он рухнул на койку, спиной к окну, не желая смотреть, как она уходит. Все было кончено. Гизо был единственным, кто мог помочь. Но он мертв, спровоцирован, как Хрэдил и задумала, и убит. Никто за такое короткое время, что ему осталось, не мог организовать подмогу. Друзья оставались, и немалым числом, но они были беспомощны. И враги тоже были, — все тс, кто с ненавистью относился к переменам и винил его во всем. Возможно, их большинство на этой планете. Что же, он сделал все, что мог. Немногое. Хотя, если корабли придут, их будет ждать зерно. Но это не значит, что люди извлекут из этого какой-то урок. Они будут кланяться, как крепостные, и вернуться на поля и на службу, и будут вести рабскую жизнь, не зная ни наград, ни будущего, ничего. Он-то хоть получил краткое время вместе с Элжбетой — это стоило многого. Лучше что-то, чем ничего. И у них будет сын, надо надеяться, что сын. А еще лучше — дочка. Сын получит слишком много отцовских качеств. Да, лучше, если родится дочь. Мягкость здесь не наследуется, но, возможно, дочь проживет чуть дольше и будет чуть счастливей. Впрочем, все это останется в теории, если не придут корабли. Перевезти большую часть людей на север на изношенной технике удастся только один раз. А может, и этого не получится, ведь кроме него с этим никому не справиться.

А его к тому времени уже не будет, потому что через несколько часов он умрет. Ян с трудом подтянулся на прутьях крошечного окна и взглянул на вечно серое небо. Гаррота. Никто здесь даже не слышал о ней. Властители Земли возродили ее для худших преступников. Однажды его заставили присутствовать при этой казни. Осужденный сидел на специальном кресле с высокой спинкой. За шеей — отверстие. Толстым кордовым шнуром обхватили осужденного за шею и концы продели в отверстие. Концы присоединили к рукояти, которую опускали до тех пор, пока человек не задохнулся в муках. Чтобы натянуть шнур, требовался садист. В них нет недостатка. Несомненно, Шеер вызовется добровольцем.

— К тебе пришли, — крикнул ему стражник.

— Никаких посетителей, никого не хочу видеть, кроме Элжбеты. Отнесись с уважением к последнему желанию осужденного. И дай мне еды и пива. Побольше пива.

Он пил, но не чувствовал вкуса. Элжбета пришла еще раз, и они тихонько поговорили, приблизившись друг к другу, как только смогли. Она была еще здесь, когда пришли прокторы и прогнали ее.

— Не удивлен, что вижу тебя, Шеер, — сказал Ян. — Они собираются снизойти до тебя и дать повернуть рукоятку машины?

Внезапная бледность и молчание этого человека сказали Яну, что его догадка верна.

— Но возможно, я убью тебя первым. — Ян поднял кулак. Шеер отскочил и стал скрести кобуру. Трус. Ян не улыбнулся, глядя на него. Он устал от них, устал от этого холопского мира и почти готов был встретить судьбу с облегчением.

Это был тот же помост, который использовался для суда. Те же самые громкоговорители. Ничто не упущено, все тщательно спланировано. Но судейские столы и кресла были убраны, их заменило одно-единственное приспособление: высокое кресло с гарротой. Ян издали заметил — сработано тщательно, не за день. Подготовлено прекрасно. Видя все это, он бессознательно остановился. Стражники тоже встали.

Мгновенье длилось, словно никто не знал, что делать дальше. Пятеро судей, немые свидетели исполнения своего приговора, стояли на помосте. Толпа смотрела. Мужчины, женщины, дети — все обитатели планеты, способные ходить, собрались здесь. Безмолвные, как сама смерть, они дожидались смерти. Постоянно затянутое серым небо давило на них, как погребальное покрывало.

Тишину внезапно нарушил Чан Тэкенг, вечно хлопотливый, рассерженный, невосприимчивый к чувствам, которыми были охвачены остальные.

— Ведите же его, не стойте там.

Оцепенение снова спало. Прокторы толкнули Яна так внезапно, что он оступился и чуть не упал… Это его взбесило: он не хотел, чтобы в эту секунду его сочли трусом. Он с силой выпрямился, стряхнув их руки со своих локтей. Освободившись на мгновение, он быстро зашагал вперед, так что им пришлось его догонять. Толпа увидела это и ответила тихим шепотом, почти вздохом.

— Иди, садись сюда, — приказал Чан Тэкенг.

— Могу ли я сказать последнее слово?

— Что? Конечно, нет. Такого приказа не было. Садись!

Ян шел прямо к гарроте, мягко поддерживаемый за руки прокторами. Он видел лишь Чана Тэкенга, Хрэдил и других судей, и огромное отвращение вдруг поднялось в нем. Слова вырвались наружу.

— Как я ненавижу вас всех, ваши мелкие, глупые, преступные мозги! Вы разбиваете человеческие жизни, бросаетесь ими, угнетаете их. Это не меня, это вас надо умертвить!

— Убить его! — приказала Хрэдил, и впервые ее лицо исказилось неукротимой злобой. — Убейте его, я хочу видеть, как он умрет. Прокторы навалились на Яна, оттесняя его к гарроте. Он вырвался, пытаясь добраться до судей и учинить над ними расправу. Все глаза следили за этой молчаливой борьбой.

Никто не заметил человека в черной форме, который протолкался сквозь толпу. Перед ним расступались, за ним смыкали ряды и смотрели на помост. Он прошел сквозь плотные передние ряды и стал подниматься по ступеням, пока, наконец, не остановился на самой платформе.

— Отпустите этого человека, — приказал он, — Представление окончено. — Он пересек помост, забрал микрофон из безвольных пальцев Тэкенга и повторил свои слова так, чтобы их слышал каждый. Никто не пошевелился. Стояла абсолютная тишина. Этот человек был чужим. Никто никогда прежде его не видел.

Собирался ли проктор капитан Шеер стрелять или нет, неизвестно, но пистолет он поднял. Гость замедлил движения к повернулся. В руке у него было маленькое и зловещее оружие.

— Если не бросишь пистолет, убью на месте. — В голосе была холодная решимость, и Шеер разжал пальцы. — Все остальные то же. Бросьте оружие!

Они повиновались. Лишь когда пистолеты оказались на земле чужак поднял микрофон и заговорил вновь:

— Эй вы, остальные прокторы! Хочу, чтобы вы знали: вас держат на мушке. Попытайтесь только сопротивляться и будете немедленно уничтожены. Обернитесь и посмотрите.

Все обернулись и увидели вооруженных людей, которые неожиданно появились на крышах домов и зданий вдоль Центрального Пути. У них были длинные смертоносные устройства с телескопическими прицелами, наведенными вниз.

— Прокторы, перенесите оружие сюда, — приказал тот же гулкий голос. Ян шагнул вперед и взглянул на человека и на других вооруженных пришельцев, взошедших на помост и почувствовал огромное облегчение. Но лишь на мгновение — казнь откладывалась ненадолго.

— Вы с кораблей, — сказал он.

Чужак, русоволосый человек с горящими синими глазами, отложил микрофон и повернулся к нему:

— Да, мы с кораблей. Меня зовут Дебху. Немедленно освободите Кулозика! — рявкнул он на прокторов, и те поспешили повиноваться.

— Мы сели вдали от Дороги около двадцати часов назад. Я извиняюсь, что пришлось ждать до сего момента, но мы хотели, чтобы все собрались в одном месте в одно время. Если бы о нашем появлении узнали, тебя убили бы. Была бы схватка, другие жертвы. Извини, что тебе так долго пришлось жить под угрозой смерти.

— Вы с кораблей… но вы не из Службы Земного Благосостояния!

Слова вырвались из Яна вместе с взрывом надежды. Произошло что-то неслыханное, невообразимое. Дебху медленно кивнул.

— Ты прав. Произошли перемены…

— Что вы здесь делаете? Освободите помост! — Сквозь паралич, охвативший всех, пробился голос Чана Тэкенга. — Верни мне микрофон и убирайся отсюда! Это возмутительно!

— Стража! Убрать судей! Следите за ними как следует.

По приказу Дебху чужаки с оружием наготове оттолкнули ошеломленных Старейшин к остальным и взяли их под стражу. Дебху одобрительно кивнул и вновь заговорил в микрофон:

— Народ Халвмерка, прошу вашего внимания. Корабли опоздали в связи со сменой многих планетарных правительств. Подробнее мы расскажем вам об этом позже. А сейчас вам достаточно знать, что земная власть, известная как Служба Общественного Благосостояния Земли, свергнута. Вы — свободный народ Что это значит — вам объяснят. А пока вам достаточно знать, что идет война и ширится голод. Мы нуждаемся в каждом выращенном вами зернышке, и мы благодарим вас за него. Возвращайтесь по домам и ждите информации. Благодарю.

Отдельные голоса переросли в громкий рокот, люди повернулись, разбредаясь и окликая друг друга. Некоторые попытались остаться — техники, друзья Яна, — но их спровадили люди с ружьями, их все больше и больше становилось на Центральном Пути. Ян молча ждал — он хотел побольше узнать, прежде, чем заговорить.

— Вы знаете о суде надо мной и приговоре? — спросил он Дебху. — Откуда?

— На этой планете есть агент.

— Я знаю. Риттерспатч. Но он мертв.

— Риттерспатч — всего лишь инструмент. Он выполнял приказы. Нет, настоящий агент хорошо подготовлен и работает здесь долгие годы. Держал связь с Безопасностью на плавающей частоте. Мы захватили часть их оборудования, и, выйдя из прыжкового пространства, подслушали передачи. Вот почему мы не сообщили ему о своем прибытии.

Поток событий ошеломил Яна, и он обнаружил, что усвоить такое обилие новостей сразу довольно тяжело.

— Агент? Здесь? Кто… — как только он сформулировал вопрос, ответ стал очевиден. Ян повернулся и ткнул пальцем в судей. — Тайный агент здесь, вот!

— Да, это она, — согласился Дебху.

Хрэдил взвизгнула и бросилась к нему, протягивая руки: ее ногти, как звериные когти были готовы рвать и терзать. Ян подождал ее, шагнул навстречу, схватил за запястья и взглянул в изуродованное ненавистью лицо с расстояния в какие-то дюймы.

— Конечно. Мой враг. Сварливейшая и злобнейшая личность на этой планете. Слишком разумная по сравнению с недалекой местной породой. Вынужденная провести жизнь в изгнании на ничтожной планете в обмен на волю правительства. Миловать или убивать, кого пожелает. Она тайно передавала сведения на корабли, когда они прибывали, и ее хозяева на Земле знали, как здесь живется. И заботились о том, чтобы тот, кто становился на ее пути, умирали…

— Все было хорошо до твоего появления! — Завизжала она, брызжа слюной. — Меня предупреждали, что ты подозрительный смутьян, чтобы я как следует за тобой следила. Вот оно, подтверждение.

Она закачалась. Он потряс ее медленно и осторожно, стараясь не повредить древние кости. Голос его звучал тихо и торжественно:

— Ты что, не понимаешь, что они тебе лгали? Обо мне все знали, меня осудили и сослали сюда. Я мог выбирать: или смертный приговор, или эта планета — тюрьма. Ты была моим тюремщиком и должна была лишь обо всем сообщать, не более. Ты слышишь, агент? Мы победили, а ты проиграла. Неужели тебя это огорчает?

Ян почувствовал ужас. От прикосновения к ней поднялось отвращение. Он оторвал ее от себя и толкнул к стражникам, которые подхватили Хрэдил прежде, чем та упала бы. Ян повернулся к ней спиной, его тошнило от ощущения трупной кожи.

— Мы победили не везде. — сказал Дебху. — Но во всяком случае здесь победили. Когда мы улетим, я заберу эту женщину с собой. И проктора, убившего твоего друга. Власти насилия надо положить конец. Мы проведем открытые процессы, которые будут широко оглашены на каждой обитаемой планете. Свершится правосудие, а не тот балаган, что устроило это создание. Мы надеемся, что процессы и наказания, которые будут назначены виновным, принесут мир.

Довольно вражды. Когда все закончится, придется собирать много осколков. Но конец виден. Мы побеждаем на всех фронтах, кроме одного. Планеты наши, но это — самое легкое. Никому не нравилось земное правление. Космический флот Земли был атакован с наших межпланетных баз. Результат был для нас удивительный. Лишенный баз и поддержки Земли флот мог только отступать. Но в боях он сохранился в относительной целости. Потрепанный, но не уничтоженный. Сейчас они вернулись к Земле, на стражу планеты-родины. Для нас это слишком крепкий орешек.

— Зато они не могут нападать на другие планеты, — никакой космический корабль не добьется успеха в столкновении с планетарной базой.

— Согласен, но у нас остается такая проблема, как Земля. Поэтому сейчас мы имеем пат. Земля обладает резервами пищи и минералов, но долгое время ее экономика не протянет без наших колоний.

— Точно так же, как и мы без них.

— Совершенно верно. Материальные ресурсы у них велики, но к пищевым это не относится. Сомневаюсь, что они способны прокормить население даже синтетикой. Будущее туманно. Мы выиграли первые битвы, но не войну. И нужда в продуктах у нас даже более отчаянная, чем у Земли. У нас нет резервов. Такова земная политика. Голод очень близок, вот почему нам нужна кукуруза. Немедленно. Грузовые корабли уже на посадочной орбите, они начнут спуск как только я пошлю сигнал. Мы благодарны, что вы доставили зерно, невзирая на все трудности. Мы сразу начнем погрузку.

— Нет, — сказал Ян мрачно. — Это совсем не тот путь, которым надо идти. Зерно не будет погружено, пока я не прикажу.

Дебху шагнул назад, рефлекторно вскинув пистолет.

— Убей меня, если хочешь. Убей нас всех. Но кукуруза наша.

Глаза Дебху превратились в гневные щелочки на темном лице.

— Что ты несешь, Кулозик? Мы ведем войну, и нам нужна еда — мы должны получить эту еду! Никто не смеет вставать у нас на пути. Я заберу у тебя жизнь с такой же легкостью, как подарил ее тебе!

— Не надо угрожать мне и кичиться своей войной. Мы тоже ведем войну — против этого чуждого мира. И зерно мы привезли сюда для вас. Если бы мы оставили его там, оно бы превратилось в пепел. Эти люди и так бедны, ради вас они лишились того немногого, что имели. Одежду, мебель, личные вещи — все оставили, чтобы было куда погрузить зерно, которое ты хочешь забрать, словно имеешь на это право. Оно наше, ты понимаешь это?

Когда мы были во втором рейсе, погибли хорошие люди, и я не хочу, чтобы оказалось, что они погибли понапрасну. Ты, разумеется, можешь забрать зерно, но у нас есть определенные условия. Тебе придется принять их — или перестрелять все нас. Зерно в этом случае ты заберешь, но это будет в последний раз. Решение зависит от тебя.

Дебху, сжав кулаки и напружинив мускулы, пристально посмотрел на Яна. Долгое время они стояли, молча гладя друг на друга. Наконец гнев на лице Дебху сменился полуулыбкой. Он хмыкнул, и убрал пистолет.

— Крепкий ты мужик, Кулозик, как я погляжу, — сказал он. — Я ведь и сам собирался с тобой потолковать. Утро сегодня уж очень хлопотное. Думаю, ты имеешь такое же право на плоды восстания, как и любой другой. Хотя их у нас не то чтобы очень уж много. Пойди, разыщи свою жену, она тебя ждет, наверное. Выпьем чего-нибудь, потолкуем.

— Согласен.

Элжбета была сама не своя, все еще не веря в случившееся. Она уткнулась лицом в его плечо и плача, прижала его к себе.

— Все хорошо, — сказал Ян. — Все кончилось. Отныне все будет не так, как прежде, а гораздо лучше. Я объясню почему, а пока завари нашему гостю чай.

Он вытащил бутыль самогона и разлил ее по кружкам, надеясь, что чай улучшит вкус. Дебху хлебнул, и глаза его широко раскрылись.

— Это вполне употребимо, — успокоил Ян. — За что же мы выпьем? За здоровое и мирное будущее.

— Да, за это я выпью. Но я хотел бы также узнать, что означает твой бунт?

— Это не бунт. — Ян осушил кружку. — Это значит — давай и бери. Равенство. Люди здесь больше не рабы экономики. Они будут работать ради своей свободы, и они уже начали. Они будут поставлять все продукты, которые тебе потребуются. Но им нужно что-то взамен.

— Мы не можем дать многое. Повсюду разруха. Больше даже, чем мне хотелось бы признать при всех. Хаос, Нам понадобятся столетия на восстановление.

— Все, что нужно — это простое равенство и то, что из этого вытекает. Правлению Старейшин прядет конец. Не сразу — это единственная здесь система, и ничего не получится без нее. Но она рухнет под собственной тяжестью. Нам нужен полный контакт со всем восставшим Благосостоянием, со всеми планетами. Я хочу, чтобы эти люди видели демократию в действии и сравнивали ее с экономическим рабством. Я хочу, чтобы дети обучались за пределами этого мира. Не все, а самые смышленые. Они привезут обратно идеи и разум, и тогда все изменится к лучшему. Старейшины не могут сопротивляться вечно. — Ты многого просишь…

— Я прошу немногого. Но это должно начаться немедленно. Начнем с нескольких детей. Возможно, нам придется оторвать их от родителей. Но они обучатся, хотят они того или нет, и постепенно поймут, зачем это было нужно. Это будет непросто, потому что я уверен, — образование и информация также зажаты на внешних планетах, как и на Земле. Но факты именно таковы. Они должны будут все открыть и все понять. А мы все должны поделиться наследством Земли, с которой нас изгнали. Постепенный конец балаганной культуры, навязанной этим людям, продукты, которые мы будем поставлять, обеспечат экономическую власть, поэтому мы должны кое-что получать за труды. Будущее может быть всяким. Нельзя играть всю жизнь с людьми в куклы — пусть куклы и похожи на живых, но все же они висят на ниточках, концы от которых у кукольников на Земле. Хрэдил служила инструментом, который гарантировал, что не произойдет отклонений от той роли, которая была предначертания для каждого. Для них мы были ничто, меньше чем машины, всею лишь незначительные и заменимые части огромного и ограниченного механизма, производящего дешевые и безвкусные продукты для убогих людей. Но не более. Мы будем поставлять еду, но взамен нам нужен человеческий статус.

Дебху глотнул крепленого чая, затем кивнул:

— Что ж, почему бы и нет? Ты не требуешь много по части материалов, это надо учесть. Потому что мы можем предложить очень немногое. Но мы заберем детей, подыщем для них школы…

— Нет. Я сам позабочусь об этом. Я полечу с тобой.

— Не надо! — закричала как от боли Элжбета. Он взял ее за руки.

— Это совсем ненадолго. Я вернусь, обещаю тебе. Там, в этой неразберихе, никто о нас как следует на позаботится. Мне придется бороться за все, чего мы добились. Я знаю нужды этой планеты, и я удовлетворю их. Хотя уверен — ни один из сотен тех, кого я оставляю здесь, не одобрит этого. Я заберу у них детей, вызову перемены, вызову беспокойные раздумья. Вряд ли меня за это полюбят.

— Ты уйдешь и никогда не вернешься, — прошептала она так тихо, что он едва расслышал.

— Не верь этому ни на секунду, — сказал Ян. — Моя жизнь здесь, с тобой. На этой странной планете сумерек и огня. Земля в прошлом. Я люблю тебя, и у меня здесь есть друзья. И жизнь — после некоторых перемен — будет вполне приемлемой. Я ухожу только потому, что больше некому поручить это дело. Я постараюсь вернуться раньше, чем родится наш сын, хотя не могу этого обещать. Но я вернусь прежде, чем отправятся поезда, потому что должен привести запчасти и материалы для нового переселения. — Он взглянул в Дебху. — Я уже не смею мечтать, что вы привезли батареи или что-нибудь, что нам нужно.

— Конечно, нет. Там, знаешь ли, разруха. И еда нужна позарез. А большинство вещей, заявленных для этой планеты, производится на Земле.

— Теперь ты понимаешь, Элжбета? Мы должны сами позаботиться о себе. Я собираюсь начать это лично. Все получится, люди всегда находят, что съесть.

Наверху послышался нарастающий рев тормозных дюз. Прибывали корабли. Элжбета встала и поставила чайник на поднос.

— Я еще заварю чай. Прости, что смутила тебя, я поступила глупо. Я знаю, ты вернешься. Ты всегда хотел все здесь изменить. И, может быть, это удастся.

— Удастся, уверен.

— Но после перемен будем ли мы счастливы?

— Очень, — сказала он. И ответом была ее улыбка.

Чашки задрожали на блюдце. Рев нарастал и нарастал, пока им не пришлось прекратить разговор.

Корабли, наконец, пришли.