Изумрудный трон

Глава 1. Гирем Рект

Пшеничное поле горело, чадя жирным чёрным дымом. Утренний июльский ветер сносил его в сторону крепости, которая громоздким массивом располагалась на верхушке и пологих склонах соседнего холма. У самой кромки поля, прищурившись от жара пламени и первых лучей солнца, стоял юноша, запахнутый в длинную, до пят, серую тунику. Он потирал взмокший лоб, наблюдая за людьми, которые суетились вокруг, собирая уцелевшие колосья.

К нему подошёл сельский староста, держа в опущенной руке серп. У Гарстона была солидная рыжая борода и живот, выпиравший из-под замызганной сажей жилетки.

— Мы почти закончили.

— Много зерна удалось спасти?

— Да уж куда меньше, чем было сожрано порчей. Смотри, дивайн — накажи эту тварь как следует. Чтобы костёр был выше этих, — бородач кивнул в сторону горящего поля.

Гирем равнодушно посмотрел на испачканное сажей лицо селянина и подумал, что разговаривай сейчас с ним дядя или отец, они бы сразу заметили, что равнодушие это показное. После случившегося за последние несколько дней, сохранять спокойствие было очень тяжело.

— Здоровую скотину тоже забейте, пока её не коснулась зараза. Мясо засолите впрок. Да вы и сами знаете, что делать, не так ли?

Гарстон плюнул себе под ноги и побрёл назад. К Гирему неторопливо подошёл Джаркат, закутанный в ворох свободных чёрных накидок. За его плечом болтался объёмный мешок, из которого выглядывало несколько свитков пергамента. Рефрактор висел на перевязи у широкого кушака, вышитого серебристыми узорами.

— Непросто нести бремя власти, Гири?

— Боги видят, это сложнее, чем творить чудеса, — откликнулся юноша и направился к лошадям, которые стояли в тени раскидистого солнцедава. — Посмотри на этих несчастных. Они презирают меня, тогда как я прекрасно понимаю, что должен о них заботиться и защищать. Противоречие разрывает меня на части.

Джаркат, не отставая от длинноного парня ни на шаг, поднял палец.

— Дело в том, Гири, что мы, рефраманты, благословлены богами, а простые люди — нет. Неравенство порождает зависть. Теми крохами знаний о природе нашего дара, что у нас есть, мы с ними не делимся. Естественно, неизвестность порождает страх. Дивайн Беррун Нурвин может призывать демонов, а простой сельский староста Гарстон — лишь полоть грядки и пожинать урожай. Радикальные отличия порождают презрение.

— Всё началось тысячу лет назад, когда мы прибыли на этот континент, обратились к богам и получили их благословение, — кивнув, произнёс Гирем. — Но я думаю, стоит ли считать благословением то, что разбило человечество на две столь неравные части?

— Ты говоришь, как мятежные предводители из далёкого прошлого. Они пытались всё исправить, пытались установить равноправие.

— У них не очень хорошо получилось, да?

— Это всегда оборачивалось катастрофой. Слишком велика разница в возможностях, слишком опасна толпа, вооружённая знаниями и равными правами. Рано или поздно, кто-то из нас перебил бы другую часть. Зная историю, я бы не стал менять порядок вещей. Когда ты поймёшь это и примешь простаков такими, какие они есть, противоречие исчезнет.

— Ты говоришь так, словно меня заботит презрение этих людей. Но дело в том, Джаркат, что я презираю их не меньше, чем они меня.

Гирем принял узду из рук стражника, вскочил на коня и тронул поводья. Историк оседлал своего скакуна. Вместе они неторопливо потрусили к песчаной дороге, которая вела в сторону Ректагеррана. Юноша смотрел на свои ладони, узкие, похожие на пауков, с длинными пальцами. Этой ночью он сжимал ими кинжал, который едва не вонзил в грудь одной из лучших женщин, что он знал. Элли не была рефрамантом, но была хорошим человеком. Тем сильнее болело сердце при мысли о том, что всё это время она могла обманывать его семью.

Едва отец уехал на охоту, в окрестностях Ректагеррана начали происходить странные вещи. Сперва в поля возле Геррана пришёл огромный гекадон — при мысли о нём у Гирема ныло сердце — который затоптал урожай и сожрал полдесятка людей. Затем из чащи Герранского леса пришёл отряд шегуртов — горбатых и сморщенных тварей. Один из отравленных дротиков ранил дядю Алана. Теперь он лежит в крепости под наблюдением лекарей и Хэка. Вернувшись вместе с телом дяди, юноша не удивился новость о том, что поля тронула порча. Колосья почернели, стебли погнулись, неизвестно откуда налетела крупная, с палец, саранча. Даже ему было больно видеть простых людей, которые ходили среди мёртвого урожая с такими же мёртвыми лицами. Зима будет очень голодной.

Однако всё это было лишь разминкой чувств. Он взялся расследовать это дело вместе с удачно забредшим в Герран историком по имени Джаркат. Той же ночью они нашли Сиверта, старого друга семьи и мужа Элли, в их старом доме. Под досками пола обнаружились трупы селян. Их было два десятка. Гирем приказал страже запереть мужчину в его комнате, а сам направился к Элли, которая быстро призналась во всех злодеяниях, в том числе и в самом страшном — в том, что она была девоной.

Девоны. Одержимые демонами.

Гирем сжал и разжал кулаки. На душе было отвратительно. Словно кто-то близкий неожиданно плюнул ему в душу.

— Ты веришь, что Элли виновата в событиях последнего дня?

— На это указывают все улики. Трупы в их с Сивертом старом доме….

— Могли быть подброшены настоящей девоной. Одержимые демонами страдают подобной любовью к эффектности.

— Тот следопыт сказал, что видел в лесу парящую женщину….

— Не все женщины являются Элли.

— Откуда Одержимой известно Слово Парения, которое находится в тайнике вашей семьи? Элли, будучи женой Сиверта, жила в Ректагерране, и могла запросто его выкрасть.

— Ни она, ни Сиверт не знают ничего о наших секретах. К тому же ты, как историк, прекрасно осведомлён о том, что рефраманты веками создавали, покупали, отбирали и обменивались Словами. Что, если Парение попало в руки настоящей виновнице после череды подобных событий?

Джаркат почесал аккуратную чёрную бороду.

— Твоей настойчивости можно позавидовать. Кем тебе приходится эта женщина?

— Когда-то она была для меня словно родная тётя.

— Когда-то? А что было потом?

— Не важно, — поморщился Гирем. — Суть в том, что даже сейчас мне сложно представить, что бы она натворила столько бед.

— Ну, с девонами это случается. Младенцы, не прошедшие обряд Экзоркуции, чаще всего становятся лакомыми кусочками для демонов. А дальше всё зависит от самих тварей. Некоторые могут дремать в хозяине годами, прежде чем начать творить зло. Такой мог находиться и в Элли.

Они проскакали по окраине селения и выехали на дорогу. На здешних лугах ещё позавчера мирно паслись коровы, раздутые, как бочки в виноградарских погребах где-нибудь на Виноградном Изгибе. Теперь же их словно прокололи иглой, выпустив весь воздух. Бока были усеяны тёмными проплешинами и гнойными нарывами, ветер доносил гнилостный запах. Животные лежали на пожухлой траве и лениво похлёстывали себя по бокам хвостами, отгоняя назойливых мух. Гирем обернулся.

Пространство вокруг селения было аккуратно поделено на ровные квадраты и прямоугольники полей: желтые, где росли пшеница, ячмень и овёс, зелёные — где росли овощи, красные — где зрели бобы катрейла. Сейчас над всем этим поднимались столбы дыма. Гирем коротко вздрогнул и повернулся лицом к дороге. Остальное время он и Джаркат ехали молча.

Подъёмный мост через ров был опущен, ворота открыты. Не обратив внимания на приветственные возгласы стражников, Гирем и Джаркат галопом проскакали по тоннелю и оказались во внутреннем дворике. Завидев их, навстречу поспешили конюшие. Гирем спрыгнул с коня, чьё имя было Гарапас, передал поводья слуге и глянул на историка.

— Ты говорил, что знаешь способ, как отыскать отца в этом демонами проклятом лесу. Пора им воспользоваться.

— Хорошо, но для этого способа мне потребуется восемь кристаллов сциллитума.

Гирем взметнул брови.

— На восемь кристаллов можно купить весь Герран вместе с его жителями.

— Или найти дивайна Рензама, что бы он спас твоего дядю.

Юноша думал недолго.

— Ладно. Подожди в обеденной зале. Мне нужно заглянуть ещё кое-куда.

Кивнув, историк направился к ступенькам главного строения. Гирем же повернул налево, в сторону двухэтажного жилого массива, с множеством окон. Некоторые из них ещё оставались застеклёнными, но большая часть имела ставни. Отец не очень сильно заботился об интерьере и экстерьере крепости. На внешней стороне стены имелись глубокие выбоины и сколы столетней давности, металлические пазы и крепления на гребне пустовали — стоявшие там некогда стрелковые орудия, которые предназначались для борьбы с шальными драконами, были давным-давно сняты и проданы.

Впрочем, подумал Гирем, отец не первый в роду, кто плевать хотел на реставрацию Ректагеррана. Ещё дед Эктар не беспокоился о её обороноспособности. Большие войны не заглядывали сюда больше века. Последний раз Рензам и Алан по-настоящему обнажали рефракторы лет десять назад, и то — далеко к северу, у стен крепости Сибельниль, что принадлежала родственникам-Хлоям.

Он вошёл в здание и зашагал по узкому коридору, который озарял свет факелов. Рефрамантия была слишком дорогой для постоянного поддержания огня, равно как и необычные сферы диастрийцев, которые были распространены на западе, в Шуруппаке и при дворе Пророка Мирата Отраза, владыки Изры. Здесь, на востоке Изритского Теургиата, среди степей, неглубоких озёр и диких лесов, подобное было в диковинку и не по карману даже вассалам-ренедам и их сеньорам-дивайнам. Особенно таким расточительным дивайнам, как Рензам Рект.

Гирем остановился возле комнаты клирика. Дверь была плотно прикрыта; из-за неё доносились приглушённые голоса и тихий шорох. Гирем постучался и, скрипнув дверью, шагнул через порог. Окинул быстрым взглядом комнату.

На широкой, покрытой мягкими разноцветными покрывалами кровати, лежала нагая девушка. У неё были широкие бёдра и полная грудь, русые волосы свободно расплескались по плечам и подушкам, на которые она опиралась локтем, задумчиво глядя в окно с распахнутыми ставнями.

Услышав шаги, девушка метнула взгляд к двери и неловким жестом подтянула к груди покрывала.

— Прошу прощения, дивайн.

— Ничего страшного.

Гирем кисло улыбнулся и только потом заметил приставленный к стене мольберт с чистым полотном. Рядом, на стуле, лежала палитра с несколькими кистями и прозрачным сосудом с водой. Клирик привычно проводил время за живописью.

Девушка посмотрела мимо юноши в направлении двери, которая вела в другую комнату.

— Хэк, к тебе дивайн Гирем!

— Секундочку! — донёсся из комнаты голос Хэка. — Мне осталось договорить последнюю молитву Ориду и всё!

Гирем вздохнул и перевёл взгляд на девушку.

— Позируете для Хэка?

— Позирую… и не только, — улыбнулась та, закрутившись в покрывала.

— Она моя жена! — воскликнул Хэк, выходя из другой комнаты и закатывая широкие рукава серой рубашки.

Единственный экзоркутор Триединой Церкви в округе, он пользовался неслыханной милостью Рензама, который терпеть не мог «придурков в бело-зелёных рясах». Гирем понимал, почему. Хэк стал настолько «своим» человеком в окружении отца, насколько это вообще возможно для служителя церкви. Простой, честный и добрый малый, клирик прекрасно знал своё место. Рензам, ценя эти качества, дал ему добро на проведение обрядов Экзоркуции в своих землях. С того момента прошло уже десять лет.

— Жена? Когда ты успел жениться?

— Сегодня ночью.

— Хорошо выспался? Всё ли в порядке у пациента?

— Вы мне не доверяете, — клирик посмотрел на него с укоризной. — Прошу, за мной.

Они вошли в другую комнату. Ещё раз улыбнувшись девушке, Гирем закрыл за собой дверь и подошёл к кровати, на которой лежал раненый мужчина.

Лицо Алана Ректа было изрезано морщинами, в русые волосы и аккуратно подстриженную бороду закралась седина, однако руки, обмотанные повязками и жгутами, всё ещё были крепкими. Гирем присел на краешек кровати и наклонил голову к лицу дяди. Тот дышал хрипло и прерывисто.

— Никаких улучшений, — негромко произнёс Хэк, став рядом. — Яд медленно идёт от раны к сердцу.

Гирем боязливо отнял тёмную тряпицу от плеча мужчины, зная, что увидит, но всё же содрогнулся от отвращения. Плечо Алана увеличилось вдвое, кожа на нём почернела. Казалось, стоит его коснуться, и оно рассыплется пеплом.

— К завтрашнему утру таким станет всё тело, — грустно молвил клирик и утёр пот со лба раненого.

— Ты выполнил мою просьбу?

— Да. Сжёг несколько пучков жниваденя и чернополоха, втёр пепел в рану. Никакого эффекта. Вероятно, «Тлетворник» Нурвина говорит правду, и без чудотворного огня этот рецепт бесполезен.

Гирем выдохнул, почувствовав, как оборвалась ещё одна ниточка надежды.

— Значит, без отца всё же не обойтись.

— Попробуйте сами вызвать огонь. Дивайн Рензам ведь говорил, что у вас есть способности к огненной магии.

— Я не могу использовать огонь, даже чтобы спасти дядю. Он просто не слушается меня.

— А что с Элли? Она может помочь?

Гирем поджал губу.

— Я не хочу с ней разговаривать.

— Боитесь, что беседа окончательно изменит ваше о ней представление?

«Наоборот, глупец. Хуже всего будет убедиться в её невиновности. Потому что если Элли невиновна, то неизбежная казнь не принесёт мне облегчения».

Он промолчал. Хэк, добрый малый, всё ещё оставался клириком. Догматы Церкви вбивались в голову последней деревенщине, что уж говорить о служителе Церкви.

— Вы должны позволить ей сказать последние слова. Может быть, они принесут облегчение.

Гирем посмотрел на Хэка и уловил понимающий взгляд.

— Думаешь, Элли может быть невиновной?

— Я не могу судить, дивайн. Но факт остаётся фактом — Элли признала свою вину и свою природу. Мы ничего не можем поделать. По закону девона должна быть казнена.

— Этой ночью мы застали Сиверта рядом с десятком трупов, спрятанных в погребе их старого дома. Что, если она его защищала?

— Но вы ведь не верите в то, что Сиверт убийца, равно как и в то, что он покрывал Элли все эти годы?

— Не хочу верить, Хэк. Он не мог так долго водить за нос всю нашу семью. Сиверт слишком старый и верный друг, что бы пасть так низко. Я не хочу верить.

— Протоург Серваст как-то сказал, что нехорошие поступки порой свершаются из добрых побуждений. Если Сиверт любил Элли, то мог хранить в секрете её тайну. И я вижу, к чему вы ведёте. Мол, они оба ни в чём не виноваты, а их подставила настоящая девона.

— Такое возможно. Мне до сих пор не даёт покоя Шейла. Именно она навела меня на старый дом Сиверта. Откуда она могла узнать о трупах? Это странно, демон меня забери.

— И то верно. Возможно, она вынюхивала эту историю уже давно? Вы ведь знаете эту каргу горничную — она постоянно суёт свой кривой нос в чужие дела. Даже в мои…

Гирем неожиданно встал с кровати и направился к двери.

— Я ещё зайду, Хэк. Если вдруг с дядей что-то произойдёт — ищи меня.

— Конечно, дивайн. Когда состоится казнь?

Лицо юноши окаменело.

— Перед ужином. Не опоздай.

Сдержанно кивнув девушке, которая все ещё лежала, закутавшись в простыни, Гирем вышел в коридор.

Через распахнутые ставни в его небольшую комнату тянулась утренняя прохлада. Единственное окно выходило на восток, где небо приобрело нежный персиковый оттенок. Гирем полюбовался рассветом, после чего не удержался и лёг на кровать, заложив руки за голову и скрестив ноги там, где ещё вчера находилась одна из деревянных спинок. В голове шумело, и сквозь этот фон прорывались воспоминания минувшей ночи, вставая перед мысленным взором яркими картинками.

Элли заперли в темнице, предварительно заковав в тяжёлые и прочные цепи. Узнав об этом, Сиверт закономерно пришёл в ярость. Досталось и солдатам, с которыми к нему пришёл Гирем, и кровати с сундуком. Крышка последнего съехала на бок, держась на одной петле. На полу была разбросана одежда, обувь, книги, листы бумаги, карандаши и дюжина кристаллов сциллитума. Оторванная спинка кровати валялась у её изножья.

Сознание призывно манило утонуть в мягких пучинах сна. Гирем потряс головой. Не время спать. Как бы ни хотелось завернуться в одеяло и повернуться спиной ко всему, он сейчас отвечает за отцовские земли, пока Рензам беззаботно охотится в окрестных лесах.

«Отец, боги видят, своими действиями ты питаешь несчастья».

Он слез с кровати и принялся собирать рассыпанные по полу кристаллы. Аккуратно сложив их в мешок, дотянулся до листов с рисунками. Наброски карандашом были его любимым занятием, когда требовалось отвлечься от насущных проблем.

С одного из листов смотрел Сиверт — выразительная лысина и надлом в выражении лица. Он так и не оправился от потери способности к рефрамантии.

С другого рисунка глядел отец — блестящие чёрные волосы завязаны в пучок на затылке, борода подстрижена, глаза хищно прищурены.

Были среди рисунков и портрет Элли, и детей Алана — Негала и Бедоса, и Хэка, и других обитателей крепости. Гирем бережно сложил все рисунки, положил их в мешок к кристаллам, и покинул комнату.

Двумя комнатами дальше по коридору открылась дверь. Из проёма осторожно высунулась белобрысая голова Негала.

— Дядя Гирем, что с нашим папой? Тётя Элли говорила, что он занят, но его не было дома уже два дня.

Следом из проёма выглянул русоволосый Бедос, требовательно и доверчиво посмотрев на юношу. Обоим мальчишкам было по девять лет, а их мать, Алексия, гостила у родственников в Сибельниле.

Гирем свёл брови над переносицей, соображая, что ответить. Отец бы внушительным голосом сказал, что им пора узнать горечь потери. Дядя — что они ещё успеют познать жизнь.

— Он немножко приболел, — сказал юноша, чувствуя лёгкое угрызение совести. — Когда он поправится, вы с ним увидитесь.

— Обязательно?

— Обязательно.

— А ты почитаешь нам вечером книжку? Вчера ты не читал.

Юноша слабо улыбнулся.

— Почитаю. А сейчас идите, гуляйте, только комнаты ни шагу, ладно? Дождитесь кого-нибудь из служанок.

— Ладно.

Гирем потрепал детей по голове, и собрался было идти дальше, как внезапно замер.

— Если вдруг придёт Шейла и позовёт гулять — прикажите ей позвать с собой Хэка. Если она откажется, то ведите себя хорошо. Понятно?

Дети удивлённо кивнули.

Джаркат с сочным хрустом откусил кусок от жёлтой груши, а другой рукой извлек из мешка очередной свиток пергамента. Положив его на стол, задумчиво посмотрел перед собой в другой конец обеденного зала.

— Итак, со вчерашнего дня не вернулся никто из следопытов. Просить помощи у девоны глупо, поэтому пора прибегнуть к моей магии. Слово Поиска определит местоположение твоего отца. Для этого нужен какой-нибудь предмет, которого он касался, ну и, собственно, восемь кристаллов.

Гирем молча положил на стол прозрачные камни.

— Вот это мне нравится, — Джаркат отложил грушу в сторону, разгладил пергамент и аккуратно разложил на нём кристаллы, так, что они образовали собой окружность. — Фокус у нас есть. Давай предмет, которого касался дивайн.

Гирем протянул ему костяной гребень. Джаркат хмыкнул.

— Я представил, как он расчёсывается перед зеркалом.

— Дурное влияние дивайна Кархария, — усмехнулся Гирем.

— Они близко знакомы?

— Да, ещё до событий в Треаттисе. Потом они повздорили, разумеется.

— Не очень разумно ссорится с Теургом, — заметил историк и достал рефрактор.

На рукоятке щёлкнул предохранитель, и кристалл-фокусатор вспыхнул нежным охристым светом. Гирем прищурился.

Джаркат коснулся жезлом гребня и затем ткнул фокусатором в центр окружности, образованной кристаллами сциллитума. Свет вокруг него замигал, постепенно ускоряя темп. На пергаменте начали проступать чёрные линии, мало-помалу складываясь в план местности. Появился Герран, окрестные поля и река, а затем и лес. Неподалёку от его границ, но всё ещё в пределах, мерцала алая точка.

— Отец? — спросил Гирем.

Джаркат кивнул и протянул ему исчерченный пергамент.

— Спасибо. Я покажу его начальнику стражи.

— Покажи.

Когда Гирем побежал к выходу, держа в руке карту, губы историка насмешливо изогнулись. Он сгрёб ладонью кристаллы сциллитума и положил их в мешок.

Вручив карту мрачного вида артарианцу, Гирем спустился в подвальные помещения крепости, где находилась темница. Здесь пахло сырой землёй. Пламя факелов разгоняло тьму, играя бликами на пластинчатых доспехах солдат.

Возле темницы, в которую заключили Элли, стояло несколько арбалетчиков, держа наготове взведённое оружие, приставленное к зазорам в стене. В случае любого странного движения девоны они должны были спускать курки.

— Всё спокойно? — Гирем встал возле двери в камеру.

— Да, дивайн. Она замерла как ледяная глыба. Ни одного движения.

— Хорошо. Я сейчас войду. Стреляйте только в том случае, если я подам знак. И постарайтесь не зацепить меня, ладно?

— Хорошо.

Кивнув, юноша отпер дверь, вошёл в камеру и сел на колючую солому напротив Элли.

Спрашивать «ты как?» было глупо — женщина имела безразличный и усталый вид. Длинные светлые волосы спутались, на лбу красовался кровоподтёк — место, куда в горячке короткой рукопашной угодил жезл Джарката.

— С твоим ребёнком всё в порядке, — произнёс Гирем. — Хорошо, что вы позволили Хэку провести над ним обряд экзоркуции после родов.

— Спасибо, Гирем.

— Не нужно меня благодарить, — вскинулся тот.

«Сейчас размякать нельзя. Элли водила нас за нос десять лет. Эта женщина сама демон хитрости».

— Расскажи мне, как ты стала девоной.

И Элли рассказала всё. О том, как её мать по какой-то причине не сообщила служителям Триединой Церкви, что девочка может призывать чертей и вызывать потопы. О том, как прятала её, и о том, как обучала её травничеству, созданию ядов и лекарств.

— А что же демон?

— Он проявлял себя время от времени. К счастью, ничего серьёзного не случалось.

Гирем с сомнением посмотрел на женщину. С ним сейчас мог разговаривать сам демон, и, разумеется, бессовестно лгать.

— Потом я встретила Сиверта. Мне было его жалко, и мало-помалу я прониклась к нему симпатией. А потом и вовсе полюбила. Свою одержимость я не проявляла, так что соседи и ваша семья ничего не заподозрили. До недавнего времени….

Немного поколебавшись, Гирем задал самый важный вопрос.

— Может быть, тебя кто-то подставил?

Элли удивлённо посмотрела на него.

— Я не знаю. У нас не было врагов.

Гирем озадаченно провёл рукой по короткой бороде.

— Ты пытаешься меня оправдать? — Элли не шелохнулась. — Это… странно. Особенно учитывая то, что я сделала тогда…

«Она всё же решилась затронуть эту тему».

— Признаюсь честно, в глубине сердца я до сих пор не хочу прощать тебя за то, что ты тогда сделала…. Я понимаю, что это была случайность, но… это тяжело.

Элли спрятала лицо в бледных ладонях. Так они просидели несколько минут, в неловком молчании. Гирем вздохнул.

— Но в десять лет я помогал тебе пропалывать грядки катрейла, а год назад помогал Хэку и Сиверту принимать твои роды. Мне тяжело сходу поверить в твою вину, как бы я не старался убедить себя. Это непросто — с одной стороны желать твоей смерти, а с другой — знать, что ты, вероятно, её не заслуживаешь.

Элли слабо улыбнулась.

— В другой ситуации я была бы рада твоим словам. Но девонам пощады нет. Нас сжигали на протяжении многих столетий. Так будет и в этот раз. Крестьяне ещё не стоят с вилами под стенами Ректагеррана, требуя мою голову?

— Они бы стояли, если бы не мы с Джаркатом, — признался юноша. — И да, ты права — вне зависимости от твоей причастности к этим преступлениям, ты остаёшься Одержимой.

Элли склонила голову. Гирем бороздил взглядом участок стены над ней.

— Так Сиверт знал или нет?

— Нет, — быстро ответила женщина. — Я уже говорила это, и буду говорить всегда.

Юноша устало потёр переносицу, сдерживая закипавший гнев.

— Тогда почему он побежал убирать трупы в ваш дом?

— Я ему внушила.

Гирем запрокинул голову и испустил болезненный стон.

«Ничего нового».

Юноша встал.

— Тебя сожгут этим вечером.

Элли ничего не ответила, лишь закрыла глаза. Гирем уронил взгляд на мешок в своих руках руках. Покопавшись в нём, достал портрет Сиверта и протянул его женщине. Та приняла кусок пергамента.

— Я не пущу его наблюдать за казнью, — сипло произнёс Гирем.

— Я понимаю. Спасибо.

Он протянул руку к дверной ручке.

— Гири.

— Что?

— Скажи Сиверту, что я всегда буду его любить.

Гирем помедлил с ответом.

— Скажу.

Он вышел в коридор и обернулся в последний раз.

— Я не хотел, что бы всё получилось именно так, Элли. Прощай.

Дверь со скрипом закрылась, и из-за неё не донеслось ни звука.

Сиверта заперли и охраняли на втором этаже, в их с Элли собственной комнате. Подойдя к двери, Гирем кивнул солдатам и коснулся дверной ручки. Стиснув зубы и вперившись сумрачным взглядом в пол, постоял так некоторое время.

«Я не могу…».

Потом он опустил руку, развернулся и ушёл.

К вечеру жители Геррана сложили на месте сожжённого поля большой костёр со столбом в центре. Ступая по настилу из тёплого чёрно-белого пепла, Элли не обращала внимания ни на оскорбления толпы, собравшейся поглазеть на казнь, ни на холодную сталь клинков, приставленных к горлу солдатами. Руки ей не освободили. Гирем шёл позади, держа наготове свой рефрактор, который назывался Вишнёвые оковы.

Вот и костёр. Кругом толпился народ. На мгновение Гирема оглушили улюлюканье, свист и брань, адресованные Одержимой. Слева от него стоял Хэк. Справа находился Джаркат. Лицо приезжего историка, зачастую весьма лукавое, на сей раз выражало учтивую скорбь. Юноша прислушался к себе. Было ли ему жаль девону? Или она заслужила насмешки и смерть?

Элли стояла напротив, никак не реагируя на четыре клинка, приставленных к тонкой шее. В какое-то мгновение Гирем поймал себя на мысли, которой боялся, потому что она ослабляла его решимость. Если они действительно ошибаются на счёт её причастности к событиям последних дней, то что сейчас чувствуют Элли и Сиверт, зная, что она ни в чём не виновата?

«Ну, почти ни в чём. Она всё же девона. Одного этого достаточно для казни», — утешил он себя.

— Что мне сказать, Хэк? — негромко молвил он. — Обвинить её во всех злодеяниях, или только в том, что она Одержимая?

Хэк сморщил лоб.

— Вообще-то я должен запротоколировать решение суда и отправить его в Забрасин. Если вы укажете в причине для казни лишь то, что она девона, то нам придётся искать виновного в порче и гибели множества людей. Если вы хотите отдать на растерзание кого-то ещё, кроме Элли, то дерзайте. Если честно, Церкви это не очень интересно. Разницы нет — девона заслуживает смерти как минимум потому, что она девона. Остальное не столь важно.

— Но для меня разница существует, Хэк. Если она не сделала ничего плохого, то казнить её только за отличие….

— Дивайн, вы подступаете к черте, за которой лежит ересь, — клирик поднял бровь. — На моём месте другие клирики разразились бы праведными речами и написали жалобу куда надо.

«Поэтому отец тебя и терпит», — подумал Гирем и, сделав глубокий вдох, вышел вперёд.

Люди замолкли.

— Эта женщина, которую наша семья долгое время считала своим членом, созналась в том, что она девона, — Гирем с осторожностью подбирал слова. — Во имя Пророка нашего, Мирата Отраза, властью, данной мне отцом, я приговариваю её к смерти через сожжение.

Он дал знак палачу, который держал наготове горящий факел. Тот шагнул к костру, а юноша отступил назад, краем взгляда заметив, что Хэк смотрит на него с неожиданным уважением. Толпа внезапно загудела и расступилась в стороны, подобно воде, в которую швырнули увесистый булыжник, пропуская солдат. Во главе отряда шёл Рензам Рект.

Гирем скрестил взгляд с отцовским, и тотчас же отвёл. Присутствие Рензама всегда подавляло его, словно огромная гора, нависшая над одиноким путешественником. Отец обладал способностью заражать всех своим настроением, и если он был весел, то веселы были все остальные. Но гораздо чаще он был тучей из гнева, угрюмости или раздражительности. И эта мрачная аура казалась юноше почти осязаемой.

— Здравствуй, отец, — хмуро произнёс Гирем.

Рензам приветственно махнул рукой, и встал рядом. Бросил взгляд на Джарката, который, приложив руку к сердцу, поклонился и отошёл в сторону. Затем наклонился к уху сына и прошептал:

— Только не говори мне, что собирался переложить ответственность на палача. По закону казнить девону должен представитель высшей власти, то есть ты.

Гирем собрал в кулак всю решимость.

— Я собирался это сделать, но потом явился ты. Теперь это твоя обязанность, отец.

Он умолк, почувствовав, что переступил опасную черту, за которой лежит сыновье непослушание.

Но отец лишь приобнял его за плечо.

— Пора принимать на себя ответственность. Хоть Джензен и плоть от плоти моей, но он никогда не будет моим наследником. Ты, которого я подобрал ребёнком у горящей хижины, приходишься мне сыном по духу. Именно ты станешь мне заменой. У нас нет выбора. Ты либо выполняешь свой долг, либо я перестаю считать тебя своим сыном. Ты разрушишь наш род из-за какой-то одержимой?

Гирем почувствовал багрянец гнева на щеках.

«Боги, он действительно не понимает, что говорит»?

— Я не умею вызывать огонь, — тихо произнёс он, цепляясь за последнюю возможность избежать пытки. — Я пытался вылечить Алана, но не смог…

— А сейчас сумеешь, — Рензам едва не коснулся лба юноши своим, всматриваясь в его глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть. — Ключ к огню не страх, а гнев, ярость, любовь. Страсть. Ну же, сын. Ты ведь не хочешь, чтобы все считали тебя ничтожеством, которое я когда-то подобрал у сожжённой лачуги?

Гирем отшатнулся, словно его ударило молнией; он хотел что-то сказать, но от гнева слова умерли, не сойдя с языка. Он поискал взглядом Джарката — тот стоял далеко от них и смотрел в небо. Кипя от ярости, юноша побрёл к костру. Он не хотел сжигать женщину, привязанную к столбу, однако теперь ясно понимал, что причиной этому была не столько его вера в невиновность Элли, сколько истовое желание пойти наперекор Рензаму. Сейчас он даже понимал Джензена, который уехал в столицу, подальше от отцовского гнёта.

Элли смотрела только на него, и этот взгляд пронизывал всё его существо подобной калёной игле. В голове били барабаны, стук сердца отдавался во всём теле. Убивать людей никогда не было просто, по крайней мере, для него. Чувствуя, как пульсирует правая ладонь, Гирем вытащил Вишнёвые Оковы. Лающая толпа исчезла. В этом иллюзорном мире были лишь привязанная к столбу девона и он, судья и палач в одном лице. Спиной юноша почувствовал взгляд Рензама, напряжённый и жёсткий.

Юноша поднял рефрактор.

— Прости меня, — тихим голосом сказала Элли. — Прости за Создин.

Сказанное словно сняло с его плеч невидимый груз. Гирем вздохнул. Прощение. Если он не может даровать ей жизнь, то хотя бы избавит от чувства вины. И тем самым облегчит свою.

— Я прощаю тебя, — сказал он и мысленно произнёс слово Огня. — «Фразх».

Фразх. Это слово, спускавшее одно из огненных заклинаний, сработало впервые за всю его практику рефраманта. Возникшая перед мысленным взором серая завеса отгородила хаос суетливых мыслей и сиюминутных эмоций; на её фоне возникли десятки темнеющих провалов, в которых затаились невидимые чудовища, ждущие, когда же в их распахнутые пасти сунется неосторожный путник. Но Гирему было нужно не туда. Три провала тянули дозволенностью. Слово Огня толкнуло его внутрь одного из них, что излучал тепло. Навстречу двинулась огненная буря, короткая дрожь экстаза пронзила тело. Вместе с этим завеса исчезла, а все чувства вернулись. В реальном мире прошло лишь мгновение.

Кристалл-фокусатор взорвался огненным клубом; пламя раздалось в стороны, широкой волной окатив костёр. Огонь с рёвом охватил дрова, лизнул перевязанные ноги женщины и прыгнул на её одежду. Потом он добрался до полуобнажённого тела, и на Гирема дохнуло запахом паленой кожи. Элли завопила, и этот звук едва не заставил юношу упасть на колени. Из костра вылетел пучок стремительно выгоревших волос и упал прямо на его правую руку, сжимавшую жезл. Гирем вскрикнул и отшатнулся, схватившись за запястье. Пламя костра поднялось выше головы. Девона перестала кричать.

Джаркат опомнился первым. Подскочив к юноше, он схватил его за шиворот и оттащил от бушуюшего пламени. Через несколько мгновений взгляд Гирема стал осмысленным. Слыша рёв толпы, поражённой огненной пляской, он неуверенно зашагал в сторону замка. Отец поравнялся с ним, положил руку на его плечо.

— Ты в порядке, сынок? — лицо Рензама выражало заботу.

Гирем стиснул зубы, но через несколько мгновений произнёс спокойно:

— В порядке, отец.