Избранные произведения. Том 2

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НАД МИРОМ
1

Снегопад кончился, и притихший лес медленно обрел глубину и четкость, словно фотография в растворе проявителя. Тишина, завладевшая лесом, перестала быть глухой, неприветливой и настороженной, вернулось первозданное торжественное, выразительное и чарующее безмолвие заснеженной тайги, не нарушаемое ни одним звуком. Белое и серо-коричневое с редкими пятнами седой зелени… Белое — снег и небо, серо-коричневое — сбросившие листву деревья, зеленое — сосны и ели. И еще — машины передвижной радиостанции и домики оперативного поста управления комплексной научно-исследовательской экспедиции. И все же главным цветом был белый…

Ивашура оглянулся. Километрах в пятнадцати над лесом вставала черно-голубая громада Башни диаметром около двенадцати километров, вершина которой тонула в облаках. Стены Башни были голубыми, а черными — ряды окон и пятен, ниш и разломов, провалов и трещин. Дикое, непонятное, неизвестно как возникшее на месте паучьего шатра колоссальное строение, непрерывно растущее вширь и не разрушающееся при этом…

В одной из темных брешей в стене Башни разгорелся вдруг пронзительный зеленый огонек, и тотчас же где-то взвыла сирена тревоги, разбив тишину на тысячи отголосков: огонек означал появление блуждающего источника радиации.

Ивашура вздохнул и зашагал по глубокому снегу мимо остывающего вездехода к одному из домиков-вагончиков, из трубы которого тянулась струйка дыма.

Раздевшись в крохотной прихожей, он вошел в центральную комнату домика. В комнате было тепло, пахло сосновыми поленьями, дымом и сбежавшим молоком.У стола, застеленного коричневой клеенкой,сидело несколько человек, среди них — Михаил Рузаев,Сурен Гаспарян, директор Центра Богаев и только что прибывшие на вездеходе полковник государственной безопасности Одинцов Мартын Сергеевич, молодой, поджарый, с пристальным взглядом внимательных карих глаз, и заместитель Председателя Верховного Совета Старостин Николай Николаевич, большой, рыхлый, страдающий одышкой.

В углу на столике стояла переносная радиостанция, радист с наушниками на голове что-то записывал в журнал, подкручивая верньер. Возле аппаратной стойки сидел телеграфист, отдельно стояли телефоны и плоский переносной телевизор.

— Что там? — спросил хрипло Богаев.

— «Глаз дьявола»,- сказал Ивашура.-Высоко, метров четыреста, под облаками.

— Это и есть Игорь Васильевич Ивашура,- представил его Богаев. — Начальник экспертного отдела Центра и в данном случае руководитель экспедиции. Поскольку ситуация необычна, ему даны особые полномочия.

— Мы осведомлены, — кивнул Старостин. — Извините, что перебил.

Ивашура глянул на Гаспаряна, щелкнул ногтем по футляру проектора, стоящего на полке. Сурен понял и выскочил за слайдами в соседний домик, где устроили фотолабораторию. Рузаев молча принялся разворачивать проектор.

— Что вас интересует прежде всего? — Ивашура вопросительно посмотрел на Одинцова и Старостина. — Принимаемые меры, факты минувшей недели, научные гипотезы?

Старостин кашлянул, посмотрел на полковника и пророкотал:

— Через два дня мы с Мартыном Сергеевичем должны доложить правительству о фактическом положении дел, поэтому хотелось бы разобраться в обстановке с минимальной предубежденностью. О мерах мы наслышаны, научных гипотез, насколько я осведомлен, накопилось много, но все они субъективны и больше эмоциональны, чем научно обоснованы. Так?

Ивашура улыбнулся.

— Примерно так.Что ж, я вас понял. Давайте сначала восстановим хронологию, а потом перейдем к последним данным.

В комнату вошел Гаспарян и стал заряжать кассеты проектора слайдами. Рузаев задернул занавеску окна, выключил свет.

— Пауки появились в Брянском лесу предположительно двадцать третьего сентября. Двадцать шестого над просекой с линией электропередачи потерпел аварию вертолет энергохозяйства района — и уже тогда просека была заткана паутиной. То есть пауки появились раньше, по нашим расчетам — именно двадцать третьего. Откуда они взялись — неизвестно, гипотез несколько, но все они пока бездоказательны. Появившись, пауки начали строить нечто вроде паутинного шатра, достигшего к третьему октября высоты сорока двух метров. Кстати, материал паутины — сложное кремнийорганическое соединение — по прочности не уступает легированной стали, а по упругости превосходит каучук. Толщина нитей около шести микрон. Гаспарян включил проектор, и на развернутом полимерном экране у дальней стены комнаты возник пейзаж: хвойный лес, из которого вырос снежно-белый конус.

— Четвертого октября, ночью, произошел взрыв, — продолжал Ивашура, — уничтоживший паутинный шатер, и на его месте поднялась странная колышущаяся, как студень, «опухоль», которая потом выросла в Башню. Диаметр последней к сегодняшнему дню достиг двенадцати с половиной километров.При взрыве… — Ивашура нахмурился, помолчал,- пропали без вести двое: сотрудник Центра Иван Костров и журналистка Таисия Калашникова. Они вылетели к паутинному шатру на вертолете и… не вернулись. Найти их не удалось.

— А вертолет? — спросил Старостин. — Тоже пропал?

— И вертолет.

— Странно.

— Да, странно, хотя и без этого случая странностей хватает.

Гаспарян сменил кадр, и на месте паутинного конуса возникло изображение паука.

Помолчали, рассматривая.

— Хорош! — нарушил молчание Старостин. — Слабонервного вполне способен довести до инфаркта.

Изображение паука сменилось изображением Башни.

— Эпицентр тайны, — сказал Богаев. — К сожалению, проникнуть внутрь практически невозможно. Она растет, и находиться возле ее стен опасно.

— И что же, так никто и не пытался проникнуть? — спросил Одинцов.

— Для этого нужна отчаянная храбрость или… — Ивашура усмехнулся, — или не менее отчаянная глупость. А вообще-то попытки попасть внутрь Башни были, но не увенчались успехом. Главная ее особенность в том, что растет она скачками. Каждый скачок прибавляет диаметр на один-полтора километра и порождает при этом колебания почвы силой четыре-пять баллов. По данным исследований, высота плотного ядра Башни достигает двух километров, выше она становится зыбкой, дымчатой, полупрозрачной и на высоте трех километров исчезает совсем. То же касается и ее фундамента: до глубины в четыреста метров он виден на экранах эхорадаров и магнитных сканеров отчетливо, а потом как бы растворяется в породах континентального щита.

Гаспарян показал виды Башни со всех сторон, в том числе и сверху, потом стал демонстрировать отдельные участки башенных стен. На одном из снимков была запечатлена длинная струя черного дыма, исторгнутая из провала в стене.

— «Мертвый выброс», — сказал Ивашура. — Этот «дым» превращает все, чего ни коснется, в сверхстранный полиметаллический сплав, в котором соединены почти все металлы от железа до свинца.

На стене появилось изображение сверкавшей металлическим блеском полосы на земле. Кое-где на полосе стояли такие же серо-свинцовые пни и поваленные деревья с отливающей металлом корой. На следующем снимке была запечатлена еще одна полоса, в конце которой стоял гусеничный вездеход «Малыш» — глыба серого металла.

Старостин переглянулся с Одинцовым, и Богаев поспешил вставить:

— Жертв не было, люди успели выскочить. С тех пор никто не подходит так близко к Башне.

— Рискуете, — пробормотал Старостин неодобрительно.

— К сожалению, риск необходим, — сказал Ивашура. — Мы стараемся свести его к минимуму, но избавиться полностью не в состоянии. Да и обойтись без риска нельзя, ведь никто не может сказать, что это за Башня и чего от нее ожидать.

Гаспарян сменил кассету. На экране появился участок серо-голубой стены со зловещим светящимся глазом.

— Мы так и назвали это явление — «глаз дьявола». По сути, это источник жесткого гамма-излучения, пожалуй, наиболее опасное «чудо» из всего арсенала чудес Башни. И, наконец, «призраки».

Последние слайды запечатлели на фоне угрюмых фиолетово-синих стен и лесных зарослей светящиеся зеленые и желтые полосы, языки, жилы и ленты.

Рузаев выключил проектор, отдернул занавеску, впуская в дом сероватый свет пасмурного декабрьского дня.

Старостин покашлял, побарабанил пальцами по столу.

— Хорошо бы познакомиться с этой Башней поближе. Или нельзя?

Ивашура посмотрел на Богаева.

— Отчего же, можно. Перед вашим приездом мы планировали вылазку к подножию Башни, можем проводить.

— Километра на три, не ближе, — ворчливо добавил Богаев. — Все-таки опасно, ратуете за уменьшение риска и тут же сами подаете отрицательный пример.

— Как вы считаете, Мартын Сергеевич? — повернулся к полковнику Старостин. — Имеем мы право рисковать?

— Тут я — пас, — развел руками Одинцов, голос у него был низкий, приятный. — Боюсь, на товарища Ивашуру мои погоны не произведут впечатления.

— Правильно, — засмеялся Ивашура. — Ответственность за безопасность исследований лежит на мне, следовательно, я пока выше по званию. Но к Башне мы вас проведем, я сам пойду с отрядом.

Старостин встал.

— Ну и хорошо. Нас послали выяснить, чем грозит ваша Башня району, области, может быть, и всей стране. Вопрос серьезный, и подойти к нему надо со всей ответственностью.

Пока готовилась экспедиция к Башне, Ивашура рассказал Одинцову о мерах по предотвращению утечки информации, мерах безопасности и о координации научных исследований.

В исследовании феномена Башни участвовали почти все отделы Академии наук, Физический институт, Объединенный институт ядерных исследований и другие научно-исследовательские институты страны. Все группы и лаборатории этих научных организаций были подчинены Центру, а координатором комплексной экспедиции был назначен Игорь Ивашура. Его заместителями стали Богаев и академик Гришин.

Вокруг Башни в радиусе десяти километров располагались два кольца оцепления, к селу Ивановскому, в пятнадцати километрах от Башни, были стянуты войска, в которые входили подразделения противохимической и противоатомной защиты, отделения дозиметристов и локаторщиков и вертолетно-десантный полк округа. Все эти воинские части подчинялись командиру брянского гарнизона полковнику Михайлову, входящему в руководство экспедицией.

— С полковником я знаком, — сказал Одинцов, когда Ивашура закончил. — Как вы с ним взаимодействуете?

— В основном — через связь. Иногда требуется техническая помощь, привлекали к работе радиолокационные станции, бывает нужна грубая физическая сила, а иногда приходится отыскивать увлекшихся работой ученых, забывающих о режиме безопасности.

Подошел Богаев, одетый в шубу.

— Тут у нас возник спор: не спешим ли мы с допуском в зону зарубежных ученых? Башня явно создана искусственно, но кем и с какой целью? Конечно, американцы здесь ни при чем, но тогда мы выходим на контакт с другой цивилизацией, как бы сказочно ни звучали эти слова. Не слишком ли серьезна проблема, чтобы решить ее на… — Богаев замялся.

— На уровне полковника, — докончил Одинцов с тонкой иронией. — Вы правы, дело серьезное, но вопрос о допуске зарубежных ученых уже решили в Москве. Через день-два сюда прибудут делегации ученых западных стран, в том числе и американцы.

— Это усложнит работу экспедиции.

— Знаю, но работать придется. Феномен Башни перерос рамки национальных интересов, а если перед нами встала задача контакта с иным разумом, тем более понадобятся усилия ученых и государственных деятелей многих стран. Позиция правительства по этому вопросу диалектически и политически верна.

— Я не спорю. — Богаев нахлобучил шапку. — Однако у меня есть право и на свое мнение. Готовы? Пошли.

Отряд выступил в путь.

Впереди шагали Ивашура и Гаспарян, одетый в черный замшевый полушубок, потом Богаев, Старостин и Одинцов с биноклями, а замыкал отряд Рузаев с рацией на ремне, имевшей поэтическое название «Тюльпан». Гаспарян и Рузаев захватили с собой также различные анализаторы и датчики, Ивашура нес универсальный дозиметр и поддерживал перекинутый через плечо ремень сумки с инструментом.

Снег был глубокий, и идти было трудно, несмотря на протоптанную тропу, но Ивашура уверенно лавировал между деревьями — он ходил здесь не раз. Миновали просеку с поваленными опорами ЛЭП, вышли на край замерзшего и заснеженного болота с островками травы и камыша, виднеющимися из-под снега. Стена Башни придвинулась вплотную, нависла над головой ощутимой тысячетонной громадой, хотя до нее оставалось еще километров шесть.

Остановились, с немым восхищением озирая в бинокли чудовищное здание, испещренное узором непрозрачных окон и дыр.

— Колоссально! — сказал Старостин, выдыхая облачка пара. — Фотографии и телепередачи не передают впечатления.

Пошли дальше и через километр встретили патруль оцепления первой линии, протоптавший дорожку в снегу вдоль проволочной ограды. У солдат на ремнях висели рации и дозиметры. Старший наряда козырнул Одинцову, попросил разрешения обратиться к Ивашуре и доложил:

— За время дежурства происшествий не случилось. Старший наряда сержант Гогиев. А вы снова туда, Игорь Васильевич? — не удержался он от вопроса. — Хоть бы раз взяли с собой.

— Еще доведется, Вахтанг, — ответил Ивашура. — Докладывайте обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся через два часа.

Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.

— Извините, дальше мы пойдем одни.

Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго рассматривал Башню в бинокль. Наконец опустил бинокль и ворчливо заметил:

— Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.

Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.

— Что ж, будем возвращаться. Однако действительно впечатляет! Чувствуешь себя если не блохой, то уж, во всяком случае, не венцом природы.

— Идемте, идемте, — заторопился Богаев. — Экипированы мы не для рискованных походов, а неприятные сюрпризы могут быть и здесь.

Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни, то на оставшихся экспертов.

— Вперед! — бросил остальным Ивашура. — Надо успеть вернуться засветло, не хочу я связываться с «зоной ужасов».

— Может быть, попробуем проникнуть в Башню? — предложил Гаспарян. — На стыке двух точек выхода «призраков»?

— Не сегодня. Придем — обсудим. Неудача может плохо повлиять на приехавшее начальство.

Дальше шагали молча, настороженно всматриваясь в растущую стену Башни и прислушиваясь к нарастающему подземному гулу и клокотанию — звуки эти обычно становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра. Подрагивание почвы заметно усилилось, тем более что болото в непосредственной близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались струйки испарений.

— Граница, — сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке.

— Что-то сегодня не чувствуется влияния «зоны». Не боишься, Михаил?

— Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, — ответил Рузаев изречением Коллинза. — Не стучи зубами, Сурен, за версту слышно.

— Конечно, тебе нечего бояться, ты сам как леший. А я человек интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну…

— Тише ты, нервный! — негромко сказал Ивашура, останавливаясь. — Ох и надоела мне ваша фасон дэ парле. Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня «зона ужасов» чуть уже, чем обычно.

То, что они называли «зоной ужасов», было всего-навсего ощущением нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого это ощущение сопровождалось комплексом других негативных эмоций — сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву, например, казалось, что из-за слепых окон Башни за ними следят недобрые глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным и возбужденным. Ивашура «слышал» чьи-то голоса, и ему очень хотелось проснуться, хотя и сознавал, что все это с ним творится наяву.

— Да! — с чувством сказал Гаспарян и облизнул губы. — До сих пор не могу привыкнуть! Пошли, а то сбегу.

Они двинулись дальше.

Снега здесь, вблизи стены, не оказалось совсем, земля была голой, растрескавшейся, в жесткой шкуре высохшей осоки. Чем ближе они подходили к Башне, тем труднее становилось идти: земля была взломана, разорвана на глыбы, скручена пластами. И наконец перед людьми встал громадный стометровый вал полурасплавленной, спекшейся земли вперемешку с торфом и глиной, исполосованный многометровыми трещинами. Воняло здесь серой, дымом, угольной пылью и порохом. Ощущение опасности усилилось настолько, что каждый шорох отзывался болезненным ударом по нервам.

Они с трудом удерживались, чтобы не побежать назад сломя голову и не позвать на помощь.

— Я пошел вперед, а то закричу «караул»! — быстро проговорил Гаспарян и полез на склон черного вала. Ивашура молча махнул рукой более сдержанному Михаилу и полез следом. Эффект «зоны ужасов» кончался где-то в полусотне метров от подножия стены.

— Ф-фу! — сказал на вершине вала Гаспарян и вытер лоб. — Легче с рогаткой на тигра идти!

На изуродованном ямами и буграми гребне вспученной чудовищной силой земли было жарко, воздух дрожал знойным маревом, источая ароматы паровозной топки и котельной. Стена Башни была рядом, голубая, пористая, как губка, вернее, как вспененный бетон, но Ивашура знал, что материал стены бетоном никогда не был — то же кремнийорганическое соединение, входившее в состав псевдопаутины. Здесь влияние «зоны ужасов» почти не сказывалось, что тоже было одной из нерешенных загадок.Ученые предполагали, что ощущение ужаса возникает у людей в зоне под воздействием какого-то излучения,но какого- было трудно разобраться, потому что все параметры среды у стены намного отличались от естественных в любом другом уголке Земли. Башня была чудовищной аномалией сама по себе, и вторичные эффекты, рожденные ею, еще не все были отмечены и зарегистрированы, не говоря уже об изучении и истолковании.

— Расставляйте датчики полей цепочкой, — сказал Ивашура. — Анализаторы поставим прямо под стеной, им все равно, где стоять.

Они быстро установили приборы, включили, проверили настройку и собрались у трещины, расколовшей вал почти на всю глубину. Стенки трещины отблескивали металлом. Ивашура проследил направление трещины и увидел цепочку тусклых стальных пятен на поверхности парившего кое-где торфяного слоя.

— Вот это удача! — сказал он. — Здесь недавно произошел «капельный мертвый выброс»! А ну-ка поищем выход.

«Мертвые выбросы» — струи черной субстанции, превращавшей любые вещества и материалы в полиметаллический сплав, обычно извергались струями длиной в сто-двести метров, реже — в километр, и точки извержения в стене Башни тут же затягивались, исчезали. Точки выхода «капельных выбросов», когда на землю ложилась очередь черных капель, зарастали медленно, в течение нескольких часов, но и встречались они несравненно реже.

Рузаев первым отыскал на стене неровное темно-серое пятно, края которого заметно отливали металлом. Пятно диаметром в пять метров располагалось на высоте человеческого роста почти у истока трещины, и веяло от него жаром, как от сталеразливочного ковша.

Михаил быстро измерил температуру пятна.

— Триста девять градусов!

— Регистраторы РФВ сюда, — приказал Ивашура. — Пару штук. Для граничных передач останутся еще два, этого достаточно. Что еще мы забыли?

— Вроде бы все сделали.

— Образцы,- подсказал Рузаев, устанавливая у стены под пятном регистраторы физических величин.

— Правильно, собираем образцы и мотаем отсюда, у меня предчувствие дурацкое…

Не мешкая, взяли образцы почвы в разных местах. Рузаев с большим трудом отколупнул пробоотборником крошку металлизированной трещины, попытался взять соскоб темно-серого пятна, но инструмент соскальзывал, а стоять долго у пятна было невозможно — начинали тлеть воротник полушубка и рукавицы.

— Назад! — приказал Ивашура, засняв всю панораму на пленку. — Бегом! Попрошу только не ломать ноги и головы.

— Ну, меня подгонять не надо, — пробормотал Гаспарян. — Я и так побью все рекорды по бегу.

Они спустились с вала вывернутого пласта болотной почвы и припустили к лесу и белой снежной полосе в двух километрах.

Пробежав «зону ужасов», остановились отдышаться, запаренные, хватая чистый и холодный зимний воздух открытыми ртами, глядя на отодвинувшуюся гору Башни.

— Ничего, — сказал Гаспарян. — Зря напугал.

— Не зря, — возразил Рузаев, доставая бинокль. — По-моему, начинается «флаттер».

Ивашура вскинул к глазам свой бинокль и увидел, как поверхность стены зарябила, как по ней побежали волны — сначала редко и слабо, затем все чаще и сильнее. Потом и невооруженным глазом стала заметна вибрация стены: словно мертвое озеро, потрясаемое крупной зыбью, поднялось вертикально. Донесся низкий стонущий гул, задрожала земля.

Они стояли с полчаса, смотрели на непонятное, противоречащее здравому смыслу явление и молчали. Ивашура закончил киносъемку Башни и опустил бинокль.

— Пошли, Миша, дай отбой границе, чтобы не беспокоились. Кстати, мои часы остановились. Сколько на твоих электронных?

Рузаев поднес руку к глазам и хмыкнул.

— Невероятно, но факт! Не видно цифр!

— Сдохли батарейки, — прокомментировал Гаспарян и лизнул с ладони снег.

— Да ведь я только полтора месяца назад их поменял!

Ивашура спохватился и махнул рукой вперед:

— Дома разберемся.

Они побрели по снегу назад, к лесу, где располагался координационный центр экспедиции, или, как говорили все, штаб.