Из серии «Зеркала». Книга 2. Основание

Шаг шестой

10

Краур больше не мог доверять сыну. Горькие, но заслуженные слова Джиа принял с молчаливым смирением.

«Можешь уйти в любой момент,

но, если останешься,

живешь по моим правилам».

Безумие. Если бы он хотя бы догадывался, что задумала его мать и насколько она осознавала последствия…

Джиа мучил себя, но из дома не уходил. Отец с ним не разговаривал, мать снова была беременна и вязала носочки – и он не решился ее тревожить.

Пятнадцать лет Рабочей пустоши – таков был приговор – а потом, через два года, семь месяцев и восемь дней отец вернулся, и никто не предупредил Джиа об этом.

Стоило ли верить хоть кому-нибудь в этом мире?..

«Ты забыл, как работает система? Они получают то, что хотят – и едут по твоим костям дальше».

Так учил его отец, рассказывал о негласных правилах, по которым устраиваются люди, – а Джиа – он предал его. Предал самого дорогого для себя человека. Чтобы защитить Предателя.

Краур сильно злился на сына, и Джиа это отлично чувствовал: он буквально увядал под палящим гневом. Не давать ни жить, ни умереть: уничтожать молчанием и дистанцией в мире, где у Джиа не было других друзей, можно было не хуже, чем доброй удавкой за шею.

– Отец, прости, – следовало сказать Джиа в тот злополучный вечер и объяснить все на чистоту. Но он не смог. Он чувствовал себя виноватым, поэтому не защищался от гнева отца. Но и сказать правду он ему не смог, потому что не придумал ничего лучше, чем умолчание, потому что был дураком…

А был ли?..

Джиа не был уверен ни в чем. Отец был ревнив и мстителен. И виновные всегда должны быть наказаны, если это свои люди. Чужим Краур с равнодушной легкостью прощал многие пороки.

«Так не может продолжаться вечно: или я, или он».

«Я должен придумать финал до того, как мы пересечем финишную ленту».

Джиа бессмысленно изматывал себя различными вариациями на тему…

«По крайней мере, у отца с матерью все хорошо. И отец по-прежнему любит Сарру».

«Если останешься в доме, живи по моим правилам».

Джиа и не подозревал: какое это тяжелое наказание – изгнание, особенно когда физически тебя никуда не выгоняли. Напротив, он мог уйти сам, в любой момент. Но как жить, если ты никому не нужен; если люди, которые знают тебя лучше всех, которые понимают тебя, в которых течет такая же, как у тебя кровь, – не просто далеко – они отвернулись от тебя, и ты не можешь ни рассчитывать на них, ни помочь им.

– Только не говори матери, – стоя на коленях, умолял он отца. – Она не простит.

Но Краур был непреклонен.

– Встань. Я не люблю юродствующих.

«Джиа, ты?!.»

Забавно. Они с матерью не разговаривали на ментальном уровне друг с другом с тех пор, как Джиа исполнилось три года.

«Как ты мог…»

«Ты первая начала. Сарра… Остен…»

Они не договорили. Их затянувшееся молчание могло показаться подозрительным Крауру, а рисковать они не могли.

«Не искушай зверя в берлоге его…»

В этом безумном обмене обвинениями не хватало только отца – и получилась бы маленькая атомная бомба.

«Обезьяна с динамитом танцует вокруг рождественского костра», – Джиа не предполагал, что когда-нибудь унизиться до такой роли, но обстоятельства понукали – и ему пришлось забыть о гордости.

«Только бы не сорваться…», – как заклинание, повторял он по ночам, а ночи становились все длиннее и глуше.

«Сама судьба привела меня сегодня домой пораньше».

Джиа очнулся, лишь когда увидел кровь на шеи и груди матери.

11

Отец окончательно взбеленился, когда почувствовал запах чужого мужчины в доме.

Человека?!.

Остен…оказался тупым и упрямым идиотом и притащился к матери, чтобы выяснить, чьего ребенка Она носит под сердцем. Самоубийца!..

С таким же успехом он мог лечь под сопла ракетного двигателя.

«И пусть ни один из вас не читает мысли другого, дабы не распались узы на радость и на горе, от сего мгновения и до конца жизни перед лицом свидетелей, связывающие этого мужчину и эту женщину…»

Неправда, что не было способа освятить узы запретного брака: люди веками обходили запреты. Судя по фотографиям, свадебная церемония Крауров была очень красивой.

«Да будет сказано все, что должно быть узнано…»

«Это мой ребенок или… Мой?!.»

Они с матерью не успели вытолкнуть Остена из дома: отец пришел почти на два часа раньше…

На суде Джиа признал свою вину. Его мать пришла к нему лишь однажды, на второй день ареста.

12

– Сарра – результат насилия?!.

Джиа был уничтожен.

– Ты же знаешь, как некоторые люди относятся к таким, как мы, как я. Я была неосторожна и …

– Почему же ты не рассказала?!.

– Не хотела, чтобы отец искал их.

– Их?!. Мама!.. Он бы убил…

– Я знаю. Как и то, что он никогда бы не смирился с этим. Я не могла потерять его.

– А сейчас? От кого ты беременна сейчас?

– Я не знаю, Джиа.

– Мама!.. Я думал… прости, прости меня, пожалуйста, если можешь.

Он обнял ее колени, но мать отстранилась от него.

– Джиа, я пока не могу.

Он понял. Встал, отвернулся к окну, собираясь с силами.

– Интересно, как узнал следователь? – вот и все, что пришло ему в голову спросить у нее.

– Я не писала заявления, но потом ко мне приходили: прохожие на улице слышала крики и вызвали патруль; это должно было попасть в отчеты. А потом всплыла фамилия…

Она объясняла так буднично, так спокойно, как маленькому. В тот день она была для Джиа и следователем, и прокурором, и палачом…

13

«Учитывая обстоятельства дела, а также личность покойного…»

Адвокату, нанятому Остеном, удалось добиться смягчения приговора.

«На момент первого задержания у моего подзащитного в анамнезе было зафиксировано: перелом руки, два сломанных ребра…»

«Объективные факты вопиют нам об обстановке в этом доме…»

«Фактически, несмотря на потенциальные способности моего подзащитного, это была ссора между ребенком и взрослым намного сильнее его…»

«Что вы делаете, когда смертельно боитесь?..»

«Прошу приобщить к делу показания следователя N…, свидетельствующие, цитирую: «наличие болезненной привязанности обвиняемого к своему отцу, мешавшей ему осознавать общественно опасный и даже преступный характер своих действий». Я подчеркиваю: болезненной…»

«И вот, когда такой человек возвращается в дом, что делать людям, только вступившим на правильный путь, растерянным, сбитым с толку, когда есть реальная угроза…»

Джиа отрешенно наблюдал за тем, как идет судебный процесс. Он жалел, что так и не узнал, за что мать злилась на него больше: за предательство и, в конечном итоге, убийство отца или за то, что ДРУГИЕ – те, которые и без того всю жизнь судили ее – увидели то, что не дОлжно, подкрепив свое право судить…

«Пять лет высылки – и катитесь жить в любой другой купол, – сказали ему Они – несостоявшиеся проповедники, святые, блюстители столпов общества. – И скажи спасибо, что так легко отделался».

«Мы с тобой не одной крови. Не желаю тебя больше знать. Тебе здесь не место, и никогда не будет», – сказала ему на прощание мать, – и выставила из дома.

После возвращения с принудительных работ Джиа некуда было идти, и, если бы не Остен… Бедняга чувствовал себя виноватым.

– Не переживайте, – пробовал успокоить его Джиа. – У меня все будет хорошо. В случившемся нет вашей вины, иначе мать не была бы с вами. У нее обострённое чувство справедливости, – он грустно пожал плечами. – Это системная ошибка. Просто наша семья попала в водоворот, и не смогла из него выбраться. Передайте, пожалуйста, маме, что я сожалею. За все. Надеюсь, она забудет…

– Джиа, ты пойми, у нее сейчас сложный период. Смерть твоего отца, рождение Кардона, а ведь еще маленькая Сарра. У женщин в такие минуты одни пеленки на уме, и они бывают злы, как фурии; что поделаешь, гормоны.

Джиа дотронулся рукой до плеча Остена.

– Не надо, – и покачал головой. – Ты забываешь: я телепат. Я знаю, что она думает обо мне. Я побуду здесь, неподалеку, пару дней, а потом уеду. Надеюсь, у вас с матерью все сложится.

– Она сожгла твои вещи, – не мог прекратить извиняться Остен.

– Этого следовало ожидать.

Сидя на скамье подсудимых, он заставил себя выучить эту фразу; на большее он не имел права.

– Спасибо, что помог.

– Я позабочусь о твоей маме, Джиа, обещаю, я сдержу слово.

Учитывая обстоятельства, Джиа не постеснялся порыться у Остена в голове. Тем более что он был чужак, для него – чужак…