Из железного плена

Часть первая Ивашов

Все это очень походило на лазарет. Ровного серого цвета матовые стены, маленький металлический стол, невысокая кровать, окно, словно висящее над бескрайним океаном. И незапертая дверь, которую лучше не трогать. Больше ничего. Даже не просто лазарет, а палата душевнобольных. Именно такие палаты должны быть в психиатрических лечебницах!

Ивашов еще раз подошел к окну — тысячный раз за эти несколько дней — и снова заглянул вниз. Ультрамариновая насыщенная глубина вдали серела и сливалась со свинцовым небом. Внизу, почти у самого основания здания, черные неспокойные волны резались о бесчисленные каменные скалы с изломанными гранями и длинными зубьями. Волны были видны с такой высоты, звуки не проникали сквозь тройное остекление рамы. Казалось, что комната неподвижно зависла в воздухе вопреки всем физическим законам, а под ней так же плещутся и бьются о камни пружинистые покатые валы.

Зашторенное плотными облаками небо просачивало скудный хмурый свет, как раз под стать настроению.

Утро.

Ивашов отошел oт окна и вернулся к кровати.

Ровное серое небо, ровные серые стены, серое покрывало кровати, серый металлический отблеск стола. Нет, здесь положительно можно сойти с ума! Абсурд! Палата для душевнобольных! Интересно, они таким образом надеются склонить его на свою сторону! Глупость какая-то!

Александр сдвинул брови и возмущенно прищелкнул пальцами. Три дня в этой серой тюрьме… Нет, конечно, они хотят, чтобы он «созрел»…

Ивашов поднялся, прошел вперед и сел за письменный стол. На его гладкой блестящей поверхности одиноко; лежал крупноформатный блокнот и авторучка. Нестерпимо захотелось писать. В голову тут же полезли формулы, перед глазами вставали отчетливые детальные чертежи, которые так и просились на бумагу. Они должны быть написаны!

Ивашов взял ручку, и она замерла над чистым листом.

Сзади, он это чувствовал, где-нибудь на потолке притаился телемонитор, впиваясь хищным взором, выслеживая, выжидая. Александр резкими движениями опустил ручку на бумагу и твердо вывел:

«Писать ничего не буду!»

Потом тяжело вздохнул и отшвырнул ручку в угол.

Три дня молчания. Три дня опустошающей душу тишины и неизвестности. Неужели они ждут, что у него не выдержат нервы? Или, быть может, надеются, что это сильнее его, что это обязательно вырвется наружу? Да, наверное, именно так. Никто ведь не знает, как поведет себя человек в подобной ситуации. Им наверняка известно, что ему снятся сны, и их интересует полный чертеж. И еще они справедливо предполагают, что молчать об этом человек не в силах. Однако они не учли одно немаловажное обстоятельство — волю. Волевой контроль способен загнать до поры до времени сны в бесконечные глубины подсознания, это уж он знает твердо. Странно только, что до сих пор они не попытались развязать ему язык с помощью инъекций обезболивания. А может быть, уже пытались, ну, например, когда его в бессознательном состоянии перевозили на этот островок?

«Почему островок? — тут же спросил себя Ивашов, — может быть, Институт расположен на каком-нибудь материке, у океана?» Александр пожал плечами и закрыл глаза, хотя спать ему не хотелось. Хотелось, пожалуй, кофе.

«Что ж, — подумал Ивашов, — сейчас мы проверим телемониторы».

Он поднял с — пола авторучку и крупно вывел на бумаге под своей предыдущей надписью:

«Хочу кофе!»

И поставил два восклицательных знака.

Подумал и написал то же на английском.

Отошел от стола и вопросительно посмотрел на потолок.

Тишина. Делают вид, что за ним никто не наблюдает.

Александр подошел к кровати и рухнул на упругую поверхность. Значит, завтрак будет в обычное время.

Тут же нахлынул острый приступ тоски по родине, возникло щемящее чувство оторванности от друзей и знакомых, от всего того мира, который он привык считать своим.

Где он находится? В какой части света?

Невольно вспомнилось первое пробуждение в застенках. Чтобы изучить обстановку, хватило минуты. Единственный выход за незапертой дверью. Рывок и вот он, безлюдный коридор, освещенный (продолговатыми потолочными плафонами. В дальнем конце коридора вдруг что-то резко сорвалось с места и в ускоряющемся темпе бросилось к пленнику. Круглое перепончатое брюхо, холодные телеглаза, тянущиеся вперед мерзкие манипуляторы. В облике одновременно что-то от насекомого и от крысы: Робот-сторож!

Ивашов вспомнил, как он мгновенно захлопнул за собой дверь и, прижавшись к ней, похолодел. Да-a, замки здесь не нужны. За дверью что-то несколько раз прошелестело и, словно нехотя, медленно удалилось. Снова наступила тишина…

Александр очнулся от воспоминаний, когда за дверью раздался шорох и легкие шаги. Он замер, прислушиваясь. Шаги приблизились и стихли у дверй. Она медленно отворилась, и показался столик на колесиках. Следом в комнату вошла темноволосая девушка лет двадцати пяти. На ней был тот же, что и раньше, удобный голубой комбинезон с множеством карманов. На правом плече красовался непонятный шеврон. По ее напряженной позе и замершему взгляду Ивашов понял, что она тоже боится мерзкого робота, хоть и защищена от него каким-то непонятным образом.

— Пожалуйста! — вежливо кивнула девушка и подкатила столик к сидящему пленнику.

Английский. Здесь слышна только английская речь.

Александр только теперь обратил внимание на дымящуюся чашку черного кофе и несколько сэндвичей.

— Вы просили кофе?

— Да, — кивнул он. Значит, его предположение о телемониторах верно. И его тюремщики вовсе не стесняются это лишний раз подчеркнуть.

— Как вас знать?

— Клара, — девушка слегка улыбнулась, но напряжение в глазах не пропало. Она повернулась, собираясь снова уйти.

— Погодите, Клара, — требовательно сказал Ивашов, — где я нахожусь? Что все это значит?

Обернувшись, девушка слабо улыбнулась и, пожав плечами, скрылась за дверью. Шаги постепенно стихли.

Вот так. Впервые за три дня заточения Александр заговорил, и ответом на вопрос стала лишь усмешка.

Терпкий аромат кофе щекотал ноздри, и он почувствовал, как он голоден. Кофе оказался хорошим, крепким, как раз таким, какой он любил. Неужели они изучили и его вкусы? Что ж, вполне возможно, если учесть, какие надежды они на него возлагают.

Позавтракав, Ивашов откатил столик к двери и снова прилег да кровать. Кофе взбодрил его. Нестерпимо захотелось действовать, работать. Но Александр лишь сильнее стиснул зубы и прикрыл глаза. Этим вынужденным безделием и одиночеством его не сломить!

Снова и снова прокручивал он в памяти события последних дней. Снова сознание собственного бессилия холодило грудь и вызывало приступы отчаяния. Как же все эго могло случиться?

Восьмая рабочая комиссия Международного Комитета по внеземным цивилизациям при ООН закончила своё заседание глубоким вечером. Последним был заслушан доклад доктора физико-математических наук Ивашова Александра Константиновича. Впечатление, произведённое выступлением советского учёного, было подобно бомбе. Тишина, полминуты висевшая в зале, взорвалась громом разноязычных голосов. Большинство присутствовавших на заседании научных работников вскочило с места и, нарушая заведённый порядок, выкрикивало поздравления… Возгласы недоумения и восторга, плохо маскируемой зависти и открытой радости наполнили помещение. Ивашов стоял спокойно, доброжелательно прищуренными глазами наблюдая за бурной реакцией зарубежных коллег. Что-то горячо жестикулировал представитель Италии, восторженно размахивал руками кениец, несколько представителей Латинской Америки неистово спорили друг с другом, с невероятной скоростью произнося слова и время от времени показывая на него, Ивашова. Председательствующий на заседании известный индийский астрофизик доктор Дадабхай Наорджи безуспешно пытался восстановить порядок. Хотя каждому было ясно, что в таком шуме Ивашов не сможет ответить ни на один вопрос, все спешили поделиться своим мнением с соседом или выкрикнуть приветствие коллеге из Советского Союза.

Обводя взглядом гудевший зал, Александр вдруг встретился глазами с профессором Принстонского института перспективных исследований Фрименом Хиллом. Американец разглядывал его пристально, чуть нахмурившись и плотно сжав губы. Представитель госдепартамента США Лон Дэвнс Клюсс шептал ему что-то на ухо. Но Хилл отрицательно мотнул головой. Взгляд профессора из Принстона словно ледяной водой окатил Ивашова, и он поспешно отвел глаза дальше, туда, где лица светились откровенной радостью и ожиданием.

Последовавшая вслед за выступлением советского ученого пресс-конференция длилась более трех часов. Бесконечные вспышки фотоблицев, вопросы, кинокамеры, магнитофоны, внимательно следящие за каждым его словом, за каждым движением людей… Все это сплелось в продолжительный спектакль, где ему отводилась главная роль, и он играл ее с уверенной улыбкой, лишь слегка прищуриваясь от внезапных фотовспышек.

…Неужели наконец земляне обрели в космосе братьев по разуму? Как советский ученый расценивает возможность научно-технического контакта с инопланетянами? Господин Ивашов, не кажется ли вам, что за всем этим может крыться завуалированная попытка космического шпионажа чужезвездных агрессоров? Каковы специфические условия получения информации от объекта Икс во сне? Находит ли советский профессор достаточным оснащение коммунистических лабораторий для установления полноценною контакта с объектом Икс? Не считает ли герр Ивашов антигуманными попытки своего правительства узурпировать достижения инопланетян, сосредоточив в своих руках всю полноту контакта?

Вопросы сыпались безостановочно, дружелюбные и искренние, восторженные и провокационные, исполненные неподдельной радости и открыто антикоммунистические. Александр обстоятельно отвечал, давая понять, что Советский Союз не намерен воспользоваться контактом с чужой цивилизацией во вред делу мира, что утаивать полученные научно-технические сведения советские ученые не собираются и, даже более того, Академия Наук СССР создаст специальную Комиссию по контакту с объектом Икс, в которую будут приглашены представители всех заинтересованных сторон, ибо не одна какая-нибудь страна, а все мировое сообщество людей должно стать партнером в беседах с инопланетянами. Все люди планеты должны, наконец, осознать, что мы представляем собой одно неразрывное целое, что теперь нет места раздорам и войнам. Мы сейчас стоим на поворотном пункте истории, и в скором времени должна возникнуть единая общность людей — земляне!

Зал взорвался овациями, люди вставали со своих мест и восторженно рукоплескали, а из головы Ивашова все не выходил тот ледяной взгляд, который бросил на него профессор Фримен Хилл. И Александр внезапно ясно понял, что процесс ломки старых представлений о жизни будет совсем не таким легким и безболезненным…

Далеко за полночь, когда отряды полиции, расталкивая в стороны толпы любопытных и газетчиков, освободили выход из здания, Ивашов, сопровождаемый светом юпитеров, криками и свистом, вместе с двумя советскими коллегами сел в массивный черный автомобиль. Затемненные стекла машины приглушали крики и вспышки. Мотор завелся легко, и автомобиль быстро набрал скорость. Ярко освещенная площадь перед зданием сменилась полусумраком улиц, переполненных неоновыми рекламами и заманчивыми витринами. Людей на улицах было необычно мало — видимо, все собрались у телевизоров, передававших сообщения с пресс-конференции Ивашова. На шоссе тоже пустынно, машины большей частью припаркованы к тротуарам. Еще бы! Кого оставит безразличным весть о том, что объявились братья по разуму!

— Александр Константинович!

Ивашов очнулся от своих мыслей и обернулся к своему спутнику.

— Вы, наверное, очень устали?

— Скорее наоборот. Все эти дебаты горячат мою кровь. Мне ведь хотелось как можно больше рассказать им о том, как мы понимаем проблему контакта с внеземными цивилизациями, убедить в правильности наших установок! — Александр скрестил руки на груди и внимательно посмотрел на своего собеседника.

Профессор Демин задумчиво кивнул.

— И все же сейчас вам как никогда необходим отдых. Сами понимаете, сегодня только вы способны воспринимать сигналы объекта Икс* Руководители делегации сожалеют, что вы участвовали в заседании комиссии и пресс-конференции. Вам ни в коем случае нельзя переутомляться.

— Чепуха! — Ивашов сделал решительный жест рукой, словно отметая все возражения, — я чувствую себя прекрасно, и обмен мнениями с зарубежными коллегами лишь укрепил мою уверенность в правильности избранною нами пути.

— Завтра в Москву, — сказал сидевший впереди представитель посольства СССР Котов, — самолет в одиннадцать ноль-ноль утра. Машину за вами пришлем в десять. Будьте готовы.

— Хорошо.

Александр снова повернулся к окну и задумчиво глядел на проносящиеся мимо громады темных зданий. Дорога стремительно неслась вперед, время от времени возносясь на эстакады или проваливаясь в темноту тоннелей. Впереди неизменно маячили красные огни сопровождающих машин. Александр оглянулся — сзади тем же курсом шел еще один полицейский автофургон.

Заметив его удивление, Котов пояснил:

— Для сопровождения нам выделены две автомашины городской полиции и два автомобиля службы безопасности. Как видите, нас здесь уважают! — в его голосе послышалась усмешка.

— Зачем нам такая усиленная охрана? — удивился Ивашов.

— В последнее время в стране участились случаи террористических актов. Кабинет правительства опасается, что на этот раз, чтобы привлечь к себе внимание международной общественности, какая-нибудь из этих террористических организаций решится напасть на нас.

— Но зачем?

— Здесь иногда бывает очень трудно понять, зачем свершается то или иное действие. Надо быть готовым ко всему. Курите?

— Нет. Спасибо.

— А я закурю.

Машина, миновав огромную площадь, погрузилась в тоннель. Затемненные окна приглушали свет желтых ламп. Стало темно. Отчетливо вырисовывалась приборная доска водителя с зелеными и красными лампочками. Чиркнула зажигалка, и неровное пламя осветило лицо представителя посольства. Шумно затянувшись, Котов выпустил струйку дыма в приоткрытое окно и снова повернулся к Ивашову.

— Честно говоря, у меня на сердце было очень неспокойно все время, пока вы вели пресс-конференцию. Даже и сейчас…

Последняя фраза была затушена резким скрипом тормозов. Тревожно вспыхнули и мгновенно приблизились тормозные огни впереди идущей машины. Александр дернулся и по инерции ткнулся в переднее сидение. Резко притормозивший автомобиль врезался в переднюю машину. Резкий толчок, скрежет, грохот. Потом сзади ударил другой автомобиль. Снова грохот и скрежет. Откуда-то появился плотный синий дым.

— Что я говорил! — закричал представитель посольства.

Демин напряженно оглядывался, пытаясь разглядеть, что произошло.

Водитель выскочил из машины, стараясь оценить повреждения. В наплывающих клубах сизого дыма все потонуло во мраке.

Резко и азартно раздалась автоматная очередь. Тут же отчаянно заклацали пистолетные выстрелы. Гулкое зхо наполнило тоннель.

В Живо из машины! — приказал Котов и, распахнув дверь, вывалился наружу.

Александр последовал его примеру и, пригибаясь, вслед за Деминым и Котовым рванулся к выходу. От дыма щипало глаза. Пробегая мимо полицейского автомобиля, он заметил, что водитель неподвижно откинулся назад и из виска его сползает струйка крови. Из кузова, где располагался наряд полиции, доносились брань и испуганные крики. Видимо, фургон был заперт и никто не мот выбраться наружу. Тем временем стрельба усилилась. Сквозь разрывы дыма Александр заметил, как к фургону метнулась фигура Котова. Немного повозившись с замком, он распахнул люк. В тот же момент раздалось несколько сухих выстрелов, и Котов, дернувшись всем телом, повалился на холодный асфальт. Не замечая выскакивавших с автоматами наперевес полисменов, Ивашов ринулся к товарищу. Но внезапно все перед его глазами поплыло, как в тумане. От сизого дыма резко закололо в носу, на глаза навернулись слезы. Гаснущим сознанием он еще слышал, как продолжают отстреливаться сопровождавшие их полисмены, потом упал и провалился в беспамятство…

Тихо скользнув, на стене появился солнечный зайчик. Он становился все шире и шире, незаметно передвигаясь на середину комнаты. Луч солнца принес с собой какую-то свежесть и непосредственность, он был таким же ясным и бодрящим, как там, на родине. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором Ивашова вставали не чужие тюремные стены, а его рабочий кабинет. Окна лаборатории выходят на юг, и поэтому солнце не сразу заглядывает к нему. Должно пройти немного времени, прежде чем живительный луч сквозь распахнутое окно, сквозь нежные трепетные листочки молодого тополя проникнет к нему…

Возле двери снова раздался шелест, словно прошло какое-то гигантское насекомое.

В запечатанное, тройное остекление окна было видно, как между плотными тучами небосвода образовалась неровная прореха, из-за которой выглядывал край солнца. Прореха быстро росла, словно отсеченная часть тучи, сжавшись, отплывала в сторону.

«Хорошо, — подумал Александр, — может, и здесь, наконец, будет солнечно».

Где-то вдалеке хлопнула дверь.

Ивашов вдруг вспомнил ледяной взгляд профессора из Принстона Фримена Хилла и понял, что он означал. Понял, что за вопрос задал тогда Хиллу представитель Госдепартамента Лон Дэвис Клюсс. Конечно, дело здесь вовсе не в террористах, хотя, наверняка, именно так пытаются представить дело средства массовой информации. Все предельно просто: империализм не может позволить, не желает, чтобы Звеном контакта воспользовались коммунисты. Еще бы! А вдруг полученная от инопланетян техническая информация сделает страны социализма на порядок могущественнее их? Что, если — о ужас! — в глубинах космоса давно победили коммунистические формации? Нет, конечно, нельзя упустить такой случай — надо немедленно похитить его, Ивашова, единственно кто способен создать Звено контакта. Как это по-западному: монополизировать контакт и дело с концом!

За дверью послышались торопливые шаги. Секунда — и дверь широко распахнулась. На пороге, на фоне замер-щего крысоробота стаяла высокая фигура. Голубой, как у у Клары, комбинезон с множеством карманов, красный шеврон на правом плече. Тонкое холеное лицо с усталыми, но энергичными глазами. Вошедший бесцеремонно рассматривал Ивашова, что-то прикидывая в уме. Александр ответил твердым, чуть насмешливым взглядом.

— Мейер, — чуть кривя рот представился мужчина в комбинезоне, — Отто Мейер. Вы можете не называть себя, Александр Константинович, я вас прекрасно знаю. Разрешите войти?

— Разрешаю, — ответил Ивашов, сознавая комизм вопроса.

Мейер прошел в комнату и, заметив напряженный взгляд, который, Ивашов бросил на приземистого робота, не смог сдержать, довольной улыбки.

— Как вам нравится, наш байцер? Не правда ли, великолепен? Способен развивать скорость до шестидесяти километров в час, прыгать на три метра, в высоту, а главное, самостоятельно избирает программу действий. — Отто, заметив неприязненное выражение на лице Ивашова, заключил жестким тоном:

— Знает в лицо каждого сотрудника и помнит ту свободу передвижений, которой каждый из них пользуется.

Мейер рывком захлопнул дверь и прошел к окну.

— Вы уже, наверное, притомились в этих четырех стенах? Да, если вы хотите, будем изъясняться на русском. Я могу;

— Лучше на английском, — бросил Александр, — или на немецком.

— О, пусть вас не смущает моя фамилия. Я немец только по крови: родился и вырос за океаном. У русских с немцами свои счеты, верно? Так вот, ко мне это почти не относится.

— У нас счетов ни с какой нацией как таковой нет, — устало ответил Ивашов, — мы лишь против определенных паразитических структур общества. Но оставим этот вопрос. Вы похитили меня вовсе не для политических дебатов. Я не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — цепкий взгляд Мейера блуждал по Александру, как миноискатель, — дело в том, что мы вас не крали. После того, как Террористы решили сделать вас своим заложником, нам удалось вас освободить из их рук, и теперь это самое безопасное для вас место.

— Кто — «мы»?

— ТНУ, Трест Независимых Ученых.

— Вот как? — удивился Ивашов.

— Вы впервые слышите о такой организации?

— Признаться, да.

— Что ж, это может только радовать. Нам приходится существовать в условиях жесткой конспирации.

— Не пойму, — нахмурился Александр, — при чем тут конспирация? Вы что, занимаетесь противозаконными разработками?

Вместо ответа Мейер закрыл глаза и глубоко вздохнул. Луч солнца падал на него сбоку, рельефно очерчивая скулы и золотя светлые прямыё волосы. Он казался усталым и изможденным. Бледное лицо ясно говорило о долгих бдениях в лаборатории, а наметившаяся синена под глазами — о бессонных ночах. В общем, Отто производил впечатление увлеченного и самоотверженного ученого, но Александр ни на минуту не забывал, где они находятся, как не забывал и того, с какой целью его посетил Мейер. Все, что сейчас происходит, весь этот диалог — лишь осторожная разведка перед осадой крепости, перед крупномасштабной операцией, где плавная цель, главная ставка — его, Ивашова, убеждения, способности, сны…

— Видите ли, — тихо начал Отто, не открывая глаз, — настоящему ученому в наше время приходится быть чрезвычайно осмотрительным. Наш век — век бурно, гипертрофированно разросшейся государственной власти. Бездушные общественные структуры, ежесекундно подавляющие свободу воли миллиардов граждан, слоено хищные звери поджидают каждую новую находку исследователей, каждое новое открытие, которое способно хоть на йоту увеличить их власть над людьми. Нам приходится быть очень осмотрительными. Сверхосторожными.

— Не лучше ли тогда попросту ничего не делать? Зачем что-то изобретать, если в конце концов это станет достоянием тех самых, государственных структур, которые вам так ненавистны?

Губы Мейера тронула кривая усмешка.

— Они купили себе тысячи ученых, тысячи — светлых умов сейчас заняты тем, что изобретают, как быстрее и больше убивать людей, как полнее закабалить их. Мы, ТНУ, достаточно хорошо отдаем себе отчет в том, что взвалили на свои плечи непосильный труд — противостоять натиску государств. Но, заметьте, государств, а не людей. Наша работа — балансирование на лезвии меча.

— И что же, о вас так никто и не знает?

— Почему же? Мне думается, что соответствующие органы великих держав давно вынашивают планы поглощения нашего Треста, однако для них загвоздка в том, что они, видимо, никак не могут решить между собой — кому достанется лакомый кусочек.

— Но, — усмехнулся Ивашов, — такое положение не может продолжаться вечно.

— Напротив. Это может чрезвычайно затянуться. И…

— Что — «и»?

— И наступит такой момент, когда мы окажемся вне пределов досягаемости для них.

— То есть?

— Вы же ученый. Не мне вам объяснять.

— И все же?

— Существуют открытия, которые можно назвать преобразующими. Они меняют не только и не столько соотношение сил в мире, энергетику и экономику, не только военную стратегию, и уровень жизни, но и сам уклад, психологию людей. В эти моменты мар трясет как от лихорадки, но государственные системы… Они очень быстро приспосабливаются. Они созданы, чтобы выживать.

Ну вот и в такой вот момент это новое изобретение, если оно будет исходить от нас, от ТНУ, перевернет все. Вы меня понимаете?

— Я уловил вашу мысль, Мейер.

— Вот и отлично. Будем считать, что первую ступень мы перешагнули. Теперь поговорим о вас. Вы уже достаточно отдохнули?

— Если это можно назвать отдыхом.

— Да, конечно, мы вынуждены были на некоторое время изолировать вас, пока шло выяснение вашей личности, а также всех вопросов, связанных с прибытием объекта Икс. — Мейер кольнул напряженным взглядом Ивашова, словно стараясь что-то прочесть на его лице.

Но у Александра не дрогнул ли один мускул.

«Так, — подумал он, — они до сих пор еще ничего не знают. Мейер предполагает, что объект Икс прибыл недавно. Значит, их информация, мягко выражаясь, неполная».

— Трест вынужден заниматься проверкой всех, кто попадает сюда. Сами понимаете, конспирация.

— Ну и как проверка?

— Мы рады, что к нам попал столь масштабный ученый с Востока. Каюсь, я все время терзался мыслью, что западный образ мышления представлен здесь слишком широко. Это обедняет. Для истины необходимо многообразие, верно?

Ивашов пожал плечами.

— Что же дальше?

— Вам будут предоставлены все возможные условия, — поспешил заверить его Мейер. — Сами понимаете, на научное оборудование Трест не скупится. Все условия для плодотворной работы, все условия для полнокровной жизни. Да, мы вовсе не отшельники в скиту!

— Непохоже! — иронично сказал Александр и обвел взглядом свою серую комнату.

— Что вы! — усмехнулся Мейер, — это всего лишь изолятор. С сегодняшнего дня вы переправитесь на нижние этажи, ближе к лабораториям. Мне кажется, что там вам понравится больше.

Ивашов снова пожал плечами.

— Еще раз прошу простить нас за вынужденную изоляцию и неудобства.

Александр рассматривал Отто. Мейер воодушевился, и на щеках его играл слабый румянец. Воодушевление, конечно, вполне можно было отнести за счет волнения, когда он говорил о так близком ему Тресте и его проблемах. Но Ивашов чувствовал, что краска на лице собеседника скорее выдает скрытую радость. Мейер торжествовал, что найден контакт с русским ученым, что нет грубого открытого протеста, что они говорят как два образованных человека. А когда говоришь с человеком на одном языке, его нетрудно убедить.

— Хочу вас предостеречь, — доверительным тоном сообщил Отто, — роботы Треста информированы о свободе перемещения каждого из нас. Это продиктовано в первую очередь антиразведывательными соображениями. Материалы, хранящиеся в Институте, не должны попадать наружу, и кроме ученого персонала Треста никто не должен проникнуть в здание. Поэтому я покажу вам те пределы, в границах которых вы сможете передвигаться. Байцер, этот и другие занимаются каждый своей территорией, их на каждом этаже дежурит несколько. Все это я вам объясню. А теперь идемте…

Отто не обманул. Кабинет, не в пример изолятору, был просторен. Удобная мягкая мебель, обширные книжные полки с разноязычной художественной и научной литературой, широкий стол, информационный блок с телевизором и телефоном. Все располагает к общению и отдыху. Соседняя комната — прекрасная спальня. В отличие от первой, выдержанной в светло-коричневых тонах, здесь все в синеве и глубоком ультрамарине. Огромное ложе, словно для десятерых, шкафы, тумбочки, зеркала… Роскошь!

Ивашов заглянул в платяной шкаф, врезанный в стену. Вечерний темный костюм, халаты, домашняя одежда, два форменных голубых комбинезона, как у Мейера. Все подогнано по росту и размеру. Да, здесь детально им интересовались!

Захлопнул дверцы и вышел из спальни. Осмотрел стол. На нем пачка чистой бумаги, десяток разнообразных авторучек.

Рядом со столом массивный информационный блок. Магнитофон, телевизор, может быть, даже видеотелефон. Ага, вот это дисплей, объединенный с ЭВМ. Все по последнему слову техники!

Александр отошел в сторону. Обстановка смотрелась внушительно. Она расковывала, помогала отрешиться и сосредоточиться. Рядом с рабочей зоной, где стояли стол и информационный блок, располагалась, по-видимому, зона общения. Широкий диван и напротив, через маленький столик, три массивных мягких кресла с подлокотниками. На стенах картины. Заинтересовавшись, он подошел к одной. Скуповатые коричневые тона, детализированное письмо. Перед ним висело известное полотно незабвенного голландца Брейгеля «Притча о слепых». Шесть удивительных фигур, пришедших из средневековья. Колоритный, впечатляющий образ человеческой ограниченности. Александр вгляделся получше и увидел кракелюр, сеть мелких трещинок, пронизавших красочный слой картины. Неужели подлинник?

Каким-то образам Тресту стали известны и привязанности Ивашова, как, например, преклонение перед философскими работами Брейгеля и Босха. Александр перешел к следующей.

Это была «Вавилонская башня» того же автора. Картина, разглядывать и размышлять над которой можно часами. Символ гордыни и тленности…

Раздался короткий певучий звук. Ивашов оглянулся к экрану дисплея. Оттуда, улыбаясь, на него смотрело лицо Мейера.

— Ну как, устроились?

— Брейгель настоящий?

— К сожалению, пока нет. Но это очень хорошая копия, восемнадцатый век. Вам нравится?

— Спасибо, неплохо. Не слишком ли много места для меня одного?

— Успокойтесь. Чего-чего, а места у нас достаточно. Отдыхайте, расслабляйтесь. Справа на блоке список фильмов, которые при желании можно просмотреть по общей сети Треста. Внешнее телевидение мы не транслируем. Ну, сами разберетесь! И не забывайте: завтра я вам продемонстрирую наши лаборатории… Некоторые из них. Повторяю, у нас прекрасные условия.

— Не забуду.

— Насчет еды, питья и прочего вызывайте Клару. Кнопка вызова рядом со столом и в спальне.

Ивашов кивнул.

— Ну, до завтра, профессор!

Александр махнул рукой.

Мейер отключился.

Оставшись в одиночестве, Ивашов, опустился в кресло и глубоко задумался. Происшедшее и происходящее требовало серьезных размышлений. Что делать ему, как поступить? Единственное, что он может и должен сделать — это постараться скрыть свою тайну. Но имеет ли смысл сразу откровенно заявлять о том, что он будет молчать? К чему это приведет? Каков будет ответ Треста?

Ведь они наверняка готовы пойти в буквальном смысле на все, лишь бы заполучить в свои руки секрет Звена контакта!

Самым разумным в данной ситуации кажется одно: притаиться и выжидать. Как гласит мудрейшая японская пословица, терпение сильнее самурайского меча. Наверняка всевозможные спецслужбы различных стран уже ищут его. Иначе и быть не может, ибо дело грозит не только международным, но и, можно сказать, космическим скандалом. Значит, необходимо выиграть время. А для этого нужно, пожалуй, сделать вид, что его, Ивашова Александра Константиновича, известного советского математика, заинтересовало предложение таинственных трестовцев. Хотя нет, сразу соглашаться не стоит, могут заподозрить неладное. Нужно для порядка поломаться, изобразить нерешительность и метания, что, кстати, тоже дает выигрыш во времени.

Но во всем этом есть своя загвоздка: как быть со снами? Ведь он привык сразу же после пробуждения фиксировать их на бумаге, или, на худой конец, на диктофоне.

В здании же Института любая его вещь будет тщательно изучаться, ничто не минует дотошного осмотра… Попробовать запомнить? Может быть… Но способна ли голова хранить все подробности сложнейшего Звена контакта, все эти многочисленные схемы и чертежи, которые он видит по ночам?

Ивашов сокрушенно покачал головой; как необдуманно было решиться ехать «на Заседание Международного Комитета по внеземныым цивилизациям при ООН! И это в то время, когда было достаточно хорошо известно, что кроме него ни один из людей Земли не способен воспринимать сигналы объекта Икс! Что теперь будет? Неужели из-за напряженной международной обстановки, из-за упорного нежелания стран Запада считаться с реалиями и фактами современности, будет сорван величайший акт в истории планеты — контакт с братьями по разуму? Неужели на алтарь агрессии и безудержной алчности будет принесена такая страшная жертва?

Ивашов закрыл глаза и крепко стиснул зубы. Да. Именно от него, от его терпения, выдержки, стойкости зависит теперь все. В нем, как в некоей геометрической точке, скрестились векторы разнополюсных сил, он теперь — арена невиданной борьбы, мучительных сражений, изматывающих битв! Как бы ни было тяжело, он должен выдержать, должен непременно победить!..

«Что ж, — подумал Александр, — иначе, наверное, и быть не могло. Все новое, что может преобразиться, революционизировать прошлое, должно встречать мощный отпор со стороны реакционных сил, стремящихся сохранить былое состояние мира. Однако новое уже перед нами, ветер будущих светлых эпох овевает лицо, он рождает уверенность, придает силы».

Наметив схему поведения, Ивашов предался размышлениям о таинственном ТНУ. Громкое, помпезное имя — Трест Независимых Ученых. Так ли он независим, как хочет казаться? Это вопрос. На самом ли деле он создан людьми, умом, духовно опередившими свое время? Не похоже. Иначе зачем бы здесь эти байцеры? И название-то какое — «Байцер»! Это из немецкого, что-то вроде «кусаки» или «травильщика». Издревле в германских княжествах байцерами называли охотничьих соколов, затравливающих добычу. Вот какими соколиками наполнены здешние клетки! Впрочем, нет. Эти крысороботы лишь присматривают за настоящими невольниками, учеными из разных стран, попавшими сюда. Можно себе представить, какими только посулами, лживыми речами, коварными ухищрениями были заполучены в Институт Треста все эти несчастные люди…

Рассказывают, что в древности на земле Чувашии жил богатырь по имени Чемень. Всегда одетый в воинские доспехи, вооруженный, он разъезжал на горячем белом скакуне по чувашской земле и зорко охранял ее границы от врагов. Богатырская слава Чеменя была громкой, его знали далеко за пределами родного края, и среди многочисленных врагов не находилось охотников меряться с ним силой и молодецкой удалью…

Сигнал, казалось, еще не успел отзвучать, а девушка уже стояла в дверях, уперев руки в бока и внимательно глядя на Ивашова. Темные выразительные глаза смотрели с любопытством и настороженно. Ее наверняка интересовал новый экземпляр, попавший в эту хитроумную железную мышеловку. На, Кларе был все тот же голубоватый комбинезон, выгодно подчеркивающий тонкий стан, высокую грудь и длинные ноги девушки. На вид сегодня ей можно было дать не больше двадцати, но глаза… Эти серьезные, с какой-то большой внутренней болью, глаза говорили о многом. Кто она здесь, какую роль играет? Надсмотрщик? Соглядатай? Или же сама в неволе?

Черные жесткие волосы в тщательном «беспорядке», алые влажные губы приоткрыты… Что ж, вполне возможно, она будет пытаться своими методами выведать его секреты.

Ивашов отвел глаза в сторону.

— Здравствуйте, Клара.

Девушка чуть улыбнулась.

— Можете мне составить компанию?

— В чем, мистер Ивашов?

— Время обеденное, но есть мне что-то не хочется. Может быть, мы с вами выпьем по чашечке кофе за разговором?

— Прекрасно. Но давайте я вам принесу хоть гамбургеры?

— Идет.

Клара скрылась за дверью, Александр, успевший принять душ, сидел в большом кресле. После трех дней изоляции эта роскошная квартира рождала в нем радостные чувства, хотя он и понимал, что это всего лишь подачка в расчете на будущие услуги. Новое жилище давало ему гораздо большую свободу: здесь можно было читать, смотреть фильмы, слушать родные радиостанции. А главное, теперь он имеет возможность ориентироваться в расстановке сил и замыслов, водоворотом захлестнувших его. Тщательно обследовав каждую стену, каждый закоулок, Ивашов не обнаружил ни одного подслушивающего прибора или телемонитора, однако его не покидало отпущение, что каждый его шаг, каждое движение постоянно контролируются. Видимо, этого не набежать. Слишком много он сейчас значит, слишком большой секрет носит в своей голове.

Через некоторое время вернулась Клара со столиком на колесах. Две большие чашки с кофе, рядом два румяных, посыпанных кунжутом сэндвича. Пока она открывала и закрывала входную дверь, Александр успел заметить прошмыгнувшее мимо по коридору приземистое членистоногое существо. Байцер неутомимо дежурил возле его покоев.

— А вот и я, — кокетливо сказала девушка и, выкатив вперед столик, поставила его перед ученым.

— Спасибо, Клара, присаживайтесь.

Она грациозно опустилась в соседнее кресло и тут до Ивашова доплыл еле уловимый приятный запах ее духов. Он несколько раз вдохнул, привыкая к запаху.

— Мистер Ивашов хотел со мной поговорить? — голос девушки был приятного грудного тембра.

— Да, Клара, — он взял чашку с кофе и, отхлебнув немного горячего напитка, нахмурился. — Я собирался побеседовать с вами о ТНУ.

Краем глаза Александр заметил, как мгновенно напряглась его собеседница.

— Я здесь человек новый, и все мне представляется неясным. Конечно, я отдаю себе отчет, что, может быть, вы сами многое не знаете или же не уполномочены сообщать мне тайны Института, однако, наверняка, есть ряд вопросов, ответив на которые вы приоткроете мне глаза на настоящее положение вещей и поможете лучше сориентироваться.

— Я постараюсь помочь вам, насколько это в моих, силах, — она попыталась улыбнуться, однако в ее тоне сквозила настороженность. — Что вас интересует?

— Сначала определимся по координатам. Скажите мне, где мы находимся?

— Мне придется сразу же вас огорчить. Это никому неизвестно.

— Даже вам?

— Сюда, в святая святых ТНУ, люди обычно попадают в состоянии сна, поэтому никто из сотрудников не знает место расположения Института даже приблизительно.

— Даже Мейер?

— Возможно, даже Мейер.

— Ну хорошо. Тогда не смогли бы вы мне рассказать о себе.

— О себе? — удивилась Клара.

Да. Зачем вы здесь, что вами движет?

Девушка неуверенно тронула рукой волосы, потом взяла свою чашку с кофе и отпила. — Ивашов пристально на нее смотрел, ожидая ответа. От него не укрылось, что Клара, словно в задумчивости, провела взглядом по потолку. Значит, следящие устройства расположены именно там.

— Мой рассказ вряд ли будет вам интересен. Я не крупный ученый, не светило, не звезда. Моя роль более скромная.

— И все же, как вы сюда попали?

— Мне помог случай…

— Помог?

— Ну да, помог, — она кольнула взглядом Александра и вдруг заговорила четко и ясно, словно рассказывала заученный урок. — Я попала сюда более пяти лет назад вместе со своим другом, неким талантливым немецким ученым, имя которого вам ничего не скажет. Мы оба были молоды и полны радужных надежд и твердых принципов. Мы были убеждены в том, что наука должна развиваться исключительно в интересах мира на Земле, приносить пользу и радость людям. Поэтому когда Ури предложили вступить в ТНУ, он был вне себя от радости. Еще бы! Трест ученых против несправедливости и жестокости этого мира. Какой честный человек не мечтает об этом!

— Кто предложил?

— Этого не знала даже я. И никогда не узнаю.

— Почему?

— Ури погиб два года назад, — в голосе Клары против ее воли прозвучали грустные нотки, — во время испытания системы «Рекс».

— Простите… — Ивашов не стал ничего выспрашивать о «Рексе», поскольку был почти уверен, что девушка не знает, что это за система и при каких истинных обстоятельствах погиб ее Ури.

— А вы остались здесь?

— Да. В мир я решила не возвращаться. Там меня никто не ждет, я никому не нужна. А здесь я по крайней мере приношу пользу.

— Кому?

— Кому? Земле, людям, всем. Даже вам, хотя вы, наверное, в это не верите.

— Чем вы занимаетесь? — Ивашов старался придать голосу теплые нотки, чтобы его вопросы не выглядели допросом. Хотя, впрочем, все наверняка давно отрепетировано.

— Ури был биофизиком, и я привыкла ему ассистировать. Это и было моим занятием. До того времени, пока Мейер не попросил меня помочь здесь освоиться вам.

— Вы не чувствуете себя в Институте как в тюрьме? — резко опросил Александр.

— Что вы, — мягко улыбнулась Клара, — о такой тюрьме многие лишь мечтают. Прекрасные условия для работы и жизни, интересные сотрудники, ощущение необходимости своей работы…

— И байцер за каждой дверью!

Она лишь качнула бровями.

— Вы же знаете о мерах, которые Трест предпринимает против шпионажа. ТНУ балансирует, вися на волоске. Нужна огромная дипломатия, дисциплина и строжайшая конспирация, — Клара смотрела ему прямо в глаза и в ее расширенных зрачках: горело желание его убедить. Искреннее ли желание?

— Сотрудников байцеры нисколько не смущают. Наоборот, каждый чувствует себя за ними как за каменной стеной. Надо лишь помнить зону своих передвижений, или, при желании, согласовать увеличение траектории.

— Согласовать с кем?

— С Регулирующим Бюро.

— Что это?

— РБ? РБ — это мозг ТНУ, наиболее сообразительные из сотрудников. Они руководят деятельностью Института и Производства. Выносят вердикт по поводу целесообразности тех или иных исследований. Все здесь находится под контролем РБ.

— Погодите, Клара, у меня родилось сразу несколько вопросов. Во-первых, что это за Производство, о котором вы упомянули, — Ивашов подался вперед, — а во-вторых, занимается ли Регулирующее бюро вопросами внешних сношений Треста?

— Насчет Производства мне придется вас огорчить. Я ни разу не была на нем и не знаю, что там происходит, знаю лишь, что оно есть. Ну, а что касается деятельности ТНУ на планете, то этим занимается не РБ, а другие инстанции. Какие — опять же не знаю. Видите, как мало я могу вам помочь.

— Ну что вы, — подбодрил ее Александр, — вы мне очень помогаете. У меня раскрываются глаза. Скажите, а Отто Мейер — он состоит в Регулирующем Бюро?

— Да. — Клара допила свой кофе и поставила чашку на столик. — Мейер один из трех координаторов РБ. Большой пост.

— Клара, — откинувшись в кресле, промолвил Ивашов, — а вы не чувствуете себя здесь, в стенах Треста, монахиней?

— В какой смысле? — криво прищурилась девушка.

— Вы знаете, уклад жизни здесь мне чем-то напоминает средневековые монастыри, отрезанные от большого мира, сосредоточенные на какой-нибудь одной идее. Их мирок ограничивался тем, что они видели вокруг себя. Кстати, в средние века это действовало пагубно на большинство монастырских братьев и сестер. Сужение физической свободы, сознательное ограничение приводило в конечном итоге к духовной ограниченности, идейному топтанию на месте.

— Не так уж мы здесь физически ограничены, — обаятельно улыбнулась Клара. — Не забывайте, я вам уже говорила, что здесь прекрасные условия для жизни. На первых этажах Института большой спорткомплекс с бассейном, есть закрытый парк. Многие из сотрудников пользуются правом неограниченного передвижения в зоне Института, то есть непосредственно на открытом воздухе. Но это не очень интересно. Природа здесь, знаете, не очень-то. Внутри, в парке, лучше. А кроме того, мы вовсе не оторваны от большого мира. Мы слушаем радио, смотрим некоторые телепередачи. Много печатной информации.

— Сколько сотрудников работает в Институте? — спросил Александр, желая скрыть интерес, который у него возник при известии, что некоторые ученые имеют возможность выходить на волю.

— Много, — все еще прищурившись в улыбке, ответила девушка.

— А мне кажется, не особенно. Судя по размерам здания, учитывая лаборатории, склады и тому подобное, здесь можно разместить лишь несколько сотен человек.

— А разве этого мало? К тому же, как вы могли из одного окна оценить всю постройку?

— Вы правы, Клара. Мне не пришло в голову, что здание Института с обратной стороны может быть совершенно иным.

Ивашов умолк, и в комнате повисла тишина. В окно был виден закат, догорающие краски солнца скудно освещали комнату. Тени уже стали длинными. Тучи одинокой грядой тянулись к горизонту, стороной обходя упавшее в свинцовую воду солнце. Высоко наверху черными точками лениво парили несколько птиц. За окном царили вселенский покой и тишина. Этот покой вдруг передался Ивашову, и он расслабился.

— Хотите, я включу музыку? — раздалось из кресла напротив.

— Пожалуй, да.

Клара поднялась и легкой походкой прошла мимо него к информационному блоку. Она склонилась над приборной панелью, выбирая программу, потом внезапно обернулась и, откинув со лба упрямые пряди, спросила:

— Может быть, лучше посмотрим фильм? Здесь есть хорошие ленты.

— Как вам угодно. Выбирайте на свой вкус.

— О’кэй! — девушка щелкнула тумблером и экран загорелся красками.^— Мы сейчас посмотрим «Отторжение Стэна». Вы любите фантастику? — Пожалуй, — ответил Ивашов, — давайте глядеть «Отторжение»…

Приближалось утро. Александр мучительно выплывал из вязких стремнин сна, путаясь, просыпаясь и снова проваливаясь в царство Морфея. Он спал, спал, но в то же время каким-то необъяснимым образом, какой-то немыслимо крохотной частью сознания почти трезво воспринимал и оценивал происходящее. Снова в него ввинчивался поток чужих, на грани кошмара, видений. Не сознанием, а всем своим существом он чувствовал, что видимое им — живое, может быть, даже разумное или сверхразумное живое. Разум лишь отстраненно противился, вяло кричал, что нет, такого не было и никогда быть не может, что все эти миллионолетние тени не более, чем просто фантомы, миражи разбушевавшейся фантазии, мифы, призраки, ничто… Но все это было чересчур необычным для мифов, слишком невероятным для призраков и намного несбыточнее и нереальнее, чем любая фантазия. Нет, все видения, несомненно, были явью и притом несомненной. Ведь человек неспособен представить себе то, чего он никогда не видел. Во сне ли, в бодрствующем ли состоянии люди способны создать в мозгу образы виденного однажды, или какие-либо вариации этого. Нет, сомнения прочь — это сигналы, да, сигналы! Это объект Икс струит в его мозг свою нечеловеческую, неземную информацию…

Он проснулся в крике, когда чужезвездный шабаш в его голове достиг своего апогея. И, как всегда, перед глазами тут же появилась неровная, стирающаяся схема. Отдельные элементы ее лишь с трудом угадывались, другие же были видны хорошо. Продолжая лежать с закрытыми глазами, Александр уже полностью пробудившимся сознанием вживался в эту схему, стараясь полнее уложить ее в памяти. Ему теперь нельзя ничего записывать. Ему надо держать себя в железных рукавицах!

Ивашов вялым движением откинул одеяло и поднялся со своей необъятной постели. Его немного пошатывало, словно во сне он занимался тяжелой физической работой. Забурлившая горячая кровь ударила в голову и перед глазами поплыли фиолетовые, мгновенно тающие круги. Нетвердыми шагами он босиком прошел в ванную и, пустив тугую холодную струю душа, встал под нее. От мгновенного озноба кожа будто одеревенела, зато в голове посвежело. Он чувствовал, что постепенно слабость уходит куда-то вниз, к ногам, становится все тише и слабее. Грудь, словно освободившись от невидимых властных пут, порывисто вздымалась, окатываемая пузырящимися тугими ручейками, бьющими из душа.

Обмотавшись длинным полотенцем, он вышел из ванной и, оставляя мокрые следы на полу, подбежал к информблоку. Возникшая, казалось бы, из ниоткуда тоска бередила душу. Выпроставшись из нечеловеческого кошмара, он сразу же, без перехода, оказался в другом, куда более ужасном сне. Нечеловеческими усилиями ему удалось сломить сопротивление собственного организма, бурно противящегося необычным снам, для того, чтобы получить те крохотные зерна информации, которые должны помочь ему создать Звено контакта. Но какая же воля необходима для того, чтобы, выдержав напор крайне неблагоприятных и враждебных обстоятельств, не дать просочиться таинственной информации наружу!

Ивашов одну за другой доставал магнитофонные микрокассеты и тут же отбрасывал их. Нет, того, чего ему нужно сейчас, тут нет! В этой коллекции была масса ненужной музыки, той, что неспособна умиротворить растревоженную душу, а той, что нужна… Хотя постой-ка! Вот она!

Дрожащими пальцами Александр вставил в узкую пасть информблока микрокассету и в изнеможении сел прямо на пол. В плотном гнетущем молчании вились нескончаемо долгие секунды, и вот, наконец, зазвучала музыка.

Одинокий голос флейты плавно выводил грустную мелодию. Она была проста как жизнь, без лжи и суеты. Казалось, что она была всегда и без нее не было ничего. Она струила умиротворение, и пульсирующая душа Ивашова, вторя музыке, нанизывалась на эту гармонию, подстраиваясь в унисон ей. Вслед за флейтой чуть слышно вступил хрупкий клавесин, и его дрожащие как на изломе трепетные звуки выписывали голубовато-розовый пасторальный фон.

Ивашов поежился от наслаждения.

Бах строил на века. Он не прельщался суетливыми стремлениями своего времени, он проник глубже и дальше, увидел за статикой окружающего возвышенные черты мироздания и сумел отразить их в прекраснейшем из человеческих чувств…

Когда отзвучали последние аккорды, Александр тяжело поднялся и побрел обратно в спальню. Одеваясь, он заметил на кровати продолговатое темное пятно, Оно было влажным от пота. Ночью, как всегда, он не ворочался.

… И среди врагов не находилось охотников меряться с ним силой и молодецкой удалью. Прожил Чемень долго, но вот пришло время умирать могучему богатырю. Перед смертью собрал он всех чувашей и сказал:

— Вот и пришел мой час. Как умру, похороните меня вместе с конем и богатырскими доспехами. Если нападут враги и я вам понадоблюсь, придите на могилу и позовите меня: «Чемень! Чемень!». И я выйду к вам на помощь…

Розовые стены коридора были голы и гладки. Справа, метрах в тридцати впереди, из специальной ниши выглядывал темно-зеленый байцер. Как и два предыдущих, этот не обратил никакого внимания на Ивашова. Мейер ничего не прикреплял к одежде Александра, следовательно, крысороботы сами как-то различают людей. Но как? По росту, внешнему облику, запаху?

На этот раз Ивашов разглядел его получше. Механическая полукрыса-полунасекомое присела в своей нише, прижав манипуляторы к брюху. Впереди на безголовом корпусе кроме шишковидных фасеточных глаз виднелись четыре глубокие дыры. Они могли означать что угодно: и анализатор запахов, и рупор, и пулемет. Двусуставные тонкие ноги сложились в специальные пазы. Байцер походил на затаившегося паука, а сходство с крысой ему придавали вытянутые очертания и тонкие металлические жгутики, торчащие спереди редкой щеточкой. Омерзительный вид.

Заметив интерес Ивашова к роботу, Мейер не смог сдержать снисходительной и довольной улыбки. Без сомнения, он считал байцера настоящей творческой удачей Треста.

Они подошли к широкой двустворчатой двери, и Отто отворил ее, широким жестом приглашая Александра войти. Внутри громоздились агрегаты, выкрашенные в голубой и синий цвет, всю левую сторону занимали системы электронной памяти. Тут и там виднелись голубые комбинезоны сотрудников. Они прервали свою работу и теперь разглядывали гостей. Многие смотрели на них с нескрываемым интересом, некоторые с иронией. Почти все были молоды — до сорока пяти лет, — загорелы и жизнерадостны.

— Не удивляйтесь их вниманию, — шепнул Мейер, — все они знают, кто вы.

— Откуда?

— Недавно по внутренней сети телевидения мы показали вашу пресс-конференцию. Уверен: все эти ребята мечтают с вами познакомиться и…

— Я не против, — перебил его Александр.

— О, это не к спеху. Сначала вам нужно как следует освоиться. Ознакомиться в деталях с работой различных лабораторий нашего Треста. Личные контакты изматывают, а вы и так выглядите неважно. Тем более, что от состояния вашего здоровья зависит очень многое, — Отто многозначительно посмотрел на Ивашова.

— Я чувствую себя нормально.

— И все же давайте повременим со знакомствами. Погодите, ручаюсь, что скоро вы перезнакомитесь со всем конструкторским бюро и персоналом многих других лабораторий.

— Ясно, — сухо сказал Александр.

— Посмотрите, какие у нас условия для работы! На оборудование только этой Лаборатории затрачено более трех миллионов долларов!

— Откуда у ТНУ такие деньги?

— Это я вам объясню позже, а сейчас мне важно, чтобы вы все увидели собственными глазами. Ну как, впечатляюще?

— Пожалуй, да, — отвегил Ивашов, — условия у вас действительно хорошие.

— А если к этому прибавить высокую четкость работы каждого сотрудника, координацию действий научных лабораторий, то станет ясно, каким образом мы можем в кратчайшие сроки решать возникающие перед нами научные и практические задачи.

Они прошли через большой зал лаборатории, задерживаясь около некоторых агрегатов и приборов. Ивашову иногда удавалось разглядеть «проблемы», над которыми корпели ученые. Опытным взглядом он сразу же определил, что в большинстве случаев это были разработки военных систем, включая орбитальные комплексы. На широких экранах дисплеев бегающими точками вырисовывались схемы предполагаемых конструкций, тут же давался вид в разрезе, моделировалась прочность в той или иной ситуации. Колонки цифр стройными рядами набегали на другие экраны. Люди работали сосредоточенно, словно забыв о присутствии постороннего.

Когда они вышли и Мейер затворил дверь, Ивашов задумался. Научный потенциал Института, несомненно, был огромен. Но на что направлены исследования! Нет, это никак не подтверждает слова Мейера о помощи простым людям, которую в будущем можно было бы ждать от ТНУ.

— Мы осмотрели всего лишь четыре лаборатории, — раздался рядом голос Отто, — но, я думаю, этого вполне достаточйо. Если хотите, я покажу вам еще десяток…

— Не стоит. Общее представление об условиях работы я уже получил.

— Вот и отлично. — Мейер как-то странно смотрел на него.

Александр оглянулся. Так и есть: в дальнем конце коридора из неглубокой ниши высовывалась узкая носовая часть байцера. Она была направлена в их сторону.

«Почему он не реагирует на меня? — снова удивился Ивашов. — Может быть, они управляются из одного центра?»

— Эти люди, — Отто не отрываясь смотрел на него, — все, кого вы видели в лабораториях, всего лишь техники. Талантливые, умные, одаренные техники, исполнители чужой воли. Те же, кто способен по-настоящему работать головой, не сидят в лабораториях. Мы ценим каждого нашего сотрудника. Но особенно тех, кто способен дать идею!

Мейер вдруг, взволновавшись, несколько раз сжал и разжал кулак. Александр почувствовал, что пространство между ними словно наэлектризовалось, стало жестким, осязаемым.

— Вы имеете в виду меня? — холодно спросил он.

— Да. И не собираюсь скрывать: вы неслыханная удача для Треста. Вы именно тот, кто нам нужен. Вас послало само небо!

— Скорее ангелы с автоматами.

— Забудьте об этом как о дурном сне. Идемте, я провожу вас. Вы многое видели. Подумайте.

Когда они проходили мимо байцера, тот сидел с закрытыми «глазами».

— И вы, господин Контактер, все-таки согласились? — в голосе девушки звучало откровенное удивление.

Ивашов задумался. Да, он согласился сотрудничать с Мейером и ТНУ. Но разве расскажешь Кларе, почему он это сделал! Он дал свое согласие, пообещал, что постарается создать Звено контакта именно здесь, в стенах Института. Но все это — лишь хитроумная уловка, попытка выиграть время.

План был прост. Он даст Тресту некоторые из сведений, например, те, что уже есть в Москве. Допустим, пять первых кодексов формул и некоторые из схем. В РБ удостоверятся в его желании сотрудничать с ними, и он получит большую свободу передвижения и общения. А там… Там он уже будет действовать по обстоятельствам. Ясно одно: отдавать полностью секрет Звена контакта в руки ТНУ никак нельзя!

— Да, — ответил Ивашов, — этот шаг показался мне наиболее разумным.

В глазах Клары загорелись странные огоньки.

— Скажите, вы действительно русский? — спросила она.

— Да. Самый настоящий. А почему вы об этом спрашиваете?

— Я привыкла считать русских непреклонными и малосговорчивыми.

— Ну вот, а я вас разочаровал, — попытался улыбнуться Александр, — взял и согласился работать на ТНУ. Вам этого не хотелось?

— Что вы, что вы! — поспешно отозвалась Клара, невольно бросив взгляд на потолок, — наоборот. Я считаю, что вы поступили как настоящий ученый. Никто кроме ТНУ не в силах правильно использовать контакт с иной цивилизацией.

«Вот как они рассуждают, — подумал Ивашов, — «использовать контакт»! Да-а, попади секрет в руки Треста, они используют его далеко не в миролюбивых целях».

— Откровенно говоря, — заметил Александр, — я долго колебался, прежде чем принять окончательное решение. Сами понимаете, политическая обстановка в мире…

— Да, да, — с готовностью закивала головой девушка.

— К тому же Мейер вовсе не склонял меня на свою сторону. Он поступил как настоящий интеллектуал — никакого нажима со стороны. Вопрос решался только здесь, — Александр дотронулся пальцами до лба. — Отто рассказал мне о целях, стоящих перед ТНУ, и я не мог не признать их величественными. Я перебрал множество вариантов. Среди них был, представьте себе, и такой. Я наотрез отказываюсь сотрудничать с Трестом. И что же? Результат нетрудно предугадать. Меня попросту изолируют, лишат возможности общаться с людьми. А главное, исчезнет надежда на то, к чему на протяжении многовековой своей истории стремились люди: надежда на установление контакта с братьями по разуму. Правильно ли я поступил бы в этом случае? Heь и еще раз нет!

На лице Клары появилось, всего на мгновение, какое-то странное неприязненное выражение, которое тут же сменилось обычной приветливой улыбкой.

— А я-то по наивности считала, что коммунисты тверды в своих убеждениях.

Ивашов сжал зубы, но усилием воли заставил себя ответить:

— А я не менял своих убеждений. Ведь, насколько я понимаю, после контакта с инопланетянами марксистско-ленинская теория не утратит своего значения. Наоборот! Люди должны будут стать более свободными и равноправными, чем когда-либо!

«Вот и все, — подумал Александр, — слово сказано». Теперь Мейер или кто там еще, сидящий у телемонитора, поймёт «причины», заставившие Ивашова согласиться работать в пользу ТНУ. Конечно, наперед известно, что там, на том конце следящей аппаратуры, чьи-то губы сложились в циничную усмешку: мол, пусть русский профессор работает, пусть создает свое Звено контакта, а уже распоряжаться им будем мы, а не коммунисты.

Нет, дорогие господа! Это только, начало большой игры, начало борьбы!»

— Может быть, вы и правы, — ответила Клара, — а вот мне больше по душе наш, западный образ жизни. Но, насколько я понимаю, теория Маркса не толкает вас к военным действиям?

— Даже наоборот. Однако мы с вами втянулись в политику? — шутливо спросил он. — А мне казалось, что хоть в Институте мы будем от нее свободны.

— О, конечно. Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном. Расскажите мне что-нибудь о ваших снах.

— Клара, вы с Отто мыслите однотипно. Правда, он этот вопрос задал мне первым.

— Не увиливайте, Ивашов. Или это секрет?

— Нет, отчего же. Просто боюсь, что разочарую вас.

— Ну давайте же, давайте.

Клара сидела напротив него в раскованной позе, положив ногу на ногу и дымя тонкой длинной сигаретой. В воздухе, смешиваясь с ароматом косметики, струился приятный запах дыма. Как и раньше, она была в голубом стандартном комбинезоне, не стеснявшем движений и вместе с тем делавшем ее очень привлекательной.

— Что ж, слушайте. Впервые это произошло со мной около трех месяцев назад, когда я путешествовал со своим другом, бывшим однокурсником, по его родине, Чувашии.

— Это, кажется, где-то в Сибири?

— Нет. Это между Москвой и Уралом. Так вот, обратно я добирался в Москву поездом. Всю ночь не мог уснуть, а под утро мне приснился самый настоящий кошмар. Признаться, я перепугался. Раньше такого со мной никогда не случалось, и я решил, что это от перенапряжения: перед самой поездкой в Чебоксары моя группа закончила одну важную работу, и, бывало, мы не спали по несколько ночей кряду. Но, с другой стороны, я ведь хорошо отдохнул в Чувашии! Версия об усталости отпала, и я было успокоился на мысли о визите к психиатру. Однако некоторое время после пробуждения перед глазами стояли непонятные значки, словно мушки. На следующую ночь все повторилось. Опять кошмар и непонятные значки после пробуждения. На третий раз…

— Вы говорите, кошмары? — перебила его Клара. — Почему кошмары? Это так страшно?

— Да. Я не могу этого объяснить словами. Кошмар и все. То, что я вижу до ночам, иногда настолько непонятно и непривычно… Именно необычайность образов в сновидении тогда меня и успокоила. Ведь сновидения обязательно состоят из тех предметов и существ, которые вы знаете, видели. Тут же все было настолько… как бы это сказать… было неправдоподобно другим. Понимаете: совершенно иным, чем то, что окружает нас с младенчества. Короче, в конце концов я сообразил, что мой мозг устроен каким-то особенным образом, и это позволяем мне принимать передачи.

— Передачи? Вы полагаете, что это направленная информация?

— Ну конечно, вы же должны были смотреть мою пресс-конференцию. Мейер говорил, что она транслировалась по внутреннему телевидению Института.

Клара сделала нетерпеливый жест.

— Так вот, когда я осознал, что это направленные передачи, то уже вплотную заинтересовался значением символов, которые видел, пробуждаясь ото сна.

— И вы предположили, что передачи исходят от объекта Икс?

— Да.

— А где же он сам? Почему не появляется? Или, может быть, он уже на Земле?

— Вряд ли, — Ивашов пожал плечами. — Уловить волну, по которой идет воздействие на мою психику, при современном развитии техники невозможно, так что в космосе или на Земле таинственный передатчик установить нельзя. По крайней мере пока.

— Вы говорили о таинственных символах во время пробуждения.

— Да. Так вот, мне кажется, что именно во время сна, когда мой мозг наиболее расслаблен, когда практически нет волевого контроля со стороны сознания, он способен воспринимать чужие сигналы. Так что легендарная телепатия, о которой идет столько опоров, получила практическое подтверждение.

— Но это же не телепатия!

— А что же еще, если я воспринимаю чужую информацию непосредственно мозгом, минуя остальные органы, чувств?

— Александр, но вы же сами говорили, что источник этой информации — механизм, объект Икс. Значит, это все же техника, только гораздо более тонкая и могущественная, чем у нас на Земле.

Ивашов пожал плечами.

— Так что же с символами?

— С символами еще сложнее, чем со снами. Их невозможно абсолютно идентично перевести в знаковые системы современной науки. Именно это для меня сейчас — основная задача.

— А, понятно, — Клара попыталась улыбнуться своей прежней обольстительной улыбкой, но теперь это у нее почему-то не получилось. — Но вы, конечно, надеетесь разгадать эти символы?

— Конечно.

— И как скоро?

— Боюсь говорить о сроках. Решение этого сложнейшего вопроса может затянуться.

В глазах девуцжи промелькнуло облегчение. Коротко, всего лишь на долю секунды, но это не ускользнуло от Александра.

«Странно, — подумал он, — или мне кажется, или она действительно не желает, чтобы мне удалось то, чего так жаждет Мейер».

— А почему вы предположили, что эти символы представляют собой схемы Звена контакта?

— Все, что произошло и происходит со мной, настолько фантастично, что говорить наверняка ни о чем нельзя. Сами «сны» ведь тоже несут информацию, причем весьма эмоциональную. Ее я воспринимаю каждой клеточкой своего организма, усваиваю, хотя, может быть, сам того и не сознаю. Я уже не вполне земной человек. И мне кажется, что временами я понимаю… даже не понимаю… впрочем, не знаю, как это выразить. А то вдруг, как озарение, знаю, что здесь к чему. Так и с символами; Это не что иное, как частицы схемы аппарата, который будет в состоянии более внятно реагировать на сигналы инопланетян. Более ясно, чем я. Повторяю, я могу и ошибаться.

Клара смотрела на него широко открытыми глазами, в которых читалась напряженная работа мысли. Она жадно впитывала каждое слово русского профессора, время от времени закуривая новую сигарету и глубоко затягиваясь.

— Вы много курите, — заметил Александр. — В таком юном возрасте это вредно.

— А, — отмахнулась Клара, — мне уже ничего не вредно.

— Как прикажете вас понимать?

— Никак, — усмехнулась она, — мне незачем заботиться о здоровье.

— Почему? — спросил Ивашов, понимая, что она намекает на свою работу в Тресте.

— Что вы обо мне заговорили? — прежним игривым тоном произнесла девушка. — Так хорошо рассказывали про свои сны и вдруг переключились.

— Клара, — весело воскликнул Александр, — мне до чертиков надоели все эти сны, поверьте. Разговор о них набивает оскомину. Давайте-ка сделаем вот что. Тут в одном из отделений шкафа я обнаружил бар. Что вам налить? — Он подошел и демонстративно открыл дверцу. Зажегшийся внутри бара свет осветил ряд бутылок с разноцветными наклейками.

— Пожалуй, «Чинзано». Только разбавьте наполовину апельсиновым соком и бросьте льда.

— Постараюсь.

…Долгие годы могут пройти, и все же, если я вам понадоблюсь, придите на могилу и позовите меня: «Чемень! Чемень!». И я выйду к вам на помощь.

Умер богатырь, похоронили его, как он просил: вырыли в горе большую могилу, одели умершего в воинскую одежду и посадили на коня. А рядом положили щит и меч.

Чемень умер. Но его слава, его имя остались в народе, в его памяти. О ратных подвигах богатыря старики рассказывали сыновьям и внукам…

Он дожевал бифштекс и отложил в сторону вилку и нож. Поднялся. Длинный, до пола, махровый халат приятно сопревал тело. Волосы уже почти высохли. Он подошел к широкому зеркалу в ванной и расчесал их, внимательно вглядываясь в собственное отражение.

Утром, как всегда в течение последних недель, под глазами чуть наметились серые круги. Потом, днем, они исчезнут, и он снова будет выглядеть здоровым.

После сегодняшнего пробуждения он никак не мог войти в норму. Что-то произошло с его сновидениями. Что-то засбоило. Неужели объект Икс распознал, что Александр попал в неблагоприятное окружение и решил прервать информацию о строении Звена контакта? Но нет, ведь что-то все же он видел после пробуждения. Пусть совершенно не такие схемы, как раньше, не те символы, но все же передачи не прекратились!

Ивашов припомнил все то, что сложилось у него в голове после первых сеансов. Семнадцать кодексов невероятных формул и двадцать девять не менее невероятных схем. Они крепко засели в его голове и казалось, что он, даже если и постарается, уже не сможет их забыть. А ведь было время, когда Александр боялся, что не запомнит их!

Ивашов помассировал виски и отошел от зеркала.

В кабинете догорали последние звуки фа-минорной прелюдии Баха. На следующий же день его пребывания в этой квартире информблок буквально завалили микро-кассетами с музыкой этого композитора. Теперь можно было выбирать музыку по вкусу и настроению.

Вслед за прелюдией воздух взорвался быстрыми пассажами фуги.

Ивашов подошел к окну.

По-прежнему небо было зашторено плотным слоем туч, сквозь которые бледным диском проглядывало солнце. Снаружи наверняка ветрено и прохладно. Несмотря на то, что внутренние кондиционеры поддерживали постоянную температуру воздуха в Институте, Александр невольно почувствовал удовольствие от того, что на нем теплый махровый халат. Внизу ветер гонял изменчивые волны, срывая с них мыльные пенные шапки. Волны наплывали на острые камни, взметали фонтанчики и, успокаиваясь, лизали гальку берега.

Уже три недели, как он здесь.

Три недели однообразия, когда каждый день как две капли воды похож на другой. Хотя Александр более-менее познакомился с Институтом и обладает достаточной свободой передвижения, чтобы спускаться на этажи парка и спортзала, все вокруг кажется унылым и муторным. Не радует больше бесполезная роскошь, приелись одни и те же лица, которые он видит на прогулках по парку или в бассейне. Это, видимо, сотрудники Треста, которым Мейер настолько доверяет, что позволяет встречаться с Ивашовым. Остальной же персонал, несмотря на обещания, для него за семью печатями. Конечно и те, с кем он общается, в общем неплохие люди. С ними очень даже можно поговорить. Например, этот микрохирург Экерюд из Мальмё. Приятный эрудированный малый, отличный пловец и бегун. Но почему он так ведет себя с Ивашовым, словно подчинённый с шефом? Впрочем, понятно почему. В той будущей иерархии, которую доктор из Швеции построил в своем воображении, Ивашов-контактер занимает приличный пост. Значит, нужно заранее «завоевать» себе авторитет. Ничего не скажешь, предусмотрительно! Или Руй Араужо, кибернетик из Португалии. Он разговаривает так осторожно, будто боится, что Александр признает в нем тупицу или простолюдина. О, как они все здесь осторожны и расчетливы, эти ученые! Вот она, задуманная Трестом будущая земная элита!

Ивашов вспомнил умные открытые лица, увиденные им в конструкторском бюро во время первой экскурсии с Мейером. Тех ребят он больше не видел. Их траектории не пересекались.

Из всего его окружения наиболее нормальным выглядит эколог Оделл Гарланд, американец негритянского происхождения. На его лице вечная презрительная усмешка. Высокий, стройный, тридцати двух лет, он не считается с сложившимися табу этого маленького мирка и смело рассуждает на любые принципиальные темы. Правда, именно с ним Ивашову не удается сблизиться как следует. Чернокожий эколог без особого энтузиазма вступает в разговор с русским.

Александр отошел от окна и опустился в кресло. Фуга фа-минор окончилась. Начались хоральные прелюдии.

Он закрыл глаза и попытался отвлечься.

Перед мысленным взором снова возникли милые сердцу картины Москвы, его холостяцкая квартира на Ленинском проспекте. Словно наяву послышался говор друзей, веселый непринужденный смех, пение. Родина, как далеко ты теперь! Властной рукой забросила слепая судьба твоего сына в неведомые края, перекрыла пути к возвращению, поставила перед страшным выбором: остаться верным своему долгу перед человечеством, что неминуемо связано с риском для великого открытия, или переметнуться в стан врата. Но у него хватит сил не сломиться, а принять бой с открытым забралом, и победить!

Ивашов открыл глаза, и его взгляд уперся в картину «Притча о слепых». Мирный брабантский пейзаж, домики нидерландской деревушки, здание сельской церкви. День ясный и немного туманный. Краски выглядят приглушенными: небо серовато-синее, зелень — неяркая. По косогору гуськом, положив руки на плечо друг другу, движется процессия слепых. Тот, кто шел самым первым, играл на лютне. То ли увлекшись музыкой, то ли оступившись, он падает в ручей и, пытаясь удержаться, влечет за собой второго. Тот в свою очередь тянет палку третьего. Падение неминуемо.

«Может ли слепой водить слепого? Не упадут ли они оба в яму?» — гласит старая евангельская притча.

Какая страшная аллегория! Нет, не шесть фигур, а гораздо большее число людей, духовно ослепленных, идут неизвестно куда, ведомые в свою очередь слепыми. Сколько их, обманутых, безнадежно закабаленных эксплуатацией, доверчиво направляют свои шаги за поводырями, лидерами в надежде, что хоть они что-нибудь разбирают в окружающей всех тьме. Но нет! Мир закрыт и для них. Единственное, что смогли понять «пастыри» — это всю полноту своего падения. Именно потому так страшны у Брейгеля те, кто уже осознал свое падение. Вот физиономия одного из них. Напоминающая череп с пустыми зияющими глазницами, она искажена улыбкой. Дойдя до предела в ощущении своей обреченности, этот человек начинает смеяться, и выражение его лица кажется самым жутким.

— Хелло, профессор! — невыразительный голос Мейера с экрана прозвучал резко и неожиданно. — Вы все еще наслаждаетесь искусством?

Ивашов повернулся.

Лицо Отто исказилось неровной улыбкой. Совпадение было потрясающим. Александр замер от неожиданности.

— Молчите? Ну ладно. Я хочу вам кое-что сообщить. Профессор, два последних кодекса формул просто великолепны. Поздравляю! Это же настоящее открытие! Математики позеленели от зависти. Им такого не придумать и за сто лет!

— Я не придумывал.

— А вам и не надо придумывать! Достаточно того, что ваша роскошная голова может воспринимать эти сигналы от объекта Икс. Больше ничего и не требуется, господин Контактер!

— А как со схемами?

Отто качнул плечами.

— Их никто не может — понять. Схемы словно откуда-то вырваны. Ни начала ни конца. Они говорят, что это кроссворд без вопросника. Да ладно, черт с ним! Может быть, потом, когда появятся новые части, что-нибудь прояснится. Пока что хочу вас поздравить: наша совместная работа начала приносить свои плоды. Эх, профессор, вы могли бы стать миллиардером!

— Мейер, оставьте. Я не раз говорил вам, что деньги меня не интересуют!

— «Помню, помню. Дело ваше. Насильно богатым не сделаешь. Ну ладно, не буду Нам мешать. Адью!

— Погодите, — резко сказал Ивашов, — так, значит, вы убедились, что я решился сознательно сотрудничать с ТНУ?

— Да-а, — протянул Отто, — конечно!

— Что мне не нужны деньги, это вы тоже поняли. Вы уже догадались, что я — человек принципов и если принял какой-нибудь план, то твердо его придерживаюсь?

— Профессор, разве у вас что-нибудь не так? За вами плохо ухаживают? Только скажите, и я…

— Нет… Дело в том, что меня унижает мое положение. Послушайте, Мейер, что я вам окажу. Я не собираюсь вас пугать, однако нахожу необходимым для себя более четко разбираться в структуре той организации, в которой работаю. Ясно? Я предлагаю вам ввести меня в состав Регулирующего Бюро.

— Что? — воскликнул пораженный собеседник, — вы хотите стать членом РБ?

— Я не договорил. Кроме того, я требую, чтобы с моей личности были сняты ограничения в передвижениях по Институту. Наружу я пока выходить не собираюсь. Пока. Дальше посмотрим. В противном случае я вынужден буду…

— Что вы будете вынуждены? — воинственно переспросил Отто.

— Я буду вынужден прервать передачи объекта Икс. Не надейтесь, что вам в конце концов удастся какими-либо наркотическими средствами развязать мне язык. Как вы, наверное, уже догадались, у меня установился с объектам Икс прочный эмоциональный контакт, понятийная связь на уровне подсознания. Так вот: я эту связь могу оборвать и никто, вы слышите, никто, даже я сам не смогу больше получать никаких сигналов. Передайте мои слова кому следует.

Мейер на экране заметно побледнел. Его глаза бегали.

— Хорошо, — с трудом выдавил он, — мы обсудим ваше предложение.

Ивашов демонстративно повернулся спиной к собеседнику.

Вынырнув из искрящейся голубой воды, он широкими сильными движениями, рассекая воду, поплыл к противоположному бортику. Он хорошо разогрелся, дыхание выровнялось, тело великолепно слушалось. Вода довольно холодная, но это даже хорошо — так больше хотелось двигаться. Ивашов приблизился к каменной стене и, уцепившись рукой за выступ, отдышался.

К нему непринужденной походкой с сигаретой в руке приблизился Экерюд, уже успевший набросить на мокрое тело халат.

— Вы прекрасно плаваете, герр Ивашов. Это не комплимент. Это правда.

— Спасибо. Что-то вода сегодня холодная.

— Так это же прекрасно! Чуть холодно, чуть голодно — и человек начинает активно работать. А если все будет тепло и сытно… Вы понимаете меня? — выцветшие голубые глаза Экерюда смотрели дружелюбно и слегка настороженно, словно он постоянно ждал приказа или окрика.

— Может быть, вы и правы, — ответил Ивашов, стараясь, чтобы его голос звучал приветливо. — Во всяком случае, в холодной воде постоянно хочется двигаться.

Александр вылез, держась за поручни, по лестнице выбрался из водоема и тоже накинул на плечи халат.

В бассейне в этот час было мало людей. Опять Араужо неутомимо плавал от бортика к бортику, а Гарланд в сотый раз поднимался на вышку.

— Хорошо, — мечтательным тоном произнес Экерюд, — когда работаешь физически, чувствуешь себя в полной мере человеком. Умственный труд, конечно, многое дает, помогает возвыситься над миром, абстрагироваться… А физическая усталость, эта роскошная тяжесть в руках и ногах, она сближает вас с вашим телом, возвращает на бренную землю.

«Эх! — подумал Александр, — тебе бы настоящую физическую работу, а не этот променад. Интересно, как бы ты тогда отозвался об этой «роскошной» усталости!»

— Да, — сказал он вслух, — вы правы. Бросать спорт нам никак нельзя.

Невдалеке почти бесшумно вонзилось в голубую водную гладь лоснящееся черное тело эколога.

— Эй! — раздался веселый крик. — Мистер Ивашов, привет!

Александр оглянулся. В дверях бассейна появилась Клара. Темные прямые волосы влажны после душа, мокрое тело блестит в лучах света. Купальный костюм красного цвета. Девушка бросила свой халат на один из стоящих у самой кромки воды шезлонгов и помахала ему рукой.

Ивашов тоже помахал ей в ответ. Вид Клары в последнее время рождал в нем радостные чувства. Загорелая, подтянутая, с длинными и чуть полноватыми ногами, она всегда выглядела очень спортивно и привлекательно.

Посмотрев на Александра, Экерюд, усмехнулся.

— Клара, — крикнул он, — иди сюда. Наш русский новичок от тебя в восторге.

Но девушка и без того направлялась к ним, задорно улыбаясь и отирая рукой воду с лица.

Ивашову вдруг стали неприятны слова шведа-микрохирурга. Он отвернулся и сел в шезлонг.

— Привет, Клара! — крикнул вынырнувший Гарланд.

— Привет! — она подошла к Александру и опустилась на сидение рядом с ним. Ее темные большие глаза весело шарили по его лицу. — Ну что, мистер Ивашов, вы, говорят, уже заставили призадуматься наших математиков?

— Что вы говорите? — подался вперед Экерюд, — значит, успех?

— Не совсем так, — поморщился Ивашов, — успех, но маленький. Нужна сотня таких успехов, чтобы получилось что-нибудь настоящее.

— Не сомневаюсь, герр Ивашов, что у вас все выгорит наилучшим образом, — заверил его Экерюд. — Мы все восхищены тем, как вы самоотверженно работаете на благо человечества!

— Какой высокий слог, Эрик! — засмеялась Клара звонким вызывающим смехом.

Экерюд немного смутился, но все же счел необходимым закончить свою речь.

— Друзья! Пройдет совсем немного времени, и все мы с гордостью будем говорить, что нам довелось работать с величайшим человеком — профессором Ивашовым.

«Господи, — подумал Александр, — опять этот тип за свое! Неужели он надеется таким образом расположить меня к себе?»

Клара поднялась и плавно скользнула — в воду.

Ивашов встал.

— Пожалуй, я пойду, — сказал он Эрику, — меня что-то клонит в сон.

Экерюд несколько раз энергично кивнул.

Александр двинулся к выходу, изредка бросая взгляд на водную дорожку, где плыла брассом Клара. Ее красный купальник сквозь воду выглядел смазанным цветным пятном. Пловчиха, выныривая, смотрела только перед собой, не замечая ничего вокруг. Подойдя к двери, Ивашов, как всегда, похолодел, приблизившись к байцеру. Тот замер, словно истукан. Закрывая за собой дверь, Александр заметил, что на противоположной стороне у бортика бассейна стоит Руй Араужо, кибернетик из Португалии, и пристально наблюдает за ним.

Через несколько минут, выйдя из гардеробного помещения, он направился не налево по коридору, как всегда, а в противоположную сторону. Сегодня, согласно своему плану, он хотел попасть в парк, расположенный двумя этажами ниже. Там, по рассказам Клары, имели возможность отдыхать гораздо больше сотрудников Института, чем в бассейне. Ему же в свою очередь вход туда был заказан. Может быть, только пока, но это не важно. Теперь, когда РБ Института удостоверилось, что его информация от объекта Икс важна, они остро чувствуют нужду в нем. Они должны беречь его как зеницу ока! Именно теперь пора показать всем этим самовлюбленным трестовцам, что ему тесно в тех рамках, которые они ему отвели. Пусть призадумаются…

Впереди, перед лифтовым отделением — никого. Твердым шагом Ивашов вошел в последний коридор и тут бессознательно заметил, что из-за выступа выглядывает недремлющий байцер. Его манипуляторы хищно дрогнули, но тут же замерли. Здесь Александру ходить не разрешалось.

«Вперед! — приказал себе Ивашов, — они должны были предвидеть возможность моего бегства. Крысороботы не могут меня убить!»

Он стиснул зубы и прежней твердой походкой двинулся по коридору. Кровь прилила к лицу, в теле от напряжения что-то звенело, руки стали влажными.

«А что, если, — проплыла в сознании предательская мысль, — если они не догадались отключить рефлекс байцеров на меня? Что, если…»

Захотелось повернуть назад и побежать.

Ноги одеревенели.

«Вперед! — мысленно приказал себе Александр, — во имя свободы вперед! Долго ли ты еще собираешься отсиживаться подобно хорьку в норе? Иди же!»

Байцер чуть приподнялся на своих шести ногах и его металлические щетинистые усы недобро задвигались, словно вынюхивая жертву.

Не поворачивая головы, Ивашов прошел мимо крысоробота, чувствуя спиной его напряженный бессмысленный взгляд.

«Когда, наконец, коридор с байцером остался за дверью, Ивашов привалился к ней спиной, чувствуя сырость комбинезона. Лицо тоже было мокро. Дрожащей рукой он отер пот и несколько paз глубоко вздохнул.

Дошел-таки до лифтов! Неужели все предупреждения Мейера — блеф! И в самом деле — как они могут приказать байцерам причинить ему вред? А может быть, РБ уже вынесло решение об Увеличении его траектории в Институте?

Ивашов вызвал лифт. Через некоторое время двери раскрылись и он оказался в большой кабине, залитой неприятным голубым светом. Рука протянулась к кнопке, и вот уже дверцы закрываются. Два этажа пролетели незаметно. Когда лифт остался позади, Ивашов задумался. На этом этаже он ориентировался плохо, если не сказать — никак. Где-то здесь должен быть большой закрытый, парк, в который имеют доступ сотрудники Треста. Но в какой стороне он, куда идти?

Перед ним, словно в старинной сказке про Илью Муромца, были три пути: три двери, за которыми начинались длинные коридоры. Не было лишь камня, на котором в сказке обычно бывает написано предначертание.

Ивашов попытался мысленно сориентироваться. Но только смог вспомнить, с какой стороны находится море. Оно лежало где-то справа, но где гарантия, что именно правый коридор, изгибаясь, — не выводит в парк? Ждать кого-нибудь не имело смысла: очень скоро обнаружат, что он пропал, а до этого надо успеть что-нибудь узнать. В прошлый раз Мейер наверняка показал ему именно те коридоры и лифты, которыми обыкновенные сотрудники Треста не пользуются.

Решив не терять попусту драгоценного времени, Ивашов направился прямо вперед. Дверь оказалась незапертой и легко поддалась. За ней начинался коридор, так же, как на всех виденных им этажах, он был зеленого цвета. На стене звукопоглощающие материалы. Мягкое ворсистое покрытие на полу. Бесшумно ступая, Александр шел вперед. Впереди коридор заканчивался дверью, а под прямым углом уходил влево. По обе стороны коридора было по одной двери. Он быстро достиг поворота и направился было дальше, как вдруг услышал знакомый шелест металлических ног. Он быстро пропал. Но вдруг Ивашов увидел, что из-за следующего поворота на полном скаку вылетел байцер и понесся в его сторону. Развернувшись, Александр бросился назад, ибо никаких сомнений в действиях крысоробота уже не оставалось.

Мысли лихорадочно скользили в мозгу, который неожиданно заработал четко и ясно; Краем сознания Ивашов даже поразился себе — теперь он не испытывал никакого страха’.

Итак, если попытаться раньше крысоробота добраться до лифтового помещения, он даже не успеет войти в кабину. Дверь на лифтовую площадку не закрывается…

… Значит, они не блокировали действие байцеров против него!

… А если держать дверь до тех пор, пока не откроется лифт? Нет, бесполезно. Этот крысоробот при скорости до шестидесяти километров в час наверняка обладает и достаточной мощностью манипуляторов. Да если даже просто с разбегу долбанет в дверь…

Что же делать?

Топота сзади не слышно — ворсистое покрытие пола глушит все звуки.

… Погоди, а что это за двери были по обе стороны коридора? Что в них: лаборатории, кабинеты, жилье? Это же шанс!

Ивашов подбежал к одной из дверей и с ходу толкнул ее. Заперта. Повернулся к другой и с силой ударил в нее коленом. Дверь моментально распахнулась, и он влетел в обширный зал с множествам шкафов с блестящими металлическими углами.

Александр захлопнул дверь, отыскал на ней замок и несколько раз повернул рукоятку. В ту же секунду по двери что-то зацарапало. Оглянувшись, Ивашов заметил, что на него с испугом смотрят выглядывающие из-за шкафов люди в зеленоватых халатах. Не обращая на них внимания, он подтащил первый попавшийся стол и прижал им дверь. Затем подбежал к одному из шкафов и хотел сдвинуть его с места, но тот не поддался, словно прирос к полу. Александр попытался еще раз сдвинуть его, но шкаф лишь качнулся и одна из его панелей откинулась, обнажив ряд тускло поблескивающих вытянутых металлических предметов.

Автоматы!

Это именно то, что ему нужно!

Он одним движением выдрал оружие из гнезда, и автомат приятной тяжестью лег на руку. Сзади слышались скрежещущие звуки. Обернувшись, Александр увидел, что дверь вздрагивает от ударов. Слава богу, она вроде железная, и так просто не «поддастся.

Люди в зеленых халатах словно приросли к своим местам. Они несомненно узнали его, а при виде автомата в руках побелели. Все это Ивашов замечал боковым зрением, лихорадочно ощупывая оружие, пытаясь понять его систему. Она была незнакомой. Какой-то увеличивающийся раструб вместо обычного ствола, круглый, с двумя удобными ручками, корпус. Где-то здесь должен быть предохранитель. Александр нашарил наконец две кнопки. Он не задумываясь нажал на них и тотчас на блестящей полированной панели зажглись три крохотных огонька готовности. — Ивашов положил палец на курок и стал ждать появления байцера.

— Не надо, — послышался вдруг крик за спиной, — не стреляйте!

Он обернулся, держа наготове выставленный вперед раструб автомата, и все, кто был сзади, в ужасе попадали на пол. Дверь шумно подалась и, с грохотом отодвигая тяжелый стол, распахнулась. Едва показалась гнусная морда крысоробота, Александр выстрелил.

Из раструба вылетели три маленьких ослепительно ярких шарика. Они летели гораздо медленнее пули, за ними можно было проследить глазами. Когда туловище байцера полностью проникло в лабораторию, шарики встретились с ним и один за другим прилипли к металлической шкуре «травильщика». Она мгновенно раскалилась добела, однако байцер успел плюнуть в Ивашова острой иглой. Мозг затопила волна жгучей боли и в то же мгновение крысоробот взорвался, заполнив лабораторию грохотом и жаркой ослепительной волной. Но Александр уже ничего не видел.

…Так умер Чемень. Но его слава, его имя остались в народе. О ратных подвигах богатыря старики рассказывали сыновьям и внукам.

Однажды весной, когда молодежь водила хороводы рядом с курганом, в котором был похоронен Чемень ‚ парни вспомнили о богатыре. Вспомнили передаваемые из поколения в поколение его слова о том, что в лихую годину он придёт на помощь своему народу.

Всем вдруг очень захотелось посмотреть на богатыря.

— А давайте позовем его, — предложил один из них.

— Господи, Александр, что вы наделали! Зачем это вам было нужно! — причитал рядом чей-то монотонный голос.

Он карабкался изо всех сил, стараясь держаться за этот голос, который был ему очень неприятен. Он все время соскальзывал, проваливался в пучину неосознанности словно в черную бездну, но каким-то чудом все же не доходил до самого дна, не разбивался. Под череп словно наплескали расплавленного свинца, и все там ходило ходуном. Неприятный голос все говорил, говорил, и Ивашов шел на него, словно заблудившийся путник на огонь. В ушах что-то булькало и свистело, перед глазами стремительной круговертью проносились мелькающие огни и клочья пены. Свет и звук дрожали мелким тембром, и из всего этого хаоса он, изворачиваясь, выплывал, выкарабкивался, выскользал…

Постепенно туман перед глазами начал светлеть и проясняться.

— Ну что? — раздался рядом чей-то требовательный голос. — Как он себя чувствует?

— Прямой опасности для жизни контактера нет, — ответил прежний неприятный баритон, — Ивашов скоро придет в сознание. Это был всего лишь парализующий укол.

— Ладно, Мейер, — грубо оборвал его незнакомый голос, — этот укол останется за вами. Учтите: именно вы будете от РБ Института докладывать на приеме о состоянии этого шустрого русского. Не мне вам объяснять, что выйдет, если у него в башке что-нибудь испортится. Подумайте!

Раздался щелчок.

Александр понял, что это был разговор по видеофону.

Вот как они рассматривают вопрос — главное, чтобы у него в голове после наркотизирующего укола ничего не испортилось.

Рационально, ничего не скажешь! Ему вдруг вспомнилась сцена бегства от байцера, снова послышался его шелестящий топот, показались тонкие крепкие манипуляторы… От омерзения потянуло куда-то вниз и закружило, но на этот раз Александр уже смог справиться с собой.

— Шевелит зрачками, — послышался рядом незнакомый женский голос, — он очнулся. Вполне возможно, что слышит — нас.

— Александр, — с какими-то просящими нотками в голосе сказал Мейер. — Александр, вы нас слышите?

С каких это пор Отто называет его так фамильярно: Александр?

Он приоткрыл глаза. Яркий дневной свет из широкого окна ослепил его. Справа, у его ног, расположилась женщина с приятным миловидным лицом, в белом халате. Белый халат? Медик? — подумал он и тут же на него навалились ощущения от тела, до сих пор сдерживаемые какими-то структурами сознания. Пришла тупая ноющая боль от правого плеча, саднили пальцы и лоб. Это было так неожиданно, что он, не сдержавшись, застонал.

— Проснулся! — обрадовался Мейер, — наконец-то. Мы за вас так волновались…

Не слушая его, Ивашов широко открыл глаза и попытался подняться. Отто тут же помог ему, бросив опасливый взгляд на медсестру. Ему под спину подложили большой валик и он в изнеможении откинулся.

— Зачем вы пошли на этот этаж? — запричитал Мейер.

Ивашов посмотрел на него в упор и ничего не ответил, ощупывая языком опухшие губы. Потом осмотрел плечо — на нем виднелась свежая повязка. Пальцы кистей были в нашлепках пластырей.

— Повезло еще, что байцер выпустил парализующую ампулу, — вдруг посуровевшим голосом сказал Отто. — А ведь мог бы и…

— Кому повезло? — в тон ему спросил Александр.

— Вам, — коротко ответил Мейер, но Ивашов понял, что тот уловил намек.

— А он мог… меня убить? — с трудом поворачивая губами, проговорил Александр.

— Мог.

Ивашов криво усмехнулся.

— Что с плечом?

Мейер вопросительно глянул на женщину в белом халате.

— «Слава богу, ничего серьезного, — быстро ответила та, — вас только слегка задело осколком. Кости целы. Недели две походите с повязкой. О бассейне пока придется забыть. Мы назначим вам…

— Все отлично, — перебил ее Отто, — вы практически целы. Несколько часов будет трудно ходить и говорить, но потом действие препарата кончится. Сейчас мы доставим вас в ваши апартаменты, — он щелкнул пальцами и откуда-то сзади двое здоровенных санитаров выволокли мобильные носилки.

— Я сам, — твердо сказал Ивашов, собрав все силы, но, попытавшись подняться, повалился обратно на подушку. В голове снова застучало и перед глазами поплыли дымчатые разводы…

Когда он очнулся, вокруг были знакомые очертания его комнаты. Ультрамариновые стены спальни тонули во мраке, окно занавешено. Тихо. Сколько времени он уже пролежал здесь?

Александр медленно подтянул ноги к животу, поднялся на четвереньки, осторожно встал на пол. Каждое движение отдавало в плечо. Ивашов прошел в кабинет и уставился на информблок: хронометр был только там. Если верить ему, то с того момента, как Александр ушел в бассейн, прошло более двух суток. Когда Ивашов понял это, он неожиданно почувствовал сильный голод, усталость и боль отступили на задний план. Более двух суток — вот сколько он провалялся в наркотическом тумане! Александр криво усмехнулся — теперь эти господа из РБ призадумаются. Под страхом смертной казни Мейера больше не заставишь программировать байцеров против Ивашова. Интересно, что он еще может приказать роботам? Наверное, они просто будут следить за ним или удерживать своими манипуляторами.

Саднило лицо. Он прошел в ванную и склонился над зеркалом. При ярком, бившем в глаза свете он увидел на лбу огромный синяк, на левой скуле был ожог. Больше, кажется, ничего. И то хорошо.

Этот байцер лопнул как настоящий разрывной снаряд. Что за оружие оказалось в его руках?! И что это за светящиеся шарики? Может, шаровые электрические разряды? Но каким образом они направляются в цель? Или это выброс активной плазмы? В голове тотчас заструились возможные принципы работы оружия, но Ивашов тотчас отмахнулся от них — новый приступ голода сжал внутренности.

Александр вернулся в спальню, нажал кнопку вызова, потом лег на кровать, раскинул руки и стал ждать, когда Клара принесет еду. Думать не хотелось. Немного клонило в сон, но с этим было легко оправиться — слабость уже прошла. Он смотрел на затененный потолок и пытался осознать, чего же он добился своей акцией. Не так уж мало, если думать: узнал, что байцеры могут парализовать или даже убивать своих жертв, что за него, Ивашова, Мейеру могут оторвать голову, что в стенах Института разработана принципиально новая система оружия. А главное — высокое начальство побоится теперь ограничивать его свободу, и рядовые сотрудники, среди которых наверняка уже распространился слух о «бегстве», поймут, что русский профессор, создатель будущего Звена контакта, вовсе не согласен с постановкой дел в ТНУ!

Вдруг мозг ученрго пронизала невероятная догадка: впервые, с момента посещения Чувашии, он к моменту пробуждения не видел никаких снов, никаких знаков! Ивашов похолодел. Неужели токсичные вещества, введенные ему выстрелом байцера, оказали такое страшное воздействие?

Щелчок двери прервал его мысли — перед ним стояла Клара, придерживая столик с пищей. Лицо необычайно бледно, или ему это показалось в сумраке спальни?

— Профессор, — произнесла она тихо, — вы заказывали еду?

Ее глаза шарили по нему, выискивая следы борьбы с крысороботом, ненадолго остановились на повязке на плече, скользнули по раненым пальцам, синякам на лице. В глазах Клары-плескалось море непонятного огня и боли, и Александр вдруг почувствовал необъяснимую близость к этой девушке, понял, что после этой, вылазки он стал понятнее ей и что она прониклась к Ивашову чувством неподдельного дружелюбия. Это открытие так поразило Александра, что он даже приподнял голову, чтобы яснее взглянуть в глаза девушки.

— Да, я умираю с голоду. Спасибо.

Он принялся за еду прямо здесь же, в спальне, а она присела рядом с ним на кровать и участливо смотрела, как он ест. Постепенно мысли Ивашова принимали стройный вид. Возвращалась уверенность в себе, в своих силах. Однако он не знал, как воспринимать это новое отношение Клары, которое он почувствовал в ее глазах. Оно несомненно было связано с недавним происшествием.

Девушка тем временем протянула руку и легко провела по забинтованному плечу.

— Не больно?

— Нет, — покачал головой он, — почти не чувствую.

— Байцер выстрелил в вас парализующей иглой?

Ивашов кивнул.

— Какой кошмар. Зачем вы туда пошли?

«Ну вот, — подумал Александр, — и она туда же. Им невдомек, почему мне тесно в тех рамках, в которые они меня заключили».

— Я решил прогуляться по парку.

— Но ведь парк совершенно в другой стороне!

— Мне это было неизвестно. И вообще, сколько еще Мейер собирается держать меня в положении подопытного кролика?

Клара снова бросила на него один из своих загадочных взглядов и грустно улыбнулась:

— Мы всё здесь так живем.

— И очень плохо. Надо больше доверять друг другу.

— Александр, — еще тише сказала девушка, — а вы здесь не скучаете по своим родным?

— А как же! Но почему вдруг Такой вопрос?

— По жене, детям?

— У меня их нет, — отрезал он, — я холостяк.

— Холостяк? — удивилась она, по вашему виду не скажешь. Вам ведь, наверное, уже больше тридцати пяти?

— Тридцать три, — он озадаченно уставился на Клару.

В тот же момент она придвинулась к нему и, нежно обняв, прижалась губами к его щеке. Он почувствовал горячее влажное дыхание и удивительный аромат, исходивший от ее волос. У Ивашова закружилась голова и он замер, пораженный происходящим.

— Клара, — пробормотал он, не зная куда девать руки, — зачем все это?

— Оттолкните меня и ложитесь. Постарайтесь не шевелиться. Я приду через десять минут!

В ее шепоте прозвучала такая убежденная настойчивость, что Ивашов тут же кивнул, соглашаясь. Он догадался, что Клара просила ее оттолкнуть для телемониторов.

— Ну же! — прошептала она, целуя его в шею.

— Клара, — резко крикнул Александр, — что вы себе позволяете? — И оттолкнул девушку от себя. Тут же резко закололо в плече, так сильно, что, не сдержавшись, он поморщился.

От толчка Клара подалась назад и тут же поднялась с оскорбленным видом. Оправляя комбинезон, она спросила натянутым сухим тоном:

— Вы уже поужинали, мистер Ивашов?

«Хорошо играет», — удивленно подумал Александр.

— Да. Можете убирать.

Девушка укатила столик. Слышно было, как за ней захлопнулась входная дверь. Он снова откинулся на подушки и закрыл глаза. В голове вихрем носились мысли о происшедшем. Ивашову вдруг пришло на ум, что поцелуи Клары ему вовсе не были неприятны. Но в то же время другая мысль не давала покоя: что она собирается делать? Зачем нужно лечь и не шевелиться? Что хочет сделать девушка, вернувшись через десять минут?

Он лежал, раскинув ноги и руки, имитируя углубляющееся дыхание засыпающего человека. Глаза закрыты. Руки вдоль туловища. Сквозь прищуренные веки он видел, как сумерки постепенно поглощают очертания окружающих предметов. В воздухе еще носился слабый аромат духов Клары. Этот аромат был как загадка, как обещание, он словно связывал два момента времени — т от, когда Ивашов почувствовал прикосновение к своей щеке губ Клары с тем, когда она снова вернется. Становилось все темнее и темнее. «Это как-то связано с моим поступком, — соображал Ивашов, — с моим неудачным «побегом». Но как? Что хочет сказать мне Клара? И как собирается сделать это незаметно для телемониторов?»

Внезапно он почувствовал, что в комнате кто-то появился. Темнота не давала возможности рассмотреть, кто это, однако по нахлынувшему знакомому аромату Александр все понял. Наконец он ее увидел — темное пятно на фоне чуть более темного проема двери. Фигура стояла неподвижно, рук не было видно. Она что-то держала перед собой. Что?

Так продолжалось еще с минуту, которая показалась Ивашову вечностью. Потом темная фигура издала глубокий облегченный вздох и исчезла из поля зрения. Легкий ветерок пронесся мимо его лица.

— Вот и все, — послышался знакомый шепот.

— Что — все? — тоже шепотом спросил Александр.

— Нас никто не видит и не слышит…

… Молодым парням очень хотелось посмотреть на богатыря.

— А давайте позовем его, — предложил один из них. Парни пошли на курган и хором закричали:

— Чемень! Чемень!

И вдруг земля разверзлась под их ногами, и в ужасающем грохоте и ослепительном пламени, верхом на белом коне, в одежде воина и в воинских доспехах из кургана выехал Чемень. Лицо его было сурово и твердо, глаза пылали неземным огнем…

— Но как же вам удалось заблокировать телемониторы? — удивился Ивашов.

— В Регулирующем Бюро и выше, видимо, считают нас совсем дураками. Нет, здесь достаточно ученых, осознающих свой долг перед человечеством. Если, не мы, то кто еще остановит чудовищную машину ТНУ? Нам пришлось здесь многому научиться. Байцеры — это ещё цветочки по сравнению с тотальной слежкой, которой подвергается каждый из новоприбывших ученых в течение года. Вам повезло: вы обладаете определенной свободой траектории. Сотни людей видят лишь лабораторию да многоместную комнату, в которой живут по пять сотрудников, по крайней мере один из которых обязательно провокатор. Кошмарные условия!

Александр слышал напряжение в ее голосе, в котором прорвались наружу тщательно сдерживаемые боль и гнев. Тихая страстность вызывала ответное чувство протеста в груди Ивашова и он часто и взволнованно дышал, стараясь не пропустить ни единого слова девушки.

— Старый закон говорит: сила действия равна силе противодействия. Как это верно! Чем сильнее прижимают нас эти новоявленные спасатели человечества, тем упорнее мы сопротивляемся, срывая их планы, дезорганизуя работу, затягивая выполнение заказов. И какую красивую легенду они себе придумали — Трест Независимых Ученых! Деятельность на благо человечества! Независимость от политики! А на самом деле — блеф, интеллектуальная мафия, закабаление умнейших голов сегодня во славу угнетения миллиардов в будущем. О, мы видим все их потуги насквозь! Уже сегодня в Группу Противодействия входит… — она замолчала, и Ивашов понял, что Клара не имеет права называть фамилии и цифры. «Господи, — подумал он, — как все это знакомо. — И демагогичные рассуждения о благе человечества, и тотальная тирания, и выслеживание недовольных. Да и само название — Группа Противодействия, не напоминает ли это легендарное сопротивление в годы второй мировой войны!»

— Ученые, члены ГП, — продолжала Клара, умерив немного свой пыл, — научились справляться с их механикой. Как-никак для многих из нас это основная профессия. Мы снимаем телефильм о том, что сотрудник спит, а после, когда нужно о чем-нибудь поговорить или удалиться, блокируем компьютерную слежку, подсовывая органам ее электронных чувств фальшивую информацию. Это действует безотказно.

— Это уже какой-то выход, — задумался Александр.

— А байцеры?

— Да, это тоже проблема. Но и она решена. Уж не знаю каким именно образом, но есть изготовленные членами ГП специальные «пуговицы». Человек с «пуговицей» просто невидим для сторожа.

— Прекрасно, — отозвался Ивашов, — почему же вы тогда до сих пор не организовали побег из этой чудовищной тюрьмы?

— А зачем? — удивилась Клара. — Подумайте, Александр, разве после нашего бегства что-нибудь изменится? Разве ТНУ после этого перестанет существовать, перестанет угрожать свободе и воле человечества? Нет, и те военные разработки, которые мы сейчас ведем, ясно говорят об обратном. Они наберут других, более сговорчивых или трусливых, и в конце концов добьются своего. Этого допускать нельзя. Нельзя. Нет, наша задача, наш долг — забыть о себе, о своих тяготах и страданиях и, крепя единство, дожидаться своего часа.

— Какого часа?

Клара молчала, не отвечая. После ее пламенного шепота тишина в комнате казалась оглушительной, коварной, предательской. Ивашов чувствовал, что лицо у него горит. Совсем недавно он раздумывал, как бы ему самому спастись из этого логова. А маленькая хрупкая женщина с проницательными темными глазами дала ему хороший урок самоотверженности и стойкости.

— Того часа, — решительно сказала она, — когда в конце концов ТНУ решится показать всему миру свое настоящее лицо, свою волчью пасть! Тогда и наступит наш черед…

— И что тогда? — взволнованно спросил Александр, но не получил ответа. Снова разлилась тягучая тишина. Ивашов вдруг понял, что эта девушка подвергает себя смертельной опасности, разговаривая с ним. В самом деле — откуда у нее уверенность, что он не выложит Мейеру на следующее же утро все, что узнал? Русский? Ну и что? Пытался бежать? Ну и что? Ведь «согласился» же он сотрудничать с ТНУ и даже передал кое-какие сведения в распоряжение Треста…

— Клара, — спросил он, — как же вы решились на такой разговор со мной?

— У нас не было выхода, — тихо ответила она, — это последняя надежда что-то изменить. Вы должны достаточно хорошо понимать, насколько важен для всего человечества тот материал, который вы получаете от объекта Икс, как важно, чтобы эти схемы не попали в грязные лапы ТНУ. Если бы вы не согласились на наши условия, ГП вынуждена была бы вас уничтожить. — Последние слова были произнесены жестким решительным тоном. И у Ивашова не осталось сомнения, что так оно и произошло бы на самом деле.

— Вы должны прекратить поставлять информации Мейеру под любым предлогом, — голос Клары почти срывался от волнения, — это можно мотивировать тем, что после парализующего укола у вас произошел шок, нарушивший некоторые структуры сознания, позволявшие ранее принимать сигналы объекта Икс.

— Можете передать своим друзьям из ГП, что никакой хоть сколько-нибудь важной информации ни Мейер, ни кто-либо другой из ТНУ никогда не получит. То, что я ему рассказал, уже давно известно в Москве. И этого далеко недостаточно даже для создания общего представления о принципе действия Звена контакта, не говоря уже о его постройке.

— Я так и думала, — прошептала девушка.

— А вчера я вовсе не собирался убегать из Института. Я просто хотел дать понять всем этим самонадеянным воротилам из Регулирующего Бюро, что не намерен считаться с их планами. Пока что они зависят от меня, да еще как зависят! Убежден, что удастся заставить их предоставить мне полную свободу передвижения по Институту и включить в состав РБ!

Словно не слушая его, Клара произнесла:

— Вам необходимо бежать отсюда. Это, пожалуй, станет основной задачей Группы Противодействия на данном этапе.

— Но я не собираюсь отказываться от борьбы, — запротестовал Ивашов, однако Клара его перебила:

— Александр, не забывайте, что вы несете в себе надежду всего мира. Вы обязаны построить Звено контакта. Обязаны перед всем человечеством, понимаете? Точно так же, как мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь вам вернуться на родину. Россия — единственная страна, где контактом с инопланетянами не воспользуются в личных или милитаристских целях.

«Она права, — подумал Ивашов, — она опять права».

— Мне пора, — Клара поднялась, — беседу нельзя затягивать. Могут заметить мое отсутствие. Хоть за мной и не следят так упорно, как за вами.

— До свидания.

— Если вы захотите мне срочно что-нибудь передать, то вызовите и при словах «необходимость» дотроньтесь до точки между бровями. Я попрошу снова устроить нам встречу. Постарайтесь почаще неподвижно лежать на кровати как сегодня — чтобы Мейер ничего не заподозрил. Пусть он привыкнет, что вы так размышляете, — она двинулась к выходу.

— Клара! — вдруг вырвалось у Ивашова.

— Что? — она остановилась.

— Нет, ничего, — смутился вдруг Ивашов, — ничего…

Дверь закрылась за ней без единого звука.

Александр снова лег на кровать, чтобы телемониторы, когда с них снимут фальшивую ленту, зафиксировали то же положение ученого.

Три дня и три ночи прошли в напряженном ожидании. Визиты Мейера участились, причем не видеофонные, а настоящие. Отто выглядел бледным и нервным. Встречаясь с Ивашовым, он все время старался ободряюще улыбаться, но получалось у него плохо. Александр видел, как с каждым днем падает дух его шефа. Однако его это мало волновало. Случилось то, что пугало больше всего: передачи прекратились! Он теперь опал спокойно, без сновидений, и просыпался спокойно, как все нормальные люди. Та чудесная и таинственная нить, с которой он был связан с объектом Икс, разорвалась. Ивашов чувствовал себя словно на краю пропасти, он корил себя за поспешность и необдуманность. В самом деле — так ли уже необходимо было пытаться прорваться в парк? Зачем ему пришло в голову показывать свой норов? Один укол байцера — и информационные передачи инопланетян прекратились. Что теперь будут делать инопланетяне? Подыщут другого перцепиента или решат больше не связываться с людьми? Вполне возможно, что существует и обратная связь, по которой объект Икс получает сведения об окружении и действиях Ивашова. А если они решили, что мы еще не доросли до контакта? Или все же не могут пробиться к нему из-за нарушений структуры его мозга после парализующего удара? Какие мучительные раздумья, какая невыносимая неизвестность!

Ивашов слонялся по своему кабинету, не зная, чем себя занять. Временами он сосредотачивался и экзаменовал себя, проверяя, не стерлись ли в памяти схемы и формулы, полученные им за время пребывания в стенах Треста. Но нет — ничего не забывалось, и только это радовало его.

Обстановка вокруг него переменилась, это Ивашов чувствовал по лицу Мейера и Клары, которая по-прежнему ухаживала за ним. Из-за ранения в плечо, когда осколок разорвавшегося байцера рассек ему мышцу, Александр не ходил в бассейн. Доступа в — лаборатории по-прежнему не было. Изредка звонил по видеофону Экерюд и справлялся, как идут дела у русского профессора. А дела шли неважно, хотя плечо быстро заживало, а на лице и руках уже зажили следы ссадин и ожогов.

Ивашов, по установившейся за последние три дня привычке, неподвижно лежал на кровати в спальне и мучительно размышлял, что же ожидает его дальше.

Погода снаружи переменилась, ярко светило солнце, заставляя его задергивать шторы. Океан успокоился, и лишь мелкая, еле видная с высоты рябь тревожила поверхность вод. Штиль. Затишье. Чем оно кончится?

С особенной остротой пробудилась в Ивашове тоска по родине. Ночами снились шумные московские улицы, полные пестрой разговорчивой толпы, снилось Подмосковье со снежно-белыми березами и высокими стройными соснами. Снились даже запахи родной земли и, пробуждаясь на рассвете, он чувствовал, что грудь разрывается от переполнявшей его тоски. Окружавшие стены казались призрачными и нереальными, хотелось проснуться в своей московской квартире, выйти из дома и поехать на работу, почувствовать себя частицей огромного человеческого организма советского общества, частицей, выполняющей работу, которая может принести счастье миллиардам людей.

В соседней комнате раздался настойчивый стук в дверь. Александр повернул голову и прислушался. Стук повторился, нетерпеливый, требовательный. Хотя на двери не было замка, Мейер всегда стучался. Ивашов нехотя поднялся с кровати и прошел в кабинет.

— Войдите! — крикнул он.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Отто, источая приторную улыбку. Вместо привычного голубого комбинезона на нем был строгий серый, костюм со светлой рубашкой и галстуком. Поздоровавшись, он не сел в кресло, чем немало удивил Ивашова.

— Здравствуйте, Отто. Чем обязан?

Мейер пристально смотрел на него, и в его глазах Александр уловил странный блеск, словно собеседник был чему-то очень рад.

— Мистер Ивашов, — торжественным тоном произнес наконец гость, — дорогой наш профессор, я рад сообщить вам чудесную новость: наш план удался!

— Какой план?

— Ах, вы даже не понимаете? Тогда я вам скажу! Отныне вы можете свободно перемещаться на десяти этажах Института, в том числе и в парке. Регулирующее Бюро нашло возможным предоставить в наше распоряжение столь увеличенную траекторию в надежде, что наше сотрудничество станет еще более плодотворным, чем раньше. Клара покажет вам новую схему передвижения в здании. Что вы на это скажете? Видите, как мы идем вам навстречу?

Ивашов молчал. То, что сейчас предложил ему Мейер, несомненно было огромным достижением… Но ведь он уже больше не контактер. Не лучше ли сразу же предупредить этого дельца от науки, что он уже бессилен? Или воспользоваться новыми привилегиями и свободами, чтобы оказывать посильную помощь Группе Противодействия?

— Мейер, — вдруг вырвалось у него, — я как раз хотел с вами поговорить.

— Что? — удивился Отто. — Вам этого мало? Неужели вам так уж обязательно, чтобы вас ввели в состав РБ? Но ведь это далеко не такое простое дело. Каждый член Регулирующего Бюро подвергался проверкам и испытаниям на протяжении ряда лет. Погодите, вот пройдет определенный срок…

— Нет, — сказал Ивашов, — я имею в виду вовсе не это.

— А что? — подался вперед Отто. — Что еще?

— Я не собираюсь у вас ничего просить. Я хочу лишь информировать РБ, что после ранения больше не принимаю сигналы объекта Икс. Я больше не контактер…

— Тихо! — крикнул вдруг Мейер. — Тс-с! Ни слова больше!

Он подскочил к информблоку и, склонившись над ним, начал поворачивать там какие-то переключатели, двигал диффузоры. Через некоторое время он обернулся и вытер рукой мгновенно взмокший лоб. Ивашов поразился тому, какой смертельной бледностью покрылось его лицо.

— Вот теперь можно поговорить, — он снова уселся напротив Александра. Радостная маска слетела прочь, на лице появилось какое-то жесткое, почти злобное выражение и загнанный взгляд. — Ну, говорите все начистоту. Мы теперь с вами связаны одной веревкой.

— А говорить, собственно, нечего, — холодно сказал Александр. — У меня пропали сны. Вот и все.

— Вот и все? — истерично заорал Мейер. — Как вы просто рассуждаете: сны пропали, вот и все! Да знаете ли вы, что может произойти с нами, да-да, именно с нами, а не со мной одним, когда там, — он показал глазами наверх, — догадаются об истинных причинах вашего молчания…

— Но я действительно перестал видеть сны…

— Об этом-то я и говорю! Если это станет известно верхушке Треста, нам обоим не поздоровится. Я-то, может быть, еще вывернусь, а вот вам никак не позавидуешь. Столько потрачено сил и средств на то, чтобы доставить вас сюда, в безопасное место, а в результате вы, известный советский ученый, делаете какую-то глупейшую выходку, влезаете в спецлабораторию пятой зоны и из секретного оружия укокошиваете одного из байцеров. Да к тому же еще теряете способность воспринимать сигналы объекта Икс! Непостижимо! Чудовищно!..

Ивашов с интересом рассматривал собеседника. Выключив следящее устройство, Мейер обнажился перед ним в своем подлинном облике: наружу вылезли тщательно скрываемые раньше черты характера. Александр видел, как отчаянно трусит Отто, понимая, что бездействие Ивашова неумолимо грозит его карьере. И стараясь во что бы то ни стало спасти собственную шкуру, он пытается запугать советского ученого, думая, что и для него решающим является вопрос самосохранения. Глаза Отто налились кровью, на висках выступили голубые вены, он отчаянно жестикулировал руками, стараясь убедить Ивашова.

— Я никого не просил привозить меня сюда, — ледяным тоном отрезал Александр. — И если вы решились меня пугать, хочу вам сообщить, что это бесполезно. Впрочем, вы сами должны были догадаться об этом.

— Простите, мистер Ивашов, — Отто резко изменил тон, — вы меня неправильно поняли. Я всего лишь собирался довести до вашего сведения, насколько важно для нас — вы меня понимаете — для нас обоих, чтобы ваша работа не прекращалась. Попробуйте сделать над собой усилие, экспериментируйте со своим сознанием…

— Именно это я и пытаюсь делать.

— Вот и правильно. Упорно работайте, и упаси вас боже еще раз повторить: «Я больше не контактер!» В конце концов, передачи могли прекратиться по независящим от нас обстоятельствам. Насколько я помню, до сих пор не известно, где находится этот объект Икс? Возможно, какие-тo космические, излучения, планеты или астероиды мешают держать устойчивую связь.

Мейер откинулся на спинку кресла и дрожащей рукой достал из кармана пачку сигарет. Выковырнул одну и жадно закурил. Ивашов хладнокровно смотрел, ожидая, что он еще скажет. Мейер несколько раз глубоко затянулся и постепенно успокоился.

— Вот так, дорогой профессор Ивашов, — проговорил Отто, — будем считать, что договорились. И запомните — едва только появятся первые намеки контакта, сразу же сообщайте мне. А пока отдыхайте, пользуйтесь своей невиданной свободой, развлекайтесь. Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь: любое желание будет по возможности исполнено.

— Хорошо, — сказал Александр, — так я и сделаю.

— Вот и прекрасно, — Мейер поднялся, намереваясь снова подключить телемониторы, однако Александр остановил его.

— Погодите, Отто!

— Еще что-нибудь? — спросил тот с тревогой.

— Нет. У меня к вам всего один вопрос.

— А-а, — улыбнулся Мейер, — я к вашим услугам.

— Помните, в самом начале моего пребывания в Тресте, когда мы посетили конструкторское бюро, вы обещали мне рассказать, откуда у Треста такие огромные деньги на первоклассное оснащение Института? До сих пор нам было как-то недосуг говорить об этом.

— Да-да, — произнес Отто, — припоминаю.

Он снова уселся в кресло и сощурил глаза. Потом стряхнул пепел и уставился на огонек сигареты, словно задумавшись.

— Это вопрос очень и очень не простой, — изрек наконец Мейер. — Вы понимаете, что говорить вполне откровенно я не имею права. Не могу называть фамилии, цифры, даты. Да всего я и не знаю. Однако, чтобы удовлетворить ваше любопытство, кое-что могу рассказать. Дело в том, что многие крупнейшие ученые нашего времени духовно солидарны с Трестом Независимых Ученых, хотя и не входят в число его сотрудников. Через своих агентов ТНУ производит сбор пожертвований в пользу этого храма науки.

— И такие сборы дают достаточные средства?

— Вас это удивляет? Что ж, мне приятно сообщить, что уровень научного энтузиазма и самопожертвования на Западе гораздо выше, чем вы полагаете.

— Мейер, — перебил его Ивашов, — но при достаточно широкомасштабной операции по сбору средств в пользу Треста вы неизбежно расстаетесь со своей мечтой о секретном существовании.

— Я вам уже говорил, что многие державы в курсе происходящих событий. В этом смысле полной секретности все равно не добиться.

— Когда я был вместе с вами в конструкторском бюро, то видел некоторые из ваших проектов. Это были разнообразные системы оружия. Не отсюда ли берутся средства «а существование ТНУ?

Мейер нахмурился и погасил сигарету. Он ослабил воротничок рубашки, словно тот душил его.

— Да, — сказал он, — вы правы. Часть средств к нам приходит за счет выполнения Институтом определенных заказов со стороны. Однако это не обязательно военные заказы. Бывают, знаете, всякие, — он неопределенно покрутил рукой в воздухе.

— А как же стремление к благу всех людей?

— Приходится идти на определенные компромиссы. Нам надо окрепнуть, занять твердую позицию. Без средств от военных разработок Трест Независимых Ученых не сможет достаточно четко функционировать.

— Ясно..

— Ну что, я вполне удовлетворил ваше любопытство?

— Вполне, — усмехнулся Ивашов.

Мейер поднялся и подключил телемониторы. Сколько ни присматривался к его действиям Александр, из-за спины Отто он так и не разглядел, что именно делал тот на пульте.

— До свидания, мистер Ивашов, — вежливо попрощался в дверях Мейер, — надеюсь, что у нас с вами все кончится благополучно.

— Очень хочется верить.

— Вот и прекрасно, — отозвался Отто, не почувствовав в словах Александра иронии.

Здесь было мало по настоящему зеленых деревьев, зато великое множество разросшихся кустов, местами образующих почти непролазные заросли. В воздухе пахло свежестью и у Ивашова возникло такое чувство, будто он прикоснулся к чему-то родному.

Несколько остекленных плит в крыше были сдвинуты в сторону, и в образовавшиеся проемы в парк вырывались потоки яркого солнечного света. Влажный океанский ветер трепал листья, и они шелестели под его порывами, заглушая шум прибоя, доносившийся снаружи. Океанский ветер отдавал привкусом соли и запахом йода. Шелест листвы о чем-то смутно напоминал Александру, только он никак пне мог вспомнить, что именно.

Он огляделся. Парк, располагавшийся на громадном выступе здания Института, занимал площадь в несколько десятков гектаров. Стоя в центре, невозможно было увидеть ни одну из стен, охватывающих парк кольцом. Застекленные плиты потолка держались на массивных черных столбах, портящих общее впечатление; идиллия разбивалась, наталкиваясь на эти столбы. Если бы их не было, и если не смотреть на потолок, не видеть голубеющие кругом комбинезоны сотрудников Института, то можно даже представить, что ты где-нибудь на родине, на прогулке в лесу…

— А можно из парка увидеть океан?

— Конечно, — ответила Клара, — дальше есть солярий. Там можно загорать и любоваться прекрасным видом водных просторов. Парапет всего в метр высотой, но снаружи он абсолютно неприступен: внизу только скалы, и до воды вниз метров пятьдесят. Мы сходим туда попозже.

В гуще листвы Ивашов заметил уединенную скамейку.

— Присядем?

Клара согласно кивнула. Они расположились на жестком деревянном сиденье. Сверху, наподобие тента, переплелись зеленые гибкие ветви. Александр еще раз с удовольствием втянул в себя ароматный воздух и радостно посмотрел, на спутницу. На ней сегодня было свободное зеленоватое платье, перетянутое в талии тонким шнурком, подчеркивающее стройность ее фигуры. Ивашов смущенно отвел глаза — Александра пугало, что Клара занимает все больше и больше места в его мыслях.

— Какой чудесный уголок! — произнес он. — Тут можно отлично отдохнуть. Проектировщики Института были людьми сообразительными.

— О да, — ответила в тон ему Клара, — мне лично здешние условия очень подходят. Я люблю и комфорт, природу.

Ивашов заглянул в глаза своей спутнице, но они были холодны. Он понял, что парк — не место для откровенностей. Подслушивающие устройства, наверное, замаскированы в земле или стволах деревьев.

Снова порыв ветра зашелестел листвой, и снова Александр попытался вспомнить, что напоминает ему шум листвы.

Мимо них невдалеке прошли трое мужчин в зеленых комбинезонах. Лицо Клары стало жестким, когда она взглянула на одного из них. Александр тоже с интересом присмотрелся к нему. Незнакомец был высок, с черными волосами и бородой, взгляд глубоко запавших глаз резок и насторожен. Руки мужчина держал в карманах и шел странной, чуть прихрамывающей походкой. Двое его спутников что-то наперебой говорили ему, пытаясь заглянуть в глаза. Он же изредка бросал короткие отрывистые слова, кривя губы, и оба спутника тут же согласно кивали.

— Запомни этого человека, — прошептала Клара, — это биолог Шреккенбергер. — Карл-Иорг Шреккенбергер.

Не успела она закончить свои слова, как бородач заметил Ивашова и, резко свернув с тропинки, направился к нему.

— Здравствуйте! Карл-Иорг Шреккенбергер, — отрекомендовался он зычным басом. — Биолог из двадцать седьмой лаборатории.

— Александр Константинович Ивашов, математик. К сожалению, не могу сказать, к какой лаборатории я принадлежу, поскольку работаю у себя в квартире.

— О, мистер Ивашов, — широко улыбнулся биолог, — вам совершенно не нужна лаборатория. Ваша лаборатория вот здесь, — он постучал по лбу, — и это самая великолепная лаборатория, которую можно пожелать. Очень рад знакомству с вами. А это мои коллеги, Тео Рюгер и Вильгельм Пель. У нас здесь сложилась своеобразная немецкая колония. Верно, Клара?

Александр вежливо кивнул обоим спутникам Карл-Иорга. Те ответили заискивающими улыбками.

— Да и Отто, я имею ввиду Мейера. Он хоть и родился за океаном, но все же германских кровей. Ха-ха! — он широко улыбнулся, и зубы жемчужно блеснули из-под черных густых усов. — Вот русских здесь что-то маловато. Насколько мне известно, только Петр Ласский из секции «Би». Впрочем, он родился не в России.

— Немудрено, что мы все разноплеменные, — отозвался Ивашов, — это ведь Интернациональный Трест.

— «Интернациональный? — подняв брови, спросил Шреккенбергер, — это пикантно! Ха-ха! — рассмеялся он и шутливо погрозил пальцем Ивашову. — Только давайте договоримся, профессор: никакой пропаганды в Институте!

Спутники биолога заулыбались неприятными приторными улыбками.

— Чем вы занимаетесь, Шреккенбергер? — спокойно по интересовался Ивашов.

— Я же говорил, что я биолог, — отозвался тот, переглянувшись с Пелем и Рюгером, — ну а подробнее вам никто не скажет. Наши исследования держатся в тайне ничуть не меньше, чем формулы Звена контакта. Надеюсь, я не помешал вашему уединению, — он бросил быстрый взгляд на Клару.

— Что вы, нисколько.

— Удаляюсь. Мой индекс 14–14. Не так трудно запомнить. Если захочется весело посидеть за кружкой хорошего пива — я к вашим услугам. Звоните.

— Буду иметь в виду.

— Разрешите откланяться. Мы вас покидаем! — он еще раз улыбнулся Александру, стараясь казаться приветливым.

— До встречи. Насчет пива я запомню, — откликнулся Александр.

Когда трое немцев отошли, Клара прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Ивашов тревожно взглянул на нее, пытаясь понять причину ее неприязни к Шреккенбергеру. Но по лицу ничего не прочтешь. Оставалось только предполагать, что здесь кроется принципиальное разногласие между ними. Стало быть, Карл-Иорг находится на другом полюсе от Группы Противодействия. Биолог. Интересно, чем он может заниматься? Впрочем, поле для деятельности здесь весьмд обширное. Начиная от болезнетворных микроорганизмов и кончая опытами над людьми.

«Полегче, полегче, осадил сам себя профессор, — почему ты сразу думаешь о самом плохом? Работа Шреккенбергера не обязательно должна быть такой зловещей. Может быть, Клара относится к нему так из-за политических противоречий?»

Снова под порывом ветра зашелестела листва и внезапно Ивашов понял, что напоминает ему этот шелест. Он был похож на шелестящий топот байцера.

… И в ужасающем грохоте и ослепительном пламени из кургана верхом на белом коне, в одежде воина и воинских доспехах выехал Чемень. Лицо его было сурово и твердо, глаза пылали неукротимым огнем.

Парни перепугались, но Чемень их не тронул. Он пустился в свой обычный путь, объехал весь чувашский край и вернулся в курган. Закрылась за ним земля и все стало как прежде…

На четвертую ночь после происшествия передачи возобновились. Извиваясь на ложе, еще не проснувшись, Ивашов торжествующе упивался потоком непонятных впечатлений и ощущений, окунался в мрачные знобящие омуты чужой психики, возносился к незнакомым мирам и существам, преображенным его восприятием в подобия чудовищ и стихий. Он с криком проснулся на рассвете, при появлении Всадника. В памяти, как и прежде, молнией высветился легендарный курган. Ивашов тотчас увидел перед глазами новые непонятные значки…

Стоя под холодной струей душа, Александр смывал с себя остатки ночного сна и былой растерянности. Теперь стало ясно, что объект Икс не прервал связи. Но по-прежнему неизвестно, с чем было связано молчание. Однако передачи продолжались — и это было главным.

Вместо повязки теперь на плече был большой непромокаемый пластырь, что давало возможность мыться. Щурясь от удовольствия, он подставлял потокам воды пылающую голову, шею, спину.

Накинув халат, Ивашов прошел в кабинет и включил музыку. Ему казалось, будто он затылком ощущает множество взглядов, направленных на него. И в самом деле, по крику во время пробуждения Мейер наверняка сообразил, что к чему, и теперь с удесятеренной энергией с помощью телемониторов наблюдает за Ивашовым. Но нет. Пусть, наконец, сообразит, что информацию он будет получать только от самого Александра, а не от своей хитроумной следящей техники.

Включив любимого Баха, закинув руки за голову, Ивашов с наслаждением растянулся в кресле. Все внутри пело от радости. Мир, даже наполненный личностями вроде Мейера, Хилла и Шреккенбертера, сразу стал простым и ясным. Он по-прежнему контактер! Звено контакта будет построено!

«Однако почему каждый раз мне вспоминается курган, который мы посетили с другом в Чувашии? — удивился ученый. — Случайность? Каждый раз случайность? Но это абсолютно невозможно. В целенаправленных передачах объекта Икс случайность совершенно исключена. Что же тогда? Может быть, настройка мозга на прием сигналов от объекта Икс — это результат посещения кургана? Возможно, там с незапамятных времен витают какие-то неведомые нам волны, доселе неизвестные науке? Стоп! — Александр вскочил как ужаленный, пораженный новой мыслью. — Стоп, стоп! А Володин? Ведь мы там были вместе. Тогда не исключено, что Гриша тоже может стать контактером…»

Вопрос за вопросом. Одна загадка за другой. Ивашов встал и, подойдя к окну, стал всматриваться вдаль, где море незаметно сливалось с небом.

О местонахождении объекта Икс можно делать лишь догадки, — строил он мучительные предположения. — Однако вероятнее всего он находится в околоземном пространстве, но на значительном от нас удалений, может быть, на расстоянии нескольких миллионов километров, так что наземными локационными средствами его обнаружить невозможно. С другой стороны, объект не удален от Земли на слишком большое расстояние, поскольку довольно быстро реагирует на изменение ситуации.

На основе современных научных представлений невозможно также, — полагал он, — точно выяснить характер связи объекта Икс с курганом из легенды. Но что такая связь существует — в этом не может быть никакого сомнения.

Александр не торопился приняться за расшифровку таинственных криптограмм. Впереди еще целый день, тем более, что новые формулы совсем не так просты, как прежние. Это он сразу уловил.

Ивашов набрал на информблоке код Клары. Экран засветился, и на нем появилось заспанное лицо.

— Хелло, Александр? — вопросительно сказала она.

— Простите, Клара, что разбудил вас в такую рань, — он бросил взгляд на хронометр, — но уже семь. Вам все равно пора вставать.

Та сдержала зевок и вдруг улыбнулась. Ивашов понял, что по его довольному виду и голосу она сообразила — объект Икс снова дал знать о себе.

— Опять кофе? — спросила она.

— Да, и если можно, — еще что-нибудь посущественнее.

Позавтракав вместе с Кларой, он поблагодарил ее, и она укатила столик. Ивашов подошел к окну и долго всматривался в океан. Водная поверхность, изумрудная вблизи, уходя к горизонту, меняла цвет, приобретая глубокий темно-синий оттенок. Небо поражало ясной голубизной. Воздух был чист и прозрачен. Белые птицы реяли в нем, временами спускаясь к самой воде, чтобы поймать зазевавшуюся рыбу.

Александр прикрыл глаза и тотчас же возникли увиденные сегодня утром схемы. Он вычленил первый блок невероятного чертежа и попытался хотя бы приблизительно понять, что бы он мог значить. Это была безумная путаница, сверхъестественное переплетение непонятных частей. Задача казалась абсолютно неразрешимой, но ученый не отступал, он верил в то, что человеческий мозг в состоянии понять звездного собрата. Ивашов наугад подставлял различные значения странным иероглифам, анализировал связи этих структур, пытался привести их к какой-то системе. Привидевшиеся схемы были многозвеньевыми, многоступенчатыми. Казалось, что в этом чудовищном хаосе никогда не постичь смысла, однако Ивашов помнил, в какое недоумение его поставили первые передачи объекта Икс. Но тогда же он в конце концов нашел разгадку, ключ к осмыслению странной таинственной информации! Значит, и теперь он сможет все понять, ведь эта информация наверняка рассчитана на его уровень восприятия, на его систему мышления.

Александр прошел в спальню и лег на кровать. Он расслабился и сосредоточился на своей задаче. Предавшись размышлениям, Ивашов не заметил, как летит время. Когда прозвучал зуммер видеофона, он очень удивился, кто это может его беспокоить, и решил не подниматься. Однако зуммер все звенел и звенел с настойчивой требовательностью. Чертыхаясь, ученый поднялся и прошел в кабинет. Бросив мимолетный взгляд на хронометр, он остолбенел — прошло уже шесть часов с тех пор, как он прилег!

Судя по тому, что экран был черен, Ивашов сделал вывод, что это не Мейер: Отто, не задумываясь, подключает обратный визир кабинета. Может быть, это Клара?

Александр нажал кнопку коммуникации и на посветлевшем экране проявилось волевое энергичное лицо с черной бородой и высоким лбом.

— Добрый день, — зарокотал Шреккенбергер, — надеюсь, я не помешал вашей работе?

— В некотором смысле, да, — поморщился Ивашов.

— Прошу меня извинить. Я хотел напомнить вам о нашем уговоре насчет веселого вечера с друзьями и хорошим пивом. Вы еще не раздумали?

— Нет. Но точной даты мы, кажется, не оговаривали.

— Герр Ивашов, разрешите пригласить вас сегодня на вечер в честь одного маленького успеха моей лабофатории.

— У вас будет много людей?

— Что вы, — засмеялся Карл-Йорг, — только элита, сливки научной мысли из смежных областей. Всего человек пять-шесть.

— Я кого-нибудь из них знаю?

— Конечно. Будет Мейер, будет Экерюд. Кажется, вы с ними знакомы?

— Да. Немного.

— Мы намереваемся начать в семь вечера. Мой адрес — пятый этаж, секция четырнадцать, квартира четырнадцать. Помните — 14–14? Ну как, придете?

— Приду.

— Вот и отлично. Кстати, захватите и Клару, она будет рада развлечься.

— Хорошо.

— На том и простимся, — Шреккенбергер поправил бороду широкой крепкой рукой. — До вечера, герр Ивашов!

— До вечера.

Экран погас и Александр поднялся из кресла. Проходя обратно в спальню, он подумал, что новые знакомства могут оказаться интересными. Потом, вспомнив о Кларе, вернулся и набрал ее код. После нескольких звонков экран ожил и появилось знакомое лицо.

— Добрый день, Александр, — сказала она, — обед?

— Спасибо, что-то не хочется. Послушайте, мне только что звонил Шреккенбергер.

— Карл? — удивилась она. — Зачем?

Ивашов пересказал их короткую беседу.

— Но у меня сейчас нет доступа в четырнадцатую секцию.

— Я думаю, это можно устроить. Тем более, что Мейер сам прикрепил вас ко мне. Ну как?

— Конечно же, я согласна.

Александр снова занялся расшифровкой формул я схем.

Клара шла рядом своей легкой танцующей походкой. Байцеры при их приближении лишь высовывали заостренные морды с металлической щетиной. Ни у одного крысоробота манипуляторы даже не дрогнули. Значит, Мейер предпринял шаги по увеличению его траектории. Лишь однажды, когда они, перепутав коридор, направились в другую сторону, байцер лениво поднялся и преградил им дорогу.

Ивашов шел, поглощенный своими нелегкими мыслями. Задача, которую он получил во сне, так и не находила решения. С каждым часом размышлений Александр все сильнее убеждался, что новые значки никак не связаны с — предыдущими сериями. Совершенно иная система записи, новая логика цепей формул. О, насколько легче было бы работать над ними, если можно было бы изложить их на бумаге, одним взглядом обозреть все сразу. Но нет, этого-то как раз нельзя делать!

Еще одна мысль не давала ему покоя. Ивашову постоянно приходило на ум, что новые формулы каким-то образом связаны с нападением на него байцера, с ранением и парализующим уколом. Откуда у него такая уверенность — Ивашов и сам не мог ответить.

Вконец измучившись, он решил дождаться следующей ночи, разумно предположив, что во второй передаче все более-менее должно проясниться.

На всем пути им не встретился ни один человек.

Коридоры четырнадцатой секции, где жил Шреккебергер и располагалась его секретная двадцать седьмая биологическая лаборатория, выглядели вымершими. Казалось, что в этих пустых коридорах и помещениях люди вообще не появляются.

Через некоторое время они оказались перед одинокой дверью, выкрашенной в серый, как и весь коридор, цвет. Не найдя звонка или чего-нибудь в этом роде, Александр громко постучал. Рядом стояла Клара и как-то тревожно на него смотрела. Ивашов заговорщически подмигнул ей и улыбнулся. В это время дверь распахнулась. На пороге стоял сам Шреккенбергер. Его высокая плотная фигура сдвинулась в сторону, пропуская их вперед.

— А вот, наконец, и наш русский коллега с Кларой. Точность — вежливость королей!

Карл-Йорг был одет в несколько старомодную пару. Белая накрахмаленная рубашка, галстук. Движения чопорные.

Александр и его спутница прошли внутрь, с любопытством оглядываясь по сторонам. Свет давали большие канделябры со свечами на стенах. Комната, в которой стоял накрытый стол, была намного больше кабинета Ивашова, и убранство ее с первого взгляда поражало воображение великолепием и тонкостью отделки. Мебель из старого, почерневшего от времени дуба с удивительно красивой резьбой, вокруг длинного овального стола стояли стулья с подлокотниками и высокими резными спинками. Неровный свет канделябров играл на начищенных барельефах мебели.

Карл-Йорг под приветственные возгласы присутствующих усадил их за стол, знакомя со своими гостями. Из четырех человек, сидевших за столом, двое были знакомы Александру: Мейер, с приторной улыбкой кивавший ему, и Экерюд. А невысокую белокурую Виану Пресутти и длинного худого Жермена де Гера он видел впервые.

— Наша компания в сборе, — радостно объявил хозяин. — Дорогие гости, разрешите наполнить ваши бокалы!

Он с громким хлопком открыл бутылку шампанского, вынутую из ведерка со льдом, и разлил искрящийся золотистый напиток в переливающиеся светом хрустальные фужеры. Александр откинулся на стуле, с удовольствием ощущая податливую мягкость его спинки. Высокие подлокотники стульев рождали ощущение маленькой, пока еще не захлопнувшейся клетки. Сидевшие напротив де Гер и Виана Пресутти бросали на него, исподтишка любопытствующие взгляды.

Шреккенбергер, несомненно хотел произвести насвоих гостей экстравагантное впечатление необычностью обстановки и подчеркнутым духом старины. Оглянувшись, Александр заметил на стене коллекцию холодного оружия — длинные двуручные мечи крестоносцев, короткие кинжалы и стилеты. Так, видимо, Карл-Йорг представлял себе жилище средневековых германских рыцарей.

— Друзья, — раздался зычный бас Шреккенбергера, — я собрал вас здесь, как я уже и говорил, в честь небольшого успеха, который со временем будет иметь далеко идущие последствия. Однако прошу вас забыть об этом, потому что это лишь повод встретиться. Ибо мы — цвет науки. И поэтому первый тост, который я хочу произнести, — это тост за единство. За единство в мыслях, за единство в наших делах, друзья! — он высоко поднял свой бокал.

«Не рано ли он приписал меня к своим друзьям? — насмешливо подумал Ивашов. — Ведь и видит-то меня всего второй раз». Он тоже приветственно приподнял свой бокал и выпил. Шампанское оказалось холодным и очень вкусным. Поставив фужер, Александр осмотрелся. Глаза привыкли к необычному освещению. Сидящей справа от него Кларе Экерюд уже накладывал на тарелку какой-то салат. Слева Мейер доставал вилкой кусок буженины. Де Гер увлеченно беседовал с Вианой Пресутти. На лицах появились улыбки, в глазах веселые огоньки.

— Что за успех у тебя, Карл? — поинтересовался Экерюд, — тебе удался какой-нибудь любопытный штамм?

— Все равно он тебе ничего не скажет, — бросила Пресутти.

— Жермен де Гер, — Клара склонилась к Ивашову, — занимается тем, что называют генной инженерией. В некотором смысле он конкурент Шреккенбергера.

— А Пресутти?

— Про Виану толком я ничего не знаю. О ней и ее работе даже слухов никаких нет. Что-то сверхсекретное.

— Ясно.

— Не стоит за столом говорить о работе, — отмахнулся Карл-Иорг, отирая усы после шампанского. — За столом надо веселиться!

— Как вам нравится наш Шреккенбергер? — повернулся к Александру Мейер. — Я просто в восторге от его пышных обедов и ужинов.

— Но, — вставил Ивашов, — насколько я понимаю, это ему вовсе не мешает плодотворно работать в ТНУ?

— О, нисколько! — поднял брови Отто. — Шреккенбергер одна из наших надежд и знаменитостей. Он еще заставит говорить о себе.

— А чем он занимается?

Мейер усмехнулся и покачал головой.

Карл-Иорг встал и, подойдя к информблоку, включил бравурную музыку старинных немецких композиторов.

— О работе наших сотрудников говорить не принято, — Отто задумчиво опустил руки на подлокотники стула, — вы, наверное, сами заметили, что к вам никто не приставал с расспросами. Мы здесь все делаем одно общее дело. Важно то, что, хотя и порознь, в далеко стоящих друг от друга науках, мы куем фундамент одного здания.

— Вавилонская башня? — усмехнулся Ивашов.

— Красивый древний миф, — задумчиво нахмурился Мейер. — Мне кажется, и вы тоже должны согласиться, что время для претворения в жизнь этого мифа приближается. Бог разделил людей, дав им разные языки, и они не смогли достроить свою башню. Но теперь-то, наконец, мы говорим на одном языке?!

— Вы имеете в виду английский?

— Я имею в виду язык взаимопонимания, герр Ивашов.

— Прекрасная идея, — возопил Шреккенбергер, дожевав сочный кусок ветчины, — друзья, давайте выпьем за взаимопонимание между нами. Отличный тост!

— Вы напоминаете мне сюжет одной из двух картин Брейгеля, которые висят в моих апартаментах, — заметил Александр, — но в таком случае я напомню и второй — «Притчу о слепых». Как вы полагаете, много ли было взаимопонимания между теми, кто на ней изображен?

— О, вы излишне пессимистичны, — отшутился Мейер, кольнув Ивашова жестким взглядом. На его лице играли неровные блики от свечей. — Мне кажется, ваше сравнение не совсем удачно.

— Я ловлю обрывки беседы нашего уважаемого Отто с герром Ивашовым, — Карл-Иорг энергично разливал шампанское в подставленные бокалы, — и этот разговор мне нравится.

«А у Шреккенбергера острый слух», — подумал Александр.

— Итак, коллеги, — поднял бокал Карл-Йорг, — позвольте мне снова привлечь ваше внимание. Я предлагаю выпить за взаимопонимание, царящее за этим столом да и вообще в стенах Института ТНУ. За то взаимопонимание, которое убережет нас всех от внутренней слепоты и ограниченности. Действуя вместе, единым фронтом и единым напором, мы добьемся искомой цели! Мы добьемся искомой цели! Мы добьемся счастья для людей нашей планеты!

На этот раз Шреккенбергер стал чокаться и тонкий хрустальный звон наполнил гостиную. Бравурная мелодия незаметно поднимала настроение, и Александр почувствовал, что его подавленность и неуверенность, рожденные неудачной расшифровкой утренних формул, проходят.

— Карл, — заметила Пресутти, — а вы это серьезно?

— Что именно, дорогая Виана?

— Ну, насчет единого фронта, искомой цели и счастья всех людей?

— Как, неужели вы сомневаетесь в моей искренности? — шутливо разгневался Шреккенбергер. — Что ж, мне остается лишь скорбеть…

— Жизнь научила меня тому, что наиболее пышно говорят о том, во что не верят, — улыбнулась Пресутти.

Ивашов с интересом повернулся к Карл-Иоргу; ожидая, как он вывернется из неприятной ситуации. Однако тому пришла — помощь с другой стороны.

— В таком случае герр Шреккенбергер ни во что не должен верить, ибо он обо всем говорит с апломбом и невероятно пышно, — сказал Мейер, допив шампанское и отставив свой фужер.

— Виана, ты судишь по себе, забывая, что не все любят столь же сдерживать себя в речах, как ты, — подал голос Экерюд.

Ивашов с любопытством посмотрел на Пресутти. Невысокая, с тщательно ухоженным лицом, она производила впечатление скрупулезной и дотошной женщины. Умелая косметика на лице, светлые волосы, словно чуть тронутые порывом ветра. Она сидела гордо подняв голову, демонстрируя красивую шею. На вид ей можно было дать не больше тридцати пяти. Пресутти высокомерно посмотрела на Экерюда и чуть двинула бровями, показывая свое отношение — к его реплике. Потом ее взгляд встретился с Ивашовым, и она требовательно и спокойно заглянула ему в глаза. Ивашов постарался придать лицу беспечное выражение и перенес внимание на француза де Гера, сидевшего рядом с Пресутти. Жермен был тощ и мрачен, брови срослись на переносице, что придавало лицу какое-то странное, словно бы постоянно удивленное выражение. За все время, пока Александр сидел здесь, он не обмолвился ни единым словом ни с кем, кроме Пресутти. Ивашов вспомнил слова Клары, что де Гер занимается генной инженерией и в некотором роде является конкурентом Шреккенбергера. Может быть, он так мрачен именно из-за успеха Карл-Йорга?

— Поскольку у моих гостей появляются тяжелые мысли, — Шреккенбергер вновь поднялся, изображая рачительного хозяина, — значит, в этом виноват я сам. Ну что ж, мы постараемся исправить дело!

Он подошел к информблоку и нажал какую-то кнопку.

Все с интересом уставились на него, стараясь предугадать, что он задумал.

— О, друзья, не смотрите на меня так недоверчиво, — рассмеялся Карл-Норт, показывая из-под черных усов ослепительную белозубую усмешку, — я всего лишь приказал нести жаркое. Мне кажется, что когда ваши желудки насытятся, вы станете куда более терпимы ко всякого рода проблемам. Ха-ха! — он засмеялся своим зычным раскатистым смехом.

Спустя некоторое время два человека в голубых комбинезонах, в которых Александр узнал Тео Рюгера и Вильгельма Пеля, вкатили столик, на котором лежало крупное блюдо, накрытое огромной овальной крышкой: Шреккенбергер сделал знак, и Рюгер с Пелем удалились, предварительно переставив блюдо на стол.

— А теперь смотрите и трепещите, — Карл-Иорг театральным жестом поднял тяжелую крышку. Повалили клубы горячего белого пара, и глазам присутствующих открылся запеченный целиком кабан. У всех, невольно вырвался вздох восхищения.

— Шреккенбергер умеет жить красиво, — бросил довольным тоном Мейер.

— Отто, — серьезным деловым тоном попросил его Карл-Иорг, — займитесь, пожалуйста, шампанским, пока я разделаюсь с этим вепрем.

Он нарезал крупные розовые дымящиеся куски и, уложив на тарелки, передавал гостям. Необычайно вкусное мясо таяло во рту.

— Кабан не из лесов ли Баварии? — поинтересовался Экерюд.

К счастью, нет, — ответил с набитым ртом, хозяин.

— Почему к счастью? — удивился Мейер.

— Для Европы настали плохие времена, — жизнерадостно ответил Шреккенбергер;—теперь убитых на охоте птиц и зверей не рекомендуют употреблять в пищу. В мясе животных во много раз превышен допустимый процент концентрации дефолианитов и гербицидов, которыми опрыскивают посевы. Опасно!

— А откуда же этот кабан?

— Этих выращивают специально. На них можно охотиться, а можно и так, заказать для стола!

— Не правда ли, — повернулся к Ивашову Мейер, — наш Карл чертовски патриархален. Эта старинная немецкая мебель, оружие, свечи, зажаренный кабан, черный фрак, наконец. Шреккенбергер воистину неисправим!

— Еще кусочек? — обратился Александр к Кларе, — заметив, что та уже съела свою порцию.

— Нет, спасибо, я уже наелась, — она благодарно улыбнулась Ивашову, — а вот oт шампанского не откажусь.

Александр дотянулся до бутылки и в этот момент перехватил какой-то странный, почти торжествующий взгляд де Гера, направленный на Карла-Иорга. Но не только француз, но и Виана Пресутти насторожено смотрела на Шреккенбергера.

— Карл… — растерянно прошептал вдруг Мейер, — что с тобой?

Ивашов быстро обернулся. Шреккенбергер сидел белее мела и затравленно смотрел на своих гостей. Его взгляд блуждал по их лицам с выражением умалишенного.

— Что происходит с нашим хозяином? — спокойно осведомилась Пресутти.

— Что здесь такое? — страшно завопил Карл-Иорг, вращая глазами навыкате. — Кто здесь собрался, зачем вы все тут?

— Карл?! — удивленно вскрикнул Мейер. — Карл?!

Шреккенбергер резко вскочил со своего стула, опрокинув его, и дико озирался по сторонам.

— Куда вы меня привезли, ублюдки? Как я здесь оказался?

Все сидели как громом пораженные. В зловещей тишине слышался тяжелый хрип хозяина. Ивашов ничего не понимал, однако он заметил, как неузнаваемо изменилось лицо Карл-Йорга. У него, кажется, начинался припадок.

Быстрее всех сориентировался Мейер. Он схватил Александра за плечи и буквально вырвал его из стула.

— Быстро, — крикнул он, — вон из комнаты!

— Экерюд, — прошипел затем Отто, — вызывай охрану!

Но Виана Пресутти уже была у информблока и сделала это раньше.

Подталкиваемый в спину Мейером, Александр выбежал из квартиры Шреккёнбергера.

— Что произошло?

Следом за ним вывалились бледные Клара и Экерюд. Из комнаты раздался невнятный шум свалки, зазвенели клинки мечей, прерываемые неистовыми воплями Карл-Иорга.

— Экерюд, — крикнул Отто, — ты отвечаешь за охрану Шреккенбергера. Остальные немедленно в изолятор. Клара, проследи за Ивашовым!

Клара подхватила Александра за руку и они пошли по коридору. Отто побежал в противоположную сторону.

— Что произошло?

— Быстрее, — дрожащим голосом прошептала девушка, — я ничего не знаю, но это может кончиться очень плохо.

Александр обернулся и заметил, как из покоев Карл-Иорга появилась фигура Жермена де Гера.

… Закрылась за ним земля и все стало как прежде.

Однако с той поры на чувашских детей напал страшный мор; Дети, и малые и большие, умирают один за другим. Лекари лишь разводят руками. Собрались старики и говорят между собой:

— Это Чемень, наверное, посылает на наших детей болезни. Может, обиделся, что напрасно потревожили. Надо его задобрить.

Пришли старики на курган, поклонились до земли, и в честь богатыря закололи здорового красивого быка. Только после этого дети перестали умирать.

С тех пор Чеменю каждый год приносят в жертву быка…

Странный сон посетил Ивашова в изоляторе. Снова совершенно непонятные знаки, снова смятение и неуверенность. Однако гораздо яснее, чем прежде, он понял, что эта серия самым тесным образом связана с происходящими с ним событиями. Но причем здесь инопланетяне, каким образом это касается будущего Звена контакта?

Александр лежал на жесткой кровати, в комнате, как две капли похожей на ту, что встретила его в первые дни пребывания в стенах Института. Снова бьющийся далеко внизу океан, снова потемневшее свинцовое небо. Не меньше загадочных передач его интересовал случай с Шреккенбергером. Что с ним произошло? Нервный припадок? Безумие? Или какой-то заранее спланированный фарс? Но какие цели он мог преследовать? Ответа на эти вопросы не было, и, злясь на самого себя за беспомощность, Ивашов неподвижно лежал в кровати, разглядывая блики на однообразном сером потолке.

День близился к концу. Солнце, чьи лучи с трудом просачивались сквозь плотную завесу туч, светилось багровым кругом над самым горизонтом.

«Если Шреккенбергер сошел с ума, — продолжал рассуждать Александр, — то почему Мейер приказал отправить всех в изолятор? Непонятно. Это можно было бы объяснить тем, что, например, Карл-Йорг заразился каким-нибудь страшным вирусом… Но где и как, почему он сам не знал об этом? И почему так странно проявилась его болезнь? Если же принять версию о розыгрыше, подстроенном специально для него, Ивашова, то какова может быть его цель? Напугать? Глупо. Изолировать?

Но зачем? Может быть, Мейер решил застраховать себя от всевозможных неприятностей со строптивым сотрудником? Но ведь ему все равно придется освободить Ивашова, иначе он перестанет давать информацию…»

Продолжая пластом лежать на кровати, Ивашов попытался сосредоточиться на расшифровке таинственных сигналов. И тут совершенно — неожиданно и с определенной ясностью к нему пришло осознание их смысла. Это было похоже на удар грома среди ясного неба. Не веря самому себе, Александр еще раз под новым, углом взглянул на ряды формул и схем, запечатлевшихся в его сознании, и прижал ладонь к разгоряченному лбу. Так и есть. Все сходилось! Вот она, разгадка секрета!

Раздался стук и тут же дверь распахнулась. Ивашов слегка приподнялся и обернулся. На пороге стоял Мейер. Его лицо было бледнее обычного, под глазами залегли серые припухшие круги.

— Добрый день, герр Ивашов, — негромко сказал он, — вернее, добрый вечер!

Отто закрыл за собой дверь и тяжело опустился на единственный стул, который был в изоляторе. Некоторое время он остановившимся взглядом смотрел на Александра, потом, вздохнув, провел рукой по лицу, словно освобождаясь от невидимой паутины.

— Произошло что-то серьезное? — спросил Ивашов.

Версия о его отравлении и заражении явно давала течь.

Интересно, что же произошло на самом деле?

— Да… Произошло, — вяло ответил Отто. — И очень серьезное. Мы потеряли одного из наших лучших сотрудников, одного из прекраснейших друзей!

— Шрекенбергер?

— Да, — одними губами ответил Мейер, — дружище Карл…

— Неужели он умер? — поразился Ивашов. — Но отчего?

— Умер? — удивленно воззрился на него Отто. Потом, словно вспомнив что-то, опустил глаза и отрицательно покачал головой. — Нет-нет, не умер. Хуже.

— Что может быть хуже?

Мейер качнул плечами.

— Многое может быть хуже, чем смерть.

— Но что же с ним произошло? Ведь в начале вечера он выглядел вполне нормально.

— Простите меня, терр Ивашов, но я совершенно измучен. Давайте я проведу вас обратно в вашу квартиру. Контрольный срок вышел — и с вами ничего не произошло.

Это, пожалуй, самое приятное за последние двадцать часов. Если бы еще и вы…

Он поднялся, держась за стул.

«И я? — подумал Ивашов, — что «если бы еще и я…»?

Александр тоже встал. Они вышли в коридор и медленно двинулись к лифтам. Кругом царила невероятная тишина и неподвижность. Даже неутомимый байцер, высунувший свою морду из ниши в конце коридора, казался каменным изваянием, сфинксом, а не быстроногим крысороботом. Когда они — проходили мимо него, Ивашов заметил, что у «травильщика» даже не двигаются проволочки-усы на металлическом носу. Видимо, Мейер каким-то образом — подавлял высокую активность этих хищных созданий ТНУ.

Таким же неторопливым шагом они дошли от лифта до квартиры Ивашова. Зайдя в кабинет, Отто рухнул в удобное кресло и расслабился. Александр видел, каких усилий стоило ему сосредоточиться.

— Вот мы и пришли, — сказал Мейер, — все в порядке.

— Как Клара?

Отто криво улыбнулся одними уголками губ и кивнул.

— И с Кларой все в порядке. Со всеми все в порядке. Только вот дружище Карл-Йорг… Его больше нет с нами.

«Странно он говорит, — подумал Александр, — Шреккенбергер не умер, и все же его больше нет с нами. Что с ним?»

Мейер устало смотрел на Ивашова, с трудом фокусируя взгляд, словно пьяный.

— Самое скверное, — бросил он, почти не шевеля губами, — самое скверное будет, если обнаружится, что это работа де Гера. Очень будет плохо, если в эту историю окажется замешанным де Гер.

Ивашов молчал, состроив понимающую мину. Мейер начал говорить что-то интересное. От усталости у него развязался язык. Если сейчас начать его расспрашивать, он наверняка опомнится и замолчит.

— А если это работа Жермена, — продолжал размышлять Отто, — то тогда придется послать к чертям всех биологов. А то они из-за взаимных распрей перетравят половину персонала Института. — Этого допустить нельзя!

Веки Мейера неодолимо тянуло вниз, и он то и дело, встрепенувшись, встряхивал головой. — Помолчав минуты две, он непонимающе уставился на Ивашова, и через некоторое время, медленно улыбнулся. Казалось, Мейер теряет нить своих рассуждений.

«Значит, Шреккенбергера отравили, — соображал Александр, — я был прав в своих предположениях. Но неужели де Гер? Впрочем, я же видел, какой странный торжествующий взгляд бросил он на Карл-йорга, когда с тем начался припадок. Что за снадобье использовал Жермен, какое действие оно оказывает на жертву? Не убивает, но, как сказал Мейер — это хуже смерти!»

— Одно хорошо… — заплетаясь, прошептал Отто, — хорошо, что с Ивашовым пока ничего не произошло…

После этих слов Мейер замер с закрытыми глазами и через минуту негромко засопел. Бессонная ночь, тревоги сморили его, едва он оказался в мягком кресле.

Александр бросил взгляд по сторонам. За окном сгустились сумерки. Плотные тучи не пропускали слабого света звезд и луны. «Такие ночи черны, словно китайская тушь, — подумал он, — это, пожалуй, идеальное время для побега. В такой кромешной тьме гнаться за беглецом очень трудно».

Пройдя в ванную, Ивашов ополоснул лицо холодной водой. Ледяные струи обожгли кожу. Освежившись, он вернулся в кабинет и приблизился к Мейеру.

— Отто, — потряс он его за плечо. — Отто, вы, кажется, заснули. Эй, Отто!

Мейер мгновенно открыл глаза и в замешательстве уставился на Ивашова.

— Что? — непонимающе спросил он. Потом бросил быстрый взгляд вокруг и все вспомнил. — Я, верно, задремал. Пардон.

Мейер поднялся и направился к двери.

— В общем, — сказал он, обернувшись, — все в порядке. Отдыхайте, герр Ивашов, и постарайтесь не огорчать нас. Надеюсь, у вас тоже все будет в порядке.

Дверь за ним закрылась без стука.

Александр немного выждал, потом подошел к информ-блоку и набрал код Клары.

— Александр? — почти сразу откликнулась на высветившемся экране девушка. — Как вы себя чувствуете?

— Все нормально, — тихо сказал он, — однако я чертовски голоден. Будьте любезны, Клара, мне просто необходимо что-нибудь съесть! Необходимо!

При этом он упорно теребил переносицу.

Часть вторая Володин

Надоедливое гудение убаюкивало лучше всякого снотворного. Зудящий неприятный звук — проникал всюду, казалось, что от него нигде нет спасения. Мелкой чувствительной дрожью он отдавался внутри живота, поднимаясь временами каким-то комком к горлу. Если бы не эта вездесущая мелкая вибрация, Григорий уже давно уснул бы, тем более что усеянная мириадами звезд глубокая ночь давно заполнила сферу небосвода, застилая ощущение реальности своим темным покрывалом. Темнота за стеклом коверкала пространство, и если бы не размытые светлые пятна городов, казалось бы, что самолет проваливается в бездонное царство Аида.

Володин оглянулся и заметил, что большинство пассажиров вокруг него спят, спокойно развалившись в креслах. Опал и сосед справа. Похоже было, что им нисколько не мешает гул двигателей. Лишь несколько человек читали при свете маленьких лампочек. Они выглядели по-домашнему, обыденно, и казалось странным, что этот скудно освещенный теплым светом салон несется на высоте восемь тысяч метров над городами и деревнями, лесами и реками, что за тонкой дюралевой пластинкой корпуса царствуют шквальные ветры и ледяной холод…

Григория тоже стало клонить в сон, но сколько ни пытался он заснуть, у него ничего не получалось. Сосед справа пробормотал что-то во сне и повернул голову в другую сторону. Володин вдруг почувствовал к нему острую зависть. Почему он не может так же смежить веки и предаться спокойным сновидениям? Но тут же, вспомнив, он едва заметно улыбнулся. Да, спать в самолете — этого ему еще не хватало! Подумаешь, не поспит одну ночь, наверстает потом/ Ему нужны совершенно другие условия… «А вдруг, — пронеслась обжигающая мысль, — вдруг в Москве ничего не выйдет? Вдруг Москва — окажется неподходящим городом?» «Погоди, — он постарался успокоить себя, — не волнуйся и не горячись. Если там не выйдет, вернешься обратно. Какая разница — где? Главное, чтобы был результат. Если поймут, если поверят, то комиссию можно прислать и в Чебоксары. Какая разница, где спать?»

Володин широко зевнул и отвернулся к иллюминатору, за которым по-прежнему таилось море мрака, испещренное огнями городов и звезд. Этот мрак был похож на ту неизвестность, что ждала его впереди, он был зыбким и обманчивым, как пламя свечи на ветру. Темнота преображала пространство и время, казалось, она длится вечно. Григорий чувствовал, что внутри него все напряжено до предела. Внезапно ему в голову пришла мысль, что именно эта напряженность, а вовсе не гудящие двигатели не дают ему уснуть, что настоящая дрожь рождается в его душе, а потом уже передается телу. На какое-то мгновение ему показалось, что с этой дрожью связаны двигатели самолета, что они работают с ней в унисон, и что если бы она внезапно прекратилась, моторы захлебнулись бы тишиной… От этой мысли стало смешно, и он закрыл лицо рукой, чтобы не видеть свою улыбку в смутном отражении иллюминатора.

Мимо, прошла молоденькая стюардесса с усталым лицом. Ей, видимо, тоже непросто давалась бессонная ночь в полете.

— Простите, — негромко обратился к ней Володин, — можно вас попросить…

— Что? — обернулась к нему она.

— Чашку кофе, пожалуйста.

Стюардесе было на вид лет двадцать пять.

Черные прямые волосы обрамляли лицо, большие темные глаза смотрели задумчиво.

— Ведь я вас не очень затрудню?

— Конечно, нет, — улыбнулась она и ее усталое лицо слегка оживилось, — сейчас я приготовлю. Хотя, может, вы пройдете ко мне? Зачем беспокоить остальных пассажиров?

Володин радостно кивнул и начал перелезать через вытянутые ноги соседа. Девушка ждала его в проходе между креслами, поправляя руками прическу. Бодрствующие пассажиры с удивлением посмотрели на них. Когда Григорий выбрался, стюардесса, сделала знак, чтобы он следовал за ней и пошла вперед. Они миновали несколько дверей и еще один салон с приглушенным ночным освещением, где почти все пассажиры мирно спали, откинув головы в креслах. Потом вслед за девушкой Володин оказался в крохотной комнатке, где стоял стол, заставленный множеством стеклянных чашечек. Стюардесса насыпала в Две чашечки растворимый кофе и залила кипятком. Достала сахар.

— Скучища здесь ночью, — негромко сказала она.

— Что? — переспросил он, не расслышав ее слов.

— Я говорю, ночью в рейсах очень скучно. Спать нельзя, а поговорить не с кем.

Володин вежливо кивнул, присматриваясь к своей молодой собеседнице.

— Да, кстати, меня зовут Маргаритой, — она повернулась к нему и сдержанно улыбнулась.

— Григорий, — представился Володин.

Комнатка была совсем крохотная, но два стула здесь всё же помещались. Он сел на один и прислонился затылком к подрагивавшему холодному металлу.

— Вот и познакомились. Вам с сахаром?

— Нет, спасибо. Я пью так.

Девушка тоже села за стол, на котором дымились две чашки с ароматным темным напитком.

— Вы сами из Москвы?

Нет, — ответил Володин, — из Чебоксар.

— А в Москву в командировку или к родственникам? — она глотнула кофе и прищурилась.

Голос у нее был грудной, низкий. Григорий почему-то подумал, что работать стюардессой не так-то легко. Попробуй вот так быть ночами в рейсе, когда все вокруг гудит и резонирует, когда нельзя спать и не с кем перемолвиться словом.

— Ни то и ни другое, — ответил он.

— А тогда, если не секрет, зачем?

— Вообще-то по делу, но командировкой это назвать нельзя. Я лечу на свой страх и риск.

— Это как же? — засмеялась Маргарита, — по делу, да на свой страх и риск!

Он тоже улыбнулся и отпил кофе. Сразу стало как-то теплее, сон окончательно пропал, и беспокойство, терзавшее душу, утихло.

— Вот видите, бывает и так. Но это государственная тайна.

— О, — воскликнула она, — рассказывайте скорее. Я страсть как люблю государственные тайны!

Ее глаза смеялись, подыгрывая ему. Маргарита, верно, полагала, что он шутит. Григорий покачал головой.

— Так это настоящая тайна? — подалась вперед девушка.

— Самая-самая настоящая, — ответил он, — большая и серьезная. Поэтому давайте поговорим о чем-нибудь другом. Скажите, вы москвичка?

— Да, москвичка. Но в моей жизни нет ничего интересного. Никаких, даже самых маленьких государственных тайн.

— Bы замужем?

— Пока еще нет, — Маргарита провела рукой по волосам, словно проверяя, на месте ли прическа. — А где вы в Москве остановитесь?

— Не знаю. Наверное, в гостинице.

— Смотрите, в столице со свободными местами в гостинице плохо. Вы заказали?

— Нет. Я думаю, все как-нибудь решится.

— Мне нравится ваша уверенность. Однако как бы вам не пришлось разочароваться. Давайте сделаем вот что: на всякий случай возьмите мой телефон, и если у вас с жильем ничего не получится, звоните мне. Я вам сделаю номер через одну свою подругу.

— Спасибо. Вполне возможно, что мне придется воспользоваться вашими услугами, Маргарита.

— Вот, — она уже писала цифры на клочке бумаги, — в Москве я буду еще три дня. Потом — снова в рейс. Запомнили. — еще три дня?

— Запомнил. Спасибо, — он взял бумажку и, сложив ее, сунул в нагрудный карман пиджака.

В это время раздался короткий звонок. Девушка встрепенулась.

— Извините, — сказала она и подошла к микрофону.

Володин слушал, как Маргарита приятным грудным голосом просила пассажиров проснуться и пристегнуть ремни, сообщала, что они приближаются к столице. Все это время она, улыбаясь, смотрела на него. Григорий допил свой кофе. Он прикрыл глаза и представил себе, как в кромешной тьме самолет приближается к морю огней на земле, как внизу тонкими светящимися бусинками виднеются улицы и проспекты, светлыми пятнами лежат площади. Когда самолет начал снижаться, он вышел и пробрался к своему креслу. Пристегнувшись, дождался посадки и, подхватив тощий портфель, в толпе хмурых спросонок людей направился к выходу. Там Маргарита прощалась с пассажирами.

— До свидания, — сказала она, — если что, звоните.

— Договорились, — он улыбнулся ей и спустился по трапу на летное поле. Небо на востоке начало светлеть. Григорий поднял ворот пиджака, опасаясь от пробирающего холодка: несмотря на конец лета, было довольно прохладно.

В здании аэровокзала царило сонливое оцепенение. Пройдя через заполненный людьми зал ожидания, Володин вышел на улицу и оказался на площади, заставленной длинными блестящими автобусами и легковыми автомобилями. Он приблизился к одной из стоявших неподалеку такси.

— Свободны?

— Ага. Куда вам? — водитель явно скучал, дымя сигаретой.

— В Президиум Академии Наук.

— Не рановато ли? — скосил на него удивленный взгляд таксист, — в четвертом часу никто не работает.

— Я знаю, — ответил Григорий, — но мне больше некуда. Ну что, поехали?

— Садитесь, пожалуйста. В Президиум так в Президиум. Мне, собственно, все равно.

В машине было тепло и уютно. Володин кинул на заднее сидение портфель, а сам устроился рядом с водителем.

— Девушка, подскажите, как мне связаться с товарищем Говоровым? Мне он срочно нужен.

Из-за стеклянной перегородки на него глянули удивленные темные глаза с подведенными ресницами.

— Вам нужен академик Говоров?

— Да-да, академик Говоров, Иван Антонович.

— А вы кто?

— Доцент Володин из Чувашии.

— Иван Антонович очень занят. Если вы по личному вопросу, то у него приемный день по четвергам.

— Вы меня неправильно поняли. Мне надо срочно с ним связаться. Срочно! Дайте, пожалуйста, его телефон.

Девушка пожала плечами, что-то написала на бумажке и протянула ему:

— Вот телефон секретаря. Попробуйте поговорить с ним, — в тоне ее звучало недовольство назойливостью посетителя.

— Спасибо, — Григорий взял бумажку и отошел к телефону-автомату. Быстро набрал номер. После нескольких гудков трубку на том конце провода сняли.

— Приемная академика Говорова, — раздался уверенный женский голос.

— Здравствуйте. Моя фамилия Володин. Я приехал из Чувашии, мне необходимо срочно поговорить с Иваном Антоновичем.

— Молодой человек, приемные дни у нас по четвергам, с двенадцати до четырех. Приходите в это время. До свидания!

— Погодите, — крикнул Григорий, — передайте, пожалуйста, Ивану Антоновичу, что дело касается Ивашова.

— Ивашова? — удивленно переспросил женский голос в трубке. — Что вы имеете в виду?

— Передайте, что это касается Александра Константиновича Ивашова. Я перезвоню через пару минут.

— Подождите, я соединю вас с Иваном Антоновичем.

В трубке раздался стук, удаляющиеся шаги. Откуда-то издалека пробивались еле слышно два голоса. Разобрать слова было невозможно. Потом и они умолкли. Но вот, наконец, снова послышались шаги, трубку подняли.

— Алло, товарищ, вы слушаете?

— Да-да, конечно.

— Академик Говоров просит вас сейчас же зайти к нему. У вас с собой есть документы, паспорт?

— Конечно.

— Идите в бюро пропусков. Потом поднимитесь на десятый этаж. Комната 1017. Запомнили?

— Да, сейчас буду!

В лифте он ехал один. Кабина была отделана под дерево. В огромном зеркале на Володина смотрело его отражение — молодой мужчина с густыми черными волосами и внимательным взглядом темно-карих глаз. Григорий поправил прическу и галстук. Ну что ж, вид вполне нормальный. Темный костюм, белая рубашка. Он отвернулся от зеркала и увидел, как наверху, над дверью, загораются маленькие светящиеся цифры: 7, 8, 9.

Прибыв на нужный этаж, лифт притормозил, и это ощущение напомнило Григорию недавний полет. Он усмехнулся и вышел в бесшумно раздвинувшиеся двери. Свернул налево и пошел по коридору, устланному мягкой ковровой дорожкой, приглушающей шаги.

Откуда-то родилась робость. Володин почувствовал странную неуверенность. Вот он, безвестный доцент из Чувашии, попал в святая святых советской науки — в здание Президиума Академии Наук СССР! Имеет ли он моральное право отвлекать загруженных работой людей своими вопросами? Однако Григорий тут же пересилил внезапную слабость. Дело, с которым он прибыл сюда, не требовало отлагательств, оно было крайне важным, и не только для него и страны, но для всего мира.

Вот, наконец, массивная дубовая дверь с медной табличкой:

«Академик И. А. Говоров, пред, комиссии по ВЦ при АН СССР».

Он решительно потянул за ручку.

В комнате за столом с несколькими телефонами сидела полная пожилая женщина со светлыми волосами.

— Вы — Володин? — осведомилась она.

— Да.

— Проходите. Иван Антонович ждет вас.

Секретарша вышла из-за стола и открыла перед ним дверь.

Григорий прошел вперед и оказался в большом кабинете с книжными шкафами, широкими окнами и массивным рабочим столом, за которым восседал академик.

Едва Володин вошел, он вскинул голову и пристально посмотрел на него.

— Товарищ Володин?

Григорий кивнул.

— Давайте знакомиться. Говоров, Иван Антонович, — он поднялся и вышел из-за стола, протянул ему сухую твердую ладонь.

— Володин, Григорий.

— Присаживайтесь, — академик указал на ряд кожаных кресел у стены, — присаживайтесь и рассказывайте, товарищ Володин. Вы говорите, что вас сюда привело что-то связанное с профессором Ивашовым?.

Григорий сел в одно из кресел, и академик опустился рядом.

— Да, — сказал Григорий, — чтобы не отрывать у вас драгоценное время, я постараюсь изложить сразу суть дела.

Говоров кивнул, не сводя с него внимательных глаз.

— Мы с Александром, — начал Володин, — знакомы давно, с университетской скамьи. Вместе учились в МГУ.

С тех пор прошло уже более десяти лет. Александр жил в Москве, я — в родной Чувашии, но это не мешало нам оставаться друзьями. Мы обменивались письмами, несколько раз за это время я приезжал к нему в Москву, а вот он большей частью отделывался обещаниями и оговорками: мол, пока недосуг, работы много, но когда-нибудь приеду.

— Последнее время профессор Ивашов действительно был чрезвычайно занят, — вставил Говоров.

— Да, я в курсе всех событий, связанных с Александром. Однако вот что наиболее примечательно: семь месяцев назад, в феврале, он все-таки нашел свободное время и приехал ко мне в Чебоксары.

— Семь месяцев назад? — пробормотал Иван Антонович, — то есть как раз перед тем, как у него начались контактные сновидения.

— Вот именно. Сейчас я постараюсь подробнее изложить вам версию, которая сложилась у меня по поводу местонахождения объекта Икс.

— Что? — насторожился академик, — вы предполагаете какое-то определенное место?

— Да. И это место находится в Чувашии.

— Почему вы так думаете? — академик поднялся и начал расхаживать по кабинету.

— Однажды я рассказал Александру одну древнюю поэтичную легенду нашего народа о богатыре Чемене, доблестно защищавшем родную землю. Перед смертью могучий богатырь сказал, что если возникнет опасность нового вторжения чужеземцев, то пусть люди придут на курган и громко позовут его. Тогда Чемень появится из кургана и поможет своему народу.

— Но при чем здесь эта легенда?

— Слушайте дальше. В детстве бабушка говорила мне, что знает, где находится легендарный курган. Перед кончиной она его показала мне, взяв слово, что я не стану без нужды говорить о нём другим людям.

— Отчего же? — удивился Говоров.

— Потом объясню, это связано с легендой. Так вот, я рассказал легенду Александру, и он загорелся желанием посмотреть на заветный курган Чеменя. Он находится недалеко от Чебоксар, и я согласился. Мы поехали на машине и через полтора часа были на месте. Не буду пересказывать нашу беседу, однако Александру в конце концов захотелось позвать таинственного богатыря. Не скрою: забыв заветы своей бабушки, я тоже присоединился к Ивашову. Мы несколько раз крикнули: «Чемень! Чемень!» Но, конечно, ничего не произошло. Немного разочарованные, мы вернулись обратно, а через два дня Александр уехал в Москву.

— Удивительные сны появились у Ивашова на обратней дороге из Чувашии, — задумчиво сказал академик, нахмурив брови. — Так вы, товарищ Володин, полагаете, что это связано с вашим легендарным курганом?

— Несомненно.

— На чем же основана такая уверенность? — Иван Антонович вскинул густые седые брови и лоб изрезали глубокие морщины. — У вас есть какие-нибудь доказательства?

Да.

— Какие именно?

— Два дня назад я начал видеть сны, транслируемые объектом Икс!

— Что-о? — подался вперед Говоров, — вы тоже видите эти сны?!

— Да. И вот здесь первые формулы, — которые мне удалось выделить. — Володин положил на колени портфель, открыл его и вытащил стопку бумаги.

Мир вокруг взрывался, удивительными сверкающими цветами, которые тут же превращались в каменные глыбы и начинали плавиться и стекать куда-то вниз, в непонятную искрящуюся темноту. Воздух наполнялся раздирающимися сполохами, которые нельзя увидеть: их можно только чувствовать. Они налетали мгновенно и так же быстра исчезали. Каменные розы продолжали распускаться, и Григорий замирал, предощущая появление большого Всадника — Икс-феномена. Вокруг происходила тысяча всевозможных небылиц, но у Володина не хватало сил наблюдать за ними. К тому же, как и в любом сне, происходящее отличалось крайней нечеткостью, размытостью. Некоторые детали удивительного мира дрожали, как в лихорадке. На происходящее его организм отвечал внутренними реакциями, тянуло ноги, что-то бродило внизу живота, позвоночник словно наполнился огнем и все было очень похоже на пытку. Володин осознавал, что это сон, тот необычный, драгоценный контактный сон, который приносит информацию и надежду, сон, результаты которого ждут миллионы людей…

Его разбудил собственный крик… Еще не вполне сознавая, что кошмар Окончился, он несколько раз с облегчением вздохнул, и тут перед глазами всплыли загадочные письмена. — Они стояли как нарисованные, стоило лишь закрыть веки. Володин тут же поднялся и бросился к письменному столу, где наготове лежали бумага и ручка, и начал торопливо записывать их. Делать это было невероятно трудно. Знаки перед глазами не были похожи на привычные формулы, и передать их на бумаге зачастую было невозможно. Как жаль, что бесследно пропал талантливейший математик Александр Ивашов, вместе они двинули бы дело гораздо быстрее!

Впрочем, Григорий основную систему уже уловил и успешно продвигался вперед, расшифровывая на привычный землянам язык математики информацию объекта Икс. Зачастую, не в силах разгадать ту или иную загадку, он, задумавшись, вдруг словно в озарении постигал смысл того, над чем долго бился. Это было похоже на подсказку, и Володин не знал, сам ли он доходил до этого, или же ему помогали неведомые «помощники».

Когда он закончил нелегкий труд, был уже первый час дня. Значит, он работал более трех часов! Удивительно, но Григорий не чувствовал, что прошло уже столько времени. Поистине, сосредоточившись, выходишь из-под власти Хроноса!

Записанные им формулы укладывались в стройную цепочку без начала и без конца. Володин сравнил ее с предыдущими своими записями, сделанными накануне в Чувашии, и поразился — одна дополняла другую. Объект Икс нашел очень действенный ход в егохознание, раз может так досконально и точно стыковать в разных сеансах намеренно раздробленный научный материал.

Григорий вспомнил явление Чеменя во сне, и его прошиб пот. Чемень! Неужели права народная молва об этом легендарном богатыре? Конечно, настоящий богатырь здесь ни при чем. Просто на звуковое раздражение словосочетания «чемень» каким-то образом реагирует неведомый аппарат инопланетян, оставленный здесь с незапамятных времен. Объект Икс, наверняка, функционирует не постоянно, для этого ему потребовалось бы слишком много энергии. Он должен включаться в определенные моменты, ну, скажем, раз в столетие или в пятьдесят лет, высылать первичную информацию на находящегося поблизости землянина. Само собой разумеется, что понять эту информацию можно только при достаточном уровне научно-технического развития. Все рассчитано очень тонко — ибо создать механизм, позволяющий связаться в космосе с неведомой расой, можно лишь при определенном техническом потенциале цивилизации. А все те, кто попав под воздействие объекта Икс, начали видеть в прошлые века невероятные, «ужасные наваждения» во сне, сложили легенду о могучем богатыре, скрывающемся в кургане. Предание о погибших детях тоже укладывается в эту версию: как же иначе предки могли предостеречь односельчан от контакта со «сверхъестественными» силами кургана? Вполне возможно, что некогда объекту Икс даже приносили в жертву красивых и сильных быков. Суеверия в прошлом были большой силой!

Но почему же издавна называют и богатыря и курган Чеменем? С чем связано это имя?

«Погоди-ка, — сказал сам себе Володин, — а ты-то сам как воспринимаешь Икс-феномен во сне, разве не как приближение огромного Всадника? И это ты — ученый двадцатого века. Чего же ждать от людей прошлого, веривших в богов, разные чудеса и сверхъестественную силу?!»

«Но почему именно Чемень? — размышлял Григорий, — если можно понять сходство со всадником в том предмете, что является перед пробуждением, то откуда взялось само слово? Возможно, во сне транслируется и звуковая информация, которая незаметно улавливается подсознанием? Вспомни, ведь ты сам называешь Икс-объект не только «большим Всадником», но и Чеменем. Неужели это связано только с легендой. Не кроется ли в этом еще какой-нибудь смысл?»

«Пожалуй, верно, — решил Григорий, — раз на слово «чемень» включается система телепатического подключения объекта Икс к определенному человеку, это вполне возможно, как-то связано с названием иной цивилизации.

Как мы называем нашу планету Землей, так и они, может быть, называют свою Чемень?»

«Не стоит делать преждевременных выводов, — одернул себя Володин, — у тебя еще будет достаточно возможностей проверить свои предположения во время сеанса во сне!»

Григорий поднялся из-за стола в бодром настроении. Внутри все пело от радости: вопреки его дурным предположениям в Москве сновидения не только не прекратились, но стали ярче, отчетливее. Значит, можно работать непосредственно здесь, в тесном контакте с «группой расшифровки» академика Говорова, значит, не надо организовывать выездную комиссию и направлять ее вместе с ним в Чебоксары.

Володин несколько раз в волнении прошелся по своему номеру. Подошел к окну. Внизу перед ним широкой лентой убегал вдаль величественный Ленинский проспект, теряясь в далекой дымке где-то у ажурных контуров высотного здания МГУ. По проспекту в обе стороны текли быстрые разноцветные потоки автомашин.

Григорий быстро оделся и подошел к двери, но тут же вернулся обратно. Он снял трубку и набрал номер. После четырех невыносимо долгих гудков на том конце провода раздался грудной женский голос.

— Это Маргарита?

— Да, а кто вы?

Пассажир, которого вы спасли в полете чашкой крепкого кофе.

— Григорий? — откровенно обрадовалась девушка, — хорошо, что вы позвонили. Как устроились?

— Все в порядке. Я в гостинице Академии Наук.

— Вам повезло. А как государственная тайна? Доставили в целости и сохранности по назначению?

— Ну конечно, какие могут быть сомнения.

— Ну и отлично. Скажите, а как у вас со временем?

— Никак, — пожал плечами Володин, — по утрам я работаю, днем нахожусь в Президиуме…

— Президиуме чего?

— Академии Наук, естественно.

— Ах, естественно? — засмеялась Маргарита, — все понятно. Слушайте, молодой светило науки, я сейчас выбегаю на улицу, и очень тороплюсь.

— Тогда извините, — промямлил Григорий.

— Да нет, дослушайте же меня до конца. Вечером у меня соберется маленькая компания друзей. Приходите, если будет время. Как я понимаю, в Москве у вас родственников нет и со знакомыми, должно быть, туго?

— Угадали.

— Ну вот, я так и думала. Нечего вам скучать в гостинице. Приезжайте.

— С удовольствием. Когда и куда?

— К семи-восьми, — она дала ему адрес и рассказала, как лучше проехать. — Ну, до встречи!

— Пока.

Володин положил трубку и в приподнятом настроении выскочил из номера.

Ивашов лежал на своей мягкой удобной кровати в темной мрачной спальне. Свет он, помня прошлую встречу, выключил. Наверное, так легче обманывать электронных соглядатаев. А может быть, это не имеет никакого значения…

В голове крутились мысли, проносились обрывки слов Мейера, эпизоды званого ужина у Шреккенбергера. Все это переплеталось с нескончаемым рядом формул и схем, полученных во сне. Голова пухла, казалось, что она не в силах вместить столько информации, столько переживаний, столько планов.

Клара должна была подойти с минуты на минуту. В воздухе еще витал аромат ее духов, смешанный с запахами подогретых тостов, которые она принесла ему на ужин. Она недавно ушла и теперь должна была вернуться, переключив телемониторы.

Александр задумался, мысленно проверяя сохранность схем Звена контакта и очнулся только от прикосновения прохладной мягкой руки.

— Клара? — тихо спросил он.

— Да, зачем вы вызывали меня?

— Мне надо: кое-что срочно сообщить ГП. Но перед этим расскажите, что произошло с Шреккенбергером?

Девушка опустилась рядом с ним и глубоко вздохнула.

— Карл-Иорг, слава небесам, кажется, пал жертвой собственной гнусности. Группе Противодействия было достаточно хорошо известно, чем занимался этот изверг.

— Он ведь был биологом?

— Верно. Знаете, над чем он работал в своих секретных лабораториях четырнадцатой секции? Шреккенбергер довольнр успешно выводил культуру вирусов, способную вызывать у человека амнезию, кратковременную или долговременную.

«Потеря памяти? — удивился Ивашов, — но зачем это нужно Тресту?»

— Не будьте наивным, Александр. Подумайте только, какое это верное средство сохранять секреты и устранять ненужных людей. Легкий укол или царапина с возбудителем, который окажет через определенное время свое губительное воздействие. И никаких следов — ранка к тому времени заживает. Никто не сможет понять, в чем дело. Амнезия может быть следствием многих внутренних заболеваний. Ни у кого даже не возникнет подозрений в злом умысле. Все просто, все чисто!

— Какая гнусность, — поморщился Ивашов, — и после этого Мейер еще утверждает, что основная задача Треста — содействие прогрессу и развитию человечества! Какая изощренная подлость!

— Для нас это не секрет, — сказала Клара, — правда, Александр? Мы ведь знаем, насколько можно верить Регулирующему Бюро и тем, кто стоит за ним. Мы хорошо знаем их лживые уверения в миролюбии и гуманности!

— Да, вы правы. Выявилось то, что мы, впрочем, давно подозревали… Но все-таки Шреккенбергер сам заразился или нет?

— Что? — удивленно переспросила девушка, — а он разве мог заразиться как-то иначе?

— Это не мое предположение. Из изолятора меня сегодня привел Мейер. Он был очень усталым, спал на ходу. Здесь он развалился в кресле и у него развязался язык.

— Что он сказал?

— Несколько раз довольно внятно повторил, что очень хочет, чтобы ликвидация Шреккенбергера как личности, как ученого с большим научным потенциалом не оказалась связанной с Жерменом де Гером.

— Ах, вот оно как, — задумчиво прошептала Клара, — значит, он, подозревает де Гера… Конечно, они были соперниками, даже в некоторой степени конкурентами. Но из-за чего тут убивать друг друга? Здесь нет ни денег, ни власти — ничего такого, из-за чего люди обычно рвут глотки себе подобным.

— Нет, — не согласился Ивашов, — как раз делить у них было что. Они наверняка вели долгую и упорную борьбу за сферы влияния в ТНУ. Я больше чем уверен, что весь этот Институт наполнен интригами, мелкими и крупными сварами, сведениями давних счетов, скандалами и доносами. Поэтому здесь, так же как и на большой земле, стремятся избавиться от удачливых и опасных соперников, перебежать дорогу конкуренту, стараясь потопить действительных и мнимых врагов.

— Все это так, — грустно сказала Клара, — однако смерть здесь впервые. Значит, их вражда зашла слишком далеко…

Александр промолчал. Рука Клары чуть касалась ею плеча. Он закрыл глаза и ему вдруг ясно представилось, как в прошлый раз девушка прильнула к нему, шепотом объясняя, что надо сделать, чтобы отключить телемониторы… Ивашов тряхнул головой, опасаясь от наваждения, и вдруг остро почувствовал свое тяготение к Кларе.

«Что такое? — удивленно подумал он, — уже не подсыпали ли мне любовного зелья? — В темноте Ивашов криво улыбнулся своим мыслям и покачал головой — Этого еще — не хватало! Надо же: попасть в неволю и влюбиться в сотрудницу Треста. Черт-те что!»

«Но постой, — запротестовал в нем второй голос, — это вовсе не означает ослабления моей принципиальности, ведь Клара — такая же жертва интеллектуальной мафии, как и я, так же как и я, она желает ликвидации дьявольского Треста. И вообще, к чему все эти попытки лицемерить? Она нравится мне, нравится так, как ни одна другая женщина до нее. Может быть, это судьба, что мы встретились здесь, вдали от своих родных мест. Должен же этот треклятый Трест сделать хоть одно хорошее дело…»

— Александр, — раздался тихий голос Клары, — нам не следует затягивать разговор. Вы говорили, что у вас есть какой-то повод со мной встретиться?

— Да, я вновь начал видеть контактные сны, но теперь они стали другими.

— Другими? — удивилась девушка.

— Они больше не связаны с Звеном контакта.

— Как? Что же теперь вы видите?

— После того, как байцер парализовал меня своей иглой, в голове совершенно другие схемы и формулы. И я понемногу начинаю понимать, что это такое.

— Что же?

— Какой-то аппарат, который даст возможность мне, как контактеру, стать неуязвимым.

— То есть как неуязвимым? — опешила Клара.

— Не знаю. Но думаю, это будут схемы, по которым можно будет собрать некий механизм или уже не знаю что, который сможет действенно защищать мою жизнь. Я назвал его «защитником».

— Вы в этом уверены?! — быстро переспросила девушка.

— Сначала мне казалось, что я выдаю желаемое за действительное, но постепенно понял, что объект Икс старательно наталкивает меня на эту мысль. Поэтому я хотел посоветоваться с тобой: можно ли в стенах Института при содействии ГП собрать такой аппарат.

— Это было бы возможно при условии, что уровень нашей техники будет достаточным, — быстро ответила Клара.

— Но ведь именно на это должен рассчитывать объект Икс! Именно на наш уровень техники!!.

— Схемы готовы?

— Нет. За один сеанс я не мог принять всю информацию полностью. Я думаю, понадобится еще несколько дней. Но существует определенная опасность, которую нельзя сбрасывать со счетов.

— Вы имеете в виду Мейера и остальных?

— Да. Если этот механизм попадет в их руки, то он станет всего лишь еще одной разновидностью оружия. Участники Группы Противодействия должны знать, что «защитник» не должен попасть в руки Отто.

— С этим все будет в порядке, — убежденно сказала Клара, — на наших ребят можно положиться.

— Тогда скажите им, чтобы они были наготове. Может быть, уже завтра станет ясна общая конструкция. Кстати, как лучше ее вам передать? Изложить на листе бумаги?

— Ни в коем случае! У меня с собой не должно быть ничего — Мейеру в любой момент может прийти в голову устроить проверку. Он уже не раз это делал.

— Тогда как же?

— Сделаем вот что: в определенный момент телемониторы подключат к нашей Э/ВМ, которую контролирует ГП. Вам нужно будет положить схему на стол на самое короткое время, а потом уничтожить ее.

— Но как? Я не курю, у меня нет даже зажигалки!

— Лучше ничего не жечь. Могут сработать дымоуловители и все раскроется — ведь Мейер знает, что вы не курите. Лучше измельчите бумагу и отправьте ее в канализацию.

— Понял. Так и сделаю. Послушайте, Клара, а кто из ваших друзей будет пытаться собрать «защитник»?

Девушка — промолчала и Александр понял, что он не должен был задавать этот вопрос. Находящаяся в глубоком подполье Группа Противодействия наверняка придерживается жестких принципов ограничения информации, доступной ее членам. Каждый знает лишь небольшую часть — так безопаснее для всех.

— Этого я и сама не-знаю, — ответила наконец Клара, — я знаю лишь одного человека, но имени его не скажу даже вам. Вы понимаете меня?

— Да, конечно, — поспешил ответить Ивашов, — я и не настаиваю. Вы абсолютно правы.

После слов Александра воцарилось молчание, нарушаемое лишь легким дыханием девушки. Ивашов старался дышать тихо, боясь нарушить тишину, которая связывала его в темноте с тем миром, о котором он думал.

Против воли ему снова представилось, как хрупкая девушка прижалась губами к его щеке. Это воспоминание было так живо и непосредственно, что он, не сдержавшись, глубоко и тяжело вздохнул и, словно испугавшись, что выдает свои чувства, задержал дыхание. Потом он повернул голову, и щека его коснулась волос Клары. Александр чуть не отпрянул: локон обжег его.

— Вы молчите? — раздался вдруг тихий шепот Клары. — Почему?

Он не ответил, сжимая и разжимая в темноте кулаки.

— Но почему, Александр? — голос ее был нежен, он ласкал слух самой прекрасной в мире музыкой. — Я вижу, вы хотите мне что-то сказать. Разве я ошибаюсь?

Вместо ответа он протянул вперед руку и встретил ее ладонь. Рука девушки была гладка и податлива.

— Клара, — взволнованно сказал он. — Клара…

В радостном возбуждении Григорий влетел в кабинет Говорова и застыл от удивления — перед Иваном Антоновичем сидел незнакомый мужчина в сером шерстяном костюме. Волосы с проседью, сцепленные пальцами большие руки небрежно лежат на столе. Он обернулся, и Володин встретил прищуренный взгляд дружелюбных глаз.

— Странно — подумал Григорий‚— Иван Антонович говорил, что свободен и ждет меня»..

Академик Говоров поднялся и широким жестом указал ему на кресло.

— Садитесь, Григорий. Знакомьтесь — Владимир Владимирович Козаков. А это — тот самый Григорий Гаврилович Володин/ новый контактер и близкий товарищ пропавшего Ивашова.

— Очень приятно, — мужчина в сером костюме приподнялся и протянул ему крепкую широкую ладонь.

Говоров поднял телефонную трубку:

— Нина Владимировна, постарайтесь нс отвлекать «ас. Если будут срочные звонки, я освобожусь не раньше, чем через полчаса. Что? Да-да, естественно. Ну, конечно! Значит, договорились. — Он положил трубку и весело посмотрел на своих гостей.

— Ну что, Владимир Владимирович! Начинайте!

Козаков поднялся с кресла и оказался высоким плотным человеком с широченными плечами. Пройдя вперед, он присел на подоконник и прищурился, словно задумавшись. И в этот момент Григорий понял, кто он и о чем будет говорить.

— Дорогой Григорий Гаврилович, — неторопливо начал тот, — вы, наверное, достаточно хорошо представляете, что значит для всех нас информация от объекта Икс. Без преувеличения можно сказать, что контакт с представителями пока еще незнакомой нам, но, без сомнения, высокоразвитой цивилизации с помощью Звена контакта окажет исключительное влияние на наше будущее. Скорее всего мы даже не в состоянии представить, как преобразится наш мир завтра. Но мы относимся к этому спокойно, ибо уверены в правоте принципов, лежащих в основе нашего государства. Однако этого нельзя сказать о странах Запада. Развитые капиталистические державы видят в возможности контакта СССР с иной цивилизацией прежде всего потенциальный вред своей общественной системе. Вместе с тем, многие из руководителей специальных подразделений этих стран рассчитывают, что в случае, если контакт будет вестись их представителями, они могут надеяться на обеспечение собственного превосходства в военной технике и, как следствие, будут претендовать на мировое господство. В данный момент весь военно-промышленный комплекс Запада трясет как в лихорадке. Отношения крайне обострены.

Козаков замолчал и, достав из кармана платок, вытер взмокший лоб. Иван Антонович, задумавшись, смотрел на ряды книг на полках.

— Многие секретные службы империалистических государств получили указание во что бы то ни стало раздобыть все сведения, касающиеся создания в Советском Союзе Звена контакта, а также попытаться выкрасть первого контактера — Александра Константиновича Ивашова. Как вы знаете, им это удалось. Несмотря на наши предостережения, — профессор Ивашов поехал на Международный конгресс по внеземным цивилизациям при ООН. Мы до сих пор не знаем, где находится ученый. Можно предположить, что его усиленно обрабатывают для достижения своих целей в одном из соответствующих учреждений, однако я уверен, что он cкopee оборвет свою телепатическую связь с объектом Икс, чем пойдет на сделку с собственной совестью. И когда уже начинает казаться, что у нас нет никакого выхода, появляетесь вы. Благодаря какой-то положительной закономерности второй контактер обнаруживается именно в нашей стране. Это невозможно расценить иначе, как явное предпочтение объекта Икс нашему строю.

Итак, дорогой Григорий Гаврилович, говорю вам без обиняков: на ваши плечи ложится величайшая ответственность перед всем человечеством. У нас есть все основания полагать, что за результатами ваших исследований, а также за вами лично охотятся агенты зарубежных разведок. Комитет госбезопасности считает своим долгом вести за вами неусыпное наблюдение. Однако я хочу предостеречь вас. Постарайтесь ограничить круг своих знакомств, не говорите на темы, касающиеся вашей работы, ии с кем, кроме Ивана Антоновича и его сотрудников. Поверьте мне, это все чрезвычайно серьезно. Будьте бдительны!

Он замолчал и, чуть запрокинув голову, посмотрел на Володина.

Григорий задумался над словами Козакова. Знакомых у него в Москве мало, новых заводить он и не — собирается. Живет в гостинице, в нескольких минутах езды от Президиума АН. Конечно, ему не составит никакого труда выполнить просьбу.

— Я хорошо осознаю свою ответственность, — сказал он, — и сделаю все, чтобы никакая, даже самая ничтожная информация не смогла через меня попасть в чужие руки.

— Вот и отлично! — поднялся Козаков. — Будем считать, что мы поняли друг друга.

— Разве вы уже уходите, Владимирович? — привстал Говоров.

— Да. К сожалению, не могу вам уделить больше времени, да и у вас, думаю, забот достаточно. Надо работать! Он пожал руки академику и Володину и, кивнув на лрощание, скрылся за дверью.

— Да, Григорий, теперь показывайте, что у вас нового.

Володин вынул из портфеля стопку исписанных листов и подал ее академику.

— Вот, пожалуйста.

— Очень хорошо. Знаете, Гриша, ребята из моего института всю ночь просидели над вашими вчерашними формулами. Они уверяют, что это уже новые сведения. Предыдущие мы знали от Ивашова.

— Что-нибудь получается?

— Пока нет. Но мы, подключаем к работе все новых и новых ученых. Думается, успех близок. — Иван Антонович взял страницы и начал жадно просматривать их.

Осень подступила как-то незаметно. Листья на деревьях словно выцвели, от ветра они теперь шуршали полумертво, словно бумага, и срывались вниз. Ветер закружи-вал спад и гонял листву по тротуарам и газонам. Сам воздух уже был иным, полным прелости и влаги.

Когда Володин почти месяц тому назад приехал в столицу, здесь все было совершенно иным: дни — солнечными, асфальт — сухим, деревья — зелеными. Теперь же часто моросил мелкий дождик, а солнце, если и выглядывало, то ненадолго, словно хотело удостовериться, что лето окончательно потеряно. Кругом чувствовалось дыхание вступившей в свои права осени.

Григорий шел по аллее, задумчиво оглядываясь вокруг. Слева в пруду плавали два лебедя. Птицы держались спокойно и уверенно, будто и не чувствуя никаких перемен в природе.

«Странно, — подумал Володин, — неужели они не улетают в южные края? Или здесь за ними ухаживают всю зиму? Может, даже содержат в теплых помещениях?»

Пруд, в котором плавали лебеди, был квадратным. Его словно рантом охватывала четырехугольная аллея, по которой прогуливались старики с умиротворенными лицами и что-то обсуждали на многочисленных скамейках деловитые сухие старушки. Тут же были молодые мамаши с колясками, чрезвычайно серьезные и озабоченные. Все это вплеталось в гармонию ранней осени, создавая какое-то приостановленное, задумчивое состояние в самом сердце огромного беспокойного города. Изредка по соседней улице катили машины, но они казались здесь чужими, как бы пришедшими из другого мира.

Володин увидел впереди пустую скамейку и направился к ней. До семи оставалось еще пятнадцать минут, а он хотел придти вовремя: ранний гость, по его твердому убеждению, способен лишь причинить неудобства хозяевам. Он с удовольствием опустился на холодные доски. Удивительный покой, витающий в воздухе вокруг пруда, проник в него словно гармония, словно музыка. Захотелось глубоко задуматься о чем-то главном, жизненном…

«Еще немного, — подумал он, — и все здесь изменится. Люди будут одеты по-другому, по улице будут катить другие машины, об ином будут рассуждать вон те молодые парни, сидящие на соседней скамейке. О чем? Может быть, о том, как их приятель осваивал ледяное плато Нептуна или сдвигал орбиту неудобного астероида. Звено контакта наверняка поможет построить дешевые и прочные космические корабли нового тина, появятся новые источники энергии, новые ткани, может быть, перестроится даже психология людей. Еще бы! Молодежь полетит к иным планетам. А здесь, возле пруда…»

«Погоди-ка, — перебил он себя, — может, как раз здесь все останется по-старому. Куда уйдут отсюда старушки и молодые мамы с колясками? Земля, колыбель человечества, наверное, будет, принадлежать им—.пенсионерам и детям, а они-то уж устроят все наилучшим образом! И никуда не денется ни сам пруд, ни плавающие в нем грациозные белые птицы. И даже эти старинные здания с лепниной останутся, потому что для новых городов на Земле еще очень много места…»

Володин поднял голову и посмотрел на небо. Со стороны Садового кольца наползала тяжелая темная туча. Повеял свежий ветерок, словно предупреждая о скором дожде. Старушки и молодые женщины с колясками торопливо начали покидать скамейки.

Ученый взглянул на часы — до семи оставалось еще пять минут. Усилившийся ветер гонял по асфальту ворохи желтых сухих листьев, которые слетали в пруд и приклеивались у берега к темной таинственной воде.

Володину нравилось бывать здесь. Каждый раз перед тем, как зайти в гости к Маргарите, он заглядывал сюда, чтобы насладиться глубоким покоем тихого уголка. Казалось, что в Москве не найти лучшего места для прогулок и размышлений. По аллее вокруг пруда он уже исходил, наверное, не один десяток километров, наблюдая за неугомонной ребятней на трехколесных велосипедах, за суетливыми домохозяйками с авоськами и пакетами в руках.

Он словно сжился с этим местом и уже не представлял Москвы без тихой аллеи и задумчивого пруда. Подобное чувство Григорий испытывал и в многочисленных арбатских переулках, хранящих не менее прекрасные архитектурные осколки старого города. Но там дыхание современности ощущалось явственнее, а над крышами кирпичных домов висели, заслоняя полнеба, сиреневые громады домов величественного Калининского проспекта.

У Маргариты Володин бывал довольно часто: каждый раз, в перерыве между рейсами, она приглашала его к себе. У нее собиралась разношерстная веселая компания. Очень общительная, Маргарита умела окружить себя друзьями. Со многими из них, как и с Григорием, она знакомилась во время полетов, другие же были близки ей со школы. Некоторые, после двух-трех визитов, бесследно исчезали, не влившись в этот своеобразный кружок, друрие приходили регулярно, составляя ядро компании.

Задумавшись, Григорий не заметил, как пробежали минуты. С неба упали первые тяжелые капли, бросив на поверхность пруда зыбкие кольца. Защищаясь от дождя, он поднял воротник пальто и встал.

Дом, куда он направлялся, стоял на перекрестке. За старой рассохшейся дверью, утопая в темноте подъезда начиналась лестница с источенными от времени ступенями. Наверху, между вторым и третьим этажом, одиноко светила тусклым желтым светом единственная лампочка. Из-за дверей, обитых потрескавшейся кожей, доносились невнятные голоса. Дом жил своей напряженной жизнью.

Держась за фигурные чугунные перила, холодившие ладонь, ученый поднялся на третий этаж. Вот, наконец, и она — дверь под номером «18».

Володин остановился и прислушался — тихо. Странно, за этой дверью обычно звучит музыка.

Он коротко нажал кнопку звонка.

На каменном полу от его ног остались мокрые следы.

За дверью было тихо. Открывать никто не подходил. Григорий настойчиво позвонил еще раз. Из-за двери донеслось треньканье звонка. И снова тишина. Переминаясь с ноги на ногу, он попробовал еще раз — и снова безрезультатно.

«Как же так? — .недоуменно подумал он, — ведь Маргарита сама велела подойти к семи? А сейчас уже, — он посмотрел на часы — уже почти четверть восьмого! Может, я перепутал? Неужели она приглашала меня на завтра?»

Пожав плечами, он развернулся и начал спускаться по лестнице. Но не успел Володин пройти и двух ступенек, как внизу хлопнула дверь; подъезда и послышались женские голоса. По холодному камню дробно застучали каблуки. Один из голосов несомненно принадлежал Маргарите, она что-то оживленно говорила. Ее спутница отвечала неразборчиво и редко.

Григорий свесился через перила и увидел два темных силуэта, поднимающихся наверх.

— Эй! — крикнул он. — Эй, Маргарита! Привет!

— Это ты, Гриша?

Каблучки застучали быстрее.

— Да. Уж боялся, что перепутал. У вас — никого нет.

— Прости, пожалуйста. Мы немного задержались!

Спутницей стюардессы оказалась миловидная девушка с задумчивыми светлыми глазами. Плащи их были мокрыми от дождя, с яркого зонтика тонким ручейком стекала вода.

— Попали под дождь, — сказала Маргарита, гремя ключами, — настоящий ливень начался. Отвратительное время года — осень! И зонтик, как назло, один на двоих. Знакомься, это Анастасия, а проще — Настя.

— Григорий, — представился Володин.

Они прошли в квартиру. В конце длинного сумрачного коридора через открытую дверь комнаты врывался скудный свет пасмурного дня. Из-за двери показался лениво потягивающийся черный толстый кот. Он присел, прищуренными глазами оглядывал вошедших, которые стаскивали с себя мокрые плащи.

— Мура, — крикнула Маргарита, — ну как, скучал без меня?

— Какая крупная кошка, — тихо сказала Настя, проходя вперед.

— Это не кошка, а кот. Мурой был назван в детстве из-за путаницы с определением пола. Потом уже было как-то неудобно переименовывать. Так и остался кот Мурой.

— Кошачья судьба, — усмехнулся Володин, — на мой взгляд он слишком индифферентно относится к тому, что его называют женским именем.

— Проходите в комнату, — деловито сказала Маргарита, — а я пока поставлю чайник.

Григорий прошел вслед за Настей и включил люстру.

— А разве Мура — женское имя? — усмехнулась девушка, — по-моему, это просто кличка.

— Пожалуй. Тем более, что ему, кажется, абсолютно все равно, как его называют.

Тем временем кот запрыгнул на старинный диван с высокой резной спинкой. Он улегся и напряженно следил за гостя ми,'ловя их каждое движение.

— Григорий, — донесся из кухни голос хозяйки, — развлеки даму. Хоть музыку-то включи!

Володин подошел к красивому импортному магнитофону и нажал на кнопку. Воздух наполнился хрипловатым голосом популярного итальянского певца, который пел что-то печальное и задушевное. Сзади раздался скрип старых пружи-н — это Анастасия присела рядом с котом Мурой. Григорий обернулся и — встретил заинтригованный ' взгляд голубых глаз. На девушке было не по погоде лег-кое синее платье, подчеркивающее хрупкую ладность ее фигуру. Чуть полноватые губы приоткрыты, длинные волосы мягкими волнами рассыпались по плечам.

— Ведь вы Володин? — полуутвердительно спросила она.

— Да.

— Я с вами заочно немного знакома. Рита рассказывала мне о вас как о самом загадочном из своих друзей. Таинственный ученый из Чебоксар.

— Таинственный, загадочный… Не слишком ли много эпитетов? — улыбнулся Григорий. — Вы здесь впервые? Я вас раньше не видел.

— Да. Мы с Маргаритой познакомились совсем недавно, в полете из Сочи в Москву. Быстро разговорились и легко нашли общий язык. Странно, не правда ли?

— Ничуть. Ведь я тоже познакомился с ней в самолете. Рита у нас всеобщий коммуникатор. Она умеет сводить воедино людей самых разнообразных профессий и интересов. Это видно даже по ее квартире.

Анастасия оглянулась по сторонам. Григорий заметил, что ее внимание привлекла широкая полка с коллекцией старых латунных ступок, которыми он тоже заинтересовался в свое первое посещение.

Квартира у Маргариты была однокомнатная, но довольно большая, как любили строить раньше. Единственная комната поражала своими размерами и тем количеством разнообразных вещей, которые здесь находились. Смешение стилей и вкусов было воистину тотальным. Рядом с внушительным, потемневшим от времени буфетом из дуба красовались вполне современные книжные полки. На стене рядом с коллекцией древни» ступок картина в авангардном стиле—.какие-то растрепанные золотые цветы на коричневом фоне с темными прожилками. Плакаты, рисунки, два медных самовара, икона… Казалось, что каждый из гостей оставлял что-то на память, внося свою лепту в этот сумбур вещей и красок. Но вместе с тем проступала некая единая линия, словно связывающая эти, казалось бы, несопоставимые предметы и эпохи в единое целое.

— Здесь мило, — бросила Анастасия, разглядывая два маленьких эстампа, — чувствуется раскованность Риты. Впрочем, я больше бы удивилась, если бы здесь все было строго и чопорно — это не в ее характере.

«Пожалуй, она права, — подумал. Володин, — и именно это ускользало от меня. Настя, кажется, обладает даром обобщения».

В комнату вошла хозяйка с подносом с бутербродами.

— Киснете? — бодро спросила она, — Гриша, ты совершенно не компанейский человек. А я уже приготовила перекусить. Чайник вот-вот закипит; Так что, сейчас поужинаем.

— Мы вовсе не скучаем, — отозвалась Настя, — а занимаемся изучением твоей квартиры.

— Ну и как? Надеюсь, ты не шокирована?

— Мне нравится, — ответила Настя, — твоя способность совмещать самые различные вещи. Иногда достаточно одного маленького штриха, чтобы из сумбура и хаоса возникло искусство. Но этот штрих — движение руки мастера. По-моему, тут хорошо.

— Спасибо, — искренне рассмеялась хозяйка, — постарайся чувствовать себя как дома. Григорий, подвинь, пожалуйста, кресла к столику.

Через пару минут они уже сидели вокруг стола, на котором ароматно дымился заварочный чайник. Рядом лежали бутерброды с сыром и колбасой, пирожные, принесенные Володиным. Он уже привык, что в этом доме чаепития превращались в своеобразный ритуал и каждый раз прихватывал что-нибудь к столу.

Густой тягучий напиток, разлитый на восточный манер в пиалы, издавал приятный терпкий аромат.

Володин допил свою пиалу и, отказавшись от добавки, задумался. Девушки стали оживленно что-то обсуждать, а перед его глазами снова появились схемы из сегодняшнего контактного сна. Ему так и не удалось их осмыслить, и он был вынужден передать Говорову формулы, сам толком не понимая, что они значат. Оставалось надеяться только на группу расшифровки. Но смогут ли они разобраться, если даже он, контактер с налаженной связью с Икс-объектом, не в силах ничего понять? Следовало бы основательно засесть за эту информацию. «Хотя, — охладил он себя, — разве не корпел я над этой загадкой весь сегодняшний день? Нет, надо обязательно развеяться, иначе так можно запросто заработать нервное истощение».

Григорий с трудом отогнал навязчивые мысли и включился в общий разговор.

С некоторых пор установилась прекрасная погода. Тяжелые тучи, словно проиграв сражение, отступили куда-то в неуловимую даль. Океанский простор из серого снова стал синим. Волнение улеглось. Солнце палило, заставляя всех прятаться под тенты, которые покрывали половину солярия.

Ивашов с наслаждением расслабился в шезлонге и прикрыл глаза. У него было то воодушевленное настроение, какое, наверное, испытывает полководец, блестяще выиграв тяжелую битву.

«А в Москве сейчас уже прохладно, — подумал он, — как-никак октябрь! Скорее всего, моросит дождь, и листья с деревьев облетели… А здесь жара. Все-таки велика наша мать-Земля! И так все устроено, что если где-нибудь холодает, то в другом месте тепло, если где-то сгущаются сумерки, то в другом месте наступает рассвет».

Спокойное, философское настроение владело Александром уже вторые сутки — с тех самых пор, как он передал в Группу Противодействия все схемы «защитника». Теперь оставалось только ждать. Время отныне играло на него.

— Приятно на вас смотреть, — послышался рядом натянутый голос Мейера.

Ивашов обернулся. Развалившись в кресле, Отто полуприкрыл глаза и кривил в улыбке губы. Улыбка, как понял Ивашов, предназначалась ему. С некоторых пор.

Мейер заметно повеселел. Еще бы! Опять привалило счастье: контактер начал давать информацию, с таким трудом налаживаемый механизм воздействий заработал на отдачу.

— Пожалуй, ничто не сравнится, с поэтикой науки. Лишь ученый может быть в истинной мере настоящим творцом. Мне часто приходилось наблюдать, как меняются лица людей, когда их осеняет какая-нибудь идея. Они светятся. Поистине, ничто не сравнится с лицом одухотворенного ученого!

«А ведь, кажется, он меня имеет в виду, — подумал Александр, — Отто полагает, что в совершенстве постиг людей и сейчас понимает, почему у меня такое прекрасное настроение. Но это его ошибка. Об истинной причине моей радости он поймет много позже, тогда, когда ни он, ни кто другой не будут в силах что-либо изменить…»

Ивашов снова отвернулся и, чувствуя затылком упругую ткань шезлонга, закрыл глаза.

Впервые он пришел сюда, в солярий, через три дня после исчезновения Шреккенбергера и здесь ему так понравилось, что теперь ежедневно Александр принимал воздушные и солнечные ванны несколько часов кряду. Иногда, как и сегодня, его сопровождал сам Мейер, в остальное же время его спутницей была Клара.

«Клара… — тут же горячо двинулось в груди, — милая моя, любимая… Как тебе трудно здесь, но сколько в тебе мужества, с какой самоотверженностью ты все выдерживаешь…»

На память Ивашову пришли минуты последнего свидания. Его вдруг охватило прежнее чувство восторга, которое он испытывал от близости с Кларой: чуть стеснило дыхание и мягкими, но сильными толчками застучало сердце. Перед глазами возникла врезавшаяся в память картина — волосы девушки разметались на кровати, струясь тонкими темными ручейками. Губы чуть приоткрыты, глаза влажно блестят, взгляд их направлен, кажется, в самую глубину души, в неизмеримые темные пучины его существа, и оттуда, словно фонтан, поднимается в нем навстречу этому взгляду нечто властное и удивительное, чему он сам не находил ни названия, ни объяснения, и мог выразить единственным словом — любовь.

Как странно было найти ее здесь, в этом средоточии зла и коварства, жестокости и насилия. Но так уж, видимо, устроен мир, что цветок вырастает и на черном пепелище, где, казалось бы, должна отступить сама жизнь.

«Но что же дальше? — размышлял Александр. — Как мне быть? Совершенно очевидно, что как только подпольщикам удастся изготовить первый экземпляр «защитника», он тут же попытается покинуть чертоги ТНУ и вернуться на родину. А Клара? Неужели придется с ней расстаться?»

«Не хочешь же ты сказать, — одернул он себя, — что из-за своих личных желаний и потребностей готов принести в жертву такое важное дело, как создание Звена контакта? Да в своем ли ты уме? Пожертвовать любовью? Да, ты должен быть готов пожертвовать всем, даже своей жизнью, ради того, чтобы завершить выпавший на твою долю великий труд! Опомнись, представь себе, как отреагировала бы сама Клара, узнав, что ты хочешь остаться ради нее…»

«Да нет же, нет, — Ивашов нахмурился, — я вовсе не собираюсь уклоняться от своей задачи. Мне просто кажется величайшей несправедливостью, что, едва встретив на своем пути человека, к которому я почувствовал большое глубокое чувство, мне приходится с ним расставаться…»

«Любимый, любимый мой, — прозвучало снова в ушах. — Что же с нами происходит? Неужели это правда? Неужели это — ты, а это — я?»

«Да»— в его голосе против воли прозвучало напряжение, он сам ощущалv в себе, какой-то барьер; который не мог преодолеть. Он одновременно чувствовал и смущение, и необыкновенный подъем.

«Ах, — протянула она нараспев и ее мягкие теплые пальцы коснулись его лба, — я никогда не верила в любовь с первого взгляда, не думала, что есть люди, которые от рождения предназначены друг для друга… Но теперь я не знаю, что делать, не знаю, кто я и кто ты…»

Вместо ответа он прикоснулся губами к ладони Клары. Ивашов начинал чувствовать нарастающее бешенство, ему казалось, что на них с потолка циничными объективами смотрят неусыпные телемониторы, жадно ловят каждое движение, каждое слово. И хотя он знал, что кто-то из подпольщиков ГП отключил электронных соглядатаев, раздражение не уменьшалось. Он клял на чем свет стоит ТНУ, Институт, Мейера.

«Я тебя увидела и сразу все поняла, — тихим шепотом продолжала девушка, — но я умею держать себя в руках. Сначала мне казалось, что это просто блажь, какое-то дурацкое наваждение, но потом, когда с каждым днем мне становилось все труднее и труднее как ни в чем ни бывало смотреть в твои глаза, я поняла, что это сильнее меня, что может наступить день, когда я — уже не в силах буду владеть собой. И что тогда произойдет? Мне было страшно подумать. Разве могла я мечтать, что ты тоже обратишь на меня внимание».

Клара нежно прижалась к Александру, целуя его щеки, лоб, глаза. Он чувствовал, как бешено стучит ее сердце.

«Нет, не говори ничего, не надо. Мне кажется, что я и так понимаю тебя. Твое молчание, милый, оно для меня красноречивей любых слов. Господи, как я счастлива…»

— Теперь уже, без сомнений, великое дело, которому мы с вами себя посвятили, приближается к завершению, — вывел из задумчивости Ивашова резкий голос Мейера.

От неожиданности он вздрогнул и несмотря на жаркий день по коже пошли мурашки. Александр раздраженно открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света.

— Я сижу и думаю, — добавил Отто, — как же все это будет? И, поверите ли, дорогой герр Ивашов, не могу себе представить, что произойдет с нашим старым миром после того, как заработает Звено контакта. Возникает какое-то чуть ли не религиозное чувство от сознания тех перспектив, что раскроются перед нами.

Глубоко запавшие глаза его масляно блестели. Мейер провел рукой по белобрысым волосам и покачал головой.

— Мир встанет вверх ногами. Какое новое могущество! Какая возникнет потрясающая техника! Нет, у меня в голове не укладывается, что еще немного, какой-нибудь месяц-другой, и все это произойдет с нами. Поистине, это колоссально!

«Погоди, погоди, — раздраженно подумал Ивашов, — произойдет такое, что уж точно никак не смажет уместиться в твоей голове. Золотая птичка, на которую ты так надеешься, улетит».

Ему невольно снова вспомнилась прошедшая встреча. Образ Клары на удивление легко вытеснял и солнечный день, и Мейера с его разговором. Но теперь мысли его вернулись к началу предыдущего вечера.

Едва войдя в комнату, Клара бросилась к нему на шею, ласково прижалась к его груди.

— Саша, Саша, — повторяла она. С тех пор как она узнала, что дома его зовут Сашей, она называла его только этим именем.

— Как хорошо, Саша! Как у нас все хорошо!

— Что хорошо? — не понял он, улыбаясь, заражаясь радостью девушки.

— Все, милый, все! Только представь себе — разобрались в твоих схемах! Ты понимаешь, разобрались!

Ивашов замер, пораженный словно ударом грома. Как много заключалось в этих двух коротких словах «они разобрались»… Здесь все: и его свобода; и возвращение на родину, и, самое главное, создание Звена контакта там, где никто не будет думать о военной технике и мировом господстве.

— Клара, — тихо произнес он, — что ты сказала? Повтори, пожалуйста, что ты сказала?!

— Наши техники из Группы Противодействия уже работают! Они сказали, что на создание «защитника» в полной секретности от руководства Института им потребуется около двух недель. Две недели, Саша, всего две недели!

«Вот и все! — ухнуло в груди. — Две недели — и все закончится. Месяцы заточения уйдут в прошлое, в небытие, и он лишь будет вспоминать их как плохой сон».

«Как же все получится? — пришло Ивашову на ум. — Ведь самое трудное впереди. Побег из столь совершенной тюрьмы — дело отнюдь не легкое. Даже если допустить, что системы внутренней слежки ТНУ не уловят с помощью телемониторов или провокаторов создание незапланированного механизма «защитника», то как отсюда убежать? Ведь Клара говорила ему, что Институт расположен на небольшом островке в Индийском океане. Вокруг на многие сотни километров бездорожная водная гладь. И если спецслужбам ТНУ не удастся расправиться с ним физически, то как он сможет покинуть остров? Необходим корабль, но как раз корабль-то — наиболее уязвимое место. «Защитник», наверняка, рассчитан на спасение человека, а не механизма. Враги всегда смогут взорвать корабль, он в конце концов снова окажется во власти Мейера и тогда уж заправилы ТНУ постараются изолировать его как следует…»

«На этом острове, — рассуждал Ивашов, — обязательно должны находиться корабли, и не только гражданские. Необходима темная ночь с туманом, как тогда, когда он вышел из изолятора после случая со Шреккенбергером, нужна внезапность и решительность! Тогда, может быть, удастся прорваться!»

Он открыл глаза.

Мейер рядом что-то говорил, лениво жестикулируя одной рукой. От жары он разомлел и, небрежно развалившись в кресле, время от времени взъерошивал — светлую шевелюру. Размягченное лицо Мейера покрылось потом и влажно блестело.

Почувствовав внезапный прилив отвращения, Александр резко поднялся и зашагал вперед, к парапету. Он вышел из-под тента и тотчас горячие лучи солнца обожгли его обнаженную спину. Подойдя к метровому барьеру парапета, Ивашов остановился и облокотился о раскаленный камень с его шероховатой поверхностью.

Океан блестел, словно вымазанный жидким золотом. Отсюда не было видно даже легкой ряби на его поверхности. Горизонт просматривался на удивление четко, отрезая выцветшее голубоватое небо от темной водной глади.

Чувство одиночества и оторванности от родных краев с новой силой стиснуло сердце Александра. Он порывисто вздохнул и сжал побелевшими пальцами бесчувственный камень. Резко заныло в плече: ранение все еще давало о себе знать. Ивашов посмотрел на малиновый неровный рубец: он темнел на светлой коже как клеймо, как тавро. Этот шрам останется у него на долгую память о Тресте Независимых Ученых.

— А мне нравится осень, — мечтательно сказала Настя. — Ведь это пора зрелости и поэзии. Вы никогда не пробовали бродить по этим осунувшимся октябрьский улицам, когда накрапывает дождйк, когда лица прохожих большей частью хмуры и печальны?

— Пробовал.

— Ну и как? Мне кажется, это непередаваемое ощущение. Ты бродишь без определенной цели по большому городу, ты осознаешь свое одиночество и вдруг, в один прекрасный момент, начинаешь чувствовать все это как бы со стороны, словно сидишь где-то очень высоко, и все это происходит перед тобой — как в цирке или на стадионе. Словно ты сама стала этой осенью, этим печально-добрым временем года… И сожмет в неясной тоске сердце и тебе становится прекрасно и в то же время немного жутко, будто ты, как какой-то марсианин, все постигаешь, все видишь впервые. Город, природа, люди начинают раскрываться по-новому, как бы в откровении и, кажется, что ты нашла заветный рычажок, нажав на который можно отворить полную чудесных тайн шкатулку жизни… Но все это только на одно мгновение, словно по лицу мелькнул солнечный зайчик. А потом снова наваливается грусть и осень, но они уже другие, они теплые и обещающие…

Она замолчала, и некоторое время оки шли молча. Шурша широкими шинами по влажному асфальту, с утробным гудением проехал поздний троллейбус. Последние листья срывались с деревьев и летели им под ноги.

— А у меня все не так, — задумчиво ответил Володин, — мне кажется, что осень не может нравиться больше, чем любое другое время года. Как можно ее предпочесть весне? Или лету? Даже зима с ее морозами и снегом для меня лучше осени, потому что осень — это умирание, это отступление.

— О, — засмеялась Настя, — вы заговорили военными терминами. Но в таком случае не забывайте, что успеха можно добиться и с помощью маневра. Представляете: природа маневрирует временами года, добиваясь своей цели!

— Но какой? — быстро спросил Григорий.

— Кто знает? Наверное, своей единственной и самой главной — продолжения жизни на Земле.

— Хм, — наклонил голову он. — Даже своими словесными маневрами вам не удалось доказать, что осень лучше прочих, вы всего лишь поставили ее в один ряд с остальными временами года.

— Знаете, Григорий, на Востоке давным-давно, еще до рождества Христова считалось, что день начинается не утром, как это принято думать у нас, а вечером. Красиво, не правда ли? Сгущающиеся сумерки рождают новый день.

— Вечером? Это странно…

— Ничуть. У древних день не являлся чем-то обособленным, он не возникал после ночной тьмы сам по себе, а поэтично рождался предыдущим на его закате. Этим достигалась связь времени, неразрывность событий. Так же и осень. Она кажется мне не столько завершением, сколько началом будущего года. И поэтому так странно видеть хмурых людей в то время, как внутри тебя все поет от радости при виде нарождения нового.

— А у вас любопытный взгляд на вещи, — отозвался Григорий, — признаюсь, теперь я буду по-иному воспринимать осень. Рождение, говорите? Интересно.

Они шли рядом. Он — засунув руки в карманы, она — размахивая ими, словно поясняя свои мысли. Дождь прекратился, и с голых темных ветвей нет-нет да падали крупные тяжелые капли, словно напоминая, что это всего лишь короткая передышка перед затяжными октябрьскими ливнями.

— Скажите, — спросил он, — а вы не пробовали писать стихи? Мне всегда казалось, что люди с особенным восприятием мира обязательно должны писать стихи.

— Не пробовала. Но я очень люблю их читать.

— А вы попробуйте! — горячо предложил он. — У вас наверняка получится, я в этом уверен.

— Хорошо, — рассмеялась она, весело глянув потемневшими большими глазами на Григория, — так я и сделаю. Когда будет свободное время. А сейчас мы уже пришли. Большое вам спасибо, что проводили меня.

Володин оглянулся. Гоголевский бульвар был пуст, одиноко светили фонари, бросая желтые яркие круги на мостовые и серые стены домов. Лишь где-то вдалеке маячила фигура припозднившегося пешехода.

— До свидания, — он немного наклонил голову, прощаясь с девушкой, — очень рад был с вами познакомиться, Анастасия.

Они прошли еще немного и около перекрестка перешли с гравия бульвара на темный тротуар.

— Вот мой дом, — она указала на четырехэтажное массивное здание с частыми узкими окнами, старомодное и основательное. — Видите, я, как и Рита, живу в старой развалюшке, такой древней, что ночами кажется, будто здесь бродят тени живших раньше людей. Но я стараюсь не пугаться. Да и мама надо мной смеется.

— Хороший дом, — отозвался Григорий, — он, наверное, очень уютный.

— Конечно, хотя удобства здесь весьма относительные по сравнению с любым современным зданием.

Дверь подъезда была открыта и оттуда наружу струился скудный желтый свет. Виднелась истоптанная мраморная лестница.

— Ну, я пошла, — задумчиво произнесла Настя, — звоните, Григорий. Не забывайте о наших планах!

— Хорошо.

Она шутливо помахала ему рукой и скрылась за дверью парадного.

Володин некоторое время неподвижно глядел ей вслед, дотом повернулся и побрел прочь. Он шел по бульвару, часто оглядываясь в надежде, что удастся поймать такси. Но машин не было. Лишь далеко позади он заметил одинокую фигуру мужчины, идущего следом за ним. Григорию показалось, что это тот же человек, которого он видел, оглянувшись, среди деревьев на бульваре. Впрочем, нет. Тот наверняка уже успел уйти.

Старательно обходя лужи, Володин думал о том, что он в некоторой степени нарушает данное Козакову обещание ограничить круг своих знакомств.

«Но неужели же мне жить совершенным затворником? — попытался он защититься от укоров собственной совести, — неужели я должен постоянно сидеть в номере и смотреть на стены?»

Через некоторое время Володин вышел на широкую Кропоткинскую площадь, куда веером сходились несколько улиц. Впереди, через площадь, виднелся бассейн «Москва», над которым, подсвеченные огнями прожекторов, светились клубы легкого пара. Слева располагался вход в метро. Прозрачные двери были заперты: в этот час метро уже не работало. Григорий поднял глаза чуть выше и увидел, как в темном октябрьском небе ярко светятся рубиновые звезды Кремля. Вокруг было разлито странное приятное оцепенение, площадь представилась ему каким-то единым живым организмом, живущим самостоятельно и по своим законам, а он, словно пришелец, ступивший на чужую территорию, не только осматривается по сторонам, но и сам стал объектом наблюдения. И все: здания, деревья, метро и даже кремлевские звезды с интересом к нему присматриваются — кто это, зачем явился? По позвоночнику пробежал холодок, и Володин вдруг подумал, что он смотрит вокруг себя словно бы чужими глазами. Но это мгновенное ощущение прошло так же быстро, как — и началось. Снова все стало привычным и обыкновенным, давно знакомым.

Вдалеке он увидел зеленый огонек такси, приближающийся к Кропоткинской площади со стороны Арбата. Володин подошел к проезжей части и начал голосовать.

Они скорым шагом прошли два ярко освещенных коридора.

— Сюда, — указал ему академик Говоров.

Они свернули направо.

— Теперь сюда!

Прошли еще один поворот.

И вот, наконец, впереди показалась массивная дверь с тяжелой ручкой.

Табличка: «Лаборатория 160». И ниже еще одна: «Монтаж».

— Это здесь, — Говоров энергично тряхнул головой.

Два ассистента, следовавшие сзади, прошли вперед и открыли тяжелую дверь, за которой простирался зал с высоким белым потолком.

Академик пропустил Володина, и он с удивлением и восхищением стал оглядывать помещение, заполненное разнообразными приборами и приспособлениями.

— Это и есть наш цех сборки, — горделиво сказал Иван Антонович, — именно здесь рождается то чудо мысли и техники, которому Александр. Константинович Ивашов дал имя «Звено контакта». Да.

Говоров дружески похлопал Григория по плечу, словно приглашая разделить радость от созерцания странного механизма, возвышающегося на специальном постаменте посреди огромного зала. Вокруг сооружения работали люди в аккуратных белых халатах и шапочках, делавших их похожими не то на поваров, не то на хирургов. Лица их были необыкновенно сосредоточенны и целеустремленны. С одного взгляда Володин понял, что ученые работают на совесть, с полной самоотдачей.

Григорий медленно обошел это чудо механики и электроники; с удивлением вглядываясь в странные и вместе с тем знакомые черты. Звено контакта было похоже на пятиметровую сверкающую пирамиду, из каждой грани которой торчало множество штырей с прозрачными кристаллами сферической формы на конце. Местами грани были не завершены и через проемы в оболочке виднелось множество электронных плато и пучков провода, тускло поблескивали колбообразные тела, ряды вертикальных стальных стержней. Снаружи пирамида была окружена монтирующей и контролирующей аппаратурой и своеобразными металлическими лесами, на площадках которых, словно рабочие на стройке здания, трудились ученые.

К вошедшим подошел высокий мужчина с твердым взглядом светлых глаз и волевым лицом.

— Семен Михайлович Халапцев, — представился он.

— Володин, Григорий Гаврилович, — тот пожал протянутую руку.

— Это начальник цеха сборки, профессор Халапцев, — вставил Говоров. — Я, Григорий, рассказывал вам о нем.

— Да, конечно, я много слышал о вашей работе, — Володин с дружелюбным интересом рассматривал профессора.

— Рад познакомиться с вами, — ответил Халапцев. — Если не ошибаюсь, пожаловали к нам с маленькой инспекцией? Прошу, — он сделал приглашающий жест.

— Ну, зачем так официально, Семен Михайлович, — академик шутливо нахмурился, — просто я решил наконец продемонстрировать «нашему контактеру номер два, что мы не сидим сложа руки. Показать, так сказать, во всей красоте и величии воплощение его мыслей.

— Не мыслей, — смущенно поправил его Григорий, — а скорее, снов.

— Что ж, суть не в словах…

— Пройдемте, — пригласил профессор Халапцев.

Они отошли от сверкающей пирамиды и вслед за начальником цеха сборки приблизились к своеобразному пульту управления и контролирования работой монтажеров.

— Прошу взглянуть сюда, — Семен Михайлович указал на правый экран пульта, — таким, по нашему мнению, будет выглядеть в окончательном варианте Звено контакта Ивашова-Володина.

На экране светлыми линиями прорисовалась математически правильная трехгранная пирамида, обросшая словно иглами, антеннами с утолщениями на концах. Она выглядела просто и изящно, как детская игрушка.

Ну и ежик! — усмехнулся Иван Антонович, — каждый раз, как вижу эту схему, удивляюсь.

— Скажите, — обратился Володин к профессору, — много ли у вас было затруднений с материалами для строительства Звена контакта?

Халапцев нахмурился, поджал губы.

— Большинство узлов и агрегатов, как ни странно, мы смогли монтировать, используя материалы, имеющиеся на сегодняшний день в нашем арсенале. Некоторые затруднения возникли с сенскристаллами, характеристики которых вы нам задали. Однако соответствующие институты достаточно быстро выполнили поставленные перед ними задачи. Так что все сенскристаллы на приемных антеннах Звена уже готовы. Несколько сложнее было с внутренностями этой пирамидки. Смотрите!

Он зажег левый экран. После некоторых манипуляций с пультом на экране высветились контуры Звена контакта, на этот раз прозрачные, через которые просматривались внутренние составные части.

— Грубо говоря, схему пирамиды можно разделить на три функциональные зоны, хотя такое умозрительное разделение несколько ущербно, ибо каждый из узлов непосредственно связан с остальными. Так вот, эти умозрительные зоны — полость приема информации, полость обработки и блок расшифровки и перевода. Наибольшую трудность для монтажа представляет первая, — Халапцев нажал на кнопку, и треть пирамиды, начиненная переплетением механизмов, высветилась красным светом, — полость приема информации. Кроме сенскристаллов, способных улавливать специфические волны, на которых идут передачи объекта Икс, потребовался ряд устройств, о которых до сегодняшнего времени в земной науке и технике не было даже расплывчатого представления. Можно без преувеличения сказать, что в этом направлении мы движемся почти вслепую, руководствуясь лишь указаниями товарища Володина, — он кивнул на Григория, — сами толком ничего не понимая. Что ж, если создание Звена контакта завершится успешно, думается, у нас еще будет время разобраться во всех этих загадках и кроссвордах.

— Ну, а остальные зоны? — поинтересовался академик Говоров скорее для Володина, чем для себя, ибо ему ежедневно доставлялись сводки из цеха сборки.

— С обработкой несколько проще, хотя существуют известные трудности. А зона расшифровки и перевода вообще полностью собирается из знакомых нам материалов.

— Удивительно, — сказал Володин, — телепатические передачи объекта Икс еще не закончены, а вы уже, насколько я понял, отчетливо представляете себе конечный итог. На чем основана ваша уверенность? Не лучше ли заниматься монтажом после получения информации о Звене контакта во всей ее полноте? Ведь почти наверняка то тут, то там вы наталкиваетесь на неразрешимые вопросы и не обходитесь без ошибок.

Халапцев нахмурился, еще плотнее сжал губы.

— Григорий, — сжал его руку академик Говоров, — мы поставлены в жесткие условия. До сих пор неизвестно, что произошло с профессором Ивашовым. Нет никакой гарантии, что с помощью медикаментозных средств наши идеологические противники не подавили его волю, не заставили работать на них. Поэтому мы вынуждены спешить, хоть торопливость и не всегда способствует качеству выполняемой работы. К тому же без преувеличения можно сказать, что коллектив ученых в цехе монтажа, так же как и в лабораториях подготовки материалов и в «группе расшифровки», куда попадает ваша информация, подобрался на редкость удачно. Ребята трудятся самоотверженно, просиживают по две-три смены с огромным энтузиазмом, и это не может не сказаться на конечном итоге. Мне думается, Григорий, что мы уже недалеки от того часа, когда, наконец, заработает наш чудесней «приемник», способный улавливать сигналы связи цивилизации Чемень.

«Ого! — подумал Володин. — Иван Антонович тоже называет цивилизацию «Чемень». Значит, мои предположения не вызвали у него возражений».

— Иван Антонович, — обратился к нему Григорий, — помните, вы рассказывали, как вам пришла в голову мысль о возможности стать контактером: человек, побывавший возле кургана и произнесший при этом слово «Чемень», автоматически становится способным принимать — передачи объекта Икс. Кажется, вы собирались послать туда ученых, чтобы проверить свои догадки.

— Да, — нахмурился Говоров, — помню. Но, к сожалению, из этой затеи ничего не вышло. По непонятным для нас причинам контактеров не прибавилось, хоть добровольцев было более чем достаточно.

— Ясно…

— Если разрешите, один вопрос, — обратился к Григорию Халапцев.

— Да, пожалуйста.

— Мне не дает покоя вот какая мысль. Нам было бы гораздо проще решать рабочие задачи, ежедневно возникающие перед нами, если бы точно было известно, на прием какой информации рассчитано Звено контакта. Скажите, вы полагаете, что контакт будет осуществляться через объект Икс, находящийся в кургане Чеменя, или же непосредственно с удаленными космическими источниками?

Володин развел руками.

— Боюсь, что мне придется вас разочаровать. Пока ни в одном сне мне не удалось выяснить, ограничиваются ли функции объекта Икс только передачей сведений о постройке Звена контакта, или же его задачи шире и распространяются «а установление информационного научно-технического и интеллектуального взаимодействия с нашей цивилизацией. К сожалению, это пока еще нерешенный вопрос.

Профессор Халапцев разочарованно сунул руки в карманы белоснежного халата и нахмурился.

— А нельзя ли вас попросить попробовать, если можно так выразиться, в своих контактных сновидениях установить это? Может быть, вам удастся…

— Без сомнения, Григорий попробует это сделать, — ответил за него академик. — Мы поручаем ему выяснить этот вопрос со всей серьезностью. Слышишь, Григорий?

— Да. Я, конечно, постараюсь. Но загвоздка в том, что в снах я выступаю в «пассивной роли наблюдателя. Я лишь воспринимаю чужую информацию, и еще не было прецедента…

— Стоп! — резко повернулся к нему Говоров, — ты подал блестящую идею. Вот что: попробуй-ка теперь наладить двухстороннюю связь со своим Всадником, о котором ты мне рассказывал, и для начала задай ему вопрос Семена Михайловича.

— Я попробую, — озадаченно произнес Володин, чувствуя, что его самого заинтересовало предложение Ивана Антоновича, — но это вряд ли возможно. Ведь это целая проблема: какими символами или формулами я смогу выразить ему свои мысли?

— Давай-давай. Попытка не пытка, — ухватился за идею Говоров, — нам давно надо было догадаться сделать это, а теперь подсказывают товарищи сборщики. Впрочем это, наверное, естественно. Истина рождается в коллективе!

Григорий повернулся и еще раз окинул взглядом светлую искристую пирамиду собираемого Звена, и у него на душе стало тепло.

После очередного сеанса, после мучительного пробуждения Александр обессиленно лежал на кровати, стараясь унять нервную дрожь. Спиной он чувствовал влажную разгоряченную простыню, всю в складках. Видимо, ночью он снова много ворочался. Подушка была сбита набок, куда-то в сторону. «Но все это проскальзывало мимо его сознания: перед глазами стояли новые формулы, которые нужно было запомнить во что бы то ни стало. Новые шеренги знаков и формул атаковали его сознание, словно хотели, чтобы он сдался, отказался от своей затеи. Ивашов считывал их ряды, укладывая в памяти. На мгновение, на короткий болезненный миг ему вдруг показалось, что он не выдержит и сорвется… Вот сейчас страшно закричит и начнет выплевывать из себя одну формулу за другой словно ругательства. Но он только сильнее сжал зубы, чувствуя набухшие желваки на скулах. Он знал, он верил, что сумеет все запомнить, какого бы труда и напряжения ему это ни стоило. Так должно быть, должно!

Через некоторое время, когда поток информации иссяк, он принялся анализировать свежие материалы, связывая их в единую логическую цепь с полученными в предыдущих сеансах. Временами он лишь поражался себе — никогда не подозревал, что человеческая память способна переварить такой большой объем новых знаний. Но факт оставался фактом: память не подводила, она функционировала на удивление четко.

Благодаря тому, что Ивашову приходилось постоянно держать в голове, все схемы и формулы, у него развилось какое-то странное ощущение, будто он может одновременно охватить всю совокупность информации, и не только охватить, но и осознать, осмыслить/ И это действительно было так.

Уже через три недели после заточения в железную тюрьму Института ТНУ он начал довольно прилично ориентироваться в языке научных знаков Икс-феномена, приходившего >к концу контактных сновидений. С трудом давались лишь новые, последние серии снов, но постелен-но прояснялись и они. И для того, чтобы вспомнить, вычленить отдельные моменты, не нужно было напрягаться, вспоминать отдельные передачи, а лишь сознательно выхватывать относительно цельные куски сновидений. Это было похоже на то, как если ’бы он вначале пытался постичь какую-то незнакомую конструкцию, изучая на ощупь с закрытыми глазами, а после воочию увидел при свете дня. Детали складывались в более крупные части, те, в свою очередь, сплетались в звенья, в блоки.

Звено контакта рисовалось ему каким-то трехмерным треугольником, усыпанным чувствительными антеннами. Эта пирамида делилась на три части, одна из которых отвечала за восприятие особых волн информации, другая — за их переработку, адаптацию к современной системе машинного языка, и третья — наиболее простая — за синхронный перевод на один из земных языков. Звено контакта представляло из себя довольно объемный специализированный приемник-дешифратор информации Че-меня…

«Чеменя? — мысленно переспросил себя Александр, — как странно прицепилось ко мне это слово! И почему я называю чужую цивилизацию именем чувашского сказочного героя? Это, наверное, что-то ностальгическое…»

Ивашов вспомнил свою недавнюю, но кажущуюся теперь далекой поездку в Чувашию. Тогда ему пришла в голову старая легенда, рассказанная Володиным еще во времена их совместной учебы.

Прибыв в Чебоксары, он решил во что бы то ни стало побывать около легендарного кургана — мечта, дремавшая в нем все эти годы. Григорий с радостью согласился и организовал эту поездку на удивление быстро.

Была весна. Вокруг зеленели цветущие луга, насыщая воздух ароматами, от которых горячило кровь и все тело казалось невесомым. Проселочная дорога пылила, и за машиной клубился коричневый шлейф. Потом выехали на асфальтированную трассу. Горизонт был чист. Они подъехали к одиноко расположившемуся посреди огромного луга высокому холму. Правда, его можно было называть курганом только условно. Это — заметное издали возвышение над обширным ровным пространством в виде широкого низкого правильного конуса, длина окружности основания которого составляет не одну сотню метров. Григорию вспомнилось, как отец проклинал курган, когда дождевая туча, надвигавшаяся с северной стороны, разрывалась над курганом на две части и расходилась, и на село не выпадало ни капли дождя, тогда как в соседних деревнях шел настоящий ливень.

Григорий вместе с Ивашовым забрались на самую вершину и долго любовались великолепным видом, открывавшимся перед ними. Видимость была прекрасной, на добрый десяток километров, и у Александра захолонуло сердце от того неясного ощущения, какое возникает при свидании с местами незнакомыми, которые почему-то кажутся близкими и родными…

Потом им пришла в голову шальная мысль вызвать из кургана легендарного богатыря, и долго ветер разносил по окрестностям их громкие дружные крики: «Чемень! Чемень!..»

«Странно, — подумал Ивашов, очнувшись от воспоминаний, — почему имя Чемень у меня возникает после каждого контактного сна?»

Александр не нашел объяснения этой загадке. После того, как новый поток информации был полностью обработан и включен в общую сложившуюся систему, Ивашов занялся привычным делом: он старался вычленить наименее интересные детали, чтобы передать их Мейеру, как очередное ночное «откровение» объекта Икс. Та часть информации, которую он узнал еще в Москве, уже давно яростно изучалась в ТНУ. Теперь Александр подкидывал новые идейки, старательно заботясь, чтобы они ни в коем случае не могли сложиться хоть в сколько-нибудь ясную картину. Эти бессвязные обрывки, по его плану, должны были не столько помочь, сколько дезориентировать исследователей Треста!..

Через некоторое время он отобрал несколько малозначащих схем и формул, которые решил передать Отто. Теперь с чистой совестью можно было подниматься. Рабочий день, вернее, рабочее утро Ивашова завершилось.

Александр неторопливо прошел в ванную и долго стоял под тугими успокаивающими струями воды. Потом рассматривал в широкое настенное зеркало шрамы на плече и следы ожога на лице. Они заживали, и если специально не присматриваться, на лице уже почти ничего не было заметно.

Одевшись, Ивашов прошел в кабинет и, включив музыку, начал неторопливо набрасывать на листке бумаги материалы для Мейера. Укороченные формулы ложились легко, и Александр испытывал даже некоторое удовольствие, представляя, как мучительно будут ломать головы трестовские ученые, пытаясь разгадать смысл этих обрывков.

Когда он закончил работу и уселся в кресле, наслаждаясь отдыхом, резко затрезвонил сигнал видеофона. Значит, «Мейер следил за ним через телемониторы и ждал, когда можно будет побеседовать, не отвлекая русского профессора от его главных занятий.

Тотчас появилось лицо Отто. Он выглядел бледнее обычного, глаза неестественно блестели, избегая встретиться с взглядом Ивашова.

— Добрый день, герр профессор, — поздоровался Мейер хриплым голосом, — как у — вас дела?

По его внешнему виду и тону Александр понял, что в стенах Института снова произошло что-то из ряда вон выходящее, крайне напугавшее Отто.

— Здравствуйте, — ровным тоном ответил он, — у меня все в порядке. Я подготовил новые материалы по Звену контакта.

— Отлично, — кисло похвалил его Мейер, — ваш самоотверженный труд производит на всех нас огромное впечатление.

«Вот как, — подумал Александр, — зная, что я не интересуюсь их деньгами, они пытаются купить меня сознанием общественной значимости труда».

— Конспекты уже готовы? — поинтересовался Мейер.

— Да. Вот они.

— Покажите.

Ивашов приподнял стопку исписанных листов и потряс ею в воздухе.

— Нет. По одному, пожалуйста. И поближе к объективу.

Вот так история! Мейер обычно сам приходил за этими драгоценными листками, а теперь желает их просто переснять через видеофон. Что же произошло?

Александр по очереди продемонстрировал страницы своих записей перед холодными линзами видеофона. Мейер на экране нажимал какие-то кнопки и кивками показывал, когда можно подставлять следующий лист.

Окончив работу, профессор отложил стопку в сторону и вопросительно посмотрел на собеседника.

— Хорошо, — заметил Отто и, чуть замешкавшись, продолжил — Не удивляйтесь, пожалуйста, что я сегодня не пришел за материалами сам. Пока это невозможно. Нам придется отменить также намеченную на сегодня прогулку в солярий.

— Что случилось?

— Не пугайтесь, — криво улыбнулся Мейер, — в Институте неприятности. Произошла досадная авария и уже несколько часов, как сообщение между различными этажами нашего здания прекращено.

— Поломались лифты?

— Нет. Профилактическая изоляция. Не только вы, но даже я не в силах никуда выйти за пределы своего блока. Единственное, что нам остается — это телефонная связь.

— Даже вы? — удивился Александр.

— Естественно. Система блокировки срабатывает автоматически и отключить ее самостоятельно не в силах даже Регулирующее Бюро. Вопрос решается в высших инстанциях, — он поднял глаза вверх.

— А что за авария?

— Пока точно не выяснено, но, думаю, ничего серьезного. Можете не волноваться. Так что единственный человек, с которым вы можете в данный момент общаться непосредственно — это Клара. Она находится с вами в одном блоке. Если возникнут какие-нибудь вопросы или проблемы — звоните…

— Мейер! Мейер! — резко и требовательно донесся вдруг откуда-то знакомый голос, — куда вы там запропастились?

Ивашов сразу вспомнил этот голос — тот самый, что отчитывал Отто, когда Александр очнулся от беспамятства в лазарете «после парализующего укола байдера. Но теперь ему пришло в голову, что он слышал его где-то намного раньше. Но где?

— Простите, герр Ивашов, — кивнул ему на прощание Отто и тут же отключился.

— Завидую вашей работе, — откровенно признался Григорий, когда они вошли в номер, — иметь массу свободного времени, несомненно, большое преимущество.

— Конечно, — Анастасия опустилась в кресло и с интересом осмотрелась в комнате, — однако существуют и свои проблемы. Как-никак, свою работу я обязана сдавать точно в десять ноль-ноль по понедельникам. И если. Несколько дней я занимаюсь чем-то иным, то после приходится просиживать за машинкой вечерами, а то и ночами. Вот так.

Она ослепительно улыбнулась Володину и тот почувствовал себя немного неловко оттого, что именно он — та самая причина, по которой Насте приходится трудиться по ночам.

Она сидела, перед ним в кресле. Темные джинсы, свободный широкий голубой свитер — вид раскованный и обаятельный.

Володин вдруг вспомнил странный удивленный взгляд, каким она его наградила, когда, едва войдя, он принялся поспешно прятать в ящики стола лежавшие сверху черновики сообщений Говорову.

— Благодаря вашему свободному расписанию я имею такого прекрасного гида, — отшутился он, — и Москва раскрылась передо мной во всей своей красе.

Они только что побывали на выставке финской живописи начала века, которая проходила в новом «павильоне Третьяковки. Экспозиция была довольно обширной, и осмотр занял более трех часов. После выставки они решили зайти к Григорию, тем более, что здание гостиницы находилось совсем рядом. Десять минут — и вот они уже на месте. Большие стеклянные двери, степенный швейцар, скоростные, сверкающие чистотой и зеркалами лифты.

Володин снова повернулся к девушке. Он теперь уже многое знал о ней. Анастасия Ширяева работала машинисткой в небольшом журнале. Материалы для «перепечатки она получала раз в неделю, тогда же сдавала готовую работу. Это давало ей наибольшую свободу, так как она получала возможность распоряжаться своим графиком. А стремление к свободе, как она говорила, было в ней доминирующей чертой.

«Просто не представляю себе, как можно целыми днями торчать на заводе или в конторе! Это иссушает душу!»

Честно говоря, такого рода заявления несколько настораживали молодого ученого, но с другой стороны он был очень благодарен девушке за то внимание, которое она ему уделяла.

Володин огляделся: комната тонула в сумраке, за чистыми стеклами окон наливался темнотой городской вечер.

— Знаете, а у вас из окна прелестный вид на Ленинский проспект, — оценила Настя, — никогда не думала, что московские улицы так здорово смотрятся с высоты.

Она встала у окна, скрестив руки на груди и слегка склонив голову. Володин подошел и остановился за ее спиной. Картина в самом деле была завораживающей: в пять-шесть рядов по широкому проспекту в обе стороны двигались колонны автомашин. Их красные и желтые огни выстраивались в радужные линии, оживляя вид своим ярким рисунком. На стенах домов неоновым огнем пылали вывески магазинов и реклама. Вдалеке симметричными золотистыми точками окон красовалось здание МГУ. Володин хоть и привык к пейзажу, открывавшемуся из окна, каждый раз с восхищением созерцал его. Перед ним была столица родины, красавица-Москва, полная жизни и света. Она существовала по своим законам, работала с четкостью часового механизма.

— Как странно, — заметила Анастасия, почувствовав, что он рядом, — мы здесь, а они там, внизу. Их так много, и они все куда-то спешат, торопятся, что-то делают… А ты стоишь наверху и кажется, что ты почти господь бог и взираешь с высоты на легкомысленность и тщету людских стремлений…

Она обернулась к Григорию и пристально посмотрела ему в глаза, словно проверяя, разделяет ли он ее мысли. На ее лице появилось какое-то загадочное выражение.

— А вам так не кажется?

Володин замер, пораженный, ибо от слов девушки вдруг повеяло холодом, будто она где-то на чужбине и все ей постыло. Григорий постарался придать лицу непроницаемое выражение.

«Как же так, — подумал он, — люди куда-то стремятся, что-то делают, а Настя вот так запросто говорит: суета, тщета? Откуда этот социальный герметизм?»

— Нет, не кажется, — хрипло выдавил он, — когда я вижу работающих людей, вижу деловитость и целеустремленность, это меня радует. Знаете, что мне напоминает этот вид?

— Что? — разочарованно спросила она, и загадочное выражение исчезло с ее лица.

— Какой-то огромный, сложный механизм, работающий четко и слаженно, в котором все колесики хорошо смазаны и точно друг к другу пригнаны.

Настя кивала, но, он это чувствовал, в душе была несогласна с ним. Григорий вдруг вспомнил их недавнюю прогулку по Гоголевскому бульвару. Тогда Настя говорила о своих ощущениях, о странном восприятии мира словно бы глазами инопланетянина. И вот теперь почти, то же самое. Но то, что раньше казалось ему поэтичным, теперь начинало выглядеть иначе…

Чтобы сменить тему, Григорий предложил сходить в ресторан.

— Спасибо, — отозвалась его гостья, — у вас тут так хорошо. К тому же я устала ходить и лучше посижу. Может быть, вы сходите за какой-нибудь булочкой и минералкой?

— Хорошо, — согласился Григорий, — я быстро.

Он обернулся за пять минут, взяв бутылку сухого вика, несколько бутербродов и пирожных. Неловко открыв дверь в номер, он, стараясь не уронить пакеты на пол, со стуком закрыл ее за собой. «В то же мгновение, словно в ответ, в комнате что-то глухо щелкнуло. Но Григорий не обратил на этот звук внимания.

— А вот и я! — бодро крикнул он и шумно поспешил в комнату, — помоги мне, а то не донесу!

Настя поднялась навстречу ему и взяла пакет с бутербродами. Григорий поймал ее тревожный взгляд, брошенный на него. Он удивился, но в остальном лицо девушки было абсолютно спокойным, и ученый приписал все собственной нерасторопности.

— О, даже вино?

— У вас слишком мрачное настроение, — шутил Володин, — значит, вас надо развеселить!

— Что ж, пожалуй, — улыбнулась она и настороженный блеск в ее глазах пропал. Настя поставила на стол два фужера и присела, выжидающе глядя на него.

Григорий откупорил бутылку и разлил напиток. В воздухе тут же запахло виноградом, югом и солнцем.

— Первый тост, — сказал он, поднимая бокал, — я предлагаю за встречу!

— Плохие новости, — тихо произнесла Клара и долгим тревожным взглядом посмотрела на Ивашова.

— Я недавно разговаривал с Мейером, — отозвался Александр, давая понять, что он в курсе. — Отто сказал, что включена система профилактической изоляции.

Клара коротко кивнула.

— Что еще?

— Вдаваться в подробности Мейер не стал.

— Еще бы!

— А что произошло?

— Профилактическая изоляция просто так не срабатывает.

— Так что же?

— Карл-Йорг не единственный!

— Что?

— Я говорю, что Шреккенбергер — не единственная жертва амнезии, — еще тише добавила Клара, — сегодняшней ночью заболели еще двое.

— Кто? — опешил Ивашов.

— Жерар Дебрэ и Хенри Тоб. Оба из секции «Ультра».

— Чем они занимались?

— Разработкой новых систем оружия.

— М-да…

Клара промолчала.

— Создается впечатление, — заметил Александр, — что кто-то хочет здорово насолить ТНУ.

— Вот именно. Вся Группа Противодействия взбудоражена. Представляешь, мы так долго и осторожно занимаемся подбором подходящих людей, казалось бы, уже составили верное мнение практически обо всех сотрудниках Института, и вот тебе на! Кто-то в одиночку, набравшись смелости, начал борьбу, а мы и не в курсе!

— Необходимо с ним связаться, — решительно сказал Ивашов.

— Но как? — грустно улыбнулась Клара, — если мы не знаем, кто именно этот смельчак.

— А если это Жермен де Гер? Я же тебе рассказывал, что Мейер его подозревает.

— Не забывай, что введен режим изоляции. Личные контакты невозможны. К тому же, де Гер находится в зоне двойной изоляции — в биолабораториях, откуда не прорвется ни одна молекула, не то, что человек! Тем более, что теперь всем совершенно ясно — следы ведут к биологам. Регулирующее Бюро уже наверняка подняло все теледосье на каждого из них.

— Ясно, — оказал Александр, хотя ничего не понял. — И что же теперь?

— Таинственного единоборца может спасти только чудо. Без содействия техников ГП ему вряд ли удалось обмануть телемониторы. А значит, дело его безнадежно.

Ивашов в волнении встал и подошел к окну.

— Неужели ничем нельзя помочь?

— Ничем. И к тому же нельзя. Никто не возьмет на себя ответственность рисковать существованием всей группы, рисковать делом ради одного человека. Во имя большего всегда жертвуют меньшим.

— Да, это так. И все же как жаль…

Клара подошла к нему и легко тронула за плечо.

— Александр!

— Что? — повернулся он к ней.

— Я имела в виду вовсе не это, когда говорила о плохих вестях.

— Продолжай, — насторожился ученый.

— Мне поручено передать тебе, что в РБ поступили сведения о том, что ты — не единственный контактер. Каким-то образом в связи с этим они вычислили, что ты их либо сознательно дезинформируешь, либо попросту утаиваешь львиную часть информации.

— Что? — опешил Ивашов, — повтори!

— Пока еще нам точно неизвестно, кто это и где находится, однако всем стало предельно ясно — ты должен как можно скорее покинуть территорию ТНУ.

— Вот как?

— Если это западный ученый, то у них просто отпадает необходимость в тебе. Если же новый контактер-опять с Востока, они примутся за тебя с удвоенной энергией.

— Действительно, плохая весть, — Ивашов смотрел в испуганные глаза девушки и вдруг отчетливо понял, что этот испуг — за него.

— Как дела с «защитником»?

— Оттуда нет вестей, — одними губами ответила Клара, — даже если, у них все будет готово, то режим изоляции помешает передать нам что бы то ни было.

— Но изоляцию когда-нибудь снимут!

— Конечно. Но не было бы поздно.

Клара склонила голову ему на плечо и прижалась горячим лбом к шершавой ткани его комбинезона. Александр обнял ее за плечи и бодрым голосом произнес:

— Мы должны успеть!

— Да, милый. Но мне почему-то страшно за тебя. У меня на душе так неспокойно. Будь проклят этот ненавистный Трест!

Ивашов почувствовал, как в груди у него вместе с растущим ощущением опасности горячей волной поднялся прилив нежности к Кларе. Он гладил ее волосы, пытаясь успокоить и ободрить, и в то же время сам волновался все сильнее и сильнее.

— Нам не подобает падать духом, родная, — шепотом сказал он.

— Да, я знаю, — скороговоркой ответила она, — я все понимаю, и все же не могу не тревожиться. Все это так чудовищно…

Ивашов сжал кулаки. Он чувствовал, как трудно приходится этой хрупкой девушке в логове транснациональной корпорации технократов. Он видел, что она держится молодцом, но знал, что это из последних сил…

— Клара, — тоже шепотом сказал он, — тебе не известно, сколько — «защитников» намеревается создать Группа Противодействия?

Плечи девушки дрогнули.

— По одному на каждого члена Группы. Но сначала их будет всего два. Ведь ты один не сможешь выбраться отсюда.

— Почему? — удивился Ивашов.

— Даже если «защитник» в силах сохранить тебе жизнь, ты не уплывешь с острова. Тебе необходим напарник.

— И уже есть кто-то на примете? — охрипшим вдруг голосом спросил он.

— Не знаю. Планированием побега занимаюсь не я.

— Вот как…

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Клара, — решился он, — это должна быть ты. Просто бесчеловечно оставлять женщину в этом аду.

— Что? — она удивленно подняла голову.

— И к тому же… — он закусил губу, — к тому же я люблю тебя.

Девушка вдруг отодвинулась от него, отошла к креслу.

— Саша, посуровевшим голосом сказала она, — с тобой пойдет тот, на ком остановит свой выбор ГЛ. Мы сейчас не имеем права руководствоваться личными чувствами!

Ивашов понял с предельной ясностью, что ее не переубедить. Он закусил губу во второй раз и почувствовал, что его лицо покрывается краской стыда. Действительно, не стоит предаваться фантазиям.

— Клара, — обернулся он к ней, — прости. Я просто, очень люблю тебя.

Закончив очередной отчет Мейеру, Александр опустился в кресло и глубоко задумался. Он еще и еще раз прогонял в памяти общую схему Звена контакта. На столе перед ним аккуратной тонкой стопкой лежали рукописные листы с предельно запутанной информацией. Александр ждал, когда, наконец, заметив, что он закончил свою работу, на экране видеофона появится лицо Мейера.

Шла уже вторая неделя изоляции. Ивашов привык, что видит у себя в кабинете только Клару. Впрочем, этого было вполне достаточно, хотя ее визиты были всегда строго официальными: группа прикрытия не решалась осуществлять подстановку видеоканалов телемониторов. Клара должна была вот-вот принести обед, но обычно он вызывал ее после визита Мейера по — видеотелефону. А Мейер все запаздывал…

Последние дни у Ивашова установилось какое-то странное настроение, вызванное ожиданием скорого побега. Настроение, которое можно… сравнить с ощущениями спортсмена перед ответственным соревнованием. Впрочем, нет. Это куда серьезнее. Оттого, как сложится ситуация в ближайшее время, зависит и его жизнь, и судьба всего дела по установлению контакта с объектом Икс.

Не дождавшись Отто, Ивашов поднялся и прошел в ванную. Медленно раздевшись, он осмотрел себя. Повязку с плеча давно сняли и теперь на ее месте виднелись красноватые рубцы. Ссадины на лице тоже зажили. Из зеркала на него глянули воспаленные от напряжения глаза и, заметив в них лихорадочный блеск нетерпения, Александр постарался придать лицу более беспечное выражение. Еще не хватало, чтобы по нему каждый мог прочесть его мысли!«Спокойнее, Ивашов, спокойнее!» — приказал он себе, включил воду и встал под холодный душ.

Мейер запаздывал, и это тревожило Ивашова. Неужели снова что-то стряслось? Сейчас, когда вопрос о побеге решен, всякого рода ЧП крайне нежелательны.

Выйдя из ванной, он медленно прошел в кабинет и опустился в кресло. Взгляд его, блуждая, остановился на окне, за которым светилось яркое утреннее небо без единого облачка и, скользнув в сторону, добрался до картины Брейгеля «Вавилонская башня».

За время пребывания в стенах Института ТНУ Ивашов сотни раз разглядывал эту картину и ему казалось, что он понимает ее достаточно верно. Но сегодня он впервые осознал, что упускал весьма существенную деталь. Разве только в назидание о гордыне написан этот холст?

Огромная каменная башня занимает всю центральную часть картины. Недостроенная вершина скрывается в облаках. Нижние этажи заселены — в арках и окнах многочисленные человеческие фигурки, кое-где сушится белье. Но строительству не видно конца. Все выше возводятся стены. Башню окружают строительные леса, сооружаются разнообразные подъемные устройства. Множество людей трудится здесь. Деловое оживление царит вокруг: штабелями сложены кирпичи, к берегу шестами гонят плот из бревен, на якорях стоят корабли со спущенными парусами. Башню плотным кольцом окружил город. Видна скученная плотная застройка европейского города, темно-красная черепица остроконечных крыш. Далее, вплоть до невысоких холмов у горизонта, раскинулись поля и луга…

«Да, — подумал Александр, — конечно, картина повествует не о гордыне. Ведь то, что здесь изображено — населенность земли, кропотливый труд людей — заставляет забыть о печальном конце библейской легенды. И вместо наказания за гордыню в картине звучит великая тема созидания! Недостроенная башня — не символ ли это нашей цивилизации, кропотливо поднимающей все выше и выше строительные леса своих достижений?! Мы стремимся пройти дальше своих предшественников. Уже не облака, а бездонные дали космоса манят нас. Уходя крепким фундаментом в землю родной планеты, наша башня скоро достигнет космических высот!»

Ивашов вдруг почувствовал себя одним из каменщиков, изображенных на картине, которые вкладывают свой труд в общее грандиозное дело, и у него в душе родилось чувство странного, необъяснимого родства с автором великолепной картины.

Негромко щелкнула входная дверь.

Александр быстро обернулся.

На пороге, засунув руки в карманы своего голубого комбинезона, стоял Мейер и губы его кривились в улыбке.

— Отто?

— Добрый день. Как видите, это я. Собственной персоной.

— Значит, изоляция снята?

— Да. С сегодняшнего дня.

— Вам удалось выяснить причину аварии? — Александр делал вид, что не знает о заражении сотрудников секции «Ультра». — Да. Теперь уже все в порядке.

— Наконец-то!

— Вот именно! — гость прошел вперед и плюхнулся в кресло напротив Ивашова, — а то я чуть не помер с тоски.

«Ну да, — саркастически подумал Александр, — кому-кому, а тебе эту неделю скучать явно не приходилось».

— Это новая серия? — кивнул Отто на листки на столе.

— Да.

— Прекрасно. Я их заберу с собой.

— Что это была за авария?

— Так, — Мейер неопределенно качнул плечами, — утечка материала из биолаборатории.

— Никто, надеюсь, не пострадал?

— Практически никто.

— Ясно.

Мейер поднялся и, подойдя к столу, взял стопку листов. Медленно просмотрел их, бросил быстрый колючий взгляд на ученого.

— А здесь что?

— Продолжение, — удивился Александр. Раньше Мейер никогда не интересовался тем, что именно пишет в своих отчетах Ивашов. — Продолжение предыдущего сеанса.

Мейер тяжело вздохнул и снова уселся напротив ученого. Его маленькие запавшие глазки бетали по фигуре Ивашова и, встречаясь с взглядом, тут же отскакивали в сторону. Александр почувствовал, что Отто готовится задать ему какие-то необычные вопросы.

— Герр Ивашов, — действительно начал Мейер, — мне необходимо с вами серьезно поговорить.

— Я к вашим услугам.

— Мне хочется, чтобы мы оба подошли к этому разговору с полной серьезностью, непредвзято и без обид.

— Я готов. Пожалуйста.

— Так вот, — Отто замялся, — герр Ивашов… Бен Буленд, то есть, я хотел сказать, секция математики, составлявшая недавно общий предварительный анализ разрабатываемой нами схемы Звена контакта, пришла к выводу, что при характере поставляемых вами сведений мы ни в коем случае не сможем завершить нашу работу хоть в сколько-нибудь обозримом будущем.

— То есть? — насторожился Александр, чувствуя, как кровь прилила к лицу.

— В поставляемых вами сведениях, — Отто хлопнул рукой по лежащей у него на коленях стопке листков, — постоянно не достает связности. В каждой новой серии опускается какая-то часть материала, которая могла бы служить ключом к разгадке данной серии; секция математики пришла к выводу, что все это до некоторой степени походит на своеобразную форму дезинформации, — Мейер взволнованно потер гладко выбритые холеные щеки. — Что вы на это можете сказать?

— Вот как? — нахмурился Александр, отлично соображая, что сейчас лучшая защита — нападение. — Значит, вы решили, что я вас дезинформирую. А позвольте узнать: с какой целью? Не проще ли мне было, если уж я не хочу вам помогать, попросту отказаться передавать вообще какие бы то ни было материалы по делу объекта Икс?

— Звучит красиво, — кивнул Отто, — но послушайте меня внимательно. Если говорить о смысле и логике, то здесь приходит на ум вот что.

Мейер резко поднялся из кресла и прошел к окну, за спину Александра. Это, несомненно, была тактическая ошибка: Мейеру полагалось бы внимательно следить за выражением лица собеседника.

— В Регулирующее Бюро Института недавно, поступили сведения, что на планете объявился еще один контактер.

— Что-о?

— Да. Еще один. Теперь вы уже не единственный, понимаете?

— Где он? — живо переспросил Ивашов.

— А вы будто и не знаете, верно?

— Мейер! — осадил его Александр, — вы разговариваете со мной так, словно я в чем-то виноват перед вами.

— МЫ же договаривались: без обид, — донесся сзади голос Отто. — Ну ладно, предположим, что вы действительно не в курсе, где объявился этот новый контактер и кто это. Тогда я постараюсь освежить вашу память. Новый контактер — некто Володин Григорий Гаврилович, до поры мало кому известный молодой ученый из Чувашии и, если не ошибаюсь, ваш земляк и старый приятель.

— Володин?

— Да-да, Володин. Теперь позвольте обрисовать вам картину. Вы, мягко говоря, не были искренни, когда утверждали, что не в курсе, где находится искомый объект Икс. Ведь вы вместе с Володиным были у кургана Чеменя и вызывали таинственный дух легендарного богатыря. Или я ошибаюсь и такого не было?

— Было, — удивился Ивашов, — так вы полагаете, что это именно тот курган…

— Именно тот. И это не я так думаю, а ваш друг Володин.

— Как же вам об этом стало известно?

— У нас свои каналы информации, — самодовольно бросил Мейер, — и они нас не подводят.

«Неужели Григорий согласился работать на ТНУ? — ужаснулся Ивашов, — нет, не может быть. Он на такое не способен. Скорее всего они каким-то мерзким способом ухитрились выкрасть у него материалы».

— Теперь, как видите, мы тоже в курсе того, как становятся контактерами. Заклинание нехитрое!

— Ивашов молчал, подавленный. «Неужели, — думал он, — это курган Чеменя? Так вот почему мне все время после сеансов чудится богатырь на коне и звучит в ушах само это слово — «Чемень»… Молодец, Гриша, догадался, не то что я!»

— А картина складывается такая, — Отто вышел на середину комнаты и теперь стоял напротив Ивашова, возвышаясь над ним. — Вы, зная, что в Москве второй контактер продолжает работу в полную нагрузку, занимаетесь здесь тем, что систематически дезинформируете нас, заставляя быть в уверенности, что мы держим в обоих руках все нити. Отлично задумано! И как мы сразу не поняли, что вас специально подсунули нам на конференции, чтобы мы заглотнули червячка. А в это время второй контактер…

— Так вот оно что! — сверкнул глазами Александр. — Отто, значит вы на самом деле устроили покушение и выкрали меня?

Мейер побледнел, сообразив, что сболтнул лишнее, и рефлекторно оглянулся на телемониторы.

«Так, — понял Ивашов, — значит, наш разговор контролируется высшими инстанциями».

— Нет, — начал оправдываться Мейер, — это не совсем так. Да это и не важно, в конечном счете, — он скривился, прикидывая, как лучше выкарабкаться из неприятного положения.

— Это гнусно, Отто! Где же ваша пресловутая научная этика?

— Вопрос о вашем похищении мы обсудим чуть позже. Сейчас же важно другое. Информация, имеющаяся в нашем распоряжении, позволяет сделать вывод, что Москва вплотную находится у разгадки общей схемы Звена контакта и, возможно, уже приступила к его монтажу. Вы понимаете, что это значит?

Ивашов качнул плечами, напустив на себя оскорбленный вид.

— Это значит, что никакого контакта не будет! — выкрикнул Мейер почти истерически.

— Не будет?

— Да, не будет, представьте себе, не будет. Потому что едва русские начнут контакт, мы вынуждены будем ликвидировать объект Икс. Понимаете, вы это или нет?!

— Вы? А кто это вы, можно полюбопытствовать?

Но Мейер уже перестал обращать внимание на его вопросы.

— Если контакт осуществим не мы, его не осуществит никто! Вам этого хочется?

Ивашов молчал.

— Герр Ивашов! Я не хочу вас ни в чем обвинять. Вполне возможно, что вы на самом деле не были в курсе, что существует второй контактер, хотя это и маловероятно. Но постарайтесь точнее оценить положение. Может быть, вам удастся сосредоточиться и вспомнить недостающие звенья схем и формул. Постарайтесь это сделать. От этого выиграете только вы сами. Имейте в виду, времени у вас на размышление очень мало. Я приду за ответом завтра утром!

Он развернулся и, сжимая в руке смявшиеся листки отчета, двинулся к выходу. У самой двери приостановился и оглянулся.

— Выходить из своих апартаментов вам пока не разрешается. Учтите: теперь байцеры вас не пропустят. Общение допускается только с Кларой. До завтра!

Он вышел, хлопнув дверью.

Александр в изнеможении провел рукой по лицу и почувствовал, что ладонь стала мокрой.

Анастасия стояла перед ним и в задумчивости хмурила тонкие темные брови. Она была одета в легкое бежевое пальто, на которое красивыми волнами спадали светлые волосы. Голубые глаза смотрели печально и чуть настороженно, словно она постоянно чего-то опасалась.

— Ну так как же? — поинтересовался Григорий, невольно залюбовавшись своей спутницей.

Девушка кокетливо дернула плечиками и улыбнулась.

— Не знаю. Наша обширная программа, похоже, подходит к концу. Я, право, уж и не знаю, куда вас еще повести. Мы уже везде были. Обошли все концертные залы, все выставки и музеи. Я в нерешительности. Может быть, кино?

Володин отрицательно покрутил головой.

— Настя, давайте лучше позвоним Маргарите.

— А что, прекрасная идея, — оживилась девушка и направилась к ближайшему аппарату, — мы у нее, наверное, с неделю не были.

Григорий стоял рядом с телефонной будкой и смотрел, как девушка тонкими пальчиками набирает номер. Брови ее снова нахмурились. Володин перевел взгляд дальше. По улице бодро сновали автомобили. Тротуары постепенно заполнялись людьми — сегодня пятница и в предвкушении выходных дней можно подольше погулять, отдохнуть. Низкое осеннее небо, устав сеять мелкий дождь, чуть просветлело, и на нем выступили пунцовые приглушенные краски заката.

Рядом хлопнула дверца. Обернувшись, Григорий увидел, что Анастасия вышла из телефонной будки с кислой миной.

— Занято?

— Нет. Никто не подходит. Наверное, она в рейсе.

«Странно, — подумал Володин, — позавчера я разговаривал с Маргаритой по телефону и она сказала, что будет свободна целую неделю. Может быть, сейчас ее просто нет дома?»

Он взглянул на часы. Была половина шестого.

— Ну так что же мы будем делать? — спросил он, — может, пойдем ко мне? Поговорим, посмотрим телевизор…

Анастасия качнула плечами. Чувствовалось, что у нее на уме что-то другое.

— Знаете что, — наконец решилась она, — у меня есть одна идейка.

— Ну-ка, ну-ка!

— Пойдемте ко мне. Отсюда это недалеко, да и вечером не придется меня провожать, — добавила она со смехом.

— А что, мысль неплохая. Я ведь у вас так ни разу, и не был.

— Значит, решено? — обрадовалась девушка.

— Решено!

Троллейбус подвез их почти к самому дому Насти.

В салоне было битком народу и, прижатый к заднему окну, Григорий старательно оберегал свою спутницу от случайных толчков соседей. Она же смотрела на него с милой улыбкой, чуть приоткрыв пухлые губы.

Анастасия много раз рассказывала ему о своей квартире, о бабушке, с которой она живет, о коллекции картин, которые начал собирать еще дед.

— Фамилии малоизвестные, — .говорила он, — зато полотна подобраны с большим вкусом. Дедушка увлекался городскими пейзажами, и у нас в комнатах все дышит старой Москвой с ее кривыми улочками, церквами, низкорослыми домиками и какой-то задушевной тишиной.

Два квартала, от троллейбусной остановки они прошли молча. На улице по-осеннему быстро смеркалось. Настя изредка кидала на Григория таинственные взгляды и чуть хмурилась.

У Володина внезапно поднялось настроение и он улыбнулся, почувствовав себя частицей окружающей его жизни.

Подъезд оказался сумеречным. В нем царила тишина и тот странный запах, который бывает лишь в старых домах. Он чем-то был схож с подъездом в доме Маргариты. Такие же, как и там, истертые мраморные ступени, фигурные чугунные перила.

— Нам на третий этаж, — тихо оказала Настя и пошла вперед по лестнице.

Григорий двинулся следом. Звуки их шагов нарушали тишину подъезда. Наконец она остановилась и начала рыться в сумочке в поисках ключа.

«Наверное, не хочет отвлекать бабушку звонком», — подумал Володин.

Анастасия повернула к нему лицо, и Григорий вдруг заметил в ее глазах какое-то волнение и напряженность. Это его, удивило, и он внимательней посмотрел на нее, словно спрашивая, в чем дело. Но в ее руках уже блеснул маленький ключик, который она тут же вставила в замок и несколько раз энергично повернула.

— Вот и все, — прошептала она, — пошли!

Дверь распахнулась тихо, без единого, скрипа. Девушка первой нырнула в темноту коридора и растворилась в ней. Григорий, прикрыв за собой дверь, шагнул за ней.

В ту же секунду чьи-то сильные руки сдавили его запястья, а между лопатками он почувствовал прикосновение стали.

— Тише, голубчик! — услышал он незнакомый грубый баритон, — и давай-ка без фокусов!

Александр по-прежнему неподвижно сидел в кресле, размышляя над словами Мейера, когда в комнату без стука вошла Клара. Она вкатила столик, прикрыв дверь, и прислонилась к ней спиной, тяжело переводя дух, словно после долгого бега.

— Клара?

Она смогла лишь кивнуть. Потом, судорожно глотнув, приблизилась к нему, протягивая в руке странный предмет — небольшой плоский кружок на обруче матово-черного цвета.

— Я слышала вашу беседу, — сказала она, — видишь, все очень серьезно и плохо.

— Что это? — спросил Александр, хотя, уже понял.

— Это твоя свобода, милый.

Ивашов взял из рук Клары маленький диск и внимательно рассмотрел его. Сантиметров трех в диаметре, он был толщиной с монету. Гладкая ровная поверхность.

С двух сторон к нему цеплялась лента из черного пластичного материала. Это и был «защитник» — именно такой, каким он его себе представлял. Стоит теперь надеть этот’ обруч на голову, приладив диск к точке между бровями, и он начнет функционировать.

«Вот и все — подумал Ивашов, — не успели вы, господин Мейер! Птичка скоро ускользнет из клетки!»

Клара обессиленно опустилась на пол рядом с Ивашовым и прижалась лбом к его руке.

— Когда? — тихо спросил он, любуясь диском.

— Сегодня. Вечером.

— Сегодня? — радостно и в то же время обескураженно переспросил Александр. — Сегодня? А как же ты…

Девушка подняла голову к нему. На лице ее читались любовь и нескрываемая радость.

«Она радуется моему побегу? — подумал Ивашов. — Ну да, конечно, это так важно. Но все же, кажется, ей больше пошла бы печаль».

— Я тоже, — наконец вымолвила она.

— Что?

— Руководство ГП сочло возможным послать меня вместе с тобой.

— Тебя? — ошеломленно прошептал Александр.

Он привык представлять себе побег из Института вместе с незнакомым и ловким напарником, и даже в самых смелых мечтах не позволял себе надеяться, что вместе с ним из ТНУ спасется Клара.

— Я не знаю, чем руководствовались в своих решениях товарищи, но я им бесконечно благодарна. Временами мне казалось, что без тебя я не выдержу в этой железной компьютеризованной тюрьме. Каждый раз, когда я начинала думать об этом, меня охватывало отчаяние. Как ужасно было бы остаться здесь без тебя и почти без надежды — увидеться вновь. Тем более, что…

Она вдруг замолчала и отвела глаза в сторону, но Александр успел заметить в них влажный блеск, словно она готова была расплакаться.

— Что? — переспросил он, — договаривай, что ты хотела сказать?

Он за подбородок повернул к себе лицо девушки и заглянул в потемневшие глаза.

— Я бы ни за что не сказала тебе этого, если бы мне выпало оставаться. Но теперь я могу.

— Что?

— Саша, — голос Клары дрогнул, — у нас с тобой будет ребенок… Понимаешь, у нас будет ребенок и, кажется, ему доведется родиться в эпоху всеобщего освобождения..

— Ты это… серьезно? — негнущимися губами вымолвил ошеломленный Александр.

Горячая обжигающая волна поднялась в груди. Он почувствовал, как покрывается краской его лицо, как влажная соленая пелена застилает глаза и все вокруг делается расплывчатым и мягким.

— Конечно. Куда уже серьезнее!

Ивашов порывистым движением привлек к себе Клару и принялся покрывать поцелуями ее лоб, щеки, глаза. Она расплакалась, но продолжала счастливо улыбаться.

— Ну что ты, что ты, — шептал он, — не надо, родная.

Теперь уже все в порядке. Теперь нам недолго осталось ждать.

— Да, да, — подхватила она, — теперь уже скоро…

— Погоди, — вдруг остановился он и слегка отодвинул от себя девушку, — а сколько «защитников» успели создать техники?

Вместо ответа Клара сунула руку в карман своего комбинезона и вытащила оттуда точно такой же черный диск с обручем.

— Очень хорошо. Постарайся с ним не разлучаться, — быстро проговорил Ивашов, — чуть что — тотчас надевай! Слышишь?

— Да, Саша, — она спрятала обратно обруч, — конечно.

— Кстати, — вдруг вспомнил он, — чем окончилась профилактическая изоляция?

— Де Гер исчез. Судя по довольной роже Мейера, это его работа. Они его все-таки раскусили. К сожалению.

— Бедный отважный француз..

— Послушай меня, — серьезно сказала Клара, — и постарайся запомнить. Поздно вечером, когда окончательно стемнеет, ты вызовешь меня, чтобы я принесла тебе ужин. К этому времени будь готов. Мы выберемся из Института и отправимся к малой пристани, у которой будет стоять единственный корабль. На нем мы должны покинуть остров ТНУ. Из всей команды судна два человека в курсе предстоящего. Они наденут белые пилотки. Наша задача — отплыть подальше в открытый океан и радировать о помощи.

— А если поблизости окажется корабль с враждебными намерениями?

— Не будем гадать. Тем более, что это уже находится вне пределов возможностей Группы Противодействия. Во всяком случае, наша просьба о помощи будет иметь многочисленных слушателей. А гласность — большая сила.

В этот момент что-то тихо пропищало со стороны видеофона и в ту же секунду, бросив на Ивашова предостерегающий взгляд, Клара поднялась из кресла и подкатила к ученому столик с едой.

— Когда позавтракаете, вызовите меня, — официальным тоном сказала девушка.

— Хорошо, — холодно ответил Ивашов, сообразив, что телемониторы вновь заработали. Обруч с диском он предусмотрительно спрятал в карман.

Клара вышла, тихо прикрыв дверь, и Александр потянулся к чашке остывшего кофе и сэндвичам, затылком чувствуя враждебный требовательный взгляд с потолка.

Настя сразу куда-то исчезла, а его провели по коридору и втолкнули в небольшую темную комнатку с маленьким запыленным окошком. От удивления и возмущения Володин, подталкиваемый в спину дулом пистолета, даже не сопротивлялся: сопровождали его двое мужчин, лица которых тонули во мраке. Втолкнув в комнату, они закрыли дверь и принялись его рассматривать.

После темного коридора комната казалась относительно светлой, и Григорий тоже оглядел своих конвоиров. Оба в хороших костюмах, при галстуках, безукоризненно выбриты и причесаны. Тот, что держал пистолет, был чуть — ниже ростом и изящнее, на лице его лежала печать самоуверенности.

— Садись! — приказал второй, верзила с вытянутым лицом и хмурым взглядом.

— Что здесь происходит? — возмутился Григорий.

Щуплый криво усмехнулся.

— Не валяй дурака, неужели не ясно? — высокий толкнул его, и Григорий невольно опустился на деревянный стул с жесткой спинкой.

«Значит, насчет Анастасии я тогда не ошибся, — лихорадочно подумал он, — она специально затащила меня в это логово. Но зачем я им? Неужели собираются выкрасть как Александра? Ну нет! В Москве это им так легко не удастся…»

Верзила уселся рядом. Щуплый отошел к окну и встал так, что теперь его лицо было невозможно рассмотреть.

— Володин Григорий Гаврилович? — с легким акцентом произнес он, — кандидат физмат наук из Чувашии? А по совместительству — контактер номер два. Не так ли?

— Что здесь происходит? — повторил свой вопрос Григорий.

— Постараюсь обрисовать картину со всей ясностью, — иронически усмехнулся тот. — Вы находитесь в руках сотрудников особого агентства одной зарубежной державы. И оказались вы в этой плачевной ситуации благодаря именно тому, что вы, как я уже говорил, являетесь Контактером номер два. А так же потому, что валяете дурака и вместо того, чтобы сидеть за десятью замками, шляетесь по городу.

— Что вам нужно?

— Отлично. Вы меня поняли. Подхожу к существу вопроса. Мы — взяли на себя тяжелый и опасный труд по вылавливанию такого крупного ученого, как вы, с единственной целью — восстановления справедливости.

— Восстановления справедливости?

— Именно. Только представьте себе, как должны быть обижены граждане нашей добропорядочной страны, узнав, что контактом с объектом Икс будет монопольно владеть Советский Союз. Это несправедливо.

«Странно, что они не связали мне руки, — подумал Григорий. — Неужели настолько уверены, что я не окажу сопротивления…»

— Но ССОР создает международную комиссию, которая будет заниматься вопросами контакта с участием всех желающих!

— Джи, — тихо сказал верзила, — не тяни. У нас мало времени.

— Знаю! Короче, мистер Володин, вот вам наше предложение: вы рисуете общую схему Звена контакта, мы удовлетворяемся и оставляем вас в живых.

— А если я не соглашусь?

— В противном случае контакт с объектом Икс не состоится вообще, ибо Контактер-2 перестанет существовать.

— Вы собираетесь меня убить?

— Ну зачем же так пошло? Нет, вы не умрете, умрет только ваша память. Вы, как бы это лучше выразиться, впадете в детство. Вам знаком термин «амнезия»?

— Знаком, — упавшим голосом ответил Володин.

«За мной установлено наблюдение, — рассчитывал он, — значит, важно продержаться до прихода своих. Надо дольше торговаться, после якобы согласиться на их условия и все запутывать…»

— В том случае, если вы не согласитесь, то перед амнезией мы попытаемся развязать вам язык своими методами.

Джи кивнул рослому напарнику, и тот выудил из угла чемоданчик темного цвета. Григорий, не отрывая глаз, смотрел, как верзила положил чемоданчик на стол и откинул крышку. Тускло блеснули ряды ампул и шприцев.

— У нас богатый арсенал, — самодовольно бросил щуплый, — на любой вкус. Ну так что?

Рослый вынул один из шприцев и, бросив насмешливый взгляд на Григория, принялся рассматривать его на свет.

— Я постараюсь, — сдавленно ответил Володин, разыгрывая роль смертельно напуганного человека, — попробую…

— Отлично, — похвалил стоящий у окна Джи.

— Но я не уверен, что в состоянии все сразу вспомнить;

— Вот тогда мы и поможем, — пробасил ледяным тоном верзила, сделав короткий жест шприцем, словно вонзая его в тело.

Щуплый подошел к столу и зажег на нем маленькую настольную лампу. Рядом лежали небольшая стопка бумаги и ручка.

— Приступайте!

Одеревеневшие ноги слушались плохо. Володин неловко подошел к столу и сел. Помощь запаздывала. Неужели никто не придет? Возможно, сопровождающий подумал, что Григорий сидит в гостях и льет чай с девушкой? При этой мысли у него на губах появилась кривая улыбка.

В одиночку из этой западни не выбраться. Едва он попытается пробиться к выходу, как получит пулю в затылок или шприц в вену. Ситуация!

— Мы торопимся, — неприятным баритоном напомнил щуплый.

«Неужели они надеются, что я им тут же напишу всю схему? — со злостью подумал Володин, — ну нет, черта с два!»

Он взял со стола ручку и принялся быстро покрывать расчетами и формулами чистый лист. Краем зрения он ловил довольное выражение на лице верзилы. Григорий намеренно сажал ошибку за ошибкой в схемах, внутренне смеясь над своими нерадивыми конвоирами.

За окном уже окончательно стемнело, и комнату освещал лишь скудный свет настольной лампы. Рядом, справа, пыхтел над своим чемоданчиком рослый.

Володин, исписав лист, отложил его в сторону и принялся за другой. В этот момент подошел Джи и взял написанное. Он пробежал глазами по рядам формул и схем и вдруг начал там что-то черкать. Потом положил лист обратно перед Володиным. К своему немалому удивлению, Володин увидел, что все его намеренно допущенные ошибки исправлены.

— Не надо принимать нас за простаков, — угрожающе сказал щуплый, — хочу вас предупредить, мистер Володин, — еще один такой лист, и мы вынуждены будем сделать вам пару «уколов правдивости».

Григорий сжал в бессильной злобе кулаки и почувствовал, что находится в безвыходном положении. Щуплый каким-то чудом отлично разбирался в устройстве Звена контакта! Но откуда он мог все это узнать? Неужели они вынудили Ивашова работать на себя?

— Быстро пишите! — заорал вдруг Джи, — без размышлений! Ну?!

— Я не могу сосредоточиться, — хмуро ответил Григорий, решив, что ни за что на свете не выдаст ни один секрет Звена. Он, поморщившись, посмотрел в сторону рослого, давая понять, что тот мешает ему своим пыхтением. Надо попытаться остаться один на один с Джи, а там…

— Дик! — приказал щуплый, — пойди к Насте. Приготовьте нам кофе.

Верзила удивленно посмотрел на щуплого.

— Не беспокойся, — сказал тот и достал из кармана пистолет.

Дик пожал плечами, закрыл чемоданчик и скрылся с ним за дверью.

— Что еще теперь? — прошипел Джи.

— А если я ошибусь… случайно?

— Это уже не будет иметь значения. Свою дозу вы получите незамедлительно. Так что рекомендую без фокусов.

Григорий загнанно посмотрел по сторонам, — Ну?! — снова крикнул щуплый.

Григорий поднес ручку к бумаге, и в этот момент из коридора донесся слабый женский вскрик. Володин узнал голос Насти. Потом послышался звук упавшего тела и возня. Григорий понял, что это значит.

У Джи от удивления округлились глаза. Он понял шум несколько по-иному.

— Он что, с ума сошел? — щуплый уставился на дверь, выпустив ученого из поля зрения. Не теряя драгоценных мгновений, Володин резким ударом выбил пистолет и попытался вскочить. Но в ту же секунду что-то обрушилось на его голову, в глазах запрыгали разно-цветные круги и сменились чернильной темнотой. Он упал навзничь и уже не видел, как в комнату ворвались люди с оружием.

— Руки вверх! Не шевелиться! — раздался зычный голос Козакова. — Жигарев, посмотрите, что с Володиным!

Мейер сидел напротив, скалил зубы и нес какую-то околесицу. Он торчал здесь уже битый час и Александр, вынужденно улыбаясь, лихорадочно соображал, зачем Отто понадобилось быть здесь. Время от времени Ивашов нащупывал в кармане надежную твердость диска «защитника», и это до некоторой степени облегчало муки ожидания и неизвестности.

В воздухе носились звуки бравурных маршей, от которых Отто был без ума. Он притащил с собой бутылку шампанского и теперь распивал ее в одиночестве, так как Александр отказался составить компанию. В глазах гостя мелькали странные искорки, и ученый чувствовал, что они не предвещают ничего хорошего.

Ивашов бросил взгляд на хронометр информблока, потом — на окно, за которым уже сгустилась темнота. Приближалось время, назначенное Кларой дли побега, но Мейер не собирался уходить. Очередной бокал в его руках уже наполовину опустел, и Отто, прищурясь, смотрел через него на Ивашова, словно прицеливаясь. У Александра на лице, наверное, было написано откровенное нетерпение, потому что Мейер вдруг спросил:

— У меня складывается впечатление, что мое присутствие вам в тягость…

Отто посерьезнел и нахмурился. Беспечная улыбка слетела с его губ. Бокал опустился на столик.

Ивашов постарался придать лицу сосредоточенное выражение.

— К вечеру у меня настроение всегда падает, так что уж извините.

— С чего бы это? Не оттого ли, что завтра необходимо дать окончательный ответ?

— Может быть, и от этого.

— Ну что ж, мне кажется, я понимаю вас. Именно поэтому не могу позволить вам остаться наедине с тяжелыми мыслями.

В тоне Отто звучала откровенная издевка. Он долил из бутылки остатки и с довольным видом откинулся в кресле. Александр изучающе смотрел на него, нервно оглаживая в кармане «защитника».

— Вы считаете, что размышлять вдвоем легче?

— Когда как. Тем более, что для этой дели у вас впереди еще целая ночь. Кстати, вы поужинали?

— Нет.

— Отличное совпадение. Я, признаться, тоже. Давайте перекусим вдвоем!

Ивашов отрицательно качнул годовой, но Мейер даже не посмотрел в его сторону. Он уже набрал на, пульте видеофона код Клары, и на засветившемся экране появилось ее бледное лицо.

— Клархен? — весело осведомился Мейер и добавил по-немецки — Мы с Александром Константиновичем коротаем вечер тет-а-тет и изрядно проголодались. Принеси, детка, нам что-нибудь поесть!

Клара кивнула.

— Да, и если нетрудно, — он посмотрел на свою пустую бутылку, — захвати еще шампанского.

Хотя девушка держалась отлично, Ивашов увидел напряженность в ее лице. Она наверняка ждала вызова Александра и теперь, увидев Отто, узнала, почему он задерживается.

— Сейчас поужинаем, — довольно потер ладони Мейер, — а то я, признаться, голоден как волк. Ужасно хочется чего-нибудь горяченького!

«Странно, что он ничего не говорит о деле, — подумал Александр. Ведь он ждет моего решения. К тому же, Регулирующее Бюро наверняка больше не доверяет мне. Секция математиков прошлась по моим отчетам и нашла, что я их дезинформирую. Но почему же тогда он сидит здесь как пень?»

Отто тем временем поднялся и заменил кассету. Глядя на его худую сутулую спину, Ивашов почувствовал прилив отвращения. Мейер вдруг передумал и включил видеомагнитофон. Тут же на экране замелькали кадры какой-то погони и перестрелки.

— Люблю захватывающие ленты, — бодро сказал Отто, — однако глаза его продолжали глядеть холодно и настороженно.

«Зачем он здесь сидит? — продолжал размышлять Александр, — в этом наверняка есть какой-то смысл. Но какой?»

В этот момент тихо прозвенел сигнал вызова, и Отто подозрительно впился глазами в Ивашова.

Александр, заинтригованный, подошел к информблоку и прикоснулся к сенсору включения связи.

— Слушаю!

Кадры боевика исчезли с экрана, но собеседник пожелал остаться инкогнито. Экран был пуст.

— Квартира Ивашова? — сказал немного знакомый голос, тот самый, что начальственно разговаривал с Мейером, когда Александр в беспамятстве лежал в лазарете. «Кто это? Неужели опять не вспомнить?»

— Да. Вы не ошиблись.

— Фримен, я здесь, — тотчас отозвался Мейер, — что-нибудь срочное?

— Ничего. Куда ты запропастился?

«Фримен? — обожгла Ивашова невероятная догадка, — так вот откуда я знаю этот голос! Фримен Хилл, профессор Принстонского института перспективных исследований… А ведь точно его голос! Так вот кто направляет деятельность Мейера!»

— Хотел напомнить, Отто, что завтра утром я жду тебя с докладом. Надеюсь, не забыл?

Александр заметил, как тот аж привстал немного, раболепно вытянувшись на этот голос.

— Не забыл! — тотчас отчеканил Отто, а Ивашову показалось, что он слышит: «Никак нет, герр оберштурмбанфюрер!»

— И не засиживайся в гостях, — посоветовал Хилл, — хозяину тоже надо как следует отдохнуть, собраться с мыслями.

— Я вас понял, — отозвался Мейер, но Хилл уже отключился и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Отто. Мейер кольнул взглядом Ивашова и понял, что тот узнал американца-профессора. Он криво ухмыльнулся и небрежно развалился в кресле, закинув ногу на ногу. В этот момент раздался осторожный стук в дверь.

— А вот и наш ужин! — самодовольно бросил он и крикнул — Входи, Клархен, входи!

Дверь приотворилась, и вкатился столйк с дымящейся едой. Вслед за ним показалась Клара, и у Мейера глаза полезли на лоб. В вытянутых руках перед собой она держала тот самый автомат, которым Ивашов в свое время прикончил байцера.

— Что-о-о? — угрожающе протянул Отто, приподнимаясь.

— Не двигаться! — Ледяным тоном приказала девушка и Александр увидел, что в корпусе автомата злым алым огоньком горит сигнал готовности. Это заметил и Отто, потому что он вдруг сделался удивительно бледным и снова упал в кресло.

Не сводя прицела с Мейера, Клара закрыла за собой дверь. На ее плече висел второй автомат, для него.

— Свяжи эту скотину, — чужим, незнакомым голосом приказала она, — у тебя есть веревки?

— Найдем что-нибудь, — ученый вскочил и бросился в спальню. Пока он доставал из шкафа ремни и галстуки, из кабинета раздался угрожающий окрик:

— Еще одно движение, и я стреляю!

Мейер, пользуясь отсутствием Ивашова, пытался сладить с девушкой. Слыша металл в голосе Клары, Ивашов усмехнулся: для Отто сегодня явно неудачный день. Ученый вернулся в комнату и аккуратно связал дрожащего от страха Мейера.

— Не забудь ему заткнуть рот, — посоветовала Клара.

— Но это же абсолютно бесполезно, — трясущимися серыми губами пробормотал Отто, — вас видно как на ладони!

— Не беспокойся, мерзавец, тебе уже никто не поможет, — пообещала ему девушка. От этих слов обычно такого самоуверенного Мейера бросило в дрожь.

— Вы меня… убьете? — промямлил он, вытаращив глаза.

— Нет. Хуже.

— Что вы хотите со мной сделать? — конец фразы перешел на визг. Теперь на Отто было противно смотреть. Александр вставил ему в рот кляп из свернутого галстука, проверив, надежно ли тот держится.

Клара отдала автомат Ивашову и отошла к столику с едой. Что-то взяв оттуда, она вернулась, и ученый увидел, что в ее руках поблескивает маленький шприц. Мейер глухо замычал и начал с остервенением дергаться и мотать головой.

— Страшно? — с презрением спросила Клара, — а каково было всем тем, кого ты погубил, подлец?

Александр испугался, что ремни на теле извивающегося Мейера развяжутся, и наклонился к нему. Но увидел, что те держатся крепко.

— Это амнезия? — спросил он, повернувшись к девушке.

— Да, — ответила она, неотрывно глядя в глаза Отто.

Тот вдруг затих и закрыл глаза, словно впал в коматозное состояние.

— Это тебе за всех тех, кто стал твоей жертвой! — сказала Клара и прямо через комбинезон вонзила иглу в руку Мейера.

Тот вскрикнул, дернувшись всем телом, и тут же снова затих.

— Зачем? — повернулся Александр к девушке, — зачем ты это сделала?

— Я выполняю поручение, — ответила она. — А кроме того, почему мне надо его жалеть? Я прожила в застенках ТНУ достаточно, чтобы ненавидеть всех этих «свободных технократов»! Пусть теперь они повозятся в поисках противоядия, чтобы спасти этого пса! Будет хоть одно благое дело.

Клара перешагнула через неподвижное тело Мейера и подняла свой автомат, повесила его на плечо.

— Пора, Саша!

— Пора! — эхом отозвался он и, достав из кармана обруч с диском, начал прилаживать его.

Обруч плотно лег на голову, а диск, оказавшись между бровями, приятно охладил лоб. В то же мгновение у него слегка закружилась голова и в междубровье что-то запульсировало. Потом пришла теплая мягкая вол-на и возникло чувство, будто все его тело нагревается, оставляя холодной голову.

Александр видел, как то же самое сделала Клара, как настороженно замерли ее глаза, когда она стала замечать в себе те же перемены. Потом она взглянула на него, и глаза ее округлились. В то же мгновение вокруг тела девушки появился золотистый слабосветящийся ореол, напоминающий по очертаниям яйцо. «Защитник» начал функционировать! Ученый взглянул на свою руку и заметил, что она светится точно таким же ореолом. Так вот чему удивилась Клара. Он тоже в золотистом коконе!!

Девушка подошла к нему, и они обнялись, неловко придерживая локтями тяжелые автоматы за спиной. Ивашов почувствовал — странное тепло, исходящее от Клары. Оно напоминало ощущение от его собственного кокона, но в то же время было чуть иным.

Перед тем как выйти, Ивашов оглянулся и прощальным взглядом окинул комнату, где он против своей воли провел столько дней и ночей, посмотрел на неподвижную фигуру Мейера и без сожаления захлопнул дверь.

Коридор встретил их тишиной. В дальнем конце его хорошо был виден байцер, но он почему-то не реагировал на их появление. Быстрым шагом беглецы приближались к нему, держа автоматы наперевес, но «травильщик» словно уснул, он даже не шевелил щеточками своих усов-антенн. По-видимому, энергетический кокон делал их невидимыми для байцеров.

Пройдя мимо крысоробота, они вышли в лифтовое фойе и вызвали лифт. Александр взглянул на часы и удивленно поднял брови — шел уже второй час ночи!

Снаружи царили ветер и мрак. Массивная литая плита скользнула обратно в свой лаз, слившись с металлической матовой стеной. Александр взглянул на девушку и у него сжалось сердце — в своем золотистом ореоле она была отличной мишенью. Он инстинктивно взглянул наверх, на уходящие в ночную черноту неба отвесные стены гигантской мышеловки для ученых. Но их бегство, похоже, осталось незамеченным.

Луна едва просвечивала бледным светом сквозь плотные облака, не в силах пробиться сквозь них.

Товарищи из Группы Противодействия, — размышлял Ивашов, — конечно, помогли отключить телемониторы в моей квартире. Но почему нас не заметили при выходе? Видимо, они чрезмерно надеются на своих байцеров, которые должны подавать сигналы тревоги».

Ивашов почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Клара, окруженная слабым сиянием, взглянула на него, словно спрашивая: «Почему ты остановился? Надо торопиться!» Александр крепче стиснул автомат и двинулся вперед. Он плохо представлял себе, как она ориентируется в этой кромешной темноте, но девушка, по-видимому, знала, куда надо идти. Он несколько раз оглянулся на оставшееся позади здание Института, но оно словно кануло в небытие.

Под ногами шуршал мелкий гравий. В воздухе чувствовался солоноватый привкус океана, шум которого приближался. Где-то поблизости волны тяжело и сосредоточенно бились о берег.

«Свободен, — думал Ивашов, — наконец-то свободен! Прочь из этой железной тюрьмы, прочь из железного плена!»

Золотистый кокон едва освещал затылок и спину Клары, уверенно шагавшей впереди. Она словно растворялась в ночи, но светящийся энергетический кокон «защитника» вселял надежду. Неужели он действительно способен оградить их от опасности?

Холодный металл автомата уже давно нагрелся в его руках, став теплым и скользким. Красный огонек готовности зорко всматривался в темноту. Резкий порыв ветра растрепал волосы. Клары, и они еле заметно засветились, каждый волосок в отдельности, словно чудесный пушистый веер. Засмотревшись, Александр не сразу заметил, что девушка остановилась. Она указывала ему куда-то рукой и, присмотревшись, он различил в темноте перед собой метрах в сорока темное покачивающееся пятно. Шум бьющихся волн — заглушал всё остальные звуки, ветер бил в лицо. Они вышли — к самому океану!

— Корабль, — сказала Клара, — мы пришли!

Они переглянулись и решительно двинулись вперед. Александра не оставляла в покое мысль, что они отлично видны с корабля — два светлых пятна на берегу.

«Не паникуй, — мысленно подбодрил он себя, — у тебя же «защитник». Значит, страшного ничего нет».

Они вышли на пирс, холодный и скользкий. Окатываемые градом соленых брызг, приблизились к растущей темной громаде корабля. Габаритные огни его почему-то были погашены. Не светился ни один иллюминатор. Ивашов подумал, что это очень странно — брызги проникают сквозь кокон. Может быть, он все перепутал, и на самом деле «защитник» предназначен для чего-то другого…

Клара сжала его руку. Пирс кончился. Перед ними глухой стеной вставал борт судна, черный и негостеприимный.

«Но если «защитник» не поможет, — соображал Александр, — тогда все может окончиться плохо».

Они стояли перед кораблем, чувствуя дрожащее покрытие пирса под ногами. Вдруг откуда-то сверху упала веревочная лестница. В темноте было невозможно разглядеть того, кто был наверху, однако Ивашову показалось, что, свесившись через перила, за ними наблюдает кто-то в белой пилотке.

Александр поймал раскачивающийся на ветру конец лестницы и, не выпуская из рук автомат, начал карабкаться по предательски скользким ступеням. Ветер продолжал раскачивать шаткую лестницу, и холодный мрачный борт судна то отдалялся, то опасно приближался. Оглянувшись, Ивашов увидел, что Клара следует за ним.

Наверху уже довольно отчетливо просматривалась фигура в белой пилотке. Она неподвижно замерла у перил, наблюдая за ними.

Автомат мешал карабкаться по перекладинам, норовя выскользнуть из рук. Но Ивашов не решался повесить его за спину — опасность так близка!

Наконец он вскарабкался наверх. Ожидавший подал руку, помог перелезть через перила. Еще секунда — и вот он уже на борту корабля. Чувствуя, как стучит сердце, он пожал незнакомцу руку.

— Меня зовут Скотт, мистер Ивашов, — представился тот.

Александр кивнул и, дождавшись Клары, помог ей взобраться. На палубе была та же непроглядная темнота, что и на берегу.

— Мы все подготовили к отплытию, — сказал моряк, — нам надо пройти в капитанскую рубку.

Они втроем двинулись через палубу к центральной части корабля. Там, поднявшись по лестнице, бесшумно пробрались в рубку. Скотт отлично ориентировался на судне даже в абсолютной темноте. Он сразу же включил освещение приборного щитка. Еще через несколько секунд корабль дрогнул — завелся двигатель.

— Роджер заперся в машине, — пояснил Скотт, — и его теперь оттуда не выкурить. А мы здесь, думаю, продержимся. — Он с уважением посмотрел на странные автоматы у Ивашова и Клары, потом на удивительное сияние вокруг них.

— Судя по вашему виду, все кончится вполне благополучно.

— Это «защитник», — пояснил Александр, — аппарат, схему которого мы получили от инопланетян. «Защитник» делает человека неуязвимым.

— Ясно, — заметно приободрился Скотт, — тогда нам и вовсе нечего опасаться.

— Где экипаж?

— Я запер их по каютам. После ночного пиршества, которое мы организовали, они не особенно упрямились. Но, конечно, в конце концов они все равно оттуда выберутся. Неплохо бы занять позицию для охраны рубки там, у лестницы.

— Я пойду, — Ивашов посмотрел на Клару.

Она присела в кресло у стены и тревожно всматривалась в него. Отблеск огоньков с приборной доски падал на ее лицо, и оно становилось каким-то незнакомым.

Александр вышел из рубки и вернулся к лестнице. Рядом в темноте он различал открытую дверь на мостик. Оттуда врывался океанский ветер, он трепал волосы, приятно освежая разгоряченную голову. Ученый выглянул наружу и ему показалось, будто он различает берег. Все сильнее чувствовалась качка, корабль тяжело переваливался с волны на волну.

«Пока все хорошо, — размышлял Александр, — нам удалось уйти незамеченными. Значит, погони нет».

Словно в ответ на свои мысли он услышал приглушенные хлопки пистолетных выстрелов. Они доносились снизу, со стороны кают. Видимо, члены команды судна проснулись и теперь пытались выбраться наружу, напуганные внезапным отплытием и тем, что они оказались заперты.

«Скоро они будут здесь», — понял он.

Ивашов знал, что является хорошей мишенью. Враги будут приближаться, используя темноту, как прикрытие, а он в своем светлом коконе виден издалека.

Александр облизнул пересохшие губы и устроился возле лестницы, направив ствол автомата вперед. Он уже не боялся, что «защитник» не сработает. Откуда-то пришла уверенность в своих силах и спокойствие. — Его вдруг взволновала одна мысль — правильно ли он поступил, отдав в руки товарищей из Группы Противодействия секрет «защитника»? Если ГП будет раскрыта, то этот секрет неминуемо окажется в руках людей с отнюдь не мирными намерениями.

«Но, — .постарался успокоить он себя, — «защитник» невозможно использовать при нападении! И кроме этого, что может случиться с членами ГП, если те будут оснащены чудодейственными обручами?»

Внизу послышался топот. Трудно было понять, сколько там человек. Ивашов насторожился и спрятался за выступом стены. В этот момент над ним зажглась тусклая желтая лампочка аварийного освещения. Значит, эти ребята уже добрались до распределительного щита. Топот слышался уже совсем рядом.

Неожиданно над ступенями лестницы показалась чья-то голова. Тут же наверх выскочил человек в военной форме с десантным автоматом наперевес и ошарашенно уставился на Ивашова.

— Что ты здесь делаешь? — крикнул он, направив дуло в сторону ученого.

— Не приближаться! — предупредил Александр.

В этот момент показались еще двое. Почувствовав поддержку за своей спиной, первый начал осторожно продвигаться вперед, не сводя глаз с Ивашова.

— Ни шагу дальше! — крикнул Александр и чуть двинул своим пузатым автоматом.

В ту же секунду раздались три очереди, и пули со свистом срикошетили по стенам. Ивашов вздрогнул, но с радостью заметил, что «защитник» отклоняет траекторию пуль, на лицах моряков появилось удивлённое выражение.

— Что с ним такое? — послышался недоумевающий голос.

— Сейчас проверим, — сказал первый и снова двинулся вперед.

— Стой! — приказал Ивашов, так как не был уверен, что энергококон сможет защитить в рукопашной.

Противник словно оглох.

— Ребята, держите его на прицеле. Сейчас я его пощупаю!

Александр повернул ствол автомата чуть в сторону и нажал на курок. Один за другим вылетели четыре ослепительно ярких шарика и, столкнувшись со стеной в метре от неприятеля, взорвались с оглушающим грохотом. Некоторое время после вспышки в глазах было темно. Когда он снова стал различать окружающее, матросы неподвижно лежали на полу. Потом один из них испуганно поднял голову.

— Что за чертов агрегат у этого идиота? — крикнул он испуганно.

— Предупреждаю, следующий выстрел будет в вас!

Стена после взрыва выглядела плачевно. В ней зияла рваная дыра около полуметра в диаметре с оплавленными краями. В скудном аварийном свете Александр увидел, что лица моряков покрылись копотью. Снова послышался топот, и позади лежавших показались новые лица. Одного взгляда на развороченную стену оказалось достаточно, чтобы они открыли беспорядочную стрельбу.

Ивашов стоял, прищурившись, презрительно глядя на них. Он ждал, что они, наконец, поймут бесполезность своих выстрелов.

— Да он неуязвим! — послышался истерический вопль.

— Непробиваем!

— Нам надо в рубку, — раздался другой голос с начальственными интонациями, — уберите этого непробиваемою! Они угоняют наш корабль.

Но ни у кого не было желания соваться под выстрел неведомого оружия Ивашова. Ученый видел, с каким паническим ужасом они все смотрели на его автомат и ореол энергококона.

— Ну что же вы, кретины? Вперед!

— Вот ты сам и иди вперед, — послышался озлобленный голос.

— Молчать, собака!

Противники, похоже, начали ссориться между собой. Это был вполне подходящий момент для переговоров.

— Моряки! — крикнул Александр, — выслушайте меня.

Все притихли, заинтригованные.

— Я — Ивашов. Контактер Ивашов, может, слыхали?

— Тот самый, что пропал после конференции по пришельцам?

— Тот самый. Меня выкрали сотрудники ТНУ, а теперь я воспользовался вашим кораблем без спроса.

— Да гори он огнем!

Александр понял, что особой привязанности к ТНУ моряки не питают.

— Это точно Ивашов, я видел его по телевизору.

— Что он здесь делает?

— Убежал с острова.

— Убежал? Из Института? Не может быть…

— Его надо поймать, — снова крикнул грубый начальственный голос. Скорее всего, это был офицер судна.

— Моряки, — обратился к ним Ивашов, — помогите мне выбраться на свободу. Послушайте, час ТНУ пробил; и ему недолго еще осталось существовать. Неужели вы хотите сложить свои головы за эту мерзкую организацию.

— Ну уж нет!

— Так это ТНУ его залапал!

— Что же вы стоите? Вперед!

— Пошел к дьяволу!

— Я все равно не пущу вас в капитанскую рубку, — пообещал Александр, — и в любом случае корабль уже не вернуть на остров. А мне вы не можете причинить никакого вреда.

— Почему это?

— Я Контактер. Вокруг меня создано защитное поле, и я неуязвим для ваших пуль.

— К черту Моргана, — закричал чей-то отчаянный голос. — Он прав. Разве вам не хочется домой?

— Я тебе покажу «к черту Моргана»!

Между моряками и офицерами началась перепалка. Раздался одинокий выстрел, послышались крики ужаса и злобы.

— Скоты! Как вы смеете! Вас всех скоро переловят как мышей!

— Ивашов, а что если мы перейдем на твою сторону?

— Вы поступите как честные люди. Не забывайте; что не сегодня, так завтра произойдет контакт с цивилизацией Чемень. Осиные гнезда, вроде этого Треста, исчезнут с лица Земли!

— Да нам самим он уже вот где…

— Сволочь Гриффитс! Ты ответишь за свои слова!

— Довольно, хватит тебе командовать!

Ивашов видел, что матросы связали своих офицеров.

В этот момент послышался звон разбиваемого стекла со стороны капитанской рубки, раздались крики, автоматные очереди. Александр рванулся назад. Рывком открыв дверь, он словно в замедленной киносъемке увидел, как через разбитое стекло в каюту влезают трое матросов с автоматами. Четвертый был уже в рубке. Скотт медленно оседал на пол, по его белой пилотке растекалось темное красное пятно. Закусив губу, Клара прижалась к стенке и из ее автомата начали вылетать огненные шарики. На лицах врагов отразился ужас. Раздался оглушительный взрыв, и все пространство внутри рубки затопил ярко-желтый огонь…

Прошло несколько секунд, пока Ивашов сообразил, что он по-прежнему стоит в дверях. За ним толпились остальные матросы. На месте разбитого иллюминатора зияла огромная дыра, в которую со свистом врывался ветер. Враги исчезли, лишь тот, что успел ворваться и убить Скотта, лежал на полу с обожженным лицом, весь в крови. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он мертв.

— Это капитан Блэкмор! — крикнул один из матросов.

— Что?

— Блэкмор уже на том свете!

Ивашов бросился к Кларе, которая, закрыв глаза, прислонилась к стене. Руки ее дрожали.

— Что с тобой?

Она покачала головой.

— Скотт убит, — прошептал Ивашов, — кто теперь поведет корабль?

— Он успел перевести управление на автопилот, — одними губами сказала девушка. — А потом появились эти, — она кивнула на дыру в стене, — они как-то пробрались снаружи…

— Мистер Ивашов, — крикнул сзади одни из моряков, — что же мы будем делать дальше?

Александр непонимающе посмотрел на него. Потом, наконец, сообразив, чего от него ждут, спросил:

— Может кто-нибудь вести корабль?

— Я поведу, — вышел вперед рослый матрос.

— Есть среди вас радист?

— Парсонс! Где Парсонс?

Тут же подбежал другой моряк и встал рядом, с изумлением глядя на последствия выстрела Клары.

— Мне нужно отправить радиограмму. Открытым текстом.

— Идемте.

Они — прошли в радиорубку, располагавшуюся рядом. Глядя, как иод тонкими пальцами Парсонса оживает радиоаппарат, Ивашов хмурился и сосредоточенно складывал в уме фразы предстоящего обращения.

— Готово! — рука радиста замерла над ключом.

— Всем! Всем! Всем! — начал Александр. — Просим помощи…

Легко шагает Григорий Гаврилович по утрамбованному множеством ног свежевыпавшему снегу. Сегодня он у Ивашовых, в кругу самых близких ему людей встречает Новый год.

Улицы города кажутся сказочно нарядными. Крыши домов покрыты толстым слоем пушистого снега. На столбы будто нахлобучены белые мохнатые шапки, а заборы окантованы светлой бархатной лентой. Все вокруг словно фосфоресцирует под лучами ярких светильников…

Хорошо, что не заставил долго ждать, — встретил Володина Александр Константинович, закрыв за другом дверь. — А то Клара уже готова на тебя обидеться.

— Прошу прощения, если опоздал, — пройдя в зал, Григорий Гаврилович тепло поздоровался с Ниной Михайловной, матерью Александра, и Кларой, сидевшими на диване, а потом подошел к Говорову и Козакову, которые горячо спорили о чем-то у рояля.

— Что ты, Александр, — возразила Нина Михайловна сыну. — Григорий явился минута в минуту. Аккуратен, как всегда.

— На каком языке будем разговаривать, — обратился^-к гостям Ивашов, — на русском или немецком? Ведь у нас здесь представители различных национальностей!

— На немецком, на немецком, — ответили дружно Нина Михайловна и Володин.

— Нет, нет, — возразила решительно Клара. — Давайте на русском.

— Чтобы вас не затруднять, милая, моя, — Нина Михайловна мягко погладила руку Клары.

— Ничего, я уже все понимаю. В общем, на русском.

Козаков торжественно поднял руку:

— Я вот что предлагаю, — сказал он весело. — Пусть каждый говорит на том языке, на котором хочет.

— Верно! — поддержал Ивашов. — На международных совещаниях устанавливаются несколько официальных языков. Пусть нечто подобное будет и у нас.

— Ой, нет, — возразила Клара. — Тогда Григорий Гаврилович начнет изъясняться на чувашском, а мы будем сидеть и хлопать ушами.

Комната наполнилась дружным смехом. Так уж получается, когда встречаются близкие друг другу люди: малейший повод вызывает искреннюю улыбку, веселый смех.

Они собрались здесь на проводы старого года. Для каждого из них он был полон волнующих событий. И разговор невольно перешел на них.

— Вот Кларе страсть хочется узнать, — Прервал смех Григорий Гаврилович, почему-то не захотевшей задать академику волнующий его вопрос от своего имени, — почему именно я и Саша оказались способными воспринимать информацию объекта Икс?

— Вот-вот, — присоединился Ивашов, встав рядом с Григорием, — только мы, и никто другой. Я много раз задумывался над этим, но исчерпывающего ответа так и не нашел.

— Исчерпывающего, — улыбнулся Говоров. — Исчерпывающим образом нам никто не ответит.

— Тем не менее, Иван Антонович, — не удержалась и Клара.

— Ну что ж. Соображения, конечно, кое-какие имеются. Как же без этого!

Говоров взял молодых людей за плечи и повел к дамам, с нетерпением ожидавшим, что скажет академик.

— Во-первых, — начал Иван Антонович, начиная по очереди загибать пальцы, — у вас у обоих, я полагаю, развито серое вещество, которое обладает структурой, способной реагировать на воздействие того подземного аппарата. — Академик любил преподносить свои мысли в расчлененном виде, как бы расставляя их по полочкам. — Во-вторых, вы долгое время учились вместе, дружите и привыкли рассуждать, так сказать, идентично. В-третьих, вместе были на заветном кургане и одновременно оказались под влиянием лучей, или каких-то там волн, исходящих изнутри. — Академик замолчал, продолжая высоко держать вытянутую руку с тремя загнутыми пальцами.

Все внимательно смотрели на него, ожидая, когда академик продолжит свою мысль.

— Ну и в-четвертых, — добавил он, переводя взгляд с одного ученого на другого, — вы — талантливые математики, а это очень важно для приема и расшифровки сигналов объекта Икс. Я даже думаю, что далекая цивилизация, представителем которой он является, сама произвела этот выбор.

— Что же вы все на ногах, — всполошилась хозяйка дома, — Саша, предложи гостям сесть.

— Да, да, — согласился Говоров, присаживаясь в придвинутое кресло. — Благодарю вас.

— Простите, Иван Антонович, что все лезу с вопросами. — Володин уселся на стул, стоящий около широкого окна. — Мне не совсем понятно, почему этой цивилизации, которая в своем развитии ушла далеко вперед, помимо объекта Икс понадобился еще аппарат, расположенный глубоко под землей?

— Ну что ж, — ответил тот, не задумываясь, — над этим я тоже думал. Дело, очевидно, в том, что для восприятия сигналов объекта Икс, находящегося на большом расстоянии от Земли, требуется некая подготовка мозга с ближнего расстояния.

Говоров удобнее уселся и снова поднял руку:

— У меня остался один неиспользованный резерв, относящийся к первому вопросу — основному, как я понял, — шутливо продолжил он, шевеля оттопыренным большим пальцем. — Так вот, в-пятых, я думаю, тут в некоторой степени сказалась, может быть, и случайность. Ведь аппарат работает не непрерывно, для этого потребовалось бы слишком много энергии. Он, конечно, пульсирует и притом с долгими перерывами, к примеру, продолжительностью в сто лет или более, и вы как раз оказались в зоне его действия на этапе активности.

— Не исключено даже вот что, — Говоров умолк и порывисто зашагал по комнате, скрестив руки за спиной. — Может быть, курган проявляет свою активность только по команде объекта Икс, который является экспедиционным комплексом той космической цивилизации. Я даже допускаю мысль о том, что подобное явление исключительно редкое. Скажем, одна попытка изучить землян была предпринята когда-то в глубокой древности, с чем, может быть, связано появление чувашской легенды о богатыре Чемене, а другая — вот теперь…

За интересным разговором время пролетело быстро. Настенные часы отбили одиннадцать…

Александр Константинович придвинул к роялю стул, и Клара без слов поняла, что ее просят сыграть. Все замолкли. Вскоре по просторной квартире стали разноситься волнующие мелодии Шопена…

Переливчатые звуки струн то устремлялись вверх, то медленно снижались, а потом снова делали порывистый скачок к верхним регистрам и задерживались где-то нежной трелью. Тонкие пальцы Клары ловко скользили по широкой клавиатуре, перебирая подряд клавиши, или скакали с одной октавы на другую. Лившийся в непрерывном потоке голос инструмента, то сплошной, то прерывчатый, стремительно набирал силу, переходя в громкий гул, а потом ослабевал, будто хотел шепотом передать что-то затаенное. В нем ощущалось биение пульса жизни, виделся светлый мир неведомого счастья, слышались волнующие слова радости и любви.

Когда до конца провожаемого года осталось десять минут, Нина Михайловна тихо встала и подошла к буфету, а Александр Константинович расположился между нею и столом. Мать с сыном быстро перенесли, передавая из рук в руки, и расставили на столе угощение.

— О, у вас как в сказке! — воскликнула Клара, обернувшись. — Почти скатерть-самобранка.

Под звуки музыки над столом прозвенел нежный звон хрусталя.

Наступил Новый год.