Иверь

Глава 15

Когда дожди пошли на убыль, мы дождались. Я был на ВТС и командовал обороной. Без объявления войны, без предупреждений или провокаций с нашей стороны ВТС была обстреляна несколькими сотнями орудий. Место канониры врага выбрали грамотно. До них наши пушки даже нового образца добивали только с совершенно непредсказуемым попаданием. Я прекратил ответную стрельбу и убрал с пробиваемого участка войска.

Ну, к вечеру они смогли проделать брешь и пустили вперед рабов – засыпать рвы. Мы посекли их из орудий. И тогда они бросили пехоту. Она своими телами засыпала ров и подошла почти к пролому. В это время с нашей стороны заговорили уже мушкетеры. Положив бестолково весь самый первый и мощный вал своей атаки, противник вступил в рукопашную, и наступление завязло у пролома. Видя некоторый успех, к наступающим подошло подкрепление из глубины. Еще тысячу я бросил на подавление наступления. Подавили. Вслед отходящему противнику понеслась картечь.

Наступили ночь и отдых.

В первый день штурма мы потеряли около пяти сотен солдат, из которых та, самая первая, сотня мушкетеров. Мы, конечно, жалели их и клялись отомстить. Я особенно. Еще бы, столько денег вбухали… Не обращайте внимания на мой цинизм.

Утро второго дня началось с атаки их конницы. Прикрытые туманом с Иса, они подошли вплотную и уже хотели атаковать, но… Вновь вырытые рабами за ночь рвы положили не меньше полусотни керов и их хозяев. Пассы все равно прорвались к пролому, наспех плохо заделанному ночью. Пушки, бившие почти в упор, конечно, произвели должные разрушения в рядах врага, но огромная толпа прорвалась за стену. Потом, после подсчетов, было выяснено, что за стену к поселкам обеспечения прорвались почти три тысячи всадников.

Вот только встречал их там десятитысячный корпус всадников, построенных в боевые порядки. Пассы уже не смогли отступить… Да какое там отступить! У меня бы тоже ноги подкосились при виде десяти «коробок», по тысяче всадников каждая, надвигающихся на меня – медленно, с нарастающим ускорением – и разворачивающихся в широкий для атаки фронт. Продолжая бить противнику в спину из развернутых внутрь орудий, мы положили и остаток конницы. Остальных добивала наша гвардия. Апратцы и атисцы считали ниже своего достоинства добивать побежденных врагов. Они нарушили мой приказ живых не брать, но я простил им это за последующие заслуги.

Пехота пассов, последовавшая за конницей в пролом, была жестоко удивлена тем, что увидела. И под канонаду с нашей стороны пехота в панике отступила.

В первые два дня войны пассы потеряли тринадцать тысяч бойцов.

Они отступили и начали методичное разрушение наших укреплений. В конце концов остался только Первый форт. Я был в нем. Я приказал флоту прикрывать нас и сам командовал обороной. Это был уже шестой день войны. Я был вымотан чрезвычайно, но стимуляторы делали свое дело. Среди разрушений, взрывов, свиста каменной крошки, которая ранила, наверное, больше людей, чем прямые попадания, я, казалось, сходил с ума. Я чувствовал, что мой мозг от каждого потрясения стен словно колеблется в черепной коробке. Бред, конечно, но головные боли после этого штурма еще несколько лет преследовали меня при каждом стрессе. Несмотря на сильнейшую боль и усталость, я держался, не давая покинуть форт своим бойцам. Укрывая роту в подвале во время обстрела, я немедленно выводил ее наверх после того, как пушки противника смолкали. И снова штурм, и мы отстреливались. Сколько было рукопашных схваток, мы уже не считали. Мое лицо с кровоточащими ранами, наверное, испугало бы любого. Я бы сам себя, в зеркале увидев, испугался. Но зеркал на Первом форте не было. Нечего им там было делать.

Мы удержали рубеж. И, наверное, я как его командир сыграл не последнюю роль.

Постоянные атаки пассов привели к тому, что от наших укреплений ровным счетом ничего не осталось. Там, словно линией, разделяющей своих и чужих, возвышались груды камней и остатки стен. Обороняли даже этот сомнительный рубеж.

Прилетел наконец Игорь. Восхитился тем бедламом, что мы наворотили. Получив приказ вести в атаку наших бойцов на помощь почти прорванной линии обороны на севере, он сделал проще… Он выиграл войну.

Он поднял капсулу и повел ее на батареи врага. Положив три ракеты, он, собственно, их и уничтожил. Потом он сделал круг почета, распугав конницу пассов, и полетел выполнять приказ. Когда подошли мушкетеры и кавалерия, мы уже с час дурью маялись, загорая в лучах редкого зимнего солнца.

На седьмой день войны мы от обороны перешли в наступление. Я вел войска, хотя до тошноты надоело нюхать пороховой дым. Игорь, предлагавший мне отдохнуть с ним в Тисе, улетел один. Он сказал, что передаст радостные новости и скоро вернется.

У меня к началу похода на север было пятьдесят тысяч пеших воинов и около семи тысяч верховых. В Горге, встретив невероятное сопротивление, я – лично, с излучателем в руках – повел отряды на улицы города. Господи… На одной улице могло быть до десяти баррикад. Город защищали все. И взрослые, и дети. Мы были жутко разочарованы тем, что нам досталось после штурма. Из двадцатитысячного населения города в живых осталась половина. Самая голодная половина. Они принимали из наших рук еду и уже не брезговали. В Горге мы оставили гарнизон и двинули на следующий торговый город.

Спустя три месяца мы подошли к столице. Нас оставалось меньше сорока тысяч. И тут я понял, что все до этого было цветочками. Пассы сохранили армию. Шестьдесят тысяч ополчения и регулярных войск встретились с нами в чистом поле.

Пощады никто не просил. Наши двести пушек рвали металл кирас и впивались картечью в тела. Я не пускал пехоту, пока враг не достиг батарей. И потом я повел в бой гвардию. За нами потекло остальное воинство.

Мы отбили батареи. Мы встали у орудий. Мало кто умел обращаться с ними. А канониры полегли, защищая своих чугунных товарищей. Зарядив сколько-то орудий, мы дали сигнал нашим отступить за бруствер. И вжарили в упор единым залпом. Мы остервенело чистили стволы и заряжали снова. И еще один выстрел успели сделать, прежде чем пришлось снова стрелять из излучателя. Уже не успевали заряжать пистолеты и ружья. Сломав мечи и сабли, дрались прикладами и ножнами. И с кулаками бросались на пики. Но снова освободилась батарея, и я вновь приказал заряжать орудия. Снова мой помощник замахал флагом и затрубил, требуя отступления за орудия. И мы зажгли порох в каналах. Грохот – и миллиарды осколков металла понеслись вперед, снося врага сотнями.

Я уж не знаю как, но мы победили…

Я сидел посреди трупов на уже остывшей пушке и глупо смеялся, глядя на свои трясущиеся потемневшие руки. В это время солнце заслонила тень и наша капсула села на поле, придавив посадочной платформой с десяток трупов.

Люк открылся, и вниз спрыгнул Игорь. Неудачно. Он поднялся, весь перепачканный кровью, и сказал:

– Знаешь что… В Ристе даже я такого не делал.

Я был благодарен, что именно он взял командование армией… Хотя какая к черту армия… Нас осталось меньше пятнадцати тысяч… точнее, почти восемь тысяч пеших и пара сотен гвардейцев на пьяных от кровавого запаха лошадях-керах. И ополчение, из которого многие свой первый бой приняли именно там.

Игорь из главного излучателя капсулы снес и ворота столичной ограды, и кусок стены. Прошелся над ней, сжигая пороховые склады и орудийные расчеты.

Столица, на радость нам, почти ничего не соображающим от слабости, окуталась дымом, и сотни страшных взрывов прогремели в тот вечер и ночь в горящем городе.

Всю ночь над нашим лагерем, заливая округу посадочными огнями, провисела капсула. А утром пришло долгожданное подкрепление. Никого из выживших в главном сражении я не пустил в город на штурм его улиц. Я помнил, сколько положил на улицах других городов. И дал шанс им, пережившим такое, прожить еще немного. Взяв город в кольцо, мы стали ждать подкрепления, пока оставшийся гарнизон врага и жители столицы голодали.

Через пару недель, когда город уже дважды затевал переговоры о почетной сдаче, подошло подкрепление из дальних и безопасных гарнизонов. Видя это, Патма сдалась без уличного сопротивления. Прилетел Игорь и сверху через оптику контролировал занятие города нашими бойцами.

Следующую ночь мы с Игорем спали во дворце властелина Пасской империи. Сам он тоже оставался во дворце, только в более скромных комнатах, закрытый вместе со своими наложницами. Утром мы вызвали его и спросили, признает ли он власть Тиса над его империей? Конечно, сказал, что признает. Он написал отречение в пользу малолетнего правителя Тисской империи и прочитал его на центральной площади. Погрузив его с имуществом на телеги и предоставив ему сундук его же монет и кошелек наших (больше просто под рукой не оказалось), мы отправили бывшего властелина к его родственнику – королю одного из северных государств. С ним ушли караван преданных ему людей и гарем. Мы никого больше не держали. И убивать что-то больше никого не хотелось – уже тошнило. Комендантом Патмы назначили моего верного помощника на протяжении всей этой войны. Оставив ему гарнизон в пять тысяч воинов, мы поехали обратно. Судьба остальных провинций пассов нас почти не интересовала.

На совете в Тисе спустя три месяца мы подвели итоги кампании.

– Поставленной задачи расширения на север добились. Прекращения поставок дикарям запада… – я вздохнул, изображая облегчение, – тоже добились.

Улыбнулись все, даже Ролли, которая, как мне казалось, ненавидела меня не только на словах, но и на деле. Игорь, закуривая очередную, неизвестно где взятую сигарету, продолжил:

– Валюту свою сделали. Ввели ее на территории всего известного нам мира. Даже в Наеме теперь она – вторая валюта для расчетов. Монетный двор надрывается, штампуя деньги. Даже ввод монет большего номинала не помогает. Резкий дефицит.

– Это еще не все проблемы для монетного двора, – сказал я. – Я хочу, чтобы были введены памятные медали участников боев Горге, Патме, на Великой Тисской Стене. Знак отличия Боевого Зверя – всем отличившимся в боях. Знак Прота – тем командирам, кто грамотно вел военные операции. И знак Ролли… прости, Ролл… за честность и преданность народу.

Все покивали и даже с увеличением жалования награжденным согласились.

– Итак… – продолжил я. – Мы самая мощная держава на всей территории этого материка. Поздравляю всех. Следующая наша цель, после восстановления экономики и численности населения, – дикари запада.

– Как? – удивилась Ролл. Помолчала с минуту и, видя, что на ее вопрос не реагируют, взорвалась: – Когда?! После восстановления?! Ты, Прот, не понимаешь, что говоришь! Там они людей едят! Они мой народ едят!

Я сел в кресло и, крутя в руках черные четки бывшего правителя Пасской империи, сказал:

– Я бы с радостью… Но вот что хочу сказать. У нас страшный кризис. Вы этого не знаете. Вернее, Игорь знает, мы с ним уже говорили. Да и Атаири знает. У него все под рукой, как говорится. Королева… и ты, Ролл. Вы не знаете, но война выбила каждого второго мужчину… Это страшные цифры. Сейчас у нас женщин даже не в два раза, а в четыре раза больше, чем мужчин. И ближайшие двадцать лет так и останется.

– Значит, ты предлагаешь ждать двадцать лет?! – Ролл была шокирована.

Попробовал Игорь:

– У нас еле хватает народа, чтобы не лишать города гарнизонов. Именно поэтому мы не пошли дальше в Пасскую империю. Нам просто некем воевать. У нас нет ни одного лишнего солдата. И провинции, что лежат севернее и западнее Патмы, нами не подчинены. Хорошо, если они примут отречение бывшего правителя и наши части не встретят сопротивления при оккупации. А если встретят? Мы даже наказать повстанцев не сможем.

Ее это все не волновало. Она закатила нам слезы, хорошо – без криков, и почти умоляла сделать хоть что-нибудь. Мы сказали, что подумаем. Игорь позже увел ее, и мы остались втроем.

– Инте уже пять лет, – сказала королева, намекая на наш с ней давнишний разговор.

– Да, я знаю, – сказал я и добавил: – С этого года пусть идет в школу учиться; после того как он пройдет ее, я начну его обучать всему остальному.

Королева кивнула.

Атаири сказал, что всем надо тоже идти отдыхать. Мы согласились и расстались, договорившись, что завтра встретимся и решим вопрос о местном самоуправлении для удаленных провинций.

Игорь уговорил Ролл не суетиться и подождать, пока мы изыщем возможность вернуть ее королевство. В виде компенсации за ожидание мы направили все найденные силы в Ворота Иса.

Они держались. С трудом, но держались. Не проходило и месяца, чтобы не произошло крупного штурма с применением артиллерии. И хотя все северные провинции пассов подчинились в итоге нашей воле, кое-то из торговцев все-таки продавал оружие дикарям. Мы периодически уничтожали заводы по производству металла и пороха. Ссылали в наш Рол всех мастеров, чтобы они работали на империю, но это мало помогало. Потом выяснилось, что многие металлурги и оружейники перебрались в леса дикарей и теперь уже производили оружие на не подконтрольной нам территории.

Спустя год до нас дошли слухи, что старый вождь убит и на его место пришел новый. Шаман вроде еще дышал. Мы даже не знали, что делать: радоваться или готовиться к новому нападению. Решили делать и то и другое.

За тот год многое что было сделано. В частности, реализовалась идея городских больниц, абсолютно бесплатных для населения. Открыли в сумме десять школ – на каждого преподавателя по школе. Обучали там минимуму, но мы радовались и этому.

Расцвела сахарная торговля с архипелагом. Ксенолог посетил Тис и Ристу. Обозвав нас помешанными на войне, он недолго пробыл в наших краях. Хотя, конечно, горячая ванна у меня в комнатах ему понравилась. Да и подобие цивилизации – тоже.

В частности, в Расте он заказал для своих островов сорок огромных зеркал и целую тонну стекла для своего города, что собирался возводить на главном острове. После долгих и муторных переговоров он купил у нас еще одну списанную галеру. Ту, что, помните, была повреждена в морском бою с пассами. Ее отремонтировали, конечно, но я ее приказал записать в запас береговой охраны. Вот мы ее и пропили. В прямом смысле слова – отдали за сахарную водку. Правда, денег от продажи водки северянам хватило на постройку трех фелюг…

Короче, он недолго был монополистом по производству сладкого тридцатиградусного алкоголя. Секрет приготовления по нашему поручению выкрал один из шкиперов вместе с мастером винно-водочных изделий. На «фи» ксенолога ответили тремя тоннами железа. Водку старались продавать за рубеж тем же северянам или через лояльных нам пассов – дикарям запада. Бизнес пошел.

С поправкой экономики появилась возможность заниматься исследованиями. Я снарядил экспедицию к архипелагу Роска, переименованному нами в архипелаг Вернова, его показала на карте Ролли. Игорь сам решил руководить и взялся отвезти наших мастеров из Рола на архипелаг.

Спустя недели две экспедиция вернулась, ошеломленная не столько полетами на нашем корабле, сколько залежами железа, никеля, меди и золота. Наскребли триста поселенцев и пять десятков гарнизона для основания там поселка. Хоть архипелаг и входил в состав короны Апрата, но он был полностью необитаем. Только редкое зверье и обилие вокруг рыбы. Вместе с поселенцами и отрядом послали пять орудий, запас пороха и ядер. Также почти каждый мужчина за счет государства был снабжен оружием и индивидуальным запасом пороха и пуль. А уж сколько всевозможных орудий труда мы послали с ними – это вообще ужас.

Караван из трех грузовых фелюг и одной боевой парусной галеры стартовал еще летом, чтобы только к зиме прийти на место нового поселения.

Зимой я летал к ним и видел, что они неплохо устроились. В провизии у них нужды не было, а все добытое золото в счет ранее предоставленного имущества я забрал с собой в капсуле.

Они не знали, что теперь будет еще и золотая валюта. Думали, что это для украшений столько добывается и плавится в слитки. Я не стал их разубеждать, но уже к лету по материку ходила золотая монета достоинством сто интов. Это было сделано, скорее, по просьбе купцов, которые устали таскать мешки денег.

В каждом крупном городе мы учредили банки для хранения и размена денег. Появился и бумажный эквивалент денег. Пока эта идея у населения восторга не вызвала, но среди купцов появились чеки и расписки на немалые суммы, выписанные банком Тисской империи. Эти чеки на выбор мог обналичить комендант города или банк империи. В стране, где читать, писать, считать умели только торговцы и мои выпускники, работавшие писарями в конторах, о подделке векселей и чеков не могло быть и речи. Так у нас получили хождение бумажные деньги, выросшие из векселей и чеков.

За тот же год я решил проблему транспорта и больших расстояний. Паровая машина, сделанная по моим чертежам, была хоть и страшна, как черт, но работала. Сначала ее установили на недоделанную боевую галеру и провели ходовые испытания. Чуть не взорвали котел. Но эксперимент всем советом был признан удавшимся.

Уже через год с верфей было спущено три деревянных парохода. По привычке ставили мачты и имелось парусное вооружение, но… вместо двух недель перехода по Ису от Ристы до океана теперь путь длился всего шесть дней. Я специально поставил на маршрут эти дымящие чудовища.

Ксенолог с ухмылкой заказал у меня две паровые машины и новую модель парового двадцатипушечного фрегата. Я все не мог понять: зачем ему боевой флот? Выяснил мой шкипер. Причем случайно столкнувшись с бывшей нашей галерой. Оказывается, ксенолог даром времени не терял и произвел оккупацию соседних островов, населенных еще более жуткими дикарями, чем те, с кем мы воевали на западе. Корабли ему, как принципиальному гуманисту, и не нужны особо были, если бы его острова не терроризировали людоеды на своих пирогах. Вот он без нашей помощи сам и разобрался. Нашими методами.

Он давно жаловался, что у него нет железа. На захваченных островах он его получил. Со временем торговля металлом с ним прекратилась, и теперь мои шкиперы перевозили ему исключительно металлические изделия. Простые у него и сами могли сделать, а вот сложные вещи он продолжал заказывать у нас. Дерево тоже было основным товаром в наших отношениях. Его он покупал охотно, хотя и не так, как стекло и зеркала для своих людей.

Появилось время заняться и самим Ролом – нашей закрытой «технопланетой», как называл город частенько Игорь. Был запущен первый на планете паровоз. Он был необходим, чтобы перевозить к домнам и кузням каменный уголь от места его открытой добычи.

В тот же год в каждом доме Рола очаг стал нормой, как и горячая вода в общественных банях. Уголь населению отгружался за копейки, и вскоре многие уже не понимали, как они жили раньше без огня, горячей воды, тепла и чистой одежды.

Мы усмехались, вспоминая известную фразу, что к хорошей жизни человек быстро привыкает. Но население еще жило как бы по инерции. Им показывали преимущества сковороды, и они пользовались показанным. Им давали в руки нож и вилку, и они с трудом, но начинали пользоваться ими. Им показывали масляные лампы, привозимые из городка Десятника, и их день продлевался на много часов, чему они были, конечно, рады.

Но чтобы кто-то особо выделялся в плане изобретательства или нового применения полученных от нас технологий, такого я не припомню. Это разочаровывало меня, ожидавшего, что эти люди и сами вполне могут додуматься до центрального отопления или уличного освещения.

Игорь только смеялся надо мной, напоминая, что эти бывшие охотники, бывшие рабы, почти безграмотные люди и в планах не имели окончить свой век посреди даже тех новшеств, что их теперь окружали. И надо благодарить бога, что их хотя бы натаскать получилось на простейшие механические операции.

Я парировал это тем, что среди работающих в Роле было уже немало мастеров морского народа. А уж их неграмотными назвать язык не поворачивался. Как воровать технологии и применять их у себя – это они были больше чем грамотными. А вот как что-то новое свое изобрести, так нет… Игорь со мной не спорил.

Ввиду начавшегося производства рельсов я послал рабов на расчистку прямого пути до Ристы. К концу года мы начали строительство насыпи, закладку шпал и укладку на них рельсов. Дорогу строили весь следующий год. Я ужасался, как много времени потратили на путь, по которому первый паровоз добрался за шесть часов ходу… несоизмеримо как-то. Но это тоже потом.

В том году… Что же еще в том году было… Не помню уже. Много событий проносятся как-то даже незаметно. Только позже осознаешь, насколько они были важны. Вот, к примеру, наши горные крепости… Мы их строили для обороны от пассов. А получилось, что позже они стали герцогствами. Причем только номинально нам подчинявшимися и поставлявшими рекрутов. Мы там даже собственную администрацию имели, только чисто условную, из трех представителей. По налогам, по армии и по единству законов. Но это они позже уже такое положение получили. А в тот год…

В тот год я помирился с Ролли. Причем случайно. Я показал ей космос и всю планету. Она была в таком восторге, что простила, казалось, мне все. Игорь потом много раз ее катал на орбиту, но она на всю жизнь запомнила, что я это первым сделал. На земле она уже долго прощалась со мной, а я не знал, куда глаза деть. Я до смешного покраснел, когда она меня поцеловала в щеку и пошла к дочери, которая вместе со служанкой ждала ее во дворе замка. Я, счастливый, еще долго носился над землями, полными варваров-людоедов. И даже не стрелял по ним, словно и не было подо мной частоколов копий с насаженными на них обезображенными головами и груд объеденных костей.

В том году… Не помню.

Следующий год начался с того, что мы, уступая требованию Ролли, набрали выпускников Академии и средних военных школ, присоединили к ним часть гарнизонов Тиса и Ристы и высадились в Воротах Иса. Во главе корпуса встал я. Всего у меня было восемнадцать тысяч воинов. Сто сорок пушек. Из восемнадцати тысяч было только три тысячи конных. Остальные передвигались пешим строем. Почти все имели огнестрельное оружие. От ружей за двадцать монет до пистолетов за сорок.

И еще у армии была гордость: отряд в сотню человек, вооруженный двуствольными ружьями и четырехствольными пистолетами. Это были специально обученные в Академии молодые отпрыски родовитых фамилий пассов. Им представилась возможность десять лет отслужить, чтобы закрепить за собой свое бывшее имущество в городах морского народа. Каждому из них было обещано возвращение всего отнятого или компенсация за него после десяти лет службы в самом элитном отряде гвардии – в штурмовом батальоне.

Шансов, что из этой первой сотни выживет хоть кто-то после войны, не было никаких, и поэтому на обещания Игорь не скупился. Если армия нарывалась на сопротивление, то вперед выдвигали эту «элитную часть», пополнялась она довольно быстро теми, кто, обнищав после нашей оккупации, хотел вернуть честь и богатство своих семей. Умирать за нас мы никому не мешали.

Когда я во главе армии принял первый бой с дикарями прямо в поле в километре от Ворот Иса, я понял, что эта война будет и правда до полного уничтожения. Дикари никогда не сдавались, а наши о пощаде и думать не могли, зная, что их ждет потом. Хорошо, если в плену сначала убьют, а потом только съедят. Чаще происходило в обратном порядке.

Мы потеряли сотню, неудачно попав под массированный обстрел артиллерии из леса. Картечью даже меня задело. Но пластик брони и не на такое рассчитан. Я положил полки в поле и развернул артиллерию. Полчаса и сто сорок пушек не хуже лесорубов поработали. Батарея противника была уничтожена.

Потом была бойня с огромной ордой вооруженных кинжалами и мечами дикарей. И понеслось.

– Первая шеренга – огонь! Вторая – огонь! Третья – огонь! Заряжай! Второй взвод – на позицию! Первая шеренга – огонь!

Офицеры, выдрессированные Игорем, хорошо знали свое дело. Ополченцы и регулярные войска, которых из-под палки регулярно муштровали, тоже не тормозили, даже когда испытывали жуткий ужас.

До рукопашной в том бою дело дошло не сразу. В чистом поле с нами встречаться было верхом безумия. Лучше бы они нас с опушки из луков расстреливали. Я пустил конницу в обход приближающихся орд, и она, лихо нарезая толпу, порционно выдавала врага на ружейный огонь. Я порадовался, что наши потери столь невелики. Но в один момент даже я схватился за излучатель, увидев, что с тыла к батарее подходит огромный отряд тысячи в три. Наученные до автоматизма канониры развернули орудия и за несколько залпов положили все, что перед ними шевелилось. Это было впечатляюще со стороны. Плотность огня не позволила устоять ни одному дикарю.

Потратив несколько часов, мы залили стволы орудий дикарей свинцом и поскидывали их в воду недалекого ручья. Двинулись дальше, предварительно посчитав потери – свои и дикарей. Дикарей, посеченных нашим огнем, оказалось более шести тысяч. Наши потери не доходили и до пяти сотен бойцов. Такая статистика меня радовала. Эх, знал бы я, что будет потом, не радовался бы.

А случилось так, что дикари сменили тактику. Они дождались, пока моя армия углубится в леса в поисках крупных поселений варваров, и тогда показали всю свою мощь. Я плохо помню, как мы две недели, непрерывно отстреливаясь, бродили по лесам. Сколько деревень, поселков, городищ мы сожгли, знали только в моем штабе. Я лично со счета сбился. Дикарям это, конечно, надоело. Злость их была настолько сильной, что не всегда семьи и роды выдерживали наше недалекое присутствие и, вопреки приказам их вождя, в безумстве нападали на наши охранения.

Потом и сам вождь решил нас взять измором, не давая ни одной ночи лагерю отдохнуть от нападений. На пятые бессонные сутки я приказал выходить из леса. Мы просто больше не выдержали бы. Они нас забодали. Они ни днем, ни ночью не давали нам покоя.

Пушки бесполезным грузом двигались в середине армии вместе с обозом. В лесу они оказались настолько бесполезны, что появилась даже идея избавиться от них. Идею забраковали, подумав, что если мы вырвемся на равнину, то тут как раз именно пушки нам помогут.

На восьмой день я заставил подать мне точнейший рапорт о происходящем. Я еле шевелил языком, как и мой помощник, спавший прошлой ночью два часа, а этой – один час. Из армии осталось… десять тысяч. Из них только пять сотен кавалеристов.

Я приказал напрячься всем и как можно быстрее выходить на равнину.

На четырнадцатый день случилось главное побоище. Мы в очередной раз подумали, что дикари наскочат и, получив залп из ружей, отойдут в лес, но я услышал один залп, второй, третий… Вот стрельба приблизилась ко мне… Рука непроизвольно потянулась к оружию, и я только и успел спалить дикаря с топором в руках, когда он оказался передо мной.

А потом нас смяли. Непрекращаемым потоком варвары вливались в наши построения и раздирали их. Я приказал сплотиться вокруг обоза, что мы с горем пополам и сделали. Мы даже развернули орудия в сторону основного удара варваров. Дали залп, валя и своих, и чужих. При звуках орудий наши стали валиться по инструкции на землю, и уже следующие залпы прошли над их головами.

Только мы скинули варваров с одной стороны и выжившие соединились с нами, как дикари навалились с другой. Снова повернули и выдвинули орудия, крикнули «ложись» и дали залп. Одновременно с тем, как мы развернули орудия и выстрелили, с той стороны, что мы только освободили, опять полезли толпы дикарей. Я прямо плюнул с досады. Мы были в полной заднице. И плюс к этому я понимал, что со временем, если не вырвемся, то в ней окажемся уже не в переносном смысле.

Но мы ничего не могли поделать… Огрызаясь в разные стороны и видя, как в лесу исчезают наши товарищи, мы только молились и крепче сжимали оружие. Я посадил батарею одного излучатели, а батарея второго была на исходе. Я уже взялся за мачете левой рукой. Вокруг меня с кошмарной быстротой редели остатки войска под градом отравленных стрел и дротиков. Исчез мой помощник, заваленный телами варваров. Но мы дорого продавали наши жизни. За каждого нашего воина вождь расплачивался тремя своими дикарями. И все равно ряды становились все менее сплоченными, и вдруг я осознал, что мы давно уже обороняемся на большом кургане тел. И нас осталось очень мало. Были ли остальные от нас отсечены, или все погибли, узнать не представлялось возможным. Оскальзываясь и рубя воздух, мы все-таки держались на этом пятачке. На мой испуганный взгляд, нас оставалось меньше тысячи, когда неожиданно нападающие отошли.

Оглядываясь по сторонам, мы смотрели с надеждой друг другу в лица и не могли понять, то ли это все… то ли это только передышка перед следующим натиском.

Мне стало вдруг на все плевать. Я сел на трупы, а потом и упал на них спиной. Мне нельзя плакать, думал я тогда, еле сдерживая слезы. Нас очень мало осталось. Нас осталось до невозможного мало. И если они увидят слезы отчаяния у меня на лице, то нас не останется вообще.

Солнце золотило верхушки деревьев, небо предвещало назавтра теплый и радостный день, и так до невозможности хотелось оказаться где-то очень далеко от этого жуткого места. Так хотелось дожить вечер без очередного нападения на нас. Но мы понимали, что этот день будет нашим последним, если мы не сможем где-либо закрепиться или дойти до своих. Хотя бы до патруля… Даже сотня всадников будет нам огромной подмогой, если учитывать, сколько нас осталось.

Преодолевая головную боль, я поднялся и скомандовал подъем всем остальным. Построив отряд, я не обнаружил ни одного всадника. За полчаса, переформировав отряды и переподчинив их, я приказал раскопать обоз из-под тел. Раскопали. Набрали столько провизии, сколько могли унести на себе, столько пороху и пуль, сколько вмещали тряпичные ранцы за спиной. Потом я приказал всем отойти на триста шагов и, помолившись, поджег пороховую дорожку.

Я бежал, спотыкаясь и падая, прочь от молниеносно летящего огня. Я был уже недалеко от своих, когда прогремел взрыв. Весь наш остаток пороха приказал долго жить и отсалютовал нам летящими по небу окровавленными кусками близлежащих тел.

За нашими спинами пылал лес. Мы уходили прочь и надеялись, что пламя и дым сдержат дикарей хоть на чуть-чуть. К полуночи мы вышли из леса. В чистое поле. Упали на колени и молились каждый своему богу. Что вы удивляетесь? Я тоже молился. Все молились. Все, кто выжил, стали верующими непонятно в кого.

Я не разрешил оставаться так близко у леса и заставил падающих от усталости бойцов идти дальше, в поля. К середине ночи мы добрались до Апрата.

Вот уж не думал, что нас сюда вынесет! Я приказал всем идти за мной, и спустя час мы нашли подходящее здание для части моего войска. Разместив их и расставив часовых, я с остальной частью закрепился в развалинах казарм Апрата. Потом приказал новому помощнику – старый пропал без вести в лесном побоище – разбудить только в случае нападения, улегся и уснул на голой деревянной койке, не обращая внимания на неудобство. Я проспал, по сведениям моего помощника, ровно сутки.

А в это время в Тисе уже с ума сходили: что случилось со мной и исчезнувшей в лесах армией? Игорь каждый день вылетал на мои поиски и, возвращаясь, докладывал на совете, что нас не обнаружил. Он и ночами летал, надеясь засечь костры. Ведь когда армия стоит на привале, ее по кострам даже из космоса видно. Но тщетно. Мы как провалились. Восемнадцать тысяч исчезли бесследно в бесконечных лесах людоедов. Ему бы чуть севернее взять и западнее, и он бы нас подобрал или прикрыл бы наш отход. Но искал Игорь меня именно там, где я должен был находиться исходя из плана похода.

Ко второй неделе тщетных поисков, когда мы уже неделю зализывали раны в развалинах Апрата, Игорь доложил совету: в то, что я по-прежнему жив, он не верит. Кретин! Боги не умирают от рук смертного!

Или я уже заигрался в богов?

Мы держались в Апрате, надеясь на помощь почти две недели. Дикари без труда снова заняли разрушенный город. Окружив несколько зданий в центре, которые мы поставили под оборону, они откровенно морили нас голодом, не забывая иногда постреливать по нам. На третью неделю из девяти сотен, которые я привел в Апрат, у меня осталось только четыре. Среди них в полном составе «везучая» элитная часть.

Штурмовики постоянно находились рядом со мной. Словно взяли негласный обет защищать меня до последнего. Странно. Я их втоптал в грязь, разрушил их дома, отобрал имущество, а они ради смутной надежды на возвращение всего этого готовы умереть, защищая меня. Или, может, не из-за этого? Я не знал. Да и сейчас не знаю.

Две сотни из девяти дезертировали и попытались прорваться к Воротам Иса. Еще две сотни были в том здании, что дикари все-таки взяли штурмом, не дождавшись, пока мы передохнем. Сотня – это мои собственные погибшие, защищавшие грудью каждый метр здания. Мы уже выдержали пять штурмов. Казалось, наша казарма защищалась лучше, чем сам город когда-то. Мы делили порох и пули. Я сам взялся за пистолет и мачете, так как и второй излучатель накрылся, полностью разрядившись. И конечно, мы делили крохи хлеба без надежды, что завтра мы найдем, что есть. Шестой штурм я помню хорошо только потому, что стоял не в обороне этажей, а в обороне холла, показывая пример штурмовикам.

Сначала, пока еще держала восстановленная баррикада на входе, мы отстреливались из бойниц. Завалив всю улицу трупами, мы не остановили натиск дикарей. Они снесли живым потоком баррикаду и ворвались внутрь. Началась резня. Вокруг меня падали штурмовики, но еще больше падало варваров. Сверху, с обороны второго этажа, на который варвары стремились влезть по лестницам, собранным в городе, к нам на помощь спустился еще маленький отряд и, с ходу вгрызаясь в варварскую реку, заткнул место прорыва. Меня ранили в руку. Причем свой же штурмовик. Он не специально сделал это, наверное, он даже не заметил, и я не стал ничего говорить. Мы отбили шестой штурм. Совсем не сложный, если учесть, что погибших у нас было не более пятидесяти человек. Пятидесяти из четырех сотен. Одна восьмая за штурм. Прежде чем отдыхать, моя «элита» почистила свои четырехствольные пистолеты и перезарядила их. Мы ушли отдыхать на третий этаж казарм. Бойцы с третьего этажа заняли наше место.

Я спал, когда меня разбудил один из пассов.

– Лагги едят варваров, – спокойно уведомил он меня, посчитав это поводом для того, чтобы разбудить.

– Что? – не понял я спросонья. Самому жрать хотелось и пить, но не до такой степени.

Я пошел за ним. Мои охотники и в самом деле вспомнили, что они когда-то, не далее как семь лет назад, спокойно ели своих врагов. Вот и сейчас весь первый этаж сидел на корточках и чавкал человечинкой. Я сдержался, а вот пасса вырвало.

Ко мне подошел один здоровенный охотник с совершенно безумными глазами и сказал:

– Великий Прот. Уведи народ внутреннего моря. Мы делаем то, что делали веками, и ты не осуждал нас за это. Лишь предлагал другую пищу. Теперь другой пищи нет. Мы должны выжить. Для этого мы должны быть воинами. Воин голодный – плохой воин. Мы едим, чтобы быть сытыми и хорошими воинами, какие тебе нужны.

Он вытер окровавленную пасть и отошел. Я увел на третий этаж к другим пассам моего посыльного.

Из пассов никто не спал. Все молились своему Единому богу на море и земле. Они знали, что внизу совершается наимерзейшая вещь. Кто-то осуждал. Кто-то молчал, понимая, что толку от голодных лагги никакого. Они молились, чтобы Единый удержал их от самого страшного греха. Они просили сил умереть, не осквернив свое чрево человечиной, а душу – людоедством. Но они были голодны и разбиты. Они знали, что кто-то среди них сейчас сыт и здоров. Я искренне думал, что еще пара дней и уже пассы начнут есть погибших, чтобы просто выжить.

Душная ночь кончилась, наступило утро. На улицу перед нашим рубежом обороны вышел старик-шаман. Вы не поверите, я даже улыбнулся, увидев его гнусную морду. Словно старый приятель.

– Я взываю к тебе, справедливый Прот. Не откажи и поговори со мной.

Я не отказал и вышел на балкон.

– Здорово, шаман! – сказал я почти весело.

– Приветствую тебя, великий бог Прот, вдохновляющий горстки на подвиги армий…

Я хмыкнул. Такая работа у шаманов – всем угождать: и духам, и людям.

– Зачем пожаловал? – спросил я.

Шаман вздохнул и спросил:

– Чем, великий и справедливый, отличаются человек и зверь? Вот смотри, наши звери едят людей. Но и твои люди едят людей. В чем разница?

Значит, они видели ночное пиршество лагги.

Я пожал плечами и ничего не ответил. А шаман снова вздохнул и сказал:

– Вот и вождь не знает. Он не понял, зачем ты пришел в его леса и убил сотню тысяч зверей. Что мне сказать ему?

Надо было что-то говорить, и я сказал:

– Когда-то другой вождь… Старый вождь сказал, что будет есть людей на моей земле, я тоже его не понял и объявил войну. Эта земля, после того как другие вырубили леса, стала моей. Я захватил ее себе. Вы пришли на нее и напали на меня. Я пришел в ваши леса и напал на вас. Сейчас я вернулся в тот город, что принадлежит мне, и вы снова напали на меня… Теперь моя очередь… Я приведу сотни тысяч и нападу на вас. Дабы мои люди могли пожрать ваших зверей, как те жрут людей… Я справедливый бог. Ты знаешь, шаман, все легенды обо мне. Вы едите мой народ, и будет справедливо, если мой народ пожрет вас. Пусть новый вождь подумает над моими словами.

Шаман вздохнул и сказал:

– Я передам ему. Он не пошлет сегодня своих зверей, он будет много думать.

– Думать, передай ему, – сказал я, – никому не вредно…

Шаман ушел, и на нас в самом деле никто не напал ни днем, ни ночью. В желудке у меня, как и у пассов, начались уже спазмы, и я не знал, сколько мы продержимся. И стоит ли вообще держаться. Может, проще выйти и пойти в прорыв?

Кое-как пережили ночь. От голода спалось очень плохо, а во сне, как назло, снилось, что я пиршествую в нашем замке, в компании с Игорем и Ролли. Они меня все спрашивали, куда я тороплюсь. Возмущаясь их удивлению, я проснулся засветло и так и не смог усыпить себя снова.

Утром старик-шаман снова пришел и сказал:

– Молодой вождь просит тебя на встречу к нему. Он будет угощать тебя фруктами, как и старый вождь, и будет говорить с тобой.

Я пошел. Думаете, я не боялся? Боялся. Еще как. Даже зная, что они не посмеют меня тронуть, боялся. Вдруг решат-таки попробовать. Но потом я себя успокоил. Нападать на войско бога – это они запросто, но вот самого бога они не тронут. За него придет мстить вся божественная рать. А им и одного Боевого Зверя, моего слуги, хватит.

Молодой вождь был и в самом деле молод. Только вот с ростом и мышцами он перебрал. Этакая мясная порода. Гигант-людоед из детской сказки. Мы сидели возле палатки шамана, и я с удовольствием ел фрукты. Голод не тетка. Даже для бога. Вождь молчал, и шаман, понятно, тоже. Один думал над своей речью: казалось, даже слышится скрежет мозгов… или это я слишком громко чавкал, а второму этикет варваров приказывал молчать.

Наконец вождь разродился, и я чуть подобием груши не подавился.

– Я как вождь вольных зверей койго прошу принять и нас под свое могущество, великий Прот.

Я в тихом ужасе подумал, что мне послышалось. Но, продолжая жевать, я услышал продолжение.

– Ты делаешь своих воинов сильными и быстрыми. Я слишком много потерял зверей, пытаясь осилить твое небольшое войско. Если это вам дает отказ есть людей, мы примем ваш образ жизни. Только вот мои звери видели, как твои люди ели наших зверей. Скажи мне: зачем, если они и так сильны и быстры?

Я тщательно подумал, прежде чем ответить…

– Чтобы стать на время зверьми. Я собирался их вести убивать вас. Людьми они сильны под моей властью, а став зверями, становятся еще сильней, правда, на время. Потом я умерщвляю их и отправляю в долины Рога – зверям не место среди людей. Победив тебя, они бы ушли к предкам.

Вождь наморщил лоб и сказал:

– Но нас значительно больше…

– Численность не имеет значения, – поучительно сказал я. – Вас всегда было больше, чем людей богини Ролл. Но они вас сдерживали. А я пришел, чтобы вас уничтожить. Вот и сейчас сюда идет армия людей. И когда они придут, я дам им свое могущество, и звери койго все до единого уйдут к предкам.

Вождь задумался. Он долго думал, и все его мысли были видны на его молодом лице. Наконец он сказал:

– Я буду думать. Мне поможет шаман. Он тебя знает и говорит, что ты никогда не обманываешь. Что богам не престало обманывать смертного. Я буду думать. А пока уведу зверей в леса. В лесу хорошо думается. Через месяц, когда обе луны встанут в зените, мы встретимся с тобой на развалинах башни богини Ролл. И я скажу, будет ли между нами война и дальше. Или я снова попрошу взять нас под твою руку. Ты бог справедливости. Ты жесток, как и я. А может, даже больше. Это правильно. Справедливость должна быть жестокой, иначе она превращается в гной, текущий зимой из носа. Если мы согласимся есть только мясо животных, рыбы и фрукты… возьмешь ли ты нас к себе?

Я подумал и сказал больше шаману, чем ему:

– Я скажу тебе через месяц… когда обе луны встанут в зените. А пока, чтобы не мешать тебе думать, отведу своих людей и остановлю армию, которая идет тебя уничтожить.

Я вернулся к своим охотникам и сказал, что мы идем домой. Я объяснил все только пассам. Я не мог забыть окровавленного лица людоеда лагги. Радость ослабленных и уставших людей тяжело описывать. Скажу так. Пассы очень долго молились, вознося благодарности Единому. А лагги просто бодро поперли вперед, будто вчера и не ели человечины.

Я и пассы шли следом, подкрепившись в нетронутых садах Ролл и набив ранцы плодами деревьев. Спустя два дня под грохот пушек мы вошли в Ворота Иса. Я потребовал, чтобы всех, пришедших со мной, поселили в том же доме, что мы занимали, когда в первый раз прибыл в Ворота Иса для встречи с Ролл. Я опять направился в башню и там долго отсыпался.

Через неделю прилетел Игорь.

Я первый раз видел слезы радости у него на лице.

– Пойдем! – кричал он, теребя мой рукав. – Королева ждет. Атаири… Старик совсем спятил, когда узнал, что ты жив. Они все счастливы. И моя тоже, блин, там страдает. Кричала мне, чтобы я непременно сегодня же тебя привез. Весь Тис был в трауре! Теперь там, наверное, легенды уже рождаются. Великий Прот… Витька Тимофеев. Полетели!

Мы стояли на площади, и я растерянно улыбался, наблюдая, как этот матерый убийца плачет при виде меня. Улыбаясь, я повернулся к пассам. Они смотрели на меня, и я видел в их глазах и радость за меня, и тоску оттого, что я сейчас вот оставлю их и они пропадут навсегда в походах и пучинах войн. А я и не вспомню о тех, кто стоял со мной в холле, зубами и ногтями защищая меня. Я снова посмотрел на Игоря и сказал:

– Нет, не могу… Пока не могу.

Он тоже посмотрел мне за спину и сказал презрительно:

– А… пассы. Ты что, скорешился с этими отбросами?

Я бы не смог его ударить… Но так хотелось! Я категорически заявил, что мы вернемся своим ходом. По дороге проведем инспекцию Ристы и поселков речного народа.

– Да ты чего? Меня Ролли с потрохами съест. Атаири и так за сердце хватается. Инта ночами плачет, спрашивает, где ты. Королева с ума сходит. Ты для нее последняя защита!

Я сказал, что все равно приду своим ходом. И тогда он согласился с моим невысказанным желанием.

– Да пошел ты… Давай грузи своих пассов в капсулу и полетели… Надоело уговаривать, как девочку.

Он, как всегда, меня расколол. Отдав указание охотникам лагги своим ходом двигаться за наградой в Тис, я затолкал пассов в капсулу, и спустя полчаса мы сели во дворе замка Тиса.

Я никогда не видел столько счастливых лиц. Разве что на коронации Его Величества в Лондоне. Мне пришлось вместе с моими героями выйти к народу. А сзади меня, утирая счастливые слезы, топталась Ролл, совсем плюнув на мужа. Королева с сыном Атаири под руку тоже стояла рядом и счастливо улыбалась. Охотник смотрел на меня и вправду как на божество. Они должны были на днях пожениться и не представляли, кто может провести обряд, кроме меня, ведь это королевский брак. Вот им классно… сколько хочешь, столько и женись. Ни тебе понятия имиджа короны или там еще какой туфты. Простые люди…

Нет. Простые люди – это те, что стояли передо мной рядом с могилой Первого короля и кричали мне, надрывая горло, что-то радостно-непонятное. Я приказал по поводу моего возвращения выкатить жителям города бочки с пивом и вином и даже разрешил выдать с торгового склада две здоровые бочки водки. Вот это попойка была! Город еще не перерос десятитысячного порога, и многие, напившись на халяву пива, потом опустошали возникшие то тут, то там кабаки и ресторанчики. От того количества здравниц, которые провозглашали в мою честь, я должен буду прожить не двести лет, а всю тысячу.

Вечером в тронном зале в присутствии королевы и Атаири я объявил свою волю пассам, прошедшим со мной такую короткую, но такую страшную войну:

– Без сомнения, вы – благородные сыны своей страны. Без сомнения, вы не осквернили себя ничем отвратным за эту войну. – Все присутствующие знали, о чем я говорю, но вслух повторять мерзкие факты мне не хотелось. – И вы достойны награды. Вы освобождаетесь от десяти лет службы, и после подачи требования магистратом ваших городов ваше имущество будет немедленно вам возвращено. Что невозможно вернуть, то будет компенсировано деньгами. Но, я думаю, это то, что вам полагается по умолчанию. Тем, кто решил делом доказать преданность новой империи. А кроме полагающегося по умолчанию есть и награда. Я хочу, чтобы вы сами назвали ее.

Начали с самого молодого. Он под снисходительные улыбки старших попросил зачислить его в военную Академию. Игорь это сделал, немедленно приказав явиться на занятия для командного состава, что он теперь вел. Еще пять человек, обретя для своих семей и родственников ранее утраченное богатство, пожелали остаться на службе Тиса. Остальные, пожимая плечами, просили кто денег, кто титулов, введенных в последнее время. Двое стали наместниками в дальних провинциях. А вот последние семеро…

– Не мы выиграли эту войну… – сказал один, теребя пустые по правилам ножны. – А наш Единый бог, давший нам силы пройти через все и вся. Мы смиренно просим официального снятия запрета на моления ему в городах морского народа. И просим разрешить воинский орден Его имени.

Это было почти нереально. Почти…

– Чтобы наша вера, подкрепленная мечами, не раздражала великих богов… и Боевого Зверя… мы просим отправить нас на границу с северными варварами. Где от воинского Ордена, преданного вам и Единому богу, несомненно, будет больше толку, чем от семерых разочарованных и лишенных права верить людей.

Я кивнул, показывая, что понял просьбу, но еще не решил, как поступить. Я прокручивал все «за» и «против» в голове. Это удар по нашей божественности. Это наше признание существования Единого бога. Но мы и так все в него верим и все ему молимся. Страшно признать. Лет через триста может не остаться памяти заветов Прота. Может остаться только Орден, сейчас, с моего согласия, учрежденный здесь же. Я посмотрел на Игоря. Тот только чуть покачал головой: «Ни за что!» Я посмотрел на королеву и Атаири, которым было, на мой взгляд, абсолютно все равно, что я решу. Я посмотрел на Ролли и встретился с ее заинтересованными глазами. Мол, что я скажу?

Я сказал. Я не мог сказать иначе. Вернее, мог, но потом бы сам себе не простил.

– Вы уже единожды присягали мне на верность. Я разрешаю Орден имени бога Единого на море и суше, с условием никогда не перечить богам на земле и подтверждать присягу на верность Тису делами и словами не менее раза в год. А именно: правитель Тиса имеет право требовать от вас службы ему на протяжении ста дней в году. Службы всем Орденом и до последней капли крови.

Они долго думали. Ни о чем не говоря, они, казалось, обменивались мыслями. И конечно, они согласились. Я предоставил на развитие Ордена пограничный с северными королевствами поселок и резонно заметил, что они теперь богатые люди и могут сами поддержать Орден деньгами.

Странно, но у меня после аудиенции и награждения даже неприятного разговора с Игорем не произошло. Людям, которые даже в нечеловеческих условиях остались людьми… Им я готов был многое позволить. Так куется цивилизация.

Охотников лагги я тоже награждал в тронном зале, когда они наконец добрались до Тиса. Их тоже встречали как героев под залпы орудий и крики толпы. С ними было все проще. Сотня монет золотого достоинства позволяла по тем временам купить каменный дом и все необходимое для независимого ни от кого существования. Триста охотников в один момент стали богаче меня. Я имел только одну монету. Самую первую… Самую главную. С нее началась «золотая эра» экономики Тиса. Охотники почти все поселились под столицей, и уже их потомки защищали престол империи от внутренних и внешних врагов. Так создавались династии воинов.