Иван Ефремов

Чудесный синтез

Этого ожидали. В научных журналах появились сообщения об антипротоне и мезоатомах, странных свойствах нуклеиновых кислот и железных закономерностях систематики странных частиц. Слова “кибернетика” и “ген” перекочевали со страниц “Крокодила” на страницы журнала “Техника — молодежи”. Свежий ветер XX съезда веял над планетой, и все верили, что этот ветер поможет расправить крылья первому партнеру одинокой Луны.

Но лишь посвященные знали, что чьи-то умные, заботливые руки уже собирают в дорогу этого первенца космической эры.

Появились серьезные статьи о проблемах научной фантастики. Родилось крылатое выражение “время обгоняет фантастов”, которое сразу превратилось в газетный штамп. “Технологическая” фантастика ближнего прицела копалась в радиосхемах, выдумывала хитроумные реле и пыталась конкурировать с квадратно-гнездовым посевом. И время действительно обгоняло ее.

Вот в какое время “Техника — молодежи” стала печатать из номера в номер новый роман Ивана Антоновича Ефремова “Туманность Андромеды”.

У газетных киосков выстраивались длинные очереди. Люди жадно проглатывали строчки. Медленно, с улыбкой закрывали журнал. Сакраментальное “продолжение следует” оставляло двойственное чувство. Конечно, хорошо, что роман еще не кончается, но так хочется поскорее узнать, что будет дальше…

В обсуждении нового произведения советского фантаста приняла участие вся страна. Короткие романтические имена его героев звучали в заводских цехах,в залах библиотек, в институтских лабораториях. Академики спорили с горячностью и нетерпимостью детей. Пионеры блистали неожиданной эрудицией. Сугубо термодинамическое понятие “энтропия” вдруг стало почти общеупотребительным.

За границей роман выходил миллионными тиражами. В одной лишь Франции были проданы сотни тысяч книг. “Туманность Андромеды” рассказала зарубежному читателю о нашей стране и коммунизме больше и лучше, чем многие предназначенные для заграницы издания.

Уже впоследствии, на пресс-конференциях наших космонавтов, выяснилось, как прочно вошли в лексикон аккредитованных корреспондентов и научных обозревателей некоторые ефремовские слова и выражения. Едва ли можно назвать другую книгу, которая бы так полно и ясно выражала свое время, как “Туманность Андромеды”.

Действие романа происходит в далеком будущем. Настолько далеком, что даже сам автор затруднялся в “размещении” своего повествования на шкале времени. Очевидно, это не случайно. Прогнозам фантастов суждено сбываться ранее намеченных сроков. Время не обгоняет фантастов. Просто оно течет быстрее, чем это им кажется. Оно становится все более емким. Сначала “эпохами” были тысячелетия, потом столетия. Атомная эпоха потребовала уже десятки лет, космическая — годы. Будущее, наверное, станет листать эпохи, как листки календаря…

“Туманность Андромеды” — роман о бесклассовом, интернациональном обществе, о великом братстве разума. Разве это не воплощение мечты лучших людей прошлого? Разве это не цель нашего времени?

Он появился удивительно вовремя. Чуть раньше он выглядел бы как очередная утопия с весьма произвольной конструкцией социальных институтов будущего. Появись он в середине шестидесятых годов, капитан звездолета Эрг Ноор оценивался бы уже читателем, знающим Юрия Гагарина. Вероятно, в этом случае писатель сделал бы своего героя несколько иным, более соответствующим духу времени…

Ивместе с тем книга Ефремова и сегодня глубоко современна! И будет современна завтра. Она не только дышит насущными идеями сегодняшнего дня, она живет вместе с нами.

“Еще не была окончена публикация этого романа в журнале, а искусственные спутники уже начали стремительный облет вокруг нашей планеты, — говорится в авторском предисловии к первому изданию книги. — Перед лицом этого неопровержимого факта с радостью сознаешь, что идеи, лежащие в основе романа, — правильны… Чудесное и быстрое исполнение одной мечты из “Туманности Андромеды” ставит передо мной вопрос: насколько верно развернуты в романе исторические перспективы будущего? Еще в процессе писания я изменял время действия в сторону его приближения к нашей эпохе… При доработке романа я сократил намеченный срок сначала на тысячелетие. Но запуск искусственных спутников Земли подсказывает мне, что события романа могли бы совершиться еще раньше”.

“Туманность Андромеды” родилась на пороге штурма космического пространства, когда слово “космонавт” было полностью монополизировано фантастами. Теперь космонавт — профессия, звание; мы привыкли видеть это слово в газетах, слышать по радио. Даже проблема связи с братьями по разуму из фантастического ведомства перешла к ученым, которые ежедневно посылают в направлении Альфы Центавра и Тау Кита радиосигналы на волне излучения космического водорода. Все это как будто бы серьезные испытания для научно-фантастической книги. Так и подмывает сказать, что “время обгоняет фантастов”.

Возьмем для примера главу “Симфония фа-минор цветовой тональности 4,750 мю”, посвященную цветомузыке будущего. Сегодняшним читателем она воспринимается в сравнении с реальными цветомузыкалъными концертами.

Но разве это что-нибудь меняет? Разве теперь мы с меньшим удовольствием читаем о “вселенско-спиралнном” творении Зига Зора, чем несколько лет назад? Или накопленные в последнее время сведенияоб эволюции звезд, о гиперонных сгустках или гравитационном коллапсе что-либо существенно меняют в нашем восприятии сцен борьбы экипажа “Тантры” с чудовищным притяжением Железной Звезды? Очевидно, дело не только, вернее не столько, во внешнем фоне, сколько в достоверности описываемых ситуаций, динамике развития характеров, жизненных конфликтов.

Что меняется от того, что сегодня физики подбираются к таким тайнам пространства — времени и вещества поля, какие, наверное, и не мерещились Мвену Масу или Рен Бозу? Очарование романа не ослабевает от времени.

“Туманность Андромеды” — это будущее, но не столько аналитически предвидимое, сколько желаемое, смутно угадываемое, тревожно и маняще мерцающее в глубинах сердца. Это будущее, каким его видит Ефремов и каким оно ассоциативно встает в мозгу читателя. Это схоже с поэзией. Но на первый план здесь выступают не изысканные метафоры или полутона символов, а весь комплекс приемов художественной прозы, помноженный на логику ученого. Вот где истинное место тех или иных ошеломительных гипотез и обильных фантастических неологизмов! Попробуйте их убрать, и вся повествовательная ткань увлекательного романа рассыплется. В чем оке здесь дело? Нет ли какой-то потаенной обратной связи между поэзией человеческих отношений и этим величественным фоном, на котором развертывается грандиозная эпопея эры Великого Кольца? Эта обратная связь и является одним из главных орудий творческой лаборатории Ивана Антоновича Ефремова. Ее трудно определить, далеко не всегда она прослеживается достаточно явно… Но истоки ее более или менее ясны. Она рождается на стыках поэзии и науки, как зародыш новых путей познания мира синтетическим методом науки и искусства. Отсюда оке проистекает и удивительная реальность, неожиданное правдоподобие самых порой фантастическихсцен.

Лучшая, на наш взгляд, глава романа, повествующая о Тибетском опыте, оставляет не менее сильноевпечатление, чем рассказ “Олгой хорхой”: просто нельзя поверить, что это “только” выдумано, а не взято из жизни. И опять-таки весь секрет в чудесном синтезе. Вековая и никогда не покидающая человеческое подсознание мечта о бессмертии, стихийное влечение к невозможному, жажда идеальной, самой совершенной любви — все эти могучие аккорды отзываются в душах читателей. Так создается настроение, тонкое и чуткое, как струна. И чтобы не спугнуть, не расстроить его, нужно максимальное приближение к действительности. Оно достигается за счет блестящего видения самых мельчайших деталей, неотличимой от “строгой” науки наукообразности. Но даже всего этого было бы мало, если бы писатель ошибся только в одном: в выборе пути, по которому должно идти познание. Там, где кончается власть художника и интуиция поэта, начинается ученый. И, улавливая идеи, которые носятся е грозовой атмосфере сегодняшней теоретической физики, доктор наук Ефремов дает в руки Рен Боза власть над временем и пространством. Чуть-чуть переиграть, сказать на одно слово больше, попытаться ярче обрисовать то, что вообще нельзя передать на человеческом языке, — и очарование тайны разлетится.

Вот он, приблизительный многоступенчатый механизм создания моста через невозможность, музыки дальних сфер и звездной тоски. Да было ли оно, это великое мгновение? Или все одна только иллюзия, прекрасная галлюцинация, оставившая в зале Тибетской обсерватории запах далекого, как безвременье, океана? Мы так и не узнаем об этом, как не узнали и герои романа. Так создается эффект присутствия, так повелительно и незаметно читатель вовлекается в развитие действия, как соучастник, а иногда и как творец. Элемент недосказанности позволяет конструировать возможные события в зависимости от индивидуальных особенностей того или иного читателя. Вот почему не смолкают споры вокруг произведений Ефремова. И не будут смолкать. Ведь очень редко можно сказать, кто прав на поле битвы, где схлестнулись не только интеллекты и вкусы, но и характеры.

Роман “Туманность Андромеды” породил целый поток эпигонской литературы. Мало кто из фантастов избежал в своем творчестве влияния этого замечательного произведения. Одно время казалось, что фантасты долго еще будут находиться в плену ефремовского “местного колорита”. Однако этого не произошло. Очень скоро выяснилось, что подражать Ефремову нельзя. Даже наиболее талантливые попытки выглядели в лучшем случае пародиями. Вероятно, это закономерно. “Туманность Андромеды” не только явилась той блистательной гранью, которая отделила зарождавшуюся тогда молодую советскую фантастику от фантастики ближнего прицела, но и сама явилась эпохой в развитии фантастики. Поэтому возврат к ней бесплоден и невозможен.

В творчестве Ефремова “Туманность Андромеды” по праву занимает ведущее место. Мы ясно видим преемственность идей, все круче разворачивающих свои витки от “Звездных кораблей” к “Туманности Андромеды”.

Воинствующий, часто даже декларативный антропоцентризм вызывает ожесточенную полемику и яростные словесные битвы…

Кипучий талант писателя не терпит равнодушия, и книги Ефремова никого меч оставляют равнодушными, вне зависимости от того, разделяют или нет читатели идеи писателя. В этом еще одна, может быть самая сильная, черта его таланта.

И очень символично, что в день запуска первого искусственного спутника писатель получил телеграмму, в которой его поздравляли с началом эры Великого Кольца.

М.ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ