Иван Ефремов

Путешествие в Страну Фантастики

В Стране Фантастики есть свои законы и порядки, обязательные для всех, кто попадет в эту удивительную страну. Там исполняются все желания и сбываются все мечты. Стоит лишь захотеть, и за ничтожный промежуток времени вы перенесетесь на немыслимые расстояния, познакомитесь с обитателями иных миров, обретете вечную молодость или подвергнетесь длительному анабиозу, чтобы воспрянуть для новой жизни через несколько столетий, вернетесь из звездной экспедиции и встретите ваших прапраправнуков, разговоритесь с человеком, ничем не отличающимся от вас, и вдруг узнаете, что это не человек, а робот. Жители Страны Фантастики подчинили себе силы гравитации, научились управлять движением планет, регулировать деятельность Солнца, зажигать потухшие звезды, перестраивать целые галактики. Повелевают этой страной не сказочные чародеи и волшебники, а всесильные ученые. Наука там творит чудеса, и любое чудо получает разумное объяснение. Путешествующие в Страну Фантастики исчисляются миллионами, а ее “владения” охватывают все части света. Господствуют там два языка — английский и русский. Но в ходу также японский, польский, французский, немецкий, испанский, итальянский, чешский, шведский, румынский, болгарский, не говоря уже о языке эсперанто. Для въезда в Страну Фантастики не требуется никакой визы. Там приветливо встретят каждого, кто жаждет Необычного, ищет Невозможного, мечтает о Невероятном. Путешествия туда совершают люди всех возрастов и всех профессий. И даже рассудительные ученые, привыкшие критически оценивать каждый факт и подвергать придирчивому анализу любое утверждение, уверяют, что атмосфера Страны Фантастики действует на них благотворно: стимулирует работу мысли и развивает воображение.

Авторы этих строк берут на себя смелость выступить в роли гидов и попытаются, минуя тупики, боковые улицы и не особенно оживленные перекрестки, провести читателей по главным магистралям Страны Фантастики, проложенным за последние годы.

Еще недавно научная фантастика (будем называть ее сокращенно НФ) признавалась литературой второго сорта, и по крайней мере критики и литературоведы не принимали см всерьез. После второй мировой войны положение резко изменилось. НФ занимает теперь заметное место в литературе ряда стран и международном обмене духовными ценностями. Она направляет творческую энергию многих талантливых писателей, имеет многомиллионную читательскую аудиторию, оказывает формирующее воздействие на сознание молодого поколения. Все это вызвано революционными сдвигами в науке и значительным повышением ее роли в жизни общества. И вполне естественно, что отрасль литературы, сделавшая своим предметом изображение перспектив научного творчества во взаимодействии с социальным развитием, привлекает к себе пристальное внимание. И можно сказать с уверенностью, что и интерес к НФ будет возрастать год от года.

Прежде всего обратимся к фактам.

В разных странах мира ежегодно выходят массовыми тиражами сотни новых произведений НФ, издаются специальные журналы, многочисленные сборники, альманахи, антологии. Проводятся международные конгрессы писателей-фантастов и симпозиумы, посвященные проблемам взаимосвязей науки и художественного творчества. Любители НФ объединяются в клубы, выпускают свои бюллетени, ведут широкую переписку, обмениваются новинками. Разработана целая система присуждения премий за лучшие книги года: во Франции — премия Жюля Верна, в США — Хьюго Гернсбека, одного из зачинателей американской НФ, введшего в 1926 году самый термин “science fiction”, в какой-то мере соответствующий по значению НФ. Наши читатели получили возможность познакомиться с романом Гернсбека “Ральф 124С41+”, который был впервые опубликован в 1911 году и, как утверждают критики, положил начало американской НФ.

В СССР только за последние пять–шесть лет издано произведений НФ не меньше, а, может быть, даже больше, чем за предшествующие десятилетия. Это только начало. У советской НФ блестящие перспективы. Хочется верить, что и в нашей стране для поощрения писателей-фантастов будет учреждена премия — премия К.Э.Циолковского или А.Беляева.

Если бы какое-нибудь издательство задалось целью выпустить библиотеку заслуживающих внимания или даже только лучших произведений НФ, написанных после второй мировой войны, то такая библиотека могла бы разрастись до нескольких сот томов. Подобную задачу выполнить нелегко.

Пятнадцатитомная “Библиотека современной фантастики”, которую выпускает “Молодая гвардия”, — это первая в нашей стране попытка дать читателям представление о широте и многообразии современной НФ. Объем издания ограничивает возможности отбора авторов. Поэтому читатели “Библиотеки” смогут познакомиться только с некоторыми вещами самых известных писателей-фантастов послевоенного периода. Отдельными томами выпускаются романы и повести таких авторов, как Иван Ефремов, Аркадий и Борис Стругайкие (СССР), Станислав Лем (Польша), Кобо Абэ (Япония), Рэй Брэдбери и Айзек Азимов (США), Артур Кларк и Джон Уиндэм (Англия). В сборники избранных фантастических рассказов войдут произведения нескольких десятков авторов.

Даже беглое ознакомление с этой “Библиотекой” заставит убедиться, что традиционное понимание НФ как “литературы научного предвидения”, родственной научно-популярному жанру, во многом устарело и нуждается в пересмотре. Если фантастические образы и невероятные ситуации остаются неизменной и наиболее характерной чертой НФ, то ее взаимоотношения с наукой перестают быть прямыми и непосредственными, как это имело место в творчестве Жюля Верна и его последователей.

Элемент научного предвидения существовал и будет существовать в художественно-фантастической литературе. Но это отнюдь не служит выражением общеобязательного, определяющего признака НФ. Если исходить из такого требования, то пришлось бы признать несостоятельными подавляющее большинство произведений, и среди них — немало первоклассных. Предвидение в НФ скорее лишь частный случай. Точно предусмотреть какое-то конкретное научное достижение будущего, пожалуй, еще труднее, чем сделать расчет траекторий космической ракеты, направляемой к определенной точке звездного неба. Разумеется, это не исключает того, что некоторые прогнозы писателей-фантастов становятся предметом раздумий крупных ученых и в какой-то форме находят свое подтверждение. Но правильность предвидения сама по себе не может служить критерием оценки научно-фантастической книги. Прежде всего она должна быть хорошо написана, должна будить живую мысль и воздействовать на чувства, то есть быть подлинно художественным произведением.

То же самое можно сказать и о популяризаторских задачах НФ, вернее, о смешении двух понятий: научно-фантастической и научно-популярной литературы. Это идет со времени Жюля Верна, объединявшего в своем лице в силу ряда исторических причин популяризатора науки и научного фантаста. В дальнейшем эти отрасли литературы резко размежевались. Популяризаторское направление в НФ в нате время не является ведущим. На первый план выдвигаются социально-психологические, этические или философские проблемы. Фантастические положения позволяют создавать необычные коллизии и доводить конфликты до самого высокого накала. Современные писатели все чаще используют фантастический замысел не для обоснования тех или иных гипотез, а в качестве литературного приема, облегчающего постановку и решение определенных идейных и художественных задач.

Конечно, мы не хотим этим сказать, что НФ утратила познавательную ценность. Она сохраняется в более широком смысле почти во всех произведениях, пусть даже и не преследующих специальных популяризаторских целей. Ведь и фантастическое допущение, используемое лишь в качестве художественного приема, обычно соответствует современному уровню научного мышления и все сюжетные мотивировки связываются так или иначе с преобразующей природу, общество и самого человека научно-технической деятельностью.

Поэтому мы не можем присоединиться к мнению некоторых писателей и критиков, считающих, что из трехчленного понятия “научно-фантастическая литература” следует изъять ради “свободы действий” и модернизации самого термина первое слово. В таком случае пришлось бы стать на точку зрения американского библиографа Блейлера, который не делает никаких различий между НФ и фантастикой вообще. В его “Каталоге фантастической литературы” рядом с книгами Эдгара По и Жюля Верна, Конан-Дойла и Уэллса перечислены романы Хаггарда и Верроуза, социальные утопии Мора и Кампанеллы, “Фауст” Гёте и сказки Гауфа, “Путешествия Гулливера” и “Приключения Мюнхгаузена”, философские повести Вольтера и романы Анатоля Франса и т.д.

В мировой литературе изображение невозможного, выходящего за пределы реальности фактически существует с тех пор, как существует сам человек. Но разве не отношение писателя к науке определяет особенности современной фантастики и ее отличия от фантастики прежних времен? Разве можно поставить в один ряд мифы и сказки с рассказами Азимова и Брэдбери, роман Рабле и новеллы Гофмана — с книгами Ефремова и Стругацких? Если мы оставим слово “фантастика” и отбросим — “научная”, то смешаем фантастов всех времен, всю мировую фантастическую литературу от глубокой древности до наших дней и потеряем возможность дифференцировать разные виды и разные типы фантастики.

Читая произведения советских и зарубежных писателей-фантастов, сталкиваешься с чрезвычайно широким диапазоном тем, художественных решений и творческих приемов. В этом смысле НФ, чем больше о ней думаешь, кажется все более сложной и многоликой. Она успешно использует любые литературные жанры — от социальной утопии и политического памфлета до реалистического романа и психологической новеллы, от философской драмы и киносценария до сатирического обозрения и сказочной повести. Отсюда легко заключить, что особенности НФ характеризуются не внешними жанровыми признаками (слово “жанр” можно применить только в условном смысле), а внутренним содержанием, идейным наполнением, целенаправленностью самого замысла.

Современная фантастическая литература воплощает в себе и надежды и тревоги человечества: мечту о светлом будущем и предупреждение о грозящих бедах и катастрофах. Отсутствие жизнеутверждающих идей нередко приводит — мы имеем в виду западную литературу — к злобному, человеконенавистническому пасквилю или к откровенному эскапизму — бегству от действительности в иллюзорный мир.

В лучших своих проявлениях НФ всегда злободневна, связана с волнующими проблемами современности, хотя эту связь иной раз и нелегко уловить. Фантастический образ по природе своей гиперболичен, основан на большем или меньшем преувеличении реальных возможностей. Если он используется не в иллюстративных целях, то открывает второй план — иносказание, аллегорию. И как бы фантастический образ ни отклонялся от эмпирической жизненной правды, он требует соотношения с действительностью.

Творчество писателя-фантаста в той же мере развивается по законам теории отражения, как и любой другой вид художественного творчества. В конечном счете содержанием фантастического образа всегда остается реальный мир. Напомним слова Ленина: “Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (=понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвенный акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни…”

Теория отражения поясняется обычно примерами, взятыми из художественной практики писателей-реалистов. В этой связи нам кажется уместным привести в качестве иллюстрации признание Рэя Брэдбери: “Все персонажи в моих произведениях, — пишет Брэдбери, — это я. Они — мои зеркальные отображения, удаленные и перевернутые после трех или дюжины преломлений”.

Фантастика всеобъемлюща и, по существу, безгранична, как безграничен творящий разум. Лимитируют ее лишь разные способы восприятия действительности в борьбе прогрессивных и реакционных идеологий. При отборе и оценке произведений, кроме их непосредственных литературных достоинств, критерием служит для нас “все, что способствует расцвету человеческой личности, расширяет ее кругозор, воодушевляет высокими идеалами, возвышает ее морально и интеллектуально, совершенствует эстетическое восприятие окружающего, помогает острее видеть добро и зло в мире и острее реагировать на них, словом, все, что возвышает истинно человеческое в человеке…” (“Правда” от 21 февраля 1965 г.)

Если подойти с этим широким критерием к современной фантастике Запада, то многие книги, принадлежащие перу серьезных писателей, заслуживают пристального внимания. В сумрачных видениях автоматизированного, обесчеловеченного мира, в романах, называемых “предупреждениями” или “антиутопиями”, звучит тревога за судьбы мира и человека, искреннее желание найти выход из тупика, в который завели противоречия капиталистического строя. Но при этом негативное, критическое начало, как правило, подавляет всякие попытки конструктивного подхода к будущему. И несмотря на то, что даже ведущие и самые прогрессивные фантасты Запада не чувствуют движения истории — существующий порядок вещей проецируется и в грядущие веха, — их творчество привлекает стихийным протестом против общественных отношений, уродующих и калечащих человеческую душу. Именно по этой причине величайшие достижения науки и техники воспринимаются чаще всего как непреодолимое зло, как средство еще большего физического и интеллектуального порабощения. Такие тенденции выражены буквально в сотнях повестей и рассказов, написанных за последние годы. Наука здесь служит только поводом. Она создает фон, на котором разыгрывается трагедия “неразрешимых” противоречий человека и общества, человека и техники, человека и кибернетического робота, созданного самим человеком.

Возьмем для примера небольшой рассказ австралийского писателя Ли Гардинга “Поиски”. Некто Джонстон ищет уголок настоящей приводы за пределами гигантских городов, покрывающих всю планету броней из металла и пластиков. После долгих поисков ему удается найти прекрасный парк. Буйство зелени, аромат цветов, щебетание птиц, сторож, живущий в деревянном домике, — все это восхищает Джонстона, и он решает остаться здесь навсегда. Но сторож ему говорит: “Вам надлежит помнить, мистер Джонстон, что вы представляете собой часть уравнения. Чудовищного уравнения, которое помогает муниципальным киберам поддерживать плавное течение мирового процесса. Вы — звено обширной, сложной системы автоматизации, где каждая акция предусмотрена и рассчитана с учетом последствий биллиона других акций. Ваше переселение внесет в расчеты фактор случайности, и это может повредить правильному управлению городом, а в конечном счете и всем миром”.

Не считаясь с предупреждением, Джонстон остается в парке, срывает с куста розу и с ужасом убеждается, что цветок синтетический — он превращается в руке в тонкую прозрачную пленку. И каждая травинка и каждое дерево в этом парке тоже искусственные. И даже сторож, на которого в ярости набрасывается Джонстон, оказывается обыкновенным роботом. Отчаявшийся человек вскрывает себе вены, испытывая последнюю радость от сознания, что хоть кровь у него, во всяком случае, настоящая. Но кровь вытекает до последней капли, а Джонстон все еще жив. И только узкий пучок ионов, направленный патрульным кибером в грудь Джонстона, прекращает существование этого не в меру эмоционального биоробота.

Подобные произведения о беспомощном маленьком обывателе, подавленном механической цивилизацией, ассоциируются с современным изобразительным искусством Запада. На память приходит одна из серии новогодних гравюр замечательного бельгийского художника Франца Мазерееля, примыкавшего в двадцатые годы к экспрессионизму. На гравюре, помеченной 1964 годом, одинокий, смятенный человек в ужасе простирает руки, пытаясь защитить себя от наваливающихся на него перекошенных небоскребов.

В наиболее яркой и законченной форме такие настроения находят выражение в творчестве талантливейшего американского писателя Рэя Брэдбери.

Международную известность принесли ему сборники новелл “Марсианские хроники” (1950), “Золотые яблоки солнца” (1953) и роман “451° по Фаренгейту” (1953). Его рассказы включаются в многочисленные антологии и хрестоматии для средней и высшей школы наряду с произведениями лучших писателей США.

Рэя Брэдбери часто называют “моралистом космической ары”. Его голос, заявил один американский критик, всегда был голосом поэта, протестующего против механизации человечества.

“Сами машины — это пустые перчатки, — говорит Брэдбери, — но их надевает человеческая рука, которая может быть хорошей или плохой”. И далее, развивая эту мысль, он пишет: “Сегодня мы стоим на пороге Космоса, и человек в своем колоссальном приливе близок к тому, чтобы выплеснуться на другие миры… Но он должен подавить семена саморазрушения. Человек — наполовину созидатель, наполовину разрушитель, и реальная и страшная опасность состоит в том, что он может уничтожить себя еще до того, как достигнет звезд. Я вижу самоистребляющую половину человека, слепого паука, копошащегося в ядовитой темноте, которому снятся грибообразные сны. Смерть решает все проблемы, она шепчет, перетряхивая горсть атомов, как ожерелье из темных бобов… Мы сейчас находимся в величайшем периоде истории, мы скоро будем способны покинуть нашу планету, взлететь в Пространство в гигантском путешествии для продления жизни человечества. Ничему не должно быть позволено остановить это путешествие, наш последний большой пионерский путь…”

Судя по этому высказыванию, писатель искренне верит в победу созидающего начала. Однако творчество самого Брэдбери производит двойственное впечатление. Мечтая о восхождении к звездам, он не только не воспевает прогресса науки и техники, но скорее видит в нем главную угрозу для человека. Свои опасения он нередко выражает в мрачных фантастических образах, доходящих до кошмарных галлюцинаций. Таковы, например, роман-предупреждение “451° по Фаренгейту” или рассказ “Вельд”, в котором вырвавшиеся из телевизора львы пожирают Джорджа и Лидию Хелди по желанию их детей, развращенных кровавыми зрелищами.

В аллегориях Брэдбери угадывается тоска по “здоровой”, “простой” жизни. Он мечтает о “зеленом утре в зеленой долине”, без грохота телевизоров и рева реактивных самолетов, о жизни среди зеленых деревьев сада, расцветшего на всей планете.

Иное направление в американской НФ представляет известный писатель и видный ученый, профессор биохимии Бостонского университета Айзек Азимов. Его творчество отличают активный гуманизм и постоянное стремление выдвигать на первый план самые животрепещущие проблемы. Писатель выступает как убежденный сторонник мирного сосуществования государств с разными социальными системами и вовсе не принадлежит к последователям идеи фатальной неизбежности атомной войны. Его убеждения, в частности, нашли яркое отражение в его рассказе “Сердобольные стервятники”, напечатанном на русском языке в газете “Известия”.

По характеристике И.А.Ефремова, “около двадцати научно-фантастических романов, повестей, новелл и коротких рассказов Азимова основаны на логических выводах из научных положений, развитых и продолженных в будущее, конечно, с известными допущениями и отступлениями или неожиданными, но так или иначе обоснованными догадками”.

Один из лучших сборников рассказов Азимова “Я, робот” основан на гуманистических положениях, сформулированных как “Три закона роботехники”: 1. Робот не может причинить вреда человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред. 2. Робот должен повиноваться командам, которые ему дает человек, кроме тех случаев, когда эти команды противоречат первому закону. 3. Робот должен заботиться о своей безопасности в тех случаях, когда это не противоречит первому и второму законам.

В этих рассказах, написанных с мягким юмором, писатель наделяет роботов теми лучшими человеческими качествами, которые далеко не всегда присущи их хозяевам — людям.

Интересно решается проблема взаимоотношений людей с кибернетической машиной и в рассказе “Все грехи мира”, где гигантский электронный мозг “Мультивак”, утомленный бесчисленными заботами о судьбах жителей всей Земли, покушается на самоубийство.

Однако в творчестве Азимова кибернетическая тема вовсе не является преобладающей. Как в серии повестей “Установление”, так и в романе “Конец Вечности”, включенном в настоящее издание, писатель изображает далекое будущее человечества, распространившегося по всей Галактике и раскрывшего новые, еще неведомые тайны мироздания.

Из наиболее популярных фантастов Англии читатели “Библиотеки” получат возможность ближе познакомиться с Артуром Кларком и Джоном Уиндэмом.

Ученый и писатель Артур Чарлз Кларк, ныне президент Цейлонского астрономического общества, выступает как страстный пропагандист науки, за что ему была присуждена в 1961 году международная премия Калинги. Убежденный последователь реалистического направления в НФ, он связывает сюжеты своих произведений, с решением многих научных задач, которые сегодня уже конкретно намечаются или существуют в теории. Воплощать научные идеи в фантастических образах Кларку помогает серьезная эрудиция в области астрономии, математики, физики. В романах и рассказах, посвященных наиболее близкой ему космической теме, Кларк покоряет пластичными описаниями необыкновенной природы и причудливых форм жизни на чужих планетах. Из его крупных вещей в русском переводе уже были напечатаны романы “Пески Марса” и “Лунная пыль”. На этот раз читатели познакомятся с повестью “Бездна”, в которой речь идет об обществе будущего с высоким научно-техническим потенциалом, позволившим людям приступить к практическому освоению морских глубин.

Джон Уиндэм (псевдоним Джона Бейнона Харриса) принадлежит к тем писателям, которые используют фантастику как прием и трактуют ее в аллегорическом плане. Зрелое художественное мастерство и неуемная фантазия Уиндэма выдвинули его на одно из первых мест в современной англо-американской НФ. Некоторые критики даже называют его “новым Уэллсом”.

Сталкивая людей с непонятными и непреоборимыми силами природы, писатель строит волнующие по драматизму сюжеты, которые обычно содержат аллегорический социальный подтекст. Таковы его самые известные романы “День Триффидов” и “Кракен пробуждается”.

На Землю неизвестно с какой планеты попадают странные растения — Триффиды, наделенные эмоциями и даже способностью мыслить. Мало того, эти растения могут медленно передвигаться, снабжены ядовитым жалом и обладают удивительной жизнестойкостью. Но люди, вместо того чтобы истребить опасных представителей инопланетной флоры, разводят целые плантации Триффидов, извлекают из них эфирные масла. Над человечеством разражается катастрофа в результате взрыва на искусственном спутнике. Почти все люди слепнут. Тогда Триффиды переходят в наступление, вытесняя с занятых ими территорий все живое. Люди отступают, сохраняются лишь маленькие островки цивилизации, изыскивающие способы борьбы с агрессивными растениями.

Еще более отчетливо социальный аллегоризм выражен во втором романе. Атомные взрывы, произведенные в Тихом океане, пробуждают антагонизм к человечеству со стороны странной жизни, достигшей высокого уровня цивилизации и обитающей в глубочайших впадинах океана. Начинается борьба всего человечества с этими агрессивными существами, топящими корабли и даже выбирающимися на сушу.

В менее завуалированной форме общественные взгляды Уиндэма проступают в его романе “Хризалиды”. В острых драматических столкновениях противопоставляются два мира будущего: замкнутая, закостеневшая в предрассудках “община”, находящаяся где-то на территории США, и колония свободных, прогрессивно мыслящих людей, стремящихся принести человечеству мир, взаимопонимание и счастье. Если “община”, по мысли автора, символизирует современный капиталистический строй с эгоизмом, жестокостью и стяжательскими инстинктами разъединенных людей-собственников, то сплоченный трудовой коллектив, обосновавшийся в Новой Зеландии, выражает веру Уиндэма в лучшее будущее мира.

Конечно, этими четырьмя именами ни в какой мере не исчерпывается многообразие современной англо-американской НФ, насчитывающей не менее полутораста активно действующих литераторов-профессионалов, из которых около тридцати считаются ведущими. Наиболее значительными и интересными представляются нам американцы — Клиффорд Саймак, Мюррей Лейнстер, Чейд Оливер, Фриц Лайбер, Джеймс Блиш, Фредерик Пол, Хэл Клеменс, Ван Фогт, Пол Андерсон; англичане — Кингсли Эмис, Мак Интош, Уильям Тэнн, Джон Киппакс, Джон Кристофер. Рассказы некоторых из них будут включены в антологии “Библиотеки”.

Надо заметить, что именно в области новеллы американские и английские фантасты достигли высокого мастерства. И хотя в своих построениях они остаются, как правило, в русле модернистских течений — с иррациональным восприятием бытия, фрейдистским психоанализом и низведением человека до роли беспомощного наблюдателя происходящих событий, — им все же удается языком фантастических образов рассказать о волнениях, страхах и надеждах среднего американца или англичанина наших дней. Лучшие новеллы отличаются мастерски построенным сюжетом и глубоким раскрытием внутреннего мира героев. Но, пожалуй, наибольшее воздействие на читателей они оказывают ошеломляющими фантастическими допусками.

До сих пор мы говорили о писателях незаурядных. Но не следует забывать, что массовая фантастическая литература Запада и особенно США напоминает стандартные голливудские фильмы, рассчитанные на самые невзыскательные вкусы обывателей. В мутном потоке такой беллетристики находятся и комиксы с изображением в картинках и описанием “подвигов” суперменов, и приключенческие романы “ковбойского типа”, и книги, которые называются просто “фантазиями” (fantasy). В этих последних “раскрываются” тайны потустороннего мира, фигурируют призраки, вампиры, “гремлины” и прочий мистический вздор.

Известный французский писатель Пьер Гамарра, выступая на международном симпозиуме, посвященном детской литературе (Прага, 1964), так характеризует эту литературную продукцию: “Подобно тому, как существуют жестокие и зловещие волшебные сказки, существуют жестокие и зловещие рассказы в области литературной фантастики. В этом новом рождающемся жанре иногда находят место глупые, псевдонаучные и искусственно надуманные истории. Под видом фантастики протаскиваются воинственные, колониалистские и расистские сюжеты. Мы находим их, увы, слишком много в иллюстрированной продукции комиксов. Но ведь это же не научная фантастика!”

Англо-американская фантастическая литература, как серьезная, так и коммерческая, экспортируется во все страны мира. Один из ведущих американских журналов, “Фантастика и научная фантастика” (“Fantasy and Science Fiction”), имеет параллельные издания в Англии, Франции, Италии, Японии и Скандинавских странах. Европейские и азиатские филиалы крупнейших издательских фирм США немедленно выпускают массовыми тиражами новинки американской фантастики — и плохие и хорошие, без разбора.

Подобно тому, как ракеты “земля–воздух”, “земля–земля” с клеймом “Made in USA” помимо воли населения завозятся а страны западного мира, осуществляется американская идеологическая экспансия. Ясно, что в подобных условиях писателям-фантастам других капиталистических стран не так-то легко выдержать конкуренцию со своими американскими коллегами. Тем не менее в Японии, Франции, Италии, Скандинавских и латиноамериканских странах существует и развивается своя научно-фантастическая литература.

За последние годы несколько французских писателей — Франсис Карсак, Серж Мартель, Даниэль Дрод, Альберт Итон, Жером Сериаль — удостоены премии Жюля Верна. Пользуются популярностью и фантастические романы Рене Баржавеля, Андрэ Дотеля, Жана Полака и др., хотя высокая традиция научно-фантастического романа, получившая во Франции развитие еще со времен Жюля Верна, в значительной степени утеряна.

Чрезвычайно широкий интерес фантастическая литература вызывает в Японии. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что на японский язык переводятся не только книги американских и английских писателей, но и почти все, что издается в области НФ в нашей стране. Есть в Японии и свои писатели-фантасты. Весьма популярен среди юных читателей молодой астроном Сэгава, автор романов “Цветут цветы на Марсе”, “61 Лебедя” и др. Но настоящую сенсацию в литературных кругах Японии вызвал приход в НФ такого серьезного писателя, как Кобо Абэ, выступившего в 1958 году с повестью “Четвертый ледниковый период”. И теперь путешественникам в Страну Фантастики предстоит встреча с будущим, каким его рисует воображение этого писателя.

Наивно было бы полагать, что наступление четвертого ледникового периода и вынужденное возвращение биологически преобразованной расы людей в породившую их некогда стихию Мирового океана действительно соответствует взглядам Абэ Кобо на будущее. Это тоже своего рода социальная аллегория, навеянная противоречиями нашего сложного и беспокойного времени. И, может быть, ключом к правильному пониманию этой повести служит утверждение автора, что только Советский Союз не подвергнется катастрофе.

Один из персонажей этой повести, профессор Кацуми, излагает взгляды на будущее как на количественное продолжение настоящего без каких-либо качественных изменений. Сам Абэ Кобо не разделяет той точки зрения, которую опровергают в повести молодые ассистенты профессора. Но именно неспособность, неумение, а может быть, и нежелание представить будущее иначе, нежели как прямое продолжение настоящего, — характерная черта творчества буржуазных писателей-фантастов. Они не в состоянии вообразить ничего, что говорило бы о качественных изменениях общественных отношений, и ничего, что свидетельствовало бы об изменении духовного мира человека будущего, его морали, его философии.

Герои большинства произведений меньше всего борцы за будущее. Поэтому их поступки и свершения, отнесенные даже на тысячелетия вперед и разворачивающиеся пусть даже на галактических трассах, — всего лишь повторение привычек, надежд и тревог сегодняшнего “усредненного” человека. Над ним, так же как и над самим автором, властвуют неизменные законы собственнического мира — приобретательство, обогащение, жесточайшая конкуренция и т.д. Таковы стимулы поступков и даже подвигов межзвездных капитанов, космических коммивояжеров, гениальных изобретателей-одиночек, межпланетных авантюристов, сыщиков, психологов, шпионов. И потому конфликты, положенные в основу этих книг о будущем, представляются точной, иной раз лишь более слабой копией конфликтов, которые встречаются во всей современной западной литературе, посвященной изображению не грядущих дней, а “зимы тревоги нашей”.

Отношение к человеку и есть та демаркационная линия, которая разделяет два ведущих направления в мировой НФ: англо-американское и советское, или, говоря точнее, буржуазное и социалистическое.

С одной стороны, человек как игрушка судьбы или заурядный рыцарь наживы, а с другой — преобразователь мира, воплощающий в жизнь самые светлые мечты предшествующих поколений.

В социалистических странах Европы фантастика, естественно, развивается по этому второму руслу. Широко известны имена таких писателей, как Гейнц Фивег (ГДР), И.М.Штефен и Раду Нор (Румыния), Здравко Сребов (Болгария), Ян Вайсс и Несвадба (Чехословахия), С.Лем, К.Борунь, К.Фиалковский, Я.Бялецклй, В.Жегальский (Польша).

В Польше научная фантастика имеет свои сложившиеся традиции еще со времен Маевского и Жулавского. Самым крупным представителем польской фантастики, завоевавшим международное признание, является Станислав Лем. Литератор исключительно широкой эрудиции, он включает в сферу своих интересов философию и социологию, проблемы, связанные с новейшими достижениями астрономии, биологии, медицины, кибернетики и т.д. Но вся эта эрудиция лежала бы мертвым грузом, если бы Лем не был незаурядным художником. Какой бы темы он ни касался и какой бы жанр ни использовал, захватывающий сюжет, психологические конфликты, драматические повороты действия держат в плену читателя независимо от того, сможет ли он оценить всю глубину замысла и парадоксальности конечных выводов.

Всякую фантастическую ситуацию Лем может довести до логического предела. Он дает работу мысли, заставляет думать и спорить. Но тренировка ума никогда не является для него самоцелью. На первом плане остается идейная задача, ради которой и написана та или иная вещь.

В своих первых значительных произведениях, принесших ему известность, Лем очень ясен и точен в выражении замысла. В романе “Астронавты” (1952), где рассказывается о первой экспедиции на Венеру, организованной усилиями объединенного человечества, писатель недвусмысленно предупреждает об опасностях атомной войны, уничтожившей на соседней планете разумную жизнь с ее высокой цивилизацией. В “Магеллановом облаке” (1956) Лем нарисовал широкую картину всепланетного коммунизма эпохи высшего расцвета (действие происходит в XXXII веке). Этот социально-фантастический роман большой идейной емкости и увлекательный по сюжету содержит эпизоды, проникнутые суровым трагизмом. Однако, как и “Туманность Андромеды” И.Ефремова, “Магелланово облако” в основе своей произведение оптимистическое, исполненное жизнеутверждающего пафоса.

В “Звездных дневниках Ийона Тихого” Лем в поисках новых путей отказывается от привычной литературной формы. В этих рассказах о баснословных похождениях “космического Мюнхгаузена” Лем преследует прежде всего сатирические цели. Остроумно пародируя стиль и художественные приемы мировой сатирической литературы от Рабле до Чапека, писатель высмеивает набившие оскомину штампы и трафареты современной фантастики, реакционные идеи, религиозные предрассудки, демагогические методы одурачивания и запугивания народных масс, уродливые стороны современного общественного развития.

Ийон Тихий — “знаменитый звездопроходец, капитан дальнего галактического плавания, охотник за метеорами и кометами, неутомимый исследователь и первооткрыватель восьмидесяти тысяч трех миров, доктор honoris causa университетов обеих Медведиц, член Общества охраны малых планет и многих других обществ, кавалер орденов Млечного Пути и туманностей…” — поделится воспоминаниями о своих великих открытиях, удивительных приключениях и встречах с жителями других планет и с читателями “Библиотеки современной фантастики”.

Романы и повести Лема “Эдем”, “Возвращение со звезд”, “Солярис”, “Непобедимый” обычно относят к жанру так называемых романов-предупреждений или даже “антиутопий”. В этом есть, конечно, большая доля правды.

Казалось бы, что повесть “Солярис” имеет главной целью продемонстрировать непредвиденные трудности, с какими могут столкнуться исследователи Космоса. По мнению Лема, белковая жизнь может проявляться в самых неожиданных и многообразных формах. На планете Солярис “разумным обитателем” оказывается Океан — гигантский сгусток высокоорганизованной плазмы, обладающей возможностью дублировать и облекать в материальные образы наиболее сильные жизненные впечатления, сохранившиеся в памяти людей. Такова фантастическая гипотеза, определяющая развитие сюжета. Но, пожалуй, главная художественная задача писателя — обнажить внутренний мир персонажей со всеми противоречиями и подчас неясными самим людям “подсознательными комплексами”. И в этом отношении С.Лем, оставаясь убежденным материалистом-диалектиком, как художник усваивает до некоторой степени современные модернистские приемы, заставляющие вспомнить Джойса или Кафку.

При поверхностном чтении повести “Непобедимый” может сложиться неправильное представление, что Лем, подобно многим американским фантастам, пытается внушить страх черед Космосом и неверие в силы разума. Ведь поединок экипажа “Непобедимого” с тучами “железных мушек” — кибернетических устройств, проделавших на планете самостоятельную эволюцию, — по существу, закончился поражением людей, вынужденных покинуть эту планету. Но следует помнить, что Регис III рассматривается как- исключительный случай. Людей изгоняет отсюда не страх, а отсутствие целесообразности борьбы с “железными мушками”, которые великолепно приспособились к “существованию” на этой планете. Следовательно, как подчеркивает автор, искоренение мертвой, бессмысленной “фауны” привело бы к уничтожению самой планеты. А в данном случае в этом не было нужды.

Повесть “Непобедимый” — одно из сильнейших произведений Лема. Невероятную фантазию о возможности механической формы “жизни” писатель облекает в пластические зримые образы. И самое главное — он рисует сильных, мужественных, целеустремленных людей, способных на любые подвиги и жертвы ради установления научной истины.

Мы готовы поверить Лему, что главный астрогатор “Непобедимого” Хорпах и его молодой помощник Рохан — это люди будущего, такие же, как Тер-Хаар, Ирьола, Гообар и другие персонажи “Магелланова облака”. Но именно поэтому читателю будет нелегко воспринять побудительные. причины, заставившие Лема изобразить в повести “Возвращение со звезд” (1961) благополучный, унылый и застывший, как вздыбившаяся и вдруг окаменевшая волна, мир будущего, который открывается взорам космонавтов, вернувшихся на Землю после стодвадцатисемилетнего отсутствия.

В этом мире нет никаких конфликтов, никаких противоречий — ни в личной, ни в общественной жизни. Все до последней мелочи механизировано, люди почти полностью вытеснены из сферы производства и управления всевозможными автоматами и роботами, исполняющими любую прихоть любого человека. Изображая такое благополучное, а по сути дела, деградирующее общество, Лем хочет показать, к чему бы привели мещанские мечтания о “потребительском” коммунизме, если бы они действительно осуществились, Какими бездеятельными и равнодушными стали бы люди, если бы они утратили стимулы для дальнейшего развития, для преодоления все новых и новых препятствий, если бы они отказались от дороги к звездам.

До сих пор мы имели дело с “романами-предупреждениями” о возможных последствиях атомных катастроф или установления господства черной фашистской диктатуры. “Возвращение со звезд” — предупреждение иного рода — против неправильного, одностороннего понимания идеального общества будущего, в котором от двучленной формулы “от каждого по способностям, каждому по потребностям” отсекается первая ее часть.

Сам Лем в предисловии к русскому изданию так раскрывает замысел своего произведения: “Я хотел написать повесть о будущем, но не о таком будущем, которого я бы желал. Следовательно, о таком, которого нужно остерегаться”. Серьезной опасностью писатель считает разные варианты представлений о “розовом будущем”: “Там, где все достается без труда, — пишет он, — все ценности утрачиваются. Правда, мир без риска — это мир без страха, но зато и без смелости. И, наконец, человек, если его одним усилием преобразить в ангела, превратится в существо, которое заодно освободится не только от страданий и трагедий, но также и от надежд и стремления достигнуть более трудной цели”.

Нет надобности напоминать, как опасно заблуждение, будто для построения нового, совершенного общества достаточно лишь одного фактора — всеобщего и прочного материального благополучия. Ведь процесс создания материальной базы общества неотделим от процесса становления общественного сознания. А от этого, собственно, и зависит разумное и целесообразное использование материальных благ. Не менее опасным было бы и заблуждение, о котором предупреждает нас повесть Лема, — о возможности переделки сознания человека лишь путем искусственного воздействия на его гормональную систему (в повести — так называемая “бетризация”).

В изображенной писателем потребительской, мещанской идиллии общество пренебрегает таким важнейшим средством воздействия на сознание людей, как использование исторического опыта поколений и систематического целенаправленного воспитания.

К сожалению, судьей этого “нового лучшего мира” становится у Лема вернувшийся из звездной экспедиции космонавт Хэл Брегг, довольно ограниченный американец, не способный мыслить широкими социальными категориями и готовый во имя своего личного счастья примириться с этим “пастеризованным” обществом.

В советской НФ тема социальных преобразований по взаимосвязи с развитием науки и техники была и остается ведущей. Но коммунистическое будущее в произведениях наших фантастов никогда не изображалось в тонах сплошной идиллии: полное благополучие, самоуспокоенность, отсутствие всяких конфликтов. Напротив! Герои повестей и романов, действие которых происходит в близком или далеком будущем, вечно в исканиях; они испытывают чувство неудовлетворенности достигнутым, дающее стимул дальнейшему поступательному движению, полны жажды деятельности, задумывают и совершают грандиозные дела, идут на великие подвиги. И если им приходится жертвовать собой в извечной борьбе с природой, то даже гибель их становится оптимистической трагедией.

Эти особенности характерны как для самых ранних утопических романов, родившихся на заре нашей эпохи (В.Итин “Страна Гонгури”, Я.Окунев “Грядущий мир”), так и для произведений последующих десятилетий.

Почву для бурного подъема НФ в нашей стране подготовила сравнительно малочисленная группа писателей-энтузиастов, начавших свою деятельность в годы первых пятилеток. Это был период, когда на любое прогнозирование, на любую попытку мысленно построить каркас грядущего, если только она не исходила от одного-единственного человека — Сталина, накладывалось вето.

И хотя многие книги того времени кажутся сейчас устаревшими, нельзя не отдать должное мужественному и непреклонному Александру Беляеву, который в обстановке равнодушия и постоянных нападок критики — создал целую серию увлекательных и политически острых произведений НФ. Нельзя замалчивать и такие романы, как “Тайна двух океанов” Г.Адамова, “Арктания” Гребнева, “Генератор чудес” Ю.Долгушина, “Пылающий остров” и “Мол Северный” А.Казанцева, которые пробуждали жажду поиска, благородного подвига в миллионах подростков.

На рубеже сороковых–пятидесятых годов заметно тормозила развитие советской НФ теория так называемого “ближнего прицела”, преодолеть которую оказалось возможным только после Двадцатого съезда КПСС. Огромную роль сыграло и ураганное развитие науки, позволившее человечеству вступить на порог Космоса и одновременно проникнуть — в тайное тайных микромира.

С конца пятидесятых и в начале шестидесятых годов советская НФ сделала решительный количественный и, что еще более важно, качественный скачок вперед. Немало способствовало этому появление “Туманности Андромеды” И.Ефремова, романа мирового значения, определившего позитивно-гуманистическое направление советской НФ.

За несколько лет расстановка литературных сил решительно изменилась: около сорока активно действующих писателей по сравнению с четырьмя-пятью, которые подвизались на этой ниве несколько лет назад. Библиотека советской НФ пополняется сейчас силами целого отряда литераторов.

Г.Альтов, П.Аматуни, О.Бердник, И.Варшавский, С.Гансовский, Г.Гор, А.Громова, Г.Гуревич, А.Днепров, И.Ефремов, В.Журавлева, А.Казанцев, Л.Лагин, О.Ларионова, Г.Мартынов, А.Мееров, В.Невинский, В.Пальман. А.Полещук, И.Росоховатский, В.Савченко, В.Сапарин, Н.Томан, А.Шалимов и писатели, выступающие в творческом содружестве: Войскунский и Лукодьянов, Емцев и Парнов, Б.Зубков и Е.Муслин, М.Немченко и Л.Немченко, Рич и Черненко, А.Стругацкий и Б.Стругацкий — вот далеко не полный перечень имен. Лучшие рассказы многих названных писателей войдут в антологии “Библиотеки современной фантастики”.

Широта тематического и творческого диапазона, многообразие жанров и поиски индивидуального стиля не вступают в противоречие с теми принципами, которые столь резко отличают социалистическую НФ от буржуазной.

Советская НФ не устрашает своих читателей, не тянет к прошлому, а зовет бестрепетно идти вперед.

Советская НФ не отнимает надежду, но вселяет ее в каждого, кто не лишен способности мечтать.

Советская НФ не принижает человека, но поднимает его, наделяя героическим характером борца-исследователя, борца-созидателя.

Советская НФ. подходит к своему герою с высокой нравственной требовательностью, как к новому человеку, живущему в новом мире.

Советская НФ, пользуясь диалектическим методом познания, не пренебрегает объективными законами природы и общественного развития, и потому она научна даже и в тех случаях, когда в произведениях отсутствует какая-либо конкретная научная или техническая гипотеза.

Иван Ефремов, крупный ученый-палеонтолог и писатель с мировым именем, является признанным авторитетом и главой новой, “интеллектуальной школы” советской НФ.

Начав свой литературный путь с фантастических рассказов на геологические и палеонтологические темы, с “Рассказов о необыкновенном”, Ефремов с конца сороковых годов приступил к созданию цикла масштабных “космических” произведений, который открывается повестью “Звездные корабли”. В этой прелюдии к покоряющей воображение гипотезе Великого Кольца Миров писатель выступает как убежденный сторонник антропоцентрического взгляда на развитие разумной жизни во вселенной. Опираясь на цепь логических доказательств, он приходит к выводу, что в относительно сходных условиях законы биологической эволюции единообразны и неизбежно приводят на различных планетах к созданию высшей формы мыслящей и самопознающей материи — человека. В “Звездных кораблях” писатель так формулирует 8ТУ идею: “Форма человека, его облик как мыслящего животного не случаен. Он наиболее соответствует организму, обладающему огромным мыслящим мозгом. Между враждебными жизни силами космоса есть лишь узкие коридоры, которые использует жизнь, и эти коридоры строго определяют ее облик. Поэтому всякое другое мысляще? существе Должно обладать многими чертами строения, сходными с человеческими, особенно в черепе”.

Как известно, эта точка зрения разделяется далеко не всеми писателями. Например, Лем, как мы знаем, придерживается прямо противоположных взглядов. Но убежденный антропоцентризм, так, как его понимает Ефремов, открывает перед ним широкие возможности для обоснования высокогуманной поэтической идеи контактов разумных цивилизаций во вселенной. И эта концепция, получившая всестороннее развитие в романе “Туманность Андромеды” и повести “Сердце змеи”, в первоначальном виде нашла свое выражение также в “Звездных кораблях”: “У нас на Земле и там, в глубинах пространства, расцветает жизнь — могучий источник мысли и воли, который впоследствии превратится в поток, широко разлившийся по Вселенной. Поток, который соединит отдельные ручейки в могучий океан мысли”.

Авторы этих строк посвятили творчеству Ефремова монографический очерк “Через горы времени” (“Советский писатель”, 1963), где основное место занимает разбор “Туманности Андромеды”, этого сложнейшего, многопланового произведения современной литературы, в котором, как и во всем творчестве Ефремова, труд художника органически соединяется с трудом ученого. Ограниченные объемом вступительной статьи, мы остановимся здесь только на некоторых исходных положениях, облегчающих понимание романа.

Прежде всего бросается в глаза подробнейшая разработка автором всей системы социальных институтов и общественных отношений Эры Великого Кольца. Если бы идеи Ефремова были приняты за основу на высшем этапе всепланетного коммунизма, то “Туманность Андромеды” можно было бы рассматривать не только как роман, но и как своего рода учебник нового обществоведения.

Сила воздействия романа Ефремова не в какой-то особой увлекательности и остроте сюжета. Покоряют конструктивные идеи автора, убежденного, что человечество способно в конечном счете преодолеть раздирающие его противоречия и создать действительно прекрасный мир. И не случайно этот роман получил такое широкое распространение за рубежом. Проложенный писателем мостик над безднами отчаяния и неверия помогает многим людям Запада, живущим только сегодняшним днем, увидеть, при всей ее фантастичности, перспективу, вселяющую надежды.

Экспедиции к другим звездным системам, изменение климата, целесообразное переустройство всей земли изображены в романе как прямое следствие тех поистине неограниченных возможностей, которыми коммунизм вооружает человека. Все события, развертывающиеся в “Туманности Андромеды”: тридцать седьмая звездная экспедиция, вынужденное пребывание звездолета Тантра на планете мрака, постоянная связь, с мыслящими обитателями других миров, осуществляемая в Эру Великого Кольца, “подвиги Геркулеса”, которые должен совершить каждый молодой человек перед вступлением в самостоятельную жизнь, новая система воспитания детей — все это выражает направляющую идею романа о могуществе человека, поднявшегося на вершину новых общественных отношений.

И.Ефремов стремится показать новых людей, свободных от всех “родимых пятен” прошлого. Его интересуют разные стороны общественной и частной жизни, личные взаимоотношения героев, каждый из которых гармонически сочетает в себе лучшие качества человека: духовное богатство, смелость мысли, моральную чистоту и физическое совершенство.

Писатель превосходно передает ощущение необычной для нас обстановки и напряженно-интеллектуальной атмосферы творческих исканий, окружающей людей той отдаленной эпохи. Несомненный эффект сопричастности читателя к изображенному в романе миру будущего достигается разнообразными способами. Прежде всего это тщательное обоснование замысла в рамках фантастического сюжета — от самых грандиозных обобщений до мельчайших деталей. Это также единый психологический “настрой”, выдержанный в отношении всех событий, поступков и явлений, которые преломляются сквозь призму сознания людей Эры Великого Кольца, сознания, очищенного от досадных мелочей и приспособленного к отвлеченному теоретическому мышлению.

Все герои романа — настоящие рыцари науки. И если не все они могут стать в один ряд с такими гигантами мысли, как Рен Боз, Мвен Мае или Дар Ветер, то все равно уровень интеллекта и необыкновенное многообразие интересов делают их в наших глазах почти гениальными. Надо правильно понять мысль автора: ведь речь идет не о том, что все люди Земли станут научными работниками, а о том, что научные знания станут достоянием всех.

С переходом всего человечества к социализму и коммунизму закон развития научных знаний в геометрической прогрессии будет действовать беспрепятственно. Если бы на помощь ученым не пришли электроника и кибернетика, то могло бы создаться парадоксальное положение, о котором пишет Джон Бернал: при существующих темпах роста науки и числа людей, занятых в ней, приблизительно через 250 лет все взрослое население мира было бы занято только научными исследованиями.

Таким образом, роман Ефремова соотносится с нашими представлениями о гигантском научном потенциале будущего. “Туманность Андромеды” — это подлинный гимн Науке, которая в добрых и умелых руках становится могучим орудием преобразования вселенной, во имя торжества не только людей Земли, но и всех носителей высшего разума, объединившихся в Великом Кольце Миров.

Последний по времени большой роман И.Ефремова “Лезвие бритвы” (1964), строго говоря, нельзя отнести к научной фантастике, хотя в нем и есть некоторые допуски, выходящие за грани реального. Привлекая материал из разных областей знания, писатель доказывает, что задача развития всех потенциальных возможностей, заложенных в человеке, может и должна решаться уже в наши дни. Тем самым “Лезвие бритвы” открывает принципиально новые подходы к изображению человека будущего.

Все произведения И.Ефремова, начиная с “Рассказов о необыкновенном” и кончая “Лезвием бритвы”, — звенья одной цепи, определяющей стремление писателя видеть в “реке времени” единый, диалектически развивающийся исторический процесс — от зарождения жизни и разума до высочайших вершин человеческой мысли и знания.

За последние годы особое внимание не только у нас, но и за границей привлекает к себе творчество Аркадия и Бориса Стругацких. Казалось бы, они пришли в НФ по проторенной дороге путешествий и приключений в Космосе. Но даже в своих первых книгах — “Страна багровых туч” и “Путь на Амальтею”, — сохраняя еще связь с популяризаторскими традициями фантастической литературы, молодые писатели сосредоточили главное внимание на раскрытии характеров героев. Одни и те же персонажи — члены экипажа космического корабля “Тахмасиб”, — с которыми читатель впервые встретился в “Стране багровых туч”, переходят из книги в книгу, вырастая на наших глазах, как люди новой формации, наделенные лучшими чертами лучших людей нашего времени. Видеть в настоящем зародыши будущего и то, что сегодня воспринимается как нечто исключительное, делать достоянием всех живущих в эпоху коммунизма — таково кредо авторов “Страны багровых туч”, “Возвращения”, “Стажеров”, “Попытки к бегству”, “Далекой Радуги”, “Трудно быть богом”.

В каждой повести Стругацких мы сталкиваемся со стремлением писателей найти, раскрыть и обосновать те новые конфликты, которые, по всей видимость вырастут на почве будущего и станут типичными для человека, которому придется решать массу новых сложнейших этических и философских проблем. Особое значение придается вопросам нравственности. Преодолевать собственные слабости и недостатки. Уметь понять душевное состояние другого человека и вовремя прийти ему на помощь. Ненавидеть и презирать равнодушие — эту коррозию, разъедающую человеческую психику.

Все книги Стругацких пронизаны активной ненавистью к мещанству. Но речь идет не о тюлевых занавесках и горшочках с геранью, не о модах и вкусах в быту, а о душевной черствости, самоуспокоенности, безразличии к окружающему, пренебрежении ко всему, что не входит в круг узколичных интересов. Сытое, тупое мещанство всегда служит почвой, на которой вырастают чудовищные цветы зла — любые инстинкты насилия, вплоть до фашистской диктатуры.

Мещанская психика как пережиток прошлого, к сожалению, еще не исчезла из нашей жизни. И потому непримиримость Стругацких к любому проявлению “реликтовых” форм сознания воспринимается так остро и злободневно. Ведь в конце концов за фантастическими ситуациями таких повестей, как “Попытка к бегству”, “Трудно быть богом”, “Хищные вещи века”, скрывается все та же воинствующая тенденциозность писателей, ведущих последовательную и непримиримую борьбу за утверждение моральной доблести и высокой общественной сознательности наших молодых современников.

Изображая будущее, Стругацкие выдвигают на первый план острые, а иной раз даже трагические конфликты, к которым приводят неизбежные противоречия между стремлением человека -покорить Вселенную и сопротивлением косной материи; между творческой одержимостью коллектива ученых и общественной целесообразностью, лимитирующей их действия; между субъективным пониманием нравственного долга и объективными историческими закономерностями, которые иногда заставляют отказаться от поступка-подвига, преждевременного в данных условиях.

Стругацкие уклоняются от готовых решений, избегают повторения пройденного. Для них важнее поставить какую-то сложную нравственную проблему и заставить читателей задуматься, нежели подсказать готовый ответ.

На Далекой Радуге, планете, где под воздействием экспериментов ученых волна преобразованной материи угрожает смести все живое, возникает дилемма: кого спасать, кого вывезти на единственном звездолете — крупнейших физиков Земли вместе со всеми материалами их исследований или группу детей, оказавшихся на этой опасной планете?

Прав ли был Румата Эсторский, когда он вопреки своим убеждениям проложил мечом кровавую дорогу во дворец и убил деспота? Мы же знаем, что под личиной благородного дона Руматы скрывался посланец Земли, ученый Антон, выполнявший на далекой планете особые задания “Института экспериментальной истории”. И тут вступают в действие законы исторической необходимости, которые не могут в разных условиях восприниматься однозначно. Разве могли сотрудники “Института экспериментальной истории” предусмотреть, что “базисная теория феодализма” развалится как карточный домик, когда средневековый Арконар неожиданно станет центром феодально-фашистской агрессии? (“Трудно быть богом”).

Столь же остро спорные морально-философские вопросы поставлены и в повестях “Попытка к бегству” и “Хищные вещи века”.

Не только герои Стругацких, но и они сами находятся в неустанных поисках. В каждой новой книге раскрываются какие-то новые грани их незаурядного таланта. Огоньки юмора, сверкающие в любом их произведении, как бы соединились в фейерверк остроумия в озорной фантастической повести “Понедельник начинается в субботу”. В стенах “Научно-исследовательского института чародейства и волшебства” (НИИЧАВО) сказочные возможности современной науки приходят на помощь персонажам из народных сказок.

И еще одна привлекательная особенность творчества Аркадия и Бориса Стругацких. При всем драматизме ситуаций, с которыми сталкиваешься почти в каждом произведении, конечный вывод всегда оптимистичен, всегда открывает далекую и заманчивую перспективу.

“Мое воображение, — говорит один из героев повести “Возвращение. Полдень XXII век”, — всегда поражала ленинская идея о развитии общества по спирали, от первобытного коммунизма, коммунизма нищих, нищих телом и духом, через голод, кровь, войны, через сумасшедшие несправедливости, к коммунизму неисчислимых материальных и духовных богатств. С коммунизма человек начал и к коммунизму вернулся, и этим возвращением начинается новая ветвь спирали, такая, что подумать — голова кружится. Совсем-совсем иная ветвь, не похожая на ту, что мы прошли. И двигает нас по этой новой ветви совсем новое противоречие: между бесконечностью тайн природы и конечностью наших возможностей в каждый момент. И это обещает впереди миллионы веков интереснейшей жизни”.

Е.БРАНДИС, В.ДМИТРЕВСКИЙ