История одной записной книжки

Глава третья ПРОДОЛЖЕНИЕ НОЧНОГО РАЗГОВОРА

Бородин сел рядом с Надеждой. Они стали рассматривать записи профессора. В ящиках находились тетради с конспектами лекций, выписками из книг, вырезки из газет, рабочие планы, наброски статей.

— Прежде всего, — сказал Бородин, — нам следует установить, чем занимался Владимир Константинович в самые последние дни.

— Больше всего он увлекался акустикой, звуковыми колебаниями. Отец имел массу научных трудов, с ним постоянно советовались фабрики музыкальных инструментов. А в последнее время он все говорил об ультразвуковых колебаниях. Вот видите, что он писал три дня назад.

Бородин прочел:

Бородин взглянул на дату записи. Она была сделана пятого декабря, то есть за три дня до смерти.

Бородин и Надежда провели над бумагами довольно много времени. Бородин хотел понять, чем именно жил профессор. Не обладая достаточными специальными знаниями в физике, Бородин все же убедился, что главным увлечением Владимира Константиновича были ультразвуковые колебания.

— Что же, — сказал Бородин, поднимаясь, — пожалуй, мне пора уходить. А вам следует отдохнуть, Надежда Владимировна.

Девушка с горечью улыбнулась и отрицательно покачала головой.

Они вышли в прихожую.

— Здесь ваша комната? — Бородин указал на вторую дверь.

— Да, моя.

Она приоткрыла дверь. Бородин, заглянув, увидел в глубине у окна небольшой письменный столик, который служил Надежде одновременно и туалетным. Его украшало овальное зеркало в бронзовой оправе. Перед зеркалом гипсовая физкультурница целилась копьем в свое отражение. По правую сторону зеркала находился чернильный прибор из серого уральского камня, а по левую — портрет молодого человека.

Надежда, заметив пристальный взгляд Бородина, пояснила:

— Это мой жених — Саша Рудаков. Он погиб на фронте… Теперь у меня никого не осталось. — Голос ее дрогнул. Она прошла к столу и возвратилась с портретом в руках.

— Он тоже был медик?

— Нет. Саша учился в институте и помогал отцу. Отец очень любил его и предсказывал ему будущность большого ученого. Но началась война, Саша ушел добровольцем и…

— Да… война.

Бородин осторожно взял портрет. Лицо Александра Рудакова было привлекательным.

— Как он погиб?

— Саша участвовал в десантных операциях… Подробностей выяснить мне не удалось.

Очутившись на улице, Бородин пошел навстречу морозному освежающему дыханию ветра. Он испытывал нерешительность. Конечно, следовало знать, отчего умер нужный Родине человек, ученый-исследователь и воспитатель молодежи. Но ведь этот вопрос относится целиком к медикам. Отчего же у него, у рядового следователя, нет на душе покоя? Отчего перед его воображением продолжает стоять образ хохочущего мужчины с заиндевевшей бородкой, в заснеженном костюме?

Утром, придя на работу, Бородин достал чистую папку, проставил на ней порядковый номер дела и четким почерком вывел фамилию, имя и отчество профессора.

Потом он переложил в нее протокол судебно-медицинской экспертизы, протокол осмотра физической лаборатории и отправился к районному прокурору, чтобы получить официальную санкцию на ведение дела.