История, которую Тассельхоф обещал никогда и ни за что не рассказывать

Часть шестая

Обращу твое внимание на то, что это не моя вина, что мы пришли в Пустошь. У меня была карта, и я говорил Фисбену и Оуэну, что мы идем не туда. (Карта была отличной — а если Приморский Тарсис и окружил себя сушей, то не понимаю, в чем тут моя-то вина).

Была ночь. Мы брели по горам, когда пришли к ущелью. Я сказал Фисбену, что нам нужно идти налево. Это вывело бы нас из гор, и мы направились бы к Санкристу. Но Фисбен посмеялся надо мной и сказал, что моя карта устарела (устарела!), а Оуэн Глендовер поклялся, что он скорее сбреет себе усы, чем послушается совета от кендера. (довольно безопасная клятва, если учесть, что сбривать-то и нечего). И это после того, как он блуждал в Долине Туманов, и даже не знал, где находился.

Он сказал, что нам стоит подождать утра, и, когда взойдет солнце, мы определимся, куда нам идти, на что Фисбен ответил, что он нутром чует, что солнце утром не взойдет, и, представь себе, он был прав. Солнце не взошло или же если оно и взошло, то мы это пропустили этот момент из-за снега и тому подобное.

Короче, мы повернули направо, хотя должны были повернуть налево, и в результате оказались в Пустоши и увязли в приключение, только про приключение — попозже.

Я могу рассказать от тех днях, что мы провели, скитаясь по горам в снегу, но, по правде говоря, это не очень интересно… если не считать того, что Фисбен как-то ночью случайно растопил наше снежное убежище, когда пытался читать свою книгу заклинаний при свете магической свечи, которая оказалась больше магической чем свечей. (Я вынужден был следить за фитилем).

Еще одна история — это путешествия вместе с Оуэном Глендовером. Мне начал нравиться этот рыцарь. Он сказал, что не возражает против путешествия вместе со мной. (тебе это, может, и показалось бы и не совсем вежливо, но это было больше, чем я ожидал).

"Возможно", — сказал он — "это из-за того, что у меня не так много ценных вещей, которые я могу потерять".

Не совсем понял последнюю часть, особенно после того, как он потерял то, что он назвал самым ценным имуществом: небольшой, очень красивый портрет его жены и сына, который хранился в небольшой кожаной сумочке, которая была под его доспехами, под сердцем.

Он обнаружил, что потерял его как-то ночью, когда мы отдыхали под снежным навесом (один такой Фисбен и растопил) и мы все стали очень усердно разыскивать этот портрет. И когда Оуэн сказал что вывернет меня наизнанку (или же наоборот, вовнутрь), если я не отдам портрет обратно, Фисбену посчастливилось найти его в кармане моей рубашки.

"Вот видишь", — сказал я, протягивая портрет Оуэну — "Сохранил его от сырости".

Он даже не оценил это. На минуту я подумал, что он собирается сбросить меня с горы, и, похоже, он тогда думал то же самое. Но, спустя какое-то время он успокоился, особенно после моих слов о том, что дама на портрете — одна из самых красивых дам, каких я только видел, после Тики, Лораны и, конечно, одной знакомой кедерши, которая навсегда останется в моем сердце. (Если я вспомню, то потом расскажу тебе).

Оуэн вздохнул и сказал, что сожалеет о том, что накричал на меня, и что на самом деле он не собирался разрывать ни мои кармашки, ни внутренности, (смотря, что первое попалось бы под руки). Все это произошло из-за того, что он очень сильно скучал по жене и сыну, и очень сильно за них беспокоился, ведь он был здесь, в снегу, с нами, а они остались дома одни.

Ну, я все это понял, хоть у меня и не было ни жены, ни детей, а может и дома тоже. Тогда мы и договорились с Оуэном. Если я нахожу портрет, то я должен буду немедленно отдать его обратно владельцу.

Было поразительно, что он так часто терял этот портрет, учитывая, как он был ему дорог. Но я не делал ему замечаний, так как боялся задеть его чувства. И, как я уже сказал, мне стал нравиться Оуэн Глендовер.

"Жизнь моей жены не была легка", — рассказывал он нам однажды ночью, пока мы отогревались от снега, в котором шли весь день. "Судя по тому, что ты рассказал мне о своем друге Светлом Мече, ты должен знать, как поносят и преследуют рыцарей. Моя семья переехала из родного дома много лет назад, но для нас было делом чести вернуться и снова владеть им. Наши земли переходили из одних плохих рук в другие. Люди в деревне страдают от их тирании, и хотя они и были одними из тех, кто выгнал нас, они уже сполна заплатили за это".

"Я работал наемником, чтобы выжить и душой и телом и чтобы заработать денег, чтобы законно выкупить обратно, то, что у нас украли. Для того, чтобы сохранить свою честь, несмотря на то, что воры, укравшие дом, ею не обладали".

"В конце концов, я накопил необходимую сумму. Стыдно признаться, но я вынужден был скрывать свою принадлежность к рыцарям. Иначе мне бы отказали в продаже".

Он дотронулся до своих усов, когда говорил это. Те еще только отрастали и были такими же рыжими, как и его волосы.

"В любом случае, воры заключили выгодную сделку, учитывая то, что дом практически был разрушен. Мы восстанавливали его сами, так как не были в состоянии нанять работников. Помогли крестьяне. Они были рады тому, что вернулся рыцарь, в основном из-за того, что настали опасные времена".

"Жена с сыном очень помогали мне, делая намного больше, чем от них ожидалось. Руки жены огрубели и потрескались от перетаскивания камней и от замешивания раствора, но мне их прикосновение казались такими нежными, словно она надевала лайковые перчатки каждую ночь. Сейчас, в мое отсутствие, она охраняет дом. Вместе с сыном. Мне не хотелось оставлять их, с тем злом, которое повсюду в тех землях, но мой долг — быть с рыцарями, как она сама мне напомнила. Я молюсь Паладайну, что бы тот защищал их."

"Защищает", — сказал Фисбен. Только он сказал это очень, очень тихо, так что я едва расслышал. И скорее всего и не услышал бы, если бы не почувствовал, как комок снова начинает подкатываться и не стал бы рыться в кармане Фисбена в поисках носового платка.

Оуэн рассказал самые интересные истории про то, как он был наемником, и сказал, что я хороший слушатель, как и его сын, так как задаю слишком много вопросов.

Так мы и шли, по-настоящему хорошо проведя время, и, полагаю, именно поэтому я не стал сильно возражать, когда мы свернули не туда. Мы блуждали около четырех дней, когда, наконец, закончился снег, и снова взошло солнце.

Оуэн взглянул на солнце, и сказал, что мы не на той стороне гор.

Я попытался быть заботливым и подбодрил его: "Если Тарсис сам ушел от моря, то, может, и горы умеют прыгать".

Но Оуэн не долго думал над моим предположением. Он выглядел очень расстроенным и опечаленным. Мы оказались в Пустоши, как он сказал, и залив, который был перед нами (Я разве не упоминал? Перед нами был залив) называется заливом Моргаш, что означало Залив Тьмы, а это в свою очередь, означало, что мы оказались в Плохом Месте, и надо убираться отсюда, пока не Стало Хуже.

"Это все твоя вина!" — стал кричать на меня Фисбен и топнул ногой по снегу. — "Твоя и этой дурацкой карты."

"Нет, не моя!", — отпарировал я. (Еще одно хорошее слово — отпарировать.) "И это не дурацкая карта."

"Нет, дурацкая!" — закричал Фисбен и рыком снял с себя шляпу, кинул ее на снег и начал топтать ее. — "Дурацкая! Дурацкая! Дурацкая!"

После этого Стало Хуже.

Фисбен провалился в дыру.

Нормальный человек провалился бы в нормальную дыру, возможно, подвернул бы ногу или расшиб нос, но нет, только не Фисбен. Он улетел в дыру, да еще и нас прихватил — очень заботливо с его стороны. Только вот Оуэну это совсем не понравилось.

С минуту Фисбен прыгал по снегу, называя меня дубиной (кстати, это было не оригинально — Флинт все время так на меня кричал), а уже в следующее мгновенье снег под его ногами провалился. Он потянулся, чтобы ухватиться за что-нибудь и схватил меня, и я почувствовал, как снег проваливается подо мной, и я тоже потянулся, чтобы ухватиться за что-нибудь и схватил Оуэна, и снег под ним тоже начал проваливаться, прежде чем мы осознали это, все мы стали падать, падать и падать.

Это было самым выдающимся падением и довольно захватывающим, со снегом, летящим вокруг нас и обрушивающимся на нас. Был крайне занятный момент, когда я подумал, что мы нанижемся на Копья, которые были у Оуэна и которые он не успел отбросить, когда я схватился за него. Но нет, не нанизались.

Мы приземлились в самом низу и Копья тоже приземлились в самом низу и снег, который падал вместе с нами, тоже приземлился в самом низу. Мы немного полежали там, переводя дыхание. (мое осталось где-то наверху).

Оуэн вытащил себя из сугроба и пристально посмотрел на Фисбена.

"Все в порядке?" — грубо спросил он.

"Ничего не сломано, если ты это имеешь в виду", — сказал Фисбен немного дрожащим голосом, — "Только вот, кажется, шляпу потерял".

Оуэн сказал что-то насчет отправки шляпы Фисбена на вечные муки и затем выдернул меня из сугроба, поставил на ноги и поднял меня снова, когда я опять свалился, (дыхание было еще в пути) и спросил в порядке ли я.

Я сказал, что да и что это было захватывающе, и, как думает Фисбен, не могли бы мы повторить все это снова? Оуэн сказал, что по-настоящему захватывающая часть еще только начинается, потому что, как, во имя Бездны, мы собираемся выбираться отсюда?

К этому времени я уже успел хорошо осмотреться. Кажется, мы были в пещере, или что-то типа того, сделанной из снега и льда. А дыра, в которую мы провалились, была очень, очень высоко над нами.

"Там наши сумки, веревка и еда", — сказал Оуэн, поглядев на дыру, которую мы сделали, и нахмурился.

"Не стоит беспокоиться", — бодро сказал я. — "Фисбен очень великий и могущественный маг и он просто перенесет нас обратно за одно мгновение. Не так ли, Фисбен?"

"Без моей шляпы — нет", — ответил он чопорно, — "Не могу работать без нее".

Оуэн пробормотал что-то, что я не буду приводить здесь, так как это что-то было не очень любезным о Фисбене и я уверен, что Оуэн сейчас стыдится того, что он сказал. Его взгляд был хмур и сердит, но вскоре стало очевидно, что без магии (или чего-нибудь на нее похожего) нам оттуда не выбраться.

Я попытался вскарабкаться по стене пещеры, но всегда съезжал вниз, что доставило мне большое удовольствие, несмотря на то, что Оуэн остановил меня, после того как целая глыба снега отломилась и упала прямо на нас. Он сказал, что может упасть вся гора.

В общем, нам ничего не оставалась делать, кроме как искать шляпу Фисбена.

Оуэн вырыл из-под снега Копья и сказал, что шляпа должна быть где-то рядом. Мы искали, но ее не было. После этого мы изрыли то место, куда приземлился Фисбен, но ее не было и там.

Фисбен очень расстроился и принялся рыдать.

"Я ношу эту шляпу уже долгие годы", — хныкал он, сопя и вытирая глаза кончиком бороды. "Лучший материал в мире. За исключением фетра, но те не для магов".

Я уже хотел спросить кто такой этот Фетр, и что он сделал со своей шляпой, как Оуэн сказал "Тшш…" таким голосом, что кровь начинает леденеть, а желудок вытворять довольно забавные вещи.

Мы умолкли и посмотрели на него.

"Я что-то слышал" — сказал он. Только он сказал это без голоса, одними губами.

Я прислушался и тоже услышал что-то.

"Ты что-нибудь слышал?" — спросил голос. Только вот голос этот не принадлежал ни одному из нас. Он долетел из-за стены снега, стоявшей в одном из концов пещеры.

Я уже слышал подобный голос — скользкий, шипящий и неприятный. Я понял, кому принадлежит этот голос и, по выражению лица Оуэна (злое и ненавидящее), понял, что и он догадался.

"Драконид!" — прошептал Оуэн.

"Это всего лишь снежный обвал", — ответил другой голос. И этот рокочущий низкий голос прозвучал холодно, настолько холодно, что несколько иголок льда прошли через мою кожу прямо в кровь, и я весь задрожал. "Обвалы часто случаются в этих горах".

"Мне показалось, что я слышал голоса", — настаивал драконид. "На другой стороне этой стены. Возможно, это часть моего подразделения".

"Глупости. Я приказал им ждать в горах, пока не приду. Они не осмелятся не подчиниться приказу. И лучше бы им подчиняться, или я заморожу их на месте. Ты просто нервничаешь, вот и все. А мне не нравятся ящерицы, которые нервничают. Ты заставляешь нервничать меня. А когда нервничаю я, то могу и убить кого-нибудь".

Возник сильный скользящий и скрипящий звук, и вся гора затряслась. Снег снова свалился на нас, но никто не пошелохнулся и не издал не звука. Мы просто смотрели друг на друга. Каждый из нас сам придумывал картину к этому звуку, и хотя моя картина была очень интересной, она не ассоциировалась с долгой жизнью. (Танис объяснил мне однажды, что я должен смотреть на происходящее с такой позиции, что бы увидеть, способствует это происходящее или нет продлению моей жизни. И если нет, то я должен обождать, вне зависимости от того, насколько это происходящее могло быть интересным. И оно не было).

"Дракон!" — с трепетом прошептал Оуэн.

"Не способствует продлению жизни", — посоветовал я ему, на случай если он не знал.

Хотя догадываюсь, что он знал это, так как посмотрел на меня так, словно хотел заткнуть мой рот рукой, только был недостаточно близко. Поэтому я сам закрыл своей рукой рот, что бы не втянуть его в неприятности.

"Скорее всего, белый", пробормотал Фисбен, глаза которого чуть не вылезли из орбит. "Моя шляпа! Моя шляпа!" — он сжал руки.

Наверно тут мне стоит остановиться и объяснить, куда мы попали, раз уж тут был дракон. Не совсем уверен, но думаю, что мы попали в совсем небольшую пещеру, рядом с которой находилась огромная, в которой и жил дракон. Стена снега отделяла нас и я начал думать, что эта стена не такая уж и толстая. В смысле, что когда оказываешься в пещере с белым драконом, то лучше бы иметь стену толщиной во много миль и у меня возникло не очень приятное чувство из-за того, что такой толстой стены не было.

Итак, мы были в снежной пещере, постепенно замерзая до смерти. (Я этого еще не говорил?) И не могли даже пошевелиться из-за страха, что дракон услышит нас. А Фисбен не мог колдовать, так как у него не было шляпы. Оуэн не выглядел знающим, что нужно делать, и полагаю, что не могу винить его за это, так как он наверно никогда не встречался с драконом раньше. Поэтому мы ничего не делали, кроме как стояли и дышали, да и то осторожно. Это все, что нам оставалось.

"Ну, докладывай", — сказал дракон.

"Да, Хозяин", — голос драконида стал более вежливым. Возможно, из-за того, что он не хотел нервировать дракона. "Я проверил деревню, как ты и приказал. Она богата — много еды, отложенной на зиму. Один из этих (тут драконид вставил очень плохое слово) Соламнийских Рыцарей имеет поместье рядом, но он уехал по какому-то поручению".

"Он оставил всадников охранять свое поместье?"

Драконид издал неприятный гул. "Этот рыцарь беден, как нищий. Он не мог позволить выставить охрану. В поместье никого нет, кроме его жены и ребенка".

Лицо Оуэна совсем побледнело. Мне стало жаль его, так как я понял, что они говорят про его жену и сына.

"Крестьяне?"

"Деревенщина!" — фыркнул драконид — "Они падут ниц, когда мы нападем. Мы с легкостью возьмем деревню."

"Прекрасно. Мы будем хранить пищу здесь, чтобы потом использовать ее, когда основные силы будут брать Башню Верховного Жреца. Там есть еще деревни, кроме этой?"

"Да, Хозяин. Я покажу тебе на карте. Глендовер здесь, а вот …"

Я не слушал дальше. Я боялся, что Оуэн сейчас упадет. Его лицо стало белее, чем снег и его трясло так, что его доспехи задрожали.

"Моя семья!" — застонал он. И я увидел, что его колени покосились.

Я могу передвигаться практически бесшумно, когда мне нужно, и посчитал, что это как раз один из таких моментов. Я передвинулся к нему, обвил его рукой и поддерживал его до тех пор, пока его не перестало трясти.

Наверно он был благодарен, потому как он держал меня очень крепко. Крепко и неудобно. (Я не упоминал, что он был очень силен?) И дыхание чуть снова не покинуло меня прежде, чем он расслабился и отпустил меня.

К тому времени кровь снова стала возвращаться к его лицу, и он больше не выглядел больным. Он выглядел решительным, жестоким и беспощадным. И тогда я понял, что он собирается сделать. И это не способствовало продлению жизни.

Дракон и драконид горячо обсуждали, какую деревню им стоит сжечь и ограбить после Глендовера.

Пользуясь тем шумом, который они производили, я прошептал Оуэну — "Ты хоть раз видел дракона?"

Он покачал головой. Он подтянул застежки на своей броне, затянул ремень и, уже видев раньше как Стурм делает тоже самое перед битвой, я понял, что все это означает.

"Они огромные", — сказал я, чувствуя, что комок снова поднимается в горле. "И крайне крупные. И громадные. И у них ужасно острые зубы и они обладают магией. Магией намного большей, чем у Фисбена. Даже чем у Рейстлина, правда, ты его не знаешь, но это не так важно. А белые драконы могут убить, просто дыхнув на тебя. Я знаю это, так как встречал одну драконицу у Ледяной Стены. Они образуют вокруг тебя лед, тверже, чем скала и это убьет тебя".

Мои слова не произвели на Оуэна Глендовера никакого впечатления. Он просто продолжал застегиваться, и лицо его становилось все холоднее и холоднее, так что я даже подумал, что оно не слишком изменится, когда белый дракон дыхнет на него морозом, ведь мне казалось, что оно и так уже заморожено.

"О, Фисбен!" — боюсь, что я даже немного расхныкался, но я на самом деле не хотел видеть Оуэна, отправляющегося в тот конец пещеры. "Останови его".

Но от Фисбена помощи не было. Он снова глядел тем хитрым и лукавым взглядом, от которого я чувствую себя скрюченным. И тихо сказал "Он может это сделать. У него есть Копья".

Лицо Оуэна озарилось радостью. Он стал выше и стройнее. Его светло-зеленые глаза заблестели, наполнившись изнутри прекрасным, величественным, ослепительным светом.

"Да", — сказал он благочестивым голосом, как будто молился. "Паладайн вручил мне эти Копья и теперь отправил сюда, чтобы я смог защитить свою семью. Это работа Паладайна".

Что ж, я хотел рассказать ему, что нет, это работа не Паладайна. Это всего лишь старый, худой и сумасшедший порою маг, из-за которого все мы провалились в эту дыру. Но не стал. Я думал о чем-то более важном.

О Копьях.

Я смотрел на них, лежащих на снегу, и слыша голос Тероса в своей голове. И посмотрел на Оуэна, такого высокого и статного и представлял себе его жену и сына, и как им будет грустно, когда они узнают что Оуэн мертв. Потом я подумал, что если умрет он, то и они наверно тоже. И я снова услышал голос Тероса в своей голове.

Оуэн потянулся и взял одно из копий. Крик вырвался из меня, прежде чем я смог поймать его. (Крик)

"Нет! Оуэн! Ты не сможешь использовать Копья!" — кричал я, схватив его за руку и повиснув на ней. "Они не работают!"