История Гарнета (ЛП)

Глава 4

Все, что мне нужно сказать — возблагодарим же Курфюрста за Аннабель.

Полагаю, она считает, что мое любопытство по поводу суррогата совсем невинное, либо она просто закрывает на это глаза, чтобы иметь возможность с восторгом рассказывать о своей новой работе. В любом случае мне это только на руку.

Теперь я вижу Аннабель не так часто, но я узнаю намного больше, чем было бы без нее. Суррогат любит кофе. Суррогат играет на виолончели. Суррогат иногда грустит. Аннабель однажды получила награду за подбор ее гардероба.

Я вижу суррогата во второй раз в день похорон суррогата Курфюрстины. Мне не нужна Аннабель, чтобы рассказать об этом, потому что вся Жемчужина знает. Краем глаза я ловлю уезжающий автомобиль (Карнелиан смотрит из окна гостиной); прежде чем машина отбывает, я замечаю проскальзывающую в машину девушку на поводке, закрытую вуалью. Держать их на поводках — это как-то странно, когда я думаю об этом теперь. Не думаю, что мне бы очень сильно понравилось быть на поводке. Интересно, смогу ли я рискнуть и спросить Аннабель об этом.

— Ты с ней уже разговаривал? — спрашивает Карнелиан.

— Ты считаешь, что Мать позволила бы мне находиться рядом с ней? — говорю я.

— Нет, — соглашается она, скрещивая руки на груди. — Я не думала, что она будет такой… хорошенькой.

Я и не задумывался над тем, хорошенькая ли она. Допускаю, она выглядит неплохо. Хотя пусть Карнелиан сама ищет, чему завидовать.

Иногда я вижу суррогата с Аннабель в саду, и Аннабель приходит ко мне повидаться в день первого похода девушки к доктору, рассказывая мне, что переживает за нее. Она уже слишком заботится о суррогате, и меня не столько удивляет забота (Аннабель ухаживала бы и за цветком, который раздавили ботинком), сколько моя обида. Аннабель не принадлежит мне, я знаю, но… думаю, что я немного скучаю по ней.

Люсьен обычно звонит мне по аркану поздней ночью в разное время, и я рассказываю ему о визите к доктору, о саде, о виолончели. Не так много, но, кажется, ему достаточно.

— Что такого особенного именно в ней? — спрашиваю я одной ночью. — Или ты следишь за всеми суррогатами в Жемчужине?

— Конечно нет, — усмехается он.

— Думаю, было бы трудновато шантажировать всех королевских сыновей, — говорю я сухо.

— Не так трудно, как ты мог бы подумать, — отвечает Люсьен, и я чувствую, как он самодовольно улыбается.

— Серьезно? Кого? — Я хочу всех деталей. Интересно, что у него есть на Пери.

— Просто держи свои глаза и уши открытыми, и рассказывай мне все даже самое незначительное, — говорит он. Это единственный ответ, который я получаю.

Однажды утром Мать зовет меня и Карнелиан в гостиную на первом этаже. Если она хочет видеть нас вместе — это всегда плохой знак.

— Для вас пришло время жениться, — сообщает она.

— Друг на друге? — с ужасом вздыхает Карнелиан.

Господи. Можно подумать, что она выросла в Болоте, а не в Банке.

— Пожалуйста, Карнелиан, — говорит Мать, слегка содрогаясь. — Я только что позавтракала. Я ищу каждому из вас подходящую пару. Ты, по крайней мере, был обручен в прошлом, — говорит она мне. Я не могу представить ни одну из королевских дочерей в качестве своей невесты, не говоря уж о том, чтобы провести с кем-то остаток своей жизни.

— Конечно, я мог бы подождать еще немного…

Но Мать прерывает меня. — Это не обсуждается. Карнелиан, ты вернешься обратно сюда в три, чтобы встретиться с Леди Огня. Гарнет, мы с тобой завтра едем на чай в Дом Локонов.

Теперь моя очередь содрогнуться. У дочери Дома Локонов прыщи, кривые глаза и глубокая неизменная любовь к наблюдению за птицами.

— Ох, Карнелиан, — добавляет она, когда я открываю дверь, чтобы уйти. — Если мы хотим найти тебе мужа, как полагается, то тебе необходим компаньон. Он прибудет сегодня после обеда.

Карнелиан выглядит так, будто Самая Длинная Ночь наступила раньше.

Этим вечером мне впервые удается побыть рядом с суррогатом.

Мать позвала семью Отца на ужин. Лакей объявляет меня, и я вальяжно захожу в столовую, как всегда последний. Мать жалуется на это, но именно она научила меня манере опаздывать.

Суррогат испуганно смотрит на меня. Интересно, она боится только меня или всех вокруг.

— Мама, Папа, — говорю я, беря предложенный бокал шампанского. — Я опоздал?

У Матери дергается мускул рта.

— Не присесть ли нам? — с живостью говорит Отец.

Компаньон, которого Мать купила для Карнелиан, очень хорош собой даже для компаньона, что о многом говорит. Он тот час же становится мне неприятным. Она сидит рядом с ним с восторженным выражением лица.

Тетя Айолит времени не теряет и травит шуточки о тратах на Карнелиан, а Мать быстро к ним присоединяется.

— Вижу, что вы наконец достали ей компаньона, — говорю я со ртом, полным свеклы, потому что стало трудно смотреть на Карнелиан с ее видом раненого щенка. Я вытираю рот салфеткой и протягиваю ему руку. — Я Гарнет, кстати.

Мне нравится представляться таким образом. Быть не может, что этот парень не знает, кто я такой. Но мне интересно посмотреть, как он отреагирует.

— Эш Локвуд, — вежливо говорит он, пожимая мне руку.

Хм. Ни проблеска узнавания. Он хорош.

— Он красавец, правда, сестренка? — говорю я. — Во сколько он тебе обошелся, Мама?

Я был лишь слегка вознагражден, видя, как раздуваются ноздри у Матери, прежде чем компаньон вклинивается и плавно переводит разговор в сторону библиотеки Матери. Затем следует обычный монолог Матери о Доме-Основателе — история, обязанности и все остальные скучные вещи. Суррогат кажется заинтересованной только в еде и компаньоне, судя по тому, на чем больше всего задерживается ее внимание. Она не произносит ни слова. Может, я принимаю это как должное, но, сидя за столом с таким количеством людей (и принужденный наблюдать за ней под угрозой остаться без титула), я внезапно нахожу странным, что никто не считает ее молчание необычным. Карнелиан по своему желанию может говорить какие угодно глупости. Даже компаньон может представляться и пожимать мне руку.

Не знаю, что случилось — либо эти мысли, либо, может быть, вино — но, когда Мать и тетя Айолит начинаю разговор о недавно умершем суррогате, я вдруг обнаруживаю, что говорю.

— О, уже начался сезон охоты на суррогатов? — говорю я. То есть все знают, что соперничающие дома похищают суррогатов друг у друга, чаще до того, как они беременеют. Полагаю, этот суррогат должна знать. Она может даже быть благодарной, что ее купил Дом с такой репутацией. — Лучше будь осторожна, новенькая. Этот год с подачи драгоценной ручонки Курфюрста обязан быть жестким.

У нее кровь от лица отливает, и на секунду я задумываюсь, что, может быть, она и не знает обо всем этом соперничестве и кровавом спорте. Но она же знала о суррогате Курфюрстины — то есть она была на похоронах и все такое.

Мать встает и бьет ладонью по столу, заставляя звякнуть столовое серебро.

— Ты покинешь этот стол немедленно, — говорит она.

Я допиваю остатки вина и встаю. — С удовольствием, — говорю я, отвешивая ей карикатурный поклон, прежде чем уйти. Это хуже, чем то, что было на ужинах раньше. Мне не нравится пытаться уследить за таким большим количеством тем, когда я просто пытаюсь поесть и напиться.

Я прохожу мимо Аннабель, которая со служанкой Карнелиан ждет снаружи, и она видит мое яростное выражение лица. Словно маленькая белая тень, она следует за мной в библиотеку. Я падаю на один из диванов.

— Как ты думаешь, меня подменили при рождении? — спрашиваю я ее.

Она смотрит на меня, удивленная и сбитая с толку одновременно.

— Я ненавижу свою мать. Я не похож на своего отца. — Я приподнимаюсь на локте. — В нижних округах дети выглядят как их родители. Это кажется… нормальным?

Она пожимает плечами, затем кивает. Я не знаю, откуда идут эти мысли. Словно наблюдение за суррогатом заставляет меня думать о тех вещах, над которыми я раньше не задумывался. И в моем присутствии этот суррогат в прямом смысле ничего не делала, только ела и выглядела испуганной.

— Она умеет говорить, верно? — спрашиваю я.

Аннабель вопросительно поднимает бровь.

— Суррогат, — объясняю я. — Никогда не слышал, чтобы она разговаривала.

Аннабель округляет глаза, будто поверить не может, что я задаю этот вопрос.

— Она… умная? — Я не знаю, что спросить. Почему вообще Люсьен дал мне это глупое поручение? Я пытаюсь нащупать что-нибудь конкретное. — Ты говорила, что она играет на виолончели, верно?

При упоминании инструмента Аннабель прижимает руку к груди, и ее лицо становится мечтательным.

— Это означает, что она хороша?

Она игриво шлепает меня своей доской.

— Лучше, чем хороша?

Она кивает. Что же, есть, что рассказать Люсьену. Суррогат Прекрасно Играет на Виолончели в добавок к Суррогат Ест Еду.

— Она милая? — спрашиваю я. Не уверен, что меня это действительно волнует, но все же.

Широкая улыбка Аннабель — единственный ответ, который мне нужен.

За следующие несколько дней я встречаюсь с тремя королевскими дочерьми, и все они дождаться не могут, чтобы выйти за меня замуж.

А вот их матери оказались проблемой.

— Глупая корова, — рычит Мать, разматывая свой шелковый шарф и бросая его на пол фойе, чтобы его подобрала Кора, когда мы прибываем домой из Дворца Листа. — Что она о себе возомнила — называет тебя изменником, намекает на то, что ты несдержанный? — Неожиданно слышать, как Мать защищает меня, особенно, когда она сама несколько раз называла меня несдержанным. Я помалкиваю.

— Просто убедись, что завтра на балу у Курфюрста ты будешь безупречно выглядеть и вести себя, — говорит она, прежде чем умчаться в свой личный кабинет.

Выглядеть безупречно — да я с этим родился. Вести себя безупречно… что же, ничего не могу обещать.

Этой ночью звонит Люсьен; аркан жужжит на кровати, пока я не просыпаюсь.

Зевая, я рассказываю ему об ужине и то, что сказала Аннабель об исключительной игре суррогата на виолончели. Он кажется более заинтересованным в прибытии компаньона, что странно, но, как я понимаю, он не так уж любит компаньонов и не доверяет им.

— Мне нужно, чтобы ты сделал кое-что для меня на завтрашнем балу, — говорит он.

— О, всего-то? — говорю я. Он игнорирует мой сарказм.

— Я хочу, чтобы ты столкнулся с суррогатом и разлохматил ей волосы.

У меня челюсть отваливается. — Ты хочешь, чтобы я дотронулся до нее? Ты сумасшедший? Мать отрежет мне руки!

— Подожди, пока Герцогиня не начнет танцевать. Притворись, что ты безумно пьян. Можешь взаправду безумно напиться, мне все равно. Просто убедись, что ты сделаешь что-нибудь с ее прической.

— Зачем?

— Причина не так важна.

— Ох, ну перестань. Я понимаю, что ты не можешь мне сказать, почему я за ней наблюдаю, но если ты хочешь, чтобы я до нее дотронулся, мне нужна веская причина.

Наступает пауза; в моей темной комнате нет ни одного звука, кроме странного гула аркана. Я могу чувствовать, как Люсьен размышляет на другом конце.

— Справедливо, — говорит он наконец. — Я хочу дать аркан и ей тоже. Я осознал, что это единственный способ быть в курсе того, что с ней происходит.

— Великолепно! — говорю я. — Так ты даешь ей аркан, и я не при делах?

Люсьен мягко усмехается. — Нет, боюсь, что нет, — говорит он.

Полагаю, не следовало ожидать, что могу так легко соскочить. — Хорошо, но как она получит аркан, если я что-то сделаю?

— Это не твоя проблема. Увидимся завтра вечером, — говорит он, аркан замолкает и падает на одеяло.

Я падаю обратно на подушку, проклиная Циан и день, когда я встретил ее.