Истерзанные души: легенда Примордия

Книга четвертая Хирург Святого Сердца

Когда император и его семья погибли от рук Жнеца, а Люсидик растерзала дона Примордия (как и большинство его сыновей и телохранителей), в городе воцарился тревожный мир. Мелкие свары и возмущения, вызванные Великим Мятежом, стихли. Казалось, никто не хотел привлекать к себе внимания — слишком много появилось убийц на улицах.

Во время кризиса к власти пришла военная хунта, триумвират генералов Богото, Урбано и Монтефалько. Они были не лучшими, но и не худшими представителями своей породы: мужчины, наживавшиеся на войне, алчные и способные на величайшую жестокость.

Но, кроме привычки к садизму и маниакальной жажды насилия — качеств, таившихся в глубинах сердец трех генералов, у них была еще пара общих черт, хотя они бы ни за что в этом не признались. Первая — болезненная сентиментальность (выраженная в случае Богото и Урбано в привязанности к матерям, и, в случае Монтефалько — к девочкам шести-семи лет). Вторая — потрясающая суеверность.

Это не обсуждалось, но они знали — каждого из них коснулось невыразимое, богомерзкое предчувствие, и не было на земле города, который дышал бы жутью, как Примордий. Он жил слухами — чаще бредовыми. Истории, звучавшие у солдатских костров (и рано или поздно достигавшие ушей генералов) повествовали о невообразимых ужасах: тварях, чье существование казалось насмешкой над разумом. Ходили легенды о чудовищных порождениях Жнеца, мстительных детских призраках, суккубах, чьи груди и лона описывались в кошмарных, но возбуждающих деталях.

Однажды ночью, после обильной выпивки, трое мужчин поделились своими страхами.

— Я верю, — сказал Урбано: — Что этот адский город проклят.

Двое других мрачно кивнули.

— Что ты предлагаешь? — спросил Богото.

Ответил ему Монтефалько:

— Ну, для начала… Была бы моя воля, я бы выжег квартал иммигрантов. Они, все до одного, богомерзкие культисты.

— А рабочая сила? — спросил Богото: — Кто будет убирать за нами дерьмо? Хоронить прокаженных?

Монтефалько вынужден был согласиться:

— По крайней мере, мы можем расстрелять любого, кого заподозрим в связи с демонами.

— Хорошо. Хорошо, — сказал Урбано: — Бдительность.

— И наказания, — продолжал Монтефалько: — Быстрые, драконовские меры…

— Публичные казни.

— Да!

— Аутодафе?

— Нет, слишком театрально. Расстреливать чище и быстрей. И трупы не пахнут.

— Тебя это беспокоит? — поинтересовался Богото.

Монтефалько содрогнулся:

— Ненавижу вонь горящих тел, — ответил он.

Пока генералы обсуждали достоинства тех или иных казней, Люсидик спала — или пыталась спать — в доме, который ее отец построил много лет назад для ее матери. Сны были тревожны. Слишком много воспоминаний. Слишком много сожалений.

Прежде, когда сон ускользал, Люсидик выходила на улицу. Конечно, она уже не могла гулять днем. Измененное рукой Агониста, ее тело стало более гибким и сильным, но теперь она ужасала любого, кто осмеливался на нее посмотреть. Когда Люсидик все же покидала дом — в чернильной тьме — она держалась окраин Примордия, где не было лишних глаз.

Этой ночью, отбросив сон, она блуждала по узким улочкам и почувствовала, что за ней идут.

Уловив ритм далеких шагов, Люсидик поняла, что знает, кто ее преследователь. Зарлз Крайгер, ассасин, ставший Жнецом.

Она остановилась и обернулась.

Жнец стоял неподалеку. Его плоть источала то же болезненное сияние, что и ее собственная — в своей работе Агонист использовал светящиеся бактерии. Чем свежее были раны (а на их телах остались и такие, что никогда не затянутся), тем ярче они горели.

— Я думала, ты покинул город, — сказала она.

— Да. Ненадолго. Я отправился в пустыню. Размышлял о своей трансформации.

— Понял что-нибудь?

Крайгер покачал головой.

— И поэтому ты вернулся.

— И поэтому я вернулся.

Через несколько дней после того, как генералы поделились друг с другом своими страхами и обсудили орудующих в Примордии демонов, Монтефалько собрал их вновь — для полночного путешествия.

— Куда мы идем?

— К человеку, которого зовут доктор Тализак. Он занимается для меня исследованиями — уже несколько лет.

— Какими исследованиями?

— Я надеялся, что он создаст мне идеального солдата, машину для убийства, не знающую страха.

— Ему удалось?

— Нет. Пока нет. Но я уже и не надеюсь. Он впал в зависимость от своих лекарств и… ну, вы сами увидите. И все же он сделал одну ошибку, которая может быть нам полезна.

— Полезная ошибка? — переспросил Богото, изумленный этим парадоксом.

— Нам нужен монстр, который изгонит нечестивцев из Примордия. Я верю, что у доктора он есть.

— А… — сказал Урбано.

— Так вы пойдете со мной, чтобы увидеть его?

— Где он?

— Я спрятал его в бывшем Приюте Святого Сердца — на Дрейфус-хилл.

— Я думал, это место пустует.

— Я хотел, чтобы так думали. Если кто-то заявляется без приглашения, его, согласно моему приказу, убивают, а труп сбрасывают в канал.

— Вот куда делись монахини.

Монтефалько улыбнулся:

— Нет. Боюсь, им не так повезло, — ответил он: — Солдаты могут быть жестоки, если пустить все на самотек.

Они замолчали и направились к Дрейфус-хилл.

Зарлз Крайгер, обнаженный, вытянулся на постели Люсидик. Она смотрела на него с восхищением: на сеть шрамов, на то, как изящно его плоть сочеталась с работой Агониста. Серебро, золото, бронза струились по нервам и костям.

Она оседлала его. Между ними вспыхнуло электричество, белые арки связали глаза и соски.

Что за время! подумала Люсидик. Она трахалась с мужчиной, который убил ее отца. По правде говоря, их близость казалась еще более запретной. Они оба были творениями одних рук. Детьми Агониста.

— Интересно, он не против? — заметила Люсидик.

— Агонист?

— Да.

Крайгер не ответил, но Люсидик поняла, что значило молчание любовника.

— Ты встретил его в пустыне?

— Да.

— И он послал тебя сюда?

— Да.

— Чтобы найти меня?

— Чтобы быть с тобой. Он сказал, только ты сделаешь меня счастливым.

Приют Святого Сердца был огромным зданием, верхние этажи которого утопали во тьме. Впрочем, генералам не пришлось долго ждать. Уже через несколько минут карлица, представившаяся, как Камилла, принесла свечи. Она повела троицу в форме по гулким галереям, заваленным грязью и мусором, и вниз — пролетами крутой лестницы — в лабораторию доктора Тализака.

Он работал в яме — этого требовала секретность и сами эксперименты. Вместо кафеля под ногами генералов лежала утоптанная грязь. Место смердело стылой землей, и это довершало картину. Пахло могилой, и они видели ее детей, куда бы ни кинули взгляд. Мертвецы были рабочим материалом Тализака. Они лежали повсюду, лишенные голов и частей тел. Он и не думал экономить. Во многих случаях, у трупа не хватало только одной конечности или ее части. Там — губ, здесь — глаза.

— Где он? — осведомился Урбано.

Камилла простерла руку над ковром из трупов и указала в стылый угол гигантской комнаты, где ждал Тализак.

Потрясенным генералам доктор показался одной из собственных жертв: ужасным, невообразимым экспериментом над плотью.

Он был подвешен на крюке, проколовшем губы, к устройству, чье предназначение генералы постичь не могли. Болтался на нем, словно рыба. В приступе безумия или гениальности, он создал себе внешнюю матку. Полупрозрачный пузырь висел у его живота, покачиваясь между тонкими ногами. Внутри была жизнь.

— Монгроид, — прошептала Камилла.

Монтефалько отвел глаза от кошмарной утробы и ее сокращавшегося содержимого, и воззвал к ее владельцу.

— Тализак, — сказал он: — Нам кое-что от тебя нужно.

Тализак обратил блуждающий взгляд на Монтефалько. Когда он заговорил, деформация рта так исказила слова, что понять их было невозможно. Камилле пришлось переводить.

— Он говорит: что? Что именно?

— Нам нужен кошмар, который устрашит самого дьявола, — сказал Монтефалько: — Зверь зверей. Ужас, что изгонит чудовищ из города.

Тализак издал странный звук — возможно, рассмеялся, содрогнувшись на крюках. Тварь в его матке ответила на движения родителя — спазмами.

— Как, черт возьми, ему это удалось? — выдохнул Богото, прикрыв рот рукой.

— Не шепчитесь, — оборвала Камилла: — Он этого терпеть не может.

— Генерал спрашивает, как Тализак забеременел, — сказал Урбано.

На этот раз губы Тализака пришли в движение. Он ответил сам. Одним словом.

— Наука, — сказал он.

— Правда? — спросил Урбано. Он собрался с духом и перешагнул через несколько изуродованных тел, чтобы рассмотреть Тализака поближе: — Я рад это слышать. Было бы горько знать, что здесь вершилось насилие.

Вновь Тализак рассмеялся, хотя никто из генералов не понял — над чем. Вскоре смех обовался. Он снова заговорил. На этот раз им потребовались услуги Камиллы.

— У него есть голем, который вам подойдет, — сказала карлица: — В ответ он просит вас кое-что ему пообещать…

— Что же? — спросил Монтефалько.

— Не вредить его детям.

— Этому? — спросил Монтефалько, кивая на содрогавшуюся матку.

— А, — сказал Тализак: — Эо мье дтя.

— Что он сказал? — обратился Урбано к Камилле.

— Это его дитя, — ответила карлица.

Монтефалько пожал плечами.

— Мы не причиним вреда этому Монгроиду, если получим собственное чудовище, — проговорил он: — Я даю тебе слово.

— Хорошо, — сказала Камилла. Затем, не дожидаясь реакции Тализака, добавила:

— Он предпочел бы, чтобы вы больше не приходили сюда все вместе. Только генерал Монтефалько.

— Я не возражаю, — сказал Богото, стряхивая ужас и отступая назад: — Если он даст нам монстра, пусть рожает хоть тысячу мелких тварей — лишь бы они держались от меня подальше.

Люсидик лежала рядом с любовником на покрывале в пятнах крови и пота, и смотрела на луну в окне.

— Наша связь… она не может быть долгой.

— Почему?

— Чтобы такие, как мы, нашли свое счастье? — спросила она: — Это противоестественно. Ты убил моего отца. Я должна тебя ненавидеть.

— А ты отдала меня Агонисту — на адские муки. Это я должен ненавидеть тебя.

— Какая восхитительная мы пара.

— Может, нам стоит вернуться в пустыню, — сказал Крайгер: — Там безопаснее.

Люсидик рассмеялась:

— Только послушай себя. Безопаснее! Это мир должен бояться нас. Никак иначе.

— Я просто хочу сохранить… надежду.

Люсидик протянула руку — провела лезвием по предплечью Крайгера.

— Мы не можем покинуть Примордий, — сказала она.

— Почему? Он погибнет в огне, рано или поздно. Уйдем.

— Любовь моя, этот пожар начали мы, ты и я. Надо досмотреть до конца.

Крайгер кивнул.

— Если хочешь.

— И все кончится.

— Кончится? Зачем ты это говоришь?

— Тише, любимый. Так будет лучше, вот увидишь, — она склонилась над ним и поцеловала: — Сделай это ради меня.

— Почему бы и нет, — сказал Крайгер.

— Ты останешься?

— Я останусь.