Стены были покрыты стилизованными под мрамор плитками, и блестели так ярко, что свет отраженных от них неоновых ламп слепил глаза, невольно заставляя жмуриться. Шумели проезжающие поезда, иногда раздавался уставший недовольный голос диспетчера, сообщавший, что «на пребывающий поезд посадки нет». Люди спешили по своим делам в тараканьей суете не замечая окружающей рутины, становились частью ее, вливались в огромный механизм, будучи уже винтиками шестеренками и еще черт знает чем.
На крайней скамейке сидели цыгане. Их было много, в основном женщины и дети, одетые в рванье, грязные чумазые. Считают выручку полученную за день. Нищие. Ходят по вагонам, побираются. Потом делят деньги. Рутина. Жизнь.
Рядом расположилась сухонькая маленькая старушка. Вытащила из котомки булочку, отломила кусочек, разжевала.
Тут же цыганские дети, как стервятники набросились на бедную бабушку, пытаясь отнять несчастную булку. Бабушка добрая, отдала, улыбнулась. А те не унимаются, требуют еще. Их тоже можно понять. И простить. Жертвы системы, отбросы жизни. Но, прочь эмоции.
Ботинки скользили по начищенному до блеска полу, я споткнулся, растянувшись на гладком мраморном покрытии. Встал, отряхнулся. Проходившая мимо женщина бросила на меня брезгливый взгляд, но встретившись со мной глазами тут же отвернулась. Боится. Страх чужого взгляда у каждого в подсознании.
Хотя украдкой их бросают все. Особенно на больных и нищих. Даже если не подадут монету-другую, все равно посмотрят вослед. В этом весь человек.
Парочка ребятишек-цыган завидев мой конфуз, весело рассмеялась. Я тоже улыбнулся в ответ, но мальцы расценили мою улыбку по своему. Тут же бросились ко мне.
— Дяденька, дай денежку! — заявил один, протягивая маленькую, грязную ладошку.
— Брысь! — прошипел я, зло стрельнув глазами и нахмурившись.
— Козел, — бросил он мне вослед, но ушел. В следующий раз не подойдет.
Большой полиэтиленовый пакет неприятно оттягивал руку. Ручки натянулись, норовя порваться, но я подхватил его под мышку и пошел дальше. В моем распоряжении было еще десять минут. За это время заряд должен находиться в людном месте, дабы произведенный эффект был абсолютным и имел возможность документального подтверждения.
Я Испытатель. Обязанности мои не слишком сложны, но требуют грамотного исполнения. За это платят большие деньги. Очень большие, которые и не снились даже многим преуспевающим бизнесменам. Но работа того стоит. Ведь на кону моя жизнь. Если испытание выйдет за радиус предположительного действия или что-либо пойдет вразнос, я могу стать случайной жертвой. Жертвой обстоятельств.
Пакет я поместил под одну из лавок, поставив его так, чтобы сверток не вызывал лишних подозрений.
Посмотрел на часы. До положенного срока осталось пять минут. Рука механически нащупала в кармане респиратор. Компактный, последняя модель. Фильтры новенькие, свежие, пахнут фиалками. В Управлении сказали, что такие не пропускают даже ядовитые газы. То, что мне предстояло испытать, вполне можно отнести к разряду подобных. А лучшего места для испытания чем Метрополитен просто не найти. Людей много, получить полную картину действия не составляет труда. Раньше пробовали проводить эксперименты в людных местах на поверхности, в парках, на концертах. Но эффект не тот. Слишком много места для маневров. Подопытные успевают рассредоточиться, теряются.
На прошлой неделе мы испытывали препарат, вызывающий мгновенную панику. Мой напарник не успел натянуть респиратор. Теперь он в числе десяти несчастных проходит обширный курс лечения в дурдоме на предмет мании преследования. Не повезло. Сегодня таких проколов быть не должно.
Кроме Испытания, как такового в мою работу входит еще и наблюдение. Наблюдение за результатом. Эта задача сложнее простого исполнения и требует сноровки и внимательности. Всем этим я обладаю. Сегодня у меня очень хорошее настроение, я умиротворен и спокоен. Оплошностей и ошибок быть не должно. Так, часы. Еще три минуты. Пора возвращаться к точке наблюдения.
Ее я выбрал еще вчера. Тщательно обошел закоулки станции, нашел наиболее безопасное место. Вот за этой колонной в самый раз. Пошел отсчет на секунды.
Двадцать…девятнадцать…
Грузная дама проходя мимо, лихо толкнула меня плечом. Я еле устоял на ногах, но промолчал. Зато она вдруг разъярилась.
— Чего встал, как истукан, людям пройти не даешь!
— Да проходите пожалуйста! — учтиво улыбнулся я, делая шаг в сторону.
— Нахал, а еще одет прилично! Вы посмотрите на него!
Так вот и проваливаются операции. Я терпеть не мог скандалов и в иной ситуации просто вырубил бы нахальную особу двумя точными ударами. Благо, сантиментами и комплексами, дескать, нельзя бить женщин, я не страдал. Но ситуация была иная. Пять…четыре…три…
— Всего хорошего! — улыбнулся я и натянул респиратор.
Взрыв громыхнул с такой силой, что я на мгновение оглох. Пол под ногами тряхнуло, я схватившись за колонну, удержался на ногах. Другим повезло меньше. Люди разлетелись как щепки, падали друг на друга, сбивали с ног. Мелькнуло окровавленное лицо толстой дамы, которая мгновением назад пыталась испортить мне настроение. На самом деле, все было не так уж и плохо. Погибших от силы трое-четверо, несколько контуженных и раненых. И предостаточно потенциальных испытуемых. Похоже газ начал действовать. Люди бросались друг на друга, рвали на голове волосы, пытались сами себе перегрызть вены. Управление не сообщило мне точное воздействие нового оружия. Шел разговор о возможном помутнении сознания, потребности в самоубийстве. Но это было в лабораторных условиях. Наяву все выглядело иначе. Люди в панике бросались друг на друга, падали снова вставали и падали снова. Вот, кто-то выхватил из кармана перочинный нож и полоснул себя по запястьям. Видимо несчастный не удовлетворился этим, и воткнул лезвие себе в глаз. Тотчас на самоубийцу набросились еще с десяток ему подобных, в надежде перехватить злосчастный ножик, воткнуть его в себя. Так вот он какой, новый препарат! Потребность в самоубийстве — чем не абсолютное оружие. Но до чего же глупы эти людишки. Есть ведь куда более простой способ… стоп… что это со мной? Простой способ…
…Что ж, как говорится, за это нам и платят такие деньги. Далеко не всегда можно избежать осложнений. Вот и мне не повезло. Значит, респиратор не дает защиты от нового газа. Я — жертва обстоятельств. Мы все — жертвы обстоятельств. Безысходность.
Зачем я вообще живу? Неужели, только ради того, чтобы отнимать жизни у других? В таком случае я сам не достоин жизни. Нет! Это не мои мысли! Или мои. Кто знает, быть может газ был лишь стимулом, который разбудил внутренние законы. Один такой он точно раскрыл. Тот закон о котором я давно забыл. Совесть. Я прятал ее так глубоко, заливал водкой, скрывал под красивой жизнью. Но, как не надейся на спасение, встреча с ней неизбежна…
А в это время какой-то парень в безуспешных попытках вырвать себе глаза, бился головой об пол. Я виноват в этом. Я разбудил в них дремавший до поры до времени закон.
Все мы обречены. Просто закрываем глаза на очевидное. Просто не хотим этого видеть…
Я подошел к краю платформы. Из темноты тоннеля пахнуло озоном. Раскатился по перрону гулкий гудок, и мрачный тоннель осветился ярким светом. Быть может именно его видят люди перед смертью, когда умирающий мозг посещают последние галлюцинации.
Теперь я это узнаю. Испытаю на собственной шкуре. Ведь я испытатель.
Когда поезд на полной скорости выскочил из тоннеля, я сделал шаг вперед…