Искусство кончать молча

Историческая справка

РУОП расшифровывается как «Региональное управление по борьбе с организованной преступностью». Эта роскошная чеканная надпись, продублированная по-английски, встречает каждого, кто входит в бывший особняк Нечаева-Мальцева, что на улице Чайковского. А двуглавый орел, выбранный новыми владельцами в качестве тотема[1], отчаянно взывает к личному составу Управления, тщетно напоминая, что служить кому ни попадя — недостойно офицера, что служить здесь дОлжно, мать вашу, Империи, которой ты присягал. Однако кто сие слышит?

Дворец был построен в сороковых годах девятнадцатого века по велению сиятельного Кочубея, затем выкуплен упомянутым Нечаевым-Мальцевым, промышленником-миллионером. Уже при коммунистах здесь располагался исполнительный комитет районного Совета, а когда партия вновь ушла в подполье, мэрия чуть было не отдала этот памятник архитектуры какому-то банку. Но Главк (так по-свойски называют Главное управление внутренних дел) своевременно сказал: «Нехорошо, господа власть», и господа взяли под козырек.

Главк, к слову сказать, расположен здесь неподалеку — в Большом доме, поделив бетонное чудище с КГБ[2]… Кто крикнул «не КГБ, а ФСБ»? К стенке его! К той самой стенке в фойе Большого дома, возле которой на полу выложена огромная мозаичная надпись «1937», ставшая с некоторых пор символом восстановленной исторической справедливости. Здание РУОПа стоит практически зад в зад с этаким Соседом, то есть переезжать далеко не пришлось. Переезд случился недавно, призраки бывших владельцев из числа аристократов, расстрелянных в 18-м году большевиками-ленинцами, смело бродили по ночам, поскольку ни у кого пока не дошли руки пристроить их к делу. Призраки большевиков-ленинцев, расстрелянных в 37-м, не появлялись: их душам трудно было получить увольнительную из ада.

А раньше, до федерального статуса, Управление ютилось в Большом доме на третьем этаже, и комнаты его были перенаселены, как камеры в Крестах. А еще раньше, до 1990 года, описываемая структура вообще была всего лишь отделом при ГУВД и называлась ОРБ — Оперативно-розыскным бюро.

Такова история вкратце.

Но интересно другое. В сокращении «РУОП», как видно из расшифровки, не нашлось места для слов: «…ПО БОРЬБЕ С…» В результате какой-нибудь горе-остряк, желающий опорочить славную организацию, возьмет и ляпнет: «Региональное управление организованной преступностью», да еще в книге напишет — чтоб на века. А может, обещание «борьбы с…» попросту потеряло всякое практическое значение? Что хочешь, то и выбирай — в меру своего пессимизма.

Палач

Старший оперуполномоченный РУОП Виктор Неживой ни о чем таком, конечно, не думал, приближаясь к родному зданию на Чайковского. Душный вечер стоял на улице мертво, как трясина. Лето явно не закончилось, хотя, казалось бы, сентябрь на исходе. А думал старший опер о том, что ему совсем недавно исполнилось тридцать три, и вот он уже майор, что вокруг — середина девяностых, и нужно брать, пока оно всё лежит в открытую… вернее, не столько думал, сколько излагал мысли вслух, потому что за руку его цеплялась симпатичная бабенка.

О чем он размышлял в действительности, не знал даже он сам — очень быстрый это был процесс.

Виктор любил свое офицерское звание, любил свою пугающую фамилию, но особенно любил, когда эти два слова соединялись: «МАЙОР НЕЖИВОЙ».

Кстати, в РУОПе не держали оперов меньше майора. Возможно, это единственное, что не нравилось Виктору в его работе.

Да вот, пожалуйста, типичная ситуация. Парочка уже подходит к штаб-квартире «регионалки». Солдат поливает из шланга асфальт при выезде из гаража, а наш герой, идущий мимо по тротуару, хлопает в ладоши и оглушительно взрёвывает:

— Хоп!!! Дорогу майору милиции Неживому!

Вместо того, чтобы дать людям спокойно трудиться, он обязательно должен обратить на себя внимание — таков он, майор. Азартный и злой.

Спутница веселится…

Бабёнку он подцепил возле метро «Чернышевская». Молоденькая, почти девочка: покупала шоколадку в ларьке. Опер придержал её за локоток и выдернул ксиву из пиджака:

— Региональное управление по борьбе с организованной преступностью. Майор Неживой, прошу ознакомиться.

Она испугалась, таращась в раскрытые корочки, и тогда он развил успех:

— Не волнуйтесь, барышня, это штатная проверка. У нас есть к вам очень важный вопрос. Вы вступаете в половую связь ради удовольствия или только по любви?

Она фыркнула в кулачок… и настала гармония.

По пути на службу Неживой развлекал новую подругу острыми рассказами о тайнах бытия. О том, например, какое место занимает женщина в жизни настоящего мужчины, — то есть в его собственной жизни. Это место определялось не только дислокацией кровати, зачем же так примитивно? Спариваться майор Неживой умел в любых условиях: на автобусной остановке, в кабинете у венеролога, на скользкой крыше под дождем, в мебельном магазине. Или в тире (упражнение называется «стрельба с упора»). Или, скажем, на ночной набережной, установив возле каменного сфинкса фигурку из плоти и крови в той же характерной позе. Чтобы фигурка комкала пальцами подстеленный китель и просила: «Глубже, глубже, глубже», а ты работал бы торсом, смотрел вдаль, сдвинув фуражку на затылок, курил и думал: «Невы державное теченье, береговой её гранит…» Поэма. Или в бане — кончить пять раз подряд, занимаясь любовью на верхней полке в парилке, не слабо? Но если женщина вдруг забывала свое место и отправлялась на поиски нового, а то, Боже упаси, вспоминала мамины глупости насчет того, что мужчина обязан носить женщину на руках, тогда… ох, что тогда…

— …Тогда я «наружку» поставил, а потом фотографии ей в хрюсло грязное, в самый ротик размалеванный, — рубил, распаляясь, Виктор. — Она чуть кишечник не опорожнила со страху… (На самом деле фотографии попали провинившейся женщине вовсе не в «хрюсло».) А вот еще у меня была одна такая. «Стучала» соседям. Соседи — это вон там, на Литейном-четыре. Я точно не знал, зато подозревал. Приковал сучку браслетами к кровати и оставил на трое суток, чтобы сама правду сказала. Есть не давал, только пить. Ходила она под себя, в матрас. Очень я ее любил, и она это знала. До сих пор мне звонит, хочет возобновить отношения… Я ведь хороший человек, да?

В глазах слушательницы стояло восхищение. Верила она или нет? Не верила, конечно, потому что бойко семенила рядом, не порываясь бежать. Девочка вовсе не была шалавой, ни тем более пошлой проституткой, упаси Боже. А то, что готова знакомиться на улице, так ведь не абы с кем…

Зачем настоящему мужчине проститутка? Только полный кретин будет платить за работу, которую сам же выполняет!

Майор Неживой с ходу определял, какая из встречных красавиц нуждается в его услугах, и щедро предлагал им себя. Домашних заготовок — полна кобура. Подкатывал с чем-нибудь вроде: «Не пора ли оборвать струну, виолончель вы моя?»; дальше — дело техники. Есть женщины, которых экзотика гипнотизирует (впрочем, есть ли другие?), а грубоватый и пошловатый майор РУОПа был истинным воплощением экзотики. Вот и нынешняя красавица, хоть и молчала с упорством сказочной царевны, хоть и не верила ни одному слову майора, однако же явно была не против, чтобы ее тоже привязали на трое суток к кровати. На крайний случай сгодилась бы и баня, где можно отдаться пять раз, даже если твой любимый — классический монстр. Ну, пусть два раза, лишь бы подряд…

— Подожди-ка, — сказал он, остановившись неподалёку от входа во Дворец (так руоповцы называли офис на улице Чайковского). — Внутри всё прослушивается. Знаешь, почему мне доверили тут работать? Потому что я не брезгливый… Да не тебя я имею в виду, успокойся. Вот ты живёшь себе, как травинка, не знаешь ничего, а я, между прочим, днём выполнял диверсионную операцию. С риском для жизни. Гляди туда… — Майор показал вдоль улицы. — Там через проходные дворы есть ход на Захарьевскую, к кэгэбешному следственному изолятору. Это тюряга такая, для узников совести. Я там сидел однажды, но не суть. Дальше к Литейному — Большой дом. Актовый зал — на седьмом этаже, это у чекистов, простого мента пустят только по пропуску, хоть ты генерал, хоть лейтенант…

Он хотел рассказать девчонке, как наказал сегодня одну гниду. Раздавил так, что под ногтём щёлкнуло, мерзавец даже в больницу слёг. Причём актовый зал Большого дома послужил в той истории местом действия, можно сказать, сценическими подмостками… однако не успел.

Жертвы

— Товарищ майор!

Из теней, рождённых ртутными фонарями, вырвался некто, пересекая проезжую часть. Высокий тощий мужичишка от тридцати до сорока, с лысиной (особая примета!). Ровно в таком же сером костюме, что и Неживой; но если на Вите костюм сидел, как мундир, сшитый на заказ, то на этом клоуне был мешок, натуральный мешок.

— Виктор Антонович?

— Аз есмь.

— Здравия желаю. Простите, что отвлекаю, но дело крайней важности… — Мужичишка бросил быстрый взгляд на спутницу Неживого. — Хотелось бы наедине.

— Вы кто?

— Я в некотором роде сослуживец Лобка Матвея Игнатьевича. Если вы понимаете, о чём я. По второй его ипостаси.

Майор Лобок, оперуполномоченный по особо важным делам, был старшим группы, в которую входил Неживой. Проще говоря, «наседка». Что касается прозрачных намёков незнакомца, то в РУОП майор Лобок перешёл от «соседей», то бишь из ФСБ.

— И что я должен понять? Кто-то в другой ипостаси либеральный демократ, кто-то — пидорас. А кто-то — в первой. Я толерантен к любым извращениям.

Серый пиджак кивнул и привычным жестом вынул удостоверение.

— С этого бы и начали, — проворчал Неживой, обежав взглядом синенькие внутренности. — Гаргулия Ростислав Арчилович… Фамилия настоящая?

— А у вас?

— Согласен, принимаю. Что случилось, капитан?

— Матвей Игнатьевич подсказал мне обратиться к вам. Это с его помощью я раздобыл ваши данные из ПФЛ.

— Данные из ПФЛ?

— Копию вашей медицинской карты. Она у меня при себе, так что если вам угодно будет взглянуть…

Сюрпрайз, подумал Неживой. Угодно ли ему взглянуть? Издевательский вопрос. Как могут быть неинтересны результаты вскрытия твоей души и тела (ого-го какого тела), сделанные ведомственными медиками и спрятанные за семью печатями даже от носителя упомянутой души… Вот только одно обстоятельство мешает здоровому любопытству. Невесть кто читает сведения о тебе. Между прочим, совершенно интимные сведения, добытые в обход регламента…

Порву, подумал майор.

Вихрь гнева стремительно раскрутился в голове, набирая мощь; ярость благородная вскипела, как та волна. Лицо застыло, превратившись в маску. Оловянным взглядом Неживой смотрел на собеседника, и если б этот тощий хмырь хоть немного знал Витю — напустил бы в штаны, потому что такое лицо и такой взгляд означали: тебе не жить.

Не жить тебе, сука…

С другой стороны — Матвей Лобок. Упоминание о суровой «наседке», честно говоря, напрягло мошонку. Дед Матвей порылся в личном деле товарища по службе… связей-то у него, ясен пень, хватит, но — зачем? И зачем сливать информацию какому-то чудику, пусть даже тот из родственного ведомства… если, конечно, про медкарту не враньё… Что за подстава?

Неживой встряхнул руками, сбрасывая напряжение в плечевом поясе, а также в кистях, готовых сжаться в кулаки. Сказал, стараясь не выпустить чувства на волю:

— Пройдёмте к нам, чего здесь светиться.

— Виктор Антоныч! — воскликнул капитан ФСБ с интонацией «Семён Семёныч!» из старого фильма. Возможно, хотел ещё добавить, мол, если человек идиот, то это надолго, но сдержался. — Нельзя к вам, Виктор Антоныч. И возле Дворца, вы правы, мы слишком заметны.

Он нервно поглядывал по сторонам, чуть ли не озирался.

— И ещё, извините, напомню, что разговор у нас получится только без свидетелей. Если вы понимаете, о чём я.

Мужчины посмотрели на девицу. Та помалкивала себе, разглядывая лепнину на фасадах.

— Что вы предлагаете? — спросил Неживой.

— Вон моя машина. В салоне, я надеюсь, удобно.

Чёрная «Волга» стояла на другой стороне улицы.

— Удобно — сомнительный аргумент. Я сейчас отлучусь ненадолго…

— Время припекает, — возразил капитан. Спазмы страха на миг сделали его лицо жалким. — За РУОПом, я думаю, пока нет слежки, но это вопрос ближайшего часа.

— Вы параноик, уважаемый?

— Нет, просто у меня большие планы на будущее, если вы понимаете, о чём я.

— А у меня планы маленькие. Отконвоирую девочку и вернусь.

Он завёл свою спутницу во Дворец.

— Давай сюда паспорт.

Это хорошо, что она предпочитала помалкивать, отдав право голоса мужчине, потому что в приемной было пусто и гулко, и любая бабская глупость донеслась бы до дежурной части, вызвав нездоровый интерес личного состава. Вечер все-таки, без малого девять. А хотелось бы обойтись без обычного в таких случаях шепотка, мол, «опять Неживой блядину на веревочке тащит».

Сержант, дежуривший на вахте, сочувственно произнес:

— Никак вам домой не уйти, Виктор Антоныч.

— Так назначено судьбой для нас с тобой, служба дня и ночи, — меланхолично ответил Неживой, доставая из бумажника бланк разового пропуска. Он заполнил документ тут же, присев на корточки. Данные списал из дамского паспорта, вспомнив кстати, как даму зовут. Выяснил заодно, сколько ей лет (оказалось — не так уж мало). Потом шлепнул на бумажку печать со своим личным номером, которую постоянно носил с собой в специальном мешочке.

Его личный номер состоял из шести цифр, как у всякого порядочного офицера. Сержант на вахте тоже имел личный номер, но всего-навсего пятизначный. Неравенство в мелочах — основа субординационной системы отношений.

Он отвёл гостью к скамейке.

— Жди тут, я быстро.

Паспорт оставил у себя, а то ещё вздумает удрать. На всякий случай сказал охраннику:

— Проследи, чтоб никто моего человечка не трогал. Это наш консультант. Если что, пропуск у неё в порядке.

Сержант раскатисто пукнул в ответ и засмеялся.

— Вы, вообще, откуда?

— Управление «М» в составе Научно-исследовательского центра.

— Не слышал, что в НИЦ есть такое подразделение.

— На афишах, знаете ли, про нас не пишут.

— И чем занимаетесь?

— Курируем кое-какие специальные прикладные исследования, а также, по мере сил, отслеживаем изобретательскую деятельность в России на стадии патентования. Я не опер и не следак, если вы об этом. Я научник. Но это всё неважно. Вопрос у меня к вам простой: хотите стать носителем смерти?

— Чего-чего?

— Рукой судьбы. Кулаком рока. Выбирайте себе титул, какой больше нравится…

…Разговаривали в подъезде.

Ни в какую машину, естественно, Виктор не полез, — пуганый волк. Золотые правила выживания (не заходи в чужую квартиру, не залезай в чужое авто) кровью писаны, кровью доверчивых дураков. Вышел из Управления, помахал рукой, капитан тут же и примчался. Не нравится вам, уважаемый, здесь светиться? Отлично, пройдём до соседних домов и спрячемся от постороннего взора за толстой скрипучей дверью[3]. Возражения есть? Возражений нет.

Поднялись на полпролёта — в нишу с окошком под высоким потолком. Подъезд был старый, просторный, похожий на заброшенный склеп. Нишу, очевидно, время от времени пользовали как туалет, потому что никакая хлорка не могла избыть специфический запах. Горела сороковаттная лампочка; в её жиденьком свете Виктор и просмотрел обещанную медкарту, сделав это первым же делом.

Каждый, кого отбирают в Главк и, тем более, в РУОП, пропускается не только через обычную медкомиссию, а вдобавок через ПФЛ, психофизиологическую лабораторию при ВНИИ МВД. Опытные мозговеды вскрывают там твою сущность и препарируют твои скрытые мотивы. Потом раз в год ты обязан ходить туда на освидетельствование[4]. Так вот, личное дело будущего майора Неживого было открыто около семи лет назад, ещё в пору его лейтенантства, и превратилось с тех пор в пухлую тетрадь. На титуле — ФИО, дата и место рождения. На первой странице — фотография в четверть листа, биографические данные. Далее шли записи специалистов (невропатолог, психолог, психиатр и др.) плюс данные обследований и тестов. В конце — заключение начальника комиссии.

Заключение не менялось и не дополнялось с момента открытия медкарты, и было в нём, среди прочего, написано следующее:

«ХИТЁР, МСТИТЕЛЕН, ЗЛОБЕН, ЖАДЕН, ИМЕЕТ САДИСТСКИЕ НАКЛОННОСТИ, ОБЛАДАЕТ БОЛЬШОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ СИЛОЙ».

Кто-то скажет: с такой характеристикой даже в мафию бы не взяли, однако ж — так оно и было. Очевидно, все перечисленные качества не являются недостатком, поскольку претендент на должность был в своё время принят в Главк без единого «но». И все-таки, как бы отделу кадров не мечталось получить совсем уж идеального сотрудника, Витя был недостаточно продажен. Страх попасться (как отмечали психологи) давил врождённую страсть к деньгам, иначе служить бы ему уже в Москве…

Утолив любопытство, Неживой спросил: ну, и что не так с моей медкартой? Зачем Лобок напряг свою бабёнку в отделе кадров? Всё так! — обрадовался тощий хмырь. Всё как нельзя лучше! Эти умники ставят на других кандидатов, перелопатили кучу досье, а я сразу понял: вы и есть — то, что надо. Особенно, когда Матвей Игнатьич рассказал, простите, о ваших бурных отношениях с противоположным полом. О вашей фантастической репутации, коей весь РУОП тайно или явно завидует, о пикантных случаях с вашим участием… В этом месте Виктор опять чуть дров не наломал, потому что его победы на секс-фронте — не ваше собачье дело, господа соседи!

Никого он не порвал. Пока.

— Кем-кем я хочу стать? — переспросил слегка поплывший майор.

— Человеком, несущим смерть. А может, не совсем человеком. Впоследствии.

Дурдом.

Повернуться бы и уйти… нет, не получалось. Останавливало, что этот любитель клубнички говорил стопроцентно серьёзно. Вдобавок, медицинское досье, вытащенное из спецархива — тоже серьёзно, от этого не отмахнёшься.

— Ты искал руку судьбы? — Неживой впечатал провокатора в стену, взявши его за горло, и медленно занёс огромный кулак. — Это она.

— На самом деле мне нужен стрелок-испытатель…

— Что за игры вы с Лобком затеяли? Быстро!

Собеседник трепыхался, как рыбёшка на воздухе, и при том — будто не замечал, что горло его сдавлено:

— Понимаете… из меня стрелок дерьмовый… я всего один выброс активизировал, буквально вымучил ту акцию…

— Раздавлю!

— Лобок про вас не в курсе… Инициатива моя…

— Как это — не в курсе?! А медкарта?!

— У них несколько десятков таких медкарт… кандидата ищут…

Неживой смягчил хватку.

— Кандидата на кого? На этого твоего… «носителя смерти»? Что за лапша?

— Это была метафора, — сказал капитан Гаргулия слабым голосом. — Виноват, пафос… от нервов… собственно, я пока единственный из наших, у кого сработало. В результате погиб полковник Лацкан… сволочь пузатая.

Неживой выпустил жертву из тисков.

— Лацкан — это начальник вашего ЭКУ[5]?

— Точно так.

— Так он не просто умер, а погиб при испытаниях?

— Не на испытаниях. Просто я, ну это… не сдержался. Теперь вот меня разыскивают…

— Ай-ай-ай. Какой ужас. А я, типа, гожусь в космонавты?

— В испытатели. Очень на это надеюсь. Со стрелком — проблема, требования к нему вроде бы и понятны, но не до конца. Ясно только, что нужен человек с особым деструктивным мироощущением. С особой ненавистью. К миру в целом и к людям в частности. И такой настрой должен сочетаться, простите, с гиперсексуальностью. Без бурлящих половых гормонов тоже никак. Ваши пэ-фэ-эловские тесты, майор, очень обнадёживают… как и сплетни про вас…

В подъезд вошла бомжеватая бабка с авоськой, и сразу следом — респектабельный джентльмен с кожаной папкой. Оба прошлёпали наверх к своим этажам и квартирам, покосившись на двух мужиков в нише, но не рискнули что-нибудь сказать или спросить. Поистине Петербург — культурная столица. Тем, кто долго учился страху, только и остаётся, что прятаться за культурой.

— Ладно, давай весь расклад, — решил Неживой.

Топор

Весь расклад…

Весь, не весь, но без предисловия не обойтись. Лаборатория, где служит капитан Гаргулия, занимается морталистикой. Есть такая область знаний. От латинского mortalis, что означает «смертный». Предмет изучения — метафизические причинно-следственные процессы, приводящие биологические системы в нежизнеспособное состояние; в частности, человеческие организмы.

Метафизические процессы?

Это значит, лежащие вне рамок позитивистской науки… Попроще? Да зачем — попроще? Когда тайные знания — а мы имеем дело именно с тайными знаниями, — начинаешь переводить на язык обывателя, получаешь неловкость, пошлость и стыд. Важно другое. Был найден способ бесконтактно воздействовать на акупунктурные точки, лежащие на так называемых меридианах блокировки. Видали в кино, как мастера единоборств тычут пальцами в секретные «точки смерти» на теле врага, после чего враг погибает? Так вот, эти комбинации точек и вправду существуют. Причём, в нашем случае пальцы не нужны, убийственные уколы наносятся дистанционно — посредством некой силы, не фиксируемой обычными приборами. Природа упомянутой силы известна только узкому кругу допущенных товарищей, к коим ваш покорный слуга не относится, так что с теоретической частью мы вынуждены покончить.

Впрочем, если по сути… В любом организме есть слабые места, критические зоны; чуть надави — и всё, нет организма. И у вас такие есть, Виктор Антоныч, как не быть. Сердечнососудистая, дыхательная, центральная нервная системы крайне хрупки и уязвимы. Дерни за невидимые эфирные связи, и в зону уязвимости поступит роковой импульс. Это метафизика, Виктор Антоныч…

Был изготовлен опытный образец устройства, способного взаимодействовать с мировым эфиром; больше того — прицельно дёргать за надмировые струны. Громкие слова, но так оно и есть. Жмёшь на кнопку — и кому-то пизде… пардон… ну, вы поняли. Нажал — и покатилась невидимая волна, сметающая хоть мартышку в цирке, хоть фокусника в Овальном кабинете. Не услышишь, не заметишь, не остановишь. Смерть объекта выглядит естественной, пусть и преждевременной, — в этом главная ценность изобретения. Индивидуальный подход плюс максимальная эффективность.

Одно ограничение: выброс генерируется только волей стрелка. Только его жаждой смерти. Воля стрелка — вот единственно возможный боезапас, без этого ничего не сработает…

Смеётесь. Ах, мартышку жалко. Цинизм — это правильно, это именно, что нам надо! Потому что секстензор заточен вовсе не под тупых человекообразных, а под человека во всей его неповторимости.

Секстензор — конкатенация слов «секс» и «тензор». Его вам и предстоит приручить, майор, — если, конечно, дадите согласие. Между собой, правда, мы именуем это устройство иначе — истребителем… Называть его использование стрельбой в корне неверно. Стрельба — ремесло, которому можно выучиться, тогда как здесь нужно иметь талант. Специальный талант… как бы поточнее сформулировать… инфернальный. Дар ада. Пусть Небеса отвернутся. Ибо способность материализовать свою ненависть — не ремесло, а искусство.

Пожелание «Сдохни!» отныне — вовсе не пустое словотрясение, вовсе не признак беспомощности и слабости, а спусковой крючок.

Не обязательно вслух. Главное — мысль о том, что случится буквально через миг, должна дарить наслаждение…

Если вы понимаете, о чём я.

Что происходит на практике? Нажимаешь на кнопку, и фигуранта настигает внезапная смерть. Вернее, если придерживаться медицинской точности, не внезапная, а мгновенная, немедленная. Термин «внезапная смерть» означает летальный исход в течение часа от начала первых симптомов. В данном случае ждать не придётся — минута-две, получите труп и распишитесь… Ну что, товарищ майор, вы готовы? Попробуем?

— Хрень же! — искренне возмутился Неживой. — Я что, должен поверить?

— Изобретения, радикально меняющие мир, и должны поначалу казаться хренью.

— Как такое вообще можно изобрести?

— Я отвечу, — произнёс ФСБшник шёпотом. — Хоть допуск у меня хиленький, и доказательств нет. Я убеждён: данное изделие возникло в результате договора с нечистой силой. По-другому, если вдуматься, оно и не могло появиться.

И тут наконец Виктор понял: перед ним сумасшедший.

Он смеялся так долго, что забыл спросить: каким образом, собственно, заключаются договоры с нечистью? Конкретно — как?

Не спросил.

Потом жалел об этом годы и годы.

Когда хвалёная штуковина, именуемая секстензором, вытащена была из кейса на свет Божий, когда отзвучали первые такты инструкции о применении, Витю одолел совсем уж неприличный хохотун. Майор чуть не задохнулся от смеха, покрутив в руках эту нелепую поделку. Представил, как он сам будет выглядеть со стороны, если и впрямь согласится… И возникла догадка, объясняющая всё это дерьмо.

Скрытая камера! Козни дебилов с телевидения!

Он бросился осматривать подъезд, не нашёл ничего подозрительного, а потом вспомнил, что место для разговора было выбрано им же, да и никакое юмористическое шоу не смогло бы вынуть копию его медкарты из отдела кадров. И стало не до смеха. Провокация? Какая-то проверка? Может, операция эфэсбешной наружки с малопонятными целями и абсурдными средствами? В последнем варианте без телеглаза тем более не обойтись; как, естественно, и без микрофонов.

Разум заволокло тьмой гнева. Гнев был смешан со страхом. Во тьме сверкали молнии…

…Секстензор, он же истребитель, состоял из кнопки и узкого чехла сантиметров тридцати в длину. Оба этих предмета были соединены разноцветными проводками — вот и всё устройство. Кружок «Юный радиолюбитель», натурально. Кнопка была самой заурядной, круглой, пластмассовой, очень похожей на те, что от дверных звонков (может, и вправду от звонка?). Что касается чехла, то он оказался мягким и приятным на ощупь, словно из бархата или замши; материал был незнаком. Входное отверстие — с завязочками, позволяющими регулировать натяг, отсюда же исходили две пары ремешков, чьё назначение тут же и разъяснилось. С помощью ремешков устройство крепилось к туловищу. В области таза. Чехол при этом надевали… на пенис.

Именно так: секретное экспериментальное спецсредство следовало натягивать не куда-нибудь, а на жезл, бляха, на нефритовый!

— Элементы питания, как видите, конструкцией не предусмотрены, — разливался соловьём капитан Гаргулия. — Система питается сексуальной энергией, да вы и сами это почувствуете. Боевой режим жестко привязан к эрегированному состоянию прибора…

Так и случился с Неживым второй приступ хохотушек.

— А как же бабы? — вымучил он. — Им-то чехол на что надевать?

— Женский вариант с дилдо-коллектором не разрабатывается, — был ответ. — Есть мнение, что операторов из числа женщин подобрать невозможно.

— Значит, абсолютное оружие покоряется только мужикам? Это хорошо, это ты меня почти уговорил…

Итак, где спрятаны микрофон и телеглаз?

На теле «топтуна», ясен пень, как принято у наружки. Точнее, на «шлёпальщике». Это у ментов в ОПУ[6] служат «топтуны», а в КГБ они всегда были — «шлёпальщики»… Неживой распахнул на собеседнике пиджак, рванул рубашку, — посыпались пуговицы, — и сразу увидел провода.

— Доцент тупой, но аппаратура при нём! При нём! — яростно сказал он.

— Подождите!

Ждать? Чего? Неживой в секунду выдрал весь этот срам — с мясом и жилами. Выдрал и швырнул на лестницу.

Сунул пальцы в нагрудный карман Гаргулии и тут же наткнулся на диктофон. Выключенный, правда. Старенький «перкордер», какими уже лет пять не пользуются.

— Идиота из меня делаете?

— Вы и есть идиот! — Он шарился у себя под мышками, как та мартышка, и чуть не плакал. — Никакая это не аппаратура… вернее, другая аппаратура… тупица… это же нейтрализатор… защита против истребителя… — На пол выпал тумблер с торчащими обрывками проводов. — Ну вот, пожалуйста!.. — Он зачем-то расстегнул брюки и полез руками куда-то туда, изогнувшись винтом.

— У тебя там что, тоже чехол? — догадался Неживой.

— Я же сказал, ней-тра-ли-за-тор! Коллектор ставится в задний проход, а не на… З-зараза! Контактная группа сорвана…

— Ты хочешь сказать, у тебя штырь в заднице? — Витя не поверил. — Дай посмотрю.

Смотреть, естественно, не стал, но рукой залез и пошарил.

И впрямь — какая-то штуковина в заднице. Никакой прослушки, никакого видео. Мужик был — честный псих.

— А диктофон чего?

— Да ничего! Ношу вместо блокнота. Фиксировать мысли вслух, чтоб не забыть.

— На «перкордер»?

— Писать ненавижу, не моё это… — Капитан Гаргулия, оттолкнув Неживого, принялся собирать по лестнице обрывки «нейтрализатора». — Убедился? Или всё сомневаешься?

— Давай к делу, капитан.

— Давай к делу, майор. Признавайся, только честно, есть ли у тебя враг. Такой, чтобы при одном его упоминании чернело в глазах…

Приговор

На «врага» Витю и поймали.

Когда тебе всерьёз предлагают исполнить самое-самое сладкое твоё желание, становится трудно думать, тем более, в категориях доверия или недоверия. Даже если минуту назад ты считал соблазнителя психом.

Не желаешь ли отомстить? Для начала — одному из тех пачкунов, которые гадят прямо в твою белоснежную фарфоровую жизнь. Чтобы нажать на слив — раз и навсегда… Полковник Конда — гнида, сука, грязь. Одна фамилия чего стоит. Следак из Особой инспекции, чьей целью, чьим смыслом было урыть лично Витюшу Неживого, а заодно весь отдел в РУОПе, где Витюша имел честь служить. Не мог полковник простить ему свою болонку… с собачкой-то майор Неживой (тогда ещё капитан) и вправду обошёлся не совсем галантно, но это отдельный анекдот… Гадил он Неживому, где только можно. Увы, не простой был следак, а «важняк», следователь по особо важным, что давало и полномочия, и возможности. Пролез в спецгруппу, руководимую и направляемую Москвой и призванную искоренить коррупцию в славном питерском РУОПе. Спущенный с цепи, вцепился он, ясное дело, персонально в майора Неживого, умело превращая его в фигуранта. Пёс поганый…

Как же странно совпало, что именно сегодня Витя организовал маленькую акцию возмездия. Подробности позже, но в результате того славного конфуза, случившегося на конференции, Конда попал в больницу. И вдруг — новое искушение. Отомстить по-настоящему…

Невозможно устоять!

Короче, если существовал хоть малейший шанс додавить эту гадину, Неживой готов был поверить и сумасшедшему, и провокатору, равно как и связаться с нечистой силой. Успех всё спишет.

К делу, так к делу.

Прежде чем расстегнуть штаны, он всё-таки спросил ФСБшника в лоб: что хочешь лично ты, уважаемый? Почему спешка, почему мы говорим в подъезде, а не в стерильных стенах лаборатории? Мне НУЖЕН полный расклад, напомнил Неживой… Я всё объясню, пообещал тот, нервничая и потея. Когда и если у нас получится.

«Когда и если». Интеллигент херов.

— Не волнуйся, я отвернусь, — сказал этот чудак.

— Зачем? — изумился Неживой. — Нет уж, смотри. Ради кого стараюсь.

Вроде бы пошутил.

Потом спустил трусы…

Очень тонкий момент. Не шутил Виктор, даже если сам думал обратное. Он не был эксгибиционистом, вовсе нет, — ну просто нравилось ему показывать людям свои гениталии, с любовью выбритые, тем более, ведь было чем похвастать! Что вы хотите: 21 в длину и пальцы не сомкнешь в толщину. В боевом состоянии, конечно. Такой диковиной разве что буддистский монах не стал бы гордиться, да и то…

Да и то.

Короче, налицо ещё один мотив, который заставил майора примерить срамной чехол; мотив, сокрытый от него самого, но столь же реальный, сколь и ненависть к полковнику Конде.

— Разреши помочь?

— Ну, помоги, — разрешил Витя не без удовольствия…

Пока водружали чехол на место, пока подвязывали тесемочку да застёгивали ремешки, инструктор неумолчно говорил. Вещал.

…Вот ты, майор, назвал секстензор абсолютным оружием, и, к сожалению, его использование внешне так и выглядит. Однако если стрелок позволяет себе подобное отношение и подобные мысли — вряд ли что-то получится. Связи между вами не возникнет. Чехол и кнопка, рассмешившие тебя, — это всего лишь видимая и крошечная часть организма, с которым ты должен войти в симбиоз… Да-да! Речь о симбиозе между секстензором и стрелком, между тобой и той незримой, сакральной сущностью, которую, как я подозреваю, то ли приручили, то ли убедили вступить в договорные отношения. Так что это устройство — не совсем устройство. Не прибор, не девайс, если ты понимаешь, о чём я. И уж, тем более, не оружие. Самый близкий термин, кроме слова симбионт, — это «товарищ». Если истребитель стал тебе товарищем — ты непобедим…

…Должен предупредить: назад дороги нет и второй попытки не будет. Если вдруг симбиоз распадётся — это навсегда. Повторно с тем же партнёром вышеупомянутые сущности в связь не вступают. Между тем, уже налаженные и устойчивые отношения разрушить очень даже просто — самыми, казалось бы, невинными вещами. Например, достаточно один раз… как бы поинтеллигентнее… copulatio… совокупиться, совершить соитие с кем-то на стороне. И ты отторгнут… («Что, — не поверил Неживой, — разок перепихнёшься, и гуляй, свободен?») Увы, да. Неверность сбивает тонкую настройку. Силы судьбы моногамны, уважаемый Виктор Антоныч. («Полная хрень», — подытожил Неживой…)

…Как, собственно, стрелять? Проще некуда. Посмотрел на мишень и нажал на кнопку. Причём, объект атаки не обязательно видеть вживую, можно смотреть и на его фотографию. Каково максимальное расстояние удара, выяснить не успели, но есть основания предполагать, что дистанция не имеет значения.

…Разумеется, нужно желать объекту смерти. Вербально или мысленно — неважно. Дать команду типа «умри», «чтоб ты сдох» и тому подобное. И сразу почувствуешь, возбудился ли причинно-следственный контур. «Возбудился» — неслучайное слово… поймёшь чуть позже. Секстензор взаимодействует с твоим Кундалини — это, грубо говоря, и есть пресловутая сексуальная энергия. Кундалини спит в основании позвоночника и свёрнута, как змея. Целью всех йогических методик является разбудить Змею и помочь ей подняться вдоль позвоночника — до макушки головы. В оккультизме — то же самое. Однако силе, с которой вам предстоит войти в симбиоз, требуется совсем другое: не поднять Кундалини, а, наоборот, опустить её. В нижние чакры, отвечающие за половую сферу. После чего, выражаясь поэтически, остаётся собрать яд и выстрелить…

— Готово, — сказал капитан, заметно волнуясь. — У тебя есть враг. Ты ведь его крепко не любишь? Если нет с собой фото — не страшно, при сильной личной заинтересованности должно сработать и так. Ты только вспомни его получше, во всех гнусных подробностях…

— Фото есть, — сказал Неживой, доставая сложенную вдвое карточку.

Карточка хранилась во внутреннем кармане пиджака, поближе к сердцу, и датировалась сегодняшним числом. Один из приятелей Неживого, служивший в «наружке», по просьбе майора якобы случайно оказался в холле седьмого этажа. Была схвачена та самая минута, когда полковник Конда выскочил из актового зала, — шея в пунцовых пятнах, харя деформирована паникой… шедевральной красоты картина! А ещё шёпотки вослед — о, эти восхитительные шёпотки: «Конда обосрался!!!» — жаль, жаль, что звуковую дорожку к фотке не присобачишь… Неживой собирался размножить этот фотодокумент и раскидать по сортирам Главка…

— Отлично! Убей гада, — сказал капитан Гаргулия на удивление спокойно.

Экспериментатор хренов.

Казнь

Странное было ощущение. Прежде всего — необычайно приятное. В штанах стало вдруг тесно — все 21 сантиметр интимной плоти враз ожили, мало того, стыдно признаться, случилось кое-что ещё, совсем уж несуразное… Нет, «приятно» — слабое слово… а какое не слабое?

— Оргазм, — подсказал совершенно счастливый Гаргулия. — Ты хоть понимаешь, что — получилось? — Он поперхнулся от избытка воздуха. — Эякуляция была?

— Не твоё дело, — вспыхнул Неживой.

— Чуть-чуть, да? Капелька-другая?

— Пошёл в жопу.

— Ничего-ничего, нормально. Чехол придётся время от времени мыть. Возможно, по нескольку раз в день, когда акции идут одна за другой. Что поделаешь, маленькое неудобство… Надо бы проверить результат. У тебя есть телефонные номера мишени? Домашний, рабочий?

— Мужик в больнице.

— На отделение позвонить… — задумчиво произнёс ФСБшник. — Или — знаешь что? Чёрт с ним, с этим твоим, кто он там такой. Это всё подождёт. Продолжим-ка лучше испытания.

— На ком?

— Да на ком угодно! Выйдем на улицу, выберем новую мишень. Одно дело — враг, к которому испытываешь личные чувства, и совсем другое дело — посторонний человек, с которым даже не знаком.

— У всех на глазах?

— Что — у всех на глазах?

— Суета начнётся, беготня, «скорую» вызовут… и мы — как на сцене. Ты ж сам боялся.

— А мы не здесь. Сядем в автомобиль и отъедем. За результатом понаблюдаем сквозь стекло. Или ты по-прежнему мне не доверяешь?

Не доверял, конечно, с какой стати. Однако в машину сел и позволил отвезти себя на угол Чернышевского и Фурштатской. До Дворца отсюда было — четыре минуты пешим ходом.

Кнопку Неживой спрятал в боковом кармане пиджака, проделав дыру в подкладке и пропустив провода.

«Волга» у Гаргулии была с тонированными стёклами. Сидеть в такой очень комфортно — словно подглядываешь за миром, будучи невидимкой. Капитан азартно выбирал жертву, крутясь на сиденье. Вон того расфуфыренного петуха не хочешь, показывал он пальцем, богему эту, пидора, гниль, пародию на мужчину, само существование которого — оскорбление природе… Или вот, глянь, качок-бычок в спортивном костюме и в золоте, уверенный, что он — центр Вселенной, хотя рождён и откормлен специально на убой и ни для чего иного… Или высокомерная стерва, вылезшая из «BMW» и выговаривающая что-то своему шофёру, которая держит всех мужиков за козлов, — нас с тобой, Виктор Антоныч… Капитан старался попусту. Неживому насрать было на всех этих персонажей, потому что ну какое отношение, к примеру, жлоб в спортивном костюме имел к нему лично? Да никакого. Кого-то гнобит, кого-то прессует… и что? Нормально… А подержанный дядя-хиппи, вырядившийся, как на дефиле? Может, и вправду пидор, может, не пидор… кстати, однажды Виктор имел секс с гермафродитом, и ничего, хорошие воспоминания. Что касается всяческого бабья, то цену этим тварям он и так знал, никаких иллюзий. Увы, не за те ниточки дергал горе-психолог, совсем не за те…

Вместо того, чтобы смотреть, куда указано, Витя внимательно разглядывал самого Гаргулию. И вспоминалась отчего-то фразочка, брошенная этим глистом: дескать, когда тайные знания переводишь на язык обывателя, получается пошлость. Плюс этот, как его… стыд. Ага, пошлость и стыд… Я обыватель, думал майор Неживой. Переводить что-то на мой язык — пачкаться. Вот так, походя, тиснули печать на морду: «Проверено, мозгов нет».

А ещё этот «научник» преспокойно рылся, как свинья, в моей медкарте, думал майор Неживой. Рылся в моих отношениях с бабами. Позволил себе то, что позволено лишь узкому кругу допущенных лиц…

И вернулся гнев, который, собственно, никуда не уходил, всегда был рядом, как верный пёс.

— Погоди ты со своими кандидатами, — сказал Неживой, до времени сдерживаясь. — Твой-то интерес в чём?

Капитан заткнулся. Помолчал, обдумывая ход. Наконец признался:

— Есть настоящая мишень.

Достал пару фоток.

Неживой посмотрел. Мужик как мужик. Незнакомый. На одной карточке — в анфас, на другой — в пол-оборота.

— Кто это?

— Изобретатель.

— Изобретатель чего?

— И секстензора, и нейтрализатора.

— Ах, вот как.

— Он предатель, — жарко прошептал Гаргулия.

— В каком смысле?

— В прямом. Законтачил с англичанами, собирается драпать за кордон… Слушай, майор, надо убирать его как можно скорей. Опытный образец, слава Богу, я успел унёсти, но ведь он, иуда, всё восстановит… для тех, понимаешь? Нельзя допустить!

Он врал так нелепо и так неряшливо, даже бить его было противно. Заплевать бы морду ему смачным ржанием… злость мешала. Злость — она дисциплинирует.

— Стукнул бы своему принципАлу, — сказал Неживой. — Вместо всей этой партизанщины.

— А я и стукнул. Сдуру. Начальник «эмки» оказался в доле… «Эмка» — это Управление «М»… а может, не он один…

— Когда хочешь кончить суку, прям щас?

— А почему нет?.. — Капитан сверкнул глазами, выдав свои чувства. — Ты всё-таки сначала опробуй истребитель на «кукле». Умоляю, Виктор Антонович, поторопись. Решай, кто из прохожих больше нравится… или больше не нравится…

— Мне не нравишься ты.

Неживой, весело скалясь, вытянул из кармана кнопку на проводках.

Гаргулия отшатнулся. Схватился за ручку двери.

— Сидеть, — скомандовал Виктор, взявши мудака за шкирку.

Трясущимися пальцами тот нашёл тумблер от нейтрализатора. Щелк, щёлк! Забыл в панике, что прибор испорчен, что под рубашкой — одна бахрома.

— Не шути так! — визгнул он.

Шутка удалась.

Не то чтобы Витя верил, нажимая на кнопку, что эта пародия на дверной звонок сработает. Не сработало бы — нашёл бы другой, более привычный способ накормить свой гнев. Ибо судьба наглеца была решена ещё в начале встречи.

«Не жить тебе, сука…»

Человек на водительском кресле судорожно, рывками вдохнул, выгнулся дугой, захрипел. Кисти рук его растопырились. Потом он обмяк; и всё в нём вдруг обмякло — разом… Так бывает, если бляшка из сонной артерии попадает в мозг. «Инсульт и тромбоэмболия» — покажет вскрытие.

В выпученных глазах капитана стоял ужас.

— Надо же, — восхитился Виктор.

И впрямь — как просто. Чехольчик, кстати, опять слегка попачкался…

Эх, Ростислав Арчилович, знаток слабых мест, запустил ты себя, такую «критическую зону» у самого себя прошляпил.

Агония длилась несколько минут, подарив Неживому интересное зрелище. Попутно, не теряя темпа, он провёл личный досмотр жертвы. Нашел сложенный ввосьмеро листик бумаги, развернул… Письмо. Начинается, как в романах: «Ирина! Если ты это читаиш, значит, миня уже нет в живых…» О, как драматично. Изучать письмо целиком было не время и не место, так что Неживой без затей сунул листок в карман. Повинуясь импульсу, снял с умирающего тумблер от нейтрализатора — вместе с оторванными проводками. Некоторое время всерьёз размышлял, не вытащить ли заодно и секретную штуковину из офицерской задницы, но быстро убедил себя, что это лишнее.

Прибрал он также оба фото неведомого изобретателя, столь ненавистного капитану Гаргулия. И диктофон до кучи.

Взял деньги. Ну и, разумеется, была изъята копия медкарты. Всё прочее не тронул.

Прежде чем покинуть автомобиль — скрупулёзно стёр свои пальцевые следы.

Глаза мертвеца остались открытыми.

Придворные

Девица потерянно ждала в вестибюле: сидела на скамейке, нахохлившись. Думала, её бросили. Состояние гостьи было понятно — без паспорта не уйдёшь, и мысли всякие в голову лезут.

Увидев майора — взвилась ему навстречу, кипя негодованием.

— Моя сладенькая заскучала! — воскликнул тот, коверкая слова, как с детьми разговаривают («сляденькая заскучаля»). — Пусенька проголодалась!

(«Проголядялясь».)

Вообще-то на чужие чувства Неживому всегда было плевать. Вернее сказать, негатив, который ему удавалось возбудить в других людях — страх, злость, зависть, — вызывал в нём прилив сил и поднимал настроение. Но сейчас был не тот случай, чтобы подпитывать энергетику таким вот образом. Девица могла попросту сбежать и была бы в своём праве. Одним движением бровей погасив искры бабских обид, он спросил напрямик:

— Не передумала?

Она не передумала. И тогда майор повел гостью в святая святых.

— Обрати внимание, в дежурной части пуленепробиваемые стёкла. Мой плевок выдерживают с полуметра. На первом этаже у нас находится коридор для пыток, где раскалывают особо упрямых. Называется это место «домом отдыха». А сейчас иди на цыпочках, наверху вырыли нору кроты из коррупционного отдела, у них на жопе есть дополнительные уши…

Барышня смотрела, раскрыв глаза до упора. Невинные такие глаза, хоть и подведены чем-то. Смотрела не вокруг, а на своего рослого, плечистого и речистого проводника.

— …Сам я, открою служебную тайну, «процедурщик». Это значит — спец по нестандартным способам применения обычных вещей. Умение, между прочим, редкое, таких оперов мало. Вот тебе недавний пример. На допросах иногда используют «плетёныш», типичное ментовское средство. Это маленькие мешочки с песком, связанные в цепочку наподобие бус. Их сильно нагревают и бьют злодея по почкам. Пятнадцать-двадцать раз. Никаких следов. Через неделю-две почка отказывает, но к нам это уже не пристегнёшь. Нагревают на сковородке в полотенцах… ну, не суть. Я ввёл усовершенствование. Теперь «плетёныш» делают из капронового чулка. Я придумал так: засыплешь в чулок чуть-чуть песка, перевяжешь, и получится маленький мешочек, потом сдвинешься по чулку вверх, снова перевяжешь, насыплешь новую порцию песка и так далее. Поверх для надёжности надевается второй чулок. Быстро и удобно… Правда, я хороший человек?

Она почему-то не ответила. Хотя, казалось бы, простой вопрос.

— И нечего ржать, — строго предупредил майор.

Никто и не ржал: гостья по-прежнему веселилась абсолютно молча, выразительно двигая лицом и телом. Подвижная такая девочка. С подвижными глазками, полными любопытства.

Виктор не следил за своей речью, но всё, что он натрепал сегодня вечером, — начиная с метро «Чернышевская», — было сущей правдой. И про возлюбленную, прикованную на трое суток к кровати, и про усовершенствованный им «плетёныш», и даже про коридор пыток в недрах Управления.

Кстати, в коридор этот, чаще именуемый «ожидалкой», майор на всякий случай заглянул по пути. Привычка. Сидел там в полном одиночестве тоскливый мужик, прикованный к железной скамье браслетами… ну и нормально. Люди работают.

Так и дошли до нужной двери: кто пар пускал, кто слюни.

Из соседнего кабинета вышел Андрей, словно ждал. Скользнул безразличным взглядом по женщине и констатировал:

— Так, смена таки пришла.

Андрей Дыров был из того же отдела, что и Виктор Неживой. Из отдела по борьбе с особо опасными преступлениями, между прочим. «По борьбе-с»!

— Я опоздал? — изобразил удивление Виктор.

Время Дырова, как было условлено, заканчивалось в двадцать один ноль-ноль. Сменять его предполагалось кем-нибудь из группы Лобка. Старший группы майор Лобок, недолго думая, закрыл амбразуру самым молодым из своих товарищей, вот каким ветром занесло майора Неживого на ночь в Управление. В шесть утра и его должны были сменить, а до того — развлекай себя, как умеешь. Неживой умел, поэтому никогда не увиливал от подобных просьб. Тем более, вести очередную девку к себе домой ему всё равно было не с руки: отец строгих правил плюс сестра с ребенком, а квартира — три небольшие комнаты. В сущности, никакого дома у майора не было.

Виктор открыл дверь своего кабинета, запустил девку внутрь, приказав ей смотреть в пол и ничего не трогать руками, а сам остался снаружи.

— Тихо? — спросил он. — Или как?

— Пока тихо.

Андрей стоял почти вплотную, сантиметрах вот так в десяти. Была у него привычка — разговаривать, находясь к собеседнику очень близко. Для Дырова — нормально, а всех почему-то раздражало, всех, кроме Неживого.

— Где Батонов?

— В дежурку пошел.

— Вызвали? — встрепенулся майор. — Ты его одного отпустил?

— Он просто так пошел, ты не волнуйся, Витюша. Скучно ему стало.

— Когда Батонову скучно, жди веселья.

Мрачная шутка, потому что именно майор по прозвищу Батонов дежурил сегодня по отделу, а вовсе не Дыров или Неживой. Этот, прости Господи, офицер отзывался на имя Марлен (настоящее, не кликуха) и был «опущенным». Термин такой. В отличие от уголовной фени, опущенными на языке сотрудников милиции были полные мудаки, дурачки местного значения, которые работали в органах исключительно для того, чтобы было кого за водкой посылать. Если у уголовников «опускают» насильно, то тут человек сам себя ставит на место, ведь мудак — он и под офицерскими звездами мудак. Бывает, что опущенным оказывается сынок какого-нибудь начальника, как, например, Марлен Батонов, папаша которого был чином в Следственном управлении. За водкой такого уже не пошлешь, но и дело не доверишь. Вот и появляются во время дежурства «сынков» другие оперативники, якобы случайно в отдел заглядывают, по своим, мол, делам, а на самом деле всё заранее обговорено. Как же без прикрытия-то? Случись чего — этот «дежурный» и сам обосрется (с ним-то хрен), но и весь отдел из-за него в дерьме вываляют.

Слово «обосраться», пардон, тоже всего лишь термин, означающий в переводе «не справиться с заданием, дать промашку». Рабочая формулировка.

— Что слышно? — спросил Неживой.

— А что слышно? Не слышны в лесу даже шорохи. Даже шепоты.

Андрей зевнул — в самое Витино лицо. И не подумал прикрыться рукой, интеллигент. Остро пахнуло несвежим желудком.

— Я про комиссию.

— А я что, про рыбалку? Все по щелям забились. «Панцири» поднимают напряжение, в воздухе пахнет грозой, — Андрей нарисовал перед лицом собеседника энергичный зигзаг, а закончил жест тем, что вяло махнул рукой. — Поганые дела, Витюша. Храповскому кранты. Нашли его водилу, как раз сейчас «колят» мужика.

— Водила настоящий или подставной?

— Откуда мне знать? Вон, у Лобка своего спрашивай, это он у вас в сферах крутится… Достало всё. С каких пор РУОП под «сутенеров» стелется?

— Наклоняют не «сутенеры», а свои же. Забыл, кто в комиссии?

— Шефа жалко.

— Обоих шефов.

— Ну, до Сыча у них руки не скоро дотянутся. Скорее после Храповского за нас возьмутся.

— Не ссы, Дыров, на хрен ты им нужен. «Панцири» сдадут москвичам шефа, с ним пару «борзых», пяток «опекунов», и все будут довольны. Или ты успел в «борзые» записаться?

— Вот-вот, — обрадовался майор Дыров, — даже интересно, кого в «борзые» назначат. Возьмём, например, тебя…

— Меня положь на место.

— Почему? Ты в любимчиках у полковника Храповского. Настоящий адъютант его превосходительства. А ещё в тебя почему-то страстно влюбился один следак из Особой инспекции, я про товарища Конду… Всё, всё, молчу, — дал Андрей задний ход, поймав бешеный взгляд Виктора. — Кстати, слышал я, эта жаба сегодня крупно обделалась.

— Было дело, — с удовольствием подтвердил Неживой.

— Вонища, говорят, на весь зал была, до президиума дошла, до генералов.

— Говну — говново.

— Да ты философ… Конда, конечно, скверная фамилия, не повезло человеку. Говорят, спускался по главной лестнице, как каменный гость… — Дыров посерьезнел. — А если выяснится, кто над ним подшутил?

— Я мечтаю об этом, — спокойно ответил Неживой.

Друг опер хохотнул и потянулся.

«Друг опер…» «Они были друзьями…»

Пустые слова. Основная масса слов ничего для майора Неживого не значила — «честь», «любовь», «благородство», «семейный ужин», «филармония», — нет, ровным счетом ничего. Он признавал скрытые мотивы, сплетение интересов и конечный результат, а также признавал, кроме своей, чужую силу. Что касается Андрюши Дырова… Тот, правда, не обладал физической силой, достойной упоминания, и вообще, выглядел весьма неубедительно. Был он похож на гриб-дождевик, готовый рассыпаться в пыль, только пни. Или, скорее, на грушу, насаженную черенком вниз на сучковатый изломанный прутик. Он брал другим. Андрей был интеллектуалом, книжки читал и даже, если не врал, изредка ходил в театры. Они вместе учились: сначала в школе, а потом, после институтов, вновь сошлись в Главке, вместе росли на дрожжах тамошнего маразма.

К чему это? К тому, что простые майоры Неживой и Дыров могли себе позволить не только шуршать под кустами, выбирая ягодки смысла из трусливых намёков, но и разговаривать друг с другом откровенно…

«Панцирями» назывались сотрудники Второго отдела, коррупционного. Хорошее словечко, о многом говорит. «Панцирь» — значит прикрытие. Как раз на тот случай, когда, к примеру, над хорошим человеком сгущаются тучи, и надо оградить его от непогоды. Или когда хороший человек безнадёжно тонет, и позарез надо, чтобы он не утянул за собой других хороших людей, — коррупционный отдел тут как тут.

Но случаи бывают разные. Сегодня человек — хорош, а завтра вдруг выясняется — плохой! Плесень, гниль, шлак! Что тогда? «Панцири» добросовестно превращаются в могильщиков, что ж ещё…

Никто не знал, в чём этаком провинился генерал-майор Сычёв, начальник питерского РУОПа, однако, по слухам, комиссия из Москвы приехала рыть землю именно под его креслом. Опять же по слухам, проверка, рядящаяся в форму Центрального управления по борьбе с организованной преступностью, на самом деле направлялась представителями местной госбезопасности, имя которым — «сутенеры». И если до Сыча им пока и впрямь было не дотянуться, то полковник Храповский, один из замов, висел на тонкой ниточке.

Интрига была такова: зама пытались поймать на взятке. Подсадной взяткодатель со спрятанным микрофоном сел в автомобиль фигуранта, где и должен был передать деньги. Храповский, не притрагиваясь к пакету и ни слова не говоря, поехал. «Семёрка»[7] — за ним. Подсадной раскручивал полковника, чтобы получить хоть слово под запись, но тот всё бормотал: «Сейчас, сейчас…». И — неожиданно для всех, — перебросил пакет в окно проезжавшей навстречу машины; та заранее приостановилась, потом рванула и растворилась в городе. Короче, ловить-то ловили, но, как говорится, отсосали.

И вот теперь, если Дыров не ошибся, «панцири» нашли шофёра той второй машины, упорхнувшей с деньгами.

Скверно было всё это…

Потому что отдел, где служили оба приятеля-майора, ходил как раз под Храповским. Хуже того, лично Виктору зам оказывал протекцию, сделав его своим порученцем, о чём каждая сука знала. Так что назначить Неживого «борзым», то есть важной шестерёнкой, крутившейся в механизме коррупции, было как два пальца об асфальт.

Скверно.

— Подожди, куда намылился? — возмутился Дыров. — Ты ж главного не знаешь! Есть горячие новости, приберегал специально для тебя. Оттягивал торжественный момент, но коль уж зашла речь про Конду…

Неживой, собиравшийся войти к себе в кабинет, остановился.

— И?

— Видишь ли… Нет больше товарища полковника.

— В каком смысле? — спросил Виктор, хотя, сразу понял.

Понял — и замлел от сладкого томления в груди. Сердце к горлу подскочило. Он ждал, он вожделел услышать это, — боясь, что не услышит, что не срослось, — однако не надеялся, что вот так скоро.

— У меня в кардиологии Военмеда есть человек. Я зарядил его на всякий случай, когда Конду госпитализировали. Буквально пару минут назад человек отзвонился…

Ну! — мысленно подпрыгнул Неживой. Ну же, давай!

— Скончался товарищ полковник, — скорбно подытожил Дыров. — Полчаса не прошло.

Это было, как боржом с похмелья. Как воздуха глотнуть, содравши противогаз. Как добежать до толчка — и блаженно расслабиться.

Нет больше Конды.

— Хху! — Неживой смачно влепил в стену ладонью. Майора переполняло.

— Злой ты, Витя, — сказал Дыров, сдерживая улыбку. — У заслуженного засранца инфаркт, а ты…

А он был счастлив. Короткий, неуловимый миг пьянящего триумфа. Облегчение и… грусть. Такого врага лишиться…

— Какой кошмар! Какая потеря! — воскликнул Неживой.

Но ведь это значит — всё правда! Секстензор — вовсе не бред слетевшего с катушек чекиста, а полезная штуковина, которая великолепно работает. Честно говоря, даже обыскивая труп капитана Гаргулия, Неживой до конца не верил. Каких только совпадений не бывает — навидался на службе. И что ж получается, хрен вам, а не совпадение?

Урою, уделаю, сотру, азартно подумал Неживой.

Всех…

Кстати, про хрен. Чехол ощущался не столько физически, сколько психологически: казалось, штаны выпирают комом, и это бросается в глаза каждому встречному. Хотя, ясное дело, никто ничего не замечал. «Звонок» в кармане тем более не был виден…

После эпизода в салоне «Волги» майор ни на секунду не прекращал крутить-вертеть в уме эту скользкую ситуацию. Что делать с трофеем? Всё время, пока возвращался в Управление, пока вёл бабёнку к себе на этаж, — думал, прикидывал так-сяк… Избавиться? Это просто — измельчил и спустил в унитаз. С другой стороны, избавишься от устройства — и больше его не увидишь. Необратимый поступок, как сказал бы умник Дыров. Неживой предпочитал иметь пути отступления, привычка такая. Значит, оставить себе? А это страшно, чего уж там. Участвовать в чужой комбинации, целей и средств которой не понимаешь, — кисло, товарищи. Особенно, если не понимаешь целей. Да и со средствами не всё просто. Конечно, рапортануть о якобы случайной находке всегда успеется, но… Так и не решил, короче.

Решил сейчас. Покойный Конда подсказал.

Это что же, я теперь любого могу? — прыгало в голове новоявленного «носителя смерти». И мне ничего не будет? И никто не узнает?.. Но постойте, постойте… Да у меня ж тогда — целое меню! Дефектная ведомость гадов! Что Конда, подумаешь — какой-то следак…

Но как в таком случае быть с девицей? Гаргулия что-то там намекал про отношения с женщинами: типа — запрещено. Гнать бабу или что?

Ладно, об этом позже. И так голова кругом…

— Странно вообще-то, — сказал Дыров. — Мы понимаем, зачем Конде было прятаться в больнице. Переждать, вот и весь сердечный приступ. Захотел бы, его бы хоть завтра выписали.

— От кулака рока не спрячешься.

Дыров поморщился:

— Шути-шути… пока. С утра поднимется такой хай, копать начнут…

— А кто шутил? — восстал Виктор.

В коридор высунулась девица, глядя вопросительно. В кабинете звонил телефон.

— О смысле жизни задумался? — осведомились в трубке. — Чего не отвечаешь?

— Я отвечаю за всё, — парировал Неживой.

Это был Матвей Лобок. Фамилия та ещё, почище, чем у Конды. Папин подарок ко дню рождения. Как он, бедолага, живёт? Скрытые и явные ухмылки, сопровождавшие Матвея с детства, — не в них ли причина той особой говнистости, которую часто называют умением работать с людьми?

— Ты сейчас где? — спросил майор Лобок.

Ну и ну. Звонить по служебному с вопросом «ты где» — это как же надо мозги засрать.

— Я к тому, что не выходил ли ты куда, — пояснил Лобок.

— Я вообще только что пришёл.

— Не вступал ли кто с тобой в контакт? На улице или, может, в Управлении?

— Только в половой.

— Балбес! — сорвался дед Матвей. — Я тебе не в игрушки играю!

— А во что ты играешь? Объясни по-человечески, потом ори.

Голос в трубке помедлил.

— Сделаем так, Витя… Я сейчас на свой перезвоню.

Грянули короткие гудки. Так-так, подумал Неживой. По телефону Лобка, значицца, говорить можно. А по остальным — с оглядкой и опаской… Он положил трубку на рычаг и посмотрел на гостью. Та демонстративно скучала, сидя на одном из столов и помахивая голой ножкой. Дурочка… По-прежнему не воспринимала ситуацию всерьёз, думала, кавалер — приколист.

В кабинете было четыре стола, четыре сейфа и столько же телефонных аппаратов — по количеству офицеров в группе. Когда ожил аппарат у окна, Неживой развёл руками и снял трубку:

— Сам-то откуда звонишь, дед?

— Сам-то? — переспросил майор Лобок. — Из сортира. Сижу вот и думаю, как бы подтереться без бумажки.

Чудной был у него голос. Не милицейский какой-то. Не лисий и не волчий, не свинцовый и не пуховый, не кислотный, не щелочной… пустой.

— Что случилось? — изобразил Неживой беспокойство.

Опять тянулась пауза.

— Идиотская была задумка, — сообщил человек с того конца телефонной линии. — Скажи спасибо, салага, я не пустил тебя в это дело. Выбросил из списка отобранных кандидатов. А то завинчивал бы ты сейчас свою башку потуже, как я свою завинчиваю. Чтоб не открутили…

Виктор глубоко вдохнул носом и медленно выдохнул.

— Из какого списка?

— Из списка баранов для шашлыка… Антоныч, я кое о чём попрошу. Когда тебя сменят, поедешь в Сестрорецк. В шесть утра, так? Машина будет ждать у Дворца.

— Это куда?

— В лабораторию одну. Научную. При НИЦе.

— При вашем НИЦе?

— При нашем, при нашем.

— Зачем?

— Собирают всех, кто проходил по спискам. Хотят поговорить.

— А спать когда? — взбеленился Неживой. — Спать у нас теперь не по уставу?

— В машине поспишь.

— У меня на завтра — две реализации. А с утра — плановая встреча с агентом. Поеду только по согласованию с шефом.

Врал, конечно. Никакой реализации, то есть сдачи готового дела в суд, он на завтра не планировал, но Лобок об этом знать не мог.

— Не пыли, Антоныч, слили шефа. Кто следующий — вопрос. Пока — не ты. Пока.

— Я поеду домой.

— Ты не понял, Витя. Что тебе шеф? Я тебя прошу.

Старший сделал ударение на слово «я».

Виктор непроизвольно подтянулся, просчитывая в голове ситуацию, и ситуация эта заключалась в том, что несгибаемому деду Матвею нечем было подтереться. Причина серьёзная, чтобы держаться от него подальше. С другой стороны, если он выкарабкается из дерьма, то не простит.

Вилы.

С третьей стороны, и это самое опасное, — кнопка в кармане да чехол на стволе.

Что же делать? Как стряхнуть с себя прилипшую паутину?

— Дал бы ты расклад, Матвей Игнатьич, — осторожно подтолкнул Неживой. — Или по твоему телефону тоже нельзя?

— Можно, Витя, можно…

Лобок решился. А то, блин, и правда байда получается. Просто на объекте, к которому его прикрепило начальство, случилось ЧП, практически катастрофа. Некий эксперт слетел с резьбы — укокошил сначала начальника ЭКУ из гебешного Главка, потом своего же коллегу по лаборатории, и сбежал, гнида. Вдобавок, хочет ещё и заведующего лабораторией грохнуть… Матвей Лобок выжимал из себя фразы медленно, бережно, остерегаясь сболтнуть лишнее. Неживой, между тем, впитывал весь этот триллер, лихорадочно думая, думая, думая, — в какую бы щель половчее юркнуть? Чтоб о нём забыли, чтоб временно стать мелким и ненужным… Ничего не придумывалось.

— Так ты «личник», что ли? — пошутил он, когда Лобок замолчал. — Охраняешь заведующего лабораторией? Опустили тебя, дед.

— А может, повысили. Доверили межведомственную координацию… Ладно. Хочу тебя предупредить, Витя. Есть основания предполагать, что гадёныш попробует встретиться с кем-то из списка. В том числе с тобой. Квартира твоя уже под наблюдением.

— Ни фига ссе. Как у вас серьёзно.

— Не парься, это вряд ли надолго.

— Там родители и сеструха с сыном, практически коммуналка. Я там почти не бываю, — сказал Неживой.

— Если он и вправду на тебя выйдет, ты, главное, не поведись. Лапшу на уши он тебе с гарантией будет вешать, большой мастер по этому делу. Сразу вырубай его и зови наряд.

— Особые приметы есть?

— Завтра увидишь фото. А пока что… Ну, если при тебе какой-нибудь хер добавляет к месту и не к месту: «Если вы понимаете, о чём я», — бей в рыло и вяжи. Словесный сорняк у него такой.

И тут Неживого осенило. Догнал, въехал, воткнулся!

— Эту фразочку я сегодня слышал, — произнёс он как бы раздумчиво. — Дыров с ней достал уже.

— Чего?!! — взвился на том конце Лобок.

— Да задолбал Андрей. Чуть что — «если ты понимаешь, о чём я». И ржёт, как будто это дико смешно. Вообще, странный он какой-то сегодня.

— Ага, — сказал Лобок. — Андрюша, говоришь… К нему приходил кто?

— Не видел.

— А он выходил на улицу?

— Да не знаю я!

— Ладно, забудь.

— Что забыть?

— Всё забудь. Поездка в Сестрорецк пока отменяется. Отдежуришь — свободен.

Майор Лобок отключился.

Витя непроизвольно поиграл скулами, прокручивая в памяти разговор. Дырова, конечно, подставил… друга детства, товарища по службе… слова, слова. Главное, что внезапная идея перевести стрелки на кого-то другого — сработала. Пусть даже временно. Время — это важно, когда есть голова на плечах…

Какой там был приказ? Забыть? С наслаждением! Он улыбнулся скучающей барышне самой кроткой из своих улыбок и объяснил ситуацию:

— Они там важно щеки надувают, а ты бегаешь между ними, как мальчишка.