Искушение в пустыне

Единственное средство

Дело было в 1931 г.

На огромном, обнесенном высокими стенами дворе одной из лондонских тюрем толпились коммунисты всех возрастов и всех стран. Стража скучливо стояла у ворот.

— Да что за черт!.. Зачем же нас собрали? — раздавались нетерпеливые голоса. — Говорят, хотят сделать какое-то важное сообщение… Плевать на все их сообщения! А-а, вот они… Наконец!..

На широкое каменное крыльцо тюрьмы вышел профессор Богданов, известный талантливый социолог и философ, мужчина лет сорока с худощавым, бритым лицом, на котором постоянно играет улыбка, то немножко насмешливая, то удовлетворенная, как у человека, который угадал, не ошибся. Несколько сзади его шел лорд Пэмброк, очень известный миллионер-анархист и выдающийся химик. Ему лет тридцать пять. Он старается быть невозмутимым, но добрая и горячая душа фантазера то и дело прорывается наружу. Сзади них толпилось несколько человек из высшей тюремной администрации.

— Господа, — громко сказал с крыльца начальник тюрьмы, сонный человек с густыми усами. — Позвольте представить вам известного русского ученого, профессора Богданова, председателя международной комиссии по борьбе с большевизмом…

На дворе взорвался разом дикий шум, свистки, крики: «вон!.. долой!..»

— Господа, уверяю вас я ничем еще не заслужил такой… овации… — улыбаясь, сказал по-английски профессор. — Я явился к вам скорее как друг. Предложение, которое я имею сделать вам, очень важно для всех вас…

— Тише, товарищи… Слушайте!.. — раздались голоса.

— Говорите, профессор…

— Я говорю, господа, от имени международной комиссии по борьбе с коммунизмом… — продолжал профессор.

— Разрешите мне прежде всего вкратце резюмировать нашу подготовительную работу и постарайтесь выслушать меня спокойно: я излагаю не вашу точку зрения на дело, но нашу. Отправной пункт наш был таков: зараза коммунизма, этого слепого устремления народных масс за несбыточным, за пестрой, ослепившей их химерой земного рая, охватила все народы. Если в одном месте этот «опыт» позорно проваливался, то это нисколько не останавливало соседний народ, который с таким же горячим рвением начинал опыт снова. Результаты этих опытов, господа, нам слишком хорошо известны: Европа разорена и обессилена на долгие годы. Я полагаю, что эти опыты стоили ей гораздо более, чем все ее войны, взятые вместе. Теперь в массах началась уже благодетельная реакция и большинство европейских держав уже окончательно подавили у себя это движение. Но всюду и везде тюрьмы переполнены коммунистами, которых их разгром не только ни в чем не убедил, но напротив, зажег их пламенной жаждой мученичества и героической гибели. И пред миром встал вопрос: что же делать с массой этих фантастов? Гильотина? Мы все слишком устали от крови, пролитой в последние годы во имя новой жизни и высоких идеалов, а во-вторых, было бы просто большой неосторожностью воздевать на ваши раскаленные головы венец мученический… Видите, господа, я откровенен с вами до конца… Содержать эти сотни тысяч большею частью молодых работников по тюрьмам долгие годы невозможно: во-первых, это очень дорого, непосильно разоренным вами народам, а во-вторых, и просто нелепо: вы можете и вы должны работать, как и все, за свой риск и страх. Я имел честь внести на рассмотрение конференции мой проект: избрать в пустынных областях океанов, подальше от материков, в благоприятных условиях какой-нибудь большой остров и депортировать туда всех коммунистов, снабдить их решительно всем необходимым для устройства жизни на новых началах и — предоставить их самим себе, лишив, однако, их возможности покинуть остров до полного… ну, скажем, выздоровления… Работайте, устраивайтесь, покажите человечеству пример, как надо жить. Мне возражали, что эти опыты были проделаны почти уже во всех культурных странах, — да, но коммунисты утверждают, что тут с ними боролись, тут им мешали. Прекрасно: пусть теперь никто и ничто не мешает вам… Мое предложение было встречено конференцией с очень лестным для меня сочувствием и собранию угодно было поручить мне снестись с Британским Королевским Географическим Обществом с целью выяснить, какой из островов был бы наиболее пригоден для этой цели. Британское Королевское Географическое Общество встретило наш запрос с чрезвычайным вниманием и на последнее собрание наше делегировало своего члена, высокочтимого сэра Эдварда Райта, научные труды которого вам, конечно, хорошо известны. Сэр Эдвард Райт доложил нам, что, обсудив наш запрос с особой тщательностью, Британское Географическое Общество остановило свой выбор на принадлежащем Великобритании острове, который на языке туземцев называется островом Больших Деревьев, а по-английски островом Принца Георга. Это довольно большой остров в умеренно-жаркой полосе Великого Океана, мало известный только потому, что он удален от путей больших пароходных компаний. Почва острова очень плодоносна, растительность на нем богатейшая, а климат исключительной мягкости и очень здоров: туземцы не знают никаких заразных болезней и отличаются долголетием. На острове есть весьма значительные залежи каменного угля, которые надолго обеспечивают остров топливом. Благодаря удаленности острова от путей правильного и быстрого сообщения, европейцев пока на нем очень мало и, если они не пожелают остаться с коммунистами, хозяйства их легко скупить, а им предоставить переселиться в другое место. Туземное население очень мирно и не представляет опасности ни с какой стороны. В крайнем случае и его можно было бы депортировать на один из островов ближе к Новой Зеландии, но я полагал бы, что делать этого не следует: раз дело идет о немедленном слиянии всех народов земли в одну братскую семью, было бы большою несправедливостью лишать цветные народы принять участие в этом опыте… Правда, эти туземцы стоят на очень низкой ступени развития: они не знают письменности, живут первобытной коммуной и едва ли умеют считать до десяти, но тем интереснее, кажется мне, и для вас самих этот опыт. Так вот, господа, цель моей сегодняшней миссии к вам состоит в том, чтобы узнать ваше отношение к предлагаемому проекту, ибо конференция желает избежать тут всякого насилия и вести дело самым гуманным образом…

Снова на широком дворе взорвался страшный шум.

— Браво!.. Великолепно!.. Долой!.. Гениально… — кричали коммунисты. — К черту дурацкий остров!.. Браво!.. Долой!..

— Как я вижу, господа, отношение к нашему проекту далеко не единодушно… — заметил профессор Богданов. — Не откажите в любезности стать: те, которые за переселение, направо, а те, кто против, налево от меня… Вот так… Благодарю вас. Таким образом, за переселение значительное большинство. Ну-с, господа, те, кто против переселения, что вы имеете возразить против нашего предложения?

— А какого черта будем мы делать там? — понеслись сердитые реплики слева. — Волков гонять? Долой остров!.. Это какая-то новая ловушка буржуазии, товарищи. Долой!..

— Решительно восстаю против проекта!.. — яростно кричал маленький старичок с длинными пушистыми волосами. — Мы хотим работать здесь, в самой толще старого мира, а если этого нельзя, то самым звоном наших цепей мы будем возвещать человечеству зарю новой жизни…

— Ну, каких же цепей?… — усмехнулся профессор. — Ведь никто из вас их и не видывал… Конечно, господа, я и не думал, что мы сейчас придем к окончательному соглашению. Вы имеете еще достаточно времени, чтобы столковаться по этому вопросу между собой. Во всяком случае все желающие доедут.

— А мы? — яростно крикнул маленький старичок. — А мы?

— Относительно вас я ничего не могу пока сказать… — отвечал профессор Богданов. — Конференция обсудит положение.

— Острожники!.. — взвизгнул старичок, потрясая кулачками. — Палачи!.. Звери!..

— Не шумите так… — раздались недовольные голоса среди коммунистов. — Довольно! Надо говорить о деле…

— О, как я счастлива!.. — воскликнула Ева, двадцатилетняя красавица-еврейка, в чудных черных глазах которой светилась ее душа, поющая, нежная, для которой прекрасная мечта — жизнь, а жизнь — прекрасная мечта. — Профессор, вы точно светлый ангел, вестник радости… Как хорошо!..

— Да, это открывает новую эру в истории человечества… — решительно сказал Исаак Рейнхардт, очень известный коммунист, высокий, красивый и властный, с черной львиной гривой.

— А сколько приблизительно коммунистов пойдет в переселение, г. профессор? — крикнул кто-то со двора.

— Если процентное отношение между желающими и нежелающими ехать и по другим тюрьмам Европы будет такое, как и здесь, то я полагаю, что поедет более двухсот тысяч… — отвечал профессор.

— О… замечательно!.. — раздались радостно-взволнованные голоса. — Сколько работников будущего! Профессор, вы воскресили нас из мертвых. Сегодняшний день будет торжественно отмечен в истории человечества… Долой остров…

— Надеюсь, господа, что вы не будете иметь ничего против того, чтобы я сопровождал вас туда в качестве посредника между вами и конференцией да и остальным миром? — спросил профессор.

— Значит, у них не будет возможности сноситься с внешним миром помимо вас?… — бешено крикнул старичок.

— Товарищи, это западня!

— По моему настоянию, вы будете иметь не только правильные, хотя и редкие, почтовые сношения с миром, — отвечал профессор, — но вам будет предоставлена полная свобода оборудовать типографии, печатать и распространять все, что вам угодно, поставить даже радио… Конечно, все только своими руками…

— Браво!.. — послышались голоса и аплодисменты. — Прекрасно!.. Браво!..

— Я еду, во-первых, все же как необходимый представитель конференции… — продолжал профессор.

— Шпион? — зло перебил его кто-то.

— Нет, наблюдатель… — спокойно поправил профессор.

— Как социолога и немножко философа меня очень интересует ваш опыт, господа… А кроме того я могу быть полезен вам в сношениях с туземцами: я знаю их язык и вообще знаком с теми краями.

— Просим, просим… — среди аплодисментов кричали справа в то время, как слева заливисто свистели. — Очень рады…

— Ну-с, чтобы на сегодня кончить, господа, я должен сообщить вам, что в культурном обществе в этому начинанию замечается очень большой интерес… — сказал профессор.

— Ко мне поступают значительные пожертвования на это дело и от частных лиц. Вот позвольте вам представить знаменитого английского химика и анархиста лорда Джорджа Пэмброка, имя которого вам, конечно, хорошо известно. Он пожертвовал на ваше дело миллион фунтов и сам едет на остров в качестве моего сотрудника…

И снова взволнованная толпа ответила аплодисментами, радостными криками и свистом.

— Позор свистунам!.. — раздались в толпе негодующие голоса. — Если мы встречаем сочувствие, то мы… Вы предаете великое дело! Вы должны оставаться среди темного, несчастного человечества, а вы бежите… Это подлость, измена!. Мы не словом, мы делом будем проповедовать оттуда… Это вы, теоретики, боитесь дела… Изменники!.. Негодяи!..

Брань крепла. Маленький старичок неистовствовал впереди всех. И вдруг — вспыхнула рукопашная. Ева от стыда закрыла лицо руками…

— Э, так не годится!.. — сказал спокойно начальник тюрьмы, для которого это новинкой не было. — Караул, прекратить!..

Солдаты и смотрители вмешиваются в толпу и искусно, хотя и не без труда, разделяют ее.

— Профессор, ради Бога… — тихо, но горячо говорил под шум свалки Арман, молодой, пылкий, прямой и всегда веселый француз-коммунист. — Я ваш слушатель по Institut des Hautes Etudes[1]. Ради Бога, не настаивайте, чтобы ехали те, кто не хочет… В большинстве случаев это темные личности, часто просто уголовные, которые и здесь губили наше дело…

— Мы не будем ни во что вмешиваться… — отвечал профессор. — Ваша судьба вся в ваших руках. Устраивайте все, как считаете лучшим…

На дворе шум продолжался. Два дюжих смотрителя тащили куда-то яростного старичка. Он барахтался, визжал и брызгал слюной. Несколько человек бросились отбивать его. Профессор Богданов спокойно стоял на крыльце и на лице его играла обычная его улыбка. Лорд Джордж Пэмброк, который до этого молча и ласково поблескивал на толпу своими золотыми очками, теперь, видимо, немножко, растерялся…