Искупление Христофора Колумба

Глава 12 Убежище

Женщина там, в горах, прокляла его, но Кристофоро понимал, что это не было колдовством. Проклятие было в том, что он не мог думать ни о чем, кроме нее, ни о чем, кроме того, что она сказала. Все возвращало его к ее пророчеству.

Неужели все-таки Бог послал ее? Не была ли она наконец-то первым подтверждением, которое он получил, после того видения на берегу? Она знала так много: слова, с которыми обратился к нему Спаситель. Язык его детства и юности в Генуе. Его чувство вины перед сыном, оставленным на воспитание монахам Ла Рабиды.

Но внешне она совершенно не походила на то, что он ожидал. Ведь ангелы – ослепительно белые, не так ли? Во всяком случае, такими их изображали все художники. Значит, она вряд ли ангел. Но с какой стати Господь посылает ему эту женщину, да к тому же африканку? Разве чернокожие не дьяволы? Все ведь так и думают, а в Испании хорошо известно, что черные мавры дерутся как дьяволы. Да и португальцы хорошо знают, что чернокожие дикари с побережья Гвинеи поклоняются дьяволу и занимаются черной магией, насылая проклятия в виде болезней, быстро убивающих любого белого, который осмеливается ступить на африканское побережье.

С другой стороны, разве его цель не заключалась в том, чтобы окрестить людей, которых он встретит в конце путешествия? Если их можно окрестить, то, значит, их можно спасти. Если их можно спасти, тогда она, похоже, права: когда их обратят в истинную веру, они станут христианами, и, значит, будут обладать теми же правами, что и любой европеец.

Но они же дикари. Они ходят голые. Они не умеют ни читать, ни писать.

Но они могут научиться.

Если бы только он мог смотреть на мир глазами своего слуги. Юный Педро совершенно очевидно влюблен в Чипу. Хотя у нее темная кожа, сама она приземиста и уродлива, у нее хорошая улыбка, и никто не может отрицать, что по уму она превзойдет любую испанскую девушку. Она изучает христианское вероучение и настаивает, чтобы ее немедленно крестили. Когда это произойдет, она будет находиться под такой же защитой, как любой христианин, не так ли?

– Главнокомандующий, – обратился к нему Сеговия, – позвольте обратить ваше внимание – люди перестают нам подчиняться. Пинсон ведет себя возмутительно – повинуется только тем приказам, которые случайно совпадают с его желаниями, а люди выполняют только те распоряжения, с которыми он согласен.

– И чего же вы от меня хотите? – спросил Кристофоро. – Заковать его в кандалы?

– Именно так поступил бы король.

– У короля есть кандалы, а наши лежат на дне морском. И у короля, к тому же, есть тысячи солдат, чтобы проследить за выполнением его приказов. А где мои солдаты, Сеговия?

– Вам следовало больше использовать власть, которой вы облечены.

– Я уверен, что вы на моем месте действовали бы лучше.

– Возможно и так, главнокомандующий.

– Я вижу, дух неповиновения заразен, – сказал Кристофоро, но – спите спокойно. Как сказала черная женщина там, на горе, беда не приходит одна. Возможно, после очередного несчастья, вы в качестве королевского инспектора будете командовать этой экспедицией.

– Не думаю, чтобы я справился с этой задачей хуже вас.

– Да, уверен, вы правы, – согласился Кристофоро. – Этот турок не взорвал бы “Пинту”, и вы потушили бы пожар на “Нинье”, хорошенько помочившись на огонь.

– Мне кажется, вы забыли, кого я здесь представляю.

– Лишь потому, что вы забыли, кто назначил меня командовать этими судами. Если король и дал вам какую-то власть, извольте помнить, что я получил еще большую от того же лица. Если Пинсон захочет уничтожить остатки этой власти, разразившаяся буря сметет не одного меня.

И все же, не успел еще Сеговия уйти, как Кристофоро опять силился понять, чего же Господь ждет от него. Может ли он хоть что-то сейчас сделать, чтобы люди опять стали ему повиноваться? Пинсон привлек их к постройке судна, но они были всего лишь матросы, а не судостроители из Палоса. Доминго – неплохой бондарь, но делать бочки – совсем не то, что заложить киль судна. Лопес – конопатчик, а не плотник. Большинство матросов многое могли сделать своими руками, но ни один из них не обладал знаниями и практикой строительства судна.

Тем не менее им придется попробовать. Должны будут попробовать, и если первая попытка окажется неудачной, попробовать еще раз. Поэтому между Кристофоро и Пинсоном не возникало никаких ссор по поводу строительства судна. Поводом для ссоры послужило то, как испанцы обращались с индейцами, без помощи которых им было не обойтись. От искреннего желания помочь, которое люди Гуаканагари проявили при разгрузке “Санта-Марии”, давно не осталось и следа. Чем больше приказов отдавали испанцы, тем меньше их слушали индейцы. С каждым днем все меньше индейцев приходило на строительство, а в результате с теми, кто все-таки появлялся, обращались еще хуже. Похоже, испанцы полагали, будто каждый из них, независимо от своего служебного положения и звания, имеет право отдавать команды и назначать наказания любому индейцу, и молодому и старому, любому…

Все эти мысли идут от нее, в который уже раз осознал Кристофоро. Пока я не поговорил с ней, я не подвергал сомнению право белых людей командовать людьми с темной кожей. Только после того, как она отравила мое сознание странным толкованием христианства, я начал замечать, что индейцы внутренне сопротивляются тому, чтобы с ними обращались как с рабами. Не будь ее, я смотрел бы на них глазами Пинсона, как на бесполезных, ленивых дикарей. Но теперь я вижу, что это – спокойные, мягкие люди, избегающие ссор. Они безропотно вынесут наказание, но после этого не вернутся на стройку, чтобы их не избили вновь. И все же есть среди них и такие, которые и после побоев приходят помочь опять, по доброй воле, стараясь только не попадаться на глаза самым жестоким из испанцев. Не это ли имел в виду Христос, когда велел подставить и вторую щеку? Если кто-то заставляет тебя пройти с ним одну милю, пройди и вторую, уже по собственной воле – разве не в этом дух христианства? Так кто же истинные христиане? Крещеные испанцы или некрещеные индейцы?

Она перевернула мир вверх дном. Эти индейцы ничего не знают об Иисусе и тем не менее живут по его заветам, а испанцы, веками воевавшие во имя Христа, превратились в кровожадных, жестоких людей. И нельзя сказать, чтобы они были хуже любого другого народа, живущего в Европе. Не хуже, чем те же генуэзцы, обагрившие свои руки кровью в междоусобицах. А может быть. Бог привел его сюда не для того, чтобы просветить язычников, а чтобы поучиться у них?

– А тайно вовсе не такие хорошие, – сказала Чипа.

– У нас инструменты лучше, – возразил Кристофоро, – да и оружие тоже.

– Я имела в виду другое, как вы там говорили… Тайно убивают людей для богов. Видящая во Тьме сказала, что, когда вы расскажете нам о Христе, мы поймем, что один человек уже умер, и больше жертв никогда не потребуется. Тогда тайно больше не будут убивать людей. А карибы перестанут есть человеческое мясо.

– Пресвятая Богородица, – сказал Педро. – Неужто они делают это?

– Так рассказывают люди из долин. Карибы – это ужасные, страшные люди. Тайно лучше, чем они. А мы, жители Анкуаш, лучше, чем тайно. Однако Видящая во Тьме говорит, что, когда вы будете готовы учить нас, мы убедимся, что вы лучше всех.

– Мы, испанцы? – спросил Педро.

– Нет, он. Вы, Колон.

Это просто лесть, подумал Кристофоро. Вот почему Видящая-во-Тьме подучила Чипу и других жителей Анкуаш говорить обо мне такие вещи. А я счастлив, когда слышу такие слова, потому что они противоречат тем злобным слухам, которые распространяются среди моих людей. Видящая во Тьме хочет, чтобы я видел искренних друзей не в испанских моряках, а в жителях Анкуапп. А что если это правда? Что если единственная цель этого путешествия – привести меня сюда, где я встречу народ, подготовленный Богом к принятию веры Христовой?

Нет, этого не может быть. Всевышний говорил о золоте, о великих народах, о крестовых походах, а не о жалкой горной деревушке.

Она сказала, что, когда я буду готов, она покажет мне золото.

Нам обязательно нужно построить корабль. Я должен сплотить людей, по крайней мере, пока мы не построим судно, вернемся в Испанию и придем сюда с более крупными силами. И более дисциплинированными. И без Мартина Пинсона. Но я также привезу с собой священников, много священников, чтобы учить индейцев. Видящая во Тьме будет довольна. Я пока еще могу сделать все это, если мне удастся сохранить ситуацию под контролем, пока судно не будет построено.

Путукам зацокала языком.

– Чипа говорит, дела очень плохи.

– Насколько плохи? – спросила Дико.

– Чипа говорит, что ее парень, Педро, все время просит Колона уйти из лагеря. Она говорит, некоторые из ребят пытались сказать об этом Педро, чтобы он мог предупредить касика. Его собираются убить.

– Кто?

– Мне теперь трудно запоминать имена. Видящая во Тьме, – со смехом сказала Путукам. – Ты думаешь, я такая же умная, как ты?

Дико вздохнула.

– Почему он никак не поймет, что ему необходимо покинуть форт и перебраться сюда?

– Он, может быть, и белый, но мужчина есть мужчина, – сказала Путукам. – Мужчины всегда думают, что знают, как поступать, и поэтому никого не слушают.

– Если я спущусь вниз и буду наблюдать за Колоном, кто же станет носить здесь воду? – спросила Дико.

– Мы носили воду и до того, как ты пришла, – ответила Путукам. – Девки теперь разжирели и обленились.

– Если я уйду из деревни, чтобы следить за Колоном и привести его сюда, кто будет охранять мой дом, чтобы Нугкуи не вселил кого-нибудь туда, и не отдал все мои инструменты?

– Байку и я будем охранять его по очереди, – успокоила ее Путукам.

– Тогда я пойду, – сказала Дико. – Но я не буду силой тащить его сюда. Он должен прийти сам, по доброй воле.

Путукам молча посмотрела на нее.

– Я не заставляю людей идти против их воли, – объяснила Дико.

Путукам улыбнулась.

– Нет, Видящая во Тьме. Ты просто не оставляешь их в покое, пока они не изменят свои намерения. По своей собственной воле.

Бунт, наконец, разразился и выплеснулся в открытое неповиновение. И зачинщиком явился Родриго де Триана, – возможно, потому, что у него было больше оснований, чем у кого-либо другого, ненавидеть Колона, лишившего его награды, обещанной тому, кто первый увидит землю. Так или иначе, все произошло без всякого плана, насколько мог судить Педро. Все началось в тот день, когда к нему прибежал тайно по имени Мертвая Рыба. Он говорил так быстро, что Педро, хотя и достиг определенных успехов в изучении этого языка, ничего не мог понять. Однако Чипа поняла и очень рассердилась.

– Они насилуют Перышко Попугая, – выпалила она. – А ведь она даже еще не женщина. Она младше меня.

Педро тут же велел Каро, серебряных дел мастеру, позвать офицеров. Затем он вместе с Чипой выбежал вслед за Мертвой Рыбой за ворота форта.

Перышко Попугая выглядела, словно как мертвая. Так валяется на земле брошенная кем-то тряпка. Тут же были Могер и Клавихо, два преступника, записавшиеся в экспедицию, чтобы заслужить помилование.

Они-то, очевидно, и были зачинщиками, – но всю эту сцену наблюдали, посмеиваясь, Родриго де Триана и два-три других матроса с “Пинты”.

– Прекратите, – закричал Педро. Они посмотрели на него как на надоедливую муху, от которой можно отмахнуться.

– Ведь она ребенок, – крикнул он им.

– Теперь уже женщина, – ухмыльнулся Могер. И тут же он и другие вновь разразились смехом.

Чипа уже бежала к девочке. Педро попытался остановить ее.

– Не надо. Чипа!

Но Чипа не думала об опасности. Она попыталась обойти одного из стоявших вокруг мужчин, чтобы приблизиться к Перышку Попугая, однако тот отпихнул ее в сторону, прямо в руки Родриго де Триана.

– Дайте мне посмотреть, жива ли она? – настаивала Чипа.

– Отпустите ее, – потребовал Педро. Но на этот раз он не кричал.

– Похоже, тут еще одна не прочь попробовать, – сказал Клавихо, потрепав Чипу по щеке.

Педро схватился за шпагу, прекрасно понимая, что у него нет никаких шансов справиться с любым из этих людей, но зная, что не может поступить иначе.

– Брось шпагу, – раздался сзади голос Пинсона. Педро обернулся. Пинсон шел во главе группы офицеров. Главнокомандующий находился чуть позади.

– Отпусти девочку, Родриго, г сказал Пинсон. Тот повиновался. Но Чипа, вместо того чтобы убежать от опасности, бросилась к девочке, по-прежнему безжизненно распростертой на земле, и прижалась ухом к ее груди, чтобы узнать, бьется ли сердце.

– А теперь возвращайтесь в форт и приступайте к работе, – сказал Пинсон.

– Кто виновник всего этого? – грозно спросил Колон.

– Я же разобрался во всем, – ответил Пинсон.

– Разобрались? – спросил Колон. – Ведь девочка еще совсем ребенок. Это чудовищное преступление. Да к тому же еще и глупое. Как вы думаете, сколько индейцев придет завтра на работу?

– Если они не будут помогать нам по доброй воле, – сказал Родриго де Триана, – тогда мы их сами приведем и заставим помогать.

– А пока вы будете этим заниматься, вы возьмете их женщин и изнасилуете всех подряд. Не таков ли план, Родриго? По-вашему это и значит быть христианином?

– Вы главнокомандующий или епископ? – спросил Родриго. Остальные матросы расхохотались.

– Я же сказал, что принял меры, главнокомандующий, – не выдержал Пинсон.

– Приказав им отправиться на работу? Много ли мы наработаем, если нам придется защищаться от тайно?

– Эти индейцы – плохие воины, – сказал со смехом Могер. – Я бы одной рукой справился с любым мужчиной из деревни, пока сам, насвистывая, опрастывался бы где-нибудь под кустом.

– Она умерла, – сказала Чипа. Она оторвалась от тела девочки и направилась к Педро. Однако Родриго де Триана схватил ее за плечо.

– То, что произошло здесь, не должно было случиться, – сказал Родриго Колону. Но, в конце концов, это не так уж важно. Как уже сказал Пинсон, давайте продолжать работу.

На мгновение Педро показалось, что главнокомандующий оставит этот инцидент без внимания, как он уже оставлял как бы незамеченным неуважительное, а подчас и вызывающее поведение подчиненных. Все это – для того, чтобы сохранить мир. Педро это понимал. Но на этот раз дело приняло иной оборот. Люди начали расходиться, направляясь назад, к форту.

– Вы убили девочку, – крикнул Педро.

Чипа бросилась к Педро, но Родриго опять схватил ее. Мне следовало бы немного подождать, подумал Педро. Лучше бы я придержал свой язык.

– Хватит, – сказал Пинсон. – Чтобы больше такое не повторилось.

Но Родриго не мог оставить обвинение без ответа.

– Никто не думал, что она умрет, – оправдывался он.

– Если бы она была девушкой из Палоса, – сказал Педро, – вы убили бы тех, кто сделал с ней такое. И это было бы по закону.

– Девушки из Палоса не шляются голыми, – возразил Родриго.

– Ты ведешь себя как дикарь, – крикнул Педро. – Даже сейчас, ты так грубо схватил Чипу, как будто готов убить ее.

Педро почувствовал на своем плече руку главнокомандующего.

– Иди сюда. Чипа, – сказал Колон. – Мне потребуется твоя помощь, чтобы объяснить Гуаканагари случившееся.

Чипа рванулась к нему, но Родриго еще мгновение удерживал ее. Однако, увидев, что никто не поддержит его в этом, он отпустил ее. Чипа тут же бросилась к Педро и Колону.

Все же Родриго не мог удержаться, чтобы не оставить за собой последнее слово.

– Ну что ж, Педро, по-видимому ты – единственный, кому позволено путаться с индейскими девчонками.

Педро был разъярен. Выхватив из ножен шпагу, он сделал шаг вперед.

– Я даже не дотронулся до нее!

Родриго расхохотался.

– Подумайте только, он хочет вступиться за ее честь. Он думает, что эта чернокожая сучонка – настоящая сеньора. – Другие матросы тоже загоготали.

– Убери шпагу, Педро! – приказал Колон. Педро повиновался и, шагнув назад, присоединился к Чипе и Колону.

Люди опять стали продвигаться к форту. Но Родриго все никак не мог успокоиться. Он продолжал отпускать шуточки отнюдь не безобидного свойства, причем иногда настолько громко, что все слова можно было разобрать.

– Ну что за счастливая семейка, – сказал он, и за этой фразой последовал очередной взрыв смеха. А чуть погодя:

– Может, он тоже пашет ее, с ним заодно.

Но главнокомандующий не обращал на все это внимания. Педро понимал, что это самая разумная линия поведения, но он никак не мог забыть мертвую девочку, оставшуюся лежать там, на поляне. Есть ли справедливость на свете? Почему белые могут делать с индейцами все, что хотят, и никто не накажет их?

Офицеры первыми вошли в ворота форта. Другие, основная часть, столпились у ворот. Последними подошли те, кто участвовал в изнасиловании либо непосредственно, либо же просто наблюдая. Когда все прошли в ворота, и они закрылись за ними. Колон повернулся к Аране, представителю полицейской власти на флоте, и сказал:

– Арестуйте этих людей, сеньор. Я обвиняю Могера и Клавихо в изнасиловании и убийстве. Я обвиняю Триану, Валлехоса и Франко в неподчинении приказам.

Возможно, если бы Арана не заколебался, одна только мощь голоса Колона решила бы все дело. Но он заколебался, и в результате впустую потратил несколько секунд, высматривая матросов ненадежнее, которые выполнят его приказ.

За это время Родриго де Триана пришел в себя:

– Не слушайте его! – закричал он. – Не подчиняйтесь ему! Ведь Пинсон велел вам возвращаться на работу. Неуж-то мы позволим этому генуэзцу выпороть нас из-за какой-то мелочи?

– Арестуйте их, – требовательно повторил Колон.

– Ты, ты и ты, – сказал Арана, – возьмите Могера и Клавихо под…

– Не смейте этого делать! – опять крикнул Родриго де Триана.

– Если Родриго де Триана вновь призывает к бунту, я приказываю вам застрелить его.

– Это, конечно, вам на руку. Колон. Тогда уже не с кем будет спорить о том, кто увидел землю в ту ночь!

– Главнокомандующий, – спокойно сказал Пинсон, – стоит ли прибегать к расстрелу людей?

– Я приказал арестовать пять матросов, – сказал Колон. Я жду, когда это будет сделано.

– Тогда вам придется ждать чертовски долго! – выкрикнул Родриго.

Пинсон протянул руку и коснулся плеча Ароны, призывая его повременить.

– Главнокомандующий, – предложил Пинсон, – давайте просто подождем, пока улягутся страсти.

Педро открыл от изумления рот. Он видел, что Сеговия и Гутьеррес потрясены не меньше его. Пинсон только что поднял бунт, хотел он того или нет. Он стал между главнокомандующим и Араной и помещал последнему выполнить приказ Колона. Теперь он стоял лицом к лицу с Колоном, как бы бросая ему вызов.

Колон, не обращая на него внимания, опять обратился к Аране:

– Я жду.

Арана повернулся к трем матросам, которых он назвал раньше:

– Выполняйте приказ, ребята, – сказал он. Но те не сдвинулись с места. Они смотрели на Пинсона, и ждали.

Педро видел, что Пинсон и сам не знает, как поступить. Возможно, он даже не знает, чего хочет. Если раньше и были какие-то сомнения, то теперь они отпали: что касалось личного состава, командующим экспедиции был Пинсон. Но Пинсон был хороший командир и понимал, что для того, чтобы выжить, первостепенное значение имеет дисциплина. Он также знал, что если когда-нибудь захочет вернуться в Испанию, он не сможет этого сделать, имея в своем личном деле запись о бунте.

В то же время, если он сейчас подчинится Колону, то потеряет поддержку матросов. Они будут считать, что их предали. Он уронит себя в их глазах.

Итак… что же для него самое важное? Преданность людей Палоса или законы, действующие в условиях плавания?

Теперь уже невозможно узнать, какой выбор сделал бы Пинсон. Ибо Колон не стал ждать, пока он примет решение. Вместо этого он опять обратился к Аране.

– По-видимому, Пинсон полагает, что именно он решает, выполнять ли приказы главнокомандующего. Арана, арестуйте Мартина Пинсона за неповиновение и участие в мятеже.

Пока охваченный смятением Пинсон никак не мог решить, переступить ли ему роковую черту. Колон понял, что он уже переступил ее. На стороне Колона был закон и правосудие. На стороне Пинсона – поддержка почти всех моряков. Как только Колон отдал приказ, рев матросов недвусмысленно доказал, что они отвергают его решение. В мгновение ока толпа, находившаяся на площадке, разбушевалась. Колона и других офицеров схватили и поволокли к центру форта.

На какое-то мгновение Педро и Чипа были забыты. По всей видимости, матросы замыслили бунт достаточно давно и уже решили, кого нужно обезвредить. Конечно самого Колона и королевских офицеров. А также, Хакоме дель Рико, финансового агента; Хуана де ла Коса, потому что он баск, а не житель Палоса и, значит, не заслуживает доверия; врача Алонсо; оружейного мастера Лекейтио и бондаря Доминго.

Педро как можно более незаметно продвигался к воротам форта. Он уже был примерно в тридцати ярдах от них, когда офицеры и не поддержавшие бунт члены экипажа были схвачены; оставалось пройти еще чуть-чуть, и он откроет ворота. Он взял Чипу за руку и сказал ей на ломаном тайно:

– Мы убежим. Когда ворота будут открыты. Она сжала его руку, показывая, что поняла. То, что Пинсон и его братья не были арестованы вместе с другими офицерами, могло сослужить ему плохую службу. И он понимал это. До тех пор, пока матросы не перебьют всех королевских офицеров, кто-нибудь обязательно выступит свидетелем против него в Испании.

– Я возражаю, – громко сказал он. – Вы должны немедленно отпустить их.

– Брось, Мартин, – крикнул Родриго. – Он же обвинил тебя в бунте.

– Но, Родриго, я не виновен в бунте, – сказал Пинсон, выговаривая слова как можно более четко, чтобы все их расслышали. – Я возражаю против таких действий. Я требую, чтобы вы немедленно это прекратили. Иначе вам придется арестовать и меня.

Смысл сказанного почти сразу же дошел до Родриго.

– Ребята, – сказал он, отдавая приказание так естественно, как будто был рожден для этого, – вам следует арестовать капитана Пинсона и его братьев.

Педро не мог разглядеть, подмигнул ли Родриго, произнося эти слова, но вряд ли в этом была необходимость: все и так понимали, что Пинсона арестовали только потому, что он сам попросил об этом. Чтобы защитить себя от обвинения в подстрекательстве к бунту.

– Не причиняйте никому вреда, – приказал Пинсон. – Если вы хотите вновь увидеть Испанию, не причиняйте никому вреда.

– Он собирался высечь меня, этот лживый выродок, – крикнул Родриго. – Так давайте посмотрим, как ему понравится плеть!

Если они осмелятся тронуть Колона, понял Педро, то Чипа пропала. С ней будет то же, что и с Перышком Попугая, если только не удастся вывести ее из форта и добраться до леса.

– Видящая во Тьме знает, что делать, – тихо сказала Чипа на языке тайно.

– Помолчи, – зашептал Педро. Затем он перешел с тайно на испанский. – Как только мне удастся открыть ворота, беги и спрячься в ближайшей рощице.

Он подошел к воротам, поднял засов и бросил его на землю. Среди бунтовщиков сразу же поднялся крик.

– Ворота! Педро! Задержите его! Хватайте девчонку! Не дайте ей добраться до деревни!

Ворота были тяжелые, и открыть их было нелегко. Ему показалось, что на это ушло много времени, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Педро услышал выстрел из мушкета, но пуля пролетела где-то далеко – на таком расстоянии мушкеты не отличались особой точностью. Как только Чипа протиснулась в приоткрытые ворота, Педро тут же последовал за ней. Он слышал топот преследователей, но не решался остановиться и посмотреть, на каком они расстоянии от беглецов.

Чипа легко, как лань, перебежала поляну, нырнула в подлесок на опушке леса, почти не потревожив листвы. По сравнению с ней Педро бежал неуклюже, как бык, тяжело топая своими сапогами. Пот струился у него по телу под толстой одеждой. Шпага колотила по ноге. Ему казалось, что преследователи все ближе и ближе. Наконец последним рывком он кинулся в подлесок, где ветки и лианы обвились вокруг его головы, хватали за шею, как бы пытаясь отбросить его назад на открытое место.

– Тихо, – сказала Чипа. – Не шевелись, и они тебя не увидят.

Ее голос успокоил его. Он перестал бороться с ветками, а затем вдруг обнаружил, что, двигаясь медленно, гораздо проще продвигаться через лианы и тонкие ветки, цеплявшиеся за него. Чуть погодя они с Чипой подошли к дереву с низко расположенной над землей развилкой. Чипа легко взобралась на нее.

– Они возвращаются в форт, – сказала она.

– Нас никто не преследует? – Педро был слегка разочарован. – Им нет до нас дела.

– Нам нужно привести сюда Видящую во Тьме, – сказала Чипа.

– Уже не нужно, – послышался женский голос. Педро в испуге завертел головой, но не мог разглядеть, откуда доносится голос. Обнаружила ее Чипа.

– Видящая во Тьме! – крикнула она. – Ты уже здесь!

Теперь и Педро увидел ее темную фигуру в тени.

– Идемте со мной, – скомандовала она. – Для Колона настало очень опасное время.

– Вы можете помешать им? – спросил Педро.

– Помалкивай и иди за мной, – последовал ответ. Но он мог идти только за Чипой, потому что стоило Видящей во Тьме тронуться с места, как он потерял ее из виду. Вскоре они оказались у подножия высокого дерева. Взглянув вверх, он увидел Чипу и Видящую во Тьме, устроившихся на его верхних ветвях. В руках Видящая во Тьме держала какой-то странного вида мушкет. Но что толку от оружия, когда цель находится на таком большом расстоянии?

Дико смотрела через прицел ружья с транквилизирующим зарядом. Пока она спускалась, чтобы перехватить Педро и Чипу, бунтовщики успели раздеть Кристофоро до пояса и привязать его к угловому столбу одной из хижин. А сейчас Могер уже занес над ним плеть.

Кто же они, чей гнев сплотил толпу? Конечно, Родриго де Триана, а также Могер и Клавихо. Кто еще?

Позади нее, вцепившись в другую ветку. Чипа тихо сказала:

– Если ты была тут. Видящая во Тьме, почему не помогла Перышку Попугая?

– Я наблюдала за фортом, – ответила Дико, – и ничего не знала о случившемся, пока не увидела, как Мертвая Рыба прибежал и потащил тебя за собой. Но знаешь, ты ошиблась. Перышко Попугая не умерла.

– Я не слышала, чтобы ее сердце билось.

– Оно билось очень слабо. Но после того, как все белые люди ушли, я дала ей лекарство, которое поможет. И я послала Мертвую Рыбу за женщинами из деревни, чтобы они тоже оказали ей помощь.

– Если бы я не сказала, что Перышко Попугая мертва, тогда все остальное…

– Это все равно бы случилось. Вот почему я оказалась здесь, и стала ждать, что будет дальше.

Даже невооруженым глазом Чипа видела, что Колона стегают.

– Они бьют его, – сказала она.

– Молчи, – прошептала Дико.

Она тщательно прицелилась в Родриго и нажала курок. Раздался негромкий хлопок. Родриго дернулся. Дико прицелилась опять, на это раз в Клавихо. Еще один хлопок. Клавихо почесал голову. Прицелиться в Могера было труднее, потому что он все время двигался, поднимая и опуская плеть, однако, когда она выстрелила, то опять не промахнулась. Могер остановился и почесал шею.

Это оружие предназначалось для критических ситуаций. Крохотные, направляемые лазером ракеты, попадая в цель, тут же отваливались, оставляя впившуюся в тело стрелу размером не больше жала пчелы. Всего через несколько секунд транквилизатор достиг головного мозга бандитов, быстро погасил их агрессивность, сделав пассивными и апатичными. Оружие не было смертельным, но когда вожаки внезапно теряют интерес к происходящему, толпа успокаивается.

Кристофоро до этого никогда так не били, даже в детстве. Боль от ударов была куда сильнее любой физической боли, которую ему когда-либо довелось испытать. И все же была слабее, чем он опасался, и он мог выдержать ее. При каждом ударе он непроизвольно кряхтел, но его гордость была сильнее боли. Они не дождутся, чтобы главнокомандующий просил пощады или плакал под ударами плети. Они запомнят, как он перенес их предательство.

К его удивлению, порка прекратилась всего после нескольких ударов.

– Ну, хватит, – сказал Могер.

Это было невероятно. Всего за несколько секунд до этого он, разъяренный, кричал, как Колон обозвал его убийцей, и как он сейчас узнает, каково это, когда Могер действительно старается причинить кому-нибудь боль.

– Отвяжи его, – сказал Родриго. Он тоже говорил более спокойным голосом. Почти скучающим. Похоже было, что вся их ненависть внезапно улетучилась.

– Простите, мой господин, – прошептал Андрее Евенес, развязывая узлы, чтобы освободить Колону руки. – У них ружья. Что мы, мальчишки, могли с ними поделать?

– Я знаю, кто мне предан, – прошептал Кристофоро.

– Никак ты, Евенес, нашептываешь ему, какой ты хороший? – насмешливо спросил Клавихо.

– Да, с вызовом – сказал Евенес. – Я не с вами.

– А кому до этого есть дело? – лениво заметил Родриго.

Кристофоро не мог поверить столь внезапной перемене в Родриго. Он был безразличен ко всему. Впрочем, так же выглядели Могер и Клавихо, у них было то же отупевшее выражение лица. Клавихо продолжал чесать в голове.

– Могер, ты постереги его, – сказал Родриго. – И ты, Клавихо. В конце концов вы больше всего потеряете, если он сбежит. А вы, ребята, заприте остальных в хижине Сеговии.

Они повиновались, но двигались медленнее, чем обычно, и большинство матросов выглядели угрюмыми и озабоченными. Теперь, когда ярость Родриго уже не подхлестывала их, многие опомнились и задумались. Что будет с ними, когда они вернутся в Палос?

Только сейчас Кристофоро понял, что даже эти немногие удары плетью дорого обошлись ему. Когда он попытался сделать шаг, то обнаружил, что у него кружится голова от потери крови. Его шатало. Он услышал, как несколько человек ахнули, а другие зашептались. Я слишком стар для такого испытания, подумал Кристофоро. Если мне суждено было познакомиться с плетью, это должно было случиться, когда я был моложе.

В своей хижине Кристофоро пришлось вытерпеть новую боль, когда лекарь Хуан накладывал на его раны отвратительно пахнущую мазь, а затем прикрыл спину куском тонкой ткани.

– Старайтесь поменьше двигаться, – сказал Хуан, как будто Кристофоро нуждался в таком напоминании. – Ткань защитит от мух, поэтому не снимайте ее.

Лежа в хижине, Кристофоро перебирал в памяти все происшедшее. Они хотели убить меня. Они были полны злобы. А потом совершенно неожиданно они утратили всякий интерес ко мне. Что же могло так внезапно повлиять на них, как не Святой Дух, смягчивший их сердца? Всевышний заботится обо мне. Он не хочет, чтобы я сейчас умер.

Медленно, осторожно, так, чтобы не сдвинуть ткань и не причинить себе слишком сильной боли, Кристофоро перекрестился и начал молиться. Могу ли я еще выполнить ту миссию, что Ты поручил мне. Господи? Теперь, после изнасилования этой девочки? Теперь, после этого бунта?

В мозгу его прозвучали слова, причем так четко, как будто он вновь слышит голос той женщины. “Одна беда за другой. Пока ты не познаешь смирение”.

О каком смирении шла речь? Что ему предстояло познать?

К вечеру несколько тайно из деревни Гуаканагари перелезли через стену форта – неужто эти белые люди действительно думали, что пучок палок преградит дорогу мужчинам, которые лазают по деревьям с детских лет? Вскоре один из них вернулся, чтобы рассказать об увиденном. Дико вместе с Гуаканагари ожидала его.

– Караулящие его люди спят.

– Я дала им небольшую порцию яда, поэтому они и заснули, – сказала Дико.

Гуаканагари бросил на нее недовольный взгляд.

– Не понимаю, какое тебе дело до этого. Все остальные не разделяли отношения своего вождя к этой черной колдунье из старой горной деревушки Анкуаш. Они трепетали перед ней и не сомневались, что она в любое время может отравить, кого захочет.

– Гуаканагари, я понимаю твой гнев, – сказала Дико. – Ты и твоя деревня делали только хорошее этим людям и смотри, как они обошлись с вами. Хуже, чем с собаками. Но не все белые люди такие. Белый вождь хотел наказать тех, кто надругался над Перышком Попугая. Вот почему злые люди из их числа отобрали у него власть и избили его.

– Значит, он был не очень-то сильным вождем, – заметил Гуаканагари.

– Он великий человек, – ответила Дико. – Чипа и этот молодой человек, Педро, знают его лучше, чем кто-либо другой, кроме меня.

– Почему я должен доверять этому белому мальчишке и этой хитрой и лживой девчонке? – раздраженно спросил Гуаканагари.

К удивлению Дико, Педро уже успел достаточно усвоить язык тайно, и сам четко ответил на это обвинение:

– Потому что мы видели все своими глазами, а ты – нет.

Все члены военного совета племени тайно, собравшиеся в лесу неподалеку от форта, были удивлены тем, что Педро понимал их язык и говорил на нем. Дико видела, что они удивлены. Хотя их лица оставались совершенно бесстрастными, какое-то время они все-таки молчали, прежде чем спокойно заговорить. Их сдержанная, на вид бесстрастная реакция, напомнила ей Хунакпу, и на какой-то момент она ощутила приступ глубокой печали оттого, что потеряла его. Прошли годы, говорила она себе. Это было годы тому назад, и я уже пережила эту утрату. Сейчас я уже не сожалею о прошлом.

– Действие яда со временем кончится, – сказала Дико. – Злые люди вспомнят свою злобу.

– Мы тоже вспомним нашу злобу, – отозвался один из юношей деревни Гуаканагари.

– Если вы убьете всех белых людей, даже тех, кто не сделал ничего плохого, это будет значить, что вы ничем не лучше их, – повысила голос Дико. – Я обещаю, что, если вы будете убивать всех без разбора, вы об этом пожалеете.

Она старалась говорить как можно спокойней, но угроза в ее словах была вполне реальной – она видела, что все они внимательно обдумывают услышанное. Они знали, насколько велики ее силы, и никто из них не будет поступать безрассудно, чтобы сделать что-то против нее в открытую.

– Ты осмеливаешься запрещать нам быть мужчинами? Может быть, ты запретишь нам защищать нашу деревню? – спросил Гуаканагари.

– Я никогда не буду запрещать вам делать что-нибудь, – ответила Дико. – Я только прошу вас еще немного подождать и посмотреть, как пойдут дела. Скоро белые люди начнут покидать форт. Я думаю, сначала это будут те, кто попытается спасти своего вождя. За ними последуют другие хорошие люди, которые не хотят причинять вреда вашему народу. Вы должны помочь им найти дорогу ко мне. Я прошу вас не делать им ничего плохого. Если они пойдут ко мне, пожалуйста, не мешайте им.

– Даже если они будут искать тебя, чтобы убить? – спросил Гуаканагари. Это был коварный вопрос, оставлявший ему возможность убить того, кого он захочет под предлогом, что сделал это, чтобы защитить Видящую во Тьме.

– Я сумею сама защитить себя, – сказала Видящая во Тьме. – Если они будут подниматься в гору, я прошу вас никак не мешать и не вредить им. Когда в форте останутся одиночки, вы поймете, что это злые люди. Это будет ясно всем вам, не только одному или двум. Когда этот день наступит, вы можете поступить, как должны поступать мужчины. Но и тогда, если кто-то из них ускользнет и направится к горе, я прошу вас пропустить его или их, сколько бы их там ни было.

– Но только не тех, кто изнасиловал Перышко Попугая, – тут же выпалил Мертвая Рыба. – Только не их, куда бы они ни побежали.

– Я согласна, – сказала Дико. – Для них нет спасения.

Кристофоро проснулся в темноте. За стенами его жилища слышались голоса. Он не различал слова, но ему это было безразлично. Теперь он понял. Прозрение пришло к нему во сне. Ему снились не его страдания, а девочка, которую изнасиловали и убили. Во сне он видел лица Могера и Клавихо, какими их, должно быть, видела девочка, – полные похоти, издевки и ненависти. Во сне он молил их не трогать ее. Во сне он говорил им, что она просто девочка, еще ребенок, но их ничто не остановило. У них не было жалости.

Вот каких людей я привез сюда, думал Кристофоро. И я еще называл их христианами, а мягкосердечных индейцев – дикарями. Видящая во Тьме сказала истинную правду. Эти люди Божьи создания, которые ждут, чтобы их научили вере и крестили, чтобы стать христианами. Некоторые из моих людей достойны, чтобы вместе с ними считаться христианами. Таким примером всегда был Педро. Он сумел оценить душу Чипы, в то время как все, даже я, видели только цвет ее кожи, уродливость лица и странности поведения. Если я в душе был бы подобен Педро, я поверил бы Видящей во Тьме, и мне не пришлось бы переживать эти последние беды – гибель “Пинты”, бунт, это избиение. И самую страшную беду из всех – мой стыд, оттого что я отверг слова Бога, потому что они были переданы не таким посланцем, какого я ожидал.

Дверь открылась и тут же закрылась. Кто-то тихо подошел к нему.

– Если вы пришли убить меня, – сказал Кристофоро, – будьте мужчиной и дайте мне увидеть лицо моего убийцы.

– Пожалуйста, успокойтесь, мой господин, – сказал голос. – Мы собрались здесь, чтобы посоветоваться. Мы освободим вас и выведем из форта, а потом мы нападем на этих проклятых бунтовщиков и…

– Нет, – сказал Кристофоро. – Никаких стычек, никакого кровопролития.

– А что тогда? Позволить этим людям править нами?

– На вершине горы есть деревня Анкуаш, – сказал Кристофоро. – Я пойду туда. То же сделают все преданные мне люди. Уходите тихо, не затевайте драк. Идите вверх по течению в – Анкуаш. Это место, которое Господь Бог приготовил для нас.

– Но бунтовщики построят корабль…

– Неужели вы думаете, что бунтовщики способны построить корабль? – с насмешкой спросил Кристофоро. – Они посмотрят друг другу в глаза, а потом отвернутся, потому что знают, что не могут доверять друг другу.

– Это правда, сеньор, – сказал матрос. – Некоторые из них уже ворчат, что Пинсон заботился лишь о том, чтобы убедить вас, что он не бунтовщик. Другие вспомнили, как турок обвинил Пинсона в том, что он помогал ему.

– Глупое обвинение, – сказал Кристофоро.

– Пинсон прислушивается, когда как Могер и Клавихо говорят о том, как убить вас, а сам не говорит ничего, – сказал матрос. – А Родриго топает ногами и сыплет проклятиями и ругательствами из-за того, что не убил вас сегодня. Мы должны вывести вас отсюда.

– Помогите мне подняться на ноги.

Боль была острой, и он чувствовал, как едва затвердевшие струпья на некоторых ранах лопаются. Кровь тонкими струйками потекла по спине. Но тут уж ничего нельзя было поделать.

– Сколько вас здесь? – спросил Кристофоро.

– Большинство корабельных юнг на вашей стороне, – сказал голос. – Им всем стыдно за сегодняшнее поведение Пинсона. Некоторые офицеры обсуждают возможность переговоров с бунтовщиками, а Сеговия долго беседовал с Пинсоном, так что я думаю, он пытается найти какой-то компромисс. Может быть, хочет назначить Пинсона командующим.

– Хватит, – сказал Кристофоро. – Все напуганы и каждый делает то, что ему кажется правильным. Передай своим друзьям следующее: я буду считать преданными мне людьми тех, кто придет в горы, в Анкуаш. Я буду там, у женщины по имени Видящая во Тьме.

– У черной ведьмы?

– В ней больше Бога, чем в половине так называемых христиан, которые здесь находятся, – сказал Кристофоро. – Скажи им всем, что если кто-то захочет вернуться со мной в Испанию в подтверждение своей преданности, пусть идет в Анкуаш.

Теперь Кристофоро стоял уже без посторонней помощи. Штаны были надеты, тонкая рубашка накинута на спину – больше он ничего не мог надеть из-за ран; в эту теплую ночь он не будет страдать от холода в таком легком одеянии.

– Мою шпагу, – потребовал он.

– А вы сможете ее нести?

– Я главнокомандующий этой экспедиции, – ответил Кристофоро. – Я должен иметь при себе пшату. И да будет вам известно, тот, кто принесет мне мои судовые журналы и карты, получит, когда мы вернемся в Испанию, награду, превосходящую все его ожидания.

Матрос открыл дверь и осторожно выглянул наружу – проверить, не следит ли кто за ними. Наконец они заметили Андреса Евенеса, узнав его по стройной, юношеской фигуре, который махал им, призывая подойти. Только теперь Кристофоро разглядел матроса, который пришел за ним: это был баск Хуан де ла Коса. Человек, чья трусость и неповиновение привели к гибели “Санта-Марии”.

– Сегодня ты искупил свою вину, – сказал Кристофоро.

Коса пожал плечами.

– Уж таковы мы, баски, – никогда не знаешь заранее, что сделаем.

Опираясь на плечо де ла Коса, Кристофоро зашагал как можно быстрее через открытый участок к стене форта. Издали доносились песни и смех пьяных матросов. Вот почему его так плохо охраняли.

К Андресу и Хуану присоединились еще несколько человек – все судовые юнги, за исключением Эскобедо, писаря, который нес небольшой сундучок.

– Мой журнал, – сказал Кристофоро.

– И ваши карты, – подтвердил Эскобедо.

Де ла Коса ухмыльнулся, взглянув на него.

– Сказать ему о награде, обещанной вами, или вы сами это сделаете, сеньор?

– Кто из вас идет со мной? – спросил Кристофоро. Они удивленно переглянулись.

– Мы думали помочь вам перебраться через стену, – сказал де ла Коса, – а дальше…

– Они поймут, что я не мог проделать это в одиночку. Большинство из вас должны сейчас пойти со мной. Тогда они не начнут поиски в форте, обвиняя людей в том, что они помогли мне. Они подумают, что все мои друзья ушли со мной.

– Я останусь, – сказал Хуан де ла Коса. – Так я смогу рассказать людям то, что вы сказали мне. А все остальные пусть идут с вами.

Они подняли Кристофоро на верх стены, он собрался с духом перед неизбежной болью, соскользнул вниз и оказался по другую сторону ограды. И почти сразу столкнулся лицом к лицу с одним из тайно, Мертвой Рыбой, насколько он мог судить при лунном свете. Мертвая Рыба прижал пальцы к губам Кристофоро. Молчи, говорил этот жест.

Остальные перебрались через стену куда быстрее, чем Кристофоро. Единственное затруднение доставил сундучок с журналом и картами, но, наконец, и его передали через ограду, а за ним последовал сам Эскобедо.

– Ну вот, мы теперь все тут, – сказал Эскобедо. – Баск уже возвращается к остальным, пока его не хватились.

– Я боюсь за его жизнь, – сказал Кристофоро.

– Он куда больше опасался за вашу. Все тайно были вооружены, но они не размахивали оружием и никак не угрожали беглецам. Когда Мертвая Рыба взял Кристофоро за руку, главнокомандующий последовал за ним к лесу.

Дико осторожно сняла повязки. Раны заживали хорошо. Она с грустью подумала, что у нее остается мало антибиотиков. Ну да ладно. На этот раз их хватит, а если повезет, они вообще больше не понадобятся.

Веки Кристофоро задергались.

– Надеюсь, вы не собирались спать все время, – сказала Дико.

Он открыл глаза и попытался приподняться с циновки. Но тут же упал на спину.

– Вы все еще слабы, – заметила она. – Порка не прошла даром, да и путешествие в гору было не очень-то легким для вас. Вы уже не молодой человек.

Он слабо кивнул.

– Постарайтесь опять заснуть. Завтра вы почувствуете себя намного лучше. Он покачал головой.

– Видящая во Тьме… – начал он.

– Вы расскажете мне все завтра.

– Простите, – сказал он.

– Завтра.

– Вы дочь Бога, – прошептал он. Ему было трудно говорить, не хватало дыхания, чтобы произносить слова. Но он справился с собой. – Вы – моя сестра. Вы христианка.

– Завтра, – повторила она.

– Мне не нужно золото, – сказал он.

– Я знаю, – ответила она.

– Я думаю, вы посланы мне Богом, – продолжил он.

– Я пришла к вам, чтобы помочь сделать истинных христиан из здешних жителей. Начиная с меня. С завтрашнего дня вы будете учить меня вере Христовой, рассказывать о его жизни, и так я смогу стать первой крещеной душой на этой земле.

– Для этого я и пришел сюда, – пробормотал он. Она гладила его волосы, плечи, щеки. Когда он опять заснул, она ответила ему теми же словами:

– Для этого я и пришла сюда.

В течение последующих нескольких дней королевские офицеры и группа преданных матросов тоже пришли в Анкуаш. Кристофоро, который теперь уже мог понемногу стоять и ходить каждый день, сразу же дал своим людям задание – помогать деревенским жителям в их повседневной работе, учить их испанскому и самим усваивать язык тайно. Корабельные юнги быстро приспособились к этой нехитрой работе. Куда труднее было королевским офицерам подавить свою гордость и работать вместе с туземцами. Но никакого принуждения не было. Когда они отказывались помогать, на них просто не обращали внимания, пока они, наконец, не поняли, что в Анкуаш старые иерархические законы больше не действуют. Если ты не помогаешь, ты просто ничего не значишь. А эти люди были преисполнены решимости что-то значить. Эскобедо первым позабыл свое звание и должность, а Сеговия – последним, но этого и следовало ожидать. Чем более важное положение занимал человек в прошлом, тем труднее ему было забыть об этом.

Гонцы из долины приносили новости. Оставшись без королевских офицеров, Пинсон принял на себя командование фортом, однако работа на строительстве нового судна скоро прекратилась, и доходили слухи о драках между испанцами. Все больше людей убегали в горы. Наконец, дело дошло до решительной битвы. Звуки ружейной стрельбы доносились даже до Анкуаш.

В ту ночь человек десять прибыли в деревню. Среди них был сам Пинсон, раненный в ногу. Он плакал, потому что его брат, Винсенте, капитан “Ниньи”, был убит. Когда его рану перевязали, он настоял, чтобы ему позволили на глазах у всех просить прощения у главнокомандующего. Кристофоро охотно простил его.

Два десятка человек, оставшиеся в форте, уже никем и ничем не сдерживаемые, сделали вылазку, чтобы захватить нескольких тайно и превратить их в рабов и наложниц. Попытка провалилась, но два тайно и один испанец были убиты во время схватки. От Гуаканагари к Дико примчался гонец.

– Теперь мы их всех убьем, – сказал он. – Остались только злые.

– Я уже говорила Гуаканагари, что он сам поймет, когда придет время. Но вы ждали, и теперь их осталось всего несколько, и вы легко с ними справитесь.

Оставшиеся в живых бунтовщики беспечно спали в форте. А проснувшись утром, обнаружили, что их часовые убиты, а форт заполнен разъяренными и хорошо вооруженными тайно. И тогда они узнали, что мягкость была не единственной чертой их характера.

К дню летнего солнцестояния 1493 года все жители Анкуаш были крещены. Тем испанцам, которые настолько хорошо освоили язык тайно, что могли обходиться без переводчика, разрешили ухаживать за молодыми женщинами из Анкуаш и других деревень. В то время, как испанцы усваивали обычаи тайно, местные жители также многому учились у испанцев.

– Они забывают, что они – испанцы, пожаловался однажды Сеговия Кристофоро.

– Но и тайно также забывают, что они – тайно, – ответил Кристофоро. – Они становятся новыми людьми, каких раньше не было вообще.

– И что же это за люди? – спросил Сеговия.

– Не знаю, – ответил Кристофоро. – Наверное, христиане.

Тем временем Кристофоро и Видящая во Тьме каждый день по многу часов беседовали, и он постепенно начал понимать, что, несмотря на все тайны, которые были ей известны, и те странные силы, которыми она, по-видимому, владела, она не была ни ангелом, ни каким-либо другим сверхъестественным существом. Она была женщиной, еще молодой, хотя в глазах у нее таилось уже много боли и мудрости. Она была женщиной и его другом. Почему же это так удивляло его? Ведь только любовь сильных женщин давала ему ту подлинную радость, которая выпадала в жизни на его долю.