Искатель, 2004 №11

Не знаю, как другие, но я в приметы верю. Во всяком случае, в «тринадцатое число»…

13-го меня отчислили из космошколы.

13-го погибли в автомобильной катастрофе мои родители и единственная сестра.

13-го я сел на два года в тюрьму.

Все это случилось в разные годы, разные месяцы (полагаю, в разные дни недели), но, однако ж, отмечено одним роковым числом. Тут есть над чем задуматься!

Тринадцатого августа в дверь моей квартиры громко забарабанили. Дурные предчувствия не обманули: задевая плечами дверные косяки, в комнату шагнула гориллоподобная фигура в живописно-ярком костюме. У меня даже зарябило в глазах.

— Я от Папочки Би, — заявил гориллоподобный, жуя резинку.

Это было и так понятно. Папочка Би — щедрый старикан, но педант. Знающие люди предупреждали меня об этом. Но меня прельстило то, что Папочка Би ссуживал деньги игрокам под мизерные проценты. Правда, и возврата требовал неукоснительно в срок.

У меня срок истекал в полдень.

— А нельзя?.. — начал было я, но умолк, поняв, что «нельзя».

Гориллоподобный осведомился:

— А как насчет ванны? — И вздохнул: — Если хочешь знать, у босса аллергия на пороховой дым.

Я ответил, что не вижу большого резона кредитору топить клиентов в ванне, словно слепых котят.

Гориллоподобный ухмыльнулся:

— Клиентов, но не должников!

— На моих часах только десять…

— Прекрасно. Видно, ты сумеешь за два часа обчистить Национальный банк. Желаю успеха, компьютерный гений!

И, шутливо ткнув меня в живот указательным пальцем, словно дулом пистолета, гориллоподобный заржал.

— Я не прощаюсь, малыш, — сказал он уже у порога. — Да… Воду в ванне можешь подогреть по своему вкусу!

И он исчез, оставив у меня радужные воспоминания. В запасе у меня было слишком мало времени. В записной книжке я нашел адрес, который дал мне бывший однокашник. Я вызвал по телефону воздушное такси.

Засовывая во внутренний карман плаща бумажник с подписанным чеком, я подумал, что моим кредиторам, возможно, придется бросать монетку — кто выиграет и кому достанется.

— Как, вы сказали, зовут пилота, господин Найт?

— Банни Ферст. — Господин Найт, мой работодатель, протянул через стол пухлую руку. — Вот моя визитная карточка. Покажете Ферсту. Он отвезет вас куда надо.

Лифт вынес меня на плоскую крышу здания, где располагалась стоянка аэротакси.

До Европы я долетел на лайнере «Российских Космических Линий» (Найт, вероятно, прикинул, что у русских билет дешевле). Ах, незабываемые две недели!: Все-таки жаль, что я не смог стать космонавтом. Ну да что теперь вздыхать…

Евробург — юпитерианская столица — правда, мне совсем не понравился: жуткий лабиринт Минотавра, только во льду. От космопорта до центра меня домчал по сверкающим туннелям санный электропоезд, составленный из дюжины открытых платформ с голыми алюминиевыми сиденьями. Ветер пронизывал до костей, зад примерзал к металлу. Пассажиры кутались в меховые шубы, на мне же был летний плащик. В центре ледяного городка вовсю пылал неон, я увидел наконец заманчивые вывески. В первом же баре, куда я заскочил, дрожа от холода, автомат любезно предложил мне освежающий напиток со льдом. Это было не очень остроумно, но автомат мне объяснил, что в Евробурге «сухой закон». Я обратил внимание, что стойка бара-автомата носит следы вандализма. Кроме меня в наполненном громкой музыкой помещении не было ни души.

Длинный, нескончаемо длинный барак из гофрированного алюминия… Ага, кажется, это его дверь. «711/8В». Я спрятал записную книжку в карман и нажал на звонок. Широкое лицо бородача, открывшего мне, показалось удивительно знакомым.

— Винни-Пух?

— Ба-ба-ба… — начал было тот, но затем покачал головой: — Нет. Не могу вспомнить.

— Эдди Круг. Венская космошкола. Ну?

— Эдди, говоришь?.. Круг?.. Нет, не помню.

— Наверное, потому что… Впрочем, неважно. Меня прислал к тебе Найт. Вот его визитка.

Банни Ферст взглянул на карточку и сделал приглашающий жест.

— Ммм, фантастика!.. — восхищенно простонал мой однокашник, когда я стал вынимать из дорожной сумки пинтовые бутылки.

— Я думал, «сухой закон» сделал вас, европейцев, трезвенниками.

— Плохо же ты о нас думал, приятель!

— Ну, извини! — рассмеялся я и спросил: — Как ты здесь вообще оказался, Винни-Пух? Ты же был лучший на факультете.

— Меня списали с космофлота. За попытку контрабанды. Но зато я теперь сам себе хозяин. Катаю туристов любоваться Красным Пятном. Эка невидаль!

— Ну, для меня, положим, и невидаль, — заметил я.

— Это Сергей придумал, — сказал Банни. — Мой компаньон.

— У тебя есть компаньон?

— Был.

— Улетел на Землю?

— Выше. — Банни отпил из бутылки. — Серега выпил какого-то суррогата. Опасная это вещь, «сухой закон».

— Н-да… — протянул я, не зная, что ответить. — Послушай… — начал я и сразу же вспомнил гориллоподобного «сынка» Папочки Би: моя жизнь на Земле теперь и дырявого никеля не стоит. — Как давно ты имеешь дело с Найтом?

Банни Ферст посмотрел на меня с прищуром.

— Страшновато?

— Нет. Просто я подумал, зачем он нанимает чужих людей. Толстяк мог бы использовать и одного тебя. Верно?

— Мне лишнего не надо, Эдди.

— Хорошо. Ты мог бы и сам для себя… Ну, хотя бы один разок. Неужели тебе не хочется уйти на покой богатым человеком? Очень богатым, дружище.

— Мне как-то не хочется провести остаток жизни в тюрьме. Камешки с Ганимеда — это не контрабанда водки, понимаешь?

— Пожалуй, да. Найт, похоже, отчаянная голова.

Банни выпил еще изрядно виски, громко рыгнул, вытер губы волосатой рукой и произнес:

— У господина Найта наверняка такие связи, что пристроить камни для него не составляет труда. А вот ты, Эдди, сломаешь шею на этом. Так что и не пытайся. Толстяк тебе хорошо платит, дает нужные бумаги, и будь доволен.

— Пока он заплатил мне только аванс.

— Вот и хорошо. Давай сюда деньги.

— Это как?

— Просто. Можешь положить на стол. Здесь не воруют.

— А то, что ты делаешь, как называется?

— Вот чудак. Зачем тебе на Ганимеде деньги? Если у тебя там все обернется благополучно — я имею в виду, останешься жив, — то получишь деньги обратно… ну, за вычетом некоторой суммы. Ведь тебя еще нужно экипировать.

— Интересно получается, Винни-Пух. А вдруг ты не прилетишь? Что-нибудь с кораблем?

— Сплюнь! Забыл, где учился? — Банни так плотно присосался к бутылке, что я думал, ее донышко провалится внутрь. — Что ты такое несешь, Красавчик? — просипел он, ставя бутылку на стол.

— Ага, виски, кажется, освежил тебе память, жертва европейской натурализации! — рассмеялся я.

— Все мы жертвы жизненных обстоятельств, — философски заметил Банни Ферст.

Перелет с Европы на Ганимед не показался мне удовольствием, стоящим тех денег, которые платили космоизвозчику Банни сумасшедшие старухи-миллионерши. Правда, я не могу утверждать с полной уверенностью, что его престарелые клиентки перед дорогой могут пьянствовать всю ночь. По-видимому, я уже не в той форме, в какой был когда-то, и двенадцать часов, проведенные в ремнях, под нарастающей перегрузкой (Банни гнал как припадочный), подействовали на меня угнетающе. Безжизненным взглядом я следил за проплывающей под днищем челнока бескрайней арктической пустыней, иссверленной тут и там дырами кратеров, потухших, забитых льдом и снегом, залитых багровым светом Юпитера.

Внезапный толчок — и челнок закачался на амортизаторах.

— Вот ты и прибыл, — заявил Банни весело. Гермошлем скрывал его лицо, но мне показалось, что мой пилот слегка пьян. Вполне могло случиться, что вместо какао Банни влил в термос скафандра остаток вчерашнего виски.

Я выбросил через распахнутый люк связку кислородных баллонов, тюк с гермопалаткой и спрыгнул следом, держа в руках коробку с провиантом. Дождавшись, пока я оттащу вещи за каменную глыбу, Банни помахал мне прощально рукой.

Вспыхнуло пламя, кораблик подпрыгнул.

Так, сначала осмотреться…

Я находился на голом обломке скалы, возвышавшемся, как остров, среди сплошных снегов. Вокруг простиралась безмолвная пустыня.

«Найт говорил про какой-то старый вулкан…»

На западе, казалось, недалеко отсюда возвышалась над волнистой чертой горизонта одинокая плоская сопка; прямо над ней вонзался в темное небо огромный, пересеченный полосами серп Юпитера с прилепившимся к выпуклому краю пятном. Контуры сопки были залиты кровавой краской и угрюмы. «Толстяк не соврал, — подумал я, — тут действительно не нужно никакой карты».

На этом полушарии Ганимеда сейчас царила ночь. На черном, с лиловым отливом небе пронзительно ярко блистали звезды, роняя на волнообразные сугробы длинные, колючие лучи. Планетоид обладал атмосферой из незамерзших газов. Багрово-серая дымка на снегу, камнях, в пронизанном лучами звезд пространстве была неподвижна и морозна. Мне вдруг стало казаться, что холод проникает сквозь оболочку скафандра. Наверное, нервы.

Внезапно я прислушался, и меня охватил невообразимый ужас. Нет, это невозможно, наверное, мне мерещится: я находился на скале один.

Секунды стали вечностью. Я не мог двинуться с места. По спине пробегали холодные щекочущие мурашки. Клак… клак… Клак… Кто-то шагал с включенной рацией: шаги я услышал в наушниках шлемофона. От каменного столба в центре острова отделилась вдруг рослая фигура, и я почувствовал, как на голове у меня зашевелились волосы: этот шагал без скафандра!

«Робоандроид! Ну конечно, это робоандроид. Ах, Найт, свинья, подсунул-таки своего шпика!»

Нас отделяла друг от друга неширокая каменная осыпь. Рослый легко перепрыгивал с одних заиндевелых обломков на другие Я отметил, что его движения не отличались особой точностью, столь характерной для роботов. Он, вероятно, был привезен на Ганимед недавно и не успел еще привыкнуть к пониженному притяжению юпитерианской луны.

Прыжок — и он очутился рядом со мной.

— Привет! — прозвучал в наушниках низкий приятный голос. При этом бесцветные тонкие губы андроида не дрогнули: слова произносило спрятанное где-то внутри него радиоустройство. — Как дела на Земле?

— Она вертится, — заверил я его.

— О! Это интересная новость. — Верзила демонстрировал в улыбке все свои зубы.

«Он умеет шутить», — мелькнуло в голове у меня. Мне казалось, что это сон. Мы стояли неподвижно, разглядывая друг друга. Мой рост — сто восемьдесят шесть сантиметров, но рядом с андроидом я казался себе коротышкой. Моя голова едва достигала середины его широкой неподвижной груди. Это был действительно совершенный экземпляр, выращенный в инкубаторе с параметрами на уровне мировых стандартов.

Златокудрый красавец наклонился ко мне и похлопал меня по руке.

— Мне кажется, что мы поладим.

— Совсем не уверен в этом. — На моем лбу выступил пот. Но утереть его я не мог.

Выражение лица разговорчивого андроида не изменилось.

— И все равно я очень, очень рад вас видеть на Ганимеде, — продолжал он сиять улыбкой. — Вы не представляете, как я рад этому.

Я, наоборот, радости не испытывал. Из космошколы меня отчислили за профнепригодность: психологи вдруг обнаружили у меня робофобию. Черт ее знает, откуда она появилась!

Чувствуя безнадежность положения, я проронил не без яда:

— Плохо о тебе заботится хозяин.

— Что вы имеете в виду?

— Одет ты, парень, больно легко. — Я скептически оглядел его фермерский комбинезон, надетый поверх голого мускулистого торса; сильно потертые штанины заправлены были в высокие горные ботинки.

Верзила невозмутимо произнес:

— Я могу так ходить и при абсолютном нуле.

— Понятно, — сказал я удрученно. — Мне бы твои способности, здоровяк. И заступ побольше.

Он как-то странно поглядел на меня, видимо, хотел что-то сказать, но только улыбнулся.

Мне было плохо. Я чувствовал, как с меня течет в семь ручьев пот. «Хоть бы не вырвало прямо в шлем. О господи, и как это меня угораздило так набраться… Проклятый Винни-Пух!..»

Я посмотрел на андроида.

— Так как же тебя зовут?

— Филипп.

— Сделай одолжение, Филипп. Исчезни куда-нибудь.

— В каком смысле? — спросил тот.

— А в прямом… Хотя погоди, поставь сначала палатку. Мне тут надо пройтись.

— Да, сэр, кабальеро. Я полагаю, вы не полезете в снег?

— Какого черта!

— Я должен предупредить, что ступать в здешний снег опасно.

Тут Филипп носком ботинка подбросил вверх, словно футболист мяч, пустую пивную банку. Удар — и легкая жестянка описала плавную дугу над сугробами. Пушистый фонтанчик взлетел и опал. Банка бесследно исчезла.

Я стоял, изумленно открыв рот.

— Это же западня…

— Что? — спросил Филипп.

— Я сказал, что набью морду другу Ферсту. Пусть только прилетит сюда, пьяница!

— Бог свидетель, пилот не виноват!

— Ну да?

— Ну да. На сопке невозможно посадить челнок: на склонах — круто, а в кратере снежный пух. Я-то уж знаю.

— Черт побери! Был бы ракетный пояс… Хотя нет, здесь эта игрушка не потянет.

— Верно, — кивнул Филипп, понимающий, видимо, толк в походной технике. — Пояс хорош для астероидов, но не для больших лун.

— Хватит болтовни. Как мне попасть на вулкан? Наверняка ты знаешь дорогу.

Филипп ответил, что знает несколько дорог. Он пристально посмотрел на меня.

— Попасть на вулкан… — Он помолчал, прежде чем продолжить. — Надеюсь, у вас нет боязни темноты?

— Чего-чего?

Филипп пояснил:

— Видите ли, дороги проходят глубоко под снегом.

— Так! Кто-то здесь сумасшедший. Я склоняюсь к мысли, что все-таки ты, Филипп.

— Я сам вас понесу. На плечах. Мне это нетрудно.

— Ты шутишь?!

— Нисколько. Это моя обязанность: носить старателей на плечах. Ведь в голове у вас нет радара, как у меня.

Несколько секунд я размышлял.

— Послушай… А по-другому туда попасть никак нельзя?

— Это единственный способ.

«Вот это влип я в историю! — подумал я ошалело. — Найт… будь он неладен! Мог ведь предупредить, намекнуть хотя бы…»

Я оставил Филиппа возиться с гермопалаткой, а сам по каменной осыпи поднялся на высотку в центре скалы и принялся рассматривать в бинокль окружающую местность. На западе, придавленная чудовищным серпом Юпитера, тонула в багровых снегах одинокая сопка. В сравнении с земными вулканами этот казался ничтожным прыщом, и это особенно злило. Когда я пристально вглядывался в него, мерещились сверкающие точки на покрытом лавовыми потеками склоне, но я понимал: это всего лишь игра моего воображения. («Там не надо быть профессионалом, господин Круг… Просто смотрите внимательно. Камешки под ногами…») О том, что на Гору Гномов нужно ехать верхом на роботе, Найт не сказал — хитрый подлец!

С четверть часа я плющил нос о холодное стекло шлема, но в конце концов заметил интересную деталь. Волнистая поверхность снега, которая была видна отсюда под острым углом, казалась покрытой пунктиром темных пятен, от которых протягивались неровные тени. Под снежным пухом скрывалась каменная гряда, она вела к вулкану, и скала, на которой я сейчас находился, была одной из ее вершин. Это неожиданное открытие, можно сказать, придало мне духу.

— Эй, спускайтесь! — услышал я в наушниках голос Филиппа и обернулся.

Филипп стоял на прежнем месте около брошенных кислородных баллонов. Рядом, распухая на глазах, рос и округлялся ярко-оранжевый купол надувной гермопалатки.

Проснувшись относительно бодрым, я наспех перекусил консервами, затем принялся облачаться в скафандр. Делал я это долго — навыки давно утратил, а Банни Ферста рядом не было. Наконец выбрался через воздушную камеру гермопалатки наружу.

Около кучи мусора, оставленного старателями, слонялся без дела Филипп. Я остановился, задумчиво покусывая губу.

— Филипп, — пожалуй, это была удачная мысль, — а почему бы тебе не убрать это?

— Что именно? — не понял тот.

— Это, — я указал на гору пивных банок и жестянок из-под консервов. — Здесь все-таки приличное место, а не поп-артовский вернисаж!

— Да, но…

— Разговорчики, рядовой! Либо ты берешь кирку и немедленно отправляешься на вулкан…

— Это невозможно.

— Знаю, — сказал я грустно. — У вас, безызвилистых, сплошные «табу»: деньги, драгоценности… ну, и прочие заманчивые вещи. И слава богу, что вы такие. Представить страшно, во что обошлись бы налогоплательщикам тюрьмы из стали! Ты вот можешь представить?

— Нет.

— Дубина, — заключил я. — Ладно… Займись ямой. Странный робот даже не пошевелился.

— В чем дело, Филипп?

— Что это вы задумали?

— Я? Ничего. Почему ты не работаешь? Ты можешь стать виновником смерти своего босса, Филипп.

— Простите? Не понял.

Я глубоко вздохнул.

— Толстый жлоб умрет от сердечного удара, когда его лишат права на аренду участка за то свинство, которое он здесь развел.

— Да, босса будет жаль. Многие парни лишатся выгодной работенки. — По-прежнему улыбаясь, Филипп нагнулся за киркой.

Больше всего раздражал треск.

Я лежал на спине с закрытыми глазами, не зная, где нахожусь. Словно кошмарный сон, вспоминал падение во тьму, потом стал ощущать боль. Боль была в груди, а еще в правом колене. Наконец я открыл глаза и увидел, что лежу в гермопалатке, под простеганным утепленным мехом сводом. Сквозь круглое окошко струился тревожный багровый свет.

Стрекотание и треск издавали наушники, они лежали слева от моей головы. Рядом, поблескивая уцелевшим стеклом, стоял на надувном полу помятый гермошлем; зеркальное забрало с него исчезло. «Ферст не будет в восторге, — подумал я огорченно, — космический скафандр стоит как хороший автомобиль». Опираясь на локоть, я приподнялся — и охнул от пронзившей меня боли. Казалось, что в правый бок мне воткнули нож. Вероятно, сломаны ребра. (Распространенное заблуждение, что на планетных лунах падение с высоты не представляет опасности для человека. Смотря с какой высоты!)

Я увидел, что лежу в распахнутом на груди скафандре: кислородный ранец снят, аккуратно уложен поверх связки запасных баллонов. Еще я успел заметить, что сильно поврежден правый наколенник скафандра, и подумал, что оставить такую вмятину в металлопластике смогла бы разве что крупнокалиберная пуля, если только стрелять в упор. Непереносимая боль в ноге заставила меня снова лечь. «Теперь точно придется бросать монетку Найту и Папочке Би: к кому я должен идти на заклание…»

Скосив глаза на медицинскую аптечку, я окаменел: к нейлоновому настенному карману, напечатанная крупными неровными буквами, была приколота записка: «Яд не ищи, будь мужчиной!» Свет из окошка как раз падал на листок, вырванный, очевидно, из записной книжки. Я долго бессмысленно глазел на эту картину, чувствуя, как медленно поддаюсь панике. Стало быть, это действительно конец! Окончательный и неотвратимый…

Дужка микрофона оказалась рядом с наушниками.

— Филипп…

Пулеметный треск. Голос Филиппа:

— Эдди Круг? Ну ты как?

— Сам хотел бы знать… А ты, паршивец, шарил у меня в карманах?

Голос Филиппа что-то произнес.

— Что?

— Но я же должен был как-то узнать твое имя. Извини.

Длинная пулеметная очередь.

— Филипп?

— Я тут, — откликнулся бодрый голос. — Не обращай, Эдди, внимания на треск. Это всего лишь ионизация.

— Черт, откуда? Я думал, мое радио повреждено.

— Нет, это фонит активная руда. Я тут нагреб целую кучу, теперь сижу на ней.

— Это такой способ самоубийства у роботов?

— Сам ты самоубийца! Я заряжаюсь, понимаешь?

Наступило молчание.

— Филипп? — позвал я.

— Да.

— Ты ведь не в обиде на меня?

— За что?

— Ну, за кирку и яму… Я ведь только хотел…

— …обвести меня вокруг пальца. Верно? Боюсь, тебе, Эдди, сейчас вредно волноваться, а то я мог бы рассказать потрясающую историю о том, как извлекал из ледяной трещины одного свихнувшегося бобика.

Мне показалось, что наушники издали короткий смешок.

— Фил. — Я едва ворочал языком. — А ты парень что надо…

— Оставь, не то я попрошу носовой платок.

— Нет, серьезно. Ты не такой, как все роботы.

— О да. Я стою целого состояния. — И снова смешок. — Ладно, не хнычь, Эдди! Я уже иду, дружище.

Освободив меня от скафандра, Филипп разрезал ножом мокрую от крови штанину. Он долго неподвижно сидел на корточках, изучая рану. Маленький иллюминатор над воздушной камерой гермопалатки служил единственным источником света, и я пытался рассмотреть его лицо в красноватых бликах.

— Может, возьмешь фонарик? — спросил я наконец.

— Фонарик? Зачем он мне? — словно удивился он. Я заметил, что губы Филиппа двигались точно в соответствии с произносимыми словами — здесь, в палатке, он мог говорить, не используя «чревовещатель». В эту минуту, впрочем, мне было уже безразлично, кто сидит передо мной: человек или машина.

— Паршиво? — спросил я.

— Не стану лгать.

Я поднял голову, чтобы посмотреть на него.

— Совсем паршиво?

— Коленная чашечка, — ответил он лаконично. — Мне очень жаль, Эдди, но из игры ты выбыл.

В течение нескольких секунд я чувствовал себя умирающим, у которого от всей жизни осталась одна лишь боль.

— Проклятье!

— Ты сам виноват, — пожал плечами Филипп. — Если бы ты не выключил рацию, я бы тебя остановил. Но ты не отвечал на мои крики.

— Я все равно не смог бы на тебя сесть. Что толку теперь об этом говорить.

— Мне однажды пришлось иметь дело с робофобиком, так я предложил ему наркоз…

— Запишешь в свои мемуары, — оборвал я его. — А сейчас сделай что-нибудь…

Филипп достал из настенного кармана аптечку и, обломив конец ампулы, начал наполнять шприц.

— Это, собственно, только обезболивающее, — посмотрел на меня Филипп. — Я полагаю, ты и сам уже понял, что наш поход на сопку откладывается. Сейчас мы уколемся и подумаем, что можно сделать в сложившейся ситуации.

Когда мне стало немного лучше, я заговорил:

— У меня уже все продумано, Филипп. Я лечу в Евробург с Банни Ферстом. У него остались деньги Найта. К черту Землю! На Европе я подниму знамя борьбы с «сухим законом»: открою бар «У хромого Эдди» и сам встану за стойку! Согласись, это лучше, чем на Земле бесславно утонуть, купаясь в ванне?

Филипп, прищурившись совсем как человек, внимательно посмотрел мне в лицо и продолжил бинтовать мою ногу. Наверное, он вколол мне какой-то наркотик, иначе с чего бы я нес эту чушь.

— Твоему Найту я все верну, будь спокоен. В тюрьме меня научили делать самогон из самых неожиданных вещей — ценная наука! Я и тебя смогу выкупить, робот… из рабства.

Филипп спросил:

— А что это за история с ванной? Тебя что, обещали утопить?

— Уж такой я невезучий человек, Филипп. Ведь я родился тринадцатого числа, а это не лучший день.

— Понятно, — кивнул он, выдавливая из тубы прямо на бинты быстро затвердевающую массу. — А говорят, только роботы запрограммированы.

Филипп на мгновение отвернулся; в красном свете Юпитера его резко очерченный профиль, увенчанный волнистыми блестящими светлыми волосами, напоминал античную камею.

— Ну, допустим, — заговорил он снова, — ты дополз по Гребню Канатоходцев до сопки. Допустим, ты такой везучий, что смог это сделать. — Филипп укладывал в аптечку перевязочные материалы. — И вот ты на Горе Гномов. — Он засунул аптечку в настенный карман. — Один. Без палатки. Без запасных баллонов.

— Я только хотел разведать дорогу. Тебе-то что за дело, — огрызнулся я.

— Ну, вообще-то дело есть. Не знаю, как ты к этому отнесешься…

Он резко дернул молнию на комбинезоне, обнажив свою мускулистую безволосую грудь. Я заморгал. Раздался легкий щелчок, и в груди Филиппа открылся широкий продолговатый проем, похожий на отделение для перчаток в автомобиле. Я судорожно облизнул внезапно пересохшие губы: все-таки картина была не для моих нервов. По-прежнему улыбаясь и глядя мне в лицо, Филипп сунул руку в бардачок, полный небрежно смотанных разноцветных проводов, и достал оттуда неожиданного вида изящный предмет. Лаковая шкатулка, расписанная восточными иероглифами, была размером с фунтовую чайную коробку; Филипп протянул ее мне, придерживая рукой снизу и желая, видимо, чтобы я заглянул внутрь. Я понял это и неуверенно приподнял крышку шкатулки.

Крупные, с куриное яйцо, камни, казалось, подмигнули мне в багровом полусумраке.

Филипп закрыл шкатулку и сунул ее в свой бардачок.

— Недурно, правда? — сказал он, застегивая молнию.

— Откуда у тебя… неужели ты сам? Ты же робот!

Сидя по-прежнему на корточках, Филипп демонстрировал в улыбке свои великолепные зубы. Молчание длилось несколько секунд.

— Ладно, — решил он наконец. — За три человека до тебя Банни Ферст в обычном своем подпитии привез сюда, на Ганимед, господина Сидимо…

— Японца?

— Замечательно вежливого японца. Интерполу, думаю, в удовольствие было бы пообщаться с ним.

— Гм. А мне показалось, что Найт — человек осторожный.

Филипп усмехнулся.

— Дело не в боссе, а в сакэ… или что там было у Сидимо?

— Да, я понял. Космоизвозчику Ферсту не хватило духу отказать вежливому туристу. Говори дальше…

— Собственно, это все мои реконструкции. Меня тогда еще не было на Ганимеде. Но я полагаю, что события развивались именно так, как я рассказываю. В общем, японец поглядел на здешнюю Фудзи и как будто бы остался ею доволен. Ты ведь знаешь, японцы почитают вулканы. Но тут одна проблема возникла. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Как туда попасть?

— Именно!

— Значит, робота-носильщика здесь еще не было?

— В том-то и фокус, что был! Другой, правда.

— Тогда в чем была проблема?

— Японец, как и ты, не любил верховую езду на роботах.

— Черт побери! Я ему сочувствую! Тут недолго и харакири сделать.

— Господин Сидимо оставил это на последний случай. Он ведь был буддистом, а значит, верил в переселение душ.

— Что за чушь ты несешь?

— Обмен разумов, читал про такое?

— Это все фантастика. Ты что, тоже книжки почитываешь в поезде? Здорово!

— Ну так вот, — не ответил Филипп, — Сидимо предложил андроиду обмен. Человеческое тело — за механическое.

Я моргнул.

— Ладно, продолжай… И они, значит, ударили по рукам?

— Нет. Носильщик, представь, уперся.

— Неблагодарный!

— В общем, Сидимо пригрозил харакири.

— О, это действует на вас. Верно?

— Может быть.

Я попросил Филиппа подать мне сигареты и зажигалку. Прикурив, я глубоко затянулся сигаретой раз, другой, третий. Потом шумно выпустил дым и кашлянул, держась за грудь.

— Твоя история очень интересная, Филипп.

— О, я понимаю твои чувства… — Он вдруг осекся. — Не могу спокойно смотреть, как человек курит…

— Так угостись.

— Смеешься? — После некоторой паузы Филипп продолжил: — Честно, отлично понимаю. Когда год тому назад здесь, на нашей скале, встретил меня двухметрового роста кланяющийся блондин и с настоящим японским акцентом предложил мне обменяться телами, я вначале малость растерялся. Ну, а после того, как вежливый фитиль показал саквояж, полный камешков, я понял, что второго такого случая у меня в жизни не будет.

Я растерянно моргал.

— Блондин? С японским акцентом? Предложил тебе?

Филипп молча кивнул. Я внимательно посмотрел на него, и меня охватил неподдельный ужас, когда я вдруг понял истинное положение вещей.

— Значит, ты не настоящий носильщик?

— Нет. Я старатель, как и ты. Звать меня Филипп Дальски, мне тридцать два года.

Я лежал с разинутым ртом. Несколько секунд прошли в молчании.

— Полно, будет тебе ужасаться. Я такой же человек, как и ты!.. Ну, почти такой же.

— Почти такой же, — эхом отозвался я. — Горстка электронов, рассыпанная по цепям!

— О, ты, Эдди, не видел, каким я был. Настоящий киборг! Легче перечислить, что не было протезировано у меня на теле и внутри него.

Я приподнялся и бросил на него долгий взгляд.

— Угу. «Глубокая посадка». Знаешь, что это такое?

— Знаю, — сказал я. — Это когда из земли торчит только нос ракеты.

Филипп утвердительно кивнул.

— Да-а… — протянул он. — А японец сейчас греет мои протезы где-нибудь на Багамах, на собственной роскошной яхте! Согласись, это куда лучше, чем поджариваться под меркурианским солнцем, в тюрьме максимальной безопасности? Там как раз для таких талантливых людей отведен целый блок.

— И все-таки, — проговорил я, — как можно «взломать» робота? Ведь это невозможное дело — воздействовать извне на искусственный мозг!

— А никакого «взлома» и не было. Я полагаю, те провода с контактными пластинами, что спрятаны у меня в бардачке, несчастный носильщик подпаял к входным портам своего мозга сам.

— Шутишь?

— Представь себе, Эдди, что ты робот, и на твоих глазах человек пытается вспороть себе живот или, во всяком случае, изображает это. Что бы ты сделал?

— Дал бы психу под зад.

— А если серьезно?

— Отобрал бы нож.

— Насилие.

— Не знаю, Филипп. Твоему якудзе можно дать Нобелевскую, а заодно и пожизненное.

— О, пожизненное Сидимо получил. Богатство!

Я лежал на спальном мешке, уставившись взглядом в блестящую никелированную пуговку, которая стягивала, словно полюс меридианы, простежку утепленного мехом свода. В гермопалатке было душно и накурено. Колеблющимся снопом падал из окошка свет никогда не заходящего Юпитера.

Обезболивающее перестало действовать. Я снова чувствовал себя очень скверно и не отваживался даже подползти к коробке с провиантом, чтобы достать бутылку с минеральной водой. Вместо этого закурил новую сигарету, хотя во рту была сухая горечь от никотина: я не заметил, как ополовинил пачку часа за два. Звенящая тишина вызывала у меня ощущение тревоги, а щелчки реле, периодически включавшего регенератор воздуха, каждый раз заставляли вздрагивать.

Неожиданно и без видимых причин меня охватила страшная паника.

Что если Дальски сейчас подкрадывается к палатке со своими хакерскими проводами?

На лбу у меня выступил пот. Мгновенно я осознал, в каком ужасном положении нахожусь. Молнией пронеслась мысль: ведь Дальски может покинуть пределы Юпитера только в моем теле и с моим идентификационным паспортом. А законно оформленная лицензия старателя позволит ему вывезти на Землю несметные сокровища — не только же шкатулка в заначке у фальшивого носильщика, без помех промышлявшего год на Горе гномов!

Внезапно я рассмеялся:

— О! Ну и осел я!

Я не заметил, что микрофон включен.

— Ты, Эдди, вроде Архимеда открытия делаешь, — донеслось из наушников. — Ты не обиделся?

— У меня тут мелькнула картина, Филипп, будто ты приклеиваешь скотчем к моей голове пластинки.

— Действительно смешно.

— Еще как смешно! Ведь то же самое я смогу потом проделать с тобой.

Дальски ничего не ответил.

— Филипп, — спросил я, — а куда японец дел свое тело? Ну, то, в котором прилетел на Ганимед?

— В которое переселил «душу» андроида?

— Да.

— Ты хочешь знать, куда Сидимо дел работа?

— Да. Робота. Куда он его дел?

— Отправил со своим паспортом в сумасшедший дом.

— В сума…

— В Евробурге есть больница, где лечат алкоголиков и тех, кто спятил от «сухого закона». «Свихнутый японец» теперь там! А до прилета Ферста несчастный лежал связанным в палатке. Сидимо кормил его насильно.

Я несколько секунд размышлял.

— Японец мог бы вернуться в собственное тело.

— А камешки? — возразил Филипп. — У господина Сидимо не было лицензии.

— Понятно. Твои протезы пришлись ему как нельзя кстати.

Я помолчал, прислушиваясь к боли в ноге, затем спросил:

— А тем двоим ты не пытался предлагать обмен?

— Нет. Я справно носил старателей на сопку и вел себя с ними как самый заурядный робот. Как говорят русские, «Ваньку валял»!

— Значит, ты только мне открыл свою тайну? С чего бы вдруг?

Наушники молчали.

— Мне тут пришло в голову, Филипп… — начал я и сразу же вспомнил лаковую шкатулку: у благодарного Сидимо, видимо, был вкус к красивым вещам. — Ну что тебе пригоршня камешков, что-нибудь решает?

— Ты подумываешь о шантаже?

— С чего ты решил?

— Послушай, Эдди. Я такой же человек, как и ты, и на меня распространяется закон о неприкосновенности личности. А эта шутка с японцем… адвокат докажет, что робот применил насилие. Присяжные заседатели будут в шоке и слезах, а у здания суда возникнет давка из желающих обменяться телом с таким красавцем!

«А ведь он прав», — мелькнуло у меня. Но что будет теперь со мной? Папочка Би меня сыщет, даже если я отправлюсь в перенаселенный Индокитай!

— Фил, я ни о чем таком не думал! Я понимаю, что ты тоже влип.

— Не смеши меня, дружище. На моем месте ты бы наверняка не поделился.

— Ты уверен?

— Разве я не прав?

— Прав, черт побери!

— Вот видишь, Байрон.

— Кто?

— Поэт был — лорд Байрон. Хромал немного.

— Сам ты «лорд»! Протез несчастный!

Я бросил микрофон.

Лежать было неудобно. Надувной пол спустил, и я чувствовал, как сквозь пуховой спальник в спину врезаются острые камни. Я попытался изменить положение, но от пронзившей ногу боли только застонал. Взглянув на замотанное колено, я увидел, что кровь обильно пропитала повязку. Бешеный ужас охватил меня. Я тут загибаюсь — и кому до этого дела?

Судорожно глотнув рыдание, я схватил микрофон.

— Филипп!!

Меня зовут Гитин Сидимо. (Свое имя я узнал только из паспорта.) Мне шестьдесят пять лет. Впрочем, для японца это еще не возраст.

Как я стал японцем? Это особая история.

Когда мы с Филиппом Дальски менялись телами, мы не знали еще, что Найт сворачивает дела на Ганимеде. Да, толстяк закрыл лавочку! Где-то наверху его «минералогические изыскания» были признаны не совсем законными, а чтобы миллионер, член парламента, окончательно это понял, ЮНЕСКО объявила зону копей заповедной. В общем, мне и тут не повезло: в эстафете старателей я оказался последним.

Правда, у меня были камешки. Денег как раз хватило, чтобы купить у Найта робота-носильщика. Он был уже не нужен боссу. Найт прислал за андроидом своего секретаря, но следом прилетел на Европу сам — секретарь правильно предположил, что сохранить рассудок сможет, если при сделке с рьяно торгующимся роботом будет присутствовать хладнокровный босс, и срочно дал на Землю телеграмму. Получив камни, Найт и его секретарь улетели, оставив робота новому хозяину — Банни Ферсту.

Мой однокашник посетил лечебницу для алкоголиков, где главным врачом был близкий его приятель. К доктору Губерману Банни пришел не один, а с племянником — рослым молодым человеком, недавно прилетевшим с Земли. У юноши были проблемы с алкоголем, и «дядя» весьма беспокоился по этому поводу. Доктор побеседовал с обоими и обещал помочь, хотя клясться Гиппократом не стал.

И правильно! Находясь в лечебнице, юноша сдружился с больным по фамилии Сидимо — тихим сумасшедшим, страдающим машиноманией: воображал себя роботом, бедняга. Итогом этой странной дружбы стало то, что японец полностью выздоровел! Правда, его болезнь необъяснимым образом «перетекла» в алкоголика. Доктор Губерман готов был сжевать свой диплом психиатра!

А недавно, когда я покупал себе скафандр для наружных прогулок, владелец магазина сделал мне скидку на целых пятнадцать процентов. Потом, правда, я узнал, что во всех магазинах Евробурга, торгующих космической амуницией, цены для покупателей, чей рост ниже ста пятидесяти сантиметров, значительно снижены.

Я нахожу это справедливым.