Искатель, 2003 №1

Ежедневно я бегал в горы на зарядку, которую непременно завершал купанием в ласковой прозрачной воде Царской бухты. В ранние часы пляж был еще безлюден, лишь изредка можно было встретить одиночных купальщиков или группку туристов, пробирающихся козьей тропой, которая вьется вдоль свисающих над морем скал. Накупавшись, я делал гимнастику.

В бухте напротив сквозного грота на рейде стояла большая белоснежная яхта. Безукоризненные бока ее играли лучами солнечного света. Она казалась безжизненной. Но каждое утро на палубе ненадолго появлялась великолепно сложенная девушка со светло-золотистыми, под стать яхте, волосами и начинала делать гимнастические упражнения. Размявшись, она карабкалась в своем тонком трико и маечке по высокой мачте, добиралась до реи и на этой сумасшедшей высоте вытворяла такое, что даже у меня кружилась голова. То она висела вниз головою, ухватившись за рею ногами, то садилась на этой тонкой жердочке на поперечный шпагат, а то — хоп! — и делала стойку на руках. И это все без страховки! Яхта от пляжа находилась на приличном удалении, гак что мне был виден лишь грациозный силуэт девушки, да и то почти всегда притемненный восходящим за нею солнцем. Однако уже после нашей третьей, можно сказать, совместной зарядки я был влюблен в акробатку по уши. Она казалась мне верхом совершенства. В ее движениях было столько артистизма, что невольно хотелось думать, будто все это она вытворяет для меня. Подплыть и познакомиться с ней я не решался, боясь нарушить создавшуюся меж нами немую гармонию. Тем более глупо было кричать ей что-либо издали. В другое время, кроме утра, я ее не видел.

В Новом Свете я подружился с заядлым подводным охотником Аликом. Парень был ничего, скромный, только в речи его нет-нет, да проскальзывало какое-нибудь вольное словечко. Целыми днями мы плавали с ним под водой, отыскивая крупную рыбу, но ее не было. Видя мое неудовлетворение такой охотой, Алик как-то сказал:

— Я знаю, где стоит семья горбылей. Там такие слоны у подводной скалы, но глубина обалденная! Без аппаратов — безполезняк дело, не доколупаешься. Если хочешь, я их организую, и мы заколбасим одного-двух. — Он посмотрел на меня испытующе, клюну я или нет.

— Нет, — сказал я, — с аквалангами — это не охота, а браконьерство. Я не сторонник истребления. Вот если мы доберемся до них по-честному, тогда другое дело — здесь уж кто зазевался — сам виноват.

— Ага, — Алик лукаво сощурил на солнце свое веснушчатое лицо, — до подножия этой банки восемнадцать метров. Я знаю лишь одного человека, который погружался на такую глубину без воздуха, — его звали Ихтиандр.

Я вспомнил свой рекорд ныряния — десять метров, — и мой пыл как-то сам собой поубавился. В последующие дни я продолжал довольствоваться охотой на морских ершей, которые днем выплывали из глубин на хорошо прогреваемые, поросшие водорослями отмели, да ловил на границе песка и камней крупных крабов.

Как-то мы направлялись с Аликом на очередную охоту в Пиратскую бухту. Тропка вела нас по скалам, под которыми то там, то здесь изредка попадались крохотные галечные пляжики — любимейшие лежбища нудистов. Сразу за гротом Шаляпина в одном из таких мест я заметил девушку. Она читала книгу, лежа нагишом кверху попой на большом гладком, как спина дельфина, валуне. Увидев знакомую обложку, я сошел с тропы и попытался завязать с незнакомкой разговор, сказав, что этот роман написал я и даже в двух словах рассказал его фабулу. Но девушка не реагировала на мои заигрывания. Я подумал, может, она глухонемая, и знаками объяснил, что после подводной охоты на обратной дороге подойду к ней снова. Когда мы возвращались назад, девушки уже не было.

Я снимал деревянный домик рядом с набережной и спать ложился рано, чтобы за ночь набраться сил для предстоящего спортивного дня. Но однажды Алик уговорил меня пойти с ним на дискотеку в бар «Парадиз». У Алика была веселая, очень общительная подруга Катя. Мы заняли свободный столик, заказали марочный массандровский портвейн и сидели — беседовали о том о сем, в основном слушая Катю. Большие черные динамики, установленные по краям эстрады, извергали ритмичную музыку. Немногочисленная в конце сезона молодежь туповато дрыгалась в танце. Словом, было довольно скучно. Но в одиннадцать часов коротышка диск-жокейша, стриженная под мальчика, объявила о начале эротического шоу, и тут же под томную музыку на эстраду выплыла высокая блондинка. На ней был отливающий сиренево-перламутровыми блестками купальник, такой узкий, что едва закрывал самые интимные части ее тела. Лица девушки разглядеть не удавалось. Вначале в присутствии Кати мне неудобно было пялиться на эстраду, но потом, когда хорошая доза портвейна крепко ударила в голову, я уже был всецело поглощен привлекательной стриптизершей. К сожалению, во время танца ее опутывала густая паутина светотени. Потом дали свет поярче, а стриптизерша, словно издеваясь, повернулась к нам спиной, пластичными движениями демонстрируя свои загорелые маленькие ягодицы и потрясающе стройные длинные ноги. Неожиданно она сняла верх купальника и повернулась к публике лицом. Я ахнул — это была та недоступная девушка, с которой я пытался заговорить на берегу.

Теперь представилась возможность рассмотреть ее получше. Да, она была прекрасна! Ее игриво-подвижная небольшая грудь зажигала глаза мужчин, а миловидное и несколько задумчивое лицо как магнитом притягивало взгляд: в нем не было и капли того цинизма и холодности, которые всегда отражаются на лицах обычных стриптизерш. Я пропускал мимо ушей слова подруги Алика и после очередной дозы портвейна уже не просто пялился на эстраду, а философски размышлял о редкой совместимости внутреннего с внешним. Заметив это, Катя спросила:

— Тебе понравилась девушка?

— Да, очень, — ответил я заплетающимся языком.

— Она из Киева, работает здесь первый сезон, а живет на яхте у нашего хозяина. Он сейчас уехал за границу.

— Значит, это была она, — произнес я задумчиво.

— Что?

— Да нет, я так. Она его любовница?

— Что ты, хозяин «Парадиза» хороший семьянин! Он тащится от своей жены, и ему больше никто не нужен. Просто Ниагара любит экзотику, и хозяин на время уступил ей свою яхту.

— Она не глухонемая?

— С чего ты взял? — засмеялась Катя.

Я поджал губы.

— Хочешь, после представления я тебя с ней познакомлю?

— А разве это возможно? Я думаю, перед ней все мужчины стелятся.

— Я же сказала, она любит экзотику. Когда Ниагара узнает, что писатель хочет с ней поговорить, я уверена, она согласится сесть за наш столик.

— Навряд ли, — сказал я, вспоминая свою неудачную попытку познакомиться с этой девушкой.

Но произошло, как сказала Катя. После представления переодевшаяся в вечернее платье Ниагара пила с нами кофе, и я даже танцевал с ней. Она приветливо отвечала на мои вопросы, кажется, даже обрадовалась, узнав, что это я каждое утро составляю ей компанию на зарядке, но, как и на диком пляже, она была какая-то отстраненная в мыслях, и я очень расстраивался, что не могу сойтись с ней ближе. Она почти не пила спиртного, лишь слегка прикладывалась губами к неполному бокалу с шампанским, а я совершенно обезумел от соприкосновения с немыслимой красоты женщиной. Я заказывал бутылку за бутылкой, угощал всех направо и налево. У меня появилось редкостное для моего характера состояние куража, и она уже улыбалась на ту чепуху, которую я, не переставая, нес. А потом я танцевал, стоя перед ней на руках (что я действительно умею делать неплохо), и объяснялся ей в любви. Увидев мои спортивные способности и узнав о моих увлечениях, она сказала, что тоже занимается разными видами спорта и даже — тайским боксом. К тому же любит опасные приключения. На меня же при слове «приключения» вдруг напала безудержная болтливость, и я стал рассказывать ей такие небылицы о себе, что потом, на трезвую голову, вспоминая об этом, невольно краснел. Я свистел ей о том, что ходил оДин на один с ножом и рогатиной против медведя в забайкальской тайге; на ходу придумывал рассказы о своих схватках с акулами в Индийском океане; хвалился, что в настоящее время на южном берегу Крыма лучше меня подводного охотника не найти, потому что я ныряю глубже всех и стреляю самую крупную рыбу. И всякий раз, заканчивая очередную хвастливую историю, я спрашивал Ниагару примерно так:

— Ну что, выйдешь за меня замуж? Будем вместе колесить по свету в поисках приключений?

Она слушала-слушала и вдруг серьезно сказала:

— Хорошо, я выйду за тебя замуж, если ты выполнишь три моих желания, о которых я скажу тебе завтра. Не пугайся, они реально выполнимы, к тому же тебе это будет сделать легко, ведь ты умеешь все, — и посмотрела испытующе.

Что было делать? Я согласился.

На следующий день я проснулся рано. Меня терзали сомнения и физический недуг — следствие вчерашних возлияний. Во рту было грустно. С трудом оторвав прилипший к небу язык, я протянул руку, взял стоявшую на полу бутылку минеральной воды и залпом выпил ее содержимое. Стало немного легче, в голове появились какие-то мысли, и я начал размышлять. «Ну, зачем мне эта Ниагара, какая-то стриптизерша, можно сказать, женщина легкого поведения. Тоже мне, нашел идеал! Что за имя у нее? Ниагара! Разве может быть такое имя? Но между тем у нас с ней столько общего, она даже в подводной охоте разбирается почти профессионально, хорошо знает ихтиологию, много читает, путешествует, и профессия, если разобраться, у нее творческая. Вообще, она талантлива — не каждая танцовщица может собрать в конце сезона такую публику. А ее глаза! Какие у нее глаза! В них такая глубина! Нет, она совсем не похожа на легкомысленную женщину. А если даже так… Ну и что, ведь даже проститутки становятся прекрасными женами…» Да, что только не лезло в голову! Трудно представить — я всерьез размечтался о женитьбе. Однако вначале следовало выполнить договор, и я побежал на пляж.

Она сама приплыла ко мне с яхты, когда я, пропустив комплекс гимнастических упражнений из-за недомогания и только поплавав, отдыхал на песке.

— Вот ты вчера хвалился, что ты хороший охотник, — сказала она решительно, скрывая в воде свои обнаженные прелести. — Первое мое задание — добудь горбыля. А выполнишь — будет вторая задача. На все даю три дня. Давай только на честность — без аквалангов. Ведь будущие муж и жена должны быть искренними друг перед другом. Правда? — С этими словами она уплыла.

Где я добуду ей этого горбыля без аквалангов, я не представлял, но согласился, ведь она мне так нравилась. Я пошел за товарищем.

— Алик, — сказал я, переступив порог его квартиры, — пойдем, покажешь то место, где водятся горбыли, я попытаюсь нырнуть на восемнадцать метров.

— Ты че, ку-ку? — Алик покрутил у виска рукой.

— Все равно, Алик, я буду нырять. Это как безнадежная болезнь: знаешь, что ничем не поможешь, а лечить надо…

Алик вначале втирал мне мозги по поводу того, как надо жить и, в частности, как надо окучивать женщин. Но я был непреклонен в своем желании, и утром на весельной ложе мы пришли в район Пиратской бухты.

На якорь мы встали у южного отрога Орлиной горы. Деревянная ложа мерно покачивалась на тихих волнах. Утреннее солнце приятно ласкало наши наполовину обнаженные тела. В голове лениво роились радужные мечты о Ниагаре.

Вдали охотилась большая стая дельфинов. Выстроившись в шеренгу, животные-умницы волнообразно взлетали над поверхностью моря, быстро продвигаясь в сторону горизонта. Низко летала стайка чаек. Эх, хорошо наблюдать за всем этим, вдыхая полной грудью просоленный воздух, но сюда мы приплыли совсем за другим…

Я с неохотой натянул на тело легкий гидрокостюм, прикрепил к поясному ремню дополнительную плитку груза, надел маску, ласты, зарядил ружье, взял в рот загубник трубки и приготовился прыгнуть в глубину.

— Ты уж там сильно не упирайся, — сказал Алик, — если что, мы лучше придем сюда с аквалангами.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, у нас с Ниагарой был честный договор.

— Честный?! — возмущенно воскликнул Алик. — Поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что… Подумаешь, царевна Несмеяна!

«Ничего, — усмехнулся я про себя, — ничего, все равно я завоюю ее любовь».

В воде я принял вертикальное положение и по инерции некоторое время шел ко дну. Движению помогали тяжелые грузы, висевшие на поясе. Чтобы не терять скорости погружения, я принялся усиленно работать ластами, подгребать свободной рукой. Кругом был лишь голубовато-фосфорический свет — глазу не за что зацепиться. Вскоре в ушах появилась пронзительная боль. Зажав нос рукою, я стал нагнетать внутреннее давление, пока в голове не раздался хлопок — только тогда наступило облегчение. Несколько секунд спустя мне пришлось снова сделать продувание, потом через какое-то время еще. Давление воды становилось все нестерпимее. Когда я начал чувствовать удушье, темный силуэт скалы уже хорошо виднелся внизу. Но, так и не достигнув плоской вершины, я вынужден был развернуться и броситься к поверхности. Ух! Успел… Ощущение было такое, словно весь кислород с поверхности планеты куда-то испарился.

— Ну что? — спросил Алик, бросив мне на веревке потертый спасательный круг.

— До скалы оставалось совсем чуть-чуть.

— Горбыли прячутся в самом ее низу, в расщелинах. Сколько тебе до банки оставалось, метра два?

— Где-то так.

— Прикинь, скала четыре метра, да два — шесть. Еще шесть метров, чтобы до нее добраться. Пошуруй мозгами, реально ли? Бросай ты эту бестолковку, поедем крабов ловить.

— Нет, буду пытаться. Думай обо мне что хочешь, но я должен достигнуть дна. — Поразмыслив, я добавил с сомнением: — А ты точно знаешь, что горбыли там есть?

— Да, три дня назад я возил сюда аквалангистов. Там они стоят. Здоровенные чушки! Штук шесть их или пять.

Вторая попытка была более удачная. Я достиг вершины скалы и даже заметил, как на дне метнулось несколько огромных теней. Все, не могу больше находиться под водой. От нехватки кислорода давит тошнота. Теряя сознание, я выплыл на поверхность. Медленно-то как… А может, оставить груз в лодке? Нет, без него не обойтись при погружении. Надо терпеть.

— Они там, — сказал я Алику, переваливаясь в лодку.

— А что я тебе говорил — проверено.

— Я немного полежу, отдохну.

— Валяй.

Солнце уже подбиралось к зениту. Чайки по-прежнему кричали над водой. Но дельфинов (я всегда радуюсь их появлению) нигде не было. Ничего не хотелось. Только лежать бы вот так да смотреть на морскую даль… Наконец я взял себя в руки. «Ну, сейчас или никогда, — подумал я, прыгая с борта лодки.

Я плыл ко дну, стремительно работая ластами. Время, казалось, остановилось. Но у самой скалы сил и запаса воздуха в легких было еще достаточно. Песчано-каменистое дно имело странный серо-рыжий оттенок. Рыбы видно не было. Давление на барабанные перепонки возросло, голова словно раскалывалась на части. Невероятными усилиями воли я заставил себя погрузиться еще глубже. И тут из-за обломка скалы, прилегающего к подводной банке, на меня выплыла большая пучеглазая рыба. Ее уродливо выпяченные вперед губы вызывали чувство омерзения. Рыба остановилась, тараща на меня глупые глаза. Должно быть, это вожак. Следом за ним появилась еще парочка, но они тут же проворно спрятались в расщелину под обломок скалы. До горбыля было не менее трех метров, а от меня требовалось попасть наверняка. Я сделал гребок, и вожак, испугавшись, юркнул в сторону. Все, еще секунда промедления — и мне не всплыть. Я чувствовал, как немеют руки и ноги. Вздрогнув в испуге, я сделал движение, чтобы, оттолкнувшись ото дна, стрелой взлететь вверх, но в это время прямо на меня из-за скалы выплыл еще один горбыль. Увидев прямо перед собой человека, он явно опешил и нехотя стал разворачиваться носом к темной расщелине. Испытывая муки удушья, угасающим сознанием понимая, что это конец, не помня, зачем мне нужна жизнь этой рыбы, но зная, что нужна, я мысленно проговорил: «Прости, рыба» — и выстрелил. Острый наконечник проскочил сквозь ребра рыбы и пробил ее внутренности. Ружье выпало из разжавшихся пальцев. И тут меня накрыла большая серая тень. Я принялся вертеть головой — пытался увидеть свет и, не найдя его, конвульсивно заработал ногами, чтобы нащупать дно. Дна не было. Кругом зияла пустота. Руки последними усилиями воли потянулись к ремню. Ремень начал сползать и вместе с грузом полетел на дно. Тело не так быстро, как мне хотелось бы, стало подниматься вверх. Значит, еще не все… Только бы не глотнуть воды… Вверх, вверх, вверх… Во что бы то ни стало вверх! Но сколько еще будет продолжаться эта мука? Мир каких-то видений окружил меня, завертелся, запел, заплясал. Потом все окончательно исчезло…

— Ну, ты, приятель, здоров нырять, — сказал Алик, когда я наконец открыл глаза.

— Здоров, — выдавил я и чуть было не захлебнулся от приступа неудержимой рвоты.

Что было потом — не помню. Очнулся я часа через два и сразу стал шарить рукой по дну лодки.

— Не беспокойся, вот он, — сказал Алик, небрежно подтолкнув мне пронзенную гарпуном огромную рыбу.

Он рассказал, как все было.

— Ты слишком долго пропадал. Гляжу, время вышло. Я менжанулся, освободил канат якоря и полопатил на ту поляну, где ты погружался. Встал на седуху, гляжу по сторонам — ни хрена не видать. Ну, соображаю, надо сигать за пацаном. Вдруг что-то темное замаячило. Прищурился: ты в толще висишь — не доплыл до поверхности каких-то пяти метров. Я нырнул, поднял тебя на борт и вот, как видишь, откачал. И притом, прикинь, скользнул я взглядом по поверхности, а катушка-поплавок — вот она, рядом. Видать, ты задел горбылю какой-то важный жизненный орган, а то он утащил бы ее знаешь куда? Ого! Такая лошадь если попрет на глубину, — и тридцатиметрового шнура не хватит.

После этого мы с Аликом поплыли в поселок и на причале расстались.

Когда я пришел в Царскую бухту и стал звать Ниагару, никто не отвечал. Тогда я поплыл с положенным в сетку горбылем на яхту и взобрался по веревке на борт. Все люки и двери оказались задраенными, только камбузный отсек почему-то был открыт. Протиснувшись в узкую дверь, я положил горбыля на стол, затем достал из кармана приготовленную заранее розовую ленточку. Обвязав ею рыбу, сделал красивый бантик.

Вечером Ниагара снова выступала в «Парадизе», и я, конечно, был там, в первых рядах ее поклонников. После представления она подошла ко мне и совсем буднично сказала, что нашла принесенного мною горбыля. Я угостил ее кофе. Мы мило беседовали, но по-прежнему она держалась так, что чувствовалась дистанция. Даже, помнится, когда я захотел узнать ее настоящее имя (ведь не назвали же ее родители в честь водопада), она ушла от вопроса и тут вдруг вспомнила, для чего оказалась вместе со мной за одним столом.

— Ты не забыл, у тебя еще два задания?.. — протянула она, задумчиво облизывая блестящие перламутром помады губы. — Слабо тебе с твоими способностями простоять на руках, ну⁷, скажем, три минуты на стене Генуэзской крепости? — и, видя мое замешательство, добавила: — Ладно уж, скажу и третье задание, которое ты все равно не выполнишь, ведь устрицы, за которыми нужно нырнуть, живут на глубине двадцать метров. И это опять без акваланга…

Тут я не выдержал и круто резанул:

— А знаешь, не пошла бы ты со своими устрицами… — и замолчал, чуть было не сказав большее. — Я за большую любовь, но я не камикадзе.

Она бросила на меня презрительный взгляд и резко встала, хотела уйти, но остановилась, выговорила ледяным голосом:

— Я понимаю, что большую любовь проще купить за тридцать долларов на соседней танцплощадке, чем за нее бороться:

Она гордо тряхнула золотом волос и направилась к выходу.

И тогда я, посидев некоторое время в задумчивости, побежал за ней.

— Хорошо, согласен, — сказал я, догнав ее на кипарисовой аллее.

…В этот вечер она рассказала мне свою банальную историю о том, как преподаватель танцев лапал ее своими похабными ручищами и цирковое училище пришлось бросить; и о том, что безденежье привело ее в шоу. Разговор получился по душам. И все же при этом она не забыла напомнить как бы в шутку, что уговор дороже денег и что я должен буду выполнить ее желания. Но я уже сам готов был выбрать самое сложное задание…

Однако в ту ночь, под утро, началась буря. Я проснулся в пять часов, как будто кто толкнул меня в бок. За окном сильно качались деревья, и слышно было, как жутко шумит море. Быстро одевшись, я схватил веревку, выбежал во двор и, пройдя через калитку, оказался на набережной. Песок шипел. Огоньки стоявших на рейде судов поминутно скрывались в бушующих волнах и появлялись снова. Я добежал до забора, огораживающего причал завода шампанских вин, и под ярким светом фонарей увидел ужасную картину: большущий катер, вероятно, сорвало с якоря и теперь било о бетонный пирс; после одного из ударов, он завалился на бок и на глазах начал тонуть. И туг ноги сами понесли меня в сторону Царского пляжа. Тьма была непроглядная. Пробираться приходилось вслепую. Сколько раз бегал этим маршрутом — и все же сбился с пути. Я неудачно выскочил на край каньона, сорвался с обрыва и, раздирая одежду, руки и лицо торчащими ветвями колючей растительности, покатился вниз. Остановиться смог только на тропе, которая вилась по самому дну каньона. Она вскоре вывела меня к бушующему морю. Огромные волны накатывались на берег и, накрывая полностью поверхность пляжа, разбивались о скалы; потом, пенясь и шипя увлекаемым за собою песком, они отступали далеко в море, набирали новые силы и снова бросались в мою сторону, как гигантские чудовища. Увязая и падая в волнах, я метался по краю пляжа, но ничего разглядеть не мог: нигде не было видно ни призывающих к спасению сигналов, ни даже габаритных огней, которые обязаны включать ночью любые суда. Лишь пробившись в самый край пляжа, с левой стороны, я увидел что-то длинное, чернеющее в пенящихся волнах. Мачта! Это был искореженный о скалы обломок мачты. Как раз в это время сквозь разредившиеся облака на какой-то миг проник неяркий утренний свет, предоставив мне возможность разглядеть беснующуюся поверхность бухты. Яхты нигде не было!

— Ниагара! — закричал я в отчаянье.

И вдруг, словно меня услышали, сквозь грохот волн прорезался едва слышный женский крик.

— Ниагара? — удивился я и заорал, что есть мочи: — Ниагара!

— А-ах, — снова раздался где-то протяжный стон.

Я стал карабкаться по уступу скалы по направлению к Гроту Шаляпина. Когда я был уже довольно высоко над прибоем, вдруг заметил на сером фоне мокрого камня темную человеческую фигуру. Лихорадочно стал нащупывать вокруг себя какой-нибудь выступ, наконец ухватился за металлическую арматуру, торчащую из каменного парапета, и привязал к ней конец веревки. Затем сбросил всю бухту: она, разматываясь, полетела вниз. Я стал спускаться и быстро достиг воды, но тут волны принялись неистово бить меня о скалы. Я подставлял руки, плечи, чтобы смягчить удары, но это мало помогало. Меня вертело, качало и швыряло раз за разом о скалы. Я не мог найти выступа или трещинки, за которые можно было ухватиться и прижаться к холодным камням хотя бы на время, чтобы избавиться от этого сумасшедшего избиения стихией. Я не видел, но знал каким-то внутренним чувством, что Ниагара где-то рядом, слева. Веревка была длинная, и я обвязал вокруг пояса ее свободный конец. Это страховало меня при передвижениях на некоторое расстояние вдоль берега. Медлить было нельзя, и я напролом ринулся налево. Тут же волна больно швырнула меня о скалу. Я уцепился за выступающий камень и, когда волна отхлынула, спрыгнул на оголившееся дно и совершил несколько шагов, прежде чем волны снова страшно ударили меня о скалу. Но я успел заметить Ниагару. Она корчилась от боли на камне, вцепившись в него мертвой хваткой. Я бросился к ней, но волна с силой швырнула меня вперед, и я только причинил девушке дополнительную боль, налетев на нее.

— Держись за меня! — закричал я сквозь грохот прибоя на ухо Ниагаре.

Она не отрывалась от камня. Я тряс ее, но она сама словно превратилась в камень.

— Что с тобой? Возьми себя в руки. Держись за меня! — снова прокричал я.

Она повернула ко мне мокрое лицо и начала дрожать сильно-сильно, так что я слышал за этим кошмарным шумом, как стучат ее зубы. Гигантская волна снова ударила нас о скалу, и, когда она сошла, я стал отдирать от камня руки Ниагары. Но сделать это было не так-то просто. Хватка была железная. Я с силой рванул девушку на себя, ее ладони разжались, и туг же она вцепилась в мою шею так крепко, что я едва не задохнулся от удушья. Перехватив одну руку Ниагары, я сумел отвести ее ей за спину и, обхватив за талию, прижать к себе. Очередная волна легко швырнула нас на камни, и после этого Ниагара обмякла. Ценой неимоверных усилий, подтягиваясь по веревке и придерживая свободной рукой спасаемую, я сумел приблизиться к месту подъема. Она была очень слаба и только едва слышно стонала. Опасаясь, что удары волн о скалы окончательно погубят девушку, я все же обвязал ее веревкой под мышками, сам ухватился за спасительный шнур выше и начал подниматься наверх. Взобравшись на площадку перед сквозным гротом, упершись ногами в каменный парапет, я стал поднимать Ниагару. К моему удивлению, подъем проходил довольно легко, и, когда девушка была уже близко ко мне, я увидел, что она еще способна карабкаться. Вскоре на парапете появилась ее рука, и я, ухватившись за нее, вытащил Ниагару на спасительную площадку. После этого она сразу потеряла сознание. Я отнес ее в грот и положил на сухое место. Мне долго не удавалось привести ее в чувство. Я осторожно тормошил Ниагару за плечи, едва дотрагиваясь до нежной кожи ее осунувшегося лица, вытирал выступившие бусинки влаги и все приговаривал: «Ниагара, Ниагарочка, что с тобой? Очнись!» Потом я догадался сбегать к противоположному выходу из грота, обозначенному наступившим рассветом, и там, в маленькой тихой бухточке, втиснувшейся под каменные своды, набрал в пригоршни воды. Вернувшись, я осторожно выплеснул влагу на лицо Ниагары. Она застонала, и я перенес ее к тихой бухте. Здесь была подветренная сторона и грохот волн слышался отдаленно. А может быть, шторм стал утихать. Она жаловалась на боль во всем теле и тошноту. О своей боли я старался не думать, хотя содранные до крови участки тела невыносимо ныли. Надо было нести девушку в поселок, но она просила, чтобы я пока ее не тревожил. Небо постепенно прояснилось, и, наконец, я смог увидеть ее несравненные голубовато-серые глаза, которые были прекрасны даже в этот час, когда в них застыла боль. Я не мог отвести взгляда от милого лица. Вдруг темные зрачки сузились, в них заискрилась жизнь, и Ниагара слабым голосом сказала:

— Какая я дура! Тебя не надо было испытывать. Ты… Я… — Она запнулась, и тут же крупные слезы покатились из ее глаз. — Поцелуй меня.

Я с трепетом приложился к ее припухшим бледным губам…

Потом она, всматриваясь в мое лицо, медленно проговорила:

— Вначале я думала, что ты один из тех уродов, для которых я являюсь предметом обычной похоти.

Она замолчала. Я видел, как тяжело ей подбирать слова и поэтому перевел разговор в шутку:

— Извини, устриц не было, достал тебя.

Через неделю наши раны почти зажили, и мы отправились ко мне в Москву. Вскоре мы поженились. Да, конечно, как я и думал, Ниагара — это ее не настоящее имя. На самом деле мою любимую зовут Алена.