Искатель, 1999 №10

В конце тысячелетия — и столетия — множатся ожидания перемен. Традиционно эти ожидания имеют характер апокалиптических. Либо будет всемирная катастрофа (потоп, столкновение с кометой или астероидом, мгновенное похолодание и так далее), либо ядер-ная война, либо… Впрочем, в этой группе предсказаний диапазон невелик и практически весь многократно обыгран Голливудом.

Социопсихологи утверждают, что такие ожидания являются одним из факторов, ухудшающих климат в обществе и напрямую влияющих на рост таких веселеньких явлений, как неоправданная агрессия, немотивированные убийства, рост психических заболеваний — в первую очередь среди мужчин репликативного возраста (30–40 лет).

В этом очерке я коснулся как раз последнего аспекта. Но причины явления покажутся неожиданными. А начать хочу с сообщений о двух смертях, на первый взгляд ничем не связанных друг с другом.

15 ноября 1997 года в госпитале св. Иакова в г. Рома (Калифорния) скончался 32-летний Джордж Кавендиш. Причина смерти — отек легкого.

16 марта 1998 года погиб от несчастного случая профессор истории иезуитского колледжа св. Марка в Милане 56-летний священник Томмазо Сорди. В этих двух смертях, как уже было сказано, трудно усмотреть тесную связь (тем более что и в первом, и во втором случае никакого криминала усмотрено не было — существуют акты медицинского заключения, во втором случае карабинеры установили абсолютно однозначно — именно несчастный случай, а не инсценировка его). Тем не менее эта связь существует, и я надеюсь прояснить ее — насколько возможно.

Отец Томмазо Сорди. Год рождения — 1942-й, детство в послевоенной, постмуссолиниевской Италии. Рано остался без родителей. Учеба в Миланском университете, на факультете истории. Тогда же — постриг в иезуитском ордене. Область научных интересов — с тех еще пор — история естествознания. Первая серьезная работа — естественно-научные предпосылки атомистической теории Демокрита и Эпикура. Последняя работа — опубликованный в журнале «Historia Arcana» за два месяца до смерти перевод малоизвестного апокрифа Аристотеля, так называемых «Семи писем Стагирита». Великолепное знание древних языков— латыни, греческого, древнееврейского. Впрочем, последнее не представляет чего-либо из ряда вон выходящего для образованного священнослужителя. С момента открытия колледжа св. Марка в 1971 году и до конца жизни преподавал в этом колледже историю Древней Греции.

16 марта прошлого года отец Томмазо Сорди, во время своей традиционной на протяжении многих лет прогулки в окрестностях колледжа, сорвался с 12-метровой скалы и разбился насмерть. Через два дня он был похоронен на кладбище св. Марка, рядом с часовней.

Еще один эпизод, пока — на первый взгляд — никак не связанный с судьбами этих двух людей, живших по разные стороны Земли. Несвязанный хотя бы потому, что произошел за несколько веков до нас. Роднит его с нашей историей — опять-таки на первый взгляд — лишь сходство и общественное положение одного из действующих лиц — св. Тома (или Фома) Аквинский. Один из крупнейших католических философов. Его доктрины с некоторыми изменениями под названием «неотомизм» католическая церковь придерживается по сей день. Кроме того — человек широчайшей эрудиции, ученик известного алхимика Альберта Великого.

Есть в его биографии любопытный эпизод.

Придя в один прекрасный день к своему учителю, св. Тома обнаружил новую служанку. По не вполне ему самому понятным причинам известный богослов был повержен этой женщиной в ужас и не нашел ничего другого, кроме как напасть на нее и, в конечном итоге, убить. К счастью, заповедь «не убий» при этом не была им нарушена, ибо, как выяснилось, «дьявольское существо» оказалось искусственным, «гомункулусом», созданным его учителем Альбертом.

Так вот, именно в трудах Альберта Великого, хранившихся в Ватиканской библиотеке, отец Томмазо Сорди (тогда еще — студент католического колледжа) впервые наткнулся на упоминание о трактате Аристотеля (к слову — непререкаемого авторитета для Альберта Великого, для св. Тома, да, пожалуй, и для всей европейской средневековой науки) под названием «Семь писем Стагирита». Но получить его на руки тогда же ему не удалось. Трактат хранился в особом хранилище и выдавался далеко не всем желающим.

— Не думаю, что он тебе нужен в занятиях, — сказал заведующий библиотекой отец Михаил. — Должен тебе сказать, сын мой, среди ученых до сих пор нет единого мнения об истинном авторстве документа. Конечно, Альберт Великий считает таковым Аристотеля из Стагиры, но не исключено, что это место в книге Альберта — позднейшая вставка. Как тебе известно, многие тогдашние ученые (даже богословы) в силу известной наивности приписывали свои взгляды общепризнанным авторитетам прошлого — для весомости суждений. Думаю, то же случилось и с этим трактатом. Более того, — сообщил отец Михаил в заключение, — я считаю, что трактат «Семь писем Стагирита» был написан самим Альбертом Великим. Ему нужно было придать большую убедительность некоторым своим алхимическим взглядам. Впоследствии он, видимо, ссылался на собственноручно изготовленную фальшивку.

Несмотря на то, что молодого студента покоробило походя брошенное обвинение в нечестности одного из величайших ученых средневековой истории, до поры до времени он удовлетворился таким объяснением. Тем более что в трактате, если верить Альберту Великому, речь шла о способах создания искусственного существа — «гомункулуса». Ни в одном из официально дошедших до нас произведений великого философа о создании искусственных существ не говорится: не считать же таковым упоминание о механических помощниках бога-кузнеца Гефеста!

Не получив копию трактата Аристотеля, Сорди углубился в изучение книги Альберта Великого. Это оказалось занятием весьма сложным — язык знаменитого алхимика был в самых важных местах достаточно темен и нарочито кодирован — как сказали бы мы сейчас, рассчитан на посвященных, хорошо знающих, что подразумевает автор. Кое-что, разумеется, удалось выудить из изящной альбертовской латыни. Но общее представление — что же содержат «Семь писем Стагирита» — составить не удалось. Сорди, в конце концов, махнул рукой и переключился на другие темы.

Впервые Сорди вспомнил о «Семи письмах Ста-гирита» в конце 60-х годов. Почему — вопрос особый, и ответ на него — несколько ниже. Пока что скажем лишь, что именно тогда он вспомнил о замечаниях Альберта Великого и решил все-таки получить для работы апокриф великого древнегреческого философа.

Это оказалось достаточно трудно сделать, но профессор Томмазо Сорди, тем более священник-иезуит — уже не студент-третьекурсник Миланского университета. Ему удалось получить документ. В своем дневнике он записал: «Наконец-то мне удастся поработать с самым любопытным произведением Аристотеля! На первый взгляд язык несколько отличается от языка классических работ Стагирита. Сходство можно найти разве что с «Poetica». Впрочем, к настоящей работе я еще не приступал, а первое впечатление зачастую оказывается ложным. Во всяком случае, это очень и очень интересное дело».

Через полгода он уже оценивал «Семь писем Стагирита» в других выражениях.

Прежде всего следует сказать, что отцу Томмазо так и не удалось доказать или опровергнуть авторство Аристотеля. Сам манускрипт, полученный им в Ватиканской библиотеке, относился к X веку и представлял собою объемистый том, переплетенный в свиную кожу. Собственно апокриф занимал скромное место среди прочих произведений, переписанных неизвестным монахом. Произведения были разнообразны по жанру — от счетных записей монастырского кастеляна до весьма фривольных латинских стишков, видимо принадлежащих перу какого-нибудь ваганта. Приписываемый Аристотелю труд выглядел на первый взгляд как школярские упражнения по греческому языку. Однако после полугодовой работы отец Томмазо все-таки перевел «Семь писем Стагирита» именно как произведение Аристотеля. Хотя и опубликовал его лишь в прошлом году — почти через двадцать лет после окончания работы. Казалось бы, что могло останавливать ученого-историка предать огласке свою работу, относящуюся к столь далеким временам?

Четыре из семи так называемых «писем Стагирита» скрупулезно излагают взгляды великого философа на самые разнообразные явления. Для неспециалиста эти длинные рассуждения, хотя и изложенные прекрасным языком (профессор Сорди был, вне всякого сомнения, блестящим переводчиком), могут вызвать всего лишь душераздирающую скуку. Прибавим к этому огромные примечания, касавшиеся особенностей перевода (достаточно сказать, что сноски занимают около сорока процентов от общего объема работы Томмазо Сорди; что же до их содержания, то вряд ли они могли бы заинтересовать читателей — суждения о глаголах сослагательного наклонения, об окончаниях греческих прилагательных, о различиях синтаксиса ново- и древнегреческого языка и тому подобное). Немудрено, что те немногие, кому удалось прочесть уже названный мною номер «Historia Arcana» (в котором Сорди опубликовал свой перевод с комментариями), возможно, так и не добрались до сути, до самого интересного, интригующего и загадочного в этой истории — до пятого, шестого и седьмого писем. Просто потому, что бросили читать на первом, многие — на третьем разделе. И совершенно напрасно.

Пятое письмо Аристотель начинает с рассуждений о том, совершенно ли творение богов, то есть — род людской, и живет ли человек в гармонии с природой. И, разумеется, дает отрицательный ответ. Собственно, и сейчас, спустя две с лишним тысячи лет мы ответили бы так же. Однако вывод, следующий из рассуждений, весьма смел и неожидан: следует создать новое существо, в соответствии с понятием гармонии. И описывает подробнейшим образом, говоря современным языком, методику этого эксперимента.

Речь идет (опять-таки, в терминах современной науки) об искусственном оплодотворении и внематочном развитии плода. Правда, в нескольких местах рукопись, видимо, была повреждена, к тому же отцу Томмазо не удалось перевести некоторые термины.

Шестое письмо любопытно прежде всего тем, что именно в нем Аристотель излагает, если можно так выразиться, экспериментальную проверку предыдущей теории. Выясняется, что полученное открытым им способом существо, во-первых, весьма целеустремленно в выполнении задачи, «заложенной» создателем-ученым. Во-вторых, его способности при этом превышают средние возможности обычного человека. В-треть-их, лишено какой бы то ни было половой ориентации. И, наконец, в-четвертых недолговечно. Срок жизни «гомункулуса» — 30 лет плюс-минус два-четыре года, иногда (в исключительных случаях и при особых способах ухода) может дотянуть до сорока. После этого он погибает от обострения какой-либо болезни. Причем за несколько лет до конца срока «гомункулус» начинает страдать психическими расстройствами различного характера.

Все это излагается автором вполне спокойным, академичным тоном. Разумеется, он рассматривает первые два качества вполне положительными, последние — отрицательными.

Каким в действительности было его отношение к собственной теории (и практике), выясняется из седьмого раздела-«письма».

Седьмое письмо рассказывает, если можно так выразиться, неофициальную биографию знаменитого воспитанника Аристотеля — Александра Македонского. Вот на некоторых поразительных моментах этой биографии мы и остановимся.

Если верить трактату, Александр вовсе не был сыном македонского царя Филиппа. Собственно, об этом говорили в древности многие современники. Правда, сомнения в отцовстве в данном случае были не весьма болезненны для Филиппа, ибо отцовство подлинное приписывалось кому-то из богов-олимпийцев — то ли Зевсу, то ли Посейдону. Слухи эти не пресекались матерью Александра царицей Олимпией.

Однако Аристотель утверждает, что и матери в полном смысле у великого царя не было. Великий завоеватель был, как вы, наверное, догадались, искусственным существом. Вернее, плодом серьезного научного эксперимента. Сам Аристотель не дает подробностей, отсылая интересующихся к своим работам, большей частью не дошедшим до нас.

Итак, «Семь писем Стагирита» описывают не столько научные идеи Аристотеля, сколько крах его великого и ужасного замысла. Развитие искусственного существа следует отнюдь не тем же законам, что и развитие существа, появившегося на свет естественным путем. Несмотря на поистине сверхчеловеческие способности «гомункулуса» (вспомним, например, невероятную физическую силу великого завоевателя, его гениальные способности, легенды о длительном пребывании его под водой и т. п.), он, был полностью неспособен, к продолжению рода. Равнодушие Александра к женщинам породило массу историй. Сын Александра и Роксаны, убитый после смерти царя Кассандром, одним из его бывших соратников, потому и был убит, что не являлся в действительности его сыном.

Все остальные факты биографии тоже вполне укладывались в выведенные самим же Аристотелем постулаты. Смерть Александра была скоропостижной, на рубеже 30–33-летнего возраста, а в последние годы жизни наблюдаются различные формы психического расстройства, выражающиеся вспышками немотивированной агрессии (убийство Александром своего друга детства и молочного брата Черного Клита, сожжение во время пира завоеванной столицы Дария III — Персеполя, внезапное прекращение победоносного похода в Индию и вдруг — паническое бегство назад), приступы амнезии. Напомню — внезапность гибели Александра породила массу гипотез — от заговора до неизвестной науке болезни.

Что убеждало профессора Томмазо Сорди в подлинности апокрифа? Прежде всего — абсолютное тождество биографии Александра с теми взглядами на природу «гомункулуса», которые существовали среди средневековых алхимиков и считались безусловно верными. Теперь становилось понятно, что распространению именно таких взглядов способствовала абсолютная слепая вера в авторитет Аристотеля.

Нужно было ответить еще и на вопрос: каким образом рукопись великого философа оказалась в руках монаха? Сорди обратил внимание на то, что «Письма» адресованы другому ученику Стагирита, Птолемею Лагу — соратнику и другу Александра Македонского, впоследствии — царю Египта и родоначальнику династии Птолемеев. Некоторые другие записи, сохранившиеся в той же книге, были сделаны в одном из североафриканских монастырей не позже V века н. э., а затем, после мусульманского нашествия, вывезены в Юго-Западную Европу. Таким образом, работа Аристотеля могла попасть в североафриканский монастырь из Александрийской библиотеки, где и хранилась, по всей видимости. А произошло это скорее всего во время второго пожара библиотеки.

А вот теперь я хочу попытаться ответить на вопрос: почему же все-таки историк-иезуит вспомнил о трактате Аристотеля в конце 60-х?

Ответ прост. В 1968 году в итальянской печати впервые появились сенсационные сведения об успешных попытках искусственного оплодотворения. Именно тогда профессору истории вдруг подумалось, что, переведя язык газетных статей на средневековую латынь, можно получить нечто, весьма напоминавшее суждения средневековых алхимиков. Для начала, как видите, побудительным мотивом оказалась всего лишь суховатая академическая ирония.

Но лишь для начала.

Обратимся теперь к биографии человека, с сообщения о смерти которого я начал этот очерк.

Джордж Кавендиш, владелец магазина канцелярских принадлежностей. Всю недолгую жизнь прожил в маленьком (4,5 тыс. жителей) городке, основанном в конце прошлого века выходцами из Италии и названном в честь «столицы мира». Обычная жизнь обычного среднего американца. Несколько выделяют его из числа среднестатистических сверстников-соотечественников следующие особенности: холост (как известно, в США распространены ранние браки) и, похоже, вообще сторонился женщин. Отличался физическими способностями, превышающими способности среднего человека. По мнению школьных учителей — чрезвычайно легко управляем, поддается чужому влиянию. Правда, здесь следует особо оговорить следующее: речь идет о влиянии людей, хорошо ему знакомых с раннего детства. С течением времени Джордж Кавендиш становится ярко выраженным интравертом, после восемнадцати лет на него влиять уже практически невозможно — даже на уровне представителей власти.

Тревожный симптом: года за два до смерти с ним происходит несколько случаев, свидетельствующих о нарушениях психики — кратковременные (до суток) периоды полной амнезии (явление, вызвавшее шок у медиков, когда они узнали об этом. Увы, узнали слишком поздно). Психическое расстройство прогрессировало, появились приступы неоправданной агрессивности (однажды его даже арестовали за неспровоцированное нападение на прохожего, но выпустили под залог, а затем оправдали). Нарушения психики учащались на фоне прогрессировавшей астмы — вплоть до смерти 15 ноября 1997 года.

Наконец, то, что постарались скрыть от журналистов члены семьи Кавендиш, но что нашему брату все-таки удалось раскопать: Джордж Кавендиш был приемным ребенком. Его взяли в приюте и усыновили бездетные супруги Александр и Мэри Кавендиш.

И самое главное: в приют он попал из клиники, где 34 года назад ставились первые эксперименты по искусственному оплодотворению и внематочному развитию плода.

Параллели с биографией Александра Македонского поразительны и видны с первого взгляда.

Именно эти параллели встревожили профессора Том-мазо Сорди. Он был достаточно осведомленным человеком — католическая церковь выступала и продолжает выступать против того, что она считает противоестественным вмешательством в творение. В свое время Томмазо Сорди, по поручения руководства иезуитского ордена, собирал информацию об экспериментах, описанных выше. В картотеке, составленной им, были собраны несколько сот случаев. Практически все эти люди в той или иной степени повторяли биографию Кавендиша (то бишь Александра Македонского). После долгих размышлений отец Сорди, наконец, публикует статью о неизвестной ранее работе Аристотеля. Но ни словом не обмолвился о современных «гомункулусах».

Тем не менее кто-то усмотрел связь. Названный мною номер журнала в настоящий момент практически невозможно найти. Он исчез из библиотек.

Профессор Томмазо Сорди погиб от несчастного случая.

Почему? Кого встревожила эта история?

Известно, что во все времена великие завоеватели и диктаторы считали Александра Македонского образцом для подражания. Кому же, они подражали? Искусственному существу, послушному воле того, кто его создал?

Но в таком случае не логично ли предположить, что и они, в свою очередь, те же «гомункулусы»?

Я не хочу ничего утверждать однозначно, но…

Сталин, насколько мне известно, именно в возрасте 30 лет обнаружил признаки психического расстройства. Кто знает, каких усилий требовало от медицинской науки СССР поддержание его дальнейшего существования. И легенды о пуританском образе жизни вождя — да, в последнее время они опровергались. Но…

Гитлер встал во главе крайнего национально-шовинистического движения примерно в том же возрасте. Тогда же написал «Майн Кампф».

Достаточно уже этих двух одиозных фигур, чтобы почувствовать себя неуютно.

Единственные ли они?

Массовые эксперименты по искусственному оплодотворению и внеутробному развитию приходятся на начало 70-х. Сейчас эти люди — «рожденные в колбе», если воспользоваться терминологией алхимиков, — подходят к красной — 30-летней — черте. А дальше — конец тысячелетия, начало нового.

И внезапный, лавинообразный всплеск в этой довольно многочисленной группе населения Земли «Аристотелева синдрома» (лучше было бы назвать его «синдромом гомункулуса»). Разумеется, резкое увеличение психических отклонений среди мужчин тридцати — сорокалетнего возраста может оказаться не более чем совпадением. А если нет? Можно усматривать в росте именно агрессивных проявлений психических заболеваний влияние ужесточения условий существования, стрессов и тому подобное.

А если нет?

Некоторые считают, что граница, разделяющая двадцатый и двадцать первый век, условна. Дескать, ну придумали люди точку отсчета — для удобства. На са-мом-то деле могли придумать и другую.

Но… множество возникающих в конце века сект связывают конец света с такими вот условными точками. Что ожидает мир? Что ожидает нас?

И наконец, последнее рассуждение — просто для того, чтобы не заканчивать эту историю на чересчур пессимистической или даже трагической ноте.

Не потому ли начало жизни многих властителей столь туманно, что все они являются продуктом искусных экспериментов? Может быть, «homo sapiens naturalis», «человеку разумному естественному» инстинкт власти вообще не присущ? Может быть, все эти опыты с созданием искусственных существ связаны с инстинктивным нежеланием нормального человека сосредоточить в своих руках власть? Может быть, опыты 70-х годов связаны с попыткой искусственным образом получить некую элиту, способную управлять?

Хорошо было бы в каком-нибудь книгохранилище отыскать трактат — того же Аристотеля, — который называется, например, так: «О естественном характере общечеловеческого отвращения к власти». Хотя вряд ли Стагирит написал что-то подобное…