Искатель. 1986. Выпуск №6

Дмитрий ЖУКОВ СЛУЧАЙ НА ВУЛКАНЕ

Самолет летел на восток. В одиннадцати тысячах метров над землей быстро смеркалось. Махровым ковром стлалась далеко внизу изнанка туч. За бортом пятьдесят градусов мороза, а в салоне тепло. Я огляделся. Все спали, и в неудобных позах людей, устроившихся кто как мог в креслах с откидными спинками, мне увиделась усталость, несокрушимая власть тяготения, которая и на огромной высоте давила каждую мышцу…

Знал бы я, что мелькнувшая мыслишка о тяготении через несколько десятков часов вдруг взрастет до волшебной яви, до гигантской мысли, до звездной мечты!

А пока самолет летел сквозь короткую ночь, навстречу солнцу, которое представлялось сначала розоватым озером с бегущими коричнево-лохматыми берегами. Потом где-то внизу возникло округлое малиновое пятнышко, несущееся с громадной скоростью под самолетом, пока не выплыло оно в открытое небо ослепительной, до рези в глазах, пылающей горой.

…Из белой пустыни высунулся правильный конус Корякского вулкана. За ним виднелись смазанные вершины Авачинского, Козельского… Во взятых впопыхах в дорогу брошюрах, написанных вулканологами, я в последние часы почерпнул ровно столько сведений, сколько надо было, чтобы не выглядеть полным невеждой в разговорах с ученым людом, который старается потеснее познакомиться с богом огня и ведет свою родословную от Плиния Младшего, описавшего извержение Везувия и гибель Помпеи.

Несмотря на почтенный возраст науки, она не пошла дальше гипотез о подземном океане магмы, которая по трещинам в земной коре выбирается поближе к ее поверхности, как бы вскипает и под давлением газов и пара вырывается наружу.

Авачинский вулкан напоминал верхнюю часть безголового манекена, на который напялили шубу с воротником шалью. Когда-то он периодически извергался, а с 1945 года успокоился, и лишь появлявшийся над внутренним конусом белесый дымок предупреждал, что исполинские силы в недрах земли дремлют до поры до времени…

И кажется, это время пришло. О чем меня и оповестил редактор нашего отдела предельно лапидарным вопросом:

— Хочешь слетать на Камчатку?

— Ну! — ответил я сибирским междометием, означавшим согласие. Летняя путина, подумалось, прогрессивная техника на службе истребления живности Мирового океана. Тысячи тонн добычи сверх плана на сэкономленном материале… Кроме шуток, это было уже интересно. Так далеко у нас посылали редко. Но у редактора был нюх, он ничего не делал зря.

— Погляди телекс, — продолжал он. — Авачинский вулкан просыпается. Наведаешься в Институт вулканологии в Петропавловске. Три колонки, репортаж с места событий. Оформляй командировку…

К тому времени, когда самолет завершал круг для захода на посадку в аэропорту у Елизова, одного из трех городов Камчатки, ветер разогнал тучи, и справа показались кварталы Петропавловска, а внизу зачернела вода Авачинской губы. Промелькнули устья рек Авачи и Паратунки, и самолет, дрожа и потрескивая, покатил по бетонной полосе.

Я выбрался на поистине свежий, заставлявший поеживаться, совершенно прозрачный, пронизанный солнцем воздух. Картина передо мной предстала удивительная и до того непохожая на все когда-либо виденное, что я невольно ахнул.

Вулканы, казалось, стояли тут вот, рядом, за самым краем летного поля, хотя я точно знал, что до них несколько десятков километров. Они занимали полнеба. Равнобедренный Корякский, торчащий из «воротника» усеченный конус Авачинского, подавленный величием соседей Козельский. Плотная зелень лесов у оснований и белые шапки, испещренные черными штрихами… Графика великого мастера — природы.

Сопка была безмятежна. Над вершиной ее уходило в небо вертикальное, почти прозрачное, безобидное облачко.

Безмятежность картины была, как оказалось, обманчивой.

Первое дело для командировочного — определиться в гостиницу. Не успел я войти в номер и щелкнуть выключателем, как лампочка качнулась и я почувствовал тяжесть в ногах. Потом они стали ватными. И снова тяжесть… У меня уже был опыт подобных ощущений, и я не особенно испугался. Землетрясеньице… Из коридора донеслись встревоженные голоса. Я вышел из номера. Командировочные и туристы толпились у столика дежурной по этажу, а она спокойно говорила им:

— Не пугайтесь, спите. Ничего страшного не будет, мы уже привыкли…

С трудом дозвонившись до Института вулканологии, я назвался и попросил меня принять.

— Нам некогда. Авачинский просыпается. Половина института уже на станции. Вами некому будет заняться, — невежливо послышалось из трубки. Частые гудки подтвердили категоричность отказа.

Я включил радио и услышал конец объявления о возможном извержении вулкана:

— …деятельность. Возможно чередование сильных и слабых взрывов, излияние лав, а также концентрация вулканического пепла в атмосфере.

И словно бы в подтверждение пол подо мной задрожал, зазвенели оконные стекла, и донесся грохот далекого взрыва, переросший в непрерывный гул…

Надо было что-то предпринимать. Гостиница напоминала растревоженный улей. Одни из приезжих устремились вниз по лестнице, боясь, по-видимому, еще более сильных толчков и непрочности стен здания. Другие (из камчатских жителей, как я понял) сидели в креслах и стояли в холле, вроде бы спокойно обсуждая объявление.

— Всяко бывает, — говорил какой-то пожилой человек. — Помню, в пятьдесят шестом в Ключах, когда Безымянный работал, было совсем темно. Своей руки и то не видно…

— Страшно было? — спросили его.

— Да чего уж хорошего… Запаниковали некоторые, бежать бросились, руки-ноги переломали. Горячий песок сечет, огненная пурга. И вспышки, как в грозу. Это молнии были. Глаза у всех воспалились, на зубах скрипит — еще долго потом все с песком ели…

— А лава?

— Лава далеко не течет. А вот камешки могут долететь. Это уж как повезет. Лучше под крышей пересидеть…

Я подошел к пожилому и спросил, как мне найти Институт вулканологии.

— Как выйдете из гостиницы, переходите улицу. Напротив как раз 1-й автобус останавливается. Сойдете на восьмом километре, там спросите.

Я вышел на улицу, придавленную низким мрачным небом. Оно закрывало до половины сопки и лепившиеся на их склонах блочные пятиэтажки. Воздух был тяжелый, влажный и… горький.

Снаружи гудело громче. Гул то затихал, то усиливался через неравномерные интервалы. Ежась от холодной сырости, буднично торопились по своим делам люди. Ходили автобусы. Сойдя на восьмом километре, я очутился в большом сквере, в глубине которого стояло длинное трехэтажное здание. Это и был Институт вулканологии.

У подъезда его теснилось несколько крытых брезентом грузовиков. В кузов одного из них люди в желтых пластмассовых касках и зеленых рабочих костюмах грузили какие-то тюки, ящики и приборы в чехлах. Я остановился у машины, намереваясь спросить, куда мне обратиться.

Из черноты под брезентовым верхом высунулся человек с красным лицом и шишковатым носом.

— Чего стоишь! — грубо закричал он. — Подавай!

Моя зеленая выцветшая штормовка вполне могла сойти за прозодежду вулканолога. Сообразив это сразу, я не стал вручать верительных грамот, а бросился к груде вещей и ухватился за тюк побольше. Вместе с другими, быстро перекидав все в машину, я нырнул под спасительную сень брезента.

Грузовик рванулся в неизвестность…

Я сидел на скамье, водрузив ноги на тюки… Сильно болтало на поворотах и ухабах. То и дело я съезжал со скамьи, упирался в тюки руками, меня бросало обратно на скамью, больно припечатывая спиной к борту кузова. Все в машине были заняты такими же попытками хоть как-то усидеть на месте и потому молчали. Из-под брезента была видна только дорога, которая быстро убегала, исчезая в сером мареве.

Последний ухаб, и машина стала. Кто-то спрыгнул и откинул задний борт. Соскочив, я увидел поблизости вертолет.

— Быстрей! — крикнул человек с шишковатым носом и выдвинул из глубины кузова в мою сторону окованный железом ящик. Схватив его, я пошел к вертолету. Обгоняя меня, туда же побежали с тюками и приборами мои спутники в желтых касках. Один из них уже стоял в дверном проеме вертолета и принимал вещи. Перегрузка завершилась в несколько минут, и едва мы уселись на вещи в грузовом отсеке, как раздалось завывание унформеров и кто-то захлопнул дверь. И только тут, под рев двигателя, меня спросили:

— А вы кто такой?

— Корреспондент, — коротко ответил я.

— Немедленно вылезайте!

Но было уже поздно. Машина дрогнула и поднялась в воздух.

— Когда прилетим, не смейте выходить! Полетите обратно. На вас нет каски.

— Ничего, у меня голова крепкая, — крикнул я в ответ.

Человек с шишковатым носом показал мне кулак. Однако вскоре смилостивился,

— Спрашивайте, — сказал он, когда уши привыкли к шуму. — А то поздно будет…

— Почему Авачинский так долго молчал? — спросил я, выказывая осведомленность. — В чем причина нарушения периодичности?

— Не знаю. Думали, в пятьдесят девятом активизируется. Породы в кратере нагрелись до восьмисот градусов.

— А как теперь угадали?

— У нас там станция на высоте километра. Сейсмоприборы на склоне, репера. Мы пробуждение Шивелуча за полгода угадали. Вот он за три дня само извержение предсказал. — Человек ткнул пальцем в одного из своих коллег. — Не поверили. Сказали, молод еще. А теперь за неделю все были уверены. Предупредили. Наша заслуга. Будете писать, укажите, а то средств мало выделяют…

— Для города есть опасность?

— Нет. Далеко Авачинский… Разве что пепел нагонит ветром.

— А лава?

— Больше чем на десять километров не утечет. Технику подготовили, бульдозеры. В случае чего сделают защитный вал. Напишите, что извержения воздействуют на изменения климата. На Шивелуче два с половиной кубических километра породы выбросило, подняло на десять километров…

— А сейчас сколько?

— Пока не знаем. Электрические разряды, молнии бьют в кратер. Есть предположение, что от этого жизнь зародилась на земле. Образуются аминокислоты. Сенсация!

Крик его звучал насмешливо.

Вертолет накренился, поворачивая, и я прильнул к иллюминатору. Теперь была видна «шея» Авачинского вулкана с гигантским столбом дыма над ней. Черноту пронизывали красные и желтые стрелы, с невероятной скоростью стремящиеся вверх.

Краем уха я слушал вулканологов, речь которых пестрила птичьими словами: «андезит», «дацит», «риолит»…

— Как вас зовут? — спросил я человека с шишковатым носом, но он только махнул рукой. Вертолет пошел на посадку.

Вулканологи высыпали из машины. Мне крикнули:

— Подавайте!

Я стал добросовестно подтаскивать к выходу груз и, передав из рук в руки последнюю вещь, собрался выскочить сам.

— Куда! — заорал шишковатый нос. — Вы без каски!

Но я уже был на земле, на каких-то хрустящих под ногами комках, и бежал прочь от вертолета. Рядом со мной что-то ухнуло на землю, обдав теплым ветром. В воздухе стоял дикий рев, вой, грохот, и я уже не слышал, что мне кричат, стараясь увеличить расстояние между собой и сердитыми вулканологами.

Вдруг ноги мои оказались в пустоте, увлекая за собой мелкие камешки, я скользнул на спине вниз по склону…

Теперь уже кричал я, но никто не откликался. Да и мудрено было меня услышать, если с неба наваливался одуряющий гул, а земля шипела, как сто тысяч раздраженных змей.

Я выкатился на довольно большую площадку и встал на ноги лицом к вулкану, для чего-то отряхиваясь. Саднило локти. Справа вздымалась почти отвесная круча.

Я пошел влево, но на этот раз осторожно, и шагов через триста оказался на краю новой осыпи, откуда открывался вид на большой, заросший каменными березами и кедровым стлаником распадок. Он резко шел под уклон, и по нему с грохотом неслись вниз каменные глыбы, сокрушая скрюченные стволы деревьев. Выше по лощине уже разгорался лесной пожар, а еще выше, где распадок теснили фиолетовые бугры и скалы, виднелся какой-то непонятный вал. Он был довольно далеко, но мне показалось, что он шевелится и даже сползает по склону. Над ним багрово светился плотный дымный воздух…

Как я очутился в той пещере, сам не знаю. Как потом выяснил, по научным прописям такой пещеры здесь быть не могло. Но она была. Стены и низкие белые своды ее (я едва доставал их головой) показались мне будто отполированными. Я не знаток минералогии, но это был явно не известняк, белый, но пористый, как помнилось. Даже в слабом свете, пробивавшемся снаружи сквозь дым и пыль, белизна была поразительная…

И поэтому резко выделялся на ней черный шарик, величиной с пинг-понговый, прилипший, казалось, к своду пещеры. Как это ни странно, в пещере легче дышалось. У меня достало еще сил и любопытства поднять руку к невысокому своду и дотронуться до шарика.

Мне показалось, что я могу его взять. И я это сделал.

Шарик был совершенно круглый. Потянул его вниз, а он, чуть отделившись от свода, тут же выскользнул из пальцев и неуловимо взметнулся вверх.

Это было немыслимо. То ли гора над сводом — сплошной магнит, а шарик железный, то ли… Даже в своем отчаянном положении я не мог устоять перед извечной тягой человека к эксперименту. Достав из кармана складной нож, я приложил его лезвием к своду, потом к черному шарику. Нож не прилип, а когда я выпустил его из рук, упал, больно стукнув по ноге.

Я вновь потянулся к шарику, обхватив его покрепче пальцами, оторвал от свода и протиснул в образовавшийся просвет пальцы другой руки. Теперь шарик лежал, да, лежал на ладони, крепко прижимая кисть руки тыльной стороной вверх, к гладкой белой поверхности. Схватив себя за пальцы освободившейся рукой, я потянул упиравшийся в ладонь шарик вниз.

Это было все равно что поднимать тяжесть с полу вверх. Только такой плотный и «тяжелый» шарик вряд ли нашелся бы на всей земле.

Я повис на шарике и даже подогнул ноги. Он довольно легко пошел вниз, и я оказался на коленях. Во мне килограммов восемьдесят. Я прикинул: будь во мне шестьдесят, я бы его не заставил опуститься. Значит, черный шарик «сбросил» с меня более трех четвертей веса. Но, может быть, его стремление вверх все-таки обусловливается какой-нибудь загадочной силой в самой пещере?

Опираясь на шарик, почти не ощущая тяжести тела, я встал на ноги и пошел к выходу из пещеры. Никогда в жизни мне не было так легко идти. Казалось, подпрыгни и полетишь…

Снаружи уже было менее дымно, но метрах в десяти от пещеры теперь обозначился ручей багровой лавы. Он прокладывал себе дорогу, сдвигая мелкие камни и обтекая крупные. Было очень жарко, лицо горело, но шарик по-прежнему упрямо давил в ладонь, стремясь вверх. Это подлежало осмыслению, и я, осторожно повернувшись, шагнул обратно в пещеру, показавшуюся мне теперь прохладной.

Опираясь на шарик, я думал о том, что всегда пренебрегал физикой и математикой, с младых ногтей мечтал писать.

Однако надо было думать и вспоминать, что же я вычитал в статьях и книгах тех из моих собратьев по журналистике, которые писали на научные темы.

Итак, нарушен закон тяготения. Это же антигравитация какая-то. Мечта фантастов и физиков. Невозможная, недосягаемая мечта. Этого не может быть, потому что не может быть никогда, мелькнул чеховский вариант отрицания немыслимого. Рука на шарике занемела, ее покалывало, и, подумав, что шарик никуда не ускользнет, я вывернул кисть руки. Шарик молниеносно устремился к своду, куда быстрее, чем падающий предмет. Брызнула белая крошка, и шарик утвердился на месте.

Не спуская с него глаз, я начал лихорадочно прикидывать, какова его природа и происхождение.

Пришельцы! Невероятно развитые науки и технология… Прилетели в неведомые времена, зачем-то спрятали этот шарик в пещере и отбыли. Но почему рядом с вулканом? Какой-то собачий фантастический бред. Начитался!

Вулкан… Вулкан… Есть немало объяснений, почему взрываются вулканы, на тысячи метров ввысь летят растопленные минералы. Потом, не преодолев земного тяготения, лава, камни обрушиваются на землю…

Все ли? А может быть, часть этих камней так и не возвращается? А может быть, они имеют природу совсем другую, нежели известные нам камни?..

Я посмотрел на черный шарик и царапнул его ногтем. Шершавый… На этом мое исследование загадочного шарика и закончилось. Я вернулся к прерванной мысли.

А какие у нас сведения о том, что творится в недрах Земли, которую пробурили всего лишь на двенадцать километров?

Может быть, где-то там, на страшной глубине, стиснутые гигантским давлением, зарождаются или просто существуют такие вот шарики, шары, шарищи, и время от времени, как пузырьки легкого газа в жидкости, они срываются с места и уносятся вверх, пробивая земную поверхность там, где это возможно, где тонко, в вулканической местности.

Я представил себе на секунду, как они где-то там, в глубине, давят со страшной силой на земную твердь, разогревая, плавя ее, вызывая порой судороги земной поверхности…

Но как же быть с тяготением? Как быть с открытиями Галилея и Ньютона. Вспомним-ка Байрона: «Так человека яблоко сгубило, но яблоко его же и спасло, — ведь Ньютона открытие разбило неведенья мучительное зло. Дорогу к новым звездам проложило и новый выход страждущим дало».

Я книгочей неразборчивый. Не раз ругал себя за нецелеустремленность в приобретении знаний. И вот, кажется, пригодилось…

Закон всемирного тяготения… Он условен, как всякий постулат. А из него родилась космология — наука о происхождении и строении Вселенной, небесная механика… чего только из него не родилось. Даже в спиральных галактиках поведение улетающих прочь звезд объясняется тяготением. Так ли это? Сам Ньютон пытался хотя бы философски объяснить действие гравитации, да махнул рукой и сказал: «Гипотез я не измышляю…»

Зато потом гипотез, объясняющих механизм тяготения, появилось много. Говорили, что какие-то частицы давят с одной стороны сильнее, чем с другой. Придумали чудодейственный эфир — заполняет он все пустоты в космосе и тянет… Куда тянет? И еще предполагают действие каких-то гравитационных волн, которые никто и никогда не видел и не улавливал.

По Ньютону, Вселенная бесконечна. По новейшим предположениям, она безгранична, но конечна. И криволинейна. И к тому же Вселенная еще расширяется. Бегут, бегут друг от дружки галактики. Да еще со все возрастающей скоростью. Заснет, скажем, человек, проснется через десять в девятнадцатой степени лет, ан уже совсем темно — все звезды разбежались. Другие утверждают, что, разбежавшись, Вселенная начнет сбегаться, пока не станет меньше булавочной головки. И все тяготение. И тут тяготение, и там тяготение. А почему возникают сверхновые звезды, вещество которых разлетается? Или «квазары», некие гигантские объекты, которые сторонятся галактик, летят от них прочь почти со скоростью света?

А может быть, они сродни моему черному шарику? Стоит его выпустить на волю, как он наберет вторую космическую скорость, вылетит за пределы Солнечной системы и…

Положим, если существует тяготение, то почему не быть отталкиванию? Но ведь это же нарушение закона всемирного тяготения! Есть даже такое понятие — гравитационная постоянная, одинаковая для всей Вселенной. Вся физика на ней стоит. Условились и пляшут от этого постулата как от печки. Что такое постулат? Нечто принимаемое за истину, без всякого доказательства. Любопытная вещь — наука. Выстроено эдакое сооружение, висящее между небом и землей. Ни опоры, ни крыши, а стоит. Наблюдений тьма, объяснений их еще больше. Обжили люди это здание, все надстраивают на благо себе и во вред. Выводят новые законы, которые действуют. Только начала начал нет. Перемени постулаты, найдут новые объяснения наблюдениям, новые теории, а здание устоит, только облик у него будет совершенно другой… Вот уже и Поль Дирак, англичанин, возглавляющий, кажется, ту же кафедру в Кембридже, что и Ньютон когда-то, высказал сомнение в постоянстве гравитации. Прими наука его предположение, и надо менять теорию строения Вселенной, не говоря уже о такой «мелочи», как эволюция Земли.

Одни говорят, что старушка Земля сжимается, ссыхается, оттого и выдавливаются складки-горы. По другой гипотезе, Землю распирает, континенты разъезжаются.

А может быть, этот черный шарик, стремящийся раздвинуть свод пещеры и улететь, поможет ответить на многие вопросы?

Теперь над этим будут ломать головы те, для кого физика — дом родной. Если мне удастся выбраться отсюда.

Но даже я могу представить себе, что дало бы человеку владение такими вот черными шариками. В космос? Пожалуйста! Засунул в корабль — и фьюить!.. А куда прилетишь? Такой шар будет стремиться прочь от любой большой массы, планеты, звезды… Если только не встретит тело с такими же свойствами. Тогда мое собственное тело станет увлекать меня прочь…

Нет, с космосом мне не разобраться, а вот на Земле такие шарики жизнь облегчили бы здорово. Экая тяжесть с плеч! Экономия мощности. Облегчение машин…

Как просто, например, превратить мой старенький автомобиль в летающий… На глазах у изумленного милиционера я возношусь в небо и юркаю за ближайшую тучку. Бред какой-то!

А почему бред? Я надеваю пояс с шариком и бью все рекорды по бегу, прыжкам в длину и высоту… Постойте, постойте… Это, конечно, жульничество, а не спорт, но вот сейчас такое свойство шарика вполне подойдет.

Попробуем!

Снова отделив шарик от свода, прижав руку покрепче к бедру, я вышел из пещеры. Огненный ручей уже превратился в целую реку, отделявшую меня от кручи, с которой я слетел.

Жар стоял несусветный. С ушей, казалось, слезала кожа.

Надо бежать отсюда, прыгать через огненную реку. Шевелясь, она с треском ломала корку остывшей местами лавы.

Сколько же тут метров? Шесть? Семь?.. Пот заливал глаза. Но шарик привычно давил в ладонь, напоминал о себе.

Решение пришло мгновенно. Я осторожно, с усилием придерживал стремившийся вверх шарик обеими, наложенными одна на другую руками. Теперь я висел как на канате. Разбежавшись, оттолкнулся и словно бы завис над огнем. Полет в моем сознании был похож на замедленную съемку.

Огонь уже позади. Я пролетел еще несколько метров и стал карабкаться по крутому сыпучему откосу, которого никогда не одолел бы без черного шарика.

И вот уже край, уже голова моя над краем. И я вижу на плато палатку, какой-то треножник и моих дорогих деловито-возбужденных вулканологов. Первым меня заметил тот, с шишковатым носом. Свирепо поводя им, он зарычал:

— Безобразие! Это опять вы. И без каски…

— Да стойте же, смотрите, что я нашел! — закричал я, чуть не плача от радости. Двойной кулак мой пошел вниз, словно я подтягивался на своем канате. «Все-таки восемьдесят килограммов», — машинально отметил я про себя и вывернул кисти, как бы собираясь преподнести на ладонях этим вулканологам свой драгоценный подарок.

Шарик легко разомкнул мои усталые пальцы и в то же мгновенье исчез.

— Смотрите! — еще успел выкрикнуть я и тупо уставился на свои пустые, сложенные горстью ладони.

— Что там у вас? — спросил шишковатый нос. — Где вы пропадали?

— Ничего, — ответил я. И это была правда, только правда, ничего, кроме правды. Но кому нужна моя правда, не подтвержденная черным шариком?!