Искатель. 1984. Выпуск №1

Юрий ТИХОНОВ ТРЕТИЙ ВЫСТРЕЛ

Кирпичная стена поддавалась плохо. Работать приходилось кувалдой и зубилом. Сколько было разочарования, когда в руках оставались одни обломки!

Тимофеич стер с лица кирпичную пыль, перемешанную с обильным потом, и перевел дух. Затянул потуже на указательном пальце грязную, окровавленную тряпицу, сплюнул скрипевшие на зубах песчинки и с сожалением посмотрел на развалившийся кирпич.

— Эдак цельного кирпича и на баньку не наберешь, — сказал он своему напарнику, Семену Прудникову.

— Буде врать, — мрачно отозвался тот. — Банька! Да в эту баньку ты летом трех курортников пускать будешь, по полтора рубля с носа драть. А мне всего полусотку в зубы. Давай беги за бутылкой, а то угощение твое колом в горле стало.

— Поимей совесть, Семка, — страдальчески сморщил маленькое личико Тимофеич. — Нам ведь сколько еще работы. Погоди хоть до вечера.

Семен поворчал, взял свой нехитрый инструмент и полез на леса. Работали молча. Слышался лишь резкий стук, да летели во все стороны мелкие осколки. Вскоре дело пошло побыстрей.

Зубило после очередного удара провалилось в пустоту. Семен в замешательстве остановился, затем стукнул посильней. Кирпич перекосился, под ним оказалась дыра. Он засунул туда руку и нащупал какой-то ящик. Попытался его вытащить, но дыра была слишком узкой. Покосившись на Тимофеича, Семен постучал молотком по соседнему кирпичу. Тот тоже легко сдвинулся. Сбивая в кровь пальцы, он крепко схватил находку и вытащил ее наружу. Шкатулка блеснула полировкой.

— Клад! — не то сказал, не то выдохнул Семен.

— Мой! — выкрикнул старик. — Я дом купил.

Крепко вцепившись в шкатулку узловатыми пальцами, он попытался ее вырвать. Наспех сколоченные леса угрожающе пошатнулись и медленно завалились набок. Оба полетели вниз, но тут же, вскочив на ноги, бросились к упавшей шкатулке. От сильного удара о кирпичи она раскрылась. На полу в пыли поблескивали желтые комочки.

— Золото! — прохрипел Семен.

— Золото!.. — ехидно скривился старик. — Это же патроны.

Крышка со шкатулки слетела. Семен опасливо приподнял лежавшую сверху плюшевую тряпку и тихо свистнул. Внутри находились два небольших пистолета, отсвечивающих воронеными стволами.

— Вот это пушечки! — уважительно произнес он, взвешивая на руке пистолет.

Оружие было красивое. Отделанные перламутром щечки на рукоятке, маслянистая чернота ствола, витиеватая иностранная надпись выглядели грозными и таинственными.

— Ва… ва… ва… — силился прочесть Семен непонятное слово.

Тимофеич нагнулся и достал второй пистолет. Он оказался точной копией первого.

— Хороша работа, — похвалил старик. — Германцы делали. Видишь, орел и свастика, — показал он на крошечную эмблему, вделанную в рукоятку. — Жаль, сдавать придется, а то б не страшно было сад по ночам охранять.

— Чокнулся, старик, — возмутился Семка. — Сдавать! Да нас затаскают потом по судам. Что да как. А за него полкуска получить можно. Молчок, и все.

— Ладно, подумаем, — буркнул Тимофеич. — Давай пока работать…

Отраженный стеклами очков солнечный зайчик метался по столу. Вот он на миг остановился, брызнув оранжевым пламенем, и в тот же момент узкая девичья рука, гулко хлопнув, накрыла его.

Старший следователь областной прокуратуры Петр Петрович Маврин, крупный мужчина лет тридцати, с широкими, густыми бакенбардами, замолчал и с недоумением посмотрел сквозь толстые стекла очков на худенькую девушку, одетую в скромное коричневое платье с белым отложным воротником. Девушка сразу покраснела.

Кроме него и девушки, в кабинете находился еще пухлый молодой блондин лет двадцати пяти — Эдуард Кононов, начинающий следователь районной прокуратуры. Он смотрел на девушку с явной насмешкой.

— Итак, Эдуард Георгиевич, твое мнение? — вздохнув, спросил сидевший на подоконнике Маврин.

— Все ясней ясного, Петр Петрович. Паренька за неосторожный выстрел не привлечешь, да и последствия плевые — царапина на плече. Деду под семьдесят — не судить же за хранение огнестрельного оружия в таком возрасте. Дело надо прекратить, а виновных — кого в комиссию по делам несовершеннолетних, кого в товарищеский суд…

Маврин некоторое время молча изучал своего собеседника, а потом перевел взгляд на девушку. Та снова покраснела.

— А ты, Катюша, как мыслишь?

Катя Майорова, практикантка с последнего курса юридического института, ответила сразу:

— Эдуард Георгиевич прав. Судить за это нецелесообразно… Правда, об оружии нет данных.

— Э… оружие, — махнул рукой Кононов. — Оно там, наверно, столько провалялось, что теперь в самый раз для криминалистического музея.

— И все-таки, — настойчиво продолжала девушка. — В институте нам перед отъездом на практику рассказывали, как важно в подобных случаях проследить судьбу оружия.

— Институт! — ухмыльнулся Кононов. — То институт, а то практика. Погоди, вот станешь самостоятельно работать, поймешь разницу. Так ведь, Петр Петрович?

— Это так, — медленно произнес Маврин. — Но так ли это?

— А чего еще делать? — пробормотал Кононов. — Дом разрушен, кирпич пошел на баню этому самому старику — Тимофеичу. Семен Прудников, который взял второй пистолет, испарился в неизвестном направлении, на него, кстати, материалы можно выделить в отдельное производство, а дело прекратить.

Майорова больше не спорила, но по выражению ее лица было видно, что она придерживается иной точки зрения.

— Да, голуби мои, — задумчиво посмотрев на обоих, сказал Маврин. Потом медленно, словно нехотя, слез с подоконника, открыл дверцу нижнего отделения сейфа, покопался там и вытащил полированную шкатулку. Полюбовался замысловатым узором и поставил на стол.

— Вот, пистолеты хранились в ней. Старикан этот. Тимофеич, отдал.

— Видел я ее, — спокойно сказал Кононов. — Шкатулка как шкатулка. Обычный ширпотреб с претензией.

— Обычный, да не совсем. Я по крайней мере в продаже таких не видел.

— А этот узор напоминает монограмму, — вставила Катя Майорова, пристально рассматривая шкатулку.

— Правильно. — согласился Маврин. — Значит, уже не ширпотреб.

— Букв я здесь не вижу, — возразил Кононов.

— И не увидишь. Возьми-ка лучше ее, залезь в нишу да закройся.

Петр Петрович показал на углубление в стене, где хранились вещественные доказательства. Тот послушно исполнил. Из шкафа вылез сконфуженным.

— Три буквы из немецкого готического шрифта. Это что же, фосфоресцирующий состав?

— По-видимому. Вделан под полировку, да как искусно. А ты — ширпотреб! Произведено в Германии. Но не это главное. — Маврин снял крышку. — Оружие, по словам старика, было покрыто обильной смазкой и плотно прижималось к стенкам. Вот следы двух пистолетов. — он показал замаслившиеся отпечатки, — а вот… — Палец его уперся в стенку шкатулки. — Что это, по-вашему?

— По-моему, следы третьего пистолета, — неуверенно произнесла Катя.

— Сразу уже и третьего, — буркнул Кононов. — Мало ли как они лежали.

Так же неторопливо Маврин снова открыл сейф и достал лист бумаги с машинописным текстом.

— Прочти-ка, пожалуйста.

— Заключение экспертизы… — прочел тот.

— Вот видите, — обрадованно воскликнула Катя, — третий пистолет все-таки был!

— Так точно. И весь вопрос — где он сейчас, кому и для чего понадобился?

— Может, старик врет, сам припрятал третий пистолет? — сказал Кононов.

— Старик говорит правду, рисковать ему незачем, ведь он понимает, что рано или поздно мы разыщем Прудникова и все станет ясным.

— Да-а-а… — протянул Кононов. — Кому же понадобился третий пистолет?

— Вот-вот. А помните, как они наткнулись на шкатулку? Вся стена стояла намертво, а тут вдруг раствор легко осыпался, кирпичи сдвинулись. Третий пистолет кто-то взял, и взял недавно. — Он сделал паузу и продолжил: — Я проверил сданный стариком «вальтер» по центральной картотеке в Москве. Шесть лет назад в городе Новоспасске из этого пистолета стреляли. Был убит Александр Афанасьевич Коробко, пенсионер, шестидесяти четырех лет от роду. Преступление пока не раскрыто. Ну как, Эдуард Георгиевич, отнесешь пистолет в музей?

— Где уж теперь мне спорить, — поднял руки Кононов. — Совсем приперли к стенке. Не зря вас называют специалистом по «мокрым» делам.

Маврин поморщился:

— Гляди, как бы тебя не стали называть специалистом по сырым делам. Очень спешишь с выводами.

— Виноват, исправлюсь. Молод ишо.

— Посмотрим. А пока давай свои соображения.

— Надо начать с поисков Прудникова.

— Розыском его занимается милиция. А тебя я прошу установить пофамильно владельцев снесенного дома, их родственников, друзей, которые хотя бы мало-мальски продолжительное время бывали у них. Повторяю: только установить. Дальнейшие действия согласуем. Катюша будет твоим помощником. А я… я, пожалуй, слетаю в Новоспасск, познакомлюсь с делом об убийстве Коробко, да и шкатулку с собой прихвачу, посоветуюсь со специалистами. Все. Будь здоров, Эдуард. Катя, погодите. — остановил Маврин девушку и, когда Кононов вышел, заметил как бы между делом: — Вы своим зорким женским оком посматривайте за Эдуардом Георгиевичем. Горячий он у нас.

— Постараюсь, — серьезно ответила Катя и вышла.

Маврин спустился по трапу на площадку аэропорта. Легкая тошнота после двухчасовой болтанки в воздухе отступила, стало легче. Маврин поймал такси и через полчаса вышел у маленького здания районной прокуратуры.

В приемной было пусто, и он, не задерживаясь, толкнул дверь в кабинет прокурора. Тот что-то быстро писал и не поднял головы.

— Здравствуйте, — громко сказал Маврин, и прокурор, вздрогнув от неожиданности, оторвался от своего занятия.

Это был еще молодой парень, чем-то напоминавший Маврину Кононова. Он был одет в новенький, с иголочки прокурорский мундир со знаками различия юриста третьего класса.

При виде посетителя прокурор слегка поморщился. Маврин представился. Лицо хозяина кабинета расплылось в радушной улыбке.

— Симонов Виталий Васильевич, — назвал он себя и крепко пожал гостю руку.

— Я хотел бы ознакомиться с приостановленным делом об убийстве Коробко, — сказал Маврин.

— Знаю, знаю, — улыбнулся Симонов. — Две недели как принял прокуратуру, только им и занимаюсь. Оно, кстати, уже не приостановленное. Мы получили сообщение о найденном пистолете и сразу включились в расследование. На следующей неделе я собирался или сам к вам выехать, или послать следователя.

Прокурор открыл сейф и из большой стопки дел вынул одно старое, выцветшее, но вложенное в новенькую обложку.

— Вот оно, изучайте, — подал он папку Маврину. — Когда закончите, посоветуемся. Идите в кабинет следователя — там свободно.

В кабинете Петр Петрович с нетерпением раскрыл папку.

Коробко был убит около девяти часов вечера в собственном саду. Стреляли с близкого расстояния в голову. Пулю калибра 7,65 мм извлекли при судебно-медицинском вскрытии. Она почти не деформировалась. Обстоятельства, предшествовавшие убийству, были загадочными. Коробко поселился в пригородном поселке близ Новоспасска сравнительно недавно. Прежде жил в крупном городе Боровске и долгое время работал начальником отдела снабжения стекольного завода. Вышел на пенсию и переехал с женой в Новоспасск — поближе к дочери. Жил тихо, занимался садоводством. Изредка его навещала дочь с зятем и внучкой. С соседями общался мало. Вдова погибшего не смогла назвать ни одного человека, с которым бы Коробко враждовал или просто находился в неприязненных отношениях. За сутки до случившегося жена Коробко поехала в город к дочке и там заночевала. Она же первой и обнаружила утром труп мужа в саду у стола. На столе стоял графин с домашней наливкой и стакан. Судя по липкому отпечатку на гладко обструганных досках, был еще один стакан, но он исчез. Следователь прокуратуры, выехавший на место происшествия, нашел под столом недозревшее надкушенное яблоко. Отпечатки пальцев на графине и стакане принадлежали Коробко, а вот надкушенное яблоко представляло несомненный интерес. С него сняли слепок и направили экспертам-стоматологам. Те пришли к выводу, что надкушено оно было не Коробко или его супругой, а кем-то другим с характерными особенностями прикуса. Правый клык верхней челюсти, по заключению, значительно выдавался вперед и был изогнут наподобие полумесяца. На верхней же челюсти имелся протез по крайней мере с двумя металлическими коронками. Среди знакомых погибшего Коробко людей с такими особенностями строения челюстей не нашли.

Вот, собственно, и все, что удалось узнать Маврину.

— Познакомились? — с любопытством спросил прокурор, принимая дело.

— Да.

— Ну и какова, по-вашему, перспектива раскрыть убийство?

Маврин задумался.

— Перспектива слабенькая, — откровенно признался он. — Между нашими городами расстояние значительное, да и кто знает, в скольких руках побывал пистолет за эти годы. Давайте работать сообща. Вы сейчас еще раз пройдитесь по связям Коробко, я же постараюсь проследить судьбу оружия. Потом созвонимся. Естественно, что, если кто-нибудь из нас получит интересные данные, будем информировать друг друга без задержки.

— Договорились, — с облегчением согласился Симонов, — я, честно говоря, боялся, что вы теперь все взвалите на нас — убийство-то произошло в Новоспасске.

— У нас этот пистолет тоже стрелял, правда, последствия легкие, но ведь дело возбуждено.

— Вы долго думаете пробыть у нас? — поинтересовался прокурор.

— Пару дней.

— Значит, хотите с кем-нибудь встретиться?

— С вдовой Коробко.

— Возникли сомнения в ее показаниях?

— Нет. Просто ясно как дважды два, что убийца и потерпевший были хорошо знакомы. Это не случайный человек. Поговорю с вдовой, вдруг вспомнит…

Коробко встретила гостя равнодушно.

— Я вас побеспокоил, Любовь Владимировна, — обратился к ней Маврин, — по поводу убийства Александра Афанасьевича.

Она в ответ только безнадежно махнула рукой.

— Мне бы хотелось расспросить вас кое о чем.

— Стоит ли возвращаться к этому? Шесть лет… — Коробко с укором посмотрела на следователя.

— Не всегда получается, как хотелось бы, но убийцу по-прежнему ищут.

— Спрашивайте, но я рассказала все. Даже не понимаю, чем могу быть полезна.

— Вы уверены, что Александр Афанасьевич не имел врагов?

— Господи, боже мой, — всплеснула она руками. — Да Саша за всю свою жизнь мухи не обидел. Сколько лет проработал на заводе в Боровске, со всеми был в хороших отношениях, да и здесь…

— И все-таки мог же он ненароком обидеть кого-нибудь. Тем более что его работа была связана со значительными материальными ценностями?

— Ревизии всегда находили идеальный порядок.

— Рассказывал ли он вам о своих взаимоотношениях с сослуживцами, о служебных неприятностях?

— Всегда.

— Какого же характера были эти неприятности?

— Обычные. То начальство грубость позволит, то подчиненный строптивым окажется. Он близко принимал к сердцу даже мелочи. А почему вы опять спрашиваете? Все это давно сказано.

— Я же объяснил: мы продолжаем искать убийцу, — уклонился от ответа Маврин, решив умолчать о найденном пистолете.

— А… — разочарованно протянула она.

Маврин попрощался и вышел. В глубине души он рассчитывал получить полезные сведения и был раздосадован. Все же, несмотря на заверения вдовы, ему казалось, что скорее всего убийство как-то связано с прежней работой Коробко, с городом Боровском.

Рано утром в выходной день Кононов постучался в комнату общежития, где жили студентки-практикантки. Дверь приоткрыла взъерошенная девушка в нижней рубашке. Увидев мужчину, она захлопнула дверь и тут же снова приоткрыла.

— Мне Майорову, — сказал Кононов, вежливо отвернувшись.

Катя вышла минут через пятнадцать в неизменном коричневом ученическом платьице. Молодой следователь оглядел ее и нравоучительно сказал:

— Видишь ли, Катюша, ты ведь сейчас не ученица и не студентка, а представитель серьезной конторы, поэтому и оформление должно быть соответствующим.

— Хорошо, в следующий раз я надену джинсы или мини-юбку. Устроит? — невинно поинтересовалась она.

— Да ну тебя. — махнул рукой Эдик. — Может, позавтракаем где-нибудь, а уж потом пойдем на розыски?

— Я перекусила. Давайте поедем сразу.

Еще вечером они договорились начать со встречи с бывшим владельцем снесенного дома — Зотиковым. Адрес был известен, и в выходной день они рассчитывали застать его дома.

Жена Зотикова — беременная женщина лет тридцати, тяжело дыша, указала на сидящего на бревнах белесого мужчину, который строгал что-то перочинным ножом, то и дело поглядывая на спящего в коляске ребенка.

— Вася, к тебе пришли, — сказала она.

Зотиков слез с бревен и, растерянно моргая, уставился на пришедших.

— Где можно поговорить с вами по одному серьезному вопросу? — спросил Кононов.

Он оглядел двор, в глубине его заметил под липами пустую беседку и направился туда.

— Вы, конечно, в курсе насчет оружия, найденного в вашем доме? — спросил Кононов после того, как они назвали себя.

Зотиков судорожно сглотнул.

— Я… я здесь совсем ни при чем, — заикаясь, произнес он. — Откуда у меня оружие?

— А действительно, откуда?

— Даю вам честное слово — не знаю. Если бы знал, давно бы снес куда полагается.

— Успокойтесь, Зотиков, — как можно мягче сказала Майорова, — наши вопросы понятны — ведь оружие обнаружено в вашем доме.

— В моем, моем, чего спорить, но поверьте, ума не приложу, откуда оно взялось.

Зотиков стер ладонью со лба мелкие капельки пота.

— Долго вы прожили в поселке?

— Я получил дом в наследство от родителей восемь лет назад, но жил в нем с детства. После их смерти оставался там с женой и детьми, пока не переехал сюда.

— Может быть, оружие принадлежало вашему отцу?

— Что вы, что вы? — замахал он руками. — Отец у меня был инвалид — потерял на фронте руку, оружием никогда не баловался.

— Откуда такая уверенность? — недобро покосился на него Кононов. — С войны многие трофейное оружие привозили.

— Я бы обязательно об этом знал.

— Кто же мог тогда разобрать стену, сделать тайник?

— Ума не приложу.

— Ну ладно, — повысил голос Кононов. — Хватит сказки рассказывать. Дом ваш, вы хозяин, и вдруг без вашего ведома разбирают довольно-таки крепкую кладку, сооружают тайник, копаются, как у себя, а вы ничего не знаете?

Зотиков обмяк, опустил голову. Катя пересела поближе к нему.

— Пожалуйста, подумайте, ведь это для нас очень важно, — попросила она.

— Ну клянусь вам, не знаю, — умоляюще прижал он руки к груди.

— Мог ли кто-нибудь сделать тайник в ваше отсутствие?

— В мое отсутствие? — Зотиков задумался. — В отсутствие?.. Летом мы всегда уезжали на месяц в деревню к теще. Дом я запирал. В прошлом году уехали в июле.

— Кто-нибудь присматривал?

— Соседа прошу обычно, Москальцова, или жену его. Дом их рядом.

— Не мог ли он сыграть с вами такую шутку?

— Москальцов? Но зачем ему делать это в моем доме, когда он свой недавно выстроил, каменный…

— Все! Хватить врать! — резко сказал Кононов.

Зотиков вздрогнул и отвел глаза в сторону. Многозначительно пообещав ему в дальнейшем скорую встречу, Кононов пошел со двора. Катя догнала его уже на улице.

— Знаете, Эдик, — она слегка коснулась его плеча, — может, надо как-то помягче.

— Помягче?! — взорвался тот. — Помягче! Знает ведь, а молчит. Ну подумай сама — в доме копаются как хотят, а хозяин в стороне. Шуточки!

— Зотикова, пожалуй, больше всего смутил вопрос о соседе, — задумчиво сказала Катя.

Кононов хмуро вышагивал по краю тротуара. Она наблюдала, как быстро изменяется выражение его полного лица.

Он то хмурился, видимо, вспоминал встречу с Зотиковым, то задумывался, чуть не натыкаясь на деревья. Наконец остановился, посмотрел на часы и решительно сказал:

— Идем знакомиться с соседом.

— Но, Эдик, вы, надеюсь, помните просьбу Маврина?

— Помню, помню — работать без инициативы. Это мы посмотрим… И вот что. Катя, называй меня на «ты». Выкаешь да выкаешь.

— Слушаюсь, Эдуард Георгиевич. Буду называть вас на «ты».

Место, где прежде был дом Зотикова, находилось метрах в двухстах от ближайшего жилья. Почти вплотную к нему примыкала лесополоса из чахлых березок и осин. Трофимыч поработал неплохо. Лишь заросшие травой очертания фундамента да ржавеющие остатки металлической кровати напоминали о том, что прежде здесь жили люди.

Осмотрев местность, Кононов и Майорова направились к соседнему дому, где, судя по рассказу Зотикова, проживал его бывший сосед. Дом был сложен из добротного серого кирпича. Во дворе у грядок ковырялся высокий плечистый человек с взлохмаченной шевелюрой. Он оторвался от своего занятия, лишь когда его окликнули в третий раз, и недружелюбно покосился на пришедших.

— Чего надо? — спросил хрипло.

— Не чего, а кого, — вызывающе бросил Кононов. — Хозяина дома Москальцова.

— Ну я Москальцов. А вы кто такие?

— Мы из прокуратуры, — опередила Кононова Катя и улыбнулась хмурому детине.

Тогда он подошел к калитке и открыл ее. На вошедших глянули маленькие глубоко посаженные глаза.

— Типичный убийца по теории Ломброзо, — шепнул Кононов Кате, следуя за Москальцовым.

Услышав шепот, тот оглянулся и подозрительно оглядел их.

— Ну чего? — спросил зло. — Опять насчет кирпичей пришли?

— И насчет кирпичей, — быстро ответил Кононов, опасаясь, как бы Катя раньше времени не сказала об истинной причине визита.

— Обэхаэсовцы все бумаги забрали. С ними и разговаривайте.

— А мы хотим поговорить с вами.

— Опять одно и то же. Я говорил ведь, это не цельный кирпич, а половняк. Вон угол-то расковыряли — убедились. — Он кивнул в сторону дома.

— Сносить-то вас не собираются? — словно невзначай поинтересовалась Майорова. — Вон как вашего соседа?

— Там пожарку будут ставить. До меня не доберутся.

— Ладно, — сказал Кононов, — документы мы посмотрим в ОБХСС, потом вас пригласим.

Они вышли и направились в сторону поселка, но когда дом Москальцова скрылся из виду, Кононов схватил Катю за руку и потащил по параллельной улочке к лесопосадке.

— Ты чего? — удивилась она.

— Давай понаблюдаем за ним.

Катя пожала плечами, но возражать не стала и молча улеглась рядом с Кононовым на его пиджак. Отсюда им был хорошо виден дом. Во дворе Москальцова уже не было. Вскоре он вышел из дома в капроновой шляпе, запер дверь, внимательно огляделся и быстро зашагал в сторону автобусной остановки.

— А ведь до нашего прихода уходить не собирался, — заметил Кононов. — К чему такая спешка?.. Ладно, пошли в поселок.

Когда они снова проходили мимо дома Москальцова, Кононов огляделся, быстро перемахнул через забор и побежал к дому. Там он пошарил в траве, поднял какой-то предмет и тем же путем вернулся назад. Катя удивленно посмотрела на него.

— Пойдем, пойдем, — поторопил он ее, пряча находку в карман. — К Тимофеичу в гости пойдем.

Тимофеич встретил их на пороге своего дома, сразу узнал и засуетился.

— Гости дорогие! Пожалуйте к столу, у нас обед поспел.

— Потом, потом, — остановил его Кононов. — Вы нам лучше баньку покажите, которую из зотиковских кирпичей сложили.

Тимофеич повел их в глубину сада. Там возвышался кирпичный домишко.

— Банька, банька, не сумлевайтесь, добро пожаловать попариться.

Кононов внимательно осмотрел домик.

— Смотри-ка, дед, — показал он Тимофеичу. — Эти несколько кирпичей, пожалуй, поновей, чем остальные. Откуда они?

— Все оттуда, все оттуда, от Зотикова.

— Слушай, дай какую-нибудь кирку или молоток отколоть кусок кирпича, — попросил Кононов.

— Зачем же домишко рушить, — чуть не заплакал тот.

— Рушить, рушить. Кусок отколю, и все. А ты потом раствором замажешь.

Тимофеич принес молоток и сам же дрожащими руками отбил кусок кирпича.

— Поняла? — спросил Кононов, когда они остались вдвоем с Катей.

— Ты хочешь узнать, не из кирпича ли Москальцова был сделан тайник?

— Точно, Катюша. Экспертиза это установит. Дом Зотикова давнишней кладки, а эти кирпичи новые.

Затем они нашли коменданта. Это был рыхлый человек лет пятидесяти с расплющенным, как у боксера, носом.

На потертом канцелярском столе лежали три повязки дружинника.

— Наводите в поселке порядок? — спросил Кононов с заметной иронией.

— Стараемся, — однозначно ответил тот, не проявляя любопытства к вошедшим.

— И как успехи?

— Нормальные.

— Мы из прокуратуры. — представилась Катя.

Комендант внимательно осмотрел их.

— Грибов Николай Варфоломеевич, — сказал он и мимоходом бросил взгляд на часы.

— Вы спешите? — поинтересовался Кононов.

— Сегодня вечернее дежурство по охране общественного порядка, скоро еще двое подойдут.

— Считайте, что вы его уже начали.

Легкая ухмылка появилась на лице Грибова.

— Вы обслуживаете весь поселок? — спросила Катя.

— Только больницу и частный сектор. Все остальное относится к шестнадцатому домоуправлению.

— Людей в поселке знаете?

— Больничных знаю, а частников очень поверхностно — они ведь обращаются только по вопросам прописки. Мне даже не известно, сколько их, ведь домовые книги остаются у хозяев. Впрочем, что вы все вокруг да около? Кто вас интересует?

— Ну хотя бы Зотиков, — вставил Кононов.

— Давно переехал, от дома-то ничего не осталось.

— И все же, — настойчиво продолжал Кононов, — мнение ведь осталось?

— Парень — работяга, целый день в трудах и заботах. Беззлобен, не то, что его сосед.

— Кто?

— Да этот Москальцов, — безнадежно махнул рукой Грибов. — Тоже трудяга — дом какой отмахал, но к пьяному не подступись — убьет.

— Так уж и убьет!

Грибов посмотрел на него с обидой.

— Месяца полтора назад, вечером, дежурил я тут с двумя хлопцами, ну и повстречался нам этот бугай. Пьяный, глаза налитые, матом сыплет на весь поселок. Мы подходим: так, мол, и так, гражданин Москальцов, прекратите хулиганить. А он на нас зверем — руку в карман опустил: «Перешмалюю вас, гадов», — говорит и вдруг пистолет вынул. Материться перестал, но в глазах такое — страшно стало, пошли мы прочь. Еще пристрелит.

— Сообщили в милицию?

Грибов отрицательно покачал головой.

Из Новоспасска Маврин вернулся разочарованным. Хотя он и не ждал легкого успеха, но все же надеялся на более определенные результаты. На работе его тоже ждали невеселые вести. Все попытки работников милиции разыскать Семена Прудникова оказались тщетными.

Маврин увидел на столе лист бумаги с машинописным текстом. Это оказалось заключение лаборатории управления промстройматерналов о каких-то кирпичах. Два специалиста с учеными степенями кандидатов технических наук утверждали, что представленные им на исследование обломки кирпича совершенно идентичны по составу. Он еще раз внимательно перечитал бумага и с удивлением обнаружил, что исследование производилось по его поручению. Так и было написано:

«Вот те раз, — подумал он, — я начинаю страдать амнезией».

В этот момент в коридоре раздались гулкие шаги и дверь кабинета без стука распахнулась. На пороге появились мужчина и женщина в пропыленной одежде. В первую минуту Маврин не узнал их и даже привстал с кресла, удивленный бесцеремонностью, но когда мужчина стащил с головы вылинявшую клетчатую кепку, которая вполне смогла бы служить гнездом для ворон, и радостно заулыбался, он пригнал в нем Кононова. За ним следовала Катя Майорова. Маврин удивился. Удивляться было чему. Обычно одетый щеголевато, Кононов на этот раз представлял собой нечто среднее между огородным пугалом и закоренелым бродягой после многодневного скитания. Не лучше выглядела и Катя. Грязная юбка, неопределенного цвета рваная кофта и ситцевый платочек, плотно облегавший голову. Оба почему-то были в больших темных очках.

— Откуда вы такие? — с тревогой спросил Маврин.

— С кирпичного завода. — важно ответил Кононов. — Приобретали кирпич для дачи.

— Какой завод? Какая дача? — нетерпеливо переспросил Петр Петрович. — И к чему маскарад?

— Маскарад для конспирации, Петр Петрович.

— Ну и за кем же вы следили?

— За неким товарищем Москальцовым, — пояснил Кононов и спохватился. — Ах, да, фамилия эта вам незнакома. Москальцов был ближайшим соседом Зотикова, по нашим соображениям, человек весьма подозрительный. Правда, Катя?

— Пожалуй, — согласилась та.

— Чем же он подозрителен?

Кононов подробно рассказал о встрече с Москальцовым.

— А конкретно, конкретно в чем вы его подозреваете?

— Вид его, странное поведение, угроза Грибову, — проговорил без прежнего энтузиазма Кононов.

— Допустим, Москальцов ведет себя странно, но скорее всего это связано с его работой. Может быть, он замешан в каких-либо махинациях со стройматериалами, раз ссылается на ОБХСС. Кстати, туда вы звонили?

— Н-н-нет… Мы просто сами решили посмотреть за ним…

— Все понятно. Как это я сразу не сообразил по вашему внешнему виду, что имею дело с двумя выдающимися топтунами-наружниками. Какой камуфляж! Какое искусство перевоплощения! Позвольте снять перед вами шляпу.

Он сдернул с вешалки свою серую велюровую шляпу, надел ее, тут же снял и расшаркался. Потом со злостью швырнул ее в сторону.

— Вы кто такие? — грозно спросил он. — Кто вам разрешил заниматься этим? Да вас раскусят в два счета. Забыли мои указания? А уж от вас, Катя, я такого никак не ожидал. Пора понять: мы занимаемся расследованием. А для этого существует уголовный розыск, ОБХСС. Вы даже не сочли за труд посоветоваться с ними.

Маврин презрительно посмотрел на них. снял телефонную трубку и набрал номер.

— Привет, Виктор Иванович, — сказал он. — Маврин говорит.

Было слышно, как в ответ зарокотал приятный бас. Кононов и Майорова притихли, напрягая слух.

— У тебя есть какой-нибудь материал по Киринскому кирпичному заводу?

Маврин выслушал ответ, плотно прижав трубку к уху.

— Угу, угу, — приговаривал он время от времени, слушая собеседника, а его лицо оставалось непроницаемым.

Но вот оно оживилось.

— Новые данные, говоришь? Интересно, интересно. Мужчина и женщина? Как одеты? Ага. Он в старой клетчатой кепке, она в платочке, при черных очках. Подозрительный народ? Выспрашивали, как можно взять тысяч семь кирпича, а заплатить за три? Ну и кто такие? Неизвестно? Договорились с кладовщиком быть завтра? Будут, дожидайся…

Положив трубку, он занял свое любимое место на подоконнике и молчаливо принялся разглядывать Кононова и Катю.

— Ясно? — спросил он после долгой паузы.

Те виновато кивнули.

— Появись вы там завтра, вас бы задержали… Ну ладно, рассказывайте о своих приключениях на кирпичном заводе.

Молодые люди посмотрели друг на друга, решая, кому первому говорить, и Кононов уступил это право Кате.

— Мы, Петр Петрович, сразу заподозрили неладное, когда познакомились с Москальцовым. Тип странный. На свои средства такой дом он бы построить не мог, ведь получает сто—сто пятьдесят рублей в месяц, а домина стоит тысяч пять. Решили побывать на заводе. Переоделись, понятно, чтобы он не узнал. Нам, правда, повезло — Москальцов уехал на целый день сопровождать груз. Вот мы и решили проверить, легко ли достать несколько тысяч кирпичей, минуя официальный порядок выдачи. Оказалось, вполне возможно. Мужичок там один чернявенький крутился, к нам присматривался, потом подошел сам, да и разговор завел. Мы ему свои горести выложили: так, мол, и так — молодожены, строиться хотим, а разрешение есть на три тысячи, так ведь не хватит. Он посочувствовал, а потом и говорит: «Ну ладно, беде вашей помочь можно, завтра приедет один мужик из командировки, приходите познакомлю, а там как сговоритесь». Мы поняли, что он имеет в виду Москальцова…

— Ладно, — прервал ее Маврин. — Допустим, на заводе орудует группа расхитителей, предположим, что Москальцов имеет к ней прямое отношение, но ведь мы-то расследуем совсем другое дело. А этим вплотную занимается ОБХСС.

— Нам… нам показалось, — робко вставил Кононов, — что Москальцов может иметь отношение и к нашему делу.

— Как же вы все-таки решились идти на завод, ведь Москальцов вас тут же узнал бы.

— Понадеялись, что не узнает. Другая одежда, другой вид. Вот ведь вы-то не сразу узнали.

Маврин усмехнулся и скептически осмотрел их странный наряд. Потом снова посерьезнел.

— Затея ваша, — цедя сквозь зубы слова, произнес он, — не только наивна, но и небезопасна. Небезопасна в первую очередь для вас лично. Как мне сейчас стало известно, — Маврин кивнул в сторону телефона, — Москальцов, возможно, имеет пистолет…

Кононов вскочил с кресла и восторженно выкрикнул:

— Видите, я оказался прав. Надо срочно делать у него обыск.

— Погоди! Сгоряча такой вопрос не решается. Пистолет легко спрятать в любом месте. Да и тот ли это пистолет, который мы ищем?

— А кирпичи, — настаивал Кононов. — Вы читали заключение лаборатории промстройматериалов?

— Ага! Значит, П.П.Маврин — это ты и есть? Рад познакомиться. — Он дотянулся до лежащей на столе бумаги и прочитал ее вслух. — Интересно! Выходит, тайник был заложен теми же кирпичами, какие Москальцов использовал для строительства личного дома?

— Конечно, — обрадованно воскликнул Кононов. — Время для такой операции у него было, в прошлом году Зотиков с семьей отсутствовал месяц.

— Меня, правда, удивляет, — тихо сказала Катя, — почему он не соорудил тайник в собственном доме. Куда удобней — идет строительство, попробуй доищись.

— Но ведь это же собственный дом, — возразил Кононов. — Зачем ему рисковать?

Маврин отвернулся. За окном мелко подрагивали ветки смородины с пожелтевшими листьями.

— Вы бы, ребята, пошли во двор, — сказал он, — да набрали смородины. Вон ее сколько уродилось.

Кононов и Майорова переглянулись. Заметив их удивление, Маврин вяло махнул рукой.

— Меня больше смущает другое, — неожиданно переменил он тему разговора. — Если тайник принадлежит Москальцову. то почему он не взял оружие до сноса дома?.. В общем, много есть всяких «но», друга мол…

Кононов не вошел, а ворвался в кабинет.

— Петр Петрович, угадайте, куда поехал Москальцов в командировку?

Маврин поднял голову.

— Куда же он уехал?

— В Половское.

— Ну и что?

— Половское находится километрах в двадцати от Новоспасска.

— Смотри какой пассаж! Ты, конечно, уверен, что он заметает следы?

Кононов уловил в голосе Маврина иронию и с прежней горячностью ринулся в наступление:

— Оказывается, Киринский завод давно пользуется карьером в Половском.

— Своей, что ли, глины не хватает?

— В том-то и дело, что не хватает. Не простой глины — этого добра у нас много. Лет шесть—семь назад в городе возникла необходимость в специальном огнеупорном кирпиче. Искали сырье поблизости — безуспешно, и вот разузнали, что глина такого сорта есть в Половском. Перевозится она в открытых полувагонах в сопровождении экспедитора завода. Вот Москальцов и ездит туда частенько.

— Давно он работает на заводе? — спросил Маврин.

— Одиннадцать лет.

— Ну а в то лето, когда был убит Коробко, ездил он в Половское?

— Сейчас Катя как раз поднимает в бухгалтерии документы.

— Ты ее оставил одну?

— Да. Она доберется вечерним автобусом.

— А где сейчас Москальцов?

— Должен сегодня приехать.

Маврин поднялся, молча походил по кабинету, вдруг схватил с вешалки плащ и, коротко бросив: «Едем», вышел из кабинета. Во дворе прокуратуры они сели в «Москвич». Петр Петрович включил зажигание и резко рванулся с места.

«На завод», — догадался Эдик.

Маврин гнал машину по оживленной улице, проскакивая светофоры на желтый свет. В одном месте он едва успел затормозить, остановившись буквально в нескольких сантиметрах от новеньких «Жигулей». Оглянувшись на резкий визг тормозов, шофер высунул в окошко руку и показал кулак.

Как только загорелся желтый свет, Маврин, вывернув до отказа руль влево, тут же обошел «Жигули» и понесся вперед. Кононов заметил, как от поста ГАИ кинулся им наперерез инспектор, повелительно указывая жезлом на обочину. Однако «Москвич» вдруг взвыл сигнальной сиреной, и инспектор сразу же опустил руку, разрешая проезд. Машина стремительно пронеслась мимо поста. Мельком взглянув на Кононова, Маврин процедил сквозь зубы:

— Ты должен был находиться с Катей.

Прошла, казалось, целая вечность, пока они доехали до завода. Катю застали в маленькой комнате заводской бухгалтерии за изучением толстой книги авансовых отчетов по командировкам. За ней настороженно следила дородная белокурая женщина.

— Как дела? — с напускным равнодушием спросил Кононов.

Катя мигнула в сторону женщины.

— Я попросил бы вас оставить комнату минут на десять, — холодно сказал Маврин, покосившись на работницу бухгалтерии.

— Но у меня здесь документы, — возразила та.

— Ваши документы останутся в сохранности.

Нехотя поднявшись, женщина вышла.

— Приставили ее ко мне, взгляда не отведет, — пожаловалась Катя.

— Пусть смотрит, — успокоил девушку Маврин. — Нашла что-нибудь интересное?

Майорова молча подвинула ему отчеты.

— Ага, значит, Москальцов дважды в то лето выезжал в Половское. Однако время командировок не совпадает с датой убийства Коробко.

— Срок последней командировки окончился за три дня до убийства.

— Подумаешь, всего три дня, — возразил Эдик. — Он мог остаться и дольше.

— Если не сопровождал груз, — сказал Маврин. — Надо поинтересоваться, когда сырье выбыло из Половского, когда началась транспортировка со станции Боровск и когда прибыло на станцию назначения. Эти документы лучше искать на железной дороге. Но учтите, Москальцов мог договориться с машинистом и поехать позже. А пока, мои добычливые ученики, поедем в гости к коменданту. Грибову, кажется?..

По пути в поселок Кононов пытался выпытать у Маврина его мнение о Москальцове, но Петр Петрович отмалчивался, тихонько насвистывая веселый мотив, который никак не вязался с мрачной физиономией старшего следователя. Заморосил мелкий дождик. Вдруг навстречу им по осевой линии шоссе вылетел мотоциклист. Маврин едва успел уклониться в сторону и сбавил скорость.

— Версия ваша перспективна, друзья мои, — сказал Маврин как ни в чем не бывало, — хотя мне еще далеко не ясно, в каких точках соприкоснется Москальцов с убийством Коробко и соприкоснется ли. Однако тут есть над чем помозговать. Экспедитор со дня на день возвратится. Мы должны знать каждый его шаг. Завтра я познакомлю вас с Виктором Ивановичем Позднышевым — начальником ОБХСС, с которым и надо будет держать связь. В мое отсутствие поинтересуйтесь биографией Москальцова. Откуда он родом, есть ли родственники и где живут, мог ли знать покойного Коробко?..

Дверь помещения, где в прошлый раз Кононов и Майорова нашли коменданта, оказалась запертой.

— Вероятно, патрулирует по поселку. — предположил Эдик.

— Рановато, пожалуй, — не согласился Маврин и постучал в дверь рядом.

Сквозь тусклое окошко на них уставилось старушечье лицо.

— Бабушка, выдь на минутку, — крикнул Кононов.

Старуха долго разглядывала их, потом исчезла и вскоре появилась на пороге.

— Грибова не видели? — спросил Маврин.

— Варфоломеича? — прошамкала старуха. — Дак заболел он, сердешный, второй день дома лежит. Хворь замучила — фердикулит проклятый…

— Где он живет? — прервал ее Кононов.

— Вон. — Старуха показала на деревянный домик. — В угловой комнате.

До дома Грибова добрались, порядком перемазавшись в грязи.

— Входите, — услышали они мужской голос, едва только постучались.

Дверь распахнулась сама, хотя за ней никого не оказалось. В кровати у противоположной стены лежал Грибов. На руку у него была намотана веревка, другой конец которой привязан к дверной ручке.

— Николай Варфоломеевич, с вами хочет побеседовать старший следователь областной прокуратуры Маврин, — сказал Кононов.

Грибов попытался приподняться, но тут же скривился от боли.

— Замучила поясница, — пожаловался он. — Второй день валяюсь, а дела стоят.

— Лежите, лежите, — остановил его Маврин. — Мы к вам опять насчет Москальцова.

— Снова чего натворил?

— Просто в порядке уточнения. Вы рассказывали о пистолете. Не вспомните, какой он был из себя? Размер, система?

Грибов откинулся на засаленную подушку, наморщил лоб. Пошевелив губами, он неуверенно произнес:

— Темновато было, но кое-что я вспомнить могу. Небольшой такой, скорее всего иностранной марки. А на рукоятке, по-моему, что-то блестящее… Вы бы отняли его у этого забулдыги, ведь натворит чего-нибудь.

— Чтобы отнять, надо знать, где он его прячет.

— А вот тут я вам помогу, — оживился Грибов. — Меня-то он не очень боится, ведь пригрозил же в прошлый раз. Как поднимусь, зайду под благовидным предлогом к нему домой да и пригляжусь.

— Ну, спасибо. Только не переусердствуйте. Скажу вам по секрету: Москальцов подозревается в убийстве.

— Ну и ну! Гляди-ка. — покачал головой Грибов.

— Держите пока связь с ними. — Маврин указал на Кононова и Катю. — Номера телефонов мы вам оставим, да и наведываться будем.

Маврин встал, вгляделся в темноту комнаты. Около окна увидел книжную полку.

— Интересуетесь? — спросил он, достав с полки старый учебник криминалистики.

— А как же! — отозвался Грибов. — С дружинниками ведь работаю. У меня и кодексы есть.

— Что же, тогда вам и карты в руки. — улыбнулся Маврин, перелистывая страницы учебника. — Попытайтесь, мы вам будем благодарны. Желаю поскорее поправиться.

Они вышли на улицу.

— Смотрите только, чтобы ваш Грибов дров не наломал в мое отсутствие. Начитался, поди, всякого да и мнит себя криминалистом.

— Вы куда-то едете. Петр Петрович? — спросила Катя.

— В Боровск, Катюша, в город, где трудился почивший Коробко.

В Боровской городской прокуратуре Маврину посоветовали обратиться к старейшему работнику стекольного завода, заместителю директора по общим вопросам Фофанову Василию Константиновичу. Он поехал на завод и столкнулся с замдиректора прямо в дверях его кабинета.

— Мне звонили о вас из прокуратуры, — сказал Фофанов.

В центре кабинета стоял полукруглый, со множеством телефонов письменный стол. На краю стола под стеклянным колпаком стояла искусно выполненная хрустальная ваза в форме цветка.

— Спецзаказ, — пояснил Фофанов, заметив интерес Маврина к вазе. — Эта не прошла по стандартам — микроскопическая прорезь алмазной грани. По правилам подлежала уничтожению, да духа не хватило, оставил здесь.

— Я к вам, Василий Константинович, по поводу бывшего работника завода Коробко. Помните такого?

— Коробко? Ну еще бы не помнить! Один из старейших работников. Был начальником отдела снабжения.

— Вам, конечно, известна его судьба?

— Как же, как же, — с сожалением произнес Фофанов. — Такой конец, просто не верится. Убийцу-то хоть удалось найти?

— Пока нет, но мы надежды не теряем. В этой связи я и хотел поговорить с вами.

— Пожалуйста, я готов ответить на все вопросы.

— Были ли на заводе люди, настроенные к нему враждебно?

Фофанов беспомощно развел руками:

— С этим вопросом ко мне уже обращались, и я тут в полном недоумении. Коробко умел ладить с людьми. Он находился в моем непосредственном подчинении, так что вся его деятельность проходила на моих глазах. Никогда на него не жаловались, ни с кем он не конфликтовал, разве по мелочам. И домашних его всех я хорошо знал — по соседству жили.

— А прежде, до того как стал начальником отдела снабжения, кем он работал?

— Пришел простым рабочим, окончил заочно техникум, работал бригадиром, потом начальником смены цеха обработки стекла.

— В цехе за время его работы какие-нибудь ЧП случались?

— Ничего особенного.

Фофанов помолчал и заговорил глуховатым голосом:

— В год мы даем продукции почти на сорок миллионов рублей. Плановый бой установлен два-три процента от этой суммы. Ответственность в цеху у нас бригадная, каждый заинтересован в качестве изделий. Но что греха таить, все случается: и несоблюдение геометрических пропорций, и нарушение рисунка, и прорезь алмазной грани. — Фофанов показал в сторону цветка. — Такие изделия подлежат уничтожению. Были, правда, факты, когда они не уничтожались, а уходили на сторону, мы за это строго наказывали мастеров ОТК и других виноватых. Но крупных хищений у нас нет…

— Погодите, — прервал его Маврин. — Попробуйте мысленно вернуться к тому времени, когда и бригадной ответственности не было, и охраняла завод уж наверняка не вневедомственная охрана, ну, допустим, лет на пятнадцать назад.

— Ого! Куда вы хватили. Тогда все по-другому было. В проходной у нас инвалиды сидели — кто без ноги, кто без руки, в преклонном возрасте. Где им было уследить за всеми. Кстати… — Фофанов вдруг замолчал, что-то припоминая, — десятка полтора, а то и больше лет назад как раз в этом цехе осудили трех человек за хищение. Ловко они втроем орудовали, целый конвейер налажен был. Фамилии их сейчас запамятовал.

— Коробко тогда работал в цехе?

— Работал начальником смены. Его незадолго до этого поставили. Но вы не думайте — он к хищениям не причастен. Следствие проверяло.

В первую секунду после слов заместителя директора у Маврина даже екнуло в груди — таким многообещающим показалось сообщение, но, поразмыслив, он решил, что между этим событием и убийством Коробко спустя столько лет вряд ли окажется какая-то связь. А все же Маврин решил посмотреть в архиве старое дело.

Сразу после встречи с Фофановым он вернулся в городскую прокуратуру, которая располагалась в одном здании с Боровским городским судом. Заместитель прокурора города Пантелеев, выслушав просьбу следователя, тотчас послал своего секретаря с запросом в судебный архив. Не проявляя любопытства, Пантелеев уткнулся в бумаги и, казалось, забыл о посетителе. Однако вскоре поднял голову, посмотрел на Маврина и спросил:

— Много у вас дел в производстве?

— Хватает, — уклонился он от ответа. — Фофанов оказался вам полезен?

— В известной мере. Правда, я рассчитывал на большее.

— Да-а-а… Стекольный завод, — задумчиво произнес Пантелеев. — Хрусталь там воруют и поныне.

— Завод вас, однако, беспокоит.

— Время от времени. Но, конечно, нет и сотой доли того, что было прежде.

— Значит, ничего серьезного?

— По мелочи. Воруют иногда. Ищем, привлекаем. Бывает, кое-кто в вытрезвитель попадет или нахулиганит. Был года три назад случай с мастером Сытовым на охоте — стреляли в него, убить пытались. Он охотник был, этот мастер. Пошел на охоту, с ним еще двое, наших, заводских. Шли они по густолесью, вдруг слышат — два выстрела. Смотрят — мастер упал. Подбегают — тот лежит и стонет. Они кровь ему с лица отерли и из щеки здоровую занозу вытащили. Оказалось, одна из пуль расщепила ложу ружья и кусок дерева воткнулся ему в щеку. Повезло. Заноза не пуля. По характеру повреждения на ложе эксперты дали предположительное заключение, что выстрел скорее всего произведен из пистолета.

Петр Петрович слушал затаив дыхание.

«А вдруг это не случайно? — думал он. — И в том, и в другом случае работники завода, и тут и там выстрелы из пистолета».

— Что же дальше? — со всевозрастающим интересом спросил он.

— Дальше? Мастер вскоре пришел в себя, но ничего путного сказать не смог. Кто стрелял, он не видел, из-за чего могли в него стрелять, тоже не знает. Пулю и гильзу не нашли — почва болотистая. Вот и занимаемся этим делом до сих пор. Уж и сам потерпевший просит прекратить его, мол, выстрелил кто-то по ошибке…

В этот момент принесли из архива дело. Заместитель прокурора вышел из кабинета, и Маврин углубился в чтение.

К моменту расследования дела по группе расхитителей Коробко уже около двух лет работал начальником смены. Группа, которая привлекалась к ответственности, состояла из бригадира этой смены Сусло Андрея Герасимовича, кладовщицы цеха Племенниковой Ольги Алексеевны и водителя автомашины Карпова Игоря Петровича. Механика хищений была проста. Бригадной ответственности тогда не существовало, и Сусло практически ежедневно подбрасывал кладовщице неучтенную продукцию, которая затем вывозилась Карповым в общей массе.

Едва Маврин прочел все и сделал необходимые записи, как вошел Пантелеев и молча положил перед ним другую пухлую папку с делом о покушении на убийство, которое произошло почти три года назад.

— Потерпевший Сытов имел какое-нибудь отношение к хищениям на заводе, за которые осуждены Сусло и компания? — мимоходом спросил Маврин, продолжая перелистывать страницы.

— По делу этого не установлено.

— А работал ли он в цехе, когда там орудовала группа Сусло?

— Понятия не имею. Между тем и этим событием свыше десяти лет.

— Наберите, пожалуйста, телефон замдиректора Фофанова, — попросил Маврин.

Пантелеев набрал четырехзначный номер и передал трубку.

— Василий Константинович, я попросил бы вас узнать, с какого времени работает в цехе по обработке изделий Сытов.

— Могу сказать сразу. Сытов работает на заводе семнадцать лет, из них в интересующем вас цехе шестнадцать.

Маврин мысленно подсчитал. Выходило, что к моменту возникновения дела о хищении он проработал там свыше трех лет.

— Нельзя ли сейчас прислать Сытова ко мне в городскую прокуратуру?

— Одну минуту. — Голос Фофанова пропал и через минуту послышался вновь. — Он сейчас на заводе и будет у вас через полчаса.

В кабинет вошла худенькая девушка.

— В приемной прокуратуры междугородная разыскивает следователя Маврина, — сказала она.

Петр Петрович встал, вышел следом за девушкой.

— Петр Петрович! — услышал он в трубке голос Кати Майоровой. — Пропал Москальцов. Приехал и вскоре пропал. Кононов поручил мне связаться с вами, сам он сейчас в поселке. И еще: нашли Семена Прудникова, сегодня доставили в город.

— Вы допрашивали его?

— Эдуард допрашивал. Прудников утверждает, что выкинул интересующий нас предмет в озеро.

— Тоже мне, криминалисты, — пробурчал в трубку Маврин.

— Не слышно! — прокричала Катя. — Говорите громче.

— Выеду ночным поездом. Буду во второй половине дня. До моего приезда Прудникова оставьте в покое.

Он вернулся к Пантелееву и стал дожидаться Сытова. Прошло не полчаса, а значительно больше, прежде чем в дверях показался маленький, юркий человечек с крупным носом и высоко поднятыми бровями. Он быстро обежал взглядом кабинет и, протянув Маврину клочок бумаги, на котором был записан номер кабинета и фамилия следователя, заискивающе сказал:

— Извиняюсь. По независящим от меня причинам вынужден был несколько задержаться.

Юркий человечек вызвал у Маврина легкое раздражение, но он заставил себя приветливо улыбнуться.

— Как ваше здоровье. Валентин Алексеевич? — спросил он.

— Мое здоровье? Нормально. А почему вы спрашиваете?

— Вас же ранили три года назад.

— Забыл я уж про то. После куча болячек появилась.

— А мы не забыли.

— Ну и зря. Я ведь говорил прежнему следователю, чтобы прикрыл дело. Подумаешь — царапина. Сдуру какой-то шельмец бабахнул и утек с испугу.

Сытов говорил бойко, но в его голосе чувствовалась нарочитая небрежность.

— Почти месяц на больничном находились, — сказал Маврин.

— Подумаешь. С того времени я перебывал во всех отделениях нашей больницы, кроме гинекологического.

— Мне бы все-таки хотелось встретиться со стрелявшим в вас человеком.

— А мне это безразлично.

— Первый раз встречаюсь с таким добрым потерпевшим, — усмехнулся Маврин и внимательно посмотрел на Сытова. — Давно вы работаете на стекольном?

— Без малого двадцать.

— Неужели все в жизни шло гладко? Даже врагов не нажили?

— Опять вы о врагах. Не знаю я, понятия не имею, кто стрелял.

Маврину осталось решить в Боровске еще один вопрос. Следователям в Новоспасске не удалось через стоматологические поликлиники найти человека с такой характерной особенностью строения верхней челюсти, о которой сказали специалисты, исследовавшие огрызок яблока, найденный на месте убийства Коробко. Маврнну пришла мысль обратиться к помощи частников.

— Занимается у вас кто-нибудь из стоматологов частной практикой? — спросил он Пантелеева.

— Таких мало — два—три. Город-то у нас небольшой. Однако есть один старый специалист — зубной врач Донде. Пожилая женщина, издавна практикует вполне официально. Я сам у нее лет десять назад ставил коронки. Держатся, как вчера поставленные. И цена сходная.

— Ее адрес?

— Уже запамятовал, но я сейчас объясню своему шоферу, куда ехать, и поезжайте с ним.

Маврин быстро собрался и перед отъездом попросил Пантелеева заказать ему билет на ночной поезд. Он рассчитывал успеть все сделать к этому времени.

Шофер лихо подкатил к подъезду серого двухэтажного здания с узкими окнами. По крутой лестнице Маврин поднялся на второй этаж и уперся в дверь. Дважды нажал на звонок. Открыла маленькая пожилая женщина.

— Заходите, — пригласила она без расспросов. — Слушаю вас.

— Мне нужна Донде Эсфирь Павловна.

— Это я.

— Очень приятно. А я старший следователь прокуратуры Маврин.

Не проявляя удивления или беспокойства, женщина молча пригласила его в комнату, обставленную громоздкой мебелью. Спинка стула, на который уселся Петр Петрович, оказалась много выше головы. Было не совсем привычно, но очень удобно.

«Не зря, должно быть, сейчас погоня за старинной мебелью», — подумал он, откидываясь на упругую поверхность спинки.

— Я к вам за маленькой консультацией, Эсфирь Павловна, — сказал Маврин и достал из портфеля гипсовый слепок. — Вам не приходилось лечить человека с такой особенностью прикуса?

Донде оседлала переносицу старомодными очками и принялась внимательно изучать слепок.

— Правый верхний клык, — пробормотала она едва внятно, — сильно выдается вперед… изогнут…

Потом встала, открыла небольшой шкаф и достала кучу карточек из плотного картона. Положила их на стол и стала читать. Петр Петрович напряженно следил за ней. Наконец Донде сложила карточки и из-под очков взглянула на Маврина рассеянным взглядом.

— Странно, но мне эта особенность кажется знакомой, — задумчиво проговорила она, — хотя в карточках такого пациента я не нашла… Правда, у меня тут только последние десять лет, остальные основательно распотрошил внучек.

— Подумайте, пожалуйста, — заискивающе попросил Петр Петрович, — вспомните, ведь такая особенность встречается нечасто.

— Я стараюсь, что-то мелькает в памяти, но, по-видимому, давно было — трудно вспомнить.

— Значит, во всяком случае, не менее десяти лет назад? — пришел ей на помощь Маврин.

Старушка помолчала, насупилась, собрав на лбу сетку морщин, и согласно кивнула:

— Может, и больше — память подводит.

Расхаживая по мокрому перрону в ожидании поезда, Маврин с досадой думал о том, что все могло бы упроститься, вспомни старушка фамилию. Он посмотрел на часы. До прихода поезда оставалось десять минут. Почти бегом он бросился на вокзал в комнату милиции. Узнал у дежурного домашний телефон Пантелеева и тут же позвонил ему.

— Простите за поздний звонок, — извинился Маврин. — Я с вокзала, времени в обрез. Просьба к вам: взять из архива колонии личные дела Сусло и Карпова и выслать мне побыстрее.

Петр Петрович еще раз повторил фамилии, обождал, пока тот запишет их, и попрощался. К перрону подходил поезд.

На другой день после отъезда Маврина прямо с утра в прокуратуру позвонил инспектор ОБХСС Хвостов, который занимался Киринским кирпичным заводом.

— Не нравится мне ваш Москальцов, — сказал он, — ведет себя крайне нервозно.

— Где он сейчас? — спросил Кононов.

— Взял отгул и сидит дома. Жена ушла на работу.

— Самое время пустить в дело Грибова, — сказал Эдик Кате Майоровой, прикрыв трубку ладонью. — Я сейчас поеду в поселок, а ты просмотри личное дело Москальцова, там, где он работал, поговори с кадровиками.

Коменданта Кононов застал на месте. Грибов, кряхтя, поднялся со стула и улыбнулся вымученной улыбкой.

— Болит?

— Встаю. Работы много.

— А как ваше обещание? — нетерпеливо спросил Эдик.

— Тяжеловато мне идти-то пока, твердости в ногах нет.

Кононов даже крякнул с досады.

— Ну-ну, ладно. — успокоил его Грибов. — Когда надо идти?

— Сейчас, сейчас лучше всего. И смотрите за ним повнимательней.

Опираясь на суковатую палку, Грибов направился к своему дому. Кононову из окна была видно, как затем уже без палки он медленно побрел на другой конец поселка. Но неожиданно остановился и начал беспомощно оглядываться по сторонам. Кононов не выдержал, выскочил на улицу.

— Что случилось? — раздраженно спросил он.

— Вон, — показал рукой комендант в сторону деревянного палисадника.

Там сидел здоровенный черный кот и наблюдал за ними.

«Черный кот перебежал дорогу», — сообразил Эдик и рассмеялся.

Грибов посмотрел на него с укоризной, но не тронулся с места. Кононов быстро пробежал метров двадцать вперед и вернулся. Только после этого странный человек решился продолжать свой путь.

Комендант отсутствовал около часа. Когда Кононов заметил наконец его неторопливо движущуюся фигуру, он едва не бросился навстречу. Грибов вошел спокойно, как показалось Эдуарду, с нарочитой медлительностью уселся, скользнул взглядом по лицу следователя.

— Москальцов уходить собрался, одетый был. И я тут. Он прямо глазами просверлил — чего, мол, приперся. А я вроде и не замечаю. К столу присаживаюсь, по сторонам смотрю. А он нервничает. Чувствую — не до разговоров ему со мной, но строю из себя эдакого простачка. «Хочу побеседовать насчет твоего образа жизни, — говорю — И насчет постоянных пьянок и как жена твоя мучается». Смотрю, вроде уйти ему не терпится, да, видимо, взять что-то надо, а мое присутствие мешает. Подумал: «Наверно, пушку не успел захватить», — и, была не была, решил взять быка за рога. «Хорошим это у тебя не кончится, — говорю. — За один только пистолет упрячут в тюрьму». Москальцов сразу зырк глазами в угол комнаты — там у него погреб, а потом на меня окрысился. «Какой еще пистолет, чего ты врешь?» А я так же спокойно ему: «Да ведь по пьянке грозил, бахвалился». Москальцов усмехнулся. «Эх ты, говорит, знаток! Игрушки от настоящего отличить не умеешь». Хотел сказать ему, что и он-то далеко не ребенок, чтобы ходить с пугачами, да раздумал. Предупредил напоследок да и ушел. Думаю все ж — в погребе у него эта штука.

Прежде скупой на слова Грибов разговорился.

— Послушайте, Николай Варфоломеевич, вы мне понадобитесь как понятой, — решительно произнес Кононов. — Будем обыскивать дом.

— А разве у вас есть санкция прокурора? — удивился комендант.

Эдик покраснел.

— Постановление прокурора я получу чуть позже.

— Тогда вот и пойдем делать обыск.

Грибов достал с полки потрепанный Уголовно-процессуальный кодекс, раскрыл его в нужном месте и принялся читать, водя пальцем по мелким строчкам.

— В течение суток вы должны сообщить прокурору, — с иронией сказал он.

— Разве это ваша забота?

— Я просто так, напоминаю.

— Ищите второго понятого, и пойдем.

Комендант привел старушку из дома напротив, и они направились к дому Москальцова.

Калитка оказалась закрытой. Из будки их облаял большеголовый рыжий пес.

— Открывай, хозяин! — закричал Кононов.

Из дома не раздалось ни звука.

— Ушел, наверно, — высказал предположение Грибов. — Он ведь собирался уходить.

— Может, за Зинкой послать? — прошамкала старушка.

— Жена Москальцова, — пояснил Грибов. — Она швеей работает в мастерской, поблизости отсюда.

— Давайте кто-нибудь за ней, — приказал Кононов, но тут же представил себе, сколько они будут плестись, и решил идти сам.

Кононов вызвал Москальцову во двор и коротко объяснял причину своего прихода. Она выслушала его с безразличным видом и покорно пошла следом. Так же послушно Москальцова открыла дверь в квартиру и остановилась в прихожей.

Эдуард незаметно переглянулся с Грибовым. Тот указал глазами в правый угол комнаты.

— Что у вас там? — спросил Кононов, показав на крышку люка, после того как бегло осмотрел обстановку.

— Погреб, — едва слышно ответила Москальцова.

С керосиновой лампой в руках Кононов и комендант ста ли спускаться в погреб. Эдик исследовал каждый его сантиметр, тщательно простучал кирпичную кладку, но ничего не обнаружил. Наконец свет лампы выхватил в самом верху у лестницы темное отверстие ниши. Кононов пошарил в ней и вместе с мелкими кусочками земли захватил маленький гладкий предмет. Это был потускневший пистолетный патрон.

Поблагодарив понятых за помощь, Эдик довольный помчался в город. Заехал в криминалистическую лабораторию, сдал патрон на экспертизу и позвонил Кате.

— Как там Москальцов? — бодро прокричал в трубку.

— Почти все сведения в трудовой книжке подтверждаются.

— Почему почти?

— За исключением трехлетней работы в почтовом ящике одиннадцать тридцать семь. Такого предприятия в природе не существует. Зато существовал другой почтовый ящик — колония усиленного режима, в которой Москальцов отбывал наказание за покушение на убийство.

— Что я говорил, Катюша! Ну что я говорил! Конечно же. это Москальцов. А Маврина сомнения одолевают, — хихикнул он в трубку. — Все. Я еду в прокуратуру, у меня тоже хорошие новости.

Поздно вечером перед уходом с работы Кононов не выдержал и в пятый раз за день позвонил Хвостову. Инспектор попросил немного обождать и, не вешая трубки, стал кого-то отчитывать.

— Случилось что? — с тревогой спросил Кононов.

— Понимаете, Эдуард Георгиевич, этот… Москальцов… ушел.

— Как ушел?! Куда ушел?! — заорал Эдуард. — А куда же вы смотрели?

— И на старуху бывает проруха. Ваш подопечный оказался далеко не таким простачком, каким представлялся на первый взгляд. Когда вы пришли с обыском, он, наверное, наблюдал за вами из кустов, а потом добрался до автобусной остановки. Приехал к себе на работу, быстро переговорил с начальником цеха, позвонил из автомата по какому-то номеру, разговаривал полминуты, потом с попутным грузовиком поехал в город. Там он проскочил на завод «Рембыттехника», но не через проходную, а в автоматические ворота для транспорта, следом за машиной. В глубине двора Москальцов переговорил с коренастым мужчиной в спецовке и что-то ему передал. Это мы установили после. А к тому времени, когда мы попали на завод, экспедитор уже скрылся. Поиски мужчины в спецовке пока ни к чему не привели — на заводе свыше двухсот рабочих. Сейчас мы принимаем все меры к поиску Москальцова…

Они вышли с Катей из прокуратуры, когда совсем стемнело. Шли медленно, каждый по-своему переживал случившееся и не обращал внимания на беззаботную толпу, заполнившую центральную улицу в этот теплый летний вечер. Остановились возле общежития. Большинство окон были темными. Через стеклянную дверь виднелась клюющая носом вахтерша.

— Катя! — сказал Эдик. — Где ты собираешься работать после института?

— Куда пошлют.

— Но ведь тебя могут послать за тридевять земель.

— Я не вижу другого выхода.

— А в нашей прокуратуре ты бы хотела работать?

— Хотела бы, — ответила она, чуть помедлив, — но от меня это не зависит.

— Почему? Петр Петрович напишет тебе характеристику, прокуратура пошлет запрос.

— Эдик, ну почему они будут все это делать для меня?

— Почему? — Кононов запнулся. — Ну, есть другой путь.

— Какой?

— Ну… если тебе выйти замуж.

— До свидания, — быстро проговорила Катя и скрылась за дверью.

Маврин спрыгнул с подножки последнего вагона и увидел сиротливо стоящих Кононова и Майорову.

— Если меня не обманывает чутье, — сказал Петр Петрович, внимательно вглядываясь в их лица, — дела ваши далеко не блестящи.

— Почему же? — начал оправдываться Эдик. — Сейчас наверняка можно говорить о причастности Москальцова к убийству. Во время обыска в его квартире я нашел пистолетный патрон. Да и сам он скрылся, потому что понял: мы на верном пути. Так ведь?

— Это так, — машинально ответил Маврнн. И тут же добавил: — Но так ли это?

Кононов, еще не привыкший к манере своего шефа, пытался было возразить, но тот остановил его движением руки.

— Поясни подробно, — попросил он.

Кононов говорил торопливо, перескакивая с одного на другое, но Маврин не прерывал его.

— Так, — заметил он, выслушав все до конца. — Значит, выдал себя Москальцов?

— Конечно.

— И все-таки ты допустил серьезный прокол.

— Но ведь патрон я нашел, — попытался оправдаться Эдик.

— Патрон патроном, но ведь мог быть и пистолет. Ты поторопился. Я ведь тебя не уполномочил на обыск, тем более без санкции прокурора. Ну уж коль ты на него решился, нужно было действовать согласованно с милицией, обыскать дом в присутствии Москальцова, да и личный обыск сделать. А что теперь?

Эдик виновато опустил голову.

— Ладно. Я вот на втором году работы еще и не такое отмочил, — неожиданно сказал Маврин. — Тоже решил обыск произвести по горячим следам, а в понятые взял парня одного, который как раз в гости к моему объекту пожаловал. А тот важную улику в карман спрятал. Только потом выяснилось, что мой подследственный с этим парнем были одного поля ягода. II досталось же мне от начальства…

Они пошли по улице и минут через двадцать остановились у небольшого кафе с заманчивым названием «Уют».

— Зайдем перекусить? — сказал Маврин.

Им принесли довольно сносный ужин. Мужчины уплетали за обе щеки, а Катя только ковыряла вилкой в тарелке. Молчание нарушил Кононов.

— А какие у вас успехи, Петр Петрович?

— Слабые, слабые, друг мой, — промычал Маврин с набитым ртом.

— Ну хоть что-то есть?

— Ничего определенного. Посмотрел я там одно дело. Он коротко рассказал о покушении на Сытова.

— Интере-е-есно, — протянула Катя. — Когда же это случилось?

Петр Петрович со вздохом открыл портфель и достал запись.

— Так… — рассеянно проговорил он. — Это случилось… Это случилось… двадцать восьмого. На охоту Сытов пошел двадцать шестого августа вечером, бродил по лесам и на третий день…

— А может быть, двадцать седьмого? — спросила Катя.

— Правильно, двадцать седьмого. Это заключение экспертизы от двадцать восьмого. А что?

— А то… а то… — Голос Кати от волнения прервался. — Коробко был убит тоже двадцать седьмого августа, ровно за три года до случая с Сытовым.

— Ну ты даешь! — вмешался Кононов. — В огороде бузина, а в Киеве дядька…

— Но ведь оба они с одного и того же завода.

Начавшийся спор прервал Маврин.

— Завтра поедем в «Рембыттехнику». Нужно срочно найти человека, с которым встречался Москальцов.

— Задача тяжелая, — вздохнул Кононов.

— Но выполнимая. Поговорим с кадровиками, посмотрим личные дела. Помозгуйте сами до завтра.

— Петр Петрович! — сказала Катя. — Знаете, о чем я подумала? Август-то кончается. Через четыре дня двадцать седьмое — ровно три года со дня покушения на Сытова и шесть со дня убийства Коробко.

— Прямо мистика! — съязвил Кононов.

Маврин задумался. Расплатившись за ужин, он отправил своих молодых помощников по домам и направился в прокуратуру, но по дороге передумал и поехал в спецприемник, где содержался задержанный за бродяжничество Семен Прудников.

Прудников громко зевал и протирал рукавом покрасневшие воспаленные глаза.

— Устал, Семен? — сочувственно спросил Маврин.

Тот с трудом разлепил глаза, вяло огляделся и кивнул.

— Устанешь тут — весь день с метлой.

— Выпить-то хочется?

Лицо Прудникова оживилось, но, сообразив, что этот вопрос для формы, он промолчал.

— Где же все-таки пистолет, Семен?

— Чего вы в конце концов!.. — деланно возмутился Прудников.

— Знаю, знаю, — резко прервал его следователь, — кинул в речку, забыл в какую, сто раз об этом рассказывал. Кстати, сколько там на вашем рынке такая штука потянет?

— Черт ее знает. Полкуска потянет.

— Четырнадцать копеек у тебя от этого полкуска осталось?

— Не продавал я его, — снова возмутился Прудников. — Бросил в речку, и все. Зачем он мне? За него посадят.

Ты в этом году устраивался на работу? Прудников помедлил с ответом.

— Работал, — ответил неуверенно, — в поселке Тимофеичу помогал. Когда люди просят, не отказываю. На кусок хлеба есть.

— И ты утверждаешь. Семен, что при таких, прямо скажем, скромных доходах бросил в речку пятьсот рублей?

— У… ут… утверждаю. Кому из-за железки в тюрягу охота?

— Послушай, Семен, под следствие ты уже угодил, а продал пистолет или нет, для меня безразлично. Достаточно, если человек долго носит и хранит огнестрельное оружие, а ты ведь делал это.

— Долго?! Почему долго?! — вскочил с места Прудников. — Да я его на второй день…

— Ага! На второй день! Тогда где пистолет? На второй день ты мог его выбросить только в поселке. Поедем сейчас, покажешь, куда бросил. Не хочешь! А вспомни-ка свой разговор с Тимофеичем. Кто ему говорил, что, мол, пушку можно продать за полкуска? Отвечай, кому продал? Ну? Ну? — наступал Маврин, не давая тому опомниться. — Москальцову?

Семен едва заметно вздрогнул, но ничего не ответил. Потом, когда Прудникова увели, Петр Петрович еще долго сидел в комнате, вчитываясь в убористо исписанные строчки протокола допроса, не в силах отделаться от мысли, что события начали развиваться не в том направлении, какое он уже почти определил для себя.

В «бытовку», как называли в городе завод «Рембыттехника», поехали втроем. Быстро пересмотрели все личные дела сотрудников завода, но не нашли никакой зацепки. Пришлось без утайки поведать суть дела Мартынову — начальнику отдела кадров.

Внимательно выслушав, Мартынов несколько минут размышлял, потом недоуменно повел плечами.

— При мне-то Москальцов на нашем заводе не работал по крайней мере последние десять лет, пока я тут кадрами заведую. Давайте поспрашиваем рабочих, покажем им фотографию.

— Дельная мысль, — согласился Маврин. — Другого пути я пока не вижу.

Но и опрос рабочих ничего не дал. Наконец, когда они, уже совсем отчаявшиеся, вернулись в кабинет начальника отдела кадров, в дверь неожиданно просунулась голова парнишки лет семнадцати с перепачканным краской румяным широкоскулым лицом.

— Тебе чего, Каплин? — спросил Мартынов.

— Я к товарищу следователю, — неокрепшим баском важно ответил тот. — Дайте еще взглянуть на фотокарточку.

Он повертел фотографию в руках.

— Кажется, этого мужика я видел на заводе.

— Когда?

— Наверно, тогда — числа двадцатого—двадцать первого. Я краску размешивал, а он вроде откуда-то появился, потом… с Сомовым остановился. А дальше я уж не видел…

— Ты уверен? — Маврин внимательно заглянул ему в глаза.

Тот снова взял фотокарточку, еще раз посмотрел.

— Пожалуй, он. Похож здорово.

Через минуту личное дело Сомова лежало на столе.

— Сомов Вячеслав Кондратьевич, тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения, мастер по ремонту холодильников, работает на заводе два года, женат, имеет дочку, несудим, за последние десять лет сменил шесть мест работы. — произносил Маврин, перелистывая личное дело. — В какую смену сегодня работает Сомов?

Мартынов набрал номер по внутреннему телефону и задал тот же вопрос.

— Оказывается, он с двадцать второго в отпуске.

— Вот что, Катя, — сказал Маврин. — Ты оставайся здесь и порасспрашивай о Сомове тех, с кем он больше всего общался. А мы с Эдиком съездим к нему домой.

Дом, где жил Сомов, они разыскали без труда. Поднялись на пятый этаж и позвонили в квартиру. Никто не отозвался.

— Звони к соседям, — сказал Маврин. Вышла старушка лет семидесяти.

— Не знаю я Сомова, — прошамкала она. — Да и никто его не знает. Здрасьте, до свиданья. Девчонка еще куда ни шло, остановится, поговорит, а эти — нырк в квартиру и сидят.

С таким же результатом они обошли других соседей, дворника, управдома, участкового. Когда возвратились в прокуратуру, Катя уже ждала их.

— Подозрительный субъект, — сказала она. — Держится особняком, жаден до денег — были два случая, когда выполнял заказ без квитанции. Как будет проводить отпуск, никому не рассказывал. Есть у пего за городом дачка, но где — неизвестно.

— Дачка? — переспросил Маврин с интересом. — А ну-ка садитесь за телефон и обзвоните райисполкомы — там должны быть списки всех членов дачных кооперативов.

Они названивали часа два, прежде чем удалось установить, что Сомов имеет дачу в кооперативе «Заря», расположенном в местечке, называемом Аграфенина пустошь, километрах в тридцати от города.

Маврин окликнул шедшего мимо него с тачкой пожилого мужчину. Тот остановился, выслушал вопрос и воздел руки к небу:

— Откуда мне знать! Тут четыреста человек. Спросите у председателя — его дача четвертая на третьей аллее.

Разыскали дачу председателя, но дома его не оказалось. Хозяйничала теща — дородная женщина с недоверчивым взглядом маленьких выцветших глаз.

После долгих расспросов и пререканий она вынесла толстую потрепанную книгу и отдала посетителям. Прислонившись к забору, Маврин стал перелистывать страницы, с трудом разбирая мелкие каракули.

— Вот! — ткнула пальцем Катя, когда он перевернул очередную страницу. — Номер шестьдесят три.

Они разыскали дачу, поднялись на крыльцо и постучались. Никто не отозвался. Кононов легонько толкнул дверь, и она чуть отошла. Присев на корточки, он внимательно всмотрелся в щель.

— Заперто изнутри на щеколду.

— Может, есть другой вход? — предположила Катя.

Они обошли вокруг. Обнаружили еще одну дверь — из веранды, однако и она оказалась запертой. В щель между занавесками им удалось разглядеть газовый баллон и полку с кастрюлями.

— Что будем делать? — спросил Кононов.

Маврин подставил к окну ящик, валявшийся поблизости, и встал на него. Побарабанил пальцами по стеклу, потом надавил на форточку. Она легко открылась. Петр Петрович поднялся на цыпочки и отодвинул занавеску. Подпрыгивая на ящике, он тщетно попытался что-нибудь разглядеть внутри, потом смешно задергал носом и спрыгнул на землю.

— Ты повыше, — сказал Кононову. — Залезай, понюхай, чем пахнет.

Кононов мигом забрался на ящик.

— Ф-фу! Тошнотворный запах.

— Ну-ка давай попробуем открыть.

Кононов уперся плечом в дверь и сильно надавил. Она жалобно скрипнула. Судя по большому люфту, который возникал при раскачке, внутренний запор держал не особенно крепко. Мужчины навалились вдвоем. Дверь распахнулась. Они осторожно вошли в коридор. Маврин открыл дверь в комнату. В глаза бросился стол, заваленный пустыми и полупустыми бутылками и остатками закуски. Одна из бутылок валялась набоку. Под ней расплылось пятно. Маврин сделал остальным знак оставаться на месте и быстро огляделся. Затем, осторожно ступая, раздвинул дешевенькие портьеры. На неразобранной кровати лицом вниз неподвижно лежал мужчина. Левая рука его свесилась до самого пола.

Маврин подозвал Кононова.

— Давай посмотрим.

Вдвоем они с трудом повернули окоченевшее тело. Эдик, заикаясь, произнес:

— М… М… Москальцов!

— Ты уверен?

— Да.

— Все, выходим из дома, — приказал Маврин. — Ты останешься во дворе. Катя идет за понятыми, а я побегу звонить в прокуратуру и судебно-медицинскому эксперту.

Через полчаса оперативная группа была в сборе. На фотографирование и опыление порошком гладких предметов ушло больше получаса. Затем внимательно осмотрели остатки пиршества. На столе оказалось пять бутылок: три пустых, в двух из них оставалась водка. На грязной скатерти стояли три захватанных тонких стакана и остатки еды: помятые соленые помидоры, посиневшая картошка, высохшие огурцы, колбаса, выгнувшиеся дугой ломтики сыра со следами от зубов.

Ни сбитых половиков, ни разбросанной мебели, ни видимых следов крови. Судебно-медицинский эксперт тщательно осмотрел тело.

— Есть три царапины давнишнего происхождения, а свежих повреждений не видно, — заметил он. — Не берусь пока судить о причинах происшедшего, но мне кажется, что к моменту смерти этот человек был изрядно пьян.

— Давайте пока положим труп на пол, — сказал Маврин.

Когда работники милиции с помощью понятых поднимали тело, сбившееся покрывало вместе с подушкой упало с кровати. В тот же момент что-то стукнулось о доски пола. Эдик кинулся под кровать и достал оттуда пистолет.

— Положи на стол, — холодно бросил Маврин. — Теперь придется тебя дактилоскопировать.

Похоже было, что пистолет из коллекции, обнаруженной в стене разрушенного дома. «Вальтер» калибра 7,65 мм с аналогичной инкрустацией и пятью патронами в обойме.

Дачу опечатали. Маврин попросил эксперта произвести вскрытие немедленно. Когда приехали в прокуратуру, он пошел докладывать начальнику следственного отдела о результатах осмотра места происшествия. Эдик, не скрывая самодовольства, гордо расхаживал по кабинету.

— Видишь, Катюша, линия Москальцов — Сомов, которую мы с тобой раскручивали, оказалась результативной. Еще один пистолет найден, Москальцов и Сомов, безусловно, связаны между собой и имеют прямое отношение к событиям в Новоспасске и Боровске. Какое — покажет следствие, а сейчас самое главное — найти Сомова. Когда возьмем — все расскажет: и про убийство Москальцова, и про другие делишки.

— Многовато еще белых пятен, — возразила Катя. — Шкатулка со странными инициалами, причина замуровывания оружия, повод убийства.

— И все же причастность Москальцова налицо: он ведь ездил в Новоспасск, по-видимому, многое знал — вот его и устранили.

— Пожалуй, — согласилась Катя.

Наконец пришел Маврин. Глаза его за стеклами очков весело поблескивали.

— Ищут, ищут твоего Сомова, — утешил он Кононова, — во всех направлениях ищут.

Раздался телефонный звонок. Петр Петрович схватил трубку и сразу закричал:

— Ты мне слепок, слепок скорее давай, еще полчаса тебе отпускаю. Заключение напишешь потом.

Выслушав ответ, он нажал пальцем на рычаг, интригующе оглядел притихших своих помощников и раздельно сказал:

— Следы зубов, оставленные на одном из сегодняшних кусков сыра, идентичны с теми, которые были на яблоке из сада Коробко…

Кононов встал и торжествующе улыбнулся.

— Но… — продолжал Маврин, — это не зубы Москальцова.

— Тогда Сомов. Кто же еще? — безапелляционно заключил Эдик.

Разговор был прерван новым телефонным звонком. Звонили из канцелярии прокуратуры. Секретарь сообщила, что спецсвязью прибыли личные дела бывших заключенных Сусло и Карпова. Петр Петрович спустился в канцелярию, расписался в получении и пошел назад, на ходу перелистывая страницы.

— Вот что, друзья, — сказал, повернувшись к помощникам. — Сомов на вами, ищите его связи. Сейчас оба поезжайте на вскрытие, а мне надо побеседовать еще раз с Прудниковым. Встретимся дня через… два…

Кононов и Катя с удивлением уставились на него.

— Да, через два дня, — повторил Петр Петрович. — Когда вернусь из Боровска.

Поиски Сомова оставались безрезультатными. Теперь Эдик надеялся, что именно в Боровске, куда выехал Маврин, отыщутся следы этого человека. События складывались не так, как первоначально предполагал Кононов. Развеялась в прах версия об убийстве Москальцова. Оказалось, что его смерть была вызвана отравлением алкоголем.

— Ну и что же! — оправдывался Эдик перед Катей. — Допустим, Москальцов умер естественной смертью, но ведь умер-то он на даче у Сомова и перед смертью выпивал с ним. Если бы у этого холодильного мастера не было причин чего-то опасаться, зачем бы ему скрываться?

— Успокойся, Эдик. — остановила она его. — Давай лучше съездим в поселок, поговорим с Грибовым, может, ему что-нибудь стало известно. Да и похороны Москальцова сегодня.

Кононов оживился — вынужденное безделье раздражало его.

Они приехали в поселок рейсовым автобусом, прошли по знакомым улицам и постучались к Грибову.

— Аа-а… прокуратура, — радушно встретил хозяин, — Прошу, прошу.

Держался комендант бодро. Мучившая его болезнь, видимо, отступила.

— Поблагодарить вас приехали, Николай Варфоломеевич, — сказал Кононов. — от имени прокуратуры и от себя лично.

— Бросьте, — небрежно отмахнулся тот. — Каждый делает, что ему полагается. — И шепотом добавил: — Кто же это… Москальцова? Дружки?

— Сам умер. Своей смертью. Опился.

Грибов недоверчиво посмотрел на обоих, но больше расспрашивать не стал.

— Когда похороны? — спросил Кононов.

— В час дня.

— Мы вас попросим еще об одном одолжении. Побывайте там, послушайте, о чем говорят люди. Мы потом свяжемся с вами.

Назад они возвратились в обеденный перерыв. К немалому удивлению, увидели в кабинете Маврина, жующего бутерброд с колбасой.

— Знаю, знаю. И о результатах вскрытия знаю, и о Сомове. А я вам сувениры привез, — сказал он.

Маврин достал из портфеля две коробки и вручил обоим. В них оказались миниатюрные хрустальные голуби — эмблема Боровского стекольного завода.

— Могу я поинтересоваться вашими планами на сегодняшний вечер?

— У нас билеты… в театр, — смутился Кононов.

— Прекрасно. Сам давно мечтаю сходить в театр, да служба не позволяет. Жаль. А я думал, вы составите мне компанию.

Молодые люди растерянно переглянулись.

— В гости к одному очень интересному человеку. Я не берусь утверждать, что вам будет интересней, чем в театре, но скучать не придется. К тому же мне хотелось побыть с вами вечерок просто так, в узком кругу.

— Мы согласны, — сразу сказала Катя.

— Чудесно… — Маврин пошарил в кармане и вытащил десятку. — Купите чего-нибудь, конфет, что ли Через час будьте готовы.

В назначенное время они застали Маврина уже одетым. Через полчаса добрались до окраины города. Было еще светло, в небе ни единого облачка. Маврин уверенно подошел к одному из домов и едва коснулся калитки, как на пороге появился крупный краснолицый мужчина. Лысой головой он почти касался притолоки.

— А это мои коллеги и друзья, — представил Маврин своих спутников.

Мужчина добродушно улыбнулся и принял в свою твердую и широкую, как лопата, ладонь руку Кононова, а затем уж совсем осторожно Катину.

— Как настроение, Анатолий Дмитриевич? — поинтересовался Маврин, следуя за хозяином в дом.

— Хорошее, Петр Петрович, чего унывать. Я только сначала горевал, когда на пенсию вышел, как ни говори, почти полвека в горячем производстве, а тут вдруг раз и оборвалось…

Комната, куда они вошли, была обычной: стол, стулья, диван без всякой претензии на роскошь. Зато от стеллажей, занимавших две стены от пола до потолка, нельзя было оторвать глаз. Там переливались всеми цветами радуги прозрачные фигурки из стекла, изображающие людей, зверей, сценки из русских сказок.

— Занимательное у вас хобби. Анатолий Дмитриевич, — сказал Эдик.

— Я ведь хрустальных дел мастер. Всю жизнь такими поделками увлекаюсь, в выставке участие принимаю.

— Вы на каком заводе работали?

— На Боровском.

За разговорами ушло немало времени. На улице стемнело. Хозяин повел гостей в другую комнату. Ее единственное окно было плотно зашторено, а у обеденного стола горел высокий торшер с тремя абажурами.

Усевшись за столом, повели неторопливую беседу. Разговаривали главным образом Маврин с хозяином, причем на такие, по мнению Кононова, пустячные темы, что его подмывало встать и попросить разрешения уйти. Катя же, наоборот, с нескрываемым любопытством прислушивалась к разговору.

Внезапно беседа прервалась, и все явственно услышали тяжелые шаги на крыльце. Затрещал звонок над дверью.

Маврин встал.

— Идите спокойно, Анатолий Дмитриевич, — уверенно сказал он, и Катя с Эдиком заметили в руке шефа пистолет, который выглядел здесь настолько неожиданно, что они оцепенели.

— Вы остаетесь здесь, — кивнул им Маврин и, осторожно ступая, вышел вслед за Ежиковым в коридор.

— Кто там? — спросил Ежиков.

— Телеграмма из Боровска, — отозвался хрипловатый мужской голос.

— Сейчас… сейчас открою. — засуетился хозяин.

Коренастый мужчина в надвинутой на лоб широкой кепке шагнул с улицы в темноту коридора и. не замечая стоящего за распахнутой дверью Маврина, направился вслед за Ежиковым в комнату.

Услышав в другой комнате какие-то звуки, вошедший резко остановился. Но тут на пороге появился Кононов.

— Товарищ Грибов! — удивленно воскликнул он.

Дальше произошло совсем уж неожиданное: в комнату вбежали Маврин и еще двое каких-то людей, мгновенно вывернули Грибову руки.

Через минуту на столе лежал блестящий пистолет.

— Николай Варфоломеевич, — опять пробормотал ошеломленный Эдик.

Грибов не шевельнулся.

— Где же телеграмма, гражданин Сусло? — спокойно и даже небрежно спросил Маврин. — Давайте ее скорее сюда. Мы так ждем…

Чугунная лестница следственного изолятора гудела. Казалось, что по ней идут не три человека, а целый взвод солдат, обутых в кованые сапоги.

Маврин прислушался к приближающимся звукам и по привычке оглядел комнату. Ничего лишнего. Стол и табуретка, привинченные к полу, закрепленная на стене лампа с гибким абажуром, бланки протоколов. Лишними казались здесь, пожалуй, только Кононов и Майорова, которые примостились у края стола.

Конвоиры ввели Сусло. С порога он злобно и долго смотрел на Маврина.

— Будем гипнотизировать друг друга? — с легкой иронией спросил Маврин и жестом указал на привинченную в углу табуретку.

Не отрывая взгляда от следователя, Сусло уселся на табуретку, опустив между ног сжатые в кулаки руки.

— Нам остаться? — спросил один из конвоиров.

— Можете быть свободными, — отпустил их Маврин. В кабинете воцарилось молчание.

— Я думаю, — наконец заговорил Маврин, — после всего случившегося у вас есть только один путь — рассказать правду от начала и до конца.

— Мне непонятно, о какой правде вы говорите, — угрюмо ответил Сусло.

— Я знавал одного человека, который давно, лет пятнадцать назад, также не сказал следователю всей правды. И вы думаете, это его спасло? Ничуть. Прошлое всегда возвращается.

— А, собственно, от меня-то чего надо? — поинтересовался Сусло.

— Меня интересует, с какой целью вы пришли к гражданину Ежикову вечером двадцать седьмого августа?

— Я знал его по Боровску, решил навестить.

— Почему, позвонив в дверь, вы представились разносчиком телеграмм?

— Случайно получилось.

— Зачем вы пришли с оружием?

— Место там глухое, вот и взял.

— Где вы взяли пистолет?

— Нашел.

— В каком месте? Когда?

— Месяца два назад. У развалин дома, где прежде жил Зотиков.

— Почему вы его не сдали?

— Да… как-то так…

— Кроме изъятого вчера пистолета, имеется у вас оружие в настоящее время? Или. может быть, имелось прежде?

Сусло помрачнел, бросил исподлобья испытующий взгляд на следователя, а потом отрицательно покачал головой.

— Скажите, когда и по какой причине вы изменили фамилию, имя и отчество?

— Года через три после отбытия наказания. На работу с моим волчьим билетом не принимали.

— Где вы достали документы?

— Грибов умер на моих руках, родни у него не было, я и воспользовался его документами.

— В каких отношениях вы находились с Москальцовым?

— С Москальцовым? — удивился тот. — Да ни в каких. Выполнял вон их поручения, — кивнул он в сторону Кононова и Майоровой.

— Когда вы последний раз видели его живым?

— Кононов послал меня к нему домой, это и было последний раз.

— А позже, на даче Сомова, вам не приходилось его посещать?

Сусло едва заметно вздрогнул.

— Какого еще Сомова?

— На даче которого нашли труп Москальцова.

— Никогда там не был.

— Уверены?

— Уверен.

— Гражданин Сусло, — тон следователя стал официальным. — Я предъявляю вам заключение судебно-медицинской экспертизы, которой установлено, что на одном из кусков сыра, найденных на даче Сомова, обнаружены следы ваших зубов, в частности, правого клыка верхней челюсти, имеющего характерные особенности прикуса. Вот почитайте.

Он передал ему лист бумаги. Беззвучно шевеля губами, тот прочитал от буквы до буквы, потрогал зуб на верхней челюсти, с силой надавил на него большим пальцем и стал внимательно рассматривать палец. Все с интересом наблюдали за его действиями. Наконец Сусло отложил заключение в сторону.

— Ну был, — с вызовом бросил он.

— С какой целью?

— Жаль мне его стало. Вы его убийцей считаете, на пятки наступаете, вот я и подумал — а вдруг с собой чего сделает.

— Откуда вы узнали, где он скрывается?

— Сам сказал.

— В каком состоянии вы застали Москальцова на даче Сомова?

— Пьяным.

— Вы с ним выпивали?

— Конечно, раз закусывал.

— Пили из бутылки? Стакана?

— Из стакана.

— Чем вы объясните, что на стаканах и бутылках не обнаружены отпечатки ваших пальцев?

Сусло промолчал.

— Знал ли Москальцов о вашем прошлом: о судимости, о настоящем имени?

— Нет, не знал.

— Достаточно на сегодня.

Маврин потянулся к кнопке вызова конвоя.

— Но позвольте! — Арестованный поднялся. — За что меня здесь держат? По какому обвинению?

— По обвинению в незаконном хранении и ношении огнестрельного оружия.

— Вы считаете, этого достаточно, чтобы держать в камере пожилого человека, общественника, который уже столько лет честно трудится? Тогда каждого второго надо сажать.

— Закон есть закон. — познал плечами Маврин. — Уголовный кодекс вы изучали, об ответственности знаете. Конечно, там предусмотрены и обстоятельства, при которых у вас изъяли пистолет…

— Я же объяснил. Ну подумайте, зачем мне убивать Ежикова? Разве я с ним ссорился когда или не поделил чего? Спросите сами, он скажет.

На пороге появился конвой. Не ожидая ответа на свои вопросы, Сусло встал, заложил руки за спину и двинулся к выходу.

— Андрей Герасимович! — окликнул его Маврин. — Почему вы решили навестить Ежикова именно двадцать седьмого августа?

— Двадцать седьмого? А что двадцать седьмого? — пробормотал он. — Так получилось.

Когда вдалеке затихли шаги уходящих, Катя первой нарушила молчание.

— Петр Петрович! — затормошила она Маврина. — Ну почему вы ему сразу не сказали о надкушенном яблоке в саду Коробко и о Сытове?

Маврин насмешливо оглядел и ее и Кононова.

— А не кажется ли вам, что вы опять спешите? Затравку я ему дал, пусть теперь поразмышляет на досуге. С яблоком мы повременим, для разговора же о Сытове необходимо его присутствие, а не голословное заявление.

После первого допроса Сусло отказался принимать пищу, потом имитировал психическое заболевание, словом, применил весь арсенал средств, используемый обычно опытными преступниками, чтобы уйти от ответственности. Медленно и кропотливо работал с ним Маврин. Он не спорил, не волновался, выслушивая очередную ложь обвиняемого, а методично опровергал, казалось бы, самые нелепые заявления. И вот наступил момент, когда бывший комендант сам попросился на допрос. Петр Петрович был уверен, что рано или поздно это случится, ибо уже давно чувствовал перелом, происшедший в духе подследственного после предъявления ему неопровержимых улик.

Сусло выглядел теперь не таким дерзким и самоуверенным, как при первом допросе. Прихрамывающей походкой, вялый и отрешенный, он вошел в кабинет и уселся напротив следователя.

— Я решил идти в сознанку, — глухо откашлявшись в кулак, сказал он.

— Надеетесь на снисхождение? — безжалостно спросил Маврин.

— Понимайте как знаете. Но я хочу, я должен еще доказать, что есть тут кое-какие похуже меня.

— Вы имеете в виду Коробко и Сытова?

— Их. Но не только. Из-за этих кровопийц я теперь здесь, — выкрикнул Сусло, все более возбуждаясь.

Петр Петрович подал ему стакан воды. Тот стиснул его пальцами и проговорил:

— Я не думал их убивать. Понимаете — не думал. Они сами толкнули меня на это. Они главные виновники. Когда я пришел работать на завод, был чист как стеклышко. Знали бы вы, как эти два приятеля опутывали меня, заставляя выполнять их волю.

— Знаю. Сытов рассказал. Они задержали вас как-то на проходной со спрятанным изделием, но отпустили.

Арестованный побагровел.

— Лучше бы тогда меня накрыли, — тихо произнес он. — Может, не сидел бы тут. Коробко тогда предложил работать сообща. Ну я и согласился — куда деваться. Они мне указали люден в цехе, на которых можно положиться, и рассказали, как организовать сбыт. Все шло гладко, пока милиция не пронюхала. Как-то они пригласили меня на квартиру Сытова, и Коробко сказал, что милиция напала на мой след. А Сытов стал утешать: «Не волнуйся, — говорит, — больше двух лет не дадут, а вернешься — двадцать пять кусков твои. II жену с ребенком не оставим, помогать будем и тебе посылочку пошлем». Поверил я им, подумал: чем мне лучше будет, если они подельниками пойдут? Считал, два года — тьфу. А вышло восемь. После драки-то чего кулаками махать! Поначалу они действительно и семье помогали, и мне кое-что подбрасывали. Потом перестали. Л от жены я развод получил, уехала она куда-то с сыном. Вот и взяло меня озлобление: я на тюремной баланде, а эти пауки живут себе припеваючи…

Сусло с яростью скрипнул зубами. Па щеках у него заходили желваки.

— Освободился — и сразу в Боровск. Смотрю, а Коробко и след простыл. Я к Сытову. «Давай, — говорю — деньги, мои двадцать пять кусков». А гад этот клянется и божится, что денег у него нет, и бросил мне рублей пятьсот. Я за горло его взял и свое требую, а он на колени бух: «Нет у меня денег, пощади, возьми что есть, все Коробко забрал, да и смылся». Поверил ему, отпустил. «Где, — спрашиваю, — Коробко»? — «В какой-то Новоспасск уехал».

Подался я тогда к дружку Кольке Грибову — вместе срок отбывали. Колька мне шкатулку ту самую и подарил, с тремя пушками. Где он ее взял, не знаю. Поехал я, значит, за своими деньгами. Узнал в адресном бюро адрес Коробко и к нему. Убивать его я не собирался, а пушку с собой взял для острастки — мужик он здоровый, со мной одной рукой справится. Сначала он не признал меня, потом повел в сад — там у него стол стоял и скамейки. Принес из дома бутыль домашнего вина, два стакана. «Совесть-то у тебя есть? — спрашиваю. — Восемь лет я из-за вас отбухал, без семьи остался, а где твои обещания? Отдай двадцать пять кусков». Он взбеленился, морда его мясистая стала как свекла. «Учитывая бедственное твое положение, тысчонку подкину и то позже». Вскипело во мне все. Вскочил я, сжал в кармане пистолет, кричу: «Отдай добром мои деньги, не то!..» А Коробко поднялся как медведь и зарычал: «Я тебя сейчас как котенка задавлю». И вот тут сам не знаю, как получилось. Не хотел убивать, а выстрелил. Опомнился, а он готов. Сел рядом, думаю: все, вышка мне теперь. Потом пришел в себя. Кругом тишина. Гильзу выбросило прямо на стол. Я взял ее и свой стакан — отпечатки-то остались — и бегом на вокзал. Год колесил по стране, ночами не спал. Потом подался опять к Кольке Грибову. Болел он сильно. О случившемся промолчал, да и он не из любопытных. Тут мысль ко мне пришла: если помрет, взять Колькин паспорт. И дождался, похоронил дружка. Аккуратненько фотографию переклеил, год рождения одной черточкой изменил, и стал я с той поры Грибовым. Года полтора пожил спокойно, на работу устроился, а потом потянуло в родные места. Да и с Сытовым разговор еще не был закончен. Хорек этот, увидев меня, позеленел весь от страха, но деньги отказался отдать. Загнал его в угол, а он верещит оттуда: «Ты убил Афанасича, сообщу куда надо — конец тебе». Меня словно холодом обдало, отошел в сторону. Он сразу в наступление: «Имей в виду, — говорит, — о том, что ты убил Коробко, я написал Ежикову. Он тоже в доле состоял, ты об этом и не знал. Чуть что, каюк тебе. Не пришлось бы самому деньги выкладывать». Запали мне эти слова в голову. Выходило, что теперь не он у меня, а я у него на крючке. Перестал спать спокойно, все ждал, придут за мной. Наконец решился. Знал: Сытов охотник заядлый. В лесу и подкараулил. В полной уверенности был, что нет его уже. Насчет Ежикова я не очень-то ему поверил. Но потом, через годик, решил присмотреться к этому человеку. Все-таки неспокойно себя чувствовал. И не убивать его шел я, а просто поговорить…

В кабинете повисла тишина. Сусло сгорбился, уставившись в пол. Маврин спрятал документы в портфель и вызвал конвой.

Когда стихли шаги бывшего коменданта и конвоя, Маврин резко вскочил, потянулся всем телом и посмотрел в окно.

— Темновато, — с сожалением констатировал он. — А я — то было хотел… Ну ладно, на сегодня довольно. Готов ответить на ваши вопросы. Но не здесь. Пошли на улицу.

Однако на улице Маврин снова стал рассеянным и отвечал невпопад.

— Петр Петрович, — обиделась Катя. — У меня сегодня последний день практики. Ведь я завтра уезжаю…

— Правда, — встрепенулся тот. — Гляди, как быстро пролетело время. Целых три месяца. Тогда мы с Эдиком, пожалуй, проводим тебя до общежития.

Они зашагали по влажному асфальту, сохранившему остатки короткого дневного дождя.

— Скажите, Петр Петрович, — умоляюще попросила Катя, — когда у вас впервые возникла версия убийства Коробко Грибовым, то есть Сусло?

— Вопрос этот, Катюша, вторичный. Начинать надо с другого. У меня сразу появилось предположение, что убийство Коробко связано с его прежней работой. Однако это предположение мне долго не удавалось ничем подкрепить. О Коробко поначалу трудно было составить впечатление: мнения о нем стереотипны, а с ним ведь не поговоришь. Другое дело Сытов — юркий такой мужичок, глазенки бегают, на допросах юлит. Уезжая из Боровска, я увез твердое мнение о том, что ему известны причины неудавшегося покушения, а скорее всего и имя покушавшегося. Программа действий у меня созрела, хотя сообщение Эдика о поездках Москальцова в Новоспасск спутало карты. Оно работало против моей версии, и все же поначалу я подумал, что и Москальцов с какого-то бока причастен к убийству. Однако вскоре меня насторожило обилие косвенных улик. Я стал подозревать, что Москальцова кто-то умело подставляет нашему вниманию. Фигура он для этого подходящая: темные делишки на заводе, прежняя судимость.

А Грибова поначалу трудно было подозревать. Его излишне подробное описание пистолета, замеченного у Москальцова почти в полной темноте, я отнес за счет впечатлительности и чрезмерного увлечения криминалистикой. Найденный в погребе пистолетный патрон меня также особенно не удивил, ибо я был убежден, что Москальцов получил оружие от Прудникова. Ну и, наконец, Катюша, помнишь свои слова о двадцать седьмом августа, которые Эдик так зло высмеял? Они зародили во мне новую мысль — проверить, не появился ли в нашем городе человек, прежде проживавший в Боровске. Уже через час на моем столе лежала справка адресного бюро о Ежикове Анатолии Дмитриевиче. Когда же выяснилось, что он работал прежде на стекольном заводе, возникло предположение: это следующая жертва.

А с Грибовым поначалу меня постигло фиаско. Биография его оказалась самой заурядной. Однако до поры до времени. Помните вечер, когда из колонии прислали два личных дела? Это были личные дела Сусло и Карпова, осужденных за хищения на Боровском стекольном заводе, которые я на всякий случай запросил. В них оказались фотографии, как говорится, и в фас и в профиль. В Боровске я выложил все это, и Сытов после долгих уверток рассказал историю своих взаимоотношений с Сусло. Послезавтра я сделаю им очную ставку.

— А вы уверены в том, что Сусло говорит правду? — спросила Катя.

— Уверен. Сейчас, когда он понял, что ложь лишь усугубит положение, ему осталось одно: любыми путями сохранить жизнь. В личности Коробко и Сытова, в их поведении Сусло ищет для себя смягчающие обстоятельства.

Маврин покосился на Кононова. Тот мрачно шагал рядом и, казалось, вовсе не интересовался рассказом. А Катя все продолжала задавать вопросы.

— Почему свои акции он всегда приурочивал к двадцать седьмому августа?

— Я спрошу об этом у Сусло, но несколько позже. Хотя ответ мне вроде бы известен. В характеристике, полученной из колонии, подчеркивается, что он до смешного суеверен. Даше жена его бывшая рассказывала об этом. Скорее всего Сусло после сошедшего ему с рук убийства Коробко уверовал в счастливую звезду этого августовского дня. Потому же выдерживал интервалы в три года.

— Чертова кошка! — внезапно воскликнул Эдик и пнул ногой валявшуюся на тротуаре пустую консервную банку.

Спутники с изумлением посмотрели на него, но вопросов задавать не стали.

— Поселившись у нас, — продолжал Маврин, — Сусло разузнал, где находится Ежиков — единственный, по его мнению, оставшийся в живых человек, посвященный в тайну совершенных им преступлений. и терпеливо ждал своего часа. Ну а дальнейшие события вам известны, и возможно, спи оказались бы более трагичными, не подведи коменданта банальный радикулит, помешавший ему вовремя забрать шкатулку с оружием.

— Ежиков что — преступник? — поразилась Катя.

Маврин сделал паузу и раздельно произнес:

— Анатолий Дмитриевич Ежиков — честнейший человек. И я готов отстаивать свое мнение о нем в любой аудитории.

Кононов глубоко и как-то протяжно вздохнул. Лицо его осунулось и побелело.

— Надо менять профессию, — трагически сказал он.

— Никто не рождается следователем, — сказал Маврин. — Ведь ото одно из первых твоих дел…

— Обидно другое, — прерывающимся от волнения голосом произнес Эдик. — Я оказался в роли болванчика, которым с одной стороны играли вы, а с другой Сусло.

— Что тут сказать, — усмехнулся Маврин. — Свою роль ты выполнил точно — отвлекал внимание Сусло. Ты искрение поверил его рассказу о пистолете, воспринял как манну небесную подложенный им патрон, резво пустился по следу Сомова, всего-навсего сдавшего Москальцову дачу на время своего отсутствия. Кстати, Эдик, обыск, проведенный тобою с излишней поспешностью, трагически сказался на судьбе Москальцова. Сусло, посетив его перед этим, рассказал о твоих подозрениях и посоветовал исчезнуть на некоторое время… Решай сам, как поступить. В конце концов юристам работы везде хватает. Если же хочешь попробовать еще, то запомни: главное в нашем деле — скрупулезно собирать факты и не спешить с выводами, даже если очень хочется доложить начальству об успехе.

Маврин принялся было развивать эту мысль, но вдруг заметил, что его перестали слушать. Молодые люди шли, взявшись за руки.

— Ну я пойду, — заторопился Маврин, хотя еще собирался сказать, что прокурор области сегодня подписал письмо с ходатайством направить Катю на работу в их город.