Глеб ГОЛУБЕВ ОГНЕННЫЙ ПОЯС[2]

Рисунки Н. ГРИШИНА

— Понимаете, меня очень заинтересовало поведение некоторых микроорганизмов, — Михаил обращался больше к Базанову, чем ко мне. — Помните их странное поведение, когда мы погружались в ущелье? Они почему-то опустились на большие глубины, хотя по всем признакам должны были, наоборот, держаться в верхних слоях воды.

— Ну и что ты хочешь сказать? — поторопил его я. Но он продолжал тем же размеренно-академическим тоном и все так же обращаясь к Базанову.

— И незадолго перед тем, как произошло подводное землетрясение и мы попали под обвал, я заметил, что бактерии (тут он ввернул какое-то совершенно непроизносимое латинское название) во всех пробах забортной воды, словно по команде, опустились на дно пробирок…

— Забавно, — передразнил его я. — Да при чем тут землетрясение?

Я говорил, пожалуй, излишне резковато и зря передразнивал его. Но это, наверное, оттого, что мне стало немного стыдно. Только теперь я понял, почему так упорно возился Мишка со своими пробирками в самые неподходящие для этого моменты.

— Чем ты можешь доказать, что эти два явления связаны между собой, — блуждания твоих микробов в пробирке и землетрясение? — продолжал допытываться я.

— Какая-то несомненная связь определенно есть, — упрямо ответил он. — Конечно, нужны дополнительные наблюдения. Но сейчас они снова опустились на дно. Есть возможность проверить.

В этот предрассветный час океан совсем успокоился.

Волны ласково и лениво лизали камни новорожденного островка. Даже ветер стих.

— Ерунда, — сказал я. — Ты посмотри, какая тишь и благодать кругом. Случайное совпадение, а тебе уже кажется, будто мимоходом сделал гениальное открытие и осчастливил человечество безошибочным методом прогнозирования землетрясений. Просто ты переутомился, наблюдая за своими козявками, голову ушиб, когда падал.

— Подожди, не тарахти, — оборвал меня, поморщившись, Базанов.

— Но здравый смысл, Константин Игоревич…

— Здравый смысл долго отрицал вращение Земли вокруг Солнца.

Он снова повернулся к Михаилу.

— Какую же связь все-таки ты усматриваешь между поведением микробов и землетрясением? В чем она заключается?

— Не знаю. Но они явно ощущают приближение землетрясения за несколько часов. Может быть, незаметно для наших приборов меняется сила тяжести или магнитное поле в данном районе, и они это ощущают. Ведь каждому землетрясению предшествуют медленные и скрытые накопления напряжений в земной коре, так?

Теперь он уже обращался ко мне.

— Так. Но пока у нас нет приборов, которые эти постепенные изменения могли бы уловить, — ответил я.

— А почему ты думаешь, что природа не наделила такими способностями некоторые живые существа? Кузнечики, например, улавливают колебания почвы, амплитуда которых не превышает по своим размерам диаметра атома водорода. Такой же чувствительностью обладают и водяные пауки, ориентирующиеся по неуловимым приборами колебаниям водной поверхности…

Иногда Мишка становится упрямым как черт!

— Расскажи нам еще про рыбок в японских аквариумах, которые якобы своим поведением предсказывают землетрясения, — напустился я на него. — Или как мечутся перед землетрясением кошки и собаки. Все это гипотезы, домыслы, пока столь же ненаучные, как и весьма распространенное мнение, будто барометр предсказывает погоду. Рассвет на необитаемом острове — самое подходящее время для таких популярных лекций!

Я демонстративно зевнул, сладко потянулся и полез в спальный мешок.

— Вы как хотите, а я буду досыпать.

Михаил посмотрел на Базанова, пожал плечами и молча пошел к батискафу, уже начавшему смутно выделяться на фоне светлевшего неба.

— Зря ты так, — сердито сказал мне Базанов. Я промолчал. Базанов задумчиво повздыхал, потом тоже забрался в спальный мешок. Но минут через пять он укоризненно сказал:

— Наверное, обиделся парень.

Я продолжал молчать, притворяясь спящим, даже издал довольно убедительный храп.

Базанов еще повздыхал, поворочался, потом полез из мешка. Приоткрыв один глаз, я видел, как он пошел к батискафу. Ну и ладно, а я буду спать.

Я в самом деле быстро уснул. Но тут же меня решительно растолкал командир.

— Вставай, — коротко приказал он. — Надо уходить.

— Куда уходить?

— В море.

Уже почти совсем рассвело.

Я разозлился.

— Вы все-таки поверили в его теорию?

— Не знаю. Кажется, приближается цунами. Быстро на борт!

Я торопливо вскочил.

— А о цунами-то вы откуда узнали?

— Посмотри на океан.

Океан был совершенно спокоен.

Я вопросительно взглянул на Базанова.

— Ты видишь, как далеко отступила вода? — спросил он, свертывая спальный мешок. — И прибой стих.

В самом деле, прибой смолк.

И теперь я заметил, что обнажилась широкая прибрежная полоса, еще недавно бывшая под водой.

Вода отступала прямо на моих глазах, словно вырастал и поднимался все выше остров или стремительно мелел Тихий океан.

И все это в полной зловещей тишине…

— Может, это отлив? — неуверенно пробормотал я.

— Какой отлив! — закричал на меня Базанов. — Собирай поскорее вещи — и на борт. У нас в запасе но больше двадцати минут.

Его тревога заразила меня.

Мы быстро подхватили вещички и побежали к батискафу.

Обломки лавы словно нарочно подсовывались под ноги. Я спотыкался.

Батискаф уже почти сел на камни, так быстро убывала вода.

Базанов с ловкостью записного акробата нырнул в люк, я поспешно отдал концы и втащил на палубу трап. Руки у меня дрожали.

В ту же минуту внизу глухо зарокотал мотор, голубоватый дымок потянулся из вытяжной трубы.

С противным скрежетом царапнув дном о какую-то скалу, наш кораблик отошел от берега. Еще минута — и он бы застрял на скалах. Они уже оскаленными клыками выступали из воды.

Через переговорную трубку я подсказывал Базанову, куда поворачивать, чтобы поскорее отойти дальше от берега.

— Оглянись, не подходит ли волна, — непонятно ответил он мне.

Я оглянулся и обмер.

С востока, из просторов океана, стремительно мчалась к нам громадная волна.

Она стеной вырастала у меня на глазах, вздымаясь к затянутому облаками небу. Казалось, океан и небо вот-вот сомкнутся. А между нею и нами море оставалось по-прежнему совершенно спокойным.

Исполинская волна мчалась навстречу мне при полном безветрии и тишине — и это было особенно страшно.

Если бы я не оглянулся вовремя…

Я поспешно спустился в люк и начал торопливо закручивать его стальную крышку. Руки не слушались, пальцы срывались с болтов…

Круглый стальной колодец вдруг наполнился звоном и гулом.

Меня со страшной силой сорвало с лестницы и швырнуло вниз. Падая, я ударился обо что-то головой… Голова тоже загудела, словно металлическая.

В глазах замелькали радужные круги, и больше я ничего не помню.

10

«09.45. Координаты неизвестны. Волнение усиливается. Вынуждены уйти в открытый океан…»


Очнулся я от резкой боли в голове. Надо мной склонился Базанов с какой-то склянкой в руках. Пахло йодом.

— Лежи спокойно, рана пустяковая. Сейчас еще прижгу.

Так защипало, что я скрипнул зубами и, кажется, выругался.

— Ага, быстро ты поправляешься, — насмешливо сказал Базанов.

— Ну как? — высунулся из-за его плеча Мишка.

— Нормально. Только в башке очень гудит.

Тут нас накрыла вторая волна. Батискаф опять начало швырять словно щепку.



Михаил облапил меня как медведь, а Базанов бросился к пульту управления. Когда волна прошла, Михаил забинтовал мне голову! Я уже настолько ожил, что снова начал задирать его:

— Ну, так что же предвещают твои плавучие букашки? Что где-то, когда-то произойдет землетрясение? Хорошенькая точность! Да я и так могу совершенно точно сказать, что нынче на Земле произойдет землетрясение. Поскольку их бывает сотни две-три в год, мой прогноз всегда оправдается. Или теперь ты начнешь утверждать, будто твои микробы предсказывают приход цунами…

Я болтал и не мог остановиться.

— Ладно, потом посмотрим, — проворчал Михаил. — Ты помолчи, тебе вредно волноваться.

И тут налетела третья волна… Похоже, она была больше всех. Все звенело, гремело, грохотало.

Даже сталь жалобно стонала под ударами…

Мы катались по мокрому полу, стараясь не поломать себе руки и не разбить головы. Ухватиться было не за что.

Но мы остались целы! И кораблик наш устоял — не рассыпался, не утонул.

Я все больше и нежнее влюбляюсь в него. Отличная все-таки у нас «лодка». Три такие волны обрушились на нас, а она цела.

Базанов поднялся в рубку, чтобы посмотреть, что творится вокруг, в верхние иллюминаторы, не открывая люка. Вернувшись, он сказал:

— Кажется, цунами больше не предвидится. Выждем для страховки некоторое время, потом вернемся к острову. Надо наладить рацию, а это лучше делать на берегу. И аккумуляторы зарядим до конца.

Мы выждали час, успев за это время позавтракать, потом я решил подняться наверх.

— Куда? Опять хочешь свалиться? — окликнул меня Базанов.

— Должен же я приглядывать за своим островом, раз открыл его? Не бойтесь, не свалюсь: у меня уже теперь есть опыт. И должен же кто-то наблюдать, что делается наверху! А Мишка пусть вам помогает.

Открыл крышку люка, прислушался — все было тихо и спокойно. Я высунулся до пояса и в бинокль начал отыскивать островок.

Интересно, как обошлись с ним цунами? Хотя он скалистый, невысоко поднимается над водой. Волны просто перехлестнулись через него, как и через наш батискаф…

Едва я успел подумать это, как батискаф сильно тряхнуло, словно он вдруг налетел на скрытый под водой риф.

Океан вокруг будто закипел. По нему заметались во всех направлениях беспорядочные волны, сталкиваясь между собой…

А над островом внезапно взметнулось багровое пламя, и протяжный грохот звонким гулом отдался в металлической коробке рубки.

Остров превратился в вулкан! Из его жерла через равные промежутки времени вырывался темный, почти черный клубок пара и пепла… Он стремительно вырастал, принимая причудливые очертания какой-то исполинской ели с далеко раскинутыми ветвями.

Вот повезло: увидеть такое вблизи!

«Ель» начала клубиться, расплываться и постепенно превратилась в гигантский серый гриб… Новый столб пламени вырвался из кратера и пронзил нависшие облака. Высота его достигала, наверное, нескольких сотен метров!

Ото, это уже не шутки! Как бы нам из наблюдателей не стать жертвами катаклизма…

Я бросился вниз.

— Что случилось? — крикнул Базанов.

— Не знаю. Извержение вулкана, землетрясение, некогда разбираться. А может, все сразу — конец света. Надо уходить подальше от этого проклятого островка!!

— Вот видите! Прогноз оправдался. Я был прав, — обрадовался Михаил. — Сначала землетрясение, потом извержение.

Я, придерживаясь за стенки, опять полез наверх, в рубку.

Где же остров?

— Где мой остров?

Похоже, его больше нет. Там, где он был, пламя уже догорает, и все затянуто серым дымом…

А что это сверкает там, впереди? Еще одно извержение?

Этого еще не хватало! Похоже, мы в самом деле угодили в огненное кольцо разбушевавшихся подводных вулканов.

Батискаф раскачивало и швыряло все сильнее. Оба мотора работали на полную мощность, но все равно мы уходили из опасной зоны слишком медленно.

— Что там? — спросил меня Базанов через переговорную трубку.

— Плохо видно, все время захлестывает иллюминаторы. Волна какая-то бешеная, мечется во всех направлениях.

— Далеко отошли от острова?

— Нет, не дальше мили. Но его, по-моему, больше нет. Там извержение затухает. Зато вправо по курсу на горизонте занимается какое-то подозрительное зарево. Не рождается ли там еще один островок и на вашу долю, командир…

Ну, хватит, надо спускаться вниз. Качаешься, как обезьяна на ветке. У меня, наверное, уже все тело в синяках от ударов о стенки этой проклятой трубы. И все равно ничего не видно, волны захлестывают даже верхние иллюминаторы.

Я с трудом сполз по лестнице.

— Что с тобой? — спросил удивленно Базанов и расхохотался. — Посмотри на себя.

— А что?

— Бинт у тебя уже не белый, а полосатый. Где ты так перемазался в мазуте?

Я только махнул рукой.

— Константин Игоревич, температура забортной воды уже повысилась на пять градусов, — сказал Михаил.

— Надо уходить в глубину, — ответил Базанов.

Даже в кабине удержаться на ногах можно было теперь, только цепляясь за поручни на стенках.

— Надо уходить на глубину, — повторил Базанов.

Что он говорит? Опять погружаться?

Добровольно, по своей воле уходить в эту предательскую мрачную глубину, где мы едва не погибли?

Я посмотрел на него, а в моем взгляде он явно прочитал затаенный вопрос: а если мы опять не всплывем?

Риск велик. Батискаф покалечен. И кто знает, может, мы еще не все повреждения обнаружили, они дадут о себе знать под водой. Когда будет уже поздно…

И кислорода у нас осталось мало. Пока стояли возле островка, накачали воздух в два баллона. Но этого надолго не хватит.

А если останемся на поверхности? Нас совсем закачает и разобьет штормовыми волнами…

Что выбрать?

— Погрузившись, может быть, удастся связаться с берегом, — задумчиво сказал Базанов.

— Звуковой канал? — я понял его с полуслова.

— Да. Динамики я прочистил, акустическая система теперь работает нормально.

— Но уловят ли береговые станции такой слабый сигнал?

Базанов пожал плечами.

Звуковые каналы в океанах — одно из интереснейших открытий последнего времени. Во всех океанах на границе слоев воды с различной плотностью и температурой возникают как бы природные «переговорные трубы», звук по ним отлично распространяется на громадные расстояния.

Это любопытное явление уже успешно используется для «прослушивания» океана. Приемники, установленные в прибрежной полосе на той глубине, где располагается ось звукового канала, могут за несколько часов уловить шум приближающихся волн цунами или определить по взрыву специальной сигнальной бомбы, где потерпел аварию самолет среди безбрежной водяной пустыни.

Может быть, и наши сигналы уловят станции прослушивания? Акустическая система рассчитана только на переговоры из-под воды с близким кораблем, ее сигналы недостаточно сильны. Но по звуковому каналу они могут уйти дальше…

— Попробуем, — сказал я.

Базанов перевел взгляд на Михаила. Тот молча кивнул.

Базанов подошел к пульту, положил исцарапанные руки на штурвал.

Трусит Базанов?

— В чем дело, командир?

Он молча повел плечами, словно сбрасывая с них какую-то тяжесть, и начал медленно поворачивать штурвал.

11

«17.45. Снова поднялись на поверхность. Координаты неизвестны. Небо по-прежнему затянуто облаками. Волнение: накат 2–3 балла…»


Трудный нынче выдался денек.

Трижды мы уходили в глубину. Каждый раз Константин Игоревич через равные промежутки времени сообщал по гидроакустическому телефону о нашем положении. Но услышал ли кто-нибудь нас на берегу, до которого сотни миль? Это был поистине глас вопиющего в океанской пустыне…

И ведь важно, чтобы нас услышало не менее двух береговых станций, иначе они не смогут запеленговать наше местонахождение. По-моему, шансов на это мало…

Кончался запас воздуха, и нам приходилось снова всплывать, чтобы его пополнить. А океан расходился все грознее и грознее.

Волны не переставали швырять наш батискаф. Базанов и Михаил еще как-то держались, а я совсем укачался, несколько раз меня начинало рвать. Забыв обо всех опасностях, я каждый раз с нетерпением ждал, когда же снова можно будет хоть ненадолго погрузиться в такой спокойный и тихий мир глубин.

А Мишка все брал пробы планктона и рассматривая их при свете лампы.

— Ну, что еще хорошенького предвещают твои букашки? — не удержался я.

— Пока все время держатся примерно на одном уровне. Если моя гипотеза правильна, в ближайшее время нового землетрясения в нашем районе не предвидится.

— Ты так уверенно это заявляешь, будто твоя так называемая гипотеза уже давно стала общепризнанной теорией.

— А почему бы и нет? — поспешил вступиться Базанов. — Ведь, кажется, доказано, что многие животные заранее чувствуют предстоящее землетрясение.

— Есть некоторые наблюдения, но, конечно, еще недостаточно проверенные, — ответил Михаил. — Понятно, в разгар землетрясения бывает не до наблюдений, а потом, задним числом, можно и присочинить детали. Но говорят, будто за несколько часов до трагического землетрясения в Югославии, когда в 1963 году был разрушен Скопле, очень беспокойно вели себя многие обитатели городского зоосада. В полночь — за пять часов до начала землетрясения — почему-то громко завыла гиена. Потом стали метаться в своих клетках тигры и лев. Внезапно тревожно затрубил слон, напугав сторожей. Но никто, разумеется, не мог тогда это сопоставить с грядущим сотрясением Земли.

Ну, теперь его не скоро уймешь!

— И перед сильным землетрясением 1954 года в Алжире было замечено, что многие домашние животные покинули жилища, отошли от них на безопасное расстояние. Те из людей, кто обратил на это внимание и последовал их примеру, остались живы. Видимо, предчувствуют животные даже извержения. При извержении вулкана на острове Мартиника за полминуты был стерт с лица земли город Сен-Пьер. В его развалинах потом раскопали тела тридцати с лишним тысяч погибших людей — и всего один-единственный труп зазевавшейся кошки: все остальные животные успели заблаговременно покинуть обреченный город.

Мишка вдохновенно заключил:

— А морские микроорганизмы должны быть еще более чуткими к тончайшим изменениям магнитного поля, гравитации, давления…

— Это все одна болтовня! — довольно грубо оборвал я. — Собачки лают, кошечки бегают, букашки то всплывают, то опускаются на дно… А науке нужны бесспорные доказательства. Каким чудесным органом могут эти твои букашки, состоящие всего из одной-единственной клетки, улавливать скрытые напряжения в земной коре?

— Вероятно, это как-то связано с химизмом воды. Он меняется, и они это чувствуют, соответственно реагируют. Если даже тут замешаны изменения гравитации или магнитного поля, то все равно их воздействие на живой организм должно происходить путем изменения химизма…

— Химизма… Нашел химиков.

— Конечно, все это пока лишь предположения, — сказал, вздохнув, Мишка. — Работы предстоит много. Надо уточнить, за сколько времени и на каком именно расстоянии от эпицентра землетрясения начинают микроорганизмы погружаться в нижние слои воды. Это будет, пожалуй, довольно сложно сделать. Для проверки нужны землетрясения, а я ведь не могу, к сожалению, устраивать их по своему усмотрению…

— Командир, давайте опять нырнем, — взмолился я. — Совсем закачало.

— Пожалуй, он прав, Константин Игоревич, — поддержал меня Михаил. — Мне тоже что-то не по себе. Давайте опустимся хоть на пару часов.

Готов поклясться, что ему просто хочется взять еще одну пробу своих букашек…

— Ладно, — сказал Базанов, — погрузимся еще разок.

И опять он почему-то мешкал, долго возился у пульта. Честное слово, он боится уходить под воду, наш железный командир. Но почему? Ведь все, кажется, в порядке?

Каким блаженством было уже через несколько минут избавиться от качки! Мы нырнули неглубоко, всего на сорок пять метров. Но и здесь было спокойно.

Мишка, конечно, опять начал возиться с пробирками. А я завалился спать. Правда, сколько же сна в меня влезет? Может, сонная болезнь начинается?..

Проснулся я, когда мы уже всплыли. Качка заметно уменьшилась. Значит, шторм утихает, скоро конец нашему плену. Хотя когда еще нас найдут? Ведь своим ходом мы до берега не доберемся. А пока ищут, может разыграться новый шторм, еще посильнее. Время осеннее…

— Что сейчас — утро или вечер? — спросил я, собираясь сделать очередную запись в судовом журнале.

— Вечер, — засмеялся Базанов. — Можешь ложиться спать.

— Нет уж, давайте в таком случае ужинать. Погружаться, кажется, больше не придется?

— Надеюсь, — ответил Базанов.

— Мне кажется, вы больше всех этому рады, командир. Что-то, я заметил, вы каждый раз нервничали, когда уходили на глубину. Почему? Или опять что не в порядке?

— Нет. Машина в порядке.

— Значит, просто и у вас нервы начали сдавать?

Он долго с какой-то грустью смотрел на меня, потом сказал:

— Какой ты все-таки еще молодой! Совсем щенок.

— То есть?

Он опять долго молчал, раскладывая на куске брезента, заменявшем нам стол, галеты, шоколад, ложки. Потом начал открывать консервы и, не поднимая головы, тихо сказал:

— Это только кажется, мальчики, будто мы с вами смотрим на мир одинаково. Ты с какого года?

— С тридцать восьмого.

— А я с двадцать третьего. На пятнадцать лет старше.

— Ну и что?

— А то, что когда ты был еще пацаном, я уже воевал. В сорок втором, подо Ржевом, разорвался снаряд… И меня завалило, засыпало в блиндаже. Отделался легко, но откопали меня только через три часа. Вот с этого и началось…

— Клаустрофобия? — тихо спросил Михаил.

Базанов кивнул.

— Да, так она называется по-латыни… красиво. Боязнь замкнутого пространства.

— Как же вы стали подводником?

— Стал. Поборол себя. И вы ничего никогда не замечали, верно? Но вот память об этих трех часах, оказывается, все-таки живет во мне. Черт ее знает где: в мышцах, в костях, в крови, в нервах?

Он замолчал, и мы молчали.

Я представил себе, что он должен был испытывать, когда заставлял себя погружаться в этой тесной жестянке… Да еще после того, что мы пережили.

Наверное, сразу начинаешь задыхаться, стальной потолок давит на плечи. А стены сдвигаются, вот-вот раздавят…

— А вы очень храбрый человек, командир, — сказал я.

Он невесело усмехнулся.

— Храбрость, мальчики, — это просто знание того, чего надо бояться, а чего — не надо… Давайте ужинать.

После ужина я решил подняться наверх, чтобы немного проветрить голову.

Океан был мрачен, но чертовски красив. С востока одна за другой катились невысокие пологие волны — «накат». Они мерно раскачивали батискаф.

Ветра почти не было. Похоже, что облака опять не разгонит к утру. Если не удастся наконец наладить рацию и связаться с «Богатырем», придется, конечно, еще целый день болтаться в океане. Из-под веды вряд ли кто нас слышал.

Кто-то потянул меня за ногу. Мишка.

— Чего тебе?

— Дай и мне подышать.

Я неохотно начал спускаться, уступая ему место. Он поднялся наверх, я хотел уже прикрыть за ним люк, чтобы не выстудило кабину…

Вдруг Михаил нагнулся в колодец рубки и крикнул:

— Самолет!

— Где?

Я торопливо поднялся к нему. Уместиться вдвоем в рубке было нелегко. Мы стояли в обнимку, тесно прижатые друг к другу.

Да, откуда-то из облаков доносился глухой рокот мотора!

Самолет! Значит, нас услышали, ищут!

Его не было видно за облаками, и, судя по затихающему звуку, он удалялся.

— Константин Игоревич, давайте ракетницу! — заорал я не в переговорную трубку, а прямо в шахту рубки.

Базанов подал мне ракетницу.

Я зажал ее обеими руками и спустил курок, целясь вслед затихающему за облаками гулу мотора. Вспышки ракеты я не увидел, ее скрыли нависшие облака. Тут же снова нажал курок. Потом выпустил третью ракету, четвертую… Базанов что-то крикнул мне снизу. Но я снова нажал курок… И вместо гулкого выстрела услышал сухой металлический щелчок.

— Осечка?

— Давайте еще ракеты, командир! — закричал я.

— Больше нет… Я же кричал тебе, чтобы поберег, — глухо донеслось снизу.

— Забавно, — пробормотал Михаил.

Я прислушался, вертя во все стороны головой и сняв шапку.

Было совсем тихо.

Самолет улетел, не заметив сигналов. А ракет больше нет, и рация не работает.

Вздохнув, я уже начал спускаться по лесенке, в душе кляня себя последними словами за такую промашку…

— Он возвращается! — схватил меня за плечо Михаил. — Слышишь?

Да, это слабый рокот мотора. Теперь он приближается!

Но что толку? Ведь он не увидит нас из-за туч.

И тут самолет вдруг вынырнул из облаков — совсем не там, куда мы смотрели, ошибочно ориентируясь по звуку.

Он мчался к нам совсем низко, почти касаясь воды. Значит, летчик видел ракеты.

Мы спасены!

ТАК ДЕРЖАТЬ!

1

Вечером в кают-компании «Богатыря» по настоянию начальника экспедиции кандидат биологических наук Михаил Андреевич Агеев сделал краткое предварительное сообщение о наблюдениях над поведением некоторых микроорганизмов планктона и о своей гипотезе по этому поводу.

Он был в черном костюме, тщательно побрился и даже причесал непокорные вихры. Но поскольку докладчик то и дело ерошил волосы, прическа его скоро приняла обычный вид.

Михаил уже заканчивал свое сообщение, когда в кают-компанию вошел дежурный акустик. Пробравшись к начальнику экспедиции, он молча протянул ему какую-то бумажку.

«Дед» свирепо глянул на него, громко засопел, но сдержался и полез за очками. Прочитав то, что было написано на бумажке, он вдруг громко, на всю кают-компанию, крякнул и посмотрел на докладчика.

Михаил остановился на полуслове.

— Скажите, Агеев… — начал старик, но, не докончив фразы, махнул рукой. — Ладно, продолжайте.

Михаил стал неуверенно продолжать, но «дед» тут же перебил его снова:

— Агеев, когда вы последний раз наблюдали за своими микробами?

— Последний раз? Перед тем, как идти сюда.

— Это около часа тому назад?

— Да. А что, Григорий Семенович?

— И как они себя вели?

— Нормально. Держались, как и прежде, примерно в центре пробирки. А что такое?

— А то, уважаемый исследователь, что ваша гипотеза яйца выеденного не стоит! — рявкнул старик, размахивая загадочной бумажкой. — Вы тут поете соловьем, мы все развесили уши, а именно в этот момент, всего пять минут назад, в сорока милях отсюда произошло очередное землетрясение. Вот мне только что принесли копию сейсмограммы.

Наступившая немая сцена выглядела весьма живописно, Докладчик стремительно бросился к двери…

2

— Они погибли, — мрачно сказал Михаил. Он стоял посреди каюты, зажав в кулаке пробирку.

— Все погибли. Никаких признаков жизни. Забавно…

Базанов и Сергей сочувственно смотрели на него.

— Когда же это произошло? — продолжал бормотать Михаил, рассматривая пробирку на свет. — Надо было мне почаще менять воду. Как только нарушился приток свежей забортной воды, среда, конечно, изменилась. Как же я этого не учел?

— Ладно, не расстраивайся, — сказал Базанов. — Завтра же нырнем и наловим тебе новых.

— Точно, — поддержал его Сергей. — Главное, ты же прав. Даже неудача доказывает твою правоту. Твои козявки не смогли предсказать этого землетрясения именно потому, что погибли. Отличное доказательство!!

Он осторожно, словно опасную игрушку у ребенка, отобрал у Михаила пробирку и задумчиво начал рассматривать мутноватую воду.

— Слушай, старик, а ты биохимический анализ проводил? — спросил он.

— Не успел.

— Надо этим заняться. Букашки стоящие. Но надо попробовать обойтись без них, раз они такие нежные и капризные.

— Как без них?

— Смоделировать, старик, смоделировать. На что они нам нужны, сами микробы? Не будешь же ты все время сидеть возле них, чтобы не пропустить момент землетрясения, да еще непрерывно омывать их свежей морской водой? Мы их создадим искусственно. Впрочем, именно их я вовсе сотворять не собираюсь. Ведь, чтобы создать робота, совсем необязательно делать ему глаза, руки, ноги и прочие лишние детали, копируя человека. Смоделировать химизм — вот все, что нам нужно. А я думаю, что общими силами мы сумеем подобрать биохимическую среду, которая точно так же станет реагировать на приближающееся землетрясение, как и эти букашки.

— Правильная идея! — Базанов хлопнул по плечу одной рукой Михаила, а другой Сергея, словно скрепляя этот союз. — А я вам подсоединю к будущему прибору-предсказателю такой ревун или звонок, что о грозящем землетрясении сразу полмира услышит!..

3

«18 июня сего года в соответствии с намеченной программой было произведено заключительное испытание прибора „АПЗ-2“ (автоматический предсказатель землетрясений конструкции М. А. Агеева, К. И. Базанова и С. Н. Ветрова).

Землетрясение силой четыре балла с эпицентром в районе острова Парамушир на глубине примерно 60–70 километров прибор предсказал за 14 часов 16 минут.

Учитывая результаты предыдущих испытаний на специальном судне „Вулканолог“ в различных районах земного шара, сводные таблицы которых прилагаются, можно с уверенностью считать, что прибор „АПЗ-2“ вполне надежен как автоматический предсказатель даже слабых землетрясений в радиусе до пятисот километров не менее чем за двенадцать часов до начала колебаний и сдвигов почвы…»

— Нет, так не пойдет, — решительно сказал Базанов, отбирая у Ветрова ручку. — Никуда не годится. Отчеты надо писать драматически. И побольше обещать, понимаешь? Есть такой загадочный финансовый закон: чем больше обещаешь, тем больше начальство денег даст на новые опыты.

— А что еще проверять — результаты отличные.

— Это тебе кажется. А вон Михаил уже явно задумал что-то новенькое, верно? Миша, о чем задумался?

— О том, как бы теперь научиться предупреждать землетрясения, чтобы их не было вовсе.

— Ого! У него губа не дура, командир.

— Аппетит приходит во время еды, — засмеялся Базанов и, обнимая товарищей за плечи, добавил: — Признаться, я сам об этом думаю. И кажется, есть у меня одна идейка… Но ее надо еще раз сто проверить. А пока молчок. Так держать!

— Есть так держать, командир!



Загрузка...