Искатель. 1961-1991. Выпуск 3

В “Искателе” повесть публиковалась под названием “Станет светлее”.

Кто-то выдумал ее от безделья, а потом ее подхватили газетчики.

Вы слышали эту легенду. Она гласит, что где-то — неизвестно, где именно, — лежит Государство Роботов, поставившее цель завоевать всю Вселенную. С давних пор по космическому пространству рыщут их вооруженные корабли. Роботы переделывают под шаблон все небесные тела, на которые натыкаются. Сначала они уничтожают рельеф, придавая планете сходство с бильярдным шаром; потом окружают ее оболочкой из инертных газов. При переделке роботы не обращают на биосферы никакого внимания.

Утверждают, что такая участь грозит и Земле.

Я провел в космосе всю сознательную жизнь, видел всякое, но нигде не встречал следов Государства Робо­тов. Я высаживался на планетах, которые приводят в качестве доказательства. Я могу заявить, что слухи, распространяемые об этих планетах, — обыкновенный безответственный вздор Действительно, они напоминают одна другую, но они отнюдь не пустынны. Пусть на них нет гор — зато они покрыты ровной зеленой растительностью, их окружают плотные кислородные атмосферы, и там никогда не бывает бурь или наводнений.

На мой взгляд, Государство Роботов — просто чья-то неумная выдумка.

Из “Воспоминаний” А.И.Толейко

заслуженного деятеля Космофлота

Глава 1. ИМЯ

Человек проводил предпоследнее занятие цикла, когда вошли те двое. Он чертил на доске круглый контур звездолета культуры Маб и схему расположения противометеоритных лазерных батарей; объяснял, как с минимальными потерями подойти к кораблю на абордажных ракетах и как правильно вести штурм после остановки циркульных таранных головок; рассказывал о наиболее уязвимых местах электронных защитников космической крепости, и аудитория внимала его сло­вам. Шел второй час занятия, когда появились те двое.

Они перешагнули через высокий металлический порог и остановились возле люка, два здоровенных охранника в вакуумных комбинезонах, с тяжелыми атомными карабинами, обращенными прикладами вниз.

— Оставить, — сказал один из них. Человек только что нарисовал на доске мелом подробную схему атаки из-за угла, и слушатели очень тщательно переписывали условные обозначения. Не глядели на доску лишь двое с атомными карабинами.

— Прекратить, — повторил один из них, и человек понял, что обратились к нему. — Замолчи и следуй за нами.

Возражать было бессмысленно. Они ждали, прислонив к ноге карабины, когда человек отойдет от схемы. Остальные аккуратно перерисовывали ее в пухлые студенческие тетради.

— Документы, — сказал тот, что был выше другого. Человек отдал жетон. Другой извлек из его кобуры пистолет и сунул себе за пояс. В тишине отчетливо слышался скрип перьев по плотной бумаге.

— Следуй за нами.

Они шли по затемненному лабиринту внутренних переходов, и стены отражали эхо шагов. Человек достаточно разбирался в архитектуре станции, чтобы понять, что они поднимаются к верхним ярусам. Тот, что шел впереди, свернул направо. Человек остановился, но другой подтолкнул его в бок, и он тоже повернул направо. Когда они приблизились к концу коридора, люк был уже открыт. Высокий конвоир стоял рядом, пропуская человека вперед. Один шаг в черный провал, и люк за спиной со скрежетом затворился.

Кругом стояла тьма, было тихо, и человек не понимал, где находится. Вдруг что-то щелкнуло, ноги у него подкосились, пол пошел вверх, и вспыхнул внутренний свет.

Он сидел в единственном кресле малой межорбитальной ракеты типа “Гном” и отдалялся or станции с возрастающей скоростью. На кормовых экранах незаметно для глаза вращался диск Дилавэра, наполовину закрытый тенью. Слева горел Лагор. Впереди сияли крупные звезды Четырех Воинов. Там ждала бездна и, вероятно, смерть.

Он ткнул наугад клавишу на пульте управления, хоть это и не имело смысла. Естественно, клавиша не поддалась — пульт был парализован. Ракетой управляли извне. Пульты межорбитальных “Гномов” всегда блокируются, когда команды поступают снаружи. Поэтому “Гном” особенно хорош при исполнении приговора.

Горючего в баках почти не было. Столбик подкрашенной жидкости медленно укорачивался. Кроме свободы свободного полета человеку оставалась только свобода сна…

Он открыл глаза в громадном квадратном зале, середина которого была огорожена канатами, словно боксерский ринг, если только бывают ринги, по периметру которых вглубь, в ползала, уходят глубокие вертикальные норы, круглые колодцы метрового поперечника. Зрителей было мало, да они и не были зрителями — в руках у них были тяжелые охотничьи лучеметы, все они смотрели на гладкую, как каток, поверхность ринга, и была очередь человека.

“Давай”, — кивнул ему старший секундант. Человек сделал мысленное усилие, и в центре сорокаметрового квадрата возник колоссальный косматый паук — его двойник, его дополнение, его враг из другого времени. Паук не успел двинуться, а лучемет уже выплеснул длинную струю плазмы, но рука человека дрогнула, и на гладком полу в метре от паука появилось быстро зарастающее пятно ожога. Лучемет снова выстрелил; паук, отскочив вбок, остался в стороне от нового затягивающегося пятна, и опять человек стрелял, а его кошмарный двойник остановился на миг у одной из круглых нор за канатами, лучемет еще раз дернулся у человека в руках, и струя косо вошла в отверстие, но все было уже кончено, потому что паук скрылся в соседнем колодце.

Секундант посмотрел на человека как на пустое место, на мертвеца,

“Все, — сказал он. — Нарушений правил не было. Вы свободны”.

“Давай, — кивнул он следующему, а человек пошел из зала, вниз по окрученной винтом лестнице, навстречу минуте, когда по мысленному приказанию членистоногого чудовища он окажется в молодой Вселенной, в точно таком же зале, огороженном стальными канатами, и в него тоже будут стрелять, но не плазмой, а клейкими сетями, прочными паучьими нитями, и потащат, беспомощного, к краю ринга, в подрагивающие от нетерпения челюсти. Теперь надо было не пропустить момент переноса, чтобы бежать стремглав, зигзагами через зал, к спасительным люкам за канатами. Правда, ближайшие несколько часов можно было не беспокоиться, потому что противник должен выждать, пока бдительность человека не притупится. И вдруг он исчез.

Но он очутился не на ярко освещенной площадке, готовый увернуться от летящей в него липкой ткани. Он очнулся в тесной кабине “Гнома” и не мог шевельнуться, в глазах у него рябило, мысли цепенели, н, как обычно, прошло несколько десятков секунд, прежде чем он понял, что где-то поблизости свертывают пространство и что он, по идее, должен потерять сознание.

Когда он очнулся вторично, он лежал обнаженный в чистой постели, на откидной койке в нестандартной каюте, его одежда висела рядом и вокруг никого не было, и корабль, на борту которого он находился, был гораздо крупнее обычных абордажных и десантных ракет, и где-то в дальнем его конце, видимо в рубке, разговаривали на языке, услышать который в этом районе Вселенной было совершенно невероятно. Некоторое время он слушал разговор просто так, наслаждаясь его звучанием, и только потом начал воспринимать смысл.

— …еще сутки, — произнес голос, принадлежавший кому-то высокому; что-то было с ним связано — не только теперь, но и в будущем. — Не знаю, как он уце­лел. Я бы на его месте не выдержал.

— Так он что же, не человек? — спросил другой го­лос. Его обладатель был бесспорно лыс, небольшого роста, облеченный реальной властью.

— Спросите биологов, — сказал высокий. — Но горючего у него не хватило бы даже до ближайшей планеты.

— Там была планета? — спросил третий голос, принадлежавший непонятно кому.

— Да, — сказал высокий. — Но слишком далеко. И ни одного корабля поблизости.

— А что это была за планета? — не унимался третий. — Они есть в плане?

— Нет, — сказал высокий. — Я вышел в пространство случайно. Мне показалось, что-то должно случиться.

— Погодите, — сказал лысый. — Вы отдаете себе отчет, чем рисковали?

— Вам следовало там задержаться, — укоризненно сказал третий. — А вы даже не выяснили, что это за планета.

— Там не было ничего интересного.

— Тогда что же он делал?

— Кораблекрушение, — сказал высокий. — Видимо, у них отказал инвертор.

— А где остальные? Погибли?

— Необязательно, — сказал высокий. — Если инвертор отказал вне пространства, их могло разбросать по всей Вселенной.

— Зачем спорить? — сказал лысый. — Он сам все расскажет.

— Если мы его поймем.

— У нас есть лингвистическое оборудование.

— Все-таки мне не нравится, что мы там не остановились, — сказал третий.

Пока они так переругивались, человек окончательно очнулся и привел себя в порядок. Версия высокого его устраивала. За высокого он был спокоен. Лысый тоже не внушал подозрений. Разве что третий.

Он снова прислушался к разговору в рубке, и вовремя.

— Пойду посмотрю, как он там. Вдруг очнулся.

— Напрасно потеряете время.

— Я с вами, — сказал третий.

Человек мысленно следил за тем, как они, покинув рубку, идут к нему сквозь лабиринт коридоров.

Это были настоящие люди. Но он немного ошибся. Вошедший первым действительно был невысокий и головастый, но голова эта была покрыта буйной вьющейся растительностью, прямо-таки шевелюрой. Однако человек продолжал воспринимать его лысым, вроде шара из папье-маше. Второй был обыкновенный, ничем не примечательный.

Человек внимательно смотрел на них, оценивая ситуацию. Впрочем, план ему уже подсказали. Он встал и пошел им навстречу.

— Здравствуйте, — сказал он, подбирая слова. — Если бы не вы…

— Так вы все-таки человек? — обрадовался второй.

Слово “человек” прозвучало вслух совсем по-другому, чем он, который так назывался, привык произносить его мысленно. Это было уже не имя; обычное слово, каких тысячи.

— Человек… — сказал он, которого спасли они, — Но если бы не вы…

— Благодарите Бабича, — сказал головастый. — Нашего вахтенного.

— Как вы там оказались? — спросил второй.

— Авария при гиперпереходе, — объяснил человек, которого они спасли. — У нас полетел инвертор.

— Боже, — сказал второй. — Какой ужас!

— А ваши товарищи?

— Не знаю, — сказал спасенный человек. — Понятия не имею, где они сейчас.

— Какой ужас! — повторил второй. Теперь он уже не внушал опасений. Вся его подозрительность улетучивалась, как дымовая завеса в вакууме.

— Кто-нибудь из них мог оказаться поблизости, — сказал спасенный. — Вы заметили место?

— Нет, — сказал головастый. — Мы сами попали туда чисто случайно. На Бабича снизошло откровение.

— Но у вас сохранились какие-нибудь записи?

— Записи? — переспросил головастый. — Видимо, да. В бортжурнале.

— А что у вас за журнал?

Головастый пожал плечами.

— Обычный кристаллический бортжурнал.

— Хорошо, — сказал спасенный. — Где он?

Когда они появились в рубке, высокий вахтенный уже шел навстречу, протягивая руку для приветствия.

— Николай Бабич, штурман.

Спасенный почувствовал смущение.

— Фамилия моих родителей была Синяевы, — сказал он. — Иногда мать называла меня Сашей… И… профессия. Я… инструктор. Я учу других летать на ракетах…

В серых глазах штурмана что-то мелькнуло: что-то, похожее на удовлетворение.

— Значит, пилот. Так и запишем. Александр Синяев, пилот-инструктор.

— Извините, — сказал головастый. — Совершенно забыл представиться. Монин, тоже Александр. А это Анатолий Толейко, руководитель научной группы.

Все обменялись рукопожатиями.

— Наш корабль называется “Земляника”, — сказал головастый тезка спасенного пилота инструктора и вопросительно на него посмотрел.

— Я с одного старого звездолета, — сказал спасенный пилот. — Вряд ли вы о нем слышали.

— У них взорвался двигатель, — объяснил руководитель научной группы Анатолий Толейко. — Неизвестно, что с остальными. Мы должны просмотреть запись.

— Там никого не было, — сказал штурман Бабич. — На всякий случай.

— Как хотите.

Экраны в рубке на миг погасли, но тут же вспыхнули снова, сменив рисунок неба.

Созвездия в экранах были видны совершенно отчетливо, так что спасенный беспокоился не напрасно. В глубине маячил едва заметный серп Дилавэра. А совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от передатчика, в пустоте плавал он.

Да, он стоял сейчас в рубке управления чужого звездолета, но одновременно сидел в тесной кабине “Гнома”, и терял сознание, и его подтаскивали мощными магнитами к отвесной громадине корабля, к расширяющемуся приемному отверстию, и несли на спине по бесконечным металлическим коридорам, и корабль снова уходил из пространства, и он терял уже, кажется, подсознание, так что от всех ощущений, сопутствующих переходу, остались лишь полная остановка времени, оцепенение да шум чужих голосов где-то внутри.

— Вы все видели сами, — сказал штурман Бабич. — Там никого не было.

— Придется исследовать запись более тщательно, — сказал головастый Монин. — На проекторах.

Он взял прозрачный кубик из рук Бабича и передал спасенному пилоту.

— Вам и карты в руки.

Перед тем как вернуть кристалл, пилот Александр Синяев подбросил его на ладони. Он напоминал обычный пищевой концентрат. К сожалению, это было чисто внешнее сходство.

В рубку вошли новые люди. Один из них, рыжий, долговязый, а темных очках, приблизился, пристально разглядывая спасенного. Пилот Синяев протянул руку. Новый человек сделал вид, что ее не заметил.

— Александр Синяев, — сказал спасенный. — Пилот-инструктор.

— Сейчас посмотрим, — сказал новый человек. — Пройдите сюда. Раздевайтесь.

Он откинул одно из кресел. Получилась койка.

— Ложитесь.

— Это Дорошенко, — объяснил Монин. — Бортовой медработник.

— Я не называю своего имени, — сказал Дорошенко. — Все равно не запомните. И не дышите на меня, пожалуйста.

На боку у него была прицеплена сумка. Он вытащил оттуда белый халат и облачился. Потом он достал из сумки белую маску и укрепил ее на лице, так что снаружи остались только очки и прямые рыжие волосы, которые он тут же прикрыл извлеченной из сумки белой шапочкой. После этого он осторожно потрогал пустую кобуру, висящую на подлокотнике рядом с одеждой Александра Синяева.

— Вася, — позвал он. — У тебя тоже есть такая штука?

— Нет, — ответил кто-то из новых людей. — Я не знаю, что это такое.

— Так, — удовлетворенно сказал Дорошенко — На что жалуетесь?

— У них взорвался двигатель, — объяснил руководитель научной группы Анатолий Толейко. — Он перенес без всякой защиты несколько гиперпереходов.

Дорошенко извлек из своей бездонной сумки инструменты и принялся за работу.

— Дышите, — говорит он, ощупывая Александра Синяева руками, одетыми в белые резиновые перчатки из сумки. — Не дышите. Откройте рот, скажите “а”. Ага, сердце слева. Сделайте вдох. Вы глубже не можете? Так, почки на месте. Перевернитесь на живот. Ребра целы, дыхательные пути в норме. Поднимите голову, сделайте выдох и не дышите. Повреждения позвоночника отсутствуют. Не дышите, я вам сказал. Покажите ладонь. Так я и думал. Печень функционирует правильно. Пальцев на руке пять, как я и предполагал. Я же вас попросил не дышать. Ладно, одевайтесь.

Он отошел от койки, разоблачаясь и укладывая в сумку предметы своего медицинского туалета.

— Патологических отклонений нет, — сказал он Монину, Александр Синяев стоял уже одетый и ждал диагноза. — У него все в порядке, если не считать небольшого головокружения. Вы сколько можете не дышать?

— А сколько нужно? — спросил Александр Синяев. Люди почему-то заулыбались.

— В общем, он вполне здоров. А эту штуку, — Дорошенко показал пальцем на пустую кобуру, — отдайте экспертам. Все, до свидания.

Он вышел.

— Действительно, — сказал Вася, дюжий парень, очевидно, тоже пилот, которого Александр Синяев раньше не видел, но которого узнал по голосу. — Зачем вам эта вещь?

— Это кобура, — объяснил Александр Синяев. — Из-под пистолета.

— А что такое пистолет?

— Вася, — укоризненно сказал Монин. — У меня толе есть пистолет. Я дам тебе как-нибудь пострелять.

— А куда делся ваш пистолет?

— У меня его никогда не было, — объяснил Александр Синяев. — Зачем же мне пистолет?

Люди снова заулыбались. Александр Синяев еще Раз ошибся, но они этого опять не заметили.

— Товарищи, — сказал руководитель научной группы Анатолий Толейко. — Мы, по-моему, забыли о деле. Нам надо поесть и заодно обсудить план высадки.

— Без меня, — сказал Монин. — А вы, Николай?

Бабич пожал плечами.

— Я на вахте.

Александр Синяев и остальные люди гурьбой вышли из рубки, оставив там Монина и Бабича. Насколько он понимал, все направлялись в кают-компанию. Его коллега Вася шагал рядом, пытаясь заглядывать в глаза, и задавал вопросы, как на экзамене. Александр Синяев отвечал по возможности лаконично, чтобы не наделать новых ошибок.

— Как вы поступаете, когда при заходе на посадку на вас налетает смерч? — спрашивает Вася.

— Сажусь.

— А если отказывает шасси?

— Сажусь на днище.

— А если внизу скалы?

— Сажусь между.

— А если скалы сплошные?

— Сажусь поверх.

— А что вы делаете, когда отказывают парашюты?

— Выпускаю крылья.

— А если смерч обламывает крылья?

— Планирую на днище.

— А если корпус поврежден?

— Тогда смерч сажает меня сам.

— Товарищи, — сказал руководитель научной группы Анатолий Толейко. — Нельзя ли хотя бы здесь без этих идиотских тестов?

— Я уже все, — сказал Вася, обходя Александра Синяева сзади и появляясь с другой стороны. — Мы уже прекратили.

Позже, в кают-компании, его усадили на самый дальний конец стола, но Александр Синяев отчетливо слышал, как Вася сказал, наклонившись к соседу, еще одному их коллеге:

— Это пилот высочайшего класса. Он ответил на самые плохие вопросы.

Людей за столом было много, все они что-то ели, и Александр Синяев мог спокойно приглядываться к ним и прислушиваться к их разговорам. Руководитель научной группы Анатолий Толейко, сидевший недалеко от него, беседовал со своим помощником, который специально выбрал место напротив.

— Кого же пошлем все-таки?

— Как обычно.

— Нет, я насчет пилотов.

— Их слишком много?

— Наоборот.

— Значит, всех.

— А нового?

— Он, наверное, устал. И вообще, ему сейчас не до этого.

— Вот и пошлем, чтобы отвлекся. — Пусть выспится.

— А потом пошлем.

— Как хотите. Только вряд ли он согласится.

— Согласится.

Пока они так сплетничали, в другом месте стола переговаривались ученые, члены десантных групп.

— Мне нужно фотокамеры, — говорил один из уче­ных. — Много камер. Столько камер, что я и не подниму.

— А мне папки для гербариев. Много папок. Чтобы я не смог унести.

— А мне ужасно необходимы…

— А мне…

— Перестаньте передразнивать! Просто мне нужна пара негров.

— Зачем?

— Для переноски тяжестей.

— Не понял.

— Правда? Негр — это неквалифицированный спе­циалист. Сокращение от слова неграмотный. Образование — негр.

— Теперь понял.

— Ловко вывернулся.

В середине этого содержательного разговора Александр Синяев повернулся на толчок слева. Сосед требовательно смотрел на него, заросший, длинноволосый, облаченный в разноцветное одеяние.

— Дай порцию перца, — попросил он. — Пожалуйста, дай.

— Что?

— Диссонанс, — объяснил он. Александр Синяев передал ему требуемое.

— Не удивляйтесь, — сказал другой сосед, справа. — Привыкнете. Это Костя Космопроходческий, поэт-аван­гардист.

Но Александр Синяев не успел выяснить, зачем нужен поэт в экипаже звездолета дальнего следования, потому что еще некоторое время назад в кают-компании появился штурман Бабич. Несколько минут он стоял у входа, разыскивая кого-то глазами. Потом его взгляд упал на нового пилота-инструктора, и он чуть заметно кивнул.

Александр Синяев поднялся со своего места.

Когда они вошли в затемненную рубку, там был только Монин. Он указал пилоту на кресло рядом со своим. Александр Синяев повиновался. Со стен рубки светила звездная пыль.

— Мы находимся сейчас в пустом пространстве, между галактическими рукавами, — сказал Монин. — Но здесь еще оазис — темное солнце и несколько темных планет. Толейко собирается послать туда своих плане­тологов.

Александр Синяев молча ждал дальнейших объяснений.

— Я вызвал вас сюда не случайно, — продолжал Монин. — Они будут заседать еще несколько часов. Они будут обсуждать повестку дня и выдвигать кандидатуры командиров десантных групп. Потом они будут голосовать. Это формалисты, каких еще не видел свет.

Монин сделал паузу. Штурман Бабич уже сидел в своем кресле, невидимый в темноте. Александр Синяев смотрел на экраны. Да, корабль находился в звездной пустыне, в пустоте между спиральными ветвями Галактики. И поблизости действительно был черный оазис. Но не очень далеко от “Земляники” в пространстве было что-то еще. Александр Синяев пока не знал, что это такое.

— Ежегодно Земля посылает несколько десятков таких экспедиций, как наша, — -сказал Монин. — Задачи экспедиций, грубо говоря, одинаковы. Все они исследуют звезды и планеты. И жизнь, если повезет. Но каждая экспедиция имеет еще и сверхзадачу, истинную цель, не внесенную ни в один план. Часто это контакт.

Звездолет окружали мрак, тишина и недвижность. Но Александр Синяев уже понял, что закрывало звезды прямо по курсу.

— Для нас это поиск больших животных, — сказал Монин.

— Больших? — переспросил Александр Синяев.

— Да, — кивнул в темноте Монин. — Именно боль­ших. Размером с планету.

— Вы уверены, что такие существуют?

— В природе существует все, — сказал Монин. — Во всяком случае, все, что мы можем вообразить. Мир слишком велик, чтобы было иначе.

— Но зачем вам такие животные?

— Создавая их, природа должна была столкнуться с проблемой передачи нервных импульсов. При таких размерах для достаточно быстрой реакции может не хватить скорости света. Нас интересует, как природа обошла возникшую трудность. Возможно, это подскажет нам новые принципы связи.

Александр Синяев ничего не сказал. Он, уже все понял.

— Нам нужен пилот, — продолжал Монин. — Я упоминал, что Толейко готовится к высадке. Планет здесь больше, чем пилотов на борту “Земляники”. Толейко не даст мне ни одного. А у нас с Николаем такое впечатление, что мы нашли. Нашли то, что искали.

— Вы ошибаетесь, — сказал Александр Синяев. — Вы нашли другое.

— Что вы имеете в виду?

— Предмет прямо по курсу, — сказал Александр Синяев. — Это корабль.

— Корабль? — переспросил Монин. — Признаться, у нас с Николаем тоже возникла такая гипотеза. Но подождите. Как вы догадались, что впереди что-то есть? Ведь вы не прослушивали бортжурнал!

— Там не хватает звезды, — сказал Александр Си­няев.

— Удивительно, — сказал Монин. — По-моему, там их слишком много. Не правда ли, Николай? Но ладно. Будет смешно, если я стану вас уверять, что впереди ничего нет.

— Почему вы думаете, что это корабль? — спросил штурман Бабич. — На нем нет никаких огней.

— А зачем огни? — спросил Александр Синяев.

— Но есть же определенные правила, — сказал Мо­нин. — Устав, наконец.

— Какой устав?

— Обыкновенный звездный устав.

— И вы думаете, что все должны ему подчиняться?..

— Все? — повторил Монин. — Но почему бы и нет? сами вы как считаете?

— Я — сомневаюсь.

— Вы хотите сказать, что этот корабль не наш? — грозно произнес Монин. — Вы хотите, чтобы я поверил, го этот корабль — чужой? Что мы запросто, в ординарном рейсе, встретили неземной звездолет?..

Александр Синяев ничего не сказал.

— Но почему обязательно звездолет? — спросил штурман Бабич. — Почему не какой-нибудь астероид?

— В черных оазисах не бывает астероидов, — сказал Александр Синяев. — Но зачем спорить? Пощупайте го локатором.

— Локатором нам не хотелось, — сказал Монин. — Мы боялись его спугнуть. Мы с Николаем считали…

— Вы ошиблись, — повторил Александр Синяев. — Это корабль. Включайте локатор.

— Остается подчиниться, — сказал Монин. — Как вы считаете, Николай?..

Глава 2. ПРОФЕССИЯ

Пилот-инструктор, командир десантного катера Александр Синяев полулежал в кресле перед приборной панелью и глядел на незнакомые, но и не слишком сложные индикаторы. Штурман Бабич устраивался за его спиной, на месте наблюдателя; никак не мог управиться с застежками привязной системы. Бабич, похоже, был бы от приключения в полном восторге, если бы не мешало возмущение — действиями спасенного пилота. Разругаться в дым с безобидным стариной Мониным! И кто это делает? Человек, только что подобранный в безысходной, казалось бы, ситуации! Что он предпринимает, едва успев отдышаться? Учиняет скандал! А Бабичу — то это спасение показалось поначалу загадочным и романтичным. Сверхъестественное предчувствие и все такое. Романтика! Но настоящая романтика, как выяснилось, началась несколько позже. Правда, не натолкнись они на этого субъекта, вылазку, пожалуй, пришлось бы все-таки отменить. Во-первых, некому было вести катер. Пилот — профессия дефицитная, а план есть план. Потом, никто бы не догадался, что встреченный предмет — чей-то корабль. Посчитали бы за ас­тероид. Чужой корабль, надо же! Действительно, фантастика. Но зачем делать вид, что всю жизнь ты только и лазал по чужим кораблям? Только этим будто и занимался! Ну, угадал один раз, бывает. Так и скажи, зачем же разводить демагогию?! Он, видите ли, против Бабича, против его участия. Почему? Якобы опасно. Опасно! Чтобы все лавры, значит, ему. Он один умный, остальные идиоты. Хорошо еще, Монин мужик обстоятельный, на шантаж не поддался. Объяснил новому, что есть что и кто есть кто. Требовать от него, от штурмана высшего класса Бабича, беспрекословного подчинения! Тоже начальник выискался! Это мы еще поглядим, кто кому будет подчиняться. Нас, видите ли, могут обстрелять противометеоритные устройства корабля! Но кто сказал, что есть такие устройства? Кто сказал, что корабль мертв? Кто сказал, наконец, что ему действительно миллиард лет?..

— Не распаляйтесь, — попросил Александр Синяев. — Думайте как угодно, а слушаться вам придется. Я назначен официально, приказом по звездолету. Монин подписал его при вас. Поберегите нервы. Когда мы доберемся до места, они еще пригодятся. На чужих кораблях бывает по-всякому.

— На чужих кораблях!.. — повторил человек за спиной Александра Синяева. — Но что вы можете о них знать? Ведь с ними до нас никто никогда не встречался! Никто! Мы первые! Первые! Неужели не понимаете?!

Катер лежал на месте, в самом начале пускового канала, словно торпеда, готовая к пуску. Ангар не был пока изолирован от внутренних помещений “Земляники”, и в голове Александра Синяева шумели человеческие голоса. Ничего особенного, действительно шум. В рубке Монин пересказывал новому вахтенному некоторые детали спасения человека, оказавшегося, к сожалению, нахалом и грубияном, в кают-компании Анатолий Толейко ставил на голосование кандидатуру командира десантной группы, направлявшейся к первой от черного солнца планете. Говорили и в других частях Земляники”, звездолет гудел, скоро закипит и работа.

Штурман Бабич наконец немного успокоился и кончил со своими застежками. Вакуумные присосы люка глухо чмокнули, отделив ангар от внутренних помещений. Шум голосов исчез, голова вернулась в привычное состояние. Даже Бабич почти не мешал. Далеко позади лязгали моторы, задраивались переборки, выравнивалось давление. Впереди открывался пусковой канал. Ангар, бывший только что одним из отсеков “Земляники”, оказался теперь снаружи, по ту сторону толстой брони высшей защиты. Магниты мягко толкнули катер к выходу. Штурман Бабич опять заворочался, поудобнее устраиваясь в кресле и с вызовом глядя на затылок пилота, загораживающий ему пульт управления. “Первые! — думал он. — Самые первые! Тысяча километров для нас, сто лет прогресса для человечества. Куда тебе это понять!”

— Напрасно вы так себя настраиваете, — осторожно сказал Александр Синяев. — Сколько, по-вашему, во вселенной брошенных звездолетов?

— Ну и сколько же?..

— Очень много. Неимоверное количество.

— Потрясающе точная цифра! — восхитился Бабич. — Плюс-минус бесконечность!..

— Цивилизации гибнут, корабли остаются, — спокойно продолжал Александр Синяев. — Вопреки поговорке, их никто не сжигает. Если планета строит их всего тысячу, то среднее расстояние между звездолетами уже на порядок меньше расстояния между цивилизациями; если миллион — то на два порядка. Все они, как правило, давно пережили хозяев.

— Перестаньте, — поморщился сзади Бабич. — Теория и практика — разные вещи. Что вы знаете? Ничего. И я ничего. Но я — то, слава богу, хотя бы молчу!

— Зачем знать? Все и так очевидно. Нельзя отрицать, что звездолетов во Вселенной множество и что в основном это пустые, брошенные машины…

— Посещать которые очень опасно, — подхватил Ба­бич. — Просто ужас как страшно!

— Именно по этой причине, — сказал Александр Си­няев, — вы, видимо, и прихватили свою пушку?..

Бабич рефлекторно поправил на поясе пистолет, выданный Мониным под расписку, но не ответил. Возмущаться уже не было ни сил, ни желания. Подумал только, что пилот, очевидно, вдобавок злится на него из-за пистолета. Ничего, пусть позлится. Официально назначенный! Генерал без шпаги ты, вот кто. Человек с пустой кобурой…

— Вы хоть стрелять-то умеете? — поинтересовался Александр Синяев.

“Уж получше тебя!” — подумал Бабич, но вслух ничего не сказал. Пилот на работе, не стоит его отвлекать. Потом, в чем-то он прав: побережем нервы. Взаимно. Пускай делает свое дело…

Пока что, правда, работали автоматы. Экраны все еще оставались слепыми. Катер, уже без ускорения, медленно шел на выход по невидимым рельсам магнитного поля. Александр Синяев чувствовал, как впереди надвигается выходное отверстие и как с такой же неотвратимостью их нагоняет бесплотная лапа толкателя. Она поравнялась с катером у самого среза канала и ударила его сзади, как нога футболиста.

Катер вырвался наружу.

Кругом был мрак, но глаза, привыкшие к темноте, уже различали мелкую звездную россыпь на экране кабины. Почти во всю заднюю полусферу зияла продолговатая яма — черный силуэт “Земляники”. Тень звездолета медленно сжималась к центру экрана.

— А вы умеете включать двигатель? — с вызовом спросил Бабич.

— Зачем? Вы с Мониным хорошо подошли, почти вплотную. Ближе было рискованно. Малая скорость — наш главный шанс. Если она велика, как отличить вас от метеорита?

— Метеорит летит себе и летит, — сказал Бабич. — Вы видели где-нибудь маневрирующие метеориты?

Он умолк, довольный своей репликой. Александр Си­няев тоже молчал. Тень “Земляники” на кормовых экранах сжалась в удлиненную черную точку, открыв бесконечное звездное поле. На контрольной трубке курсового локатора росла другая, яркая точка. Радар зацепился за цель. Обзорные экраны не показывали пока ничего, кроме россыпи далеких звезд.

— А как вы будете тормозить, не включая двигатель? — поинтересовался Бабич.

Александр Синяев молча смотрел вперед. Там, на фоне плотного звездного поля, возникло круглое черное пятно. Тень “Земляники” потерялась за кормой. Тень чужого росла. Не в центре экрана, а чуть сбоку. Ничего, дело поправимое.

Александр Синяев ощутил спиной мягкую твердость кресла. Катер сильно тряхнуло. Его магнитные искатели нащупали цель, и ракеты подправили курс. Тень чужого росла, переместившись в центр экрана. Катер мчался безмолвно, как магнитная торпеда в борт океанского лайнера.

— И почему молчат ваши знаменитые метеоритные батареи?..

Александр Синяев не ответил. Он внимательно смотрел вперед, но все там было спокойно. Он физически ощущал, как катер обволакивает тормозным полем. Да, они были магнитной торпедой, только со знаком минус. Россыпь звезд на экранах крутнулась. Катер развернулся кормой вперед. Готовясь к встрече, умная машина заботилась о пассажирах.

И снова Александр Синяев ощутил свой вес. Его плотно вжимало в кресло. Тормозное поле почуяло массу чужого.

— А как мы попадем внутрь, по-вашему? — не надеясь на ответ, спросил Бабич.

— Через дверь, надо полагать, — сказал Александр Синяев. Черная тень чужого звездолета заслонила уже всю переднюю полусферу. Катер тормозил, приближаясь к цели.

— Вот так. А теперь так. Видите, как все просто? — произнес штурман Николай Бабич, очень довольный собой. — Эти штуки называются магнитные якоря. Теперь никуда он не денется. Но я, признаться, не понимаю, как вы можете кого-то учить, не зная таких элементарных вещей.

— Ну, теперь-то я их уже знаю, — примирительно сказал Александр Синяев.

Облаченные в легкие скафандры, они стояли в центре плоской равнины, тускло сиявшей светом далеких звезд. Чужой звездолет был громаден. Рядом с ними чернел высокий силуэт десантного катера, окаймленный ходовыми огнями. Катер, благодаря полузабытым познаниям штурмана, был сейчас надежно пришвартован к гладкому металлу. Линия горизонта терялась вдали, в нескольких сотнях метров. Люди стояли рядом с катером, прочно привязанные магнитными подошвами к поверхности чужого корабля.

Летательный аппарат, на внешней оболочке которого они стояли, был очень велик — правильный шар диаметром в несколько десятков километров. Судя по всему, он принадлежал древнейшей галактической культуре Маб из центральных областей Галактики. Если так, он пустовал уже много миллионов лет.

Александр Синяев посадил катер примерно там, где должны были располагаться входные шлюзы. Но шлюзов поблизости не замечалось. Лучи прожекторов скользили по гладкой, как старое зеркало, поверхности звездолета.

— Жуть какая-то лезет в голову, — внезапно признался Бабич. Александр Синяев понял. Он знал, о чем Бабич пытается сейчас думать: о том, как почетно первыми из людей ступить на борт чужого звездолета, построенного неизвестно когда; о том, что новый пилот оказался кругом посрамленным, особенно с этими магнитными якорями; о других столь же приятных вещах. Но ни о чем таком Бабич думать не мог, хотя и пытался: все его мысли тонули в беспричинном, казалось бы, страхе. И Александр Синяев знал, откуда берется он у неподготовленного человека.

Штурман Николай Бабич добросовестно полагал, что страх, как и другие эмоции, может возникнуть только внутри; на деле они с равным успехом проникают в психику и снаружи. Старые корабли похожи на замки с привидениями, но землянин, разумеется, не мог связать неизвестный ему факт со своим состоянием.

— Мне кажется, из какой-нибудь щели вот-вот по­лезут… чудовища, — тихо говорил Бабич. — Да, чудовища. Так почему-то мне представляется. Здесь живут чудовища, а не люди. Омерзительные, хищные, страшные. Всякая ерунда лезет в голову…

— Ничего, скоро пройдет, — успокоил штурмана Александр Синяев. Он-то хорошо знал — так, конечно, и будет, но теперь, после слов спутника, ему уже тоже слышались отголоски зова внутренней биосферы, ослабленного толстой броней корабля. — А вот щель бы и вправду хорошо отыскать. Впрочем, скорее она найдет нас сама.

Осторожно переставляя магнитные башмаки, он пошел прочь от стоящего вертикально катера, Бабич последовал за ним. Два ярких пятна бежали впереди: прожекторы катера указывали дорогу. Люди брели куда-то среди темноты и безмолвия…

— Где катер? — крикнул вдруг штурман Бабич. Александр Синяев тряхнул головой. Их окружала тьма. Исчезли ходовые огни, обозначавшие силуэт катера; бесчисленные звездочки Млечного Пути, их отражения в потускневшей от времени обшивке звездолета. Исчезло, казалось, все… Но нет — все оставалось на месте. Это люди перенеслись в недра звездолета, построенного корабелами древнейшей галактической культуры.

Привыкнуть к гипершлюзованию невозможно. Александр Синяев отлично знал его механизм, помнил не словесной — чувственной памятью, тем не менее секунду растерянно озирался, не понимая, что произошло. А догадываться и объяснять было уже поздно: вокруг медленно разгорался свет.

— Неужели он скрылся за горизонтом? — неуверенно проговорил Бабич. Мысли его метались. — Нужно сейчас же вернуться…

Александр Синяев не ответил. Вокруг незаметно разгоралось сияние — пока еще такое слабое, что для нетренированного зрения штурмана не отличалось от темноты. Интенсивность света нарастала очень медленно, а потом он вдруг вспыхнул на полную мощность, имитируя восход в той точке Вселенной, где жили создатели корабля.

Глаза зажмурились от яркого белого света, но спустя мгновение снова открылись. Два человека стояли в тамбуре звездолета, и он действительно принадлежал культуре Маб. Так гласила надпись на древнегалактическом языке, опоясывающая тамбур. Приводились и другие сведения, в том числе название корабля, но оно-то было совсем бесполезно: произношение затерялось в эпо­хах. Александр Синяев при всем желании не мог воспроизвести его вслух, хотя и знал уже, как оно записывается древними символами.

Штурман Бабич молчал, растерянно оглядывая стены. Тамбур был очень велик, он ничем не напоминал тесные шлюзы земных космолетов. Уже много миллионов лет здесь не ступала нога разумного существа. Поэтому следовало держаться настороже. Природа не любит пустоты, и сквозь массивные переборки до сознания доносились беззвучные вопли жизни, обреченной на бессрочное заключение.

— Вы ошиблись, — сказал Бабич. — Разве корабль мертв? Смотрите…

Широким жестом он обвел помещение. Но его подсознание уже адаптировалось, и он просто хотел сказать, что лифт работает, освещение функционирует и, следовательно, вообще все в порядке. Многие почему-то уверены, что если автомобиль на ходу, то и водитель где-то поблизости; во всяком случае, жив.

— Я не утверждал, что он мертв, — осторожно ска­зал Александр Синяев. — Звездолеты не умирают. Но экипаж ушел отсюда очень и очень давно.

Штурман Бабич смотрел на него с сомнением.

— Нас никто не встречает, — пояснил Александр Си­няев. — Значит, встречать некому. И не глядите так. Очень многие памятники культуры Маб великолепно сохранились.

— Культуры Маб? Что вы хотите сказать?..

— Это написано здесь, — Александр Синяев показал на покрывающий стены орнамент. — К тому же их корабли легко узнать по внешнему виду.

— Перестаньте! — поморщился Бабич. — Вы же ничего не знаете. Даже того, насколько я счастлив! Мы все-таки первые здесь, хоть вам и не хочется этого! А если у вас разыгралась фантазия, то скажите, куда девались все эти люди?.

Несколько секунд Александр Синяев молчал.

— Не люди. Разумные существа, так будет вернее.

— И почему же они погибли? Атомная война, как водится? Или даже взрыв Сверхновой?..

— Нет, — сказал Александр Синяев. — Естественное вымирание. Биологические формы не вечны. Их губят мутации. Сначала вы копируете эталон, потом копии. Как далеко вы уйдете за миллион поколений? Причем не обязательно в сторону улучшения…

Черные тени кружили далеко в коридорах, выжидая. В тамбуре ничего не было, в тамбуре было светло и чисто. Мощный поток сжатого воздуха ворвался сюда перед появлением людей и вынес коридорную нечисть в другие помещения корабля. То, что осталось, было сметено облучением.

— Ладно, — с подъемом сказал Бабич. — Извините, я был неправ. Вы здорово придумываете, мне нравится. Что будем делать?

— Смотря что вы хотите. Для вас лучше всего возвратиться на “Землянику”. Сейчас же. В конце концов, это приказ Монина, вашего командира. Провести разведку — и тут же назад.

— Приказ, вот еще! А вы?

— Мне нужно в рубку.

— Нужно?.. — повторил Бабич. — Не возражаю. Зна­чит, идем в рубку.

— Не торопитесь, — сказал Александр Синяев. — У нас ничего нет. Единственный транспорт — ноги, и кулаки вместо оружия. А до рубки километров десять, из них пять по оранжерейному поясу. Остальное — по темным тоннелям.

Штурман Николай Бабич положил ладонь на выданный Мониным пистолет.

— Почему вы все время хотите меня напугать? — усмехнулся он, окончательно принимая правила новой игры. — Оранжереи — прекрасно! Темные тоннели — великолепно! А преисподней здесь нет, случайно?..

— Ну, разница не такая большая, — рассеянно ска­зал Александр Синяев. Он внимательно смотрел на стену, у которой они стояли. Потом, найдя нужную точку, толкнул в нее кулаком.

Стена расступилась.

Мгновение спустя штурман Николай Бабич уже рвал из кобуры пистолет.

В трех шагах от людей, в нише, обнажившейся на месте пропавшей стены, стояло чудовище. Похожее на дракона или даже на гигантское насекомое — высоко над ядовито-зеленым цилиндрическим телом вздымались сочленения сильных ног, почти сложенных попо­лам. Их было шесть; они впивались в гладкий металлический пол круглыми плоскими присосками. Чудовище протягивало к людям крокодилью зубастую пасть на длинной, вытянутой вдоль пола шее. Нет, не пасть — скорее, широкую разинутую клешню. Седьмую конечность, выставленную вперед, как манипулятор подводного аппарата…

А голова была у него дальше, глазастая и безротая, нераздельно слитая с корпусом.

Пилот-инструктор Александр Синяев ждал. Прошло две секунды, чудовище не шелохнулось. Бабич справился наконец с кобурой… но тут же опустил пистолет.

— Механизм?.. — почти разочарованно выдохнул он.

Александр Синяев молча кивнул. Членистоногий механизм оставался недвижным; значит, что-то в нем неисправно. Тогда человек шагнул вперед, обошел мертвый механизм, открыл багажник, извлек оттуда два тяжелых лучевых пистолета и протянул один Бабичу.

— Возьмите. А монинскую игрушку можете выбросить.

Потом человек опустил лучемет в свою пустую кобуру — он вошел без зазора — и достал из багажника инструменты.

— Придется поковыряться, — сказал он. — Ничего, еще побегает у нас эта машина.

Глава 3. ПРИЗВАНИЕ

— Вот так. А теперь так, — сказал Александр Синя­ев. Могучая клешня механизма плавно сомкнулась, его суставчатые ноги медленно распрямились, подняв цилиндрическое тело на высоту второго этажа, согнулись, опять выпрямились. Казалось, механическое чудовище разминается, делает приседания. Александр Синяев аккуратно уложил инструменты в багажник и вышел из ниши на простор тамбура, вытирая перчатки платком. Механизм втянул манипулятор под корпус и, как большой дрессированный зверь, последовал за ним волнообразной походкой, попарно переставляя конечности.

Александр Синяев положил руку на плечо Бабича. Тот, во все глаза глядевший на механизм, который ожил вопреки всему, вздрогнул от этого прикосновения. Механизм остановился перед людьми, повернувшись к ним боком и подставляя спину, обтянутую гладкой зеленой пленкой.

Минуту они молча смотрели в глаза друг другу. Потом Александр Синяев отнял руку, шагнул к механизму, оперся на его вздыбленный сустав, оттолкнулся ногой от пола и взлетел, как в седло. Теплая зеленая поверхность прогнулась по форме тела. Механизм мелко вибрировал, готовый нести Александра Синяева куда угодно — хоть на край света.

Бабич глядел на него не отрываясь. Александр Синяев тоже смотрел на Бабича, мысленно прощаясь с чем-то, так и не состоявшимся. Встреча с человечеством, внезапно реализованная, оказалась чересчур кратковременной. Что делать — такова жизнь.

— А я? — сказал наконец Бабич.

— Вы? Теперь я могу только советовать. Возвращайтесь на “Землянику”.

— Без вас?

— Без меня. Я объясню, как вернуться к катеру.

— Вы считаете, это будет по-товарищески?

— По-товарищески? — повторил Александр Синяев. — Не знаю. Но иначе вы рискуете не вернуться сов­сем. Во всяком случае, Землю вы скорее всего потеряете. Потеряете навсегда.

Механизм под Александром Синяевым нетерпеливо перебирал длинными ногами, торопясь вырваться на свободу. Человек ждал. Ему вдруг стало мучительно от мысли снова остаться наедине со всем, что его ожидало. “По-товарищески”… Места на спине механизма было сколько угодно. Александр Синяев ждал решения Бабича.

Некоторое время тот стоял неподвижно. Два пути, и такие разные. Отказаться от Земли? Нет, никогда в жизни.

— Прощайте, — сказал Александр Синяев. И вдруг Бабич, перестав думать, неловко вспрыгнул на спину механизма позади Александра Синяева.

— Нет, — сказал он, — я с вами. Вы меня обманули, человек не буриданов осел. Перед человеком только одна дорога…

Он замолчал. Механизм под ними пританцовывал от нетерпения.

— Ну что ж, — сказал Александр Синяев. обернувшись через плечо, — спасибо. — Он посмотрел на лучемет в руке Бабича. — Пока можете спрятать. В кори­дорах он вам не понадобится.

— А потом? — спросил Бабич, убирая оружие в кобуру. Пистолет, выданный Мониным, сиротливо лежал подле стены.

— Я уже говорил. Экипаж покинул корабль, но жизнь осталась. Даже на древних парусниках жили тараканы, крысы и прочее. Микробы, бактерии… А здесь есть и оранжереи — но это не заповедник флоры и фауны минувших эпох. Здешняя жизнь миллиард лет развивалась свободно, без всяких помех. Биосфера — а здесь внутри целая биосфера. — отрезанная от космоса слоем брони, становится уродливой, хищной, недоброй. Эволюция на больших кораблях делает такие зигзаги, что встречаться с ее продуктами нежелательно. Обычно это страшная жизнь. Вы были правы — здесь живут чудовища, Николай.

— И нам придется стрелять?

— Да. Но запомните главное. Ничего не бойтесь, нельзя. И лучше не оглядывайтесь, особенно в кори­дорах. Смотрите только вперед. Вероятно, это будет непросто, но постарайтесь. Не оборачивайтесь назад, что бы вы ни увидели.

Александр Синяев тронул пятками бока механизма. Стела впереди уже исчезала, выпуская их во внутренний лабиринт.

Медленно разгоняясь, они вынеслись в ночь кори­доров. Механизм, выставив уродливую клешню, набирал скорость, его корпус приподнялся до уровня сочленений, конечности мелькали все чаще. Но ход его оказался неожиданно плавным, будто он мчался над ровным асфальтом на воздушной или магнитной подушке…

В коридорах стояла ночь, но голова механизма испускала слабое сияние, и кое-что было видно в его неверном и призрачном свете. Вогнутый пол тоннеля был чистым и полированным, но стены и потолок усеивали пятна мохнатой растительности, свет иногда отражался в чьих-то кристаллических глазах, путался в сплетениях лап, играл на согнутых челюстях… Механизм бежал все быстрее, из-под его ног то и дело шарахались жуткие черные тени, упругие паутинные сети с треском лопались под вытянутым во всю длину манипулятором, а мохнатые пятна, чередуясь на стенах, складывались в гипнотизирующий узор, манивший дальше, вперед.

Но они и так летели вперед.

Коридор был овальной в сечении трубой, он чуть заметно загибался вниз, повторяя внешний обвод борта. Что-то пищало, щелкало, шелестело жесткими крыльями, и черные тени бежали из-под ног механизма. В мохнатых наростах на стенах сверкали фасеточные глаза: казалось, вся местная живность следит за гонкой доселе невиданных чудищ.

Большая темная масса оторвалась от потолка далеко впереди и теперь медленно падала, блестя фосфорическими глазами, растопырив острые когти, целясь серповидными жвалами. Механизм, не снижая скорости, толкнул хищника манипулятором, как бейсбольной битой, потом, высоко подбросив одно из коленей, нанес ему тяжелый удар суставом. Кожистый панцирь нападавшего треснул, фонтан вязкой жидкости обрушился на шлемы скафандров, но когда она достигла пола, механизм был уже далеко от места стычки. Темноту озарили молнии — это Александр Синяев двумя точными выстрелами снял со стены еще двух таких же монстров, готовых к прыжку. В следующее мгновение их мертвые тела остались далеко позади А впереди уже появилось светлое пятно — окончание коридора.

— Внимание! — крикнул Александр Синяев.

Пятно света росло стремительно. Коридор кончился, и механизм предупредительно встал на дыбы, упершись передней парой конечностей и распрямив их во всю длину. Его вытянутое туловище изогнулось: передняя половина поднялась почти вертикально. Если бы не это, люди, ничем не привязанные к корпусу, наверняка полетели бы через головы;, сейчас инерция сильно прижала их к спине механизма. Потом он медленно сложил передние ноги, опустив брюхо почти до пола. Александр Синяев спрыгнул с его спины, за ним Ба­бич. Они стояли перед матовой стеной, перегородившей тоннель Поперек.

— Дальше пойдем пешком. Безопаснее. И, повторяю, не бойтесь. Все, что может случиться, не стоит нашего страха.

Бабич ничего не подумал и вслух ничего не сказал. Они стояли на границе света и тьмы. Позади лежал мрак коридора, чуть ослабленный светом стены, перед которой они стояли. Стена была овальной, во все сечение коридора. Из тьмы позади них доносились шумы: шелест перепончатых крыльев, стук острых когтей по полированному металлу…

Два человека и механизм шагнули вперед. Матовая стена на миг обрела прозрачность и тут же совсем исчезла.

Потолок ушел вверх, на недосягаемую высоту, стал голубым небом, по которому плыли редкие белые облака. Желтое солнце висело низко над темневшим вдалеке лесом. Вместо звонкого металлического пола под ногами оказалась мягкая почва, поросшая зеленой травой. В двух десятках шагов высились плотной группой пупырчатые растения трехметрового роста. Вокруг было тихо, стекла скафандров моментально затянуло тончайшей пленкой тумана.

Бабич, ожидавший чего-то другого, расхохотался.

— Это что, огурцы? — сказал он, вытирая шлем рукавом и показывая на пузатые растения. — Их, что ли, бояться?! Но смотрите…

Ближайший к ним “огурец” незаметно деформировался. Один из его пупырчатых выступов рос пульсирующими толчками, вытягиваясь в зеленое щупальце, бесшумно ползущее к людям Щупальце погрузилось в траву; теперь только она выдавала его перемещение, ленивое и, казалось, вряд ли опасное.

— Как видите, — спокойно сказал Александр Синяев, — нами заинтересовались.

— Но это просто побег, — шепотом возразил Ба­бич. — Только дико быстрорастущий. Еще одна мечта агрономов…

Александр Синяев внимательно смотрел на приближающееся к ним тонкое зеленое щупальце. Оно уже выбралось на открытое место, но скорости не прибавило. Ничего похожего он никогда не встречал. Эволюция в каждом замкнутом мире идет по собственному пути, и повторений почти не бывает. Но почему оно ползет так целеустремленно? Что оно сможет поделать с вооруженным отрядом?..

— Все-таки вы боитесь, — сказал Александр Си­няев. — Они здесь больше ни на что не реагируют, только на страх. У них не бывает других эмоций.

— Боюсь? — повторил Бабич и снял ладонь с рукоятки лучемета. Зеленый побег наткнулся на одну из присосок механизма, отвернул почти под прямым углом и его конец приближался теперь к башмакам Бабича. — Бояться какой-то лозы? — Он отодвинул назад правую ногу, которой почти коснулось тонкое щупальце. — Пусть даже быстрорастущей. Да я… — и он презрительно пнул зеленый побег.

В следующее мгновение Александр Синяев резко толкнул его в плечо, и сам бросился рядом, ничком на траву. Раздался оглушительный грохот; несколько секунд они лежали как под артиллеристским обстрелом. Над их головами визжал воздух, что-то летало там, глухо вонзалось в землю. Грянуло еще несколько взрывов, воздух снова наполнился свистом… Когда, наконец, канонада утихла и они подняли головы, пузатых растений на месте не оказалось, а все вокруг усеивали овальные зеленые предметы, видимо, весьма твердые; корпус механизма был покрыт вмятинами.

— Ого! — изумился Бабич.

— Вот что значит поднять здесь меч, — объяснил Александр Синяев, показывая на один из твердых зеленых предметов. Это была миниатюрная копия материнского растения. Пупырышки на одном ее конце вытягивались, шевелились, нащупывали землю, цеплялись за нее, исчезали между ее влажными комьями. “Огурец” дернулся, встал вертикально, немного пошатался и начал очень медленно, но прямо на глазах раздуваться. То же происходило и с остальными — а их были сотни — Понимаете? Щупальце работает как детонатор, растение взрывается, а его потомство использует трупы — наши, например, — вместо удобрений. Но пошли, пока урожай не созрел.

— Согласен, — пробормотал Бабич. — Пусть его пожинают другие…

Они двинулись к неподвижной стене леса. Механизм, прикрывая их спереди, ковылял во главе процессии, слегка прихрамывая. В чистом небе над ними плыли курчавые облака. Восходящее солнце поднималось над лесом. Густая трава упруго пружинила под ногами. Стена деревьев неторопливо приближалась.

— Какой-то кошмар! — сказал вдруг Бабич. — Обычный земной пейзаж, и мы в скафандрах, и этот, — нервно рассмеявшись, он указал на механизм. — И никто уже не стреляет. Карнавал. Так и хочется сбросить все к чертовой матери…

— Действительно похоже на Землю? — спросил, помолчав, Александр Синяев.

— Разве сами не видите?

Александр Синяев не ответил. Процессия приближалась к опушке. Деревья здесь были высокие, незнакомые, с желтыми смолистыми стволами. Вместо листьев их ветви были усеяны неисчислимыми зелеными иглами. По-видимому, весьма острыми. Под деревьями лежал пласт таких же иголок, только уже пожелтевших.

— Обычный сосновый бор, — прокомментировал Николай Бабич, почти успокоившись. — Кошмар! Издали лес показался мне чужим, даже враждебным. Будто там не деревья, а щупальца. А это простые сосны. Чудеса! Но вы, может быть, все-таки расскажете, куда мы идем? И главное — зачем?

— Погодите, — сказал Александр Синяев. Он остановился, придержав Бабича за рукав; замер и механизм, не успев поставить на землю одну из своих ног — она повисла в воздухе. — Вы уверены, что это, — он показал на лес, — действительно напоминает…

— Сосновый бор? — подхватил Бабич, успокоившись окончательно. — Конечно. Представляю, какой здесь воздух! Но разве сосна росла на родине этих… как вы их называете?

Александр Синяев ответил не сразу. Западня, ловушка, капкан… Хорошо, что Бабич вдруг начал высказываться. Еще минута — и они вместе с механизмом вошли бы под сень леса. И тогда…

— Нет, Николай, — сказал он. — Сосны на планетах Маб никогда не росли. Значит, это не сосны. И производят они вовсе не кислород.

— Слезоточивые газы? — пошутил Бабич.

— Нет, что-нибудь посерьезнее.

— И… — растерялся Бабич. — Что теперь делать?

— Ничего. Просто стоять и ждать.

— Но сколько же можно ждать? Всю жизнь?..

— Вы этого не говорили! — крикнул Александр Си­няев. Но было поздно.

Лес грозно зашумел, будто по нему пролетел ураган. Тучи заслонили солнце; казалось, потемнел воздух. Вековые деревья шатались под ударами ветра. Загрохотал гром, небо вспороли молнии. Сосны изгибались, наклонялись, будто живые, тянулись к людям колючими лапами.

Бабич инстинктивно прижался к теплому боку механизма. Александр Синяев смотрел на верхушки сосен, прикидывал на глаз их высоту. Нет, не дотянутся.

Деревья гнулись уже как лишенные упругости водоросли под напором волны. Они перегибались попо­лам, почти ложились на землю, бросали зеленые иглы. Со стволов слезала кора, отваливались ветви, а сами они, уже оголенные, как щупальца, тянулись к людям… Но достать, увы, не могли.

Этим волнением, впрочем, была охвачена совсем небольшая рощица, всего метров сорок в диаметре. Обошлось без стрельбы, до стрельбы на сей раз не дошло. Щупальца не дотягивались, им не хватало добрых пять метров. Добрых метров злой древесины…

Александр Синяев посмотрел на Бабича. Тот уже не боялся, глядел с любопытством. И результат не замедлил сказаться. Иглы и ветви, падавшие с деревьев, стали превращаться в серую пыль, ее уносил ветер. Молнии сверкали все реже, вскоре прекратились совсем.

Тучи рассеялись, вновь выглянуло солнце. Деревья, уже обнаженные, потерявшие ветви и хвою, перестали гнуться, распрямились. Роща стала мертвым лесом, частоколом сухих стволов.

Ударила последняя молния. Она угодила в самое высокое дерево. Спустя секунду на месте рощи полыхал гигантский костер. Потом пламя, оставшись без пищи, съежилось и угасло. Роща превратилась в скопление обугленных пней.

— Вот так номер! — удивился Бабич.

— Камуфляж, — объяснил Александр Синяев. — Это животное, как видите, согласует свою внешность с желанием жертвы. Оно, кстати, встречается и на других кораблях. Обличья разные, суть одна — круглая площадка с живыми щупальцами. Хорошо еще, что не бе­гает… Ладно, двинулись.

Он повернулся направо и пошел вдоль границы леса. Бабич последовал за ним, механизм, помедлив, двинулся тоже, тут же опередил их и зашагал впереди, предупреждая неведомые опасности. Обугленные пни рощи-оборотня не шевелились, однако, казалось, они наблюдают за перемещением отряда.

— Но раз оно всюду такое, — сказал Бабич, — зна­чит, было и при хозяевах. Зачем оно им? Для самоустрашения?..

— Скорее, для защиты от вредителей. Что-то вроде живого, хорошо дрессированного пугала. Или это искусственная форма, оттого и не эволюционирует. Вот “огурцы”, несомненно, произошли от каких-нибудь овощей.

Оба посмотрели направо. Там, вдалеке, возвышалась плотная группа пузатых растений. Урожай созрел, он ждал новой порции причитающегося ему удобрения.

— А эти, из коридоров… они сюда забредают?

— Очевидно. Но для них здесь чужая страна. Их съедают тут же.

— Неспроста эта роща-осьминог дежурит точно напротив входа.

— Очень возможно.

Они медленно шли параллельно границе леса. Потом Александр Синяев остановился, за ним механизм и Бабич.

— Снова туда?

— Да.

— А обойти?

— Нельзя. Оранжереи охватывают тамбур сплошным кольцом. Полностью отрезают от остальных помещений. Тоннели отходят от шлюза, как меридианы от полюса. И через пять километров упираются в оранжерейный пояс.

— А это? — Бабич указал на небо. Александр Синяев пожал плечами.

— Естественно, имитация.

Александр Синяев, за ним Бабич двинулись к лесу. Механизм, прихрамывая, тут же их обогнал. Он любил идти впереди, выставив страшный манипулятор.

— Надежный защитник, — сказал Бабич.

— Да. Такие работают в коридорах. Полировщики, чистильщики, дворники. К коридорной жизни они беспощадны. Считают ее мусором, нечистью…

Лес приближался. Он напоминал здесь заросли травы, больной гигантизмом. Стебли ее были толщиной в два обхвата, высотой метров сорок. Вверх от них отходили длинные узкие листья. И цветы размером с цветочную клумбу.

И какие-то существа, величиной с большую овчарку и тоже мохнатые, копошились в этих цветах.

— Можете доставать пистолет. Только смелее. Помните — мы никого не боимся.

Они медленно приближались к зарослям.

— Да это же… насекомые! — воскликнул вдруг Бабич.

— Верно, — кивнул Александр Синяев. — Культура Маб расцвела в те времена, когда во всей Вселенной не было ни одного позвоночного. Только членистоногие.

— Так, значит… они не были людьми?

— Конечно. Просто разумные существа.

Бабич с сомнением глядел на животное, которое возилось в похожем на ромашку цветке. Раньше он по-другому представлял себе насекомых.

— И… кто же они были? Муравьи, термиты? Или, быть может, пчелы?..

— Нет, — сказал Александр Синяев. — Пауки. Очень большие разумные пауки.

Некоторое время оба молчали. Так, молча, они вошли под тень гигантской ромашки. Насекомое скрылось с их глаз, но метровый в диаметре стебель дергался, выдавая движения того, кто пил нектар наверху.

— Это была древняя культура, — сказал Александр Синяев. — Очень древняя. Потом настала эра пресмыкающихся — змей и драконов…

— Во всей Вселенной?

— Да. Но она быстро завершилась.

— А как же… — начал Бабич, но Александр Синяев прервал его:

— Тихо!

Лес ожил.

Не вся трава травой была:

Из-за узлов ее стеблей

Глядели молча силы зла

На затерявшихся людей.

Весь лес уставился на них

Десятками голодных глаз;

Он знал, что смотрит на чужих

Впервые, но в последний раз.

И, обнажив кинжалы жал

И ядовитых жвал серпы,

Он в страхе и с надеждой ждал,

Когда они сойдут с тропы…

Александр Синяев тихо потянул из кобуры пистолет. А сверху, грозно гудя, на них уже пикировало что-то большое, тигровой окраски, наставив челюсти и копьевидное жало.

Они выстрелили одновременно.

Два слепящих луча сошлись на полосатом теле, как прожекторы, отыскавшие в полуночном небе неприятельский самолет, и он, дымя, тяжело врезался в землю… Потом раздался другой, лязгнувший звук, и они одновременно оглянулись и увидели что-то треугольную голову с выпученными фасеточными глазами и судорожно дергающимися жвалами, падающую на землю, и механизм, вновь раскрывающий клешню манипулятора. Он стоял над поверженным чудовищем в позе победителя, разве только не ставил стальную ногу ему на грудь.

— Ладно, — сказал Александр Синяев. — Пошли, что стоять.

И они двинулись через лес…

…А спустя два с половиной часа выходили на открытое место с другой стороны, и стояли на новой границе леса, и удалялись от него, едва волоча ноги, а позади, прикрывая их тыл, гордо шагал механизм-победитель. И Бабич поддерживал Александра Синяева, потому что нога у того была повреждена в одной из многочисленных схваток, и они снова стояли у матовой стены, на этот раз темной, и вновь она расступалась, и они уже снова восседали на спине у своего механизма, и он плавно нес их по изогнутому тоннелю, и они уже не обращали внимания на бросающиеся прочь жуткие тени, потому что бег поглощал все. А еще через несколько минут перед ними возник тупик, но стена в его глубине уже расступилась, давая дорогу, и они, не снижая скорости, влетели в рубку, и только здесь перевели Дух.

Бабич первым спрыгнул со спины механизма и помог спуститься Александру Синяеву. Лицо его, обращенное вверх, за стеклом скафандра откровенно светилось радостью, будто он вернулся с прогулки, а не из леса, заполненного смертью.

— Я вас предупреждал, Николай, — сказал Александр Синяев, опираясь на его руку. — Я предупреждал, что это страшное место.

— Не надо, — сказал Бабич. Весь его скафандр был заляпан грязью и соком растений, верхняя оболочка кое-где порвана, но лицо сияло. — Это было великолепно. Вам станет смешно, но я кажусь себе ясновидцем. Ведь я все это предвидел!..

Оказавшись внизу, Александр Синяев открыл багажник, достал оттуда пушистую щетку и принялся за скафандр. Теперь он с недоумением смотрел на спутника. Тот говорил, хотя ничего не думал.

— Что вы имеете в виду?

— Свою вахту, — объяснил Бабич. — Монин прав, выходить в пространство было рискованно. Но я почувствовал, что-то произойдет. Даже не так. Я понял, что если не выведу звездолет из подпространства, то не случится событие, которое могло бы произойти.

— Любопытно, — сказал Александр Синяев. Он уже отряхнулся и передал щетку Бабичу. Тот продолжал:

— Мы оказались недалеко от планеты, но я не смотрел на нее. Правда, не смотрел. Я все время следил за обзором. Что-то должно было произойти. Я совершенно не удивился, когда увидел вашу капсулу. Я просто понял, что предчувствие не обмануло меня, будни кончились, и началось приключение.

— Значит, вы все-таки любите приключения? — рассеянно спросил Александр Синяев, укладывая щетку на место. Невидимые лапы захватов приподняли неподвижный уже механизм и спрятали в стену. Даже сейчас, в сложенном состоянии, рубка корабля Маб была почти такой же просторной, как тамбур. Александр Синяев скользнул взглядом по стене, скрывшей механизм от их глаз, повернулся и зашагал к пульту управления. Бабич последовал за ним. Вернее, они шли рядом.

— Кто же их не любит? — сказал Бабич. — Поймите, я десять лет был штурманом дальнего следования. В детстве такая работа казалась мне чуть ли не верхом романтики. Я ошибался. Теперь я иногда завидую ученым из группы Толейко. Они где-то высаживаются, что-то исследуют. Хотя и это рутина, все планеты похожи. Но мы — просто извозчики. Космос, как вы знаете, пуст. А появление вашей капсулы приоткрывало дверь в новые, захватывающие миры.

— Почему же пуст? — начал Александр Синяев, но Бабич прервал его.

— Подождите. Ведь вы… Сначала я вам не поверил — ни единому слову. Версия об аварии — это для Толейко. Плюс ваша капсула — люди таких не делают. Потом, я просматривал справочник, — он говорил торопливо, будто боялся, что не успеет. — Я отыскал вашу фамилию. Двое, муж и жена, пропали без вести очень много лет назад. При невыясненных обстоятельствах, но все равно. Это случилось слишком давно. Следовательно…

Их взгляды встретились через двойное стекло шлемов, Бабич запнулся, но продолжал:

— Потом я забыл это чувство. Мне стало обидно, что вы не захотели меня взять. Но теперь оно вернулось. Я не знаю, кто вы такой. Я не знаю, откуда вы появились. Из будущего, из параллельного мира, откуда-нибудь еще. В любом случае я счастлив, что дверь приоткрылась. И если бы я мог хоть раз взглянуть туда, где я вас подобрал…

— Бросьте, Николай, — сказал Александр Синяев. — Вы сами знаете, там никого не было. Главное — ваше предчувствие. Из будущего поступает непрерывный поток информации, но немногие, и очень редко, могут его принимать…

— Родина творчества — будущее, — процитировал Бабич. — Оттуда доносится ветер богов слова… Это Велимир Хлебников, русский поэт XX века…

— Именно так. Родина творчества — будущее.

Некоторое время они шагали молча, пока не остановились около пульта управления. Бабич рассматривал его с восхищением. В нем проснулся профессионал.

— Как все сложно! — воскликнул он наконец.

— Наоборот. Их космонавты предпочитали максимально простые решения.

— И вы знаете, как им пользоваться?

— Мне известны далеко не все функции этого многоцелевого устройства, — признался Александр Синяев. — Но кое-что я умею. Что вас конкретно интересует?

Угадать ответ не представляло труда.

— Я штурман. Значит, навигационные задачи.

— Нет ничего проще, — сказал Александр Синяев.

Он коснулся крохотной сферы, приклеенной к лицевой стене над сиреневой полосой привода экстренной связи. Стена вместе с пультом немедленно отодвинулась от людей, пол ушел из-под ног, и помещение рубки приняло форму громадного шара. Они находились на равном удалении от всех стен, висели в воздухе, хотя у Александра Синяева оставалось четкое ощущение, что они стоят на полу, привязанные к нему магнитными подошвами. Стены рубки окутал мрак. Предмет, к которому прикоснулся Александр Синяев, раздулся, став глобусом метрового диаметра. Он лежал в воздухе перед ними, в геометрическом центре помещения. От него отделилась короткая сверкающая игла.

— Вы рисуете здесь какой-нибудь звездный пей­заж…

Александр Синяев прошелся иглой по поверхности глобуса. На стенах рубки, против точек, к которым он прикасался, загорались звезды. Он ограничился сотней покрупнее и кое-где пририсовал пятнышки туманностей. Бабич молча следил за этими манипуляциями.

— Я набрал небо района, куда мы собираемся переместиться, — объяснил Александр Синяев. — Теперь следует сделать так.

Он ударил по глобусу ребром ладони, активизируя двигательную систему. Рука отскочила, как от мяча, а глобус уже слабо пульсировал, и светлые точки на его поверхности медленно гасли. И так же медленно тускнел рисунок созвездий на черных стенах рубки.

— Вот и все, — сказал Александр Синяев. — Как видите, очень просто.

Бабич смотрел на него потрясенный. — Где мы теперь находимся?

— На прежнем месте. В двух мегаметрах от “Земляники”.

Бабич выглядел разочарованным.

— Почему?

— Такого неба нет, — объяснил Александр Синяев. — По крайней мере, на Млечном Пути.

Бабич молчал. В его глазах была просьба. Отказать было невозможно, Александр Синяев передал ему иглу.

— Тренируйтесь. Может быть, пригодится.

Раза четыре Бабич ткнул глобус, регулируя силу нажима. После удара шар каждый раз начинал пульсировать, и небо над ними загоралось и гасло — жуткое, дикое небо с одной заблудшей звездой.

Потом Бабич начал старательно выкалывать звездный небосвод. Александр Синяев сразу его узнал. Это было то самое небо — разумеется, слегка искаженное.

Бабич ударил по шару, тот запульсировал, и звезды на стенах рубки снова медленно потускнели.

Бабич посмотрел вопросительно.

— Что я сделал неправильно?

— Небо, — объяснил Александр Синяев. Все было естественно. Бабич был там всего один раз, очень недолго, и неправильно передал рисунок созвездия Четырех Воинов. Кроме того, у него дрожала рука, и некоторые звезды получились переменными.

— Попробуйте еще, — предложил Александр Си­няев. Бабич быстро заработал иглой. Когда он дошел до Четырех Воинов, Александр Синяев остановил его.

— А как же все-таки ваши товарищи?

Бабич отрицательно покачал головой. Тогда Александр Синяев молча скорректировал его руку, пририсовал сверху диск Дилавэра и ударил по шару ребром ладони.

Глава 4. МЕСТО РАБОТЫ

Глобус не шелохнулся. Звезды стали ярче и резче, потеряли расплывчатость очертаний. Кроме тех, которые были, на стенах рубки засветились мириады более слабых. Под ногами вспыхнул ослепительный диск Лагора, и крошечное пятнышко Дилавэра приобрело голубоватый оттенок.

Бабич оглядывал стены рубки, превратившиеся в окна обзора.

— А можно приблизиться к планете?

— Конечно.

Александра Синяев наметил окружность вокруг пятна Дилавэра. Удар — и оно вросло в раздвинутые границы.

Бабич взял иглу из рук Александра Синяева. Планета падала к ним, как купол парашютиста. Потом остановилась, закрыв небосвод, превратилась в пятнистую крышу. Облака громоздились над ними, как опрокинутые торосы. На дне прозрачных провалов синело зеркало океана. Все было как на ладони, и лишь станция скрывалась вдали, за поворотом орбиты.

Александр Синяев отобрал у Бабича сверкающую иглу и вложил ее на место, в висящий перед ними гло­бус. Он немедленно съежился, и рубка приняла первоначальный вид.

— Вы хотели приключений, — напомнил Александр Синяев. — Тогда поторопимся.

Они уже бежали к выходу.

— В тамбур? К нашему катеру?

— Нет, найдем что-нибудь ближе.

Они влетели на стартовую палубу. Десантные диски культуры Маб стояли рядами, как тарелки серебряного сервиза.

— Скафандры, — скомандовал Александр Синяев. — Больше они не понадобятся.

Они одновременно сорвали шлемы, и Бабич закашлялся в душном воздухе звездолета. В ноздри полезли запахи. Александр Синяев знал их язык. Они звали в тоннели, обещали покой. Но этот язык не был рассчитан на неподготовленного.

— Ну и аромат, — без радиотелефона голос Бабича звучал уже непривычно. — Как на вокзале!

Он не ошибся — это и был вокзал, пересадочный пункт, и они торопились, как транзитные пассажиры. Александр Синяев опоясался кобурой и бросил скомканный скафандр в угол. Бабич поступил так же. Скафандры сразу исчезли, словно сдутые ветром.

Они лежали внутри диска, разделенные прозрачной перегородкой. Звездолет растворялся на фоне неба, прячась в защитном поле. Они стартовали без шума и перегрузок, и Александр Синяев закладывал крутое пике, уводя диск в облака. Клочковатый туман уносился назад, не замечая вторжения.

Пике завершилось. Диск, как беззвучный призрак, мчался уже вверх, по восходящей ветви параболы, почти отвесно. Облака остались за флагом, и в густой черноте на курсе блеснуло сооружение станции. Она вырастала, темнея причальной трубой. Сбоку шевельнулись стволы лазерных батарей. Не для салюта, но все равно. Они проспали, слишком поздно пришли в движение.

Дело было сделано. Диск швартовался, а люди уже покидали эллинг, стараясь не греметь по металлу. Вскоре далеко впереди послышался звук, которого ждал Александр Синяев. Он потянул Бабича в ближайшую нишу, под прикрытие тени.

Мимо прогрохотало — будто по коридору пробежало растянутое метров на шесть десятиногое чудовище, обутое в подкованные сапоги. Пять солдат — скоро появятся и отставшие.

Они не заставили ждать. Еще один отряд прогромыхал в темноте, торопясь к причалу. Наступила очередь людей.

— Пошли, — скомандовал Александр Синяев, и они понеслись по звонкому полу, повторяя повороты тоннелей. Путь преградила стена. Александр Синяев нащупал рукоять лучемета и рванул дверь.

Их оглушил хохот. Прошло всего несколько часов, как человека вывели из аудитории, и сейчас здесь была перемена. Веселье шло полным ходом, сквозь сигаретный дым на классной доске просвечивали круглый контур корабля Маб и подробная схема атаки из-за угла, и опять на пороге стояли двое, грозя лучеметами.

И вновь никто не обратил на это никакого внимания. Всем было не до людей.

— Встать! — гаркнул Александр Синяев. — Смир-р-рно! Р-равнение на вы-ход!

Это на них подействовало. Они, офицеры, знали, что командовать здесь может лишь генерал, и безропотно поднялись: встали все сразу, единой массой, еще сотрясающейся от смеха, но уже меняющей смех на страх под квадратными дулами лучевых пистолетов… Люди медленно шли вдоль стены, но никто уже не смотрел на них. Все выполняли приказ и глядели на выход, на дверь, в которую они только что вошли. А люди были уже вне коллективного поли зрения, они обогнули зал, их спины уперлись в стену — там, где был потайной люк. Не глядя, Александр Синяев сунул пятерню в замочную скважину. Внутри щелкнуло, он отдернул руку, люк повернулся, как турникет. Александр Синяев втолкнул в отверстие Бабича, окинул взглядом аудиторию и последовал за своим спутником. Люк за его спиной низко загудел, закрываясь.

За время отсутствия Александра Синяева здесь тоже не произошло существенных перемен. В большом квадратном окне светилась имитация городского пейзажа, кушетка была аккуратно застелена, дверь во внутренние отсеки плотно прикрыта, а Квилла и Дзанг, два робота-универсала с планеты Пьерн, похожие в профиль на карликовых тираннозавров, увлеченно играли в шахматы за низеньким столиком в углу. Человек сам обучил их когда-то этой игре, на свою голову. Правда, вскоре он стал для них слишком слабым противником, и они оставили его в покое. Тем не менее играли они только здесь, иногда целыми сутками, а оторвать их от доски могло лишь чрезвычайное происшествие.

Кроме них, в комнате присутствовал фантом. Сегодня он был Посланником Круга: сидел в кресле за рабочим столом, неестественно прямой и недвижный как изваяние.

Николай Бабич, увидев роботов и фантом — а тот только что материализовался, — остановился в нерешительности. Александр Синяев понял его реакцию. Роботы слишком напоминали доисторических ящеров; Посланник был гуманоидом, но, конечно, не человеком, он принадлежал к другой расе. Если, разумеется, можно характеризовать так фантом. Он мог принять любую внешность, но сейчас она была как у его партнеров с Кносса в часы умственного труда. Щуплое тельце, неестественно длинные руки и ноги, низкий лоб, голый череп, шерсть на лице и руках — его вполне можно было принять, например, за дьявола. Человеком тут и не пахло.

Впрочем, какое-то время назад именно такая внешность представлялась Александру Синяеву верхом совершенства. Чтобы осознать себя человеком, необходимо хотя бы немного пожить среди настоящих людей. Или, допустим, на Дилавэре…

Александр Синяев обошел Бабича и сел напротив Посланника. Видимо, фантом оформился только что он сидел без движения, как манекен или статуя, глаза его были закрыты. Впрочем, иначе и быть не могло — Посланник Круга не способен материализоваться в пустом помещении. Кто угодно, но ни в коем случае не Посланник.

— Откуда ты и с какими вестями? — церемонно спросил человек.

Квилла и Дзанг настороженно и одновременно повернули зубастые лица. Но узнав голос Александра Си­няева, вновь занялись шахматами. Глаза Посланника неторопливо открылись: черные, пронзительные глаза существа, привыкшего повелевать. Фантом всегда был таким во время Сеанса связи.

— Я с вестями от Круга, — нараспев произнес он, не меняя позы. — И вести мои дурные. — Его взор, наткнувшись на непроницаемый взгляд человека, плавно обошел помещение и остановился на неподвижной фигуре Бабича. — Кто он и что он знает? Почему он здесь, куда проникают только изображения? Кто позволил тебе замкнуть Круг на аборигене?

— Это не абориген. Посланник, — твердо сказал че­ловек. — Это мой соплеменник. Мы одной крови, он и я. Я был приговорен и казнен, он спас меня от мучительной смерти. Лишь чрезвычайные обстоятельства заставили меня привести его. Сейчас он нуждается в отдыхе.

— Наша родина Круг, — нараспев произнес фан­том. — Другого отечества нет. Но ты прав, пускай пока отдохнет. Не стоит ему слышать то, о чем мы здесь го­ворим.

— Не в этом дело, Посланник. Ведь он все равно ничего бы не понял.

— А если бы он запомнил? — возразил фантом. — Откуда нам знать, какая у него память? Пусть отды­хает.

Возразить было нечего: логика Круга абсолютна. Александр Синяев встал и подошел к Бабичу. Разговор шел в ускоренном темпе, и Бабич воспринял его так: Синяев скользнул к столу, они со странным существом, которое почему-то казалось бесплотным, обменялись непонятными репликами, и все закончилось.

— За мной, Николай. Вам пора отдохнуть.

Они вышли в смежную комнату. Бабич ни о чем не думал, попросту не мог думать. Информации оказалось слишком много, она перегрузила его мозг, ее пока что нельзя было касаться и тем более перемещать. И он молчал, и единственное, что ему оставалось делать, — просто повиноваться.

Соседняя комната была на вид точно такой же, но в ее стенах прятались мощные установки гипнообучения. Александр Синяев помог Бабичу застелить постель, показал где что.

— Ничего не бойтесь. Я все объясню потом. Сейчас ложитесь и ни о чем не думайте. Когда проснетесь, вы будете знать гораздо больше, чем теперь. Спокойной ночи.

Он ободряюще улыбнулся и вышел. Роботы невозмутимо продолжали партию. Посланник ждал человека. Его глаза смотрели равнодушно и повелительно.

— Раскрой уши и память, — произнес он нараспев. — Внемли и повинуйся.

И человек приготовился слушать.

Новости были действительно неприятные. Во-первых, станция охвачена боевой тревогой. Весь наличный состав мобилизован на розыски оборотней-диверсантов, атаковавших ее какое-то время назад, перебивших половину команды и скрывшихся с десятком заложников. И хотя после корректировки эта информация превратилась в невинное сообщение о возвращении Александра Синяева, объективно она существовала: коррекция не распространялась на персонал станции. Во-вторых, пост у Хребта Исполинов раскрыт, в ближайшие часы можно ожидать штурма. А главное — Круг отзывал человека.

План Круга менялся. Предписывалось собрать и упаковать имущество — все имущество — и провести его полную эвакуацию. Начинать, естественно, следовало с Хребта Исполинов. Оборудование, которое по каким-либо причинам нельзя было вывезти, подлежало уничтожению. Представительство Круга на Дилавэре ликвидировалось окончательно и бесповоротно. Дальнейшие инструкции будут сообщены позже, в надлежащем месте и в надлежащее время.

Причина всей это поспешности была проста: дальнейшее Внедрение на планету потеряло целесообразность.

— Но я работал исключительно с техникой Маб, — сказал человек. — Какое дело мне во Внедрения?

— На каждом круге два направления, — произнес фантом. — Ты работал с техникой: ты вернул в строй и заселил космическую станцию, ты починил машину для предсказаний в Талассе. Но одновременно ты представлял здесь Круг; Круг замыкался на Дилавэре, и планета была одной из его бесчисленных точек. Теперь она перестала быть ею; решено отсюда уйти.

— Все точки Круга равны, — сказал человек, внутренне закипая. Но обижаться на фантом бессмысленно — сейчас он не личность, а всего лишь посредник. Что толку злиться на телефон? — Каждое следствие имеет массу причин, Посланник. Где они, эти причины?

— Во-первых, тебя раскрыли… — начал перечислять фантом.

— Но об этом никто не знает! — возразил человек.

— Об этом знаю я, — величаво произнес фантом. — Следовательно, многие в Круге. Раскрыт пост у Хребта Исполинов, и в Круге об этом знают все. Но План изменен задолго до рождения этой информации. Таласское предсказание признано достоверным; Вторжение- неминуемым.

— Но я знал об этом всегда, Посланник. Именно поэтому я готовлю Дилавэр к самозащите.

— Твоя миссия признана нецелесообразной, — продолжал фантом. — Ни один из близких миров Круга не способен оказать помощь. Опыт Круга гласит, что противиться Вторжению невозможно. Оно неотвратимо. Никто не пойдет на бессмысленные расходы ради планеты, уже не входящей в Круг.

— Я потратил несколько лет на подготовку местного населения, — возразил человек, хотя понимал, что дискуссия бесполезно. — Нам поможет наследие Маб. Я почти закончил цикл обучения.

— Мощь десанта из прошлого безгранична, ничто не справится с ней. И теперь ты раскрыт, ты приговорен и казнен. — Человеку показалось, что на тонких губах фантома мелькнула презрительная усмешка. — Так что Круг замкнут. Помни — разорвать его не дано. Вошедший в Круг раздвигает его пределы, но не выходит за них. Лишь план Круга служит ему маяком.

“Но каждая экспедиция имеет еще сверхзадачу — истинную цель, не внесенную ни в один план”, — вспомнил вдруг человек. Повелительные глаза Посланника закрылись. Но он не исчез, оставался в кресле, по-прежнему прямой и неподвижный как изваяние. Следовательно, Сеанс не был закончен. Фантом снова открыл глаза. Да, Сеанс продолжался.

— Круг должен знать о твоем контакте, — властно произнес он, по-прежнему не меняя позы. — Главное — координаты. Круг всегда интересовала родина твоих предков.

— Что я могу рассказать? — спросил человек. — Я почти ничего не знаю, Посланник.

— Ты был спасен от мучительной гибели, — произнес фантом. — Значит, ты был участником встречи. Следовательно, ты знаешь все. Раскрой память и развяжи язык. Когда информация становится объективной, Круг расширяется.

— Мне нечего рассказать, Посланник. Меня подобрал их корабль Потом он последовал дальше, я вернулся сюда. Встреча состоялась здесь, близ Дилавэра.

— И это все, что может заинтересовать Круг? Вся объективная информация?..

— Нет, — сказал человек. — Я пригнал звездолет.

— Чей?

— Маб, большого тоннажа.

Квилла и Дзанг, повернувшись, синхронно приоткрыли зубастые пасти, а в равнодушных глазах фантома появился вопрос, настолько понятный, что информация перешла в объективную форму еще до произнесения вслух.

— Корабль Роботов?..

— Нет, грузо-пассажирский лайнер, — сказал чело­век. — Но большого тоннажа, с оранжереей.

Последовала пауза. Шахматисты устрашающе усмехнулись и вернулись к любимому делу. Глаза фантома вновь стали холодными и повелительными.

— С оранжереей, — нараспев повторил он. — Включение техники прошлого лишь укрепляет Круг. Но как среагирует Дилавэр?

— Я спрятал корабль в маскировочном поле, — объяснил человек — Правда, диск стоит здесь, в эллинге.

— Это было обязательно?.. Тебе что, надоели инструкции Круга?..

Последовала долгая пауза.

— Хорошо, — произнес фантом. — Законы стареют, Круг не стоит на месте. Но тот, кого ты привел? Что знает он о родине твоих предков?

— Вряд ли что-то существенное. Переход от одних координат к другим слишком сложен. Даже Круг не знает Галактики; что же может один человек?.. Если вопросов больше нет, я бы хотел отдохнуть. Планы Круга изменились, но и мой день был тяжелый, Пос­ланник.

— Хорошо, — произнес фантом. — Завтра тоже будет тяжелый день. Твоя информация будет проверена. И не забудь про Хребет. Исполинов. Я приду и буду держать мост. Наша родина Круг, и нет иного отечества.

Отвечать на традиционную формулу человек не стал, да это от него и не требовалось. Фантом закрыл глаза, стал полупрозрачным, исчез совершенно. Тогда человек подошел к кушетке и лег не раздеваясь. Игроки продолжали переставлять фигуры, окружающее их мало заботило. Свет в комнате погас, кушетка заколебалась, воздух наполнили тихие колыбельные звуки. Но человек уже не слышал их — он заснул тотчас, лишь только голова его коснулась подушки. Заснул, стараясь не думать про завтрашний день.

День предстоял тяжелый.

В первом приближении станция представляла собой длинный толстый цилиндр, половину сердцевины которого — от центра до одного из торцов — занимала группа Внедрения. Аборигены никогда не догадывались, кто живет под ними, как бы в подполье, и считали себя единственными обитателями и хозяевами станции Кроме человека, внутренним люком никто никогда не пользовался — фантому не нужен люк. А человека на станции по ряду причин считали за своего. Так было до вчерашнего дня.

Сейчас все стояли снаружи, на тесной площадке на своем торце станции. Она, если не считать внутреннего люка, служила единственной коммуникацией, связывающей станцию с внешним миром. Здесь располагались шлюз, наблюдательный пост, антенны дальней космической связи. Никто из аборигенов не подозревал о существовании этой площадки. Столь непростую иллюзию поддерживал фантом — вернее, что партнеры на Кноссе. Они заставляли аборигенов считать, что диаметр половины станции меньше, чем в действительности, — ровно на поперечник сердцевины. Так что станция, по представлениям ее обитателей, походила на ручную гранату, в рукоятке которой, где-то внутри оси, жил человек. Этот образ приходилось поддерживать постоянно, даже когда фантом был дематериализован. Но его партнеры на Кноссе знали свое дело.

Сейчас станцию и предгорья Хребта Исполинов связывала тонкая, почти невидимая нить, оканчивающаяся в руках фантома. Сейчас он был в форме Держателя Моста и походил на трехметрового геркулеса. Надо было действовать. Дзанг взялся трехпалыми ладонями за страховочное кольцо, оттолкнулся копытом от края площадки и помчался вниз, стремительно уменьшаясь. Его примеру последовал Квилла. Александр Синяев еще раз объяснил Бабичу, как пользоваться переправой, и тот тоже исчез внизу.

Когда все они растаяли в облаках, человек остался один на один с Держателем. Они поговорили о всякой всячине: человек рассказал о своих приключениях. Сеанс был нескоро, и информация никак не могла перейти в объективную форму. На добродушном лице гиганта появилась улыбка. Он любил, когда с ним разговаривают как с личностью, а не с посредником.

Человек попросил его сделать себе оболочку, хотя это и так входило в обязанности Держателя Моста. Фантом заулыбался еще шире и облил человека силовым полем. Александр Синяев взялся обеими руками за нить, связывающую площадку с поверхностью планеты. Дилавэр и станция имели разные угловые скорости, и нить наматывалась на планету, как на катушку. Следовало торопиться, чтобы потом не идти пешком.

Человек оттолкнулся правой ногой от края площадки. Облака сначала не приближались, были снежной равниной, сверкающей и неровной. Человека надежно прикрывало силовое поле, фантом держал его за сотни километров. Человек летел в огне, как болид, тормозясь в атмосфере. Все заволокла мутная слякоть, потом воздух вновь стал прозрачным. Человек летел параллельно далекой земле, незаметно снижаясь. Над его головой скользили крупные облака.

Он опять его упустил — этот еще никем не пойманный миг, когда атмосфера становится небом.

Он опаздывал. Он мчался над скалами на высоте каких-нибудь десяти-пятнадцати метров, но с тех пор, как Дзанг пролетел в этом районе, прошло уже несколько минут. Станция совершала полный оборот вокруг планеты за три часа с небольшим; сутки планеты почти равнялись земным. Если бы человек задержался еще на минуту, он бы не успел перемахнуть через Хребет Исполинов и приземлился бы в горах, в сотне километров от места своего назначения.

Каким-то чудом он миновал последние скалы и очутился над ущельем, далекое дно которого зеленело сквозь синеву. Позади него нить легка на одну из вершин, связь с Держателем оборвалась, человек ощутил бешеный напор ветра, но продолжал движение по инерции к утесу поста, расположенному на противоположном берегу ущелья. Его белый зуб вырастал над гори­зонтом. Человек пролетал сейчас над городом, вернее, небольшим селением, похожим отсюда на рассыпанную кучку детских кубиков. Именно отсюда шли те, кто хо­тел уничтожить пост. Если бы обитатели селения посмотрели сейчас вверх, они бы увидели человека. Но он летел уже медленно, без огня, его приняли бы просто за птицу.

Он затормозился уже настолько, что налетающий воздух нес в себе холод вместо тепла, был ледяным. Местность внизу опять начала подниматься. Человек миновал перелески, альпийские луга, добрался до кромки снегов. Внизу брели какие-то люди, направляясь к утесу. Он вырастал впереди, как средневековый замок. Нить провисла над ущельем, и человек приближался к зубцам утеса снизу, по инерции. Под ним скалились камни. Порвись нить сейчас, его пришлось бы собирать из отдельных кусков.

На краю обрыва стоял Квилла и улыбался. При его зубах это выглядело небезобидно. Он протянул трехпалую руку, и человек ухватился за нее. Она была холодной, бескровной, чужой. Человеку снова стало мучительно.

Квилла втащил его на обрыв, как перышко. Некоторое время они плечо к плечу стояли над пропастью. Нить оседала. Квилла словно чего-то ждал. Нить, которая привела их сюда, рассыпалась белыми снежинками, и человек повернулся, чтобы идти в пещеру. Квилла задержал его за плечо.

— Твой соплеменник, — сказал он. — Он что, остался на станции?..

Глава 5. ОБРАЗОВАНИЕ

В глазах кружилась вьюга. Кругом простиралась наклонная снежная равнина. Он лежал в холодном сугробе. Стояла тишина, и вьюга постепенно успокаивалась, потому что металась только в его голове.

Он лежал в глубоком сугробе на сверкающем снежном склоне. Он был штурманом дальнего следования и только вчера покинул борт своего корабля. Иногда падают с самолета и остаются в живых. Но он не падал с самолета. Просто когда он летел над заснеженным склоном следом за чудовищами, похожими на людей, ему вдруг показалось, что он видит это во сне, и он отпустил страховочное кольцо. Но не проснулся, а упал вниз, как камень, как самолет, у которого надломили крылья.

Его защитила плотная прозрачная оболочка, в которой он спускался сквозь атмосферу. Сейчас ее не было, под одежду проникал холод.

Он выбрался из сугроба и теперь сидел на снегу, ощупывая свое тело. Ничто не болело. Над его головой проплывали голубые просветы в белом облачном небе. Больше ничего не было видно, никакого движения, только большая птица медленно пролетела над ним в вышине под облаками. А может быть, самолет — слишком прямо для птицы.

Николай Бабич встал и отряхнулся. Он упал приблизительно в километре от нижней кромки снегов.

Склон здесь был пологий, но немного выше задирался неприступными скалами. Внизу зеленела долина, иногда сквозь туманную дымку там блестели стекла в окнах домов. Он снова посмотрел вверх. Утесы высились над ним, как дворцы великанов, приближение к которым запрещено. Долина лежала в нескольких часах ходьбы. Постояв немного, он двинулся вниз. Там люди; он не привык быть один.

Он был одет слишком легко и озяб на ветру, но не мог, чтобы согреться, идти быстрее. Скорость вязла в глубоком снегу. “Вы любите приключения?” Да, приключений хоть отбавляй.

Все мешалось в его мозгу, когда он брел вниз по нетронутому белому снегу. Тоска по необычайному, накопившаяся за десять лет нудной возни с вычислительными машинами в штурманской “Земляники”. Странная уверенность, что необходимо немедля вернуться в пространство. Крик обзорных локаторов, взявших цель. Причудливая маленькая ракета, не похожая на спасательную капсулу, уходившая на последнем дыхании прочь от далекой планеты. Александр Синяев, человек загадочный во всех отношениях, но великолепно разбирающийся в технике давно исчезнувшего народа. Черный оазис, чужой корабль, безмолвная переправа. Исправленный механизм, гонка по ночным коридорам, схватки с обитателями оранжерей. Сладкое чувство свободы. Возвращение к Дилавэру, прорыв сквозь испуганную толпу. Бесплотное существо переменной формы, люди с ордами ящеров, долгий сон, во время которого Бабич узнал язык и многое другое. Наконец, последний разговор с Синяевым на этом языке, когда они шли по внутренним переходам станции, чтобы через несколько минут спуститься сквозь атмосферу с помощью приспособления, подозрительно напоминающего обыкновенную канатную дорогу.

— Вы их не бойтесь, они не кусаются, — сказал тогда Синяев, указывая на спину одного из трусивших впереди чудовищ. Чудовища эти были ростом с человека, но сходство здесь не заканчивалось. Они очень напоминали людей, только в маскарадных костюмах. Их спины были сплошь усеяны какими-то чешуйками, пластинками, костистыми гребешками, вдобавок спина переходила в нелепый толстый хвост, волочившийся по полу. Ноги заканчивались у них большими овальными копытами, которые звонко шлепали при ходьбе. Руки были трехпалые, пальцы кончались страшными большими когтями. Лица представляли собой оскаленные маски, казавшиеся выполненными из живого металла. Тем не менее повадки у них были вполне человеческие.

— Да я и не боюсь, они симпатичные, — сказал Николай Бабич. — Я к ним уже немного привык. Чего их бояться?..

— Это Квилла и Дзанг, — продолжал Синяев, убыстряя шаг, чтобы не отстать от чудовищ. — Они роботы, искусственные разумные существа, сделанные по образу и подобию своих творцов с планеты Пьерн. Очень древняя культура, цивилизация второго поколения. В Галактике таких мало. Возможно, она вообще уникальна.

Он сделал паузу, потому что бесплотное существо, выглядевшее на этот раз сказочным великаном, трехметровым атлетом с могучими мускулами, но перемешавшееся странной дергающейся походкой, будто был’ переодетой каракатицей, исчезло в одной из боковых дверей. Чудовища и люди остановились, но существо тут же вернулось с большим мотком толстой белой веревки через плечо, и отряд продолжил прерванное движение. Синяев снова заговорил.

— Вы привыкнете и к фантому. Он тоже робот, хотя и нематериален в том смысле, как бы это понимаете. Он не имеет постоянной формы, и при каждом изменении внешности у него целиком меняется все: и память, и программа, согласно которой он действует. Однако сменных программ у него не так много. А поведение Квиллы или Дзанга диктует одна-единственная — та, что вложена при создании. Она, конечно, не слишком жесткая. Квилла достаточно пластичен в отношениях со средой и другими разумными существами. Тем не менее, это всего-навсего программа. Пусть она известна не всем, но она есть, она объективно существует. Так уж устроены роботы.

— Чем же мы хуже? У каждого из нас есть такая программа, — подумав, сказал Николай Бабич.

— У каждого из нас? — Синяев сделал ударение на последнее слово.

— Да. У любого человека.

— И кто, по-вашему, в нас ее вкладывает?

— Ясно, никто Сначала она как зародыш, как семя растения, а патом она сама формируется с годами, сама себя формирует. Постепенно становится все более и более конкретной, более цельной. Вещи, которые казались случайными, приобретают новый смысл. Разрозненные события и поступки сливаются в единую линию. Вы разве не замечали?

— Не обращал внимания. Но что она собой представляет, эта программа?

— Естественно, у каждого свое. Из одинаковых семян тоже получаются разные растения. Одни очень красивые, другие уродливые. Но одинаковых не бы­вает. И хотя эта внутренняя программа…

— Внутренняя?

— Разумеется! Внешние обстоятельства только мешают ее выполнению. И хотя она не всегда и не сразу осознается, хотя она подобна непроявленной фотографии или изобретению, летящему через космос в виде бесплотного волнового пакета, однако ее реальность не менее объективна, чем у обычной программы, вложенной в компьютер.

— И что же это такое? Предначертание? Судьба? Цель жизни?..

— Можно сказать и так, но это не очень точно. Что такое цель, если она не поставлена? Лучше выразиться совсем по-другому — свобода.

— Что общего между свободой и целью?

— Они две стороны одного и того же. Например, какой-нибудь сосуд изнутри выглядит совсем не так, как снаружи. Однако это один и тот же сосуд. Внутренняя свобода — единственное средство достижения внешней цели. Или комплекс средств. А внутренняя цель — единственный источник и стимул внешней свободы. А свобода в целом — это когда ты идешь к своей цели, невзирая на все препятствия, обходя их и сокрушая… Как река, текущая к устью.

— Я?..

— Например, вы. Вам-то все это знакомо из опыта.

— Вы так думаете?

— Убежден. Слава богу, я уже немного вас знаю.

— А если цель поставлена кем-то другим? Или другими? — спросил, помолчав, Синяев.

— Высшими силами? — усмехнулся. Николай Бабич.

— Ну, можно назвать и так.

— Цель, не ставшая твоей собственной, не есть настоящая цель, — убежденно сказал Николай Бабич. — Она может быть только средством. Если ты стремишься к ней, ты не человек, и даже не робот. Ты просто чей-то орган, чей-то манипулятор, чье-то орудие.

— Вы считаете?

— Конечно. К сожалению, часто так и бывает. Особенно на первых порах. И толкают тебя вовсе не высшие силы, а что-нибудь гораздо более прозаическое. Например, руководство. Или коллектив. Или семья. Или обстоятельства, наконец.

— Что значит “не человек”? И при чем здесь высшие силы?

— Ты остаешься человеком только в другие моменты, — попытался объяснить Николай Бабич. — В те минуты, когда тебя никто и ничто не программирует. Ведь такие есть всегда и у кого угодно. Будь ты хоть рабом фараона…

— Не слишком ли сложно?..

— Сложно? Многие вещи только кажутся сложными, — сказал Николай Бабич. — Свобода, необходимость, судьба… И вообще, разве может быть сложным то, что есть? Предмет или явление существует, а мы его как-то описываем или объясняем. Наши объяснения и описания, действительно, могут быть сложными либо простыми, причем любое сложное объяснение с течением времени стремится сделаться проще…

— О, вы философ!

— Отчасти. Думаете, меня удивляют таланты вашего друга? — Николай Бабич показал на бесплотное существо. — Нет. Так ли она поразительна, — способность принимать различные формы? Что в ней такого? Вспомните вчерашний день. Полиморфизм — извечное качество насекомых. Когда-то я много размышлял об этом.

— В связи с чем?

— Да так. Я думал о сущности религий…

— А что такое религия? — неожиданно спросил Синяев.

— Религия? — удивился Николай Бабич. — Грубо говоря, это как раз и есть учение о высших силах. И почти любая религия основана на вере в загробную жизнь. Человек рождается, живет, копошась в грязи, потом умирает, а его крылатая душа блаженствует в райских садах, среди цветения и благоухания. Где мог человек подсмотреть это? Только у насекомых. Сначала червь, копающийся в навозе. Потом куколка — разве не похоже не смерть? Наконец, прекрасная бабочка, которая порхает с цветка на цветок, собирая нектар и амброзию…

— Понятно. Но при чем здесь высшие силы?..

— В общем-то ни при чем, — согласился Николай Бабич. Он снова посмотрел на трусивших впереди страшилищ. — Для роботов, например, бесспорно, есть высшие силы: это те, кто вложил в них программу. Любопытно, что вы в данном случае не являетесь высшей силой, поскольку вы этой программы даже не знаете. Вот и возникает вопрос…

— Да?

— Вопрос простой, — сказал Николай Бабич. — Какого дьявола вы, земной человек, делаете в этой компании? И вообще — как вы в нее затесались?

Синяев ответил не сразу, и некоторое время они молча шли по бесконечному коридору, замыкая карнавальную процессию. Гулкое эхо шагов уже тогда делало происходящее похожим на странный сон. Или даже на новую запись фантоматографа.

— Это старая история, — сказал наконец Синяев. — Она началась задолго до нашего с вами рождения. Случилось так, что корабль, на котором летели мои будущие родители, попал в аварию. Взрыв инвертора, как обычно.

— Все-таки инвертора?

— Да. Их вынесло на другой край Галактики, очень далеко от Солнечной системы. Они не были космонавтами и не знали никаких координат: ни Земли, ни места катастрофы, ни района, где очутились. Звездных карт при них не было. Да и вообще ничего не было, кроме аварийной капсулы. Положение казалось вполне безнадежным. Но их спасли.

— Каким образом?

— Неподалеку случайно оказался один звездолет, — объяснил Синяев.

— Вот, вот. Об этом я и говорил. Одна случайность, вторая…

— Это был корабль, принадлежавший Кругу, — продолжал Синяев. — Удача получилась взаимной, Кругу повезло тоже. Ведь разумных существ, похожих на нас с вами, не так много в Галактике. Во всяком случае, Круг пока не включает миров, заселенных ими.

— А Земля?

— По-видимому, она пока еще тоже вне Круга.

— Пока?

— Разумеется, — сказал Синяев. — Круг постоянно расширяется. Но космическая активность Земли, вероятно, не так высока. Она пересеклась с Кругом только в тот раз, чисто случайно.

— Опять случайно! Кстати, что такое этот ваш Круг? — поинтересовался Николай Бабич. — Объясните же наконец. Объединение цивилизаций вроде ефремовского Великого Кольца? Или какая-нибудь развитая сверх­цивилизация?

Синяев отрицательно покачал головой.

— Нет. Круг — это надцивилизация, самая могущественная в Галактике. Сверхцивилизаций и объединений не существует.

— Пускай надцивилизация, — охотно согласился Николай Бабич. — Разве дело в названии? Где она расположена?

— Думается, я смогу ответить на этот вопрос?

Николай Бабич поискал глазами бесплотное существо. Оно, возглавляя процессию, бодро шагало сейчас метрах в десяти впереди них. Неужели она способно уловить слабые звуки их голосов, заглушённые к тому же звонким топаньем роботов?..

— Ну, если нельзя…

Синяев пожал плечами.

— Не в этом дело. Фантом теперь не посланник Круга, а Держатель Моста. Ему наш разговор безраз­личен. Но на ваш вопрос просто невозможно ответить. Где располагается космос? Откуда идет реликтовое излучение? Куда расширяется Вселенная?..

— Вы хотите сказать…

— Да, — кивнул Синяев. — Круг не имеет какой-то определенной дислокации. Он нигде, и одновременно везде. Все точки Круга равны. У него нет ни центра, ни периферии. Он как бы растворен в цивилизациях Галактики и не может без них существовать. И далеко не каждая цивилизация подозревает о его существовании.

— А какой тогда смысл вы вкладываете в выражение “корабль, принадлежащий Кругу”?

— Самый обычный. Если я, например, возьму где-нибудь корабль и куда-нибудь полечу, это и будет корабль Круга.

— А планета, где вы возьмете корабль, ни о чем будет догадываться?

— Почему же нет? О Круге, естественно, знают их отдельные представители. Те, что сами входят в Круг. Все точки Круга равны, это закон. Но именно Круг в большинстве случаев руководит космической деятельностью цивилизаций.

— Руководит?

— Да. Поскольку Круг — явление космическое, то его интересуют в первую очередь вопросы, связанные с дальними коммуникациями и звездоплаванием. Круг стимулирует, поощряет и направляет исследования и технические разработки в этих областях.

— Значит, ваш Круг — нечто вроде мафии или тайного общества?

— А что такое мафия?

— Тайная преступная организация. Я читал о них. Сейчас их, конечно, нет, но они процветали еще пару веков назад.

— Ну и пример! — усмехнулся Синяев. — Организованная преступность! Что общего с этим у Круга?

— Не знаю. Но, по-моему, тайные организации всегда вне закона. И как бы то ни было, на каком основании вы так спокойно выдаете мне ваши секреты? Я ведь пока не давал никакой страшной клятвы.

— Какая в ней необходимость? Вы уже вошли в Круг: он замкнулся на вас. “Земляника”, когда вы меня спасли, превратилась в звездолет Круга. Когда мы шли к кораблю Маб, наш катер был катером Круга. А потом сам корабль Маб стал кораблем Круга, и вы входили в его экипаж.

— Вот как?

— Да. Если даже вы когда-нибудь вернетесь на Землю, вы уже никогда не выйдете за пределы Круга.

— Вы убеждены в этом? — спросил Николай Ба­бич. — Думаете, я буду молчать? Я никому ничего не обещал. И, честно говоря, не собираюсь.

— Зачем молчать? Говорите что угодно, вам все равно не поверят. Есть вещи, в которые нельзя поверить, пока не столкнешься с ними. Что вы знаете, чтобы рассказать об этом достаточно убедительно? По-моему, ничего.

— А вы?

— Достаточно, чтобы понять, что вы уже никогда не выйдете за пределы Круга. Круг только увеличивается, его площадь не сокращается.

— Вы думаете, вам удастся заставить меня поступать вразрез моим убеждениям?

— При чем здесь я? — сказал Синяев. — И никто не собирается вас заставлять. Все гораздо проще. На каждом круге два направления. Вы всегда будете делать только свое, нужное вам. Но одновременно это будет полезно Кругу. Круг достаточно велик для такого пересечения интересов.

— Ну, это мы еще поглядим, насколько он у вас велик, — сказал Николай Бабич. — Неужели он присутствует действительно на всех планетах Млечного Пути?

— Нет, конечно. В основном Круг интересуют миры, ведущие активную космическую деятельность. Или миры, приступающие к ней. Чаще всего включение планеты в Круг происходит стихийно, но не всегда. Дила-вэр, например, очень долго находился под наблюде­нием. Без Круга космическая эра началась бы здесь еще очень и очень нескоро. Прогрессу в этой области весьма помогло спасение моих родителей. Вы сами видели, что здешние жители напоминают землян. Они почти как люди. Поэтому спасение моих предков обернулось для Круга большой удачей.

— И что же? — спросил Николай Бабич, хотя разговор перестал ему нравиться. — Дело успешно закончилось?

— Нет, операция началась сравнительно недавно, — объяснил Синяев. — Должен был родиться я, должен был вырасти и окрепнуть, пройти необходимую подготовку. Дилавэр — очень ценная планета. Миллиард лет назад здесь была крупная база цивилизации Маб. Двойного назначения: и наземная и космическая. Но она была жутко заброшена, в отвратительном состоянии. Космическую станцию, правда, частично восстанавливали до нас, а вот на поверхности пришлось поработать мне. Ни мать, ни отец, естественно, не были специалистами по технике Маб. А специалистов, похожих, скажем, на Квиллу, вряд ли кто-нибудь пустил на поверхность.

— Я опять не понимаю, — пожаловался Николай Ба­бич. — Вы говорите, вас готовили. Вас готовили специалисты Круга. Но где это происходило? Ведь у Круга, как вы говорите, нет собственных планет?..

— Точно. Меня готовили на Кноссе. Там, откуда фантом. И готовили меня местные эксперты по технике Маб, не имеющие к Кругу никакого отношения. Так, во всяком случае, они думали… Именно кносский корабль спас в свое время моих родителей.

— А где они сейчас, ваши отец и мать?

— Их давно нет в живых, — сказал, помолчав, Синяев. — Несчастный случай, так, по крайней мере, мне объяснили. Это произошло пятнадцать лет назад.

Они долго молчали.

— И вы никогда не были на Земле?

— Нет.

— И никогда не видели других землян?

— Никогда.

— И так легко ушли с “Земляники”?

— Почему же легко? — сказал Синяев. — Но что делать, здесь я нужнее. Так я считал. И люди здесь, в общем, ничем не хуже. Но теперь… Вы же знаете, планете угрожает опасность.

— Серьезная?

— Смертельная. Пострашнее атомной войны.

— И что вы будете делать?

— Скорее всего, ничего.

— Почему?

— Вероятно, борьба бесполезна. Поэтому рекомендовано отсюда уйти.

— Рекомендовано?

— Да. А что вам не нравится?

— Мне нравится все. Только…

— Почему вы замолчали? Говорите.

— Только там, в оранжереях, — сказал Николай Ба­бич, — я вам завидовал. Я думал… Думал, что вы самый свободный человек во Вселенной…

Здесь их разговор прервался, потому что они вышли за двери шлюза. Крыша над площадкой — если она была — оставалась невидимой, и казалось, что они стоят в пустоте, лицом к лицу с космосом, только непонятно, чем дышат. Под ними громоздилась планета, задрапированная облаками. На площадке уже стояли оба зубастых страшилища и бесплотное существо, похожее сейчас на древнегреческого титана. Потом оно раскрутило над головой лассо, сделанное из толстой белой веревки, и метнуло его в направлении облаков. Конец веревки скоро скрылся из виду, и сама она уменьшалась в диаметре, став наконец тоньше самой тонкой паучьей нити. Одно из страшилищ пристегнуло к паутинке несколько одинаковых овальных колец. Вокруг него возникла прозрачная серебристая оболочка, похожая на пузырь воздуха вокруг водяного паука. Не выпуская кольца из трехпалых ладоней, оно оттолкнулось ногой от края площадки и исчезло внизу. За ним последовало второе страшилище. Потом Синяев рассказал Николаю Бабичу, как пользоваться переправой, и он тоже полетел вниз. А потом, уже под облаками, ему вдруг показалось, что это сон.

Сейчас Николай Бабич брел по сугробам, оставляя за собой вереницу глубоких отпечатков. За десять лет работы штурманом он отвык ходить по снегу, ведь отпуск обычно приходился на лето, за зимой пришлось бы ехать в Южное полушарие, а в отпуске есть дела поважнее, чем гоняться за сугробами и метелями.

Он брел в снегу по колено, иногда проваливаясь глубже. Долина внизу манила его, как море. Он уже забыл, что эта планета — далеко не Земля.

Он остановился, любуясь ландшафтом. Безмолвные, снеговые пики парили в воздухе над горизонтом. Между ними и Николаем Бабичем синела яма ущелья. Сквозь толстый воздушный слой оттуда просвечивала зелень.

Край снежного щита был теперь совсем близко. Поверхность снега здесь обледенела, кое-где он подтаял до камня. Николай Бабич глубоко вдохнул морозного воздуха и вдруг увидел людей.

Их было человек десять, они поднимались навстречу ему из долины. Склон здесь был крутой, они шли, сильно наклоняясь вперед, и их лиц пока не было видно. За плечами у них возвышались тяжелые вещевые мешки. На шее у самого первого висел предмет, похожий на автомат. Обе его руки лежали на автомате, оттягивая голову книзу.

Группа людей приближалась. Они еще не видели Николая Бабича. Они смотрели себе под ноги, чтобы не оступиться в грудах камней, оставленных подтаявшим краем ледника.

Они шли удивительно ровно в затылок друг другу, и тот, что шагал впереди, заслонял собой остальных. Они шли извивающейся в вертикальной плоскости змейкой по берегу ручья, вытекавшего из-под ледника. Приблизившись к краю снежного щита, они остановились, их строй распался, они встали полукругом и теперь совещались, как им идти дальше.

Они показывали друг другу на скалы за спиной Николая Бабича. Его самого они пока не замечали, потому что он стоял неподвижно. Все они были одеты в одинаковую одежду: облегающие брюки темного цвета й светлые куртки с капюшонами. Их глаза скрывались за черными очками. На груди у вожака болталось оружие, но не автомат, а что-то вроде укороченного ружья. Такие же ружья-обрезы свисали с плеч остальных. Некоторые держали в руках предметы, похожие на ледорубы.

Они стояли компактной группой, показывая пальцами на утесы, и о чем-то вполголоса совещались. Ветер дул с гор, в спину Николаю Бабичу, и уносил слабые звуки их голосов. Они были похожи на людей, правда, их лица наполовину закрывали большие темные очки для защиты от блеска снега, очень яркого, когда солнце выходило из облаков.

Они казались все на одно лицо, похожими, как близнецы, когда стояли кружком, вполголоса совещаясь и показывая пальцами на утесы. Они напоминали альпинистов, собравшихся покорить какую-нибудь непокоренную вершину. Вот только зачем им ружья?

Николай Бабич вспомнил о птице, которая недавно пролетела над его головой, направляясь к скалам. Наверное, на таких птиц они и собирались охотиться.

Они совещались у кромки ледника, на фоне сине-зеленой долины, как им лучше подняться в горы. Они мысленно прокладывали маршрут с конца, с вершины большого утеса, и опускались мысленно все ниже и ниже, и руки их уже не задирались в небо, а вытягивались параллельно склону.

Когда они наконец заметили Николая Бабича, ему показалось, что это получилось у них одновременно. Не было такого, чтобы один из них увидел его, закричал, и глаза всех остальных повернулись к нему. Нет, сейчас они смотрели на него, перестав разглядывать утесы, будто уже давно знали о его присутствии, а теперь просто решили все вопросы, связанные с подъемом, и перешли ко второму пункту повестки дня.

Они разглядывали Николая Бабича сквозь черные очки, приветливо махали руками — он на это ответил, — а когда он сделал движение, чтобы спуститься, кто-то из них громко крикнул на своем мелодичном языке, который Николай Бабич выучил сегодня во сне:

— Оставайся на месте, приятель. Мы сами к тебе поднимемся.

Они снова построились в колеблющуюся колонну и двинулись к нему, продолжая прерванное движение. Они вступили в полосу снега, начинавшуюся недалеко от Николая Бабича, и шли теперь прямо по обледенелому насту, а он стоял неподвижно, еще на зная, что его ожидает.

Вереница вооруженных людей пробралась между массивными валунами и вышла на открытое место. Здесь они снова рассыпались в полукруг и остановились, глядя на Николая Бабича. Их было восемь. Они одновременно сняли черные очки — видимо, в знак приветствия — и молча стояли, разглядывая его, как заморское диво. Некоторые что-то жевали. Лица у них были вполне человеческие, восточного типа, темные глаза настороженно смотрели на Николая Бабича. Но губы уже расплывались в улыбках. Видимо, это был очень приветливый, добродушный народ. Однако первое слово принадлежало вожаку.

— Долго шел? — спросил он певуче, выплюнув жвачку в снег. — Пять часов? Или больше?

— Семь, — наугад ответил Николай Бабич, так как даже не знал, о чем идет речь. Вожак задумчиво пошевелил толстыми губами. Лицо у него было смуглое, загорелое, плоское. Глаза, привыкшие к черным очкам, смотрели на мир узкими горизонтальными щелками. Единственный в группе, он был без головного убора. Он долго шевелил губами, обдумывая слова Николая Бабича, подсчитывая что-то в уме.

— Семь часов, — повторил он наконец. — Через перевал всегда долго. А почему ты свернул с дороги?..

Николай Бабич колебался, не зная, как правильнее ответить. Его выручил низенький плотный человек с круглым гладким лицом:

— Наверное, захотелось побродить по чистому снегу. Когда я жил в Мильдсе, мне постоянно этого хотелось. Ведь в городе настоящего снега нет, даже зимой. Там его месят ногами и лопатами, посыпают солью, и он превращается в слякоть. Верно я говорю?

— Верно, — подтвердил Николай Бабич, удивляясь, что его до сих пор не опознали по произношению. Видимо, оно было вполне правильно.

— У города много недостатков, — вмешался третий. Кожа на его лице была темная, морщинистая, словно кора старого дерева. — Но там есть и свои преимущества. Там театры, музей. Одним словом, культура.

— Культура, — повторил тот, который раньше жил в город. — А ты был когда-нибудь в музее?

— Конечно. Когда приезжал в гости к родственни­кам.

Бывший горожанин хмыкнул.

— Когда я приезжал туда до того, как там поселился, я тоже проводил много времени в музеях и театрах.

— Вот видишь, — сказал темнолицый защитник городской культуры.

— Но это было еще до того, как я там поселился. Когда я переехал туда жить, все изменилось. На это не остается времени. Работа, обед, дорога туда и обратно. Восемь часов спишь. Где тут ходить в театры.

— В городе много людей, — возразил темнолицый. — Ты с ними постоянно общаешься, все время узнаешь что-то новое.

— И в городе много магазинов, — сказал еще один, самый молодой, в черной меховой шапке. Его подбородок украшала узкая короткая бородка. — Там можно хорошо и модно одеться. И при этом совсем недорого.

Все восемь, не сговариваясь, опять посмотрели на Николая Бабича, словно перейдя к очередному вопросу повестки дня. Внезапно он осознал, что одет не только легко, но вдобавок не очень прилично. Скафандр он снял с себя еще на борту чужого звездолета и был сейчас в одном нижнем белье. Разумеется, оно соответствовало лучшим космическим стандартам, чистая шерсть, никакой синтетики, но все-таки это было белье. Однако восемь альпинистов с видимым одобрением разглядывали его одежду.

— Верно сказано, — проговорил наконец вожак, прикрыв глаза-щелки. — К нам такая одежда не посту­пает. Снабжение в нашем захолустье отвратительное, особенно в последние годы. И вообще, там сейчас делать нечего. Пойдем лучше с нами, приятель.

— Какая от меня польза, — сказал Николай Бабич, удивленный таким поворотом. — Я и стрелять толком не умею.

— Тебе на скалы необязательно, — сказал темнолицый. — Зачем стрелять? Посидишь внизу, посмотришь. Может, стрелять-то и не придется.

— Разговорились, — сердито сказал вожак. — Придется, не придется… Пошли, а то и к вечеру не успеем. Так ты идешь с нами? — спросил он.

Николай Бабич развел руками. Однако некому было правильно истолковать этот жест. Уговаривать его никто не стал.

— Тогда становись, — сказал вожак. Все опять выстроились в колонну. Николай Бабич находился где-то в ее конце, за узкобородым юношей в черной меховой шапке. Они двинулись вверх по следам Николая Бабича Бывший горожанин замыкал шествие. Они шли тесно один к другому, ступая след в след, и Николай Бабич слышал позади себя дыхание бывшего горожанина.

— Снег здесь глубокий, — говорил тот. — Когда пойдешь через перевал в следующий раз, бери немного южнее. И надень горные башмаки. Ты пойдешь, я знаю. Тот, кто однажды понял, что есть другие места, кроме Мильдса, уже не может жить в нем безвыездно. Иначе чувствуешь себя как в тюрьме.

— Это действительно так, — сказал Николай Бабич, чтобы поддержать разговор. — А куда мы сейчас направляемся?..

— За вражескими лазутчиками, куда же еще, — ска­зал бывший горожанин из-за его спины. — Они живут вон в тех скалах. Там у них база, такое гнездо вроде осиного. Они живут там и подготавливают вторжение. Но сегодня мы им покажем.

— Если, конечно, найдем, — сказал темнолицый. Он покинул строй и шагал сейчас рядом с Николаем Бабичем, самостоятельно пробивая дорогу в глубоком снегу. — Если там действительно что-то есть. Если все это не дезинформация.

— Перестань ты, Старк, — сказал бывший горожа­нин. — Нельзя же не верить людям. Я своими глазами видел, как они садились на скалы.

— О ком идет речь? — спросил Николай Бабич. Ему так хорошо было идти с этими добродушными людьми в одной цепочке, по белому снегу, утоптанному идущими впереди, что он уже окончательно забыл, на какой планете находится. А теперь они заговорили о каких-то вражеских лазутчиках.

— Ты откуда свалился, приятель? — спросил темнолицый Старк. — Или ты не читаешь газет? Ведь штаб самообороны работает у вас в Мильдсе, а не в нашей глуши.

— Он просто пошутил, — объяснил бывший горожа­нин. — Конечно, он знает все об этом утесе и о вражеских лазутчиках.

— Почему ты, Лотто, всегда во все вмешиваешься? — с раздражением сказал темнолицый Старк. — Я не понимаю таких шуток. Если он действительно все знает, то почему же он отрицает это?..

— Я болел, — сказал Николай Бабич неожиданно для себя самого. — Я очень долго болел и лежал в госпитале. Мне не давали Читать газет, совсем ничего не давали. Я вышел оттуда только вчера.

— Вот как? — бывший горожанин Лотто легонько хлопнул Николая Бабича по плечу. — Выходит, ты не знаешь даже про таласское предсказание?

— Нет, ничего не знаю.

— Тогда слушай. Два года назад таласский оракул впервые в своей истории согласился отвечать на вопрос о будущем нашей планеты. Раньше на такие вопросы он заявлял, что ответ зависит только от нас. Все, мол, в ваших руках. Но два года назад он сделал следующее предсказание: “Если не помешает, — это у него стандартное начало, — то через два года небо расколется и прольется металлическим градом. Станут градины яйцами, и вылупятся из них железные пауки. Пауки подрастут, размножатся, разбегутся по всей планете и сотрут все с ее лика. Потом на развалинах вашей цивилизации они что-то построят, но вас к тому времени не останется”… Вот такой прогноз. Как обычно, без комментариев.

— Все точно, слово в слово, — подтвердил темнолицый Старк. — И два года уже на исходе.

— Фантазия у вашего оракула могучая, — сказал Николай Бабич. — Но почему обязательно ему верить?..

— Так это же оракул из Храма Неба, — сказал темнолицый Старк. — Из Храма Неба, который построен неизвестно кем и неизвестно когда.

— Да он не слыхал и про Храм Неба, — перебил его Лотто. — Наверняка он и тогда болел. Он болел всю свою жизнь, таким и родился.

— Действительно, я ничего не знаю про этот храм, — признался Николай Бабич.

— О нем мы тебе рассказывать не будем, — сказал темнолицый. — О нем ты сам где-нибудь прочитаешь. Но Большой Искусственный Ум, о котором упоминают во всех книгах, даже в самых древних, удалось починить и пустить в ход. Он оказался электронным прорицателем и теперь делает предсказания. И всегда очень успешно.

— А какая доля предсказаний исполняется? — поинтересовался Николай Бабич.

— Сто процентов, — спокойно ответил темнолицый Старк. — Все предсказания, которые он делает. Если, конечно, никто ничего не предпринимает. Он неспроста начинает свои ответы с этой вот фразы: “Если не помешаете”. Например, он предсказывает засуху и неурожай. Поля начинают усиленно поливать и урожай снимают рекордный. Он предсказывает землетрясение и большие жертвы. Все уходят из района землетрясения, и жертв нет. А вообще его предсказания всегда сбываются.

— Поэтому вторжение произойдет буквально на днях, — подхватил Лотто. — Это естественно — ведь срок, указанный в прорицании, приближается. И Огненных Птиц сейчас видят куда чаще, чем раньше.

— А кто они такие, эти Огненные Птицы?

— Вражеские лазутчики. Они летают над нами, высматривают наши слабые места. Но мы начеку, народ вооружен, мы готовы к вторжению.

— Никогда не видел ни одной Огненной Птицы, — сказал Старк. — Я, конечно, верю в предсказание таласского оракула и всюду хожу с ружьем, но Огненных Птиц не встречал.

— А я видел, — сказал Лотто, — Целых четыре раза.

— Треплешься. Ничего ты не видел.

— Видел, — настаивал Лотто. — Совсем недалеко отсюда. Над долиной.

— А какие они, эти Огненные Птицы? Действительно похожи на птиц?

— Нет, конечно. Говорят, это просто летящий огонь в небе. Говорят, похоже на падающую звезду.

— Только покрупнее и гораздо медленней, — подхватил Лотто. — Потом они садятся на скалы, превращаются в людей и начинают высматривать наши слабости. По радио передавали, что на космической станции вчера или позавчера арестовали еще одного вражеского лазутчика. Неясно, как он сюда пробрался. Его уже давно выследили, а вчера наконец арестовали. И сразу же казнили. Даже допрашивать не стали, по-моему.

— Какой смысл? — сказал Старк. — Ведь они оборотни. Из них все равно ничего не вытянешь, даже на­сосом. Это ужасные существа, человеческие чувства им недоступны. Ни страх, ни совесть. Даже боль на них не действует.

— А почему вы называете их оборотнями? — насторожился Николай Бабич.

— Оборотни и есть, — объяснил Старк. — Они же могут превратиться в кого угодно. Хочешь — в человека, а хочешь — в железного паука. Но мы им зададим, этим оборотням. Если поймаем, конечно.

— Все-таки их жалко, — сказал Лотто. — Я понимаю, что они не люди, и — что у них нехорошие цели, но все-таки мне их жалко. Ничего не могу с собой поделать. Конечно, это чувство надо в себе убить, потому что уж они-то нас не жалеют. Это будет страшное вторжение, но мы постоим за свою планету. На станции они появляются довольно часто. Они действительно в случае чего легко станут железными пауками, как сказано в прорицании. По радио передавали, что сегодня они даже пытались захватить космическую станцию.

Темнолицый Старк заинтересованно повернул голову.

— Что ты говоришь? Я этого не слышал. Когда это передавали?

— Перед самым нашим уходом. Они пытались захватить станцию, но неудачно. Им удалось скрыться, но ракета, на которой они прибыли, обезврежена, она находится под охраной. Сейчас их разыскивают. Деваться им особенно некуда. Скоро их изловят, а там и казнят…

Они еще некоторое время спорили, потом разговор стих. Николай Бабич не принимал в нем участия. Он размышлял о своих приключениях в свете того, что ему рассказали.

Внезапно движение впереди замедлилось. Люди останавливались, окружая что-то кольцом. Все молчали. Николай Бабич протиснулся вперед. Остальные молча стояли, окружив глубокую яму, вырытую кем-то в снегу. Они стояли, сняв темные очки, в упор глядя на Николая Бабича. Расступались, давая ему дорогу. В их глазах появилось новое, строгое выражение, и руки легли на стволы свисавших с плеч ружей.

Николай Бабич понял, почему они остановились. Отсюда начинались его следы. Яму вырыл он сам, когда упал вниз, как самолет с поврежденными крыльями.

Николай Бабич сидел на высоком вещевом мешке под покатым заснеженным склоном и, прищурившись, наблюдал, как цепочка людей приближается к подножию утеса. Снег возле утеса был разворочен пронзительными ветрами, обнажившими скальное основание. Горстка людей, похожих отсюда на муравьев, пробиралась между крупными валунами, похожими отсюда на речную гальку.

— Переживаешь? — сказал бывший горожанин Лот-то. Он полулежал рядом на двух других рюкзаках, удобно вытянув ноги, и тоже следил за действиями группы. — За своих трясешься? Можешь не волноваться, возьмут сейчас твоих приятелей, тепленькими. У нас ребята знаешь какие? Один Старк чего стоит. А Гоба? Тебя, например, даже связывать не стали, даром что оборотень. И так помрешь, со страху.

Николай Бабич сидел на туго набитом мешке, следя за перемещением группы, и действительно дрожал. Ветер у подножия утесов был упорный, пронизывающий, как сквозняк.

— Просто замера, — сказал он бывшему горожанину. — ХолЬдно здесь на ветру.

Он смотрел на утес. Группа людей стояла сейчас у его основания, совещаясь. Утес, как кристалл горного хрусталя, вздымался ввысь вертикальными стенами, и только с восточной стороны к нему примыкал крутой неширокий гребень, по которому можно было подняться на вершину утеса.

— Возьми, — сказал Лотто. Николай Бабич повернул голову. Лотто протягивал ему снятую с себя куртку, подбитую мехом какого-то животного. — Надень, а то и вправду замерзнешь. Помрешь вместе со всем, что знаешь. И зачем вам понадобилась такая холодная планета? На небе-то вам небось теплее было?..

— Я уже объяснял, что это недоразумение, — проговорил Николай Бабич, натягивая куртку. — Спасибо. Пусть я действительно с неба, но я ничей не лазутчик. Я штурман звездного корабля. Планета, откуда я прилетел, находится очень далеко. Она очень красивая, и все люди там счастливы…

Вереница человеческих фигурок приблизилась вплотную к основанию скалистого гребня и начала восхождение. Фигурки поднимались медленно, почти незаметно для глаза.

— Тем более, — сказал Лотто. — Если у вас так хорошо, то зачем вы придумали это вторжение? Мы, конечно, вас не боимся, но нам ваше вторжение ни к чему. Подумайте об этом у себя на небе. — Лотто сидел на мешке, обхватив себя руками от ветра, и его обрез лежал рядом, между ним и Николаем Бабичем — стволом в сугроб, приклад на рюкзаке. — Мы и так люди бедные, а теперь приходится тратиться еще и на вооружение…

Николай Бабич оторвал взгляд от обреза и снова посмотрел на далекую цепочку людей. Пока Лотто рассуждал насчет бедности и вооружений, человеческие фигурки заметно передвинулись вверх по скале.

— Я этого не понимаю, — сказал Николай Бабич. — Правда, мне вообще многое непонятно. Ведь у нас на Земле и денег-то давно нет.

— Заливаешь, приятель, — сказал бывший горожа­нин, ежась от холода на пронизывающем ветру. — Ты вообще-то парень хороший, но рассказываешь небылицы. Как это можно — совсем без денег? Одни голодранцы у вас, что ли?

— Нет, — сказал Николай Бабич, улыбаясь в теплой куртке бывшего горожанина. — У нас совершенно другая система распределения. Если кому-нибудь что-нибудь нужно, он получает это даром. Но и работают все на совесть.

— Понятно, — сказал Лотто. — Задарма, значит. А у нас за гроши. Всюду одно и то же. Беспокоишься о другом — как бы с голоду не подохнуть. А тут еще вы со своим вторжением. Раньше у нас хоть армия была маленькая. Теперь половина населения ходит в солдатах, работать некому. Цены растут, налоги растут, производство сворачивается. Ты парень неплохой, растолковал бы ты это у себя на небе. Найдите какую-нибудь другую планету. Вам ведь, видимо, безразлично, куда вторгаться. Подыщите себе что-нибудь тихое, безлюдное…

— Я уже сто раз повторял и повторяю еще, — ска­зал Николай Бабич. — Я попал сюда чисто случайно. Мне и в голову не приходило, что мои знакомые могут заниматься такими вещами.

— Но ведь они оборотни? — полуутвердительно спросил бывший горожанин. — Они смогут в случае чего превратиться в металлических пауков?..

Николай Бабич не ответил. Он следил за действиями группы. Светлые пятнышки курток поднялись уже метров на тридцать и продолжали восхождение.

— Волнуешься? — опять сказал Лотто, проследив направление его взгляда. — Не беспокойся, возьмут их, как миленьких. Не переживай. Вместе вам веселее будет.

Внезапно утес заволокло белое покрывало. Николай Бабич и Лотто вскочили на ноги. До них донесся гул обвала.

— Лавина, черт бы ее взял, — выругался Лотто. — Никому бы не поверил, что сейчас бывают лавины.

Белая снежная пыль осела, и вновь стали видны крошечные фигурки, прилепившиеся к скале. Некоторое время Лотто молча размышлял.

— Я еще понимаю — зимой. Когда лавина зимой, этим никого не удивишь. Но сейчас… Стой, — неожиданно повернул он к Николаю Бабичу полное нахмуренное лицо. — Да ведь это твои приятели виноваты. Почуяли, что наши за ними полезли, и сыпят теперь лавины, чтобы им помешать. Но наших ребят никакие лавины не остановят.

Сейчас все уже было как прежде. Последние снежинки легли в сугробы рядом с высоким утесом, воздух вновь стал прозрачным. Бывший горожанин пересчитывал фигурки на скалах, загибая пальцы. Николай Бабич сидел теперь совсем рядом с его обрезом, погруженным стволом в сугроб.

— Так, Гоба здесь. Старк тоже здесь. И Косолапый, и Дрант. Так, и еще эти двое. А куда девался Грума?..

Он снова начал пересчитывать скалолазов.

— Да, Грумы нет, — сказал он озабоченно. — Куда же он делся?

Николай Бабич уже знал, что Грума — это тот узкобородый юноша в черной шапке, который недавно шагал впереди него. Он знал также, что Грума всего год как женат, что жена его очень любит, но все равно изменяет, что детей у них пока нет, но будут, когда они выстроят себе дом. Они с бывшим горожанином Лотто сидели на высоких рюкзаках около часа, и Николай Бабич получил уже много всяких сведений про всех своих новых знакомых.

— А вот и ваш Грума, — сказал Николай Бабич. — Ничего с ним, как видите, не случилось.

Он показал на одинокую фигурку, прилепившуюся к скале в стороне от других и немного пониже. Лотто снова обнял себя руками от ветра.

— Ничего не случилось? — повторил он с сомне­нием. — Тогда почему же, по-твоему, он там оказался? Вообще-то ты парень неплохой, это верно, но некоторых вещей ты почему-то не понимаешь. Ведь он, наверное, упал. Твои приятели, видимо, сбили Груму своей лавиной. Но наших ребят этим не очень-то запугаешь.

Вдали снова послышался глухой грохот, на этот раз очень сильный, как при бомбежке. Высокий утес снова скрылся в облаке снежной пыли. Когда она улеглась, Николай Бабич легко нашел семь человеческих фигурок, поднявшихся уже до середины скалистого гребня. Но его пологой вершины, по которой смельчаки могли перейти на утес, теперь попросту не было. Она отсутствовала, будто срезанная гигантским ножом. Люди на гребне некоторое время оставались неподвижны — совещались, что делать, Лотто повернулся к Николаю Бабичу.

— Можно тебя поздравить, — сказал он. — На этот раз вы, видимо, победили. Но это временная победа. Мы еще вернемся сюда. Ваше вторжение все равно потерпит провал. Ни один народ нельзя победить, если только он сам не захочет под иго. А какой же народ захочет такого позора?..

На этот раз Николай Бабич не стал спорить. Он смотрел на новорожденный зияющий провал, бывший громадный кусок скалы, превращенный в каменную пыль, загрязнившую снег у подножия утеса. Очевидно, Синяеву и компании это оказалось под силу. Человеческие фигурки на гребне начали спуск. Они спускались быстро, одна за другой, соскальзывая по невидимой издали веревке.

— Сюда мы еще вернемся, — повторил Лотто. — Конечно, нельзя с вами бороться одними голыми руками. Но наша группа сделала свое дело. Теперь мы точно знаем, что на этом утесе ваша база, что именно отсюда готовится вторжение, о котором говорится в предсказании таласского оракула. Теперь у нас есть факты, которые мы сможем доложить своему руководству. И у нас есть ты, приятель. Ты парень хороший, но ничего не хочешь говорить. Придется тебя допросить, хотя мне тебя жалко. В гарнизоне есть специалисты по этому делу. Пускай ты оборотень, они выкачают из тебя все, что ты знаешь. И тогда сюда пришлют самолеты.

Далекие фигурки людей спустились со скал и шли теперь колонной по протоптанной уже тропе в затылок один другому, приближаясь, вырастая на глазах.

— Или дирижабль, — сказал Лотто, равнодушно взирая на свой обрез, торчавший из снега рядом с Николаем Бабичем. — Пожалуй, дирижабль даже лучше, он может висеть на одном месте. С дирижабля бомбу скинул — и порядок. Была ваша база — нет вашей базы. Но сначала нужно выкачать из тебя все, что ты знаешь.

Николай Бабич промолчал. Это казалось ему нере­альным. Пытки, допросы — это не могло относиться к нему. Если они действительно специалисты, они сразу поймут, что он говорит чистую правду. Есть же у них детектор лжи или какое-нибудь аналогичное устройство.

Лотто наконец умолк, он глядел на приближавшуюся колонну. Николай Бабич тоже смотрел в ту сторону, но повыше, на вершину утеса. Ему показалось, что там возникло какое-то подозрительное движение. Будто что-то взметнулось там, белое словно снег, но другое — тонкое, длинное, на что-то очень похожее. Однако он не успел установить, было ли это на самом деле или ему действительно показалось, потому что внезапно он словно ослеп, все заволокла чернота, последовал сильный рывок, и он потерял сознание.

Глава 6. РАБОТА

— Его душа отстала от тела, — медленно произнес фантом. Он был уже в обычной для себя форме Ассистента, не отличимый по виду от человека, похожий на отражение в зеркале. — Но ее инерция незначительна. Скоро догонит.

Сказал — и тут же покинул помещение.

Бабич лежал на кушетке, все еще без чувств. Иначе действительно было нельзя. Уходить следовало быстро, а его организм не привык к большим ускорениям и не вынес бы их в другом состоянии. Сейчас он медленно возвращался к жизни. На его бледном лице проступил слабый румянец, задергались мускулы век. Наконец он открыл глаза.

Видимо, он не сразу понял, где находится. Его взгляд был бессмысленным, как у новорожденного дилавэрца. Прошло какое-то время, прежде чем он заметил того, кто сидел рядом с его кушеткой.

— Доброе утро, — ласково сказал Александр Синяев. — Как спалось?

Бабич молча сел на кушетке, свесил ноги на пол.

— Как вам спалось? — повторил Александр Синяев.

Бабич долго молчал, что-то припоминая.

— Так это был сон? — спросил он наконец.

— Возможно. Но я не знаю, что вам снилось.

— Разговоры о вторжении, — сказал Бабич, опять помолчав. — База вражеских лазутчиков на утесе. Предсказание таласского оракула. Сугробы, обвалы, люди с обрезами на плечах. И — темнота.

— Нет, это не сон. Видимо, так оно и происходило.

— Значит, это правда? — Бабич попытался подняться с кушетки, но координация ему изменила, и он опять сел. — Планете действительно угрожает вторжение?..

— Безусловно.

— И вы… — сказал Бабич. Глаза людей встретились. — Вы и ваш Круг… Вы действительно подготавливаете эту акцию?..

Александр Синяев рассмеялся; это прозвучало искусственно.

— Конечно, нет. Но так многие думают. При чем здесь Круг?..

Бабич снова попытался подняться, на сей раз успешно. Александр Синяев сидел в кресле рядом с кушеткой, а Бабич встал над ним во весь рост, и его глаза были как серый лед. Это что-то напоминало.

Почему-то вспомнился другой человек, бывший отцом Александра Синяева, и женщина, которая учила его языку и рассказывала о родине.

— Вы лжете, — очень спокойно сказал Бабич.

— Лгу? — возразил Александр Синяев. — Зачем же мне лгать? Впрочем, судите сами. Разве я похож на космического агрессора?..

— Сейчас нет, — спокойно сказал Бабич. — А ваши друзья похожи. И я не очень хорошо знаю, на что вы будете походить в следующее мгновение.

— Мои друзья? — Александр Синяев опять рассмеялся, теперь уже от души. Он поднялся из кресла и хлопнул Бабича по плечу. — Вам, Николай, лучше бы никогда не покидать штурманской рубки. Лишние впечатления вам вредны. Пойдемте.

Они вышли в коридор и свернули в демонстрационную. Здесь было бы просторно, если бы все помещение не занимала объемная карта Галактики. Впрочем, это было только изображение, оно ничему не мешало. Они прошли сквозь карту к противоположной стене. Александр Синяев взял с подставки световую указку. Ее тонкий луч пронизывал Млечный Путь, как простое облако дыма.

— Смотрите. — Александр Синяев указал на короткую цепочку зеленых огней в средних широтах Галактики, где уже отчетливо просматривалось чередование пустот и звездных скоплений. — Эти звезды. Чем, по-вашему, они замечательны?..

— Они лежат на одной прямой линии. Но я не понимаю…

— А что вы скажете об этой звезде?

Луч указки уперся в слабый красный огонек.

— Она — на той же прямой, — сказал Бабич. — Но…

— Красной точкой отмечено местоположение Лагора, — объяснил Александр Синяев.

Теперь Бабич смотрел на карту другим, профессиональным взглядом. Он был опытным штурманом, и пространственное воображение было у него неплоха поставлено.

— Лагор? — повторил он. — Похоже. А что означают зеленые огни?

— Это маршрут Корабля Роботов, — объяснил Александр Синяев.

Реакция Бабича была неожиданной.

— Корабль Роботов? Я слышал об этом. Роботы, которые завоевывают Вселенную. Но я думал, это легенда. Я даже не знаю ее происхождения.

— Происхождение? — сказал Александр Синяев. — Можно себе представить. Видимо, один из земных звездолетов наткнулся на систему, где они уже побывали. При виде планет-двойняшек такая легенда возникает совершенно непроизвольно.

— Значит, это все-таки правда, — задумчиво проговорил Бабич. — И они в самом деле завоевывают Вселенную. Я считал, что это обычная выдумка. А при чем здесь вы и ваш Круг?..

— Роботы ничего не завоевывают. Они работают по программе. Но программа устарела на много эпох. Ее авторы были, возможно, гораздо умнее нас. Тем не менее она устарела.

— И они действительно ни на что не обращают внимания?

— Да. — Александр Синяев выключил световую указку. — Если хотите, я вам все расскажу. Пойдемте.

Они прошли сквозь карту Галактики, вышли в коридор и вернулись в первую комнату. Бабич устроился в кресле, Александр Синяев сел на кушетку и начал рассказ.

— Это случилось очень давно. Конечно, подробности никому не известны, но кое-что поддается восстановлению. Видимо, когда-то цивилизация Маб направила к звездам отряд роботов для реконструкции планет. В роботов вложили программу — преображать пустынные миры, делать их пригодными для заселения. Но когда роботы получили задание, взрыв скопления Сверхновых в созвездии Ориона еще не произошел, и жизнь на периферии Млечного Пути еще не вступила в третью стадию. Видимо, поэтому программу можно было толковать по-другому — роботы должны переделывать все планеты, которые встретятся.

Бабич внимательно слушал. Александр Синяев продолжал:

— Есть вещи, которые не стареют, но догмы, созданные разумными существами, к ним не относятся. Всему свое время. Распоряжения, сделанные в прошлом, постепенно устаревают. Когда-то программа была естественной — в Галактике не было разумной жизни. Теперь положение изменилось, и старая программа стала бессмысленной и опасной.

— Так неужели весь миллиард лет…

— Нет. Действительно, роботы вышли в путь миллиард лет назад, но никто не знает, где они пропадали. Вероятно, попали в черную дыру или в какую-нибудь другую область сжатого времени. Как бы то ни было, миллиард лет они бездействовали. Но недавно экспедиция одного из миров Круга…

— Все-таки Круга?..

— Да, Круга, — повторил Александр Синяев. — Что вы ко мне пристали? Почему вы так говорите? Кто дал вам право так говорить? Почему я до сих пор не сказал о Земле ни одного плохого слова?..

— Так то Земля, — сказал Бабич. — Но извините меня, я не хотел вас обидеть. Продолжайте.

— Недавно одна экспедиция побывала в системе, которую считали безжизненной. Представьте всеобщее удивление, когда выяснилось, что три планеты из пятнадцати имеют кислородные атмосферы: что на них появились моря, реки и лесные массивы. Интересно, что между собой эти планеты почти не отличались.

— И кто-то сразу пришел к выводам, которые вы изложили?

— Нет, наоборот. На это не обратили внимания. Решили, что так было всегда, а вину за неверное описание свалили на предыдущую экспедицию. Разумеется, ее командир клялся, что лично высаживался на всех планетах системы. К его клятвам никто не прислушался. Его отстранили от командования.

— Вот как…

— А разве это для вас так много значит?

— Нет. Но… Навсегда?

— Не знаю. Да это и неважно. Всю эту историю вспомнили, когда в тех местах побывала новая экспедиция, другой цивилизации Круга. Теперь уже все пятнадцать планет были окутаны кислородными атмосферами, покрыты одинаковыми морями и лесами.

— И даже форма континентов была одинаковой?

— Почти, — сказал Александр Синяев. — Конечно, небольшие отличия есть, они неизбежны. Результаты осмотра соседних систем оказались также неутешительными. Всего обнаружили около полусотни планет, похожих как капли воды. На некоторых из них раньше была жизнь.

— Разумная? — быстро спросил Бабич.

— К счастью, нет, — сказал Александр Синяев. — Но роботам это было бы безразлично. Они по-другому запрограммированы. Они снимают с планеты поверхностный слой и все создают заново. Жизнь на этих планетах не успела дорасти до высшей стадии. И теперь уже никогда не дорастет.

— Роботы, — медленно повторил Бабич. — А почему мне говорили о пауках?

— Даже человек строит роботов по своему образу и подобию, — объяснил Александр Синяев.

Минуту Бабич размышлял.

— Это зеленые звезды, которые вы показывали?

— Да. Оказалось, они лежат на одной прямой. Она — как копье, нацеленное в Лагор. Это стало известно несколько лет назад, я уже работал здесь. Но Корабль Роботов так и не появился.

— Почему?

— Неизвестно. Конечно, кое-какие предположения возникли. Ведь Лагор лежит на этой прямой, но в другом рукаве Галактики. Корабль Роботов не появился — следовательно, он и не должен был переходить в нашу ветвь. Так кто-то решил, в результате я остался на Дилавэре.

— И это все?

— Да. Потом было таласское предсказание.

Бабич прикрыл глаза. Александру Синяеву показалось, что у него возникла какая-то мысль. Но Бабич ее не высказал.

— Почему же вы считаете, что вторжение неминуемо? Только из-за прогноза оракула?

— Да, — сказал Александр Синяев. — Эта машина — наследство цивилизации Маб. Она работает очень хорошо, хотя никто не знает, как она действует. Каким-то образом воспринимает информацию из будущего. Как некоторые люди. Как вы во время своей вахты.

— Почему вы убеждены в ее происхождении? — помолчав, спросил Бабич. — Разве вы видели ее вблизи?

— Я ее ремонтировал, — объяснил Александр Си­няев. — Храм Неба в Талассе — самая большая из известных баз Маб в этой части Галактики. Конечно, реставрировано не все. Не все еще в моих силах. А когда я узнал о назначении одного сооружения, мне расхотелось его чинить.

— Что же это было?

— Дуэльный зал, — сказал Александр Синяев. — Там дрались гладиаторы. Вооруженные всеми научными достижениями. Он мне часто мерещится по ночам.

Бабич ничего не сказал. Александр Синяев продолжал:

— У них был культ развлечения. Развлекаться они любили, и делали это своеобразно. Например, такая жестокая забава. Два космолета шли друг на друга лоб в лоб. Экипаж, который первый не выдерживал и отворачивал, проигрывал, его ждал всеобщий позор. В любом случае выигрывал второй. На пультах их кораблей были даже специальные приспособления для таких… игр.

— Что значит “в любом случае”?

— Второй мог и не отворачивать, — объяснил Александр Синяев. — Тогда дуэль все равно завершалась та­раном. И не смотрите так. Это не я придумал. И, кстати, не Круг. У них была недоступная нам мораль, но наука инвариантна. Станцию, на борту которой мы находимся, построили тоже они. Если не считать “Гномов”, собственных космолетов у Дилавэра пока нет. Почти вся техника, которую имеют аборигены, осталась от Маб. Они даже Не знают, как устроены многие механизмы, которые у них есть.

— Но умеют ими пользоваться?

— Да.

— Разве это возможно?

— Да, их научили.

— Кто же это сделал?

Александр Синяев не стал отвечать. Впрочем, все было ясно без слов. Люди долго молчали. Бабич размышлял об услышанном, Александр Синяев ждал дальнейших вопросов. Торопиться им было совсем некуда.

— И вы считаете, что роботы могут разрушить постройки, возведенные их хозяевами?..

— Что здесь удивительного? — сказал Александр Си­няев. — На то они роботы. Но главное не в постройках. Есть еще население, и мне становится скверно, когда я о нем думаю. Это добрые и отважные люди — я привык считать их людьми, — они будут сражаться, но воевать они не умеют. И вряд ли удастся помочь им. Я один, и я плохо знаю противника. И у меня нет ничего — только мозг и голые руки…

— А ваш Круг?

— Круг ни при чем. К сожалению, Круг против обороны Дилавэра.

— Почему?

— Считает ее бессмысленной.

— И как вы поступите?

— Не знаю, — сказал Александр Синяев. Он смотрел на человека, который сидел напротив него. Этот человек был ячейкой общества, его всю жизнь окружали силы, направлявшие его деятельность. Тем не. менее он был свободен. — Впрочем…

— Хорошие ребята сидят в вашем Круге, — сказал Бабич. — Целая планета под угрозой гибели, а они — в кусты…

В комнату тихо вошел фантом, все еще в форме Ассистента. Он молчал, прислушиваясь к разговору. Но Сеанс был нескоро, и все, что сейчас говорилось, для Круга было закрыто. Бабич не знал этого и в смущении замолчал.

— Круг здесь ни при чем, — повторил Александр Синяев. В его голове опять чередой промелькнули образы. Высокий седой человек — отец. Красивая молодая женщина — мать. И картины, навеянные их рассказами. — Это мое дело, и я буду делать его один.

— Один? Почему? И неужели бы вам помешала помощь? Ведь у других разумных существ, вероятно, есть самые чудесные качества.

— Вполне возможно. Но и у человека их не так мало.

— Какие же они?

— Во-первых, я похож на аборигена, — объяснил Александр Синяев. — Это довольно удобно, но, конечно, это не главное. У человека есть и другие достоинства. Например, природная склонность к технике. Вы когда-нибудь собирали радиоприемник?..

— Пытался. Но разве это не характерно для всех разумных существ?

Александр Синяев оставил реплику без ответа.

— Во-вторых, человек может многому научиться.

Бабич ничего не сказал.

— И научить других, — продолжал Александр Си­няев.

Бабич ждал.

— Наконец, у нас есть ряд других качеств, — закончил Александр Синяев. — Я бы сказал, чисто челове­ческих.

Бабич не стал требовать уточнений, и Александр Си­няев повернулся к Ассистенту. Раз он пришел — значит, у него было что сообщить.

— Какие новости? Где Квилла?

— Они с Дзангом еще внизу. Готовят имущество к эвакуации и возводят перекрытие против бомбежек.

— Правильно, — сказал человек. — Что еще?

Фантом молчал. На лице у него что-то задергалось.

— Что у тебя еще? — повторил человек. — Говори. Я же вижу, что-то срочное.

— На станции тревога, командир, — сказал фан­том. — Они обнаружили звездолет.

Через секунду все трое уже бежали к обсерватории. За стеной коридора царила паника, и человеку казалось, что он слышит топот сапог в тоннелях на верхних ярусах.

— Сейчас мы его увидим, — сказал Николай Бабич.

Это наверняка был Корабль Роботов. Два года кончались. Из-за возни с Хребтом Исполинов человек совершенно не был готов к приему гостей. И роботы оставались внизу. И очень плохо, что аборигены заметили звездолет первыми. Они многого не понимали и могли наделать глупостей.

Они остановились у люка обсерватории.

— А вдруг это корабль, на котором мы прилетели? — сказал Николай Бабич.

Это было невероятно, и Александр Синяев не стал отвечать. Друг за другом они вошли внутрь отсека. Здесь было темно. Люди опустились в мягкие кресла, фантом остался стоять. Стены стали прозрачными, открыли облачный щит Дилавэра. Немного погодя, когда глаза привыкли, вдали от Лагора стали заметны и звезды.

— Я ничего не вижу, — сказал Николай Бабич.

Александр Синяев тоже пока не видел того, что хо­тел. Он слишком долго пробыл под атмосферой. Бабичу не хватало тренировки. Зрение фантома вообще никуда не годилось.

Александр Синяев включил локаторы поиска.

— Они напоминали пауков, — неожиданно сказал Николай Бабич. — Откуда же здесь такие кресла? Разве они могли знать, кто будет сидеть в них через миллиард лет?..

— Я притащил мебель из верхних ярусов, — объяснил Александр Синяев.

Локаторы зазвенели. На стенах ничто не изменилось. Конечно, локаторы не видели звезд и Лагора, но память поста держала в себе их расположение. В пустоте среди звезд загорелась новая яркая точка. Все увидели ее одновременно.

— Наконец-то, — сказал Николай Бабич.

Александр Синяев привычным движением включил трансфокатор. Яркая точка росла, выхваченная из звездного фона. У нее появлялись размеры и форма.

— Мне кажется, я где-то уже видел этот корабль, — сказал Николай Бабич.

Александр Синяев молчал. Яркая точка росла, превращаясь в звездолет дальнего следования.

— Это “Земляника”, — сказал Николай Бабич.

Аудитория была безлюдна. Они только что вошли сюда через потайной люк, но предосторожности оказались излишними. Занятия давно кончились, и здесь никого не было. Станция была охвачена боевой тревогой, близкой к боевой панике. Они вышли в лабиринт кори­доров.

— Нужно торопиться, — сказал Александр Синяев. — Иначе вашим коллегам придется несладко.

За поворотом загромыхало. Они укрылись в боковом переходе. Мимо пронеслась группа солдат и офицеров с атомными карабинами наперевес. Некоторых Бабич помнил в лицо.

— Куда они все бегут? — спросил он.

— К абордажным ракетам, — объяснил Александр Синяев. Он уже слышал, что творится на посадочных палубах. — Через двадцать минут первые ракеты подойдут к “Землянике”.

Он замолчал. Они снова быстро шагали по металлическому полу.

— И что дальше?

— Для “Земляники” это будет конец, — объяснил Александр Синяев. — Эти ракеты служили народу Маб для аварийно-спасательных работ. Они предназначаются для случаев, когда некогда открывать люк или когда его вообще невозможно открыть. Такая ракета присасывается к звездолету — у нее есть специальная присоска, — проламывает борт и впускает экипаж внутрь. Если бы они атаковали так настоящий Корабль Робо­тов, то их шансы были бы невелики. Корабль их так просто не подпустил бы. Но я не думаю, что ваш командир способен ударить из лазеров по приближающимся ракетам.

— Да, Монин до этого не додумается. Тогда что же делать?..

Они уже приблизились к посадочным палубам, и не надо было напрягать внутренний слух, чтобы слышать, что там творится. Группы вооруженных солдат и офицеров обгоняли людей все чаще, и время от времени приходилось прятаться в боковых галереях.

— Самое верное было бы радировать на корабль, — сказал Александр Синяев. — Но…

— Вы правы, этот вариант не для Монина. Монин мужик обстоятельный, начнет выяснять, в чем дело. А времени на объяснения нет.

— В принципе можно было бы проникнуть в одну из ракет, — сказал Александр Синяев. — Но это тоже бесполезно. Даже если нам повезет и мы окажемся на ракете, которая первой возьмет “Землянику” на абор­даж. Нам не выстоять против толпы.

— Что же нам остается? Ждать, когда они погибнут?..

Они вышли в просторный зал, примыкавший к посадочным палубам. Здесь сходились десятки тоннелей и коридоров. Отовсюду бежали солдаты и офицеры в космических комбинезонах. Но цель у них была одна остального они не замечали. Теперь уже не скрываясь люди повернули налево, наперерез потоку, и вскоре покинули помещение, похожее на вокзальную площадь забитую опаздывающими пассажирами.

— Нам остается наш аппарат, — сказал Александр Синяев. — Тот, на котором мы прибыли.

Они вышли в овальную дверь.

— Надеетесь, они сняли охрану?

Александр Синяев кивнул.

— Вполне возможно.

Они опять находились в эллинге, в тени входного тамбура. Десантный диск, на котором они прилетели, серебряным блюдцем лежал в центре помещения. Охраны действительно почти не было. Два вооруженных стражника играли в карты на полу рядом с диском. Больше никого не было видно.

— Нет, охрана на месте, — сказал Николай Бабич, переходя на шепот. — Как же туда пробраться?..

Александр Синяев посмотрел на фантом. В лице того что-то задрожало, изменилось, сместилось и вернулось на прежнее место. Но сеанс был еще очень нескоро, и фантом был сейчас Ассистентом — послушным и беспрекословным.

— Необходим отвлекающий маневр, — сказал Александр Синяев. — Как в прошлом году. Ты меня понял?..

В лице фантома опять что-то задергалось.

— Да, командир, — сказал он.

Два стражника сидели, скрестив ноги, на полу рядом с десантным диском. Один из них подгреб к себе карты, собрал их в стопку и начал уверенно перемешивать.

— Да, Грини, — сказал он, тасуя колоду. — Последние штаны ты мне сегодня проиграешь. Интересно, что подумает десятник, когда на вечернем построении увидит тебя без штанов?..

— Зря ты издеваешься, Лисма, — сказал Грини, внимательно следя, чтобы партнер не плутовал. — Я еще отыграюсь, ты меня знаешь. Я играю лучше тебя, просто у меня сейчас полоса невезения.

— Полоса на полчаса, — сказал Лисма. И изрек: — Не везет в картах — повезет в любви.

Они подняли карты.

Грини осторожно заглянул в свои карты, пряча их от партнера. Он задумался. Карты лежали в его ладони рубашками вверх, и он постукивал по ним длинными пальцами правой руки.

— Восемь, — сказал он, посмотрев на своего партнера. Но в глазах Лисмы ничего нельзя было прочесть. Там были только безразличие и уверенность.

— Восемнадцать, — сказал Лисма, пряча карты в ладонях.

Грини снова задумался.

— Согласен. Мне две, пожалуйста.

Лисма бросил ему из колоды две карты рубашками вверх.

— Мне не надо. Что скажешь?

Грини долго изучал образовавшуюся комбинацию.

— Оставил.

— Двадцать восемь, — немедленно отозвался Лисма.

Грини бросил карты, собрал колоду и принялся ее тасовать.

— Никогда со мной такого не было. Явный блеф, раскрыть не на чем.

— Последние штаны проиграешь, — повторил Лисма, наблюдая за его действиями. — Но ты, Грини, не огорчайся. Не везет в картах — повезет в любви. Поверь моему слову.

— По-моему, лучше карты, — сказал Грини, начиная новую сдачу. — Когда же, наконец, начнется это-вторжение? Я ни одной женщины не видел уже сто лет. Не считая кино, конечно.

— У тебя еще все впереди, — сказал Лисма.

Из-за диска, рядом с которым они сидели, послышался громкий шорох. Грини насторожился.

— Пойди посмотри, что там такое, — сказал он партнеру.

Тот с сомнением смотрел на сданные карты, лежащие на полу эллинга двумя аккуратными кучками.

— Это приказ? Тогда я потребую пересдачи.

— Ладно, пойдем вместе, — сказал Грини.

Они встали на ноги. Грини с наслаждением потянулся. Его спина затекла от долгого сидения на полу. Он посмотрел на пару тяжелых атомных карабинов., прислоненных к серебристому борту диска.

— Наверное, крысы или другая мелкая живность, — сказал он, вслушиваясь в непрекращающийся шорох. — Пойдем взглянем.

Они медленным шагом направились в обход диска.

— Интересно, взорвали уже этот вражеский звездолет? — сказал Лисма.

— Не завидую тем, кто на нем прилетел, — сказал Грини. — Все равно, пауки они или люди. Ведь этот инструктор Ксандр, которого недавно казнили, прекрасно натренировал абордажные экипажи. Он хорошо разбирался в этих делах, куда лучше любого офицера. Те разбираются только в выпивке. Жаль, что он оказался вражеским лазутчиком.

— Ив карты он играл великолепно, — добавил Лисма. — Что это там такое?..

Они застыли на месте, вслушиваясь в шорох, несущийся к ним из-под отдаленной стены эллинга. Там лежал сумрак, слоящийся чуть заметными разноцветными линиями.

— Или мне это мерещится, — сказал Лисма. — Но я готов поставить весь выигрыш…

— Тише, — перебил его Грини.

Разноцветные линии расплывались, поглощая мрак, становясь извивающимися полосами. Живая струящаяся картина была погружена в медленно разгоравшееся у стены эллинга зеленоватое свечение.

— Это Хозяйка, — взволнованно прошептал Лисма.

— Тише, — повторил Грини.

Поперек горизонтальных змеящихся линий возникли вертикальные полосы. Они кружились на месте, вытесняя одна другую, складываясь в мгновенные исчезающие образы. Потом пляска полос прекратилась, остались лишь призрачное свечение и грациозный, девичий силуэт на фоне дальней стены.

— Это Хозяйка станции, — взволнованно повторил Лисма, боясь спугнуть видение. — Мне рассказывал о ней Руте. Правда, тогда я ему не поверил…

Они стояли затаив дыхание и смотрели на прекрасную длинноволосую девушку, начинавшую плавный танец в плотном зеленом воздухе.

— Говорят, это к счастью, — прошептал Лисма. — Только молчи. Если узнает начальство, у тебя отберут жетон.

Они стояли как зачарованные, глядя на прекрасный танец Хозяйки станции, не веря своей удаче, когда внезапный топот взорвал тишину позади них. Они обернулись — никого. Они еще раз обернулись. Свечение гасло, видение медленно таяло.

И тогда они испугались.

Глава 7. ЭКЗАМЕН

Александр Синяев видел, так фантом бесформенной тенью скользнул к выходу. Свое дело он сделал, и за него можно было не беспокоиться. В случае чего он мог спрятаться — слиться с металлом или превратиться в атомный карабин. Никому не придет в голову палить по голым стенам и особенно по солдатскому карабину. А люди, уже неуязвимые, лежали внутри диска, разделенные прозрачным стеклом.

Стражники бросились к оружию. Поздно. Солдаты из них так и не получились.

— Тревога! — заорал тот из них, что был выше другого. — Оборотни на станции!..

Створки люка перед диском бесшумно распахнулись и вновь сдвинулись за его кормой. Станция таяла позади, теряясь в сверкающих облаках. Стенки диска были прозрачны, сквозь них люди видели небо.

— Мы стартовали раньше всех, — сказал Александр Синяев. — И у нас преимущество в скорости.

Он замолчал, выискивая силуэт “Земляники”. Но Бабич первый заметил впереди удлиненную точку.

— По-моему, это она.

Оставалось подправить курс. Борт корабля надвигался, как стена поперек неба. Они замедлили ход, влетели в причальный тоннель и вышли внутри ангара.

— Интересно, кто сейчас вахтенный? — начал Ба­бич, но Александр Синяев оборвал его:

— Разговаривать некогда. Они появятся с минуты на минуту. Бегите в рубку и уведите “Землянику” отсюда. Куда угодно, лишь бы подальше от Лагора.

— А вы?..

— Еще одна. Исправьте мою ошибку. Уничтожьте звездные карты. Сделайте так, чтобы сюда невозможно было вернуться. Вы сами видите, здесь опасно. И… в чем-то вы были правы. Не надо, чтобы Круг знал о Земле. Все, прощайте.

Бабич стоял рядом с диском растерянный, не понимая происходящего.

— А как же вы?..

— Я остаюсь. Прощайте.

Александр Синяев лег на свое место.

— Стойте! — крикнул Бабич. — Я не успел вам сказать. Когда мы смотрели карту… Возможно, я ошибаюсь. Но черный оазис лежит между Лагором и зелеными звездами. Проверьте это. Вы меня поняли?..

Александр Синяев наклонил голову в знак благодарности. Люк захлопнулся. В следующее мгновение “Земляника” затерялась среди неподвижных звезд.

Человек остановился на полдороге, балансируя в слабой гравитации Дилавэра. Он ждал, настроив органы чувств. Но несколько минут ничто вокруг него не менялось.

Потом от цилиндра станции над облаками планеты отделились блестящие точки. Как новорожденные мальки, они плотной стайкой неслись к человеку, увеличивались, вырастали в акул. Они надвигались в лоб, но он мысленным зрением видел сбоку их продолговатые силуэты.

Позади было пока тихо. Николай Бабич не успел еще добраться до рубки. Будет очень досадно, если там кто-нибудь окажется.

Человек приготовился к обороне.

Абордажные ракеты приближались. При желании человек мог уничтожить их, но время у него было. К тому же те, кто находился в ракетах, не нападали. Они защищались. Не их вида, что они искали врагов среди друзей. По-другому они не умели.

Они приближались, уже заметив диск, замедляя движение. Видимо, они поняли, что звездолет охраняется, но не стали искать обход. Они были отчаянными ребятами и сейчас шли в атаку, хотя их никто никогда не учил, как бороться с такими машинами, как десантное блюдце Маб. Но они атаковали его так, как человек учил их атаковать Корабль Роботов.

Теперь из центра мишени он наблюдал, насколько хорошо они усвоили его уроки.

Ракеты, выстроившись вогнутой полусферой, окружали десантный диск, отрезая пути к отступлению. Че­ловек насчитал около двадцати абордажных судов. Медлить было нельзя. Он сделал мысленное усилие и вытолкнул из контейнеров заряд металлической пыли. Под действием магнитных полей они заклубились, копируя очертания диска. Одновременно человек сделал свой аппарат невидимым, сместился на десять километров в сторону и продолжал наблюдение.

Какое-то мгновение картина оставалась неподвижной — хищные тени абордажных ракет, нацеленные на серебряную тарелку. Но внезапно они, как пиявки, одновременно устремились к центру. Носы абордажных ракет раскрывались глубокими воронками. Казалось, пустоту вот-вот огласит их жадное чавканье.

Они прошли сквозь облако пыли, почти не замедлив скорости. Две или три столкнулись. Человек удивился, что всего две или три. Конечно, ничего страшного с ними не произошло, они лишь на секунду потеряли управление и целую секунду барахтались в пустоте рядом с металлическим призраком, но уже через секунду отступили для новой атаки.

Они вновь замерли, рассыпавшись полусферой. Вероятно, командиры судов совещались, как им теперь действовать. Это продолжалось недолго, потом ракеты сбились в плотную группу и двинулись к “Землянике”, набирая скорость, обходя диск стороной. Человеку стало приятно, что они так быстро приняли правильное решение.

Но медлить было нельзя. Диск вновь стал видимым, серебристым. Человек легко обошел стаю ракет и остановился у них на пути, ожидая, что они будут делать.

Он смотрел на приближающиеся суденышки — они были как звездочки на фоне густой черноты, но внезапно по всему небосводу замерцали новые светлые вспышки, у него зарябило в глазах, и, почти теряя сознание, он развернул диск. “Земляника” стартовала. Пустота вокруг нее бурлила, как кипящая жидкость. Самого звездолета уже не было видно — лишь белое пузырящееся пятно, похожее на бурун вокруг погружающиеся субмарины. Но это длилось недолго.

Строй атакующих нарушился. Без специальной экранировки свертывание пространства действует на нетренированный организм, как удар по голове тяжелым предметом. Но это не смертельно — потом все возвращается в норму.

Время уходило. Набирая скорость, диск двинулся по широкой дуге, направляясь к точке пространства, где был спрятан звездолет цивилизации Маб.

Выход из защитного поля напоминает рассвет. Корабль медленно выступает из мрака и секунду остается зыбким, нереальным, полупрозрачным, чтобы уже в следующий миг стать самим собой — сплошной гигатонной глыбой, вылитой из металла.

И он появился над облачными торосами — древний звездолет, созданный гением давно исчезнувшего народа. Диск, как спутник, нанизывал витки на его шлифованную обшивку. Значит, вот где задержался Корабль Роботов. Черный оазис действительно лежал на его маршруте, и человек, конечно, должен был понять это сам, еще на борту “Земляники”. Но там, в оазисе, он в первый момент решил, что закрывающая звезды махина и есть Корабль Роботов. Это его отвлекло, поэтому он ничего и не понял…

Диск, как беззвучный призрак, скользил над дневной стороной громадной сферы, отражаясь в ее полированном зеркале. Однообразие усыпляло, но человеку было нехорошо. Его одолевали предчувствия. Два года кончались, и он устал ждать. Роботы Маб были его врагами, но он не испытывал к ним ненависти. В чем-то они были даже похожи. Они делали свое дело, он делал свое. Вернее, готовился к этому. Он ненавидел роботов не больше, чем тех, кто из-за таласского предсказания готов был потушить все звезды на небе. И те и другие не были виновны ни в чем…

Но, кто же тогда виноват? Цивилизация Маб? Ее инженеры, вложившие в роботов неправильную программу? Но разве можно отвечать за что-то через миллиард лет после гибели последних представителей своего вида?..

Однообразие усыпляло — человек уже много часов подряд не смыкал глаз, и когда внизу что-то мелькнуло, не успел сразу затормозить. Ему пришлось возвращаться по оборванной траектории.

Под ним в центре зеркальной равнины возвышался катер с “Земляники”, похожий на памятник. Памятник чему?.. Диск нырнул вниз. Приземление оказалось точным, они провалились сразу на стартовую палубу. Корабль сразу впустил диск, потому что это была его собственность, он его узнал. Оказавшись в освещенной рубке, Александр Синяев подумал, что торопиться необязательно — звездолет не даст атакующим приблизиться, даже если наблюдатели станции успеют его заметить. Но и тянуть ни к чему.

Человек, не удивился, опять увидав “Землянику”. Она висела в прежней точке оазиса, где они с Бабичем ее оставили сутки назад, будто никуда и не отлучалась. Правда, и его звездолет вернулся туда, где был обна­ружен. Все повторялось, возвращалось на свои круги.

Кроме “Земляники”, в небе ничего не было. Но ученые звездолета уже работали на планетах. Они знали сейчас больше, чем Александр Синяев.

Вскоре диск опять лежал в ангаре “Земляники”, бок о бок с “Гномом”, на котором человека казнили. Торопясь, он вскочил в коридор. У входа в ангар стояли его коллега Вася с приятелем. Они беседовали о чем-то значительном. Узнав Александра Синяева, они одновременно разинули рты.

Александр Синяев вежливо поздоровался.

— Это опять вы? — сказал Вася, заглядывая ему в глаза. — Мы думали, вы погибли. Ведь корабль, на который вы высаживались, куда-то исчез.

— Наоборот, — возразил человек. — Это вы куда-то пропали.

Уходя от ангара, он услышал, как Вася сказал приятелю:

— Это Синяев, о котором я говорил. Он лучший пилот из всех, которых я знаю. Он ответил на все вопросы.

Александр Синяев не спорил. Он уже бежал по магнитной дорожке, как бегун-марафонец. Зрителей не было. Звездолет казался необитаемым. Александр Си­няев оставил позади ряд пустых пассажирских кают, миновал плотно закрытую дверь кают-компании.

В рубке был один Бабич. Когда удивление и радость исчезли с его лица, Александр Синяев прочитал там все.

— Они уже были здесь, — сказал Бабич. — Они сделали свое дело.

Мозг Александра Синяева оставался ясным.

— На всех планетах?

— Да. Планетологи еще там. Сначала никто не по­верил. Но они передали снимки.

— А роботы? Их кто-нибудь видел?

— Действующих — нет. Нашли одного, попавшего под обвал. Омерзительное создание.

Цейтнот. Александр Синяев окинул взглядом прозрачные стены рубки. Нет, отсюда ничего не увидишь. И ничего не сделаешь. Даже если увидеть его отсюда, это будет бесполезно.

Александр Синяев повернулся к выходу.

— Вы куда? Я с вами.

Александр Синяев не стал отговаривать Бабича.

Они рысью бежали но коридору, мимо приоткрытой двери кают-компании. Тезка Синяева Монин и поэт Константин Космопроходческий разговаривали за пустым обеденным столом.

— В природе существует все, — говорил Монин, вытирая пот курчавым париком. — Но чтобы планеты были так похожи, вплоть до формы материков…

— Это рифмованные планеты, — объяснил авангар­дист. — Творец создавал их, словно поэму.

Их лица отгородила стена коридора.

У входа в ангар, вместо пилотов-десантников, стояли рыжий медработник Дорошенко и один из подчиненных Анатолия Толейко.

— К счастью, я взял свои камеры, — говорил плане­толог. — Они очень тяжелые. У меня все болит, но снимки получились отличные. Вероятно, это автомат с корабля, на котором погибли Бабич и этот новый. Кстати, вы слышали, что корабль возвратился? Вдруг их удастся спасти?..

— Не думаю, — возразил Дорошенко. — Кислород в их костюмах кончился несколько часов назад. Сколько же они могут не дышать?..

Они загораживали проход.

— Позвольте, — сказал Николай Бабич. Не успев удивиться, они посторонились. Бабич и Александр Синяев снова вошли в ангар.

После светлых помещений “Земляники” десантная палуба звездолета Маб казалась мрачной. Но Бабич, по-видимому, этого не замечал. Он был настроен оптимистично.

— Конечно, меня тоже удивило появление “Земляники” возле Лагора — говорил он. — Но потом я понял, что Монин решил все-таки поискать ваших товарищей. Оказалось, я почти угадал. Монина подбил на это Толейко.

— Таких товарищей?

— Ваших, — объяснил Бабич. — Тех, кто потерпел аварию вместе с вами.

— Какую аварию?

— Ну, когда у вас полетел инвертор, — сказал Ба­бич, не моргнув глазом. — Уже забыли?..

Но воспоминание не развеселило Александра Синяева.

— Скажите лучше, как вам удалось так быстро уйти от Лагора?

— Монин стартовал сам, — сказал Бабич. — Он прослушал эфир, но ничего не обнаружил. Он торопился назад — ведь он ушел без предупреждения. Если бы он задержался, планетологи сошли бы с ума.

— Они еще на планетах?

— Да, возвратилась всего одна группа. Те, которые нашли поврежденного робота.

Александр Синяев уже ни в чем не сомневался. Он знал, что они опоздали. Роботы закончили перестройку оазиса и унеслись к Лагору. Возможно, как раз сейчас абордажные экипажи идут в последнюю отчаянную атаку, а Дзанг вызывает подкрепления. Но просить у Круга?.. Александр Синяев знал, что они не успеют.

А они уже стояли на полу перед пультом, пол загораживал половину небо, и только купол над головами оставался полупрозрачным. Он окружал небосвод, усеянный алмазной пылью. Планеты-близнецы шли по орбитам, замыкая витки вокруг угасшего солнца. Черный силуэт “Земляники” казался продолговатой ямой, вырытой кем-то в небе.

— Пусто, — сказал Бабич.

Александр Синяев тоже ничего не видел. Но это не значило, что его нет поблизости. Корабль Роботов легко мог затеряться в необъятном небе, к тому же он наверняка был в защитном поле. Оставался единственный шанс.

— Вы убеждены, кто Корабль Роботов — единственное наследство цивилизации Маб? — спросил вдруг Ба­бич. — А если ваш Круг тоже запущен оттуда?..

Александр Синяев не ответил. Он коснулся узкой сиреневой полосы под шаром датчика навигационных за­дач. Из пульта, как лунный луч, выдвинулся хрустальный стержень — и задрожал.

“Если только они не ушли, — думал Александр Си­няев, глядя на его затухающие колебания. — Если не успели подготовиться к старту. Пусть они еще здесь, в черном оазисе…”

Он был готов отдать все, чтобы это оказалось так. Но у него не было почти ничего — только две человеческие жизни.

Он взялся за лунный луч.

Это устройство предназначалось его создателями для связи со своими кораблями во время аварии или при других экстренных обстоятельствах. Любой звездолет Маб в радиусе до светового года обязан был немедленно откликнуться, услышав этот сигнал.

Александр Синяев взялся за лунный луч и осторожным движением потянул его на себя. Прошла минута, прежде чем он отозвался — коротким судорожным толчком, — и снова замер в ладони Александра Синяева. Че­ловек посмотрел вверх.

Они с Бабичем увидели его одновременно. Они находились в звездной пустыне, вдалеке от спиральных ветвей Галактики, поблизости не было ярких звезд — только угасшее Солнце со своими планетами, — и лишь мелкая светящаяся пыль лежала на стенах рубки. Часть неба заслонял продолговатый силуэт “Земляники”, и совсем рядом с ней свет умер, утонув в круглом провале, похожем на глаз скелета.

Корабль Роботов откликнулся на сигнал. Выйдя из защитного поля, он мертвым пятном лежал на теплом звездном сиянии.

Корабль Роботов ждал. Чудовищный пережиток прошлого, рожденный на рассвете Вселенной, он привык к одиночеству. Чередовались геологические периоды, облака сгущались в планеты, гасли и возникали солнца — и все это время он был один, выполняя миссию, для которой был создан. Он был одинок, и некому было подтвердить реальность его существования. Сейчас — вероятно, впервые за свою жизнь — он очнулся, услышав призыв подобного себе исполина, и ждал, что за этим последует. Нужно было спешить, пока ему не надоело ожидание.

Он был неуязвим. Защищенный непобедимой броней, он прожил во враждебном окружении миллиард лет, и слепые силы стихий не могли повредить ему. Орудие, придуманное людьми, так же было бессильно. Его могло сокрушить лишь лобовое столкновение с большим астероидом — телом, равным ему по размерам и массе. И то бы он увернулся.

Нужно было спешить, но человек колебался, стоя на полу перед пультом управления. “Включение техники прошлого лишь укрепляет Круг…” Пока что человек не знал всех функций пульта, но когда-нибудь он мог разобраться в этом. Вероятно, отсюда можно командовать роботами, и тогда с их помощью удастся сделать много хороших дел.

— Не смотрите на меня так, — сказал Бабич. — Ведь я ничего не умею. Придумайте что-нибудь.

И еще “Земляника”. Звездолет Монина находился рядом, слишком близко к середине отрезка, соединяющего корабли Маб. Даже если вахтенные успели заметить появление нового гиганта, они не могли догадаться, какой опасностью это грозит. Во всей бесконечной Вселенной этого не знал пока никто.

Никто — кроме одного человека.

Александр Синяев вновь прикоснулся к сиреневой полосе привода экстренной связи, и перед ним задрожал новый хрустальный стержень — абсолютная копия первого. Теперь все было готово. Корабль Роботов ждал. Безмолвный и недвижимый, он висел посреди черной бездны, впутанный звездной паутиной, — двойник человека, его дополнение, его враг из другого времени. Ареной им было небо, человек первый вызвал противника За канаты, и промахиваться было нельзя.

Человек изогнул стержни и сомкнул их сверкающие концы. Теперь звездолеты Маб были связаны неразрывным кольцом, слиты в единое целое.

Круг замкнут.

— Нет — круг разорван…

Корабль Роботов дрогнул и начал увеличиваться. Его черная тень расширялась, съедая небо. Заглянувший в зеркало монстр, переживший свою эпоху, он приближался, словно подтягиваясь на невидимом тросе.

Завороженный, человек следил, как он надвигается, уже заслоняя полнеба. Минута, и две гигатонные глыбы сойдутся в томительной вспышке — древние рыцари, закованные в доспехи, два мира, две искусственные планеты, гиганты, вскормленные одной чудовищной матерью.

Бабич куда-то его тащил. Десантные диски стояли, готовые к старту. Бабич втолкнул его внутрь и бросился рядом, на свое место. Миг — и они вынеслись в темноту. Но это было не главное.

Это было теперь безразлично. На весах лежал Дилавэр, и приговор был подписан. Все равно, где находиться при взрыве — рядом с бомбой или внутри. Ничто не уйдет от осколков, и даже “Землянику” не спасет ее совершенная метеоритная защита.

Но это было не главное. Потому что они победили.

Разделенные прозрачным стеклом, в оцепенении они смотрели, как два бронированных гладиатора сходятся в центре арены. Их черные силуэты загораживали Вселенную. Но когда они сблизились почти вплотную, один из них дрогнул, затрепетал, и сквозь него проступили звезды.

Корабль Роботов стартовал к Дилавэру.

Поздно — круг замкнут; узы были нерасторжимы. Прошло медленное мгновение, и второй звездолет последовал за собратом, растаяв в звездном свечении. Зачерненная опрокинутая восьмерка символом бесконечности еще стояла в глазах, но они навсегда исчезли, нырнув в ничто.

Они вернутся одновременно, в одной точке пространства, их тела сольются в одно, атомам станет тесно, энергия вырвется на свободу, и на короткое время рядом, с Лагором загорится новое солнце.

И в мире станет светлее.