Мне крайне не нравятся мои сеансы с доктором Карпентером.
Лежать на кушетке, накрепко сцепив руки на животе и бесцельно уставившись в потолок, пока он снова и снова задает мне одни и те же вопросы. Он убеждает меня, что хочет помочь мне разобраться в себе и понять, что все это происходило лишь в моей голове, но я не верю ему.
Похоже, он тоже не верит мне.
Однако сегодня все иначе.
Он поприветствовал меня, когда я появилась в его душном кабинете, попросил меня лечь на кушетку и больше не проронил ни слова. Я понимаю, что он ждет от меня рассказа обо всем, что тревожит меня, но у меня нет особого желания беседовать на эту тему.
― Вы спали прошлой ночью, мисс Грифон? ― в конце концов, задает он вопрос, нервно пощелкивая ручкой.
― Нет.
― Вы соблюдаете предписанный вам режим? ― продолжает выпытывать он.
― Да.
Доктор Карпентер тяжело вздыхает.
― Думаю, что вы лжете. Точнее, я знаю, что это ложь. Санитары доложили мне, что вы не приходили последние пару ночей, чтобы принять лекарство. С чем это связано, Эллисон?
― Потому что мне не нравится, что происходит после приема этих таблеток, ― отвечаю я, посмотрев в его сторону.
У него жесткие рыжие волосы и глаза, такие зеленые, как сад, из которого я сбежала, а душа такая тусклая, как мои ощущения по возвращении домой. Золотая оправа очков напоминает мне о приглашении, полученным мной, на которое я ответила отказом. По моему телу пробегает дрожь, и отворачиваюсь, сосредоточившись на ясном голубом небе за окном его кабинета.
Я думаю, что одна из причин, по которой мне так неуютно рядом с доктором Карпентером заключается в том, что он пробуждает во мне гораздо больше воспоминаний о том проклятом месте, чем я хотела бы оставить при себе.
― Как ваше общение с мистером Хартом в эти дни?
Он пытается задеть меня. Мне даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, что на его обветренных губах сейчас гостит ехидная улыбка. Каждый раз, когда я отказываюсь говорить о себе, а это случается чаще, чем я соглашаюсь, он непременно поднимает этот вопрос, пытаясь подловить меня.
Я еще ни разу не оступилась и не планирую рассказывать ему больше, чем нужно знать о моих взаимоотношениях с другом. Это только усилит его желание разлучить нас.
― Отлично.
― Я подумываю о том, чтобы перевести его, ― продолжает он.
Мое дыхание становится сбивчивым, и я тут же сажусь на кушетке и поворачиваюсь к нему лицом. Выражение его лица, когда он кивает мне, говорит мне о том, что, несмотря на всю нашу осторожность, он нас раскусил. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и вскакиваю с места.
Главное правило доктора Карпентера гласит, что, если мы вдруг чувствуем дискомфорт во время сеанса, мы имеем право на эти действия.
― Я могу закончить оформлять бумаги на перевод уже к среде, ― угрожает он, как только я прохожу мимо него.
К этому моменту я как раз дохожу до двери. Я настолько крепко сжимаю рукой дверную ручку, что костяшки моих пальцев белеют. Я начинаю выходить из себя, и это не приводит ни к чему хорошему. В первый и единственный раз я оказалась в белой комнате по этой же причине. Доктор Карпентер зашел слишком далеко, и я не контролирую свою ярость, набрасываясь на него с его же дурацким блокнотом, которым разбиваю его очки и оставляю царапины на лице.
Двадцать четыре часа ― стандартное время пребывания в белой комнате, но моя кратковременная вспышка была оценена в семьдесят два.
И теперь, у меня есть в запасе лишних сорок восемь часов, чтобы придумать, как оставить Эвера там, где он нужен мне больше всего.
Мы должны бежать.