Исход

Глава 3. Один день из жизни мусорщика

Я стоял над распростертым на полу Модератором. Признаков жизни он не подавал, но, несомненно, был жив, просто пребывал в глубочайшем нокауте. Аня за столом бормотала что-то высоким напряженным голосом — до меня отчетливо доносилось: “Каторга! Каторга!”

Неужели это происходит наяву? Сюр какой-то! Из башки никак не выветрится “Тишь-да-гладь”, а ведь и без дури мои мозги от всех сегодняшних приключений неплохо этак потекли. Я так и в полной мере не осознал, что натворил, но причитания Ани недвусмысленно указывали на то, что влип я нехило.

Ко мне решительным шагом приблизилась Даша. На лице — ни малейших признаков улыбки.

— Ты за нас, что ль, заступился? Зачем?

— Затем, что это правильно, — ляпнул я первое, что пришло на ум.

— Ох, вот ведь незадача! Я бы с ним порешала проблемы… но после такого ума не приложу, как поступить…

Она замолкла и задумалась, пристально глядя на затылок лежащего ничком крысеныша. А я огляделся — в окнах темно, но чудится, что кто-то невидимый подглядывает за нами. Вспомнилось про камеры. Где, кстати, они?

— Вот что, — сказала Даша, по всей видимости, придя к какому-то решению. — Вы с Анькой топайте отсюда поскорее. Беру все на себя. Скажу, что он сам ни с того, ни с сего хлопнулся в обморок. Переработал, бедняга, перетрудился, вот сознание и потерял, мордой об пол шмякнулся, челюсть повредил… Он же, небось, и не понял, что это ты ему вломил!

— Про меня он все равно вспомнит, — сказал я.

— А как же, вспомнит! Вспомнит, что ты с ним после “Тишь-да-глади” пререкался! Но в рожу-то не бил! Есть разница? Ну все, идите скорей, не маячьте. Или в карцер хотите? Пошли вон!

Подскочила Аня, схватила меня за локоть, бормоча:

— Как был бешеный, так и остался!.. Пошли, заступник, Дашка выкрутится, не переживай. Она в столовке десять лет работает — с таким опытом ничего не страшно…

Я заколебался на несколько секунд. Подумал, что бросать Дашу нельзя, а надо бы дождаться других Модераторов — или кто тут у них вместо полиции? — и высказать все в лицо. А лучше — набить еще пару мерзких морд. Это место нуждается в революции и свержении власти! Здесь все фальшивое и нелепое — это просто экспериментальная зона в тайге, а никакая не великая Вечная Сиберия…

— Камеры, — сказал я наконец, — они все засняли.

По словам Ани камеры повсюду, а значит, и в столовке тоже. Меня почти радовал этот факт. Отступать некуда, единственный выход — схлестнуться с врагом лоб в лоб. Меня не пугали карцер и пожизненная каторга, в глубине души таилась уверенность, что все это ненастоящее и скоро развеется, как морок.

Короче говоря, дурь подействовала на меня конкретно и основательно.

Хотя я никогда не мог похвастать избытком здравого смысла и часто сначала делал, а потом думал…

Даша отозвалась:

— Три штуки всего. Одна на кухне, другая вон ту половину столовой снимает, третья не работает после последней грозы. Проводка сгорела.

— А микрофоны?

— Я на один микрофон горячее масло пролила, — ухмыльнулась Даша. — Нечаянно, ясен пень, — откуда ж мне, глупой поварихе, знать, где у них микрофоны запрятаны? Неделю тому это было. Все ремонтировать не идут.

У нее действительно все схвачено, понял я. Такая баба реально из любой проблемы выкрутиться и другим подсобит.

Повариха вдруг нахмурилась и гаркнула:

— Валите отсюда!

Я и Аня, так и не отцепившаяся от моего локтя, вышли из столовой. Снаружи было темно, прохладно, и тянуло легким ветерком, напоенным ароматом хвои. Ближайший фонарь тускло светил метрах в ста от нас, под ним тусовались и гоготали трое парней — видать, с поля только что вернулись. Мы направились в противоположную от них сторону, в темноту, где разбегались в разные стороны грунтовые дороги.

Светили звезды — необычайно яркие и низкие. Они почти не мигали. Луны не было видно. Далеко в лесу ухала сова… или филин — черт их разберет. Щебень под ногами хрустел вызывающе и громко, так что казалось, что наши шаги разносятся на многие километры вокруг.

Аня молча шла вперед, отлично ориентируясь в темноте, и я доверился ей. Одна моя рука по-прежнему находилась в полном ее распоряжении, другой я тер глаз — в нем снова мелькали светящиеся пятнышки, похожие на причудливые знаки.

Во тьме кое-где светились одинокие окна в бараках, и это был единственный свет вокруг нас, если не считать звездного небосклона.

В молчании мы приблизились к одному из одноэтажных деревянных домов, в котором светилось от силы пара окон. В их свете виднелись огороженная штакетником клумба, бельевые веревки с сушившимися тряпками, ведра, жестяное корыто и деревяная стиральная доска. Кто-то днем хорошенько постирался и оставил весь постирочный инвентарь прямо во дворе, не опасаясь краж. Вероятно, краж здесь не бывает, как и безработных и бездомных. Все трудоустроены и снабжены квартирами. Наверняка неведомый Детинец гарантирует и эти нюансы наряду с правом отправляться в квесты.

Аня остановилась, отпустив наконец локоть, и шепнула:

— Заходи внутрь. Потом прямо и налево, третья дверь твоя. Тетя Вера тебя не ждет, поди, раз ты в квест ушел.

— Тетя Вера? — повторил я. Дежурный по квест-залу меня спрашивал про тетю Веру.

— Тетка твоя — не помнишь?

Я крякнул.

— У меня есть родственники?

Аня хихикнула, сказала:

— Ладно. Пока!

И вдруг чмокнула меня в щеку. Поскольку после этого действа она неподвижно застыла, невидимая в полумраке, я поддался порыву, взял ее за талию, которая оказалась упругой и стройной, и поцеловал комбайнершу как следует. Аня не проявила по этому повода неудовольствия — скорее, наоборот. Некоторое время мы увлеченно сосались, ее руки скользили по моей спине, а мои — по ее ягодицам, лопаткам, шее, затылку…

На затылке под волосами пальцы нащупали то ли швы, то ли рубцы.

Я отстранился.

— Что это?

— Что? А, шрамы от чипа.

Я оторопел:

— Какого чипа?

— От обыкновенного, какого же еще? Он у всех есть, и у тебя тоже.

Я в панике ощупал свой затылок — и тоже нашел швы, судя по всему, давно зажившие. Меня тоже чипировали?

Ну, разумеется, ядовито ответил внутренний голос. А ты как хотел?

Получается, все жители Вечной Сиберии, этой огромной лаборатории, чипированы? Гулко застучало сердце, а ладони вспотели. Итак, что мы имеем на данный момент? Чипы, Модераторы, камеры и микрофоны везде, где только можно. Полный и тотальный контроль. Сбежать будет сложновато… А если чип читает мои мысли, то дело табак, как говорят мореходы.

Я поковырял шов ногтями. Никакого ощущения чужеродного тела в голове под кожей… Или так всегда бывает с имплантами? Наверное, всегда. Люди с кардиостимулятором в сердце его вроде бы не чувствуют. Или чувствуют?

Модератор считывал рейтинг Ани с помощью прибора — значит, прибор настроен на частоту, генерируемую чипом. Я мог бы догадаться об импланте уже тогда, в столовой, ведь иначе приходится допускать, что прибор читает мысли.

— Я пошла, — бессильно прошептала Аня, словно прося разрешения. — До встречи!

Она растворилась во мраке, а я задался вопросом, откуда ей известна моя “квартира”. Была в гостях?

Неважно. Здешние все про всех знают, пора привыкать.

Я осторожно прошел через распахнутую входную дверь в коридор, стараясь ни обо что не споткнуться. Длинный коридор слабо освещала одна-единственная лампа вдали. Деревянный, поддающийся под тяжестью тела пол, облепленные древними обоями стены, местами протекшие потолки. Дверей много, и все выглядят одинаково — рассохшиеся, обитые ветхим черным дерматином. В коридоре, как водится, валялся кое-какой скарб: сломанная детская коляска, садовая тележка и несколько метел.

Я нашел “свою” дверь — на ней были прибиты пластмассовые цифры 1 и 0. Моя квартира, стало быть, под номером десять. Я поднял руку, чтобы постучать, но тихий звук сбоку отвлек внимание. Черная кошка со светящимися с полумраке глазами шарахнулась прочь, проскользнула в приоткрытую дверь по соседству, выглянула оттуда. В щель выше нее на меня смотрела еще пара глаз — мальчишка лет четырнадцати с растрепанными каштановыми волосами, худенький и востроносый.

Из той же “квартиры” донесся оклик — это была женщина, и оба — пацан и кошка — пропали из виду. Дверь прикрыли, но из-за нее все равно слышались голоса женщины и мужчины, они энергично, хоть и негромко, переругивались.

Негоже стучать в дверь собственного дома, решил я и повернул ручку. Дверь отворилась.

Я перешагнул порог и оказался в темной комнатке с закопченными стенами, столом под потрепанной скатертью, тремя стульями, шкафом с посудой, печью-буржуйкой в углу, возле которой на железной пластине на полу лежали кочерга, стальной совок и пустое почерневшее от угольной пыли ведро. На столе красиво вышитая кружевная салфетка накрывала что-то. Занавески на окне у стола своей новизной контрастировали со всем остальным интерьером (кроме салфетки). Судя по всему, их вышили вручную. На стенах висели изображения двух лун и минималистические портреты людей в окружении геометрических фигур. Судя по позам этих нарисованных людей и гало вокруг голов, это не столько портреты, сколько иконы.

Слева из другой комнаты через открытую дверь лился свет. Справа дверь поменьше вела, наверное, в туалет.

В целом мой новый дом производил приятное впечатление. Я ожидал худшего. Бедно, но чисто.

— Кто пришел? — спросил немолодой женский голос из освещенной комнаты.

Я заколебался. Как прикажете себя назвать?

— Я.

— Олесь? Ты? Закончился квест?

— Кончился, тетя Вера, — вздохнув, проговорил я.

Она появилась в дверях и щелкнула выключателем — на кухне вспыхнул свет. Тетя оказалась сухопарой и довольной высокой женщиной лет шестидесяти или старше, с короткими седыми волосами, в очках на длинном носу и разваливающейся книгой в руках. Одета она была в длинное серое платье и толстые вязаные носки. Вокруг поясницы наверчена шаль.

— Кушать будешь? — Тетя шустро подошла к столу и сдернула салфетку. Под ней оказались блюдечки и чашечки. Каша с кусочками сухофруктов, печенье, тушеная фасоль, салат из натертой свеклы.

— Я поел, — неосторожно сообщил я.

Тетя изумилась.

— Где успел?

— В столовой.

— Так поздно?

Не будем врать, подумал я. Скажем правду.

— Меня Даша угощала.

— Даша… — пробормотала тетя, усаживаясь возле стола. Похоже, ноги плохо ее держали. — Впервые слышу, чтобы эта лиса кого-то в неурочный час кормила…

Я все еще был пьян после единственной рюмочки местной дури. А потому весьма разговорчив.

— Ее Аня попросила…

— Какая Аня? Баба Аня, что ли?

— Васильева. Комбайнерша.

Тетя Вера прищурилась и посмотрела на меня с улыбкой. Я стоял на пороге перед ней навытяжку, как опоздавший ученик перед учительницей. Откуда мне знать, как поступает Олесь, когда является домой?

Теткина улыбка долго на длинноносом лице не задержалась, она закашлялась. Кашель был сухой и рвущий легкие.

— Ты молодец, что начал с другими девчатами общаться, — наконец произнесла она, когда приступ прошел. — Ну, коли есть ты не будешь, я еду в подпол отнесу. А ты сходи помойся, сегодня вода хорошая, теплая, на солнце нагрелась. Кой-чего осталось после стирки Смольяниновых.

Она поднялась, упираясь одной рукой о столешницу, другой о собственную коленку, взяла тарелки и вышла из квартиры в коридор, где был, вероятно, спуск в подпол.

Я пропустил ее и разулся. Портянки свалились с ног, я запихал их в берцы, поставил берцы в уголок, чтоб не мешались. Заглянул в правую дверь — так и есть, туалет и железная эмалированная раковина с капающим краном. Под раковиной корыто вроде того, что Смольяниновы бросили на улице, и два ведра с водой — теплой, нагретой солнцем. В корыте можно, в сущности, помыться целиком, если сидеть на корточках и следить за тем, чтобы сильно не расплескивать воду. На полках лежат грубое мыло с острым запахом, чистые мочалки, полотенца.

Недолго думая, я разделся и начал мыться. На коже остались следы той слизистой субстанции из камеры, сейчас она превратилась в мягкие стеклянистые комочки по всему телу. Помывшись в скоростном режиме, я надел трусы, которые все это время лежали свернутые в кармане. Они все-таки в определенном смысле мои…

Одевшись полностью, я побрел в спальню. Тетя Вера лежала на кровати за тонкой занавеской, читала книгу. В другом углу комнаты меня ждала вторая кровать, тоже за занавеской.

Значит, спальня у меня с моей новой тетушкой одна на двоих…

Тетя снова закашлялась.

— Ты болеешь? — спросил я, усаживаясь на кровать.

Вера невесело рассмеялась.

— Месяц уже… Пневмония. Не проходит никак, окаянная.

— Лекарь послезавтра будет, — вспомнил я. — Если его заводские не задержат.

— Толку-то от него, лекаря… Мне надо на стационарное лечение.

Я откинул одеяло и лег. Посмотрел на нее.

— А что мешает?

— Рейтинг мешает, рейтинг… Ты чего, Олесь, чудные вопросы задаешь, будто сам не свой?

Я в который за сегодня раз объяснил про “глюк”. Вера перепугалась, протянула руку лодочкой к иконе, тронула свой лоб кончиками пальцев.

— Ой, беда-то… И ничего не помнишь? Никого? И… меня тоже?

Вероятно, ей важно это знать.

Честно будет сказать, что нет, я и тебя не помню. Но кому будет от этой правды хорошо?

— Тебя помню, — соврал я. — Но многие детали своей жизни не помню. Ты не обижайся, если я чего-то забуду.

Вера замахала на меня руками.

— Да какие обиды? Главное, чтоб глюк поскорей прошел. Ну, спокойной ночи, свет гашу.

— Спокойной ночи.

Она выключила свет. Я лежал в темноте за пологом, прикрывшись одеялом и не раздевшись толком. Слушал, как в ночной дали лает собака. Обдумывал разное.

Вот соврал я и сделал человеку приятное. Никому не навредила моя ложь и не навредит. Нет силы в правде, сила в доброте. И не важно, врешь ты или рубишь правду. Любой поступок хорош, если делать его обдуманно и ради блага другого человека.

Сначала чудилось, что я моментально усну после всех треволнений, но потом выяснилось, что сон куда-то запропастился.

В голове крутилось слишком много мыслей, и эти мысли свернули в сторону моей гипотезы — того, как я здесь очутился. Кажется, она начинала подтверждаться.

Согласно этой гипотезе, я попал на территорию, где проводятся масштабные эксперименты над людьми, своего рода лабораторию, населенную двуногими “белыми мышами” — чипированными людьми. Через чип-нейроимплант им легко внушить все, что угодно, — и то, что живут они посреди Поганого поля в Вечной Сиберии, на которую надо молиться, и то, что я, Олесь Панов, жил здесь всю жизнь.

Кто-то жил здесь вместо меня, это точно. Под моим именем или каким-то другим, но сейчас жители Западного 37-го Посада считают, что моего предшественника звали как меня. Не забыть бы завтра попросить тетю, которая мне никакая не тетя, дать поглядеть на мои старые фото…

Мной заменили выбывшего по каким-то причинам человека — хмурого нелюдимого парня с дурным характером. Если его найти и расспросить, многое прояснится.

Как бы то ни было, валить отсюда надо однозначно, здесь мне делать нечего, даже с учетом восхищенных веселых комбайнерш…

И еще надо избавляться от чипа — субклеточного когнитивного нейромодулятора, согласно терминологии доктора Тараса Игнатьича Пономарева. Мне это дополнение к организму нужно как собаке пятая нога.

В памяти всплыло, как Димон-подлюка предлагал гемивиртуальные игры, где я изображал бы жертву, убегающую от охотников с артефактом. Теперь я представляю, каких масштабов достигают эти игры… У Рептилоидов дело поставлено на широкую ногу.

Зачем им это? Чтобы узнать, как лучше управлять людьми? Хрен их поймет.

Видимо, действие “Тишь-да-глади” еще не завершилось, поскольку мне было на редкость хорошо и вольготно, море по колено, как говорится. Ничего по-настоящему не тревожит, стресса — ноль. Я был почти на сто процентов уверен, что завтра, на свежую голову, придумаю, как вырваться из ловушки. Чипирование в моем случае не сработало — я по-прежнему не верю, что Поганое поле населяют чудища, и это не напугает меня, когда придет время прогуляться за кордон. Завтра я перелезу через забор и убегу в тайгу. Прогулка по лесу будет не из легких, но как выживают в таких случаях, я смотрел по Ютубу, так что ничего страшного. Сидеть и ждать с моря погоды я не намерен.

Эти мечты умиротворяли, и я начал потихоньку засыпать, несмотря на покашливание тети и лай неугомонной собаки. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, я подумал, что хорошо бы завтра проснуться в своей арендованной квартире… ищущим работы молодым эникейщиком без денег.

Но проснулся я в барачных апартаментах трудоустроенным мусорщиком. Ничего не изменилось, сон продолжался — если это сон. Некоторое время я валялся в постели и вспоминал вчерашнее.

Несмотря на некоторые опасения, употребление дури не оставило особых последствий, кроме жажды. Ее я утолил в туалете, напившись прямо из-под протекающего крана. Вода оказалась вкусной и чистой, несмотря на плачевное состояние труб.

Вчерашний пофигизм улетучился, и я с неприятным сосущим чувством в груди осознал, что Модератор рано или поздно до меня доберется, и надо с этим что-то делать. Не стоит попадать в карцер до того, как свалю в лес.

Сегодня осмотрюсь и сбегу. Засиживаться себе дороже. Правда, нестись сломя голову резона нет — схватят и запрут в карцере. Поэтому самый оптимальный вариант — разнюхать обстановку, а после делать ноги.

Тетя уже встала и хозяйничала на кухне, аппетитно пахло. Через тонкие стены слышалась ругань соседей — они словно бы и не переставали ругаться со вчерашнего дня.

— Смольяниновы никак не угомонятся, — сказала тетя, жестом приглашая меня садиться за стол. — Как кошка с собакой… Бедный Витька — слушает это каждый день…

Витька, насколько я понял, — это вчерашний пацан.

Тетя выложила передо мной разнообразную снедь: пирог с творогом, печенье, чашку с вареньем, яичницу с луком.

— А разве мы не в столовой питаемся? — спросил я.

— В столовой, — подтвердила тетя Вера. — но я люблю домашнее. И ты тоже. Я от работы швеей по болезни освобождена, чем еще дома заниматься?

Некоторое время мы молча ели. То есть в основном ел я, тетя же потягивала чай.

— Не вспомнил? — наконец спросила она, хотя и так было понятно, что нет.

— Не вспомнил, — виновато ответил я.

Она закашлялась, и я подумал, что ей нужны антибиотики и полноценное квалифицированное лечение. Если бы не Рептилоиды со своими играми и экспериментами…

Кое-что вспомнилось.

— Тетя Вера, у тебя есть мои фото?

Она вздернула тонкие брови.

— Откуда же? Только Модераторы фотографируют людей. Да в Князьграде, говорят, фото делают.

Вот так незадача! Не выйдет у меня выяснить свой “предыдущий облик”. Почему-то я загодя предполагал, что это не будет простой задачей.

После завтрака, когда тетя вышла из барака по какой-то хозяйственной надобности, я пошарился в шкафу в спальне, посмотрел “свою” одежду. Все впору. Что ж, мой предшественник определенно был моего телосложения и роста.

И трусы все же были его, а не мои.

Тетя показала, где мой мусоровоз — в гараже в сотне метров от барака. Дала ключ, который висел на гвоздике в квартире (буду называть нашу барачную халупу квартирой). Это была металлическая перфокарта размером раза в полтора больше обычной банковской карты, вся изрешеченная дырками разной формы. Судя по поверхности, ключ-перфокарта одновременно была микросхемой — в Вечной Сиберии самые большие микросхемы в мире… Перфорированная поверхность вкупе с микросхемой не позволит просто так запилить дубликат.

Я пошел к гаражам, зажимая в ладони необычный ключ и поглядывая по сторонам. Людей маловато, вдали на поле работают люди, возле нашего барака движения вовсе нет. Вероятно, наш барак заселен не весь, но жильцы все равно теснятся в крохотных “номерах” — зимой теплее.

Мне предстояло собирать мусор в нескольких Посадах, причем начинать нужно с асфальтированных улиц.

Пока шел к гаражам, обратил внимание, что бараки раскиданы, на первый взгляд, без всякого порядка, на значительном удалении друг от друга. Но если присмотришься, то увидишь во многих местах проросшие травой и бурьяном каменные кладки фундаментов разрушенных или сгоревших зданий. Раньше здесь было, по всей видимости, куда больше построек и, соответственно, населения. Из земли тут и там торчали арматурины и мотки ржавой проволоки, огромные рифленые покрышки грузовых автомобилей и полусгнившие бревна.

От оставшихся бараков, включая наш, тянулись провода, их поддерживали столбы.

День с самого утра выдался теплым, почти жарким. Я не шарю в климате Сибири, но почему-то подумалось, что это не совсем нормально. Пусть даже на дворе июнь.

Возле гаражей отирался давешний пацан — Витька Смольянинов. Возле его ног сидела крупная рыжая дворняга с длинной мордочкой и торчащими ушами, чем-то похожая на колли.

— Привет! — поздоровался Витька.

— Привет. Ты — Виктор?

Пацан перестал лучезарно улыбаться.

— Ты чего, Олесь, прикалываешься? Не узнал?

Пришлось объяснять про глюк. Хорошо, что здесь все в курсе глюков и не задают лишних вопросов. Это как если б я был алкашом и объяснял приятелям-выпивохам, что вчера малость перебрал и поэтому бросался с ножом на бронзовую статую в центре города, приняв ее за живого человека. Или был бы наркоманом и оправдывал потерю памяти передозом. Полагаю, в обоих случаях меня понимали бы с полуслова.

Стукнула идея, что в Вечной Сиберии все, по сути, и есть наркоманы, но по части квестов и немножко “Тишь-да-глади”. Наверное, оба этих наркотика помогают отвлечься от беспросветной жизни.

— Чего гуляем? — спросил я мальчишку. — Дома неохота сидеть?

— Неохота, — помрачнел тот. — Предки лаются с утра. Они всю жизнь лаются.

Грустил он недолго — секунды две. Повеселев, снова заулыбался и предложил:

— Давай, я тебе помогать буду, раз ты ничего не помнишь? Мы ведь с тобой друзья! Часто катаемся вместе на твоем мусоровозе.

— Да ну? — протянул я, а сам подумал, что помощник не повредит. На всякий случай полюбопытствовал: — А тебе в школу не надо?

…Если в этой заднице мире вообще есть школа, договорил я про себя.

— Сейчас каникулы, ты че? — сказал Витька. — И это забыл?

— Ах да. Июнь на дворе. Ладно, поехали. Но пса оставь.

Все это время, пока мы общались, пес спокойно сидел и смотрел на меня круглыми умными глазами, высунув язык. Витька потрепал его по макушке и извиняющимся тоном произнес:

— Кими, тебе придется остаться…

Пес будто понял человеческую речь, поднялся и затрусил прочь, размахивая хвостом.

Ворота гаража не запирались на замок, просто закрывались на щеколду, чтобы случайно не распахнул ветер. “Мой” мусоровоз — единственное транспортное средство в гаражах, где хватает места на пять большегрузных авто.

Я залюбовался мусоровозом — прежде мне никогда не попадались машины с таким необычным дизайном. Он был больше похож на инопланетный вездеход, чем на мусоровоз. Приплюснутый, многогранный, на четырех крупных и широких колесах. Впереди кабина на двоих, позади закрытый кузов с задней загрузкой (вручную) и боковой (с помощью гидравлического манипулятора, который хватает контейнеры).

Желтая краска на манипуляторе облезла, но в целом манипулятор смотрелся внушительно и современно. На кузове сбоку от манипулятора находилась панель управления с испачканными в масле рычажками и клавишами.

В помещении была яма, вдоль одной стены — полки с инструментами, вдоль другой — длинный щит с шестью прямоугольными гнездами. В трех торчали металлические коробки с прорезиненными красными рукоятями, три оставались пустыми. В глубине пустых гнезд поблескивали три медные клеммы.

— Неплохой манипулятор, — одобрил я. — Смотрится новее всей остальной машины.

Витька отчего-то хихикнул:

— Еще бы!

Я не вкурил, отчего он веселится, но выяснять не стал. Позже.

Я сунул карту-ключ к щель подходящего размера в двери кабины, потянул за ручку, и дверь, лязгнув, открылась. Автоматически разблокировалась вторая дверь, со стороны пассажира. Мы забрались в кабину, уселись на обшитые мешковиной кресла. Руль самый обыкновенный, а вот рычаг переключения скоростей вызывает недоумение: двигается в проеме не так, как обычно, а только вперед и назад, застревая в пазах напротив обозначений “0, 1, 2, 3, 4”. Сейчас рычаг был в положении “0”.

Справа от руля краснела круглая кнопка, под ней виднелась щель, как на двери. Я втиснул туда ключ и нажал на кнопку. Кабина еле ощутимо завибрировала — включился на редкость тихий двигатель.

Однако какая продвинутость!

Все же чудной этот контраст между бараками и технологиями…

Я внимательно изучил панель управления.

— А где датчик уровня топлива? Бензина… или солярки?

Едва я задал этот вопрос, как углядел светящиеся изображения трех батарей. Одна полностью полна, две другие наполовину.

Витька удивился:

— Ты и этого не помнишь? Мотор электрический. В гараже батареи берем из гнезд, где они заряжаются, и меняем по мере надобности.

— Ни фига себе! Мусоровоз на электрической тяге? Заряда на сегодня хватит?

— Хватит. Мусор загрузим, прокатимся к карьеру, вывалим мусор, назад вернемся, и еще заряд останется.

Потрясающе, поразился я. Если на трех из шести батарей можно так покататься, то на полном наборе я уеду далеко…

Хотя нет. Рассекать по тайге на мусоровозе — глупость. Нужно стырить тачку полегче и пошустрее, с запасом заряженных батарей. Проеду столько, на сколько хватит заряда аккумуляторов, потом пойду пешком.

Я выехал из гаража и притормозил. Витька выскочил из кабины, захлопнул двери гаража и вернулся. Мы поехали на асфальтированную улицу — на ту ее часть, где я еще не был. Дальше, как выяснилось, дорога пересекала небольшую речушку, чьи берега сплошь заросли кустарником и камышом (или рогозом — я их не различаю), и на другом берегу асфальт кончался. Недалеко от ближайшего берега, на отдалении от основных построек главной улицы, находилась квадратная яма метра два на два и глубиной в человеческий рост, с бетонными стенами. Яму наполняли груды драных тряпок, золы, гнилых палок и досок, битого шифера и кирпича. Пищевых отходов не было, к счастью, а то запах стоял бы нешуточный. В Посаде много свинарников, коровников и прочих загонов для прожорливой скотины, поэтому очистки и огрызки востребованы и долго не залеживаются.

В яму вела узкая бетонная лестница под наклоном в 45 градусов. Я встал у верхней ступени и упер кулаки в бока. Теперь стало ясно, отчего веселился Витька, когда я заговорил о манипуляторе — его тупо не использовали за неимением контейнеров. Надо, оказывается, рученьками работать.

Я вздохнул, достал из кузова лопату, мотыгу и два здоровенных грязных ведра, неспешно вернулся к яме, поглядывая по сторонам и запоминая местность. Судя по солнцу, асфальтированная улица тянется с севера на юг. Северный конец пересекает реку по мосту и упирается в густой лес. Южный переходит в грунтовку, которая вьется между холмами (один из них венчала беседка), а по обеим сторонам от дороги раскиданы бараки, гаражи, поля и загоны для скота. Еще южнее — Поганое поле, где человеческих поселений нет. За северным лесом, вероятно, есть еще бараки, только неясно, принадлежат ли они нашему Посаду или нет.

По всему выходит, что мне следует направится на юг.

— Слушай, Витька, а в каком направлении Князьград?

Витька, взявший в руку мотыгу и одно из ведер, сразу показал пальцем на север. Что ж, понятно.

Мы принялись за работу — нагружали ведра мусором, потом тащили эти ведра к машине и высыпали в кузов. Какой идиот придумал вырыть эти ямы вместо обычных мусорных площадок? Нам приходилось бегать вверх-вниз по узкой лесенке, я начал потеть. Витька же работал старательно, мотыгой управлялся виртуозно, ухитряясь загребать ею больше, чем я лопатой, и аккуратно ссыпать в ведро.

Когда яма почти опустела, я зачерпнул лопатой кусок кафеля с барельефом из двух лун. Собирался швырнуть в ведро, но Витька увидел, схватил плитку и протер рукавом.

— Это священное! — пояснил он. — Его нельзя на мусорку.

Я фыркнул:

— Кто-то же выбросил!

— Пьяный был, наверное. Не заметил.

— Что означает этот знак? — спросил я, наблюдая, как Витька кладет плитку на ступеньку.

— Это символы дня и ночи во взаимосвязи, солнца и луны, времени, когда светло и когда темно, — заученно ответил тот. — Вечная Сиберия действительно вечна — в любое время и всегда.

— И правда глубокий смысл, — хмыкнул я.

Витька покосился на меня.

— Над этим смеяться нельзя. Как над матерью и отцом. Или как нельзя хлеб топтать.

— Ясно. А что такое Детинец?

— Крепость в Князьграде. В Детинце высокое собрание заседает во главе с председателем.

— Председатель — он самый главный в Вечной Сиберии?

— Ага.

— И этот Детинец гарантирует нам квесты?

Витька отрапортовал как по бумажке:

— Каждый гражданин Вечной Сиберии имеет право на прохождение квестов. Двенадцать часов в неделю независимо от рейтинга.

— О как? — удивился я. — Откуда такая доброта?

Вопрос был риторический. Витька пожал плечами и снова взялся за мотыгу.

Я подумал, что, кажется, имею представление, где искать рептилоидов или их прямых подручных. В сущности, и Модераторы их подручные, но больно мелкие, вряд ли они что-то знают важное об этой гигантской лаборатории.

— Что производят на заводе?

— Разную технику. Комбайны, машины, виртуальные камеры.

Я почесал подбородок. Как можно так загадить обычную жизнь, но при этом на заводе производить высокие технологии? Что за извращенный опыт Рептилоидов? Почему бы не построить нормальные дома для людей?

Закончив с первой ямой, мы объехали еще несколько. Мусора в них было меньше, но некоторые частично заполняла грязная вода, оставшаяся после дождей. Вот зачем мне берцы!

Если бы не работящий и умелый Витька, я бы корячился в этих ямах несколько часов. Особенно ловко он орудовал своей мотыгой, которая, к моему изумлению, трансформировалась в лопату при желании.

Когда я похвалил мальчишку, тот с умным видом воздел палец:

— Умение рыть ямы — один из самых полезных навыков! Так мой деда покойный говорил. Удобным инструментом легко и мусор убрать, и подвал сделать, и печь, и землянку.

Пока мы вкалывали, мимо проходили люди. Кто-то гнал коров на пастбища, кто-то самолично тянул телегу с разным грузом, кто-то шел налегке. Я автоматически со всеми здоровался, мне вежливо отвечали.

Один раз проехала легковая машина, латаная-перелатаная, с приваренными крыльями от другой тачки, мудреным самодельным бампером, которым впору таранить зомби.

Второй раз проехала машина вроде джипа на шести колесах. Это чудо со всей определенностью сварганили из чего попало местные умельцы. В авто сидели два Модератора, судя по красным робам и блестящим буквам “М”. На нас, горбатящихся в помойной яме мусорщиков, не обратили внимания. И ладно. Я проводил взглядом необычную машину, мне она понравилась — на такой ехать по тайге в самый раз.

По пашням катался комбайн — я таких тоже никогда не видывал. Гибрид трактора и собственно комбайна. Возможно, управляла им Аня, с такого расстояния не разглядишь.

Мы подъехали к яме возле полуразрушенного каменного здания с символом двух лун… точнее, солнца и луны на потрепанном фасаде.

— Это последняя, — обрадовал Витька. — Кузов полный, больше не влезет. Потом едем в карьер, опростаемся. В другой Посад завтра поедем.

— В смысле, мы весь этот хлам выбросим в карьер?

— Ага, — Витька подмигнул, и я не понял, к чему это. Он что, подозревает, что я намерен рвать когти?

Я намеревался уточнить, но нас окликнули знакомым голосом. Обернулся — к нам шла пышнотелая и улыбающаяся повариха Даша. В простом платье, платке, с тряпичной сумкой в руке.

Мы поздоровались.

— Ну что, Олесь, не вспомнил свою жизнь? — осведомилась она. — Нет? Ладно. Я про вчерашнее хотела сказать…

Она глянула на Витьку, но тот пошел укладывать инвентарь в кузов.

— Во-первых, — понизила голос Даша, — этот дурачок поверил, что хлопнулся в обморок, представь? А во-вторых, он стыдится, что потерял сознание при свидетелях. Настоящий Модератор должен быть сильным и здоровым, у них, Модераторов, это строго. Если слабак, то тебе не место среди Модераторов. А бывших Модераторов не бывает — сам посуди, как ему обычным трактористом или пастухом работать, после всего, что наконтролировал? Поэтому он готов забыть, что вчера ты ему наговорил. Но предупреждаю тебя, Олесь, это дело ненадолго. Рано или поздно он тебе отомстит. Да и не только тебе, всем нам. Скорее рано, чем поздно.

Когда он возьмется за месть, подумалось мне, меня и след простынет. Расхлебывать останутся Даша с Аней, но что поделаешь? Я не всесилен, всем помочь не в силах.

— Спасибо, Даша, — с чувством произнес я.

Даша кивнула, повернулась к фасаду полуразрушенного здания, протянула ладонь к Знаку, приложила ладонь ко лбу. И пошла дальше, виляя массивными бедрами.

Пока я смотрел ей вслед, переваривал сказанное, позади подошел Витька.

— А ты, Витька, почему так рукой не делаешь? — обратился я к нему.

Тот насупился и, вытерев пот со лба, пробучал:

— Смысла не вижу.

Далеко пацан пойдет, подумал я. Не суеверный даже в окружении людей с начисто промытыми мозгами. Точнее, почти не суеверный: кафельную плитку со Знаком все же не позволил выбросить. Кое-что внушить ему взрослые успели. Как сложится его судьба в этом тухлом месте?

— Ты глюки ловил когда-нибудь? — спросил я неожиданно для самого себя.

— Не-а. Мне в квесты еще рано. Мне четырнадцать, а в квесты ходят с пятнадцати.

Забавно, отметил я про себя. В квесты не ходит и сравнительно не суеверен. Станет ли суеверным, когда начнет погружаться в виртуальный мир? Связаны ли квесты и общая зомбированность населения?

— Показывай дорогу к карьеру! — велел я, и Витька мгновенно оживился. Карьер его чем-то воодушевлял.

Мы ехали по грунтовке на юг, к холму с беседкой, затем между разбросанными как попало постройками — жилыми и нежилыми, — по полю, среди рощ и кустарников. Грунтовка закончилась, и широкие колеса мусоровоза сейчас катили по утрамбованному грунту. Я отметил, что у мусоровоза неплохая амортизация, нас почти не трясло, невзирая на качество дороги — точнее, отсутствие нормальной дороги. Я разогнался, но Витька предупредил, что при высокой скорости заряд аккумов расходуется быстрее, и я сбавил скорость.

Километров через пять или шесть впереди выросла трехметровая решетчатая ограда, в ней были ворота о двух створках под металлической аркой.

Наступила моя очередь воодушевляться — вот он, выход из этой треклятой Вечной Сиберии!

Когда мы затормозили непосредственно у ворот, я разглядел на арке целых три камеры наружного видеонаблюдения. И массивный висячий замок.

— И как его открыть? — озадаченно спросил я. Представилось, как я тараню забор.

— Что б ты без меня делал? — насмешливо закатил глаза Витька. — У тебя ж есть ключ.

Я выдернул из щели на панели управления перфокарту-ключ. Мотор сразу заглох.

— И что? Так просто? Ни охраны, ни сложных запоров?

— С этой стороны никто в своем уме в Поганое поле не побежит, — объяснил Витька. — А с той или не хотят, или вообще не понимают, что такое замок. Тупые Уроды!

Я покосился на него. Похоже, он не ругался, а констатировал факт. В Поганом поле живут Уроды и они тупые. Все кристально ясно.

— А забор эти ваши Уроды не сломают?

— Кто их знает? Если захотят и соберутся большой кучей, сломают, наверное. Но они ходят только по опоганенным землям далеко отсюда.

— Что значит — опоганенным?

— Ну, по тем, где теперь Поганое поле.

Я промычал что-то невразумительное. Ничего более внятного я от пацана, видимо, не добьюсь.

Вылез из кабины, подошел к замку, который вблизи оказался огромным, нашел щель и сунул туда карту. Замку было наплевать. Тогда я поискал, нашел пластину на поверхности замка и надавил. Замок с лязгом открылся.

— Слушай, — сказал я, распахнув ворота и вернувшись к кабине. — А Уроды на нас не накинутся, когда мы по их земле поедем?

— Они только ночью набрасываются. И вообще редко до карьера доходят. Это Детинец решил границу досюдова отодвинуть на всякий случай.

— А на кой вообще нужна эта ограда? Под нее подкопаться можно, или решетку распилить, или сверху перелезть, разрезав колючку.

Витька хмыкнул:

— Если кто полезет, по ней электричество пойдет. Зажарятся! И сигнал в Князьград будет отправлен, а оттуда Чистая Дружина тотчас выедет.

Чистая Дружина — это местные элитные войска, специально предназначенные для борьбы с Уродами, догадался я.

— Ты их видел, Уродов?

— Не, слышал только.

— Что слышал?

— Как они воют ночью. Жуть!

Я сел за руль и включил двигатель, размышляя. Несерьезный забор и полное отсутствие пограничников заставляли задуматься. Допустим, из Вечной Сиберии наружу выбраться никто не желает. Но камеры для чего? И если Уроды столь омерзительны и опасны, как их описывают, почему не выстроили более серьезную ограду?

Хотя, оборвал я сам себя, этот решетчатый забор — штука серьезная. Что мне известно о местных технологиях? Ничего. Мусоровоз катается на электрической тяге, функционируют виртуальные камеры, есть чипы и детекторы личного рейтинга. Возможно, эту ограду стадо бешеных слонов не одолеет и танки не разрушат.

После того, как Витька признался, что никогда не видел Уродов, я укрепился в мысли, что никаких Уродов в природе не существует. Не исключено, что кто-то из тех, кто в курсе — взять хотя бы Модераторов, — переодевается в монстров и изредка пугает местных, чтобы не совались в Поганое поле. Разносит слухи, воет в ночи, нагнетает атмосферу.

Я проехал через ворота, остановился, запер ворота на замок и вернулся в машину. Камеры — тоже три штуки — обозревали и территорию со стороны Поганого поля.

Несмотря на уверенность, что нет никаких Уродов, накатил на меня все же некоторый мандраж. В кабину я запрыгнул быстрее обычного.

Ехали мы по той же практически лесистой местности, только без пашен. Дорога заросла травой, но две колеи были отчетливо видны. Иногда сбоку среди деревьев мелькали деревянные развалюхи, столбы с оборванными проводами, части каменных стен, проржавевшие насквозь остовы машин.

Минут через десять я затормозил и выключил двигатель. Витька с удивлением воззрился на меня.

— Птиц не слышно, — пояснил я.

— Ага. Жуть берет.

Не было слышно ни птиц, ни насекомых. Светило солнце, лучи просачивались сквозь густую листву и делали полумрак под деревьями зеленоватым, воздух был абсолютно неподвижен. Стояла неестественная тишина.

Снова тронулись и вскоре выехали из лесочка на обширное пустое пространство. Земля была глинистая и каменистая, на такой почти ничего не растет. Тут было много разных строительных вагончиков, навесов, контейнеров и прочих временных построек, которые стали постоянными на веки вечные. Колея вилась среди груд щебня, песка, строительного мусора и холмов какой-то синеватой пыли — отвалов.

Я замедлился до предела, по-черепашьи пробираясь между всем этим хламом. Проехали мы метров двести и остановились на краю огромного карьера, внутри которого утрамбованная дорога спиралью уходила вниз, к озеру на дне. Из мутной воды торчали покосившиеся решетчатые башни непонятного огромного механизма.

Если все это — экспериментальная зона, то функционирует она давно… И кое-какие объекты в ней по неясным причинам забросили.

Мы вылезли из кабины. Витька показал на бетонную смотровую площадку, нависающую над карьером. Мы прошли на нее. Раньше по краю этой площадки тянулись поручни, но сейчас от них остались лишь гнезда в цементной поверхности и штыри.

Я осторожно заглянул вниз и ощутил легкое головокружение — карьер был исполинским. Исполинский котлован. Что здесь добывали? Я быстро отступил — возникло чувство, что площадка качается, и мы сейчас полетим в бездну.

Я вернулся в машину и начал сдавать задом на эту площадку, а Витька махал руками, показывая, сколько мне еще надо проехать, чтобы не сверзиться. Остановившись, я повернул рычаг, и кузов начал подниматься, вываливая мусор в карьер. Когда грохот вываливающихся кусков кафеля и кирпичей затих, я поспешил отъехать от края подальше и только потом повернул рычаг на место, чтобы кузов опустился.

Вылез из машины, подошел к краю и посмотрел вниз. Мусор не долетел до озера, упал на груду всякого хлама на спиральной дороге под нами.

Собственно, мусор не обязательно вываливать именно в карьер, но и делать кучи посреди леса как-то неправильно.

Витька тоже задумчиво смотрел в карьер, словно видел его впервые.

— Пойдем в нашу мастерскую? — предложил он.

— Какую еще мастерскую?

— Ты и ее не помнишь?

— Да сколько можно спрашивать?!

Витька виновато заулыбался.

— Ладно-ладно… Пошли, покажу.

Он весь маслился от радостного предвкушения, как на день рождения, и я смекнул, что ради этой мастерской он и напросился в поездку и пахал в мусорных ямах до седьмого пота. И что раньше мы сюда приезжали часто и занимались чем-то поинтересней возни с мусором и созерцания карьера. Получается, прежний Олесь — тот тип, за которого меня принимают, — был не таким уж нелюдимым, как говорят. Друг у него был малолетний… Предки Витьки вечно цапаются, и он рад свалить из дома.

Мы направились прочь от карьера, прошли между вагонами по узкой тропинке, заросшей высокой травой, и остановились у строения из гофрированного листового железа. Вокруг вырос бурьян выше головы и молодые деревья. Место тут было пониже, чем там, где тянулась дорога к карьеру, в дождливую погоду вода протачивала в глинисто-каменистой почве глубокие русла, и растительность чувствовала себя в этом месте куда вольготней.

Я окинул взглядом постройку. Что это, склад? На крыше поблескивал краешек солнечной батареи.

Витька уверенно поднялся по металлической лесенке к входной двери и завозился с кодовым замком. Я сроду не видел такого замка — на нем надо одновременно нажимать кнопки с цифрами и другой рукой двигать короткий рычажок по небольшому лабиринту. Витька справился быстро, что вызвало у меня вопросы, но я решил приберечь их на будущее.

Дверь с протяжным низким звуком раскрылась, и мы вошли в душную и жаркую темноту, которую разрезали пыльные полосы солнечного света из щелей между стенами и потолком. Помещение было пустым. Витька остановился у дальней стены и поднял крышку люка.

Мои глаза приноровились к полумраку, и я разглядел стальные ступени, ведущие в подземелье внутри железобетонной трубы. Витька ухмыльнулся и полез вниз. Я пожал плечами и последовал за ним. Стало любопытно.

Спустились мы метра на три, и подошвы моих берцев уткнулись в твердый пол. Витька ушел куда-то в сторону. Заклацали выключатели, вспыхнули лампы дневного света, озаряя продолговатое помещение, метра два на шесть, с низким потолком. Было прохладно. В дальнем конце бункера закрутил лопастями вентилятор, разгоняя застоявшийся воздух.

Я огляделся и присвистнул.

Справа стояли два стола с тисками, неведомыми станками, сварочным инвентарем, чем-то, похожим на компьютерный планшет и самодельные доспехи, обручем с проводами и прочими предметами непонятного происхождения и назначения. У столов стояли табуретки, сделанные из реек и кусков ДСП.

Слева — полки от пола до потолка, битком набитые мотками разноцветных изолированных проводов, промасленными запчастями от каких-то механизмов, старыми аккумуляторами и прочим б/у хламом вроде болгарки, чугунной решетки для костра и панелей солнечных батарей. Я увидел свернутую брезентовую палатку и зловещего вида мачете; странную штуку, похожую на электрическую пушку из фантастического фильма; два гамака под вентилятором.

А на одной из полок лежали два автомата с запасными магазинами и коробкой патронов. Автоматы старые и потрепанные, но, не исключено, рабочие.

От всего увиденного отвалилась челюсть. Витька, который с удовольствием наблюдал за моим лицом, с довольным видом сказал:

— Умение рыть ямы — один из самых полезных навыков!