Иной Путь

III. I.

– Я понимаю вашу просьбу, но клянусь, даже не представляю, как ее выполнить, – Витценко промокнул вспотевший лоб платком.

– Павел Георгиевич, вы являетесь ректором института. Вы принимаете окончательное решение по зачислению на бесплатные места. Вы располагаете бюджетом вашего заведения. Я прав?

– Да, но господин…

– Не надо имен. Раз я прав, то скажите мне, что мешает вам выполнить мою просьбу?

– Я даже не представляю, как это оформить!

– В бумагах? Да хоть как пожертвование от пожелавшего остаться неизвестным мецената, это неважно. Главное, что вы поняли свою задачу, и размер причитающегося вам вознаграждения.

– Конечно, конечно, я все сделаю так, как вы сказали, но если у меня возникнут проблемы…

– То я увеличу ваше вознаграждение. Вы меня поняли?

– Да.

– В таком случае, прощаюсь. Деньги будут перечислены на указанный вами счет в течение часа с момента выполнения вашей части обязательств.

– Хорошо.

– И вот что еще. Как вы понимаете, я очень не хочу афишировать свое участие в судьбе этого юноши, потому никогда не упоминайте при мне об этом, за исключением случаев, когда я сам начну разговор.

– Да-да, конечно.

– До встречи, Павел Георгиевич.

Собеседник отключился первым. Ректор около минуты невидяще смотрел на мобил в руке, потом шумно выдохнул и вновь промокнул лоб.

На столе лежал чистый лист бумаги, в верхнем левом углу которого торопливой рукой были набросаны имя и фамилия абитуриента, который должен был стать студентом факультета психологии бесплатно, вне зависимости от того, каков будет его результат.

– Кто же ты такой, Олег Черканов, что за тебя просят такие люди? – задумчиво пробормотал Витценко. Сел за стол, включил комп, и открыл базу данных абитуриентов.

Черканов Олег Алексеевич, две тысячи пятьдесят второго года рождения, родителей и иных родственников не имеет, прописан на Ольгинской Улице, дом сорок девять, комната семь. К уголовной или административной ответственности не привлекался, на психиатрическом и наркотическом учетах не состоит. Начального образования не получал, экзамены сдавал на платной основе. По результатам сданных экзаменов – обществознание, иностранные языки, тестирование по точным наукам, теория общей психологии – набрал пятьдесят семь баллов, поделив первое место со Станиславом Ветровским. Завтра у "психологов" последний экзамен, защита доклада на свободную тему в рамках профиля, на нем-то и определится победитель, чей приз – единственное на факультете бесплатное место.

– А если Черканов победит сам, то мне не придется прикладывать никаких усилий – пробормотал ректор себе под нос. – Да, пожалуй, я так и сделаю.

Стас недоуменно крутил в пальцах вырванный из блокнота листок. Как обычно, он пришел на экзамен за полчаса до его начала, чтобы повторить материал непосредственно перед сдачей. Но, похоже, в этот раз подготовиться тщательнее ему было не суждено – как только юноша уселся на край широкого подоконника и открыл сумку, на пол порхнул вышеупомянутый блокнотный листок, на котором карандашом были выведены две строчки: "Стас, пожалуйста, мне очень надо с тобой поговорить, это важно! Я жду тебя на дальней аллее парка. Прошу, приходи!". Вместо подписи на странной записке значились только инициалы Е. М. Елена Мальская?

Мальская поступала вместе с ним, но шла на платное. Это была стройная миловидная блондиночка с умными светло-карими глазами, расчетливая и хладнокровная. Она почти с самого начала положила глаз на красавца-Ветровского, а уж когда он показал такие блестящие результаты на экзаменах…

– И зачем я понадобился Лене перед сдачей доклада? – пробормотал Стас себе под нос, автоматически провожая взглядом прошедшего по коридору Олега. Черканов даже не посмотрел в сторону заклятого врага, отметив его существование лишь тенью презрительной усмешки, мелькнувшей по тонким губам.

Решив не гадать, юноша спрыгнул с подоконника, застегнул сумку, и направился к аллее. Может, конечно, записку прислала и не Мальская, но кто тогда?

На месте встречи никого не было. Повертев головой и не заметив чьего-либо присутствия, Стас уселся на скамейку и достал свой доклад – в конце концов, это место ничуть не хуже институтских коридоров, да и тише здесь.

Но продолжить подготовку к экзамену ему было не суждено. Едва Ветровский перевернул титульный лист, в кармане тихонько завибрировал мобил.

– Привет, Гранд. Ну что, ты все сделал?

– Да, как мы и планировали. Витценко принял меня за отца, а я позаботился о том, чтобы он не заговорил бы с ним на эту тему в случайном разговоре. Велел говорить насчет Черканова только тогда, когда я сам начну, так что проблем не будет.

– А как это будет выглядеть со стороны? Как Витценко обоснует бесплатное место для Олега?

– Понятия не имею. Но это уже не наши проблемы. Главное, что я перечислил деньги, и он поступит.

– Тогда только один вопрос: если я провалю последний экзамен, Олег выйдет на первое место автоматом. Что тогда?

– Тогда ты пойдешь на второе бесплатное. Какая разница-то? Я только не понимаю, зачем тебе это.

– Гранд, я же объяснял. Я видел, в каких условиях живет Олег. Ему необходимо это бесплатное обучение, жизненно необходимо!

– Возможно, ты и прав. Вот только как бы тебе не пришлось пожалеть! Мне почему-то кажется, что этот твой Олег – гнилой человек. Такой пойдет на все, чтобы достигнуть своей цели.

Все было спланировано не то, чтобы безупречно – обвинить Олега в причастности к печальному происшествию можно было, но доказательств ни у кого быть не могло. Почерк он подделал, блокнот, из которого был вырван листок, выкинул, да и в коридорах института помелькать успел так, что у всех создалось ощущение, что Черканов никуда надолго не отлучался. И, в конце концов, он же не убивать проклятого Ветровского собрался!

Обернутый толстой тканью камень при должной силе удара череп не проломит, но длительный обморок обеспечит. А большего-то Олегу и не надо! Неявка на экзамен без предупреждения заранее засчитывается как низший балл. У Ветровского не останется шансов, а он, Олег, получит вожделенное первое место.

Все шло по плану. Получив записку от "Лены", Стас направился к месту встречи. Олег осторожно пошел за ним, стараясь не попасться никому на глаза, особенно – самому Стасу.

Не обнаружив никого на аллее, юноша сел на скамью и достал доклад, но приступить к чтению не успел, его отвлек звонок мобила. Олег выругался про себя – пока жертва не закончит разговор, вырубать его нельзя, слишком будет подозрительно, могут раньше времени поднять тревогу, и тогда план окажется под угрозой. Замерев в кустах за спиной Стаса, он ждал – и автоматически прислушивался к разговору своего врага, благо, слова собеседника тоже можно было разобрать, хоть и не так хорошо.

Поняв, о чем Ветровский говорит с неизвестным Грандом, Олег сперва не поверил своим ушам. Бесплатное место для него? За которое заплатит этот приятель Ветровского? То есть, уже заплатил! Но зачем это Стасу?

А потом Черканов обиделся, услышав нелестную характеристику от Гранда. "Этот тип способен на любую подлость и низость, лишь бы получить желаемое. Стек, мы с тобой знаем, каково это, когда жизнь совсем не сахар – но мы не подличали, по крайней мере. А этот…

– Ты его не знаешь, Гранд, – без особой уверенности возразил Стас.

– Ты тоже. Ты видел его несколько раз, и разговаривал дважды.

– А ты его вообще не видел!

– Видел. Вчера вечером. Специально съездил. И знаешь… я в свое время в трущобах, еще до того, как к тебе прибился, выжил только благодаря тому, что людей чую. Так вот, сведи меня судьба с этим твоим Олегом, я бы сделал все, чтобы свести контакты с ним к минимуму. А ты его еще и в институт устраиваешь…

Теперь разозлился уже Стас.

– Если ты намекаешь на то, что твои деньги…

– Не мои, а моего отца. Их не жалко, у него такого дерьма навалом. И я ни на что не намекаю, я просто делюсь мнением. Короче, Стек, у меня сейчас занятия начнутся, а тебе пора на экзамен. Завтра встретимся и поговорим, если захочешь.

– Ладно, до завтра.

Закончив разговор, Стек бросил взгляд на экран, вздохнул – до экзамена оставалось всего десять минут, сунул так и не перечитанный доклад в сумку и пошел к корпусу. Он так и не узнал, что за перспектива ему грозила бы, если бы не столь своевременный и громкий разговор с Грандом.

Глядя в спину врага, Олег мрачно кусал губы. Слишком странным, обидным, и местами просто непонятным было услышанное. Приятель Ветровского оплатил его обучение в ВИПе, причем по просьбе самого Ветровского? Зачем? На этот вопрос ответа не было, и Олег переключился на осмысливание нелицеприятного мнения о собственной персоне. Первая реакция была: "Да как он смеет!". Второй не было – взгляд молодого человека упал на зажатый в руке камень, мгновенно напомнивший ему, что он собирался сделать, а именно – совершить подлость ради своих интересов.

На мгновение Олег ощутил нечто вроде укола совести, так некстати проснувшейся именно тогда, когда неприятности, казалось, миновали. И этот укол отчего-то вызвал волну бешенства. Этот выскочка Ветровский смеет быть столь уверенным в собственной победе на экзамене? Да еще и так высокомерно-великодушно оплачивать проигравшему обучение? Ну уж нет! Пусть этот Гранд, или как там его, платит за своего приятеля! Ему, Олегу Черканову, подачки не нужны! То, что не пришлось действовать бесчестно, хорошо – победа будет заслуженной. Он лучше! И сегодня все это узнают.

Последний экзамен проходил иначе, чем предыдущие четыре. После сдачи теории общей психологии каждый отдавал свой доклад в электронном формате декану, несколько дней экзаменационная комиссия изучала сданный материал, а в день непосредственно экзамена абитуриенты по одному вызывались в аудиторию, где должны были защитить перед комиссией доклад. На следующий день объявлялись результаты.

В своем докладе, как и в своей победе на экзаменах, Стас был уверен на сто процентов. Оригинальная тема, к ответам по которой он очень хорошо подготовился, подробная, но не слишком объемная письменная работа, и собственное обаяние, весьма неплохо действующее на преподавателей – все это просто обязано было обеспечить ему первое место и бесплатное обучение.

Но вышло иначе.

Во-первых, когда он защищал свой доклад, к комиссии присоединился ректор Витценко. Во-вторых, ректору Стас явно не очень нравился.

– Станислав Вениаминович, позвольте-ка несколько отвлеченный вопрос… – лениво перебил он абитуриента на полуслове. – Скажите, отчего такая странная и неоправданная тема?

– Тема оригинальная и не заезженная – это раз. Тема актуальная и важная – это два. Я изучил достаточно литературы по теме наркомании и психологической помощи наркоманам, и чувствую себя наиболее подкованным в этой области – это три, – ответил Стас, чувствуя неприятный холодок под диафрагмой.

– Насчет оригинальности и незаезженности вынужден с вами согласиться. Но вот важность и актуальность выбранной темы – под большим вопросом. Ну зачем, скажите, наркоманам психологическая помощь?

– Я рассматривал этот вопрос в своей работе. При грамотной поддержке специалиста-психолога вероятность успешной адаптации в обществе и отсутствия рецидива наркозависимости вырастает на порядок.

– Вы меня не так поняли, Станислав Вениаминович, – Витценко улыбнулся поверх своих старомодных очков, к которым питал необъяснимую приязнь. – Ну скажите мне, зачем вообще помогать наркоманам? Это пропащие, абсолютно бесполезные для общества люди, больше того – это люди для общества потенциально опасные. Зачем им помогать?

– Пропащие или нет, бесполезные или нет, опасные или нет – но они люди, – твердо проговорил Стас. Он прекрасно понимал, что сейчас его завалят, и единственным шансом удержаться было бы согласиться со словами ректора, как-нибудь извернуться, признать свою "ошибку в выборе темы", и тогда был бы шанс получить за грамотный со всех прочих точек зрения доклад высший балл. Вот только не хотелось ему выкручиваться и лгать.

– Да что вы говорите? Вы можете привести пример образумившегося наркомана, который принес обществу пользу? – насмешливо поинтересовался Павел Георгиевич.

– Михаил Булгаков, Зигмунд Фрейд, – начал перечислять юноша, но ректор не дал ему продолжить.

– Булгаков был личностью творческой, следовательно, полезность его весьма относительна. А доктор Фрейд оказался достаточно сильным и здравомыслящим человеком, чтобы самостоятельно и без чьей-либо помощи избавиться от зависимости. Вы поймите меня правильно, Станислав Вениаминович: я не отрицаю возможность того, что наркоман излечится, я только считаю помощь им ненужным и даже вредным альтруизмом. Тот, кто достоин жить – выживет и без помощи. А прочим туда и дорога.

– Павел Георгиевич, мы поняли вашу точку зрения. А теперь, если вы не против, комиссия вернется к слушанию защиты доклада, – сухо и зло проговорила сидящая справа от Витценко высокая седоволосая дама, Галина Викторовна Артемьева, декан факультета психологии.

– Да-да, конечно, – ректор вежливо улыбнулся, и покинул зал.

– Станислав, прошу вас, продолжайте, – ободрительно кивнула Галина Викторовна Стасу. Он заметил, что ее взгляд, направленный в спину ректора, был полон ненависти и презрения.

Кое-как закончив защиту, Ветровский почти пулей вылетел из аудитории. Ярость кипела в горле, жгла грудь, хотелось кого-нибудь убить. Витценко даже не подозревал, что только что нажил себе еще одного смертельного врага. Вот только этот враг предпочитал играть по своим правилам!

– Подождите, господин ректор, мы с вами еще поговорим о наркоманах, вредном альтруизме и достойности! – шипел он сквозь зубы.

А вот Вениамин Андреевич стасовского гнева не оценил.

– Объективно говоря, Павел Георгиевич прав, – задумчиво проговорил инженер, устроившись в кресле со своей любимой кружкой чая. – Наркоман, действительно желающий избавиться от зависимости, сможет сделать это и без помощи психолога, а прочие, кто раз за разом "бросает" на месяц, а потом вновь срывается – это люди несчастные, но совершенно никчемные. Им не помочь, они сами не хотят принимать помощь.

Во время этого разговора Стас впервые за семь месяцев знакомства ухитрился разругаться с приемным отцом.

По лицу почти любого абитуриента, подходившего на следующее утро к главному корпусу Высшего Института Петербурга, можно было понять, идет ли он на экзамен или же узнавать результаты. Первые были сосредоточены и задумчивы, кто-то на ходу листал учебник на экране мобила, кто-то читал бумажную книгу, кто-то торопливо проверял шпаргалки. Вторые, в свою очередь, делились на две подгруппы – одни спешили к корпусу, как на отбывающий через минуту поезд, другие нарочно тянули, шли медленно, но как и первые, прибыли к открытию. Были и исключения, но весьма немногочисленные.

К одному из таких исключений принадлежал Олег. Он не торопился, но и не медлил – спокойно шел вперед, обгоняя одних и пропуская вперед других. Он был уверен в результате. Он – лучший.

Стас замер перед экраном, на который выводились результаты экзаменов. В голове шумело, разум отказывался воспринимать увиденное.

"Я проиграл. Я не справился".

Факультет психологии:

Зачислены на бесплатное обучение: Черканов Олег Алексеевич.

По особому распоряжению П. Г. Витценко зачислены по льготной программе на платное обучение: Ветровский Станислав Вениаминович.

Зачислены на платное обучение…

Далее следовал довольно долгий список тех, кому придется выложить двадцать тысяч евро за год обучения. Чуть ниже виднелось "особое распоряжение" Витценко, согласно которому абитуриент, занявший второе место по результатам последнего экзамена, а до того деливший первое место с одним соперником, зачислялся по специальной льготной программе, с пятидесятипроцентной скидкой на обучение.

"Почему пятидесятипроцентной? Ведь Гранд обещал…"

Мотнув головой, Стас заставил себя не думать о страшной сумме в десять тысяч евро в год и направился в кабинет декана факультета, получить все необходимые документы и точно узнать, сколько он должен заплатить.

У кабинета толпилась очередь, и юноше пришлось томиться в неведении еще около сорока минут. И понаблюдать за триумфом врага. Триумфом, к которому он сам приложил руку.

Олег появился минут на десять позже Стаса. Спокойно протиснулся сквозь толпу, удостоил соперника снисходительным кивком, подошел к двери и встал в начале очереди. Кто-то сделал наглецу замечание – но тот только указал на высвечивающееся на электронном табло объявление: "Студенты, зачисленные на бесплатное обучение, оформляются вне очереди".

– А не многовато ли привилегий? – насмешливо поинтересовался тот же молодой человек, что сделал замечание.

– Это не привилегия, – заступилась за Олега какая-то темноволосая девушка с серьезным некрасивым лицом. – Бесплатников оформляют гораздо быстрее, им нужно меньше документов.

Стас узнал ее – Марина Велагина, третье место по общим баллам.

Бесплатников оформляли и вправду быстро – Черканов вышел из кабинета буквально через две минуты после того, как зашел. А вот Стаса промурыжили не меньше получаса.

Завтра он должен был заплатить пять тысяч евро за первый семестр обучения.

III. II.

Дориан давно уяснил для себя, что одержать победу – это чертовски просто. Опасно просто. Одержать победу можно тысячами разных способов, и каждый годен, разница только в конечной цели. Завоевать ли страну, покорить ли сердце женщины, выиграть выборы в президенты, подняться на Эльбрус – все это легко. Вот удержать захваченную высоту всегда несравнимо тяжелее.

Он одержал победу на Совете, уговорив Братство заняться вплотную одной страной вместо того, чтобы дробить силы, пытаясь добиться хоть чего-то. А теперь надо было эту победу удержать.

Выслушав в подробностях предложенный план, братья приняли вполне предсказуемое решение. Как говорится, инициатива наказуема – реализацию первой ступени плана Дориану предстояло взять на себя, пока остальные шестеро Повелителей подготавливали свой возможный уход с международной арены. В случае же провала… Он не питал лишних иллюзий и прекрасно понимал: за провал расплатится жизнью. И пусть у него нет ученика – парочку потенциальных братьев Вацлав держал на примете всегда. Неудачливого русского найдется кем заменить.

Но и петербуржский практик был не лыком шит. Дориан давно был уверен в том, что Братство признает его правоту, и еще пять лет назад начал понемногу готовиться к первому этапу. Присматривал и готовил людей, прибирал к рукам некогда подшефные крупным компаниям фирмочки, объединяя их в новую корпорацию, обзаводился нужными связями и так далее. И сейчас все было готово для первого шага.

Группа людей, которые станут действовать по указке Братства… точнее, лично Дориана, притом даже не подозревая об истинной задаче. Пусть думают, что добиваются своей цели, пусть верят в свои идеалы – а проще всего работать именно с идеалистами, их очень легко направить по нужному пути, оправдывая любые необходимые действия постулатом "цель оправдывает средства".

И, конечно, разумный, талантливый, преданный своей идее и своему покровителю руководитель этих идеалистов. Такой, который готов на все ради воплощения в жизнь своих мечтаний, и способный закрывать глаза на любые отступления от них, если эти отступления служат на пользу делу. Такой, как Велес.

На самом деле милого, умного, доброго, талантливого и вообще практически идеального юношу звали иначе, но Дориан, испытывавший некоторую нелюбовь к русским именам, предпочитал называть его Велесом. Повелитель познакомился со своим будущим протеже и любимым учеником четыре года назад, как раз когда планировал начать, наконец, переход к практической части плана.

Встреча состоялась совершенно случайно. Дориан порой заглядывал на нелегальные бойцовские соревнования – присматривал там кандидатуры парней, которых в случае необходимости можно будет использовать для какого-либо дела втемную, а потом уничтожить. В один душный июльский вечер его внимание привлек быстрый, жилистый красавчик-шатен. Не отличаясь особой физической силой, он на первый взгляд компенсировал это ловкостью, но просмотрев несколько его боев, Повелитель обратил внимание на четкую и странную технику боя шатена: он почти не использовал свое преимущество в атаке, только в обороне, и ждал, пока противник допустит ошибку или же сам ее провоцировал. Лишь в последнем, финальном бою, где шатену пришлось сойтись с фаворитом подпольного клуба, он начал драться в полную силу. Каждый удар был рассчитан, каждый шаг и даже каждый вдох – фаворита с ринга унесли. Часть зрителей (те, кто поставил на проигравшего) негодовала, часть – восторгалась мастерством боя, а Дориан с усмешкой покинул клуб. Он прекрасно разбирался в теории боевых искусств, и видел, что именно техника победителя оставляла желать лучшего. Парень полагался на интуицию, и она его ни разу не подвела. На этого везунчика следовало обратить внимание.

На следующей неделе Повелитель вновь пришел посмотреть на шатена, выступавшего под именем Велес. И утвердился в своем предположении – в этот раз мальчишка победил чемпиона исключительно благодаря последнему удару, удару нелогичному и по всем правилам совершенно глупому. Но именно этот удар преломил ход поединка, и принес Велесу победу. Сразу после окончания боя Дориан ушел – но на следующем же турнире, где участвовал привлекший его внимание боец, он вновь был среди зрителей. Шатен интересовал его уже отнюдь не в роли пушечного мяса, парня "на убой". Нет, такому таланту найдется применение и получше. Он не сомневался, что тоже привлек внимание Велеса – перед началом боев тот скользнул взглядом по зрителям, на миг задержавшись на Дориане.

После турнира Повелитель не стал уходить сразу, как привык. Купил стакан мерзкого пива и устроился с ним на скамье у стены, ожидая появления бойца. Ждать долго не пришлось.

– Привет, – победитель шлепнулся на скамейку рядом. Он был в одних шортах, через плечо перекинуто полотенце, мокрые после душа волосы липли ко лбу, а про удивительно молодое лицо нельзя было сказать стандартное "не обезображено печатью интеллекта", как у большинства его коллег.

Рассмотрев юношу внимательнее, Дориан несколько удивился – он полагал, что бойцу не меньше двадцати, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что тому лет шестнадцать максимум.

– Привет. Хорошо дерешься, – сказать без похвалы, но и без равнодушия, просто констатировать факт.

– Ага, я знаю. Велес, – парень протянул широкую, сильную ладонь. Повелитель не раздумывая сжал ее – не сильно, но четко показывая, что он не слабак, способный только глазеть со стороны. С такими, как Велес, ни в коем случае нельзя дать понять, что ты слабее, пусть даже и физически.

– Дориан.

Тот уважительно кивнул, ощутив мощь пожатия.

– У тебя ко мне дело или так, потрепаться хочешь? – юноша вытащил из брошенной у скамейки спортивной сумки бутылку минеральной воды, чуть смочил губы.

– Пока не знаю, – Дориан окинул собеседника демонстративно оценивающим взглядом. И едва не поперхнулся, когда Велес как-то почти кокетливо повел плечом и чуть выставил бедро, давая в полной мере оценить красоту и гибкость его загорелого тела. В глазах юноши появилась развратная искорка, он в полной мере вернул Повелителю оценивающий взгляд и, судя по улыбке, остался доволен увиденным.

– Ну так решай, дело или нет.

– Ты только в таких клубах дерешься? – спросил Дориан, пытаясь переключиться на что-нибудь нейтральное.

– Уже нет. Тебе повезло, у меня сегодня предпоследний бой. Через пять дней еще один – и все, прощай, бойцовская карьера.

– Что так вдруг?

– Надоело. Денег я заработал, драться как следует научился – теперь можно и чем-либо важным заняться.

– И что же это такое важное, что оно важнее реализации себя и зарабатывания денег? – забросил он первую удочку.

Велес посмотрел на собеседника с насмешкой.

– Получить образование, для начала. В этом гребаном мире никого не интересуют твои реальные знания, – вдруг пожаловался юноша. – Только то, что написано у тебя в дипломе. Будь ты хоть гением, если нет диплома – ты никто и звать тебя никак. Высшее образование, либо богатые и влиятельные родственники, вот два пути наверх. Иного не дано. Богатых родственников у меня нет, влиятельных – тем более. Остается образование.

– И какое образование ты планируешь получить? А главное, как? Это недешево, да и не так уж и просто.

На сей раз во взгляде Велеса читалась почти что обида.

– А ты думаешь, я способен только рожи бить этим тупым качкам? Зря. Ты видел мой полуфинальный бой? Впрочем, видел. Тип, с которым я дрался, он не только сильнее, но и быстрее меня, даже ловчее. Я с трудом защищался. Но я победил, а знаешь почему? Я изучаю медицину. Давно изучаю. Я просто знал, в какую не особо защищаемую точку и с какой силой надо ударить.

– Пойдешь на врача учиться?

– На хирурга. И не "пойду", а "уже пошел". Один экзамен остался. На бесплатное я не попал, но ничего, родители оплатят мне обучение. Они люди не то, чтобы богатые, но и не бедные, пятнадцать штук евро в год могут платить.

– Стать врачом – это и есть твоя мечта? – Дориан окончательно успокоился. Парень на крючке. Он до сих пор не удивился своей откровенности, хотя вряд ли когда-нибудь имел привычку вот так вот первому попавшемуся выкладывать свои сокровенные мысли. Но в целом мальчик хорош, очень хорош. Силен, красив, умен, чертовски харизматичен – но при этом не слишком склонен к самолюбованию, и, что самое главное, – идеалист. Доказательств тому пока что не было, но Повелитель чувствовал, что не ошибся. Минус у кандидата был только один – его ориентация и чрезмерная распущенность. Самому Дориану было совершенно наплевать на любые сексуальные заморочки протеже, но делу это могло не пойти на пользу. Если Велес, оказавшись в институте, начнет трахаться с кем ни попадя, он не сможет выполнить свою задачу. Впрочем, это также решаемо.

– Нет, это только путь к мечте… – из глаз молодого человека пропали развратные огоньки, он стал серьезнее и сразу же как будто старше. – Это не тот разговор, который стоит вести здесь. Пойдем, тут поблизости кафешка есть, там можно и перекусить, и поговорить в спокойной обстановке. Она маленькая, тихая и почти без спиртного, наши туда не ходят.

– Я думал, отсутствие спиртного для бойцов – это только плюс, – удивился Дориан, следуя за проводником.

– Для спортсменов – разумеется. Но не для этих. Многие еще перед боем накачиваются, для куража.

Кафе и вправду оказалось замечательное. Небольшое здание, обшитое пластиком "под дерево", с террасой и плакучими ивами за оградой. Велес взял себе порцию жареного мяса и сок, Повелитель ограничился кофе.

– Я знаю, что звучит по-идиотски, но тем не менее. Вот скажи, ты когда-нибудь задумывался, в каком мире мы живем?

– В дерьмовом, – не задумываясь, ответил Дориан чистую правду. Он действительно был не слишком высокого мнения о мире, с которым приходилось работать. Увы, другого не было.

– Вот именно. А почему он такой? Потому что люди его таким сделали. Следовательно, что? А то, что другие люди, заинтересованные в результате и готовые положить жизнь на его достижение, вполне могут его изменить. И нужно для этого не так уж и много – всего лишь группа людей, которые подвержены одной идее и готовы работать на ее осуществление, причем это должны быть специалисты в различных областях. Но все специалисты – люди взрослые, состоятельные и ни в каких идеалах не нуждающиеся – ведь идеалы прибыли не приносят. Такова логика этого мерзкого мира, который я люблю почему-то. И хочу изменить. Короче, специалистов надо где-то брать. Вопрос: где? Ответ: в институтах и университетах. Тут целый ряд плюсов. Во-первых, студенческие компании – они сплоченные, дружеские, заинтересовать сокурсников своими идеями хоть и сложно, но вполне реально. Во-вторых, студенты, в большинстве своем, еще не испорчены процессом зарабатывания денег, они не превращают его в смысл жизни. Они зарабатывают, чтобы жить, а не живут, чтобы зарабатывать. В-третьих, как я уже говорил – это те самые специалисты, что нам нужны, но на оптимальном этапе. Они уже не дети, которые были бы вообще идеальны в плане воспитания в нужном ключе, но на чье обучение ушло бы очень много времени, которого у нас нет. И одновременно с тем они еще могут выбирать направленность своей специализации. Так что создавать некую организацию для спасения мира лучше всего именно в институтах, университетах и академиях.

– Допустим. А что потом? – Дориан довольно пил свой кофе, с величайшим наслаждением наблюдая за мальчишкой. Да, это именно то, что надо. Лучше не придумаешь.

Велес порылся в сумке, вытащил из бокового кармана бумажный блокнот и авторучку.

– А дальше вот так вот…

Клетчатые листки покрывались разборчивым, четким почерком человека, который знал, чего он хочет добиться и готов был идти к достижению своей цели почти что любыми методами. Да, сейчас юный боец, идеалист и без пяти минут студент возмущенно начнет возражать, если ему сказать, что цель оправдывает средства. Не любая цель, не любые средства… а потом идет признание своей цели достаточно важной и возвышенной, чтобы ею оправдывать почти все. А от "почти" – меньше выдоха до "все".

– Тебе нужна поддержка, – негромко проговорил Дориан, закуривая. Рассеянный взгляд Повелителя задумчиво скользил по свисающим к самой воде ветвям ив, по темной глади пруда.

– Я ж с этого начал! – горячее воскликнул юноша. – Когда я поступлю, то сразу стану собирать вокруг себя…

– Я говорю не о поддержке твоих сверстников, большинство которых – люди не богатые, не обладающие связями и в целом способные на данном этапе мало на что. Я говорю о взрослом, состоявшемся человеке, человеке, способном поддержать тебя и финансами, и своими связями, и многим другим. Я говорю о человеке, который прожил уже много лет и получил огромный опыт взаимодействия с миром, и который не только мог бы, но и хотел бы с тобой этим опытом поделиться. Я говорю о человеке, который мог бы научить тебя всему необходимому, чему тебя не научат ни в одном, даже самом лучшем институте планеты, – ровно, спокойно, почти безэмоционально сказал Дориан, примерно на середине тирады переведя взгляд на собеседника и уже более его не отводя. Светло-карие глаза смотрели строго, изучающе, но в то же время – с поддержкой.

И Велес в полной мере купился на нехитрый психологический трюк.

– Я был бы счастлив получить поддержку такого человека, – осторожно начал он, в свою очередь не отводя взгляда. – Но где мне его найти, как мне его заинтересовать и с чего вдруг он стал бы меня учить и мне помогать?

– Он тебя уже нашел. Ты его уже заинтересовал. А помогать он тебе станет по той же причине, что и будущие участники твоего новорожденного заговора против мира – он разделяет твои идеи и твои идеалы, и хочет того же, чего и ты.

– Тогда почему он сам не станет заниматься этим? – руки юноши едва заметно подрагивали, и Дориан готов был биться об заклад, что в душе его собеседника творилась настоящая буря, рожденная из ликования и разумной осторожности. Второе проигрывало, но все еще боролось.

– У тебя есть то, чего нет у него – кипящая, молодая кровь. Он уже не столь юн и на самом деле значительно старше, чем выглядит. Ему не хватает куража, чтобы возглавить подобную организацию, – добавив в голос самую толику неловкости, ответил Повелитель. Выдержал паузу, пока на лице Велеса отображались все испытываемые им сейчас чувства – некоторое превосходство, стыд за это превосходство, благодарность, ликование – и тут же, без переход, жестко бросил: – Ты согласен? Прежде чем…

– Да! – перебил юноша. И тут же умолк, почувствовав иррациональное желание сжаться в комочек под этим строгим и явно недовольным взглядом.

– Прежде чем соглашаться, ты должен услышать мои правила. Я буду учить тебя всему, что может быть тебе полезно. Многие дисциплины покажутся тебе вздором и ересью, но ты не станешь мне возражать и будешь учить все, что я скажу. Пусть не сразу, но ты поймешь: многое из того, что казалось тебе фантазиями и бредом, на самом деле гораздо важнее, чем знание политической обстановки в мире, миллиард евро на твоем счету или близкое знакомство с императором Германии. Из этого следует первое правило: ты должен выполнять мои распоряжения.

– Даже если считаю их совершенно неприемлемыми для себя?

– Я не заставлю тебя делать ничего такого, что было бы для тебя действительно неприемлемо. Обещаю, – Дориан подождал, пока собеседник кивнет, и продолжил: – Второе – я не терплю неуместной фамильярности. Ты можешь называть меня по имени и на "ты" в те моменты, когда я это позволю. Твое обучение начнется с той секунды, когда ты скажешь "согласен", и будет длиться до тех пор, пока я не признаю, что ты научился всему, чему я мог тебя научить. Все это время ты называешь меня на "вы" и "Учитель", не иначе. Про исключение я уже сказал.

Несколько секунд Велес сомневался. Но Повелитель верно разгадал происхождение его прозвища. Юноша, увлекающийся историей и мифологией, для таких Учитель – это некое высшее существо, а учитывая тот факт, что Дориан уже покорил его воображение и обрисовал такие перспективы, какие и в самых смелых мечтах не грезились, то на звание Учителя в глазах юного идеалиста он вполне имел право претендовать.

– Да, Учитель, – негромко вымолвил Велес, почтительно склонив голову.

– Правильный ответ, – по-отечески улыбнулся новоиспеченный наставник.

III. III.

– Витценко – скотина, – констатировал Гранд. – Нашел-таки способ и поручение выполнить, и не подставляться с нарушением им же составленных правил.

– Скотина, – согласно кивнул Стас, закуривая. – Но скотина хитрая и изворотливая. Мне скорее интересно, что теперь делать.

– Не знаю, – тот развел руками. – Пять штук евро… у меня сейчас денег нет, второй раз я просто не рискну с отцовской кредитки сумму больше штуки снимать. Если бы была хоть какая-то отсрочка – можно было бы что-нибудь придумать, а так, за сутки – не знаю.

– Может, кредит взять?

– Да кто его тебе даст, Стек! Ты ж несовершеннолетний.

– А если не в банке, а просто взять в долг у кого-нибудь?

– У тебя так много знакомых, кто может без поручительств и прочей фигни дать тебе пять штук? – Гранд невесело усмехнулся. – Я вообще не вижу вариантов, кроме как идти к папе.

"Папой" мальчишка с первого же дня начал называть Вениамина Андреевича, правда, только за глаза. Своего же родителя он именовал не иначе, как "батя" или холодно "отец".

– И что мне ему сказать?

– Не тебе, а нам. Вместе кашу заварили, вместе ее и хлебать будем, – докурив, он метким броском отправил бычок в урну. – А говорить – правду. Папа не тот человек, которому можно или нужно врать.

– Я вчера с ним поругался… – нехотя признался Стас.

– Вот заодно и помиритесь, – отрезал Гранд. – Пошли, чего тянуть кота за… хвост.

Выслушав историю благотворительной деятельности двух юных заговорщиков, Вениамин Андреевич только головой покачал.

– Ну, Стас, умеешь ты удивить. Пожалел, значит, соперника, а сам остался с носом.

– Ему было нужнее, наверное, – вдохнул юноша. Гранд демонстративно поморщился. – Только я не знаю, что теперь делать.

– Для начала – выяснить, откуда всплыла эта странная льготная программа. В наших институтах уже лет тридцать как ничего подобного не бывает.

– Ну так Гранд же…

– Алькано позаботился о том, чтобы взяли Черканова. Не более. И я нахожу удивительным, что ни одному из вас в голову не пришло во время разговора с ректором уточнить, чтобы поступили оба.

– В принципе, я могу снова позвонить Витценко, – задумчиво проговорил Гранд. – Голосовая программа с настройкой голоса отца у меня сохранилась, так что…

– Даже не думайте, молодой человек, – строго оборвал его Вениамин Андреевич. – Если на первый раз вам повезло, это вовсе не означает, что такое ваше везение повторится. Не стоит считать Витценко идиотом. Повторный звонок с таким дополнительным требованием наверняка вызовет подозрения.

– Но ведь первый не вызвал!

– Я полагаю, ректор счел протеже господина Гильермо внебрачным сыном этого господина или что-то еще в том же духе. Тогда подобная просьба вполне логична и понятна. Но если объявится еще один такой же протеже, да еще и примерно того же возраста, и поступающий на тот же факультет – это не может не вызвать подозрений.

– И что с того? Что он сделает-то?

– Он вполне может позвонить вашему отцу – как будто чтобы уточнить какие-либо детали, касающиеся обучения Черканова.

– Я в разговоре предупредил, чтобы он не заговаривал на эту тему первым.

– Что тоже вполне могло вызвать подозрения. Витценко достаточно будет просто произнести фамилию Олега в разговоре с вашим отцом.

– Гранд, Вениамин Андреевич прав. Повторно звонить ни в коем случае нельзя, – вклинился в разговор Стас. – Но я не представляю себе, что делать.

– Сейчас? Ложиться спать. Тебе завтра еще на работу идти с утра, а потом в институт, да и Алькано возвращаться уже пора. Завтра утром на свежую голову что-нибудь придумаем.

– Но…

– Никаких "но", Стас! – строго оборвал его инженер. – Алькано, вы останетесь на ужин?

– Нет, спасибо, но мне действительно домой пора.

– В таком случае я вас провожу, – он поднялся из кресла, вздохнул, посмотрел на приемного сына. – Стас, пожалуйста, разогрей ужин.

– Да, конечно, – вздохнув еще тяжелее, юноша попрощался с другом и поплелся на кухню.

Когда Стас проснулся, завтрак уже стоял на столе, а Вениамин Андреевич, в костюме и при галстуке, складывал в старомодный портфель какие-то рабочие документы.

– Доброе утро.

– Доброе, – пробормотал юноша, протирая глаза. Всю ночь ему снились какие-то невнятные полукошмары и чувствовал он себя совершенно разбитым. – А что вы… то есть, ты так рано?

– Мне нужно до работы кое-куда заехать, – уклончиво ответил инженер.

– Понятно…

– Кстати, я бы советовал тебе после окончания твоего рабочего дня поискать для себя новое место. С курьерской должности тебе придется уволиться, как только начнутся занятия, и лучше будет, если ты сделаешь это сам, не дожидаясь, пока объявят "сентябрьское сокращение", – "сентябрьским сокращением" называли ежегодное увольнение студентов в первые дни учебного года.

– Подожди, а как же…

– Стас, вы с Алькано уже достаточно натворили дел. Будь добр, займись своей работой, раз уж ты так упорно хочешь совмещать ее с учебой, – мягко проговорил Вениамин Андреевич. – С твоим институтом я сам разберусь.

Юноша виновато вздохнул, и поплелся в ванную. Вчера во время ужина они довольно долго разговаривали, обсуждая всю эту историю. Приемный отец не укорял и не обвинял Стаса, хоть и не одобрял чрезмерного альтруизма.

– Мотивацию твою я понимаю и с ней согласен. Но сработали вы с Алькано грубо и топорно. Честное слово, лучше бы с самого начала мне рассказали – вместе мы бы что-нибудь придумали, а так сам видишь, что получилось, – говорил инженер, и Стасу нечего было ему возразить.

Первое сентября в этом году выпало на понедельник, и всю последнюю пятницу августа Ветровский-младший решал вопросы с работой. Сперва поехал в офис "Гермеса", забрать документы и последнюю зарплату – заявление на увольнение по собственному желанию он написал еще две недели назад и уже отработал положенный срок. Виктор Михайлович, выдавший бывшему работнику довольно лестные характеристики, заодно и намекнул на то, что следующим летом, если Стас пожелает вновь потрудиться на благо корпорации, его примут безо всякого испытательного срока и сразу на полную зарплату. Тот вежливо поблагодарил и обещал запомнить.

После "Гермеса" его путь лежал в издательскую компанию. За последние полгода юноша неплохо научился обращаться с графическими программами, и рассчитывал устроиться на работу в качестве вольного художника, работающего на дому. Глава отдела кадров, величественная полная дама лет сорока, наскоро просмотрела резюме соискателя и тут же дала первый текст для работы.

– В зависимости от того, как вы справитесь с этой задачей, мы примем решение, – сказала она.

Сперва Стас не понял, отчего такая честь – должность мелкая, а с ним говорила начальница, но вскоре догадался – дама была главой отдела кадров, его же секретарем и вообще – единственным представителем кадровиков в издательстве.

Обсудив детали работы, он отправился домой. Нужно было как следует подготовиться к первому учебному дню – очень уж не хотелось с самого начала ударить в грязь лицом. Тем более, что самое первое занятие, общую психологию, вела декан факультета Галина Викторовна Самойлова. Женщина, которой Стас был обязан "особой льготной программой".

Об этом молодой человек узнал от Вениамина Андреевича.

– Галина Викторовна видела, что тебя "срезали" на экзамене нарочно, – говорил инженер, попивая неизменный чай. – К счастью, эта достойнейшая женщина имеет некоторое влияние на Витценко, и она смогла убедить его принять тебя "по льготе". Галина Викторовна считает, что у тебя талант к психологии и ты обязательно должен учиться на ее факультете. Ей не понравилось, как с тобой обошелся господин ректор, и она вмешалась. К слову сказать, твоего "друга" Олега она тоже считает талантливым юношей, но с пометкой "его бы энергию, да в мирное русло".

В общем, разочаровывать декана Стас очень не хотел.

III. IV.

"Таким образом, можно сделать вывод о нестабильности или же наоборот, стабильности психики обследуемого человека, основываясь исключительно на…"

Олег не успел дописать предложение – его в который уже раз скрутил приступ жуткого, болезненного кашля. Постоянное недоедание и выматывающий график – учеба/работа/домашнее задание/четыре часа сна/снова учеба – сделали свое дело, окончательно подорвав иммунитет и без того слабого организма. Два дня назад кто-то оставил открытой форточку в аудитории, и по помещению всю пару гулял прохладный октябрьский ветерок, Олег же ухитрился перед занятием вспотеть. К вечеру поднялась температура, и на следующий день он едва добрался до института. Сегодня сил не хватило даже выйти в магазин, купить хоть чего-нибудь поесть.

Отдышавшись после приступа рвущего грудь кашля, молодой человек вновь взял ручку.

"…на результатах тестирования".

Поставив точку, он попытался перечитать доклад, но строчки расплывались перед глазами. С трудом встав, Олег добрался до кровати, придерживаясь за стену, и рухнул на нее не раздеваясь, только кое-как забрался под одеяло. Его бил озноб, но рубашка вся промокла от пота. Спустя полчаса пришел сон – но не целительный и несущий отдых, а больной и выматывающий.

Проснулся он от голода. Хотел встать и все же сходить в магазин – но сил не было. Да и не очень хотелось вставать…

Олег закрыл глаза. Просто заснуть, и все. Какая-то часть его пыталась сопротивляться этой самоубийственной апатии, но безрезультатно. Измученный холодом, болезнью, голодом и постоянной усталостью организм отказывался бороться – у него просто не было сил. Олег закрыл глаза.

Во сне кто-то звал его по имени, смотрел строго и пристально, словно в самую суть. Этот кто-то проникал взглядом в самые потаенные мысли молодого человека, в его чувства и память, и каждый поступок взвешивал на жуткого вида весах. "Это Страшный Суд…" – подумалось ему, но страшно почему-то не было. Только в миг, когда он разглядел, что находится под чашами весов, горло на секунду перехватил первобытный ужас, но и тот отступил, не в силах пробить щит апатии. Олег равнодушно взирал на пылающий лед, одновременно замораживающий кровь в жилах и сжигающий плоть, и ему было все равно. Ад – ну пусть будет ад. Безразлично.

Когда он снова проснулся, сил не было даже встать на ноги. Озноб и жар почти не ощущались – не потому, что ему стало лучше, просто организм уже не воспринимал происходящее.

"Интересно, сколько дней прошло?"

Олег не помнил, сколько еще раз он просыпался и лежал с открытыми глазами, невидяще глядя в потолок и сколько раз снова проваливался в липкий, холодный туман полного бредовых видений сна. Единственным четким воспоминанием, врезавшимся в память и нисколько не поблекшим в моменты пробуждения, оказался человек. Странно, Олег готов был поклясться, что никогда не встречал его, однако волевое, словно высеченное искусным мастером из камня лицо казалось смутно знакомым. Очень светлые волосы странно контрастировали с холодными синими глазами, резко очерченный рот чуть кривился в едва заметной усмешке. Истинно арийский тип, он изучал Олега каждую ночь, точнее, каждый раз, когда молодой человек вновь проваливался в это жутковатое подобие сна, иногда называл его имя на разные лады – то спокойно и безэмоционально, то презрительно, то словно бы пытался докричаться…

В последний раз произнесенное имя донеслось и вовсе как-то странно. Оно словно влипло в холодную паутину застывшего вокруг времени, раздробилось на осколки, как разлетается ударившаяся об асфальт льдинка – мелкими и холодными, но уже погибшими искорками.

Олег… Олег… Олег…

Олег открыл глаза и не сразу понял, где находится. Было тепло и уютно, со стороны доносился невыразимо приятный аромат чего-то очень желанного. Он попытался подняться на локте – сил не хватило. Но эта слабость была уже не пугающим предвестником гибели, а вполне обычным явлением, которое пройдет в скорейшем времени.

– Добрый вечер, – раздался от окна смутно знакомый голос. – Ты, наверное, очень сильно хочешь есть, но пока что нельзя. Пей бульон, – Марина села на стул возле кровати, поставив на тумбочку – и откуда эта тумбочка здесь взялась? – исходящую ароматным паром кружку.

– Как ты здесь оказалась? – хрипло спросил Олег. При мысли, что кто-то вторгся в его личное пространство, вся эйфория от прихода в сознательное состояние улетучилась.

– Расскажу, когда выпьешь бульон, – отрезала Велагина.

Поскольку условие совпадало с его собственным желанием, он не стал сопротивляться и настаивать на срочном ответе. Откинувшись на подушку, маленькими глотками пил горячий навар, одновременно заново знакомясь со своей комнатой.

На стене, в том самом месте, где в обоях были самые заметные дыры, висел древний, значительно старше самого Олега, ковер. Старый страшный стол застелен полиэтиленовой накладкой, и выглядит почти что прилично. Возле стола и рядом с кроватью стоят стулья, прежнего ящика нигде не видно. Сама постель застелена свежим бельем, одеяло и подушка – не те, что были раньше. Окна не видно за не новой, но чистой и выглаженной шторой, и все же чувствуется, что сейчас ночь – а в комнате светло, горит прикроватная лампа (которой тоже раньше не было), у стены источает тепло электрическая обогревательная пластина.

Поверхностно ознакомившись с изменениями в комнате, Олег испытал чувство неловкости. И сам удивился – в первую очередь оно было продиктовано его собственным видом: грязные, слипшиеся от пота и высохшие безобразными сосульками волосы, сам бледный до синевы и худой – ключицы торчат, если раздеть – можно изучать строение скелета. А футболка почему-то довольно свежая. И только потом молодого человека накрыла удушающая волна стыда. Марина, его сокурсница, третья ученица факультета, девушка в конце концов – она видела, в каких условиях он живет, она навела порядок и уют в его каморке, она заботилась о нем, пока он лежал в бреду, она переодевала его и меняла белье на его постели! Никого и никогда он не подпускал к себе так близко.

Бульон в кружке закончился, Олег медленно сполз обратно в лежачее состояние. Да, он чувствовал себя значительно лучше, чем раньше, но все еще был очень слаб.

– Когда ты не появился на занятиях третий день подряд, я удивилась. Спросила Галину Викторовну, не заболел ли ты? Она сказала, что ничего не знает, ей никто не говорил и не предупреждал. Я спросила твой адрес, мне отказали. Конфиденциальная информация, и все такое. Попробовала влезть в базу данных – не вышло, там неслабая защита стоит. Пришлось договариваться с одной знакомой с факультета информатики. Я ей в свое время помогала подготовиться к экзамену по обществознанию, а теперь попросила вернуть долг. Она вытащила из базы твой адрес. Когда я приехала, ты тут был в кошмарном состоянии. Я даже думала, что тебя не откачают. Как можно доводить себя до такого состояния? Сперва я хотела вызвать врача, потом сообразила, что у тебя, скорее всего, нет медицинского полиса. Тогда позвонила знакомому, с медфака, он мне тоже кое-чем обязан. Он учится на пятом курсе и уже немного практикует, хороший врач будет. Он приехал, вколол тебе кучу всяких препаратов, оставил рекомендации. А я, пока его ждала, замерзла как собака. Ты после всех инъекций наконец-то уснул нормально, и я решила пока что у тебя тут что-нибудь поправить. Сходила на барахолку, купила всякую фигню, обогреватель там, лампу и так далее. Заодно договорилась с хозяйкой этих комнатушек, она позволила подключиться к электросети.

Марина умолчала, что для этого ей пришлось заплатить все долги Олега по электроэнергии, которых было на сумму около сотни евро… впрочем, он и так это понял, слишком хорошо знал хозяйку. Бесплатно она не то, что энергию – стакан воды не дала бы.

– Спасибо, – тихо проговорил он. – Но ты зря потратила деньги. Я не знаю, когда смогу отдать.

Хмыкнув, девушка отвесила больному легкий подзатыльник.

– Вот надо оно мне: с тебя эти копейки выбивать, – с тенью обиды в голосе проговорила она.

– Я не люблю быть в долгу, – зло ответил Олег, задетый ее демонстративно насмешливым отношением к немалым, на его взгляд, суммам. – Черт с ним, в следующем месяце отдам, со стипендии.

– Мне не нужна твоя стипендия, – Марина пожала плечами. – У меня такая привычка – помогать всем, кому я могу помочь. Практика показывает, что оно всегда ко мне возвращается. Хочешь отблагодарить – помоги с учебой. Я позорнейшим образом провалила эссе по психологическому тестированию, которое у тебя на столе лежало. Кстати, Галину Викторовну я предупредила, что ты болеешь. Но когда вернешься к занятиям, придется наверстывать упущенное. А пока будешь выздоравливать, поработаешь со мной над эссе, идет?

Олегу ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть.

Марина приезжала каждый день, сразу после занятий, и оставалась с ним до позднего вечера. Рассказывала о том, что было в универе, давала переписывать конспекты и подробно расспрашивала об отношении Олега к той или иной отрасли психологии. Когда речь не шла о нем самом, молодой человек с удовольствием рассказывал и приводил примеры, но стоило девушке пару раз затронуть тему его прошлого, как он тут же умолкал и замыкался в себе. Впрочем, Марина была достаточно чутка и догадлива – повторно убедившись в том, что Олег о себе говорить не желает, третьей попытки она не сделала.

Через неделю Черканов окреп достаточно, чтобы с утра отправиться на занятия. К счастью, первой парой была общая психология, которую первым и вторым курсам преподавала Галина Викторовна, и объяснений с преподавателями не последовало. Декан приняла у студента все пропущенные им за две недели болезни работы, и посоветовала в следующий раз быть внимательнее к собственному здоровью – лучше пропустить пару дней и отлежаться дома, чем ходить на занятия через силу, а потом свалиться на полмесяца.

А вот Марина отреагировала на появление в институте своего подопечного более нервно. На пару Олег пришел впритык, войдя в аудиторию за пару секунд до Галины Викторовны. В перерыве девушке тоже не удалось с ним поговорить – декан отпустила юношу за две минуты до начала следующего занятия. Поговорить удалось только после третьей пары.

На возмущение Марины Олег холодно ответил, что он очень благодарен за помощь, что она всегда может рассчитывать на ответную любезность, но в присмотре и покровительстве он более не нуждается. Выслушав эту его сбивчивую, но уверенную отповедь, Велагина усмехнулась, пристально посмотрела собеседнику в глаза и, удовлетворенно улыбнувшись каким-то своим мыслям, отправилась на следующую пару, даже не ответив на слова Олега. А он с удивлением отметил, что… раздосадован подобным пренебрежением.

Еще в этот день Черканов познакомился с доселе неизвестным ему чувством, которому и теперь не мог подобрать названия. Выходя после занятий из институтского корпуса, он заметил невдалеке Марину, разговаривающую с каким-то высоким темноволосым парнем. Она внимательно слушала собеседника, периодически кивая, потом вдруг весело рассмеялась и быстро поцеловала его в щеку. Парень приобнял девушку за плечи и повел куда-то в глубь парка. Вдруг из его кармана выскользнула и упала на дорожку ручка, и он был вынужден обернуться, чтобы поднять ее. Олег узнал своего соперника.

Кирилл Бекасов, студент пятого курса, восходящая звезда хирургии, гроза всех женщин ВИПа, красавчик и спортсмен, абсолютный любимец всех преподавателей и объект зависти со стороны почти что всех парней универа, чему немало способствовал тот факт, что половина студенток была в него влюблена. Его называли странным, больным на голову, просто сумасшедшим – Кирилл никогда не отказывал в помощи тем, кто в ней нуждался, однако и на голову себе садиться не позволял. Его нельзя было назвать "богатеньким сыночком" – скорее, просто баловнем судьбы. Единственный и любимый сын счастливой семейной пары, отец – начальник небольшого отдела в крупной корпорации, мать – домохозяйка. Про Бекасова нельзя было сказать, что у него есть все. Скорее, у него есть все, что ему нужно.

В общем, Кирилл был странным для этого времени человеком. И что самое удивительное, он был счастливым человеком.

Стиснув зубы, Олег смотрел как счастливый человек, обладающий всем тем, чего не досталось самому Олегу, уводит вдаль по аллее девушку, которая… которая…

– Которая, черт подери, мне нравится, – прошипел он сквозь зубы. И тут же усилием воли заставил себя успокоиться.

"Когда я первый раз пришел в себя после болезни и увидел в своей комнате Марину, я даже не подумал о том, что она могла найти этот мой дневник. Странно, ведь это мой самый большой страх. Я стараюсь вести дневник как можно подробнее – только для того, чтобы тетрадь скорее закончилась, и ее можно было бы уничтожить. Таким образом, ни в одной тетради не будет написано обо мне слишком много. Только не в этот раз. Исписано всего две трети листов, и не слишком подробно – только факты. Поступление, экзамены, чертов Ветровский со своей чертовой унизительной благотворительностью…

А теперь Марина. Я почти готов был убить Бекасова в тот момент, в парке. Но сейчас, обдумав ситуацию, я благодарен ему. Если бы я не увидел их на аллее, я бы продолжал думать о Марине, о первой девушке, которая мне понравилась. Она умна, с ней есть о чем поговорить, она не похожа на безголовых куколок, которых так много вокруг. Она мне нравится – и это опасно. У меня есть четкая цель, и я должен все свои усилия приложить к достижению этой цели, а влюбленность отвлекала бы меня. Нет, чувства и эмоции – это не для меня. Есть гораздо более важные вещи.

Завтра я приступлю к реализации первой части моего плана. Больше всего меня в нем раздражает то, что придется расстаться с возможностью уединения – платить за отдельную комнату в общежитии я считаю нерациональным, а при бесплатном поселении придется соседствовать с двумя-тремя сокурсниками. Что ж, значит, надо позаботиться о том, чтобы эти люди были полностью на моей стороне. Тем более, что это тоже послужит на пользу моему плану.

После того, как сегодня я увидел Марину с Бекасовым, я временно утратил самоконтроль. К счастью, мне удалось его восстановить еще в дороге, и теперь я полностью спокоен. Я уверен в том, что завтра буду смотреть на Марину совершенно равнодушно. Я благодарен ей за помощь, и при случае верну долг. Больше ничего.

Единственным, что мешает мне сохранять полное душевное равновесие, остается Ариец. Он снится мне каждый раз, когда я сплю. Первый раз он приходил в тех бредовых видениях, во время болезни. Когда я начал выздоравливать, и сон стал спокойным и ровным, несколько дней он меня не тревожил. Но только несколько дней. На четвертую ночь, считая с момента пробуждения при Марине, он пришел снова. Вел себя в моем сне, как хозяин. Я не могу точно вспомнить, что именно мне снилось, там было много всего, и везде присутствовал Ариец. Я чувствовал его чуждость в этом сне. Он не плод моего воображения или подсознания, он, если так можно сказать, не сон. Он просто приходит во сне. Приходит, смотрит на меня, изучает – меня и мои сны. И ни разу с нашей первой встречи он не произносил ни слова. Сегодня я попробую сам заговорить с ним – если, конечно, я буду сегодня спать. Работы еще много…

Да, кстати, о работе. Я понимаю, что непоследователен, но раз уж упомянул – следует уточнить, а то потом забуду, и это будет неправильно. Еще более непоследовательно. Так вот, с работы за время моей болезни меня уволили – что, в общем-то, предсказуемо. Но не могу сказать, что я сильно расстроен. Работал я все равно неофициально, следовательно, на моем личном деле это никак не отразится. А деньги… Стипендия у меня пока что очень маленькая, всего двести евро в месяц. Но начиная со второго семестра я буду получать золотую стипендию, как круглый отличник и претендент на чистый диплом[19]. А золотая стипендия вкупе со всем прочим, причитающимся мне – это пятьсот пятьдесят евро. Жить буду в общежитии, питаться два раза в день в столовой – и то, и другое бесплатно. Следовательно, тратить драгоценное время на зарабатывание копеек на заправке мне не нужно. Правда, для проекта понадобится немало средств… ну да это вопрос не ближайшего времени. И в любом случае, никакой моей зарплаты не хватило бы на нужды проекта. В общем, надо включить в список кандидатов пару-тройку человек с состоятельными родителями – они и будут спонсировать организацию.

Но сперва надо сколотить самый костяк этой организации. Я наметил несколько человек, и завтра закину одному из них пробную наживку.

Психология – великая вещь. Психологов никто не воспринимает всерьез, многие и вовсе считают их чем-то вроде шарлатанов-экстрасенсов. Раньше я не понимал, почему. Теперь знаю – грамотные психологи, понимающие, какой силой они обладают, стараются поддерживать в массах подобный имидж, это играет им – нам – на руку. Знание общих черт психики человека дает великую власть над этим человеком. Я влюблю в себя всех, кто будет мне нужен. Они пойдут за мной.

Мир, я ненавижу тебя. И берегись – я начинаю свой путь!".

III. V.

Скорость, с которой по экрану метались строчки донесений, была слишком высока для восприятия человеческого мозга, но Коста человеком не был очень давно. Неподвижно замерев перед голоэкраном, он впитывал информацию, отбрасывая лишнее и оставляя только то, что и в самом деле заслуживало внимания.

И кое-что из заслуживающего внимания ему не нравилось. Причем не нравилось, прежде всего, потому, что заметить подобное он должен был значительно раньше.

Значит, Повелители решили сменить тактику. Действия шестерых членов Братства неявно, но указывали на это. Братья собирались оставлять то, чего добились за последнее время, и начинать действовать заново. Все эти изменения в поведении произошли после петербуржского совета и, в отличие от остальных, Дориан, принимавший у себя Совет, никаких подобных действий не проявил. Что это может значить и может ли это быть связано? Не просто может быть, а так и есть. Но что они задумали? Так… рабочие каналы Дориана в большинстве своем особо практиком не активировались, только некоторые. А если отследить связи?

"Интересные знакомства у студента-медика, – подумал Коста. – На короткой ноге с питерским членом Братства Повелителей, негласно вхож ко многим влиятельным людям Петербурга… которые, в свою очередь, так или иначе завязаны на Дориана! Не хватает информации. Согласно наблюдениям, создал в своем институте довольно обширную тайную организацию, о которой мало чего известно. Все члены этой организации очень хорошо учатся, никто не замечен в противозаконных действиях, никто не принимает наркотиков и не злоупотребляет алкоголем… ангелочки какие-то. Как это относится к Дориану, вернее, как – понятно, вся эта компания – его рук дело. Но зачем ему это? Братство решило пересмотреть методы воздействия или даже цели? Было бы неплохо. Но в любом случае, нужно больше информации".

Для начала Коста отправил письма своим двум осведомителям в институт, где зародилась и существовала странная организация, с приказом каким-либо образом выяснить цели ее существования. Ответ пришел на следующий день:

"Уважаемый господин Nameless, я приложил все усилия для выполнения Вашего поручения, но вынужден сообщить о провале. Больше того, я боюсь, что недооценил тех, о ком Вы поручили мне собрать информацию, и теперь их руководство наверняка в курсе моего интереса. Я говорил с тремя студентами. Сперва предлагал помощь в учебе, лучшие оценки и тому подобное, что декан факультета может предложить "в благодарность" своим студентам, но мое предложение не было принято. Тогда я посулил денежное вознаграждение, но даже студентка третьего курса Меркелова Т. Г., чье финансовое положение колеблется в шаге от отметки "нищета", мне отказала, после чего я перешел к угрозам. Я не сторонник физического насилия, но в моей власти исключить студента. Ни один из троих не поддался, даже вышеупомянутая Меркелова, для которой отчисление смерти подобно. "Делайте что угодно, хоть пытайте меня, я все равно вам ничего не скажу!" – вот дословный ответ студента пятого курса Кельновича А. Р. Также меня поставили в известность, что глава Организации будет обязательно оповещен о проявленном интересе. Однако я смею надеяться, что мне удалось замаскировать свой интерес под простое любопытство, тем более, что на факультете я слыву человеком дотошным, въедливым и со всех сторон неприятным.

С уважением,

Ваш Покорный слуга".

– А ведь это секта, – задумчиво проговорил Коста, дочитав доклад "покорного слуги". – Вопрос только, кому они молятся и с какой целью вообще существуют. Впрочем, для начала следовало бы получить максимально точный список членов этой секты.

Это задание оказалось проще, и уже следующим вечером "покорный слуга" прислал небольшое досье на сто двадцать пять человек. Среди них оказался тот самый, что был нужен крылатому.

Однажды случайный свидетель акта воздаяния, проводимого Костой, в ужасе назвал его "Ангелом Возмездия". Случайный свидетель, при ближайшем рассмотрении, тоже подошел под критерии крылатого и простился с головой, но его слова врезались в память, и частенько всплывали – порой в самый неподходящий момент.

Например, сейчас.

Уютный зал небольшого ресторана был погружен в интимный полумрак, создающий атмосферу таинственности, которую прекрасно поддерживала льющаяся словно из ниоткуда тихая музыка. Умопомрачительно красивая шатенка, откинувшаяся на мягкую спинку дивана, и внимательно изучающая черты своего неожиданного собеседника, мучительно напоминала Косте о кошмаре, сотворенном им в прошлом.

Технически все было просто до тошноты. Катенька Годзальская, милая и добрая девочка, дочка богатых родителей, не интересующихся ребенком, но при том не ограничивающих чадо в деньгах. Является членом тайной студенческой организации. Имеет привычку в четверг или пятницу, в зависимости от расписания в институте, ужинать в одиночестве в этом самом ресторане. Правда, одна она обычно только приходила в ресторан, а покидала его уже с кавалером. Все это Коста узнал от "покорного слуги".

Дальнейшее было делом техники и некоторого энергетического истощения в качестве платы. Крылья, переведенные в полностью невидимое и неосязаемое состояние. Дорогой костюм, обаятельная улыбка, заранее припасенный букет орхидей – предпочтения нашлись в том же досье. Отправленная к столу прекрасной незнакомки бутылка испанского вина ее любимой марки, к подарку приложен букет. Спустя десять минут Коста уже разливает подаренное вино по бокалам, Катенька смеется вежливой и совсем чуть-чуть нескромной шутке, на мужчину смотрит с живым интересом. Несколько капель наркотического препарата в ее бокал – она не замечает, увлеченная рассказом собеседника.

– Мадемуазель позволит проводить ее до дома? – некоторая нарочитая старомодность прибавляет шарма и галантному кавалеру, и всей ситуации.

– Только если джентльмен обещает не вести себя, как джентльмен, – она смеется, она уже пьяна и развратна чуть сильнее, чем обычно. Коста мысленно обзывает себя идиотом – не предусмотрел возбуждающий эффект наркотика. Но отступать глупо, да и в конце концов, не станет же она его насиловать. В крайнем случае, отнести ее в спальню, уложить на постель и осторожно нажать на несколько точек – и спокойный сон на ближайшие шесть часов гарантирован.

Серебристый двухместный флаер с черной аэрографией, взятый в прокат, гостеприимно дожидается за дверью ресторана. Мягкие сиденья, обтянутые безумно дорогой натуральной кожей принимают в свои объятия. Ей, опоенной и одурманенной, не терпится получить желаемое, но кавалер предлагает сперва выпить еще, и она соглашается – боится протрезветь, боится, что это волшебное состояние исчезнет. Вино, предусмотрительно спрятанное в бардачке, плещется в прихваченные из ресторана бокалы. Катеньке кажется, что ее прекрасный спутник мальчишески пошутил, элегантно украв бокалы под полой пиджака – на самом деле Коста вложил в счет дополнительную купюру, которой бы хватило и на дюжину таких бокалов.

Естественно, в пробке, перекрывающей горлышко бутылки, не видно микроскопического прокола.

Вино янтарным каскадом плещется в хрусталь, она осушает бокал залпом – сейчас не до смакования вкуса, желаемое слишком близко, чтобы отвлекаться на тонкий букет.

От жарких, полных вожделения поцелуев не увернуться – только если оттолкнуть, но это будет неправильной тактикой. И Коста сжимает кулаки до боли, проклиная собственную неосторожность, но терпит – сейчас начнет действовать второй препарат, начинка бутылки.

Препарат действует минут через пять, к тому времени крылатый уже лишен пиджака, а рубашка расстегнута до пупка. Но Катя вдруг обмякает, медленно сползая на второе сиденье.

Теперь можно и губу прикусить, и ногти в ладони вонзить. Жаль, большего себе нельзя позволить.

Все будет. Потом. Только сделать все, что необходимо, и отвезти бедняжку домой – а потом можно… Но сперва дело.

Он осторожно поворачивает ее к себе, поддерживая ладонью под затылок.

– Как тебя зовут? – сперва простые вопросы.

– Екатерина Антоновна Годзальская.

– Где ты учишься?

– В Высшем Институте Петербурга.

– У тебя есть родители?

– Да.

– Ты сегодня была на занятиях?

– Да.

– А чем занималась после занятий?

– Встречалась с Кречетом.

– Кто такой Кречет?

– Куратор моего проекта.

– В тайной студенческой организации?

– Да.

– Как называется организация?

– "Виктория".

– Кто ее возглавляет?

– Велес.

– Какое его настоящее имя?

Вопросы сыпались один за другим. Катенька оказалась кладезем ценнейшей информации. Спустя примерно полчаса Коста знал о "Виктории" почти все, начиная от точного списка ее членов – к слову сказать, на тридцать имен отличающегося от списка, предоставленного Покорным слугой, и заканчивая их целями, как глобальными, так и локальными. Подробности о большинстве проектов Кате были не известны, но это не столь существенная деталь.

– Куда тебя отвезти?

– Большая Пушкарская, дом восемь… – прошептала обессиленная жертва.

– Хорошо. А теперь – спи.

Серебристый флаер долетел до Петроградки буквально за десять минут. Узнав номер квартиры и добыв из сумочки Кати ключи, Коста поднял девушку на руки.

С дверью пришлось повозиться минут пять. К счастью, студентка жила одна. Попав в квартиру, крылатый сразу же направился в спальню. Осторожно уложил свою ношу на постель, вернулся к двери – не оставлять же ее нараспашку? Запер изнутри все замки, бросил ключи на тумбочку, и вернулся в комнату. Катя распростерлась на кровати, раскинула руки, глаза ее были закрыты.

Он приблизился, наклонился. Прислушался к неровному дыханию. Бережно коснулся щеки – не отреагировала. Спит… что ж, оно и к лучшему, не придется создавать и без того измученному сегодняшним днем организму лишних потрясений.

– Спи, малышка. И прости меня, – беззвучно вымолвил Коста.

Подошел к окну – закрыто. Подоконник с наружной стороны широкий, хорошо. Крылатый распахнул створки, вскочил на подоконник и раскрыл крылья – глубокой ночью увидеть его было некому, а летать на бесплотных крыльях невозможно. Конечно, можно просто спрыгнуть, переломы срослись бы минут за пять, но зачем?

– Не уходи!

Вздрогнув, Коста обернулся.

Катя сидела на кровати и с мольбой смотрела на него. Она видела, не могла не видеть его нечеловеческую природу – и просила остаться.

Бешеный каскад мыслей пронесся в голове с пугающей скоростью.

"Почему она проснулась? Я не мог ее разбудить. Один шаг, и я внизу. Она не вспомнит, подумает – приснилось. Зачем она проснулась? Зачем она просит остаться? Я больше никогда не должен ее видеть. Она меня видела. Она видела крылья".

И заключительным, пугающим аккордом – "Меня никто и никогда не должен видеть таким".

– Ты ангел? – тихо спросила Катенька, пока Коста замер на подоконнике заледеневшей статуей.

Крылатый вздрогнул.

– Нет. Я демон возмездия, – неожиданно сорвалось с пересохших губ.

Девушка покачала головой.

– Неправда. Иди сюда.

– Нельзя, – последние ее слова почему-то подействовали отрезвляюще, он выпрямился, и шагнул вперед…

– Не оставляй меня! – отчаянно, словно перед смертью, вскрикнула она и бросилась к окну.

Бритвенно-острая кромка пера легко пронзила податливую плоть. Кате не повезло – в этот момент Коста взмахнул крылом, и глубокий, но узкий порез превратился в широкую, кровоточащую рану.

Ее крик заставил его, уже взлетевшего, обернуться.

Тонкая девичья фигурка в легком светлом платье, на котором яростно и страшно выделяются следы крови.

"Будь я проклят!" – шипит крылатый, выворачивая крыло и тут же приземляясь на подоконник.

Подхватить на руки, уложить на кровать. Она не кричит, только тихонько стонет. Коротко коснуться точки на шее – несколько минут будет без сознания. В рану льется чистая, почти ощутимая и видимая глазом энергия. Завтра Коста не сможет даже встать – но это будет завтра.

"Больше никогда. Ни в коем случае. Ни при каких обстоятельствах. Не приближаться к женщинам. Только для воздаяния, если потребуется. И никак иначе".

Мысленные установки похоронным звоном большого колокола отдаются в голове. Энергия с пугающей скоростью покидает его тело, но и рана на глазах закрывается.

Когда не остается даже следа, Коста ювелирным движением срезает с Кати перепачканное в крови платье и белье. Осторожно стирает с кожи кровь – никаких следов не должно остаться. Обнаженную, заворачивает ее в одеяло, и замирает, склонившись к нежному лицу – всего на секунду. Один раз. Можно просто поверить, что он имеет право на самую крохотную толику тепла. Один раз. Только поверить, не больше.

"Все. Пора уходить".

Он выпрямляется…

…гибкие руки выскальзывают из под одеяла, большие серые глаза смотрят с тенью обиды.

– Я тебя не отпущу.

Теплые, ласковые губы накрывают его рот…

И первый раз за многие, многие годы Коста проигрывает себе. Он запрещает себе помнить о том, что нельзя, о том, что он не имеет права, о том, кто он, и зачем. Он просто поддается на поцелуй, отвечает, его руки сильно, но не причиняя боли, обхватывают светлые точеные плечи.

Вселенная кружится водоворотом звезд. Ни единого слова, ни единой мысли – просто порыв, притяжение двух сердец. Только на эту ночь.

На мгновение из глубин памяти вырывается воспоминание.

Холодные, тяжелые крылья за спиной. По коже струится кровь. Мука почти невыносима – но он знает, что заслужил, знает, за что это, и он счастлив – теперь он сможет искупить свою вину. Ледяной камень пола причиняет коленям дикую боль – кожа после трансформации мучительно восприимчива.

Перед ним стоит человек. Человек произносит приговор и искупление, и его слова падают приносящими физическую муку и душевное облегчение ударами хлыста.

– …и ты никогда не коснешься женщины. Если это случится – ты умрешь в тот же миг, от тебя не останется даже праха, а душа твоя никогда не будет прощена.

Губы скользят по пылающему телу, и уже не разобрать, где чьи руки и ноги. Они сливаются в нечто настолько единое, что разъединить уже невозможно никакими силами. Ее руки впиваются в его спину, его ладони ласкают ее грудь, и в этом не остается ничего пошлого и животного. Жаркие поцелуи, обжигающие касания, безумие и один бесконечно затянутый взрыв сверхновой. Крылья, мягкие перья – она смеется, выгибая одно и проводя им по внутренней стороне бедра. А Коста и не знал, что боится щекотки… Они катаются по кровати, щекоча друг друга его перьями, а потом снова проваливаются друг в друга, до бесконечности, до нового взрыва, а потом еще одного, и еще…

Она засыпает, счастливо улыбаясь, положив голову ему на грудь и сжимая в кулаке охапку перьев из сложенного крыла.

Крылатый лежит тихо-тихо, почти не дыша – боится спугнуть это невероятное видение, эти беззвучно шепчущие губы, и понимание, что все на самом деле… Все настоящее, правильное, искреннее…

Он даже засыпает – ненадолго, до рассвета. Первые лучи солнца, коснувшиеся его лица, мгновенно будят Косту.

Катя спит, и спит на сей раз по-настоящему крепко.

От окна – прощальный взгляд. В комнате не остается ничего, что могло бы напомнить о ночном безумии. Шаг на подоконник, внизу – никого, никто не увидит. Закрыть за собой окно – задвижки изнутри сами встают на место. Шаг вперед, ставшие вновь стальными и прозрачными крылья мягко опускают его на асфальт.

Через минуту серебристый флаер навсегда увозит Косту от этого дома.

III. VI.

Пальцы Стаса быстро метались по спроецированной на стол клавиатуре. Он едва поспевал за речью Романа Михайловича, преподавателя обществознания.

– В одна тысяча девятьсот сорок восьмом году страшная война закончилась полной победой союзных войск России и Германии. Англо-французская армада, захватившая половину Германии и Польши, и глубоко вторгшаяся в пределы России, была разгромлена. Скажите мне, когда возник переломный момент, и чем он ознаменовался? – поднялось сразу несколько рук. – Николаев, пожалуйста.

– Ход войны преломил неожиданный разрыв союзного договора между Англией и Францией с одной стороны, и Испанией и Италией с другой. Двадцать четвертого апреля одна тысяча девятьсот сорок седьмого года итальянские войска вошли в пределы захваченной Германии, на территорию бывшей Швейцарии, и разгромили стоявшую там англо-французскую армию, разбив ее на две части. В то же время испанские войска нанесли неожиданный удар по Франции, дойдя до самого Парижа, где и застряли – но это уже не имело значения.

– Почему Англо-Французский союз прозевал этот удар?

– Разные источники сообщают различные данные, но мое мнение таково, – Николаев на секунду задумался. – Скорее всего, Испанию союзники не принимали в расчет из-за ее локальной войны с Португалией. С Италией же был заключен союзный договор, который оказался разорван, едва в Милане окончательно осознали, что, покончив с Германией и Польшей, будущие англофранки займутся и "сапожком". Сперва был заключен союзный договор между Италией и Испанией, через месяц после этого они договорились с Германией, после чего оставалось только нанести удар.

Роман Михайлович кивнул.

– Хорошо, очень хорошо. Садитесь. Велагина!

– Да?

– Марина, расскажите мне, пожалуйста, о роли Соединенных Штатов Америки во Второй Мировой войне.

– Штаты не ввязывались в боевые действия до начала тысяча девятьсот сорок шестого года, только помогали Польше и Германии оружием: для них было важно, чтобы не победил Англо-Французский Союз – не хотели появления настолько сильного противника в Европе. Но когда союзники вторглись на территорию России, американцы изменили свое мнение, решив, что лучше пусть потреплют Россию, представлявшую немалую угрозу для Штатов, расторгли договор с Германией и Польшей, и перенаправили помощь оружием союзникам, которые очень в этом нуждались. Это было предпоследней ошибкой правительства Америки. Последней же оказались ядерные бомбы, сброшенные на японские города Токио, Йокогаму, Нагою, Саппоро и Осаку в качестве ответа на постоянные атаки японской авиации военных баз Америки. Япония была практически уничтожена. Через неделю на Вашингтон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Чикаго и еще несколько крупнейших городов Соединенных штатов были сброшены атомные бомбы Германии, что положило конец участию Америки во Второй Мировой войне.

– Хорошо. Черканов, пожалуйста, расскажите нам о последствиях ядерного удара Германии по Америке.

– Соединенные Штаты Америки, как государство, перестали существовать. На их месте спустя несколько лет была образована Народная Коммунистическая Коалиция Штатов, существующая до сих пор. НККШ является объединением, включающим в себя наибольшее количество политических субъектов, при минимальном размере самих субъектов. Государство Япония также прекратила свое существование, но японская нация осталась. Во многих городах мира существуют так называемые японские районы. Японцы почти никогда не вступают в браки с гайдзинами[20] – берегут чистоту крови, и надеются когда-нибудь восстановить свою страну. Германия отделалась сравнительно легко – запретом на создание ядерного оружия на ближайшие сто лет: срок, истекший в июне две тысячи сорок восьмого года.

– Почему страшное преступление против миллионов ни в чем не повинных жителей Америки так легко сошло с рук Германии? – спросил Роман Михайлович, обводя взглядом аудиторию. – Прошу, Казанцев.

– Ответственность за ядерную атаку взял на себя Рудольф фон Штрадте, знаменитый ученый, занимавшийся разработками ядерного оружия. Он имел необходимый доступ, и сам проектировал пусковую установку. Ее конструкция допускала запуск бомб с одного пульта, а бомбы сбрасывались с дистанционно управляемых беспилотных летательных аппаратов, которые были впоследствии запрещены[21].

– Каковы были мотивы фон Штрадте, и чем это для него закончилось? Ветровский, пожалуйста.

– Незадолго до начала Второй Мировой Рудольф фон Штрадте женился на японке Кагаме Аоки, – медленно заговорил Стас, вспоминая подробности. – Когда стало ясно, что войны не избежать, фон Штрадте отправил беременную вторым ребенком жену и их годовалого сына Хайриха на родину Кагаме, в Киото, где женщина родила девочку, названную Юрико, дитя лилии. Фон Штрадте так и не увидел дочери – вся его семья погибла во время атомной бомбардировки. Обезумевший от горя отец выпустил десять беспилотников с бомбами, восемь из них достигли цели. Это был весь ядерный запас Германии, наравне с Америкой занимавшей первое место в разработке атомного оружия. О причине атаки Америки стало известно от самого фон Штрадте – после запуска беспилотников он сразу же заявил о сделанном. По свидетельству медиков, преступление ученый совершил в состоянии аффекта. Когда его арестовали, он говорил, что не жалеет о содеянном и даже гордится своим поступком. Врачи сочли фон Штрадте сумасшедшим, но это его состояние продлилось лишь до тех пор, пока ему не показали фотоснимки жителей Соединенных Штатов, пострадавших от лучевой болезни, и не сообщили данные о количестве жертв. Сперва ученый был в шоковом состоянии, потом впал в истерику, умолял дать ему застрелиться, но потом успокоился. Медики признали его адекватным и вменяемым. Суд состоялся через два месяца, которые фон Штрадте провел в одиночной камере. Его единственной просьбой было предоставить письменные принадлежности, что было выполнено. За время своего заключения ученый написал книгу, ставшую суперхитом ближайших нескольких лет. Было напечатано и распродано более ста миллионов экземпляров. Согласно завещанию фон Штрадте, большая часть вырученных за продажу книги денег пошла в фонд помощи выжившим в Соединенных Штатах Америки, – Стас перевел дыхание, и продолжил: – Девятнадцатого сентября одна тысяча девятьсот сорок пятого года прогремел унесший жизни миллионов людей взрыв. Двадцать пятого ноября того же года в Германии состоялся суд над виновником этой не сравнимой ни с чем катастрофы. Сразу после объявления обвинения и представления всех причастных, прозвучала речь обвиняемого. Рудольф фон Штрадте признавал свою вину полностью и безоговорочно, сразу же отказался от адвоката и просил только судью быть хоть сколько-нибудь милосердным, и приговорить его к смертной казни. Приговор таким и оказался – смертная казнь через повешение, и был приведен в исполнение двадцать седьмого ноября того же года.

Когда Стас закончил, в аудитории на пару минут воцарилась мертвенная тишина, прерванная преподавателем.

– Спасибо за подробный ответ. А теперь, господа и дамы, давайте на минуту мы забудем о предмете, который сейчас с вами изучаем, то есть, об обществознании, и поговорим о вашей специализации – психологии…

Когда на голоэкране замерцала синяя надпись, сообщающая об окончании пары, юноша вздохнул с облегчением. Перестарался Роман Михайлович, пытаясь разрядить обстановку после неожиданно подробного ответа Стаса, перевел разговор на психологию, по полочкам разобрал фон Штрадте, состояние аффекта, последующую неадекватность ученого и прочее. Дал несколько ссылок на книгу величайшего убийцы двадцатого века, посоветовав не читать ее чрезмерно впечатлительным и, наконец, отпустил, задав на дом подробное эссе о так называемой Катастрофы двадцатого года. Задание было простое – вся информация лежала в открытом доступе в интерсети, и найти там все подробности каждого из множества стихийных бедствий, обрушившихся неожиданно на планету, начиная от землетрясений в Африке и заканчивая испанскими торнадо, уничтожившими все прибрежные города, не составляло труда.

Обществознание сегодня стояло предпоследней парой: сейчас получасовой перерыв, потом совмещенная с первым курсом медицинского факультета IT, и можно идти на работу. Забрать новое задание – и домой, готовиться к завтрашнему зачету по общей психологии.

– Когда же я высплюсь? – риторически спросил юноша у самого себя.

Желудок обиженно буркнул – мол, мне неважно, когда ты выспишься, а вот поесть не мешало бы прямо сейчас. Хмыкнув, Стас согласился и направился к лифту – столовая находилась на предпоследнем этаже, и обычно он бегал туда по лестнице – но сейчас, во время большого перерыва, продираться сквозь толпу студентов, перемещающихся с этажа на этаж, было сомнительным удовольствием.

У лифта его поджидало аж два сюрприза. Первый заключался в том, что лифт раскрыл двери в тот момент, когда Стас только протянул руку к панели вызова. Второй же влетел в смыкающиеся створки в последний миг, и очень недовольно уставился на попутчика.

– Привет, Олег, – как ни в чем ни бывало поздоровался Ветровский, и отвернулся. Сокурсник в ответ пробурчал что-то маловразумительное и столь же мало похожее на приветствие. Даром, что отсидели сегодня уже три пары через стол друг от друга.

Лифт полз необыкновенно медленно, и Стас в полной мере получил сомнительное удовольствие наблюдать Черканова в зеркальной панели внутренней отделки лифта. Лицо Олега было бледнее обычного, он весь как-то осунулся и похудел после своего почти двухнедельного отсутствия, хотя с тех пор уже прошло некоторое время. Зато в светло-голубых глазах очень скрытно, но все же различимо тлел огонек, которого не было раньше, а тонкие губы то и дело подрагивали в насмешливой полуулыбке.

Стас вышел на седьмом, предпоследнем этаже и успел заметить, как Олег нажимает на кнопку с цифрой "восемь". Интересно, что ему понадобилось в деканате? Но в следующую секунду юноша услышал, что сразу несколько человек зовут его по имени, нашел взглядом компанию студентов первого и второго курсов психфака и, широко улыбнувшись, направился к приятелям. Именно среди них он собирался выбирать тех, кто впоследствии войдет в несуществующий пока Орден.

За прошедшие полтора месяца Стас немало разочаровался в институте, в который так стремился. Большую часть знаний, полученных здесь, можно было бы с куда меньшими моральными, материальными и временными затратами приобрести, не выходя из дома. Пожалуй, действительно с интересом он ходил только на общую психологию – уж больно захватывающе преподавала свой предмет декан психфака Галина Викторовна, на социологию, хоть ее и преподавал ненавистный Евгений Валерьевич, человек, прекрасно знающий свой предмет, но совершенно бездарный, как преподаватель, и на экспериментальную психологию, привлекавшую студента самим предметом. Остальные пары Стас зачастую и вовсе прогуливал, являясь обязательно только на проверочные зачеты.

Но зато здесь было огромное количество студентов. И некоторые из них вполне могли впоследствии войти в его Орден. Юноша прекрасно понимал, что критерии отбора на Земле должны во многом существенно отличаться от книжных – хотя бы потому, что проверять кандидатов так, как это было там, не представлялось возможным. Будущие соратники должны быть людьми увлеченными, но не увлекающимися, смелыми, но не безрассудными, талантливыми каждый в своей области и обладающими высокими моральными качествами – но при этом не "святыми". Последние просто не потянут то дело, которое Стас видел целью Ордена. Слишком уж много вокруг грязи и подлости, ребята просто не выживут. Пусть лучше живут тихо своей жизнью в своих маленьких мирках и пусть будут счастливы в семьях. Менять мир – занятие не для мечтательных идеалистов, живущих только своими грезами. Увы.

Пока что юноша присматривался. Знакомился с сокурсниками, общался, разговаривал на различные темы, пытаясь выявить их отношение к миру и его законам. И понемногу список, составленный им из потенциальных кандидатов, начинал делиться на два меньших списка: те, при ком о запрещенной книге и ее идеях заговаривать просто нельзя, и те, кто с некоторой вероятностью может оказаться впоследствии в Ордене.

Впрочем, сейчас Стас думал не о компании и кандидатах в целом. Его интересовал один конкретный человек.

Женька Алфеев, субтильный и болезненный паренек двадцати лет, поступивший на платное обучение с третьей попытки. Сын далеко не бедных родителей, брошенный ими на произвол судьбы, как это случалось с большинством отпрысков бизнесменов, занятых больше своими компаниями, нежели детьми. Когда Алфееву исполнилось восемнадцать, и он благополучно провалил попытку поступления на юрфак, отец выдал ему ключи от двухкомнатной квартиры, оформленной на Женькино имя, и перевел на счет сына сто тысяч евро, сказав, что обучение сына он оплатит, а деньги парень пусть зарабатывает сам. Впрочем, после неудачной второй попытки старший Алфеев дал Женьке работу в своем отделе корпорации. С третьего раза юноша все же поступил – правда, не на юридический факультет, куда гнал его отец, и не на экономический, чего хотела мать, а на психфак в ВИП. Родители отреагировали по-разному: мать презрительно бросила: "ну и идиот", и прервала с "не способным ни на что неудачником" всяческие отношения. Отец, вдоволь повздыхав над "выброшенной на помойку" жизнью сына, каковая казалось ему теперь совершенно бесперспективной, все же выделил деньги на обучение, заплатив сразу за пять курсов, да и с работой продолжал помогать, пару раз в месяц подбрасывая прекрасно знающему итальянский Женьке небольшие переводы.

Стас более-менее близко познакомился с Алфеевым, когда тот ухитрился подхватить воспаление легких, и ему пришлось срочно уходить с последней пары. Ветровский, глядя на едва стоящего на ногах Женьку, отпросился у Галины Викторовны и помог больному сперва добраться до такси, а потом до квартиры. И правильно сделал – сам Алфеев просто не дошел бы. Он почти потерял сознание еще во флаере, а когда Стас внес задыхающегося от жара парня в квартиру и уложил на кровать, Женька начал бредить. Стас со своего мобила вызвал врачей и сам им заплатил – по счастью, он как раз вчера снял со счета пятьсот евро на покупку нового мобила, так как старый работал со сбоями и порой просто выключался ни с того, ни с сего, но потратить деньги еще не успел.

Врачи не стали забирать Алфеева в клинику: вкололи несколько препаратов, оставили рецепт и рекомендации, и велели не оставлять больного, пока не придет в себя. Стас сделал себе чашку чаю, и устроился в Женькином кресле с ноутбуком, готовясь к завтрашним парам. Он настолько увлекся чтением, что пронзительный вопль дверного звонка заставил его подпрыгнуть. Несколько секунд поразмышляв, юноша решил все же посмотреть, кто пришел.

За дверью, нервно переступая на месте, стоял мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогой костюм. Не успел Стас коснуться дверного замка, как тот вновь надавил на звонок.

– Кто ты такой? – резко спросил мужчина, тут же оттесняя Ветровского в глубь квартиры. Глаза у него были совсем как у Женьки.

– Стас, то есть, Станислав Ветровский. Мы с Женей учимся вместе.

– Что ты здесь делаешь, и где мой сын?

– Он в комнате, спит, – юноша вкратце пересказал события этого дня.

– Даже так? Спасибо. Меня зовут Георгий Антонович, и я, как ты понял, отец Евгения. Подожди на кухне, я посмотрю, как он там.

Ждать пришлось недолго. Уже через пять минут Алфеев-старший вышел к Стасу.

– Пока спит, – ответил он на немой вопрос студента. – Так, сколько ты заплатил врачам?

– Триста пятьдесят евро, – честно ответил Ветровский. Он был рад, что удастся получить деньги обратно – в конце концов, от этого богача явно не убудет.

– Хорошо. Держи, – Георгий Антонович протянул парню тысячную купюру. – Мельче у меня нет. А теперь послушай: если ты думаешь, что с Женей удобно дружить, потому что у него богатый папа – оставь эту затею. Я помогаю сыну, но только с работой. Получает он не так много, чтобы бросать подачки прихлебателям. За сегодня я тебя поблагодарил, но на большее не рассчитывай.

Стас почувствовал, что в глазах темнеет от ярости. Стек сейчас бросился бы на обидчика с кулаками, а возможно – и с кухонным ножом, так соблазнительно лежавшим на расстоянии вытянутой руки. Но Стас сдержался. Его лицо окаменело, взгляд стал совершенно безэмоциональным.

– А теперь вы, Георгий Антонович, послушайте меня. Я не знал, кто отец Жени – это первое. Я помог бы ему в любом случае – это второе. Мне не нужны ваши подачки и благодарности – это третье, – он бросил купюру на стол. – Если вы сумеете через Женю передать мне потраченные мною триста пятьдесят евро – я буду благодарен. Это четвертое. И наконец, пятое – если вы считаете, что все в этом мире меряется деньгами и делается ради денег – мне вас жаль, – он развернулся, намереваясь уйти, но удивленный голос собеседника остановил его на пороге кухни.

– Подожди, Стас, – юноша обернулся. Георгий Антонович стоял, чуть склонив голову на бок, и в его глазах читалось изумление пополам с каким-то еще чувством, которое Ветровский разобрать не мог. – Подожди. Извини, я тебя обидел. Деньги возьми – это не подачка, это благодарность. Ты пропустил пару, потратил свои деньги на такси, сидел здесь вместо того, чтобы идти домой.

– Я это делал не ради денег, – запальчиво возразил юноша.

– Это я уже понял, – Алфеев усмехнулся. – Тем не менее, лишними они тебе не будут. А еще у меня к тебе есть просьба.

– Какая? – Стас насторожился.

– Как ты понимаешь, Женя в ближайшее время не сможет посещать институт. Он и так плохо учится, нельзя, чтобы его выгнали. Ты не мог бы приходить к нему после занятий, рассказывать, что было на уроках и помогать проходить материал? Я понимаю, что у тебя много своих дел, может, работа, или что-то еще. Я заплачу за услугу.

– Не надо мне ничего платить. Я и так собирался приезжать. Это все? – холодно поинтересовался он.

В глазах Георгия Антоновича мелькнуло что-то странное – и он вдруг улыбнулся.

– Идеалист. Как ты собираешься жить со своим идеализмом? Даже нет, не так. Как ты собираешься с ним выживать?

– Как-нибудь выживу, – буркнул Ветровский, почему-то чувствуя себя виноватым.

– Наверное, это правильно, – протянул Алфеев. – Что ж, удачи тебе. Понадобится. А деньги все же возьми – едва ли ты полностью обеспечиваешь себя сам, и едва ли твои родители так богаты, чтобы отказываться от тысячи евро. Это не оскорбление, я просто хочу поблагодарить, как могу.

– Хотите поблагодарить – побольше общайтесь с сыном, – бросил Стас, сгреб со стола купюру – в чем-то бизнесмен был прав, в семье деньги лишними не будут, и направился к двери, чувствуя спиной задумчивый взгляд.

К Женьке он приехал на следующий день. Тогда-то Алфеев-младший, давясь слезами, и рассказал о своих взаимоотношениях в семье.

Нельзя сказать, что после этого ребята стали друзьями – скорее, хорошими приятелями. Дружба проверяется временем, а время еще не прошло. Но именно Женька оказался первым, кому Стас дал почитать книжку в синей обложке, столь кардинально изменившую жизнь его самого.

И сегодня в столовой Ветровский искал Алфеева взглядом, чтобы задать такой простой и обыденный вопрос: "Ну, как тебе?".

III. VII.

Преподаватель уголовного права откинулся на спинку высокого стула, закинул ногу на ногу, и начал отмечать на мониторе результаты семинара. Второкурсники, прекратив даже перешептываться, следили за движениями его руки, пытаясь угадать – напротив какой фамилии какая ставится оценка.

– Ну-с… Неплохо, неплохо. Лучше, чем в прошлый раз, – Валентин Александрович почесал уже полуседой висок. – Итак, господа юристы: Авканов – семь, Адаренко – пять…

Один за другим, по мере перечисления студенты вздыхали – кто с облегчением, кто горестно. Вторых было раза в два больше: мало того, что преподаватель требовательный, так и сама дисциплина – одна из самых сложных по объему изучаемого.

– Левтанов – двенадцать…

Самые завистливые зло покосились на счастливчика. Остальные никак не отреагировали – привыкли, второй год уже всё-таки. Сам же Левтанов довольно улыбнулся. Так, чтобы заметили не все, а только те, кто присматривался бы. Работать на ненужных людей – неблагодарное занятие.

– Эчвадзе – девять. Ну, – преподаватель посмотрел на наручные часы, – Всё, перерыв. Домашнее задание дам на следующей паре.

Группа высыпала в коридор, а затем, дождавшись, пока "старый хрыч" скроется в лифте, начала бурно делиться впечатлениями по поводу прошедшего семинара.

– Вовк? – к Левтанову, приводящему около зеркала в порядок вечно растрепывающуюся прическу, подошел его друг-сокурсник.

– Коль, я же просил…

– Хорошо, хорошо, извини. Владимир!

– Во! Я слушаю вас, Николай! – Левтанов, закончив с зеркалом, с улыбкой повернулся к собеседнику.

– Владимир, как вы смотрите на то, чтобы спуститься в кафе?

– Отличная мысль, Николай, я всецело ее поддерживаю!

Ребята направились к лестнице, не став ждать лифта.

– Слушай, а ты это… реферат сделал? По уголовному? – Коля оглянулся по сторонам, отслеживая, чтобы никого из их преподавателей не оказалось поблизости.

– Что, опять? – вздохнул Левтанов.

– Мне только посмотреть! Ну, не понимаю я ее, не понимаю!

– Его.

– Его… Все равно не понимаю!

– Раздолбай ты… Ладно, завтра принесу.

Реферат, в принципе, ему был не нужен, так как он его уже сдал. А резервный файл… Ладно, черт с ним, пусть читает. Нехорошо будет, если одного из немногих людей, с кем можно нормально пообщаться, отчислят.

Самому Володе – или, как он приучал себя звать, Владимиру – учеба давалась не то что очень легко, но порядком легче, чем другим из их группы. Начиная хотя бы с того момента, что он поступил на юрфак не "потому что престижная высокооплачиваемая профессия", а по собственному выбору. Реальный же интерес к объекту изучения – уже половина дела. Особенно это стало заметно на фоне сокурсников: отличников, кроме Левтанова, в группе было всего трое, плюс человек десять хорошистов – конечно, если смотреть на тех, кто учился реально, а не проплачивая каждый второй экзамен.

Вторым немаловажным фактором, без которого, наверное, первый оказался бы бесполезным – с преподавателями просто нереально везло. На взгляд Владимира, конечно же. Если для прочих это были "стервы", "сволочи" и прочие нелестные эпитеты, то для него – честные, неподкупные люди. Честные, конечно, в меру – чтобы совершенно честные люди, да в институте? То есть хоть им и приходилось довольно часто ставить положительные оценки совершенно не заслуживающим их, но и тем, кто того заслуживал, они баллы не занижали, оценивая по должному.

А всё могло сложиться совершенно иначе…

Если не употреблять красивых эвфемизмов, то школа буквально выплюнула парня. Уже начиная со средних классов взаимная неприязнь первичного образовательного учреждения и юного Володи Левтанова не давала нормально жить ни учреждению, ни Левтанову, и когда пришло, наконец, время расстаться, оба были неимоверно рады. Однако несмотря на все пройденные в процессе мучения, Владимир вышел совершенным победителем: путем ежегодных обращений в местное представительство Министерства образования он доказал, что неудовлетворительные оценки ему ставились незаслуженно и, в конце концов получил хороший аттестат, на который в последние годы почти и не надеялся.

Родители – отец-инженер и мать, преподаватель права в ВУМе[22], были искренне рады успеху сына. А радоваться стоило: хоть денег в семье водилось не особо много, но большие профессиональные связи, а теперь и качественный аттестат давали возможность поступить в любой московский институт. И вот здесь юноше пришлось крепко задуматься.

С одной стороны, в Вышке он знал практически всех и его знали практически все. Но при этом последние уже лет десять как набор специальностей там был… ну, очень специфичен. И ни на одну из них Володю не тянуло. С другой стороны, была куча менее престижных институтов, где интересные специальности были и связи куда было не так трудно подключить. А с третьей стороны, он и сам не смог бы со стопроцентной точностью сказать, на какую бы профессию ему больше хотелось. И это была проблема побольше двух предыдущих.

Проведя последние годы в непрекращавшемся конфликте с большей частью учителей, Левтанов мало-помалу стал обращать свой интерес в сторону психологии. Скачав из сети несколько учебников, он усвоил некоторое количество весьма полезных основных принципов, и вскорости сумел убедиться в их полезности – после чего данный раздел науки заинтересовал будущего абитуриента еще сильнее. При этом Владимир имел очень неплохие способности к математике и вполне мог бы поступить на какую-нибудь доходную специальность Экономического факультета, требующую данных знаний. И хотя его самого эта область привлекала не слишком сильно, родители надеялись, что выбор падет на именно на финансовую должность. К счастью, юноше бесконечно повезло с семьей.

Левтанов Николай Игоревич, отец Володи, потерял своих родителей в семнадцать лет – самолет, на котором они возвращались из отпуска, рухнул где-то в океане. Потерявший от горя всякое желание жить, молодой Николай тем не менее выполнил желание покойного отца и пошел учиться на инженера. Устроился на подработку – и в первый же день познакомился со своей будущей женой Юлей, дочерью богатого бизнесмена, сбежавшей из дома: родитель желал, чтобы дочь пошла по его стопам и даже слушать не желал о ее возможной преподавательской карьере. Молодые люди заинтересовались друг другом – сперва просто по-дружески. Через два года поженились, а через год после окончания обучения у них родился сын. К сожалению, после Володи других детей молодая преподавательница иметь не могла. Вся родительская любовь обрушилась на мальчика. Юлия Левтанова, насмотревшаяся на большинство своих студентов, более всего боялась, что сын собьется с пути, превратится в морального урода, которого не интересует ничего, кроме зарабатывания денег.

Владимир же, едва получив аттестат, загорелся новой идеей. Получив опыт общения с госструктурами в процессе выбивания нормальных оценок, он в какой-то момент поймал себя на мысли, что ему нравится копаться в законах, подыскивая те, которые могли бы послужить "на благо торжества справедливости", подбирать юридические аргументы и тут же – контраргументы, какими ответят его воображаемые оппоненты, и так пока не найдется какой-то полузабытый, но не отмененный закон, который гиблое, казалось, дело сумеет привести к справедливому и заслуженному разрешению. Воодушевившись этими мыслями, Левтанов твердо решил поступать на юридический факультет ВУМа.

А вот родители неожиданно оказались против этой затеи. Причем так жестко, что кто-нибудь другой мог бы только тяжело вздохнуть и смириться. Кто-нибудь, но только не Владимир.

– Видел я, какие мальчишки идут на юристов! – заявил отец на семейном совете по поводу выбора будущей профессии единственного сына. – И видел, какими они становятся. Я не позволю, чтобы мой сын превратился в продажную мразь! Чего бы мне этого ни стоило – не позволю!

– Я согласна с отцом, Володя, – поддержала супруга Юлия. – Он-то лишь поверхностно судить может, а я чуть ли не каждый день на работе наблюдаю, как это происходит. Сначала – постепенно, незаметно и не скажешь, что что-то меняется. А потом, после второй-третьей практики возвращаются – все, уже крутые: своя машина, а то и флаер, деньгами швыряются направо-налево, а откуда у студента с практики такие деньги? Взятки берут, просто воруют, а кто-то и шантажом не брезгует.

– Но я ведь не стану таким! – тщетно пытался уверить родителей Володя.

– Нет, нет и нет!

На следующий день после произошедшего скандала как раз должны были начать работу приемные комиссии в высших учебных заведениях. Отец на работу уехал рано – видимо, чтобы не встречаться с сыном. А мать за завтраком предупредила:

– Пойдешь поступать на юрфак – не обижайся. Если понадобится, я подключу всех знакомых, чтобы не пропустили тебя даже на платный.

– Угу, – равнодушно отозвался тот.

Вернувшись в комнату и посмотрев по сети сайты интересовавших его институтов, будущий абитуриент взял все деньги, которые у него были на тот момент, необходимые документы, наскоро собрал сумку и одновременно с матерью вышел из квартиры.

Юлия в душе уже жалела о случившемся, но поделать ничего не могла: она считала, что лучше один раз пережить подобную ссору, чем потом наблюдать, как единственный сын теряет все человеческое.

– Ты надолго? – рассеянно спросила она, закрывая входную дверь.

– По результатам, – спокойно ответил Володя, закидывая сумку на плечо.

– Ну ладно… Я сегодня чуть задержусь.

– Хорошо.

Вечером родители нашли на столе в гостиной письмо, в котором сын сообщал, что ближайшее время поживет у друга. Письмо было выдержано в холодном тоне, и Левтановы чуть было не поругались уже между собой – правильно ли они поступили. К счастью, второй ссоры в семье удалось избежать – сошлись на том, что парень уже взрослый и сам может во всем разобраться, так что ничего страшного не случится – поживет несколько дней без родителей, а потом соскучится, и вернется обратно.

Но Володя не вернулся ни через несколько дней, ни через несколько недель, ни даже через месяц. Раз в два-три дня он исправно присылал электронные письма: "Жив, здоров, все в порядке. Не волнуйтесь, не ищите – через некоторое время приеду".

Только через полтора месяца изнервничавшимся несмотря ни на какие сообщения Левтановым пришло еще одно письмо, на этот раз – обычной почтой. С видом Эрмитажа на переднем плане. В нем студент первого курса юридического факультета Высшего института Петербурга Владимир Левтанов сообщал свой новый номер мобила и адрес общежития. Также была приложена распечатка списка поступивших на бесплатное отделение. Левтанов стоял на седьмом месте из десяти.

Устроившись поудобнее на продавленном диване и поставив ноутбук на колени, Владимир судорожно набирал текст, то и дело косясь на индикатор батареи и мысленно костеря на все лады Саньку Васкелина, своего соседа по комнате – пока Левтанов сидел в информатории, готовясь к завтрашнему зачету, тот приволок в комнату свою очередную подружку, а заниматься под аккомпанемент не очень-то скрываемых стонов, вздохов и ритмичных поскрипываний старой кровати Володя не мог. Вот и приходилось сидеть в коридоре общежития, проклиная собственную забывчивость – это же надо было, просидеть в информе полдня и не зарядить аккумулятор ноута, ведь видел, что осталось чуть больше двух процентов![23] – неуемного Саньку, который и дня без потрахушек прожить не мог, и деканат вкупе с завхозом общежития, который вот уже лет пять тянул с проведением в коридоры сверхпроводящих кабелей для установки точек беспроводного подключения к электросети. Теперь приходилось дописывать эссе по психологическому портрету преступлений первой половины двадцать первого века на завтрашнюю первую пару практически на последние крохи энергии.

На экран поверх открытого документа всплыло системное сообщение

"Немедленно зарядите аккумулятор!".

Досадливо поморщившись, Владимир коснулся сенсорной панели – сообщение исчезло. И тут же появилось другое:

"Немедленно сохраните все открытые документы! Через одну минуту произойдет выключение системы. Отсчет: 59 секунд… 58… 57…"

Несколько команд – все сохраненные файлы закрываются, оставляя на мониторе только мигающие цифры обратного отсчета.

– Ну что за… невезение, – сдержал Левтанов рвущиеся с губ ругательства.

Вариантов было три: либо пойти в комнату, поставить ноутбук на зарядку, быстро лечь, натянуть одеяло на уши и сделать вид, что он не слышит этих чертовых постанываний и поскрипываний, а завтра встать в шесть утра и спешно доделать эссе, либо тоже пойти в комнату, поставить ноут на зарядку и отправиться побродить полчасика по коридорам, пока чертов комп немного зарядится, а потом продолжить работу, либо… Либо встать, пойти в комнату, ногой распахнуть дверь, содрать с задолбавшей парочки одеяло и в грубой форме предложить им продолжить изображать из себя кроликов в любом другом месте. Наиболее соблазнительно выглядел третий вариант, однако у него был существенный минус в виде ста десяти килограмм Санькиных мышц. Вообще сосед у Володи был мирный человек… пока его не отрывали от увлекательного общения с прекрасным полом.

Закрыв крышку ноута, Левтанов предался сравнительному анализу положительных и отрицательных сторон первых двух вариантов. Засыпать под звуки траха или не выспаться вовсе? Поглощенный размышлениями, Владимир не заметил, как кто-то подошел.

– Привет, – застенчиво улыбнувшись, проговорил какой-то тощий первокурсник с психфака, несколько дней назад переехавший в общагу. – Можно присесть?

В первый момент будущий юрист хотел было послать дистрофика куда подальше, но почему-то передумал.

– Диван не мой, с ним все можно, – попытался он пошутить.

– Спасибо, – первокурсник уселся рядом. – Что не спишь?

В тусклом свете коридорных ламп, работающих в ночном режиме, Левтанов все же смог разглядеть неожиданного собеседника. Неровно подстриженные черные волосы чуть ниже плеч, длинный тонкий нос, матово-бледное, какое-то прозрачное лицо… До сих пор Володя не встречал нового жителя общаги. Надо же, сама легенда психфака – единственный поступивший на бесплатное место. Сам Левтанов какое-то время даже с интересом наблюдал за "битвой титанов мозга" – Ветровским и Черкановым, и даже поспорил с однокурсником на десять евро, что победит Черканов. И наблюдение это было презабавнейшим, особенно перед последним экзаменом, когда набравшие равное количество баллов соперники могли и оба проиграть – шедшая ровно за ними Велагина стабильно набирала двенадцать очков на каждом экзамене, и если бы только оба набрали меньше десяти баллов, что автоматически означало бы невозможность претендовать на бесплатное, а она получила бы призовые пять за лучший результат, то двадцать тысяч в год сэкономила бы именно она.

– Да вот эссе на завтра делал, а тут ноут сел, гад, – в подтверждение своих слов Володя кивнул на мертвый комп, на передней панели которого даже индикаторы уже погасли.

– Что же в комнату не пойдешь?

– Да так… не хочется… – признаваться в сути проблемы Левтанову не хотелось. Но Черканов неожиданно понимающе кивнул.

– Ты ведь в триста двадцатой живешь, да? Я мимо проходил когда, слышал…

– Ну так чего тогда спрашиваешь? – внезапно разозлился парень. – Если и так все знаешь!

– Я, собственно, чего подошел, – проигнорировал тот его возглас. – Если хочешь, можешь у меня подзарядить ноутбук, да и просто посидеть, задание сделать. Сосед мой на вечеринку в студенческий клуб свалил, так что никто против не будет.

– С чего такая доброта? – не двигаясь с места поинтересовался Левтанов.

Собеседник неожиданно смутился.

– Даже не знаю, как сказать… В общем, настроение просто очень хреновое, и одному в комнате сидеть как-то паршиво. Хочется, чтобы просто кто-то живой еще был. Я потому и пошел бродить по коридорам – надеялся, найдется с кем поговорить.

Как это может быть плохо от того, что никто не мешает, Володя не понял. Но все нехорошие подозрения в адрес юноши у него пропали.

– Спасибо, – смутился уже он. – Извини, просто непривычно…

– …что помощь предлагают? – понимающе улыбнулся Черканов. – Знаю. Сам такой недавно был. А потом… да, неважно. Не хочу об этом. Ну так что, пойдем?

– Пойдем, конечно! Только подожди, я к себе зайду за зарядкой к ноутбуку, да и поужинать я сегодня не успел, – сказал он, и в следующую секунду заметил, что выражение глаз собеседника стало каким-то голодным. – А мне вчера прислали из дому пожрать, так пропадает. Составишь компанию в войне против пирогов? – с улыбкой предложил он.

– С удовольствием. Тогда я тебя жду, моя комната – триста третья.

Левтанов, подхватив ноут, поднялся на ноги и быстрым шагом направился по коридору к своей комнате. Он не видел, как хищно улыбнулся ему вслед Олег.

– Хороший юрист, тем более такой увлекающийся, как ты – это будет полезно, и даже очень, – пробормотал он себе под нос. – Пожалуй, я правильно сделал, обратив на тебя внимание.

– Знаешь, я вот всегда одного боялся.

– Чего?

– Сейчас попробую объяснить. Вот смотри: закончим мы оба институт. Так?

– Так.

– А что дальше? А ничего! Я пошел против воли родителей, ты… наверное, тоже! Мы оба совершили подвиг и поступили в ВИП на бесплатное. Мы оба отлично учимся. Мы получим свои корочки об образовании, найдем какие-то работы, каждый по специальности. Будем зарабатывать деньги, делать карьеру, потом женимся…

– Нет уж, я не женюсь!

– Я же в общем говорю! Так вот, женимся, сделаем детей, будем содержать семью, работать с утра до ночи по будням, ездить куда-нибудь отдохнуть на выходных, а потом однажды радостно сдохнем. Именно радостно! Потому что жизнь такая одинаковая постоянно. Ни за чем и ни для чего! Бесцельная! "Все мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть!"[24].

– Ну, можно добиться чего-то большего. Создать дочерние фирмы под крылом какой-нибудь корпорации, стать большим начальником, не работать, переложив все дела на плечи менеджеров, а самому заниматься чем захочется.

– Но для чего? Для того, чтобы потом все равно сдохнуть? И чтоб никто потом не вспомнил вообще о существовании такого Владимира Левтанова?

– Славы хочешь? – усмехнулся Олег.

– Да нет, не славы. Славы как раз легко добиться. Я хочу что-нибудь такое сделать, чтобы потом не забыли! Не забыли не как дешевую эстрадную певичку, и не как злополучного Герострата, а по-настоящему!

– Ммм… Захватить мир?

– Ну, для примера пойдет. Хотя нет, сам я не хотел бы захватывать мир, это уж больно хлопотно для меня. Лень. А вот сделать что-то на благо захвата – это пожалуйста. Ну, и смотря какого захвата, конечно. Если для того, чтобы все человечество поработить – то я лучше с другой стороны, но тоже не на первой роли. Первая – она слишком хлопотная.

– А для чего еще захватывают мир, если не для порабощения? – Скептически усмехнувшись, чтобы скрыть торжествующую улыбку, спросил Черканов.

– Как зачем? Чтобы изменить! – Владимир откинулся на спинку стула, закинул руки за голову, и мечтательно уставился в потолок. – Только представь себе, сколько всего можно было бы сделать прекрасного и умного, если бы были возможности.

– Возможности из ниоткуда не берутся. Но знаешь… мне почему-то кажется, что это не совпадение, – Олег резко выпрямился и внимательно посмотрел на собеседника, в светлых глазах горел азарт. – У меня комната оказалась свободна, а тебе пришлось из своей уйти. Я вышел в этот коридор, ты согласился пойти ко мне. Разговор, опять же… с чего мы там начали?

– С несправедливости нашего ректора.

– А теперь говорим об изменении мира. И ведь ты хотел бы его изменить, не так ли?

– Блин, а я тебе о чем толкую уже сколько времени?

Олег посерьезнел.

– Понимаешь, ты не первый, с кем я говорю на такие темы. Но стоило представить все негативные стороны такой работы, как они смеялись: мы же не всерьез!

Владимир немного помолчал. Он чувствовал, что разговор перестает быть шутливым.

– Знаешь, если бы мне предложили захватывать мир, я бы…

– Подожди, – перебил Черканов, его взгляд стал серьезным. – Захватывать мир – это как-то слишком пафосно и громоздко. А вот свергнуть тайно или явно власть, и самим встать во главе страны или создать свое государство – это вполне, вполне… реально.

Взгляды юношей скрестились. Повисла тишина.

– Ты серьезно это все говоришь? – тихо спросил Левтанов.

Олег медленно кивнул.

– Хм… Мне нравится это предложение.