Инквизиция

Глава 28

Мы выехали из Тандариса в дождь, в мелкую всепроникающую изморось. Она сыпалась из темных туч, обещавших, что худшее еще впереди. Шестеро всадников, закутанных в толстые плащи от дождя, на неприметных лошадях с бронзовыми гривами, мы беспрепятственно миновали инквизиторов и стражников, охранявших открытые ворота. Стояла глубокая зима, верно, но по главной дороге острова по-прежнему шло много людей. Инквизиторам не хватало времени допрашивать всех, как бы им этого ни хотелось.

Никто из нас не взял с собой меча, что меня слегка беспокоило. В Калатаре не было сколько-нибудь серьезных разбойников, поэтому у нас не было законной причины вооружаться. Мы прихватили только апелагские боевые посохи, бесполезные, по мнению Сферы. Впервые я увидел их в Цитадели, но с тех пор ни разу не держал их в руках.

Сначала мы ехали параллельно морю, вдоль склона холма, на котором стоял город. Справа, в нескольких ярдах ниже дамбы, с грохотом разбивались волны. С моря дул сильный ветер. Он теребил наши плащи и время от времени обдавал нас брызгами. Булыжники были скользкими, и склон над дорогой внушал опасения: я видел места недавних обвалов, проплешины, темнеющие там, где растительность не успела снова вырасти. Персея сказала, что большую часть нынешней зимы эта дорога была непроезжей, и теперь я понимал почему.

Едва мы проехали первый поворот, как Тандарис исчез из виду, заслоненный нагромождением утесов. Впереди виднелась изогнутая береговая линия. Вблизи берег был плоский, а дальше – все круче и круче, пологие холмы быстро уступали место нависающим скалам, чьи пики терялись в тучах. Мыс в самом его конце находился от нас в сорока или пятидесяти милях, невидимый в такую погоду. Берег Гибели начинался на этой стороне мыса, но его тоже скрывала завеса дождя.

Холм рядом с нами уменьшился, террасные фермы раскинулись по его склонам, как только они стали достаточно пологи, и, оглянувшись, я вновь увидел город, белые стены, неровной лентой опоясывающие склон. С суши он выглядел почти также, как с моря, хотя сейчас я смотрел на другую сторону отрога, ведущего наверх, к крепости, и большая часть городского центра была скрыта из виду. Красно-коричневая башня храма казалась вопиюще неуместной среди белых и голубых домов. Вероятно, полдюжины сакри наблюдают оттуда за городом и окружающей местностью. Я со злорадством пожелал им отвратительного дня.

Впрочем, я тоже не ждал удовольствия от предстоящей долгой поездки. Прошли месяцы с тех пор, как я последний раз ездил верхом, это было еще в Лепидоре. И вот теперь я отправлялся в путь – пятьдесят миль туда и обратно в такую ужасную погоду. Я надеялся, что буду еще в состоянии красться по горам и взбираться на стены, когда через четыре или пять часов мы доберемся до места назначения.

Как и следовало ожидать, поехать хотели все, но победили более холодные головы. Палатина, естественно, была со мной, а также Персея и одна из ее подруг, которая тоже была в Лепидоре. Еще с нами ехали Текрей и Бамалко. Лиас дежурил во дворце и должен был успокоить страхи Сэганты. Кроме того, он отвечал за организацию безопасного приюта для Равенны. Таманес, вынужденный исполнять свои обязанности океанографа, остался ему помогать. Из оставшихся двоих, которые присутствовали на собрании и которых я не знал, один следил за Алидризи, а другой выехал раньше, чтобы изучить дорогу и развилки.

Мы повернули прочь от дамбы и, следуя по дороге; ехали теперь между пустыми полями и рядами деревьев, напомнившими мне о доме. Отсюда равнина казалась намного больше, чем из города, хотя окружавшие ее холмы по-прежнему были очень близко, их склоны спускались террасами или поросли лесом. Наверное, летом Калатар очень красив, но сейчас от него веяло чем-то зловещим. Не знаю, в погоде было дело или в гнетущей атмосфере. Или в отсутствии движения на полях, в тишине, нарушаемой лишь там, где белые деревни сгрудились на склоне холма.

– Эту равнину когда-нибудь затопляет? – спросила Палатина Персею, когда мы въехали в. кипарисовую аллею. Этот кипарисовый ветролом в той или иной форме тянулся по всему пути от города к предгорьям, тут и там извиваясь между полей. Казалось, деревья здесь используют вместо стен – возможно, потому, что ветра не такие сильные. У меня дома кипарисы не устояли бы при по-настоящему сильном шторме. Персея кивнула.

– Пару раз случалось, и в этом году вода довольно высока. Но реки здесь слишком маленькие, чтобы вызвать большое наводнение.

– Значит, ее нельзя затопить для защиты?

– Думаю, можно, но вода довольно быстро сойдет. И это все равно не поможет. Тандарис не выдержит осады, стены ослаблены. То же самое по всему острову: Сфера старалась лишить нас уверенности, чтобы мы никогда больше не вздумали сопротивляться ей. Вот почему они разрушили Акролит – они даже не забрали его себе.

– Им и не нужно было, с этим храмом.

Мы никого не встретили, пока дорога и кипарисовая аллея не соединились с большаком, выходящим из Сельских Ворот города, милях в трех от городских стен. Мы увидели несколько всадников, пару фургонов, но ни одного пешехода. Люди ехали, низко надвинув капюшоны, у некоторых лица были замотаны шарфом, и никто ни на кого не смотрел. Мимо прогромыхала служебная карета клана. Окна в ней были занавешены, и кучер сгорбился под маленьким навесом на козлах.

– В деревнях есть инквизиторы? – спросил я Персею, пристроившись рядом с ней, когда Палатина слегка отстала. – Или они все в городе?

– В каждом городке есть несколько инквизиторов, и передвижные трибуналы ездят по деревням. Они всегда прибывают среди ночи, чтобы никто не успел удрать. Вот почему мы никогда не будем в безопасности там, где есть люди.

– Но возле Берега такой проблемы не будет.

– Да, это единственное, о чем нам не придется беспокоиться. Катан, ты не думаешь, что Равенна сама бы ушла, если бы захотела?

– Нет, – категорично заявила Палатина с другой стороны от Персеи. – Она не пленница, не стоит это забывать, но Алидризи все равно не может выпустить ее из своих лап. Ее ищет Мидий, хоть и не знает, что Равенна – фараон. Думаю, это лучший повод держать ее у черта на куличках. И если Равенна не может раздобыть, скажем, приличные сапоги или теплый плащ, она просто не может уйти. Вот и все.

– А если забрать их у стражников?

– Непрактично. Ты бы хотела карабкаться по горам под проливным дождем в сапогах, которые тебе слишком велики? И Равенна не знает тех гор, а в них легко потеряться. Нет, на ее месте я бы не пыталась. Есть другие способы – например, склонить охранников на свою сторону, что могло бы выйти, будь на ее месте кто-нибудь другой. Но они не тюремщики, они ее защитники, и если они знают, кого охраняют, то будут очень добросовестны.

– Мы должны надеяться, что Равенна хочет вырваться из их лап, – заметил я, когда мы переезжали через быстрый поток, слишком узкий для судоходства, но вздувшийся от дождя. Вода поднялась почти до верха арок моста.

– Катан, ты слишком много беспокоишься, – твердо сказала Палатина. – Мы говорим о Равенне – неужели ты думаешь, что ей приятно сидеть там взаперти по прихоти Алидризи? Он один из тех, кто и раньше использовал ее как шахматную фигуру, и сейчас использует. Конечно, Равенна захочет вырваться от него.

– Но как она вообще попала к Алидризи? Когда мы прибыли, вице-король знал, что произошло. Должно быть, он говорил с Равенной. Как получилось, что не он заботится о ее безопасности?

– Я все ждала, когда ты об этом спросишь. – Дорога огибала бугор с голой коричневой землей и рядом смоковниц, посаженных для защиты от ветра со стороны моря. – Да, Равенна пришла к нему в ту ночь, когда прибыла. Мы с Лиасом ее не видели, мы оба уже легли спать и услышали о ней только на следующее утро. Они поговорили, и Сэганта решил, что ей небезопасно оставаться во дворце, так как это привлечет внимание Мидия. Но вряд ли Мидий знал, что вы здесь, пока Сэганта не вернулся. Мидий охотился за Мауризом и Телестой. Впрочем, я отвлеклась. Сэганта устроил Равенну где-то на ночлег, а на следующий день он собирался перевезти ее в безопасный дом за пределами города. Равенна этого не хотела. Полагаю, она ускользнула от его людей. Сэганта начал поиски, но один из его стражников, калессосский кл'анник, сообщил Алидризи, и тот нашел Равенну первым.

– Выходит, ей повезло не больше, чем нам, – заметила Палатина. – Разве что плавание прошло более спокойно. Но как ей удалось сбежать в Илтисе, вот что мне интересно? Почему никто не заметил, как она вышла из консульства и села на ту манту?

– Вот вам и Скартарисовы охранники, – презрительно обронила Персея. – Доспехи как рыбья чешуя, и толку от них как от рыб на суше. А у Полинскарнов охрана вооружена только учеными книгами да инструкцией – этими книгами вышибать мозги проникшим на охраняемый объект. Точнее, сначала вышибать книгами мозги, а затем находить историческую причину, почему это было необходимо и оправданно.

– Сэганта не пытался вернуть Равенну? – спросил я.

– Нет. Он сказал, пусть Алидризи о ней позаботится. У него, мол, нет достаточно солдат, чтобы самому ее охранять. Можно подумать, что ему все равно, но это не так. Я думаю, он знает, где Равенна, и рассчитывает вернуть ее в нужный момент.

– Почему ты вчера ничего не сказала? – спросил я.

– Потому что еще не время, и, если ты помнишь, мы пытаемся оградить ее от любых посягательств. Сэганта лучше Алидризи, но Равенна не доверяет ни тому, ни другому. Надеюсь, с нами будет иначе, потому что мы ее друзья.

– Не очень-то надейся, – посоветовала Палатина. – Ее не скоро убедишь кому-нибудь доверять.

– Вовсе нет, – отрезал я, внезапно рассердившись и на Палатину, и на себя. – Равенна не положилась на нас, потому что не могла, потому что ты снова начала планировать свою республику, едва получила такую возможность, и забыла про все, что мы должны были делать. А я оказался слишком мягкотелым, чтобы возражать. Возможно, Равенна думала, что после Лепидора она имеет право голоса, не знаю, но мы оба ее подвели. Почему она опять должна рисковать?

– Даже если мы так ненадежны, как ты говоришь, ничего лучше у нее нет. Вот почему.

– ЕСЛИ мы ненадежны. Равенна решит, что мы вернулись только потому, что твой план пошел насмарку, и она снова стала полезна. И еще потому, что мне невыносимо быть от нее вдали.

– А знаешь, возможно, Равенна хочет видеть тебя так же сильно, как ты – ее, – сказала Палатина. Затем она отстала на корпус и заговорила с Бамалко.

Я пришпорил лошадь, чтобы обогнать Персею. Глядя вперед, я видел, как холмы медленно приближаются сквозь завесу дождя. Наши лошади были выносливой породы, но когда-нибудь нам придется остановиться и отдохнуть, и мы не могли позволить себе ехать быстро сейчас и изнурить их потом. Хватит ли им завтра сил отвезти нас обратно, я не знал. Слишком много неопределенностей заключал в себе этот план. И казался совершенно безумным: ведь ничто не подтверждало, что Равенна находится там, где мы ее ищем. Через час или два Алидризи отправится в Калес-сос. Если он не остановится и не свернет в горы, а поедет прямиком в Калессос, чтотогда? Мы окажемся неправы, и выйдет, что мы зря не сказали Сэганте, что делаем.

Я так и не ответил на этот свой вопрос. Дорога тем временем начала подниматься в гору, приближаясь к краю равнины. Город вдали казался россыпью белых пятен, а мы выезжали из кукурузных полей в оливковые рощи. Все склоны вокруг, террасные или нет, были покрыты ровными рядами корявых деревьев, их прерывали тут и там густые полосы защитных насаждений. Сейчас оливы стояли голые и серые. Скудную почву, в которой они росли, удерживали от смывания террасы. За первым холмом тоже были оливы, целая маленькая долина олив с вздутой речушкой посередине. На отходящих от дороги тропинках я заметил пару каменных хижин, но в них никого не было. Да и не должно было быть, сейчас середина зимы. Или нет? Сколько зимы осталось? Казалось, бесплодное время ожидания, когда мы прятались и дрожали от холода во дворце Сэганты, продолжалось целую вечность. До того были невзгоды плавания на парусном судне, недели в Илтисе, Рал Тамаре… не забыть, что из Лепидора мы уехали лишь через две недели после начала зимы. Я тщательно подсчитал, не упуская даже отдельные дни тут и там. Прошло почти три месяца с тех пор, как мы сидели на косогоре и смотрели на море, и Палатина пришла, чтобы сообщить нам о наступлении зимы. Три месяца ненастья, и холода, и ветров.

Зима должна скоро кончиться. Мое настроение поднялось, когда я понял, что ее осталось не так уж много, недели две или четыре, если нам действительно не повезет. Однако год выдался плохой, и зима вполне могла затянуться. И мы еще не слышали объявления Сферы или Гильдии.

Но у меня больше не было ощущения, что зима продлится вечно. Несколько ненастных дней, и она уйдет: тучи рассеются, температура повысится. И я увижу Калатар таким, каким его следует видеть, не истерзанным погодными капризами планеты, никому не понятной системой зимы и лета.

Согласно «Истории», до Войны эта система была куда более проста и не столь сурова. А зачем Кэросию лгать об этом, если он вообще о чем-нибудь лгал? В те времена бывало несколько месяцев чуть более прохладной погоды, когда шло много дождей, но и только. Большую часть того времени по-прежнему сияло солнце, и в тропической Фетии, как в Калатаре, случались дни, неотличимые отлета. Как та мягкая прохлада превратилась в нынешние месяцы дьявольского холода и потемок, для всех оставалось загадкой. Я сомневался, что Сфера или Гильдия знают ответ. Возможно, эту тайну сумеет раскрыть «Эон».

Я все еще мечтал о наступлении лета, когда оливковые долины остались позади, и мы въехали в предгорья, край лесов и пастбищ. С обеих сторон теперь круто вставали холмы. Каменная кладка дороги стала похуже: попадались выбоины, и края местами были неровные. Мы давно миновали последний поворот к любой из равнинных деревень, и движения стало меньше: раньше мы обогнали двух всадников, и только что из-за следующего поворота выехал экипаж, но больше мы никого не видели. Для главной дороги Калатара этот большак казался не очень Впечатляющим, но я не знал, из-за зимы это или из-за Сферы. Увидим через несколько дней, когда зима закончится.

Некоторое время я беседовал с Персеей, пока дорога не сделала резкий поворот вокруг огромного скального выступа, и дождь стал хлестать прямо нам в лицо. Справа холмы все выше и выше вонзались в небо, становясь все каменистее и каменистее, но до сих пор не было никаких развилок.

– Мне это чудится, или ветер крепчает? – крикнула Персея, когда дорога снова повернула, и мы смогли поднять глаза.

– Нет, тебе не чудится. – Я взглянул на небо и увидел темно-серые, угрожающие тучи. Еще один шторм, а сейчас лишь около полудня по моим расчетам. В холмах не было изочасов, чтобы узнать время.

– Дождь тоже усиливается. Типично. Это будет ужасная ночь.

– Надеюсь, для них хуже, чем для нас.

Проехав еще около полмили, мы решили дать отдых лошадям и остановились в развалинах маленькой придорожной гостиницы, уже много лет как брошенной. Оритура построил много таких гостиниц, как говорила нам подруга Персеи. Они служили почтовыми станциями, но были разрушены Священным Походом, как и многое другое. Следов пожара на развалинах не было, и вряд ли армии рыцарей дошли так далеко. Апелаги сдались прежде, чем враг ступил на сам Калатар. Опустошение островов Илахи и разграбление Посейдониса должно было преподать им урок и обеспечить армию трофеями.

Бамалко раздал провизию. К счастью, еда была сухой, поскольку он держал ее в промасленном мешке, и мы пообедали, пока лошади отдыхали и кормились. У них еще будет возможность отдохнуть, когда я буду пытаться проникнуть в виллу, форт или чем бы оно там ни было. Прошу тебя, Фетида, пусть Равенна будет там. Не важно, если она не захочет уйти, потому что я смогу с этим справиться. Но она должна быть там. После всех этих недель ожидания, вынужденного безделья и шарахания от теней инквизиции…

Потом мы сели на лошадей и отправились дальше. Слева, к югу, одна лесистая долина сменялась другой. На заднем плане появились более высокие холмы, но это по-прежнему были холмы. Наконец мы проехали по разбитому каменному мосту над стремительной рекой и, посмотрев вверх, увидели горы. Огромные темные силуэты на фоне темного неба, они возвышались над нами, неясные из-за дождя. Их пики кутались в тучи, а за ними виднелась только серая пелена. Возможно, в погожий летний день через это открывшееся перед нами ущелье можно было бы разглядеть весь путь до залива и дальше, до края Техамы. Но не сегодня.

При виде гор мы ускорили темп и поехали по краю высокогорного луга, где паслись козы – первые признаки жизни в стороне от дороги, если не считать хрипло кричащих птиц, которые водились повсюду. Пастуха я не заметил, но предположил, что он где-то рядом. Неровная груда камней на той стороне реки вполне могла оказаться хижиной.

Нам встретилась еще одна маленькая компания, первая за долгое время. Она направлялась в другую сторону и явно спешила проехать через горы, пока шторм не разразился всерьез. А затем, в извивающейся теснине, которая сначала была похожа на другие такие же, мы увидели серую линию дороги, уходящую вбок, вверх по небольшому холму. Я проследил по ней взглядом и увидел крутой поворот через сотню ярдов. Там дорога исчезала, но потом снова появлялась, взбегая на. вершину следующего холма. Даже на таком расстоянии она выглядела грубой и ухабистой, но не было сомнения насчет того, куда она вела. Мы достигли первой развилки.

Наконец замедлив темп, мы осторожно спустились к развилке. Мышцы ног у меня начинали болеть, но совсем не так сильно, как я боялся. Однако впереди нас ждет еще много миль, и к ночи боль усилится. Палатина захватила с собой какую-то мазь из дворцовых запасов. По ее словам, это средство чудесно помогало после слишком долгой верховой езды. Я надеялся, что моя кузина права.

Когда мы остановились у развилки, Персея оглянулась, проверяя, что сзади никого нет. Я посмотрел на группу кустов и опушку леса в нескольких ярдах слева от дороги. Где наш передовой отряд? Разведчик выехал на рассвете с двумя лошадьми. Но ему предстояло покрыть больше расстояния, чем любому из нас. Вполне возможно, он еще не вернулся.

Но тут раздался окрик, и из расселины в скалах ниже дороги вышел мужчина.

– Вот ты где! – крикнула Палатина. – Успешно?

Разведчик устало кивнул.

– Уйдите с дороги, чтобы вас не увидели – здесь есть пещера.

Это было еще одно из начинаний Оритуры – пещера, которую расширили и вычистили, чтобы можно было остановиться и переждать непогоду. В боковой камере имелось место для лошадей. Это была неожиданная передышка для всех нас.

– Сколько ты насчитал дорог? – спросила Палатина, когда мы сели на широкие каменные выступы, тянущиеся вдоль пещеры. Имелся даже очаг, хотя дымоход, оказался разбит, и не было дров, чтобы развести огонь.

– Пять, – доложил разведчик. – Эта, затем еще две довольно близко друг от друга милях в четырех отсюда, еще одна в девяти милях, и последняя примерно в одиннадцати милях. Если Алидризи едет в экипаже, как говорит Персея, он или оставляет его где-то, а сам добирается к убежищу верхом, или экипаж едет дальше без него.

– И как Алидризи объяснит, почему экипаж прибыл в Калессос без него?

– Вот именно. – Разведчик кивнул, курчавые волосы упали ему на глаза. Он с досадой отбросил их и продолжил: – Поэтому я искал места, где можно спрятать экипаж. У самой дальней развилки этого никак нельзя сделать на расстоянии двух миль в обе стороны, а боковая дорога слишком крута. На девятимильной и обеих четырехмильных такие места есть, и у самой ближней из них явно останавливались экипажи, причем недавно, не больше недели назад. Все дороги ведут в горы. Я не стал далеко по ним проходить, поскольку не хватало времени. Да, у этой развилки экипаж тоже оставить негде. Самое интересное: я нашел следы копыт, недавние, в нескольких дюжинах ярдов вверх по первой из четырехмильных развилок.

– Давайте посмотрим карту, – распорядилась Палатина. Персея передала ей клеенчатую карту, позаимствованную из дворца, где был изображен этот район. Мы развернули ее на сухом участке пола пещеры.

– Мы здесь, – сказал разведчик, указывая на место, где никакого ответвления дороги не было обозначено. – Следующие две и последняя на карте здесь и здесь, девятимильной нет, но она у маленького озера вот тут.

– Это долина Сайдино… дальше Матродо… та, что в девяти милях, даже не имеет названия, а последняя – Профтос.

– На самом деле мы не можем перекрыть их все, – заметил Бамалко. – В Тандарисе это казалось возможным, но подумайте об этом сейчас. Если мы пошлем кого-то к самой дальней развилке, а Алидризи сойдет здесь, кому-то придется поехать к наблюдателю в том конце и с ним вернуться. Значит, двоим из нас пришлось бы проехать лишние двадцать две мили. Это примерно столько же, сколько мы уже проехали. Еще одному пришлось бы одолеть лишних восемнадцать миль – к девятимильной развилке и. обратно, – что почти так же плохо. Короче говоря, если у нас нет веской причины, мы должны отбросить те две.

– Я съездил туда и уверяю вас, это не шутка, – добавил разведчик.

– Полагаю, ты прав, – молвила Палатина, внимательно рассматривая карту.

– Нет, он определенно прав, – твердо заявила подруга Персеи. Она была выше и мускулистее большинства калатарцев. Вероятно, южанка, как Лиас. – Если мы не собираемся просто оставить там людей и велеть им трогаться обратно через определенное время.

– Это тоже неразумно, – возразил Бамалко.

– Его убежище не может быть в долине Профтос, – вмешался вдруг Текрей. – Мой клан имеет там несколько фортов, и мы граничим с Калессосом. Долина слишком открыта, а мы не очень любим тот клан. Не думаю, что Алидризи стал бы рисковать.

– Спасибо, – поблагодарила Палатина. – Следующая долина выглядит более привлекательно. Здесь ничего не отмечено – даже не верится, что есть место для дороги. Туда очень трудно попасть.

– Надо выбирать возможное, – сказал разведчик. – Та долина очень крутая и каменистая. Если какие-то варианты мы исключаем, этот тоже можно исключить, лошади там не пройдут.

– Ну, хорошо, хорошо, – раздраженно ответила Палатина. Она была недовольна, что не может наблюдать за всеми дорогами, но я согласился с остальными. Туда ехать слишком далеко. Если Алидризи не свернет ни на одну из первых трех дорог, мы сможем предположить, что он выберет следующую. А если его и Равенны там не окажется, значит, мы были неправы. В крайнем случае Текрей может попросить помощи у людей своего клана. Будь у нас немного больше времени, мы бы все сделали основательно, но прошлой ночью все сочли, что нужно торопиться. Послезавтра день Рантаса, и таскаться верхом по округе было бы очень подозрительным. Мы должны сделать это сегодня, или придется ждать еще три дня.

В конце концов мы решили, что четверо из нас будут сообща наблюдать за двойной развилкой – разведчик сказал, что с каждой из этих дорог видна другая. Мы с Палатиной, Текреем и Бамалко отправимся туда, а Персея, ее подруга и разведчик останутся здесь.

– К сожалению, не в этой теплой пещере, – уточнила Палатина. – Если Алидризи остановится здесь, ее обязательно обыщут, поэтому и тут, и там нам придется найти удобный пункт наблюдения. Место, где мы сможем их увидеть, а они нас – нет, и откуда можно будет послать верхового незаметно для людей в экипаже.

– Тогда лучше всего – лес.

– Нет, если станет темно, то не лучше, – возразил разведчик. – Посланный будет плутать между деревьев, пытаясь выбраться обратно на дорогу. И вполне может заблудиться.

– Когда заблудится, тогда и будем беспокоиться, – решила Палатина. – Персея, если Алидризи проедет мимо первой развилки, вы немного подождите, потом следуйте за ним и остановитесь, не доезжая до следующей. В противном случае вам лучше послать кого-нибудь к нам через лес.

– Я съезжу, если потребуется, – вызвался разведчик. – На другой лошади. Моим нужен долгий отдых.

– Ты сам-то еще не измучился? – спросила Палатина.

– Не настолько. – Мужчина ухмыльнулся. – Нечасто выпадает случай сделать что-то стоящее.

– Насколько мы опережаем Алидризи? – поинтересовалась моя кузина, все еще глядя на карту. – Я плохо разбираюсь в экипажах.

– Если он выехал, когда должен был, примерно через полчаса после нас… тогда мы опережаем его на час, на-полтора.

– Но вряд ли Алидризи останавливался на отдых, поэтому нам лучше двигаться дальше. Следующие несколько часов будут скверными для всех, и погода все ухудшается и ухудшается. Будьте осторожны, чтобы эти реки нас не отрезали. Кто-нибудь знает, насколько длинные здесь долины? – Она указывала на двойной узел в четырех милях от нас, где дороги из двух боковых долин сходились на карте почти в одной точке.

– Если я не ошибаюсь, Матродо около десяти миль длиной, – ответил Текрей. – Она кончается у моря, над утесами. Другая на карте выглядит длиннее, но я не уверен, так ли это на самом деле.

– Та тоже кончается у моря, – сообщила подруга Персеи.

– Вы уверены, что залив несудоходен? – спросил я. – Если все так думают, что может быть лучшей защитой? Вдруг Алидризи держит наготове «скат», пришвартованный к подножию утеса?

– Ты не видел Берега Гибели, – покачал головой Текрей. – Таманес был прав. Если там и можно пройти, то только летом, на большом корабле и с гениальным штурманом.

– И все-таки будем иметь это в виду, – решила Палатина, складывая карту. – Не возражаешь, если я пока не отдам ее?

– Не возражаю. Но нам пора двигаться. Нужно проехать еще четыре мили под дождем.

– Не напоминай.

Дождь барабанил по камням, в пещере было темно и сумрачно, и выходить не хотелось. Только когда Палатина надела капюшон, плотно запахнулась в плащ и вывела наружу свою лошадь, я услышал стук копыт нескольких лошадей – очень близко.

Увидев ужас на лицах своих спутников, я схватил Палатину за руку и оттащил за укрытие скалы.

– Приготовить посохи! – прошипела она, когда лошади замедлили шаг, а потом остановились. Кто-то спешился всего в нескольких ярдах от нас, и мне показалось, что я услышал голос, хотя в шуме дождя и ветра невозможно было разобрать слова.

– Слишком поздно, – вздохнула Палатина. Мы вышли на открытое место и увидели пятерых всадников в плащах с капюшонами и еще одного, с луком за спиной, который стоял у великолепного жеребца с серебряной гривой.

– О нет! – тихо молвила Персея.

– Ты становишься небрежной, Палатина, – спокойно произнес Мауриз.

Глава 29

– Ты что здесь делаешь? – резко спросила Палатина, пока Текрей и остальные выходили из пещеры. Ближайшим к нам всадником оказалась Телеста, невысокая и легкая, но тоже на великолепной лошади. Что до остальных – ну, вероятно, это были охранники; у каждого за спиной висел лук, а к седлу был приторочен колчан стрел.

– Вы были неосторожны, – повторил Мауриз, передавая поводья своего жеребца подъехавшему охраннику. – За вами следили.

– Следили? – удивилась Персея. – Кто?

– Сакри. Возможно, несколько. Мы убили двоих, но это не значит, что они были единственными. Мидий знает, что вы уехали из города. Что, во имя Стихий, вы делаете?

– Пытаемся исправить ваши ошибки, – ответила Персея, прежде чем Палатина успела открыть рот. – Вас это не касается.

– Боюсь, что касается. – Мауриз направился к нам, и я увидел блеск металла под его плащом. Фетийские чешуйчатые доспехи, единственные доспехи в мире, которые действительно удобны, если верить Палатине, но очень трудны в изготовлении и страшно дороги, поэтому чужеземцам редко удается их раздобыть. – Палатина мой друг, я не хочу видеть, как она или Катан попадет в руки Сферы. И вы, я думаю, тоже. Что вы здесь делаете?

– Персея права, – раздраженно молвила Палатина, но я видел, что она не испытывает такой ярости, какую испытывала бы; если бы так некстати появился кто-то другом. Встанет ли ее дружба с Мауризом снова поперек дороги? Мы должны быть нейтральными, преданными только фараону и больше никому. В этом весь смысл. А что будет, если люди из различных фракций начнут вторгаться в наше дело? Особенно эти двое, чей план и стал причиной, вынудившей Равенну сбежать. – Мы пытаемся исправить ваши ошибки.

– Мы делаем то же самое, – в первый раз заговорила Телеста. – Вполне возможно, что Сфера последует за вами сюда, а у нее людей гораздо больше, чем вас.

– Существует такая вещь, как секретность, – с досадой ответила Палатина. – Не думаю, что убийство людей, следующих за нами, – лучший способ сохранить в тайне то, что мы делаем. Что инквизиторы скажут Мидию? «Да ладно, ваша милость, мы все время теряем сакри в этих горах, и какая разница, почему не те вернулись, кого вы послали?» Вы следили за нами в городе?

– Мы следим за вами с тех пор, как покинули дворец, – признался Мауриз. – Я сожалею об этом, но я уверен, что вы доверяете Сфере не больше нас. – На утонченном лице, полуспрятанном под капюшоном, появилось чуть виноватое выражение.

– А Текле вы доверяете, – язвительно заметил я. – Психомагу, работающему на императора. Вы об этом знаете, но верите ему, когда Текла говорит, что он с вами? Блестящая идея, ничего не скажешь.

– Он помог нам вытащить вас из Рал Тамара.

– И он помогает императору, сообщая ему все ваши планы. Вы тут предупреждаете нас об опасности, а в Селерианском Эластре вас наверняка ждет ордер на арест.

– Поживем – увидим, – коротко ответил Скартарис, затем снова повернулся к Палатине: – Что вы делаете здесь, в этой… – он взглянул на горы и на серый окрестный пейзаж, – … забытой богом глуши? Я знаю, это имеет какое-то отношение к Алидризи, но какое?

– Не ваше дело, – отрезал Текрей, и все согласно закивали.

– Кажется, вы совершенно не способны понять, – с легким раздражением произнес Мауриз. – Мы проделали весь этот путь, чтобы устранить любого, кто мог бы за вами следить. И мы убили двух сакри, ехавших по вашему следу. Теперь мы соучастники, нравится вам или нет.

– Весь смысл этой затеи в том, – ответила Палатина со вздохом, который я повторил про себя, – что никто посторонний не должен быть вовлечен. Все, что вы ухитрились сделать, это изобличить себя, и наши планы не помогут вам ни в малейшей степени.

– Но если, как говорит Катан, император знает, что происходит, небезопасно оставаться в Тандарисе, ничего не делая.

– Это софистика, – решительно возразила Персея, подходя к нам. Она встала с другой стороны от Палатины, лицом к фетийцу. – Вы приехали сюда создавать проблемы, вы и сейчас их создаете. Никто вам не доверяет, меньше всего те из нас, кто знает, зачем вы приехали и какую сумятицу вызвали.

– Но ваши планы уже нарушены, – сказал Мауриз. – Вы не можете от нас избавиться, но мы можем вам помочь.

– Чем помочь? Вы не пользуетесь любовью у Сферы, фараона, вице-короля и императора. Вы умудрились оскорбить на этом острове всех, имеющих какую-нибудь власть или влияние, и еще многих, не достигнув ни одной из ваших первоначальных целей. Все, что вы сделаете, находясь здесь, – это привлечете внимание. Все, что вы уже делаете, это привлекаете внимание.

– Да, и через день-другой Сфера начнет интересоваться, что случилось с ее солдатами. Они исчезли с лица земли, и вашим планам пока ничто не угрожает. Мы здесь, чтобы остаться: нас шестеро, и во всем Калатаре вы не найдете лучших лучников, чем мы. Кроме того, судя по вашим приготовлениям, это дело довольно важно, и вы не хотите, чтобы Сфера о нем знала.

– Как вы отметили, у нас с вами много общих врагов, – добавила Телеста.

– Давайте не будем стоять под дождем, – предложила Палатина. – Заводите лошадей, если есть место.

Поразительно, но места хватило для всех, в самый раз, хотя сидеть на мокрых теперь выступах стало тесновато. Четверо охранников тихо устроились в одном углу, а остальные принялись спорить.

– Вот что, – объявила Палатина. – Я собираюсь спросить у каждого, хочет ли он принять эту помощь, так что пожалуйста, Мауриз, не шуми.

– Ладно. – Скартарис откинулся на грубый камень стены, глядя холодным, бесстрастным взглядом. Палатина, не обращая на него внимания, заговорила с нашей группой.

– Вы слышали, что сказали эти двое. Для тех из вас, кто с ними не знаком, представляю: Мауриз Скартарис, Телеста Полинскарн. Это фетийские республиканцы, чья главная цель – свержение императора любыми средствами. Мауриз мой старый знакомый. Они не работают на Сферу, это я гарантирую. Катан для них слишком ценен, и они не рискнут злить его или меня больше, чем уже разозлили.

Мауриз при этом слегка развеселился, но ничего не сказал.

– К сожалению, они не популярны и у людей, которые нас интересуют. Отчасти по их милости мы мокнем здесь, вместо того чтобы уютно сидеть в Тандарисе. – Она нарочно выражалась иносказательно, дабы не выдать ничего лишнего.

– Палатина имеет в виду, – вмешалась Персея, – что один конкретный человек им не доверяет и сильно их не любит.

– Верно, – признала Палатина. – Но они здесь, как было сказано, и мы не можем ничего с этим поделать. И даже если они преувеличивают, они по-прежнему фетийцы и дьявольские лучники.

– Палатина, это невозможно! – запротестовал я. – Представь, что случится, если мы прибудем в их компании. Вспомни, зачем мы здесь.

– Нам не следует ничего говорить этим фетийцам, – заявил Текрей, сердито глядя на Мауриза. – От таких, как они, мы и пытаемся удрать, ты сама это сказала. Возможно, сейчас они действуют сами по себе, но со временем они превзойдут нас числом и смогут взять, что хотят.

– Это имеет отношение к той подруге фараона? – спросил Мауриз. – Мы не интересуемся калатарской внутренней политикой.

– Кроме тех случаев, когда хотите использовать ее для выполнения собственных планов, – парировала Персея. – Как вы делали раньше, из-за чего Равенна и сбежала.

– Не говорите мне, что вы отказались от своего плана, – вмешалась Палатина.

– Нет, мы не отказались, но я принимаю как факт, что поддержка фараона гораздо сильнее, чем мы думали. Ты помогала нам, Палатина, не притворяйся, что не помогала. И ты тоже, Катан.

Бамалко и еще двое посмотрели на нас с подозрением, и тогда Персея сказала:

– Хватит! Если вы здесь, чтобы помочь, тогда помогайте, а не начинайте новый спор. Катан и Палатина с нами. Они могли уехать с Мауризом и Телестой, но не уехали. Катан никогда бы не сделал ничего во вред Равенне, поэтому не слушайте всякую чушь. Мауриз, Телеста, если вы поклянетесь сохранить тайну и помочь нам, то мы, возможно, сумеем помочь вам в будущем.

– Отлично, – согласился Мауриз. – Вы все согласны?

Еще оставалось некоторое сопротивление, но до сих пор Персея была самым суровым критиком фетийцев, и когда она изменила мнение, спор быстро закончился. Мауриз, Телеста и их охранники, вероятно, находя все это в высшей степени театральным, поклялись честью своих кланов помогать нам, пока нам будет нужно. Возможно, все эти клятвы были в чем-то ребяческими, но пусть Сфера и объявляет, что может каждому отпустить грех клятвопреступления, все же клятва – это больше, чем простой договор.

– Мауриз, у нас мало времени, – сказала Палатина, когда все клятвы были принесены. – Мы ждем Алидризи, потому что думаем, что он держит Равенну в крепости на одной из боковых дорог. Мы собираемся наблюдать за этой развилкой и за следующими двумя, чтобы увидеть, куда он свернет. Затем, когда Алидризи уедет, мы поедем по той дороге и попытаемся вытащить Равенну. Понятно?

– Мы обогнали Алидризи около двух часов назад, – сообщила Телеста. – У нас действительно почти нет времени.

– Благодаря вам, – проворчал Текрей.

Поскольку они ехали быстрее и устали больше, чем мы, не было и речи о том, чтобы отправлять их следить за одной из дальних развилок. Мауриз и двое его охранников проедут оставшиеся четыре мили с нами. Телеста и двое других останутся возле пещеры-с Персеей и разведчиком.

На этот раз никто не колебался. Мы торопливо вывели лошадей и забрались в седла. Дождь припустил, во всяком случае так казалось после того, как мы некоторое время провели в укрытии. И нам предстояло ехать под ним еще четыре, а может, все восемь миль в ухудшающихся условиях.

– Мы будем в лесу, – сказал разведчик, указывая на темные, угрюмые деревья через дорогу. – Вы бы тоже воспользовались его прикрытием – там, где вы будете, найдется даже пара сухих местечек – под большими деревьями.

– Спасибо! Удачи! – крикнула Палатина, когда мы вывели лошадей на дорогу и поскакали легким галопом. Я услышал слабый крик Персеи, желающей нам того же, но мы уже отъехали слишком далеко и за шумом дождя и стуком копыт не разобрали слов.

Четыре мили езды по скользкой, пустынной дороге между холмами, лесом и горами показались вечностью. Небо неуклонно темнело, принимая все более зловещий вид. Я забыл, каково' это – находиться в шторм под открытым небом. А этот шторм грозил стать действительно очень сильным. Тропы в горах будут ненадежны, и теперь, когда я очутился здесь, сама мысль о стенах или скалах, на которые мне придется взбираться, вселяла неподдельный страх. Неудобная реальность вмешалась в наши вчерашние планы, как и должно было случиться, и теперь с нами ехали два беспокойных фетийца.

Как я смогу убедить Равенну довериться мне хоть на минуту, когда с нами будут Мауриз и Телеста? Равенна уехала из-за них, а теперь они окажутся там, когда мы ее спасем, если «спасем» – правильное слово. Алидризи мог сплести вокруг меня паутину лжи, утверждая, что я по-прежнему в союзе с фетийцами – и почему должно быть иначе? В Рал Тамаре я был слишком слаб, чтобы принять какое-то решение, и фетийцы победили только благодаря моему отказу от борьбы. С тех пор Равенна узнает все новости только из уст Алидризи.

Я попытался отвлечься, думая об «Эоне». Его спрятали там, где найти его может единственный человек в мире. Или скрыли таким образом, что даже если люди узнают, где он, то не смогут до него добраться. Но как тогда вышла с него команда? Даже малочисленный экипаж должен был иметь возможность покинуть судно. И если «Эон» был спрятан некой магией или в неком месте, доступном только иерарху, то там должен быть какой-то выход. Если малочисленный экипаж сумел выйти, то я, возможно, сумею войти.

Но одна голова – хорошо, а две – лучше. И без Равенны искать «Эон» нет никакого смысла. Положим, я смогу видеть шторма и предсказывать, где и когда они ударят: Но как я буду их контролировать? В одиночку я ничего не смогу сделать.

Дойдя до этой мысли, я задался другим важным вопросом. Как я все-таки намерен добраться до корабля, когда узнаю, где он? Допустим, «Эон» просто спрятан в каком-то неизвестном уголке океана. Мне все равно потребуется манта, чтобы до него доплыть. А на манте должна быть команда… такое плавание нельзя сохранить в тайне. Мне придется найти людей, кто умеет управлять таким чудовищем, но кому можно доверять и кто смог бы спрятать его от пытливых глаз императора и Сферы.

Я ничего больше не слышал об императорских поисках, да и не ожидал услышать. Такое дело хранилось бы в тайне. Только верховному командованию флота или агентам императора позволено было бы знать, что они ищут. Оросий не хотел, чтобы кто-нибудь другой завладел «Эоном», а кэмбрессцы или танетянё заложили бы целые города, чтобы заполучить этот корабль.

Однако сейчас я был к нему не ближе, чем две недели назад, и понятия не имел, что делать дальше. Оставалась лишь надежда, что Равенна по-иному посмотрит на эту загадку и поймет нечто такое, чего не понял я. У нас с ней был разный склад ума, Равенна мыслила более абстрактно.

Потребовалось около часа, чтобы доехать до следующих развилок. Обе дороги отходили от внешнего края широкой дуги, где земля полого поднималась на горный склон. Огромная скала возвышалась над нами, голая и внушительная. За ней виднелись другие горы, чьи пики терялись в сером тумане. Здесь было две долины. Одна шла почти прямо на запад, к заливу – очевидно, это Матродо. Вторая уходила под углом от первой, отделенная от дороги грядой утесов и каменистых осыпей шириной полмили.

Я обернулся в другую сторону, к лесу, и увидел, о каких деревьях говорил разведчик: за кустарником на опушке высились огромные старые кедры. Широкий, мелкий поток, рядом с которым мы ехали последние пару Миль, отделял лес от дороги. Вода текла быстро, но можно было надеяться, что течение не окажется слишком сильным для лошадей.

– У нас должно быть несколько минут до прибытия Алидризи, – сказала Палатина, останавливаясь у начала второй дороги, и спешилась. – Это здесь разведчик нашел следы копыт. Надо бы пойти взглянуть.

– А где тут можно спрятать экипаж? – спросил Текрей.

– По этому склону экипаж проедет, – ответил Мауриз, Задумчиво озираясь. Потом спрыгнул с коня и отдал поводья одному из охранников. – Ну, пошли.

Мы пошли по дороге, по возможности стараясь держаться каменистых участков, чтобы не оставлять следов. Отпечатки копыт были там, где сказал разведчик, хотя на дороге, ведущей наверх, их не было.

– Экипаж можно спрятать там, – показал Мауриз, как только мы поднялись на вершину холма. Не доходя до вершины, дорога сбегала под откос, и с одной стороны, частично закрытая деревьями, лежала площадка, усыпанная камнями. Тут и там на обочине виднелись следы копыт, а в одном месте – даже что-то похожее на колею.

– Должно быть, они возвращались к тракту, чтобы замести следы, – предположила Палатина. – Прятали тут экипаж, а потом… ехали дальше по той дороге.

Не более чем стежка, она довольно круто, широким зигзагом, взбиралась по склону холма. За ним открывалась долина, ничем с виду не отличающаяся от других долин, ее склоны и дальний конец терялись в дожде и тучах. Может быть, нам есть за что благодарить судьбу. Даже если при нормальной погоде из убежища видна вся долина, при сегодняшнем ненастье заметить наше приближение невозможно.

– Никакого жилья поблизости не видно, – сказал Текрей. – Если это та долина, где они скрываются, то у нас впереди еще одна поездка.

– Нам лучше вернуться в лес. Алидризи скоро будет.

Мы присоединились к охранникам и направили упирающихся лошадей к реке. Мауриз обогнал меня на своем жеребце и, забрызгав мне ноги, легко проехал через реку. Остальным пришлось труднее. Моя лошадь беспокоилась, но прошла, не оступившись, и я выбрался на грязный берег на другой стороне, почти не вымокнув. Здесь было темно, и, казалось, вода капает с каждой ветки, злорадно направляемая какой-то невидимой силой в те места, которые мой плащ не закрывал.

– Сюда! – крикнул Мауриз, едва различимый в темноте.

В паре дюжин ярдов в глубь леса имелось своего рода укрытие, образованное двумя высокими, густыми деревьями и более мелкой порослью. Там все равно было сыро, но совсем не так, как в остальном лесу. И слабо пахло влажными кедрами.

– Привяжите лошадей к этому дереву, – велел Мауриз, ногой отбрасывая с дороги засохшую ветку. – Им это не понравится. Впрочем, нам тоже.

Я уже спешился и повел лошадь к указанному кедру, чтобы привязать ее к низкой ветке. Мои сапоги захлюпали в мокрой хвойной подстилке, а плащ зацепился за сломанный сук.

– И что мне не сиделось дома? – посетовал Бамалко, когда мы, собравшись на самом сухом участке, какой удалось отыскать, стали смотреть на дорогу. – Никто не хочет перекусить? Эх, жаль, кофе остыл, а хорошо было бы сейчас хлебнуть горяченького.

– Фетийское пряное бренди? – предложил Мауриз. – Строго для лечебных целей.

Именно его мы пили в комнате Палатины той ночью, когда отключился изогенератор, вспомнил я и с радостью сделал большой глоток: он согрел и горло, и грудь. Мне придется из осторожности подождать несколько часов, прежде чем пить еще. Из-за специй, маскирующих вкус алкоголя, трудно было разобрать, насколько оно крепкое;

– «Строго лечебных», – передразнила Палатина, когда мы поели и пустили фляжку по кругу. – Ты носил его с собой в Селерианском Эластре. Что оно может там лечить?

– Ха, там оно еще какое лечебное! Не дает мне заснуть, пока президент бубнит. О Фетида, он месяц от месяца все зануднее! Иногда я жалею, что мы не выбрали какого-нибудь эксцентричного чудака. Если бы он играл нам на собраниях похоронные марши, и то было бы веселее.

– Флавио Мандрагор все еще цитирует стихи на заседании Ассамблеи?

– Боюсь, что да, хотя он немного удручен с тех пор, как умер его вечный оппонент, президент Налассель. Я теперь редко там появляюсь, только когда они обсуждают что-то, что входит в мою компетенцию. Приходится долго говорить с президентом, а это занятие почти бесполезное. Больше не происходит ничего реального: идеи возникают и тут же забалтываются до полного забвения. – Мауриз вздохнул. – Твой отец должен переворачиваться в гробу всякий раз, когда заседает Ассамблея. Думаю, даже ты удивилась бы, до какого маразма она дошла.

– Сомневаюсь. – Лицо Палатины стало печальным. – Еще при мне она дошла до состояния, когда уже ничего не важно и всем на все наплевать.

– Может быть. Есть, наверное, и хорошая сторона в том, чтобы мокнуть тут в лесу под дождем: ты снова чувствуешь, что живешь настоящей жизнью. В эту самую минуту могло бы проходить заседание Совета, все вежливо говорят президенту, что то и это будет сделано, и примерно через полчаса собрание заканчивается. Все рассовывают документы по портфелям и бегут на поиски земных наслаждений. Еще один вечер наслаждения всем! – возгласил Мауриз, как рассказчик в каком-то комическом кукольном спектакле. – Президент Декарис устраивает сейчас одну из своих знаменитых оргий, хотя у него есть сильная конкуренция со стороны Фамхарота и Вермадора! Только что прибыла партия танетского красного вина, и таверны вокруг бухты пытаются распродать ее всю за одну ночь! Какой-то лысый военный невежда из Северного флота тратит свои денежки на пышную новую постановку «Е Песклиани» с массой действующих лиц, идущую в течение месяца в Оперном театре Моря и Неба. А если предпочитаете религиозный спектакль, то Кемиорские Дервиши выступают в Зале Океана.

В его голосе вдруг зазвучали та же страсть и та же печаль, что появлялись у Палатины в тех редких случаях, когда она говорила о родине. И некая напряженность, которая граничила с ненавистью к себе. Однако ненавидели они не себя, а то, во что они превратились. Я заметил, что ни Текрей, ни Бамалко не лезли с колкими замечаниями.

– Вынужден признать, что тебе лучше держаться подальше от Фетии, – изрек Мауриз после долгой паузы. Затем повернулся ко мне: – Тебе должно казаться невероятным, как мы говорим о Фетии, но, надеюсь, ты понимаешь, почему нам нужна твоя помощь. Я смотрю на Ассамблею и думаю: зачем я лезу вон из кожи? Впрочем, любая перемена будет к лучшему, потому что я не представляю себе, как может стать хуже.

Вот странно: Палатина два года провела вдали от родины, но ее фетийский акцент так и остался с ней. А у Мауриза, всю свою жизнь прожившего в Фетии, апелагское произношение было куда лучше отшлифовано.

– Мауриз, я думаю, масса твоих проблем возникла оттого, что ты не знал, с кем говоришь. – Палатина повысила голос, чтобы его не заглушил внезапный порыв ветра, зашелестевший деревьями со всех сторон. – Мы не могли тебе сказать, но при каждой нашей встрече ты все глубже рыл себе яму. Катана возмущало то, что ты делал, а Равенна… вы втягивали ее в заговор, который лишил бы ее законного трона.

– Она… – Впервые Мауриз выглядел ошеломленным. Что там власть его клана и вся его поза? Ничто из этого не сгладит совершенную им ошибку. – Она – фараон?

– Да. Вот почему мы здесь, чтобы вытащить ее из когтей Алидризи. – Остальным Палатина объяснила: – Лучше рассказать ему сейчас, чем потом. Все равно Мауриз должен знать.

Бамалко кивнул с непроницаемым видом. Текрей казался угрюмым.

– И вы пытаетесь ее спасти. Теперь понятно, почему вы возражали против всей этой идеи. Фетида, вы даже не предупредили меня!

– Если бы мы предупредили, вы бы переправили ее в другое место, – ответил я. – Вы бы сделали точно то же, что делает Алидризи: вы бы заперли ее в какой-нибудь глуши, где она не создавала бы проблем. Равенна не слишком обрадуется, увидев вас.

– Да, полагаю, не обрадуется, – проронил Мауриз, маска самоуверенной отчужденности вернулась на его лицо. – Как я сказал, мы весьма недооценили силу чувств. Но у нас есть шанс, которого никогда еще не было, и я не собираюсь его упустить.

– Я ваш шанс! – сердито заявил я. – Я не хочу и не намерен становиться иерархом. Если вы хотите сместить императора, я вас поддержу, но это можно сделать по-другому. Вы собирались обращаться со мной точно так же, как все обращаются с Равенной. Разница в том, что ее народ нуждается в ней. Ваш во мне не нуждается, и в большинстве своем даже не помнит, что это за пост.

– Тут ты неправ, – возразил Мауриз. – Ты слышал, что я говорил несколько минут назад. Наша страна заслуживает любого шанса, который мы можем ей дать. Телеста согласится с тобой, что огромная часть вины лежит на Сфере. Но разве ты не видишь, что сильная Фетия смогла бы ее как-то обуздать? Смогла бы защитить Архипелаг в конце концов?

– С чего это вы будете защищать Архипелаг? Вы используете меня против Оросия, а когда я сделаю все, что смогу, и Фетия станет республикой, от меня можно будет избавиться. Вам незачем будет выполнять обещания и помогать Архипелагу. Возможно, вы сошлетесь на то, что должны восстанавливать родной край, но, каков бы ни был предлог, делать вы ничего не станете.

– Сфера не любит республиканцев, – вмешалась Палатина. – Жрецы ненавидят саму идею республики, потому что она так чужда их доктрине. Фетийской республике пришлось бы сражаться за выживание и дома, и за границей. В том числе на Архипелаге.

– Я бы хотел тебе верить, – ответил я, – но не думаю, что все будет именно так. Не в ваших интересах выбрасывать Сферу из Архипелага, если вы не пришли его покорять. В республике вы будете слишком заняты спорами.

– Как все мы спорили прошлой ночью? Но мы здесь, не правда ли? И ты сам хочешь сместить Оросия. Ты бы предпочел иметь еще одного императора, чей сын или внук может пойти по той же дорожке? Или республику, где такого не может случиться?

– Вспомните, что я сказал о суффетах, – веско вставил Бамалко. – Они ненавидят друг друга. Теперь у нас целый год ничего не будет делаться, пока они друг под друга копают.

– Но у вас есть и хорошие годы, которые уравновешивают плохие. А у нас – одни плохие столетия, – возразил Мауриз и внезапно оборвал разговор. – Я слышу стук колес?

Мы продвинулись вперед на дюжину ярдов – ближе к краю леса подходить было нельзя, иначе бы нас. заметили, – и стали ждать. Со всех сторон доносился звук капающей воды, и я чувствовал ручейки, стекающие по моему плащу. Речка бурлила, по, – дернутая рябью, и на том ее берегу была дорога. Все еще пустая. Мы видели отсюда оба ответвления, но…

Вот оно. Стук копыт и громыхание экипажа, едущего, судя по всему, без особой спешки. Два, четыре всадника появились в поле зрения, затем упряжные лошади и сам экипаж, неброская черная карета с грязными колесами. Единственная эмблема была на дверце, и я не мог разглядеть ее на таком расстоянии.

– Это Алидризи, – прошипел Бамалко. – Никакого сомнения.

Но остановится он или поедет дальше? Вот всадники проехали первую развилку, и мое сердце забилось, почти ударяясь о ребра, когда они приблизились ко второй, замедлили шаг – и свернули. Я закрыл глаза и испустил безмолвный вздох облегчения. Тем временем карета уже медленно катилась вверх по пологому склону. Как же они ее спустят? Ведь это опасно? Затем и карета, и всадники исчезли из виду на другой стороне холма, хотя все еще слышался стук лошадиных копыт и колес. Потом стук прекратился, и снова стало тихо, если не считать шороха дождя.

– Наверное, он оставит несколько человек здесь, с каретой, – предположил Текрей. – Чтобы присматривали за ней, пока Алидризи едет в долину. А знаете, мы можем проторчать здесь еще много часов.

– Сколько надо, столько и проторчим, – отрезал Бамалко. – Мы знаем, куда едет Алидризи. Теперь будем ждать, пока он проедет пять или десять миль вверх по долине, поговорит с Равенной и вернется сюда.

– Эта долина длиннее, это Матродо около десяти миль.

– Значит, после того, как Алидризи уедет, мы поплетемся по той долине в темноте? – недоверчиво спросил Мауриз. – Вы сумасшедшие. Одни небеса знают, как плоха та дорога… и как вы собираетесь искать там убежище?

– Катан – маг Тени, среди прочих его талантов, – ответила Палатина. – Ты так и не удосужился это узнать. Катан говорит, что ему легче найти этот дом в темноте.

– В темноте нам всем легче будет найти свою смерть. – Мауриз помолчал. – Знаете, если б я был на месте Алидризи и хотел скрыть свои следы, я бы принял как можно больше мер предосторожности. В том числе оставил бы свой экипаж на одной дороге, а сам поехал бы по другой. А вы нет?

Мы все уставились друг на друга, удивляясь, почему эта мысль не пришла в голову никому из нас. Вероятно потому, что никто из Нас не обладал таким изворотливым и подозрительным умом, как Мауриз.

– Значит, мы должны это выяснить, и побыстрее, – ответила Палатина. – Алее мне уже не кажется таким хорошим наблюдательным пунктом. Алидризи наверняка оставит кого-то следить за трактом, поэтому будет трудно незаметно переправиться через реку.

– Не могут же они всю дорогу заметать свои следы? – спросил я. – Надо лишь немного пройти по каждой дороге, и мы узнаем, какая из них правильная.

– Если только Алидризи не проявит чудеса изобретательности. Тогда мы окажемся в тупике.

– Нет смысла спорить, – сказал Мауриз. – Будем ждать.

Глава 30

В конце концов нам ничего не оставалось делать, кроме как ждать. И мы ждали в течение нескольких часов, наблюдая, как темнеет небо. Потом засверкали молнии, огромные полотнища молний, которые осветили даже лес и заставили нас отойти от опушки, чтобы сторож^ который должен находиться за холмом, не увидел нас. Было трудно расслышать друг друга. Дождь с шипением хлестал по реке, и громовые раскаты гремели, словно бесконечная атака исполинских лошадей. Это было кошмарное зрелище: горы, озаряемые частыми вспышками молний, зубчатые контуры скал и утесов, ярко вспыхивающие на долю секунды.

Это был шторм, достойный Лепидора, но здесь, в горах, нас не защищали ни стены, ни здания, ни изощит. Всего второй раз в жизни я оказался под открытым небом в настоящий шторм. Хорошо хоть сейчас я не пытался плавать в шторм, но опять-таки идея торчать под открытым небом принадлежала Палатине.

Случайные разговоры длились недолго – требовалось много усилий, чтобы перекричать стихию. Позже будет почти невозможно общаться друг с другом, и я не в первый раз задумался: как же я поведу всех по долине? До убежища может оказаться миль десять, а то и больше, и почти все – по кручам. И как будут видеть лошади? Если нам придется вести их под уздцы даже часть пути, это займет намного больше времени. По мере угасания дневного света я все меньше и меньше был уверен, что план удастся, и все больше и больше тревожился.

Бамалко первым сказал, что нет никаких признаков тыловой группы, которая должна была последовать за нами. Им уже полагалось обогнуть последний изгиб дороги и где-то укрыться. Но ярость шторма усилилась, а они не появились.

Оставив двух охранников смотреть в оба, Бамалко поманил нас обратно в кедровник, где стояли лошади. Там было сравнительно сухо и несколько тише, потому что дальше от реки.

– Алидризи предстоит еще долгий путь, и при таких темпах он будет ехать в темноте, – заявил монсферранец. Вода ручьями текла по его плащу, и Бамалко походил на какого-то речного духа первобытной мифологии. Остальные выглядели также. – Не разумнее ли былр бы ему остаться на ночь в убежище со всеми своими людьми и продолжить путь уже утром? Если он прибудет в Калессос с опозданием, это не покажется подозрительным – в такую погоду.

– Он опоздает на целый день, – возразил Текрей.

– Никто не ожидал, что шторм окажется таким сильным, поэтому его клан поймет. Да и кто станет задавать вопросы?

– Сфера. – Текрей бросил на Мауриза еще один недружелюбный взгляд. – Не сейчас, а когда они обнаружат, что их люди пропали.

– Это тоже можно списать на шторм, – возразил Мауриз. – Но… – Раздался поистине оглушительный удар грома, и я вздрогнул. – Фетида, я никогда не видел такой ужасной погоды на Архипелаге. Нам действительно нужно проверить, прав ли Бамалко. Если люди Алидризи уехали с ним, значит, мы сможем раньше отправиться в путь. Если не уехали – нам, возможно, стоит принять радикальные меры.

– Только в крайнем случае, – твердо заявила Палатина. – Нельзя, чтобы Алидризи заподозрил неладное, если он сегодня же отправится дальше в Калессос.

– Что бы он сделал с каретой? – спросил я. – И с лошадьми? Просто оставил бы здесь на всю ночь? Иначе им пришлось бы идти лишние десять миль до убежища и обратно, а это не легкая прогулка.

– Его лошади хорошо обучены. И прогулка по каменистой долине во время шторма им вполне по силам, я уверена, – ответила Палатина. – Алидризи не может их оставить. С каретой ничего не случится, но не с лошадьми. Или слугами. Катан, я думаю, тебе придется обойти холм и посмотреть.

– Я должен где-то переправиться через реку, а значит, надо брать лошадь. – Я посмотрел на залитые дождем камни. – А мы не можем все вместе выехать и посмотреть? Или вы думаете, что там до сих пор кто-то следит за дорогой? Он бы сдох уже в такую погоду.

– Попробуй свое теневое зрение, если оно работает.

– Ладно.

Я пошел обратно к опушке, где мы стояли раньше. Теневое зрение было простейшей магией, настолько укоренившейся во мне, что его применение стало второй натурой. Но даже ночью я не использовал его без особой нужды, потому что оно превращало мир в серое царство, похожее на пейзаж из кошмарного сна, лишенное цвета жизни и населенное призраками.

Но с ним все предметы становились намного отчетливее. Я немного сдвинул назад капюшон, закрыл глаза и на секунду как следует сосредоточился. Глаза слегка защипало, и, открыв их, я увидел совершенно другой, пустынный мир. Все прочее осталось тем же самым – шум дождя, гром, запах мокрого леса, листьев и сырости всей моей одежды. Изменилось только то, что доступно зрению. Теперь я ясно видел горы, темно-серые с черными неровностями… потом ослепительно белые с серым. Глаза словно опалило огнем, и я инстинктивно зажмурился.

Почему я об этом не подумал? Теневое зрение работает тем лучше, чем меньше вокруг света, но трудно найти что-нибудь ярче молний. Они будут ослеплять меня при каждой вспышке – и как надолго? Я рискнул снова открыть глаза, страшась новой молнии, и как можно быстрее стал осматривать гребень напротив, пока меня не ослепит новая вспышка. Хуже всего, что их нельзя было предвидеть и вовремя закрывать глаза. Как, скажите на милость, я отыщу убежище в таких условиях?

Когда я закончил, глаза жгло. Зато я убедился, что за дорогой никто не наблюдает. Быстро вернувшись к нормальному зрению, я пошел обратно к остальным, не совсем уверенный, что мое нормальное зрение не пострадало тоже.

– Ну? – спросил Мауриз.

Но Палатина заметила, что я моргаю, и спросила:

– Что с тобой?

– Молнии, – ответил я, тряся головой, чтобы очистить глаза, как будто это помогло бы. – Из-за них теневое зрение половину времени бесполезно.

– Чудесно, – протянул Мауриз. – Слепой слепого ведет.

– Это просьба? Я буду счастлив ее исполнить, – сердито сказал Текрей. – По крайней мере для вас.

– Господа, довольно! – Бамалко встал между ними. – Текрей, мы сюда не ссориться приехали.

– Он, похоже, для того и приехал.

– Прекратите, – велела Палатина. – Оба. Мауриз в известном смысле прав: мы должны ехать сейчас. Возвращается Алидризи или нет – не важно, если мы дождемся темноты, то не сможем найти дорогу в горах. Значит, надо ехать сейчас. Так что мы будем делать, если карету кто-то стережет?

– Без убитых, – заявил Текрей в редкую для него минуту здравомыслия. – Если там есть люди, мы должны постараться захватить их в плен.

– Очень непрактично. – Голос Мауриза.

– Очень благоразумно, – возразил Бамалко с возмущенным видом. – Их можно разоружить и связать, чтобы они не погнались за нами или не поехали за помощью. Убить их – значит создать проблемы. На сегодня вы убили уже достаточно.

Бамалко повернулся к Мауризу спиной и пошел отвязывать свою лошадь. Мы последовали за ним.

– Давайте проедем немного назад вдоль опушки и там переправимся. Оттуда стук копыт будет меньше слышен. И остальные должны ждать где-то за поворотом.

Продвижение через лес было медленным. Пробираясь между стволами, приходилось остерегаться корней и валежника. Лошадей мы вели под уздцы. Так было меньше вероятности упасть и что-нибудь себе сломать. И мы не могли позволить себе покалечить даже одну лошадь. В первый раз, когда мы направились обратно к реке, мы наткнулись на глубокую лужу, и пришлось пойти дальше. Но во второй раз нам больше повезло. Мы свернули клеенчатые попоны, которыми укрывали спины лошадей, чтобы они не слишком промокли, и сели в седла – нелегкая работенка, когда стоишь по колено в грязи.

После долгого пребывания в лесу звук нескончаемой капели начал действовать на нервы. Поэтому я был рад выйти из-под деревьев и вновь очутиться на открытом месте. Это чувство облегчения продлилось ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы переехать реку под дождем, неутомимо бьющим по капюшону и спине моего плаща.

С развилок нас почти не было видно, и заехать за очередной утес, который полностью скроет нас из виду, было делом нескольких секунд. Где-то здесь должны находиться остальные, но где? Кроме нас, на дороге не было ни души, а рядом с дорогой, казалось, спрятаться негде. Мы проехали чуть дальше, и тогда я с облегчением увидел, как подлесок на опушке зашевелился, и один из охранников Телесты уговорил свою лошадь спуститься с берега и войти в реку. Сразу за ним следовала Персея, затем остальные. Мы встретились с ними там, где они выезжали на дорогу.

– Что случилось? – спросила Персея, едва мы оказались в пределах слышимости. – Алидризи проехал мимо, но он еще не успел добраться до убежища и вернуться.

– У нас проблемы, – ответила Палатина и, как только все благополучно собрались на одном берегу, объяснила, в чем дело. К счастью, Телеста обошлась без едких замечаний, в отличие от Мауриза, но остальные казались встревоженными, когда Палатина рассказала им, почему мы решили изменить план.

– Мне это не нравится, – с сомнением проговорила Персея. – Как, например, Катан будет взбираться по стенам, не видя, что он делает?

– Мы уже здесь, теперь поздно отступать. Когда вытащим Равенну, шторм будет нам на руку, потому что люди Алидризи будут почти в таком же невыгодном положении, как мы.

– А дополнительные охранники, а сам Алидризи? – спросила Персея. – Теперь ее так просто не вытащишь.

– Об этом подумаем, когда доберемся до места, – ответила Палатина. – Сейчас нам нужно разобраться с каретой и ее сторожами.

Мы решили не возвращаться в лес, а рискнуть и поехать по дороге. Держась подальше от булыжников, мы ехали в грязи у обочины, где копыта лошадей производили меньше шума. Все лошади были по холки забрызганы грязью, и даже жеребец Маури-за растерял все свое великолепие.

Казалось, мы слишком долго ехали эту пару сотен ярдов от утеса до второй развилки – любые охранники должны были увидеть нас, если они вели наблюдение, которого я не заметил. Фе-тийцы достали луки и сняли чехлы с тетивы. Помнится, Палатина сказала, что тетива изготавливается из водостойкого материала, но на всякий случай ее закрывают. Сами луки имели тройной изгиб и были составными. Вероятно, такие луки стоили очень дорого и явно предназначались для стрельбы со спины лошади или из других неудобных положений.

– Ладно, – сказала Палатина, когда мы остановились у начала второй дороги. Фетийцы вытащили стрелы и натянули луки. – Все приготовили посохи? Едем на вершину. Если там есть охрана, нас обязательно увидят. Мауриз и его люди должны держать всех под прицелом, пока мы велим им сдаться. Если у кого-нибудь из охранников будет лук и он попытается им воспользоваться, стреляйте в руку. Уверена, вам это по силам.

Все кивнули. Я отстегнул посох со спины. Кусок твердой древесины с металлическими наконечниками не выглядит особо внушительно, но в руках мастера становится смертельным оружием. К сожалению, он не слишком хорош против мечей, если вы не мастер, а среди нас мастеров не было.

– Вперед! – тихо скомандовала Палатина, и мы пришпорили лошадей, устремляясь вверх по склону. Если бы там были какие-нибудь сторожа, они бы уже услышали нас. Но когда мы въехали на гребень, из-за холма не доносилось ни звука. – Рассыпаться! Лучники сзади!

Но я с одного взгляда понял, что это ни к чему. Карета жалко стояла на своем пятачке, постромки пусты, окна занавешены. Не было ни лошадей, ни признаков чего-нибудь живого. Как только погасла очередная вспышка молнии, я рискнул переключиться на теневое зрение и быстро посмотрел слева направо, за деревья.

– Никого, – подытожил разведчик. – Должно быть, они уехали.

– Все равно осторожно. Мы поедем вниз. Мауриз, гляди в оба.

Озираясь по сторонам на случай засады, мы медленно спустились в маленькую впадину, где была оставлена карета. Но ничего непредвиденного не случилось.

Палатина облегченно вздохнула.

– Ну, какая дорога?

Выяснить это было проще простого. Достаточно было проехать немного вверх по каждой долине. Мы с Мауризом обнаружили следы копыт в грязи в паре сотен ярдов от развилки на дороге Матродо, тогда как в другой долине они обрывались.

– Должно быть, он вернулся по своим следам вон за тот холм, – объяснил Мауриз, – и провел лошадь по камням к ближней дороге. По ней прошло немало лошадей, и среди них были довольно крупные.

– Лошади из кареты, – сообразил я. – Спасибо, Мауриз.

На этот раз его хитрый фетийский ум оказался полезен, иначе мы могли бы поехать по другой долине. Та долина идеально подходит для такого обмана, сказала Палатина, когда наш отряд вновь соединился, потому что чуть выше дорога опять становится каменистой, и дальше проследить отпечатки копыт невозможно.

– Итак, это долина Матродо, – молвила Персея, глядя сквозь дождь на гонимые ветром тучи, закрывавшие верхнюю часть долины. – Ты можешь разглядеть, что там вдали, этим своим зрением, Катан?

– Да, но это потребует больше магии.

– Возьми пока подзорную трубу, – посоветовал Бамалко, извлекая ее из своей седельной сумки. – Я подумал, что она может пригодиться. Это настоящая фетийская труба, не танетская подделка.

Мы по очереди осмотрели долину, ища признаки человеческого жилья – дым, прямые углы, огни, – но ничего не нашли. Никто и не думал, что найдем, это было бы слишком легко. Убежище находится дальше в горах, вероятно, скрытое за отрогом или в маленькой боковой долине. И Алидризи, несомненно, сделал все, чтобы его было труднее найти.

– Как ты думаешь, какая у нас сейчас видимость? – спросила Персея разведчика. – И какая видимость у них, если они будут высматривать нас в долине?

– У нас, реально – только миля или две. Скорее всего они увидят нас раньше, чем мы их, если мы не будем осторожны.

– Поэтому мы и хотели ехать ночью, – напомнил Текрей.

– С этими молниями нет никакой разницы между днем и ночью.

– Будь проклята эта мерзкая погода! Возможно, Сархаддон прав – Алтана ничем нам не помогает.

– Не вини Алтану за шторма, – сказала Палатина. – Нам еще может понадобиться Ее помощь.

И наш отряд направился в долину, растянувшись вдоль грунтовой дороги. Пожалуй, долина Матродо была извилистее того маршрута, который мы уже проехали. И справа, и слева от гор отходили зубчатые отроги, и почти везде над дорогой нависали утесы. Иногда нас заслоняла от ветра скала. Иногда мы ехали прямо против ветра, и плащи развевались у нас за спиной почти горизонтально. Такие минуты были самыми худшими, потому что дорога была коварна, с неожиданными поворотами, и все время приходилось смотреть вперед, а дождь хлестал прямо в лицо. Я чувствовал, как сотня ручейков течет мне за ворот, промачивая меня насквозь.

Из-за гор, все выше вздымающихся с обеих сторон, здесь было еще темнее, чем в главной долине, и вспышки молний почти гипнотизировали, освещая камни, словно приготовившиеся упасть и раздавить нас. Гром грохотал, прокатываясь взад и вперед по небу почти непрерывной пушечной канонадой, и раз или два, когда я осмелился посмотреть вверх, я видел бурлящие тучи, нагроможденные друг на друга, промежутки между ними освещались периодическими вспышками. Насколько я мог судить, ветер дул не вдоль климатической полосы, а значит, это была одна из истинных зимних бурь, вероятно, бушующая от Тьюра до Танета.

Поворот за поворотом мы взбирались все выше и выше, дорога змеилась все время вперед и вверх. Мауриз и разведчик ехали в голове отряда, отыскивая следы Алидризи – трудная работа, ставшая почти невозможной из-за дождя и из-за того, что всадники, которых мы преследовали, тащили за собой ветки, заметая отпечатки копыт. Это слегка утешало, поскольку означало, что мы на правильном пути. Иначе зачем бы они пошли на такие хлопоты? Равенна была где-то в этих горах, и с ней, я надеялся, ключ к «Эону»… может быть даже, мелькнула у меня дерзкая мысль, к некоему способу однажды положить конец самим штормам.

Выезжая время от времени на более открытое место, мы останавливались, чтобы я мог воспользоваться своим теневым зрением и осмотреть жуткую серость гор. Я заметил три или четыре форта. Один примостился на выступе, на головокружительной высоте, и казалось, он вот-вот оторвется и упадет в долину прямо на нас. Но ни один из этих фортов не был населен, ни один не имел той особой ауры, которая означала, что они теплее своего окружения.

– Почему их никто не использует? – крикнула Палатина Персее, когда мы тяжело поднимались по неудобному склону под очередным фортом, который был построен более привычно – на небольшом бугре, спиной к склону горы.

– Понятия не имею! – крикнула она в ответ. – Возможно, в них обитают привидения, или они падают.

Или их намеренно оставили пустыми. Я не знал, какой клан формально владеет этими горами – это мог быть Тандарис или Калессос. Здесь могла быть и техамская территория, в чем я, правда, сомневался.

Я не знал, как высоко мы теперь находимся. Но, должно быть, довольно высоко – я не помнил, чтобы в каком-нибудь месте мы ехали под гору. И настолько высоко, что я начал слегка задыхаться. Вдобавок бедра саднило от седла, а это недобрый знак. До залива осталось несколько миль, но мы были высоко над уровнем моря и все еще поднимались. Будут ли впереди обрывы и пропасти? Нет, вспомнил я карту океанографов, залив со всех сторон окружен крутыми утесами. Со всех, кроме внутреннего конца у Техамы, где на краю чашеподобного кратера некогда был построен разрушенный ныне порт. С нашей стороны он был недоступен, и со стороны Техамы теперь, предположительно, тоже.

Но следы, по которым мы ехали, никуда не сворачивали, не менялись. Поэтому мы тащились все дальше и дальше, пока на мне не осталось сухой нитки, а грива лошади превратилась в мокрый спутанный клубок тускло-коричневого цвета. И холод! О Стихии, это был такой же ужас, как плыть по той ледяной реке в Лепидоре.

Каждый шаг лошади сопровождался хлюпаньем, и мне уже было все равно, что хлюпает: грязь или мои сапоги. Ноги терлись о седло через мокрую одежду – еще несколько часов, и начнется адская боль. Тут и там взору открывались боковые долины, но попасть туда не было никакой возможности, если ты не из горных коз, чье блеяние пару раз донеслось до нас. В Калатаре водились тигры, и львы тоже, но эти разумные животные, вероятно, прятались в каком-то теплом и сухом месте, вместе с горными кошками, птицами и всеми другими существами, имеющими крупицу здравого смысла. В отличие от нас.

В какой-то момент нам показалось, что мы выезжаем из долины на гребень, потому что за ним ничего не было видно. Но когда мы действительно там оказались, то не увидели никакой перемены, кроме мелкой впадины прямо впереди и относительно плоского каменистого участка с одной стороны. И, как я обнаружил через минуту, боковой тропы.

– Стоп, назад! – приказала Палатина. – Мы здесь как на ладони.

Уже почти стемнело, небо между вспышками было иссиня-черным, поэтому я сомневался, что кто-нибудь сможет нас увидеть, даже если очень постарается. Без теневого зрения я не мог различить даже горы по сторонам. Однако сейчас мне придется это зрение использовать. Мой кругозор расширился в тот миг, когда я снова открыл глаза. Справа были отвесные утесы, но слева между двумя холмами имелся проход, расщелина, ведущая наверх к очень высокому, узкому ущелью. И там за скалами пряталось здание – единственное не лежащее в руинах. Я видел его крышу, но мои ощущения притупились от холода и я не мог понять, идет ли тепло от этого здания или нет. И я не видел света, но это могло быть из-за ставен на окнах.

– Не знаю, – признался я, поскорее возвращаясь к нормальному зрению. Я чувствовал себя совершенно бесполезным. Я сказал им, что смогу найти убежище в темноте, потому мы и проделали весь этот путь ближе к ночи. И вот я здесь, полуослепший от молний и неспособный понять, то ли это место, что мы ищем.

– Не важно, – утешила Палатина. – Вид у него подходящий.

Мауриз и разведчик проехали немного вперед и остановились у развилки. Никто из них не спешился, но оба наклонились, изучая землю. Скартарис что-то сказал, и разведчик покачал головой, но фетиец, казалось, настаивал. Через минуту они разъехались в разные стороны: Мауриз – вверх по боковой дороге, разведчик – вверх по главной.

– Почему у меня такое чувство, что нас опять кто-то дурачит? – поинтересовалась Персея.

– Кто? Мауриз?

– Он или Алидризи, я не знаю. Вероятно, он оставлял ложный след.

– Ему следовало родиться фетийцем, – заметил Бамалко. – Алидризи, я имею в виду. Мауриз единственный, кому хватило хитрости все это раскусить.

Действительно, Мауриз и разведчик вернулись и доложили, что во второй раз Алидризи и его свита сделали вид, что поехали по другой дороге. Здесь они действовали более тонко, но в сущности применили тот же самый трюк.

– Надежный и проверенный, – прокомментировал Бамалко, когда мы отправились дальше. Проснувшаяся во мне надежда, что я нашел наше место назначения, умерла. – Мауриз, наверное, сам ислользовал этот трюк.

– Оставлял ложный след, чтобы избежать клановых собраний? – спросила Телеста со слабой улыбкой. Она почти весь день молчала, предоставляя ораторствовать Мауризу. Возможно, Телеста не разделяла его беспечной уверенности. – Я думаю, Алидризи небрежен из-за погоды. Он не верит, что кто-нибудь последует за ним в подобных условиях. Вот летом, когда ехать легче, выследить его было бы гораздо сложнее.

Никто из нас ничего не ответил. Все старались удержаться в седле и не сводили глаз с дороги. Ничто пока не предвещало конца шторма, и я его не ожидал. Шторм мог продлиться несколько дней. Если бы мы только направлялись туда, где могли бы в конце концов отдохнуть, но нет. Когда мы выполним то, зачем приехали, будет еще одна бесконечная езда вниз по этой долине и еще дальше, Фетида знает сколько миль до нашего временного укрытия.

По общему мнению, высказанному во время следующей остановки, мы ехали уже три часа. Даже двигаясь черепашьим шагом, мы должны были приближаться к концу долины. Вокруг окончательно стемнело, и дорогу освещали только молнии. На ее глинистых участках по-прежнему виднелись следы копыт, и мы проехали еще один разрушенный форт с ведущей к нему тропой, достаточно широкой для лошадей. Гром и завывание ветра, наши постоянные спутники в ущелье, приобрели диковинный аккомпанемент. Будто демон заиграл на ударных, беснуясь среди своих инструментов, особенно тарелок.

– Тут что-то не так! – крикнул я, вглядываясь в шторм, когда дорога повернула слегка под уклон. – Стойте!

Мы остановились. Я поднял глаза, и в этот самый миг сверкнула молния.

– Фетида!

– Святая Матерь Моря!

Я потрясенно уставился в черноту. Увиденный образ навсегда врезался мне в память – панорама камня, воды и гор. Они возвышались в милях от нас, но казались так близко – необъятные каменные стены, непостижимые разумом, по сравнению с которыми все вокруг словно уменьшилось в размерах. Вал на валу, настолько высокие, что они сплошными монолитами уходили в тучи – зрелище, внушающее такое благоговение, что все остальное вдруг стало жалким и незначительным.

А под ними, на дне пропасти столь глубокой, что ее темные стены, мокрые от дождя и брызг, исчезали где-то в бесконечности, бушевало море. Залив, где белые волны, огромные даже с такого расстояния, с грохотом рушились на подножие утесов. Бурлящее пространство черной воды, окруженное белыми бурунами, зловеще крутящимися в водоворотах.

– Техама, – вымолвила Персея. Грохот почти заглушил это слово.

– Конец дороги, – прошептал Мауриз. – О Фетида, во всем твоем царстве нет ничего, подобного этому.

Еще раз блеснула молния и еще раз, а я все смотрел и смотрел на этот пейзаж, всегда один и тот же, всегда захватывающий в своей необъятности. Палатина подергала меня за руку и почти потащила вместе с лошадью вниз по тропе, где еще можно было проехать.

– Используй теневое зрение – здесь должно что-то быть.

Неохотно, превозмогая боль в глазах, я выполнил ее просьбу.

Пейзаж стал еще ужаснее, еще больше похож на картину Ада, рожденную воображением какого-то безумного художника. Здесь не было никаких следов человеческого обитания, даже никакого указания, что человечество, кроме нас, вообще существует. Мы стояли там, где нас, конечно, не должно было быть. Утесы Техамы высились всего в нескольких милях от нас, устремляясь сквозь тучи к небу, пока даже теневое зрение не потеряло их в тысячах футах над головой.

На этом берегу, где горы еще несколько секунд назад казались такими величественными, а теперь такими ничтожными по сравнению с теми громадами, направо убегала тропа. Она шла вверх, параллельно краю утеса и в паре дюжин ярдов от него. Я закрыл глаза мокрыми руками, когда молния залила все на миг белым светом, затем посмотрел вдоль тропы, выше и выше, за скалу, где она исчезла из виду… и вот оно. От уступа сбоку от этой скалы, между двумя каменным склонами, исходило тепло. Его ауру ни с чем нельзя было спутать, как и следы на тропе перед нами.

Крепость Алидризи полностью спряталась в скалах. Увидеть ее можно было только отсюда. Но с того безопасного места, где мы остановились, я видел лишь, что она существует, и еще видел край ее фундамента.

Наши спутники все еще удивленно глазели, уставясь во тьму почти отсутствующим взглядом в ожидании новой вспышки света, когда мы вернулись к ним.

– Оно там, – сказала Палатина. – Убежище там.

– Поистине, – с содроганием промолвил Мауриз, глядя на нас в темноте, – это Берег Гибели.

Глава 31

Мы отъехали немного назад, за последний гребень, где нас никто не увидит с той скалы. Но я сомневался, что там кто-нибудь есть. Даже имея укрытие от дождя, стражники ничего не разглядели бы в долине из-за бесконечных молний. Мы не так страдали от них, потому что нам все время приходилось глядеть на дорогу, но если смотреть на молнии, они быстро испортят зрение. Да и каким надо быть безумцем, чтобы следовать за Алидризи в такую даль да в такую непогоду?

– Итак, мы на месте, – сообщила Палатина. – Это кажется невероятным, но мы это сделали. Что теперь? Следуем первоначальному плану или просто пойдем на приступ?

– Здесь должен быть запасный выход, – сказала Персея. – Если мы нападем, они успеют проскользнуть мимо нас.

– Но вряд ли Катану хватит сил совершить то, что мы планировали, – возразила Палатина. – И никому бы из нас не хватило, – быстро добавила она.

– Мне лучше пойти и как следует все осмотреть, – спешиваясь, решил я. В первый момент я почувствовал себя странно, словно закружилась голова, но это прошло, и я был рад, что в темноте никто не видит, как я зашатался, ступив на землю. – Если нет другого пути в убежище, кроме главных ворот, придется идти на штурм, но я бы предпочел этого не делать.

– Как мы пройдем через ворота? – спросила подруга Персеи. – В случае штурма?

– Мы их взорвем, – ответил я, – тихо.

Оставив всех за гребнем, я поднялся на вершину и присел за маленьким валуном. Ниже в долине росли небольшие деревца и трава, но здесь, вверху, не было ничего – местность здесь была слишком открытой и пустынной, и ветер дул с неистовой силой. Стоит зазеваться, и он собьет меня с ног.

Тропа огибала каменистую осыпь, лежащую прямо между мной и утесом, скрывающим дом. Медленно, как можно осторожнее, я начал спускаться по камням. Все было мокрым и скользким. Я дважды потерял опору и ушиб руки об острые выступы, когда пытался удержать равновесие. В известном смысле эти камни были еще хуже льда, потому что лед хотя бы гладкий, а это каменное крошево так и щерилось острыми краями. Среди валунов попадались довольно большие, за которыми можно было спрятаться, и я перебегал от одного к другому. Это напоминало ходьбу по каменистому пляжу, когда ищешь плоские, гладкие камни, чтобы на них встать, перепрыгивая участки мелкого острого щебня.

Я старался как можно чаще смотреть вниз, но всякий раз, когда я~бросал взгляд налево в свете молнии, видел только апокалипсический пейзаж Техамы и болезненную яркость неба. Валун за валуном, шаг за шагом, я пробрался через каменистое поле к утесу, за которым прятался дом. На этой стороне не было видно никакого отверстия или возможного выхода, но я не ожидал их увидеть. Для бегства должен существовать другой путь, через заднюю часть дома, незаметный из этой долины.

Наконец я добрался до подножия скалы и оперся на нее, чтобы перевести дух. Затем, под непрерывно сыплющимися каплями, пошел вдоль ее передней стороны, стараясь держаться к ней как можно ближе. Рев прибоя внизу, морской аккомпанемент грому, был здесь, с подветренной стороны, еще громче.

Я остановился, обнаружив выступ примерно на уровне груди, но стоило мне запрокинуть голову, и в глаз тут же попала капля воды. Я вытер ее и отступил назад, чтобы посмотреть, можно ли влезть на этот утес. Возможно, но… Я дотронулся до выступа рукой в перчатке и почувствовал, что пальцы скользят. Нет, слишком опасно.

В данный момент я находился вне поля зрения любых наблюдателей, но за углом положение изменится. Склон утеса понижался по направлению к тропе, обрываясь ниже ее. Оттуда я получу отличный обзор передних ворот, но никто из охраны не сможет меня увидеть. А там должен быть кто-нибудь из сторожей, даже если в других местах наблюдателей нет.

Присев на корточки, я огляделся, используя на этот раз теневое зрение. Впереди и выше, примерно в двадцати или двадцати пяти футах от меня, дорога подходила к стене и крепким воротам – передняя часть дома. Не очень похоже на дом, надо признать. Стена тянулась вдоль всего уступа и исчезала из виду со стороны моря. Высотой она была не меньше двенадцати футов, с бойницами тут и там и надстройкой над воротами – настоящий форт.

Дом оказался гораздо больше, чем я себе представлял, возможно, построенный в расселине, а не на уступе – за стенами виднелись здания с черепичными крышами. Может быть, ему лучше подошло бы слово «замок». В одном углу возвышалась башня, и сердце у меня заколотилось, когда в некоторых из ее черных окон мелькнул пробивающийся сквозь щелки свет:

Вид убежища не очень ободрял. Дорога блокировала доступ к другой стороне ворот, и впереди меня была только темная дыра, кончающаяся в скале, на которой был воздвигнут замок. А на противоположной стороне дороги имелась еще одна стена – очевидно, чтобы отгородить ее от края утеса. За той стеной было только море, в сотнях футах внизу.

Итак, если в задней части замка и существует выход, из этой долины до него не добраться. Вероятно, есть проход или туннель, параллельный краю утеса и. ведущий в горы с другой стороны? Тогда Алидризи и его люди могут выскользнуть и затеряться в темноте. От немногочисленного противника здесь можно было успешно обороняться, а большое войско удалось бы задержать на достаточно долгое время, чтобы защитники успели спастись. Идеальное укрепление для целей Алидризи.

Я отступил за скалу и, снова пробравшись по камням и через гребень, вернулся к своим спутникам, чтобы рассказать им, что я обнаружил.

– Похоже, выбор у нас невелик, – подытожила Палатина. – Я не хочу делать это открыто, это слишком трудно. Мы должны войти внутрь, что подразумевает использование магии, потом мы должны победить дюжину охранников в тесном пространстве, не дать самому Алидризи сбежать, а потом на время задержать погоню, чтобы скрыться самим. А чтобы скрыться, нам придется спускаться по этой долине среди ночи. Будут раненые – скорее всего мы, потому что у нас только луки и боевые посохи.

– Если будут убитые, мы создадим больше проблем, чем решим, – заметил Бамалко. – Я лично предпочел бы не хоронить никого из вас, а если мы убьем кого-нибудь из людей Алидризи, возникнет кровная вражда.

– Кровная вражда неизбежна, – заметил разведчик. – Для Алидризи будет делом чести вернуть принцессу и заодно разделаться с нами.

– Ты уверен, что по тем двум утесам взобраться никак нельзя? – спросила Палатина. – Если это слишком опасно, так и скажи. Но если у тебя есть хоть какая-то возможность сделать это, даже если ты думаешь, что нам это не по силам, тогда предложи ее.

– О стенах не может быть и речи, – ответил я. – Что касается утеса, он слишком скользкий. Летом я мог бы подняться… или с веревкой, хотя я не видел ничего, к чему ее можно привязать.

– У тебя есть веревка? – спросил голос Телесты. В темноте я не видел ее лица.

– Да, но все равно…

Веревка лежала у меня в седельной сумке.

– У Мауриза есть стрела с наконечником из огненного дерева. Зажженная, она бьет как пушечное ядро. Насквозь пробивает дерево и может застрять в камне. Дело рискованное, но если Мауриз сумеет привязать к ней веревку и попасть в вершину утеса, ты сможешь по ней подняться.

– А она выдержит?

Я услышал шорох и через минуту почувствовал, как что-то легло в мою ладонь. Это была стрела, но я изумился, насколько она тяжелая. Перья были очень толстые, и странный запах огненного дерева исходил от нее – похожий на сандал, только более едкий.

– Она должна быть сделана из самой прочной древесины, какую можно найти, – неожиданно сказал Бамалко. – Иначе она лопнет от удара и жара огненного дерева.

– Может, и получится, – задумчиво молвила Палатина.

Похоже, фетийцы оказываются ценными компаньонами. Показывают обычное свое небрежное превосходство, достигнутое за счет снаряжения, за которое любому другому пришлось бы выложить кругленькую сумму. Но доверять им все равно было нельзя. Если план со стрелой сработает, мы окажемся в еще большем долгу перед ними, а Мауриз и Телеста слишком многое поставили на карту, чтобы не потребовать назад свои долги, когда им будет удобно.

– А как спуститься с другой стороны? – спросила Персея. – Там тоже может быть отвесная стена.

– Не думаю, – возразила Палатина. – На их месте я бы использовала переднюю сторону того утеса в качестве крепостного вала. Сегодня ночью он бесполезен, потому что слишком открыт, но в хорошую погоду наверху можно разместить лучников, даже маленькую катапульту, если хватит места, и отражать атаки целой армии. Поэтому главное – добраться до вершины, а там должен быть спуск в замок.

Я с сомнением уставился на передний склон утеса в серости теневого зрения. Там имелись опоры для рук и ног, только ненадежные. Но если я не попробую этот наш единственный вариант, будет штурм, во время которого мне придется использовать огромное количество магии. Достаточное, чтобы маги Сферы ее обнаружили, даже так далеко от Тандариса.

– Что ж, попытаюсь, – согласился я, думая, сколько всего может пойти не так, как легко будет поскользнуться и упасть; тогда все будет напрасно, – Если меня схватят, я использую магию – вероятно, магию воды, – чтобы затопить коридоры. Следите отсюда, и я дам какой-нибудь сигнал. Скачите к тропе и ждите, когда падут ворота. Как только они рухнут, вам надо будет со всей мочи лететь наверх и справиться с людьми Алидризи.

– Даже если ты используешь магию, Сфере потребуется какое-то время, чтобы добраться сюда и провести расследование. У нас в запасе будет несколько часов.

– Если нам придется штурмовать, пострадают люди, поэтому я постараюсь, чтобы меня не схватили. Не беспокойтесь, если мне потребуется час или около того, но если меня не будет дольше, значит, что-то случилось. Тогда дело за вами.

– До этого не дойдет, – отрезала Палатина. – Помни, хорошо это или нет, наща семья имеет везенье проклятых.

– Проклятие было изобретено специально для Тар'конантуров, – добавил Мауриз. – Первым Премьером, чтобы заклеймить Этия. Вам следовало бы считать это за честь.

Ни я, ни Палатина ничего не ответили. Моя кузина и разведчик помогли Мауризу привязать веревку к стреле. Это была лучшая веревка, какую. мне удалось найти, веревка, которую мне дали в Цитадели. Мне будет жаль расставаться с ней. Но подвернется ли когда-нибудь более стоящий случай использовать ее? Я не мог такого придумать. Персея держала мой плащ, а я надел и застегнул прихваченный с собой легкий страховочный пояс.

Бамалко вытащил из своего непромокаемого мешка огниво, и мы сгрудились вокруг Мауриза, чтобы образовать щит от ветра, пока он усиленно старался зажечь стрелу в дождь. Огонь насторожит охрану замка, но мы заранее перешли на безопасное место, где нас можно будет разглядеть только с самой вершины утеса.

– Она остынет, как только попадет в цель, поэтому веревка не загорится, – объяснил Мауриз, когда ему удалось поджечь стрелу. Наконечник вспыхнул ярким оранжевым пламенем – первый теплый цвет, что я видел за несколько часов. Его накал очень быстро исчез: когда Мауриз приладил стрелу к луку, пламя съежилось до жгучей светящейся точки. Она одна горела в темноте, освещая пространство вокруг себя.

Затем Скартарис выстрелил. Огненная стрела пронеслась над полем разбитых камней и резко погасла, бесшумно ударив в утес примерно в футе ниже вершины.

– Я же говорила вам, что мы дьявольские лучники, – заметила Палатина, когда я подтвердил, что стрела попала куда нужно. – Удачи – да пребудет с тобой Фетида. – Она обняла меня. – Помни, ради чего ты это делаешь.

Я снова пустился в путь по камням, увереннее на этот раз, потому что проходил здесь уже дважды. К счастью, я больше не падал и оступился всего один раз. Каждую минуту я ожидал услышать с утеса крик тревоги, но все было спокойно.

Я подошел к подножию утеса под тем местом, куда вонзилась стрела, отыскал веревку и закрепил ее петлей в кольцах у себя на страховке. Кольца были обмотаны ниткой, чтобы не звенели друг о друга. Затем я для проверки изо всех сил дернул за веревку. Стрела не поддалась. Я потянул сильнее, глубоко вдохнул и начал подниматься.

При нормальном восхождении я бы предпочел использовать крючья, но веревки тоже хватило. Когда на утесе не за что было ухватиться, я подтягивался по ней на руках, в иных случаях искал самую безопасную, а не самую легкую опору. Все-таки маленький рост и худоба имеют свои преимущества, компенсирующие у меня недостаток физической силы. И пребывание на Архипелаге – особенно рядом с Мауризом и Телестой – напомнило мне, что я низкорослый лишь по меркам Океании и Танета.

Я не знал, как Оросий ухитрился быть выше меня, ведь мы с ним близнецы. Возможно, на самом деле он был не выше, просто так выглядела его проекция на того агента.

Рука чуть не сорвалась с опоры, вернув мои мысли к текущему моменту, и я сосредоточился на подъеме. Высота около семидесяти футов, вероятно, почти предел для Мауриза и его лука. Ни один разумный человек не возьмется за такое восхождение ночью в таких ужасных условиях. Спасибо Фетиде, эта стена по большей части была защищена от ветра, иначе меня швыряло бы об утес или мотало бы из стороны в сторону. Взбираться без плаща было довольно неприятно, хотя я насквозь промок еще до того, как снял его. Холод – вот что донимало здесь, каждое дуновение ветра пробирало до костей. Равенна примет меня за привидение, когда увидит.

Кажется, я целую вечность то висел, то карабкался под проливным дождем с нескончаемым громом, молниями и ревом прибоя, разбивающегося далеко внизу на утесах Берега Гибели. Одно из самых величественных мест в нашем мире, и вот – я взбираюсь по его скалам во время самого сильного за многие годы шторма. Если благодаря моим стараниям сбудутся некоторые из коллективных кошмаров Сферы, то все эти муки будут стоить того. Если это вызовет кошмары у самого императора, еще лучше.

Мои глаза уже слезились от боли использования теневого зрения среди всех этих молний, хотя я смотрел только на стену утеса. Наконец я увидел прямо над собой стрелу и, собравшись с силами, одолел последние несколько футов, ухватился за древко и осторожно подтянулся на вершину утеса.

И почувствовал под собой пустоту. Ужас охватил меня, заставляя мышцы окаменеть, прежде чем я осознал, что нахожусь в устойчивом положении и что с другой стороны, всего в трех футах подо мной, есть площадка. Я перевалился через парапет и облегченно вздохнул, коснувшись ногами твердого камня. Не очень понимая, как я буду спускаться, поскольку стрела застряла прямо под внешним краем, я отцепил веревку и торопливо свернул ее кольцами на парапете.

Вокруг меня все было точно так, как предсказывала Палатина: пустая площадка с зубцами вырубленными из скалы. Довольно узкая, всего пять или шесть ярдов шириной, и внизу двор, в который ведет деревянная лестница. Подо мной раскинулся замок, башни, здания и все прочее. Но не было никакой расселины в скале с тыльной его стороны, никакого второго выхода. Утес, на котором я стоял, тянулся вокруг замка, встречаясь на полпути с отрогом горы, возвышающейся над нами. Дорожка соединяла его с такой же площадкой на противоположной стороне, а замок угнездился во впадине между ними. Нашлось даже место для садика с апельсиновыми и лимонными деревьями на том конце, куда заглядывает солнце.

Где же тогда потайной ход из замка? Мне подумалось, что с другой стороны должен быть туннель, но выяснять не было времени. Я должен найти Равенну, для чего понадобится совсем нет множко магии. Девушка здесь, я это чувствовал. Хотя не должен был – Юкмадорий с особой настойчивостью подчеркивал, что маг может обнаружить мага только при соприкосновении, или если другой использует магию. Но связь умов, которую мы создали в Лепидоре, все изменила, и между нами протянулась тонкая нить. Не имеющая ничего общего с любовью, просто на несколько минут наши умы слились, работали вместе, не нуждаясь в словах.

И если я чувствовал присутствие Равенны, то почти наверняка она уже знает, что я здесь.

Я сосредоточился, освободил свой ум от посторонних мыслей, в чем практиковался много утомительных месяцев. Затем посмотрел вниз, увидел присутствие чужой магии в комнате, выходящей окнами на море, на противоположной от меня стороне замка. Оттуда Равенне видна была Техама, ее родина, любимая и ненавистная одновременно, которая была якобы отрезана от мира в течение столетий.

Теперь осталось самое трудное. Я притянул тени, окружавшие меня со всех сторон, использовал силу, рожденную из отсутствия света, и обернул вокруг себя эту темноту, слой за слоем, плотно наматывая, чтобы она не рассеялась от грома, или пламени, или чего-нибудь еще. Теперь я мог использовать только теневое зрение. К счастью, моя защита против любопытных глаз защитила меня и от молний, и на некоторое время ее хватит.

После этого, как дух, существо ночи, чьей единственной формой является абсолютная темнота, я осторожно взялся за перила и пошел вниз по скользкой лестнице, затем по короткому проходу между двумя зданиями и во двор. Даже здесь окна были занавешены или закрыты ставнями, но в некоторых по краям был виден свет. Теперь передо мной стоял вопрос: как добраться до противоположной стороны через лабиринт оживленных коридоров? Был еще довольно ранний вечер, люди не скоро лягут спать, а мой плащ из теней не действует при ярком свете.

Я подкрался к двери в передней стене двора и приложил к ней ухо. Изнутри не доносилось ни звука. Замочной скважины, в которую можно заглянуть, не оказалось. Немного странно, что здесь нет внутренних замков на случай, если кто-то перелезет через стену, подумал я и осторожно толкнул дверь.

Она поддалась с легким скрипом, и я застыл. Но этот скрип, должно быть, утонул в громе, потому что никто не всполошился.

Еще немного отворив дверь, я проскользнул внутрь и как можно тише закрыл ее за собой. На внутренней стороне имелся засов, вполне достаточный для обороны, но он не был задвинут.

Каменный коридор уходил от двери под углом, с обеих сторон виднелись закрытые двери. Единственный факел из огненного дерева горел в скобе на стене, но другого освещения, к счастью, не было.

Откуда-то спереди неясно доносились голоса. Я стоял лицом в нужном направлении, но как попасть туда, куда я хочу? Вот в чем проблема. Равенна находилась впереди меня и справа.

Коридор закончился круглым залом с куполообразным потолком и висящей под ним изолюстрой. Вдоль стен стояли колонны, пол украшала мозаика в калатарском стиле. Тот, кто строил или восстанавливал это сооружение, не пожалел расходов. Зал выглядел почти также, как приемный холл элегантного дома, но только тут не было ни одной двери – просто четыре коридора, сориентированные по сторонам света. Вот почему этот коридор шел под таким неудобным углом, – чтобы войти в зал в нужном месте.

Впереди горели светильники и раздавались голоса. Несколько голосов, болтающих непринужденно. Я услышал стук глиняной посуды и взрыв смеха. Значит, ужин. Это все упрощает. Если повезет, то большинство людей Алидризи окажется там, и путь свободен. Но это исключало коридор, ведущий в том направлении. В самом начале правого выхода из зала я увидел пролет винтовой лестницы. Двор, через который я пришел, находился на одном уровне с воротами, но если я правильно запомнил, здания по фасаду были двухэтажные. Значит, мне нужно идти наверх.

Я услышал шаги и отступил в самую темную часть коридора. Какой-то человек с бутылкой вина в руках поднялся по лестнице и прошел через зал к освещенной, шумной части дома. Только когда из столовой донеслись громкие голоса, я посмел снова выйти из тени, пробежал через зал к лестнице и одним махом взлетел на несколько ступенек. Лестница шла также и вниз, предположительно в винный погреб.

Наверху стояла тишина, поэтому я поднялся по последним ступенькам и рискнул выглянуть в верхний коридор. Окна в его концах впускали наружный свет, и каждые несколько секунд коридор озарялся сверканием молний. Однако ни один светильник не горел.

Равенна здесь, я чувствовал это, всего в нескольких ярдах от меня. Ее комната в конце. Возможно, там, где незакрытое окно выходит на залив и Техаму. Пол, как назло, оказался деревянный и, следовательно, был обязан скрипеть, зато посередине коридора лежала длинная ковровая дорожка. Да и стены, судя по фрескам, были каменные или оштукатуренные, поэтому не заскрипят – как могло бы заскрипеть дерево, – если я нечаянно их коснусь.

Затаив дыхание, я шаг за шагом пробирался к тому окну, иногда в полной темноте, иногда при ярком свете. Даже слабейший звук казался болезненно громким, как всегда бывает, когда стараешься идти бесшумно.

Я добрался до конца коридора и увидел по бокам два коротких углубления с дверью в каждом конце. Теперь у меня не осталось сомнений – мне нужна та, что справа. Я двинулся вперед, протянул руку к двери, чтобы осторожно постучать, и заколебался, сам не знаю почему. Затем постучал, тихо, три раза.

Ответа не было. Возможно, Равенна спит. Я повернул ручку и почувствовал, что дверь открылась. Большая комната, никаких огней, немного мебели, смятая кровать – я увидел все это за долю секунды, прежде чем взглянул на хрупкую фигуру, сидящую в кресле лицом к окну, почему-то в капюшоне. Равенна была здесь.

– Равенна?

Фигура в капюшоне медленно встала и повернулась, а мои тени между тем растаяли и исчезли.

– Не узнаешь своего родного брата?

Глава 32

Дверь за мной захлопнулась. Я бессильно привалился к ней, не в силах ни двинуться, ни заговорить, парализованный не магией, не ядом, но шоком от полной немыслимости происходящего. Шоком, который через секунду превратился в отчаяние, когда человек откинул капюшон, и в свете молнии я отчетливо увидел его лицо. Оросий смотрел на меня, и слабая улыбка играла на его губах. Потом он шагнул вперед, взял мою руку, надел на запястье браслет и запер его прежде, чем я успел среагировать.

– Извини, брат, но я не очень люблю тени.

Его слова вывели меня из паралича, и я взглянул на вычурный серебряный браслет, инкрустированный камнями, похожими на драгоценные. Мое теневое зрение исчезло, и как я ни старался, я не смог его вернуть. Над моим умом был воздвигнут барьер, подобный тому, что ставил психомаг, и все же неуловимо другой.

– А ты молодец, добрался-таки сюда. Впрочем, я никогда не сомневался, что ты доберешься, с таким-то стимулом.

– Как ты?..

– Одну секунду. – Оросий поднял правую руку и направил ее на меня.

– Нет! – отчаянно крикнул я.

– Мера предосторожности. Боюсь, я тебе не доверяю… как и многие другие.

Боль швырнула меня на пол – ноги сразу отказались служить, раскаты грома заглушили мой вопль. Она пробежала через меня так же, как в прошлый раз, разрывая на части мышцы и полностью лишая меня контроля над телом.

Оросий остановился милосердно быстро. Я лежал, хватая ртом воздух, и каждый вдох причинял боль. Но часть ощущений еще сохранилась, и я мог двигать руками. Как раз достаточно, чтобы чувствовать себя искалеченным.

– У тебя по-прежнему нет от меня защиты. Я думал, в этот раз ты будешь готов. Хотя это вряд ли тебе помогло бы. – Оросий повернулся ко мне спиной и подошел к окну. – Красивый вид, не правда ли? И назван удачно. Чудовищные утесы, море, пленник в замке… сюжет для оперы. Жаль только, никакому композитору не вообразить ничего столь прекрасного, как это. – Император резко повернулся и пошел к кровати со смятыми подушками. Я следил за ним взглядом. – Или это.

Он сдернул одеяло одним плавным движением. Это были не подушки.

– Твои инстинкты тебя не обманули, брат. Обманула твоя наивность и ложные умозаключения. – Он склонился над девушкой, на минуту заслоняя ее от меня, потом снова вернулся к окну. – Наконец-то вы встретились.

Я увидел жажду убийства, горящую в глазах Равенны, когда она уставилась на меня, тяжело дыша. Должно быть, ей сунули кляп, когда я входил, поэтому девушка не смогла меня предупредить, связанная и спрятанная под одеялом на кровати. Пораженный, я не промолвил ни слова, даже когда Равенна посмотрела на меня. Наши взгляды на мгновение встретились, и странное выражение появилось на ее лице.

– Никаких слов нежности? – удивленно спросил император. – Даже я нашел бы, что сказать. Или это потому, что я здесь, а вы бы предпочли остаться наедине?

– Ты отравляешь мир самим своим существованием, – в ярости ответила Равенна. – Где бы ты ни находился.

– Я думал, что предмет твоей ненависти – Сфера, – с притворным удивлением заметил Оросий. – Или у тебя ее хватает для всех нас? Для дворян твоей собственной страны, кто тебя воспитывал и защищал, для лидеров ереси, кто научил тебя быть фараоном, для людей, кто исполнил бы твою мечту лишь как часть своей собственной мечты?

– А свою ненависть ты приберегаешь для тех, кого знаешь, но считаешь чужими, – тотчас огрызнулась Равенна. – Твоей кузины, твоего брата, тех, кто должен быть тебе ближе всех.

– Тех, кто стремится меня уничтожить, – парировал император. – Катан и Палатина составили заговор, чтобы меня убить. Это поведение родных или врагов?

Девушка не ответила.

– Жизнь – капризная штука, не правда ли? – продолжил Оросий. – Даже самые продуманные планы в конце концов терпят фиаско. Во времена Старой Империи вы были бы моими самыми могущественными вассалами. Фараон Калатара, иерарх Санкции. Втроем мы могли бы изменить мир, если бы захотели. Однако никто из вас двоих никогда не носил своей короны. Вы скитаетесь по миру как бродяги, втянутые в чужие интриги. Вас использует как марионеток то одна фракция, то другая. Вы – пешки, такие беспомощные, что даже мелкие людишки могу двигать вас, куда захотят.

– Ты хоть представляешь, как абсурдно это звучит? – фыркнула Равенна. – Ты, говорящий о мелких людишках? Ничтожный император, чье имя никогда не произносится без насмешки?

– Даже будь ты первой среди моих подданных, это не оправдало бы твои слова, – процедил Оросий, – но мне недосуг спорить. Время этого острова и его диссидентов истекло. И вот его жалкий итог: после двадцати четырех лет оккупации Сферой они не в состоянии набрать больше семи человек для спасения фараона. И трое из этих спасителей – не калатарцы! Равенна, твой растоптанный народ пришел сюда сегодня вечером, чтобы спасти тебя от покойного, но еще не оплаканного президента Калесcoca. Но разве это армия калатарцев скандирует твое имя, осуществив свой план? Нет, это два фетийца, один монсферранец и четверо представителей твоего народа, приставшие к ним. Даже идея этой операции возникла не у калатарца, ее придумали моя кузина и мой брат.

– Ну и что теперь? – спросил я, зная, что бы Оросий ни сказал, мы снова потерпели неудачу, и на этот раз спасения не будет.

– Я предоставлю тебе самому это выяснить. О, смерть вам не грозит, никому из вас. Убить единственного апелага, хоть как-то проявившего инициативу, было бы расточительностью, а убить тебя значило бы лишиться некоторых радостей жизни. Кое-кто ждет нас внизу, а поэтому, брат, связать тебя или ты, в виде исключения, покоришься неизбежному? Мои люди справятся с тобой без труда, а твои друзья уже разоружены и находятся под стражей.

– Я пойду, – ответил я, безуспешно пытаясь встать. Император с минуту разглядывал меня, улыбаясь, затем протянул руку. Я посмотрел на нее, потом взял, встречая твердую плоть, не иллюзию.

– На сей раз я не проекция, – сказал Оросий, открывая дверь. Из двери напротив вышли два человека в золотистых чешуйчатых доспехах и ярко-синих плащах, их лица были закрыты тритоновыми шлемами. В полутьме я разобрал только символ «IX», выбитый на их забралах. Значит, Девятый легион, Императорская гвардия. Как они здесь оказались? Должно быть, приехали сюда еще до Алидризи.

– Развяжите девчонке ноги и отведите вниз, – велел Оросий, с безукоризненно учтивым видом помогая мне пройти через дверь. Охранники знали цену этой учтивости.

Девчонка. Равенна на шесть месяцев моложе нас обоих.

Каждый мой шаг по коридору и по лестнице был адской мукой. Оросий не сделал никакой попытки меня поддержать или помочь мне встать, когда я упал. На императоре не было доспехов, только белая туника и штаны под толстым темно-синим плащом, которым он воспользовался, чтобы обмануть меня в первую долю секунды.

Спустившись в круглый зал, Оросий направился к коридору, ведущему в переднюю часть дома. Вокруг не было ни души. Куда же делись слуги, которых я видел несколько минут назад? Мы прошли через комнату, где кто-то раньше ужинал – вероятно, Императорская гвардия, – в передний холл, а оттуда на улицу, в шторм.

Мы стояли под комнатой Равенны, на террасе, с которой открывался вид на море. И в дальнем ее углу Мауриз, Телеста и четверо охранников отработанным жестом нацеливали луки на Палатину и остальных. Так вот как император узнал, что происходит. Нас тоже предали. У Палатины соскользнул капюшон, но кузина не потрудилась снова его надеть. Она просто стояла, мертвенно-бледная, под проливным дождем.

Оросий театрально поднял руки, и я увидел, как люди вздрогнули. Дождь перестал хлестать, превратился в завесу воды вокруг террасы, и под этой завесой император оставался сухим.

– Итак, мы все здесь наконец, – изрек Оросий. У всех выходов с террасы стояли императорские гвардейцы с факелами из огненного дерева. Двое, которые были наверху, поддерживали с двух сторон Равенну – руки ей не развязали. – Кузина Палатина, как долго мы не виделись!

– Чем дольше, тем лучше, Оросий, – ответила Палатина, поднимая мокрую голову. В ее глазах, устремленных на императора, читалось такое страдание, что, казалось, кузина не выдержит. Но она сохранила хладнокровие. – Ты предложил им жизнь, если они нас предадут?

Я посмотрел на Мауриза и Телесту, но лица обоих были скрыты капюшонами. Так вот почему Мауриз был таким сообразительным: он знал, что делает. Должно быть, он все время знал, где это место. А мы ему доверяли. Неужели даже тот последний барьер доверия, который Мауриз преодолел со своей идеей стрелы из огненного дерева, был спланирован? Неужели император знал, где я войду?

– Я предложил им жизнь, чтобы они служили своему императору. Только глупец или еретик выбирает смерть, когда есть шанс достойной жизни. Вот в чем ваша беда: вы всегда готовы умереть за эту вашу ложную Веру, но никогда не готовы жить.

Оросий подал знак руками, и гвардейцы толкнули Равенну вперед.

– Вот ваш фараон, которую вы ждали все эти годы. Будучи единственными апелагами в мире, попытавшимися ее спасти, как бы жалка ни была ваша попытка, вы имеете право ее увидеть. Вы это заслужили. И вы заслужили право в последний раз увидеть вашу родную землю, прежде чем навсегда покинете ее берега.

Император взмахнул рукой, охватывая всю перспективу неба, и гор, и моря.

– Запомните это, сберегите в своей памяти. Ты тоже, Равенна. Посмотри на свою истинную родину на той стороне залива. Даже теперь эти люди прячутся от тебя. Думаешь, они придут тебе на помощь? Нет, не придут! Техама, как и остальной Архипелаг, имела свою эпоху. Тысячу лет назад было время Архипелага, но тебе не повезло жить в настоящем. Есть только один бог, только одна религиозная власть в Его мире, и ты подчинишься ей.

Возможно, вы думаете, что время Фетии тоже пришло и ушло, но тут вы неправы. Палатина, Мауриз, Телеста, вам выпала честь первыми услышать это. Отныне истинная вера будет насаждаться там, где ее так долго не было, где ее отсутствие развращает землю, позволяет вам расти слабыми и порочными.

По моему указу пройдет чистка, очищение от империи зла, которое так долго заражало страну. Инквизиция принесет с собой новую жизнь: конец оргиям, пирам, всему тому, за что нас презирают! Разве не это ты всегда ненавидела в Фетии, Палатина? – спросил Оросий, и в его голосе появился оттенок пророчества – так идеалист или визионер говорит о мечте своей жизни. – Вы увидите, как изменится она у вас на глазах, когда искоренятся праздность и упадочничество. Сухостой столетий, те, кто выставляет мою страну на посмешище… исчезнут. Настанет новая эра, не роскоши и алчности, но славы и процветания. И конец ереси на родине и за ее пределами. Не так ли, Сархаддон?

Я не посмел обернуться, потому что знал: после дня верховой езды, восхождения и магии, которую швырнул в меня Оросий, у меня не осталось ни сил, ни устойчивости. Но я не удивился. Мы с Сархаддоном были связаны какой-то таинственной нитью, так что он всегда появлялся в минуту моего. поражения. И вот он здесь, с шестью сакри и двумя магами по бокам. Худощавый, он выглядел скромно в своем красно-белом одеянии, затмеваемый сакри в масках, блеском Императорской гвардии и неоспоримым величием императора. Но его невозможно было не замечать.

– Железная метла, – молвил Сархаддон, оставляя свою охрану, чтобы встать рядом с торжествующим императором. – Метла, против которой не устоят даже ваши священные Цитадели. В Океании уже идут чистки, король освобождает свои кланы от их зла. Он делает все возможное, чтобы не осталось скверны на его земле. И теперь, когда у вас есть император истинной веры, зло, против которого мы так долго боремся, будет, наконец, повержено. – Он сотворил знак пламени над императором, и Оросий признательно наклонил голову.

– Ну и что ты получаешь от этого пакта дьявола? – спросила Палатина дрожащим голосом.

– Истинную веру, истинную Империю и вас. – Оросий улыбнулся. – По моему указу, изданному совместно с генерал-инквизитором, вы все приговорены к смерти по всей Аквасильве. Но я приостановил этот приговор. Не будет никакой реставрации фараона. Все вы, включая ее, теперь принадлежите мне. Завтра утром она произнесет свою речь отречения в Тандарисе, когда я объявлю о назначении вице-короля, который будет служить мне, а не себе. Но мы слишком задерживаемся. Сархаддон, у тебя есть все, за чем ты приехал?

– О да, – ответил инквизитор. – Но позвольте еще минутку, прежде чем наши пути разойдутся.

– Разумеется.

Сархаддон подошел и встал передо мной.

– Я слуга только истинной веры, – тихо проговорил он. – Я не потерплю ереси никакого рода. Мой долг – очистить мир от нее вместе со всем, что ее сопровождает. Рантас даст тебе свое наказание, но я не могу придумать ничего более подходящего, чем передать тебя в руки брата, кто является всем, чем тебе следовало бы быть. Мне искренне жаль, что ты упустил свой шанс искупления, но я рад, что ты пострадаешь от рук истинного слуги Рантаса. Я избавлю твоих родных в Лепидоре от рассказа о твоих страданиях. Они узнают только о твоей смерти, хотя сообщения о ней могут быть недостаточно точными.

Он снова отвернулся:

– Ваше величество, наша священная работа на сегодня закончена. Если вы пожелаете первым сесть на корабль, я последую за вами.

– Благодарю, Сархаддон, – сказал император. – Ведите пленников – мы отправляемся сию же минуту.

Двое гвардейцев открыли большую, тяжелую дверь в конце террасы. Из расположенного за ней коридора разлился свет. Император размашисто зашагал вперед, а еще двое гвардейцев схватили меня и почти поволокли за ним. Было больно, но не так сильно, как было бы при ходьбе.

Коридор был широк, хорошо освещен и, как мне показалось, пробит в сплошной скале. Идти пришлось недалеко, и вскоре он вывел нас на открытое пространство с подъемником – широкой, плоской платформой с водостоками по краям и сложным цепным механизмом, проходящим через ее середину.

Зачем строить здесь лифт на огненном дереве, удивился я, когда меня втащили на платформу и помогли встать прямо. Ее размеры позволяли взять только двенадцать человек, поэтому часть пленников, люди Сархаддона и остальные гвардейцы остались ждать, пока она вернется.

Затем мы начали спуск в шахту, стены которой на несколько дюймов отступали от краев платформы. Вниз, вниз и вниз, пока верх шахты не превратился в крошечный квадратик света, и очень близко стал слышен грохот прибоя. Скала здесь, внизу, была сырой, зеленой от плесени, и воздух был очень влажным. Все молчали, и единственным звуком, кроме шума моря, был лязг цепи, которая вытравливалась звено за звеном.

Наконец лифт остановился у двери, вырезанной в стене шахты. Дверь вела в огромную пещеру, странно напоминавшую ту пещеру в Рал Тамаре, куда Мауриз и Телеста привели нас для маскировки. Какая это была пустая трата времени! А теперь этот человек, который всего несколько часов назад печально говорил с Палатиной о родине и разделял ее ненависть к императору, который похитил меня, чтобы уничтожить Оросия, предал нас ему.

У деревянного пирса стояли два «ската», один такой большой, что у него даже имелись сходни, спущенные на причал, к которому он был пришвартован. Поверхность «ската» была гладкой, совсем не затронутой разрушительным действием моря, и на крыше был нарисован имперский дельфин. Лифт поехал наверх, а нас подвели к сходням.

– Могу я идти сам? – спросил я Оросия, не дожидаясь, когда гвардейцы втолкнут меня внутрь.

– Если тебе хватит сил, – ответил император, махнул им, чтобы отошли. Я зашатался, увидел выражение на его лице и схватился за край люка, чтобы не упасть.

– Он не слабее, чем был бы ты, – заявила Равенна. – Чудовище.

– Тогда пусть она тоже идет сама, – небрежно проронил Оросий. – Следуйте за мной.

«Скат» внутри оказался роскошным, с маленьким, одноуровневым колодцем и просторной рулевой рубкой, достойной называться мостиком. Нас проводили в эту рубку, огромную, с рядами мягких кресел. На спинке каждого был вышит дельфин. В центре располагались более широкие резные кресла вычурного вида. В одно из них сел император.

– Я все еще могу тебе доверять? – спросил он, указывая на кресло позади себя.

– Насколько мог и раньше. А Равенне ты не доверяешь? Она так опасна, что с дюжиной легионеров в рубке ты боишься ее развязать?

– Предпочитаю оставить ее так.

– Я пнула его в живот, – с вызовом пояснила Равенна. – Четыре часа назад. Вот он и мстит своим просвещенным способом. – Девушка села в кресло рядом со мной, хотя связанные руки мешали ей как следует откинуться назад.

– Здорово, – восхитилась Палатина. – Оросий, я не верила, что ты можешь еще больше деградировать, но, очевидно, я ошибалась. Это что, оправдание для ее смертного приговора?

– Я бы не советовал вам ничего говорить, – ответил император ломким голосом. – У вас нет иммунитета, члены вы моей семьи или нет.

С чувством полной опустошенности я сидел в императорском катере, ожидая, пока эскорт Оросия спустится и задраит за собой люк. Слишком быстро рухнули все планы, масштабы катастрофы еще до меня не дошли. Что бы император ни планировал сделать со мной, с любым из нас, мы были живы и останемся в живых. Конечно, если это не было очередным пустым обещанием, чтобы доставить нас в Селерианский Эластр, а потом судить и казнить, как врагов его нового ордена.

Оставшаяся группа пришла слишком скоро. Гвардейцы и пленники занимали свободные места, кто-то убрал внутрь сходни. Я услышал глухой стук закрывающегося люка и слабое гудение реактора, изменяющее тон. У сидящего перед нами Оросия был прекрасный обзор через передние иллюминаторы, и хотя он частично заслонял их от меня, я видел достаточно и наблюдал, как «скат» Сферы с Сархаддоном на борту отходит от причала и погружается в воду.

Зимой залив несудоходен, утверждал Таманес. Но император и Сархаддон приплыли сюда со своих кораблей и не ожидали никаких проблем с возвращением. Что они знают такое, чего не знаем мы?

Когда вода покрыла иллюминаторы и пещера исчезла, я отвернулся. Впереди была только одна чернота. Мы проходили под утесами Берега Гибели.

И в первый раз, не считая того мгновения в комнате, я набрался мужества, чтобы поймать взгляд Равенны. Девушка страдала, ужасно страдала, больше, чем готова была показать. Но не было и тени поражения или отчаяния на ее лице, только гордость и гнев сверкали в ее темно-карих глазах. И еще кое-что я увидел, когда Равенна посмотрела на меня и печально улыбнулась. Не отводя своего взгляда, я выдавил слабую улыбку, исключая из нее и рубку, и присутствие императора, и все прочее. И на этот раз ничто между нами не осталось недосказанным.

Затем Равенна чуть заметно опустила голову, взглянула на мое левое запястье – то, с браслетом императора – и скосила глаза, как бы пытаясь заглянуть себе за спину. Я посмотрел на ее связанные руки и обнаружил, что ей удалось повернуть одно запястье, чтобы скрестить большие пальцы и раздвинуть их через секунду.

Я прикусил губу, чтобы не дать моим чувствам отразиться на лице, лишь взглядом подтвердил, что я ее понял. Несмотря на всю власть императора, знал он все-таки не все.

Некоторое время я избегал смотреть на Равенну, хотя снаружи не было ничего, кроме черноты. Мне не были видны изодисплеи на мостике, и следить за курсом я не мог, но предположительно мы направлялись к выходу из залива, где нас ждали манты. По крайней мере две манты – Сферы и императора, и вероятно, несколько императорских кораблей сопровождения. Это плавание должно быть тайным, но император был не из тех людей, кто путешествует без эскорта.

Как им это удалось? Те корабли должны ждать где-то у Берега Гибели, а судя по тому, что я слышал, погода под водой будет та же, что и на поверхности. Никто не знает, почему море здесь так коварно, сказал Таманес; но течения – это кошмар. Их невозможно нанести на карту, они непредсказуемы и очень сильны. Достаточно сильны, чтобы уничтожить манты, которым обычно хватает мощности двигателей, чтобы вырваться на свободу – возможно, причина в хаотических условиях, в том, что приходится бороться не просто с одним-единственным очень сильным течением, как в открытом океане.

– Как ваш народ пробирался под Берегом Гибели в прежние времена? – тихо спросил я Равенну немного погодя.

От верхнего конца долины Матродо до выхода из залива должно быть миль десять или больше, поэтому мы еще какое-то время здесь пробудем – или манты находятся в самом заливе? Гениальный штурман на большом корабле, сказал Таманес, и это имело смысл. Чем меньше корабль, тем он уязвимее, поэтому манта императора должна ждать где-то в заливе.

– Хорошие штурманы, – ответила Равенна, не допытываясь, почему я спрашиваю. – И существовал безопасный канал, который все считают заблокированным.

Как император установил, кто она, я не знал, но подозревал, что Оросий узнал это от самой Равенны в часы перед моим прибытием. Или от Алидризи.

Некоторое время мы тихо разговаривали – жест непокорности и небольшое отвлечение, чего Оросий, вероятно, ждал, – пока он снова нам не пригрозил. Тогда мы замолчали. Не было смысла провоцировать его сейчас. Сегодня император был очень раздражителен, больше, чем в предыдущие наши встречи, и его терпение, казалось, было очень непрочным. Не считай Оросий, что мы полностью в его власти, от его спокойствия не осталось бы и следа.

– «Валдур» в пределах видимости, ваше величество, – объявил штурман после долгих минут тишины. Кроме нас с Равенной, никто в рубке не вымолвил ни слова. Императору не с кем было говорить, кроме его пленников, а мы были ниже его достоинства в данный момент. – И «Горн».

Очевидно, корабль Сархаддона.

– Хорошо. Проверь их положение.

– Есть… Ваше величество, капитан посылает нам срочное сообщение. Они потеряли связь с оставшимися снаружи кораблями сопровождения.

Оросий встал и подошел к штурманскому креслу.

– В чем дело? – Чей-то слабый голос ответил ему с невидимого экрана связи, но слов я не разобрал. – Погода ухудшилась? Я приказал им оставаться на месте, что бы там… Я знаю, что этот берег опасен… Ладно, продолжайте вызывать. Глупцы.

Император вернулся на свое место, не глядя ни на кого из нас, и я пожалел командира флагманского корабля, с которым он, должно быть, разговаривал. Оросий оставил эскорт снаружи, возле Берега Гибели? Как можно быть таким бессердечным?

Я не видел «Валдура», пока мы не подошли к нему почти вплотную. Из мрака внезапно материализовалась огромная, усеянная огнями масса. Одна, две… четыре палубы? О Стихии, этот флагман был огромен, и когда мы устремились под него, бледная нижняя сторона, освещенная изолампами, вмонтированными в корпус, казалось, никогда не кончится. Я считал большой «Призрачную Звезду» с ее тремя палубами, но этот корабль превзошел мое воображение.

Наконец мы остановились и начали подниматься. Я увидел края ангара, затем стенки, когда наше судно мягко толкнулось в захваты. Даже ангар здесь роскошный, заметил я про себя, глядя в бортовые иллюминаторы на яркие светильники и чистые крашеные стены с гербом – имперским дельфином.

«Скат» покачнулся, когда сработали захваты, затем снаружи послышалось шипение, глухие стуки соединяющихся порталов и шорох двери, закрывающейся намного тише, чем обычно. Два члена экипажа в отутюженной черной форме вышли с мостика и открыли люк. Мы находились слишком высоко от палубы и не могли видеть, есть ли там встречающая делегация, но я сомневался, что она есть.

– Выводите их, – приказал Оросий, вставая. – Как раньше. – Он исчез в люке, и до меня донеслись пронзительные звуки сигнала сбора на борт.

Командир гвардейцев с белым крестом на шлеме нетерпеливо махнул рукой, и его бойцы начали торопить пленников. Я с радостью встал, потому что моя одежда по-прежнему оставалась сырой, из-за нее намокло все кресло, и сидеть в нем было уже неуютно.

Равенна встала, слегка пошатываясь, и я пошел вслед за ней из рубки, через колодец и вниз по трапу. Внизу стояли трое-четверо офицеров и мичманов, все в черном, а не в ярко-синем флотском, и еще двое разговаривали с Оросием. Капитан и адмирал, судя по звездам на погонах.

– То есть как это – не отвечают? Как это может быть? – спрашивал император, но еще не сердито, нет. Он был скорее озадачен, чем раздосадован. – С той защитой, которую я поместил на корпуса, они вполне имели возможность остаться на месте.

– Существует только очень узкий отрезок безопасной воды, – сказал адмирал. – Если они покинули его по какой-то причине, например, отвечая на сигнал бедствия, на возвращение против течений потребуется время.

– Здесь некому терпеть бедствие. Я иду на мостик. – Оросий направился к двери, потом остановился и обратился к командиру гвардейцев. – Трибун, заприте пленников на гауптвахте. Всех, кроме тех троих. Их оставьте в моей каюте – у меня с ними есть незаконченное дело. Мауриз и Телеста пойдут со мной. – Император нахмурился, указал на меня рукой, и я ощутил покалывание на коже, а от моей одежды повалил пар. Когда он перестал идти, она снова была сухой.

– Есть, ваше величество! – ответил трибун в спину Оросию, выходящему из ангара. – Декарион, возьмите трех человек и сделайте, как приказано. Все остальные возвращаются к своим обязанностям. Вы трое… – он показал на Палатину, Равенну и меня, – …следуйте за мной.

Мне не понравился тон императора, когда он говорил про «незаконченное дело», но поделать я ничего не мог. Вслед за трибуном мы вышли из ангара и зашагали по широкому коридору с высоким потолком. На обычной манте это был бы грузовой трюм. Но здесь он, вероятно, использовался для хранения императорского багажа и дополнительного оружия, так что «Валдур» фактически имел пять палуб, а не четыре. Стены крашеные, на полу такие же циновки, как на всякой другой манте, чтобы ноги не скользили, только здесь они были выкрашены в малиновый цвет. На стенах висели шелковые знамена. Я решил, что это путь, по которому проводят на борт официальных гостей.

В конце коридора нас ждала широкая лестница с перилами. По ней мы поднялись в круглое помещение, странно похожее на зал в замке, хотя оно было украшено в фетийском стиле. Затем по другой лестнице, на сей раз с двух сторон охватывающей этот круг, в поистине огромный колодец. Я изумленно взирал на пышное убранство, позолоту на всех деревянных деталях, даже имитацию мозаичного узора на полу, Быстро глянув на мостик, когда мы проходили мимо, я неожиданно понял, что между нами и мостиком есть еще один колодец поменьше, в который выходят каюты – ближайшие окна, которые я мельком увидел, находились от нас ярдах в двадцати.

– Это имперский флагманский корабль, – объяснил трибун, словно разговаривал с группой туземцев, замирающих в благоговении. – Самая большая манта в мире. А вы чего ожидали?

Ничего-то он не знает: «Эон» был намного крупнее этого корабля. Но это не помешало мне восхищаться интерьерами «Вал-дура», хотя для меня он был тюрьмой. Мы миновали еще несколько великолепных кают на следующем этаже – возможно, в них принимали гостей. Но каюта императора находилась на верхней палубе, где под хрустальным световым люком висела жестко закрепленная люстра, работающая на огненном дереве.

Перед двустворчатой дверью стояли лицом к корме два гвардейца. Увидев на лестнице трибуна, они вытянулись по стойке «смирно», после чего открыли створки.

– А он себя не ущемляет, – заметила Палатина, разглядывая голубой ковер внутри, фетийские фрески и сводчатый потолок коридора.

– Он император, – лаконично ответил трибун.

Невысокий жилистый мужчина в простой черной одежде вышел из двери в конце коридора.

– Слушаю вас, трибун.

– Эти пленники должны ждать в гостиной. И оставьте их одних.

– Хорошо. Но император не обрадуется грязи на своих превосходных коврах.

Дополнительная предосторожность, решил я, когда нас провели босых в огромную каюту с окнами вдоль одной стены и толстыми коврами на полу. Больше похоже на дворец, чем на корабль, подумал я, оглядываясь на кресла и диваны, шкафчики с вином и стол со столешницей из слоновой кости в одном конце.

Заставив нас встать коленями на ковер, трибун направился к выходу.

– Вот так и будете стоять, – велел он, останавливаясь в дверях. – Император скоро с вами разберется.

И он закрыл за собой дверь.

Глава 33

Целую минуту стояла гробовая тишина, как будто мы все затаили дыхание, и в этой тишине были отчетливо слышны удаляющиеся шаги трибуна. Потом слабо щелкнула, закрывшись, наружная дверь, и напряжение отпустило нас.

– Оросий разрушает все, к чему прикасается, – убитым голосом промолвила Палатина. – И он знает, где прикоснуться. Что бы мы ни делали, император на шаг впереди нас. Мы поднесли ему себя на блюдечке: с тем же успехом мы могли просто сдаться.

– И это говорит Палатина? – удивилась Равенна.

– Палатина была другом Мауриза, – ответила моя кузина. – Палатина могла составить план, который не пошел бы насмарку.

– Ты бы выбрала другой путь?

– Отказаться служить тому чудовищу? – В глазах Палатины была покорность. – У меня никогда не было выбора. Потому что они предвидят. все, что мы делаем. Каждый раз, когда мы пытаемся нанести удар, они выходят победителями. После Лепидора мы обещали друг другу, что никогда больше не позволим такому случиться. Но мы опять проиграли, и на этот раз победитель – не какой-то мелкий выскочка-хэйлеттит.

– Нет, это извращенный безумец, кто был бы ничто без своего трона и своей магии. Подожди еще несколько лет, и Оросий сам себя уничтожит.

– У нас нет нескольких лет. Катан знает, что он мне сделал, а ведь в то время Оросий был далеко не такой хитроумный и изобретательный. Я могу назвать вам несколько человек – двое из них были моими друзьями, – которые исчезли, а несколько месяцев спустя вернулись его креатурами. Вот откуда император берет большинство своих агентов. Смертный приговор означает, что нигде на Аквасильве у нас нет защиты.

– Это его собственный смертный приговор, – спокойно сказала Равенна. – Он намеревается сделать с Фетией то, что Сфера сделала с Архипелагом.

– Но кто его убьет? Никого не осталось.

– Кто-нибудь убьет, если Оросий продолжит задуманное. Ты же сказала, у него нет власти.

– Даже в союзе с Сархаддоном?

– Сархаддон такой же, как он. – Равенна вздохнула и слегка согнула руки, морщась от боли.

– Хочешь, я немного ослаблю узлы? – спросил я. Как странно находиться в этой великолепной комнате в качестве пленников, подумал я, глядя на плюшевые кресла, искусно выполнен-ныефрески, ковер у меня под коленями. Действительно покои, достойные императора, но не этого императора.

– Нет. Если ты тронешь веревки, это лишь продлит мои мучения. Оросий не развяжет меня еще несколько часов, но это не важно. Зато я помню, что причинила ему боль. Не такую сильную, как хотелось бы, но причинила.

– Мы движемся, – внезапно заметила Палатина. – Как тебе это удалось?

– Он слишком близко подошел. Оросий наслаждается, причиняя боль, он хуже инквизиторов. Те верят, что они, творя любое зло, вершат волю Рантаса. С Оросием все иначе. Когда я его пнула, он просто взбесился от ярости. И мне стало страшно. Вам когда-нибудь снились кошмары, что за вами гонятся дикие звери, или вас заперли в комнате, полной змей?

– Оросий тебя не только связал?

– Я уже была связана. Он убил Алидризи и его людей, а я даже не слышала. А потом император пришел наверх. Я думала, это ты, Катан, и это дало ему время блокировать мою магию. Ты права, он не довольствовался веревками, но все в конце концов заживет.

Возмущение, тлевшее внутри меня, вспыхнуло с яростной силой, но я ничего не мог сделать, мне не на кого было наброситься, как бы тщетно ни было это нападение. Я заставлю… мы заставим Оросия расплатиться, и счет будет очень длинным. Однако мой сдерживаемый гнев, не имея выхода, остался со мной. Мне было все равно, что Оросий сделает в отместку, но я сделаю ему больно. Не знаю как, но сделаю.

– И спасибо вам обоим за попытку меня спасти, – серьезно добавила Равенна. – Не говори ничего, Катан. Когда-нибудь поговорим, но не сейчас.

Я наклонился к ее уху, не уверенный, что стюард не подслушивает, и тихо спросил:

– Ты сколько-нибудь продвинулась в поисках корабля?

Я не знал, будет ли у нас еще возможность поговорить или это наш последний шанс. Каковы бы ни были планы Оросия, я не мог представить себе, чтобы он оставил нас вместе. Было в десять раз хуже сознавать, что Равенна и Палатина тоже в его власти, что не я один буду жертвой его жестокости.

– Боюсь, совсем немного, – прошептала в ответ Равенна, и я наклонился чуть ближе, чтобы она могла продолжить: – Однажды имперские офицеры захотели найти тело адмирала и поставить ему памятник. Танаис сказал что-то вроде: «У него уже есть свой памятник, и море охраняет его от всех, кто мог бы его осквернить». Это записано в истории Флота. Алидризи принес откуда-то целую кучу книг, чтобы меня занять.

– «Море охраняет его», – задумчиво повторил я. Потом рассказал ей суть своих догадок. Закончив, я откинулся назад, чтобы дать ей возможность переварить мои слова. Равенна прикусила губу – она всегда так делает, когда задумается.

– Там, где только ты можешь до него добраться, – протянула девушка. – В этом есть смысл. Кэросий называл себя «дитя моря», и ты такой же. Ты понимаешь море, как никто другой. Оно само откроет тебе свои секреты там, где другие будут действовать силой и магией. В этом разница между тобой и твоим… между тобой и Оросием: он намного могущественнее тебя, но у него никогда не будет такого родства с морем.

– Оросий вообще не должен был иметь магическую силу.

– Значит, что-то случилось не так, как должно было. Но если мы оба правы, тогда корабль должен находиться там, куда только ты смог бы проникнуть, а попытки всех других кончились бы крахом. Вроде тех пещер в Фетии, о которых ты упоминал. Возможно, глубоко под одним из островов. Помнишь, был бой во время войны? Флот одной стороны спрятался в пещерах и напал на противника из засады.

– Если ты имеешь в виду Битву Иммурона, – тихо вмешалась Палатина, – то нашим флотом командовал адмирал Сиделис. Я помню это из «Истории».

– Место победы великой, но уже забытой. Все логично. Неужели мы так быстро смогли найти «Эон»? Так легко, просто объединив наши мозги?

– Но как в таком случае он охраняется морем? – спросил я, замечая изъян в наших рассуждениях.

– Кэросий был с Сиделисом – так мы узнали об Иммуроне, – ответила Палатина. – Именно Кэросий вел корабли там, в темноте, где не работали обычные средства навигации.

– Значит, даже если кто-то другой разгадает эту загадку…

– Даже если разгадает, корабля ему все равно не найти. Даже Оросию.

– Но он может заставить меня это сделать, – возразил я. Мое ликование испарилось. Несмотря на шепот, нас все-таки могли подслушать, и если поиски Оросия ни к чему не привели, он может обратиться к другим методам. Он даже может прийти к тем же самым выводам, что и я.

– В этом наша слабость, – согласилась Палатина. – Одна из многих. Вот почему мы вместе, а не разделены. Так Оросию проще на тебя давить. Никто из вас двоих не сделает ничего, что причинило бы вред другому.

Я уставился на Палатину, понимая, о чем она говорит, и от этой мысли мне стало плохо. Но я вспомнил, как Сархаддон использовал заложников в Лепидоре, чтобы принудить моряков прекратить атаку, и ту версию этой истории, которую он поведал мне во дворце Сэганты. Когда человеку плевать на чужую жизнь, ему так легко использовать угрозу отнять ее. против тех из нас, кому не плевать.

– Скорее раньше, чем позже, – прошептала Равенна. – Но не слишком скоро. Заставь Оросия немного ослабить бдительность. Пусть думает, что мы его боимся. Я не хочу снова его провоцировать без крайней необходимости.

Император мог нейтрализовать нашу индивидуальную магию, но Равенна думала – возможно, знала, – что вместе мы по-прежнему способны что-то сделать, когда Оросий меньше всего будет этого ожидать. Но хватит ли этого? Он вполнелюжет оказаться сильнее нас обоих, вместе взятых – ведь он превосходит любого из нас, действующего в одиночку, – поэтому неожиданным должен стать способ, каким мы его атакуем, а не сила, которую мы применим.

Больше поговорить нам не удалось, потому что снаружи послышались мягкие шаги, и дверь отворилась. Император оглядел нас с холодной улыбкой.

– Как отрадно видеть, что вы уже повинуетесь мне. Быстро учитесь.

– Вы уже нашли свой пропавший эскорт? – спросила Палатина, не вызывающе, но и не смиренно.

– Ищем. Через несколько минут мы пройдем вход в залив, и вы получите шанс своими глазами увидеть Берег Гибели. Сархаддон любезно согласился помочь нам в поисках. Его маги могут обнаружить огненное дерево на большом расстоянии, даже под водой.

– Как тебе позволяют быть одним из этих испорченных, извращенных стихийных магов, о которых Сархаддон толкует в своих проповедях? – спросил я, надеясь как можно дольше занимать Оросия разговором. Если повезет, поиски эскорта отвлекут его, но даже если мы ухитримся победить императора – что мы будем делать на имперском флагмане, окруженные гвардейцами? Это была большая проблема. Стоит ли терпеть все, что делает Оросий, и ждать, когда он ослабит бдительность, спросил я себя, если Палатина права, и император намерен держать нас вместе как заложников друг для друга?

– В отличие от тебя, брат, я не верю в ложных богов. Моя магия служит Рантасу, а не темноте и тени. У нас с инквизицией много общих целей и общее презрение к тебе.

– Я приму это как комплимент.

– Возможно, тебе придется изменить эту оценку, – заявил Оросий И подошел к шкафчику, чтобы налить себе голубого фетийского вина. Прозрачное, оно заискрилось в бокале. – За Сархаддона.

Я внимательно наблюдал за императором. Интересно, он пьянеет так же быстро, как я? Может, это у нас наследственное? Но Оросий пил как любой нормальный человек и, разговаривая с нами, постепенно осушил целый бокал.

– Мой отец презирал людей воинственного склада, и его презрение следовало считать за честь. Как тебе часто говорили, Катан, ты очень на него похож. Без художественных способностей, конечно. Твой дар лежит в области океанографии – талант еще более бесполезный, чем таланты нашего отца. Его по крайней мере будут помнить по тем поэмам и полотнам, что он оставил после себя. – Оросий заговорил как знаток, обсуждающий искусство со своими коллегами-критиками. – Пусть они несколько традиционны, но тем не менее вдохновенны. Особенно, как мне говорили, портреты нашей матери, написанные в то время, когда отец впервые ее встретил. Но они, к сожалению, утеряны.

Вероятно, императрица забрала их с собой, чтобы они не достались Оросию. Возможно, он искренний поклонник некоторых видов фетийской живописи, хотя я не знаю, что обычно любил рисовать мой отец.

– Если я так бесполезен, почему ты так старался меня схватить?

– Потому что, как я сказал раньше, ты ценен не столько тем, что ты мог бы совершить, сколько тем, что видят в тебе другие. И мне не пришлось очень сильно стараться – ты так легко попадаешь в плен. Даже к туземцам.

Я проглотил резкий ответ, готовый сорваться с моих губ, не желая провоцировать императора раньше времени. К счастью, он счел это страхом, а не выдержкой.

– Ты слышал, как глупо меня сердить? – полюбопытствовал Оросий, потягивая вино. Наблюдая за ним, я почувствовал страшную жажду; я ничего не пил с тех пор, как стал взбираться на утес. Теперь это не казалось таким великим достижением. Мауриз знал, что император меня ждет, что по этому утесу можно будет подняться и что его не будут охранять. Никто из нас не подумал, как подозрительно кстати пришлась та стрела из огненного дерева.

– И поэтому ты утверждаешь, что тебе служат дураки? – взорвалась Палатина. – Потому что ты так легко приходишь в исступление? Или потому что у них есть совесть и порядочность, а у тебя и то и другое напрочь отсутствует?

– И куда привела вас ваша совесть?

– Ее отсутствие – не залог успеха для императора. Можно считать пытку необходимостью – но наслаждаться ею? Пытать людей собственноручно?

– «Если нужно сделать что-то неприятное, сделай это сам и увидишь, действительно ли это было необходимо». При всех своих недостатках Этий во многом был прав.

– Это справедливо лишь для тех, у кого есть хоть капля совести. Я не знаю, как ты обращаешься со своими наложницами, но ты – фетийский император. Неужели ты думаешь, что у людей сохранилась бы хоть крупица уважения к тебе, если бы они узнали, что ты сделал Равенне?

– Я был вправе казнить ее за нападение.

– Нет, не был! – рявкнула Палатина. – У нас есть такая вещь, как суд, знаешь ли, свидетели, закон, судья, который не является одновременно истцом. Ты это помнишь? Или ты выродился в дикаря-хэйлеттита?

– Это был бы суд по делу о государственной измене, потому что девчонка пнула меня в живот. Тебе бы это понравилось, и твоим уцелевшим еще друзьям-республиканцам? Ты не думаешь, что мой способ был лучше?

– Какой? То, что ты… – Палатина умолкла и взглянула на меня. – Есть разница между местью и пыткой, Оросий. В Фетии нет такого наказания, как пытка. Это средство для достижения цели, к которому прибегают лишь немногие.

– Опять нравоучительная проповедь. В твоих устах Фетия кажется такой просвещенной, Палатина, но все наши законы и наше милосердие только превращают нас в посмешище. Разве Этий колебался, когда пытал пленных во время войны, добывая информацию? Разве нужды многих не перевешивают нужды нескольких?

– Я не знала, что ты в войне с Калатаром, – вставила Равенна.

В течение всего этого диалога я безмолвствовал, стиснув кулаки у боков, и старался ни на что не реагировать. Палатина знала, что Оросий сделал с Равенной, и не говорила мне. Уже одно это грозило лишить меня хрупкого самообладания, которое я изо всех сил пытался сохранить перед лицом этого гнусного негодяя.

– Мы придерживаемся диаметрально противоположных взглядов, Палатина, но именно мои действия каждый раз приносят победу. Отныне религиозные законы имеют абсолютную власть по всей Империи, поэтому обвиненным в ереси больше не удастся выкрутиться, как Мауризу. Считать, что Империя была бы лучше без благословенного Рантасом правителя, божьего помазанника – это, несомненно, ересь. Тем, кто до сих пор придерживается подобных экзотических верований, придется на горьком опыте убедиться в их ошибочности. Но и не важно – эти люди не стоят того, чтобы жить. Не пройдет и пары месяцев, как ваши верования исчезнут. И Фетия без них станет только богаче.

– Почему все, что ты делаешь, должно нести кровь и смерть? – надломленно спросила Палатина. – Ты восхищался моим отцом – разве он так поступил бы?

– Твой отец был хотя и заблуждающимся, но человеком дела – в отличие от своей дочери. Ты хоть понимаешь, как мало ты совершила в своей жизни, Палатина? Великий лидер среди мелких людишек, лидер с планами, которые удавались, пока ты сражалась в инсценированных битвах в военной академии или на отдаленном острове. Но всякий раз, пытаясь подняться выше этого уровня, ты терпела неудачу. Республиканцы уважали тебя только потому, что ты дочь Рейнхарда, Танаис учил тебя только потому, что ты – моя кузина. Что реального ты сделала, пока была в Фетии? Добилась чего-нибудь, обратила кого-нибудь в свою республиканскую веру? – Оросий покачал головой и, допив вино, поставил бокал на стоящий неподалеку широкий, низкий стол со столешницей из слоновой кости. Стол, как и вся тяжелая мебель, был привинчен к полу на случай качки. Император пододвинул ближайшее легкое кресло и уселся в него. Я этого ждал: это укрепит его чувство превосходства. – Может быть, потом ты что-нибудь совершила, за ее пределами? Нет. От казни в Лепидоре тебя спас какой-то безвестный трибун-океанин. Здесь ты тоже потерпела неудачу, и Равенну не спасла. Полный провал. Тебе следовало остаться в Океании и сражаться с туземцами – как раз твой уровень.

– Лучше быть забытой всем миром, чем остаться в памяти таким, как ты!

– Восстановителем Фетии? Действительно, мелочь. Возможно, твое имя встретится разок-другой в хрониках, где-нибудь в сноске. Катан не хочет даже этого, не правда ли? Он хочет жить и умереть в безвестности – его желание исполнится. – Оросий засмеялся, и в этом смехе не было ни капли веселья. – Ты ведь этого жаждал в последние месяцы, не правда ли, брат мой? Отделаться от того кланового имени, в котором ты никогда не признавался. Я исполню для тебя это желание – пусть только экзарх поставит свою подпись под моим указом, лишающим тебя королевского достоинства, которого ты явно не заслуживаешь. А ты, Равенна, – ты фараон, которого никогда не было. Единственный раз, когда твой народ увидит тебя, будет завтра, когда ты отречешься от престола и сдашь мне себя и свою корону. Более славный конец, чем заслуживает твоя династия: единственный выскочка с двадцатилетним царствованием, а потом девчонка, которая правит полчаса. Все вы неудачники.

– Тогда зачем ты тратишь на нас время? – спросил я. – Зачем оставил нас в живых, коль мы такие никчемные? Я думал, тебе в твоем прекрасном новом мире нужно только самое лучшее. Не проще ли нас убить и избавиться навсегда от нашей угрозы?

– Вы не сможете мне угрожать. Вы никогда не сможете даже попытаться мне угрожать, и этого достаточно. Со временем из вас могут выйти хорошие дворцовые слуги.

Его слова меня не убедили. Желание помучить нас не могло быть единственной целью Оросия. Должно быть что-то еще, чего он хочет от нас, какая-то другая причина, чтобы сохранить нам жизнь. Император достаточно умен и наверняка понимает, что смерть – это единственное средство не дать нам причинить ему неприятности. Но по какой-то причине он не хочет нашей смерти. По какой? Холодок пробежал по моей спине, когда я вспомнил «Эон». Дело в корабле? Оросий решил не упоминать его, пока не убедится, что мы сломлены? Нет, император не произвел на меня впечатления настолько терпеливого человека. Если дело в «Эоне», то Оросий очень скоро его захочет, чтобы усилить свою власть на время чисток.

– Мы входили в цену, которую ты взял со Сферы за право ее участия, – заметила Палатина. – Надеюсь, передо мной купец, не расходующий зря товар, за который заплачено?

– Вот это слова хорошего товара. Да, я купил вас, правда ведь? – Оросий весело улыбнулся.

– Я польщена, что ты счел нас достойными этого. Уверена, что инквизиция не отдала бы нас бесплатно.

– Инквизиция хотела убрать вас с дороги, – ответил император, пожимая плечами. – Или я забирал вас, или море.

Он резко встал и подошел к окнам, обойдя нас. В каюте повисла тишина.

– Мы как раз проходим вход в залив, хотя вам это никак не заметно. Теперь, когда наша связь больше не блокирована, мы найдем корабли сопровождения и отправимся в путь. Если, конечно, им не придется остановиться для ремонта, что могло бы немного задержать выполнение наших планов. – Оросий пошел обратно к двери, но остановился позади нас.

– Твой страх передо мной уже сильнее твоей привязанности к ней, не правда ли, Катан? Такой рыцарь – и не ослабил на ней веревки? Я разочарован. Или ей так больше нравится?

К счастью, от ответа нас избавило жужжание изоэкрана, установленного на стене и замаскированного под картину. Оросий подошел к нему, что-то нажал, и картина сменилась видом огромного мостика «Валдура». Прямо перед камерой стоял капитан.

– Ваше величество, мы получили сигнал бедствия от «Дикой кошки». Их снесло на запад, в море, но они говорят, что засекли местоположение «Пелея». Связи с ним нет, «Пелея» все глубже и глубже затягивает под Берег Гибели.

– Почему? – грозно спросил император. – Неужели так трудно оставаться на месте?

– Второй корабль Сферы тоже удаляется. Они думают, что их затягивает, как «Пелея».

– Идем за ними, – объявил Оросий. – Я не стану терять корабли попусту. Взять курс на;«Пелей», передать «Дикой кошке», чтобы держалась подальше от берега. Сообщите Сархаддону о наших действиях.

– Есть, ваше величество. – Экран опустел, но через минуту капитан вернулся. – Домин Сархаддон предлагает свою помощь в нахождении вашего эскорта, хотя и предупреждает, что море очень коварно.

– Поблагодари его и прими помощь. Я спускаюсь. – Император отключил связь и снова повернулся к нам. – Оставайтесь на месте. Вы свое время растратили на болтовню.

И тут же вышел без церемоний, даже не бросив прощальной колкости.

– Очевидно, его магия не так сильна, как он думает, – заметила Палатина с мрачным удовлетворением. – Берег Гибели не подчиняется его приказам.

Я посмотрел в окна и увидел манту Сферы, входящую в поле зрения примерно в сотне ярдов от конца нашего правого крылаи немного ниже нас. Рядом с «Валдуром» ее нельзя было назвать внушительной, но огневая мощь, у нее будет резко усилена магами. Правда, здесь не в кого стрелять, и на несколько тысяч миль вокруг вряд ли найдется хоть кто-нибудь, желающий атаковать имперский флагман.

– Есть смысл попытаться убить или скрутить Оросия? – прошептал я Равенне. – Нам ведь отсюда никуда не деться. Вокруг целый корабль Императорской гвардии и эта черная ворона-стюард.

– Нам предстоит пробыть на этой манте несколько недель, – ответила Равенна. – За это время всякое может случиться. Думаю, нам вполне по силам справиться с командой, но не знаю, выдержит ли корабль. К тому же мы будем не одни, или ты забыл про наших?

– Захватить имперский флагман? Ты сумасшедшая.

– Катан, я не сумасшедшая. Это Оросий сумасшедший. – Равенна закрыла глаза и сделала глубокий, содрогающийся вдох. Я внезапно заметил, как она бледна и напряжена. – Его разум болен, помешан, и мне невыносима мысль остаться в его власти даже на лишний час. Я думала, я смогу это вынести, но мне никогда в жизни не было так больно. Мы должны решать – сейчас, пока его здесь нет.

Гудение реактора, всегда присутствующее на любой манте, до сих пор было почти неслышным – скорее легкая вибрация, которую я ощущал коленями, чем звук. Но теперь оно усилилось как раз настолько, чтобы восприниматься слухом.

– Мы набираем скорость, – сказала Палатина. – Я думаю, здесь должен быть двойной реактор – иначе эта манта была бы неповоротливым китом, – поэтому она должна быть довольно быстроходной.

Биения крыла за окнами участились, и через минуту манта Сферы тоже быстрее заработала крыльями. Мы уходили все дальше под Берег Гибели, в коварные воды, которые проглатывали корабли задолго до «Откровения» и будут проглатывать, пока существует мир.

И хотя до возвращения Оросия у нас внезапно появилось время поговорить, никто из нас не мог ничего предложить. У нас будет только один шанс, и нам придется убить императора. На меньшее никто не соглашался. Возможно, с его смертью мы даже сможем отменить фетийский указ, но сначала мы должны найти способ его убить – способ, который он не сможет отразить одной только силой своей магии.

Мы знали, что планируем убийство – высший акт государственной измены, – но нам было уже все равно. Пусть Оросий был моим родным братом, но я ненавидел его теперь больше, чем Сферу. Ненавидел за то, что он сделал мне и Палатине, за то, что он сделает Фетии, и больше всего за то, что он сделал Равенне.

Но факт остается фактом: император сильнее, чем каждый из нас в отдельности; и все, что он должен сделать, чтобы обезвредить нашу магию – это физически нас разделить. И это если мы сперва не привлечем его внимания, избавляясь от браслетов, которые запирали нашу магию. Равенна не была уверена, что это получится.

Минута проходила за минутой, и мы все напряженнее ждали, когда за дверью раздадутся шаги Оросия. Но «Валдур», не сбавляя скорости, уносился все дальше и дальше от безопасного фарватера, манта Сферы держалась рядом, как котенок, следующий за своей мамашей.

Даже при огромных размерах флагмана мы начали ощущать неровности в его движении, небольшое рысканье, когда он слегка поворачивал из стороны в сторону. Второй корабль, казалось, борется, чтобы не отстать. Но он все больше и больше отставал.

– Манта Сферы вот-вот потеряет нас, – вмешалась в разговор Палатина. – Я ее едва вижу.

– Она недостаточно велика, – сказала Равенна. – И корабль сопровождения тоже, если это не линейный крейсер.

– Должно быть, Оросий думает, что «Пелей» где-то там, иначе мы не погружались бы все глубже и глубже.

Я вытянул шею, пытаясь разглядеть во мраке неясные очертания другой манты, от которой видны были только тусклые точки света из иллюминаторов. Пока я всматривался, исчезли и они, и не осталось ничего, кроме слабого красного свечения.

– Почему она красная? – заинтересовалась Палатина. – Раньше она не была красной. Сейчас она должна находиться от нас милях в трех-четырех, почему же мы ее видим?

– Не знаю.

Еще через минуту я увидел, как лицо Равенны вдруг перекосилось. Свечение по-прежнему было видно, но уже едва различимо – малиновое на черном.

– Катан, развяжи меня, быстрее!

– Зачем?

– Не спрашивай, развяжи! Пожалуйста, у нас всего несколько секунд.

Я толкнул себя назад, отчаянно тряся головой, чтобы прогнать внезапное головокружение, и завозился с ее веревками. Император не оставил Равенне никакой слабины, и она никак не могла освободиться сама, но я-то видел, что делаю. Я нашел узел и стал лихорадочно его дергать – не слишком научный подход.

– А в чем дело? – спросил я, мысленно проклиная свои пальцы за то, что онитакие неуклюжие, когда больше всего нужны.

– Магия Огня. Очень сильная – они что-то делают. Пожалуйста, скорее!

Я с силой дернул за свободный конец, как можно быстрее стащил с Равенны веревки и бережно опустил ее руки к бокам. Девушка покачнулась, но Палатина была рядом и не дала ей упасть. Равенна вскрикнула от боли, когда кровь снова хлынула в кисти рук.

– Катан, связь умов, быстрее!

Я неуклюже повернулся, схватил Равенну за руки, предоставив Палатине поддерживать ее, и освободил ум от всех мыслей. В моем уме имелась стена, поставленная браслетом, и она походила на ту, что я видел раньше в уме Палатины, когда моя кузина потеряла память.

Равенна до боли стиснула мне пальцы, и это напомнило о том, что я пытаюсь сделать. Внезапно все открылось, барьер растаял, и мы оба оказались вместе – объединенное сознание, Парящее в пустоте.

«Разбей браслеты.» Я потянулся к браслету, и на какую-то долю секунды наши умы слились. Мы как бы смотрели снаружи на самих себя, на серые очертания в полной темноте. Сначала мы сорвали мой браслет, потом ее, следя, как они падают на пол. Только потом я увидел шрамы, покрывающие все тело Равенны, черные и синевато-багровые на фоне иллюзорной серости. Боль в ее руках уже казалась незначительной.

Мой гнев отбросил нас друг от друга. Резко разрывая связь, я снова открыл глаза и выкрикнул имя императора, озираясь вокруг в тщетных поисках его. Притянув снаружи тени, я с силой метнул их в дверь каюты и увидел, как она распадается черным облаком подобно раненой рыбе, атакованной пираньями.

– Пожалуйста, не трать напрасно силу, – взмолилась Равенна, все еще стоя на коленях там, где я ее оставил. Я не помнил, как вскочил.

– Фетида, защити нас, – выдохнула Палатина, не отрывая глаз от окна.

Я обернулся и увидел огненный шар, который несся сквозь воду, направленный прямо под «Валдура». Во все стороны от шара валили пузыри. Ослепляющая боль пронзила мне голову, но я знал по прежнему опыту, что не должен ей поддаться, если мы хотим выжить.

– Прячьтесь под что-нибудь! – крикнул я. Я схватил Равенну и почти забросил ее под стол, проталкиваясь туда же вслед за ней. Палатина, сообразив, что я имею в виду, втиснулась под кресло. Я ударился рукой и ногой, но не обратил внимания ни на эту боль, ни на ту, что раскалывала мне череп. Успел еще порадоваться, что мы с Равенной достаточно худые, чтобы вдвоем уместиться под столом.

Я даже не успел помолиться, чтобы «Валдур» оказался достаточно крепок и уцелел, как корабль содрогнулся от сокрушительного удара, и нас швырнуло вверх, на нижнюю поверхность стола.

Изопровод вдоль стен взорвался, осыпая каюту искрами. Светильники погасли. Я почувствовал, что манта поднимается, и услышал истошный крик Равенны.

Глава 34

Это было в сто раз хуже, чем на «Призрачной Звезде» – этот кошмар хаоса и шума, когда «Валдура» бросило вверх. Как только оранжевые искры погасли, воцарилась полная темнота, но об этом будем беспокоиться потом. Палуба внезапно покачнулась и тошнотворно быстро накренилась вбок. Я снова упал, жестко приземлясь на ножки стола, а сверху, выбивая из меня дыхание, грохнулась Равенна, соскользнувшая вниз по палубе. Было больно даже шевелиться, и голову вновь пронзил жуткий скрежет сдавливаемого металла.

– Держитесь! – крикнула Палатина, когда слабое красное свечение заполнило каюту. Мы все еще поднимались, кренясь под сумасшедшим углом на правый борт, когда ударил второй заряд. Я слепо ухватился за Равенну, чтобы задержать ее падение, и тут еще один жуткий удар погнал корабль вниз. На этот раз я закричал, ударившись о ножку стола. Все мое тело сотряслось, раздался треск, и, на миг ослепленный ужасной болью, я подумал, что у меня сломана нога. Но это просто с треском оторвался от стены винный шкафчик.

Палуба стояла теперь почти вертикально, и шкафчик камнем полетел через каюту, бутылки вываливались из него каскадами разбитого стекла и водопадами вина. Прозвучал еще один мощный треск: деревянные обломки ударились о противоположную стену, пробили ее и с глухим грохотом покатились дальше. После этого отдельные шумы в окружающей нас какофонии стали неразличимы. Секунды тянулись вечно. Мы падали невероятно быстро, словно через воздух, а не через воду. За окнами мелькали пузыри, освещенные теперь оранжевыми отблесками пламени откуда-то из каюты.

Я жадно вдыхал воздух, молясь, чтобы стол выдержал. Теплая жидкость стекала по палубе, промачивая мне лицо и волосы. Кровь? У кого идет кровь? Я не мог поднять руку, чтобы проверить, нет ли у меня пореза на голове, но через минуту почувствовал запах алкоголя и понял, что эта «кровь» на самом деле – вино из разбитых бутылок.

Вода за окнами снова краснела, бросая зловещий отсвет на горящую каюту. «Только бы не еще одно попадание», – отчаянно взмолился я, ожидая удара, который наверняка сломает стол, и мы покатимся по палубе. Я слегка подвинул ноги, пытаясь облегчить боль. Затем я понял, что мы падаем, и потянулся к ближайшей ножке – слишком поздно. Теперь удар приняла на себя Равенна – к счастью, на плечи, не на голову. Но в этот раз я почувствовал на ее лице кровь, а не вино. Ножки стола выгнулись, но выдержали, Фетида знает как.

Однако думать было некогда. Массивный диван вырвался из своих скоб, пролетел через дальний угол, обрушивая остатки боковой стены, и с грохотом вывалился в коридор. Мы погружались теперь еще быстрее, красное свечение не исчезало, за окном видны были только пузыри. Что-то тяжелое покатилось вниз и рухнуло мне на ноги, мебель летела над нашими головами к носовой части корабля.

Палуба вздрогнула. Раздался еще один ужасный треск, пол в нескольких ярдах от нас вспучился, и что-то металлическое пробилось сквозь доски и ковер, словно их и не был. о.

Затем снаружи, прямо над нами, послышались страшные удары, и что-то огромное и темное промелькнуло за окном – хвост манты, отломившийся и падающий сам по себе. Новая волна ужаса охватила меня. Я представил, как манта опрокидывается вверх дном, мы переворачиваемся, и все упавшие предметы катятся обратно, чтобы нас раздавить.

Еще звуки, еще удары. Грохот предметов, оторвавшихся или не закрепленных, которые падали сейчас в кормовой колодец, проламывая переборку за переборкой, был оглушительным. Я слегка изменил положение и почувствовал острую боль, когда что-то вонзилось мне в бок. Я все еще цеплялся за Равенну, пытаясь заслонить ее от продолжающих метаться тяжелых предметов, и шепотом умолял стол не сломаться, кресло Палатины оставаться на месте. Пожар затухал, но я видел внизу новые языки пламени, мерцающие через разбитые вдребезги двери и стены. Едкий запах дыма огненного дерева пропитал воздух, смешиваясь с парами вина, впитывающегося в ковер у нас перед носом.

Падение манты замедлялось, я это чувствовал. Мне уже было почти все равно, что сейчас творится, одного хотелось: чтобы как-нибудь прекратилась эта пытка. Но палуба снова накренилась, швыряя нас на крышку стола, и я затаил дыхание, ожидая, что манта опрокинется, груда обломков снова изменит направление и завалит все, что еще уцелело на носу корабля.

Манта зависла в нерешительности на бесконечную долю секунды. Затем падение «Валдура» постепенно превратилось в плавный спуск, корабль выровнялся, сбавляя скорость, красное свечение за окнами полностью погасло. Как глубоко мы погрузились? Я не мог сказать, но, должно быть, уже очень глубоко.

Зазвучали зловещие стоны – содрогался и скрипел корабль. Где-то под нами что-то брякнуло, и послышалось потрескивание пламени палубой выше, но после грохота предыдущего безудержного погружения на корабле вдруг стало очень тихо. Меня уже не бросало между ножками и крышкой стола – я снова лежал на ковре. По всему телу пульсировала боль порезов и ушибов.

Но я был жив, и Равенна была жива, хотя дышала слабо и прерывисто. С трудом подняв руки, я уперся в стол. Он тотчас подался – подкосившиеся ножки сломались окончательно. Я сбросил его в сторону и он с глухим стуком упал на пол. Слишком избитый, чтобы шевелиться, я целую минуту лежал неподвижно, только отвернул голову Равенны в сторону, чтобы она больше не дышала винными парами.

– Палатина! – позвал я, и мой голос прозвучал очень тихо. Ответа не было. – Палатина, ты где?

– Здесь, – просипела она откуда-то. – Я вылезу, ты позаботься о Равенне.

Даже в отсвете пламени лицо Равенны казалось очень бледным, когда я оттаскивал ее от стола, пытаясь найти место, не усеянное кусками стекла и расколотого дерева. Такого места не было. Я как можно бережнее перевернул девушку, отодвигая с дороги все стеклянные осколки, но она все равно вскрикнула.

В нескольких футах от меня раздался лязг. Я поднял голову и увидел окровавленное лицо Палатины, появляющееся из-под одного из тяжелых кресел, оставшихся на месте; его спинку отломило, как веточку. Волосы кузины были растрепаны, на лбу темнел безобразный синяк. Она выползала очень медленно, каждое движение давалось с усилием. Я попытался встать, чтобы помочь ей, но нетвердо зашатался, и Палатина отмахнулась от меня.

– Обойдусь. Как она?

– Ничего, – очень тихо проговорила Равенна, еле двигая губами. Она зажмурилась, потом медленно открыла глаза, и в них отразились пляшущие языки пламени. – Жить буду.

– Мы все у тебя в долгу, Катан, – пропыхтела Палатина, высвобождая ногу из кучи щепок и осколков стекла. – Ай! Оно везде, а мы босиком. – Она стояла на четвереньках, переводя дух.

– Наши сапоги пошли гулять сами по себе, – слабо пошутила Равенна.

Снова послышались скрипы и тревожный треск откуда-то из корабля. Какой-то полый предмет ударился о металл, и по пустому пространству зазвенело эхо. Пожар на той стороне коридора понемногу продвигался вперед.

– У нас мало времени. – В голове стучало, как будто там бесновалось стадо диких буйволов, и при каждом движении я обнаруживал все новые ушибы. – Реакторы или заглохли, или нестабильны, поэтому мы или врежемся в берег, или взорвемся.

– Оптимист, – откликнулась Палатина. – Даже если мы сможем выбраться, маленький «скат» не справится с течениями.

– Есть еще наши на гауптвахте, – напомнил я. – Они не видели приближения атаки, и им негде было спрятаться, как нам.

– Они-то как раз могли уцелеть. – Палатина попыталась улыбнуться, но ей это не удалось. – У гауптвахты приличные стены. Вероятно, наших только швыряло по помещению. Кто знает, если их надежно приковали цепями, то они могли перенести это даже лучше, чем мы. Тогда бы их совсем никуда не швыряло.

– Мы без них не уплывем, – сказала Равенна твердо. – Но нельзя, чтобы нас тут отрезало.

Языки пламени лизали деревянные переборки, вырываясь из каюты на той стороне коридора. Под ними валялось тело стюарда с неестественно вывернутой головой. Мертв, как, вероятно, и вся команда. Мы бы не выжили без защиты стола и кресла.

– Нам нужно добраться до одного из «скатов» или катера, – сказал я. Интересно, как я собираюсь встать в таком состоянии, не говоря уже о том, чтобы куда-то идти? – Желательно, катера. Как думаете, на корме есть лестница? – Я попробовал показать рукой, но разбитые пальцы левой руки почти не слушались. По ладони стекала кровь, и вся кисть болела невыносимо. Я даже не помнил, когда я ее разбил. Конечно, никто больше не мог выжить, а если еще и жив, то вряд ли способен двигаться. Оставалась только слабая надежда, что гауптвахта защитила кого-то из наших. До атаки на «Валдуре» было несколько сот человек. Включая императора…

Я посмотрел на Палатину. При мысли о смерти человека, которого я ненавидел, меня охватил странный ужас, когда я впервые понял, что это значит.

– Они предали Оросия, – прошептал я, сам себе не веря. – Сархаддон его предал.

– Если Оросий мертв, – прерывающимся голосом сказала Равенна, – то он получил по заслугам.

Я вспомнил синевато-багровые следы, которые видел по всему психообразу ее тела, отражению реальной жизни, всего за несколько секунд до атаки Сферы.

– Что он сделал?

Палатина отвернулась и попыталась снова встать – лишь бы не отвечать на мой вопрос.

– Молчание не поможет, – вздохнула Равенна. – Оросий взял кнут с изотом. Когда им стегают, кажется, что вся горишь. Я никогда в жизни такой боли не знала. Однако сейчас не время об этом говорить. Пожалуйста, помогите мне встать.

Я представил себе раздавленное тело императора, лежащее в темноте мостика, и ощутил зверский приступ ненависти. Надеюсь, он умер в таких же муках, какие с наслаждением причинял другим. Надеюсь, прежде чем умереть, он понял, что жизнь его была таким же провалом, как моя, что слава за все грандиозные проекты, начатые им, достанется его наследнику…

– Кто наследник? – вслух спросил я, потом повторил этот вопрос более настойчиво. Одурманенный винными парами, я в самом деле не знал, почему думаю об императорском троне, а не о том, чтобы выжить. Но Сфера восстала против Оросия, она хотела, чтобы император умер. Почему? Оросий был для них идеальным вариантом, он полностью их поддерживал. Где они найдут другого, так же хорошо отвечающего их планам?

– Аркадий, – ответила Палатина. – Или я.

– Ты считаешься погибшей. А зачем убивать Оросия, чтобы поставить у власти Аркадия? Аркадий умеренный.

– Понятия не имею.

– Вы поможете мне встать или нет? – вмешалась Равенна, ее голос звенел от страха. – Огонь приближается… Я не хочу снова гореть.

«Изокнут», – подумал я, осторожно подсовывая здоровую руку под ее плечи. Равенна обхватила меня за спину, цепляясь за мою тунику. Палатина наконец встала на ноги и подошла, пробираясь через рассыпанное повсюду битое стекло, чтобы подхватить Равенну с другой стороны. Как Оросий мог сделать такое? Изот сжигает все, к чему прикасается… сущая бесчеловечность использовать его на ком угодно, не говоря уже о связанной и беспомощной женщине – девчонке, как называл ее император. Слабые узы, еще соединявшие меня с моим братом, рассыпались в прах. Уж лучше пусть сам Лечеззар сидит на том троне, чем Оросий. Даже если отсюда не выберемся, из бездны Берега Гибели, Сархаддон оказал нам услугу.

Но мы здесь не погибнем. Когда мы подняли Равенну на ноги, не обращая внимания на ее стоны и крики, потому что должны были поднять, я знал, что она не умрет. Мы выживем. Мы выживем, потому что император хотел сделать нас своими рабами, а я хотел доказать, как он неправ. Потому что мир заслуживает того, чтобы от смерти Оросия выиграть больше. И потому что я найду «Эон», и Сархаддон тоже окажется неправ, и я буду смотреть на закат из Санкции вместе с Равенной… Много еще впереди, жизнь продолжается. Какой смысл быть живым, если нечего ждать?

– Палатина, у тебя нет никакой идеи, где может быть гауптвахта? – спросил я, задыхаясь от мучительной боли в избитых о стол ногах.

– Обычно она на грузовой палубе, но добраться до нее можно только с палубы мостика. Помнишь «Призрачную Звезду»?

– Я не искал гауптвахту на «Призрачной Звезде».

– Ее использовали для склада. Мне несколько раз пришлось туда ходить за припасами, пока ты брал уроки судовождения.

– Если ты знаешь, где она, тогда действуй. Мы пойдем прямо к «скатам» и попытаемся найти хоть один работающий. Времени у нас немного. – Я знал, что это было слишком мягко сказано, но не стоило наводить панику.

– Я пойду. Но людей мне не вытащить – ты мне понадобишься, чтобы выломать дверь.

– Ты можешь двигаться быстрее нас, – заметила Равенна. – Весь корабль разбит вдребезги, и на гауптвахте дверь должна быть по крайней мере вдавлена.

– Я пойду. Одолжу меч у кого-нибудь, кому он больше не нужен. Но вы же…

– Мы выберемся, – твердо перебил я. – Иди!

Палатина ушла, хрустя стеклом под ногами. На сухих участках пола остались кровавые следы.

Тяжело опираясь друг на друга, мы с Равенной медленно выбрались в коридор. Было невозможно избежать стекла, и с каждым шагом оно все сильнее кололо ноги. К счастью, в основном это было бутылочное стекло, которое обычно не дает тонких осколков, но попадались и мелкие злые занозы, которые впивались в кожу.

Мы кое-как перебрались через бывшую дверь, но дальше идти не смогли. Пришлось сесть и вытащить из подошв как можно больше этих заноз. Их было трудно разглядеть в колеблющемся свете пламени, и одна или две еще оставались в коже, когда Равенна призвала закончить с этим, и мы, хромая, потащились дальше.

Палуба все еще слегка кренилась. Манта медленно опускалась, вероятно, увлекаемая вниз течениями, как было с «Откровением». «Откровение», подумал я. Направленное вниз течение. Откуда на той глубине взялось поперечное течение? «Откровение» находилось в нескольких милях от края шельфа, так почему его затянуло поперечным течением?

Мы достигли носового колодца. По взаимному согласию мы решили спускаться здесь, если получится, потому что трапы на корме наверняка будут крутыми или очень узкими, а никто из нас не хотел рисковать, если есть возможность спуститься по главной лестнице:

– По крайней мере что-то сохранилось, – заметила Равенна. – Передняя переборка выдержала.

Однако на лестнице скопилось больше дюжины крупных обломков, в том числе остатки винного шкафчика и кресел. Двустворчатая дверь, разумеется, исчезла, под одной из створок виднелось переломанное тело гвардейца. Если инквизиция хотела убить императора, то почему таким способом? Зачем убивать и всю его свиту?

Я выдохнул с облегчением, увидев, что левая лестница еще сравнительно цела, хотя балюстрады нет, и огромный кусок выломан из нее где-то посередине. В осветительном люке отражались языки пламени от двух или трех костерков, разбросанных по дну колодца, где громоздились искалеченные тела вперемешку с обломками. Меня затошнило.

– Они хотели убить не только его, – сказала Равенна, сжимая мое плечо как в тисках, когда мы начали осторожно спускаться по лестнице, шаг за шагом превозмогая боль. Глубоко внизу раздавалось громыхание, и откуда-то шел высокий вой, сильно действующий на нервы. – Они хотели убить тебя и Палатину. Меня тоже, я полагаю. Вот почему они с такой готовностью отдали нас Оросию, вот почему Сархаддон так странно выразился насчет слухов о твоей смерти. Нас всех уничтожили одним махом, и в нашей смерти повинно море.

– Но зачем убивать императора?

– Я не знаю. Твой Аркадий не казался сторонником очень крайних взглядов, ты правильно сказал, так почему они хотят поставить его у власти, когда у них был такой идеальный император?

В голосе Равенны прорвалось рыдание, и она вдруг прильнула ко мне с плачем, пряча голову на моем плече. А ведь эта девушка никогда не позволяла себе показывать слабость, особенно в моем присутствии. Она много часов терпела те рубцы и веревки… что сделал с ней Оросий?

Через минуту Равенна всхлипнула последний раз и взглянула на меня блестящими от слез глазами.

– Я этого не могу, не могу… Катан, что я говорю?

Она мотнула головой, вытерла глаза, и мы пошли дальше, прижимаясь к стене, чтобы обойти зияющую дыру. Здесь были еще тела, слишком много тел, чтобы их не видеть. Эта сцена – этот ужас – врезалась в мою память и никогда не изгладится из нее, пока я живу. Хуже всего было то, что эти люди не были изувечены или даже окровавлены, просто скручены и разбиты.

Мы как можно быстрее пробрались мимо них – до нашей цели оставалось еще четыре палубы. Следующая площадка находилась на уровне мостика, и здесь картина гибели оказалась страшнее всего. Мы обошли пламя, не в силах его потушить. Искривленный металл висел со всех сторон, и здесь мертвые были искалечены – лица ошпарены или расплавлены из-за взорвавшихся изопроводов.

Когда мы спустились на нижнюю ступеньку, Равенна показала на тело, лежащее на площадке. Ее палец дрожал. Сначала я не мог понять почему. Но потом разглядел черную форму без знаков различия, длинные волосы, фигуру. Я оцепенело уставился на труп. Потом мы, спотыкаясь, подошли к нему и вместе встали рядом на колени. Глаза Телесты невидяще смотрели в осветительный люк, струйка крови сбегала по виску.

– Ничего она на этом не выиграла, – печально молвил я. – Их обоих следует винить за это, императора и Сархаддона. Телеста этого не заслужила.

– «Не все знамения добрые, Мауриз. Пока трудно сказать, чем это все обернется», – процитировала Равенна. – Вот что Телеста сказала в Рал Тамаре, когда мы ее встретили. Я с ней не согласилась, но ты прав.

Я неуклюже протянул руку и закрыл глаза Телесты, затем уголком глаза увидел движение. Какой-то гвардеец слабо шевелился, его рука была вывихнута. Я устремился к нему. Это был первый человек, которого мы увидели живым.

– Imperatore mei, – проговорил он с кашлем, едва не перешедшим в спазм. Что-то ударило солдата в грудь, вогнало доспехи прямо в тело. Равенна слегка покачала головой, беспомощность и досада были написаны на ее лице. Казалось, она опять вот-вот заплачет.

– Те по adiuvi. – Гвардеец смотрел на меня, но похоже, не видел отчетливо. – Quite?

Пока я медлил с ответом, он прерывисто вздохнул, его взгляд стекленел.

– Requiescete en Rantaso, – тихо сказал я, надеясь, что гвардеец успел услышать. Равенна вместо меня закрыла его глаза. А я уставился на солдата, чувствуя, что мои собственные глаза наполняются слезами. До этого не должно было дойти. Умирающий принял меня за моего брата на корабле мёртвых, корабле, направляющемся к забвению из-за вероломства Сферы. «Пелей», корабль сопровождения, вероятно, тоже исчезнет, и «Дикая кошка» тоже. Все ради какой-то извращенной цели Сархаддона. Сколько еще погибнут из-за них двоих?

– Imperatore, – повторила Равенна, глядя в пламя, которое медленно ползло вперед, сдерживаемое водой из охладителя, пропитавшей все вокруг. – Он сожалел, что не сумел помочь тебе.

Я едва расслышал ее слова втреске пламени и еще одном продолжительном реве с кормы. В коридоре, ведущем к машинному отделению, пламя полыхало сильнее, но спереди донесся слабый стон: кто-то плакал не от боли, а от отчаяния.

– На мостике есть кто-то живой, – сказал я.

– Я ничего не слышу.

– Я слышу, почти.

– Император был там. Что, если он все еще…

Оросий был жив. Вот почему я слышал этот стон: потому что это плакал мой брат. Но как? Как уцелел он там, где погибло столько других? Оросий этого не заслужил. Я закончу работу, начатую Сархаддоном.

Я подергал Равенну за рукав, указывая поврежденной рукой вперед, и через минуту она сдалась. Мы вместе заковыляли по проходу, перешагивая через тела, и, пройдя мини-колодец, ступили в пещерную темноту мостика. Единственная изолампа, шипящая, но почему-то целая, бросала на все жуткий белый свет; в остальном все освещение исходило от призрачных бликов пламени с кормы, отраженных в окнах.

Полчаса назад это был великолепный корабль, шедевр кораблестроения, и по сравнению с этим мостиком любой другой, что я видел, показался бы тесной каморкой. Теперь он был непоправимо разрушен: потолок местами обвалился, все консоли мертвые, повсюду искореженный металл, обломки дерева.

Большая часть команды лежала под окнами или по углам, оказавшись в ловушке на своих постах. Воздух был неприятно теплым, я впервые это заметил. Снаружи он был таким же, но на мостике смешивался с паром и казался липким и гнетущим.

Равенна издала то ли шипение, то ли рычание, когда мы увидели Оросия, погребенного под обломками капитанского кресла. Кровь испачкала белую тунику, хотя я не мог сказать, его это кровь или нет.

Лицо императора искажала гримаса отчаяния и горя, его стенания перемежались рыданиями и пронзительными криками, звучавшими как вой потерянной души. Это странно напоминало брошенный сумасшедший дом, где остался только один обитатель.

– Он умирает? – свирепо спросила Равенна.

– Скоро умрет. – Я указал на мигающий красный огонек сбоку от окна, каким-то чудом переживший разгром. Он означал перегрузку реактора, хотя вокруг него не было кольца, которое указывало бы на близкое расплавление.

– Тогда зачем мы теряем время?

– Не знаю. – По правде говоря, мне было трудно поверить, что эта раздавленная фигура, нечеловечески воющая – император, наш пленитель, мучитель Равенны. Однако это был он. Не узнать это лицо я не мог.

При звуке наших голосов Оросий попытался отпрянуть. Он уставился прямо на нас безумными, расширенными глазами. Глазами, которые были серыми, а не бирюзовыми, я мог различить это даже в темноте.

– Нет! – крикнул император. – Нет! Пожалуйста! Не приближайтесь ко мне! Я нечист!

– Ты хуже, чем нечист, тварь, – процедила Равенна, когда мы встали над ним. Ее кулаки были сжаты, и я на миг подумал, что она набросится на Оросия, такого жалкого и беззащитного. – Ты – мерзость.

– Я знаю, – сказал он голосом скорее испуганного ребенка, чем взрослого мужчины. – Рантас, нет! Вы! – Император попытался отползти, мучительно закашлялся и обессиленно обмяк. – Нет!

Его крик превратился в вой, и я отвернулся, чтобы не видеть искаженного лица.

– Ну и каково тебе? – мрачно спросила Равенна. – Ты думал, я причинила тебе боль, но эта боль должна быть в десять, в сто раз хуже. Во всяком случае, хуже того, что ты чувствовал раньше.

– Значит, это был не сон… Я надеялся… Что это? – Он заворочался, руки и ноги слабо задергались. Потом выставил руку перед лицом, словно защищаясь от нас. – Мама, где ты? Мама, иди сюда!

– Совершенно спятил, – изрекла Равенна с отвращением, смешанным с чем-то еще. Возможно, с удовлетворением, а может, нет. – Теперь он безумец, а не просто выродок.

– Где ты? Почему темно? Я боюсь темноты… но они приходят и запирают меня в темноте, они говорят, что свет – это плохо. Это не плохо, мама, пожалуйста, приди и открой ставни! – продолжал бессвязно бредить император.

– Мама? – повторила Равенна. – Мама?

– Оросий прогнал ее, – тихо объяснил я. – После своей болезни, лет семь или восемь назад.

Мой отец сказал, что болезнь изменила его. Случившись так скоро после смерти Рейнхарда Кантени, она стала концом «Ренессанса Кантени», который казался близким в последние несколько лет царствования Персея. Это в то время перенесся Оросий в своих предсмертных галлюцинациях?

– Убей меня, – сказал император, резко возвращаясь в ясное сознание и переставая дергаться. Он устремил пристальный взгляд на Равенну. – Пожалуйста, убей. Ты имеешь на это право после того, что я сделал… Ты кричала, кричала, а я тебя пытал. Еще, и еще, и еще и… и еще. Подвесил тебя за ноги… нет, то была не ты, кто-то другой, рыжие волосы. О Рантас, что я сделал? Как я мог?

Я встал на колени рядом с Оросием, схватил руку, которой он закрывал голову, и сосредоточился, посылая по ней свое сознание. Я закрыл глаза. Мостик исчез, и я парил в темноте своего ума, глядя на тело императора, лежащее на полу. Одна нога «раздавлена, кости раздроблены от бедра до стопы, имеется внутреннее кровотечение, темная шишка на голове, а также множество других ссадин, порезов и ожогов на руке от плеча до локтя.

И как в случае с Палатиной, на всем этом лежал чуждый покров магии – поколения ее концентрировались в каждой клетке тела Оросия. Но эта магия была подобна отсвету заката, будто была тенью чего-то большего, что ныне исчезло и уже не вернется.

Я опустился слоем ниже, в область разума, следя, чтобы ни к чему не прикасаться. Ярость, горечь ударили в меня, как волны, но была там и огромная печаль, в уме хаотичном, извращенном, обезображенном шрамами.

И еще там имелась стена, точно как у Палатины, проходящая в том же самом месте, только старше, сильнее. Сейчас она была разбита, остались только развалины, и ум Оросия захлестывал водоворот эмоций. Я ощутил ужасное чувство вины и одним движением вырвался на свободу, выдергивая у него свою руку.

– Ты как? – с беспокойством спросила Равенна. Она встала на колени рядом со мной и, держа мою голову, всмотрелась в мое лицо как целитель, ищущий симптомы. Потом потянулась к руке императора, чтобы взять ее, как я брал. Оросий отдернул ее, но Равенна схватила его за рукав и подтянула его руку назад. Ткань императорской туники треснула.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем девушка разорвала связь, позволяя Оросию отодвинуться.

– Это ум сумасшедшего, Катан, – сказала Равенна, ее взгляд снова стал затравленным. – Никто ничего не сможет сделать.

– Он потерял свою магию?

– Да. Вот почему его глаза изменились, стали такими, какими были изначально. Оросий умрет бессильным, как все люди, которым он причинил боль за многие годы. Это ужасно. Я еще легко отделалась: те вещи, что он делал сам, и те, что позволял делать другим… если бы этого не произошло…

Равенна закрыла глаза и схватилась за мою руку, чтобы удержать равновесие. Я молчал, удивляясь про себя, как мне удается сохранять даже подобие спокойствия? Но я не мог чувствовать ярости, глядя на этого человека, который меньше часа назад был императором Фетии, а теперь лежал и бредил, медленно умирая на мостике погибшего корабля.

– Пожалуйста, не уходите, сначала убейте меня! – взмолился Оросий. – Я уверен, ты можешь оказать мне эту услугу, брат, даже если она не хочет.

Я немо покачал головой, сам не понимая своего отказа..

– Но почему? Почему после всего, что я вам сделал, ни один из вас не может меня убить? Катан, я не заслуживаю жизни, я чудовище, ты сам это сказал. Мама это сказала, все это говорят. Все знают, что я сделал.

– Жизнь – большее проклятие, чем смерть, говорят те, кто не знает, как жить.

– Катан, нет! – настойчиво сказала Равенна. – Вспомни, кто ты и кто он.

Я сказал себе эту фразу несколько месяцев назад, когда смотрел в лицо своей собственной смерти в Лепидоре. Но я не умру сегодня ночью, и император тоже. Я по-прежнему ненавидел Оросия за то, что он сделал Равенне, но в моем уме стоял образ тринадцатилетнего мальчишки, лежащего в затемненной комнате, трясущегося от лихорадки и зовущего свою мать. Я болел, ужасно болел, когда мне было тринадцать. И Оросий болел, но если мои приемные родители всегда находились рядом, его настоящих не было. Персей умер, а его мать не подпускали к нему… не подпускали жрецы. Я вижу обрывки его воспоминаний, понял я. Мы близнецы, и у нас было много общего.

Казалось глупым пытаться спасти того, кто был моим врагом. Поступок, который не даст мне покоя, потому что, если Оросий поправится, он может приняться за старое, и получится, что я упустил шанс, которому так радовался всего несколько минут назад, шанс избавить мир от него.

Но иначе победит Сархаддон. Оросий служил его цели, но его предали даже те, кто разделял его ужасную мечту. Сфера хотела, чтобы Оросий умер. Они хотели нового императора. Я никогда не буду ничьим спасителем, а в Оросий Фетия некогда видела новую надежду, и он еще может стать тем, кто ей нужен.

– Оросий мой брат, – сказал я. – И враг Сферы, потому что Сархаддон пошел против него.

– И наш враг тоже! – Равенна дернула шнуровку, наполовину развязала тунику и театральным жестом сорвала одежду с плеч, забыв о присутствии императора. – Ты видишь эти следы, даже при таком освещении? – Страшные полосы, которые я видел отраженными в сфере ума, багровые и кровоточащие, с сожженной вокруг них кожей или покрытые коркой засохшей крови, испещряли ее руки и плечи, верхнюю часть грудей и даже горло под воротником туники. – Вот что он сделал – и ты хочешь его пощадить?

О Стихии, какую же боль должна была испытывать Равенна все те часы, пока Оросий торжествовал над нами! Как я могу спасать человека, который сотворил такое? Раны покрывали все тело девушки, и я даже не знал, заживут ли они, не оставляя шрамов. Наверняка нет, если мы не доставим Равенну к целителю – а я понятия не имел, где искать его там, на суше. Не в городе – там будут сакри, – а деревенской знахарки вряд ли будет достаточно.

– Она права, Катан, – прошептал император. – Я это сделал. Она молила о пощаде, но я не слушал ее мольбы. Теперь ты видишь, почему нужно избавить мир от меня? Я сделал это стольким людям за последние несколько лет, я мучил их, превращал их в шелуху… в Ходячие трупы, не оставляя в них никакой души, никакой жизни. Все я, все я…

Император снова зарыдал, перемежая плач с воем. Равенна натянула тунику на плечи и торопливо завязала шнурки.

– В первый раз в его жалкой жизни я с ним согласна. Пусть Оросий умрет здесь, вместе с кораблем и всеми этими людьми, которых он сам обрек на смерть.

В том, что касалось императора, Равенна полностью теряла рассудок. Я знал, какой она может быть целеустремленной, и не винил ее за упорство. Но если я сейчас уйду и оставлю Оросия ждать конца «Валдура», мысль об этом будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я могу пожалеть, что взял его с собой, но я знал, что буду больше сожалеть, оставив его здесь.

– Равенна, Оросий хочет умереть. Ты хочешь причинить ему боль. Ну так сделай это, сохрани ему жизнь со знанием о том, что он натворил. Его магия исчезла, и его корона исчезла. Мы все считаемся мертвыми, и завтра на троне будет другой император, кто бы он ни был.

– Тогда почему не ты?

– Потому что я не император! – закричал я, и Равенна вздрогнула. – Я не император и не буду им, никогда! Та корона принадлежит другому. Ты хочешь, чтобы я совершил то, что совершил Валдур, забрал корону у брата, которого я убил? Я иерарх. Я родился иерархом, и если я должен иметь какой-то титул, то только этот. Лучше не иметь никакого. Пусть Оросий искупит свои ошибки. Накажи его, если хочешь, Равенна, но ради Фетиды, подумай! Он отомстил тебе несоразмерно. И ты сделаешь то же самое, если мы его бросим.

– Почему ты хочешь его спасти? – Теперь девушка тоже кричала. – Почему? Когда ты думал, что Оросий мертв, ты радовался так же, как и мы.

– Ты тоже потеряла брата! – ответил я, и Равенна села на пятки, словно я ее ударил. – Это они бессмысленно отнимают жизни, не мы!

– Мой брат был невинным семилетним ребенком. А этот… гад повинен в страшных делах. Подумай о всех людях, которых он уничтожил, о всех жизнях, которые он погубил.

– Подумай о ребенке, который играл с Палатиной в императорском дворце, пока старый император был еще жив. Мой отец его любил, и моя мать его любила, а меня они никогда не знали. Мой отец даже не подозревал, что я существую. Для него Оросий был единственным сыном. Мой брат сошел с ума, но должен быть способ его исцелить. Я тоже был болен, Равенна, когда он болел. Граф Кортьерес гюслал моему отцу… Элнибалу… самых лучших целителей на всех континентах из своего госпиталя, чтобы меня спасти. Они преуспели там, где императорские целители потерпели неудачу. Шанс судьбы, вот и все. Ты не понимаешь? Если бы жрецы не забрали власть в свои руки, когда Оросий болел, он бы никогда не стал таким. Мауриз был неправ в Рал Тамаре: Оросий намного ближе мне, чем ты думаешь.

– Нельзя оправдывать его злодеяния болезнью. С тех пор у него были все возможности измениться, но он когда-нибудь воспользовался ими?

– А сейчас у него есть эта возможность?

– Я не знаю, Катан! Почему Оросий должен выжить, когда на всем этом корабле никто больше не выжил? Тот, кто станет императором, уничтожит Фетию, используя ЕГО указ, указ, который Оросий отдал Сфере. Цена, которую она заплатила, – это мы. Нас продали, как рабов. И мы бы стали рабами в конце концов.

– Этого я и хотел! – воскликнул император, когда по мостику прокатилось эхо оглушительных тресков откуда-то с кормы, и мне почудился голос, выкрикивающий мое имя. – Видеть всех вас рабами – моего родного брата, кузину, которая когда-то была моим другом, девчонку, которую я истязал часами, потому что она не хотела сдаться в плен. Могу я после этого назвать себя человеческим существом? И это далеко не все, и далеко не самое плохое.

– Он будет жить, – настаивал я, отчаянно, пытаясь убедить Равенну. – Вспомни, что сказала Палатина. Если мы бросим здесь Оросия, мы будем не лучше его! Кто мы такие, чтобы играть роль судей, когда мы еще и обвинители?

– Кто мы такие, чтобы отказывать ему в желании умереть? – парировала Равенна; Струйки текли по ее лицу, поверх старых следов от слез. – Оросий сам себя судил.

– Значит, он разумен и стоит спасения. После всей роскоши и комфорта, к которым он привык, он станет нищим изгнанником в компании оборванных беглецов. Пожалуйста, Равенна! Помоги мне! Я люблю тебя, но я не могу его оставить!

Я не мог самостоятельно поднять Оросия, я даже встать самостоятельно не мог. Я ждал в тревоге, зная, что на моем лице написаны те же чувства, что перед этим звучали в моем голосе. Равенна заколебалась, неуверенно переводя взгляд с меня на императора. Тем временем новые стоны сотрясли корабль, и вокруг красного огонька зажглось красное кольцо, как красный предупреждающий глаз в темноте. До гибели «Валдура» оставались считанные минуты.

– Ну смотри, тебе же будет хуже, – уступила Равенна. Но в этот момент император закашлялся, словно давясь воздухом. Его лицо исказилось от боли, изо рта хлынула кровь. Девушка снова схватила его руку и подержала с минуту. – Он умирает. Пожалуйста, оставь его – мы не сможем его исцелить, а сами погибнем.

Равенна была права. Нам пришлось бы тащить Оросия до самого низа, и кто знает, выжил бы он или нет. Неизвестно даже, сможем ли мы его нести. Но мы должны попытаться.

– Кто мог бы его спасти? – спросил я девушку, когда безумная идея пришла мне в голову. – Предложи кого угодно, где угодно, кто мог бы это сделать. Тогда вся ответственность ляжет на них.

– Твой госпиталь, – в замешательстве начала перечислять Равенна. – Мой народ, народ вашей матери. Но все они слишком далеко!

– Как ты создаешь портал? – спросил я Оросия. Потом закричал: – Скажи мне!

– Нет! Я не заслуживаю жизни. У них есть другие пациенты, более достойные.

– А твоя мать? Скажи мне про портал, и ты снова ее увидишь!

– Она отвергнет меня так же, как я прогнал ее, прогнал… Мама знает, какой я теперь.

– Если она отвергнет, это конец, – заметил я. – Скажи, иначе мы сами попытаемся тебя спасти, что будет гораздо хуже.

– Я причинил людям столько боли, – задыхаясь, проговорил император, его лицо покрылось капельками пота. Он умирал, теперь я знал это наверняка, он все это время умирал. Если мы попытаемся его тащить, Оросий умрет прямо сейчас, но, возможно, искусство других, силы тех, кому не все равно, изменят ситуацию. – Будет… только справедливо… пострадать самому.

– Твоя судьба сейчас в наших руках! Ты больше не властен над своей жизнью, и однажды ты ответишь перед теми, кто имеет право судить. Если наказание – это то, чего ты действительно жаждешь, судьи дадут его тебе. Но не сейчас.

Долгую минуту Оросий вглядывался в меня, своего брата, своего пленника, своего врага. Я смотр. ел на него сверху и видел кровь, сочащуюся из-под кучи обломков, мысленно отмечая, как он побледнел. Его рука слабо потянулась к груди, и я увидел очертания медальона под его туникой.

– Сними его с меня… – приказал император. – Быстро.

Это ответ на мое требование? Я не знал, но сделал, как просил Оросий, и вытащил подвеску в виде серебряного дельфина, инкрустированного одним потускневшим голубым сапфиром. Я вложил медальон ему в руку. Пальцы брата сжались вокруг него, и сапфир слегка замерцал, когда Оросий неуклюже положил его себе на грудь.

– Катан, вся моя жизнь была неудачей, пародией, – прошептал император, сражаясь за каждый вздох. – Теперь слишком поздно, инквизиция меня убила… Палатина еще жива?

Равенна кивнула вместо меня.

– Тогда она моя наследница. Пожалуйста, заставьте ее понять, что она должна принять этот титул, потому что она будет лучше… кого бы там ни было… кого Сфера попытается посадить на трон после меня. Теперь Палатина будет императрицей, а ты будешь ее иерархом. Прогоните Сферу из Фетии, из Архипелага, с моим благословением. Сделайте Фетию снова великой, как я мог бы сделать, но не сделал. Пусть… хоть один из нас чего-то стоит, станет тем, кем не стал я. – Оросий перевел тускнеющий взгляд на Равенну. Он не мог повернуть голову, и я понял, что наши усилия спасти его пришли слишком поздно, что они были тщетны. – Равенна, ты фараон Калатара и все твои потомки будут фараонами, пока продолжается ваша династия, вторая по значению после императора.

– Пожалуйста, исправь как можно больше того, что я сделал, спаси, кого сможешь, из моих жертв… – Еще один, более сильный приступ кашля заставил Оросия замолчать, его пальцы поползли к моей руке. Я подал ему свою руку и позволил слабо сжать мои пальцы. – Скажи нашей матери, что я раскаиваюсь, так раскаиваюсь, и что я люблю ее… что я понял свою вину еще до того, как стало слишком поздно. Темно, Катан. Прощай.

Оросий издал последний содрогающийся вздох и замер. Медальон на его груди внезапно засветился, болезненно ярко, затем снова поблек. Но теперь у сапфира появился блеск, которого, раньше не было.

Я не шевелился, не сводя глаз с тела. Все слова, что я мог бы сказать, комом застряли в горле. На мгновение я увидел то, что могло бы быть, мальчика, игравшего в дворцовом саду в Селерианском Эластре столько лет назад, во время, полное надежд. До того, как его разум был отравлен болезнью и жрецами. И все же… своим предательством они почти дали Оросию второй шанс, шанс снова жить и исправить содеянное зло.

Я протянул руку и закрыл серые глаза.

– Requiena el'la расе ii Thete atqui di immortae, nate'ine mare aeternale'elibri orbe, – прошептал я фетийское благословение для мертвых. Хотя я не помнил, чтобы его учил. Покойся в мире с Фетидой и бессмертными богами, плыви через океан, навечно свободный от этого мира. – Я сделаю, как ты просил. Аквасильва сама отомстит за твою смерть. – У инквизиции нет защиты против того, что способны сделать шторма в наших руках. Теперь сама планета восстанет против них, чтобы уничтожить, чтобы рассеять, чтобы вышвырнуть их за край света.

Потом я забыл все – неминуемое разрушение «Валдура», Палатину, остальных, – когда не выдержал и заплакал над телом Оросия. Слезы застлали глаза, и мир сжался до расплывчатого пятна. Я не видел, как Равенна осторожно подняла медальон и опустила его в карман моей туники. Я едва почувствовал, как девушка притянула меня к себе, чтобы я выплакался на ее плече. Я даже не увидел ту единственную слезинку, которую она в конце концов пролила над императором.

Я едва знал его. Мой брат умер.

Глава 35

Слишком скоро Равенна начала слегка трясти меня и настойчиво звать по имени. Ее пальцы нежно коснулись моих глаз.

– Катан, времени мало. Мы должны идти.

Я вытер слезы тыльной стороной здоровой руки, уставился на нее затуманенным взором и моргнул.

– Конечно, – согласился я. Разум снова заявил о себе, как только с кормы донесся оглушительный скрежет. – Ты права.

Мы встали, но пока мы пробирались вокруг тела императора, мой взгляд так и не отрывался от него. Пожар разгорался, пламя продвигалось скачками. Сколько времени мы потеряли? Мы должны были искать катер, а не пытаться спасти умирающего.

Уходя с мостика, я не мог не задержаться и не оглянуться. Слабое свечение окружало тело императора, становясь ярче на моих глазах, пока на него не стало больно смотреть. Я знал, это случается после смерти с теми, кто был отчасти элементалью, и мы молча смотрели, как что-то подобное слабому туману поднялось от трупа и, просочившись сквозь окна, исчезло, оставляя свечение угасать. В момент наивысшей яркости я заметил краем глаза тело Мауриза, но медлить было уже нельзя.

– Он ушел в море, – сказала Равенна – прощание и сообщение, что все кончено. Я больше не оглядывался, когда мы, прихрамывая, побежали по короткому коридору в колодец. Стена ревущего пламени продвигалась по коридору правого борта, а огонь в самом колодце постепенно поглощал левую лестницу, единственную ведущую вниз, которая еще была цела.

Мы толкнули друг друга на ступеньки, перешагивая тела и обломки мебели, чувствуя жар пламени, дышащий нам в лицо. Перила были в огне, местами уже падали, и тлеющий тут и там ковер занимался по краям.

– Магия, – молвил я, останавливаясь, чтобы использовать магию воды и потушить огонь.

– Некогда, – отрезала Равенна. – Проход еще есть, и после того, что мы вынесли, не страшно, если нас немного опалит.

Поддерживая друг друга под руку, мы начали спускаться по лестнице. Ковер жег босые ноги. Лижущие его костерки обжигали кожу лодыжек. И перешагивая через пролом на месте бывшей ступеньки, я как можно выше подтянул штаны, в ужасе перед случайной искрой, которая может попасть на одежду.

Но она каким-то чудом не попала, и мы благополучно добрались до круглого зала.

– Палатина! – закричал я, спрашивая себя, на этой ли палубе находится гауптвахта, но ответа не было. К счастью, лестница на нижнюю палубу все еще была свободна, но на уровне третьей-четвертой ступеньки стояла вода. Ледяная вода, если она поступает снаружи. Течи размером с булавочное отверстие хватило бы, чтобы затопить этот корабль при таком давлении и на такой глубине. Ни одна лампа внизу не горела.

Ответа все не было, и меня кольнуло беспокойство. Что, если Палатина попала в ловушку, отрезанная пламенем на корме, или не смогла проникнуть на гауптвахту? Слишком многое могло с ней случиться, пока мы теряли время, и это я отправил Палатину одну просто потому, что она была в лучшей форме, чем мы с Равенной, не пострадавшая от изота или магии Оросия.

– Нам придется идти дальше. – Я показал вниз, в темноту. – Если вода слишком поднимется, мы не сможем забраться в «скат».

Если какой-нибудь из «скатов» пережил швыряние по отсеку.

– Теневое зрение, – посоветовала Равенна. – И сначала проверим катер, он больше.

Я согласно кивнул, и мы стали спускаться. Я потрогал ногой воду и тут же отдернул ее, как будто кто-то воткнул в меня тысячу ледяных иголок.

– Я могу несколько облегчить нашу участь, – сказал я, радуясь, что моя магия наконец-то будет полезной. – Нам нужно намокнуть.

– Что?

Набрав в грудь воздуха, я схватил девушку за руку и шагнул вниз, в тот же самый миг пожалев об этом.

– Не самый лучший способ, – возразила Равенна, колеблясь, прежде чем сделать второй шаг. Потом толкнула меня в спину, и в следующее мгновение меня поглотила ледяная вода. Боль от холода была почти такой же сильной, как от магии императора. Раздался плеск: Равенна плюхнулась рядом со мной и сразу поднялась, дрожащая и промокшая с головы до пят. – Ннн-ну?

– Давай под воду, – выдавил я, клацая зубами.

Нырнув – после первоначального шока это было приятнее, чем находиться снаружи, на воздухе, – я опустошил свой ум, очищая его от всего постороннего, как меня учили. Затем всосал воду, чтобы создать вокруг наших тел оболочки, похожие на жидкие доспехи, и как мог закрепил их. В данный момент оболочка казалась ледяной, но тепло наших тел согреет воду, и этот щит будет действовать как фетийский гидрокостюм.

Равенна нетерпеливо жестикулировала, и я настойчиво указал вниз и в конец коридора. Некоторое время нам придется плыть под водой, иначе щит не будет работать. И мы очень долго не сможем дышать воздухом, потому что вода покрывала не только наши тела, но и лица.

Казалось, мы целую вечность продвигались по коридору через темную воду, руководствуясь теневым зрением, и пытались сообразить, где находимся, ориентируясь только по нижним краям дверей. Мы вышли прямо к пересечению коридоров, и я увидел, что дверь в самом конце открыта, и за ней темнеет громадный ангар с катером. Под водой теневое зрение действовало не далеко и не очень хорошо, поэтому я не мог разглядеть, что было внутри, как, впрочем, и то, что над поверхностью.

Дожидаясь Равенну, я шел медленнее, чем шел бы один. Постепенно мы снова согревались, вода вокруг нас удерживала тепло как вторая кожа. Должен существовать водный вариант теневого зрения, понял я, хотя я не умею им пользоваться. Возможно, если удастся отыскать мага воды, он расскажет мне. А может быть, я сам как-нибудь разгадаю этот секрет.

Наконец мы добрались до ангара, и – о, чудо! – совсем близко от нас я увидел призрачный корпус катера, все еще удерживаемого захватами, хотя остальное помещение было разрушено… и свет падал из открытого люка катера и его передних окон.

– Палатина! – снова крикнул я, выныривая из воды. – Палатина, это ты? – Желтые огни горели в темноте, как огни гостеприимного дома, видимые сквозь дождь. Я никогда еще так сильно не хотел добраться до света. Рядом со мной раздался плеск. Равенна выплыла на поверхность и дико огляделась, задыхаясь. – Ты можешь дышать только водой. Веди себя так, как будто все еще плывешь. – С ореолом воды вокруг головы Равенна выглядела странно, словно застряла в стеклянном шаре, но не более странно, чем я.

Последовала минутная пауза, затем кто-то, закутанный в толстый плащ, высунулся из люка и поднял изофакел.

– Катан, слава Фетиде! Ты где?

– Мы здесь! – Я замахал рукой. – У двери. Нам придется плыть – ты можешь спустить сходни?

– Да.

Мы больше не ждали, но снова нырнули под воду и сильнее заработали ногами, больше всего на свете желая добраться до света и тепла «ската». На самом деле плыть было удобнее, чем идти, но я все равно предпочел бы вообще никуда не плыть, не идти и не бежать.

Последние несколько гребков показались самыми долгими, но потом я увидел впереди в воде конец сходней и втащил себя на них. Слишком истощенные, чтобы двигаться иначе, мы ползком добрались до шлюза, как только я растворил костюмы, и рухнули на ковер.

– О Стихии, вот бедняги, – раздался низкий голос Бамалко. – Быстрее, им нужно сохранить тепло.

Нас подняли и закутали в толстые плащи Гвардии. Интересно, где они их нашли? Я огляделся и увидел Бамалко, Палатину, Персею… и Текрея, лежащего без сознания на полу и укрытого такими же плащами.

– Остальные не выжили, – печально сообщила Персея. – Мы с Бамалко уцелели только потому, что эти ублюдки приковали нас к передней стене. Текрей в тяжелом состоянии, но жить будет.

Те смерти лежали на моей совести. Это я придумал тот план, потому что хотел спасти Равенну.

– Они знали, что могут погибнуть, – сказала Персея с лицом печальным, но спокойным. – За Калатар. А больше никого живых нет? Мы тут ломали голову, куда вы делись.

– Были, – ответил я. – Я потом вам расскажу. Но никто из них не выжил.

– Потом может и не настать, – вмешался Бамалко. – Реактор переходит в критическое состояние, а отсюда никак не выбраться, не затопляя корабль. Еще ничего не кончилось.

– Проверьте в последний раз, что снаружи никого нет, и задраивайте люк. Катер цел?

– Насколько мы можем судить, – откликнулась Персея. Они с Бамалко не казались такими избитыми, как мы, если не считать синевато-багровых следов на запястьях и лодыжках от цепей, которые, по иронии судьбы, спасли им жизнь. – И надеяться, – добавила она с кривой улыбкой.

Палатина крикнула в темноту, но ответа не было, только дрожь сотрясла весь корабль. Невыносимо было думать, сколько еще потенциально выживших мы сейчас бросим на верную смерть. Но если мы сейчас не выберемся, не выживет вообще никто.

– Никого, – объявила Палатина, закрывая люк.

Тем временем я проковылял на мостик и сел в штурманское кресло. Двери ангара должны действовать в любой ситуации, даже когда все остальные системы корабля разрушены. Или это всего лишь парадное судно, а не спасательный катер? Я спросил об этом у Бамалко.

– Нет, он снаряжен, как положено, чтобы сам главный убийца мог в нем спастись. Имеется провизия, эти гвардейские плащи и еще кое-что. А на корме две маленькие спальные каюты и уборная, в которой есть даже душ. Оросий не привык себя ущемлять.

– Хорошо, потому что все это нам понадобится. Кто у нас самый лучший штурман?

– Ты, – ответила Палатина. – Мы под водой, помни. Никто из нас и в подметки тебе не годится.

– Спасибо, но мне нужно обеспечить, чтобы вода не поступала в ангар, пока мы выбираемся.

– Тогда я поведу, – предложила Палатина. – Если ты, Бамалко, не справишься с этим лучше, что вполне вероятно.

– Я инженер, не штурман. Я сяду рядом и помогу тебе. – На мостике хватало места на четыре кресла, по одному дополнительному справа от навигатора и слева от штурмана. Палатина скользнула в кресло навигатора, а Персея помогла Равенне сесть рядом со мной. После чего они с Бамалко понесли Текрея в одну из коек на корме.

– Двигатели готовы? – спросила Палатина. Она, как и все мы, выглядела очень неуместно – оборванка среди роскоши императорского катера, хотя у нее были мокрыми только штаны, а мы с Равенной вымокли сверху донизу. Совсем не обязательно терпеть неудобство, понял я, удивляясь, как я мог забыть такую базовую часть магии.

Высушить всю нашу одежду, как сделал тогда Оросий, было бы минутным делом, но моя энергия достигала предела. Магия существует, только пока тело способно поддерживать ее. Избитый и усталый, я мало на что годился.

Однако я сумел сотворить эти чары и в благодарность полу: чил от девушек признательные улыбки. Теперь осталась только одна вещь, которую я должен сделать, для которой мне нужно было достаточно силы. Когда Бамалко вернулся на свое место, а Персея устроилась в императорском кресле позади нас, Палатина запустила двигатели. От языка выхлопа в ангаре стало светлее.

– Готова отстыковаться, как только ты скажешь, Катан.

– Через минуту.

Снова пустота. На этот раз было труднее, чем даже минуту назад. Я начал собирать магию со всех сторон, чувствуя, как мою кожу покалывает, обжигает от этого усилия, пока сознание Равенны внезапно не присоединилось ко мне, пассивно оставаясь в стороне, чтобы дать мне черпать ее энергию. Это была целиком моя магия… или нет? Я мысленно позвал Равенну присоединиться и помочь мне вытолкнуть из-под нас воду, под контролем…

– Давай! – велел я и услышал, словно издалека, глухой звук расцепляемых захватов и скрип открывающихся дверей. Не зная, как поведет себя вода на этой глубине, я просто держал барьер поперек постепенно расширяющегося отверстия, не давая воде идти дальше. Возможно, это было совершенно ни к чему, но я не собирался рисковать.

Мы вместе держали барьер, когда катер опускался сквозь люк ангара, пока он полностью не вышел из корпуса «Валдура». Тогда я отпустил воду, мою магию, отпустил все, кроме руки Равенны, и тяжело откинулся на спинку кресла, глядя, как Палатина включает двигатели и уводит нас от подорванного имперского флагмана.

Овальный изостол между нами и передними иллюминаторами сам собой ожил, и на нем появился удаляющийся от нас «Вал-дур». Ряд цифр вдоль края стола и изодисплеи показывали, среди прочего, нашу глубину.

– Восемь с половиной миль, – объявила Равенна, и мы посмотрели вверх, на корпус. Сможет ли катер долго выдерживать такое давление? Если не сможет, мне снова придется использовать магию.

– У них тут есть какое-то реактивное устройство, – сказала Палатина. – Придает обтекаемость катеру, должно помочь нам немного… О Стихии, течения!

Мы все еще были глубоко под Берегом Гибели, вероятно, всего в нескольких милях от могилы «Откровения». Поперечное течение. Я потянулся к изопульту и дал максимальное увеличение на сенсор.

Кошмарный пейзаж каньонов, маленьких гор, искривленных скал окружал нас со всех сторон. Мы находились даже глубже, чем некоторые из тех затопленных островков, которые я видел на уютной океанографической станции Тандариса. Всего два дня назад. А кажется – целую жизнь. Теперь понятно, почему этот Берег так опасен, но откуда поперечное течение? Откуда…

«Охраняемый морем». Пещеры.

Палатина сражалась с катером, пытаясь удержать его под контролем, но терпела неудачу: течения были слишком сильны для этих двигателей. «Валдур» по-прежнему неумолимо сносило вниз, затягивало в зияющую черноту на изодисплее. Вход в пещеру сотни ярдов шириной.

Мы все еще находимся не так глубоко, как «Откровение» во время последней передачи, понял я. Они опустились мимо края шельфа, не на него… а значит, в нескольких милях под нами есть еще одна пещера, вероятно, поистине колоссальных размеров, в основании самого Калатара. Обращенная входом к открытому морю. И в нее намного проще попасть в огромном корабле, чем в фетийские пещеры, хотя они весьма пригодились для флота мант. Акватория Фетии была по большей части мелководной. Я нащупал ремни и пристегнулся в кресле.

– Палатина, передай мне управление, – тихо велел я. Кузина посмотрела на меня так, будто хотела возразить, но перевела управление на меня. Я повернул катер кругом, направляя его все глубже и глубже. Остальные торопливо пристегнулись, следуя моему примеру, чтобы не выпасть из кресел.

– Что ты делаешь? – воскликнул Бамалко. – Чтобы выбраться, нам нужно подниматься, а не опускаться!

– Мы идем туда, где безопасно, – ответил я. – Я проведу нас через течения.

И так началось бесконечное, молчаливое погружение через сплошную черноту, все дальше и дальше от мира света и воздуха. Погружение в пучину, которая сорок лет назад поглотила самый передовой корабль в мире, а теперь поглотит и нас.

Вернее, поглотила бы, не будь я тем, чем сделали меня природа и случай. Кроме изосенсоров я использовал и свои собственные ощущения. Это была моя стихия, в буквальном смысле слова, и меняющаяся конфигурация течений и водоворотов имела идеальный смысл. Представьте, что вы видите клубок черных ниток, и вдруг все нитки становятся разного цвета, и их так легко распутать.

Я петлял, направляя гигантский «скат» то внутрь, то наружу, плыл по течениям, словно на доске по волнам, как летом на побережье Океании, скользил от одного к другому, следуя за выбранной нитью, которая приведет нас вниз. Здесь течения уходили в неведомую никому глубину. «Откровение» исчезло в милях от шельфа, захваченное каким-то из тысяч потоков. Все они вели в одно и то же место, словно вертелся здесь гигантский водоворот, опрокинутый набок.

Я услышал, как кто-то ахнул, когда мы описали дугу над краем пропасти. Я сам в благоговейном страхе уставился на чудовищную пещеру, открывшуюся внизу в утесе, протянувшуюся на три или четыре мили вдаль и вширь и не меньше двух миль вглубь. Однако только я видел течения, охранявшие ее со всех сторон, изогнутые скалы, скрытые опасности, наслоенные друг на друга, насколько охватывал мой взор. Даже этот проход в открытое море между двумя несимметричными выступами скалы перекрещивался коварными течениями, достаточно сильными, чтобы разбить на куски любой корабль меньше «Эона».

Катер трясся и подпрыгивал, когда я вел его по огромной окружности в самый центр пещеры. Корпус тревожно заскрипел, но не подался. И не подастся, потому что в крайнем случае я снова смогу почерпнуть магию у Равенны, чтобы ослабить давление. Но я не был уверен, что мы сможем пережить подъем, если я окажусь неправ. Однако я чувствовал «Эон». Он был где-то здесь, внизу.

Крошечным пятнышком в необъятной черноте мы вплыли в середину пещеры, стены и свод отрезали нас от открытого моря. Даже здесь, внутри, море сторожило свою тайну: имелись боковые камеры, трещины в стенах и потолке, ведущие в стороны или вверх, к основанию Берега. И сильнее, чем когда-либо раньше, я ощутил связь с океаном.

Никто не вымолвил ни слова. Все взгляды были прикованы к голографическому образу над столом. Тем временем стены снова раздвинулись, и мы поплыли по огромной галерее, окруженные со всех сторон совершенно мертвым, черным камнем. Жизни здесь не было и быть не могло: никто не бывал здесь в течение двух веков. А может быть, и вообще никогда.

Она тянулась на мили, эта галерея или туннель. То сужалась, то расширялась, иногда превращаясь в гигантские пещеры, и только очень мягко изгибалась. По-прежнему не было никаких признаков «Эона», но даже такой большой корабль мог бы здесь проплыть.

Наконец, в одиннадцати с половиной милях от поверхности океана, прямо под колоссальными горами Техамы, стены, пол, потолок – все раздвинулось, образуя пещеру столь огромную, что она не поддавалась воображению. Течения кончились, и я медленно остановил «скат», дрейфуя в абсолютной черноте исполинского подводного зала, противоположные стены которого не видны были даже на изосенсорах.

И именно здесь, в самом темном месте в целом мире, тени в моем уме разлетелись прочь, когда я увидел, когда мы все увидели вселяющую благоговейный ужас безмерность корабля, такого же старого, как его название, висящего в темноте. Он не поддавался описанию, и никакие рассказы не могли подготовить меня к моей первой встрече с ним.

Я нашел «Эон».