Инициализация

2. Авторская Студия Мстислава Ужинского

Их шестеро, их путь огнём охвачен

Я проснулся в подворотне.

О, не стоит думать, что я из тех анекдотических алкашей со страниц «Тёщиного языка». Просто поверьте: когда к веку прижимают острие разбитой бутылки, всё утро, прошедшее на автопилоте повседневных хлопот, покажется чем-то… не совсем настоящим. Как сон. И вы проснетесь как бы снова.

«Деньги, сука!», процедил парень, дрожа всем телом не то от ломки, не от адреналина. Непослушными пальцами я достал бумажник из внутреннего кармана плаща и выронил лежавший там же мобильник.

«Ты спецаально?», прогнусавил грабитель, выдёргивая у меня бумажник.

— Н-нет… — слово, выдавленное сквозь непрочищенное горло, озвучило всю жалкость моего положения.

Парень запихал бумажник в карман спортивных штанов и покосился на мобильник. Я подумал, надо запомнить лицо, чтобы надиктовать потом фоторобот. Но мозг отмечал лишь незначительные мелочи (спортивный костюм, нос, щетина, уши, спортивный… щетина…), моментально забывая и их.

«Нагнись!»

— Что?

«Сука!» — брызнул он слюной. — «Ублюдан штопаный! Нагнись, кому сказал!»

Я застыл как кролик перед удавом, не в силах воспринимать что-либо, и вскоре солнечное сплетение поразила железная болванка. Всего лишь кулак, разумеется, но в тот миг показалось, что самая настоящая болванка. Мир потух, и я совершенно отчётливо осознал, что валяюсь на асфальте, а мой личный грабитель изволил удрать. Мобильник пропал. Так вот зачем нагнуться! Я-то подумал…

Смех расколол голову на части. Я поднялся и, совладав с уходящей из-под ног землёй, достал упаковку влажных салфеток. Тщательно вытер брюки, плащ, ботинки.

Как жизнь умеет сделать происходящее интересней!

С тех пор, как год назад у меня появилась собственная студия, я каждый день ходил через Горки, пробуя на вкус грубую порочность этого квартала. Он подобен душе из бетона, металла и стекла, со своими тайнами и закутками, в которые не следует заходить постороннему. Насилие, так легко перетекающее в убийство, здесь разлито как вино из старой бочки. Словно женская плоть через шёлковую занавеску — легко осязаемое, манящее, но все же по ту сторону. И вот настал час, когда я впервые побывал частью Горок. Это было… восхитительно.

Все ещё улыбаясь, невзирая на подрагивающий мозжечок, я скомкал салфетки в карман. До студии оставалось минут пятнадцать.

Многие думают, что я устроил её на границе Полуострова и Горок потому, что арендная плата здесь ниже, чем в центре. Это так. Но причина кроется далеко не в аренде. Меня всегда забавляло, что Горки, эти трущобы, где за неделю ломается примерно столько же судеб, сколько «Гутти» выпускает пиджаков в сезон, располагается так близко к надраенному центру с его небоскрёбами, бизнес-центрами, неоновой рекламой и бурной ночной жизнью. Сюда, как и в гетто Нью-Йорка, побаивается захаживать даже полиция. Маленькое сердце хаоса, предсердие показного величия современной цивилизации…

Но идейно-эстетическая часть моей задумки была бы неполна без точного расчёта на психологию пресыщенной жизнью модной молодёжи. Это ведь так по-особенному — ходить в первоклассную студию, которая и недалёка от центра, и в то же время не часть мейнстримового, пафосного, набившего оскомину центра. К тому же услуги здесь дешевле, чем у других… но об этом не принято говорить вслух.

Я остановился и сплюнул тягучую слюну напополам с кровью.

Студия расположена в подвале красивого кирпичного дома, покрашенного в глубокомысленно-синий. Чтобы зайти внутрь дворика, огороженного кованой решёткой, следует позвонить в домофон и миновать вечно сонного охранника с собакой.

Немногие даже после этого сумеют найти дорогу, ибо выполненная по моему личному дизайну вывеска смотрит прямо в П-образный закуток с мусорными баками. Я не собираюсь ничего менять, ибо это служит предметом остроумных шуток и заставляет постоянных клиентов чувствовать себя причастными к чему-то особенному. Ведь они-то дорогу знают, в отличие от недотёпистых новичков. Чтобы всё-таки не растерять потенциальную клиентуру, я подговорил второго охранника, который патрулирует периметр, подсказывать страждущим, что, где и как.

Зайдя под козырёк неприметной пристройки, клиенту предстоит ступить на скользкие, особенно по зиме, ступеньки. Дверь внизу кажется запертой, и новичок станет набирать номер на панели справа. Некоторые, ругаясь сквозь зубы, идут назад, чтобы перечитать табличку «Студия — набирать 128».

Секрет в том, что если опустить потёртую ручку до упора и подождать, дверь откроется сама. Оглушительный успех на сарафанном радио позволяет мне издеваться над людьми задолго до фотосессии. Помню одну клиентку, постоянную, которая год ходила ко мне, не зная про волшебную ручку. Каждый раз она незатейливо ждала, пока кто-то зайдёт (или выйдет), делая вид, что разговаривает по телефону. Говорят, неделю назад её увезли с диссоциативным расстройством личности.

Боль в груди тем временем окаменела. Я припал к бело-жёлтой стенке коридора за дверью с волшебной ручкой. Как никогда жгуче вспыхнуло желание записаться на пару секций по рукопашному бою. Чтоб валить этих пидорасов штабелями, и пяткой их, пяткой, пяткой!.. Ничего, пройдёт. Уже прошло. Я попытался улыбнуться. Дверь в студию была за поворотом.

Людмила Карповна уже дожидалась меня в комфортабельной прихожей с мягкими дизайнерскими креслами. Эта удивительная женщина всегда приходит на работу раньше меня. Однажды я специально приехал в шесть, а она как ни в чем не бывало сидела на своём месте и предложила мне кофе со сливками. Помнится, мелькнуло подозрение, что она тайно живёт в студии. Но нет. Людмила всегда старается уйти на пару минут раньше меня. Второй из двух её недостатков, который я почему-то не замечал, пока не попил с ней кофейку тем утром. На первый (и главный) тянет нездоровая любовь к рыбкам, коими кишит аквариум на ресепшене. За это братья называют её не иначе как «твоя жирная русалка».

«Как вижу, утро не задалось?», оглядев помятого меня через толстые очки в роговой оправе, заметила Людмила.

— Пожалуй, — ответил я и попросил телефонную трубку.

Я удалился в подсобку и снял с себя плащ, пиджак и рубашку. В районе солнечного сплетения горел красный, уже отекающий след от удара. След от когтистой четырехпалой лапы, не обычного человеческого кулака.

Я набрал единственного полицейского в городе, который способен поверить в эту… скажем, мистоту.

— Аллё? — отозвался на другом конце бесконечно безразличный голос.

— Азалев, это я.

Голос стал на четверть тона раздражительней:

— Опять машину эвакуируют?

— Нет. Меня ограбила… горгулья.

Поначалу ответом было прерывистое сопение.

— Ты хоть понимаешь, какая это хренотень? — проговорил, наконец, Азалев. — Может, тебя отмудохали за то, что ты забрался на её территорию?

— Его территорию. Не её. Я хожу по этой дороге не знаю сколько. Давно бы знал, что это чья-то территория. Говорю, Азалев, меня ограбили.

— И горгульи туда же…

— Что?

— Какая-то хрень творится в городе, вот что.

— Разберётесь, — подавил я зевок, оценивая в зеркале правый бицепс.

— Да. Где? Горки?

— Горки.

— Только что?

— Только что.

— Тогда знаю, о ком ты. Что отжали?

— Бумажник и… — я запнулся, потому что обнаружил себя в позе античного дискометателя. — И всё.

— Мне как, самому из него говно выбить? Или тебя подождать?

— Сам разбирайся. Бумажник только верни. Деньги не обязательно, но хотелось бы.

— Я перезвоню. — Азалев повесил трубку. Даже десять лет в Иностранном легионе не повлияли на некогда изысканные манеры моего брата так, как полтора года в чернокаменской полиции.

Я положил трубку на пуфик и стал ощупывать ушиб, который ныл под пальцами как ударенный котёнок. Хм, целых два дня я не рассматривал себя в зеркале как следует.

Я расстегнул было ремень, дабы убедиться в том, что картина безупречна в целом, как тишину прорезал визговатый голос Людмилы Карповны:

«У нас посетительница!»

Я со вздохом застегнул ремень, натянул рубашку, пригладил волосы и, помедлив, прошествовал на ресепшн.

— Кого я вижу?! — приветственно вскинул я руки при виде клиентки. Вопрос был отнюдь не праздным.

«А я снова к вам», белозубо улыбнулась та, смахивая с лица блондинистую прядь. Я поймал себя на мысли, что терпеть не могу такие причёски, как у неё, a-la «кручёные макароны». Снова к нам, значит… Почему я не помню её имени?

Людмила защёлкала компьютерной мышкой.

«Вы ведь у нас записаны?»

«Даа», протянула клиентка, удостоив ее странным взглядом. «Алиса Ченкова, девять утра».

— Тогда — милости прошу! — склонился я в шутливом полупоклоне, указывая на коридор вглубь студии.

Все они делятся на два типа: те, кто в упор не замечает Людмилу, и те, кто подобно Алисе, едва сдерживает неприязнь к ней. Пожалуй, образ ожабившейся провинциальной библиотекарши, который тщательно поддерживает Людмила, мог бы потянуть на третий недостаток. Мне плевать, я бы всё равно держал её у себя из-за сочетания навыков первоклассного бухгалтера и квалифицированного секретаря. Впрочем, третьего недостатка не существует. Напротив, это великое, пусть и неочевидное, благо. От одного взгляда на Людмилу Карповну у клиенток поднимается чувство собственной непревзойдённости, столь важное для этого закомплексованного народца.

Наблюдая за вихляющей попкой Алисы, я вновь задумался о том, что молодух на ответственном посту Людмилы Карповны не потерплю. Совсем. Секса отыщу и без подобных сложностей, а с прямыми обязанностями секретаря, или бухгалтера, это воздушное существо будет справляться через пень-колоду. Что уж говорить о совмещении. К тому же от взгляда на девушку, которую я подберу по своему вкусу, врождённая закомплексованность народца только усугубится. Нельзя допустить, чтобы подобные эмоции ассоциировались с моей студией.

Алиса привычно завернула влево, в сторону старой раздевалки, которая выполняет теперь функцию подсобки.

— Нет, не туда!

Она вздрогнула дважды: от резкого восклицания и оттого, что я придержал её за руку. Эта кожа…На долю секунды я подумал, будто прикоснулся к увлажняющему крему. Отвратительно.

— Позволь.

Алиса не противилась, хотя и притормозила у двери в комнату, где располагалась собственно студия. Но я мягко потянул её за собой. Всему своё время.

— Сюда.

Я открыл дверь в конце коридора и включил свет.

Есть нечто особенное в месте, где хранится две сотни разнообразных костюмов. Вот они, висят на металлических крючках, вбитых в стену: пёстрые, яркие, такие индивидуальные. Здесь и имитация русских народных нарядов, и белые, как пенопласт, свадебные платья, и древняя Греция (одеяния богов да богинь, как иначе), и набирающий популярность «лифчик-из-шестерёнок» стимпанк, и дворянские наряды девятнадцатого века, и «обычная» одежда, в которой не стыдно пофрантовать на званых вечерах. Её Людмила Карповна привозит из лучших бутиков города каждую неделю. Модные, но ограниченные в средствах обожают фотографироваться в таком look’е на фоне «домашней» обстановки, или какого-нибудь заграничного ресторана. Соответствующих декораций у меня навалом.

«Как много всего появилось…», восхищённо прошептала Алиса, бегая глазами по раскинувшемуся перед ней великолепию. Ноготки непроизвольно впились мне в ладонь. Я вдруг вспомнил, как назвал эту комнату блистательный в своих формулировках Эрих: склад пластмассовых шкур.

— Думаю, понадобится время, чтобы принять решение? — учтиво улыбнулся я, отпуская её руку.

«Д-да…»

И правильно, что сомневаешься! Единственная интрига сегодняшнего дня — это сколько времени пройдёт, прежде чем ты доверишься мнению «специалиста», отправив собственное подальше.

— Ширма вон в том углу, если хочешь что-то примерить. Чувствуй себя как дома!

В её бесцветных глазах шевельнулись искорки.

«Спасибо!»

— Если что, я совсем рядом. Не стесняйся.

«И не подумаю!», рассмеялась Алиса, и я с охотцей подхватил её… веселье. Когда смеяться дальше стало глупо, а пауза затянулась, я с улыбкой указал на полки и ушёл за ширму в другой конец помещения. Здесь располагалось некое подобие кабинета: столик с компьютером, лампа под красным абажуром и вертящийся стул. Надо освежить память насчёт этой Яны… то есть, Алисы. Как её там? Ченкова?

Я веду досье на каждого клиента. Собираю свои фотографии, снимки, которые делал клиент, и те, что делали другие — друзья, знакомые, конкуренты. Если клиент обитает в какой-нибудь социальной сети, у меня обязательно есть ссылка на его странички и скриншоты любопытных, на мой взгляд, моментов. Чаще комментариев к моим фотографиям, хотя иногда попадаются и взломанные личные переписки.

Каталог «Ченкова Алиса» заставил меня негромко хмыкнуть. Эпохальная для моей нынешней жизни личность. Первая клиентка ещё тех времён, когда я с унылым видом таскался за влюблёнными парочками, фотографируя их на аватарки и альбомы под названием «Мой:*». До сих пор не понимаю, зачем нанимать для этого «профессиональных» фотографов.

Бегло, словно отмахиваясь, я пролистал свои первые работы, отмечая комментарии подружек. «Красивые…», «ну здорово!», «как я тащусь от этой фотки!», «мои:*», «идеальная пара…». Следом шла заметка, что через неделю после фотосессии они расстались, не выдержав мелочной ссоры, и Алиса пришла плакаться ни к кому иному, как ко мне. Абзац заканчивался словом, выделенным красным — «Шельма».

Последующие фотосессии были уже в студии. По мере того, как я углублялся в каталог «Ченкова Алиса» передо мной разворачивалась вся моя карьера «профессионального» фотографа. Набивалась рука, возникали новые аппараты, усложнялись костюмы и декорации, расковывалась Алиса, заигрывая с камерой со всё более цветастой улыбкой…

Основной темой большинства её фотографий были принцессы. Малютка перепробовала буквально все известные популярной культуре образы, которые недалеко, впрочем, ушли от шаблонов одного известного мульт-конвейера. Изредка я подбрасывал египетские, ассирийские и даже библейские темы, но соглашаться на них изволили только после долгих утомительных уговоров. Ещё бы. Так легко быть штампованной индивидуальностью, коими сейчас переполнены антикафе Полуострова.

Последняя запись датировалась прошлым годом. Так вот почему я забыл её…

«Ты мне поможешь?!», подала голос Алиса.

Я отключил монитор и вышел, потирая ладошки как заправской барыга.

— Выбрала что-то?

Она протянула мне три платья, которые я с должным вниманием рассмотрел. Фея, графиня восемнадцатого века и свадебное платье.

«Хочется испытать, каково это…» замялась от моего взгляда Алиса.

— Без жениха подобные сюжеты теряют смысл! — поднял я палец в шутливом назидании. — Ты ведь знаешь, что есть признак профессионализма?

«Нет…», она слабо улыбнулась. Как я ненавижу это! За двенадцать месяцев она растеряла все то, что я вырабатывал в ней годами. Может, хоть перед объективом…

— Стабильность, дорогая. Стабильность. Предлагаю развивать твою тему дальше.

«Мне кажется, я её уже освоила», заявила она с хрупкой уверенностью.

— Освоить, дорогая, это одно. А развивать можно бесконечно — совершенству нет предела.

Её улыбка померкла.

«Что ты предлагаешь?»

— А это — уже секрет. Ты ведь помнишь, где у нас Кира?

«Да. Она не переехала, как раздевалка?»

— Нет, не переехала, — улыбнулся я. — Она же не раздевалка.

Алиса ушла, а я, достав стремянку, зашарил по верхним крючкам в поисках подходящего костюма. Всё как всегда. Она могла бы провести в гардеробе весь день, и всё равно ничего не выбрать. Поэтому наша жизнь, полная бесконечных возможностей, кажется таким, как она, лишённой всякого смысла.

Ожил интерком.

«Как её сегодня?», ласковым цыганским говорком поинтересовалась Кира.

— Африканские мотивы, — бросил я. — Страсть экватора и необузданность диких племён.

Не секрет, что для хорошей фотосессии важен удачный тандем фотографа и визажиста. В этом плане мы с Кирой подходим друг к другу идеально. Достаточно набросать идею в самых общих чертах, и моя визажистка воплощает её даже лучше, чем рисуется у меня в воображении. Но как личности мы с Кирой катастрофически не уживаемся. Дело дошло до того, что я не имею права заходить в её кабинет, как она — в мою студию.

Ещё бы.

Она считает меня посредственностью, чьи заказы — скука, сравнимая только с отсечением эго у очередного полового партнёра. Я в свою очередь утверждаю, что она высокомерная стерва, привыкшая к всеобщему поклонению. Горек прах служебного романа…

Но все же приятно иногда тешить себя иллюзией, что это прах феникса. Призрак её почти забытой внешности — иссиня-чёрная кожа, изгибы обманчиво нежного тела, руки танцовщицы и алый, как от крови, язык — до сих пор является мне во снах.

Я отыскал нужный костюм и передал его молчаливой ассистентке. Минут через тридцать Алиса нашла меня за компьютером.

— Ты великолепна! — воскликнул я и окинул затем оценивающим взглядом.

Наряд «африканская принцесса» определённо шёл этой гибкой девице с задумчивым взглядом. Тень её улыбки скорбела, даря надежду. Яна слегка щурилась, когда смотрела вдаль, и в это мгновение промеж бровей, подобных лезвиям крисов, пробивалась морщинка. Всё моё нутро взвыло от желания запечатлеть эту морщинку в вечности, законсервировать в янтаре, а лучше рубине.

Как хорошо, что Кира убрала её «макароны» под аккуратную шапочку, имитирующую гроздья сиреневого винограда! Сиреневым был и топик с леопардовым рисунком, и длинная полупрозрачная юбка, подпоясанная такой же сиреневой «леопардовой шкурой». Топик щедро открывал животик и грудную клетку, но при этом сохранял пристойность, закрывая плечи неким подобием пышного буфа. Изюминку образу придавал газовый шарфик, свободно ниспадающий до колен, длинные серьги в форме ловца снов и костяное ожерелье.

— Ты великолепна, — повторил я с куда большим придыханием. Яна, то есть, Алиса, засмущалась, и я тут же выдал ей веер. С ним такие эмоции выглядят на порядок очаровательней. Флёр загадочности все делает очаровательней…

— Что предпочитаешь — саванну, джунгли, сад около фазенды? — с полупоклоном открывая перед ней дверь в коридор, спросил я.

«Фазенды?», удивилась она.

— Люблю привносить эклектику в свои работы.

«Я предпочту… всё!», с восторгом ребёнка перед лотком сластей выдохнула она.

— Вот это — правильный подход!

Дверь в фотостудию распахнулась со всем подобающим лязгом. Этот незамысловатый спецэффект неизменно вызывает у клиентов ощущение, будто они ступают на территорию иной реальности, где всё вроде бы неказисто и недоделано, однако при правильном ракурсе обретает краски, недоступные скучной повседневной жизни.

— Устраивайся, — показал я на мягкие качели справа от входа. Навес над ними отсылал знающих людей в эпоху Билли Холидэй и Боба Кросби. — Мне потребуется всего пара минут.

Я прошёлся до противоположного конца помещения и нащупал левой руки замочную скважину, прикрытую куском надрезанной обоины. Правая уже доставала ключ из кармана.

С металлическим скрежетом разъезжались створки фальшивой стены, открывая пространство для декораций. Это была овальная арена высотой в два с половиной метра и с диаметром шесть метров в большой полуоси. Вся её поверхность, кроме пола, была утыкана десятками датчиков и маленьких проекторов.

Таково чудо нашей эпохи. Не панацея, не вечная жизнь, не технология постройки чего угодно из чего угодно, а голограмма. Которая тоже вроде бы на многое способна — воскрешать звёзд эстрады, например, либо сотворять маленькие миры для того, чтобы они служили декорациями в относительно малоизвестной фотостудии.

Как я обожаю симулякр, эту придумку чудаков-постмодернистов! Со времён фонограмм, первого ксерокса и раскрученного «трёхмерного» фильма про синих инопланетян его стало заметно больше.

И обошлась мне эта технология будущего за сущие копейки. С учётом оборудования, библиотеки на пять сотен голографических сэмплов и лэптопа, я потратил пятьсот долларов, двести из которых ушли на доставку и установку. В ответ за такую, мягко говоря, халяву, анонимный благодетель попросил лишь неограниченный доступ к лэптопу, откуда он загружает какие-то технические сводки.

Кто я такой, чтобы быть против?

Найти нужный сэмпл стало проще с тех пор, как в систему добавили голосовой поиск. Текстовый не добавили до сих пор… На запрос «джунгли» мне предложили пятьдесят семь превью. Я остановился на файле «опушка» и включил инициализацию.

Экран погас. Шершнями загудели невидимые кулеры. Проекторы ожили, выводя подрагивающими лучами фантастическую картину никому не известного сетевого художника. Таинственные деревья, чуть тронутые прохладной дымкой, вздымались до яшмового заката, в котором уже начали витать космические поветрия ночи. На передний план выходили деревья более приземистые, словно сгорбленные в поклоне, и желтоватая трава. Система дополнила картину стрёкотом насекомых и журчащей перекличкой птиц.

— Прошу, — сказал я до крайности изумлённой Алисе, которая наблюдала разворачивающееся волшебство с отвисшей челюстью.

«Что… как это?», она опасливо подошла ближе и тронула кустик, который тут же лёг, невесомый, ей на руку.

— Скажем так — принял участие в эксперименте.

Осторожно переставляя ноги, она приблизилась ко мне и тоже увидела изображение в профиль.

— Как на бумажные листочки с режущей стороны смотреть, — улыбнулся я, пряча лэптоп обратно в нишу на стене.

«Знаешь, когда я посмотрела на это спереди…», сказала Алиса.

— Анфас, — почему-то поправил я.

«Анфас…» кивнула она, «я кожей ощутила ветерок. Такой… с неизвестными, но приятными запахами. А сбоку… в профиль… увидела лишь наставленные друг за другом плоскости».

— Именно поэтому ракурс так важен в моей работе. Хм. Ну что ж, — я взял её под руку и проводил на начало тропинки. — Стой здесь.

Затем приволок штатив с заранее установленным на нем фотоаппаратом, оценил картинку в объектив…

— Чуть левей, пожалуйста.

Началось то, что я называю неизбежной рутиной. Клиентка крутится перед камерой в «рабочих» позах, подчерпнутых из модных журналов или социальных сетей. Я стараюсь превратить эту посредственность в нечто оживлённей восковой фигуры, либо наоборот, удерживаю её от реконструкций картин Босха, и жму иногда на кнопку. Звучит чуть проще, чем кажется.

Разноцветными треугольниками на верёвочке тянутся передо мной ее фотографии, эти блеклые слепки лица — не того, что мы видим в зеркале или пытаемся явить другим.

Нельзя сказать, что Алиса ходит ко мне оттого, что хочет добавить больше красок в свою серую жизнь. О, нет, потенциал её могучей души захлёстывает, но по неинтересной мне причине Алиса не находит ему выхода.

Все просто и в духе рыночных отношений — яркие образы-пустышки в обмен на кусочки её лица. И частая смена масок, этих обёрточных бумаг, на деле оказавшихся наждачными, обтачивает лицо до состояния действительной серости. Плоские, совершенно плоские лица без рельефа и даже двухмерных чёрточек.

Здесь важно не само фото. Портрет Дориана Грея — дело давно минувших лет. Важно то, что происходит вокруг. Я искажаю их, делая одухотворённей и чище — с поверхностного суждения того, кто смотрит на фотку. Я искажаю клиентов в угоду их же вкусов, превращая одну из самых малозначимых (но такую привлекательную) граней души в статичную маску… Слепок.

Поначалу им нравится, им хочется ещё, но в один прекрасный момент они начинают осознавать (но чаще — осязать) разрыв между собой и образом.

И они возвращаются ко мне, в студию. Чтобы… измениться? Я же фотографирую их, а они меняются, как хотят…

Нет!

Я фотографирую их, и они меняются на фото. Они хотят менять маски, но ни в коем случае себя. Я могу по-настоящему гордиться собой. Я сделал то, о чем мечтают многие. Я воплотил Фотошоп за пределами компьютерного пространства.

В каком-то роде эта сессия вышла ретроспективой всех предыдущих. С каждой фотографией она расковывалась настолько, насколько раньше — после целой сессии. Черта, после которой мы уже вовсю шутили, смеялись, дурачились и вдвоём выбирали декорации, прошла для нас незамеченной.

Яна испытывала почти эйфорическое удовольствие от иллюзии того, что она сама решает, какое фото вышло, а какое нет, где она красивее, а где очаровательней, какой ракурс удачней, а какой приемлемей… при этом всецело полагаясь на суждение «профессионала». Почему-то, если обернуть арматуру в бархат, многим начинает нравиться.

«Ничего себе!» — воскликнула она, узнав, что мы засиделись до ночи. — «Мне, наверное, грозит дополнительная оплата?»

Люблю, когда животрепещущие вопросы задают вот так, под маской несерьёзности.

— Нет, что ты. Все включено.

«Даже то, что ты потратил на меня весь день?»

— Это приятный бонус.

«Бонус? Не главное, а всего лишь приложение?»

— Разумеется, — ласково улыбнулся я, мысленно прикладывая руку к лицу. — Очаровательное приложение к работе, которое за пределами работы может стать важней самой Вселенной. У меня есть идея, как нам взбодриться.

«Полагаю, я выделю на тебя пару часов», улыбнулась она и кокетливо опустила взгляд.

Уголки моих губ поползли вверх. Забавно, что некогда воспеваемую free woman сместила та, кого я бы назвал busy woman.

«Что предлагаешь?»

— Не сейчас! Сюрприз же. — Я вдруг задумался, что есть некое сходство в словах «сюрприз» и «сюрреализм». — Людмила, будьте добры такси!

«Вызываю!»

— Пойдём в раздевалку, — повернулся я к Яне. — У меня есть кое-что особенное.

«Из новой коллекции?!» — воскликнула Яна, точней… а, какая разница!

Я состроил загадочное лицо и передал ей вешалку. Вторую, с мужским костюмом, забрал себе и ушёл переодеваться в подсобку. Честно говоря, веяния последних нескольких сезонов начали меня изрядно смешить. Эти штаны в обтяжку, куртка «ухоженный бомж» с шарфом и шапкой «гламурный Петрович», эти ботинки «начищенные до блеска недоберцы»… Всё лучше гейских фантазий, коими традиционно пичкают нас летние коллекции.

Яна ждала в коридоре. На ней был светло-красный жакет, под которым проглядывалась кофточка, тёплые шорты бежевого цвета, леггинсы и эти отвратные угги, кои вновь стали покорять черепные коробки обывателей. Полный боекомплект по-русски холодного весеннего сезона.

Людмила Карповна благополучно свалила домой, поэтому студию закрывал, как всегда, я. Улица встретила нас мраком, тронутым кое-где ржавым свечением фонарей. Из-за дождя все вокруг казалось картинкой из старого телевизора, подёрнутой рябью помех.

— Стой, — придержал я её за локоть. — Нужно собраться.

Я закрыл глаза, вбирая в себя десятки таких же я, которые подобно мне обслуживали своих клиенток весь этот день и тоже адски устали. Отпустил я только тех, кто тоже ушёл с девушками.

— Ну-с, навстречу неизвестности!

Яна не поверила, что мы едем в «Шесть имён». Даже таксист переспросил. Самый пафосный клуб Чернокаменска столь дорог, что подавляющее большинство модных даже вспоминать о нем предпочитает… никогда.

Когда машина остановилась на углу красивого неоготического здания в самом центре Полуострова, откуда исходила ритмичная аура того, что некоторые называют «музыкой», Яна взглянула на меня, как на паренька в потёртом свитере, который заявляет, что воон та синяя «Багатти» — его.

Взгляд этот я чувствовал и когда продирался через разодетую очередь, достигнув мрачного типа на фейсконтроле. На его пучеглазом лице буквально кипело раздражение. Непропорционально короткие руки отмахивались от… мухи?

— Привет, Вольдемар, — протянул я ему руку. — Что, просыпаются понемногу?

— Мать её… да! — охранник чихнул и смачно высморкался в зеленоватый платочек. — Почти апрель, а эта живее всех Лениных. Должен я ей, видите ли.

— Даже представить не могу, что можно задолжать мухе, — ответил я, убрав так и не пожатую руку.

— Потому что ты из нас самый тупой. — Он сверкнул стёклами очков, которые отражали свет подобно DVD-диску. — Фифа с тобой?

— Не надо называть её…

Вольдемар сдёрнул заградительную цепь.

— Это тебе не надо, иначе не дадут. А я хоть подзадник могу выписать. Проходи, не задерживайся.

Я повернулся к Яне, повертел пальцем у виска и увлёк её за собой. Океан ревущего звука захлестнул нас с порога.

Меня всегда поражал мир клубной жизни. Эти безумные тематические ивенты, что создаются ребятами, у коих современным фантастам стоит молить о просветлении, этот шум, растрясывающий внутренности, это кислотное свечение, долбящее в мозг через глаза, едкий полумрак, где смешались тела дёргающие, тела извивающиеся, тела дрыгающиеся, запах пота, сильного парфюма, алкоголя и сигаретный перегар…

Клубная жизнь — это реальность иная, но совсем иного рода, нежели видеоигры и книги. Потому что она здесь, перед тобой, стоит только протянуть руку (в которую, если зазеваешься, тут же воткнут героиновый шприц). Клуб — это место, куда приходят отдыхать, а оно ни на секунду не даёт тебе покоя, переворачивая тебя как кучу грязного белья, дабы обнажить самое дикое и безумное, что сидит в твоей обезьяньей душонке.

В басовой долбёжке треков, таких одинаковых, но с бесконечными вариациями, я видел костры и пещеры, гипнотический дым и десятки разгорячённых тел в шкурах, пляшущих до экстатического исступления. Я думаю, если родится когда-нибудь бог клубной жизни, он будет наг, не считая огромной идиотской шляпы и навязанного на детородный орган носка. Его лучащаяся лазерами кожа будет распылять свежайшую наркоту прямиком из подпольных лабораторий. Он будет милостив в своём желании подарить экстаз и жесток в методах его доставить. Он назовёт своим братом того, кто будет танцевать до упада — но сам упадёт позже всех, чтобы очнуться к очередному открытию ночного храма. Он будет любить безумие и избегать при этом проблем. Он будет сам верить в то, что осушает людей, дабы вручить им очередной шанс на перерождение.

Все это я говорил Яне, когда мы, забравшись в туалет, опустошали кокаиновые дорожки. Потом я заткнулся и заткнул поцелуем её. Дальше было то, о чем мечтают все принцессы: быть жёстко отодранной в сортире, чтобы размазывать сопли по лицу и ждать, ждать, ждать своего принца.

Вечный цикл…

Она вырубилась до того, как я достиг пика. Ударилась, вроде, затылком о стену. Сплюнув, я так и оставил её на унитазе, возле трусов, скрученных в тонкую верёвочку на полу.

Выходя из кабинки, я нос носом столкнулся с Люцифером.

— Брат мой, а до тебя не дозвонишься! — воскликнул он, пытаясь меня обнять.

— Не до тебя, скотина! — взорвался я и неожиданно для себя самого ударил его по рукам.

— Полегче! Эй, придержите его, пока я сделаю своё жёлтое дело.

За тщедушной фигуркой нашей рок-звезды высилось два насупленных бычка — телохранители. Я оценил ситуацию и поднял руки в знак подчинения.

— Ты знаешь, какая сегодня дата? — спросил Люцифер, не отрывая взгляда от писсуара.

— Ты меня за календарь держишь? Или нерадивого мужа, забывшего про сраный юбилей?

— Не кипятись. Сегодня день открытия клуба! Моего клуба, змеёныш!

Люцифер приковылял к умывальнику. Я посмотрел на его отражение в зеркале. Видеть жизнерадостного лидера поп-готик группы да к тому же, разукрашенного в черно-белый грим, было до коликов странно.

Я вздохнул.

— Никакой это не твой клуб. Он принадлежит Стомефи, а дела решает Аримович.

— Я — маскот. Без меня этот клуб и наполовину не был бы таким популярным. Да и чья бы вокалистка мычала! Твоя студия тоже принадлежит Эриху…

— Не было б тебя, нашли бы кого-то другого. И найдут. Клоуны имеют свойство приедаться. Люцик.

— Клоуны, значит, — Люцифер выдрал из аппарата почти метр бумажных полотенец и скомкал их в плотный шарик. — Брат мой, я-то хоть осваиваю сложное искусство музыки и… как ты там говоришь? Клоунады? А твоё сводится к тому, чтобы навести объектив и нажать кнопку. Это даже не клоунада. Это нечто среднее между говном и обезьянкой.

— Да-а, — протянул я. — У параши всегда кажется, что художник мажет что-то на бумагу. А писатель по кнопочкам бьёт, набивая меньше, чем средний планктон в мессенджере.

— Господа и дамы, всё надо делать с фотографами! Фотограф всё сделает лучше!

— Хороший фотограф на вес золота.

— Блин, — он выразился крепче, — змеёныш. Назови фотографом девочку лет двадцати, которая купила вчера зеркалку, а позавчера научилась слои накладывать в Фотошопе, одень её в «интеллигентские» шмотки с шарфиком, и у неё отбоя от клиентов не будет. Мать твою, мою… тьфу, змеёныш! Лажа в твоём деле так легко косит под обычную посредственность, что люди ни херашеньки не видят разницы! Они падки на посредственность, башка ты гуталиновая! Это не то, что в музыке! Или театре! Там лажей будет вонять как от трупа!

— А то, что вокруг гремит, это — музыка?! — возопил я, позабыв уже, о чем мы с ним орёмся.

— Это — не метал, БЫДЛО! — взвизгнул Люцифер, дотянув до «ля» второй октавы. — Парни. Отделайте его от души. Парни. Только оставьте парочку живых мест. Брат все-таки.

— Ты что, обдолбался?! — гаркнул я и, не дожидаясь очевидного ответа, попытался шмыгнуть между амбалами. Они оказались проворней.

— Ну ёп…

Даром что амбалы, работали они грамотно. Ни синяка, ни царапины, одна лишь чистая, незамутнённая внешними проявлениями боль. Когда сил вопить у меня не осталось, они швырнули меня в кабинку к Яне. Двуличная сука братец картинно отвернулся, не глядя на то, как меня обрабатывают.

Когда они ушли, я лежал мордой в пол, не в силах пошевелить даже пальцем. Не знаю, сколько часов прошло до того момента, когда меня перевернули на спину. Поверх темных очков в титановой оправе на меня смотрел как всегда безупречный Эрих Стомефи. Даже лучшие из нас вынуждены справлять нужду.

— А я тцелый день не мог то тепя тасваниться.

— Эрих…

— Молчи.

Он взвалил меня на плечо и потянул за собой, шаркая начищенными ботинками. Как же я хочу быть похожим на Эриха! Иметь такой же акцент, зачёсанные назад волосы, разъезжать на новейших немецких тачках, носить стильные костюмы, шитые по личным эскизам, и вести уйму разных дел — от клуба и фотостудии до фабрики конфет.

…Кажется, я отрубился, потому что как-то резко понял на ощупь, что сижу в кожаном кресле. Эрих восседал на диванчике напротив.

— О, волшебство нашатырного спирта! — воскликнул он, принюхиваясь к серебряной фляжке, в которых нормальные люди держат коньяк. — Кто она по твоей постельной классификации?

— Кто? А. Да. Шельма.

— Пф. Мне-то покасалось, минимум Фурия.

Голову будто раскроили, и трещина разрасталась.

— Эрих… не мучай. Что тебе надо?

— Патчему ты не скасал Азилеву про мопильный?

— Азилев… какой Азилев… А, Азалев!

— Азилев, Азалев — один тщерт, — резонно заметил Эрих, пригубив фляжку.

— Считай, интуиция. Надо чтоб… не полиция нашла мобильный. Так надо.

— Уш тчему, а интуитсии твоей я доверяю. Есть вопрос, по поводу студии.

Я насторожился.

— Я навёл справки и не обнаружил, что ты хоть как-то заинтересован в поднятии популярности своего заведеньица.

— Куда делся твой «идеальный» немецкий акцент? — улыбнулся я, сам судорожно соображая, к чему он клонит.

— На ерунду не ведись, — посоветовал Эрих. — Меня интересует, почему тебе положить на расширении клиентуры. От старой мы получаем не столь… свежую энергетику. Люцифер вот снова начал хромать.

— Неужели моя лавочка у тебя единственная?

— Вопросы, — он взглянул на часы. — У тебя не так много времени, чтобы убедить меня в своей квалификации.

Я весь подобрался и провёл рукой по волосам. Мысли скакали — в основном потому, что я не знал, с чего начать.

— Слушай, Эрих, я зажат в сраные клещи.

— Не выражайся.

— Извини. Но что делать, если даже обыкновенная реклама причислена шавками Доброго Каменщика к навязыванию воли — тому, что нам строжайше запрещено? Я понимаю, для обхода этих проволочек вы, ребята, сотворили современную систему, где за единственную подпись на бумажке можно распрощаться с последними штанами. Тогда что, давай лоббировать закон, по которому тактичные люди в бронежилетах начнут таскать мне клиентов с мешками на голове?

— Ты что несёшь?

— А то, что я не могу напрямую повлиять на решение людей зайти в мой подвал и сделать пару фоток. Мне даже визитную карточку в сортире не обронить — сразу прилетит придурок с огненным мечом, который ни хрена не смыслит в бизнесе, и начнёт практиковаться на мне в анатомии. Раньше спасало сарафанное радио. Старые клиенты тащили новых, и всё было хорошо.

— Поэтому ты «обронил» мобильник?

— А разве это реклама? — улыбнулся я.

Стомефи понимающе кивнул.

— Есть ещё одно. Язычники.

Удивление немного притупило ломящую боль во всем теле.

— Они до сих пор трепыхаются?

— Объявились впервые за долгое время. И представили доказательства, что то твоё оборудование с голограммами — опасно.

— Чем?!

— Если коротко, мы решили сделать красивый жест, чтобы их успокоить. Ещё короче — не твоё дело. Завтра вечером у тебя всё демонтируют. До этого чтоб даже в мыслях не было пользоваться голограммами. Это тебе ясно?

— И что будет с моей студией? Ты интересовался её процветанием только для того, чтобы порушить к херам?!

— Забыл, как пользоваться фотошопом? — Стомефи взглянул на часы и поднялся, потеряв ко мне всякий интерес. — Через минуту у меня встреча с азиатскими «друзьями». Сейчас тебя отвезут домой. Не забудь перед сном принять таблетку, которую выдаст водитель. Поможет завтра не быть квашней. Всего наилучшего.

Водитель оказался не абы какой, а его личный. Никогда и звука не слышал от этого парня. Он привёз меня домой, дотащил до постели и вручил стакан с водой да какую-то капсулу. Я выпил её и тут же уснул.

А наутро встретил эту жизнь в приподнятом настроении. Где-то на окраине разума пел бессмертный Том Джонс. Мысли были тошнотворно радужны, и никак не соотносились со всем идиотизмом, что творился вчера. Я думал, что, расставшись с высокими технологиями, опущусь на один уровень к конкурентам-приматам. Возможно, придётся расширить штаб фотографов разного профиля. Сойдут пресловутые девочки лет двадцати. Студентки очень любят «творческие» подработки. Есть, впрочем, ещё вариант.

Я вошёл в студию с сияющей улыбкой.

«Вам наша первая гостья понравится», с порога заявила Людмила Карповна. Да ладно?

Я окинул взглядом брюнетку, сидевшую на диванчике для посетителей, и не увидел в ней ничего особенного. Чем-то напоминала она Яну. И Кристину. И Анжелу. В общем, ничего особенного.

— Кого я вижу! — воскликнул я, добавив в голос щепотку радости, позитива.

«Ой, здравствуйте!», подскочила она и тут же стала копаться в сумочке. «Я вчера купила подержанный телефон, недорогой такой, знаете, но в хорошем состоянии, мне черные нравятся, хотя подруги советовали зелёный, говорят, очень подойдёт к моим глазам, а глаза у меня вообще-то серые, но вот почему-то они решили… Ой, а у вас карие! Что-то давно я не была у стоматолога, надо бы позвонить, записаться… Вы же позволите отсюда позвонить? Вот».

Она протянула мне «отработанный» вчера телефон. Быстро же его толкнули…

«Внутри, между крышкой и аккумулятором, я нашла клетчатую бумажку с вашим адресом. Вот».

— Очаровательно. Огромное спасибо. Людмила уже покрыла ваши расходы?

«Сказала, что потребуется ваше личное присутствие».

— Ах, точно… — я послал незаменимому секретарю и по совместительству бухгалтеру понимающую улыбку. — У вас найдётся пара свободных часов?

«Ну, сегодня как бы суббота, а по субботам я, как правило, свободна… Вам что-то понадобится, да? Показания в полицию? От меня не будет помощи никакой, я ничего не знаю…»

— Нет, — как можно мягче перебил я. — Мы — студия художественной фотографии и, в принципе, за такую услугу с вашей стороны…

«Ой, вы меня смущаете!»

— И в мыслях не было! Ну что же, если бесплатная фотосессия вас не прельщает…

«Фотосессия?! Ещё как прельщает! Знаете, мы с подругами…»

— Людмила, приготовьте контракт! — Я подмигнул секретарю и перевёл лучезарный взгляд на клиентку. — Кстати, как вас зовут? Вы когда-нибудь задумывались сменить свой образ? Хотя бы… на фотографии?