Часть четвертая КУЮЩИЙ ГАРМОНИЮ

CXXXV

Из соседней комнаты слышно дыхание Лидрал. Доррин жалеет, что не лежит рядом с ней. Хотя сейчас они уже могут обниматься и обмениваться короткими поцелуями, душевные раны от пережитых ею мучений лишь затянулись, но отнюдь не зажили. За окном свистит ветер. Пусть дни и становятся длиннее, но зима еще не кончилась.

Положив тетрадь в шкатулку, юноша откидывается на стуле, продолжая размышлять о гармонии. Его мать, отец, Лортрен — все они отождествляют гармонию с благом, а вот он превратил ее в средство разрушения. Но можно ли назвать благом убийство, пусть даже убийство убийц, утверждающих хаос через насилие?

В идеальном смысле, скорее всего, нет. Однако чистая гармония при столкновении с чистым хаосом почти неизбежно обречена на поражение. А вот Креслин обратил магию гармонии в оружие и остановил Белых, применив против силы силу.

Так все-таки, позволительно ли использовать гармонизированный металл как средство разрушения, пусть даже это поможет воспрепятствовать распространению хаоса? И если всякое разрушение само по себе есть зло, то не вправе ли противники гармонии заявить, что все, противостоящие им средствами разрушения, сами творят зло?

Если же разрушение во имя благой цели есть благо, то значит ли это, что благая цель может оправдать любые средства?

Юноша качает головой, сознавая, что в данном случае логика не подскажет ему верного ответа, ибо он, безусловно, в состоянии придумать доводы для оправдания чего угодно. Правда, отец говорил ему, что для разрешения любой проблемы должен существовать способ, основанный на гармонии.

Скажем, Белые умеют наводить морок, заставляя человека видеть то, чего нет. Так они поступили с Лидрал, навязав ей воспоминание о нем как о ее мучителе. Но если так, то не может ли он с помощью гармонии создавать истинные изображения? Конечно может, но какой в этом прок? Правдой никого не обманешь, хотя... лгать он не мог и не может, но вот скрыть часть истины...

Переведя взгляд с лампы на стоящее на сундуке зеркало, юноша берет лампу, ставит ее перед зеркалом а сам встает позади лампы. Именно это — лампу и человека — отражает зеркало. Такое отражение полностью правдиво, но ведь если в зеркале отразится только он, оно станет не ложным, а всего лишь неполным.

Заинтересованный этой мыслью, Доррин сосредоточивается на том, чтобы каким-нибудь способом оставить в зеркале лишь собственное отражение. Сосредоточивается и... комната неожиданно погружается во тьму, столь полную, что даже он, прекрасно видящий в темноте, способен определить местоположение предметов лишь с помощью чувств. Удивившись, юноша утрачивает сосредоточенность и комнату вновь заливает мягкий свет лампы.

Доррин тихонько смеется.

Разумеется, отсутствие лампы должно означать отсутствие света, а стало быть, темноту. Другое дело, что лампа-то на месте, и это помрачение могло иметь место не в помещении, а только в его сознании. Или же ему все же удалось убрать... не саму лампу, а ее отражение?

Лоб его покрыт испариной, и в висках слегка покалывает. Глубоко вздохнув, он закрывает шкатулку со своей писаниной и убирает ее на место.

Снаружи по-прежнему стонет ветер, за стеной беспокойно ворочается Лидрал, а где-то в Клете Кадара и Брид готовятся отразить весеннее вторжение Белых.

Улегшись на узкую койку, заменившую ему тюфяк, когда стало ясно, что выздоровление Лидрал отодвигается на неопределенный срок, Доррин накрывается стеганым одеялом и задувает лампу.

CXXXVI

— Военачальник Брид, верно ли, что если не остановить силы Галлоса и Кертиса перед Клетом, то они займут весь Спидлар?

— Да, почтенный глава Совета, — отвечает Брид сидящему напротив него за столом седовласому мужчине в ярко-синем бархате. — И они намерены это сделать.

— А не намереваются ли они уничтожить всех спидларских торговцев?

— Я не умею читать мысли, почтеннейший.

— Ну что ж, военачальник, попробую спросить иначе. Позволяют ли они спокойно жить попавшим под их власть торговцам или вообще кому-либо из противившихся хаосу?

— Нет. Кого не убивают, тех угоняют.

Глава Совета разводит руками:

— В таком случае мы не должны позволить им развить наступление.

Двое других членов Совета согласно кивают.

— Это желательно, почтеннейшие, — отзывается Брид, склоняя голову. — Но мне хотелось бы знать, какими средствами вы намереваетесь добиться подобного результата? Насколько я знаю, вам удалось собрать триста полуобученных кавалеристов и около тысячи новобранцев. Гарнизон Белых в Элпарте насчитывает вдвое больше бойцов, а на весну они объявили набор еще пяти тысяч. Кроме того, с ними чародеи, способные разить молниями.

— Средства и способы ведения войны, военачальник, — это как раз то, что мы оставляем на твое усмотрение. Ты должен остановить врага под Клетом, а как — решай сам.

— Могу ли я спросить, пытались ли вы вести с ними переговоры? — спрашивает Брид.

Неожиданно в палате Совета становится душно.

— Мы направили посланцев, — неохотно говорит глава Совета.

— И?

— И пришли к выводу, что переговоры пока преждевременны.

— Могу я понимать это как приказ удержать Клет любыми средствами, невзирая на потери и жертвы?

— Как уже было сказано, в военных вопросах мы полностью полагаемся на тебя. Но если Клет падет...

Взгляд главы Совета холоден, словно лед.

CXXXVII

— Они понастроили с южной стороны укреплений, — говорит Доррин, склоняясь с седла к Лидрал. В ее повозке сложено восемь проволочных ловушек, предназначенных для установки на реках. Другие его приспособления еще в работе, но лед в этом году начал таять раньше, а ловушки потребуются Бриду сразу, как только реки сделаются судоходными.

— А помогут эти укрепления? — спрашивает Лидрал, трогая пальцами свой лук.

— Против Белого мага, способного воздвигать горы и рушить стены? — невесело усмехается юноша. — Если чародеи подойдут к городу, то, конечно же, нет.

День стоит погожий, теплый южный ветерок гонит по небу пушистые белые облака. Дорога влажная, однако вполне проезжая, грязи на ней не так уж много. Путников, кроме Доррина и Лидрал, не видно. Что же до следов, то все они ведут из Клета.

У грубо сколоченной сторожки — поста на западном подступе к городу — несут караул четверо солдат.

— Куда едете, по какому делу? — спрашивает плотный мужчина в плохо подогнанном стальном нагруднике.

Доррин по привычке присматривается к доспеху, оценивая работу, но тут же бросает это занятие и говорит:

— Едем к Бриду, везем заказанное снаряжение.

— Ага, — смеется солдат с бородкой, — а для нас, ручаюсь, вы прихватили доброго вина.

— Не думаю, что Брид будет доволен, если вы помешаете ему получить заказ, — строго произносит Доррин, смыкая пальцы вокруг посоха.

— Заказ... хочешь сказать, что в этой колымаге ты везешь что-то важное? И охота тебе было тащиться из Дью...

Движение Доррина неуловимо, а посох в его руках подобен черной молнии. Миг — и его окованный кончик упирается в горло караульного.

— Меня зовут Доррин. Я кузнец Брида, и ты нас пропустишь. А если хочешь, можешь и проводить к нему.

— Доррин... проклятье... — тихо бормочет боец. — Должно быть, тот самый Черный кузнец... Фредо проводит тебя, Мастер кузнец.

Повозка едет дальше, но Доррин до самого Клета держит посох наготове.

— Рыжая кошка предупреждала Ральта, что ты можешь приехать, — тараторит между тем словоохотливый Фредо, — но он не верил: нынче, дескать, все уносят из Клета ноги, и никто туда не попрется. А я ему так сказал: ни могучему Бриду, ни грозной Кадаре, хоть они вдвоем целого войска стоят, без помощи супротив Белых не устоять... Толкуют, — продолжает солдат, — будто ихнюю рать ведет самый наиглавнейший Белый Колдунище, и он, вроде бы, хочет народ наш со свету сжить, а землю прибрать под свою руку. Правда, я, может по глупости, в толк не возьму, на кой ему это надо. Страна у нас бедная, не то что Кертис или там Галлос. Все наше богатство — это скот да купцы. Порой, конечно, — тут Фредо смеется, — одних от других не отличить, но ежели по правде, так с нашими торгашами еще жить можно. Без крайней нужды они не гребут всех подряд в рекруты и не обдирают народ как липку налогами...

Больше половины домов в Клете оставлены жителями. Некоторые заперты, а окна, там где нет ставен, заколочены досками, но многие просто брошены. Окошки в них выбиты, а двери сорваны с петель.

На главной улице торгует одна-единственная продуктовая лавка, возле которой толкутся стражи и новобранцы в синих мундирах. На едущую в город повозку все смотрят с немалым удивлением. Проехав три кай Лидрал и Доррин добираются до южной окраины города, где находятся казармы и штаб.

— Вон там, — показывает Фредо на крытый черепицей кирпичный дом, — нынешняя ставка Брида.

Рядом со штабным зданием сильно пахнет навозом. Этот навоз кстати бы пришелся сейчас на грядках, думает Доррин. Поравнявшись с часовым, стоящим перед входом, Лидрал останавливает повозку. Доррин спешивается.

— Меня зовут Доррин. Не можешь ли ты сказать Бриду, что...

— Доложу немедленно, мастер Доррин, — заверяет солдат.

— Видел бы это Ральт, — бормочет Фредо. — Штабные стражи обращаются с ремесленником, как с важной шишкой, вроде гильдейского советника...

— Он и есть самый настоящий гильдейский советник, — шепчет на ухо солдату Лидрал. — В Дью ему все кланяются.

Спустя несколько минут часовой возвращается. Вместе с ним из дома выходит незнакомый Доррину командир, а следом и Брид.

— Привет, Доррин!

— Я тут привез тебе кое-что из обещанного.

— Киррас проводит тебя в оружейную, где ты сможешь разгрузиться, а потом поможет поставить твоих лошадей в стойла. Мы с тобой поговорим, но чуть попозже.

— А где Кадара? — спрашивает Лидрал.

— В патруле, — Брид явно спешит.

— Буду рад, — говорит Доррин, понимая, что военачальник нарасхват и ему непросто выкроить минутку для разговора.

Оружейная представляет собой прилепившийся позади штабного здания большущий сарай. Там устроена кузница, которую Доррин рассматривает с немалым интересом. В одном из охладительных баков вместо воды плещется какая-то маслянистая жидкость, главная наковальня будет побольше, чем у него, но кроме нее имеется еще несколько железных болванок различной формы.

Помимо оружейника, в мастерской работают два молотобойца и несколько мальчишек подручных. Один подтаскивает уголь, другой орудует мехами, а третий растирает золу, не иначе как для полировальной пасты.

Завидя вошедших, оружейник снимает заготовку шлема с болванки, кладет ее на кирпичи и подходит к двери.

— Мастер Доррин изготовил для военачальника Брида несколько образцов оружия, — обращается Киррас к долговязому, тощему оружейнику. — Его изделия следует поместить в кладовую под замок.

Доррин стоит в дверях, но внутрь не входит.

— Мастер Доррин, я Велка, оружейник Стражи.

— Рад познакомиться.

— А уж я-то как рад! Мечтал об этом с тех пор, как увидел твои... устройства.

Доррин на миг опускает глаза, но потом встречается с оружейником взглядом.

— Я... мне, по правде, век бы ничего такого не делать!

— Понимаю, — отзывается Велка с кривой улыбкой. — И думаю, это очень хорошо для всех нас. Тот щит, который ты смастерил для Брида, — он из чего?

— Черное железо.

— Я так и думал. Жаль. Этому ведь не научишься, верно?

— Нет, если только ты не способен работать с гармонией.

Пока кузнецы беседуют, Киррас и двое подмастерьев Велки заносят в отгороженное помещение восемь свертков, завернутых в парусину. Киррас закрывает окованную железом дверь и запирает ее на замок.

— Ну что ж, Мастер Доррин, ты делаешь большое дело. Конечно, в нынешние времена можно пожалеть о том, что ты не можешь ковать острое оружие, но я встречал пару Черных кузнецов и знаю, что вам это не под силу. Должен заметить, что ты... хм... приспособился к обстоятельствам лучше них.

— Я работаю на пределе своих возможностей.

— О том, что там в парусине, я и спрашивать не стану.

— Думаю, ты прав. Не стоит.

— А можно спросить, почему ты вообще этим занимаешься?

— Кадара и Брид — мои друзья, я в долгу перед ними и перед приютившим меня Спидларом. Кроме того, я обязан противостоять хаосу.

— Я вижу, к своим обязанностям и обязательствам ты относишься серьезно.

— Более чем серьезно, — говорит за юношу Лидрал.

— Приятно было познакомиться, мастер Доррин, — говорит Велка, возвращаясь к своему горну.

— Тьма... — бормочет Фредо. — Видать, этот Доррин и впрямь особенный малый. Совсем ведь молоденький, а все к нему с уважением — и тебе командир, и оружейный мастер.

Они возвращаются к штабному зданию. Киррас проводит их мимо часового и, оставив в маленькой, обставленной только стульями прихожей, говорит:

— Я доложу Бриду.

— Ты, я вижу, совершенно особенный кузнец, мастер Доррин, — с улыбкой говорит Лидрал.

— Кузнец я вовсе не особенный, — возражает Доррин, со скрипом поворачиваясь на своем стуле. — Просто не все способны так выворачивать душу наизнанку.

— Тебе ведь трудно делать оружие, верно?

— Еще как трудно, но при нынешних обстоятельствах я не вижу другого выхода. Мне это не по нраву, но остановить хаос способна только сила.

Снаружи доносится стук копыт. Конный отряд выезжает в дозор.

— Сила или насилие? — уточняет Лидрал.

— Ты права, одной только силы, видимо, недостаточно, — улыбается Доррин. — Но насилие мне противно вдвойне.

— Мир полон насилия.

— Только не Отшельничий.

— Как думаешь, они выслали тебя, чтобы ты это понял?

— Возможно, — задумчиво произносит Доррин. — Но, скорее, все же из-за того, что я помешался на своих машинах.

Дверь с тихим скрипом растворяется — на пороге стоит Брид.

— Простите, что я так долго, — говорит он, откидывая со лба светлую челку и жестом приглашая их в свою комнату. Ее обстановку составляют круглый стол, несколько стульев и открытый шкаф, на полках которого разложены карты.

— Что ты изготовил на сей раз? — спрашивает военачальник.

— Разновидность той же «сырорезки», только для рек. Я смастерил восемь штук, а когда началась оттепель, решил, что больше не успею, и повез то, что было готово.

— Да, скоро реки станут судоходными, — кивает Брид, потирая лоб. — А могу я попросить тебя об одном одолжении?

— Каком?

— Помоги Кадаре установить эти штуковины! Мне отсюда не вырваться, некогда.

— Что, обстановка тяжелая?

— Да. Совет приказал мне защищать Клет любой ценой. Во что бы то ни стало.

— Они рассчитывают на то, что, даже если ты не можешь остановить нашествие, Белые понесут большие потери, и с ними можно будет торговаться, — понимающе произносит Лидрал. — Но ты ведь знаешь, Доррин вовсе не воин.

— Понимаю. Но с ним будет Кадара, и ему не придется делать то, что ему не по душе. Просто...

— Просто ты хочешь, чтобы я увидел Белых в действии, — вдруг это подскажет мне какие-нибудь новые идеи, — говорит Доррин. — Угадал?

— Угадал, — отвечает Брид, не отводя взгляда.

Доррин опускает глаза, но тут же поднимает их снова:

— Ладно. Будь по-твоему, но имей в виду: у меня полно работы с машиной.

— Ты только покажи, как их устанавливать, а дальше мы сами.

Доррин понимает, что ему не отвертеться. Придется некоторое время исполнять обязанности военного инженера. Обязанности, сопряженные с насилием, а стало быть, не сулящие ему ничего хорошего.

CXXXVIII

— Тьма! — восклицает Доррин, ступив на лед в тени скалы, поскользнувшись и ухватившись за камень. Хорошо еще, что на нем толстые рукавицы. Слева от него бурлит река, однако поток уже не столь силен, как на прошлой восьмидневке. Паводок идет на убыль.

Юноша знает, что выше по течению на воду спущены плоскодонки и баржи с кертанскими и кифриенскими новобранцами. Войска Галлоса двинутся на север сушей.

Произведя в уме подсчеты, Доррин машет рукой людям на противоположном берегу реки. Здесь, в узком месте, ширина русла ненамного превышает три рода.

— Ставим тут? — спрашивает Кадара. Рядом с ней стоит лучница.

— Если мы установим одну штуку там, — Доррин указывает на большой валун выше по течению, — эту здесь, а третью пониже, то... По крайней мере, из этого может что-то получиться. Я натяну проволоку на разной высоте.

Лучница посылает через реку стрелу с прикрепленным к ней шнуром. Доррин достает из петли на поясе молот, а из торбы за спиной первую крепежную опору — штырь, выкованный из черного железа.

Вскоре штырь уже прочно вбит в камень, а невидимая черная проволока протянута примерно в локте над водой к такой же опоре на восточном берегу.

Юноша успевает проделать то же самое еще дважды, когда прискакавший с юга всадник докладывает Кадаре:

— Командир, баржи идут!

— Все в укрытие! — командует рыжая, указывая за скалу. Доррин тоже ныряет туда.

— Ты правда хочешь остаться? — спрашивает Кадара.

— Вовсе не хочу. Однако мне трудно создавать действенное оружие, не имея настоящего представления о бое.

Больше всего ему хотелось бы оказаться как можно дальше отсюда: он не боец, не герой и даже прикосновение к посоху не приносит успокоения. Вдобавок виски опять начинает сдавливать боль.

Лучники рассредоточиваются за валунами.

— Сюда бы побольше стрелков, — шепчет Доррин Кадаре.

— Да ты, я вижу, заправский вояка, — отзывается та. — Верно мыслишь, только вот взять их неоткуда.

Доррин понимает — настоящего лучника надо готовить долго. Как и кузнеца.

Вода холодна и темна, берега пустынны. Река течет по открытой местности, где всегда находились лишь сенокосы да пастбища, и вдоль ее русла почти нет деревьев.

Доррин и Кадара ждут.

Наконец из-за широкой излучины выплывает темная баржа. Следом появляются еще две. Первая плывет под зеленым знаменем Кертиса, вторая — под золотым кифриенским... На каждой, помимо пары десятков новобранцев, есть и лучники. Белых стягов Фэрхэвена над рекой не видно.

Доррин, затаив дыхание ждет когда первая баржа налетит на проволоку.

И... вот оно! Троих лучников, находившихся на носу, рассекает пополам. Над рекой разносятся вопли. Однако тела погибших оттягивают проволоку вниз, и она цепляется за корпус баржи.

Спидларские стрелки поднимаются из укрытий и осыпают баржу градом стрел. Однако лучники на второй барже тоже берутся за свое оружие.

Доррин прячется за пнем. Все оборачивается не так, как было задумано. Кадара выпускает стрелу за стрелой. Тела, одно за другим, падают в воду.

— Ложись! — кричит Доррин, уловив чувствами, что проволока вот-вот не выдержит и лопнет.

Кадара остается на ногах, продолжая стрелять. Рядом с ней выпускает стрелы Ворбан.

Доррин в прыжке сбивает Кадару с ног и валит на землю.

— Ты что, спятил?!

— Лежи! — рявкает кузнец и, перекатившись, дергает Ворбана за ноги. Жилистый боец вырывается.

Проволока лопается, и две ее половины, как два невидимых смертоносных кнута, хлещут в разные стороны. Вторая баржа уже почти догнала первую, и пришедшийся по ней удар рассекает сразу четверых лучников. Однако другая половина с той же силой хлещет по берегу и разрубает оставшегося на ногах Ворбана.

Доррина ослепляет приступ боли, и он без сил опускается на землю.

К тому времени, когда ему удается прийти в себя и выпрямиться, Кадара успевает выпустить по баржам еще несколько стрел. Передовая баржа налетает на следующую, натянутую выше проволоку, что стоит жизни сразу трем офицерам. Многие новобранцы с перепугу прыгают в воду.

Рулевой третьей баржи резко разворачивает свое судно, и оно утыкается в восточный берег выше по течению. Как раз напротив того места, где на западном укрылись основные силы Кадары.

Вторая баржа налетает на проволоку следом за первой. Некоторые бойцы успевают распластаться на палубе, оставшихся на ногах сметает проволока. В лежащих с берега летят стрелы.

Третья проволока почти полностью очищает палубу передовой баржи от людей, но зацепляется за поднятый рулевым и вставший торчком румпель.

— Ложись! — орет Доррин.

— Ложись! — вторит ему Кадара и сама распластывается ничком.

Спидларцы прекращают стрелять. Лопнувшая со звоном третья проволока, разрубив зацепившего ее румпелем рулевого, хлещет по второй барже.

Рулевой успевает пригнуться, но несколько неосторожных новобранцев находят свою смерть.

После того как ловушки пройдены, рулевой со второй баржи ухитряется рывком направить тяжелое судно к берегу, на сей раз к западному, в который оно и утыкается всего в нескольких родах от затаившегося отряда.

Из двух десятков людей, первоначально находившихся на барже, уцелело около половины. На первой барже погибли все. Течение сносит ее вниз. Она натыкается на мели, но пока не застревает.

А вот бойцы с третьей баржи сходят на свой берег целыми и невредимыми. Корпус судна служит им прикрытием.

Доррин смотрит на покрасневшую от крови воду и плавающие в ней обрубки тел. Его мутит.

— Вперед! — приказывает Кадара, не забыв снять с тела Ворбана пояс с мечом и кошельком. Ее отряд, прихватив тела четверых павших, спешит к тянущейся вдоль реки узкой тропке. Мощеная дорога проложена примерно на кай восточнее.

Доррин бежит вместе со всеми вниз по течению, стараясь не потерять сознание от жуткой головной боли и борясь с тошнотой. Из дюжины воинов Кадары, бывших с ней в засаде, в живых осталось восемь.

Юноша останавливается — его рвет желчью.

— К тем, у третьей баржи, нам не подобраться — попадем под стрелы, — поясняет Кадара. — Спустимся пониже, соберемся все вместе, тогда и решим.

Какой-то воин смотрит широко раскрытыми глазами то на Доррина, то на реку со следами только что учиненной бойни. Его взгляд скользит по черному посоху, по висящему на поясе тяжелому молоту, и он медленно качает головой.

А вот Доррину головой не качнуть: малейшее движение вызывает новую вспышку боли. Ему трудно идти, а еще труднее думать.

Подъехавший Брид смотрит с высоты седла на Доррина.

— На сей раз речные ловушки сработали, — говорит юноша, взбираясь на Меривен. — Но больше так не получится.

— Почему?

— Единственное, что им потребуется, — это поставить на каждой барже по железному столбу и приказать всем лечь, когда этот столб наткнется на проволоку. Жертвы все равно будут, но не такие... — он показывает рукой на реку и сплевывает желчь.

Подняв брови, Брид поворачивается к Кадаре.

— На двух первых баржах погибли все. Третья уткнулась в дальний берег, и с нее все спаслись. Нам к ним было не подобраться: у нас стрелы кончились, не говоря уж о том, что их там впятеро больше. Наших полегло четверо. Ворбана убило проволокой, когда она лопнула. Доррин кричал «ложись!», но бедняга не послушался.

— Он никогда не слушался, — ворчит Брид, разворачивая коня в сторону Клета. — Что же до оставшихся ловушек, то мы их используем, только надо поторопиться. Вряд ли они успеют переоснастить баржи за день-другой.

Брид скачет вперед. Кадара следит за тем, как тела павших навьючивают на приведенных Бридом свободных лошадей.

— Вы всегда увозите своих с поля боя? — спрашивает Доррин.

— Вовсе нет, — натянуто смеется Кадара. — Нынче у нас, если можно про все это так сказать, победа. Но бывают и поражения, когда приходится улепетывать, побросав все. Ежели с ними чародеи, то чаще всего дело заканчивается именно так. Правда, Белые не любят воду.

— А почему мы не можем ничего поделать с теми, с третьей баржи? — спрашивает Доррин.

— Будь они на этом берегу, мы бы попытались. Но на том у нас никого не было. А если мы двинем туда сейчас, то можем сами оказаться в ловушке между рекой и дорогой.

По лицу Доррина Кадара видит, что он ее не понимает, и начинает разъяснять:

— Чтобы справиться с теми шестью десятками новобранцев, нам пришлось бы перебросить на тот берег всех имеющихся у нас лучников, а Брид не может допустить такого разъединения наших основных сил. Он надеется, что тяжелые потери их остановят.

— Не остановят.

— Знаю. Да и Брид тоже знает. Но чем больше врагов выведем мы из строя, сумев при этом сберечь как можно больше своих до настоящего большого сражения, тем лучше.

— Ну что ж, — говорит Доррин, оглядываясь на лежащие позади него завернутые в парусину свертки, — думаю, новую засаду надо будет устроить не в самом узком месте, а перед ним.

— Полагаешь, не ожидая этого, они попадутся во второй раз?

— Хочу надеяться.

— Я тоже.

Держа путь дальше, вниз по течению, Доррин старается не смотреть на воду. Он пытается размышлять о своей паровой машине. На самом деле он думает о возможности бегства, но это кажется ему трусостью.

CXXXIX

Во второй раз ловушки оказались не столь действенными: за двадцать погибших кертанских новобранцев отряд Кадары заплатил пятью жизнями. Даже сейчас, по прошествии беспокойной ночи, голова юноши раскалывается. А Белые продвинулись по реке к Клету еще на пять кай.

Выведя Меривен на моросящий дождик, он видит Лидрал, ждущую его в повозке. Лук и колчан у нее под рукой, но они прикрыты от дождя промасленной парусиной. Держа лошадь в поводу, Доррин подходит к женщине и быстро обнимает ее свободной рукой.

— Брид хочет, чтобы ты остался? — спрашивает Лидрал, почти мгновенно отстранившись.

— Наверное. Но сейчас от меня здесь никакой пользы, а дома я попробую поработать над пороховыми бомбами.

— Это опасно. Вдруг Белые прознают, чем ты занимаешься? — с содроганием восклицает Лидрал.

— Всякое может быть. Если они окажутся достаточно близко, чтобы поджечь заряд с помощью магии, мне конец. Но и старые книги, и некоторые мои собственные соображения позволяют надеяться, что для этого им нужно будет появиться чуть ли не в пределах видимости. Мне кажется, что, во всяком случае теоретически, возможно создать устройство, которое не взорвется, пока все детали... впрочем, об этом рано. Но у меня есть и другая задумка, которая может оказаться для Брида полезной.

С севера неуловимо тянет огнем, а это верный признак присутствия Белых и их полчищ. Правда, они еще далеко и, пожалуй, доберутся до Клета не раньше чем через пару восьмидневок. Враги продвигаются не спеша, уничтожая все укрепления по обе стороны реки. Юноша жалеет, что смог сделать для Брида лишь так немного, хотя больше всего ему хотелось бы вовсе не иметь отношения к войне между Фэрхэвеном и Спидларом. Равно как и к любой другой.

Доррин забирается в седло, Лидрал щелкает вожжами, и они едут по улице, ведущей к дороге на Дью.

— ...Глянь, тот самый демон-кузнец... Клянусь, тот самый, который устроил на реке настоящую бойню, — переговариваются в рассветном сумраке прохожие.

— Чародеи, они такие — как припечет, сразу удирают....

— Этот не из таковских. Судя по тому, что я слышал, он вернется... а с ним и уйма неприятностей. От магии всегда ждешь беды...

— Сирил уверяет, что тем посохом он убил человек двадцать.

— А кто это с ним?

— Какая-то торговка. То ли он спас ее от Белых, то ли она удрала из Джеллико... Похожа на парня. Может, этот чародей любит мужчин?

— Да пусть любит кого угодно, лишь бы нас оставил в покое.

Лицо Лидрал остается бесстрастным, и Доррин пропускает эти слова мимо ушей. Вскоре они выезжают на полосу взбитой копытами грязи — дорогу, которая должна привести их домой. Если, конечно, перед лицом нашествия Белых какое-то место можно назвать домом.

На протяжении первых двадцати кай дорога остается совершенно пустой. На ней виднеется лишь одинокая и довольно давняя тележная колея, а поверх нее — более свежие отпечатки копыт.

Возле каменного мостика через маленькую речушку они останавливаются. Спустившись к воде, Доррин поит кобылу. Потом он берет в повозке ведро, наполняет его и снова выносит на дорогу.

— Спасибо, — говорит Лидрал. Юноша поит ее лошадь, в то время как она держит вожжи, чтобы не дать ей выпить всю холодную воду сразу.

— Будем ехать без остановок? — спрашивает она.

— Не совсем так, но только с короткими. Эта дорога становится все более и более опасной.

— Думаешь вернуться?

— Я нужен Бриду с Кадарой.

— А как же мы? И твой двигатель?

Доррин вздыхает:

— Я его так и не закончил. А ведь надо еще переправить детали к судну.

— Кстати, ты не собираешься дать кораблю новое имя? «Хартагей» — это как-то... не совсем для тебя подходит.

— Может, ты и права. Но до этого дело дойдет, когда я поставлю на место двигатель. Что толку давать имя пустому корпусу?

Лидрал достает из торбы хлеб и сыр.

Первых путников — полдюжины взрослых и столько же детей — они нагоняют хорошо за полдень, когда идущую под уклон дорогу еще пуще размывает зарядивший дождь. Дети скользят и падают, Лидрал приходится спешиться и придерживать повозку.

На глазах у Доррина двое мужчин отделяются от группы и скрываются за обочиной.

— Видел? — спрашивает Лидрал.

— Видел. Ты езжай как ехала, а я кое-что попробую.

Сосредоточившись, Доррин направляет Меривен ближе к повозке, одновременно оборачивая себя светом, как плащом, и делаясь невидимым.

Оба мужчины выскакивают на дорогу перед повозкой. Один, коренастый, вооружен мечом без ножен, другой — увесистой дубиной.

— Мы бы хотели забрать эту повозочку, — говорит он. — Сдается мне, нам она нужнее.

— Может и так, — холодно отзывается Лидрал, накладывая стрелу на тетиву, — только она не ваша.

— Не вздумай стрелять, парнишка, — ухмыляется грабитель, введенный в заблуждение мужским нарядом торговки. — Только попробуй, без башки останешься.

— Ну... отдавай вожжи! — рычит коротышка с мечом.

В следующий миг дубина падает на землю. Верзила хватается за перебитое ударом посоха запястье, и глаза его расширяются при виде восседающей на коне темной фигуры.

— Тьма!

— Можно сказать и так! — огрызается Доррин. Ему приходится бороться со жжением в глазах и головной болью, что, впрочем, не мешает отбить неловкий удар вооруженного мечом коротышки. Второй взмах посоха отправляет меч в грязь следом за дубиной.

Беспокоиться больше не о чем: вся толпа беженцев убирается прочь с дороги. Доррин потирает лоб, стараясь облегчить боль, вызванную совершенным им насилием.

— Где ты выучился такому фокусу? — спрашивает Лидрал.

— Сам придумал. Попрактиковался и вроде стало получаться. Но это довольно трудно: я ведь не только становлюсь невидимым, но и сам ничего не вижу. Приходится ориентироваться лишь с помощью чувств, в чем я вовсе не мастак.

Разговаривая, юноша следит за убравшимися с дороги беженцами, но те, похоже, не собираются повторять попытку ограбления. Женщина в серых лохмотьях пытается наложить лубок на сломанное запястье верзилы.

Головная боль никак не унимается. Но ведь другого выхода у Доррина не было. Сила — это всегда сила. Неужто в Кандаре лишь она одна способна внушить уважение?

— Долго еще ехать? — спрашивает он устало.

— По такой грязи... Если доберемся через день, можешь считать, что нам повезло.

Не оглядываясь, они едут дальше. Копыта лошадей хлюпают в дорожной грязи.

Нескончаемо моросит дождь.

CXL

С трудом дотащив брус черного железа до Яррлова фургона, Доррин заталкивает его внутрь. Под тяжестью фургон скрипит.

— Что-нибудь еще? — спрашивает стоящий в грязи близ фургона Ваос, утирая вспотевший лоб.

— Для этой поездки все, — отвечает Доррин, глядя на безоблачное весеннее небо.

— Мастер Доррин, возьми меня с собой! — просит Фриза, стоя на крылечке.

— Быстро беги домой и надень куртку, шалунья этакая! — доносится с кухни голос Мерги.

Ухмыльнувшись, Доррин щелкает вожжами. Медленно, со скрипом, фургон выезжает со двора и катит под уклон, к мощеной дороге. При выезде на нее Доррину приходится попридержать лошадь, чтобы пропустить бредущую в сторону Дью кучку беженцев.

На фургон никто из этих усталых, с трудом переставляющих ноги людей не смотрит. Все они, не исключая детей, сгибаются под тяжестью узлов со спасенными пожитками, а их одежда, у некоторых дорогая и хорошо пошитая, заляпана грязью.

Прищурясь, Доррин оглядывается и посылает свои чувства вдоль дороги в сторону Клета. Так и есть, за этой группой тянутся другие. Это всего лишь струйка, а вот если Бриду не удастся удержать Клет, оттуда хлынет настоящий людской поток.

Фургон с грохотом проезжает мимо «Рыжего льва», а там и мимо «Пивной кружки». Оба заведения открыты: кому война разорение, а трактирщикам она приносит барыши. Чем больше народу бежит с юга, тем больше посетителей в питейных заведениях.

Нищенка у «Кружки», как всегда, канючит медяк, но Доррин не склонен подавать попрошайкам.

В порту пришвартован один-единственный корабль — небольшой быстроходный шлюп с высокими мачтами, явно принадлежащий контрабандистам. У въезда на причал стоит ладно сработанная карета.

Доррин направляет фургон к конторе Тирела. К западу от нее, возле самой крытой верфи, где стоит «Хартагей», разбито несколько рваных палаток, и тощий бородач внимательно присматривается ко въезжающему во двор фургону.

Лидрал встречает Доррина, держа руку на рукояти меча, с которым в последнее время не расстается.

— Неприятности? — спрашивает она, видя его лицо.

— Нет, просто беженцы из Клета. Все идут и идут. А ты видела в гавани корабль контрабандистов?

— Видела. Это судно Дейна, а он поплывет куда угодно, лишь бы сорвать деньжат.

— Там у причала карета. Небось, какой-то богатей купил себе место на борту.

— Скоро в порту от таких будет не протолкнуться, — говорит Лидрал, бросая взгляд на еще не спущенный на воду «Хартагей». — Как только твой корабль окажется на плаву, ему потребуется охрана. Эти люди, — она указывает на палатки, — близки к отчаянию, а их будет становиться все больше.

— Да, если Брид не остановит Белых, всем тут придется туго. Пожалуй, мне стоит перевезти сюда, в порт, свои кузнечные инструменты. На той восьмидневке. Поговори на сей счет с Тирелом, пока я разгружаюсь. Или лучше мне самому?

— Я уже поговорила, — улыбается Лидрал. — Тирел будет только рад. Он ведь рассчитывает, что ты заберешь его отсюда.

— Не он один.

— Скольких ты сможешь взять на борт?

— Наверное, человек двадцать. Точно не знаю. Двигатель пока не собран, и трудно сказать, как он будет работать. И будет ли вообще. А мне еще нужно доделывать устройства для Брида, будь они неладны, а теперь вот придется думать, как перевезти все самое нужное из дома и кузницы.

Доррин слезает с фургонного сиденья и идет к кораблю.

— Тебе не по душе то, что приходиться делать для Брида?

— Тьма, ты ведь сама знаешь! Мне приходится изготовлять орудия убийства, но если я не стану этого делать, народу погибнет еще больше. Ужасный выбор.

— Такова жизнь. Но мне казалось, что ты не испытываешь добрых чувств к Белым.

— Что правда то правда, да вот только не думаю, чтобы все мои ухищрения загубили хотя бы одного чародея. Гибнут солдаты, а они сами — не более чем орудия.

— Нам всем приходиться делать выбор. Ты должен почувствовать, в чем добро, а в чем зло.

— Но что подскажет мне верное решение?

— Разум и опыт. Разве не так учимся мы все?

Задумчиво сдвинув брови, Доррин откидывает задний борт фургона и берется за железный кожух для конденсатора.

— Не стоит утруждаться, мастер Доррин, — окликает его подошедший вместе со своим помощником Тирел. — Есть же лебедка, мы это мигом разгрузим.

Юноша оставляет кожух на месте.

Лидрал смотрит на него и усмехается. Он улыбается ей в ответ.

CXLI

После того как лист, побывав несколько раз в горне и вернувшись на наковальню, достигает толщины четырех листов пергамента, Доррин подравнивает края ножницами и выкладывает его на кирпичи для отжига. Наступает черед следующего.

— Сколько их еще? — спрашивает, пыхтя, Ваос.

— Тридцать шесть.

— А для чего они?

— Лучше тебе этого не знать, — отвечает кузнец, не желая разглагольствовать на эту тему. Он делает нечто столь смертоносное, что, как порой ему кажется, это трудно оправдать самыми благими помыслами. С другой стороны — и это тоже весьма существенно — Ваос не сможет проболтаться о том, чего не знает.

К полудню, когда, несмотря на весеннюю прохладу, оба они взмокли от пота, перед Доррином сложена целая стопка тонких пластин. Теперь из них предстоит изготовить короба, а сваривать черное железо — дело непростое. Может быть, лучше пробить отверстия и соединить края заклепками? Да, пожалуй, сойдут и заклепки.

— Пора подкрепиться и чего-нибудь попить, — говорит он, откладывая щипцы.

— А после обеда опять за эти железяки? — спрашивает Ваос, убирая молот на полку.

— Работа будет, но тонкая, кувалдой до завтра махать не придется.

Мастер и подмастерье выходят из кузницы. На ясном сине-зеленом небе ни облачка, однако ветерок дует прохладный.

— А госпожа Лидрал поехала навестить Рейсу. Она так сказала, — сообщает Фриза, когда Доррин поднимается на крыльцо.

— А зачем?

— Она не говорила.

— Повозку взяла?

— Нет. Поехала верхом, как ты ездишь. Только с мечом.

Последние слова заставляют Доррина задуматься. Лидрал всегда отдавала предпочтение луку, но с недавних пор стала носить клинок. А зачем ехать с мечом к Рейсе, как не для того, чтобы брать уроки? Неужто Рейса старается сделать из Лидрал бойца? А может быть, и из Петры?

Открыв новый кран, он плещет в лицо холодной водой. Несмотря на все его старания, вода в старом кране замерзла и его пришлось заменить. Новый, правда, ничем не лучше, но Доррину некогда думать об усовершенствовании водопровода в обстоятельствах, когда ему приходится разрываться между верфью и кузницей.

Поскользнувшись на мокрых камнях, Доррин оборачивается и видит маленькую белую козочку. Ее цепочки как раз хватает, чтобы дотянуться от подножия крыльца до крана.

Кузнец заходит посмотреть свои грядки. Сапоги его погружаются в мягкую почву. Хотя в этом году он не утруждал себя уходом за растениями, и бринн, и звездочник уже дали побеги.

Прохладный ветерок ерошит его волосы, когда он, наклонившись, гармонизирует не самые стойкие травинки. А дома его ждет обед.

Потом ему предстоит ехать к Тирелу — заканчивать установку паровой машины на судно, носящее теперь имя «Черный Алмаз». В том, что двигатель работать будет, Доррин больше не сомневается, правда, будет ли он работать хорошо — это отдельный вопрос. Все зависит от того, правильно ли рассчитаны зазоры в цилиндрах и достаточно ли прочны шатуны.

Однако это выяснится лишь при испытании, а до тех пор не стоит забивать голову вопросами, не имеющими ответов.

Над Северным Океаном собираются тучи.

CXLII

— Торговцы приказали своему военачальнику, молодому командиру с Отшельничьего, удерживать Клет во что бы то ни стало, — спокойно сообщает Джеслек. Ткань палатки колышется над его головой.

Фидел кивает. Ания широко улыбается. Керрил почтительно склоняет голову.

— Где Стирол? — спрашивает Ания.

— Полагаю, что в Фэрхэвене, что меня вполне устраивает. Мне вовсе не нужна еще одна шайка заговорщиков в военном лагере, — Высший Маг на мгновение умолкает, а потом продолжает: — Фидел, твой отказ от мирных предложений Совета оказался блестящим шагом. Хотя, возможно, дал не совсем тот результат, к которому ты стремился.

— Рад, что ты так считаешь.

— Это вынудило их бросить все силы на безнадежную оборону, чтобы получить возможность унести ноги, пока их люди умирают. Все торгаши одинаковы, предпочитают бежать, а не сражаться. Они не заслуживают такого командира, как этот Брид. Парень молодой, но весьма способный. Жаль, что его талант растрачен попусту.

— Ты собираешься пощадить его? — интересуется Ания.

— Демон Света, конечно же, нет! После того, что он сделал с новобранцами... это было бы неразумно в политическом отношении.

— А как насчет того неуловимого кузнеца? Разве он не обошелся тебе дороже военачальника? Помнится, ты говорил, будто от волочения проволоки не будет никакого проку...

— Преодоление его речных ловушек стоило нам меньше восьми десятков новобранцев, и они не помешали нам овладеть всей рекой до самого Клета. Брид опаснее.

— Как бы ни был хорош этот Брид, — с сомнением говорит Керрил, — он всего лишь солдат. А вот от твоего кузнеца вполне можно ждать новых хитростей.

— Можно, — улыбается Джеслек. — Но Спидлар они не спасут.

CXLIII

Перейдя по доске на «Черный Алмаз», Доррин оглядывается на холм, где перед зданием конторы Тирела ветер треплет около полудюжины палаток. Затем юноша спускается по трапу в машинное отделение, по обе стороны которого находятся лари с углем. Наклонный желоб ведет от каждого из них к заслонке топки.

— Работать-то будет? — спрашивает стоящий у машины Тирел.

— Надеюсь, — отвечает Доррин, пробегая пальцами по балкам, служащим опорой платформе двигателя. Потом он заглядывает в маленький люк, обеспечивающий доступ к валу. Пока что вода в трюм не поступает. Промасленные прокладки себя оправдывают, но удержатся ли они, когда вал начнет вращаться? Хочется верить, но слишком многое испытано только на моделях.

Закрыв люк, Доррин возвращается к топке, поджигает угольную крошку и медленно подсыпает лопату тонкого угля. Когда огонь разгорается, он добавляет еще лопату, проверяет температуру воды и чувствами старается уловить, не разгерметизировались ли где-нибудь трубы. Кажется, пока все хорошо.

— Что дальше? — интересуется Тирел.

— Больше угля и больше пара.

Немного выждав, Доррин добавляет угля и отступает к муфте, чтобы убедиться, что зубчатая передача не задействована.

Машина — пока вхолостую — начинает работать.

Юноша внимательно изучает поршни и проверяет клапан, стравливая в небо струйку пара. Когда черед доходит до конденсатора, он кажется чересчур горячим, но, по правде сказать, Доррину неизвестно, до какой степени должна разогреваться эта штуковина. Осмотрев трубопровод, он подкручивает клапан и, подойдя к переднему цилиндру, прислушивается, нет ли там бульканья, шипения или еще каких-нибудь подозрительных звуков.

Маховик, набрав скорость, вращается плавно и равномерно. Машина работает с ритмичным стуком.

— Тьма! — бормочет Тирел, глядя на движущиеся детали.

— Тьма и есть! — невозмутимо отзывается Доррин. — Здесь все основано на гармонии.

Открыв заслонку, он подбрасывает в топку еще угля, а после вторичной проверки конденсатора замечает сочащуюся со дна тонюсенькую струйку воды. Утечка все-таки есть.

Однако, невзирая на эту мелкую неисправность, Доррин улыбается. Он поднимается на палубу, откуда обозревает гавань. У дальнего причала теперь пришвартовано еще одно судно — черный барк, наверняка тоже принадлежащий контрабандистам. У сходен стоят двое вооруженных стражей, вдоль пристани выстроилась вереница фургонов.

Проверив стальные тросы, юноша возвращается в машинное отделение, где еще раз подбрасывает угля, закрывает заслонку и подсоединяет муфту.

Вал начинает вращаться. Гул нарастает, палуба под ногами вибрирует.

Доррин открывает люк, чтобы взглянуть на вал. Из сальников и спаек корпуса сочится смазка. По мере того как машина набирает обороты, дрожь усиливается. Юноша направляет чувства вдоль вала, выискивая малейшие неполадки. Таковых, во всяком случае явных, не обнаруживается, разве что не помешает подтянуть сальник.

После этого Доррин взбегает по трапу и спешит на корму, чтобы бросить взгляд на взбивающий воду винт. Стальные тросы, удерживающие «Черный Алмаз» у причала, натягиваются как струны.

— Мастер Доррин! Корабль сорвется с причала! Сделай что-нибудь!

Доррин опрометью бросается назад, хотя по трапу заставляет себя спускаться осторожно — не хватало еще в такой момент свернуть шею. В машинном отделении стоит такой жар, что Доррин мгновенно покрывается потом. Юноша хватается за рычаг, разъединяющий привод, но вал продолжает вращаться. Он налегает изо всех сил — с тем же результатом. Похоже, механизм заклинило.

— Мастер Доррин! Сделай что-нибудь!

Доррин открывает клапан, сбрасывая давление. Мощная струя пара уходит по трубе в небо с таким оглушительным ревом, что хочется заткнуть уши. Доррин заворачивает кран, ограничивая приток воды в котел, и открывает его снова, почувствовав, как начинают перегреваться трубы.

По всей видимости, на случай возникновения неполадок, придется продублировать некоторые узлы. Доррин снова тянет за рычаг, но опять безрезультатно. Правда, сброс пара заставил машину сбавить обороты, и тросы уже не порвутся, однако сам по себе остановится разве что к сумеркам.

— Смотри-ка, а машина твоя все-таки работает, — говорит Тирел.

— Надеюсь, — бормочет юноша, утирая лоб.

— Ни за что бы в такое не поверил, хотя всем известно, что работать ты умеешь, — продолжает Тирел и, прокашлявшись, добавляет: — А парням своим я сказал, что ежели они проболтаются насчет того, что тут делается, я всыплю им горячих — ежели ты раньше не превратишь их в жаб.

— Ты выставляешь меня чудовищем.

— Лучше прослыть чудовищем, чем иметь дело со всеми торговцами Дью, как только Белые двинутся по Клетской дороге.

— Думаешь, дойдет до этого?

— А то нет? Судовладельцы увели отсюда свои корабли сразу после известия о падении Элпарты. Места на судах контрабандистов нынче на вес золота. Наши толстосумы локти себе кусают из-за того, что позволили тебе завладеть «Хартагеем». Но они не верили, что его удастся снять с мели.

— Это было не так уж трудно. Я еще мальчишкой прочитал об этом в одной книге.

— Прочитал!.. А многие ли читают книги? Ведь, как я понимаю, чтение основано на гармонии...

Доррин никогда не задумывался на сей счет, но сейчас ему кажется, что использование упорядоченных символов, передающих смысловое значение, не может иметь другой природы, кроме гармонической. Правда Белые маги наверняка тоже читают, тут сомневаться не приходится. Вот и получается, что хаос не обходится без гармонии. А гармония без хаоса?

У Доррина появляется новая идея.

— Можешь достать парусины? Ежели двигатель откажет...

— Я уже подумал об этом, мастер Доррин. Достанем и парусины, и все, что тебе понадобится. Но при условии, что я буду помогать тебе управлять этим суденышком.

— Договорились, — сразу же соглашается Доррин, понимая, что без помощи Тирела ему не обойтись. — Пошли взглянем, что там с соединением.

Теперь, когда машина заглушена, сцепляющее устройство снимается без труда.

— Тьма! — бранится Доррин, рассматривая шестеренки.

Угол наклона зубьев на шестеренках таков, что, как только давление начинает передаваться на вал, их зажимает. Винт приходит в движение, но остановить его можно, лишь заглушив машину. Так не годится: сцепление придется переделать, так же как и систему отвода пара.

Под внимательным взглядом Тирела Доррин направляется к конденсатору, под которым уже изрядно натекло. Довольный тем, что у него достало ума сделать все болты с головками одного размера, он берет гаечный ключ и начинает отвинчивать крепления крышки. Выясняется, что здесь можно будет обойтись лишь некоторой подгонкой, вот только потребуется новый комплект труб. Крышка возвращается на место. У Доррина появляются кое-какие соображения насчет вторичного использования сконденсированной пресной воды.

Выбравшись на палубу, уже затемно Доррин бросает взгляд на берег. На склоне холма осталась всего одна палатка. Нет худа без добра — не слишком удачное испытание двигателя поубавило интерес к «Черному Алмазу».

CXLIV

Доррин пожимает плечами, глядя сначала на черный ящик, а потом на три ямы, вырытые на дороге примерно в трех родах одна от другой. Он надеется, что запалы разной длины загорятся именно так, как рассчитано, а деревянные подпорки выдержат вес каменного мощения. И что хотя бы один вражеский кавалерист или пехотинец, хоть копытом, хоть сапогом, наступит туда, куда надо.

Двое бойцов наблюдают за тем, как мастер помещает в яму первый тонкостенный железный ящик, добавляя туда еще и гвоздей.

— Зачем это? — интересуется один из них.

— Разрывать в клочья людей и лошадей, — хладнокровно отвечает Доррин.

Небо над головой безоблачно, слышны птичьи трели, однако на западе, за зелеными лугами, разрастаются дымные облака. Оттуда надвигаются полчища Белых.

Установив деревянные штыри, подпирающие обычные с виду, но на деле пустотелые каменные плиты, юноша поворачивается к солдатам:

— Упаси вас тьма наступить на один из этих камней! Мяса, которое от вас останется, не хватит и на похлебку.

Как могло случиться что он, целитель, оказался создателем смертоносных устройств? И сейчас устанавливает их, понимая, что один неверный шаг — и он сам будет разорван в кровавые ошметки...

— Дай-ка мне веник, — говорит он солдату, закончив с первой ямой, и осторожно заметает на только что уложенные каменюки пыль, чтобы они выглядели так, словно лежат тут с незапамятных времен.

К тому времени, когда все закончено, голова Доррина раскалывается, а лоб, хотя с Закатных Отрогов и дует холодный ветер, покрывает пот.

Воины Брида уже предупредили местных пастухов и немногочисленных хуторян о необходимости покинуть насиженные места. Особо уговаривать не приходится — люди наслышаны о том, что случилось в Элпарте.

— Ты все сделал?

Подняв глаза, Доррин видит Кадару.

— Что мог, — отвечает он, утирая лоб. — Надеюсь, это сработает... Должно сработать, — вставляя посох в держатель, он добавляет: — Всякий раз, когда я создаю смертоносное устройство, Белые делают что-нибудь еще хуже.

— Хуже того, что они уже делают — предают все огню да истязают и губят ни в чем не повинных людей, — не придумать даже им, — сухо возражает Кадара. — Но хватит разговоров. Надо отсюда убираться. До вон того поворота поедем не по дороге, а по траве, чтобы не оставлять здесь следов.

— Странно, почему не видно их передовых разъездов? — замечает один из бойцов.

— Потому, — отвечает Кадара, — что мы их перехватили и всех перебили. А крестьян увели, так что им некого гнать перед собой по дороге. Им придется идти самим, плотной колонной, и это дает нам надежду на успех.

— А что будем делать мы? — спрашивает Доррин.

— Будем поджидать их на бугре за тем поворотом. Брид говорит, пусть лучше они нас заметят, чем увидят перед собой пустую дорогу. На виду у врага они не рискнут разделиться и выслать вперед авангард, а мы как раз заинтересованы в том, чтобы они держались кучно. Поэтому наши всадники изводят их постоянными налетами — примчатся, выпустят несколько стрел — и исчезнут, оставив их ждать нового нападения.

— Ну Брид, вот уж голова так голова... — бормочет солдат. Доррин следит за приближающимися с запада всадниками, одетыми в синее. Они явно возвращаются после очередного налета.

С вершины холма у поворота открывается вид на дорогу. Видна оттуда и приближающаяся со стороны Элпарты вражеская колонна: растянувшаяся на два кай вереница всадников и пехотинцев. Авангард составляют два кавалерийских отряда под пурпурным знаменем Галлоса, за ними вышагивает колонна новобранцев, а примерно в пятидесяти родах позади реют белые стяги Фэрхэвена. По мере своего продвижения чародеи осыпают дальние края лугов по обе стороны дороги огненными стрелами, выжигая траву. Позади них остается узкая, окаймленная зеленью полоса дороги, пролегающая через почерневшие, закопченные поля и луга.

— Почему ветер не сносит огонь к дороге? — интересуется один из бойцов.

— Снесет, — отвечает Доррин, — но попозже. Они забрасывают огненные стрелы так далеко именно для того, чтобы успеть провести войско прежде, чем пожар доберется до дороги.

На холм поднимается еще одна группа спидларских всадников.

— Они убили Эртел, — докладывает женщина-боец, держащая в поводу лошадь без седока. — Надеюсь, ваша затея удастся. А это, — спрашивает она у Кадары, покосившись на Доррина, — и есть твой Черный маг?

— Вообще-то я кузнец, — ворчит юноша.

— А когда рванет? — интересуется женщина, обращаясь по-прежнему к Кадаре.

Та смотрит на Доррина, и отвечает он:

— Я постарался установить заряды так, чтобы они сработали при прохождении чародеев.

— Это не заправилы. Джеслек, их Высший Маг, далеко позади.

— Я не мог сделать запальные шнуры длиннее.

— Ну что ж... хоть одним чародеем меньше.

— Тьма... вот именно!

— Любой из проклятых колдунов...

Колонна поднимается по пологому склону и вступает на прямой отрезок дороги перед поворотом. У Доррина перехватывает дух. Любая случайность, скажем, споткнувшаяся лошадь, может поставить под угрозу весь замысел. Но, к его облегчению, авангард минует заминированный участок без происшествий.

— Ну... когда? — слышится чей-то нетерпеливый голос.

— Еще чуть-чуть, — бормочет Доррин надеясь... Он сам не знает, на что надеется.

Пурпурные знамена неуклонно приближаются. Возле поворота, заметив на возвышенности спидларских всадников, авангард замедляет движение. Задние ряды подтягиваются, и растянувшаяся по дороге колонна уплотняется.

Первый взрыв с громовым ударом выбрасывает в небо фонтан земли и камней, смешанных с кровавыми ошметками плоти.

За ним следует второй, за вторым — третий, но ослепленный болью Доррин уже ничего не видит. Он едва в состоянии держаться в седле.

Белые знамена исчезли. Тела чародеев и солдат превратились в окровавленное месиво. Два десятка спидларских лучников, выскочив из укрытий, принимаются осыпать стрелами уцелевший авангард. Галлианцы мечутся под обстрелом, но передовые всадники бросаются на прорыв, на оседлавших холм врагов.

Но к тому времени, когда Доррину удается восстановить дыхание и проморгаться, в живых из этих смельчаков остаются лишь двое. Они вместе с немногими уцелевшими под обстрелом новобранцами удирают назад, навстречу отставшему отряду под зеленым знаменем Кертиса.

— Жаль, что нас слишком мало для преследования, — говорит Кадара. — Обученных бойцов у Брида осталось тысячи две, а их — вдвое больше. Во всяком случае... было вдвое больше.

Доррин трет лоб. Вспышки боли то ослепляют его, то отступают, и тогда он с ужасом видит истерзанные тела на дороге.

Женщина-боец, до сих пор нарочито игнорировавшая Доррина, теперь смотрит на него расширенными глазами.

— Помоги, Тьма, если они доберутся до тебя, — шепчет она.

— Тьма нам помогает, но этой помощи пока недостаточно, — говорит Кадара. — Поехали, — потом она поворачивается к Доррину: — Сможешь ты устроить что-то подобное еще раз? Как-нибудь иначе?

— Разок смогу, — говорит Доррин, — но теперь они будут остерегаться мощеных дорог. Подумай, нельзя ли заманить их в лес или еще куда... У меня осталось всего три устройства, их очень непросто делать.

Доррину трудно говорить. Вспышки боли больше не ослепляют, однако она по-прежнему пульсирует в висках, да и солнечный свет режет глаза.

— А что, разве никто другой не может понаделать таких штуковин? — спрашивает суровая воительница.

— Для этого нужен Черный кузнец, который был бы одновременно инженером и целителем, — устало отвечает Кадара. — Много у тебя таких на примете?

CXLV

По просторному помещению пробегает ветерок. Сдвинутые в центр столы и лавки теряются в пустом пространстве. Сквозь щели в дощатом потолке торчат клочья соломы — наверху сеновал. Солдаты лежат вповалку, а Доррин, стараясь не обращать внимания на головную боль, жует принесенные ему Кадарой хлеб и сыр.

Хотя вторая минная ловушка сработала не так впечатляюще, как первая, взрывы оказались достаточно сильными, чтобы Доррин потерял сознание. Совершенно очевидно, что военные действия не для него. Единственное, чего он хочет, — это вернуться в Дью.

— Как только мне станет лучше, я уеду, — заявляет юноша.

— Доррин, — сокрушенно качает головой Кадара. — Этой дорогой тебе не проехать. Белые будут охотиться за тобой, разошлют повсюду всадников. Три или четыре отряда.

Медленно жуя хлеб и сыр, юноша размышляет над ее словами. Пожалуй, Кадара права. Просто так ему отсюда не выбраться.

— А ваш оружейник не будет возражать, если я здесь поработаю?

— Ты наша единственная надежда — еще спрашиваешь?

— У меня с собой даже инструментов нет.

— Нашел о чем беспокоиться. Велка даст тебе все, что нужно. Ты нужен Бриду здесь. К тому же Брид снимет с меня голову, если я отпущу тебя без охраны, а откуда мне ее взять, коли здесь каждый человек на счету?

Доррин вздыхает, полагая, что если Клет надеется только на него, то город обречен. До подхода основных сил Белых он, поднапрягшись, сможет смастерить еще с дюжину мин, но ведь толк от них будет лишь в том случае, если их удастся установить в подходящих местах, и если Белые не обнаружат их раньше времени, и если они сработают как надо, и если... Слишком много всяких «если».

Даже мысль о необходимости изготовлять орудия смерти усиливает головную боль. Ведь одной Тьме ведомо, сколько жизней унесут его изделия.

Доррин отпивает жидкого пива. Кадара сказала, что здешнюю воду пить небезопасно, а искать свою флягу у него нет сил.

— А ты почему не ешь? — спрашивает он Кадару.

— Так, не хочется... — отвечает она, слегка поморщившись.

Это его вдруг начинает беспокоить. Как это — у Кадары нет аппетита?

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо... — она отдергивает руку, но он уже успел прикоснуться и понять, что ее тревожит.

— Прости, Доррин. Нам приходится туго. Сила на стороне врага, но Совет не позволяет нам отступить.

— Они по-прежнему требуют, чтобы вы удержали Клет?

— Конечно. Думаешь, им охота рисковать своими шкурами? Умирают-то солдаты, за это нам и платят.

— Неужто они не понимают, что происходит?

— Нет. До сих пор надеются как-нибудь откупиться от Белых.

Дверь открывается, и в помещении, вместе со слабым запахом конского навоза, появляется Брид. Его лицо, обычно гладко выбритое, заросло русой щетиной, а синяя туника выглядит так, будто он не снимал ее целую восьмидневку.

— Привет великому полководцу, — машет ему рукой Кадара.

— Привет наигрознейшему из отрядных командиров, — так же шутливо отвечает Брид, но улыбка тут же покидает его усталое лицо. — Могут твои люди проверить, нет ли разъездов Белых на дороге к Дью?

— Сейчас?

— Тебе не обязательно ехать самой. Пошли кого-нибудь, кто посмышленее.

— В отряде не может быть никого смышленее командира, — фыркает Кадара, вставая из-за стола. — Ехать-то далеко?

— Если не найдешь никаких следов на расстоянии в десять кай, значит, дорога свободна. На Кайленские холмы они не полезут.

— А жаль, — говорит Кадара, обернувшись к Доррину.

— Удачи тебе, — тихо произносит Брид.

— Седлайте коней! — приказывает она своим бойцам, отдыхающим в дальнем конце помещения. — Выезжаем в дозор. Я жду во дворе.

Брид, сев за стол рядом с Доррином, провожает Кадару взглядом, а потом некоторое время смотрит на закрывшуюся за ней дверь.

Некоторые из солдат кряхтят и вздыхают, но никто не ропщет. Доррин пододвигает к Бриду кувшин и щербатую кружку:

— Тебе не повредит сейчас выпить.

Наполнив кружку, Брид опустошает ее одним глотком.

— Кадара стала раздражительной, — произносит Доррин.

— Можно подумать, она бывает другой, — хмыкает Брид, но его смешок сразу обрывается.

— Да ладно тебе, — говорит Доррин. — Думаешь, мне непонятно, в чем дело? Она носит твоего ребенка. Правда, я узнал об этом за минуту до твоего прихода.

— Она тебе сказала?

— Скажет она, как же... — Доррин невесело усмехается. — Ей, небось, и невдомек, что я догадался. Просто коснулся ее руки, а она отдернулась.

— Не самое удачное время обзаводиться потомством, — вздыхает Брид.

— Это она сама захотела?

— Она заявила, — Брид обводит взглядом помещение и, хотя оно почти пустое, понижает голос, — что ежели мне охота корчить из себя героя, так пусть ей от меня хоть что-то останется.

Доррин медленно кивает, хотя, по его разумению, шансов остаться в живых у Кадары и еще не родившегося ребенка немногим больше, чем у Брида. Впереди битва за Клет.

— Я люблю ее, — говорит Брид, — очень люблю, пусть со стороны это не всегда видно. Однако и бросить на верную погибель этих людей — не толстосумов из Совета, а солдат, крестьян, ремесленников вроде твоих Яррла, Рейсы или Петры — я не могу... — Брид снова наполняет кружку, потирает шею и с запинкой продолжает: — Если меня... если что-нибудь случится, ты...

— Я думаю, скорее уцелеешь ты, чем я.

— Вздор! Ты позаботишься о ней? — Брид впивается в Доррина взглядом.

— Само собой, — бормочет Доррин, уставясь в стол. Он чувствует себя виноватым из-за того, что по-прежнему мечтает вывести в море «Черный Алмаз». Но стоит ли ему участвовать в битве? Ведь успех может обернуться для него слепотой, как некогда для Креслина. А поражение — гибелью.

— Каково соотношение сил?

— Совсем не в нашу пользу. Они набрали в Хидлене еще пять тысяч солдат. Мы, конечно, сделаем, что сможем, но даже в лучшем случае я могу рассчитывать только на три с половиной тысячи. И на тебя.

— Лестно это слышать, — суховато отзывается Доррин. — Но ты лучше скажи, сколько времени у меня на подготовку?

— Судя по тому, как они наступают, — дней десять.

— Есть ли какая-нибудь возможность сообщить Лидрал, где я нахожусь?

— Не думаю, что в этом есть надобность, — качает головой Брид, — Тилкар отправился в Дью за новобранцами, и я велел ему доставить ее сюда. Они должны прибыть завтра.

— А не много ты на себя берешь?

— Тьма, конечно же, много! Но я готов на все, лишь бы удержать тебя здесь. Пойми, Доррин, это не игра. Речь идет о множестве человеческих жизней.

Теперь Доррину отсюда не выбраться. Вздумай он уехать, удерживать его никто бы не стал, но когда здесь окажется Лидрал...

— Ну не подлец ли ты, Брид?

— Что поделаешь, нужда заставила, — военачальник кашляет. — Велка тебя ждет. Комната тебе отведена в штабе, рядом с моей. Это все, что я могу сейчас для тебя сделать.

Он встает и размашистым шагом выходит из приспособленного под казарму сарая. Встает и Доррин. Пора найти Велку и браться за работу над орудиями уничтожения.

CXLVI

Спидларские силы закрепились на склоне холма, обращенного к юго-западу. Именно по этому склону поднимается к стенам Клета дорога из Элпарты. Восточный фланг оберегают нависающие над рекой крутые утесы, западный — непролазные топи. Дальше, за болотом, — скалы, валуны, расщелины да крошащиеся уступы.

Высокие серые облака делают утро тусклым и хмурым. Легкий ветерок, колышущий знамена Белых сил, несет с сожженных полей запах гари. В стане хаоса переливчато поют рога.

После второго сигнала под белыми знаменами вспыхивает пламя. Огненный ручей, стремительно разрастаясь в реку, несется вверх по склону и расплескивается, ударившись о земляную стену. Вверх поднимается лишь несколько струек сального дыма. Голая земля не питает огонь, и он сходит на нет. Вторая огненная атака тоже заканчивается безрезультатно.

И тогда земля содрогается.

Кони спидларских воинов бьются и ржут. Доррин усмехается: Брид сумел предугадать тактику чародеев. Земляные валы — не каменные стены, их сотрясением не раскрошишь.

Вновь трубят рога, и рать под пурпурными знаменами движется вверх по склону. Несколько мгновений — и вражеская волна обрушивается на первую, обшитую досками траншею, где засел отряд спидларской пехоты, вооруженной копьями и алебардами. Враг полагает, что атакует передовое заграждение, однако в действительности бойцы должны лишь сделать вид, будто принимают бой, а потом спешно отступить по коммуникационным окопам выше по склону, к основным укреплениям.

Доррин надеется, что они успеют покинуть опасную зону прежде, чем он начнет действовать.

Обрушившиеся на первую линию траншей галлосские силы легко отбрасывают немногочисленных защитников, захватывают передовые укрепления и растекаются по окопам. Доррин дергает за шнур, который заключен в длинный деревянный короб, засыпанный землей. Рывок привел в действие огниво, и запалы, протянутые к рассредоточенным по склону зарядам, занялись.

— Бежим! — кричит он двум находящимся рядом с ним солдатам, и они срываются с места, словно за ними устремились в погоню демоны света.

Пурпурные знамена уже поднялись до середины склона. Немногочисленный спидларский заслон осыпает наступающих стрелами — не столько чтобы остановить их, сколько чтобы раззадорить.

Доррин нервно покусывает нижнюю губу: ему хочется верить, что Брид отдал необходимые распоряжения и все его люди отойдут вовремя. Пусть враги идут в атаку на чучела, снабженные деревянным оружием. Потом он обхватывает голову руками и садится на дно траншеи, страшась того, что должно случиться сейчас.

И тут оглушительно грохочет взрыв. Вся нижняя половина склона холма взлетает на воздух. Глиняный пол убежища Доррина подскакивает, деревянная обшивка стен лопается, разлетаясь острыми щепками.

— Свет! — в ужасе кричит один из солдат.

Второй лишь хрипит — два острых обломка дерева вонзились ему в живот и в горло. Боль в глазах Доррина такова, что юноша едва удерживается от того, чтобы вцепиться в них ногтями. Вдобавок ему в плечо впилась большая острая щепка. Задета, к счастью, только мякоть. Юноша осторожно вытаскивает деревяшку, находит в маленькой торбе пластырь и аккуратно накладывает на рану. Лишь после этого Доррин позволяет себе высунуться из полуобвалившегося окопа и взглянуть, во что превратился склон холма — на массу развороченной, обожженной, смешанной с кровавыми ошметками земли. Белая волна ужаса накатывает на него, и он сползает на дно укрытия, проваливаясь в беспамятство.

— Где он?

Слова доносятся словно бы издалека. Должно быть, спидларцы осматривают наблюдательный пункт Доррина — точнее то, что от этого пункта осталось. Голова его раскалывается, и он не имеет ни малейшего представления о том, сколько времени здесь провалялся.

— Свет! Ты только глянь, эка ему досталось!

— Да, бедняга похож на подушечку для булавок, — второй голос холоден.

— Где Доррин?

Узнав голос Лидрал, юноша силится открыть глаза, но, хотя и чувствует на лице солнечное тепло, его по-прежнему окружает непроглядная тьма. Коснувшись пальцами трепещущих век, Доррин убеждается, что они подняты. Просто он ничего не видит.

— Эй, там вроде один жив! Рукой шевельнул.

— Никак это кузнец...

Доррин кашляет, выплевывая желчь и глину, и, с помощью Лидрал, принимает сидячее положение. Голова его то гудит, то наполняется жгучим огнем. Лидрал вливает сидр ему в рот.

— Что... там? После взрыва...

— Ничего, — отвечает Лидрал. — Галлианцы, которые уцелели, унесли ноги в свой лагерь.

— Ага, — добавляет один из сопровождающих женщину бойцов, — только вот уцелеть из двух тысяч удалось разве что паре десятков.

— Две тысячи! — ахает юноша.

— Теперь ты понимаешь, почему военачальник так нуждался в твоей помощи? — звучит из темноты другой голос.

С помощью чувств Доррин пытается получить представление о тех, кто его окружает. В сумраке слепоты он едва различает размытые изображения Лидрал и троих солдат.

— С тобой что-то не так? — обеспокоено спрашивает женщина. — Ты на меня не смотришь!

— Я не вижу. Ни тебя, ни... вообще ничего.

— Дело дрянь! — восклицает один из бойцов.

— Нужно вывести его отсюда, — говорит Лидрал.

— Мы поможем. Хоть на руках вынесем, ведь это он избавил нас от галлосских головорезов.

Опираясь на плечо Лидрал, Доррин ковыляет вдоль развороченного окопа, понятия не имея, в каком направлении движется. Задолго до вершины холма силы покидают юношу. Его начинает бить дрожь, а каждый шаг отдается в голове приливом боли.

Откуда-то издалека слышны крики и конское ржание. Доррин пытается сделать еще шаг, но навалившаяся всей тяжестью тьма опрокидывает его на сырую землю.

CXLVII

— Ну и атака! Две тысячи бойцов канули во Тьму! — рычит от бешенства Джеслек, глядя на развороченный склон противоположного холма, похожий на обгорелое, вспаханное и политое кровью поле.

— Это была твоя идея, — замечает Ания.

— Ну и что? Я тоже могу ошибаться.

— Да ну? Никогда бы не подумала!

— Фидел, — Джеслек оборачивается к бородачу. — Собери новобранцев и брось их в атаку на том же самом месте.

— Что?

— Насчет этих проклятых мин мы достоверно знаем только одно — их не могло остаться там, где они уже взорвались. В любом другом месте могут оказаться другие заряды. А если мы станем мешкать, враги могут заново заложить их и на этом склоне.

Фидел кивает — против такой логики возразить трудно.

— Даже этот, будь он проклят, кузнец не может ничего сделать, не затратив на это времени. Значит, наша задача в том, чтобы этого времени ему не дать. Командуй наступление. Ударь в том же самом месте. Брось все силы на прорыв и ни в коем случае не останавливай атаки.

— Будет исполнено!

— Атакуй безостановочно.

Джеслек снова оборачивается к полю боя. Ания переглядывается с Фиделем, и бородатый маг направляется к штабной палатке.

CXLVIII

Земля под его ногами дрожит, в голове звучат лязг металла, яростные крики, вопли раненых и проклятия, но хуже всего наполняющая сознание острой болью ужасающая белизна.

Он чувствует на губах что-то прохладное.

— Выпей это, Доррин. Пожалуйста...

Повинуясь ласковому голосу, он отпивает несколько глотков и, если только ему не чудится, боль чуточку отступает.

— Доррин!

Юноша узнает голос Брида.

— Он ослеп! — резко произносит Лидрал. — Теперь ты доволен?

— Доволен?

— Ты ведь этого добивался! Всякому понятно, что Черный целитель не может произвести такие разрушения и при этом не пострадать! Даже ваш хваленый Креслин, при всем своем могуществе, оставался незрячим большую часть жизни!

Брид тяжело вздыхает.

— Возвращайтесь на позиции, Белые возобновили натиск, — бросает он солдатам, а когда те уходят, оборачивается к Лидрал и Доррину: — Что еще мне оставалось? Противник и сейчас вдесятеро превосходит нас, так что с поля боя я, скорее всего, не вернусь.

— Прости.

— Да ладно... Все мы делаем не что хочется, а что приходится. Отвези Доррина в Дью, только езжай не через Клет.

— Я могу ехать верхом, — говорит Доррин. — Чувства могут заменить зрение, конечно, не в полной мере, но хоть как-то.

— Нечего тебе трястись в седле, — возражает Лидрал. — Ты нуждаешься в отдыхе, а повозка запросто свезет двоих.

— Позаботься о нем, Лидрал. Мне пора, — Брид снова вздыхает, и Доррин, хоть и незрячий, улавливает что-то вроде печальной улыбки. — Ты сделал больше, чем кто-либо другой, Доррин. Да убережет тебя Тьма!

Доррин пытается сесть, но его голову вновь пронзают белые иглы, и он теряет сознание, а когда приходит в себя, шум битвы слышится ближе.

— Доррин, ты должен встать... Мне тебя не снести.

Медленно, не делая резких движений, он все же садится.

— На, попей воды.

Лидрал подносит к его губам кружку. Вода, пусть и тепловатая, помогает: головная боль становится не такой резкой.

— Попробуй встать! Обопрись на меня и попробуй! — настойчиво повторяет Лидрал.

Кузнец поднимается. Колени дрожат, но ноги его держат.

— Теперь пошли.

Она поддерживает его, и они ковыляют по склону подальше от звуков боя.

— У тебя на плече кровь, — замечает она.

— Щепка попала. Это ерунда.

— Точно?

— Сущая ерунда. Куда больше меня беспокоит зрение. Машина-то так и не отлажена.

— Машина? В такой момент ты можешь думать о машине?

— А о чем мне думать? О том разрушении, которое я учинил?

Уловив чувствами Меривен и свой посох, Доррин, спотыкаясь, бредет по мокрой земле к лошади. Позади стучат копыта. Доррин пытается потянуться чувствами ко всадникам, но белые иглы вновь вонзаются в череп, и ему остается лишь надеяться, что это скачут спидларцы.

— Вон тот кузнец-целитель и торговка, — доносится чей-то голос.

— Тебя Лидрал зовут? — спрашивает кто-то другой.

— Да, — отвечает женщина. — О... тьма! — в ее голосе Доррину слышится испуг.

— Ты возьмешь с собой нашего командира? — спрашивает тот же незнакомец.

— Конечно. Кладите ее в повозку.

— Кадара? — хрипло допытывается Доррин.

— Она ранена. Без сознания, — отзывается Лидрал.

— Нам пора возвращаться, — говорит один из солдат. — Белые наступают, и военачальнику нужен каждый боец.

— Я о ней позабочусь, — заверяет Лидрал.

Протянув руку, Доррин касается лежащей без чувств Кадары. Усилием воли он отгоняет собственную боль и выискивает ее повреждения. У нее сломана ключица, рассечено предплечье, а за ухом глубокая колотая рана.

— Доррин, — тревожится Лидрал, — ты не можешь...

— Многого не могу, но кое на что еще способен, — ворчит он. — Кровотечение уже остановилось. Нужно отсюда выбираться.

Он поворачивается к привязанной кобыле.

— Меривен...

Лошадь ржет.

Нетвердо ступая по неровной скользкой земле, Доррин приближается к лошади, гладит ее по шее и берется за поводья.

— Поеду верхом.

— Как? Ты же не видишь дороги.

— Я чувствую тебя. Буду следовать за тобой, вот и все.

Пальцы его обхватывают посох, и на миг перед ним предстает вытоптанный, грязный луг. Головная боль утихает, остается лишь жжение в плече. Правда, длится это недолго, боль и слепота тотчас возвращаются. Однако у него появляется надежда. Возможно, сосредоточение на гармонии позволит ему восстановить зрение.

— Ну ты и упрямец, — бормочет Лидрал, поднимая откидной борт повозки и взбираясь на сиденье.

— Тебе бы этому радоваться. Как Кадара?

— Белая как мел, но дышит.

Доррин направляет Меривен следом за повозкой, катящейся по разбитой, в рытвинах и колдобинах дороге.

Повозка подпрыгивает на ухабе, и Кадара стонет. Доррин закусывает губу.

— Кто там? — слышится голос, принадлежащий, видимо, постовому.

— Это Черный кузнец... он ранен, — говорит кто-то другой.

— Но ведь не велено никого пропускать.

— Ты что, решил попробовать задержать этого малого?

Ответа не следует. Повозка, еще несколько раз качнувшись, выезжает на дорогу. Доррин пытается сориентироваться, но приступ боли заставляет его бросить эту затею, и он следует за повозкой, полностью положившись на Лидрал и Меривен.

CXLIX

— Вот они, кертанские ублюдки, — бормочет Киррас.

— Твоя задача — удержать две первые линии, — напоминает Брид.

На глазах у военачальника, наблюдающего через бойницу земляного вала, кертанские знамена падают на землю, а новобранцы — те, которые уцелели после спидларской контратаки, — разбегаются. Белые выпускают огненные стрелы, но спидларцы успевают укрыться под защитой земляных укреплений, почти не понеся потерь. Брид удовлетворенно кивает — пока все идет неплохо. Потом он бросает взгляд на другого отрядного командира — Риднера.

— Я готов.

Позади обоих командиров отряда стоят оруженосцы со щитами из черного железа. Брид снова смотрит в бойницу. Жаль, что дьявольских устройств Доррина не хватает.

Солнечное утро снова оглашается трубным зовом.

— Они явно не хотят давать нам передышку, — замечает Киррас.

— Да, даже после этого, — с кривой усмешкой отзывается Брид, указывая на обгорелый, развороченный склон.

Не успевает смолкнуть сигнал, как золотистые знамена начинают продвигаться вверх, к Спидларским укреплениям. Несмотря на град стрел, кифриенские новобранцы захватывают нижнюю из трех линий.

— Перебросьте туда новобранцев Биллы, — решает Брид.

— Но мы оголим правый фланг.

— На флангах они не атакуют... пока.

Киррас кивает оруженосцу и вместе с ним покидает укрытие. Вскоре офицер возвращается.

— Подкрепление на подходе, — докладывает он.

Брид видит, как войско под золотистыми знаменами приближается ко второй линии обороны, но застревает перед ней, когда обстрел, неожиданно для нападающих, становится вдвое интенсивнее.

— Готовься, — говорит Брид Кирросу. — Сейчас они наверняка бросят конницу направо и попытаются прорваться там. Выжди до последней возможности и бросайся вперед. Завяжи рукопашную, тогда им будет трудно использовать огненные шары.

— Будет исполнено, командир.

— Скоро я последую за тобой, — тихо произносит Брид, когда Киррос уходит.

Риднер хмурится, жуя губу.

Брид снова смотрит в щель. Как он и предсказывал, галлосская конница идет в атаку на правом фланге, где склон не столь обрывист и крут, как в центре или слева. Горстка всадников падает под стрелами, но Белые чародеи забрасывают укрытия лучников огненными шарами, и обстрел прекращается. Уцелевшие лучники не решаются высунуться из траншеи, чтобы прицелиться.

— Надо подпустить их поближе, — говорит Брид второму командиру.

Галлосская конница обходит справа линию земляных укреплений и обрушивается на пехоту, кажущуюся беззащитной, но в этот миг два спидларских конных отряда стремительно атакуют врага с тыла.

Выскочив из укрытия, Брид с длинным мечом в руке бежит вниз по склону и командует затаившимся воинам:

— К бою! Ударьте по золотым знаменам! К бою!

Лучники поднимаются из окопов и осыпают кифриенцев градом стрел. Брид, пригибая голову и перескакивая через мертвые тела, мчится к правой верхней линии обороны.

Вдогонку ему летят огненные шары, но он успевает спрыгнуть в траншею.

— Быстро к центру! — приказывает он находящимся там воинам.

Какой-то сержант пытается возражать, но огонь в глазах командира заставляет его умолкнуть. Он ведет людей в указанном направлении, а Брид уже несется назад, к наблюдательному пункту, возле которого ждет отряд Риднера. Взлетев в седло, военачальник мчится к правому флангу. Риднер со своими следует за ним.

— В атаку!

Риднер выхватывает меч, и его бойцы устремляются вниз по склону. Галлосские всадники пытаются преградить им путь. Дважды вспыхивает меч Брида, и двое врагов падают наземь.

— Стрелки! — грохочет голос военачальника. — К бою!

Выскочившие словно из-под земли лучники чуть ли не в упор выпускают стрелы по кифриенцам, продолжающим штурмовать центр позиции.

Однако Белые отвечают огненными шарами. Раздаются вопли, вверх по склону ползет маслянистый дым, однако потери обороняющихся не так уж велики. Лучники залегают в траншеях, конные отряды Кирраса и Риднера спешно отступают за земляной вал, где соединяются с Бридом.

— Выждем, пока они не поднимутся к вершине, — говорит военачальник. — Надо подпустить их как можно ближе.

Киррас мрачно кивает. Риднер вытирает свой окровавленный клинок тряпицей и засовывает обратно за пояс.

Трубный зов посылает на штурм очередную вражескую волну. На сей раз атакует в основном конница.

Особенно силен натиск на правом фланге, где Белые, потеряв лишь троих своих и почти не встречая сопротивления, стремительно продвигаются вперед, грозя оказаться в тылу у защитников центра.

— Пора! — командует Брид и пришпоривает коня. Его клинок сверкает как молния. Трое врагов падают прежде, чем успевают понять, что грозный воитель врубился в их ряды.

— Колдовство!

— Белобрысый демон!

Спасаясь от неумолимого клинка Брида, вражеские всадники бросаются врассыпную, но их настигают мечи последовавших за своим вождем спидларцев. Еще немного — и Белые обращаются в бегство.

— Назад! — кричит своим Брид. Он успевает уклониться, но опалившая его волосы огненная стрела поражает Риднера. Тот вспыхивает как факел.

Тех, кто собирается вокруг Брида в укрытии, насчитывается теперь меньше полного отряда. Направив коня на помост, к земляному заграждению, укрепленному изнутри бревнами, военачальник приподнимается на стременах. Хидленские части пытаются зайти с фланга, а внизу начала перегруппировываться Белая кавалерия.

— Стрелки! — командует военачальник. Стрелы летят навстречу вражеским всадникам, но уже спустя мгновение лучникам приходится залечь, спасаясь от чародейского огня. Тем временем хидленцы напирают, стараясь завершить свой обходной маневр.

Брид пристально наблюдает за всеми этими передвижениями.

Труба снова посылает перестроившихся всадников на приступ.

И вновь Брид подпускает их совсем близко, после чего врывается в их ряды, сея смерть, и командует своим отступление к вершине. Вместе с ним успевает отойти лишь горстка кавалеристов. Десяток укрывшихся за верхним валом лучников выбивают из седел рвущихся вперед Белых всадников, но как только те откатываются, на позицию стрелков обрушивается огненный дождь. А после огненного обстрела следует атака кифриенской пехоты: солдаты врываются в траншеи, схватываясь с уцелевшими и добивая раненых. Развернув коня, военачальник Брид мчится вниз по склону в гущу врагов. Киррос с четырьмя бойцами следует за ним, порубив на своем пути два десятка врагов. Белые бегут, но как только между ними и спидларцами образуется разрыв, чародеи вновь пускают в ход огонь.

Выпрямившись в седле, Брид бросает взгляд в сторону дороги на Дью, и в этот миг огненная стрела прожигает его насквозь. Объятый пламенем, воитель успевает сразить мечом последнего пехотинца и умирает с горькой усмешкой на губах.

Уже смеркается, когда на вершину, все защитники которой сложили головы, поднимаются вожди победителей. Они шествуют под белыми знаменами мимо обугленных тел, усеивающих склон.

Рыжеволосая Ания, мимоходом приглядевшись к одному из павших, ступает на прогалину следом за Джеслеком.

— Мы не можем позволить себе еще одну такую победу, — заявляет командующий объединенными войсками. — Наши потери составили не менее половины армии.

— Свыше двух третей, — подсказывает из-за его спины кто-то из штабных.

— Больше никаких сражений не будет, — заявляет Джеслек, — разве что мелкие стычки. У них не осталось бойцов.

— Свет свидетель, хочу надеяться, что ты прав.

— Я прав, — отрезает Джеслек. — Первым делом мы займем всю речную долину, а здесь оставим лишь небольшой заслон, оберегать дорогу на Дью. Сам Дью займем после того, как в наших руках окажется Спидлария.

— Как прикажешь.

Ания переглядывается с Фиделем. Лицо Керрила остается бесстрастным.

CL

Повозка скрипит. Доррин потирает лоб, гадая, какое расстояние они одолели.

— Выпей глоточек... пожалуйста... — Лидрал смачивает губы Кадары и растерянно обращается к Доррину: — У нее жар, а она не может даже глотать.

Доррин направляет Меривен к фургону, медленно спешивается и спрашивает:

— Можно мне немножко?

— Пей... вот.

Отпив воды, юноша касается посоха, стараясь впитать в себя прохладную тьму гармонии, а потом пробегает кончиками пальцев по лбу Кадары, передавая ей это ощущение.

Раненая стонет, однако остается в беспамятстве. И пить по-прежнему не может.

— Сколько мы проехали? — интересуется Доррин.

— Примерно четверть пути, как раз до поворота к лагерю углежогов. Скоро придется устроить привал. Темнеет, а я не могу видеть в темноте, как ты.

— Это раньше я мог, — поправляет юноша.

Слышится шорох. Лидрал роется в повозке, а потом вручает что-то Доррину.

— Держи. Это хлеб и сыр.

Он медленно жует, прислушиваясь к шелесту листьев и птичьим голосам.

— Готов? — сращивает через некоторое время Лидрал.

— Вполне.

На ощупь он взбирается в седло, и все начинается сначала. Повозка скрипит. Меривен всхрапывает. Кадара стонет...

Повозка и всадник тащатся по рытвинам и колдобинам дороги до тех пор, пока Лидрал не сворачивает в проем в придорожной ограде и не останавливает повозку на придорожной прогалине.

— Все. Ехать дальше я не могу.

— Ну и ладно, — сонно бормочет Доррин, покачиваясь в седле.

— И ты тоже не можешь. Слезай.

Он повинуется, почти не сознавая, что делает.

— Расседлать лошадь сможешь?

Доррин нащупывает подпругу.

— А Кадару подержать сумеешь? Мне постелить надо.

Юноша приподнимает на удивление легкое, горячее тело, а Лидрал тем временем расстилает одеяла.

— Клади сюда.

Юноша так и делает, но при этом морщится и тихонько стонет.

— Тебе больно?

— Ерунда, терпимо.

Боль в его плече и впрямь несравнима с болью Кадары.

— Тебе нужно подкрепиться и попить.

Не ощущая вкуса, Доррин жует черствый хлеб и пьет воду, после чего укладывается под повозкой. Он засыпает, но просыпается задолго до рассвета.

Слыша легкое посапывание Лидрал и шелест придорожных деревьев, он улыбается. Ему вспоминается, что такие деревья завелись в этих краях после того, как великий Креслин изменил климат и в нагорьях стало выпадать мало дождей.

Голова болит уже не так сильно, однако зрение еще не восстановилось.

— О... нет! Тьма, нет! Брид... не оставляй меня! — стонет в бреду Кадара. — Не надо... негодяи... белые ублюдки...

Мгновенно пробудившись Лидрал поворачивается и пытается успокоить раненую:

— Не бойся! Все в порядке. Мы с тобой...

— Где... кто?

— Я Лидрал. Мы здесь с Доррином.

— Брид... где он?

— Остался в Клете, — Лидрал осторожно встает, стараясь не задеть Кадару. — Сейчас я дам тебе воды.

— Ни за что не оставляйте там... рука... больно...

— Скоро заживет, — уверяет Доррин.

— ...уложила четырех поганцев... больно... Брид, где ты?

— Выпей вот это, — говорит Лидрал. Доррин садится:

— Можешь ты достать мой мешок? Там у меня немного звездочника.

— О чем ты раньше думал... ох, прости!

— Трудно думать, когда у тебя башку огнем жжет, — Доррин шарит в мешке, узнавая на ощупь, в каком пакете какое снадобье. — Вот... сумеешь посыпать ей на рану, а потом наложить повязку?

— Мне нужно зажечь свечку.

Доррин подает Лидрал пакет с заживляющим порошком.

— Ох, Свет!.. жжется... — стонет Кадара.

— Готово, — сообщает Лидрал. — Я ее перевязала. Что еще?

— Надо развести это в воде и как-то в нее влить. Сумеешь?

— Попробую.

Лидрал возится с посудой.

— Кадара, открой пожалуйста рот, — слышится через некоторое время.

— Как горько... словно яд. Ты хочешь меня отравить?

— Перестань, это лекарство! Тебе станет легче.

Некоторое время Лидрал продолжает бренчать посудой, а потом возвращается на место и ложится между Доррином и Кадарой.

— Спасибо, — говорит Доррин, касаясь ее руки.

— Спи, — шепчет она, пожимая его руку в ответ.

Со временем юноша засыпает, а просыпается лишь от утреннего щебета птиц. Голова почти прошла, а вот зрение так и не вернулось.

Лидрал уже встала и тихонько, стараясь не потревожить спящих, поит лошадей.

Доррин выбирается из-под повозки, делая все, чтобы не приложиться к ней макушкой.

— Остался хлеб с сыром. Угощайся, — предлагает Лидрал.

— Спасибо, — взяв у нее ломоть хлеба и кусочек сыра, он присаживается на низкую каменную ограду и спрашивает: — Ты все еще пользуешься сырорезкой?

— Так гораздо удобнее. Признаюсь, меня и по сей день бросает в дрожь при виде ножа, — отвечает Лидрал, садясь рядом с ним.

— Прости.

— Ты не виноват, — Лидрал касается его щеки.

— Хотелось бы в это верить. Но они схватили тебя из-за того, что ты любила меня.

— Я и сейчас тебя люблю, невозможный ты человек, — говорит Лидрал, сжимая его запястье. — Как бы хотелось, чтобы ты смог увидеть деревья на холме! Роса на их листьях сияет в солнечном свете так, что они кажутся серебряными...

— Мне бы тоже этого хотелось.

Некоторое время они сидят молча.

— Кадара все еще спит, — нарушает молчание Лидрал. — Это хорошо?

— Хорошо. Но нам придется разбудить ее, чтобы она приняла лекарство и попила. Ей нужна вода.

— Хочешь еще хлеба с сыром?

— А нам хватит на всю дорогу?

— Должно. Мерга собирала меня в дорогу так, словно я еду не в Клет, а на край света. Хлеба у нас аж четыре каравая.

Лидрал встает, чтобы собраться в дорогу, а Доррин погружается в мысли о хаосе и гармонии.

Некоторые люди веруют в гармонию, словно в Бога, но Бог этот кажется не рассудительным мудрецом, а упрямым формалистом. В противном случае как могли бы хорошие люди страдать из-за того, что им, во имя добра, приходится использовать не лучшие средства? Или же средство важнее цели? Всегда?

Взять Фэрхэвен. Хотя Белым Городом правят приверженцы хаоса, порядка там больше, чем где-либо в Кандаре. Преступность мала, и народ, похоже, позажиточнее тех же спидларцев. Только ли потому, что Фэрхэвен обогатился за счет завоеваний?

— Доррин, если мы хотим добраться до Дью без... без нежелательных происшествий...

Юноша понимает. Неизвестно, не поскачет ли в скором времени по этой дороге вражеская конница.

Как и вчера, первое прикосновение к Черному посоху возвращает ему зрение — но влажная от росы трава и темная зелень ласкаемой рассветными лучами листвы предстают перед ним лишь на миг. Мир снова поглощает мрак, и он отворачивается, чтобы Лидрал не увидела подступающих к глазам слез.

Почему гармония так далека от справедливости? Чистая гармония не в состоянии одолеть хаос, и любая попытка Доррина сконцентрировать силу гармонии для борьбы с хаосом оборачивается для него наказанием. Та же судьба постигла и Брида — Белые и спидларские купцы совместно покарали его за одаренность и приверженность гармонии.

Может быть, дело в том, что смерть есть конечная форма хаоса — так сказать полное отрицание человеческой гармонии? В конце концов, как бы ни упрекали его родные и Лортрен, Доррин ни разу не пострадал из-за использования гармонии для изготовления машин. Да и изготовление орудий убийства не навлекало на него особых бед. Чего, впрочем, не скажешь об их использовании.

— Доррин, помоги мне положить Кадару в повозку.

Юноша склоняется над раненой и, превозмогая боль в плече, поднимает ее.

— ...больно... не оставляй меня...

Доррин чувствует, что Кадаре чуточку лучше, но жар так и не сошел, а владеть правой рукой она сможет нескоро. Может быть, вообще никогда.

В кронах дубов бодро щебечут птички. А вот Доррину не до веселья.

CLI

— Все выглядит нормально, — говорит Лидрал, озирая долину с гребня холма.

— Никаких путников вблизи нет, — сообщает Доррин, уже восстановивший способность распространять чувства, не вызывая приступов головной боли. А вот зрение возвращается к нему по-прежнему лишь при прикосновении к посоху, причем лишь на миг и далеко не всякий раз.

— Да и откуда им взяться! Когда я выезжала в Клет, жители бежали из города очертя голову.

Доррин вновь касается посоха, но на сей раз ничего не видит.

— Как Кадара?

— Без особых изменений. Иногда пробуждается, но главным образом спит.

Дорога расширяется, и Доррин направляет Меривен вперед, чтобы ехать рядом с Лидрал.

— Что думаешь насчет Брида? — негромко спрашивает Лидрал. Доррин качает головой.

— Ясно. Вот и я так думаю.

Ни ей, ни ему не хочется говорить об этом вслух, но им понятно, что Белые не оставят в живых выходца с Отшельничьего, тем более причинившего им такой урон. В печальном молчании они едут дальше, до самой тропы, что ведет от главной дороги к Дорринову дому.

— Мы... еще не приехали? — лепечет Кадара.

— Можно сказать, уже дома, — отвечает Лидрал, но неожиданно у нее вырывается испуганное восклицание.

— Что ты увидела? — спрашивает Доррин.

— Домик Риллы... на его месте пепелище. А твой дом и сарай целы, но перед ними завал, вроде баррикады. Там люди... Кажется, Пергун и кто-то постарше... и Рейса — она с мечом.

Лидрал сворачивает с тракта и направляет повозку к дому. Доррин следует за ней, проклиная свою слепоту.

— Мастер Доррин... — начинает Пергун.

— Что случилось? — Доррин поворачивается на его голос.

— Что с тобой? Куда ты смотришь?

— Он ослеп, — тихо отвечает за него Лидрал. — А в повозке у нас Кадара. Она тяжело ранена, ее нужно занести в дом.

— Положите ее на мою кровать, — предлагает Доррин.

— Ослеп! — в ужасе восклицает Пергун. — Эти Белые злодеи... неужто они?..

— Это не они. Это я сам, — угрюмо произносит юноша. Он спешивается и, ориентируясь с помощью чувств, ведет Меривен в конюшню.

— Он что, свихнулся? — спрашивает Пергун.

— Давай, я помогу... — слышит Доррин голос Рейсы.

— Сказано же — ослеп! Ослеп, а не свихнулся! — ворчит Лидрал, спускаясь с повозки. — Он целитель, приверженец гармонии, а ему пришлось создать устройства, загубившие тысячи людей.

— Тысячи?

— Именно так. Правда, и этого оказалось недостаточно. Я полагаю, что благодаря Доррину и Бриду Белые потеряли более половины своего войска, но их осталось еще тысяч пять.

Доррин открывает конюшню, и в нос ему ударяет сильный конский запах. Там находится целых пять лошадей. Две привязаны в углу, в наспех отгороженных стойлах. Но стойло Меривен не занято. Поставив кобылу туда, юноша расседлывает ее, кладет седло на полку, отставляет посох к стене и привычно берется за щетку.

— Тебе нельзя оставаться здесь, — говорит Рейса. — Они сожгут все округу, лишь бы до тебя добраться.

— До меня? Кому нужен простой кузнец?

— Да уж нынче все знают, как ты прост! — хмыкает Рейса. — Скажи лучше, как твой корабль? Плавать может? Яррл по пути сюда вроде бы видел его с холма.

— А что, Яррл здесь?

— Конечно. Это разумно, здесь легче обороняться. На большом фургоне мы перевезли к тебе почти все его инструменты, только вот наковальню пришлось оставить. Пергун, ясное дело, явился сюда из-за Мерги, а когда солдаты увезли Лидрал, мы решили...

— Вы вовсе не были обязаны...

— Доррин, ты тоже много чего не был обязан делать. Ты вовсе не был обязан исцелять сына Гонсара, не был обязан брать в свой дом Мергу. Или лечить всех тех людей, которые не могли за это заплатить. Или выращивать для Риллы травы, или отказываться брать работу у заказчиков Яррла. Короче говоря, — Рейса кашляет, — ты помогал многим, так позволь хоть раз помочь тебе. Тьма свидетель, хоть ты гордец и упрямец, но сейчас тебе позарез нужна помощь...

Отложив щетку, Доррин нашаривает ларь, чтобы задать Меривен корму. Рейса поднимает крышку ларя и вручает ему железный совок — одну из вещиц, которые он смастерил мимоходом.

Прикосновение к холодному железу кажется исцеляющим.

— Тебе надо отдохнуть.

Засыпав пару совков зерна в кормушку, Доррин выходит из стойла и, закрыв за собой дверь, тяжело опускается на кучу соломы.

— А где вы все спите?

— Мы взяли на себя смелость устроиться в передней. Места там много, так что нам оставалось лишь положить тюфяки.

— Вот и прекрасно.

Доррин устал куда больше, чем ему казалось. Он почти сразу проваливается в сон.

CLII

Расхаживая по холодной кузнице и касаясь пальцами то горна, то полки с инструментами, Доррин гадает, когда же к нему вернется зрение. Если это вообще случится. За что он наказан? Или за что наказал себя? За то, что не имеет возможности остановить натиск хаоса, не прибегая к насилию? За то, что пытался помочь хорошим людям?

— Тьма! — бормочет он, досадуя на собственное бессилие. Белые уже в ближайшие дни двинутся на Дью, если только Спидлария каким-то чудом не устоит. Но о какой обороне может идти речь, если после кровавой битвы за Клет уцелело лишь несколько сот спидларских солдат!

Юноша выходит из кузницы, прислушиваясь к стуку деревянных учебных мечей. Даже хромоногий Рик настоял на том, чтобы его обучили владеть клинком.

— Защищайся! Парируй!

Можно себе представить, какой страх наводила некогда на противников Рейса!

С юга вот-вот нахлынет вал хаоса, а Доррин совершенно бессилен. Может быть, стоило бы сходить на «Черный Алмаз»... но что толку? По заверениям Пергуна и Яррла, с кораблем все в порядке, а Тирел работает над оснасткой. Однако Доррину необходимо устранить все выявленные недостатки в зажимном устройстве и конденсаторе. Сделать же это, будучи слепым, он не может.

Правда, смастерить коллектор и тубы может и Яррл, но скользящие пластины надо ковать из черного железа, а с этим материалом старый кузнец не работал. Конечно, опытный мастер может освоить многое, но времени-то почти не осталось.

— Ну что, все хандришь да жалеешь себя? — раздается насмешливый голос Риллы.

— Не столько хандрю, сколько думаю, как привести в порядок корабль.

— Корабль? А как насчет того, чтобы сперва привести в порядок себя? — спрашивает целительница.

— Каким же это, интересно, манером?

— Спрашивается, кто из нас великий Черный целитель? Но будь я им... я, пожалуй, наведалась бы в сад и там, среди трав, пораскинула бы умишком... — Рилла смеется.

— Умишком?

— Вот именно. То, что тебя тревожит, коренится не в твоем теле, а в душе.

Сказанное не лишено резона, ведь рост и цветение имеют в своей основе гармонию. Он направляется к саду, скрытому за завалом, сооруженным из наспех срубленных кустов и деревьев.

— Ваос! — слышится позади голос Яррла. — Ты не сможешь орудовать тяжелым клинком с помощью одного запястья.

— Так ведь никто не сможет, кроме тебя, — замечает Рейса.

— Да ладно тебе...

Похоже, за деревянные мечи взялись все — и Ваос, и Рик, и Пергун, и Лидрал, и даже Мерга. Только вот будет ли от этого прок? Чему можно научиться за восьмидневку? Впрочем, вражеские новобранцы тоже не ахти как обучены.

Солнце слепит глаза, но вершина холма продувается прохладным северным ветерком. Осторожно присев на борозду между грядками, юноша перебирает пальцами прохладные листья бринна.

О чем же ему «пораскинуть умишком»? Не иначе, как снова о природе гармонии. Что есть гармония и почему приверженцы ее могут быть подвергнуты каре, даже если стремятся к благой цели? Не потому ли, что деяниями своими они, пусть ненамеренно, способствуют возрастанию хаоса? Значит ли это, что гармония есть не более чем сочетание незыблемых установлений, и никакая, пусть благая из благих, цель не может оправдать использование силы гармонии, коль скоро оно способствует умножению хаоса?

А вот любовь или дружба — не являются ли они одним из проявлений гармонии? Ведь, надо полагать, истинный хаос и истинная любовь несовместимы. Любящие не причиняют своим любимым боли, во всяком случае намеренно. То же можно сказать и о друзьях. Боль как таковая есть проявление хаоса; не что иное, как вызванное той или иной причиной нарушение гармонии тела. А как насчет боли душевной?

Так и не найдя ответа на многие свои вопросы, Доррин тянется к травам, но белесо-красное ощущение хаоса в подгнивающем корешке разрушает его сосредоточенность. В результате он не черпает силу гармонии из трав, а, напротив, направляет остатки своей, чтобы подкрепить бринн.

— Мастер Доррин, ты чего сидишь между грядок? Можно я рядышком посижу? — раздается детский голосок.

— Конечно, Фриза, — невольно улыбнувшись, отвечает юноша. — Садись, только не на грядку. Не нужно мять травку.

— Хороший у тебя садик, — заявляет девчушка, плюхнувшись ему на правое колено. — Мне нравится.

— Мне тоже.

— А почему трава и кустики не ходят?

— Так ведь ножек-то у них нет. Как же двигаться без ног?

— У рыбок тоже нет ножек, а они очень даже двигаются.

— Так они в воде живут, и вместо ног у них плавники да хвостики. А вот водные растения плавников не имеют и тоже не двигаются.

— Хорошо, что я не растение. Мне нравится бегать, прыгать и вообще... А мы можем уплыть куда-нибудь на твоем корабле?

— А куда бы ты хотела?

— Туда, где люди живут счастливо. Я хочу, чтобы мама и Пергун были счастливы. А в счастливом месте они могут жить счастливо всю жизнь.

Доррин подавляет вздох:

— Не всегда так получается.

— Но ты ведь желаешь мамочке счастья?

— Конечно.

— Значит, ты возьмешь ее и Пергуна на корабль! Правда?

— Возьму, — тихонько смеется Доррин. — Только сначала мне нужно заставить этот корабль плавать.

— Ну уж это ты сделаешь! У тебя все получается, за что ни возьмешься. Можно я побегу, расскажу маме?

— Беги. А уж я постараюсь, чтоб получилось.

— Мамочка обрадуется. Пергун тоже... — Фриза вприпрыжку бежит к завалу, возле которого взрослые упражняются с оружием.

Доррин потирает подбородок. Неожиданная мысль приходит ему в голову. Рейсу он всегда воспринимал как бойца. А вот о Яррле в качестве такового даже не задумывался. Почему, хотелось бы знать? Неужто лишь потому, что кузнец никогда не заикался об оружии?

Пальцы его вновь касаются бринна, но тут до гребня доносится звонкий голосок Фризы:

— Мастер Доррин сказал, что возьмет нас всех на корабль! Если заставит этот корабль плавать... Но он заставит, у него всегда все получается!

Доррин тихонько смеется, и тут неожиданно тьма перед его взором развеивается. Зная, что все это может исчезнуть в любой миг, юноша жадно впитывает образы колышущейся на ветру травы и притулившихся к Закатным Отрогам пушистых облаков, а потом встает и, радуясь погожему дню, идет вниз по склону. И лишь когда его взору предстает напряженное лицо Яррла и висящий на бедре кузнеца недавно выкованный короткий меч, тьма возвращается.

CLIII

Доррин направляется через двор к завалу, у которого дежурят Пергун с мечом — работа Яррла — и Лидрал, держащая под рукой свой лук.

Они следят за дорогой, по которой, хотя уже смеркается, бредут крестьяне или пастухи. Они направляются прочь от Дью, к тропе, которая уводит в горы. Беженцы уже побывали в гавани, но судов, принимающих на борт пассажиров, там нет.

«Черный Алмаз», по настоянию Тирела, стоит не у причала, а на якоре, в четырех родах от берега. У пристаней остались лишь непригодные для морского плавания лодки.

— Судя по тому, как продвигаются Белые, у нас остались сутки, в лучшем случае трое, — говорит Лидрал, указывая на столб дыма.

— Нам нужно закончить загрузку «Черного Алмаза», — отзывается Доррин, почесывая подбородок.

— А он готов?

— Не совсем. Но дело близится к завершению.

— Прошу прощения, мастер Доррин, — почтительно произносит Пергун, беспокойно трогая повязку на ране, полученной в столкновении с шайкой попытавшихся с отчаяния штурмовать завал беженцев, — но не мог бы ты пояснить, чего мы так долго ждали?

Помедлив, Доррин отвечает:

— У побережья курсирует Белый флот, и у нас нет возможности ускользнуть, пока двигатель не заработает как следует.

— Да есть ли у нас вообще такая возможность, коли они мечут огонь? И почему только ты сам не можешь выпускать огненные стрелы?

— Моя машина позволит нам оторваться от них, а чтобы пустить в ход огненный шар, Белый чародей должен подобраться довольно близко. Но ты прав, больше тянуть нельзя. Сегодня вечером мы загрузим все, что осталось, а поутру отправимся в порт. Вчера, в сумерках, когда никто не видел, Яррл, Рейса и Ваос уже переправили кое-что на борт.

— А почему Белые так медлят? Уже больше восьмидневки, как они захватили Клет; давно бы могли нас прихлопнуть.

— Благодарение Тьме, они хотят установить полный контроль над каждым поселением и не двигаются дальше, пока не достигают своей цели. Их предводитель предпочитает действовать методично.

При этих словах Доррин ежится. Чувства позволяют ему проследить маршрут методичного продвижения Белых, нанесенный на карту Спидлара огнем, пеплом и кровью.

Доррин уходит на кухню, где Мерга нарезает холодную баранину. Возле стола стоят два короба, куда она складывает содержимое буфета.

— Тут кое-что отложено для Кадары, — говорит кухарка. — А остальное можно брать и угощаться.

— Мне, кстати, надо взглянуть на ее руку, — откликается Доррин. — А потом схожу в кузницу.

— Фриза, — велит Мерга дочери, — поищи-ка в буфете, в нижнем ящике, два маленьких горшочка. И поставь на стол.

— Хорошо, мамочка. А крышки нужны?

— На что же мне горшочки без крышек?

Доррин заглядывает в кладовку — почти пустую, поскольку основное ее содержимое уже погружено в повозку Лидрал, — достает из своей торбы перевязочный материал и направляется в комнату, где лежит Кадара.

— Мне надо взглянуть на твою руку.

Кадара молча протягивает руку и отворачивается к стене. Доррин меняет повязку. Рана зашита грубовато, но по этой части он не мастак. Во всяком случае, швы помогут ране затянуться, а удалить шрамы можно будет с помощью магии.

Рана заживает. Доррин не обнаруживает в ней ни заражения, ни красно-белого налета хаоса. Покончив с рукой, юноша обрабатывает вторую рану — над ухом. Кадара по-прежнему не издает ни звука и открывает рот, лишь когда он отступает:

— Зачем ты меня вытащил? Почему не бросил там?

— Чтобы Белые оставили от тебя кучку пепла? — сердито спрашивает целитель.

— Останься ты там, Брид мог бы спастись... Ты мог бы придумать что-нибудь и перебить их. И потом... Бриду тоже мог потребоваться целитель, — голос Кадары холоднее, чем вода в баке на кухне. — И может быть, я могла бы действовать правой рукой.

— Со временем сможешь.

— Что толку от однорукого бойца? Или однорукой матери? — Кадара качает головой, и откинувшаяся рыжая прядь обнажает все еще воспаленный шрам над ухом.

В комнату с подносом в руках входит Мерга.

— Я тут принесла поесть. А тебя, мастер Доррин, ждут — у тебя полно дел.

— Да-да, — подхватывает Кадара, — поспеши. У тебя полно дел поважнее, чем остановить Белых ублюдков.

Спорить Доррин не хочет, хотя мог бы сказать, что он лично погубил больше врагов, чем кто-либо другой, сражавшийся на стороне Спидлара.

— Останься я там, только и сумел бы, что погибнуть, может быть, прихватив с собой кого-то из них, — ворчит он, снова испытывая приступ головной боли. Она все еще возвращается, так же как и слепота, хотя со временем это происходит все реже и реже.

— Так какая же от тебя вообще польза? Где ты был, когда Брид так нуждался в помощи?

— Я сделал что мог. Ты можешь считать меня трусом, но я не солдат.

— Ты не трус, Доррин, ты просто не нашел для себя того, за что стоит сражаться. Ни я, ни Лидрал, ни Отшельничий...

— А как ты назовешь ту бойню, которую я учинил в Клете?

— Это была не битва, а рассчитанное разрушение.

— Вот твой обед, — мягко напоминает Мерга.

— Зачем мне есть?

— Хотя бы ради твоего ребенка.

— У которого не будет отца...

Не дослушав этот спор, Доррин выходит в коридор. При взгляде на дверь спальни на его губах появляется улыбка. Народу в дом понабилось столько, что им с Лидрал волей-неволей приходится спать в одной постели. Правда, меж ними до сих пор пролегает невидимая преграда, но это уже существенный шаг вперед. По крайней мере, он всегда может протянуть руку и прикоснуться к ней.

Вернувшись на кухню, Доррин смотрит на поднимающийся над чайником пар. Мысль его привычно обращается к паровой машине, построенной с таким трудом.

Какая от него польза, спросила Кадара! Брид погиб, приняв на себя всю мощь удара Белых, а он спасся, потому что был ослеплен и обессилен болью. Но какая польза от его спасения?

Юноша медленно выходит из кухни на крыльцо, спускается во двор и, обойдя дом, направляется в кузницу. Над головой сгущаются черные тучи. Доррин потирает лоб, гадая, какими средствами можно было бы остановить продвижение Белых. Истребив еще некоторое количество новобранцев, этой цели не добиться. Да если такие средства и существуют, что можно сделать за оставшееся время?

Тучи проливаются мелким дождем.

Доррин ныряет в кузницу, поближе к успокаивающему теплу горна и звону молотов. Яррл не просто смастерил новый конденсатор, но и существенно его усовершенствовал. К тому же его умение обращаться с точильным камнем позволило довести до ума все детали зажимного устройства, изготовленные не из черного железа.

— Я тут подумал, Доррин... — начинает старый кузнец, положив молот на наковальню.

— Что еще я мог сделать проще? — усмехается юноша.

— Не то чтобы проще, да сейчас и не до того... но вот если выпадет случай построить еще корабль... Фурс подсказал мне одну идею, по-моему, интересную. Берешь два кольца, одно побольше, другое поменьше, края вроде как фланцуешь, а между ними помещаешь металлические шарики. Само собой, в смазке. Так вот, ежели смастерить такую штуковину из черного железа и вставить ось вала во внутреннее кольцо.....

— Понятно, — кивает Доррин. — Но как нам сделать настоящие шарики? Они ведь должны быть безупречной формы.

— С маленькими не получится, но если сделать их побольше...

— А почему обязательно шары? — продолжает размышлять вслух Доррин. — Что, если нарезать круглый железный прут на цилиндрики, обработать их на точильном камне да отшлифовать?

— Да, это проще, чем делать шары, а получиться может не хуже, — соглашается Яррл. — А теперь посмотри, что я придумал насчет сцепления. Зубья на шестеренках должны быть расположены под другим углом, вот так. Тогда и заклинивать не будет.

Доррину хочется хлопнуть себя по лбу — как он сам не додумался! И скольких ошибок мог бы избежать, заручившись помощью Яррла раньше...

Детали зажимного устройства поблескивают на огнеупорных кирпичах.

— Ты их еще и отполировал?

— Самую малость.

Яррл зевает, и юноша замечает круги под его глазами.

— Ты устал.

— Ничего, успею еще отдохнуть. Нам с пареньками нужно еще погрузить в фургон все эти штуковины, да и инструменты тоже. До утра осталось всего ничего.

До утра — и до появления Белых.

Перед глазами Доррина вновь встают столбы черного дыма и огненные шары. Чем огненный шар отличается от фейерверка? Мог бы он смастерить... хм, что-то вроде фейерверка, только чтобы вся его сила уходила в тонкую трубку из черного железа?

Он берется за щипцы и достает не пошедшую в дело трубку. Если сделать ее длиннее и уже, а на конце устроить раструб...

— Смотри, Ваос, какой у него взгляд, — шепчет Яррл подмастерью. — Наверняка что-то придумал.

Доррин опускает заготовку в горн. Время до утра еще есть, а отдохнуть — тут Яррл прав — можно будет и попозже.

CLIV

В сером предрассветном сумраке Доррин поворачивается в седле и оглядывается на дом, сарай, оборонительный завал и пепелище на месте домика Риалы. Грядки уже пусты: все травы срезаны, уложены в мешки и погружены на повозку. На юго-востоке к небу поднимаются столбы дыма — там, на краю долины, разбит лагерь Белых.

Повозка Лидрал едет первой, сразу за Рейсой и Доррином. Ваос сидит рядом с Лидрал, не выпуская рукояти меча, который, как надеется Доррин, пареньку не придется пустить в ход. Кадара лежит в повозке среди мешков с травами и некоторых Дорриновых поделок, годных на продажу.

За всадниками катит фургон. Правит Петра, а рядом с ней сидит Мерга. Обе женщины вооружены мечами. В фургоне, помимо кузнечных инструментов, трех небольших бочонков и точильного камня, везут Риллу, Фризу и Рика. Целительница тихонько разговаривает с девочкой и мальчонкой. Замыкают колонну Пергун и Яррл — верхами.

Черная пелена застилает взор Доррина, и он вцепляется в посох, а потом, выпрямившись в седле, заставляет себя думать о травах, о горьком, целительном вкусе бринна.

— Рейса, — тихонько окликает он женщину.

— Да?

— На меня опять накатило. Это пройдет, но сейчас я ничего не вижу.

— Ну, пока и смотреть не на что. Дорога впереди ровная.

Юноша направляет кобылу вперед, держась рядом с Рейсой.

— Как ты думаешь, мы кого-нибудь повстречаем в такую рань? — слышится голос Ваоса.

— Надеюсь, что нет, — отвечает Лидрал. — Но в наше время надо быть готовым ко всему.

— А что будет с Дью?

— Не знаю. От Клета почти ничего не осталось: его сожгли и разрушили. Но Спидлар, если верить беженцам, Совет оставил без сопротивления. Белые убивают не всех подряд, а лишь тех, кто противится им или был связан с прежней властью, осмелившейся не покориться им. Купцов, чиновников, синих стражей. Большинство же простых жителей Спидлара никто не тронул.

— Так почему же столько народу пустилось в бегство? — удивляется Ваос.

— Потому, что никто толком не знает, чего ждать от Белых. В своих владениях они поддерживают мир, искореняют преступность и даже борются с нищетой. Говорят, по их повелению Элпарту уже начали отстраивать заново. Но малейшую попытку сопротивления они подавляют со страшной жестокостью, и это пугает. Белые не прощают непокорства.

— Поэтому нам и приходится бежать?

— Да. Доррин и Кадара, Рейса, Яррл и я — мы все выступали против Белых. А Доррин нанес им такой урон, как никто другой.

— И они убили бы нас за то, что мы ему помогали?

— Это уж точно.

Ваос сжимает пальцы на рукояти меча.

Доррин едет молча, стараясь сосредоточиться на том, что имеет гармоническую природу, — травах, целительстве, кузнечном деле... и Лидрал. Когда они проезжают поворот к тележной мастерской Гонсара, черная завеса спадает, и ему становится легче дышать.

Они поднимаются на пологий холм, последний перед мостом через реку Вайль, и тут желудок Доррина сжимается.

У моста дорогу преграждает кучка мужчин и женщин с дубинками и вилами. Старики и дети сбились в кучку за обочиной.

— Неприятности, — произносит сквозь зубы Рейса.

— Мне бы не хотелось вступать в стычку, — бормочет Доррин, потирая лоб, а потом раненое плечо.

Перегородившие дорогу люди, угрожающе подняв дубинки и вилы, направляются навстречу всадникам и повозкам.

— У них есть еда! Лошади!

— Проклятые торгаши! Довели нас до беды и бегут! Пусть раскошеливаются!

— Ишь гордые какие... они Белых признавать не хотели, а страдать теперь нам!

Рейса обматывает поводья вокруг культи и берется левой рукой за рукоять меча.

— Я попробую с ними поговорить, — с этими словами Доррин неторопливо направляет Меривен вниз по склону, навстречу крестьянам.

— Ну мы ему зададим!..

— Отольются наши слезы!..

Доррин останавливается примерно в трех родах от толпы. Луков он не видит и надеется, что у беженцев их нет.

— Мы были бы благодарны, если бы вы дали нам проехать... — начинает юноша, плохо представляя себе, какие слова могут убедить этих людей.

— Ишь ты.... оне нам, стало быть, благодарны...

— А что... пущай себе едуть. А нам только денежки оставят...

— Ага... да лошадок с бабенками. Нам и те и другие сгодятся...

Выждав момент, Доррин поднимает посох и оборачивает свет вокруг себя и Меривен.

— Э... торгаш-то исчез!

— Да это колдун!

Доррин направляет Меривен вперед и наносит первый удар посохом. Раздается крик.

За первым ударом сыплются другие.

— Хватай чародея... бей!

— Как его схватишь? Его ж не видно!

Стук копыт возвещает о приближении еще двух всадников.

— Эва, с мечами скачут!

— Бежим!

— Стоять!

— Сам стой, коли подыхать охота!

— Было бы за что голову класть...

Убрав световой заслон, Доррин видит подъехавших к нему Рейсу и Яррла. Крестьяне разбежались. Один из них, прижимая к груди ушибленную руку, плюет в сторону проезжающих, остальные смотрят с нескрываемой ненавистью, но приблизиться к дороге и заступить им путь больше никто не решается. Голова Доррина болит, но это терпимо. Главное — он не лишился зрения.

— Неплохо у тебя получилось, — говорит Яррл. — Я думал, так только маги могут.

— Да я тоже в своем роде маг, — сознается Доррин. — Только плохонький.

Яррл держится в седле на удивление уверенно, а меч носит так, словно с ним родился. Доррину остается лишь дивиться собственной недальновидности: он и представить себе не мог, каким грозным бойцом может оказаться этот добродушный ворчун.

Пока фургон пересекает мост, Доррин и Рейса держатся позади, но затем снова пристраиваются в голове колонны.

— А старый Яррл часом не был раньше солдатом? — спрашивает Ваос, когда Доррин проезжает мимо.

— Он на сей счет и словом не обмолвился, — отвечает юноша. — Посмотришь, так кажется, что был, но коли не хочет рассказывать, так на то его воля.

Улицы Дью пусты. Все окна — даже окна «Рыжего Льва» — закрыты ставнями, а двери «Пивной Кружки» еще и крест-накрест заколочены досками.

Стук копыт и колес эхом разносится по ведущей в порт дороге, что в конце концов упирается в баррикаду, сложенную перед конторой Тирела из бревен, досок и бочек.

— Эй, Тирел! — кричит Доррин.

Одно из выходящих на дорогу окон открывается.

— Я тебя вчера ждал. Боялся, не напали ли на вас по дороге.

Рваных палаток на склоне близ верфи больше нет.

— Эй! — командует кому-то Тирел. — Откройте проход в завале! Живо, бездельники! Дайте им проехать!

Кто-то из работников сдвигает в сторону щит, сколоченный из толстых досок. Лидрал направляет повозку в образовавшийся проем. Петра с фургоном следует ее примеру.

После того как все оказываются внутри, щит водружается на место. Повозка и фургон катят к причалу, возле которого стоит «Черный Алмаз».

— Мастер Доррин, — с поклоном говорит Тирел, едва юноша спешивается, — у нас хватит угля, чтобы загрузить все эти лари. Только не спрашивай, где мы его раздобыли.

— Сколько времени уйдет на погрузку всего этого и тех механизмов, что остались на складе?

— Ну, до середины дня провозимся.

— А мне надо повозиться с машиной.

Через плечо Тирела Доррин видит Риллу, ведущую своих подопечных к судну, и усмехается: целительница не забыла навьючить их всех мешками.

— На твоем месте я бы поторопился.

— Да уж постараюсь, — отзывается Доррин и направляется к Яррлу. — Погрузкой могут заняться и другие, а нам с тобой надо будет установить конденсатор и новый зажим.

— Хорошая мысль.

— Тирел, пусть твои ребята быстренько перетащат вот те детали на палубу. Положите прямо над машинным отделением.

— А не рванет? А то ведь в прошлый раз чуть...

Доррин вздыхает.

— Потому мы и решили заменить конденсатор и механизм сцепления. Чтобы не вышло, как в прошлый раз. Это надо сделать, иначе мы просто не выйдем из гавани. Я сейчас вернусь, — добавляет он, обращаясь уже к Яррлу.

— А я пригляжу за всем этим, — отзывается старый кузнец.

Поднявшись на борт, Доррин осматривает незаконченные перегородки и подзывает Пергуна, притащившего на корабль бочонок с зерном.

— Можешь разгородить отсеки к середине дня? Времени у нас в обрез.

— Так, чтобы все было как положено, — это вряд ли, — отвечает Пергун, почесав затылок. — Но более-менее пригодные загородки поставлю.

— Делай что можешь, а потом загружай лошадей. Наверное, стоит завязать им глаза. Одно стойло оставь для Меривен. Остальное, кроме некоторых кузнечных инструментов, погрузят Тиреловы ребята.

— А твои волшебные штуковины?

— Ими сам займусь. Кажется, я знаю, как их разложить.

— Не нравится мне, как ты выглядишь, мастер Доррин, — бормочет Пергун, поежившись.

Юноша хмурится: вполне возможно, он и впрямь выглядит не лучшим образом. А все потому, что постоянно размышляет о возможности посчитаться с тем Белым негодяем — Джеслек его зовут, что ли? — который мучил Лидрал.

Вернувшись на берег, он спешит к Тирелову складу, где в углу находятся ванна и бочки. Ему кажется, что лучше было бы добавить воды и замесить лепешку, а потом ее истолочь, но у него вряд ли хватит времени на просушку. Остается надеяться, что все составы подобраны правильно и порошки были равномерно размешаны. Их остается только засыпать в зарядные полости ракет и снабдить запалами. Один за другим Доррин заполняет три снаряда. Хоть он и замечает стоящую в тени фигуру, однако не оборачивается, пока работа не закончена.

— Хочешь тоже стать героем, как Рейса? — спрашивает Яррл.

— Предпочел бы обойтись без этого.

— Помощь нужна?

— Вообще-то не помешала бы, но мне кажется, лучше будет, если я займусь этим в одиночку. Мне не поставить заслон невидимости для кого-нибудь еще, — Доррин вкладывает в одну седельную суму маленькие ракеты, а в другую — переносной держатель.

— Как дела со сцеплением?

— Думаю, все в порядке. А заменить трубы да конденсатор было и вовсе плевым делом.

Доррин качает головой. Пожалуй, обратись он к Яррлу пораньше, машина была бы доведена до ума уже давно.

— Ты еще всему выучишься, — добродушно обнадеживает Яррл. — Взгляни.

Доррин поднимается на борт и, спустившись к машине, убеждается, что все и впрямь сделано отменно. Пожалуй лучше, чем сделал бы он сам.

— Мне надо было сразу обратиться к тебе, — уныло бормочет юноша.

— Так ведь мне бы этого в жизни не придумать, — отзывается Яррл. — Когда вижу, сразу ясно, что да как должно работать, но... — он пожимает плечами.

— Тьма! — восклицает Доррин, заметив, что уже середина утра. — Мне пора.

— Удачи.

«Разумно ли я поступаю? — спрашивает себя юноша. — Вряд ли. Есть ли у меня надежда на успех? Слабая. А вот могу ли я поступить иначе? После всего, случившегося с Лидрал, Кадарой и Бридом? Конечно же, нет!»

Выведя Меривен, Доррин дожидается появления у фургона Лидрал и подходит к ней. При виде оседланной кобылы и вставленного в держатель посоха плечи женщины обвисают.

— Что ты задумал? Может, хватит? Неужто ты хочешь остаться слепым до конца дней, как Креслин?

— Я не ослепну, — уверяет юноша, обнимая ее. — Во всяком случае, если все будет как задумано. А если ослепну, то ненадолго.

— А если ты погибнешь? — Лидрал отступает на шаг, не утирая струящихся по щекам слез.

— Я в долгу перед многими людьми, — говорит Доррин, указывая на «Черный Алмаз». — Слишком многие заплатили за это жизнью. Если понадобится, Яррл сможет меня заменить. А я должен отдать долги.

— Таковы мужчины. Ты отдашь долги и оставишь меня одну.

— У меня нет другого выхода.

— Знаю, — она касается губами его щеки. — Но я не обязана этому радоваться.

Они снова обнимаются, и тут, словно по сигналу, появляются Тирел и Яррл.

— Если я не вернусь до появления здесь Белых, значит, не вернусь вовсе, — говорит Доррин. — Отведите корабль на Отшельничий и попробуйте найти убежище там. Если вам откажут, плывите в Хамор.

— Боюсь, без тебя нам такой путь не осилить, — замечает Тирел.

— Я постараюсь вернуться.

— Ты не старайся, — грубовато ворчит Яррл, — а просто делай свое дело как надо и возвращайся.

Они открывают проем, и юноша едет обратно по тем же гулким, пустым улицам. На них по-прежнему ни души, хотя у некоторых домов все же дымят трубы. У моста Доррин ограждает себя и Меривен щитом невидимости и продолжает путь, ориентируясь с помощью чувств.

Ветерок несет с юга слабый запах гари. Юноша улавливает отдельные признаки окружающего его вещественного мира: приглушенную черноту предметов, скрытых в его седельных сумах, гармоническую основательность посоха и наползающий на юго-восточные холмы белесый туман.

Беженцы, пытавшиеся преградить им дорогу, уже давно ушли, но Доррин все равно старается пересечь мост как можно тише. Правда, цокота копыт Меривен не скрыть, но никто так и не появляется, и он беспрепятственно едет дальше — мимо мастерской Гонсара и мимо собственного дома. Наконец, когда белое марево начинает ощущаться совсем близко, он останавливается в выемке между двумя невысокими холмами.

Когда Доррин приближается к невидимому жару хаоса, мимо него пробегают трое — один из них хромает, и лицо его окровавлено. Они удирают со всех ног, хотя за ними никто не гонится.

Как и предполагал Доррин, Белая рать устроила дневной привал. Всего лишь два холма, один пологий, другой малость покруче, отделяют его от солдат и палаток под вьющимися белыми стягами.

В лощине между холмами юноша спешивается и привязывает Меривен к кусту позади заброшенной пастушьей хижины. Здесь еще пахнет овцами, но сами пастухи давно унесли ноги. И угнали своих животных.

Вздохнув, юноша вспоминает слова Кадары: «Ты не трус, ты просто не нашел для себя того, за что стоит сражаться. Ни я, ни Лидрал, ни Отшельничий...»

И правда, за что же он идет в бой? Ведь Отшельничьему его машины не милее, чем Белым.

Рука его сжимает рукоять, к которой крепится трубка из черного железа со вставленным в нее снарядом, начиненным порошком для фейерверков. Положив другой такой же снаряд в карман, он закрывает суму и, оставив посох в держателе, начинает подниматься по склону. Ему удается, не запыхавшись, перевалить гребень, спуститься и подняться на второй холм. Оттуда, стараясь не производить шума, юноша спускается прямо ко вражескому лагерю и скользит мимо солдат. Свет по-прежнему огибает его, и он остается невидимым в самой гуще врагов, любой из которых способен снести ему голову одним ударом меча. Наконец средоточие хаоса начинает ощущаться всего в дюжине родов перед ним, на вершине холма. Двинувшись туда, Доррин слышит свои шаги на утоптанной глине и торопливо сходит на придорожную траву. Еще немного — и он подходит к командной палатке Белых. Изнутри доносятся голоса:

— ...приготовиться... переход не слишком долгий... все внимание на ту усадьбу! Ту, вокруг которой засека из срубленных кустов, там еще рядом остов сожженного домишки... Ничего не поджигать — Высший Маг желает осмотреть это место...

Доррин усмехается: похоже, Белые высоко оценивают его скромную персону. Спустя несколько мгновений его чувства различают среди клубящегося облака хаоса несколько уплотнений, одно из которых подобно могучему, уходящему к небесам смерчу. Рядом кружат и другие белые вихри, но они ничтожно малы и слабы в сравнении с тем воплощением хаоса, какое представляет собой Высший Маг. Проклятый злодей Джеслек.

Доррин делает еще шаг, удивляясь тому, как вообще ему удалось подобраться так близко и не оказаться обнаруженным.

— Смотрите... там!

— Световой щит!

Доррин опускает щит и направляет свое пусковое устройство на светловолосого человека, указывающего пальцем в его сторону.

Мимо, обдав его ухо жаром, с шипением пролетает огненная стрела, но юноша щелкает огнивом, и заряд ракеты из черной стали воспламеняется.

Миг — и черная, скованная гармонией сталь ударяет в самое сердце красно-белого свечения. Взрыв разносит палатку в клочья, разметав чародеев и воинских командиров в стороны, словно мусор.

Доррин шатается. Налетевший ветер треплет обрывки парусины, оставшиеся на шесте палатки. Склон холма сотрясают громовые удары.

— Джеслек! Джеслек! — лагерь Белых оглашают громкие крики. В поднявшейся панике на юношу не обращают внимания, но он, понимая, что это долго не продлится, вновь облачается в плащ невидимости и поворачивает назад. Исчезновение хаотического смерча, который составлял самую суть Джеслека, вызвало настоящую бурю. Доррину приходится возвращаться под ледяным дождем и сшибающим с ног ветром.

В лощине за холмами он бросает световой щит, удерживать который у него уже нет сил, и спешит туда, где привязал Меривен. Внутри он холоден, подобно ледяному дождю, что хлещет с небес, ибо у него нет никаких иллюзий относительно содеянного. Создав орудие разрушения, он уничтожил источник заразы, но поступил так из личной мести, не имея надежды спасти Спидлар или хотя бы Дью. Смерть Высшего Мага едва ли помешает Белым разорить город и покорить весь Кандар к востоку от Закатных Отрогов.

Покачав головой, Доррин дрожащими руками отвязывает кобылу и пытается забраться в седло. Первая попытка не удается: он слишком ослаб, и голову периодически пронзает боль. Но в конце концов ему удается сесть верхом и направить Меривен к дороге.

На мосту, на том самом месте, где ему пришлось отбиваться от оборванцев, он останавливается. Поблизости никого нет. Не бросить ли трубку из черного железа в воду, бурлящую под струями неистового дождя? Но нет, качает головой юноша, орудие уничтожения, основанное на гармонии, еще может потребоваться.

Сразу же за мостом дождь прекращается, как будто он пролился лишь вокруг становища Белых. А вот гарью теперь несет со стороны Дью, как будто пожары начались и там.

Вскоре выясняется, что так оно и есть. «Пивная Кружка» полыхает, а на улице беснуются оборванцы. Заправляет всем малый с перевязанной рукой. Грабители повыкатывали из подожженного трактира бочки, повышибали крышки и налегают на пиво.

Доррин направляет Меривен на другую улицу.

— Чародей! Черный чародей! — кричит кто-то из толпы. Доррин переводит Меривен на рысь. Однако желающих погнаться за ним не находится, и вскоре юноша снова пускает кобылу шагом. С холма над пристанью видна гавань, в которой стоят на якоре всего два судна. Одно из них — покачивающийся на волнах в паре родов от пристани «Черный Алмаз».

Вокруг Тиреловой верфи тоже собралась толпа беженцев.

— Проклятые чародеи! — раздаются неистовые крики. — Подпалить их логово!

— Надо найти лодку! Пусть возьмут нас на борт!

Вновь став невидимым, Доррин проезжает мимо отчаявшихся людей, однако на пристани, прямо напротив судна, натыкается на еще одну группу мятежников, прижимающих к воде дюжину спидларских солдат. Еще около двух десятков бойцов изготовились к бою на палубе «Алмаза». Там же и Кадара — растрепанная, с исцарапанным лицом и замотанной тряпками рукой. Рилла прижимает к груди плачущую Фризу.

Беспокойно выискивая глазами шелковистые каштановые волосы и широкие плечи, юноша видит наконец Лидрал. Она стоит на кормовой надстройке рядом с Яррлом, Рейсой и Петрой. Все они обнажили мечи. Солдаты подступают к ним с угрожающим видом. Ведущий к машине люк закрыт. Над трубой поднимается тонкая струйка дыма.

— Заводи эту штуковину и отчаливай! — слышит Доррин обращенные к Яррлу слова офицера.

— Я не умею. Никто из нас не умеет, кроме мастера Доррина, — отвечает кузнец, не сводя глаз с берега.

Юноша пускает Меривен галопом и заставляет ее прыгнуть в воду. Кобыла плывет к кораблю, а его последние силы уходят на искривление света.

— Глянь, лошадь в воду сиганула!

— Скотина — и та не хочет оставаться у Белых...

У борта Доррин привстает на стременах и подпрыгивает, хватаясь за скобу. От его толчка кобыла уходит под воду, но тут же выныривает. По-прежнему невидимый и невидящий, сжимая в одной руке посох, Доррин переваливается через борт и падает на палубу.

Потом, пересиливая жжение в глазах, юноша перехватывает посох и обрушивается на солдат. После первого удара, вместе с первым же упавшим противником падает и щит невидимости, однако Доррин продолжает вращать посох. Еще один солдат летит на палубу, но следующий его удар не достигает цели, а руку пронзает боль.

Доррин уже ждет смертельного удара, однако ранивший его боец падает сам, рассеченный почти надвое клинком Яррла.

Семь тел — среди них истекающий кровью Пергун — распростерты на палубе. Юноша берет подмастерье с лесопилки за руку, но Рилла бесцеремонно срывает с него рубашку.

— Сядь. Дай присыпать твою рану.

— Нужно позаботиться о...

— Без тебя управятся!

Солдаты на причале, отступая под напором толпы, начинают прыгать в воду.

— Возьмите нас! — слышатся истошные крики. — Мы заплатим! Отдадим что угодно!

Яррл уже убедил Тирела отдраить люк машинного отделения. Пока Рилла бинтует Доррину руку, Яррл спускается к двигателю, а Тирел спешит на корму.

Еще несколько мгновений — и Доррин с облегчением улыбается, услышав пыхтение и стук: машина запущена и начинает набирать обороты. Он даже улавливает слабую вибрацию, вызываемую движением поршней из черного железа.

Скорость нарастает. Машина работает ритмичнее, чем во время испытаний.

— Ты того, не особо... — ворчит Рилла, когда он, не выдержав, встает и ковыляет к люку. Внизу, у топки, с лопатой в руках, стоит Яррл.

— Мы верили, что ты вернешься, — говорит кузнец, подбрасывая угля.

— Нужно подсоединить вал и запустить винт.

— Вот и займись этим, — пыхтит Яррл.

Спустившись вниз, Доррин подсоединяет вал и с замиранием сердца ждет, что будет дальше. Винт приходит в движение, и «Алмаз» отходит подальше от берега. Дождавшись, когда давление в котле устанавливается на рабочем уровне, юноша выбирается на палубу и возвращается к Пергуну. Тот лежит навзничь, его прерывистое дыхание не сулит ничего хорошего. Рилла беспомощно поднимает глаза на Доррина.

Переведя дух, целитель опускается на колени, осторожно касается руками лба и отдает все оставшиеся у него силы, разгоняя уже почти поглотившую Пергуна смертельную белизну. Потом палуба вздымается ему навстречу, доски бьют его по лицу, и он проваливается во тьму.

CLV

Закончив бинтовать свою руку, рыжеволосая волшебница поднимается и извлекает из кучки золы и обожженного тряпья золотой амулет. Обойдя мертвое тело Белого стража, она бросает символ власти бородатому магу со шрамом на лбу.

— Возьми его, Фидел!

— Тьма! Вот уж нет. Отдай его Стиролу.

— Может, ты? — спрашивает она, повернувшись к Керрилу.

— Ания, время для игр прошло. Стирол хотел бы получить эту вещицу, и лучше отдать это ему. Особенно сейчас.

— Не заставляйте меня думать, что двое отважных и сильных Белых братьев боятся какого-то кузнеца и целителя, докатившегося до убийства.

Фидел отводит взгляд. А вот Керрил, напротив, смотрит Ании прямо в глаза.

— Ты не находишь, что этот «кузнец» действовал достаточно эффективно? — спрашивает он, вороша золу — все, что осталось от Джеслека и еще двоих человек, оказавшихся в палатке рядом с ним. — Их было трое, всего трое, и они уничтожили более половины наших сил, полдюжины братьев, а под конец и самого Высшего Мага. А что случилось бы, заявись сюда с Отшельничьего еще насколько мастеров гармонии и воинов, постарше и поопытнее? — Керрил криво улыбается. — Вот почему я предпочту положиться на человека, обладающего необходимыми познаниями и опытом. На Стирола.

— Так что же, чтобы покончить с этой спидларской швалью, мы будем дожидаться его прибытия? — кривит губы Ания.

— Нет. Мы продолжим наступление, но без спешки.

— Ты всегда такой осторожный? — спрашивает волшебница, на сей раз улыбаясь.

— Видишь ли, дорогая, — невозмутимо отзывается Белый маг, — если нет возможности опереться на силу хаоса, осторожность — далеко не худшее качество.

— Ба... Хватит разговоров, нужно отдать приказ войскам сниматься с лагеря, — говорит Фидел, утирая кровь со лба и ступая в круг обгоревшей травы, обозначающий место, где стояла палатка. Сорвавшееся с его пальцев пламя обращает в пепел распростертые поблизости мертвые тела.

CLVI

Придя в себя, Доррин обнаруживает, что голова его покоится на коленях Лидрал, которая, стерев влажной тряпицей кровь, посыпает рану на лбу измельченным звездочником. Порошок жжется, голова болит, раненое плечо ноет.

Он вспоминает Меривен, и к глазам его подступают слезы. Может быть, лошадь смогла доплыть до берега... Он содрогается, и Лидрал сжимает его плечо.

— Все в порядке.

— Какое там в порядке...

Присев, юноша забирает у нее тряпицу. Какое там в порядке, если его желание строить машины обернулось бедой даже для верно служившей ему ни в чем не повинной лошади!

Брид погиб, Лидрал подверглась мучениям, Кадара осталась без возлюбленного, а ее будущий ребенок — без отца. Целительница Рилла на старости лет лишилась крова. А солдаты? Так ли уж велика их вина?

В чем же причина всех этих несчастий? В том, что, будучи отвергнутым миром гармонии, он сам противопоставил себя хаосу? Или же дело в одном лишь его упрямстве? Стоит вспомнить Фэрхэвен — ухоженный, мирный, по-своему даже гармоничный.

Доррин не приемлет хаоса, но неужто одно лишь это могло послужить первопричиной стольких бед?

Впрочем, сейчас следует не философствовать да каяться, а позаботиться о том, чтобы к скорбному списку его жертв не добавились и плывущие на «Алмазе». Он смотрит на стоящего у штурвала Тирела, а потом переводит взгляд на север, на безбрежное море.

Впереди, в двух или трех кай от берега, дрейфуют три шхуны под флагами Фэрхэвена — белыми, с каймой цвета спекшейся крови.

Юноша порывается встать.

— Тебе нельзя напрягаться, — ворчит Лидрал, однако помогает ему подняться на ноги.

Благодарно коснувшись ее руки, он идет по покачивающейся палубе к полуюту и штурвалу.

— Отсюда нужно убираться, — говорит Доррин Тирелу.

— Как? Белые шхуны могут отрезать нас от открытого моря, в каком бы направлении мы ни двинулись. Думаю, что под всеми парусами они догонят нас даже с твоей машиной.

— А в каком направлении не могут поплыть они? — спрашивает Доррин, потирая лоб. Тупая головная боль мешает ему сосредоточиться.

— В каком им вздумается, на то они и маги.

— Сейчас не до бородатых шуток. Могут их суда идти против ветра?

— Ну... не прямо, конечно, но меняя галсы — могут.

— Хорошо. А на какое расстояние они рискнут приблизиться к берегу?

— При таком ветре? — Тирел смотрит на небо и затягивающие северный горизонт тучи. — Пожалуй, не ближе, чем находятся сейчас.

— Замечательно. Мы поплывем на восток прямо вдоль побережья.

— Но... — Тирел качает головой. — Трудно привыкнуть к мысли, что мы можем плыть, куда вздумается! Однако помни, если твоя машина подведет, нас выбросит на берег.

— Понятно. Но если мы отойдем от берега, они смогут подобраться к нам достаточно близко, чтобы изжарить нас своим колдовским огнем, — говорит Доррин и ковыляет к машинному отделению.

Машина запускается на полный ход, и «Черный Алмаз», так и не поставив парусов, выходит за волнолом. Тирел медленно поворачивает штурвал, и корабль ложится на курс, параллельный побережью.

Оставив у машины Яррла, Доррин возвращается на палубу, где под наскоро сооруженным навесом лежит на тюфяке Пергун. Глаза темноволосого молодого человека закрыты, но дышит он ровно. Мерга, на щеках которой потеки от слез, снимает с его лба влажную тряпицу.

Доррин облокачивается о борт и смотрит вниз, на темно-зеленую воду.

— А ведь ты мог бы сделать то же самое и для Брида, — говорит подошедшая Кадара. Рука ее покоится на перевязи.

— Если ты помнишь, я был едва ли в состоянии что-то делать.

— Вздор. Ты только толкуешь о своих страданиях, а сам всегда выходишь сухим из воды. Вот и сейчас... искупался да получил царапину, но ничего тебе не сделалось.

— Что бы я тебе ни сказал, — устало вздыхает Доррин, — ты все равно останешься при своем мнении. А ведь сила состоит не в способности человека терпеть физическую боль и не в умении сносить головы острым клинком. Ты родишь и вырастишь сына, который, повзрослев, может и не захотеть повторить путь родителей и стать бойцом. Ты не боишься потерять его, принуждая стать тем, кем он быть не может — как поступили мои родители?

— Да как ты вообще смеешь судить о таких вещах? Ты, которому наплевать на других людей и на все на свете! Ведь тебя интересуют только твои проклятые машины!

— Ты права, — отзывается Доррин, встречая ее взгляд. — Я таков, каков есть.

Лидрал подзывает Доррина жестом.

— Не слишком ли ты суров? — спрашивает она. — И к ней, и к себе самому?

— Правда порой сурова.

— А любишь ты, когда эту суровую правду тычут тебе в нос?

— Конечно, нет, — смеется юноша. — Разве что когда это делаешь ты.

Он снова смотрит на север и видит, как белая шхуна, размером примерно вдвое больше «Алмаза», начинает разворачиваться под углом к ветру. Понаблюдав некоторое время за этим маневром, Доррин направляется к мостику — поговорить со стоящим у штурвала Тирелом.

— Он попытается перехватить нас у мыса Девалин.

— Если мы прибавим ходу, это поможет?

— Поможет. Коли проскочим мыс раньше него, ветер не даст ему нас догнать.

Доррин спускается с мостика на палубу. Рилла стоит у борта, обнимая Фризу, и что-то говорит девочке, указывая на берег. Ваос доводит до ума наспех сколоченные стойла, успокаивая лошадей ласковыми словами. Стойло, предназначенное для Меривен, так и осталось пустым...

— Возле твоей штуковины жарче, чем у горна, — говорит Доррину Яррл, откладывая лопату и вытирая лоб. — Духотища страшная, но вон тому малому твоя пыхалка-грохоталка по душе.

Рик смотрит на машину с разинутым ртом, пытаясь сообразить, как же она работает.

— Слишком тут душно, — повторяет Яррл. — Много влаги. Палуба под трубопроводом мокрая, из некоторых труб сочится вода.

Доррин выискивает протечки и обнаруживает две: одну в системе подачи морской воды для охлаждения конденсатора, а другую — в уплотнителе выходного клапана первого цилиндра. Однако в обоих случаях речь не идет о серьезной неисправности. Сломаться или отказать, по крайней мере в ближайшее время, ничего не должно.

— Нам нужно подбавить пару.

— А котел выдержит?

— Должен. Некоторое время.

— Ты инженер, — ухмыляется Яррл, снова открывая заслонку топки и берясь за лопату.

Давление в котле поднимается, и скорость работы двигателя начинает увеличиваться. Когда вибрация корпуса кажется слишком сильной, Доррин слегка стравливает пар, восстанавливая равномерный ритм. Корабль движется быстрее, но не так быстро, как бы ему хотелось. Набрать скорость, не рискуя взорваться, можно лишь постепенно, но они могут просто не успеть разогнаться.

Вернувшись на палубу, Доррин снова присматривается к белой шхуне, а потом поворачивается к Тирелу, отдающему распоряжения своему помощнику Стилу. Как оказывается, они готовятся к огненному обстрелу. Доносятся обрывки торопливых распоряжений:

— ...ведра с водой... оставшийся песок...

— Я приготовил все, что у нас есть, — ворчит долговязый бородач, грозя кулаком приближающейся шхуне. — Правда, не знаю, поможет ли это супротив Белого огня.

— Мы будем его тушить, а там уж как получится...

— Это точно, — отвечает Стил и ловко соскальзывает с мостика.

— Толковый малый, — говорит Тирел. — Раньше плавал помощником капитана.

— Как наши успехи?

— Сближаемся. Похоже, что мы с Белыми подойдем к мысу одновременно.

— Если огненный шар зацепит нашу парусину, паруса сгорят?

— Свернутые — едва ли. Понимаешь, зажечь сам корабль, его корпус, не так-то просто. Обычно они лупят по парусам, чтобы сначала занялись они... ну как в очаг сначала кладут щепу, а уж потом дрова. Но у нас паруса свернуты, так что целить, скорее всего, будут по людям.

— Стало быть, если паруса останутся свернутыми, а люди спрячутся в трюмы, мы можем проскочить рядом с ними и никто не пострадает?

— Ну... — тянет Тирел. В его голосе нет особой уверенности.

— Понятно. Я отправлю всех вниз.

Спустившись с мостика, Доррин направляется к Мерге.

— Можете вы с Петрой спустить Пергуна в трюм?

— Здесь прохладнее, мастер Доррин.

— Очень скоро здесь может стать так жарко, что жарче некуда, — говорит Доррин, указывая на приближающуюся шхуну. — Они собираются на нас напасть. Вот удерем от них, и вы снова вынесете его на холодок.

Он начинает искать свой посох и в конце концов извлекает его из угла пустого стойла, предназначавшегося для Меривен. С посохом в руках он направляется на нос — туда, где сидит, привалившись к перегородке, Кадара. Она поднимает на него усталый взгляд.

— Тебе надо идти вниз. Приближается Белый корабль.

— Я могу сражаться.

— Надеюсь, мы сможем обойтись без сражения. Если они взойдут на борт, драться придется всем, но я предпочел бы избежать схватки.

— Как всегда?

— Как всегда.

Обогнув ее, он идет к носу, где сообщает то же самое Рилле с Фризой и просит целительницу передать распоряжение Ваосу. Тирел тем временем отсылает в трюм своих людей. Стил и двое других работников покидают палубу лишь после того, как подкатывают к штурвалу бочку с водой и ставят рядом ведро.

Доррин ищет Лидрал и находит ее близ камбуза, с Петрой и Рейсой. Все три женщины полностью вооружены.

— Может быть, это и не понадобится... Я надеюсь.

Он поднимается наверх и спешит к машинному отделению.

— Надо бы закрыть люк. Белые приближаются.

— Нельзя, — возражает Яррл. — Мы здесь задохнемся.

— Ладно, но оставайтесь внизу. Не вылезайте на палубу, пока все не кончится.

— Понятно, — Яррл бросает в топку очередную лопату угля и поворачивается к Рику: — Уразумел, что сказано, малец?

— Да, мастер Яррл.

Доррин снова взбирается на мостик. Белый корабль уже приблизился к «Черному Алмазу» примерно на дюжину кабельтовых, так близко, что на его борту можно прочитать название — «Белая Буря».

— Передай-ка штурвал мне, — говорит юноша, покосившись на приближающееся судно.

— Стоит ли? — возражает Тирел. — Рулевой из меня всяко получше, чем из тебя.

— Знаю. Но хороший рулевой нужен мне живым. Да ты и сам, небось, не хочешь, чтобы тебя поджарили.

— Само собой, но я надеялся, что ты сможешь меня защитить.

— Ежели я сумею защитить себя, то буду считать, что мне повезло, — признается Доррин.

Тирел тревожно смотрит на угрожающе близкую пенистую линию прибоя.

— Не подходи ближе к берегу. А когда будешь огибать Девалин, тебе придется отвести «Алмаз» от оконечности мыса еще самое меньшее на дюжину родов.

— Может, я начну маневр прямо сейчас? — спрашивает юноша.

— Попробуй, — кивает Тирел. Он передает штурвал и сходит с мостика, однако в трюм не спускается, а задерживается у люка.

Доррин принимает штурвал. Ну почему за что он ни возьмется, его непременно угораздит попасть в затруднительное положение?

Между тем «Белая Буря» вспарывает волны, и расстояние между двумя судами хоть и медленно, но неуклонно сокращается. Если «Черный Алмаз» и прибавил в скорости, этого пока незаметно.

С порывом ветра лицо юноши обдает дымом. Он морщится. Судовую трубу следовало сделать повыше: это не только избавило бы от копоти, но и увеличило бы тягу. Но всего не предусмотришь, тем паче что у него никогда не хватало времени. Одно то, что машина пока работает без сбоев, уже можно считать чудом.

Подняв глаза, он замечает, что труба начинает дымить сильнее и одновременно улавливает усилившуюся вибрацию корпуса. Яррл определенно прибавил оборотов.

Теперь скорость «Черного Алмаза» ощутимо возрастает, однако для того, чтобы обогнуть мыс и вырваться на морской простор, где встречный ветер лишит «Белую Бурю» возможности продолжать преследование, Доррин должен будет отвернуть от земли, а значит, еще больше сократить разрыв между судами.

Юноша налегает на штурвал, и корабли сходятся так, что он отчетливо видит стоящего на мостике «Бури» человека в белом.

Маг поднимает руку. Над верхней реей «Алмаза» с шипением пролетает сгусток белого огня.

— Отворачивай! — кричит Тирел. — Назад!

Доррин снова налегает на руль, стараясь вывернуть судно на прежний курс и оторваться от противника. Второй пущенный с «Бури» шар пролетает совсем близко — настолько близко, что юношу обдает жаром и хаосом. Понимая, что следующий попадет в него, и надеясь, что ему удалось заложить правильный курс, юноша перехватывает штурвал одной рукой, а второй, как только к судну устремляется еще один сгусток пламени, вскидывает вверх посох.

Пламя, словно ударившись о невидимую преграду, растекается вокруг Доррина и поднятого им посоха. Помедли он долю мгновения — и было бы уже поздно. Удар отражен, однако руку пронзает боль, а его сила заставляет юношу выпустить штурвал. Корабль резко кренится. Торопливо схватившись за колесо, Доррин выравнивает судно, стараясь отвернуть его от опасной береговой линии, и одновременно вновь поднимает посох для защиты от очередной огненной атаки.

Шипящее пламя вновь обтекает его, и ветер уносит назад гаснущие на лету искры. Неожиданно «Алмаз» начинает отрываться от «Бури» — впечатление такое, что белый корабль стоит на месте.

Оттуда посылают еще один шар, но он падает в зеленую воду за кормой «Алмаза». Доррин слегка поворачивает штурвал, направляя судно в открытое море, подальше от песчаных отмелей и коварных утесов.

Голова у него болит, плечо пульсирует, а когда он берет посох в поврежденную левую руку, болит и она — кажется, сломан большой палец.

Вода за кормой вскипает при падении еще одного шара.

— Мастер Доррин, давай я встану к рулю.

Юноша кивает, и Тирел занимает место на мостике. Направляемый его умелой рукой «Алмаз» уходит все дальше от материка.

Однако посох приходится держать наготове: «Буря» не прекращает преследования и не оставляет попыток поймать нужный ветер. Но сократить разрыв Белым не удается. Шхуну сносит к мысу, и ее капитану становится не до погони.

Доррин ковыляет к машинному отделению.

— Сбавь ходу! — кричит он Яррлу.

Утерев потный лоб, старый кузнец закрывает дверцу топки. Доррин прислушивается. Двигатель стучит... Кажется, с перебоями. Это ему не нравится. Прихрамывая, он возвращается к мостику и спрашивает:

— Тирел, мы сможем пойти под парусом?

— Только отойдем сперва подальше от берега.

— Я собираюсь разрешить всем вернуться на палубу.

— Давай... — Тирел громко смеется, показывая в сторону мыса и сплевывает по ветру: — Белые ублюдки нас все-таки упустили!

— Можно подниматься! — кричит Доррин и, вконец обессилев, садится прямо на палубу. Рядом, с корзинкой в руке, появляется Лидрал:

— Тебе нужно подкрепиться.

Доррин не возражает.

— Что у тебя с рукой?

— Защемило.

Лидрал качает головой, и ее короткие волосы разлетаются на ветру.

— Я сбегаю за Риллой.

Тирел, отчаянно фальшивя, затягивает скабрезную песенку, а Стил с парнями лезут на реи — ставить паруса.

CLVII

— Стереть город с лица земли! — приказывает Стирол, глядя на зажатый в руке почерневший амулет.

— Весь город? Людей, сдавшихся и принявших знамя Фэрхэвена?

Глаза рыжеволосой волшебницы расширяются.

— Мне плевать на людей, пусть убираются куда угодно! Речь идет о самом городе. Здесь пал Высший Маг, и само существование этой дыры есть оскорбление для Фэрхэвена. Я хочу увести весь домашний скот и все запасы зерна. Урожай должен быть убран, после чего поля будут прожжены огнем и засеяны солью. Здания — до единого! — следует сравнять с землей, волнорез разрушить, а гавань засыпать камнями.

— Вот уж не думала, что ты так любил Джеслека.

— Я его ненавидел, но в этом ли дело? — бархатным голосом произносит Стирол. — Мир должен знать, что покушение на Высшего Мага влечет за собой страшную кару!

— Понятно. А как насчет объявления о награде за этого Черного мага? Ты хочешь...

— Свет, конечно же, нет! Неужто я должен тебе все растолковывать? Мы объявим награду, и всем, кто хоть как-то связан с ним, придется теперь жить с оглядкой. Конечно, никто не помешает этим идиотам с Отшельничьего забрать своего выкормыша обратно.

— Мне кажется, Дженред затевал нечто подобное насчет Креслина. И чем это обернулось?

— Нынче все обстоит иначе. Дженред не учел, что у тех, кого он изгнал из Кандара, не было выбора. Но скажи, ты и вправду веришь, будто лицемерные трусы с Отшельничьего примут того, кто использует машины, черную сталь и гармонию для создания орудий уничтожения?

— А если он их принудит?

— Какими силами? У него всего один волшебный корабль и горстка приверженцев.

CLVIII

Гармония в чистом виде не может питать жизнь, ибо живое нуждается в росте, а процесс роста являет собой постоянную борьбу за выведение гармонии из хаоса.

Когда лесные пожары уничтожают великие леса Закатных Отрогов, гармония немедленно восполняется множеством проростков, стремящихся вновь покрыть склоны.

Когда воздвигается каменная стена, жара и стужа расшатывают кладку. Сказанное о доме может быть отнесено и к семье: она рушится, когда нарушается гармония сердечных отношений.

Функция гармонии заключается в том, чтобы поддерживать жизнь, каковая самим своим существованием гармонизирует хаос. Именно в этом ее цель и смысл.

Функция хаоса состоит в разрушении гармонии. Но вне гармонии не может существовать ничто целостное — ни строение, ни мужчина или женщина, ни растение, ни даже земля, по которой мы ходим. Вне гармонии не существует ни самых ярых приспешников хаоса, ни каких-либо его материальных проявлений, и, стало быть, полный триумф хаоса стал бы и его окончательным поражением, и концом мира как такового.

Однако, поскольку мир есть и будет, в нем всегда пребудут и гармония, и хаос. Ни то ни другое начало не сможет восторжествовать полностью. Мир нуждается и в том и в другом в равной мере, и Равновесие в мире должно поддерживаться и сохраняться, ибо без него не будет ни жизни, ни мироздания вообще.

Мир наш разделен на сушу и море.

Многие полагают что море, именуемое еще и водной стихией, по своей природе хаотично, однако сие суждение неверно. В вечных глубинах и волнах, в приливах и отливах, в непрерывной изменчивости, сочетающейся с неизменностью, сокрыта великая гармония.

Сушу же, в силу ее кажущейся неизменности, люди почитают оплотом гармонии, но под поверхностной упорядоченностью таится ужасающее, наполненное демоническим пламенем горнило хаоса.

Люди, связавшие свою жизнь с морем, должны преисполниться гармонии, ибо таковая сдерживает поверхностный хаос океанов и перекликается с их глубинным порядком.

Приверженцы же хаоса привязаны к суше, ибо гармония моря грозит обратить их в ничто.

«Начала Гармонии»

Выдержка из Раздела II.

CLIX

По мере того как стынет топка, струйка дыма над трубой пришвартованного к одному из причалов Края Земли «Черного Алмаза» становится все тоньше. Угля в ларях осталось совсем немного.

К сходням доставлены две бочки пресной воды, однако внизу выставлен караул из четырех Черных стражей.

— И что теперь, мастер Доррин? — спрашивает Тирел.

— Подождем, — устало отзывается юноша. Он пытается вытереть лоб и морщится — опять забыл о сломанном пальце. Хорошо еще, что плечо заживает, да и приступы головной боли случаются все реже.

— Долго ждать не придется, — замечает Лидрал, указывая на открытый экипаж под флагом начальника порта, доставивший к пристани нескольких людей.

При виде одного из них — рослого, худощавого Черного мага — Доррин глубоко вздыхает.

— Дерьмо! — негромко, но вполне разборчиво произносит Кадара.

Несколько одетых в черное людей направляются к кораблю. Лидрал крепко держит Доррина за руку.

Рослый маг делает знак стражам, и те, отсалютовав, покидают пост. Маг поднимает глаза и, глядя прямо на Доррина, говорит:

— Всем вам предоставлено право свободного пребывания на Отшельничьем. Предпочтительно, чтобы вы пока не удалялись от Края Земли, но это лишь пожелание, а никоим образом не приказ. Учитывая, что вы... побывали в передряге, мы предлагаем вам разместиться в двух гостевых домах за старой гостиницей. Комнаты в самой гостинице будут отведены Доррину и его... супруге. Лошадей, — Оран указывает на палубные стойла, — можете поставить в конюшню.

— Мы крайне признательны вам за великодушие, — отзывается Доррин. — Но не сочтете ли вы возможным направить к нам целителя? Один из нас, Пергун, был серьезно ранен в голову. Мне удалось предотвратить самое худшее, однако... в последнее время у меня было слишком много неотложных дел.

— Ты все сделал прекрасно, мастер Доррин! — пытается возразить Пергун, тяжело опирающийся о бортовое ограждение. Впрочем, говорит он тихо, глотая слова, и никто, кроме стоящей рядом Мерги, его слов не разбирает.

— Мы постараемся оказать всю необходимую помощь, — вежливо отвечает Оран. — Надеюсь, попозже мы еще увидимся, — маг встречается взглядом с сыном. Доррин не отводит глаз, пока Оран не делает это первым.

Постепенно пристань пустеет. Тирел с командой, Пергун, Мерга и Фриза уходят к гостевым домам. На палубе остаются Лидрал, Рейса, Яррл и Петра. Кадара держится особняком.

Лидрал окликает стоящего у трапа Доррина, и тот, обернувшись, усмехается, ибо все происходящее сильно напоминает военный совет. Он садится на доски рядом с Лидрал и с удовольствием подставляет лицо свежему ветерку.

— До сих пор ты не особо распространялся о том, что мы будем делать дальше, — замечает Лидрал.

— Не могу сказать, чтобы этот вопрос был у меня толком продуман, — отзывается юноша. — Поначалу-то я просто хотел построить машину, а покидать Спидлар не собирался. И уверенности в том, что нас примут на Отшельничьем, у меня нет. Машины здесь не жалуют.

— Но ведь остров страдает от морской блокады, — говорит Лидрал, — а твой корабль — это прекрасная возможность ее прорвать. Неужто она их не заинтересует?

— Нет! — слышится холодный голос Кадары. — Они скорее умрут, чем изменят свои драгоценные убеждения.

— А кто сказал, что их придется менять? — встревает Рейса. — Мы могли бы строить корабли и защищать их. Им не нужно ничего менять, пусть только нам не мешают.

— Ну, — пожимает плечами Кадара, — попробуй их убедить! Но я лично сомневаюсь в их способности прислушиваться к доводам разума. Они могут счесть, что вы представляете опасность для здешнего уклада жизни и можете пагубно повлиять на других.

— Неужели они так жестоки и непреклонны? — восклицает Петра.

— Жестокими их не назовешь, — качает головой Доррин, — но что касается непреклонности... Однако, возможно, нам удастся основать поселение на южной оконечности острова. Там есть фьорд и бухта, где можно устроить гавань, а неподалеку — плато с плодородной почвой. Место это так далеко от Края Земли, что у властей просто не дошли руки до его освоения. Людей там живет всего ничего, и как раз они-то, по-моему, ничего против нас иметь не будут.

— Доррин! — восклицает Лидрал. — Это действительно выход. Добейся разрешения. Только не отступайся!

— Не знаю, получится ли, — пожимает плечами юноша.

— А что, в этом есть смысл! — воодушевляется и Яррл.

— Мы все будем за тебя горой! — подхватывает Рейса. Кадара молча качает головой.

— В общем... — Доррину не удается подобрать нужных слов, и он машет рукой. — Ладно, сейчас-то мы всяко на юг не отправимся, так почему бы нам не пойти и не воспользоваться предоставленными удобствами? — он не добавляет «пока у нас есть такая возможность», хотя подобная мысль приходит ему в голову.

Уже с пристани юноша оглядывается на оставленное судно. Опасаться нечего, насчет воровства на Отшельничьем можно не беспокоиться. Точно так же — тут он усмехается — как в Фэрхэвене. Удивительно, как могут сходиться крайние противоположности.

Оставляя «Алмаз», он задраил все люки и откачал воду из трюмов. Течь из трубопровода особой опасности не представляет, но систему все равно придется периодически прокачивать. До тех пор, пока он не найдет способ обеспечить более надежную изоляцию.

— Самый ухоженный порт, какой мне доводилось видеть, — замечает Яррл.

Причалы и впрямь безукоризненно чисты, каменные плиты мостовых великолепно подогнаны и скреплены раствором, а склон холма украшен гармоничной мозаикой черепичных крыш. Воздух свеж, и здесь удивительно легко дышится. Над портом господствует сторожевая башня. На флагштоке перед одноэтажным зданием управления порта реет черно-белое полотнище — копия знамени Основателей.

— А где эта гостиница?

— Надо обойти управление порта слева и подняться по переулку. Там будет двухэтажный дом — это и есть гостиница.

Перед гостиницей их встречает паренек в чистой кожаной одежде, с нарукавной повязкой цветов портового флага.

— Мастер Доррин, — с поклоном произносит он, — рад приветствовать тебя и твою почтенную супругу. Барла проводит вас в ваши покои. О вечерней трапезе возвестит колокольчик.

— А нам-то место найдется? — ворчит Кадара.

— В каждом гостевом доме, — снова поклонившись, отвечает юноша, — имеется четыре отдельные спальни и вдосталь воды для умывания.

— Слышал я, что они здесь помешаны на умывании, — тихонько бормочет Яррл.

— Тебе это пойдет только на пользу, — отзывается Рейса.

Доррин, опять забыв про сломанный палец, открывает дверь, чтобы пропустить Лидрал, и морщится от боли.

— Добро пожаловать, — говорит немолодая женщина, поднявшаяся им навстречу из-за маленького стола. — Вы ведь Доррин и Лидрал?

— Да.

— Меня зовут Барла. Позвольте проводить вас в ваши покои.

Широкая лестница приводит их на второй этаж. За площадкой начинается длинный коридор, но Барла останавливается и, повернув бронзовую ручку, открывает самую первую дверь.

— Прошу, — говорит она с искренней улыбкой. — Это ваши комнаты. Скоро позвонят к обеду.

Барла уходит. Доррин закрывает за ней дверь. Лидрал с любопытством осматривает помещение. Они стоят в просторной гостиной, на дальнем конце которой находится широкий балкон с двумя креслами. Обстановку гостиной составляют стол с четырьмя стульями, наполовину заполненный книжный шкаф и два больших резных кресла, стоящие перед камином. В камине разведен огонь.

Лидрал проходит в спальню, где видит широкую кровать красного дерева, туалетный столик и два шкафа для одежды. Кровать застелена настоящими простынями и покрыта серо-зеленым покрывалом, узорчатым, но без кружев.

— Сдается мне, тебя здесь принимают всерьез, — замечает Лидрал. — Возможно, добиться своего тебе будет легче, чем ты думаешь.

— Если хочешь, прими душ первой, — несколько невпопад отзывается Доррин.

— Душ? Такой же ледяной, какой был у тебя?

— Ну, то у меня... Давай посмотрим, — зайдя в душевую Доррин пробует воду. — Теплая... Бак на крыше нагревается солнцем. Я подожду на балконе. Как вымоешься, дай мне знать.

Юноша выходит через гостиную на балкон и садится в кресло лицом к гавани.

Легкий, пахнущий соленой водой бриз ерошит его волосы. У линии северного горизонта редкие облака касаются океана. Темно-зеленые, с белыми шапочками пены, волны бьются о темный камень мола, тогда как внутри гавани волнение почти незаметно. Доррин с удивлением отмечает, что у причала стоит лишь «Черный Алмаз», хотя никогда прежде гавань не пустовала. Где же все суда? Надо полагать, после того, как Фэрхэвен отрезал остров от восточного Кандара, капитаны ищут другие торговые пути.

Наблюдая за чайкой, вьющейся вокруг «Алмаза» в надежде поживиться съестным, Доррин теряет представление о времени, и глаза его закрываются.

— Доррин!

Встрепенувшись, он оборачивается на голос и видит стоящую на пороге Лидрал. Она завернулась в полотенце.

— Мне показалось, я слышала что-то вроде колокола.

— А я ничего не слышал.

— Ты просто устал.

Доррин поднимается и потягивается. Взгляд его, скользнув по мокрым каштановым волосам, опускается к голым плечам над полотенцем, а потом и к голым ногам.

— Боюсь, ты еще не готова.

— Я тоже.

Сделав шаг вперед, Лидрал касается губами его губ. Он обнимает ее, но спустя мгновение отпускает.

— Мне нужно принять душ...

Доррин никак не может заставить себя выбраться из-под теплых струй воды, поскольку давно не получал такого удовольствия и не чувствовал себя по-настоящему чистым. Однако почему ему оказывают такой радушный прием, остается не совсем понятным.

Услышав второй колокол, Доррин выключает воду и, быстро одевшись, выходит на балкон. Лидрал смотрит, как удлиняются тени на воде гавани.

— Здесь так... мирно и гармонично. Теперь я понимаю, чем твой дом отличался от прочих и почему он был таким. Но как могло случиться, что ты, выросший в таком месте, пришелся здесь не ко двору?

— Не я один. Некоторые находят такую жизнь скучной.

— И ты тоже?

— Я — нет. Мне просто хотелось строить машины.

— А они из-за упрямства и приверженности старине были против?

— Все не так просто. В двух словах не объяснишь, а нам, кажется, пора спуститься.

Через гостиную они выходят на площадку.

— Никаких замков, — отмечает Лидрал. — Только щеколды изнутри, на случай, если не хочешь, чтобы тебя потревожили. Это о многом говорит.

— Да... здесь так. А теперь о машинах. Чтобы заставить паровой двигатель работать, нужно сжигать уголь и нагревать воду до такой высокой температуры, чтобы она превращалась в пар. Горение есть проявление хаоса, да и горячий пар тоже, — поясняет Доррин, пока ведет Лидрал по лестнице, а потом к столовой. — И это не единственная проблема. На изготовление машин уходит уйма железа, а в топках сжигается уйма угля. Остаются шлаки, зола и прочие отходы, загрязняющие землю и воду. А загрязнение тоже есть проявление хаоса.

Стоит Лидрал и Доррину ступить на порог столовой, как им машет рукой уже сидящий за столиком Тирел:

— Должны быть, тебя тут любят, мастер Доррин. Рыбу здесь готовят — пальчики оближешь, да и пиво у них забористое.

— У меня теперь своя кровать. Отдельная, мягкая кровать! — возбужденно тараторит Фриза.

— Рад за тебя, — с улыбкой говорит девочке Доррин.

— Завтра Пергуна осмотрит здешняя целительница, ее Ребекка зовут, — сообщает Мерга. Сам помянутый ею Пергун бормочет что-то не совсем разборчивое.

— А мама сказала, что мы, может быть, сами со временем обзаведемся таким же чудесным домом. Это правда? — не унимается Фриза.

— Ну... я пока не знаю.

— А я знаю, ты нам это устроишь. Ты все можешь.

С трудом не поморщившись — слишком уж безоглядна ее вера, — Доррин поглаживает Фризу по плечу. Мерга улыбается, а Пергун смотрит на служанку, расставляющую тарелки.

— Тебе, кажется, туда, — говорит Лидрал, указывая на единственный стол, накрытый на двоих.

Все столы в зале изготовлены из полированного красного дуба, столовые приборы — из олова, а высокие стаканы — из голубоватого дымчатого стекла.

— Пиво, вино или сок? — спрашивает немолодая, но без проблесков седины женщина.

— Пожалуй, вина, — говорит Лидрал.

— А тебе сок, не так ли?

Доррин кивает, и женщина уходит.

— Откуда она знает?

— Наверное, это сразу видно.

— Допустим, то, что ты работаешь с гармонией, и впрямь видно сразу. Но как это связано с предпочтением тех или иных напитков?

— Черные в большинстве своем не приемлют никакого спиртного. Надо думать, спиртное — это тоже своего рода проявление хаоса. Очень тонкое, но все же...

— Хорошо, что я не Черная.

Не успевает Лидрал договорить, как служанка возвращается с двумя кувшинами.

— Угощайтесь. Сегодня у нас сиг с жареной куиллой, а на сладкое медовые коржики, — с этими словами женщина исчезает.

— Расторопная, — замечает Лидрал.

— Это своего рода проявление гармонии.

— Ты нервничаешь, правда? — говорит Лидрал, пригубив из бокала. — А вино хорошее.

— Да, нервничаю, — признается Доррин. — А ты бы на моем месте не нервничала?

— Я — другое дело. Но ты-то здешний!

— Здешний-то здешний, но много ли от этого радости, если родной отец отправил меня в изгнание за одни лишь мысли, когда я ровным счетом еще ничего не успел сделать?

— Мне все-таки непонятно, почему.

— Наверное потому, что я ничего не принимал на веру безоговорочно. Порой он бывал прав, но я никогда не хотел воздать ему должное. Вот и он ни за что не желал признавать, что в чем-то могу быть прав и я.

— Но сейчас-то ты понимаешь, кто и в чем прав?

— Вроде бы, — смеется Доррин. — Но от этого не легче.

На столе появляется рыба.

— Коржики принесу попозже, — объявляет служанка перед тем, как исчезнуть.

— Откуда здесь мед, если остров отрезан от мира? Мед должен быть очень дорог!

— На Отшельничьем свои пасеки, и меду много. Пчелы тяготеют к гармонии. Как, впрочем, и злаки и цветы.

— Неудивительно, что на материке не жалуют Отшельничий, — произносит, наконец, Лидрал.

Доррин поднимает брови, но ничего не говорит, дожевывая хрустящую куиллу, вкус которой уже почти позабыл. Согласно преданиям, раньше она росла повсеместно, но теперь ее собирают лишь на самых высоких холмах.

— Гармонично, спокойно, богато — и сытно.

— Мне так из всех наших благ дороже всего водопровод.

— Я оценила это раньше, чем попала сюда. Правда, там мне казалось, что ты такой несусветный умник, что додумался до водопровода сам.

Лидрал отпивает вина.

— В известном смысле так оно и было. Я сам додумался и до того, что не худо бы провести в дом воду, и до того, как это сделать. Но придумать что-то совсем не трудно, а вот воплотить свою придумку в жизнь — совсем другое дело.

Блюда из-под рыбы уносят, но на их месте тут же появляются тарелки поменьше. На каждой красуется медовый корж.

— Какая роскошь... — бормочет Лидрал.

— И какое искушение, — с усмешкой вторит ей Доррин, принюхиваясь к восхитительному аромату меда и орехов карна.

— Ты так циничен?

— Может быть, — отзывается юноша, откусывая чуть ли не половину коржика.

— Ты и правда думаешь, что они тебя искушают?

— Может быть, просто кое о чем напоминают.

— Напоминают о том, как хороша жизнь в царстве гармонии? — уточняет Лидрал.

— А заодно устраивают показуху для всех наших.

— Ты действительно намерен позаботиться об остальных?

— Конечно.

— А тебе не кажется, что это малость смахивает на подкуп? Возможно... возможно, ты им просто нужен.

— Похоже, такая форма подкупа тебе по нраву, — ухмыляется Доррин.

— Точно. Я намерена насладиться ею в полной мере.

Завидев проходящую служанку, юноша подзывает ее, подняв руку, и, потянувшись к кожаному кошельку на поясе, спрашивает:

— Сколько с меня?

— Ничего. Все расходы взял на себя Совет.

— Основательно они расщедрились! — замечает Доррин, обращаясь к Лидрал.

— Ну что ж, — откликается та. — Может быть, другие члены Совета не так сильно настроены против тебя и твоих машин, как твой отец.

— Не исключено... — бормочет Доррин, потирая подбородок. — Пока речь шла только обо мне, его мнение никем не оспаривалось... но коли дело касается судьбы всего Отшельничьего...

— Имей это в виду, — говорит Лидрал, глядя на дверь, где появились три облаченные в черное фигуры. — Кстати, вот и они.

По приближении троих в черном Доррин встает.

— Позвольте представить вам Лидрал, — говорит он. — Она занимается торговлей, и без ее помощи мне никогда не удалось бы построить «Черный Алмаз».

Лидрал тоже поднимается и слегка кланяется.

— Доррин, Лидрал, магистра Эллна и магистр Видельт, — представляет Оран своих спутников, и те склоняют головы.

Доррин отвечает им поклоном.

— Знакомство с вами для меня честь, — говорит Лидрал. — Я уже собралась уходить, так что...

— Хорошо, что мы явились вовремя и можем попросить тебя принять участие в нашей беседе, — прерывает ее Оран. — Твои соображения могут оказаться полезными. Прошу, — он кивает в сторону стоящего в углу большого стола.

Все пятеро направляются туда под пристальными взглядами Мерги и Риллы. Проходя мимо, Доррин слышит шепот старой целительницы: «Вот уж воистину сильные мира сего...»

Пергун, Мерга и Фриза неспешно наслаждаются едой, тогда как Тирел и молодцы из его команды воздают должное зеленому бренди. Доррин при виде бутылок с этим напитком морщится: бренди с Отшельничьего славится своей крепостью.

За исключением трех членов Совета, в столовой находятся лишь приплывшие на «Черном Алмазе».

— Мы понимаем, Доррин, — начинает Оран, как только все пятеро рассаживаются, — что ты предпринял героическую попытку спасти Спидлар...

— «Героическую» — это всего лишь одно слово, — отвечает Доррин. — А как насчет «обреченной», «безумной» или «кровавой»? Порой я сильно сомневался в разумности своих действий.

Все трое Черных молчат. Наконец Оран поднимает глаза:

— Ты думаешь, что постройка двигателя была неразумным шагом?

— Нет. Насчет разумности и необходимости постройки машины у меня сомнений нет. Я имел в виду использование своих знаний и умений для защиты Спидлара.

— Будь добр, поясни свою мысль, — просит темноглазая магистра.

— Большинству простых людей Белые ничего худого не делают. Более того, они устанавливают лучший порядок, нежели тот, что существовал до них. У них прекрасные дороги, чистые улицы и почти никакой преступности. При этом они находятся в своего рода западне. Их власть основана на мощи хаоса, однако для сохранения ее им необходима гармония. Им приходится лавировать, ибо усиление гармонии для них гибельно, а держава, основанная на одном лишь хаосе, просто не может существовать.

Оран внимательно слушает.

— Боюсь, — продолжает Доррин, — что мне не удастся сформулировать свою мысль достаточно ясно, но суть дела сводится к следующему. Получилось так, что, применив совершенную тактику и новейшее, изобретенное мною оружие, мы добились лишь того, что убили великое множество ни в чем неповинных людей, а еще большее число обрекли этой зимой на голод. Белых чародеев пострадала лишь горстка. В результате наших действий старые торговые пути будут заброшены, а использование новых нанесет ущерб всему восточному Кандару к выгоде таких земель, как Сарроннин или Сутия. Отчасти, — тут он смотрит на троих в черном, — в этом виноваты и вы.

Оран открывает рот, но черноволосая Эллна поднимает руку:

— Дай ему закончить.

— Вы вышвырнули меня, — продолжает Доррин, — а Белым не понравилось то, чем я начал заниматься. К западу от Закатных Отрогов Черных, особенно Черных мужского пола, не жалуют, так что податься мне, кроме Спидлара, оказалось некуда. А коль скоро Спидлар приютил меня, я счел себя обязанным его защищать. В результате тысячи людей погибли, а я снова оказался здесь, перед вашим судилищем. Не могу сказать, что все мои действия свидетельствуют о благоразумии и прозорливости, но, по-моему, эти качества в большей степени должны быть присущи не кузнецу или целителю, а Совету.

— Что правда, то правда, — бормочет Видельт, почесывая короткую бородку.

— Ты наглядно показал, что морская блокада Белых может быть прорвана, — замечает Эллна.

— Но только с помощью Дорринова корабля, — вмешивается Лидрал. — Это не понравится ни Бристе, ни Хамору.

— В любом случае, — говорит Доррин, стараясь вернуть разговор в прежнее русло, — ответственность за произошедшее лежит и на вас, и на мне, а стало быть, нам стоило бы вместе поискать способ исправить положение. Если, — тут он хмуро улыбается, — вы не решили все заранее.

— Совет еще не пришел к окончательному решению. Нам казалось, что сначала следует поговорить с тобой.

Доррин вытирает лоб, дочерна загоревший за почти восьмидневку, проведенную на палубе. Несмотря на душ, он до сих пор чувствует себя грязным, словно угольная пыль въелась в его кожу.

— Похоже, — говорит он, — вы надеетесь услышать от меня какой-либо совет, однако по-прежнему не уверены в том, что я для Отшельничьего свой, а стало быть и в том, что этот совет вам подойдет.

— Твои предположения недалеки от действительности, — признает Эллна. — А ты и впрямь можешь предложить выход?

— Без машин, подобных моему кораблю, Фэрхэвен задушит Отшельничий. Или, по крайней мере, изолирует. Вас это устроит?

— Совет заботит... — начинает Оран.

— Нас это более чем заботит, — перебивает его Эллна. — Однако мы не можем позволить себе пренебречь ради выживания всем, на чем зиждется Отшельничий. Во времена Креслина Черные в восточном Кандаре согласились сотрудничать с Белыми ради гражданского спокойствия и хороших дорог. Кончилось это плохо. Мы не хотим создавать машины или устройства, которые поведут нас по тому же пути.

— Любая эффективно действующая машина по определению воплощает в себе хаотическую энергию, — вставляет Оран.

— Так же как и любая форма жизни, — возражает Доррин. — Нет гармонии вне хаоса и хаоса вне гармонии. Важно другое — что преобладает.

Он не уверен в том, что такая прямота пойдет ему на пользу, но и кривить душой не хочет.

— Но на заданный вопрос ты так и не ответил, — замечает Видельт.

— Я высказал свое мнение, — говорит Доррин. — Вы вправе высказать свое, но дело не в том, кто из нас что думает. Многие детали моего двигателя изготовлены из черного железа, и любой из вас в состоянии установить его гармоническую природу.

— Хаос может использовать силу гармонии...

— Я не собираюсь навязывать свои машины вам. Возможно, будет лучше, если вы позволите мне построить кузницу и верфь на южной окраине. Там все равно ничего нет.

— Но какой толк тебе от этого места? Там ведь нет и гавани?

— Там есть маленькая бухта. Для «Черного Алмаза» этого достаточно. Позднее мы сможем ее расширить.

— Мы не можем согласиться, чтобы хаос угнездился на самом Отшельничьем! — восклицает Оран. Кровь отхлынула от его лица.

— Я бы воздержался от таких заявлений. Ни машины, ни химические вещества сами по себе никакого отношения к хаосу не имеют. Да и сам я — вы прекрасно это знаете — не способен иметь с хаосом дела.

— Ты изменился...

— Вероятно, недостаточно.

— Оран, — мягко вмешивается Эллна, — почему бы нам, вместо того чтобы спорить, не испытать предложение Доррина на практике? Пусть он основывает свою мастерскую, а мы оценим результаты его работы. Он получит передышку, что-то вроде испытательного срока, а там видно будет.

— И сколько потребуется времени? — спрашивает Видельт.

— Самое меньшее два года, — отвечает Лидрал, и Доррин радуется тому, что она его опередила. Сам он запросил бы куда меньший срок, поскольку знает, что в состоянии построить новый корабль гораздо быстрее.

— А не слишком ли это затянется? — сомневается Видельт.

— Если ничто не помешает, можно управиться быстрее, — признает Доррин. — Однако большое дело редко проходит без сучка без задоринки. Нам ведь придется создать условия для жизни, жилье построить, то да се...

— Подозреваю, что у нас найдутся желающие предложить тебе помощь, — сухо замечает Оран.

— Возможно, — пожимает плечами Доррин. — В таком случае вы сможете ознакомиться с результатами моих трудов раньше.

— По-моему, предложение честное, — высказывается Эллна. — Это и в наших интересах.

— Вот как? — поднимает брови Оран.

— Оран, они оборудуют еще один порт. Каким образом это может нам повредить? Ты сам неоднократно сетовал на то, что Край Земли не может принимать корабли зимой.

Рослый волшебник кривится, словно надкусил кислый ябруш, однако кивает.

— Еще одно, — подает голос Доррин. — Мне потребуется железо. В достаточном количестве, чтобы построить корабль.

— Еще один? — едко спрашивает Оран.

— Этот я не построил, — объясняет юноша, — а просто снял с мели и поставил на него машину. Если вы хотите оценить мою работу по-настоящему, дайте мне возможность построить корабль так, как я нахожу нужным.

— Это справедливое требование, — соглашается Эллна. — Испытание должно быть честным.

— Но, надеюсь, ты не рассчитываешь, что мы оплатим...

— Думаю, — прерывает отца Доррин, — что у нас найдется, чем заплатить за железо. Кроме того, мы привезли кое-какие товары и могли бы предложить их здешним посредникам.

— Хмм...

— Впрочем, мы можем обратиться и к прибывшим сюда бристанийцам.

— Их тут немного, — цедит сквозь зубы Видельт. — Это ваше дело, а вот насчет железа мы выдадим вам разрешение Совета. Без него такие покупки не разрешаются. Ты не знал?

— Не знал, — улыбается Доррин, — но это меня не удивляет. А как насчет угля?

— Углем торгуют свободно, так что договаривайтесь сами.

— Когда мы можем приступить к делу? — спрашивает Доррин, чувствуя, что, хотя разговор тянется не так уж долго, он основательно устал.

— Завтра утром ты получишь письмо Совета с разрешением на покупку железа и освоение южной гавани, — с улыбкой отвечает Эллна.

Доррин неожиданно зевает.

Эллна поднимается первой, двое других Черных следуют ее примеру, однако Оран ловит взгляд сына и тот понимает, что отец хотел бы поговорить с ним наедине.

Лидрал, поцеловав Доррина в щеку, поднимается по лестнице.

— Хотелось бы надеяться, что ты изменился, — говорит Оран.

— Если и изменился, то не так, как хотелось бы тебе, — резко отвечает Доррин. — Возможно, как раз поэтому вы уступаете Белым магам.

— Креслин уничтожил Дженреда, а ты — Джеслека.

— Ты так и не понял, — качает головой юноша. — Джеслек являл собой средоточие хаоса, именно поэтому он мог вздымать горы. Я уничтожил точку сосредоточения сил, но сами-то силы остались! Рано или поздно появится новый Джеслек... и так будет, покуда Отшельничий воплощает в себе гармонию.

— Ты подходишь к этому механически. Высшие соображения гармонии...

— Ерунда это все! — хмыкает Доррин. — Креслин ради основания Отшельничьего продал свою душу — ну не душу, так зрение, на большую часть жизни. Джеслека породил отнюдь не я, а сосредоточенная здесь гармония. И при этом вас пугает возможность строительства на дальнем конце острова нескольких основанных на гармонии машин. Машин, которых точно так же опасались и Белые.

— Это ты так и не понял! Как раз поэтому мы не можем позволить себе еще большую концентрацию гармонии.

— Так чего же вы хотите? Чтобы я со своим кораблем и своими идеями убрался в Хамор? Или в Бристу?

— Мы согласились на испытание...

— Знаю. Но мне нужно настоящее испытание, а не отсрочка на несколько лет, которая позволит Отшельничьему встать на ноги и снова вышвырнуть меня прочь.

— Мы выполним обещание.

— Знаю, — отзывается Доррин. — Я тоже.

— Доброй ночи, сын.

Перед тем как повернуться и уйти, Оран поднимает руку. Жест его похож на благословение.

Проводив отца взглядом, Доррин поднимается по каменной лестнице. Лидрал заснула на широкой кровати, так и не потушив лампу. Раздевшись, он задувает светильник и ныряет под одеяло, позволив себе лишь легкое прикосновение к обнаженному плечу.

— Доброй ночи... любимый... — сонно лепечет она.

— Доброй ночи.

CLX

— Как такое вообще могло случиться? Как вы могли его проворонить? — тихо произносит Стирол.

Трое Белых смотрят на зеркало, потом переводят взгляд на Высшего Мага. Наконец, Фидел нарушает молчание:

— Он построил корабль, способный плыть прямо против ветра. «Белая Буря», заложив галс, почти догнала его, но он проскочил мыс и ушел.

— Не смогли захватить, так почему, на худой конец, не сожгли?

— Поджечь голую палубу не так-то просто, а он шел без парусов. Засунул в трюм какую-то машину, которая толкала судно непонятным манером. Это позволило ему пройти вдоль самого берега и обогнуть мыс, а потом, под парусами и с этой машиной, его уже было не догнать.

— Постой. Ты же сказал, что он шел без парусов.

— Паруса были свернуты, — холодно и резко поясняет Ания. — А этот его двигатель горяч как хаос, но окован черным железом.

— Как он работает?

— Это нам неизвестно.

— Превосходно! Просто великолепно! В результате вашего недомыслия Черный маг, способный свести на нет всю нашу затею с блокадой, пришвартовался у Края Земли. В общем... — Стирол вздыхает. — В ответе за это — вы! И Джеслек, конечно, но с него уже не спросить.

Ания поднимает брови.

— Чему ты удивляешься, Ания? Неужели до тебя так туго доходит? Удавалось ли нам хоть когда-либо добиться успеха в прямом противоборстве с самим Отшельничьим? — произносит Высший Маг с холодной улыбкой. — Ступайте, все трое, и молитесь, чтобы Черные оказались такими же недальновидными тупицами, как и вы. Чтобы они продолжали лелеять свою разлюбезную гармонию и отказались от машин.

— А если... — пытается спросить Ания.

— А что «если» — сообразите сами. Убирайтесь!

CLXI

Доррин едет верхом рядом с Кадарой. Лидрал с повозкой следует за ними.

— А я ведь и не надеялась вернуться домой, — замечает рыжеволосая воительница, придерживая поводья левой рукой. Правая по-прежнему на перевязи.

— Вроде бы мы дома, а вроде бы и нет, — замечает Доррин, озирая плодородную долину реки Фейн с ее колосящимися нивами.

Если он верно понял указания, вскоре им предстоит свернуть и, поднявшись по петляющей по склону тропе, добраться до единственной на Отшельничьем шахты, где добывают железо. Там же находится и плавильня.

Впереди маячит серый дорожный столб с двумя стрелками. Одна, с надписью «Фейн — 5», смотрит прямо, а другая — «Рудник — 4» — направо. От указателя начинается узкая и извилистая, однако тоже вымощенная камнем дорога. Все трое начинают подъем.

— Как я понимаю, это у вас что-то вроде проселка, — слышится голос Лидрал, почти заглушаемый скрипом повозки. — Но он будет получше иных кандарских большаков.

— Тут ездят подводы, груженные железом.

— К Фрусовой плавильне тоже, но та дорога выглядит куда как хуже.

«Гармония дает определенные преимущества», — думает Доррин, но, вспомнив сомнение на лице отца, решает, что ей присущи и некоторые недостатки.

Рудник представляет собой комплекс из пяти строений, возведенных на широком уступе. Над верхушками сооружений, чем-то похожих на ульи — не иначе, доменных печей, — поднимается дым. Пониже домен находятся две приземистые постройки, откуда доносятся гулкие, тяжкие удары. Водный поток приводит в движение водяное колесо.

— Хочешь зайти? — спрашивает Доррин Кадару, остановившись возле самого маленького из домов, притулившегося в стороне от дыма и грохота.

— Нет.

За столом сидит седовласый мужчина, погруженный в изучение чертежей. При виде вошедших Доррина и Лидрал он встает.

— Я Корбов, начальник рудника. Чем могу служить?

— Я Доррин, кузнец. У меня письмо от Совета.

Юноша передает ему запечатанный конверт. Скребя затылок, Корбов несколько раз перечитывает письмо и наконец спрашивает:

— И сколько же тебе нужно железа?

Доррин был бы не прочь построить корабль целиком из железа и стали, однако сознает неосуществимость подобной затеи. Мало того что на это потребовалось бы более десяти тысяч стоунов железа, но он, вдобавок, понятия не имеет, как рассчитывать прочность такой конструкции. И потому называет цифру, исходя из того, что корпус будет дубовым:

— Около двух тысяч стоунов.

— Мы можем поставить около тысячи стоунов за полгода, — отзывается, покачивая головой, Корбов. — Цена составит не меньше двух сотен золотых. Дело-то, — он смотрит на полученное от Доррина письмо, — небось важное? Иначе с чего бы им занялся Совет!

Кроме самого «Черного Алмаза» у Доррина есть около сотни золотых, да еще товаров золотых на тридцать.

— А нельзя управиться месяца за четыре — четыре с половиной? — спрашивает наконец он.

— С тысячей стоунов? Выплавить можно, но вот прокатать...

— Я могу взять большую часть листами толщиной в полспана.

— Это проще, — соглашается Корбов. — Но такие листы при размерах два локтя на три потянут почти на семь стоунов каждый.

— Как раз то, что мне нужно, — усмехается Доррин.

— Но раз вам меньше работы, цена должна быть ниже, — быстро вмешивается Лидрал.

— Я сброшу ее примерно на... — с улыбкой начинает Корбов.

— ...вдвое, — заканчивает за него многоопытная торговка.

Улыбка начальника рудника тает.

— Ну... такая большая скидка...

— Ты продаешь большую партию одному покупателю, — указывает Лидрал. — Это выгодно.

— Хм...

— И не забудь, эту затею поддерживает Совет, — добавляет Доррин.

— Попробуем... — начинает сдаваться начальник рудника. — Но ведь я не могу оставить без железа и своих постоянных покупателей!

— Можешь заняться ими в первую очередь, — отвечает ему Лидрал. — Все равно Доррину железо понадобится не раньше чем через четыре восьмидневки.

— А доставка? Поди отвези этакий груз аж на Край Земли!

— Не на Край Земли, а к южной бухте, — уточняет Доррин.

— Так там же пусто! Ничего нет.

— Нет — так будет.

— Восемьдесят золотых за тысячу, — снова говорит Лидрал.

— Ты, я гляжу, мастерица торговаться, — с кислой усмешкой говорит Корбов. — Но это уж чересчур.

— Я могу предложить не только деньги, — заявляет Доррин, произведя в уме некоторые подсчеты. — Если доверишься мне, можешь стать участником выгодного дела. Я строю корабль совершенно нового типа. Такой, который не зависит от ветра. Сам-то корабль тебе ни к чему, но кое-какие приспособления, по-моему, могут оказаться полезными. Как построю — приезжай. Взглянешь, что тебе пригодится.

— Так ты тот самый... с магическим судном...

— Никакой магии, одна механика. «Алмаз» приводит в движение паровая машина.

— Совет ни за что не позволит мне поставить здесь такую машину.

— Догадываюсь. Но у меня есть и другие усовершенствования. Система сцепления, зажимные устройства, зубчатая передача... Надеюсь, мне удастся сделать хороший насос.

— Насос? Хороший насос мне бы не помешал. Они хотят, чтобы я начал разработку северного пласта, а туда не сунешься, не откачав из штолен воду. Ладно, — машет рукой Корбов, — поладим на том, что я возьму восемьдесят чистоганом и насос или еще какую механику, чтоб в моем деле помогла. Ты ведь Черный, а стало быть, не надуешь... Вам придется послать кого-то с подводой, во всяком случае в первый раз. Жду через четыре восьмидневки, считая с сего дня.

Доррин согласно кивает. Помявшись, начальник рудника произносит:

— Только... не то чтобы я не доверял Черному, да еще явившемуся с письмом от Совета, но... понимаешь...

— Хочешь получить залог?

— Обманывать ты не станешь, но вдруг у тебя ничего не получится? Что тогда? Мне придется везти листы назад, да потом их еще и плющить — такие толстенные никто, кроме тебя, не возьмет.

— Десять золотых. В счет стоимости железа, но, если мы подведем, оставишь себе как штраф. И я буду выплачивать тебе еще по десять всякий раз по получении новой партии.

— Это по-честному.

Доррин отсчитывает десять золотых, стараясь не думать о том, во что грозит обойтись его затея.

— Через четыре восьмидневки ты пришлешь проводника, чтобы он отвел мою подводу к южной бухте. Туда, где тебя угораздит обосноваться, — говорит Корбов.

Они ударяют по рукам.

— А ты крепче, чем кажешься с виду, — замечает начальник рудника.

— Спасибо на добром слове.

— Он согласился бы и на восемьдесят, безо всякого насоса, — замечает Лидрал, когда они с Доррином покидают контору.

— Догадываюсь. Но сейчас он доволен. Считает, что выгодно сторговался. Дам я ему насос, самый лучший. Этот малый может нам очень пригодиться. Я не хочу ограничиваться одним кораблем.

— Думаешь, они тебе позволят?

— Думаю, у них нет особого выбора. Разве за все это время в Крае Земли в порту пришвартовался хоть один корабль? Они вовсе не хотят, чтобы весь мир отгородился от Отшельничьего, а дело идет именно к этому.

Доррин знает, что прав, однако помнит и то, какого мнения придерживается на сей счет его отец. А воля иных людей твердостью не уступит железу, из которого сделан корабельный двигатель.

CLXII

Слева тянутся луга, которые заканчиваются у крутого обрыва над Восточным Океаном. Справа невысокие утесы нависают над Кандарским заливом.

В траве петляет узенькая речушка, по берегам которой кое-где притулились чахлые дубки. А вот трава вымахала по стремена. Тишину над равниной нарушают лишь приглушенный плеск волн, жужжание насекомых, перестук копыт да скрип повозки.

— Чудная какая-то дорога, — замечает Лидрал. — Широкая, мощеная, а никуда не ведет.

— Принято считать, что это был последний замысел Креслина, — поясняет Доррин. — Он придавал дорогам огромное значение и настоял на том, чтобы проложить Тракт через весь остров. Но до побережья дорогу так и не довели. Она обрывается примерно в половине кай от бухты. Там болото, а мостить топь не сочли нужным.

— Это потому, что умер Креслин, — сухо добавляет Кадара. — Проживи он подольше — и болото бы замостили, и порт на юге бы построили.

— Кажется, я начинаю понимать, почему тут так много одержимых, — говорит Лидрал. — Всем охота не посрамить память великого безупречного героя.

— Вообще-то он был не таким уж безупречным, — отзывается Кадара. — Заставил Мегеру пройти через полный демонов ад, а потом, словно во искупление, последовал за ней. При рождении дочери оба они едва не погибли.

Доррин молчит, размышляя о словах Кадары. Должно быть, великие деяния требуют жертв — и не только от творцов этих деяний, но и от тех, кто их окружает.

— А что стало с этой дочерью?

— Выросла, своих детей родила... Спроси лучше Доррина.

— Доррин, расскажи!

— Звали ее то ли Дайлисс, в честь Креслиновой матушки, то ли Ллиз, в честь его сестры. У нее было трое детей...

Поднявшись на гребень холма, Доррин останавливается. Дальше тракт делает по склону широкую петлю. За поворотом начинается последний, прямой как стрела, отрезок дороги, упирающийся в прочерченную узким водным просветом заболоченную равнину. Петляющая речушка дважды пересекается с трактом. В этих местах через нее переброшены каменные мосты. Потом она исчезает в том самом болоте, возле которого обрывается каменное мощение и которое окружает бухточку с трех сторон.

— Не очень-то это похоже на гавань.

— В нынешнем виде — да, — соглашается Доррин. — Но бухту можно значительно расширить с помощью взрывов. К северу от болота почва твердая, а если раздробить здешние скалы, получится прочный черный камень. Превосходный материал для строительства.

— Ты оптимист, — усмехается Кадара.

— Машину-то я построил, — напоминает Доррин и направляет мерина вниз.

Переглянувшись, Лидрал с Кадарой едут за ним. По мере спуска воздух становится более влажным. Появляются тучи мошкары.

— Что дальше? — спрашивает Лидрал, остановив повозку у края трясины и отмахиваясь от насекомых.

— Я хочу проехаться по болоту, посмотреть, что да как.

— Но повозка через топь не пройдет.

— Привяжи здесь. Думаю, на небольшое расстояние Басла вполне сможет снести нас обоих.

Юноша освобождает стремя для Лидрал. Она взбирается на его коня и устраивается у него за спиной.

— Думаю, нам придется ехать медленно, — замечает он.

— Думаешь? Должна сказать, это не самое удобное положение, в каком мне приходилось бывать.

Она обхватывает его за талию, и юноша ухмыляется.

— Бросай-ка свои ухмылочки.

— Откуда ты знаешь, я ж не затылком улыбаюсь?

— Чувствую.

— Она тебя хорошо знает, — подает сзади голос Кадара.

— Здесь почва потверже, — говорит Доррин, направляя мерина вдоль левого края болота и с удовольствием ощущая руку Лидрал на талии.

Ближе к берегу, когда плеск волн становится громче, юноша замечает, что выбрался на твердую площадку.

— Давайте остановимся, — предлагает он. — Хочу взглянуть, что тут такое.

Он помогает спуститься Лидрал, после чего спешивается и разгребает тонкий слой почвы, под которым обнаруживается плоская каменная плита.

— Ого! Похоже, когда-то здесь держали заставу. Возможно, и бухту использовали.

— Наверное, это было очень давно.

— Очень, не очень... — пожимает плечами Кадара. — Нам-то какая разница?

— Разницы особой нет... разве что бухта может оказаться глубже, чем мы предполагали. Хотя, если она рукотворная...

— То может оказаться и мельче?

Похоже, Доррин прав: здесь велись когда-то земляные работы. По обеим сторонам бухты все еще лежат груды камней.

— Бухту все-таки придется расширить, не для «Алмаза», так для следующего корабля.

— Следующего? — переспрашивает Кадара. — Неужто они позволят тебе построить еще один?

— Уже позволили.

Оглянувшись, Доррин оценивает размеры болотца.

— Мне надо будет прикинуть, что где разместить, да что где потребуется. К тому же я обещал Тирелу возвратиться поскорее. Следует позаботиться о припасах, — уже взобравшись в седло, Доррин продолжает: — Между этими двумя точками проходит довольно глубокий канал. Это видно по гладкой воде. Такое впечатление, будто тут устроен подводный волнорез. Так или иначе, работы у нас здесь уйма, а времени в обрез.

Они направляют коней назад, к тому месту, где оставили повозку. Солнышко припекает, но с Кандарского залива дует прохладный ветер.

CLXIII

По кивку Доррина Ваос поднимает полотнище — белое с поперечными малиновыми полосами. Опустившись на колени, Доррин щелкает огнивом, а как только запал зажигается, вскакивает и вместе с Ваосом бросается в укрытие.

Взрыв на краю болота подбрасывает в воздух землю и тину. Образовавшуюся воронку заполняет вода.

Доррин встает и любуется результатами своих усилий. С помощью взрывов ему уже удалось расширить бухту до шестидесяти локтей в ширину и двадцати в глубину. Однако «Алмаз» остается на якоре в заливе. Заводить его в бухту, пока продолжаются взрывные работы, было бы неразумно.

Там, где обрывается дорога, растет груда камня. Скоро строительного материала хватит для закладки первого причала.

Обернувшись, юноша щурится на солнце, пытаясь разглядеть выкативший из-за поворота и приближающийся фургон.

— Кто это едет? — интересуется Ваос.

— Сам не знаю. Пойдем посмотрим.

На склоне холма, где заложены фундаменты для пяти строений, хлопочет Пергун. Речь его почти восстановилось после контузии, и он, в ожидании заказанного Доррином строительного леса, вовсю занимается земляными работами.

— Похоже на то, что нам везут древесину, — говорит Ваос.

— Древесину обещали доставить только через два дня, — отзывается Доррин.

— А вдруг успели напилить раньше?

Доррин в этом сомневается, хотя, конечно, случается и не такое. Он прибавляет шагу. Худощавый седовласый возница останавливает лошадь.

Подойдя ближе, юноша бледнеет: рядом с фургоном, нагруженным тяжелыми досками, стоит не кто иной, как Хегл.

— Ты привез ее домой, паренек, — говорит кузнец. — Я перед тобой в долгу.

— Какие там долги... — Доррин качает головой, вспоминая все то, что ему пришлось выслушать от Кадары.

— Я-то знаю свою дочурку, — печально улыбается Хегл. — Я говорил с нею и понял, что у нее на сердце. Сама она в жизни не признается, но я понял. Кроме того, — тут его лицо проясняется, — мне нравятся твои идеи насчет строительства настоящего корабля и настоящего Черного порта. И то, что ты сумел настоять на своем! Поспорил с отцом, и последнее слово осталось за тобой. Сам-то я в этой истории показал себя не лучшим образом, ну да что с меня взять? Вот здесь, — кузнец указывает на фургон, — сосновые доски. Думаю, для временной верфи они очень даже сгодятся. Чтобы наломать да привезти камня, нужно время, а дело стоять не должно. Еще один фургон, с кузнечным инструментом и огнеупорным кирпичом, пригонит Джалака. Но это, я думаю, только через пару дней.

У Доррина отвисает челюсть. Такого оборота он не ожидал.

— Приедут и другие, — как ни в чем не бывало продолжает Хегл. — Кое-кому хотелось бы увидеть перемены. Например, — кузнец улыбается, — твоей матушке. Ладно, скажи лучше, куда доски складывать. Твои тут все при деле, а я мигом управлюсь.

— Вот туда, — указывает Доррин на место, где, по его прикидкам, почва не слишком мягкая. — Я как раз собрался заняться чисткой фарватера, так что дерево для опор нам очень пригодится.

— Парень, я, конечно, всего лишь старый кузнец, но все же позволю себе дать совет. Ты затеял строительство нового порта. Это великое дело, и не стоит тебе самому заниматься всякими мелочами. Говорю от чистого сердца, ведь мы с Вейдой обязаны тебе куда большим, чем ты думаешь. Она и не чаяла увидеть Кадару, не говоря уж о внуках.

Доррин подавляет желание крикнуть, что никто ему ничем не обязан, и лишь негромко произносит:

— Твоя дочка все сделала сама. А я только построил корабль.

— «Только построил»... Ладно, займусь-ка я досками.

CLXIV

— Как ты могла допустить такое, Ания? — спрашивает Стирол, глядя в зеркало на стоящий у причала корабль и возводящиеся на склоне холма строения. Белый маг делает жест, и изображение затягивается туманом.

— Что случилось, того уже не переделаешь, — отзывается Ания, сидящая на холодке возле открытого окошка и расчесывающая рыжие волосы. — Вопрос заключается в том, чем все это закончится.

— Похоже, они собираются обосноваться на Отшельничьем. Конечно, глава Совета может все-таки спровадить их в Хамор, но это маловероятно.

— Главы Советов, как известно, не вечны...

— Ания, тебе ли изъясняться намеками? Каждый высший правитель, Белый он или Черный, вынужден думать о том, что его могут сместить. Может быть, тебе стоило бы стать Высшим Магом, чтобы ощутить это на своей шкуре?

— Мне? Обычной женщине? Нет уж, спасибо.

Стирол кашляет и вытирает лоб.

— А ведь если их Совет разрешит ему остаться, это может создать на Отшельничьем очаг самого настоящего хаоса.

— Размечтался! Я видела этого молодого кузнеца. Он настолько Черный, что даже пламя Джеслека не смогло его коснуться, — вспомнив об этом, Ания нервно ежится, а потом добавляет: — Что бы он ни создал, это не будет хаосом.

— Однако же он вверг в хаос Спидлар, — возражает Стирол.

Ания глубоко вздыхает.

CLXV

— Как тебе нравится эта рыба? — спрашивает Мерга.

— Съедобно... — бормочет Пергун.

— Я сам начинаю чувствовать себя рыбой, — шепчет тихонько Доррин сидящей рядом с ним Лидрал. Потом он переводит взгляд с тарелки на окно. Оно еще не застеклено, а вот крыша над головой уже имеется. И даже потолочные балки, только вот потолка настелить не успели.

Все пять возводимых возле будущей гавани зданий находятся примерно в том же состоянии — они подведены под крыши, но внутренняя отделка еще не закончена. Исключение составляют кузница и верфь — там уже вовсе кипит работа. Корпус нового судна постепенно начинает принимать очертания. Его форма и размер определяются в нескончаемых спорах между Доррином и Тирелом. Капитан утверждает, что корабль, на котором будет установлено столько железных деталей, неминуемо потеряет плавучесть. Доррин, со своей стороны, мечтает о судне с полностью железным корпусом. Однако чтобы уяснить, может ли такое диво вообще плавать, необходимы сложные расчеты.

— Эй, Доррин, ты меня слышишь?.. — прерывает раздумья кузнеца голос Лидрал.

— Прости, — спохватывается он.

— Ты вроде бы рядом, а на самом деле тебя нет, — укоряет его Лидрал. — Хорошо, что мне надо съездить в Край Земли, может, соскучишься.

— Ах да, ты ведь... — Доррин вспоминает, что она хочет встретить хаморианское судно, которое, скорее всего, завернет на Отшельничий на обратном пути из Ренклаара.

— Как думаешь, что будет пользоваться самым большим спросом?

— Точно не скажу, но скорее всего игрушки. Если бы ты смог оторваться от прочих дел и смастерить до прибытия следующего судна хотя бы несколько штук, выручка, ручаюсь, окупила бы потерю времени.

— Лидрал дело говорит, она выгоду всегда чует, — подает голос с другого конца стола Яррл.

Слабая улыбка появляется на губах Кадары. Ее живот уже сильно округлился, а вот ест она еле-еле, морщась, отрезая крохотные кусочки.

— Кадара, — замечает Рилла, — в твоем положении нужно хорошо питаться. Изволь съесть всю порцию.

Кадара тяжело вздыхает.

Рыба составляет для всех основное блюдо. Лишь иногда удается разнообразить стол бараниной, хрустящей куиллой и ябрушами. Голод Отшельничьему не грозит, муки вдоволь, однако из-за блокады привозные продукты поступают на остров лишь в соленом или сушеном виде. И Бриста, и Хамор находятся слишком далеко для того, чтобы оттуда можно было доставить что-либо свежее.

А местные фрукты и ягоды — ябруши, довольно редкие для здешних мест яблоки, клюквица и зеленика — еще не поспели. Хорошо еще, что имеется запас пряностей, однако рыба остается рыбой, чем ее ни приправляй.

Проглотив кусочек, Доррин запивает его водой: других напитков в новом поселении почти нет. Давить сок пока не из чего, покупать спиртное — слишком накладно, а чтобы оборудовать винокурню или пивоварню, требуется время. Вот и приходится обходиться рыбой, водой, да безвкусными вареными водорослями. Конечно, это не смертельно, но в Кандаре он был состоятельным человеком и успел привыкнуть к хорошему столу.

— А ты не можешь задержаться хотя бы на денек? — спрашивает Доррин, возвращаясь к текущим заботам. — Глядишь, я успел бы смастерить несколько штуковин: заводных лодочек или вентиляторов.

— Ну... только если на ночь. Надо будет уехать спозаранку, — отзывается Лидрал.

— Надо же, оказывается, он все-таки кое-что слушает, — фыркает Яррл.

Доррин смущенно улыбается: он и правда частенько не слышит, что ему говорят, но что поделаешь, когда одолевает столько хлопот! Хорошо еще, что усовершенствованный паровой котел уже почти готов, но вот на доводку зубчатой передачи уйдет не один день.

— Видишь, мастер Доррин кушает водоросли, — говорит Мерга дочке. — Ешь и ты, они полезные.

Однако, судя по физиономиям Фризы и Ваоса, их пример мастера Доррина не вдохновляет.

— Завтра у нас будет куилла, — добавляет Мерга. — Сейчас она отмокает.

— Многим ли она лучше? — бурчит Рик.

Доррину куилла нравится больше, чем водоросли, но в конце концов и то и другое — просто трава, одна — хрустящая и не имеющая вкуса, а другая — рыхлая и более всего походящая на маслянистые опилки.

Покончив с обедом, Доррин направляется в кузницу, где, разведя огонь в горне и поставив Рика к мехам, берется за трехспановую пластину.

— Давай я закончу котел сам, — предлагает Яррл.

— А справишься?

— В основном, да. Только окончательной сваркой нам лучше заняться вместе, надежнее будет.

— Ладно, кликни меня, как понадоблюсь. А я займусь лодочками.

— Это правильно, денежки-то нужны. Кстати... — старый кузнец делает паузу. — Здешние землевладельцы просят заняться их подводами да инструментом. На кой, говорят, нам тащиться в Фейн, коли под боком объявился кузнец! Как, брать у них работу?

— Бери. И если заказы срочные, выполняй их в первую очередь. Корабль подождет, а тебе необходим заработок. Не проживать же все, что с собой привез.

— Ну, наши дела не так уж плохи. Рейса подрядилась учить сынка соседнего землевладельца обращаться с клинком. Конечно, на этом не разбогатеешь, но деньги всяко не лишние.

— Лишних денег не бывает, — откликается Доррин, переворачивая пластину. — Рик, подкачай чуток. Ваос, тебе потребуется малый молот. Надо сплющить эту пластину.

Взгляд Доррина падает на точильный камень, и он вспоминает, что хотел отполировать до блеска винт «Черного Алмаза». Металл должен быть безукоризненно гладким...

Юноша трясет головой, отгоняя посторонние мысли. Сейчас ему нужно сосредоточиться на том, что может принести деньги. Совершенствование судовых механизмов придется отложить на потом.

CLXVI

Хотел бы Доррин знать, когда воротится из Края Земли Лидрал и насколько выгодно удастся ей продать купцам с норландского брига его поделки. Тьма свидетель, им позарез нужны деньги!

Пока он, со своей стороны горна, обрабатывает одну заготовку, Яррл, со своей, охаживает молотом другую.

— Вы работаете так, словно за вами гонятся демоны света, — бормочет Рик, поддувая меха. Лицо мальчика блестит от пота.

— Скажи лучше, Черные маги Отшельничьего, — отшучивается Доррин, ловко выкладывая щипцами заготовку на наковальню. Задумывая новый двигатель, он и не подозревал, что для него потребуется чуть ли не вдвое больше узлов и деталей, чем для старого.

— Но маги эти — твои сородичи!

— Все нет так просто... — Доррин дважды кивает Ваосу, и тот, тоже дважды, опускает молот на штамп. После этого заготовка отправляется в горн, и Рику приходится снова налечь на меха. Эта операция повторяется несколько раз, и лишь отложив откованный клапан на кирпичи, юноша поясняет: — Сородичи-то сородичи, но только сейчас они опасаются меня чуть ли не больше, чем Белых. Белые, они ведь только и могут, что уморить их голодом.

— Чудно... все это... — пыхтит, отдуваясь, Рик.

— Притормози чуток, — говорит ему Доррин, беря из стопки более тонкий лист. Помимо деталей двигателя, он продолжает изготовлять трубы из черного железа. Продолжает, надеясь, что они не понадобятся.

— Это что-то особенное, мастер Доррин? — спрашивает с ходу заскочившая в кузницу Фриза.

— Так... одна деталь, — уклончивый ответ вызывает у Доррина приступ головной боли.

— А меня мама послала, велела сказать, что приплыл мастер Кил.

— Рик, сделай перерыв да освежись, — говорит Доррин, откладывая железяку в сторону. — Ваос, а ты не уходи, можешь понадобиться Яррлу.

С этими словами юноша выходит из помещения, которое служит и кузницей, и механической мастерской, и смотрит вниз по склону, туда, где у причала стоит «Черный Алмаз». Сейчас рядом с кораблем Доррина пришвартовалось небольшое суденышко, на палубе которого сушатся сети. Вверх по склону движется коренастый малый. Узнав его, Доррин машет ему рукой, и он с улыбкой машет ему в ответ.

— Рад тебя видеть! — говорит Доррин брату. — Не ждал, что ты завернешь ко мне так скоро.

— Ветра над заливом такие, что лучше переждать. Лова все равно нет. Все-таки здорово, что на юге острова появился порт! Правда, зайти в вашу гавань под парусом не так-то просто.

— Боюсь, у меня нет ничего выпить. Только вода и холодный чай.

— Вода — это как раз то, что мне надо.

Мерга, словно угадав его желание, выносит на подносе два стакана воды.

— Давай присядем, — предлагает Доррин и ведет брата к лавке.

Он до сих пор не оставил надежды разжиться стульями, но почти все средства уходят на доводку двигателя. Хорошо еще, что удалось выкроить время для водопровода.

— Не могу привыкнуть к тому, как здорово ты изменился, — говорит коренастый, загорелый малый с растрепанными волосами.

— Ты тоже, — отзывается Доррин. Одежда Кила выцвела от непогоды, кожа выдублена морскими ветрами. — Трудно пришлось?

— Добиться того, чтобы они разрешили мне стать моряком? Нет... особенно после твоих писем.

— Я надеялся... хотя никогда не был мастаком по части убедительных речей. Не то что Брид.

— Что с ним случилось?

— Он отличился в боях и стал маршалом Спидлара. А потом погиб, защищая от Белых город Клет.

— Это когда ты был ранен и лишился зрения?

Доррин кивает.

— А как Кадара?

— Еще в самом начале сражения она получила несколько тяжелых ранений и была на волосок от гибели. Лидрал вывезла оттуда нас обоих. Подробностей я не помню.

Кил еле заметно улыбается:

— Я спрашивал не о том, как она была ранена. Просто когда-то ты...

— Было дело, — усмехается Доррин. — Думал, что влюблен в нее, но потом встретил Лидрал и понял, в чем разница. А Кадара с первой встречи влюбилась в Брида. Все это время она оставалась для меня не возлюбленной, а сестрой. Ей все кажется, что я мог спасти Брида, и она продолжает на меня сердиться, но это пройдет. Надеюсь стать для ее ребенка добрым дядюшкой, — он встает со скамьи и, помолчав, говорит: — Брат, мне потребуется твоя помощь.

— С отцом?

— Нет, отец не станет слушать ни меня, ни тебя. Да оно и ладно, пусть бы прислушивался к здравому смыслу, — отзывается юноша, шагая по направлению к уже подведенному под высокую крышу зданию.

Кил с озадаченным видом следует за ним.

Остановившись у рабочего стола, юноша поднимает черную модель нового корабля:

— Что скажешь?

— Осадка очень глубокая, а надводная часть низковата.

— Правильно. Только таким и может быть судно с обшивкой из черного железа. А что скажешь об этом? Вещь тоже важная.

Открыв длинный черный ящик, Доррин демонстрирует металлическую трубку с ручкой и упором для плеча.

— Что это вообще такое? — недоумевает Кил.

— Пускатель для ракеты. Вот такой... — Доррин вручает брату заостренный цилиндр. — Внутри этой штуковины взрывчатый порошок.

— А Белые не подожгут его на расстоянии?

— Разве что самые могущественные из них. Корпус сработан из тонкой черной стали. На, возьми.

Подержав ракету в руке, Кил осторожно кладет ее на стол и спрашивает:

— Так чем я могу тебе помочь?

— Я хочу, чтобы ты рассказал об этом матушке. И объяснил ей, что у меня нет желания снова отправляться в изгнание.

— Но тебя никто и не отправляет.

Глаза Доррина темнеют, уподобляясь стали.

— Я хочу спасти Отшельничий, — произносит он. — Сделать это сейчас можно лишь с помощью моих кораблей. Оран вбил себе в голову, что для острова лучше оставить все как есть. Он будет пытаться убедить в своей правоте Эллну и Видельта, а я не могу одновременно строить корабль и доказывать, что не являюсь поборником хаоса. Нельзя быть механиком и политиком одновременно.

Он старается не обращать внимания на укол головной боли, напомнивший, что его обращение к брату и есть своего рода попытка заняться политикой.

— По-моему, ты как раз этим и занимаешься, — смеется Кил.

— Наверное, ты прав. Но что мне еще остается?

— Не стоит толковать с ними об оружии. Они и так знают, что ты способен создать нечто ужасное. Лучше я попробую объяснить им, что ты беспокоишься о судьбах своих людей, а позиция отца делает их положение неопределенным. У тебя ведь тут уже человек тридцать, и народ будет сюда стекаться. Тьма, да я и сам не прочь здесь поселиться.

— Честно говоря, я не считал, сколько людей к нам прибилось, хотя мы рады каждому. Не говоря уж о тебе, хотя рынок для сбыта улова у нас пока маловат.

— Будет больше, — смеется Кил. — Тебе не нужна сила. Если тебе что и требуется, так это время.

Доррин, которому слишком часто приходилось прибегать к силе, не может не признать правоту брата. Вопрос, однако, в том, дадут ли ему Белые и Совет это самое время?

— Ты прав. Но мне все равно тревожно.

— Пустить в ход силу никогда не поздно, — замечает Кил. — Но зачастую можно обойтись и словами. На матушку, например, твои письма очень даже подействовали.

— Положусь в этом на тебя, — говорит Доррин. — Хочешь взглянуть на эскиз моего нового корабля?

— Я шел сюда мимо стапеля и видел строящийся корпус. Все как на модели: низкая осадка, длинный киль и прочее.

— Я покажу тебе чертеж. Подожди здесь.

Нырнув в дом, в скудно обставленную комнату, которую он делит с Лидрал, юноша торопливо выхватывает из-под железной чушки большой лист.

— Вот, смотри, — он расстилает перед братом чертеж.

— Очень глубокая осадка, — повторяет Кил. — Мачт нет вовсе, а борта над самой водой.

— Это военный корабль. Боевой.

— Выглядит зловеще. Название уже есть?

— Пока нет. Нужно что-то черное, только вот что?

— Название должно быть подходящим случаю. Скажем, «Черный Кузнец» или «Черный Боец».

— Это ведь и не кузнец, да и не боец.

— Значит, «Черный Молот».

Доррин поджимает губы.

— Это, пожалуй, лучше всего, что приходило мне в голову. Ладно, там посмотрим, — он скатывает лист и добавляет: — Ты ведь мне рыбу присылал, а я так и не поблагодарил тебя ни за это... ни за то, что ты был здесь одним из немногих, кто пытался меня понять.

— Ты же всегда помогал мне, — отзывается Кил. — А я бы и рад ответить тем же, да никогда не мог ничего для тебя сделать. А теперь вот могу, — он встает и, глядя на пенящиеся за горловиной гавани белые барашки, добавляет: — Похоже, ветер налаживается. Нельзя его упускать, команда мне не простит. Наведаюсь, когда смогу.

Он неуклюже прижимает брата к груди и спешит к причалу.

Проводив Кила взглядом, Доррин уносит стаканы на кухню.

«К сожалению, — думает он, — без силы и оружия не обойтись. Как это ни печально, но ракеты рано или поздно потребуются. Белые не станут вечно сидеть сложа руки».

CLXVII

Доррин сидит на скамье террасы — он ждет Лидрал, чтобы повидаться с ней до того, как придет время отправляться на верфь.

Над бухтой, которая его трудами постепенно превращается в настоящую гавань, с криками кружит чайка. Теперь по обе стороны от деревянного причала на добрые две сотни локтей тянутся каменные стены. Уже началось строительство каменной пристани. Строителей хватает. Люди прибывают даже из таких дальних мест, как Край Земли.

Юноша встает, и как раз в этот миг появляется Лидрал.

— Я тебя ждал.

— А я думала, ты пошел к Тирелу.

— Сейчас пойду. Только посидим чуток...

— Мне нужно собираться в поездку, — говорит Лидрал, усаживаясь рядом с ним. — Говорят, на той восьмидневке пришвартуется торговый корабль из Бристы.

Юноша обнимает ее, крепко сжимает ее плечи, но тут же убирает руку. Прошло больше года, но прежняя физическая близость до сих пор остается для них недоступной.

— Прости, — произносит она.

— Это ты меня прости, — он целует ее в щеку и быстро сбегает вниз по ступеням. К глазам его подступают слезы. С полпути Доррин оборачивается, но Лидрал уже зашла в дом.

Вскоре юноша останавливается перед черным приземистым зданием оружейной. Хорошо, что ему достало разумения предусмотреть в плане много открытого пространства между домами. Правда, и тут имеются свои сложности. Поселение-то разрастается, причем очень быстро.

Рядом с оружейной Кадара разрабатывает раненую руку с помощью небольшой гири.

Дело идет к осени, но солнышко с утра пригревает совсем по-летнему. Полное безветрие и сине-зеленое, слегка подернутое дымкой небо сулят жаркий день.

Рейса упражняется с железным ломом, вдвое превосходящим по тяжести настоящий меч. Рядом с ней Петра и несколько других молодых женщин. Рейса и Кадара недавно начали формировать отряд самообороны. Многих Доррин не знает даже по именам.

Позади оружейной заложен еще один фундамент — будущих казарм Черной стражи нового портового города. Скоро новообученные бойцы переберутся из палаток сюда.

По ходу дела Пергун превратился в главного зодчего и строителя: и оружейная, и портовые склады, и казармы — все это его детища. Доррин чувствует, что поселение уже обретает свое лицо. Люди стекаются сюда со всего острова. До сих пор новыми поселенцами становились последовательные приверженцы гармонии, однако основатель города отдает себе отчет в том, что так не будет продолжаться вечно. Мысль о том, что у него может возникнуть необходимость по примеру Совета отправлять кого-то в изгнание, заставляет его поежиться. Чтобы избавиться от неприятных раздумий, он торопится к верфи, где Тирел наверняка корпит над какой-нибудь новой деталью.

А вот и сам Тирел.

— Мастер Доррин! Ты уверен, что новая машина не потянет больше, чем на четыреста стоунов?

— Надеюсь, в ней будет не больше двухсот пятидесяти, но нам нужно учесть еще и вес баков с водой и ящиков с углем.

— И носовые и кормовые бункеры выполнены по-новому, — говорит Тирел, указывая на наклонные желоба. — Но... ты точно уверен, что это маленькое чудище не пойдет ко дну?

— Не должно, — бормочет Доррин, надеясь, что не раз проверенные и перепроверенные расчеты не подведут.

— А имя для чудища ты уже подыскал?

— Почему ты все время называешь корабль чудищем?

Оба собеседника смотрят на почти законченный корпус. Для спуска его на воду уже прорыт специальный канал, а бухта углублена с помощью взрывов и установленной на «Черном Алмазе» землечерпалки.

— Потому что это и есть черное чудовище, предназначенное исключительно для уничтожения. У него даже нет грузовых трюмов. Только машинное отделение, отсеки для бойцов да много оружия.

— Ты сам говорил, что я не могу сделать его больше... да я и вправду не могу. Тьма, действительно не могу!

— Тем паче что тебе никто не помогает.

— Да помогают мне, только... — Доррин и впрямь считает, что помогают ему больше, чем он того заслуживает, только вот деньги кончаются, а корпус и машина еще далеки от завершения. Неожиданно Доррин говорит: — Давай назовем его «Черный Молот».

— Подходящее название, какое и мог дать кузнец, — Тирел кашляет и меняет тему: — Пойдем взглянем на опоры у главного вала. Тут твой глаз нужен.

Доррин глубоко вздыхает.

Всякий раз, когда у него с Тирелом заходит разговор о корабле, обнаруживается, что примерно с полдюжины деталей необходимо доработать, усовершенствовать, а то и заменить на новые.

Оба мастера взбираются по лестнице и бочком пробираются по балкам, на которые будет настлана платформа, поддерживающая двигатель.

— Смотри, — говорит Тирел, указывая на беспокоящий его узел. — Если мы сделаем все по чертежу, то при сильной вибрации вала все полетит.

— Ну, и что ты предлагаешь? — спрашивает Доррин, сразу понимая, что судостроитель прав.

— Нужно поместить прямо под валом несколько дополнительных балок, без жесткого соединения их с корпусом. Они будут удерживаться на месте своим весом, но как бы ни была сильна вибрация, это не приведет к разрыву крепления.

— А сколько это добавит веса?

— По сравнению со всем твоим железом сущую безделицу — стоунов пятнадцать.

Доррин однако вовсе не считает пятнадцать стоунов безделицей. Корабль следует сделать как можно легче, и если придется утяжелить на пятнадцать стоунов крепления, значит какой-то узел следует на столько же облегчить. Тирел заботится о прочности, но следует подумать и о скорости.

— Займись этим, а я подумаю, где можно убавить весу.

В этот миг внимание Доррина привлекает стук колес. К стапелю подкатывает тяжелый фургон. Доррин видит на козлах Хегла, а рядом — женщину в облачении целительницы. Свою мать.

— Извини, Тирел, — Доррин торопливо спускается вниз, гадая, что могло заставить матушку предпринять столь дальнее путешествие. Что-то неладное с отцом? Или Совет передумал, и она хочет его предупредить?

Фургон доверху нагружен всякой всячиной, от детской колыбельки до корабельных гвоздей и болтов.

Соскочив с козел, Ребекка с улыбкой машет сыну рукой и, отступив в сторонку чтоб не мешать, говорит:

— Принимайся за разгрузку.

Доррин поворачивается к фургону.

— А я бы оставил это на Тирела, — хмыкает Хегл, откидывая задний борт.

— Основательный народ кузнецы, — заявляет подоспевший Стил, скатывая по доске бочонок. — Ежели что закажешь, так привезут все, о чем просил. И даже больше.

Доррин, одно за другим, сгружает два корабельных тесла, а при виде бочарного струга удивленно поднимает брови:

— Какое отношение это имеет к верфи?

— Тирел сказал, что для твоего чудища надо будет сделать несколько специальных бочек.

— Чтоб ты знал — у «чудища» теперь есть имя. «Черный Молот». Кил подсказал, мой братец.

— «Черный Молот», вот оно как. Ты, надо думать, собираешься молотить этим молотом Белых, — Хегл отставляет в сторону несколько лопат и две мотыги. — Вот эти вещицы сделаны специально для Рейсы, чтоб ловчее управляться одной рукой, а эта, — он показывает мотыгу поменьше, — для старой целительницы. Легкая, как перышко.

— Ну, стоило ли тебе так утруждаться?

— Еще как стоило! Давно работа не была мне так в радость.

Доррин смотрит на мать, но та молча улыбается.

— Ну, здесь все, — заявляет Хегл после того, как последний бочонок с палубными гвоздями оказывается на земле. — Я поеду дальше. Кое-что мне нужно доставить прямиком к Кадаре.

Подав матери руку, Доррин помогает ей взобраться на козлы, а сам запрыгивает в фургон сзади.

Возле жилого дома Хегл останавливает фургон и ставит его на тормоз. Из кузницы доносится звон Яррлова молота, а в самом доме, по дневной поре, нет никого, не считая Мерги и Фризы.

— Где Кадара? — интересуется Хегл.

— Думаю, возле оружейной, — Доррин указывает в сторону фундамента будущих казарм.

— Я вижу, там пока разгружаться некуда. Придется здесь.

С помощью Доррина кузнец затаскивает в комнату Кадары мебель — кровать со съемным матрасом, детскую колыбельку и маленький столик.

— Остальное привезу в следующий раз, — говорит Хегл, утирая лоб. — Хочу сейчас поехать навестить дочурку.

— Ладно, только потом приходи обедать.

Фургон, громыхая, катится в сторону оружейной, и Доррин с Ребеккой провожают его взглядом.

— Вот уж не ждал, что ты возьмешь да приедешь, — говорит Доррин матери, когда грохот стихает.

— Кил сказал, что тебе может потребоваться моя помощь.

— Ты уже помогла. Поблагодарить за одно то, что ты сделала для Пергуна — так у меня слов не хватит.

Глядя сверху вниз на стройную, словно бы неподвластную возрасту рыжеволосую женщину, Доррин переминается с ноги на ногу.

— Ты по-прежнему как маленький... вот и малышом так переминался, стоило мне на тебя взглянуть. А чего робеть, небось я тебе муравьев в кровать не подсыплю! — она ласково улыбается сыну и добавляет: — У меня разговор насчет Лидрал.

— Физически она в порядке.

Доррин жестом указывает на скамью, а когда мать присаживается, устраивается с краю, лицом к ней.

— Понимаю, — сдержанным тоном произносит Ребекка, — но... у меня все же есть кое-какой опыт.

— С этим не поспоришь, — грустно усмехается Доррин. — Если хочешь повидать Лидрал, она на складе.

— Я видела ее по пути сюда — мимоходом, из фургона. Мне хотелось сначала поговорить с тобой. Если ты хочешь, чтобы я...

— Еще как хочу! Мы уже почти потеряли надежду. Рилла испробовала все, что могла придумать, да и я тоже.

Ребекка понимающе кивает:

— Прежде всего мне нужно точно знать, что сделали Белые.

— Вот этого я как раз точно не знаю. Они пытали ее, избивали, всячески мучили... Мучения были самыми настоящими, ушибов и рубцов на ней осталось множество, но при этом они ухитрились каким-то образом внушить ей, будто ее мучителем являлся я. Да так внушить, что даже прекрасно зная, что ей навязали ложные воспоминания, она ничего не может с собой поделать. Вообще-то их цель заключалась в том, чтобы заставить ее убить меня, но из этого ничего не вышло.

— Ее изнасиловали? — невозмутимо спрашивает Ребекка.

— Нет. Во всяком случае, у нее таких воспоминаний не осталось. И повреждений... такого рода... не было.

— Ох... — вздыхает целительница. — Есть у меня кое-какие соображения, хотя... Это очень непросто.

— Какие соображения?

— Сперва мне хотелось бы поговорить с Лидрал. И решение предстоит принять ей. Я не вижу причины, по какой бы она могла отказаться, но... это ее тело и ее выбор.

Доррин хмурится. Слова матери звучат так, словно речь идет о чем-то страшном.

— Это не больно и не опасно, — заверяет мать, заметив его взгляд. — Возможно, даже приятно, но... Исцеление потребует времени и внимания, в том числе и твоего. Особенно твоего. Тебе придется принимать в расчет не мужские потребности, а ее нужды.

— Понятно.

— Вот в этом я позволю себе усомниться, — улыбается Ребекка.

Доррин краснеет, и мать переводит разговор на другую тему:

— Расскажи, как идет постройка твоего корабля.

Доррин опускает глаза.

— Тьма! Я не твой отец и давно достигла возраста, позволяющего принимать самостоятельные решения. Мне-то казалось, что тебе это известно! — резко произносит целительница.

— Ну что ж... Мы решили назвать его «Черный Молот». Это было предложение Кила...

CLXVIII

— Совет хочет знать, что ты намереваешься предпринять.

Взгляд Ании падает на лежащее на столе пустое зеркало. Стирол делает жест, и белый туман рассеивается. Появляется изображение — столь устойчивое и четкое, что можно подумать, будто это картина. В узкой бухте стоит у причала черный корабль. На склоне над гаванью виднеются пять строений из черного камня.

— Смотри. Ты припоминаешь случай, чтобы вид был таким четким?

— Нет.

— Я тоже. И не знаю, какой аспект Равновесия мог породить подобное чудовище.

— Совет обеспокоен. Они желают, чтобы ты принял меры.

— Замечательно! Только вот хотелось бы знать, какие? Может быть, направить против Отшельничьего флот? Большого ума для этого, — Стирол фыркает, — не надо, но будет ли толк? Стоит ли нападать на остров, зная, каково Белым стражам иметь дело с мечами из черного железа? Или ты хочешь, чтобы одна из изобретенных им штуковин разнесла тебя в клочья? Как великого Джеслека?

— Черные разобщены, — спокойно возражает Ания. — Многие из них не меньше нашего хотят спровадить этого Доррина куда подальше.

— Может, и так, но откуда, в таком случае, взялись все эти люди, помогающие ему строить новый город? Он что, привез их всех из Спидлара на своем суденышке? И потом, они ведь сплошь Черные. Стало быть, этот малый не создает на острове очаг хаоса, хотя лишь демонам ведомо, как такое возможно, — Стирол устало потирает лоб.

— Но почему ты не можешь послать флот? Народ на Отшельничьем не воинственный, и у них едва ли наберется с десяток пригодных для боя судов. Да и те рассеяны по разным морям. Совет ждет от тебя действий, — холодно повторяет Ания.

— Действуй сама, — предлагает Стирол, протягивая ей амулет. — Бери и решай.

— Я не Джеслек, меня не проведешь, — качает головой рыжеволосая волшебница.

— Либо бери амулет, либо заткнись! — рычит Высший Маг. Рука Ании поднимается, но тут же падает.

— Но кому-то ведь все равно нужно что-то сделать, — со вздохом произносит она.

— Почему?

— Ты что, хочешь сидеть сложа руки и ждать, пока этот... странный кузнец не откует из черного железа такие орудия гармонии, какие обеспечат Отшельничьему вечное господство над Восточным Океаном?

— Я в нем особой опасности не вижу. Он же не вечен.

— А ведь злосчастный Дженред говорил то же самое, — хрипло смеется Ания. — Креслин тоже в конце концов умер, однако прожил достаточно долго для того, чтобы ты — Высший Маг Фэрхэвена — боялся открыто выступить против Отшельничьего. Неужто ты хочешь, чтобы тебя запомнили в веках как человека, уступившего Отшельничьему господство над всем Кандаром?

— Нет, — хмыкнув, Стирол кладет амулет на стол рядом с зеркалом, и изображение вновь затягивается туманом. — Ты хочешь действовать, так действуй. Бери амулет или отдай его кому-нибудь другому.

— Стирол, я прошу тебя!

— А я отказываюсь.

Ания кивает в сторону двери, и в комнату входят трое стражей с кандалами в руках. За их спинами стоят три Белых мага.

— Все предсказуемо, Ания, — смеется Стирол. — Вы толкуете о действиях, а годитесь лишь на то, чтобы заковать меня в цепи.

Глаза Ании вспыхивают, пальцы сжимают рукоять кинжала из белой бронзы. Яркая вспышка наполняет комнату жаром и клубами белого дыма. Зеркало на столе взрывается, и двое из стражей распадаются в оседающий на каменные плиты пепел.

Прежде чем дым успевает рассеяться, Ания, бросив взгляд на пол, на пустое белое одеяние и горстку золы, берет амулет со стола и, повернувшись к остальным магам, говорит:

— Возьми его, Керрил. Ты заслужил.

— Нет, — печально отзывается Керрил, глядя на превращающуюся в туман и тающую белую золу. — Заслужила амулет ты, но я приму его, если таково твое желание.

— Вот и хорошо. А сейчас нам нужно спланировать нападение на Отшельничий.

— Как тебе угодно.

Ания закрывает за собой дверь.

CLXIX

Закрыв дверь спальни, Доррин поворачивается к Лидрал.

— Тебе не обязательно это делать, — говорит она.

— А что я могу потерять? — отзывается он.

— Мало ли что? — натянуто смеется она. — Может быть, терпение, а то и самоуважение.

— Ладно, делать-то что?

— Ложись на живот.

— На кровать?

— Нет, на пол... — Лидрал прыскает. — Конечно, на кровать. Может, характер у меня и не мед, но я все-таки не настолько жестока! К тому же мне не хочется вытаскивать потом занозы.

Доррин стягивает сапоги и, не раздеваясь, ложится на кровать.

— Что дальше?

— Ничего особенного. Просто лежи, а я буду массировать твою спину. Твоя матушка считает, что это поможет восстановить нашу близость и даст мне инстинктивное понимание того, что ты не способен причинить мне боль.

— Но...

— Знаю! Но ведь попытка не пытка?

Доррину хочется пожать плечами: она права. Они использовали все возможные средства и, поскольку все оказалось тщетно, терять им уже нечего. Он ощущает запах Лидрал, так остро напоминающий об их былой близости. Глаза его горят, и он не поворачивается к ней, когда ее пальцы разминают его плечи и спину.

— А ты окреп, мускулы нарастил.

— Да разве это мускулы?

Постепенно он расслабляется, дыхание его становится глубоким и ровным.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Доррин.

— Тсс... — вроде бы шутливо, но с ноткой раздражения шикает Лидрал. — Не мешай мне работать.

Поскольку дышать, уткнувшись носом в перьевой матрац, не так-то просто, Доррин довольно скоро пытается приподнять голову, но все равно чихает.

Из-за окна слышатся обрывки фраз:

— ...раньше думал, что черный камень нагоняет тоску...

— ...поразительная разница...

— ...думаешь, мастер Доррин маг, настоящий маг?

Лидрал встряхивает руками и откидывается назад.

— У меня пальцы устали.

— Неудивительно, ты долго этим занималась.

Доррин переворачивается на спину и привлекает ее к себе.

— Нет... я не...

Юноша разжимает объятия, словно схватился за раскаленное железо, и садится так, что между ними только небольшое расстояние.

— А теперь ты проделаешь то же самое, — заявляет она. Доррин принимается разминать ее лопатки.

— Давай посильнее, я не стеклянная.

— Посильнее так посильнее.

Руки Доррина постепенно опускаются чуть ниже ее спины.

— Что-то ты расшалился, — замечает она, и вновь в ее вроде бы игривом тоне слышится нотка раздражения.

Его пальцы немеют, и он останавливается.

— Что дальше?

— Подожди немного, сам увидишь.

На ее лице вспыхивает, но тут же исчезает улыбка.

— Я понял, — говорит Доррин и, пожав ей руку, ложится.

Задув лампу, она быстро сбрасывает одежду и надевает длинную сорочку. Доррин, как уже привык, не смотрит в ее сторону, но ему приходится прилагать усилия, чтобы сделать участившееся дыхание ровнее и глубже.

В молчании они лежат рядом, слегка соприкасаясь руками. Тишина гнетет настолько, что Доррин был бы рад и комариному писку.

Хотя ему довелось пережить временную слепоту и мучиться головными болями, на долю других выпадали и большие страдания. И хотя все прикидки по-прежнему убеждают его в том, что Равновесие механически слепо, он тихонько вздыхает в темноте. Неужто мир представляет собой не более чем механизм? Но почему в таком случае верования и устремления приверженцев гармонии значат еще меньше, чем воззрения тех, кто использует разрушительную силу хаоса? И почему многие из числа несомненных последователей гармонии напрочь отвергают его машины? Почему бы им не взглянуть на гармонию по-новому?

Поняв, что Лидрал заснула, Доррин прикрывает ее одеялом и откидывается в постели, рассеянно уставясь в потолок.

Снаружи доносится свист ветра да отдаленный шелест прибоя.

CLXX

Под холодным осенним ветром колышутся бурые травы. Пыль вздымается над Трактом, по которому катится тяжело нагруженная подвода. С рудника доставили последнюю партию железа, предназначенного для «Черного Молота». Стекла в окнах большого дома дребезжат под напором ветра, словно он испытывает задание на прочность.

Сидящая на террасе Лидрал зябко кутается в плащ. Доррин обнимает ее за плечи, но тут же убирает руку. Джеслек, обрекший их на такую пытку, уже мертв, а их мучения никак не закончатся.

— О чем задумался? — спрашивает она.

— О людской жестокости. И мысли у меня жестокие.

— Так ведь гневом на Белых дела не поправишь, — ласково говорит Лидрал касаясь его теплой рукой. — Ты ведь знаешь, я тебя люблю.

— Я тоже.

Новый порыв холодного ветра спутывает их волосы, и он снова на миг обнимает ее за плечи.

— Ты к Тирелу? Будешь испытывать новый двигатель? — спрашивает она.

— Пока еще трудно назвать его новым. Как раз с некоторыми новыми деталями и у меня, и у Яррла возникли затруднения. Понимаешь, кривошипно-шатунный механизм...

— Ты не находишь, что устройство, предназначенное для того, чтобы упростить управление кораблем, могло бы называться не так мудрено?

— Так всегда бывает... — начинает Доррин, но осекается.

— Что случилось?

— Да так... мысль одна в голову пришла. Мне подумалось, что Оран, при всей его неправоте, в чем-то и прав. Понимаешь, паруса позволяют тебе использовать природную силу ветра, но под простым парусом ты плывешь только туда, куда он дует. Однако более сложное парусное вооружение позволяет идти под углом к ветру или даже против него. Мой двигатель, созданный на основе гармонии, позволяет идти против природного порядка. Однако по некотором размышлении становится ясно, что природный порядок не так уж гармоничен. Бури — явление естественное, однако в них присутствуют оба начала, и гармония, и хаос. Таким образом, утверждая, что, создавая машины, я иду против природного порядка, отец совершенно прав. Но он ошибается, полагая, будто все в природе основано исключительно на гармонии. Естественное не тождественно гармоничному — надо будет записать это и вставить в книгу.

— В ту книгу о гармонии, которую ты пишешь с тех пор, как я тебя знаю? — спрашивает Лидрал, поежившись на ветру. — Холодно здесь.

Доррин кивает.

— А почему бы не дать ее прочесть твоему отцу?

— Сначала ее надо скопировать.

— Мы с Петрой можем взяться за это. Меня, чтоб ты знал, учили писать на Храмовом наречии.

Доррин смотрит вниз, туда, где у каменного причала стоят «Черный Алмаз» и «Собиратель» — рыболовное суденышко Кила. Место еще есть — Рейса позаботилась о том, чтобы к новому пирсу могли одновременно пришвартоваться четыре корабля размером с «Черный Молот». Старую деревянную пристань рачительный Пергун разобрал, а доски пустил на строительство второго склада.

— Спущусь-ка я к складу, — говорит, вставая, Лидрал. — А ты попытайся не забыть о мелочах, вроде сырорезок или игрушечных мельниц.

— Постараюсь заняться этим, как только закончим испытание.

Он заключает Лидрал в объятия, и ее руки обвивают его шею.

Их губы соприкасаются, и это уже настоящий поцелуй. Только вот длится он совсем недолго.

Отстранившись, Доррин ухмыляется.

— Чувствуешь улучшение? — спрашивает Лидрал.

— Конечно.

Она возвращается в дом за списком товаров, предназначающихся для отправки следующим судном, а он торопится к Тирелу.

Тот уже спустил «Молот» по усыпанному гравием накату на половину пути к воде, так что корабельная труба больше не находится под навесом. Работа над корпусом завершена, и Доррин, в который раз пробегая пальцами по лакированному черному дубу и металлическим пластинам, восхищается совершенством обтекаемой формы. Тонкие железные пластины над ватерлинией сливаются с дощатым дном так, что переход от металла к дереву почти незаметен. Медная обшивка могла бы добавить днищу надежности, однако на это нет ни времени, ни денег. Ни Совет, ни Фэрхэвен его пока не тревожат, однако Доррин ничуть не сомневается в том, что довольно скоро ему придется иметь дело и с тем и с другим.

Он направляется к корме, где осталось установить кожух для вала и гребного винта — пожалуй, самого большого инструмента, какой доводилось делать ему и Яррлу. Одна полировка лопастей заняла почти три дня и потребовала сооружения особой лебедки.

— Это ж какая прорва железа, мастер Доррин! — с придыханием произносит Стил, направляющийся наверх с материалами для отделки рулевой рубки. — Куда больше, чем винт «Черного Алмаза»!

— Надеюсь, что он будет развивать большее усилие при меньшей скорости вращения вала, — отзывается Доррин.

— Знаешь, мастер Доррин... я это... как бы сказать... — Стил смущенно кашляет.

— Ну, в чем дело? — добродушно интересуется Доррин.

— Задумался я, стало быть, о черном железе. Всяк знает, что оно сковывает магию... вроде, оно всегда так было. Но мне не совсем понятно, зачем ты обшил борта пластинами. Ведь неспроста же.

Доррин озирает корабль, представляя его себе уже завершенным, с железной трубой и железной обшивкой бортов, мостика и обеих рубок. Мачт у «Молота» нет, однако на палубе, на случай отказа двигателя, имеются два мачтовых ствола, куда можно установить низкие временные мачты. Вообще-то настоящие мачты со сложным парусным вооружением были бы для машины хорошим подспорьем, но «Молот» слишком мал для дополнительной нагрузки.

— Железо и магия... — бормочет Доррин, откликнувшись, наконец, на вопрос Стила. — Ты видел когда-нибудь, каким становится железо в горне?

— Оно раскаляется... вроде как краснеет.

— Точно, становится вишнево-красным. Это потому, что железо поглощает жар пламени, вбирает его в себя. Так вот: магия подобна жару, это тоже своего рода энергия, и железо способно поглощать ее, как и энергию огня. Особенно — черное. Вот почему некоторые магистры имеют щиты из черного железа. Будут они и у бойцов на борту «Молота». А обшивка — это своего рода щит для всего корабля.

— Звучит убедительно, — кивает Стил, — а это что, секрет? Я имею в виду, для других магов?

Доррин хмурится. То, что черное железо защищает от магического огня, — общеизвестно, но теоретическое объяснение этому он нашел сам. В книгах ему ничего подобного не попадалось.

— Не то, чтобы секрет, но к таким выводам я пришел самостоятельно. Никто меня этому не учил.

Стил задумчиво кивает:

— Спасибо за разъяснение, Мастер Доррин. С твоего позволения я отнесу это мастеру Тирелу. Он, небось, заждался.

— Скажи, что я сейчас поднимусь.

Стил уходит. Тщательно осмотрев корпус, Доррин поднимается на главную палубу, а оттуда, по временной приставной лестнице, в машинное отделение. Ни стены, ни постоянный трап не могут быть установлены, пока все узлы механизма не смонтированы и не испытаны. Сейчас из всей системы зубчатой передачи установлено только главное маховое колесо, но сборка самой машины завершена. Яррл уже прогревал паровой котел на низких температурах, что позволило обнаружить недоработки — течь в трубопроводе и, к сожалению, необходимость заменить паровые входные клапаны обоих цилиндров.

Гадая, что может случиться при более высоком давлении, Доррин проверяет уровень воды в резервуаре, заглядывает в топку и, высыпав туда кучку щепы, поджигает ее огнивом. Пока огонь разгорается, он пробегает пальцами по корпусу котла, проверяя чувствами его прочность. Вроде бы все в порядке.

Щепа заполыхала, и в топку летит полная лопата мелкого угля.

— Эй, ты никак уже начал? — слышится сверху голос Яррла.

— Только разжег топку. Надеюсь, ты не против? Чтобы поднять давление, требуется время.

— С чего мне быть против, это ж твоя машина, — бормочет Яррл, спускаясь к двигателя. — Хотя... порой мне трудно поверить...

Доррин и сам иногда испытывает такие же чувства, но вот ведь он — мощный, прочный черный двигатель. И как только отец не поймет, что такое изделие попросту не может ни порождать хаос, ни быть его порождением. И опять же — тут Доррин криво усмехается — основная проблема связана с самим Отшельничьим. Его избыточная гармонизированность неизбежно вызывает где-то усиление хаоса.

Но не значит ли это, что — поскольку двигатель есть инструмент гармонии — самое его существование тоже будет иметь своим следствием рост хаоса? Улыбка Доррина исчезает. Этот корабль необходим, но не станет ли строительство большого числа ему подобных губительным для мира?

— О чем задумался? — спрашивает Яррл.

— О хаосе и гармонии, — рассеянно отвечает Доррин, глядя наверх, где у люка собрались любопытствующие матросы. Потом он тянется к лопате. Яррл открывает заслонку, и в топку летит еще одна порция угля. Котел разогревается, и струя дыма над трубой становится все плотнее.

Еще раз проверив все отводные патрубки, Доррин смотрит на Яррла и, со словами «будем надеяться...» открывает поочередно оба клапана. Пар подается к цилиндрам.

По мере нарастания давления к лязгающему стуку поршней и шипению пара в цилиндрах примешивается еще какой-то слабый, свистящий звук.

Склонив голову набок, Доррин прислушивается, стараясь определить его источник.

— Вроде все нормально! — кричит, перекрывая шум двигателя, Яррл.

Доррин переходит к тяжелому маховому колесу — Яррловой придумке, которая должна обеспечить более равномерную передачу усилия. Правда, сам передаточный механизм к маховику еще не подсоединен — осталось поставить последнюю шестерню. Потом, если механизм будет работать, можно будет соединить двигатель с валом, а вал с винтом и спускать «Черный Молот» на воду.

Глядя на маховое колесо, Доррин задумывается о том, как можно будет усовершенствовать следующий двигатель. Ладно. Чем мечтать невесть о чем, нужно сначала довести до ума то, что имеется.

Повторившийся свист заставляет юношу вернуться к котлу.

— Слышал? — спрашивает, склонившись к его уху Яррл. — Знаешь, что это такое?

Покачав головой, Доррин начинает прослеживать путь пара и через некоторое время устанавливает, что в вакуумную полость конденсатора поступает воздух. Он-то и свистит. Беда, однако же, не в свисте, а в том, что нарушение герметичности снижает мощность двигателя.

Опустившись на колени, Доррин тщательно исследует обшивку.

— Вот в этой пластине есть трещинка. Крохотная, простым глазом невидимая, но из-за нее мы теряем движущую силу. Придется ее заменить.

— Вечно что-нибудь да не так... — ворчит Яррл.

Доррин кивает — так оно и есть. Вроде бы стараются предусмотреть все, однако это уже четвертое испытание, и каждый раз обнаруживается новая проблема. Правда, сейчас все не так уж страшно: когда он чуточку повышает давление, поршни работают без сбоев.

Испытания и исследования продолжаются все утро. Наконец Доррин снижает обороты, а потом стравливает остаток пара и заглушает двигатель. Потом он снимает щипцами дефектную пластину и заворачивает ее в плотную ткань, чтобы отнести в кузницу.

— Машина пусть охладится сама, — говорит он Тирелу. — А эту штуку мне надо будет починить или, возможно, заменить. Ну а потом доведем до ума передачу.

— Сколько это займет времени? — спрашивает Тирел.

— Примерно восьмидневку, — отвечает Доррин.

— Значит, за это время мы должны будем закончить рубку? Но потребуются листы для обшивки.

— Знаю.

Листы, поставляемые с рудника, слишком толсты, а перековка каждого, даже с помощью молота, приводимого в движение водяным колесом, требует времени.

Сгибаясь под немалым весом крышки конденсатора, Доррин бредет вверх по склону.

— Давай помогу, — предлагает Яррл и берется за один край парусинового мешка.

— Как насчет подшипников?

— Они прекрасно передают усилие, но если установить их вот так, вал пойдет вразнос.

В кузнице Рик кует на малой наковальне гвозди, тогда как Ваос трудится у большой над шипами. Работа несложная, но и то и другое требуется всегда, причем в большом количестве.

— Давай взглянем на подшипники, — предлагает Доррин, отложив пластину в угол.

Яррл вручает ему один из разработанных ими подшипников, в которых шарики заменены маленькими цилиндриками. Доррин проводит пальцем по внутреннему кольцу и, хотя с виду оно совершенно гладкое, чувствует, что стальные края стерты. Под внимательными взглядами Ваоса и Рика юноша вращает подшипник, стараясь определить, куда приходится избыточная нагрузка, а потом говорит:

— Давайте попробуем отшлифовать на краях скосы.

— Я об этом думал. Но не станет ли он вихлять?

— Не исключено... но хвостовики должны помочь.

— Ну что ж, попробовать стоит.

— Ну-ка, Ваос, — говорит Доррин, скидывая тунику, — давай-ка покрутим большой камень.

— Как скажешь, мастер Доррин.

— Ну, тут я тебе не помощник, — замечает Яррл. — У тебя чутье потоньше, как раз для шлифовки. А мне лучше заняться болванками.

— Ладно, — кивает Доррин, зная, что ему придется до вечера провозиться с точильным камнем, а потом еще и со злосчастной крышкой конденсатора. А когда все будет готово, им снова придется испытывать систему на вибрацию. Возможно, не единожды. Порой ему кажется, что корабль вообще никогда не будет достроен.

Хорошо и то, что за обедом он сможет повидаться с Лидрал — до того, как она уедет в Край Земли. И тут же он тяжело вздыхает, вспомнив о сырорезках. Трех самых настоящих сырорезках, которые ему необходимо закончить до ее отъезда.

CLXXI

Привязав Баслу к железному столбу, Доррин бросает взгляд на Черный Чертог, где обычно проходят заседания Совета. По обе стороны влажной после утреннего дождя каменной дорожки, на клумбах еще красуются желтые цветы, но скоро они увянут. На Отшельничий надвигается осень.

С кожаной папкой в руках юноша шагает ко входу. Дверь открывается прежде, чем Доррин успевает взяться за ручку.

— Рада тебя видеть, — с улыбкой говорит Ребекка, обнимая сына. — Как поживает Лидрал?

— Дела у нас налаживаются, — отвечает Доррин, прекрасно понимая, что имеет в виду мать. — Я рад, что ты занялась ею, и сейчас во всем следую ее указаниям. Конечно, — он слегка морщится, — радости от этих упражнений с прикосновениями немного. Всегда трудно вспоминать о потере...

Ребекка сочувственно кивает.

— Хочешь соку?

— С удовольствием.

Сока он не пил с начала лета, с того дня, как покинул гостиницу.

— Что в папке?

— Кое-что для отца.

— Он в библиотеке. На террасе уже прохладно. Ступай к нему, а я скоро подойду.

Оран отрывается от книги и указывает сыну на стул, который наверняка перенес сюда заранее специально для беседы.

— Спасибо.

Положив толстую палку на колени, юноша встречается с отцом взглядом. И Оран, второй раз на его памяти, отводит глаза.

— Чего ты хочешь? — спрашивает маг.

— Мне бы хотелось, чтобы ты перестал убеждать окружающих в том, будто все, творимое мною, вредоносно и связано с хаосом. Я уже не маленький мальчик, а ты не вправе считать себя непогрешимым.

— Доррин, ты мой сын, и я люблю тебя, однако всю эту твою возню с машинами и черным железом считаю вредной. Ты ведь не хочешь, чтобы я объявил правильным то, что таковым не считаю?

— Никоим образом. Мне бы хотелось убедить тебя задуматься о том, почему ты считаешь мои действия неправильными. Ведь и Креслин совершал поступки, которые не укладываются в наши представления о чистой гармонии, но поведи он себя в свое время иначе, ни тебя ни меня здесь бы не было.

— Ты многого добился, Доррин, но ты не Креслин.

— Я отдаю себе в этом отчет, однако время ставит перед нами те же задачи, что и перед ним. Я хочу спасти Отшельничий, а ты, сознательно или нет, толкаешь его на путь самоубийства, потому что никогда не понимал сути гармонии.

— Да как ты, никогда не касавшийся бури, не летавший с ветрами, можешь судить о сути гармонии?

— Вот это, — Доррин поднимает папку, — я переписал для тебя. Пребывание в Кандаре и вправду открыло мне глаза на многое — в частности, и на то, что все книги в твоей библиотеке рассказывают лишь о налагаемых гармонией ограничениях, не объясняя ее природы. Вот я и попытался...

— О, стало быть ты приложил к понятию гармонии свою инженерную логику? — криво улыбается Оран. — Небось, силишься доказать, что паровая машина есть творение ангелов Небесных и основана на гармонии? Интересно.

— Не совсем так, — отзывается Доррин, сумев удержаться от тяжелого вздоха. — Речь тут идет вовсе не о машине, а об основополагающих понятиях. Тех самых, ссылаясь на которые, ты силишься убедить совет снова сослать меня куда-нибудь на задворки мира.

— Я вовсе не хочу изгонять тебя, сын. Я просто хочу, чтобы ты вернулся на стезю порядка.

— А я на нее и вернулся.

Рослый маг вскидывается, но сдерживается и заставляет себя выслушать сына.

— Мне было над чем подумать. И время имелось, и обстоятельства к тому подталкивали. Так вот, ты, похоже, упускаешь из виду некоторые факты. Во-первых, это я остановил Джеслека. А во-вторых, я по-прежнему остаюсь Черным. Вокруг меня нет даже намека на хаос, и ты прекрасно знаешь, что это не ложь.

— Неумышленно заблуждаться — вовсе не значит быть правым.

— Конечно, ошибиться может каждый, но у себя в Южной Гавани мы строим нечто прочное, основательное и бесспорно основанное на гармонии. И ты должен дать нам возможность осуществить задуманное.

— Зачем? Чтобы позволить тебе сбить с пути истинного еще больше людей?

— А может быть, существует третий путь? — произносит вошедшая Ребекка. В руках ее поднос с двумя стаканами, один из которых она предлагает сыну.

— Спасибо, мама, — говорит Доррин с легким поклоном.

— Почему бы Совету не предоставить Южной Гавани права самостоятельного поселения? — продолжает мать. — Пусть Доррин и все желающие к нему присоединиться живут там по-своему и разрабатывают свои машины. Это даст нам возможность оценивать изобретения Доррина и уменьшит опасность совращения, которого ты, Оран, так боишься.

— С чего ты взяла, что это сработает? — интересуется маг воздуха.

— Полной уверенности, конечно, нет, — соглашается Доррин, — но это всяко лучше, чем уступить Отшельничий Белым или во что бы то ни стало цепляться за прежний уклад, в то время как Фэрхэвен будет укреплять свою власть над всем миром.

— Оран, он ведь дело говорит! Совет поднимал те же самые вопросы.

— Но машины?..

— Может быть, все-таки заглянешь сюда? — говорит Доррин, поднимая рукопись.

— Ладно! — жест Орана таков, словно он отмахивается от них обоих. — Обещаю прочесть твою писанину и подумать над прочитанным. Но ничего больше.

— Я бы тоже хотела почитать, — заявляет Ребекка.

Оран берет второй стакан, делает глоток и просит:

— Расскажи мне о своей подруге.

Доррин допивает сок и смотрит на стакан так, словно не способен поверить, что там уже пусто. Даже напряженность момента не помешала ему наслаждаться давно забытым вкусом.

— Я могу принести целый кувшин, — смеется Ребекка.

— Ее зовут Лидрал. Мы встретились возле Фэрхэвена. Она помогла мне оттуда уехать, а потом сбывала кое-какие мои изделия. Родом она из Джеллико, занималась торговлей.

— Она из Белого купечества?

— Из вольных торговцев. Белые не жаловали ее семейство...

Вечер наступает раньше, чем Доррин успевает закончить свое повествование.

— Мне пора, — говорит он, заметив, что за окном темнеет.

— Возьми с собой соку, — говорит мать. — У меня приготовлена для тебя целая птица и даже баранья нога. Правда, для твоего хозяйства это совсем немного, но уж чем богаты... Постарайся не выдуть весь сок по дороге.

Доррин смеется. Ухмыляется даже Оран.

Набив сумы до отказа, Доррин пускается наконец в дорогу. Насвистывая, он едет по Главному Тракту на юг, туда, где его ждет «Черный Молот».

И Лидрал.

CLXXII

Целительница отводит глаза от серых камней, ведущих к Главному Тракту. На миг ее взгляд останавливается на Черном Чертоге, и губы трогает едва заметная улыбка.

— Ты присмотрелся к своему сыну, Оран? Присмотрелся как следует?

— Доррин остался прежним. Он все так же одержим своими демоном проклятыми машинами.

— Нет, он не прежний.

— У него все те же навязчивые идеи.

— Нет! — на сей раз голос Ребекки холоден, как черная сталь. — Он буквально погружен в гармонию, он настолько Черен, что подобен глубоко укорененному в земле столпу. Рядом с ним ты кажешься поверхностным. Зри в корень, Оран, не позволяй себе быть мелким! Ты должен гордиться своим сыном!

— С чего ты взяла?

— Мои слова не так уж важны. Прислушайся к себе.

Мужчина облизывает губы, ежась от ее холодной уверенности.

— Но если ты и он... если вы оба правы, что же будет с Отшельничьим?

— Кое-что изменится, но, полагаю, не так уж многое. По-настоящему великие перемены являются в мир редко.

— Но его машины...

— Оран, Оран... Ты когда-нибудь искал по-настоящему ответ на собственный вопрос: как не допустить хаоса, не опрокинув при этом мир вверх тормашками? Белым не выстоять против черного железа!

— Но... машины?

— Положись на Равновесие.

Маг качает головой, но в этом движении уже не чувствуется решительного отрицания. Стройная женщина пожимает его руку. Они выходят на террасу и молча смотрят, как удлиняются на поверхности океана тени, отбрасываемые береговыми утесами.

CLXXIII

— Прошло чуть ли не три месяца, а ты так ничего и не предпринял ни против Черных, ни против этого проклятого кузнеца, чьи измышления стоили нам так дорого, — холодно говорит Ания, глядя на Керрила через разделяющий их стол.

— А что ты предлагаешь? — мягким, пытливым тоном осведомляется он, отводя глаза к приоткрытому окну башни.

— Ты сам прекрасно знаешь, что мы не можем оставлять такие деяния безнаказанными!

— Мы разрушили Дью. И город, и порт перестали существовать. Так же как и Клет. Спидлария во всем покорна нашей воле. Флот, осуществляющий блокаду Отшельничьего, усилен полудюжиной кораблей. Но ты, видимо, считаешь, что следовало сделать больше? — осведомляется он с любезной улыбкой.

— Ты всегда так внимателен и вежлив, Керрил! Это одна из приятнейших твоих черт.

— Рад это слышать. Так ты полагаешь, что следующим шагом должен быть налет на Южную Гавань? Надо думать, наш флот должен испепелить новый город?

— Стоит ли Высшему магу вдаваться в такие мелкие подробности? Вот Стирол тоже был докучливо скрупулезен, и за мелочами проглядел главное.

— Я это помню, — сухо отзывается Керрил. — Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы на следующем Совете я объявил о предстоящем нападении, а разработку плана поручил тебе. Разумеется, под моим руководством?

— Ты такой понятливый, Керрил, — произносит Ания, потянувшись через стол и коснувшись его щеки. — Такой понятливый...

— Да уж стараюсь, Ания. Очень стараюсь.

CLXXIV

— Полегче... полегче! — командует Тирел.

Подрагивая на промасленных катках, «Черный Молот» скользит по покрытому настилом из толстых досок каменистому склону к гавани. Боясь дышать, Доррин следит за медленно сползающим по пандусу судном — прежде всего за лопастями гребного винта. Скат кажется ему недостаточно ровным, однако он надеется, что Тирел рассчитал все точно, и ни руль, ни винт не погнутся.

— Он прекрасен, — говорит Рейса. — Подобен превосходно выкованному клинку.

— Однако мало пригоден для торговли, — замечает Лидрал.

— И уж тем паче для рыбной ловли, — смеется Кил. — Одним своим видом распугает всю рыбу на целый кай!

— Ладно вам... — машет рукой Доррин, глядя, как «Молот» соскальзывает в воду. Из-под кормы летят брызги, по гавани пробегает легкая рябь.

Собравшиеся — их десятка два — разражаются радостными криками.

Доррин спешит к воде, чтобы проверить осадку. Ниже обшивки из черного железа над водой на ширину двух досок виден деревянный корпус. По расчетам так и должно быть. По завершении обшивки обеих рубок, заливки воды в баки и засыпки угля в лари корабль осядет до ватерлинии.

Особое беспокойство Доррина вызывают винт и руль, однако ни то ни другое при спуске не повредилось. Сойдя со стапеля, корабль даже не всколыхнул донный ил и водоросли. Требование Доррина углубить гавань и расчистить дно у места спуска Тирел и Рейса встретили без восторга, однако оно было выполнено.

Стал крепит булинь к смонтированному на причале брашпилю, и Тирел, взявшись за рукоять лебедки, разворачивает «Молот» так, чтобы он встал параллельно причалу. Трое его людей держат наготове кормовой линь, чтобы привязать его к другой швартовой тумбе.

Как только корабль встает бортом к пристани, Доррин, не дожидаясь сходней, взбирается на палубу, спускается в машинное отделение и, открыв люк, заглядывает под кожух вала. Потом он зажигает лампу и проходит вдоль вала, осматривая места возможных протечек. Таковых не обнаруживается, однако случись что — в трюме имеется паровая помпа.

Подняв лампу, юноша присматривается к стыкам и швам корпуса. По словам Тирела, полностью исключить возможность протечек практически невозможно, однако сейчас Доррин покидает трюм, так ни одной и не найдя.

— Ну, что там? — кричит с палубы Тирел.

— Вроде ничего не погнулось и протечек не видно.

— Я порадуюсь, если они не появятся завтра. Отсутствие протечек в момент спуска на воду еще ни о чем не говорит.

С этим не поспоришь, однако Доррин выбирается на палубу довольный и тем, что имеет. Наверху его ждут Лидрал, Рейса и Яррл.

— Прямо в дрожь бросает, — признается старый кузнец.

— Это от чего, уж не от дождика ли? — усмехается Рейса.

— Сама знаешь отчего, — бурчит Яррл.

Доррину это тоже известно. При всей своей упорядоченности и гармоничности «Молот», подобно отточенному мечу, воплощает в себе смертельную угрозу.

Лидрал поглаживает плавные линии поручней носовой надстройки. Потом, повернувшись, она протягивает Доррину руку. Он поднимается к ней, и они вместе смотрят на запад, туда, где за створом гавани темнеют воды залива, а на горизонте сгущаются тучи.

— Надвигается шторм, — говорит Доррин.

— Вряд ли он сможет сравниться по силе с бурей, таящейся в твоем творении.

— Думаешь, мне следовало назвать его «Черным Штормом»?

— Нет. «Черный Молот» — верное имя. Ты ведь кузнец. Наверное, величайший из кузнецов.

— Ну ты скажешь... — смеется Доррин. — И Хегл, и Яррл смыслят в кузнечном деле куда больше.

— Я говорю о другом, и ты это прекрасно понимаешь. Яррл сам признавал, что он просто не понимает того, что ты делаешь. Не понимает до тех пор, пока не увидит готовое изделие. Да, видимо ты не просто кузнец, а инженер. Величайший из инженеров, а вдобавок еще и маг.

— Так кто же я? Инженер магии?

Вместо ответа Лидрал сжимает кончики его пальцев, и они, не обращая внимания на дождь, молча смотрят, как сгущаются тучи.

Волнение в Кандарском Заливе усиливается, появляются белые буруны.

Тиреловы работники затаскивают на палубу последние обшивочные пластины из черного железа.

CLXXV

— Монет у меня хватает, — произносит Лидрал, открывая стоящую на столе шкатулку.

— Пожалуй, — соглашается Доррин, глядя на груду серебреников и золотых. — Так в чем тогда затруднение?

Он крепко сжимает ее плечи.

— В том, что наши товары они берут охотно, но продавать свои не торопятся. Мне не удалось ни раздобыть заказанных Тирелом снастей, ни договориться насчет поставки меди. А между тем прежде норландцы продавали медь всем и без всяких ограничений.

Лидрал закрывает шкатулку.

— Я скучал по тебе.

Доррин обнимает Лидрал за талию и припадает щекой к ее щеке.

— Я тоже скучала, — повернувшись к нему, Лидрал касается губами его губ. Несколько мгновений они не разжимают объятий.

— Обед готов! Мастер Доррин, Лидрал! Обед готов! — слышится из-за закрытой двери звонкий голосок Фризы.

Лидрал отстраняется.

— Я знаю, — шепчет она, — ты устал ждать... но пожалуйста, верь мне по-прежнему...

Его губы скользят по ее губам.

— Я верю... жду и верю...

Лидрал смахивает слезу с его щеки.

Все, кроме Мерги и Фризы, уже сидят за длинным столом. Фриза расставляет корзины со свежеиспеченным хлебом.

— Хорошо пахнет, — одобрительно басит Яррл. Доррин усаживается во главе стола.

— Рейса, завтра мы будем поднимать твои стропила, — говорит Пергун.

— Да уж пора, — отзывается Рейса, — иначе вы не закончите крышу до середины зимы.

— Это не от одних нас зависит. Хватило бы черепицы, а уж мы не подведем.

Мерга ставит на стол большую кастрюлю.

— Что это?

— Рыбная похлебка.

— Рыба... вечно одна рыба... — ворчит Ваос.

— Рыба очень полезна для здоровья, — строго заявляет Рилла. — И вообще, лучше есть рыбу здесь, чем голодать в Спидларе.

— У меня есть сок зеленики, соседние фермеры прислали, — говорит Мерга. — Кому налить?

— Мне, — просит Доррин. Зеленый напиток горчит, но Доррин все равно предпочитает его воде или слабому пиву. Рыбная похлебка в исполнении Мерги — это сдобренное пряностями густое варево, где, кроме рыбы, плавают водоросли и мелко порезанные корешки куиллы. А хлеб, который печет Мерга, всегда выше всяких похвал.

— Чей дом будет следующим после Яррлова? — интересуется Рик.

— Кадары, — отвечает Пергун. — Рилла, как я понимаю, поселится вместе с ней.

— Кому-то ведь нужно будет приглядывать за ребенком, которого она носит, — оправдывается Рилла.

— Можно подумать, будто у тебя должен родиться внук! — смеется Кадара.

— Да, мне очень хочется успеть понянчить хотя бы одного малыша, — сознается целительница.

— Но ты ведь не такая уж старая, — качает головой Ваос.

— Я-то, может, и не старая, — бурчит Рилла. — Но как-то не заметно, чтобы кто-то из живущих здесь собрался порадовать меня младенцем.

Мерга краснеет и опускает глаза. Петра выразительно косится в сторону Доррина и Лидрал.

Доррин отмалчивается.

— Может, я в чем и неправа, — продолжает старая целительница, отламывая и макая в похлебку кусочек хлеба, — но в любом случае этому малышу, мать которого боец, а вся родня живет на другом конце острова, лишняя бабушка не помешает.

— Мастер Доррин, когда твой новый корабль выйдет в море? — любопытствует Фриза. — Можно мне будет покататься?

— Боюсь, моя красавица, что на сей раз нет, — отвечает Доррин. — В море выйдем примерно через восьмидневку, если, конечно, течь не обнаружится, или шестерни не заклинит, или подшипник не полетит... — Доррин уже забыл, что разговаривает с ребенком, и отвечает, скорее, на собственные мысли.

Он мечтает о том, что в следующий раз построит большущее торговое судно. В Кандаре он был зажиточным человеком и склонен считать, что богатство основательно облегчает жизнь. Во всяком случае оно позволяет есть то, что тебе по вкусу.

CLXXVI

Возле крепкого каменного причала пришвартованы маленькая шхуна со свернутыми парусами и торчащей над палубой черной трубой, двухмачтовое рыбацкое суденышко и невиданный корабль: вовсе без мачт, с угольно-черным обтекаемым корпусом и скошенной назад рубкой, позади которой находится металлический цилиндр с отверстием наверху. Работники крепят к задней стене рубки черные металлические пластины.

Трое Белых магов рассматривают изображение в зеркале.

— Что это вообще такое? — восклицает Фидел.

— Стоит ли выяснять? — иронически осведомляется Керрил.

— Керрил, дорогой, ты всегда такой осмотрительный... Взгляни на холм. Видишь, за домами палатки? Совершенно очевидно, что это поселение еще только складывается.

Фидел поднимает брови.

— А я нахожу, что все каменные строения выглядят более чем основательно.

— Вы... И вы еще называете себя мужчинами! Неужто вам не понятно, что мы должны остановить этого кузнеца, пока он не перетащил на свою сторону весь Отшельничий! Сейчас у него нет ничего, кроме нескольких домов, двух небольших кораблей да рыбацкой посудины. Но стоит нам помедлить, и иметь с ним дело будет гораздо труднее.

— Ания, в Великом Северном Заливе уже собирается южный флот, — говорит Керрил, одаряя волшебницу широкой улыбкой. — Спустя пару восьмидневок, если, конечно, позволят ветра, он будет готов отправиться в путь — в точном соответствии с твоим планом. Чего еще ты от нас хочешь?

— Ценю твою предусмотрительность, Керрил, — вкрадчиво отзывается Ания. — Не сомневаюсь, что флот будет достаточно силен и примет на борт достаточно солдат, чтобы сравнять это Черное поселение с землей.

— Ты хочешь показать Черным, что мы можем нанести удар даже по их распрекрасному острову?

— Это будет способствовать нашему усилению, не правда ли?

— Раз ты так считаешь, Ания, стало быть, так оно и есть. Я преклоняюсь перед твоей мудростью... — Керрил действительно склоняет голову. — И заверяю, что флот будет действовать согласно твоим указаниям.

— Благодарю. Позволь откланяться, о Высочайший из Высших Магов.

— Не смею задерживать, о мудрейшая.

— Ты слишком нажимаешь на нее, — говорит до сей поры бесстрастно молчавший Фидел, как только за рыжеволосой волшебницей закрывается дверь. — У нее полно приверженцев, и она могла бы хоть завтра заполучить твою голову.

— Возможно. Но мало от меня избавиться, надо еще найти кем меня заменить. Вот ты хотел бы занять сейчас мое место?

Фидел качает головой.

CLXXVII

Над гаванью светит утреннее зимнее солнце, такое яркое, что на крышах домов выше по склону уже начал подтаивать иней. С Главного тракта, доведенного теперь до самых черных камней верфи, доносится стук копыт.

Доррин с трудом отрывает взгляд от своего детища. В сравнении с «Алмазом» «Молот» длинней, уже и гораздо чернее. Причем не только благодаря железу и лоркену — корабль ОЩУЩАЕТСЯ как нечто черное, он чуть ли не лучится чернотой.

На глазах Доррина почтовый экипаж проезжает мимо маленького строения конторы начальника порта. Точнее — начальницы. Хотя она из скромности именует себя не более чем «бойцом-инвалидом», Доррин знает настоящую цену этой женщине, сумевшей превратить узкую бухту в хоть небольшую, но самую настоящую гавань и неуклонно расширяющей ее, надстраивая волнорезы.

Обычно эти экипажи останавливаются, чтобы доставить начальнику порта почту. Из экипажа выходят Оран, Эллна и Видельт.

— Я не ожидал вашего визита, — с поклоном произносит Доррин.

— А мы не ожидали встретить здесь тебя, — обычно мелодичный голос Эллны звучит хрипло. — Но все равно решили взглянуть на твои достижения.

— Вот одно из них, — инженер жестом указывает на «Черный Алмаз».

— Откровенно говоря, — вступает в разговор кряжистый Видельт, — на меня куда большее впечатление производит не какой-то корабль, а дома, склады, причалы — все то, что у вас здесь понастроено.

Доррин придерживается того же мнения, однако навязывать его членам Совета не собирается. Куда лучше, если они придут к этому выводу самостоятельно.

— Раз уж вы приехали, то почему бы вам осмотреть новый корабль? — предлагает Доррин.

— Почему бы и нет, — без особого воодушевления соглашается Оран. — Если, конечно, ты нам покажешь.

— Этот корабль больше первого, — замечает Видельт. — Намного ли он мощнее?

— Это боевой корабль, — поясняет Доррин, первым поднимаясь по сходням. — Поэтому на палубе нет ничего такого, что могло бы легко загореться.

— А можно увидеть двигатель?

Доррин ведет их к машинному отделению.

— Вот топка, сюда из ларей забрасывается уголь...

Трое членов Совета молча выслушивают рассказ о том, как давление паров котла передается на вал, приводящий в движение гребной винт.

— Хаоса я не чувствую, — бормочет Видельт.

— И не почувствуешь, — заверяет Доррин, от которого не укрылось недоуменное выражение, появляющееся на лице отца. Оран, безусловно, пытается уловить белое с красными прожилками свечение хаоса, так что последние слова адресованы не только Видельту, но и ему.

— Проходил ли корабль морские испытания? — спрашивает Оран.

— Дважды. Он может обогнать парусник Кила, особенно при слабом ветре или сильном волнении.

Доррин кивает в сторону трапа и следует за тремя магами на палубу.

— Все это черное железо, — говорит Эллна, касаясь рукой пластины, — ты выковал сам?

— Нет. Мне помогал Яррл... да и другие.

— Но ведь именно ты наполнил металл гармонией.

— Можно, наверное, сказать и так. Однако сделать это только своими руками я бы не смог.

— Похвальная скромность, — высказывается Видельт.

Маги идут мимо трубы к корме, и Доррин следует за ними. Посмотрев вниз, на серо-зеленые воды гавани, Видельт замечает:

— А штурвал у тебя не слишком велик.

— При наличии гребного винта очень большой штурвал не нужен. Сильный поток воды усиливает воздействие руля.

— Корабль, похоже, сработан прочно, — позволяет себе одобрительное замечание Оран.

— Мы на это надеемся.

— Времени у нас мало, а мне хотелось ознакомиться и с поселением. Что это за длинное здание... вон там? — спрашивает Эллна.

— Торговый склад. Мы свозим туда товары, предназначенные на продажу. Заправляет всем этим Лидрал, у нее там и контора есть. Точнее, будет, когда мы разживемся мебелью, чтобы ее толком обставить.

— Склад солидный. И что, он полон?

— Ну, это вряд ли, — смеется Доррин. — Почти пуст, но Лидрал уверяет, что самое позднее через год он будет ломиться от всякой всячины.

— Доррин, — начинает Эллна, — этого года у тебя может и не быть.

— Что, Белые выступают?

— Откуда ты знаешь?

Доррин пожимает плечами:

— Не скажу, чтобы я знал наверняка, но у меня предчувствие. Именно поэтому мы так спешили спустить на воду «Молот». Именно поэтому мы обходимся рыбой, куиллой да жилистой бараниной и не можем обставить помещения мебелью. Все мои деньги пошли на железо, доски и снасти.

Он ведет гостей к сходням, и черные, укрепленные гармонией доски палубного настила чуть ли не звенят под их сапогами.

Сверху, из рулевой рубки молча смотрят вниз Стил и двое работников. Стоит членам Совета отвернуться, как Стил в знак торжества поднимает сжатый кулак.

Подавив ухмылку, Доррин спускается на пристань.

— Что еще вам хотелось бы увидеть? — спрашивает он магов.

— А ты не хочешь побольше узнать о Белых? — любопытствует Эллна.

— Магистра, ты так или иначе расскажешь мне то, что сочтешь нужным. А больше я ничего не узнаю, как бы ни просил.

— Белый флот уже собрался в Великом Северном Заливе у Лидьяра. Мы предполагаем, что на той восьмидневке они поставят паруса... — Эллна закашливается.

— И как вы намерены оборонять Отшельничий? — интересуется Доррин.

— Как обычно. Им придется высадиться, а мы не верим в возможность их успешных действий где-либо на суше, близ Края Земли.

— А на море? — допытывается Доррин.

— Тут мы мало что можем предпринять, — вступает в разговор Видельт. — У нас вообще не так уж много судов, а неподалеку от нашего побережья всего два. С тех пор как торговля с Кандаром прервалась, нам приходится отправлять корабли в долгое плавание за самыми необходимыми товарами. На острове нет ни меди, ни олова, ни кобальта, необходимого для изготовления стекла, но...

— Стало быть, остается полагаться на сухопутные силы?

— А что бы посоветовал ты?

— Я бы попытался встретить их в море.

— Какими силами? Я не видел на твоем судне ничего похожего на таран, да и в любом случае одному кораблю не под силу тягаться с целым флотом.

— Мы оснащены кое-чем для боя. Например, ракетами из черной стали.

— Ракеты? Это те огненные трубки? — хмурится Видельт.

Доррин кивает.

— Варварское оружие.

— Не в большей степени, чем огненные стрелы Белых. А наши ракеты способны пробивать корабельные корпуса.

Эллна морщится,

— Меня это тоже отнюдь не радует, магистра, но если нас вынуждаются сражаться, то мы предпочитаем победить.

Доррин понимает, что сражения, видимо, не избежать. Белые, конечно же, знают о «Молоте», но наличие одного боевого корабля их не остановит. Чтобы заставить их повернуть, потребуется немалое количество ракет, да еще и некая толика везения.

— Решать вопросы обороны твоего порта и использования твоего оружия мы предоставляем тебе, — говорит Видельт, отбрасывая упавшие на лоб каштановые волосы. — А сейчас мне хотелось бы прогуляться по поселку... одному, если ты не возражаешь.

— Как тебе угодно.

— Встретимся у конторы начальника порта около полудня, перед отходом почтовой кареты, — говорит Эллна своим спутникам и направляется в сторону пустого склада.

Видельт идет вдоль стены, словно собрался обойти таким манером всю гавань, а Оран с Доррином остаются на пристани.

— Как ты собираешься назвать свой город? — спрашивает отец сына после долгого молчания.

— Мы это не обсуждали. Пока называем Южной Гаванью.

— Ну, здесь ведь будет не только гавань.

— А у тебя есть предложение?

— Почему бы не назвать его «Найлан», в честь первого кузнеца Рибэ?

— Мне нравится, но надо будет спросить и кое-кого еще, например Яррла, Лидрал, Рейсу. Кроме того, имена для нас — не самое главное.

— Знаю. Кил сказал, что ты собрался дать имя кораблю, лишь когда тот уже был наполовину построен.

— Меня, пожалуй, больше интересуют результаты, чем слова.

— И это я тоже знаю, — говорит Оран, и в его тоне уже не слышатся столь заметные ранее горечь и раздражение. — Давай зайдем к тебе. Расскажи мне о своем городке... и его жителях.

Направляясь в глубь острова, они проходят мимо конторы начальника порта.

— В порту у нас заправляет Рейса, — говорит Доррин. — Она была бойцом в Южном Оплоте...

— Это та, которая без руки?

— Да. Она же обучает наших бойцов.

— Вот как? Стало быть, ты обзавелся и бойцами?

— Их пока немного, всего два отряда. Одним командует Рейса, а другим — Кадара... Точнее, командовала и будет командовать, когда оправится после родов. А вот там, — Доррин указывает на два здания, стоящие напротив оружейной и площадки для воинских упражнений, — мастерская и склад Йорды и Алерки. Йорда приехал откуда-то из долины Фейна, он бочар и корзинщик. Что же до Алерка, то он торговец шерстью. Я спросил его, с чего это ему вздумалось построиться здесь, если большая часть отар пасется на другом конце острова, и знаешь, что он ответил? Что место купца там, где намечается оживление торговли. А у него, между прочим, есть большущий дом на Краю Земли.

Когда отец и сын проходят мимо маленького домика, который покрывают черепицей, им машет рукой руководящий кровельными работами Пергун.

— Это Пергун, — говорит Доррин. — В Дью он был подмастерьем на лесопилке, а у нас здесь стал главным строителем. Впрочем, и мой дом в Дью был построен с его помощью.

Оран внимательно присматривается к тому, как действующий на конной тяге строительный кран поднимет деревянный каркас здания, после чего угловые столбы опускаются в укрепленные камнем углубления в фундаменте.

— Интересный способ. Не припоминаю, чтобы мне приходилось видеть что-то подобное.

— Я разработал его в Дью. Нужда заставила: у меня не было возможности нанять работников.

Поднявшись выше по склону, они останавливаются перед очередным, ничем с виду не примечательным, домом. Мощеная дорожка ведет к узенькому крыльцу. Боковые окна остеклены, а вот фасадные еще нет, и потому они закрыты ставнями. Над трубой поднимается тонкая струйка белесого дыма.

— Здесь живет Кадара, а с ней Рилла, старая целительница. У нас уже почти все расселились по своим домам, только для обеда собираемся, как и раньше, в общей трапезной.

— Хороший у вас тут вид, — замечает маг, глядя со склона на холодные, зеленые воды Восточного Океана.

— Да, — только и отвечает Доррин, у которого нет времени любоваться здешними красотами.

Дом самого Доррина находится рядом с кузницей, откуда доносится стук молотов и жужжание точила. Оран видит у большой наковальни занятого фургонной осью Яррла, а у малой — Ваоса, кующего гвозди. Оба кивают вошедшим, но работы не прерывают.

Рик попеременно то подкачивает меха, то переходит к точильному камню. Осмотрев мастерскую, Оран выходит с сыном наружу. Над трубой поднимается дым — Мерга хлопочет у очага. Хотя, она работает не переставая, иначе такую ораву не прокормить.

— Ты действительно многого добился, — говорит сыну Оран. — Постарайся все это сберечь. И себя тоже. А мне пора — почтовая карета скоро уходит.

Рослый маг размашистым шагом направляется вниз по склону. В то время как Доррин провожает отца взглядом, на крыльцо выходит Лидрал.

— Ну и чего они хотят? Усложнить нашу жизнь?

— Нет, — отвечает Доррин, взбегая на крыльцо и заключая ее в объятия. — Они явились, чтобы предупредить нас. Белые посылают против нас флот. В Совете полагают, что он выйдет из Великого Северного Залива уже через несколько дней.

— А помогать они нам будут? — спрашивает Лидрал, высвобождаясь из объятий.

— Каким образом? — хмыкает Доррин. — У них под рукой только два судна, остальные разосланы в дальние края за товарами, которые сюда уже никто не привозит.

— Два корабля? И это все?

— Я вообще не припоминаю, чтобы флот Отшельничьего насчитывал больше дюжины судов. Никто никогда не дерзал нападать на остров, а торговля с ним всегда приносила прибыль. Они не готовились к обороне.

— Вот и глупо! — фыркает Лидрал. — Ну а ты, ты что намерен делать? Только не говори мне, что хочешь изобразить из себя героя.

— А что, у меня есть выбор?

— Конечно нет, — со вздохом отзывается она. — Но все-таки, что ты предпримешь?

— Постараюсь сделать как можно больше ракет. Вы с Риллой соберите компоненты для черного порошка. Нужно будет обеспечить всех бойцов на борту щитами из черного железа. Вот и все. А что еще можно сделать?

— Я извещу Рейсу. Рилле будет не до порошка, ее помощь нужна Кадаре. Ребенок вот-вот родится, и роды, хоть ты и добавил ей гармонии, могут оказаться нелегкими. Ну а нам с тобой надо браться за дело.

Она касается губами ее губ. Он задерживает ее, чтобы вернуть поцелуй, но тут же со вздохом отпускает.

— Соберу ртуть, серу, селитру... все, что удастся. Малость осталось у нас на складе, да и у северных фермеров, как они говорили, кое-что имеется, — с этими словами Лидрал спешит к пристройке, служащей временной конюшней. Доррин возвращается в кузницу.

— Ваос!

— Да, мастер Доррин.

— Боюсь, нам придется работать без продыху, и не только сегодня, а целую восьмидневку, — заявляет Доррин.

Металла на ракеты хватит, хватило бы пороху.

CLXXVIII

— Ты возглавишь флот, Фидел, — объявляет Ания с победной улыбкой. Бородатый маг хмурится, переводя взгляд с нее на Керрила и обратно.

— Ты что, хочешь, чтобы я сразился с этим кораблем? С этим измышлением демонов?

— У него всего одно судно, а в твоем распоряжении будет дюжина прекрасно вооруженных военных шхун. И тебе даже не потребуется высаживаться. Просто используй свои способности и спали этот городишко.

— А если кузнец... пустится за нами в погоню?

— Ты потопишь его корабль, — спокойно заявляет Керрил. — Сам же говорил на Совете, что, будь ты командующим, поступил бы именно так. Вот и командуй.

— Хорошо. Но мне понадобится несколько помощников. Из числа магов.

— Выбирай, кого сочтешь нужным.

Фидел поджимает губы, потом склоняет голову.

— Я могу идти?

— Ступай.

— Проклятый дождь, — бормочет, потирая лоб, Высший Маг, когда за бородачом закрывается дверь. — У меня от него голова раскалывается.

Рыжеволосая волшебница садится за стол, бросает взгляд на ничего не показывающее сейчас зеркало и улыбается.

— Тебе и правда безразлично, одержим ли мы победу? — спрашивает Керрил.

— С чего ты взял?

— Каждый из твоих сторонников получил должность на флоте. Нечто подобное описано в книге Хартора.

— Ты так сведущ в истории... Это внушает к тебе еще большую симпатию.

— В случае победы они будут обязаны тебе... — начинает Высший Маг, трогая амулет.

— Они обязаны тебе, Высший Маг.

— Как это мило с твой стороны, Ания! Я признателен за любезность, но все-таки хочу, чтобы ты меня выслушала. Могу я просить тебя хотя бы об этом?

Ания улыбается, но только губами.

— Так вот, если мы уничтожим или одолеем этого Черного строителя волшебных судов, все окажутся в долгу перед тобой. Но если этот загадочный Черный окажется столь же великим, каким был, скажем, Креслин, никого, кто мог бы бросить тебе вызов, попросту не останется в живых. И, — добавляет он с кислой миной, — никто не захочет принять амулет по меньшей мере лет десять, пока не поблекнут воспоминания о катастрофе. Ты весьма проницательна, дорогая Ания. И уж конечно... — Керрил выдерживает паузу. — Если они потерпят поражение, но все же вернутся, я отправлюсь следом за Стиролом.

— В таком случае почему ты принял мое предложение?

— А почему бы и нет? Вся жизнь — это азартная игра. Причем я, как, кстати, и покойный Стирол, подозреваю, что эта затея с нападением обречена на провал.

— Вот как? И при этом отправляешь флот?

— Так ведь я могу и ошибиться, — улыбается Керрил.

— Можешь.

Улыбнувшись в ответ, Ания встает и шагает к нему, подставляя губы для поцелуя.

CLXXIX

Когда в тусклом свете молот и наковальня начинают сливаться воедино, Доррин откладывает молот на полку, кладет очередную заготовку корпуса ракеты на огнеупорный кирпич и утирает лоб.

— Что с тобой, мастер Доррин? — спрашивает Рик.

— Просто устал. Ты можешь подмести здесь и затушить горн?

— Конечно.

Тяжело ступая, Доррин направляется к каменной душевой.

Кривясь от запаха собственного пота, он раздевается и пускает воду. Вода оказывается не теплой и даже не прохладной, а по-настоящему холодной. Юноша поскорее заворачивает кран, намыливается привезенным Лидрал из последней поездки в Край Земли мылом и, зябко ежась, споласкивается. Прежде чем ему удается почувствовать себя чистым эту процедуру приходится повторить несколько раз.

С полотенцем на бедрах он заходит в спальню.

— Как ты? — спрашивает Лидрал, читающая его рукопись в свете поставленной на придвинутый к кровати столик лампы.

— Замерз... устал... — бормочет юноша, бросая вещи на полку в углу.

— Просто поразительно, как здорово ты тут все объяснил, — говорит Лидрал, складывая рукопись на место, в шкатулку.

— А я думал, ты прочла все это еще давно, когда переписывала вместе с Петрой, — отзывается Доррин, с трудом отводя взгляд от ее обнаженных плеч.

— Тогда я прочла только ту часть, которую переписывала сама. К тому же у меня совершенно не было времени подумать о прочитанном.

Он ныряет под одеяло и только сейчас по-настоящему понимает, насколько он утомлен.

— Устал?

— Делал корпуса для тяжелых ракет.

— Когда ты выведешь «Черный Молот» в море?

— Думаю, завтра-послезавтра. Но в любом случае не раньше, чем мы увидим Белых. Нет смысла тратить попусту ни время, ни уголь.

— Доррин...

Юноша оборачивается.

— Обними меня... пожалуйста. — Лидрал скользит в его объятия, и его руки ощущают ее нежную кожу.

— Ты думаешь... что это разумно? Не рано? Я хочу сказать... — он отчаянно желает ее, однако боится, как бы сближение не пробудило вновь страшные воспоминания.

— Какое там «рано»... скорее, поздно, — ее ладони гладят его мокрые волосы, губы ласкают щеки, убирая слезы. Его руки гладят ее спину и скользят по гладкой коже бедер...

Лампа мигает на слабом ветру, шевелящем верхний листок рукописи в оставшейся незакрытой шкатулке.

— Мне недоставало тебя, — шепчет она. — Обними меня снова...

Он сжимает Лидрал в объятиях, вдыхая запах тонких, шелковистых волос и касаясь губами ее щеки.

CLXXX

Остановив фургон у причала напротив «Черного Алмаза», Доррин спрыгивает на землю и, подложив тормозные башмаки под железные ободья колес, откидывает борт. Внутри находится грубая клеть с дюжиной тяжелых ракет, способных — как, во всяком случае, полагает Доррин — пробивать борта кораблей.

— Еще ракеты? — спрашивает Кил, подходя к фургону.

— Да, тяжелые.

— На горизонте парус! — сообщает Тирел.

— Выяснили, чей?

— Пока нет.

Доррин потирает лоб — одна мысль об использовании проклятых ракет вызывает у него головную боль.

— Ладно. Разожги топку. Большого жара не надо, только чтобы поддерживать пар.

— Яррл придет? — спрашивает Тирел.

— Нет. Если со мной, неровен час, случится неладное, должен остаться хоть кто-то, способный построить еще один корабль.

— Разумно, — хмуро кивает капитан «Черного Молота». — Но, надеюсь, ты не планируешь поражение?

— Упаси Тьма!

Заслышав цокот копыт, Доррин поднимает голову и видит Лидрал, скачущую к причалу верхом и держа в поводу Баслу. Конь оседлан, черный посох вставлен в держатель.

— Ты нужен Рилле! — обращается она к Доррину.

Недоумевающий Кил пытается возражать, но Доррин уже понял, в чем дело:

— Кадара?

Лидрал кивает. Доррин торопливо отдает последние распоряжения:

— Тирел, если окажется, что это Белый флот, то как только он окажется в десяти кай от берега, давай гудок. Верхом на Басле я вернусь быстро. Кил, ты знаешь, как нацеливать ракеты. Я на тебя рассчитываю.

Последние слова он произносит, уже сидя в седле.

Коновязи у маленького домика нет, и Доррин привязывает Баслу к перилам по левую сторону крыльца.

На тесной кухне Мерга хлопочет у плиты, на которой в двух больших кастрюлях булькает вода. На столе стоит кувшин с настоем звездочника.

— Мерга, можешь растереть это как можно мельче и равномерно размешать? — спрашивает Доррин, наливая настой в чашку.

— Да, мастер Доррин.

Лидрал бежит в спальню, откуда доносятся приглушенные стоны Кадары. Доррин входит следом.

Рилла поднимает голову.

— Я сейчас вернусь, милая, — обращается целительница к Кадаре, одновременно подавая знак Лидрал. Та садится возле роженицы.

— Я с тобой, с тобой... — ласково говорит Кадаре Лидрал. Поманив Доррина за собой, целительница выходит в коридор и, плотно закрыв дверь, говорит:

— Я должна тебе сразу сказать... Ребенок очень крупный, а пуповина не крепкая.

— Ты хочешь, чтобы я посмотрел, что можно сделать?

— Нет, я послала за тобой, чтобы дать тебе возможность полюбоваться этим зрелищем! — раздраженно отвечает Рилла.

Доррин бочком протискивается в дверь и подходит к кровати.

— ...Брид... ты?

— Это я, Доррин. Я хочу помочь.

Легонько коснувшись пальцами напряженного живота, он дожидается очередных схваток.

— Доррин... больно... хуже, чем в Клете... Тьма, как больно!

Понимая, что Рилла права, он утирает лоб рукавом, жалея о том, что рядом нет его матушки. Но сожалениями делу не поможешь: ему приходится сосредоточиться на ребенке и попытке расширить канал, которым должен пройти плод.

Лидрал выходит в коридор, а Доррин неуклюже вытирает лоб о плечо: руки его на животе роженицы, все мысли — только о том, как помочь младенцу увидеть свет.

— Тужься! Тужься! — повелевает сама себе Кадара, стоны то и дело срываются с ее пересохших губ. Ее мокрые рыжие волосы облепили голову, словно боевой шлем.

— Ты справишься! — настойчиво твердит Рилла. — Тужься! Еще!.. Давай!

— Больно... Брид!.. О, Тьма, как больно!

Стон Кадары сливается с надсадным хрипом. Лидрал в дверях закусывает губу.

— Выходит... уже выходит! Тужься!

Доррин борется с тошнотой, подступившей к горлу, когда вместе с головкой младенца выходит темная кровь, но тут же спохватывается. Кадара слабеет — хаос может овладеть ею, затянуть в смертельную глубину.

А вот ребенок — Рилла видит это, еще не распутав пуповину, — родился крупным и здоровым.

— Ага... — приговаривает целительница, глядя то на малыша, то на Доррина. — Экий крепыш у нас... молодчина, Кадара. Ну-ка, потужься еще... давай!

Напрягшись, Кадара со стоном извергает послед.

— Рилла, не жалей звездочника. Мерга вскипятила воду, и я велел ей как следует растереть зелье.

— Снадобье жгучее... но заживляет отменно.

— Надо обмывать настоем каждый день, пока не поправится.

Старая целительница кивает.

Доррин отступает от постели, но перед этим касается лба молодой матери.

— Тебе надо отдохнуть...

— Ты... за Брида... спасибо! — шепчет измученная Кадара. Веки ее опускаются, но она противится этому, глядя во все глаза на красновато-фиолетового младенца.

— Какой красивый...

Лидрал, стоя у порога, улыбается.

Когда сон все-таки одолевает Кадару, Доррин касается ее руки, подкрепляя изнуренное тело силой гармонии.

— С ней теперь все будет в порядке, — заверяет его Рилла. — Можешь отправляться на свой корабль.

Доррин с облегчением направляется к выходу.

— Тьма с тобой... — шепчет Кадара.

Юноша оборачивается, но роженица уже спит. Бок о бок с Лидрал они выходит на крыльцо. Внизу, в гавани, виден «Черный Молот». Пары уже разведены, и в ясное зимнее небо поднимается струйка дыма.

— Спасибо! — говорит Лидрал, взяв его за руку.

— За что?

— За то, что ты умеешь ждать. За то, что ставишь жизнь выше разрушения. За то, что ты — это ты.

Она обнимает его, и их губы сливаются в поцелуе.

— И за последнюю ночь.

Глаза ее все еще красны.

— Тебе тревожно?

Лидрал кивает.

— Кадара права, у нас нет в запасе вечности. Лерс...

— Лерс?

— Лерс — так Брид просил назвать малыша. А ты не знал? Лерс — все, что осталось у нее от человека, которого она так любила.

— И ты боишься за меня?

— Доррин... До сих пор тебе удавалось уцелеть, но из чего следует, что твоя удача будет продолжаться вечно? И уверен ли ты, что, даже оставшись в живых, сохранишь зрение? И разум! Я помню, каким вывезла тебя из Клета... Кадара этого не знает, но ты был в куда худшем состоянии, чем она.

— Ты преувеличиваешь.

— Доррин, я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулся. Но беда в том, что порой наши желания не имеют никакого значения. Иногда... когда ты борешься с демонами внутри себя, бывает трудно понять... — она умолкает, прижимаясь к нему. — Я тоже кое-чего от тебя хочу.

Он сжимает ее в объятиях, и струящиеся по их щекам слезы смешиваются.

Снизу, из гавани, разносясь эхом по склону, доносится звук парового гудка.

— Тебе пора.

Гудок звучит снова. Доррин видит над водами залива белые треугольники. Паруса Белого флота.

Последний раз припав к губам Лидрал, он отвязывает поводья, садится в седло и, уже на скаку, утирает рукавом слезы. Пальцы его непроизвольно тянутся к черному посоху. Бой еще не начался, но в висках уже знакомо пульсирует боль.

CLXXXI

Направляясь вниз, Доррин проезжает мимо полудюжины зданий. Все они сложены из твердого черного камня. Большая часть домов подведена под черные черепичные крыши. С одной из них, незавершенной, машет рукой кровельщик, и Доррин отвечает на приветствие. Воздух у пристани прохладен и чист, хотя к запаху моря примешивается дымок горящего угля.

На фоне темной воды залива яркими пятнами выделяются невероятной белизны паруса.

Отдав поводья одному из Тиреловых молодцов и оглянувшись — Лидрал наверняка смотрит ему вслед — он с посохом в руках взбегает по сходням.

— Сколько их?

— Более двух десятков, — отвечает Кил. Молодой моряк приказывает убрать сходни и отдать швартовы. — Так говорит Селвара, однако сам он считает, что точное число назвать невозможно. На борту примерно половины судов находятся маги, а они умеют маскировать корабли. Обычным зрением видно только семь или восемь, но кильватерных струй гораздо больше.

Доррин спешит к машинному отделению, где застает возле топки Тирела и Стила.

— Ступай на мостик, — говорит Доррин Тирелу, — пары ты развел, а дальше здесь обойдутся и без тебя.

Капитан поднимается на палубу, а Кил спускается вниз, к брату.

— Пара достаточно, — повторяет Доррин, глядя на стрелку указателя давления. — Стил, дождись, когда стрелка дойдет вот досюда, и поддерживай давление на этом уровне.

— Да, мастер Доррин. Мастер Тирел и мастер Яррл мне все объяснили и показали. А на последнем испытании я работал у машины сам.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает брата Кил.

— Хотелось бы убедить их вернуться домой и оставить Отшельничий в покое.

Кил переводит взгляд с Доррина на Стила, потом опять на Доррина.

— Ты что, серьезно?

— Вполне. Я не Креслин. И в этом не было бы толку.

Кил и Стил непонимающе переглядываются.

— В чем — «в этом»?

— В полном уничтожении их флота. Да и ракет для этого у нас маловато.

Отвернувшись от собеседников, Доррин открывает клапан и подает пар в цилиндры. Запустив машину вхолостую и убедившись, что она работает без перебоев, он подсоединяет вал и, когда винт начинает вращаться, добавляет в топку пару лопат угля. Потом закрывает заслонку и вручает лопату Стилу.

— Следи за давлением. Будет падать — поддай жару.

— Да, мастер Доррин.

Оба брата поднимаются на палубу и спешат к рулевой рубке. Тирел уже успел направить «Молот» к выходу из гавани. Некоторое время судно скользит мимо удлиненных стараниями Рейсы волнорезов. Потом качка усиливается, извещая о том, что корабль вышел в открытое море.

— Куда? — спрашивает Тирел.

— Держи курс прямо на их флагман.

— А который из них флагман?

— Прости. Видишь шхуну под голубым флагом, там еще мерцающее свечение? Давай туда.

— Никак не могу привыкнуть, — бормочет капитан, поворачивая штурвал. — Ветер не ветер, а ты знай себе плывешь, куда хочешь.

Белые корабли, подобно огромным бабочкам, движутся по ветру, тогда как «Молот» черной стрелой гармонии устремляется им навстречу.

Неожиданно шхуна, шедшая с подветренной стороны от флагмана, закладывает лево руля. Маг на борту определенно ощутил черноту «Молота».

— Сбавь ходу! — командует Доррин. — Приноровись к его скорости.

«Белый Змей» — так называется флагман — меняет галс. Доррин, ухмыльнувшись, кивает, и «Молот», легко повернув, следует за шхуной. Ухватившись при повороте за поручни, Доррин подает знак Килу.

— Выпусти первую ракету. Целься в бушприт.

— Есть выпустить ракету! — бодро отзывается Кил, спеша в боевую рубку, где установлена черная труба пускателя.

Вспышка и взрыв происходят почти одновременно. Нос «Змея» поворачивает влево. Сбитый выстрелом бушприт повисает на передней секции кливера. Шхуна теряет ход и маневренность.

— Обходим его! — командует Доррин, утирая лоб, и надеясь, что ему не придется никого убивать.

Огненная стрела со свистом пролетает мимо рулевой рубки. За ней следует вторая, а третья ударяет в обшивку из черного железа, рассыпавшись пламенными брызгами.

Тирел морщится.

«Змей» тем временем пытается восстановить управляемость. Матросы на носу обрубают снасти, чтобы сбросить в воду ставший помехой бушприт.

— Кил, сможешь другой ракетой сбить им руль?

— Попробую, — отзывается брат и оборачивается к наводчикам. — Целься под корму, ниже ютового иллюминатора. Огонь!

На сей раз приходится пустить три ракеты. Но после третьей штурвал «Змея» начинает проворачиваться и шхуна заваливается на левый борт.

«Молот» продолжает кружить возле обездвиженного противника, однако «Змей» все еще отстреливается. Да и другие корабли Белых приближаются на дистанцию, позволяющую запускать огненные стрелы.

— Стил велел передать, что кожух вала сильно нагрелся! — докладывает, сунувшись в рулевую рубку, запыхавшийся матрос.

— Говорил я тебе, что с этими подшипниками мы еще наплачемся! — ворчит, не отрываясь от штурвала, Тирел.

Спорить некогда да и ни к чему: подшипники работают лучше чего-либо другого, но они пока несовершенны.

— Что, сильный перегрев?

— Стил говорит, что лучше бы остановить вал и сменить смазку.

— Рейса, — приказывает Доррин, — бойцов на палубу! Тирел, идем на сближение. К его правому борту.

— Да они же тебя поджарят! — восклицает Кил.

— А щиты зачем? Для того и нужны, чтобы не поджарили! Как сойдемся, выпусти по ним несколько ракет.

— Угол паршивый. Мы сможем попасть лишь в пару мест.

— Больше и не надо. Проделай им несколько дырок в корпусе, лучше у ватерлинии.

Схватив посох, Доррин кивает стоящей на палубе под рубкой Рейсе. За ее спиной видны двое мужчин и женщина с черными клинками и щитами.

— Крючья!

С палубы «Молота» летят абордажные крючья. Первые два броска неудачны, крючья, отскочив от борта, падают в воду, но третий зацепляется на борт. Стальную цепь, на которой он укреплен, не пережечь и не перерубить, так что оба корабля теперь сцеплены намертво.

— Тирел, позаботься о вале, а мы займемся магией. Стрелки!

В трех местах рубки железная обшивка сдвигается на поллоктя в сторону, открывая бойницы. За каждой стоит стрелок с колчаном из черного железа, полным лоркеновых стрел.

— На абордаж!

И вот уже воины, размахивая мечами, перепрыгивают на палубу «Змея». Свистят стрелы. Выпущенные в них огненные шары разбрызгиваются, ударившись о черные щиты.

— Стрелки! Полуют!

Черные стрелы летят в сторону кормы, и обстрел оттуда прекращается. На вражью палубу перескакивают Рейса, Петра и еще двое бойцов. Доррин тоже прыгает на белые доски, и как только успевает восстановить равновесие, двое своих прикрывают его сомкнутыми черными щитами.

Чтобы определить место концентрации хаоса, особо утруждаться не приходится: посох безошибочно указывает в сторону полуюта.

— Бей Черных ублюдков! — доносится оттуда, и около двух десятков Белых бросаются на немногочисленную абордажную команду. Правда, прежде чем противники успевают сойтись врукопашную, стрелки с «Молота» выводят из строя пятерых, а одного Доррин укладывает посохом.

Затем в дело вступают клинки.

Рейса обрушивает молниеносный удар на руку одного Белого стража, Квента быстрым выпадом сражает другого, однако при этом роняет свой меч, и белый клинок вспарывает ему руку.

С кормы летят два огненных шара, но Доррин успевает отбить их посохом.

Меч Петры сражает стража, ранившего Квенту, что дает Доррину время развернуться и сбить посохом другого врага. Вспышки головной боли становятся все сильнее, но он пересиливает их, продолжая бой.

Еще одного нападающего поражает черная стрела.

Уголком глаза Доррин видит, как падает на палубу одетая в черное фигура, потом еще одна. Мимо его уха с шипением пролетает огненный шар. Второй и третий нацелены лучше, но он отбивает их посохом, ища взглядом и чувствами главного противника — Белого мага.

Человек в белом стоит на кормовой надстройке, прикрытой навесом от стрел, летящих с «Молота».

Трое уцелевших Белых бойцов бросают оружие и поднимают руки.

Доррин спешит к корме.

Белый маг выпускает в него очередной шар, в очередной раз отражаемый посохом.

— Стой, Черный червь! — рявкает чародей. — Стой, не то я уничтожу весь корабль!

— А зачем? — спрашивает Доррин, остановившись. Его чувства направляются к кряжистому бородачу, представляющему собой сгусток хаоса.

— А почему бы и нет? Ведь ты собрался уничтожить меня!

— Так ведь ты, сдается мне, явился сюда с не такими уж мирными намерениями, — замечает Доррин, стараясь сплести вокруг чародея кокон гармонии.

Ощутив угрозу, тот принимается обстреливать юношу огнем, но посох отражает и гасит шары, каждый из которых заметно слабее предыдущего. Последний гаснет сам, даже не долетев до посоха.

Доррин делает шаг навстречу бородачу.

Появившиеся было на кончиках его пальцев язычки пламени тут же гаснут. Первый удар посоха приходится по запястью, второй — по шее. Мертвое тело падает на палубу.

Обернувшись и не обращая внимания на Белых, стоящих на коленях, юноша опускается возле лежащей ничком Петры, переворачивает ее и неловкими, окостеневшими пальцами нашаривает в кисете на поясе пакетик с порошком звездочника. Одновременно он старается поддержать силы раненой потоком гармонии.

Рана глубока, под телом растекается лужа крови, но ни сердце, ни легкие, благодарение Тьме, не задеты, а значит надежда есть. Уменьшив кровотечение, Доррин посыпает рану целебным снадобьем. Глаза его горят. Над ним, как однорукий ангел мщения, стоит Рейса.

Наконец он выпрямляется.

— Нужно найти что-то твердое, чтобы ее унести.

— А она... она... — безжизненным голосом начинает Рейса и не договаривает.

— Она потеряла много крови, но я, кажется, поспел вовремя.

Стил перепрыгивает через борт Белого корабля, легко удерживая одной рукой носилки из натянутой на жерди парусины.

— Белые ублюдки....

Четверо бойцов переправляют носилки с одного судна на другое.

Доррин, перебравшись на палубу «Молота», бредет к рулевой рубке.

— Эй, а о своем плече ты позаботиться не хочешь? — осведомляется Тирел.

Доррин наконец замечает, что плечо его и вправду кровоточит. До сих пор боль Петры и Рейсы не позволяли ему заметить собственную рану. Впрочем, голова его болит гораздо сильнее плеча.

Еле двигаясь, Доррин достает остаток порошка, а Тирел помогает ему наложить повязку.

— Как вал? Налажен?

— Пока да. До берега всяко дотянем, но на будущее тебе придется придумать что-нибудь получше.

Доррин, который только тем и занят, что старается придумать что-нибудь получше, вздыхает.

— Надо отцепляться, — говорит он.

— Сбросить крючья! — командует Тирел.

— Потопить беляка? — спрашивает Кил, когда «Молот» отходит от «Змея». — Нескольких ракет хватит.

— Зачем? Не стоит ничего разрушать без крайней необходимости. Кстати, где остальные?

Некоторые из Белых кораблей, как оказывается, пустились наутек, и их паруса уже превратились в маленькие белые треугольнички на западном горизонте. Но несколько судов, каждый с магом на борту, дрейфуют неподалеку от «Молота» и «Змея».

— Туда! — командует Доррин, указывая на самый большой, с высоко поднимающимися над водой бортами барк.

«Молот», не обращая внимания на ветер, идет на сближение и скоро о черное железо начинают разбиваться огненные шары.

— Подайте сигнал к переговорам!

На коротком гюйс-штоке взвивается белый вымпел с голубыми полосками. Вскоре на барке «Белое Пламя» поднимается такой же.

Когда «Молот» оказывается на траверзе «Пламени», Доррин сдвигает железный ставень рубки и обращается к стоящему у поручней человеку.

— Я хотел бы передать послание для Высшего Мага.

— Это за пределами моих полномочий, — кричит, перекрывая плеск волн, Белый капитан. — Я могу вручить его лишь нашему магу.

Доррин бросает в корзину навощенный запечатанный мешок с письмом, которое они с Лидрал составили и переписали в нескольких копиях на пергаменте еще на прошлой восьмидневке. Молодой матрос подцепляет корзину шестом и протягивает над водой. На судне противника Белый матрос вынимает из корзины мешок и вручает своему капитану. Тот уходит с ним на корму.

Корабли расходятся.

Очень скоро выясняется, что у Белого мага не нашлось другого ответа, кроме града огненных шаров.

— Идиоты! — бросает Доррин, обернувшись к Килу.

— Задать этим гаденышам? — спрашивает брат.

— Стреляй! — кивает Доррин, морщась от головной боли.

Пять пущенных с «Молота» ракет взрываются на деревянной палубе «Пламени», и очень скоро корабль, в полном соответствии со своим названием, обращается в пылающий факел. «Молот», пыхтя, направляется к третьему фэрхэвенскому судну с очередным пергаментом.

Доррин закрывает глаза, хотя это не имеет значения. Постоянные приступы жуткой головной боли все равно не дают ему видеть.

На сей раз «Молот» не встречают шарами. «Гордость Рассвета» поднимает флаг переговоров, принимает послание и уходит на запад. Еще три судна с магами на борту уходят следом.

— Возвращаемся, — говорит Доррин Тирелу, утирая лоб. — Не стоит попусту переводить уголь.

— Ну, угля-то у нас вдосталь, — смеется Тирел.

— Жаль, что ты не спалил их всех! — не в силах сдержать клокочущей ярости, заявляет Рейса.

— Это не исцелит Петру.

— Знаю. Но я все равно ненавижу этих ублюдков.

— А я... мне, знаешь ли, неохота расставаться со зрением, — Доррин вздыхает, понимая, что должен быть сильным, как Креслин, и мириться с неизбежными последствиями. Но ему так нравится смотреть на Лидрал, на море... И он не уверен в том, что на сей раз его зрение восстановится. Похоже, что каждый последующий акт разрушения, даже будучи слабее предыдущего, вызывает у него более сильную и длительную боль.

— Понимаю, — Рейса касается его плеча, и он ощущает всю ее боль, источники которой скрываются и в прошлом, и в настоящем. — Просто сознание того, что твои близкие сами сделали свой выбор, не утешает. Когда-нибудь ты это поймешь.

На самом деле Доррин прекрасно все понимает, ведь слишком многие пострадали из-за его мечтаний. Вместо того чтобы напомнить Рейсе об этом, он негромко говорит:

— Ни миру, ни Равновесию нет дела до наших чувств. Но это не значит, что я их не испытываю.

— Вот почему ты великий маг, — откликается Рейса, уронив руку. — И вот почему многие люди следуют за тобой. У тебя есть и мечты, и чувства, но ты не даешь ни тому ни другому подчинить себя.

Однорукая воительница спускается по трапу и направляется к своей раненой дочери. Тирел крутит штурвал, и Доррину приходится ухватиться за поручни. «Молот» берет курс на гавань.

— Что будем делать дальше, мастер Доррин? — спрашивает капитан с явным желанием разговорить и отвлечь юношу.

— Усовершенствуем конструкцию да построим новый корабль. И Черный Город. Чего еще желать?

— Хвала Тьме, что ты не родился Белым, — бормочет Тирел.

Доррин обращает незрячие глаза в сторону Найлана. Где-то там его ждет Лидрал.

CLXXXII

Помешкав у двери, Доррин стучится. Стоящая рядом с ним Лидрал молчит.

— Заходи, мастер Доррин, — приглашает Рилла, открывая дверь и отступая.

— Зашел вот узнать, как поживают Кадара с Лерсом. Мне пришлось покинуть их в большой спешке.

— Знаю, ты спешил преподать урок этим Белым недоумкам. Мы все видели с крыльца — и как один корабль загорелся, и как остальные дали деру через Залив.

— Что, и Кадара? — удивляется Лидрал.

— Нет, ее бы я не выпустила. Но она заставила меня трижды пересказать все, что мне удалось углядеть.

Доррин осторожно нащупывает дорогу и заходит в дом.

— Ты... не... — рука Риллы тянется ко рту.

— Тссс! — шикает он. — Ей ни слова.

Держась за руку Лидрал, Доррин входит в спальню.

Кадара лежит в постели. Рядом, в колыбельке, спит ее сын

— Рилла сказала мне, что, не окажись тебя рядом, Лерсу бы не выжить... И что спасая его, ты рисковал проиграть сражение, — говорит молодая мать.

— Это преувеличение. Время у нас было, — бормочет Доррин, опуская голову.

— Ты ведь должен быть честным, правда? Чего бы это тебе ни стоило?

— Да. В... большинстве случаев.

— А стало быть, ты должен рассчитывать все, даже... Ладно, неважно. Я знаю, что ты не... но это так трудно!

Ощущая ее гнев и неизбывную боль, Доррин касается плеча Кадары.

— Равновесию нет дела до наших чувств. Но я все еще могу их испытывать, и мне по-прежнему больно.

— Вот почему ты велик... — отзывается Кадара, нежно поглаживая младенца. — Вот почему Брид мертв, а на тебя все смотрят с почтением. Ты ухитряешься придерживаться гармонии, не растеряв своих чувств.

— Ты обо мне слишком высокого мнения. Я всего лишь стараюсь делать то, что должен, — говорит Доррин.

Голова его по-прежнему раскалывается, колени дрожат.

— Ты устал, верно? — спрашивает Кадара.

— Да.

— Я тоже. Лидрал, отведи его домой. И... Доррин...

Доррин обращает невидящий взор в ее сторону.

— Спасибо за сына. Брид тоже поблагодарил бы тебя... И я надеюсь, что твое зрение скоро восстановится.

Доррин не может сдержать ухмылки.

— Зря ты надеялся меня одурачить. Лидрал, отведи его домой и уложи спать.

Лидрал выводит его в коридор, а потом, уже на крыльце, говорит:

— Ты отдал людям слишком много. Кадара права, тебе необходим отдых.

— А как насчет тебя?

— У меня есть ты, — звонко и счастливо смеется Лидрал. — И не только ты. Мне повезло больше, чем Кадаре. Думаю, у нас будет дочь.

— Откуда ты знаешь? Даже я не могу сказать заранее.

— Откуда, откуда... Будет дочка да и все тут, — она жарко и страстно целует его в губы. — Пойдем, тебя нужно накормить и уложить. Не надо было заходить к Кадаре, ты еще слишком слаб.

Вечерний ветерок овевает их прохладой. Пройдя примерно две сотни локтей по направлению к дому, Лидрал неожиданно восклицает:

— Ох, Тьма!

— В чем дело? — спрашивает Доррин, не видящий ничего, кроме белых вспышек.

— Отец твой заявился, будь он неладен. Отдохнуть, и то не даст!

— Ничего, — вздыхает Доррин. — Это мы как-нибудь переживем.

— А у нас тут Черный маг, — объявляет Фриза, как только они входят. — Взаправдашний маг! И говорит, будто он — отец мастера Доррина. Это правда? А мы и не знали, что мастер Доррин волшебников сын.

— Это правда, — отзывается Доррин, заходя на кухню.

— Мерга! — окликает Лидрал кухарку. — Принеси хлеба с сыром, да чего-нибудь горяченького, пока Доррин не свалился. Доррин, садись. Вот сюда.

Она выдвигает стул.

— Я, наверное, не вовремя? — мягко спрашивает Оран.

— Нет, все нормально. Просто мне нужно подкрепиться. День выдался нелегкий.

Хлеб, сыр и горячий сидр помогают унять дрожь в коленях и уменьшить головную боль.

— Зачем ты явился? — спрашивает Доррин.

— Узнать, как ты справился с Белыми, и поговорить с тобой. Похоже, твой корабль хорошо себя показал.

— Это верно, — соглашается Доррин. — На самом деле мне не было нужды подниматься на борт. Тирел с Килом и сами могли сжечь весь Фэрхэвенский флот, — при этих словах боль усиливается, и он поправляется: — Нет, сразу бы им этого не сделать, пришлось бы вернуться за ракетами. Но мне думается, что десяток судов, подобных «Молоту», способны отвадить кого угодно от намерения устраивать нам блокаду и препятствовать свободе торговли.

— А почему они сами не могут построить такие же корабли?

— Потому что для них, так же как для щитов и ракет, требуется черное железо, а мастера хаоса не могут иметь дело с металлом, закаленным гармонией. Если начинить порохом что угодно, кроме черного железа, любой Белый маг взорвет заряд на расстоянии. Однако, — тут Доррин пожимает плечами — все, кто обходятся вовсе без магии, например, норландцы или хаморианцы, запросто могут использовать вдобавок к парусам паровые котлы с низким давлением. По правде сказать, я уже познакомил их с этим устройством.

— Как? Зачем?

— Затем, что мы получим в обмен много нужных товаров. Без торговли с восточными державами нам пока не обойтись Ее необходимо расширять. Лидрал сейчас составляет список наших самых насущных нужд.

— Но разумно ли это?

— Полагаю, что да. Во-первых, никакое изобретение нельзя хранить в тайне вечно, а раз рано или поздно о нем все равно узнают, так почему не извлечь из этого выгоду? А во-вторых они смогут использовать только обычное, негармонизированное железо, а котлы из него способны выдерживать лишь невысокое давление. Для скоростных судов они не годятся, и при попутном ветре хороший парусник легко обгонит такой паровик. Но в штиль или при входе и выходе из порта паровая машина может стать неплохим подспорьем.

— А ты уверен?

Доррин вздыхает, даже не стараясь скрыть раздражения.

— Я сам пытался обойтись без черного железа, но это невозможно. Чтобы обычный котел не взорвался при давлении, необходимом для того, чтобы развить скорость хорошего парусника, его надо сделать слишком толстым и тяжелым, а значит, скорости все равно не видать. Может, в других мирах — скажем, на планетах ангелов — самые совершенные машины могут обходиться без магии, но у нас их возможности обусловлены силами Равновесия.

— Почему ты позволил большей части Белого флота вернуться?

— Мог бы догадаться. Уничтожение полудюжины Белых магов зараз вызвало бы сильное нарушение Равновесия, что могло повлечь за собой усиление хаоса. Ни Кандару, ни нам не нужен новый Джеслек. Кроме того, их возвращение усилит разлад во вражьем стане. Можно сказать, дезорганизует хаос. Смех и только!

— И все это ты установил с помощью расчетов и вычислений? Без прозрений, предвидений и всего такого?

— У меня не было в этом никакой надобности, — бросает Доррин. — Равновесие является математическим по своей природе, это тебе не какой-то там Бог древних ангелов.

Доррин чувствует, что его отец растерян. Кажется, впервые у Орана не находится слов.

— Послушай... каждая толика гармонии, запечатленная в черном железе, влечет за собой соответствующее усиление хаоса. Это неизбежно. Однако хаос можно концентрировать непосредственно с помощью магии, тогда как концентрация гармонии возможна лишь через посредство черного железа и машин. Вне зависимости от того, нравится это мне или нет, Отшельничий просто не может позволить себе иметь больше основанных на гармонии машин, чем это необходимо для нужд обороны. Если мы начнем строить их в каждой деревушке, в Фэрхэвене станут рождаться новые Джеслеки.

— Но как же тогда...

— Мы создадим Орден Черных Инженеров, деятельность которого не выйдет за пределы Найлана, Черного Города. Вы, Братство, будете управлять Отшельничьим как прежде, только... — Доррин делает паузу. — Только пусть любой, кто захочет перебраться в Найлан и будет принят нами, сможет остаться здесь невозбранно.

Некоторое время Оран молча смотрит на дощатый пол, потом поднимает взгляд на сына.

— Но как ты собираешься отделить свой Найлан от остального острова?

— Я возведу стены. Высокой стены из гармонизированного черного камня будет достаточно, чтобы большинству островитян и в голову не пришло соваться в Черный Город. Тех же, кого в вашем образе жизни устраивает не все, будет ждать Найлан... или Кандар.

— Ты намерен привечать всех смутьянов и еретиков?

— Я не жрец Храма, — фыркает Доррин. — Отец, дорогой, ты допустил простую ошибку: так и не понял разницу между нежеланием что-то принять и желанием что-то создать. Но в одном ты был прав.

Оран молча ждет.

— И сталь, и идеи нуждаются в закалке и охлаждении. Менять нужно только то, что нельзя не менять.

— Знаешь, сынок, — прокашливается Оран, — а ведь ты действительно выдающийся человек. Мне до тебя далеко.

— Чепуха, — краснеет Доррин. — Я просто сделал то, что было нужно.

— Так оно и есть, — кивает Оран. — Только вот откуда ты знал, что именно необходимо делать? Ведь многие попросту не знают, что делать. А другие, может, и знают, но все равно не делают.

Поднявшись, рослый маг подходит к сыну и кладет руки ему на плечи.

Доррин не в силах вымолвить ни слова. Глаза его горят, и причиной тому не столько долгожданное одобрение отца, сколько мысль обо всех тех, кто заплатил, платит и будет платить высокую цену за осуществление его замыслов. О таких людях, как Кадара, Петра, Квента или тот сраженный рядом с ним на палубе Черный боец, имени которого он даже не знал.

— Твоя подруга права, сынок, — продолжает маг. — Ты великий человек, пусть твое имя и не будет звучать рядом с именем Рибы или даже Креслина с Мегерой. Я даже подозреваю, что в этом тебе повезло больше всего.

— Тем паче что быть живым инженером стократ лучше, чем мертвым героем, — подхватывает молчавшая до сего момента Лидрал, взяв Доррина за руку.

— Ну что ж, тебе нужен отдых, и я не буду тебя утомлять, — заключает Оран. — Но когда поправишься, приезжай к нам в любое время. Везде на острове тебя ждет радушный прием. Совет решил бы это и без меня, но я рад, что могу согласиться с этим, не кривя душой. Но хотя ты повсюду желанный гость, — на худощавом лице волшебника появляется улыбка, — я понимаю, что настоящий твой дом именно здесь. В конце концов, ты ведь инженер магии.

CLXXXIII

Завихрения в зеркале не мешают видеть примерно дюжину кораблей под флагами с красной молнией, плывущих по направлению к Великому Северному Заливу. Керрил поднимает палец, и изображение в зеркале исчезает.

— Ну, что теперь?

— Ты пошлешь новый флот, на сей раз такой, командиры которого будут следовать приказам, — лениво произносит Ания, откинувшись на стуле. Взгляд ее устремлен за окно, на высокие серые облака. На столе между нею и окном, кроме зеркала, находится таз с холодной водой,

— Стирол был прав, — говорит Керрил, поглядывая на стоящую на отдельном маленьком столике шкатулку с золотым амулетом. Слова его звучат так, словно он напрашивается на вопрос.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — в голосе Ании появляются суровые нотки, — что намерен позволить этому ничтожеству с Отшельничьего унижать нас и дальше?

— Ания, Равновесие существует независимо от нашего желания. Мы можем принять его или бороться с ним, но замечу, что все избиравшие последний путь заканчивали плохо. Мудрость заключается в том, чтобы использовать Равновесие в своих интересах.

— Керрил, твои слова звучат так, словно ты намерен смириться. А этого мы допустить не можем! — заявляет рыжеволосая волшебница, гневно выпрямляясь в кресле.

— Может, ты все-таки послушаешь меня? Хуже-то не будет.

— Я слушаю, — голос Ании холоден, но за глазами бьется белое пламя.

— Этот кузнец-чародей строит машины, в которых используется пар. Пар представляет собой форму хаоса, и коль скоро он подчиняет хаос гармонии, стало быть, сила используемой им гармонии очень и очень велика. А следовательно, чем больше своих машин он построит, тем больше хаоса будет привнесено в мир. И в конечном счете это сделает сильнее нас, ибо сила гармонии будет замкнута в машинах и ограничена ими.

— Итак, ты собираешься поощрять постройку им этих машин? Машин, с помощью которых он станет нападать на наши корабли и уничтожать их? Хаос это безусловно усилит, но какую пользу сможем извлечь из такого усиления мы — это другой вопрос!

— Не будет он ни на кого нападать, — отмахивается Керрил, указывая на пустое зеркало. — Будь у него такое желание, он потопил бы весь этот флот с помощью своего маленького судна. Но он этого не сделал, и не по мягкотелости и недомыслию. Считать идиотом человека, уничтожившего одного за другим Джеслека и Фидела, было бы с нашей стороны оплошностью.

Подойдя к столу и стоя спиной к Ании, он снимает свой амулет, открывает шкатулку и вынимает оттуда другой. Покрытый позолотой металл жжет его руки.

— К тому же ты видела его корабль. Много ли толку было бы для нас, даже сумей мы его захватить? Наши стражи неспособны даже прикоснуться к черному железу.

— Очень жаль, дорогой Керрил, что тебе придется последовать за Стиролом, — говорит Ания, вставая и подходя к нему сзади.

— В этом я не уверен, — отзывается Керрил, оборачиваясь к ней с амулетом в руках. — Но эту вещицу ты можешь надеть. Тебе ведь всегда этого хотелось!

Быстрым движением он набрасывает цепь на ее шею.

Огненный обруч выжигает позолоту и белую ткань. С безумным криком Ания пытается сорвать цепь из раскаленного железа, но Керрил хватает ее за запястья.

— Видишь, дорогая, оказывается, я не так туп, как тебе казалось. Конечно, по части могущества мне со Стиролом или тобой не тягаться, но что касается ума — это другой вопрос.

В комнату вступают три стража с цепями из холодного железа.

— Я нужна тебе! — кричит рыжеволосая волшебница, когда стражи заковывают ее в кандалы.

— Нужна, дорогая, еще как нужна. Ты послужишь превосходным примером для будущих интриганов. Мы запечатлим эту сцену, зафиксируем изображение и распространим его. Поверь, с этими украшениями, — он кивает на цепи, — ты выглядишь просто сногсшибательно. Прощай, Ания.

Улыбнувшись, Керрил подает знак старшему стражу, а сам опускает обожженные руки в таз с холодной водой.

CLXXXIV

Лидрал разматывает черный шнур, свободно роняя его на свежую весеннюю травку. Доррин следует за ней с тяжелыми кольями и молотом из черного железа. Короткими ударами он вбивает колья в землю и натягивает на них шнур.

Со временем они добираются до пыльной дороги, проходящей по самой середине полуострова. Вбив еще один колышек на восточной стороне тракта, Доррин берет висящий на поясе нож и, обрезав шнур, крепко привязывает его к этому столбику. Затем они двигаются в западном направлении, пока не оказываются на каменистом уступе над западным побережьем. Вбив последний кол, Доррин поворачивается и смотрит на темно-зеленые волны, увенчанные белыми шапками пены.

Лидрал стоит рядом с ним. Его руки крепко сжимают ее плечи.

— Будет ли этого шнура достаточно? — спрашивает она, сняв широкополую шляпу и отбросив назад светло-каштановые волосы.

— Это всего лишь символ, обозначение того места, где, как и было обещано Совету, будет возведена стена. Все наши люди будут жить на этой территории, покидая ее лишь с целью торговли или чтобы навестить близких. А машины, корабли и прочие устройства, внушающие Орану такую тревогу, всегда пребудут за стенами города. Найлана, Черного Города кузнецов гармонии.

— Мне больше нравится название «инженер магии», — отзывается она, покачав головой. — Да знаю, знаю... мы не хотим лишний раз привлекать внимание к тому, что здесь создаются хитроумные механизмы. Ты уже не раз на это указывал.

— Дело не только в Совете, который их не приемлет. Я согласен с ними в том, что появление слишком мощных, основанных на гармонии машин может привести к усилению хаоса.

— Ты думаешь, такое и вправду случится?

— Коль скоро в мире есть такие люди, как мы, — ухмыляется Доррин, — то, конечно же, да. Но очень нескоро. И решать эту проблему придется кому-нибудь другому, — он целует ее в щеку и добавляет: — А нам с тобой надо разобраться со своими.

— У нас есть проблемы? — спрашивает Лидрал, обвивая руками его шею.

— Да вроде были... — успевает сказать он, прежде чем их губы сливаются в подтверждение того, что последняя проблема уже решена.

Загрузка...