Инферняня

Глава 2

Пообедав супом из пакетика, я отправилась с Петером погулять. Когда втискивала в лифт коляску, на помощь пришел сосед Томас. Он как раз поднимался по лестнице ко мне, чтобы сообщить, что течь прекратилась, а вызванный сантехник сказал, что никаких труб над гостиной не проходит. Только я подумала, какой этот парень милый, он спросил, нет ли у меня надувного бассейна. Я поняла, что он снова взялся за свои подлые расспросы, и ответила:

– Знаете, вы не в том возрасте, чтобы плавать в надувном бассейне.

– Вы правы, – сказал он, и тут двери лифта закрылись, отгородив меня от него и его дурацких идей.

Погода стояла отличная, солнечная. Петера я одела в как-то раз забытые у меня запасные одежки Мосика – он едва в них влез, но через минуту половина из них стала совсем свободной: Петер пожелал не удавливаться тесными тряпками. Я отправилась в парк, по пути обдумывая, надежно ли спрятала сверток с деньгами и не стоит ли вернуться и перепрятать его. Я положила его в кастрюлю, а кастрюлю поставила в шкаф. Лазят ли воры по кастрюлям? Наверное, только если забыли пообедать перед работой. Что ж, надеюсь, мне попадется сытый вор.

Я заглянула под кружевную занавесь – Петер спал. Видимо, заснул, когда мы заехали на ровную парковую аллею. Звонок, который он углядел на проехавшем ранее мимо нас велосипеде, лежал на подушке, вывалившись из маленького кулачка.

Мне всегда очень нравился наш Проспект-Парк. Зеленые газоны, озеро со множеством водоплавающих птиц, Лодочный дом и красивые старые мосты.

Я подошла к пустующей скамье, села, а коляску пристроила с торца. Там я просидела с час, пока Петер не проснулся и не стало понемногу темнеть, и отправилась домой.

Уже выходя из лифта, я почувствовала, что что-то не так. Площадку нашего этажа украшают несколько растений в горшках – питомцы миссис Трюфельс из квартиры напротив, – и сейчас одно из них валялось на боку, земля из горшка высыпалась.

Я подкатила коляску к своей двери и увидела, что дверь приоткрыта. Боже, ко мне воры забрались?! И как раз тогда, когда впервые в жизни в моей квартире действительно есть чем поживиться! Не могли они пойти на грабеж вчера?

Но что же делать, что делать?

– Тс-с, – сказала я Петеру и заглянула в щель одним глазом.

В обозреваемой узкой полоске никого видно не было. И звуков никаких из квартиры не раздавалось. Наверное, они уже ушли.

Прожужжал лифт, хлопнула дверь где-то внизу.

А может, это я, когда уходила, забыла запереть дверь? Да нет же, точно помню, я еще ключ уронила, когда закрывала.

Пока я раздумывала, что лучше: вырвать из кадки карликовую пальму и с ней ворваться, как с дубиной, в свою квартиру или ограничиться криком на весь подъезд: «Воры! Воры!» – так вот, в этот момент раздались шаги на лестнице: кто-то поднимался снизу.

Я тихонько, утягивая коляску за собой, отступила от двери и выглянула в пролет. Это был Томас. Увидев меня, он остановился посреди пролета и, кажется, на несколько секунд растерялся. Потом быстро сказал:

– А я к вам. Я подумал…

Опять он за свое. Я прошипела:

– Нет, садовый опрыскиватель в моем доме не установлен!

– А почему вы шепчете? – спросил он и поднялся на площадку. – В вашей квартире дверь открыта.

– Знаю! – прошептала я. – Она такой была, когда я вернулась с прогулки.

– Тогда вам лучше туда не заходить, – едва слышно сказал он.

– Я и не хочу.

Он кивнул и направился к приоткрытой двери. Заглянул в щелку, нырнул в квартиру, как уж в нору, и притворил дверь за собой.

Я наклонилась над коляской, заглянула под тюль. Петер мне улыбнулся.

– Ничего, – сказала я ему и подмигнула. – Сейчас зайдем домой и поиграем… в ладушки.

– Ла… – сказал он. – Ла-ушки.

– Ла-душ-ки.

– Ладушки, – повторил малыш.

Ну какой сообразительный! (Нет, я что, превращаюсь в мамашу, которая скачет от восторга, стоит ее отпрыску выговорить такое сложное слово, как «ня», или самому сграбастать ложку и умудриться зачерпнуть ею кашу? И неважно, что каша в следующий момент оказывается на полу, на платье или на стене.)

Через бесконечную и беспокойную минуту дверь распахнулась. В проеме стоял Томас с сияющей улыбкой:

– Все в порядке. Никого. И, кажется, они у вас даже ничего не искали.

– Хорошо бы, – сказала я, вкатываясь с коляской внутрь и думая, что если они что-нибудь бы искали, то очень даже бы нашли.

– У нас перерыли все шкафы. И когда только успели, меня не было всего минут десять, – сказал он совершенно спокойно, как говорят о погоде, например. – Я спускался в кафе за газетой, а когда пришел, дверь была открыта. Но так как ничего не украли, кроме старых кроссовок, которые к тому же лет пятнадцать как мне малы, то я не стал звать полицию.

Ну, может, у тебя вору и нечем было поживиться, кроме старых башмаков, а у меня-то как раз совершенно наоборот! Кстати, зачем хранить старые кроссовки?

Он будто прочитал недоумение на моем лице и пояснил с неохотой:

– Мама хранила их, потому что я в них первый раз выиграл в школьном футбольном матче.

– Ясно, – сказала я, стремясь быстрее завершить разговор и бежать проверять, как там зеленые купюры в большой зеленой кастрюле.

И почему я не взяла с собой побольше денег – тысяч десять хотя бы вместо жалкой сотни, которую я прихватила на шоколад, мороженое и прочие мелочи. Мороженое! Я купила его на обратном пути, целое ведерко, и теперь оно медленно, но верно превращалось в молоко.

Томас вышел в подъезд и проговорил:

– Если вор забирался во все квартиры подряд, может, не только мы с тобой пострадали? Пойду справлюсь, как другие.

Да какая мне разница, кто еще пострадал? А Томас продолжал:

– И давай смотри, что у тебя пропало.

Да знаю я, что. Но все же… Вдруг вор был сыт? Или невнимателен? Или у него было стойкое отвращение к кухням и кастрюлям, потому что… потому что его жена сбежала с поваром?

– Спасибо за помощь! – крикнула я Томасу и закрыла дверь перед его носом.

Так, на кухне полнейший порядок: крупы не рассыпаны, холодильник закрыт и дверцы шкафов вовсе не болтаются, криво вися на петлях. Задержав дыхание, подошла к заветному шкафу. И… открыла.

Пусто! Нет кастрюли! Ноги меня не держали. Я села на пол посреди кухни и зарыдала.

Я знала, все было слишком волшебно, чтобы длиться долго.

Из прихожей доносилось бормотание Петера. Наверное, он уже голодный. Пожалуй, три часа с прошлой кормежки уже прошли. Я развернулась и ухватилась за край стола, чтобы подняться. И тут мой взгляд выхватил темный небольшой кирпичик в углу. Я поползла под стол и вытащила на свет… бумажный, перевязанный лентой сверток! Мой сверток с деньгами! Трясущимися руками развязала ленту: они тут! Две толстых запечатанных пачки и сотенные врассыпную сверху.

Я прижала их к груди и просидела, глупейше улыбаясь, минут пять. Пока в дверь снова не позвонили. Я запихала деньги в холодильник и побежала узнавать, кому я еще понадобилась.

– Это Томас, – сказал знакомый бас за дверью.

Я открыла.

– Ну как? Все цело? – спросил он.

– Да, – покивала я.

– А почему плачешь?

Вам не кажется, что соседи не должны задавать столько вопросов? Должны же быть правила приличия, запрещающие огорошивать человека вопросами более… э-э… трех раз в день.

– От радости, – сказала я.

– Странный вор, правда?

Я пожала плечами. Но он прав: куда уж страннее – найти двадцать четыре тысячи долларов, то есть двадцать три тысячи девятьсот долларов, и выкинуть их на пол! И украсть кастрюлю!!! Ненужную, неудобную, с отбитой эмалью. Спросите, зачем мне такая. Да мы как-то устраивали вечеринку, и не было емкости под пунш. Ну, Кэт и одолжила эту кастрюлю у кого-то из моих соседей. А так как я все забываю спросить, у кого именно, то до сих пор и не вернула.

А Дабкин посмотрел куда-то за мою спину и улыбнулся.

Я обернулась: коляска танцевала брейк-данс – колеса подпрыгивали на месте в замысловатом ритме. В такт танцу громыхал велосипедный звонок. Кому-то внутри стало скучно!

– Это… такой режим, – перекрикивая шум, сказала я. – Да. Продвинутая коляска. Сама укачивает младенца, стоит тебе только выбрать нужную программу.

– Да? – хмыкнул он.

– Да. И до свидания, Томас. – Я захлопнула дверь.

А он снова позвонил. Отстанет он когда-нибудь от меня или нет? На этот раз я дверь не открыла, а просто крикнула:

– Что еще?

– Будешь через дверь разговаривать?

– Да. – Я повернулась к коляске и сказала: – Петер, не мог бы ты перестать звенеть. У меня уши закладывает.

Звон прекратился. Но коляска продолжала плясать – теперь это были кренделя будто из какого-то балета. Коляска добегала «на цыпочках» до кухни и в плавном прыжке возвращалась обратно. А, это же он птичек в парке видел! Воробьев! А брейк? В рекламе сладких тянучек! Чертов телевизор! За пять минут подкинул ему столько информации! Но, с другой стороны, невозможно же держать бедного маленького человечка, в смысле, получеловечка, – в полной изоляции? Это было бы жестоко.

А Томас докладывал сквозь дверь:

– Я хотел сказать, что обошел всех жильцов. Ни к кому никто не вламывался. Только у миссис Трюфельс никто не открывает.

– В это время она в церкви. Репетирует хоралы.

– А, понятно.

– Я еще хотел сказать, до этого я приходил… Может, откроешь?

– Нет.

Он посмотрел прямо в глазок. Мне стало неловко, что я не открываю дверь. Он сказал:

– Хорошо. Я приходил, чтобы извиниться. Думаю, не ты виновата в потопе.

– Хорошо. Извинение принято.

«Не ты виновата» – а кто, он считает, виноват? Он Петера подозревает? Да о чем это я! Он подумал на других соседей, наверное. Ну, мне это все равно.

А он ответил:

– Прекрасно. Ну, пока.

– Да. Пока.

Он помедлил, будто хотел еще что-то сказать, потом, видимо, передумал и ушел.

Коляска перестала плясать и просто ездила туда-сюда. Я остановила ее и вытащила Петера. Сказала ему:

– Ну ты и придумщик!

– Приумщи…

– Ага, придумщик. Что, есть хочешь? Будешь ням-ням?

Я понесла его в кухню и усадила на детский стульчик. (Когда я стала няней, я привезла сюда из дома некоторые свои детские вещи – хорошо, хоть что-то осталось у нас на чердаке: мама любит все раздавать. Стульчик сохранился, потому что был сломан, но когда он мне понадобился, папа его починил.)

Так, где же я оставила бутылку? А, в гостиной, на столе.

Нет, ее здесь нет. Может, у кресла? Тоже пусто. На обратном пути в кухню я увидела бутыль – она стояла на стуле в прихожей. Не помню, чтобы я ее сюда ставила. Может, Петер захотел, чтобы она переместилась?

Я взяла ее двумя пальцами за узкую горловину – да, представьте себе, до такой степени она была легкой, – но не тут-то было! Я не смогла даже сдвинуть ее с места! А поднять смогла, только взявшись за боковые ручки. Что это с нею случилось?

Да, малышу такое не удержать. Я достала с полки чистую бутылочку для кормления. Установив в нее воронку, подняла бутыль – ну и тяжесть! – и наклонила над ней. Ни капли не вылилось. Заглянула в горлышко – темно и ничего не видно, как и прежде. Снова перевернула бутылку вверх ногами и потрясла – ни капли.

Куда подевалась абракадабра? И чем теперь кормить Петера?!

Я села на табурет и глубоко задумалась, для чего положила руки на стол и опустила на них голову.

Надо позвонить Гермесу. Сказать, что его сын остался без еды. А вдруг он подумает, что я загнала амброзию на черном рынке по бешеной цене – дом за унцию?

Селия! Это ведь ее рук дело! Ох, как я зла на нее. Вот кому я позвоню в первую очередь и потребую вернуть божественное детское питание обратно. Не успел же Мосик съесть всё?

Я набрала телефон Селии. Она ответила моментально:

– А, Алисия. Кажется, я забыла сегодня оплатить твои услуги. Чек получишь по почте. Сейчас я его отправлю. Могла бы и не беспокоить меня из-за задержки оплаты, ведь ты такой куш сегодня отхватила…

– Да нет же, Селия! – вскричала я, но она уже бросила трубку.

Тогда я снова нажала ее имя в меню. Оператор сообщил, что телефон отключен. Что за дела? Набрала домашний. Никто не подходил. Так, где ее адрес? Она же мне в самом начале дала бумажку. Я еще хотела переписать те три строчки в ежедневник.

Я побежала в спальню. Так, дело было в сентябре, значит, плащ. Или желтая вязаная кофта. Полезла в карман плаща и обнаружила скомканную бумагу. Ура! Это оно! Верхний Ист-Сайд, разумеется.

Так. Пойду к ней и поговорю напрямую. Пусть они разорвут меня в клочья, но грабить мою квартиру и особенно уносить еду других детей они не имеют права!

Но с кем оставить Петера? А уже темно, и выходить с ним на улицу, я помню, в инструкции Гермеса запрещено. И потом, если никто не подходит к телефону у Селии, то, возможно, у них дома никого нет. Хотя, скорее всего, она просто видит мой номер и не берет трубку.

Положение безвыходное. Придется ехать к ней домой и ломать кулаками дверь. Может, она сжалится при виде моего отчаяния и потоков слез.

А почему Петеру нельзя выходить, когда темно? Скорее всего, какой-нибудь пустяк, типа свечения кожи в темноте. Или Гермес Олимпус просто боится, что его ребенок напугается. Так он, возможно, и не знал, что в Нью-Йорке светло и днем, и ночью. Даже звезд не видно. У нас, в Бруклине, фонари, конечно, встречаются пореже, но на Манхэттене!..

Ладно. Возьму такси. Надену на Петера курточку с большим капюшоном, и все дела.

И правда, ничего не случилось, и мы с Петером спокойно добрались до Пятой Авеню. И кожа Петера в темноте вовсе не светилась!

Ого. Таксист высадил нас около старинного каменного здания в три этажа, с крылатыми статуями горгулий по углам. Нас встретила дверь с медными львами-кольцедержцами, а в холле – круглолицый швейцар в красном с золотыми пуговицами мундире.

– Вы к кому? – спросил он.

– К Селии Барментано, в четвертую.

– Вы им кто, мисс?

– Подруга, – соврала я.

– Тогда странно, что она вам не сообщила…

– Что?

Ну что еще за штучки вытворила Селия?

– Они съехали. Всей семьей.

– Как это… – я потеряла дар речи.

– Да, всего-то два часа назад. К ним приехал племянник, и они все вместе и уехали.

– Племянник… – машинально повторила я. – А вы знаете их новый адрес?

– Нет. Они не сообщили. Я еще поинтересовался, куда отправлять корреспонденцию, которая некоторое время будет приходить на старый адрес. А она сказала, никуда.

Никуда! Селия уехала в никуда. Пустилась в бега. А кто бы не пустился после того, как ограбил богов?

Я поправила Петеру капюшон и понуро побрела к выходу. Потом остановилась. О чем я думаю. Надо же вызвать такси.

– Вы не могли бы вызвать такси? – спросила я швейцара.

– Конечно, – ответил он и стал накручивать цифры на старомодном аппарате.

– А как выглядел племянник Селии? – спросила я.

– Мальчик лет семи. Черноволосый, черноглазый, вылитый мистер Барментано. – Он понизил голос: – Даже прикус такой же неровный, клычки торчат. Ну так сейчас же ставят скобки, выправится!

Какие племянники! Это же Мосик!

Это от него Селия узнала, что я «такой куш отхватила»! Он вырос и заговорил!

Ну Селия! Ну злодейка!

К себе я вернулась в крайне взвинченном состоянии. Не раздеваясь, прошла в зал, усадила Петера в кресло, а сама пробежала комнату туда-сюда, соображая.

Селия скрылась. Вместе с амброзией. А значит, надо звонить мистеру Гермесу и признаваться. Хотя – ну в чем моя вина? Если бы он не напустил таинственности и кроме указания «кормить каждые три часа» рассказал хоть что-нибудь еще об этой штуковине, то ничего бы не произошло!

Поэтому я отыскала рулончик с инструкцией – он почему-то оказался на журнальном столике и был заляпан томатным соком (а, я ж его читала, когда Петер стянул сок у Мосика!) – и смело набрала номер, напечатанный внизу. Мне ответил автоответчик. Так:

– Добрый день. Вы позвонили Гермесу Олимпусу.

И только я собралась дождаться гудка, чтобы оставить рассерженное сообщение (уж лучше атаковать, чем виниться!), как записанный голос мистера Гермеса Олимпуса выдал такое:

– Если вы звоните потому, что я не приехал за сыном, нажмите «один», если потому, что закончилась амброзия, – «два»…

У меня брови поползли под челку. А голос снова завел:

– Добрый день. Вы позвонили…

Я нажала «2».

– Можете кормить его обычной людской едой. Можете приготовить сами, а можете купить в ресторане. Я вот, например, люблю блинчики с джемом. Думаю, сын тоже их полюбит. Вы умеете готовить блинчики?..

А годовалые дети едят блины? Голос вдруг заявил:

– И с наступающим Рождеством и Новым годом, Алисия. Ведь сейчас конец декабря, верно? – Тут он вздохнул.

Трубка загудела. Ах ты! Он что же, не собирался забирать Петера аж до самого декабря, вернее, почти до января? Селия, выходит, была права, что амброзии хватит не меньше чем на месяц? Забирать… А что он там говорил про то, что не приехал за сыном?

Нажав на телефоне повтор набора и снова попав на улыбчивый голос мистера Олимпуса, я в этот раз выбрала цифру «1».

– Извините, Алисия. Так получилось.

И снова загудела трубка. И все? Это все, что он мог сказать?

Но погодите. Сегодня не завтра. То есть мы же договорились, что он заберет Петера завтра, верно? Может, это шутка? И почему он записал послание лично для меня?

Он знал наперед, что за сыном не приедет. Ни завтра. Ни до конца декабря. Ни… а может, никогда?

Но раз сегодня не завтра, возможно, Гермес не успел уехать. Он же не знает, что у меня украли амброзию и что я ему позвонила. А значит, вполне себе может сидеть на диване и смотреть телевизор по тому адресу, который указан в инструкции вслед за телефоном. А тут указан… да, номер в «Ритц-Кристалл». Королевский пентхаус.

Так. Темноту Петер переносит нормально, мы уже проверили. Да, надо его накормить, он же голодный.

Блинчики делать было некогда. Да и не из чего. Да и не умею я, если честно. И вообще, в холодильнике было практически пусто, если не считать свертка с деньгами, ведерка с мороженым в морозилке и кочана капусты в овощном (ах да, я же собиралась посидеть денек на капустной диете).

А годовалые дети едят капусту? Наверное, в виде какого-нибудь специального блюда для годовалых детей – тертую, на пару, с добавлением еще чего-нибудь тертого и на пару. Так что не будем рисковать и поедим по пути. В кафе неподалеку в меню есть блюда для детей разного возраста. Помню, я была так рада, когда обнаружила это заведение – оно называлось «Приходите с малышами», – что водила туда всех своих подопечных, обычных, а теперь и необычных. Хотя с необычными надо было держать ухо востро, чтобы они не выдали себя на публике. Ну, зато не надо заморачиваться насчет покупки продуктов, готовки и раздумий, можно ли давать детям то, что получилось.

Мосику, например, очень нравился их свежевыжатый томатный сок – я, разумеется, заказывала его шепотом, у стойки, а когда вручала малышу, говорила зашифрованно: «Ну, вот, твоя любимая еда!» Так что если кто меня и слышал, то только умилялся, какая я заботливая, а не считал меня помешанной на фильмах о вампирах.

Мосик. Он теперь такой большой. Интересно, каким он стал? Увижу ли я его когда-нибудь? По щеке поползла слеза. Я ее смахнула. Взяла на руки Петера, сунула в карман свиток с адресом.

Минутку. Если мне удастся поймать Гермеса, что я ему скажу? Забирайте Петера, пока вы не успели улизнуть? Ну да, что-то вроде этого. А значит… Значит, деньги надо вернуть. Так. Никаких эмоций. Никаких картинок с домиками и занавесками.

Я посадила Петера на стульчик, вытащила деньги из холодильника. Гермес привез Петера в десять минут второго, минут двадцать мы разговаривали, прежде чем он ушел. Сейчас семь двадцать. Значит, отсчитывая с полвторого часа дня, я просидела с Петером почти шесть часов. Пока мы поужинаем и доедем до «Ритца», пройдет еще не меньше полутора. А значит, я имею право на семь с половиной тысяч, минус те сто, что я взяла раньше.

Я взяла банковскую пачку, разорвала и отсчитала причитающийся мне гонорар. Положила его в пластиковую чашку и поставила чашку в холодильник – ведь в холодильнике деньги у меня еще не находили, значит, пока что ему можно доверять.

Взяла свою сумочку из коридорного шкафа, запихала туда немного похудевший сверток, закинула сумку на плечо, снова взяла на руки Петера, закрыла квартиру на ключ и пошла к лифту. (С коляской только лишняя возня. И потом, если нарушаешь одно правило, то какая уже разница, нарушишь ли ты второе.)

Когда я выходила из подъезда, то нос к носу столкнулась с Томасом.

– За хлебом ходил, – взмахнул он рукой с буханкой, – в пекарню на углу.

Разве я его о чем-то спрашивала? Зато он спросил:

– А вы куда на ночь глядя?

– Прогуляться.

– Разве ему не пора спать?

Он что, себя няней вообразил?

– Не пора, – коротко ответила я, шагая к светофору.

Томас увязался за нами.

– Позволь мне тебя сопровождать.

– Зачем это?

Нет, ну что за приставучий тип!

– Затем, что уже темно.

– Еще нет и восьми!

– Значит, затем, чтобы составить тебе компанию.

– Вот еще чего не хватало.

– Ну хорошо.

И он остался на одной стороне улицы, а я перешла на другую.

Поворот за угол. Еще квартал. Вот и «Приходите с малышами». Еще открыто – кафе работало до восьми даже по воскресеньям. Внутри почти никого не было, и я выбрала столик в углу, возле окна. Усадила Петера на оранжевую лавку и сама села рядом. Столы и стулья в кафе немного ниже, чем обычные, специально, чтобы детям было удобно.

Ко мне подошла официантка Пепи – веселая и веснушчатая, моя ровесница:

– Меню? Здравствуй, Алисия.

– Привет. Как дела?

– Отлично. А у тебя? Новенький? – Она улыбнулась Петеру, а он улыбнулся в ответ и ручкой потянулся к цветному бейджику на ее груди.

– Нет, лапусик, это бейджик, он для работы, видишь, написано – Пепина Аль Чарм. Так меня зовут.

– Зуву, – попытался повторить последнее слово Петер.

А я сказала:

– Меню не надо, Пепи. Нам кашу овсяную с яблоками и воды. Еще гамбургер с колой – мне. – Только в кафе я вспомнила, какая голодная.

Пепи кивнула и ушла.

За столиком в центре расположилась семейная пара с двумя детьми. Дети галдели, мать делала им замечания, отец поглядывал на часы: видимо, прикидывал, успеет на начало трансляции бейсбольного матча или нет.

Минут через пять Пепи принесла наш заказ. Я показала Петеру, как держать ложку. Ложка ему понравилась, но он не хотел опускать ее в кашу, а хотел молотить ею по столу. Поэтому я взяла ложку сама и стала скармливать ему кашу правой рукой, а левой, пока он жевал, скармливать себе гамбургер.

Семья с детьми стала шумно вставать из-за стола, Пепи принесла им счет, и они вышли.

Мы тоже скоро все доели, запили каждый своим напитком. Пепи скрылась за дверьми кухни. А так как мы спешили – застать безответственного папашу Олимпуса, пока он не успел собрать вещички, – то я велела Петеру сидеть на месте, а сама подошла к барной стойке и крикнула:

– Пепи!

Пепи вышла, взяла деньги и пожелала спокойной ночи. Я обернулась… И увидела, что за столиком у окна никого нет! И под столиком – тоже! Памятуя о дневном «исчезновении» Петера у меня в гостиной, я взглянула на потолок – никого!

Пепи выбежала из-за барной стойки. Сказала:

– Может, на улицу потопал?

– Да он толком еще не ходит! Только ползает!

– Может, уполз?

Мы выбежали на улицу. Тротуар был освещен фонарями. И на тротуаре было совершенно пусто. Ох, боже мой! Что же! Где же! А вдруг он умеет растворяться в темноте, ну то есть становиться невидимым? Вот почему этот чертов Гермес и не советовал гулять с наступлением сумерек!

Мы с Пепи оббежали кафе и снаружи и внутри, к нам присоединился повар, два его помощника и уборщик. Но все было безрезультатно!

– Алисия, – сказала Пепи, когда я без всяких сил шлепнулась на пластиковый стул, – звони в полицию.

А все покивали. Точно. Надо позвонить. Но не в полицию, а в агентство! Контракт даже обязывал обращаться к ним в экстренных случаях! Уф. Сейчас они быстренько мне все объяснят и всех найдут!

– Точно, – сказала я вслух и пошла к выходу, чтобы спокойно позвонить на улице.

– Что ты, звони с нашего телефона! – Пепи побежала и выставила аппарат на барную стойку.

– Нет, мне… со своего удобнее.

И я выскочила на улицу.

Так, где тут они. Ага.

– Алло.

– Агентство особенных нянь для особенных детей. (Это они так шифруются.)

– Это Алисия Кроуль, – назвала я себя, – и у меня чрезвычайная ситуация…

– Алисия, ты в порядке? – из кафе вышла Пепи. – Что они?

– Нормально, – прошептала я в ее сторону и знаком показала, что разговариваю.

Она кивнула и осталась рядом – видимо, чтобы морально поддержать меня. Придется говорить при ней.

– Мы с моим подопечным, Петером, были в кафе, и он пропал.

– Скажи, сколько ему лет! – подсказала Пепи.

Черт. А ей не надо убираться на барной стойке? Выставить ровными рядами стаканы или, там, наполнить пузатую вазу разноцветными конфетами?

– На вид ему около года, – сказала я в телефон, а Пепи удивленно захлопала на меня ресницами.

– Ясно, – ответил спокойный голос парня из агентства, и мне самой стало чуть спокойнее. – Вы не одни. Кто он? Вампир?

– Нет. Он полу…

Пепи слушает, приоткрыв рот.

– Полубог? – чуть удивляется парень.

– Да.

– Ясно. Имя и фамилия родителей.

– Отец – Гермес Олимпус…

– Кто мать, вам неизвестно.

– Так и есть.

– Ага. Где вы сейчас?

– Кафе «Приходите с малышами». Угол…

– Я знаю, где это, – перебил меня парень. – Сейчас отправлю к вам человека. Ждите.

И отключился.

Я сложила телефон.

– Ну что? – спросила Пепе.

– Сейчас сюда прибудет… агент.

– Да? Идем внутрь. Холодно.

Мы зашли. Я все выглядывала в окно и украдкой посматривала на потолок, надеясь увидеть Петера. В кафе хотели зайти еще посетители, но Пепи закрыла дверь и перевернула табличку на «Закрыто».

– Чтобы никто не наследил, – сказал повар.

Как в детективе.

Я сидела за столиком и не пила кофе, который принесла Пепи. И вдруг в витрину возле меня кто-то постучал. Я увидела лицо Томаса Дабкина. Он что, все же пошел за нами следом?

– Это полиция! – сказала Пепи и помчалась открывать, я даже не успела остановить ее словами: «Нет, это всего лишь скучный сын миссис Дабкин, который бросил колледж и весь день не дает мне покоя своими расспросами».

Но дверь уже, звякнув, открылась, и в кафе вошел скучный сын миссис Дабкин со словами:

– Здравствуйте. Я лейтенант Дабкин. – Он посмотрел на меня: – Вы звонили?

Вот те на! Чего это он?

– Но вы не… – начала было я, подходя к нему.

– Не могли бы вы, – обратился он ко всем, – занять те места, на которых были, когда малыш исчез?

Все, галдя и указывая друг другу, кто где был, отправились в сторону кухни. Я не тронулась с места.

– А вы? – спросил Томас Дабкин.

– А я хочу знать, какого черта…

Он мягко прикрыл мне рот рукой и сказал тихо:

– Я человек из агентства. – И, видимо, прочитав на моем лице недоверие, добавил: – Из агентства особенных нянь для особенных детей. Я еще днем понял, кто с тобой.

И он опустил ладонь.

– Где ты находилась, когда исчез ребенок?

– Мы поели, и я подошла к барной стойке, – я указала рукой, куда, – чтобы рассчитаться.

– Но за барной стойкой никого не было…

– Да, я позвала Пепи.

– Зови.

– Пепи! – крикнула я, испытывая странное чувство дежавю. Я даже оглянулась на наш столик – вдруг Петер чудесным образом снова окажется там?

– Ты оглядывалась? – спросил Томас Дабкин.

– Нет. К сожалению, – огорченно ответила я.

Из кухни выскочила Пепи:

– Что случилось?

– Мы проводим эксперимент, – объяснил Томас. – Ты расплатилась, – обратился он ко мне. – И Пепи ушла.

– Нет, – сказала Пепи. – Алисия стала искать Петера. Здесь его не было, и мы побежали на улицу.

Томас нахмурился.

– Ясно.

Он вышел из кафе. Я поплелась следом. За нами вышла любопытная Пепи. Мы с ней смотрели, как он внимательно оглядывает ступеньки, тротуар, смотрит вверх, на светящиеся фонари. Потом он сказал, обращаясь к Пепи:

– Извините, мисс…

– Аль Чарм, – она указала туда, где раньше был ее бейджик. И где сейчас его не было. – Ой, – сказала она, – бейджик посеяла.

– Бывает, – улыбнулся ей Томас. – Мисс Аль Чарм, мне надо допросить мисс Кроуль наедине. Вы не оставите нас одних? И попросите персонал пока не расходиться.

– Хорошо, – кивнула Пепи и ушла в кафе.

– Почему ты повела мальчика в кафе? У тебя дома что, совсем нет еды? – спросил Дабкин.

– Какая разница! – возмущенно сказала я. – Ты что, обвиняешь меня в том, что я плохая няня? Да знал бы ты, какие сложились обстоя…

– Я просто хочу увидеть картину произошедшего во всех подробностях, – спокойно сказал Томас. – И прошу тебя помочь. Поэтому меня интересует, что заставило тебя вынести малыша из дома в темное время суток, тогда как в оставленной тебе инструкции это, по всей вероятности, было запрещено?

– Мы поехали к его отцу. А в кафе зашли по пути, потому что… у меня украли амброзию, – жалобно сказала я.

– Во сколько отец должен был приехать за ним?

– В два часа дня. Завтра.

– Завтра?

– Да, но он…

– Значит, Петер первый раз попробовал нашу еду?

– Да. Но Гермес сказал, что они едят нашу е…

– Разумеется, едят, – отмахнулся Томас. – Сколько ты заказала?

– Тарелку каши…

Томас уже входил в дверь с нарисованной кофейной чашкой.

– Он не наелся, – сообщил Томас, когда мы оказались внутри.

Но я думала о своем:

– Знаешь, когда я расплачивалась с Пепи, бейджик на ней еще был.

– Он болтался у меня перед глазами, я тогда еще заметила, что на нем опечатка: в слове официантка две «ф». Я, конечно, колледжей не заканчивала, но как пишется «официантка» знаю.

– И что?

– И когда ты пришел, бейджик еще был!

– Официантка могла потерять его после. К чему ты клонишь?

– А к тому, что Петеру приглянулся этот бейдж, и он мог…

– Стырить его.

– Хотя, может, она и правда сама его потеряла…

Мы толкнули двери с круглыми окошками и очутились в кухне. Томас окинул ее цепким взглядом.

– Ну, – обратился он ко всем, – кто что делал, когда Пепи забежала и сообщила, что посетитель пропал?

– Я развешивал сковородки по местам, – сказал один помощник повара, парень с розовыми щеками. И подошел к стене, на которой висело два ряда медных сковородок.

– Я молола кофейные зерна, – сказала второй помощник повара, женщина средних лет.

– Я выносил мусор на задний двор, – сказал уборщик и махнул в сторону зеленой крашеной двери.

– А дверь была открыта? – встряла я.

– Ну да, – сказал уборщик.

– Но мы же сразу проверили и внутренний дворик тоже, – сказала Пепи.

– А вы? – спросил повара Томас.

– А я убирал в холодильник головы сыра.

– Где холодильник? – спросил Томас.

– Да вот, – повар повел нас мимо плит и столов к металлической двери и открыл ее – внутри оказалась целая небольшая комната с полками, заваленными всяческой снедью. Сюда мы с Пепи не заглядывали.

– Знаете, я бы заметил, если бы под ногами у меня кто-то прополз, – сказал повар. – Я бы споткнулся!

А я увидела, что на самой верхней полке, под потолком, сидит Петер: в одной его руке полкаральки[1] колбасы, а в другой – большая плитка шоколада, которую он, по-видимому, грыз вместе с оберткой. Увидев меня, он засмеялся и шагнул с полки в воздух. Томас, вытянув руки, кинулся вперед и подхватил его, пока он не начал порхать в воздухе, как бабочка.

Присутствовавшие испуганно ахнули. А Томас Дабкин передал Петера мне, отошел в сторону, нажал кнопки на своем телефоне и коротко доложил:

– Это Томас Дабкин. Петер Гермес Олимпус найден. Он в полном порядке. Виновных нет.

Мне особенно понравилась последняя фраза.