Император Вечерних Звезд

Глава 1 Рождённый вне брака

257 лет назад

Бастард.

Бастард. Бастард. Бастард.

Уродское слово, которое ненавижу лишь еще больше от того, что не могу его избежать.

Я слышу его в шептании народа, когда прохожу мимо. Вижу его в их глазах, когда те смотрят на меня. Чувствую в гнилом дыхании городских детей, которые любят дразнить меня. Костяшки уже очерствели от того количества раз, сколько мне приходилось драться за свою честь.

Но самое ужасное, когда люди использовали слово бездумно.

— Этот мальчик Флинн снова подрался с моим сыном.

— Кто?

— Ну этот, тощий бастард.

— А, он. Эт да.

Это лишь на шаг или два возвышает меня от раба, и мне приходится носить эту кличку как клеймо позора.

Я направляюсь в Пещеры Арестиса по извилистым туннелям, где мерцающий огонек свечи в моей руке единственный источник света, что освещает дорогу. Настроение мрачнеет, когда вхожу через массивную, грубую дверь, ведущую в дом. Внебрачный сын живет в самом худшем районе самого бедного парящего острова в королевстве.

Мама еще не пришла с работы, поэтому я хожу по дому, меняя старые расплавленные свечи на новые, и все это время киплю от злости.

Каждая капля, падающая с каменного потолка, каждый пробирающий до дрожи поток воздуха, дрейфующий по мириадам туннелей — все насмехается надо мной.

Бастард, бастард, бастард.

Я беру свёклы со стола и кидаю их в котел на кухне. Затем добавляю воды и зажигаю огонь под котлом, после чего наконец расслабляюсь, потирая запачканные костяшки. Капли засохшей крови покрывают кожу, и сложно понять, она моя или чья-то.

Бастард.

Я все еще слышу это слово, произносимое как издевательство по дороге домой из города.

Под свежими ранами еще не зажили старые. Мне приходилось защищать свою поганую честь долгое время. Конечно, не всегда слово бастард выводит меня из себя.

Иногда это оскорбления, которые следуют после него.

Ты никогда не будешь чем-то большим, чем твоя мать-шлюха. — Это сказал мне сегодня уличный парень, и его голос до сих пор звенит у меня в ушах.

Не стоило ему это говорить.

Еще раз скажешь это, — предупредил я, — и у тебя станет меньше зубов.

Но тогда он мне поверил.

Я засовываю руку в карман штанов и нахожу крошечные, кровавые передние зубы.

Теперь верил.

Дверь за мной открывается, и заходит мама. Мне не надо находиться рядом, чтобы понять, что она пахнет старыми пергаментами и что ее пальцы окрашены в черный цвет.

Писарь плачет словами и истекает чернилами, — так она говорила мне, когда я был маленький и многого не понимал, естественно, думая, что сказанное было правдой — некой ее магией. Это было давно, прежде чем я осознал, что есть магия, а что нет.

— Десмонд, — говорит мама, улыбаясь мне уставши, — я скучала.

Я быстро киваю, не смея говорить.

— Ты занимался чтением? — интересуется она.

Мы, наверное, самые бедные фейри, существующие в этом безбожном мире, но Лариса Флинн тратит с трудом немного заработанных денег на книги. Книги о царствах, которые я никогда не увижу, и людей, которых никогда не встречу. На книги о языках, на которых никогда не заговорю, и жизненных укладах, которые мне не по плечам. На книги, рассказывающие о жизнях, которые я никогда не проживу.

И под этой крышей я узнаю все с ее страниц.

— А смысл? — спрашиваю я, отказываясь признаваться, что действительно читал, потому что по какой-то непонятной причине возвращаюсь к этим чертовым книгам изо дня в день, полный решимости изменить свою жизнь. Наши жизни.

Глаза матери движутся к свечам.

— Десмонд. — Ее тон всегда становится ниже, когда она мягко собирается меня наказать, — с кем на этот раз ты подрался? — Мама одаривает меня серьезным взглядом, хотя в глазах сверкает озорство.

Сколько бы она не притворялась, что не одобряет сделки, которые я совершаю, можно едва заметить, что мать все-таки поощряет их. И в любой другой день я бы мог подлизаться к ней побольше, потому что в большинстве своем мне нравится помогать ей.

— Разве это важно? — задаюсь я риторическим вопросом, становясь над маленьким котлом и помешивая в нем еду. От брызг на меня попадает сок, и одежда пятнается красно-пурпурным цветом; теперь пахну, как свекла. Я отказался от славной еды, чтобы денег хватало на свечи. В результате, свеклы на ужин.

Я должен быть благодарным. Всегда могло быть хуже. У меня есть ночи, когда я ложусь с сытым разумом, хоть и пустым желудком. И утром просыпаюсь с песком в глазах и ботинках, будто я — чертов любимец Песочного человека¹, и после ночной кошмар возобновляется вновь.

Ненавижу бедность. Ненавижу чувство, что мы имеем право лишь на худшее в этом королевстве, лишь просто потому что. Но больше всего я ненавижу, что мне приходится делать жесткие выборы. Книги или еда? Поучиться или поесть?

— Это бы не было проблемой, если ты бы позволила мне использовать хоть немного магии, — говорю я.

Сила кипит под моей кожей и пальцами, ожидая, когда я взову к ней.

— Никакой магии.

— Мам, каждый думает, что мы слабы. — Самые сильные владеют как внушительной, так и слабой магией, в конце-то концов. Все, кто встречал меня, думают, что я — один из тех бедных, редких душ, что родились неспособными обладать магией.

Внебрачная, бессильная фейри. Помимо рабства, это может быть самой худшей судьбой для того, кто живет в этом царстве.

Беда в том, что у меня огромные всплески магии, и сейчас, когда я близок к половому созреванию, я ощущаю ее, будто шторм бушует в венах. Требуется не мало усилий, чтобы просто удерживать ее.

— Никакой магии, — повторяет мама, положив свой ранец рядом с шатким столом, прежде чем взять ложку и начать помешивать овощи в котле вместо меня.

— То есть я расположен к силам, но никогда не смогу воспользоваться ими? — гневлю я. Это уже старый, зазубренный разговор между нами. — И я также должен читать, но никогда не смогу воспользоваться своими знаниями?

Мама тянется к моей руке и большим пальцем потирает на ней костяшки.

— И ты должен совладать с силой, не злоупотребляя ею, — добавляет она. — Да, мой сын. Будь скромен. Говори, но больше слушай. Держи в узде свою магию и разум.

Из-за чего у меня остаются лишь одни мышцы. Даже таким она скрывает меня от всего мира.

— Они зовут меня бастардом, — выпаливаю я. — Ты знала об этом?

Ее веки почти незаметно расширяются.

— Они обзывают меня бастардом, а тебя — шлюхой. Вот почему мои костяшки всегда в крови. Я дерусь за твою честь. — Злость начинает брать надо мной верх, что становится проблематичным. Под маминой крышей, мне приходилось жить с двумя жесткими правилами: я никогда не должен использовать магию и должен контролировать свой пыл. Первое я хорошо соблюдал, а вот второе — дерьмово.

Мама поворачивается к мрачному котлу со свеклами.

— Ты не бастард, — отвечает она так тихо, что я едва слышу ее из-за бурлящей воды.

Но все-таки слышу. И сердце едва ли не останавливается.

Не… бастард? Рожден во браке? Вся ось моей Вселенной смещается в одно мгновение.

— Я не бастард?

Медленно мама поднимает взгляд с котла на меня. В ее глазах можно увидеть искру сожаления. Она и не рассчитывала рассказывать мне.

— Нет, — наконец выдает мама, и выражение лица вновь становится непоколебимым.

Сердце начинает набирать обороты с тревожной скоростью, и у меня появляется странный импульс ей не доверять. Это один из типов серьезных разговоров, к которому намеренно готовят детей, потому что просто так нельзя перейти на такие темы.

Я смотрю на нее, ожидая продолжения правды. Но мама ничего не говорит.

— Это правда? — настаиваю я.

Она делает неуверенный вдох.

— Да, Десмонд.

То, что казалось мне ужасной участью, проскакивает надеждой сквозь меня. Бастарды живут трагедиями, а сыны — былинами. Все мамины книги четко указывают на это.

У меня есть отец, и я являюсь его сыном. Мужская гордость вспыхивает во мне, хотя она быстро подавляется реальностью. Я все еще мальчик, воспитанный матерью-одиночкой, и живу без отца. Возможно, я — не бастард, но мир видит меня именно таким, и, зная мамину любовь к секретам, этот мир будет продолжать видеть меня таковым даже после сегодняшнего.

— Он умер?

Как? Как такое могло случиться?

Мама качает головой, отказываясь смотреть на меня.

— Получается, он кинул нас.

— Нет, сын.

Тогда какой ответ остается?

От единственной мысли, что приходит мне на ум, я внимательно разглядываю мать; мою трудолюбивую мать, которая держит в себе много, очень много секретов и которая учит меня тому же.

— Ты бросила его, — утверждаю я. Конечно же, это единственное логичное объяснение.

Мама немного кривит лицо, все еще отказываясь смотреть на меня, что можно посчитать подтверждением на мой вопрос.

— Ты бросила его и забрала меня с собой.

Ощущение, будто кто-то накидал камни мне в желудок. Это чувство потери почти невыносима по большей степени потому, что я не знал, что у меня было, что терять.

— Кем был мой отец?

Мать качает головой. Это тип реакции, когда мне не стоило тянуть быка за рога.

— Скажи же. Ты мне должна. — Магия вибрирует под кожей, умоляя в высвобождении. Мне нужно всего лишь имя.

И снова мама качает головой, хмуря брови.

— Если ты хоть немного любишь меня, тогда скажи, кто он. — Затем я могу найти его, и тот утвердит меня как сына, после чего все эти дети, которые называли меня бастардом, узнают, что у меня все это время был отец.

Магия все нарастает и нарастает. Я чувствую, как она ползает вверх и вниз по спине, пытаясь пробиться сквозь кожу.

— Как раз-таки я слишком сильно люблю тебя, чтобы говорить о нем, — произносит она колеблющимся голосом от волнения.

На этом я решаю прервать разговор. Но эта тема об отце может раскрывать мне целую часть моего происхождения, о котором не имел понятия всю жизнь. А мама ведет этот разговор так, будто он ничего не значит.

— И как мне интерпретировать твой ответ? — спрашиваю я вспыльчиво; раздражение переходит в гнев, а сила — в ярость от вкуса моих обожженных эмоций. И все сильнее она скапливается на спине, ужасно зудя.

— Десмонд, — отрезает мама, — если бы ты знал правду, она могла бы убить тебя.

Сердце бьется сильнее. Острое, колкое напряжение в спине! Кто мой отец? Мне нужно знать!

— Ты все время тараторишь о том, что мне нужно учиться, ведь «Эти знания — самый острый клинок в мире», — цитирую я ее. — И ты все еще не говоришь мне, кто мой отец. — Вместе со словами вырывается и магия у меня из спины.

Я воплю, когда плоть расходится, откуда рвется сила. Мне даже приходится согнуться от ее напора, облокачиваясь рукой на ближайшую опору.

Крылья широко расправляются. Пульсирующую спину покалывает от магии; это не совсем боль, но и не сказать, что приятные ощущения. Силы поглощают меня, затемняя зрение и заставляя тело трястись.

Не знал, что будет вот так.

Я больше чувствую, чем вижу, как мать отрывает внимание от котла на меня. Где-то сейчас я получу словесную порку. Но она застывает, когда осматривает меня. Я тяжело дышу между приливами магии.

Почему за все время крылья проросли именно сейчас? Они прижимаются к спине; крылья должны быть тяжелыми, но магия делает их подъемными, будто я был погружен в воду.

Я моргаю, пытаясь вернуть четкое зрение, и когда оно возвращается, отчетливо вижу реакцию мамы — ее глаза широко раскрыты при виде моих крыльев. Она делает неуверенный шаг назад, чуть ли не задевая горячий котел.

— У тебя его крылья, — произносит мама, полностью напуганная.

Ее черты расплываются, и мое внимание уходит куда-то внутрь. Я борюсь со своим состоянием, решив все-таки закончить разговор.

— Чьи крылья? — говорю я голосом, который звучит где-то далеко от моих ушей. Ощущение, будто я в другой комнате. Магия бешено пульсирует внутри.

Я не слышу ее ответа, да и полностью не уверен, вообще говорила ли мама или просто не слышал ее из-за свиста силы, оглушившего уши.

— Скажи мне, и поклянусь Бессмертными Богами, что никогда никому не скажу.

Силы начинают угасать вместе с тьмой, что туманила мне глаза. Я разглядываю маму, которая все также смотрит на меня с жалостливым взглядом, как и толпы в городе.

— Сын, это не та клятва, которую ты сможешь выдержать, — тихо говорит она сломленным голосом. Ее ужас и жалость уступают место более безнадежному выражению, которое больше похоже на отчаяние и опустошенность.

Мама не расскажет мне — не сегодня, и по ее лицу можно сказать, что нескоро. Она заставит меня выносить эти насмешки и оскорбления еще в течение нескольких лет! Будто все, что она может, это укрывать меня. Словно я — беззащитный малыш!

Гнев тут же вскипает во мне, вытаскивая из недр мою силу.

…Теперь ты мужчина…

Да. Крылья достаточное тому доказательство. Они вместе с магией, которая растет сама по себе и еще больше затемняет зрение. Крылья расправляются так широко, что даже не помещаются в нашем тесном укрытии.

Слишком большая сила.

Я отворачиваюсь. Гнев усиливает магию, а ее сила, в свою очередь, лишь пагубно влияет на гнев, который нарастает вверх по ломаной линии.

Не могу им управлять.

Я и секунды назад знал, прежде чем потерять контроль, что эта магия слишком сильна для моего тела и воли.

И затем буря, что таилась под венами, вырвалась наружу.

— Скажи мне, — мой голос звучит словно раскаты грома, а сила рябью устремляется в комнату. Обеденный стол сдвинулся с пола, стулья дребезжат. Кухонная утварь, висящая над котлом, теперь летит через всю комнату, а грубая, глиняная посуда разбивается о стены.

Несмотря на проявление такой силы, она заставляет мою непоколебимую мать сдвинуться назад лишь на несколько шагов. Темная магия овивает ее. Я вижу это, будто то есть черные завитки дыма.

Как только я освобождаю магию в комнату, она больше не удерживает меня, отчего снова могу ясно думать. Ужас замещается злостью. Я никогда не разговаривал так с матерью. Никогда моя сила не сходила с привязи, хотя никогда не чувствовал ее такой огромной.

Я все еще вижу свою магию перед мамой. Она обхватывает ее горло, вдавливаясь в кожу.

И внезапно чувствую себя ужасно от увиденного.

Что я творю?

…Ты не знаешь…?

…Разве не чувствуешь…?

…Ты вынуждаешь ее отвечать…

Силы небесные. Теперь я чувствую этот дым, словно фантомную конечность. Магия пробивается сквозь разум матери, выуживая из нее секрет.

Что-то появляется в ее глазах, что-то предупреждающее, что выглядит ужаснее, чем страх.

Она боится меня.

Ее горло двигается, борясь со словами. Но в конечном итоге мама сдается.

— Твой отец — Галлегар Никс.

Глава 2 Король Теней

254 года назад

— Они идут. — Моя мама захлопывает дверь, когда врывается к нам в дом.

— Кто? — Я закрываю книгу, которую читал, и убираю ноги с края стола. Мне не стоило запрокидывать их на стол, и обычно я за это получал выговор, но сегодня мама этого даже не замечает.

— Стража твоего отца.

Я смотрю на нее с тревогой, когда она хватает меня за руку, ведя нас в глубь дома к нашим спальням. У каждой комнаты есть дверь или искусственная стена, которая огораживает нашу обжитую пещеру от того, что находится за ее пределами. Сердце Арестиса полностью состоит из каменных лабиринтов, охватывающих почти всю длину острова. Даже я не знаю всех пещер наизусть, хоть и живу здесь всю свою жизнь.

— Но зачем им идти за нами? — спрашиваю я глубоким голосом из-за тревоги.

«Контролируй эмоции», — говорю я себе, хотя слышу мамин голос мамин, а не свой. Для фейри силы и эмоции имеют общую связь. Теряешь контроль над одним, а затем и над другим.

И когда солдаты отца идут за нами, я не могу позволить себе потерять самообладание.

С тех пор, как три года назад мама призналась, что мой отец — тот самый Галлегар Никс, деспотичный Король Ночи, я избавился от всех мечтаний воссоединиться с ним. Уж лучше быть бастардом, чем его сыном.

Галлегар Никс — могущественный фейри. Жестокий и сильный правитель. Тот тип, которого, как вы надеетесь, никогда не встретите.

— Кто-то видел твои крылья, — уточняет мама.

Я сглатываю. Мои особые чертовы крылья. Фейри не склонны иметь их остроконечными с когтями, как у драконов или демонов. По факту, только одна конкретная линия фейри имеет таковые — королевская родословная.

К моему несчастью, я перенял их у отца.

— Им, должно быть, доложили, — продолжает она.

Страх съеживается в животе. Это из-за меня. В течение трех лет я прятал крылья, но иногда мой практикуемый контроль ускользал.

— Прости, — произношу я, пробегаясь рукой по белым волосам. Слова так пусто звучат. Ты извиняешься за ошибку, но это намного больше, чем просто ошибка.

Было множество боев, которых я жаждал, и множество женщин, на которых долго глазел. Я искушал себя снова и снова, ослабляя этим свой контроль над крыльями.

И еще та девчонка на прошлой неделе… она видела их. Увидела и побежала рассказывать деревенским старейшинам. Я мог остановить ее сделкой — молчание в обмен на браслет из лунных бусин и сердец малых планет.

Я не мог использовать магию, но разбавлял это хорошими сделками.

Поэтому я нашептал нежной Луне истории о Солнце, пока она не поделилась со мной своим светом, и позволил космосу вкусить моей сущности в обмен на сердца, — все заняло четыре дня, но я отдал деревенской девушке ее небесный браслет.

Видимо, все было напрасно. Она, должно быть, рассказала кому-то о крыльях за эти четыре дня, прежде чем я смог закрыть сделку. В конце концов, не каждый день натыкаешься на наследника Царства Ночи.

— Не извиняйся за то, кто ты есть, — говорит мама, не разрешая мне взять очевидную вину на себя. Она тащит меня в свою комнату, запирая за собой дверь.

— Твоя сила все еще пробуждена? — интересуется она, меняя тему.

Я киваю. Я стал могущественнее, когда проросли крылья, и, хотя получил огромную дозу магии в тот вечер, она с тех пор умеренно разрасталась во мне.

Во взгляде матери видны одновременно гордость и беспокойство.

— Сын мой, ты уже силен. Не настолько, чтобы избежать когтей отца, но однажды… однажды ты станешь тем, кого он будет бояться.

Я не знаю, что делать с ее словами. В иной бы раз, может, загордился, но сейчас… они осели в желудке, как испорченное мясо.

Мама отпускает мою руку и идет к своей покосившейся кровати. Затем толкает ее в сторону и смотрит вниз на пол. Я следую ее взгляду, вперившись в неровную, каменистую поверхность. Кроме накопившийся пыли мне ничего не было видно.

Мама вытягивает руку и шепчет несколько слов. Руки начинает покалывать, когда я чувствую наплыв ее магии. Пол начинает плавно мерцать, словно мираж, и затем исчезает, раскрывая огромную яму. И внутри ямы…

— Мам…?

Я пялюсь как парализованный на горы монет, что наполняют яму почти до самых краев. Медные, серебряные, но большинство золотых. Вокруг были разбросаны неотесанные поделочные камни, которые будто пульсировали от сердцебиения.

Лапис вивентем². Алхимические камни.

— Что… что это? — спрашиваю я.

Здесь намного больше, чем мог бы заработать писарь. Что бы мама не делала, это точно не было написание историй Арестиса.

Мама смотрит на сокровища.

— Это принадлежит тебе, — отвечает она, переводя взгляд на меня.

Ее слова, словно удар в грудь. Она копила все эти деньги… для меня?

Я трясу головой. Фейри просто так не дарят подарки, не без уловок. Даже своим родным.

Ощущение, будто это проклятая магия.

— Я не возьму их.

— Возьмешь, сын, — утверждает мама, — вместе с остальной частью твоего наследства.

Я хмурю брови, обращаясь в ее сторону. Это еще не все?

Мама неуклонно смотрит на меня.

— Мои секреты.

Сердце колотится, и, чтобы она не собиралась мне рассказать, я не хочу это слышать, потому что секреты подлежат лишь одной из сторон.

Я сильно сжимаю веки и трясу головой снова и снова, потому что отказываюсь думать, что мама хочет нарушить одно из своих строгих правил. Что она отдаст мне свое наследие, которое даже звучит зловеще.

— Десмонд, — обращается ко мне мама, взяв меня за плечо и слегка встряхнув, — где тот мужчина, которого я вырастила? Ты сейчас должен быть сильным ради меня.

Глаза широко раскрываются от ее слов, и я тихо умоляю ее не идти по выбранному пути, но она игнорирует мой взгляд.

— Король Дня задолжал мне услугу. Возьми эти деньги, купи себе убежище.

Убежище? В Царстве Дня? Где буду вынужден никогда не видеть ночь?

— Если он не примет деньги, скажи ему, что ты — порождение Ларисы Флинн и Галлегара Никса. Покажи ему крылья, если потребуется. Тогда он тебе не откажет.

— Только если ты пойдешь со мной, — говорю я. Потому что все похоже на подвох: получить безопасность, но бросить мать. А этого я делать не буду.

Мама обхватывает мое лицо ладонями.

— Не могу, мой сын. Я обрела себе такую судьбу давным-давно.

Я щурюсь на нее, не понимая.

— Слушай внимательно, — продолжает мама, — потому что у нас нет времени повторять дважды. Я не любила твоего отца, никогда не любила.

Как только слова слетают с ее уст, я замираю. Столько много раз я представлял, как спрашивал ее об этом — как она попала в руки отца. Не могу вникнуть, как моя умная, принципиальная мать могла заботиться о Короле Теней, о человеке, который коллекционировал жен и убивал своих же детей.

— Тогда меня звали Юриель Д'Астерия. Изначально я была одним из шпионов короля, — признается она.

Моя мама? Шпион? У нее было другое имя?

Секреты подлежат лишь одной из сторон. Это подходящий девиз для шпиона.

— Я не отвечала ему прямо, — продолжает мама, — многие десятилетия мы не сталкивались лицом к лицу. До тех пор, пока я не сорвала покушение на короля. Тогда он и положил на меня глаз.

Мама спасла королю жизнь. Это признание горьким привкусом ложится мне на уста. Даже уличные мальчишки достойны спасения больше, чем то существо, которое правит нашими землями.

— Галлегар пригласил меня, чтобы лично наградить за совершенное. — Ее глаза становятся отстраненными. Мама трясет головой. — Тогда мне стоило знать все лучше, но все равно пошла. В тот день я вошла к нему как шпион, а к концу лишилась титула и была переведена в его гарем.

Я поднимаю бровь.

— Почему? — спрашиваю озадачено. Из того, что я читал, фейри вот так не находят пару за один день. Некоторые ищут друг друга веками, прежде чем остепениться.

Мама приподнимает плечо.

— Он никогда не объяснял мне.

Поэтому отец разрушил ее жизнь и насильно сделал своей. От этой мысли по коже проходятся мурашки.

Я ведь плод данного союза.

— Я была с ним на протяжении многих лет — долгих, одиноких лет. Пока однажды кое-что не изменилось.

— Галлегар не давал своим женам достаточно свободы, но в один из редких случаев я была за пределами стен дворца, наслаждаясь поездкой, когда прорицательница поведала мне о кусочке из моего будущего.

Мама делает паузу.

— Она сказала: «В час отчаяния ты будешь знать, что делать, и мир будет за это тебе благодарен».

— Я забыла слова прорицательницы до того дня, когда узнала, что беременна. Только тогда они всплыли в моей голове вновь. Она была права — я знала, что делать. Я продала столетия своей жизни за средства, чтобы сбежать, и, в конечном счете, бежала от короля прямо у него под носом. И пришла сюда, с тех пор я живу тут.

Мама отдала столетия своей жизни?

Она кладет ладонь на мою щеку.

— Теперь ты видишь, сын, моя судьба была уже предрешена до сегодняшнего дня.

Сердце все сжимается и сжимается. Я представляю все, как звезду, которая чувствует, как умирает, будто все, что она любит, и все, что существует вокруг нее, давит внутрь и вытягивает из нее жизнь.

Я качаю головой, пока ее рука все еще держит меня. Глаза начинает обжигать, но я все еще шокирован, чтобы осознать все, что сказала мама.

Она притягивает мое лицо к себе еще ближе.

— Спрячь крылья, контролируй самообладание и изучай все, что можешь узнать о мире, начиная с врагов, — выдыхает мама. — Никому не доверяй, и самое главное — не разделяй секреты.

254 года назад

Мама все еще держит меня за лицо, когда мы слышим грохот шагов в глубине пещеры.

Мы посмотрели друг на друга безумными взглядами.

Стража отца уже здесь.

— Среди денег лежит сумка, в которой лежат записи обо всем. Собери, что сможешь, пока я буду удерживать стражу, а затем уходи. — Мама кивает в сторону двери ее комнаты, которая ведет в лабиринт туннелей за домом.

Я трясу головой.

— Только если ты пойдешь со мной, — настаиваю упрямо.

— Десмонд, — тихо произносит мама, — ты — сын короля. Законный наследник царства тирана. Тебе нужно оставаться живым не просто ради меня или себя, а ради своего королевства. Ты понимаешь?

— Остановись, — с хрипотой говорю я, потому что понимаю, что не хочу делать этого.

Мама отпускает меня, отходя назад к двери, которая ведет в гостиную.

— Я люблю тебя, сын. До тех пор, пока не исчезнет тьма.

Сердце бешено колотится.

До сих пор это все было моей жизнью: эти скользкие, влажные стены пещер, скромное жилище, загадочная мать. Я возмущался на эту жизнь годами, но сейчас, когда, вероятно, потеряю это все, не могу даже вынести данной мысли. Ни жертву матери, ни мою проклятую ситуацию, ни вероятность того, что все, возможно, ведет к концу, потому что такая жизнь, пусть и мрачная, слишком хороша для таких, как мы.

Я смотрю на ящик с монетами — годы маминого труда, и все, ради того, чтобы однажды спасти меня… оставить одного.

Мама почти доходит до двери, когда я осознаю, что не могу согласиться с этим. Со всем.

Нужно защитить ее от солдат.

Я взываю к магии, и она растет во мне, будто использую ее все время. Годами я отвергал ее, но даже в течение этого времени она не покинула меня.

Понятия не имею, как управлять своими же силами, но кажется, что это не столь важно. Все, что нужно, это остановить маму, и на это желание магия мне отвечает.

В один момент я материален, а в другой кожа, кости и мышцы растекаются прочь. Все, что осталось от меня, это сознательное мышление. В мгновение ока я становлюсь частью тьмы.

Я пересекаю комнату, и у меня даже не хватает времени удивиться или испугаться того, что могу такое сделать — стать ночью, — и прежде чем появиться между матерью и дверью, мое тело вновь становится осязаемым.

Ее глаза округляются, когда осматривает меня.

— Прости, — говорю я, хватаясь за дверную ручку. Вдалеке слышен топот солдат, который становится все громче, — но ты не воспитала труса.

Прежде чем мама может как-то отреагировать, я открываю дверь и выхожу.

Закрой дверь.

Моя сила снова возрастает, чтобы исполнить мое желание, и дверь захлопывается за моей спиной.

Я почти смеюсь от того, как легко использую свои силы. Намного легче, чем удерживать их, что мне всегда приходилось делать.

— Десмонд! — Приглушенный голос мамы звучит панически, когда она дергает ручку. Ее магия врезается в мою, пока мама кидает заклинания в сторону двери, но, даже находясь столь неопытным в использовании магии, могу сказать, что я сильнее ее. Намного. Эта дверь нескоро сдвинется с места.

Теперь мы поменялись ролями: ее силой заставляют сбежать из комнаты, а я встречусь лицом к лицу со стражей отца.

Прекрасно.

Они же пришли именно за мной.

254 года назад

За моей спиной мама колотит в дверь.

— Десмонд! — вопит она снова.

Я игнорирую ее, пересекая гостиную и направляясь к входной двери. Мне слышны шаги солдат и, судя по звукам, они еще не дошли до нашего дома.

Я открываю парадную дверь, и в другом конце темного туннеля, который ведет к нам, вижу отряд солдат, направляющийся вниз по сырому проходу. И тогда, только тогда я осознаю, что у меня нет плана.

Как только они видят меня, мужчины и женщины бегут по в нашу сторону по туннелю с оружием в руках. Это не мирный визит. В этот момент я действительно понимаю, что королевская кровь в жилах — это смертный приговор.

Но она также делает меня сильным. Очень сильным.

Я расправляю плечи и широко ставлю ноги. Мама не будет сегодня жертвовать собой. Не ради меня.

Останови их.

Магия вырывается из меня, рябясь по пещере и огибая свет, и врезается в солдат.

Их сносит с ног, и стража падает на спины; каждый валится, словно вырубленное дерево. И никто не встает.

Затем все поглощает тишина.

Я… убил их?

Но пока наблюдаю за ними, один из солдат двигает рукой, а другой делает вздох.

Мои мышцы напрягаются. Они без сознания, но не мертвые.

Я отстраняюсь, направляясь внутрь дома, и использую магию, нежели руку, чтобы закрыть дверь.

Нужно идти.

Я иду через гостиную в комнату мамы. И только когда кладу руку на ручку, осознаю, что стоит тишина. Ужасная.

Беспокойство овладевает мной, когда открываю дверь.

За ней вижу комнату такую же, как и когда покинул ранее, за исключением трех вещей: невидно сокровищ, задняя дверь в пещеру открыта, а мамы нет.

«Она убежала», — говорю я себе. Но волосы на шее встают дыбом, и еще этот привкус в воздухе…

Чужая магия.

В этот раз я становлюсь тьмой, прежде чем подумал об этом, исчезая из спальни матери и материализуясь за задней дверью.

Недалеко от себя слышны голоса, и мамин — один из них.

Холодный, липкий страх оседает на дне живота и разрастается по мне словно лоза.

Осторожно я вновь сливаюсь с тьмой, исчезая в один миг и другой появляясь за слизкой, оруднелой колонной.

Оттуда, где стою, видна только спина мамы, а напротив нее самой…

Кровь стынет в жилах.

Я вижу свои волосы, свои глаза и подбородок на другом мужчине — мужчине, о котором читал много раз, отчего чувствовал, что уже знаю его. Фейри, к которому я испытываю отвращение.

Мой отец, Галлегар Никс, Король Ночи.

254 года назад

Я смотрю на тирана, правящего нашим королевством.

Белые волосы обрамляют его лицо; они выглядят, будто он пробегался по ним ладонью слишком много раз. Черный костюм увесисто украшен золотом, а ботинки так отполированы, что сияют, как зеркала.

Его лицо бесспорно красиво с ожесточенными чертами лица, и, видя его впечатляющий стан, очевидно, что он не только одарен магически, но физически.

…устрашающий мужчина…

…убивает детей…

…пытает невиновных…

…охотится на смертных…

…заставляет рыдать саму тьму…

Голос теней; даже они не расположены к своему королю.

Вокруг Галлегара в воздухе висят волшебные огоньки, хотя создается впечатление, что он не нуждается в свете, чтобы видеть во тьме.

— Юриель Д'Астерия, — говорит он, — моя падшая звезда.

То ли от его слов, то ли от голоса леденеет моя кровь.

— Ты пряталась от меня шестнадцать лет. — Его глаза поедают ее.

Во мне вспыхивает инстинкт защищать, когда вижу, как он осматривает ее. Будто хочет обладать ею.

— Я искал везде. Спрашивал каждого. Следовал за каждой зацепкой. Но все вело к праху. — Галлегар начал ходить, не отрывая глаз от матери. — Любимая жена исчезла из двора после нескольких часов, как я забрал ее, и все было так, будто ее и вовсе не существовало. — Он щелкает пальцами и раскрывает ладони, демонстрируя ими акт исчезновение. — Мама не отвечает, а просто наблюдает за ним. — По факту, когда пытался выследить твою семью, друзей — любого, кто даже был до моего рождения — оказалось, что их никогда не существовало. Ненастоящие имена для вымышленных фейри. Представь мое удивление, когда я обнаружил, что шпион, нанятый в королевский дом, имел при себе резюме, составленное на лжи. Шпион, в итоге ставший моей женой.

— Меня выбрал ты, Галлегар, — отвечает мама тихо, наконец, нарушая тишину.

Тот смеется, и миры, должно быть, содрогнулись от этого ужасного смеха.

— Так и есть. — Его улыбка исчезает. — Мне нравятся умные существа — а как умна ты была. Тебе потребовалась одна ночь, что обмануть меня. — Он поднимает указательный палец вверх. — Но лишь одна.

Галлегар делает пару шагов к ней с глухим звуком, раздающимся по пещере. Можно даже заметить по тому, как воздух мрачнеет у него за спиной — прямо там, где должны быть его крылья, — что он злой и навеселе в одно и то же время.

— Мне стоило знать, — продолжает он. — Ты предупреждала меня, как сильно любила таить в себе секреты. — Галлегар сужает глаза. — И насчет одного мне особо любопытно. Видишь ли, когда мне несколько дней назад доложили о твоем местонахождении, — он вплотную встает к ней, голос опускается до угрожающего тона, — сказали, что у меня есть сын.

Мое тело дрожит, страх бурлит по венам. Магия толкается в мою кожу изнутри, умоляя высвободить ее.

Мне нужно действовать, нужно спасти маму, но Король Ночи известен, как одна из самых могущественных фейри в мире. Я ни за что не смогу усмирить его. Но каждый момент, пока колеблюсь, это трата времени. Как я смогу вытащить нас с мамой отсюда?

— Ну? — настаивает Галлегар, — это правда?

Хоть я и немного вижу маму, могу сказать, что она приподняла подбородок.

— Чего стоят мои слова, Галлегар? Разве мы уже не убедились, что я — лгунья?

Король Ночи смотрит проницательно на нее. Он собирается что-то сделать, я чувствую это. За его глазами столько сдерживаемой агрессии, что Галлегар хочет высвободить ее. Нуждается в этом.

Меня чуть не раскрывают, когда он отводит взгляд от матери и направляет его в пещеры, что окружают нас. Я отхожу назад за колонну, прежде чем его голова поворачивается в мою сторону. Какие бы злобные намерения он не имел, Галлегар пока убирает их в сторону.

— Так все это время ты была здесь? В пещерах Арестиса? Неудивительно, что я никак не мог найти тебя. Даже самый низший раб не захотел бы поселиться в этой дыре.

— Как это, возможно, задевает тебя, — говорит мама оживленным голосом, — знать, что я предпочла тебе все это.

Его внимание возвращается к ней. Галлегар пялится на нее, и в следующее мгновение взмахивает запястьем. Порыв магии врезается в маму, и ее жестко откидывает на каменный пол.

Сердце остановилось на секунду, и затем мой гнев начинает возрастать. Он бежит по венам, заменяя собой кровь.

Никто не поднимет руку на мою мать.

Я выхожу из-за колонны, пока магия собирает вокруг меня тени.

— Идя сюда, я планировал тебя убить, — продолжает король. Он так сфокусирован на матери, что не видит меня, хотя меня было легко заметить. Но он смотрел только на нее.

Галлегар запускает руку ей в волосы и одергивает ее голову назад, чтобы мама смотрела на него.

— Но на секунду подумал, что возможно сохраню тебе жизнь. Может, позволю каждую ночь выбирать тебе мужчину, который будет насиловать тебя.

Сила растет из-за гнева, который подпитывает ее. Я делаю шаг вперед, и затем другой, но никто меня не замечает. Они смотрят лишь на друг друга.

Мама смеется в лицо королю, насмехаясь над его угрозой.

— Пока это будешь не ты, я с удовольствием понесу наказание.

Волосы на моих руках встают. Мамины слова и голос звучат по-разному. Я всегда думал, что она ласкова, но нет. Боги, мне теперь более чем ясно, что она не такая. Мама может быть кем угодно — любящей матерью, королевским шпионом, вынужденной женой или неуклюжим писарем. Под всеми этими масками находится женщина, которая заставляет мужчин содрогаться.

Король отходит назад, шокированный ее словами также, как и я.

Шок улетучивается прочь, и черта лица Галлегара заостряются. Его гнев таков же, как и мой. Она вспенивается под кожей, накапливая силу.

Не удивляюсь, почему мама с ужасом смотрела на меня все эти годы, когда я терял контроль над гневом, из-за чего вырывалась моя сила. Теперь понятно, почему она внушала мне нужду о контроле — потому что видела то, что сейчас вижу я.

Меня, как вылитую копию отца.

— С любым, кроме меня? — удивляется Галлегар. — Вот так? Ты привыкла обслуживать рабов и воров? — Его гнев возрастает. — Если я так уж и плох, то должен принять это за честь. — Его руки тянутся к ремню, чего для меня было достаточно.

Прежде чем осознать, что делаю, я двигаюсь сквозь тьму и материализуюсь перед отцом. Тело наклоняется вперед, кулак назад, и мгновением позже с ревом ударяю его в лицо. Я вкладываю в удар всю свою злость, страх и не хилую дозу силы.

Галлегар отлетает назад, и его тело ударяется о столб, который разбивается от удара его спины.

Мне бы схватить маму и бежать, но это мой отец. Отец, который унизил ее, угрожал ей и ударил. По которому я когда-то тосковал. Тот же самый мужчина, от которого защищала мама. Который проклял кровь у меня в венах.

Я чувствую эту нашу сильную, отвратительную кровь. Она соблазняет меня быть злобным и закончить то, что начал. И я все еще плохо контролирую собственный гнев, чтобы сопротивляться магии.

Я выпрямляю плечи и расправляю позади крылья.

— Десмонд, — говорит мама за мной, — не надо.

Игнорируя ее, я направляюсь к отцу. Тьма собирается вокруг меня, пока смотрю, как он садится. И подхожу к нему, когда он вытирает струйку крови с уголка рта.

Он смотрит вверх на меня, а затем на крылья.

— Так слухи правдивы. — Его взгляд переходит на мое тело, которое, как и сам знаю, выглядит тощим и жилистым. — Сожалею, но выглядишь ты не очень.

Я ничего не говорю, хотя челюсть сжимается.

Мы не отрываем друг от друга глаз. Ярость двигается, словно извилистая река под нашей кожей.

Наконец отец одаряет меня злобной улыбкой.

— Да, ты все-таки мой сын. Эта сила — ужасная ноша, не правда ли?

Не уверен, что мог бы ответить ему, если бы хотел. Мне нужно высвободить магию, пока она не поглотила меня.

Мама хватается за мое плечо, нарушая напряжение.

— Оставь его, Десмонд, — произносит она тихо.

Но не достаточно тихо.

Глаза короля переходят на мать.

— Оставить меня? — переспрашивает он, сужая веки даже когда начинает усмехаться. — Думаешь, я позволю вам двоим сбежать от меня дважды?

В одну секунду отец сидит передо мной, в другую — исчез.

Я испуган.

Такая же сила, как и у меня.

Это все, о чем я успеваю подумать, прежде чем мамина рука соскальзывает с плеча.

Я оборачиваюсь и вижу короля у нее за спиной, держащего нож у ее горла.

Он не колеблется. Быстрее, чем я смог бы отреагировать, он проводит лезвием по нежной коже, перерезая горло единственной, о ком я когда-либо заботился.

Кажется, время останавливается. Все остановилось.

Вся моя жизнь кончается в одно мгновение, в одно ужасное мгновение. Это не может быть правдой. Ничто из этого не может быть реальным.

Ни кровь, что льется из ее горла, как некое ожерелье. Ни удивленное лицо матери или ее сбившееся дыхание, из-за которого пузырится рана. Ни удовлетворенное лицо отца и его гневный взгляд.

Это… это все невозможно.

Сразу время возвращается к своему обычному ритму, и я осознаю, что все возможно. Это происходит по-настоящему. Вот так выглядит смерть. Так ощущается настоящая, нескончаемая потеря.

Я безмолвен, как умирающая звезда; вся магия, горе, ярость и страх давят изнутри. Давление нарастает, пока все чувства становятся невыносимыми. Пещера темнеет вместе с ними.

Я смотрю на маму и едва чувствую горячие слезы, стекающие по моему лицу.

Я обращаю взгляд на отца.

Все утихает — боль, сила, мое умирающее сердце. Слышно только как воздух входит и покидает мои легкие.

И затем моя магия разрывается на части.

254 года назад

Сила взрывается вокруг меня ужасающей волной. Отец только на секунду видит меня своими переполненными от ужаса глазами, прежде чем испариться, покидая пещеры.

Магия испаряет все на своем пути. Камень, горы, дом, где я вырос, деньги, что мама сохранила для меня, солдат, все еще лежащих за входной дверью, туннели, которые звал домом последние шестнадцать лет — все это уничтожается в момент прикасания магии, будто ничего никогда не существовало.

Волосы и одежда бьются об меня, пойманные в вихрь силы, которая все еще изливается из меня. Я ничего не слышу поверх оглушительного вопля. Он в моих ушах, голове, в моем сердце и растет быстрее, чем злость, разбухает больше, чем боль, и режет глубже гордости. Это море, в котором я тону, погружаясь все дальше и дальше вглубь бездны… этой темной, мрачной бездны.

Когда чувствую, что она вдруг может поглотить меня, магия увядает.

В течение нескольких секунд я могу только делать пустые вздохи; проникающий воздух оглушающе свистит на вдохе и выдохе в жуткой тишине, которая следует далее.

Я покачиваюсь на ногах, моргая, когда оглядываюсь вокруг себя.

Ничего. Все… исчезло. Пещеры, солдаты, король.

Я смотрю вверх на ночное небо; вид, по которому я тосковал все эти годы, когда жил в доме без окон.

И затем взгляд падает на маму. Она — единственная, которую не затронула моя сила.

Но ее тоже нет.

Я спотыкаюсь, падая подле нее на колени, и беру ее к себе, качая тело мамы в руках. Ее красивые, фиолетовые глаза слепо смотрят сквозь меня, а шея широко раскрыта раной.

— Нет, мам…, — обрывается мой голос.

В считанные секунды кровь покрывает руки и впитывается в одежду.

Это не может быть реальностью.

Взгляд падает на ее рану. Я прижимаю к ней дрожащую руку, заставляя магию исцелить ее. Ничего не происходит. Я пытаюсь снова и получаю те же результаты. Может, вся сила уже израсходовалась ранее, а, может, я — не целитель.

Или, вероятно, уже слишком поздно.

Некий странный, бессловесный звук раздувается в горле. Потому что слишком поздно.

Ни пульса, ни дыхания, ни жизни.

Мама умерла. Ее больше нет.

Надо мной мерцают звезды.

Ее нет, а они все еще горят.

Я издаю мучительный крик, потом еще, и еще. Затем крики переходят в плач. Я склоняю голову над ее сломленным телом, прижимая к себе еще ближе. Если бы мог, то вырвал бы голой рукой свое сердце, потому что оно так чертовски болит.

Я зарываюсь лицом в ее шею и чувствую, как уже холодная кровь пятнает мне щеку и волосы.

Не знаю, как долго прижимаю ее к себе. Должно быть, прошли минуты или часы. Горе не видит времени. В какой момент слезы прекращаются, и на место им приходит тяжелая, отдающаяся болью бесчувственность.

И затем кожу начинает покалывать.

Плечи напрягаются, когда ощущаю прожигающие взгляды за спиной. Знаю без оглядывания, что городские фейри пришли на взрыв. Крылья все еще на виду. Мама все еще в моих объятиях. Все еще мертвая.

Это уже не имеет значения. Больше ничего из этого. У меня нет ни матери, ни дома, ни судьбы, ни будущего.

Народ начинает шептаться за мной, и я практически чувствую их любопытство и страх. Всю жизнь они считали меня бастардом. Теперь они видят мою истинную силу и родословную.

Еще день назад это не чувствовалось бы так оправданно. Теперь же их глаза кажутся навязчивыми.

Один из них рассказал все королю. Рассказал о моем существовании. Один из них виноват во всем. Неважно, была ли это девочка или ее отец, или кто-то другой, который видел то, что не должен был. Они сказали королю обо мне, и, конечно же, знали, что он придет за мной, знали, на что их слова обрекут нас.

Я медленно встаю с матерью на руках, затем поворачиваюсь к ним лицом.

— Кто сделал это? — произношу я не торопясь, пока глаза переходят с одного лица на другое в собравшейся толпе. — Кто написал королю обо мне и матери?

Все молчат, хотя многие из них начинают беспокойно дергаться, а глаза прыгать с одного на другого.

— Кто это сделал? — кричу я снова уже с силой, которая изливается наружу. Фейри кричат, когда она сбивает их с ног.

Мои не похожие ни на чьи крылья расправляются. Раньше я намеренно держал их убранными. Те, кто не видел их раньше, теперь могут хорошенько рассмотреть. Я вижу, как глаза их расширяются от страха.

Никто не выходит вперед. Я всматриваюсь в каждое лицо, и в тот момент я осознаю, что мальчик, которым, как они думали, я был, оказался миражом. Все это время они были полевыми мышами, а я — гадюкой, выжидающей в траве.

— Клянусь могилой матери, — мой голос, словно гром в глубокой ночи, — я найду того, кто сделал это, и он заплатит. — Земля содрогается от моих слов, и снова люди охают от страха.

Я смотрю вверх на звезды. Есть еще одна фейри, которая должна заплатить. Та, что заслуживает всю мою ярость.

Без дальнейших обдумываний я сгибаю колени и взмываю в небо вместе с мамой. Крылья ударяются о спину, и впервые в жизни я использовал их, чтобы полететь.

Я сжимаю зубы, когда поднимаюсь в воздух, и поначалу сила воли и немного магии позволяют мне не упасть. Но затем инстинкт берет верх, и крылья начинают двигаться, будто делали взмахи сотни раз.

И вот я уже направляюсь к звездам, что светят надо мной, и не оглядываюсь назад на маленький город с его маленькими людьми и их ничтожными мечтами.

Ошибки стоит исправить. Король должен заплатить.

И королевства падут под мою месть.

Глава 3 Ангелы Тихой Смерти

254 года назад

Один день занял похоронить маму, другой — чтобы покинуть ее.

Она покоится среди останков Лиры, одного из древнейших храмов, посвященного богине новой жизни; ее тело укрыто среди бессмертных цветов. История об это древней богине была одной из маминых любимых.

Я смотрю на свежую перекопанную землю, моя челюсть сильно сжата.

Она не должна быть закопана здесь, в безымянной могиле в землях Флоры. Но я не могу вернуться в Арестис, а то был единственный дом, который я разделял с матерью. Поэтому предал ее последнему сну в месте, о котором лишь читал.

Когда улетаю прочь от могилы, и, пока расстояние между нами становится все больше и больше, злость с болью тлеет глубоко внутри.

Я чувствую, как мое существо разрывается на части, заменяясь чем-то более жестким и хладнокровным. В моем сердце больше нет места для нежности. У меня только одна причина существовать в этом мире и только одна: убить короля.

Мама хотела, чтобы я нашел убежище в Царстве Дня, но это было прежде, когда она скопила для меня сокровища, чтобы отдать их королю. Каковы теперь шансы на то, что он примет меня нищим?

Я уже знаю ответ. Мама бы не сберегла мне деньги, если бы я в них не нуждался.

Это означает, что последние четырнадцать лет накопления денег, пока мы жили на тушеной свекле и спали в пещерах Арестиса, были напрасны. Просто. Были. Напрасны.

Несправедливость сжигает меня изнутри. Меня разыскивают, и мне больше некуда пойти…

Крылья на мгновение замирают, когда эта мысль пронзает меня.

Конечно же. Есть место, где, возможно, принимают нищих, запятнанных кровью фейри. Место, где рождаются жестокость и вендетта.

Город Воров. Барбос.

254 года назад

Я сижу в каком-то похабном пабе Барбоса, приканчивая отбросы оставшегося эля, который только и могу себе позволить. У меня нет достаточно денег в кармане на иную пищу. И мне придется спать на крыше сегодня ночью, и, надеюсь, никто не заметит меня к рассвету.

Я оглядываюсь на разноцветные волшебные огоньки, которые тянутся вдоль стен помещения, в котором сижу, и далее в переполненную комнату. Друзья собираются вокруг столов, их глаза немного безумны, поглощая все вокруг, а улыбки слишком лукавы.

Сижу среди воров.

Когда-то я мечтал посетить такое место! Хотел расти, видя мир и живя жизнями, о которых так долго читал. Теперь все чувствуется, будто я купил себе одно из проклятых желаний Мемноса — то, что дает тебе все, чего ты хотел, но искажает желание, чтобы оно являлось бременем, а не благом.

Я чуть не давлюсь на следующем глотке эля, когда женщина-фея в полупрозрачном топе завиливает в паб. Она скорее вышагивает, чем просто идет, ее глаза горят сильнее, чем звезды снаружи. Я не могу отвести от нее взгляда, хотя знаю, что должен.

Она плавно гуляет серди столов, проводя пальцами по липким поверхностям. Женщина, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что ее глаза находят мои. Она одаривает меня улыбкой, которая выглядит так потрясно, отчего смотрю на нее еще дольше. На Арестисе, несмотря на мою внешность и склонность к тому, чтобы получать от народа, что хочу, я не стоял среди мужчин в первых рядах. Никто не хотел открыто увлекаться самым слабым фейри на острове. Я всегда был ошибкой деревенской девчонки, когда те чувствовали себя смелее.

Прежде чем женщина подходит к столу, смазливый фейри, несущий две глиняных кружки с элем, садится напротив меня, вытаскивая меня из мечтаний.

Он наклоняется вперед.

— Поверь мне, ты не хочешь себе такой компании, — говорит фейри, кивая головой в сторону женщины. И затем через плечо говорит ей:

— Отвали на хер, Каэли. Этот парень не будет покупать то, что ты хочешь предложить.

Покупать…?

Улыбка женщины превращается в мрачное выражение.

— Черт тебя, Вейл, ты должен мне за это.

Остальные посетители паба не обращают на нас внимания. Догадываюсь, это не столь стоящая перебранка на Барбосе.

Вейл поворачивается к ней на месте.

— Иди, гуляй, — произносит он. — У него нет денег, и он младше твоих сыновей — или ты слепа, чтобы узреть это?

Одаривая Вейла взглядом, который мог бы убить самого Короля Ночи, она уходит прочь, кружа по таверне, пока мускулистый фейри не хватает ее за талию и не толкает к себе на колени. Вейл поворачивается обратно ко мне, делая глоток напитка и устраиваясь поудобней.

Я удивленно приподнимаю бровь. А тот осматривает мое выражение лица.

— Никогда проституток что-ль не видел?

Да, но это не относится к нему.

— Почему ты сидишь здесь? — интересуюсь я.

Вейл двигает ко мне вторую кружку эля.

— Ты выглядишь одиноким, брат.

Я хмурюсь. И не брат ему. Мои братья и сестры лежат в мелких гробах по всему Царству Ночи, да я и сам похоронил последнюю часть своей семьи день назад.

Смотрю на эль, который он предлагает мне.

— Вперед, можешь выпить, — говорит Вейл, задабривая меня.

— Чего ты хочешь? — снова спрашиваю я.

Вейл облокачивается назад на спинку сидения, отчего деревянный стул скрипит.

— Компанию.

Я берусь за кружку эля, которую купил себе сам.

— Если ты ищешь компании, то тебе стоит принять предложение Каэли.

Вейл выдает грубый смешок.

— Твою мать, да если б я согласился, то потом бы неделями чесал до боли яйца, умоляя старых богов об исцелении. — Фейри толкает кружку ко мне еще немного. — Выпей со мной.

Взгляд падает на выпивку, затем на него. Я — не ребенок; достаточно знаю о заключении сделки в тот момент, когда сделаю глоток — я буду в долгу у этого мужчины.

Я отодвигаю кружку обратно к нему. Наклоняясь вперед, Вейл толкает ее мне снова.

— У меня есть предложение.

— Теперь ты делаешь мне предложение? — спрашиваю я, немного поднимая брови.

— А у тебя подвешен язык, — говорит Вейл. — Это хорошо… очень хорошо. Слушай, я знаю людей, вроде тебя, и понимаю, что где бы ни был твой дом, ты не можешь туда вернуться.

Я немного напрягаюсь и вспоминаю последние моменты из жизни мамы. Взгляд заостряется на Вейле: нервирует то, как хорошо он читает меня.

— Знаю, тебе нужны деньги, — добавляет фейри. — И хочу тебе в этом помочь.

Я двигаю кружку от одной руки к другой, гоняя ее по грязному столу.

— Никто не хочет мне помочь, — произношу я. — Если бы ты знал меня лучше, то понял бы это.

Вейл оглядывается вокруг и прочищает горло.

— Ладно, умник, буду прямолинеен, — говорит он, понижая голос, — я могу добыть тебе работу — весьма незаконную, — которая связана с транспортировкой товара. Тебе хорошо заплатят, — заканчивает фейри.

Наконец-то хоть какая-то правда.

— Ты заинтересован? — спрашивает он.

Мои руки бездвижны, кружка останавливается. Я смотрю в нее, где уже закончился эль, пытаясь проглядеть все возможные для себя варианты. Но все выпадают. Тем более если она нарушает законы Короля Теней, то я только «за».

Я поднимаю взгляд на Вейла.

— Возможно.

254 года назад

Два часа спустя Вейл ведет меня в большой дом вниз по улице. Он протягивается вдоль края острова, из-за чего задняя часть направлена прямо в пустоту ночного неба.

— Мы известны в этих краях как Ангелы Тихой Смерти или Братство, — объясняет мне Вейл. — Мы представляем из себя группу мужчин, помогающую хорошим фейри Царства Ночи приобретать некоторые блага, которые им самим было бы сложно достать. А это наша главная контора. — И указывает на дом, стоящий впереди нас.

Я смотрю на гигантский дом, к которому спереди ведут пальмовые деревья. По его стенам далеко вверх растут лозы, а рядом приятный, ночной ветер рябит мелкие участки воды.

Вейл держит меня за пределами дома дольше нужного, позволяя мне лицезреть все богатства, что находятся вокруг. Я смотрю на него с бесстрастным выражением. Все эти годы контроля, чего так добивалась мама, идут на руку. Потому что я впечатлителен — мой неисправный изъян. Я просто бедный мальчик из Арестиса, чье единственное знакомство с Потусторонним миром проходило через мамины книги. И до недавнего времени я был никем.

Вейл ведет меня в дом. Внутри все комнаты выставлены на показ. Каждая поверхность покрыта снежным, с молочным отливом камнем и вырезана с замысловатыми рисунками. Под потолком из темноты выделяются крошечные огни света. Между ними скользят миниатюрные облака, паря мимо маленькой луны, которая видится почти полной. Очевидно, что верх помещения был заговорен, чтобы выглядеть так фантастично. Это волшебство, наверное, стоит целое состояние.

Пока пробираемся через комнаты, мы проходим нескольких женщин, облаченных в золотые одежды и цепи, которые откинувшись тихо отдыхают на диванах.

Я останавливаюсь, когда замечаю их уши. Вейл делает еще несколько шагов, прежде чем увидеть, что я не иду за ним.

Я все еще пялюсь на женщин. Их взгляд томно переходит на меня, но они даже не шевелятся.

— Они…

— Люди, — заканчивает Вейл за меня, подходя ко мне ближе. Я чувствую их жадные глаза на себе, ощущая возбуждение. — Ты когда-нибудь пробовал человеческую плоть? — интересуется он.

Конечно же, нет. Я даже никогда не видел человека; только слышал о них. В Арестисе все были слишком нищими, чтобы иметь рабов. Но не на Барбосе.

Мне рассказывали, что люди были грубыми и уродливыми созданиями, но эти женщины едва отличаются от женщин-фей. На них были толстые кандалы на шеях, запястьях и лодыжках, которые соединены между собой огромной петлевой цепью. Я предполагал, что она, своего рода, модное украшение, но сейчас осознаю, что сильно ошибался.

Женщины выглядят так, как я чувствую себя на протяжении всей своей жизни. Но в них есть что-то еще, кроме того, что они скованны. Их грустные глаза давят по моей скорби. Я понимаю их выражения лиц, будто они потеряли для себя что-то ценное.

Вейл хлопает меня по спине.

— Пошли.

Желудок скручивает. Я не хочу покидать этих женщин, даже осознавая, что не могу спасти их. Я не мог спасти даже свою мать, и, ясен хрен, у меня нет сил спасти себя.

Неохотно я последовал за Вейлом в комнату.

Минутой позже мы вошли в просторное помещение, сделанное, в основном, из темного камня с золотыми прожилками. Вдоль стены висят подсвечники, которые тускло освящают комнату. Перед нами же расстилаются несколько резервов, наполненных мерцающей водой, свет которой играет на стенах.

Воздух тяжелый от магии и пара; он клубится туманными клочьями по всей комнате и оседает в моих легких.

— Импортируют с Лефиса, — уточняет Вейл.

— Что это?

— Вода. — Он кивает в сторону светящейся жидкости.

Я смотрю туда же, куда и Вейл. Несколько обнаженных пар наслаждаются друг другом в водах, у многих даже видны крылья.

Я сразу отвожу взгляд.

— Никогда не видел прелести фейри? — спрашивает Вейл, видя резкие движения моих глаз.

Я стараюсь сделать свое выражение помягче. На Арестисе я был хитрым. Здесь я — неотесанный имигрант — арестиец, не имеющих никаких практических знаний о внешнем мире. Я ненавижу это, потому что провел годы, воспитывая себя в Потустороннем мире, дабы избежать таких ситуаций, как эта. Силы были потрачены впустую.

Губы Вейла растягиваются в ухмылку.

— Мы всегда можем это исправить, брат. Ты обнаружишь, что в данной сфере бизнеса у тебя не будет нехватки партнеров — независимо от их желания.

Независимо? Кожа покрывается мурашками. Никаких партнеров, никаких заложников.

Улыбка Вейла исчезает, и он ведет меня по мраморному проходу, что делит бассейн пополам.

В дальнем конце комнаты находится самый большой, в котором плавают единственный мужчина с десятками женщин.

Его черные волосы заплетены и украшены драгоценными камнями.

…Пират…

Он облокачивается на край бассейна, пока женщины ютятся рядом с ним. Мой взгляд переходит с одной особы на другую. У одних голые шеи и заостренные уши, у других округлые уши и скованные шеи. Еще одни рабыни.

Лениво мужчина переводит взгляд с женщин на нас.

— Что это еще? — спрашивает он, изучая меня.

— Гермио, — говорит Вейл, опустив голову, — я нашел тебе нового рекрута.

Я раздраженно сужаю взгляд на Вейла.

— Я еще ни на что не соглашался, — говорю, переводя взгляд с него на Гермио.

Мужчина в бассейне приподнимает бровь.

— Где ты его откопал? — спрашивает он Вейла.

— В таверне «Мертвый Дракон». Тратил свои последние медаки.

Теперь взгляд падает на Вейла. Как долго он наблюдал за мной там?

— М-м-м…, — Гермио сжимает губы, осматривая меня, — я «за». Дай ему форму и как следуй-ка поработай над ним. Хочу его взять уже на следующее дело.

Как следуй-ка поработай? Они говорят так, будто меня здесь вообще нет.

…Здесь происходит очень много плохих вещей…

Рука Вейла обхватывает мою выше локтя, чтобы оттащить в сторону. Его касание собственническое, словно я уже нахожусь у них в подчинении.

Я не буду чьими-то планами, и, тем более, не в их гребаном строю.

Я отмахиваюсь от руки фейри.

— Не заинтересован, — произношу я.

Человеческие женщины трутся вокруг Гермио и начинают гладить его волосы. Он наклоняет голову назад и закрывает глаза.

— Вейл не объяснил тебе условия пребывания здесь?

Я смотрю на ничего не выражающее лицо Вейла, но ничего не говорю.

Смертная дева смотрят на меня из светящейся воды с пустым взглядом, за которым ничего нет — ни страха, ни любви, ни ненависти. Она — пустой сосуд, лишенный желаний и мечтаний.

Такой беспокоящий меня вид, что я вытягиваю из себя немного магии и кормлю ею тьму, платя за вопросы теням.

…украдена с Земли…

…продана как рабыня…

…его счастье было построено на жизнях подменышей…

От их ответов мне становится плохо.

Конечно же, я знал, что смертные переправлялись сюда, но о том, как это происходит, даже подумать не мог. Теперь, после скорой гибели мамы, вид этих порабощенных, не обладающих магией женщин напоминает мне о детстве, которое я терпел.

Магия сочится сквозь меня, призывая потерять контроль. Моя жизнь до сегодняшнего момента была разрушена таким же мужчиной, как Гермио, который использует силу, чтобы раздавить всех, кто находится под ним.

Почему сильные всегда причиняют боль слабым?

Взгляд Вейла прикован ко мне, поглощая мою реакцию. Я должен отключить эмоции.

— Тот, кого сюда пригласили, — говорит Гермио, — либо уходит отсюда как брат, либо вообще не уходит.

Магия в комнате возрастает, и внезапно я чувствую на себе множество глаз фей по всей комнате и касание враждебной магии на спине. Мне угрожают в помещении, полном беззаконных фейри.

Злость и боль соприкасаются между собой внутри меня.

Никогда больше не буду слабым.

Одаривая Гермио и женщин последним беглым взглядом, я поворачиваюсь и направляюсь обратно к проходу, ведущему к выходу. По обе стороны от меня бездейственно наблюдают фейри.

Двери впереди меня с грохотом закрываются, тяжелые деревянные балки опускаются и блокируют их. Я останавливаюсь и смотрю через плечо на Гермио.

— Разблокируй двери.

Уголок его рта приподнимается.

— Мальчик без гроша из… дай угадаю, — его глаза еще раз пробегаются по мне, — Арестиса — судя по твоему ужасному виду — думает, что может противостоять мне?

Многие фейри в комнате выходят из бассейна, взволнованно дергая крыльями. Злость и тревога пробуждаются под кожей. Сила начинает течь из меня, и тусклая комната сразу же погружается во мрак.

…Да-а-а-а…

Гермио наклоняет голову.

— А это еще что? Нищий бедняга принес с собой немного магии. — И затем цокает языком. — Твое убийство будет весьма напрасным.

Магия доходит до одного из мерцающих огоньков над нами. Пульсирующий светом, он тут же затухает под тьмой, когда его проглатывают тени.

…Больше…

Еще один горячий подсвечник потухает.

Гермио машет рукой, и его люди воспринимают это за сигнал. Они направляются ко мне с магией, играющей на их коже.

— Не убивайте его сразу, — говорит Гермио, приподнимая уголок рта вверх, когда еще раз осматривает меня. — Так как он глуп и юн, я позволю ему пересмотреть свое предложение — после того, как он усвоит урок, конечно же.

Руки начинают дрожать, когда фейри ближе подступают ко мне. Некоторые из них это замечают и одаривают меня зловещей ухмылкой.

Они думают, что я их боюсь. Глупцы. Я боюсь своих собственных возможностей. Мама учила меня контролировать магию, а не владеть ею. Все, что я знаю, она либо подведет меня, либо снесет приличную часть Барбоса. Это как подбрасывание монеты.

Один из фейри Гермио хватает меня за руку.

Слишком поздно беспокоиться. Я закрываю глаза, наклоняя голову назад, и высвобождаю магию.

Это самая простая вещь в мире. Нет, это мягко сказано. Она расслабляет после того, как ты так долго держишься. Я почти вздыхаю, когда моя магия отпускает меня.

Сладкое облегчение.

Фейри, что держит меня за руку, становится первым, кого ударяет сила. У него не хватает времени закричать, когда тени обрушиваются на него. Они утаскивают его от меня и пригвождают к полу, прежде чем поглотить. Моя магия не останавливается, двигаясь волной на оставшихся фейри, стоящих вокруг меня. У нескольких хватает времени вскрикнуть, прежде чем тени поглощают и их. Какая-то отдаленная часть меня чувствует, как ломаются их кости, как распадаются их тела, как их магия разливается во тьму.

Несколько фейри достаточно храбры, чтобы ринуться на меня своей магией, и по ее мощи могу сказать, что они запускают в меня все, что имеют. Но она тщетно растворяется напротив стены моей собственной.

Мужчины и женщины, которые до сих пор находились в воде, — по-видимому те, кто был здесь в виде развлечений, а не мышц — теперь вылетают из воды, направляясь в конец комнаты к Гермио с голыми, мерцающими от воды телами.

Не рабов, — взмаливаюсь я к своей магии.

К моему удивлению, она делает то, что прошу, расходясь между смертными, в то время как поглощает все остальное.

Тьма тушит все волшебные огни и поглощает свечение, исходящее из бассейнов. В одно мгновение Вейл с ужасом наблюдает за всем, а затем нет больше Вейла — только волшебная пыль и магический след.

Тени, наконец, доходят до Гермио. Лидер Братства не выглядит уже таким царственным, когда карабкается из бассейна, поворачиваясь тогда, когда моя магия врезается в его.

На самом деле, я впечатлен, когда его силы останавливают тени на секунду. Ее не достаточно, чтобы превзойти мои, но достаточно, чтобы впечатлить какую-нибудь важную фигуру. Гермио кидает в меня волну за волной магии, которая становится все слабее с последующим броском.

Я направляюсь к нему, облаченный в свои же тени. Он припадает к земле, одетый, в чем мать родила.

— Прошу, нет, — умоляет Гермио.

Тьма желает его; она практически пускает слюни от такой сильной плоти. Под его кожей есть магия, которую моя так и жаждет коснуться, попробовать, поглотить.

Тени сходятся над Гермио со всех сторон, поглощая его. Он начинает кричать — высоким, почти женским визгом, — и затем он преждевременно обрывается.

Тьма жадна, разрывая фейри в считанные секунды. Ей недостаточно, даже близко недостаточно, чтобы насытить аппетит.

Тени зондируют выходы и не готовы остановиться. Они просачиваются в каждую трещину и щель, которую только могут найти.

Это уже слишком, сила потоками льется из меня. Моя сдержанность нахлестывает на мою собственную темную магию, и я не могу ее высвободить так, как тогда в Арестисе; она не позволяет мне.

…Больше, больше, больше…

…Позволь нам жить…

— Нет, — шепчу я, начиная потеть, пока борюсь с тем, чтобы вернуть магию обратно. Тьма сносит закрытые двери с петель. Где-то недалеко я слышу шокированные крики.

— Нет, — говорю я снова с дрожащим телом от напряжения. — Остановись.

Тени сносят другую скрытую дверь в комнате.

По щеке стекает струйка пота.

— Остановись.

Тьма проскальзывает в ближайшие комнаты, и крики начинают нарастать. Если я не остановлю все сейчас, то не буду фейри, что управляет магией — я буду магией, что владеет фейри.

Контролируй себя, Десмонд!

— Остановись! — воплю я.

Вздымающаяся волнами тьма застывает. Затем разом стремится в мое тело, врезаясь в меня, словно зверь.

Я падаю на колени, задыхаясь от магии.

К тому времени, когда восстанавливаю дыхание, тьма исчезает. Все, что осталось от тех, кто был в купальне, это сверкающие кучки пыли, где фейри ранее стояли, и нетронутые смертные. Рабы медленно поднимают головы, рассматривая меня и дрожа телом.

Несколько фей выбегают из ближайших комнат. Когда они видят меня, сразу останавливаются, пожирая меня глазами. Если они хотят убить меня, то не уверен, что тогда бы смог остановить их. Но они не пытаются. Вместо этого один за другим сгибают колени и склоняют головы.

Я смотрю на них немного с удивлением и страхом.

…Они уважают власть…

И внезапно бессильный мальчик Арестиса больше не бессилен.

Глава 4 Смертная пара

252 года назад

Я пристально разглядываю свою первую татуировку под яркими, красочными огнями барбоского паба. Взор ангела опускается по моей руке, на ее лице застыло нечто среднее между печалью и безмятежностью.

В этот момент мое настроение вторит ее. Я потираю глаза.

— Так ты теперь официально стал братом? — Глэдия, барменша, что работает здесь, подает мне пиво, оглядывая чернильный рисунок.

Я уже официально являюсь им как два года, но набивание тату сродни женитьбы на организации. Эта помеченная кожа теперь является свидетельством моей привязанности, что бы ни случилось.

И я сам не уверен, что чувствую насчет этого.

Все дальше, чем когда-либо от своей мести…

— Где твои братья? — спрашивает девушка за стойкой.

Встряхивают одного из должностных лиц короля.

Я подаюсь вперед.

— Я могу рассказать тебе, — мои глаза падают на губы Глэдии, — но это будет стоить тебе.

Ее взгляд загорается.

— С радостью заплачу…

Час спустя я натягиваю штаны обратно. Под нами слышны приглушенные звуки в баре.

Глэдия укладывает голову на подушку.

— Так скоро уходишь, Юриен?

Прошло уже два года с тех пор, когда я взял себе вымышленное имя — один из лучших способов избежать отца, — но иногда я забываю, что являюсь Юриеном Нова, а не Десмондом Флинном.

Глэдия тянется ко мне, но я лишь отталкиваю ее прикосновения.

— Мне нужно идти.

«Нужно» может быть и не тем правильным словом, но женщины, с которыми сплю, не любят правду. К примеру, что Глэдия — не больше чем теплое тело. Или то, что я не буду думать о ней вновь, пока не увижу в следующий раз.

Я уже не являюсь ублюдком по рождению, а, скорее, ублюдком на деле.

— Ты пахнешь элем и сексом, — говорит Малаки, когда я вхожу в наш штаб этим же вечером. А затем смотрит на рукава и присвистывает. — Ты сделал тату. — Это не совсем звучит, как обвинение, но таковым быть может — просто мы планировали набить ее вместе.

В конечном счете, как и во всем остальном в своей жизни, мне пришлось действовать одному.

Федрон врывается в комнату, заостряя на меня взгляд.

— Во имя всех королевств, где тебя носило? — говорит он. — Ты нужен был мне час назад. — Его нос морщится. — Ты пахнешь женщиной, — вопит Федрон. — Вот чем ты занимался, пока тебя ждали твои братья? Смачивал член?

— Мне нужно было время на раздумья.

— Глубоко впихивая яйца в девку? — возмущается Федрон. — Если ты опять трахнешь жену какого-нибудь господина, клянусь богам, я не буду вытаскивать твою задницу и позволю им отрубить тебе голову.

Я не совсем уверен, что буду против.

Когда его слова не вызывают у меня никакой реакции, фейри вздыхает.

— Тащите задницы в Мемнос. Нам нужно переправить груз с проклятой водой в ближайшие десять часов, чтобы закрыть сделку.

Пятнадцать минут спустя, после того, как я ополоснулся, мы с Малаки вышли на улицу.

— Тебе не нужно было ждать меня, — говорю я ему с хрипотцой.

— Мне нужно было позволить тебе ввязаться в еще одну передрягу?

Я ухмыляюсь.

Мы оба молчим целую минуту. Затем…

— Почему ты миришься с дерьмом Федрона? — спрашивает Малаки.

— Он же босс, — отвечаю я беззаботно.

— Только потому, что ты не занял место Гермио той ночью? — осторожно интересуется Малаки.

Той ночью.

Тени, крики, пыль от фейри — все, что от них осталось.

Я убираю воспоминания в сторону и смотрю на друга, смотрю ему в глаза. Малаки потребовалось два года, чтобы, наконец, поднять эту тему.

— Ты думаешь, что стоило мне, — утверждаю я.

Друг скептически смотрит на меня.

— Конечно, я так думаю. Без обид, Юриен, но зачем тогда ты здесь? Ты убил предыдущего лидера Братства. Фейри делают так, только чтобы утвердить себя… или закончить все. Но ты не желаешь ни того, ни другого. Вместо этого ты просто отдал должность Федрону и стал еще одним мальчиком на побегушках. Зачем?

Потому что не желал сразу становиться выше всех, когда был на самом дне — мне просто хотелось быть одним из них.

— А почему нет? — отвечаю я вопросом.

Малаки качает головой.

— Если бы у меня был шанс стать лидером, то я бы взялся за него.

— Я получил то, что хотел.

— Прекратив торговлю рабами на Барбосе? Ты мог это сделать, будучи лидером — и ты понимаешь, что все, сделанное тобой, дает фору нашим соперникам, — возмущается друг. — Помни, что я могу залезть им в головы, когда те спят.

Я угрюмо посмотрел вперед нас.

— Залезал ли ты в мою?

Если да, то тогда Малаки узнал каждый мой чертов секрет. Сны порой любят затрагивать мои секреты.

Он отшатывается назад.

— Ты знаешь, что нет. — Малаки будто ранен моим вопросом.

Я трясу головой.

— Если бы ты заглянул, то понял бы. — Если мне приходилось выживать в королевстве отца, то нужна была анонимность. Это значит никаких лидерских должностей, великодушных поступков. Все, что было необходимо, это оставаться в тенях и планировать месть.

— Что с тобой сегодня стряслось? — спрашивает Малаки, изучая мое лицо.

Я смотрю на него. Каждый, кто знает меня, понимает, что не люблю делиться о себе.

Я увожу взгляд в сторону.

— Сегодня годовщина смерти моей матери.

Неловкая тишина, а затем Малаки выдает:

— Черт. Соболезную. Я не знал.

Я все еще не поворачиваюсь к нему.

— Извинения ни к чему.

И на этом я вздымаю в небо с зачарованными крыльями, которые выглядят желтовато-серыми, как у моли.

Некоторое время спустя, после того, как мы переправили несколько ящиков с проклятыми водами Мемноса на Землю и вернулись обратно, у нас с Малаки выдается шанс на еще один разговор.

Мы петляем по улицам Мемноса, дебри которого давят на нас со всех сторон. Темная жидкость скользит по дороге, сделанной из булыжника. Я чувствую на себе взгляды множества созданий, которые прячутся за тьмой.

— Не хочешь остаться на немного? — говорит Малаки. Это его старые излюбленные места. Он жил на Филлии, сестре-острове Мемноса, но из того, что он рассказывал мне, Малаки провел здесь большую часть времени, резвясь с монстрами. Мы можем направиться к Филлии, — продолжает он, — где женщины меняют лица, а рекам из эля нет конца.

Я не прям в настроении, чтобы задерживаться, и не тот, кто заинтересован в эле и женщинах — несмотря на предыдущий распорядок дня.

Малаки толкает меня локтем.

— Ну же, Юриен. Ты не в том состоянии, чтобы быть одному.

Он прав. Была б моя воля, я бы только и сидел в темноте, размышляя над тем, какими способами убить отца.

Низкий смешок исходит из густой листвы слева от меня.

— Малаки Фантазия. — Создание выходит из темноты, — сколько лет, сколько зим.

Я смотрю на какого-то чертенка с заостренным носом, подбородком и с несколькими рядами острых зубов, что заполняют его рот.

— Приятель, — здоровается Малаки, подходя к созданию с улыбкой на лице, и оба пожимают друг другу руки. — Я думал, ты переехал на Землю.

— Так и есть. — Черт, или кем бы он ни был, смотрит на меня. — Ведьма изгнала меня обратно, когда я сожрал ее знакомого. — После сказанного он ковыряется в зубах.

Малаки качает головой.

— Как повезло… — Пока они разговаривают, я блуждаю по дороге, входя в густую поросль, которая прилегает к тропе. Здесь, в дикой местности, скрыто то, что пугает даже фейри.

Но мне глубоко наплевать.

Я двигаюсь все дальше вглубь леса. Темные пикси светятся темно-малиновыми и фиолетовыми цветами; они сидят на ветвях, наблюдая за мной. Я слышу, как скользит чешуя по мертвым листьям и вой зверей, которых лучше не трогать.

Я слышал столько предостерегающих сказок о том, чтобы держаться от лесов Мемноса подальше, но прямо сейчас они не пугают меня.

Оттуда, где я стою, звезды, скрытые плотной листвой, которая жадно питается тьмой, почти невидимы. Я могу почти притвориться, что навес надо мной — это сводчатый потолок моего пещерного дома. А призрачные крики банши и призраков, которые могу себе представить, — усталые вздохи моей матери.

— Она была очень храброй, пряча тебя таким образом.

Я резко оборачиваюсь.

Среди скрученных деревьев стоит красивая женщина, ее серебряные волосы спиралью ниспадают к талии.

— Твоя мама, — добавляет она.

Я хмурю брови, немного откланиваясь назад. Не по-умному доверять тому, что обитает в лесах Мемноса. Особенно тем, кто ужасно красив.

Она ухмыляется и направляется ко мне сквозь заросли.

— Кто ты? — интересуюсь я, рассматривая ее.

Она цокает языком.

— Десмонд Флинн, ты же знаешь лучше всех, что если хочешь ответы, то нужно сперва заплатить.

Откуда она знает мое настоящее имя?

…Женщина знает многое…

Она протягивает руки, чтобы обхватить мои щеки. Я смотрю на нее не уверенный, должен ли повернуться и уйти или же задержаться и услышать то, что она должна сказать.

Но женщина не дает мне выбора.

Я чувствую крошечный укол боли, когда один из ее острых ногтей режет кожу на скуле. Я отталкиваю ее руку, когда она прижимает большой палец к порезу.

И затем смеется; смех звучит словно колокольчики, когда отстраняется от меня. Она растирает ее пальцами и после пробует на язык.

— М-м-м, — мычит женщина, резко закрыв глаза. — Как необычно.

Я вдыхаю ее магию.

Она — какая-то прорицательница.

Женщина открывает глаза.

— Вероятно, я должна звать тебя Десмондом Никсом, наследником трона Царства Ночи, сыном, который должен был умереть.

Инстинктивно рука тянется к кинжалу у моей талии.

Ее губы изгибаются.

— Мне не стоило этого знать? — Она подносит палец к устам, стуча по ним дважды. — Ладно, Юриен Нова, бастард шлюхи, ты никто из ниоткуда, который ничего не делает со своей жизнью и которому предначертана рабыня. Это то, что ты хотел услышать?

Предначертана… рабыня?

Нет. Во имя богов, нет.

— Ты лжешь, — произношу я.

Женщина-фея вздергивает головой.

— Насчет чего? Что твоя мать была шлюхой? Или того, что ты — бастард?

— У меня нет пары. — Фея она или кто-либо еще.

— А, это. — Ее взгляд пробегается по мне, после чего она улыбается. — Я думала, ты обрадуешься услышать, что у тебя есть пара. Знаешь ли, не всем фейри предоставляется такая возможность.

Желудок опускается от данной возможности. Могут ли люди быть предначертаны фейри?

Она наверняка врет.

Женщина изучает меня, и на ее лице довольство лишь растет.

— Значит, могучему Десмонду Флинну нормально, что он освобождает рабов, но не женится на одной из них? — Она опять цокает. — Ужасно лицемерно для мужчины, которого растили бессильным и без гроша в кармане.

На задней стенке горла чувствуется желчь.

— Врешь, — повторяюсь я хриплым голосом.

Женщина одаривает меня жалостливым взглядом.

— Ох, мой повелитель, с чего бы мне?

То, что говорит эта женщина, безумие.

— Я — не повелитель, — отвечаю, сглатывая.

Я даже никогда не спал с рабыней. А взять ее, как свою жену, как родственную душу…

— Точно, — дерзко произносит она, — ты же бастард. Я забываю, что мы все еще притворяемся.

Я наблюдаю за тем, как женщина начинает кружить возле меня. Черт, возможно, что она говорит правду? Она знала обо мне и другие вещи.

Если ее слова правдивы, мне предназначена душевная боль. Даже если не вспоминать слухи о том, какими люди могут быть грубыми и ничтожными, мне придется столкнуться с маленькой продолжительностью их жизней, ведь у них она может начаться и закончиться всего по щелчку пальцев.

— Юриен? — голос Малаки раздается в ночном воздухе.

Я закрываю глаза. Момент, который, как предполагал, не мог стать хуже, все-таки стал.

Я оглядываюсь через плечо. Малаки стоит в нескольких шагах от меня, бросая взгляд на меня и на фею-женщину.

Женщина приподнимает брови.

— У моего повелителя есть друзья? Боже, ты прошел огромный путь от своих скромных начал. Жаль, что он не знает твоего настоящего имени. Трудно сохранять дружбу, когда она построена на лжи.

Малаки ступает вперед.

— Оставь нас, девка.

Но она даже не сдвигается с места, ее веки трепещут.

— Ох, какое будущее тебя ожидает! — восклицает женщина, ее глаза двигаются туда-сюда под веками. И потом они разом открываются. — Я бы рассказала тебе остальную часть, но будет ли вдоволь жить, если уже знаешь, что тебя ожидает в конце?

Она начинает отходить обратно в листву.

— Сын Галлегара Никса, тебе нужно будет больше, чем абсолютная ярость, чтобы убить отца. Присоединяйся к королевской гвардии. Найди в себе мужество. То, что ты ищешь, лежит по другую сторону. Возможно, тогда другой король будет править Царством Ночи.

— Ох, и будь добр к своей паре. Ты и впрямь не заслуживаешь ее.

Прорицательница исчезает за деревьями, и теперь я остался наедине с другом со всем этим беспорядком.

Несколько секунд проходят в тишине.

— Галлегар Никс… твой отец? — наконец говорит Малаки.

Должен ли я бежать? Убить близкого друга… своего брата? Как только мысль проносится в голове, я чувствую, как меня омывает стыд. Я — не мой отец, который убивает врагов тот момент, когда чувствует угрозу.

Ложь всегда срабатывает. Я собираю по кусочкам оправдание. Ложь уже горечью ощущается во рту, хотя я даже ничего не произнес.

Я встречаюсь с Малаки взглядом, и просто… не могу. Не сегодня, в годовщину смерти матери. Во мне не осталось желания бороться с этим. Мне даже еще не два десятилетия, а я уже чувствую себя уставшим, как древние.

Вместо того, чтобы ответить ему, я раскрываю свои крылья, рассеивая чары, что раньше окутывали их, и расправляю когтистые наконечники так далеко, насколько могу, отчего жилистая плоть задевает ближайшие деревья.

Малаки отшатывается назад, взгляд не сходит с моих крыльев, которые наследуются лишь по королевской родословной.

— Ты избежал Очищения? — спрашивает он, когда смотрит мне в глаза.

Пока что.

— Мы с мамой жили, скрываясь, — поясняю я. — Отец не знал о моем существовании, пока два года назад не нашел нас, перед тем как я вступил в Братство.

Глаза Малаки горят пониманием. Галлегар приходит, мать умирает, сын бежит. Довольно легко собрать все воедино.

— Ты выжил в схватке с Королем Теней? — спрашивает он изумленно.

Я увлажняю сухие губы и киваю.

Малаки ругается:

— Эта информация может убить тебя… и даже меня.

Или же она может сделать его богатым… очень, очень богатым. И моих братьев… единственная вещь, которую они любят больше своих товарищей — это деньги.

Малаки потирает лицо загорелой рукой.

— Боги. — Он тянется назад за своим кинжалом.

Моя сила пробуждается, когда я смотрю на лезвие друга. Вот почему мама учила меня держать секреты за зубами.

Но, вместо того, чтобы атаковать меня, Малаки прижимает другу руку к кинжалу и разрезает ладонь. Запах крови тут же заполняет воздух. Дикие земли Мемноса, кажется, затихают.

Сжимая окровавленную руку, Малаки позволяет жидкости капнуть на землю, а затем напряженно смотрит на меня.

— Клянусь Бессмертными Богами, что твой секрет не покинет моих уст до тех пор, пока не попросишь.

Воздух мерцает от магии, и затем взрывается, всасываясь в рану Малаки и связывая его клятвой.

Мне нужно несколько секунд, чтобы обрести голос.

— Зачем ты сделал это? — наконец спрашиваю я шокировано.

Он вытаскивает платок из кармана и прижимает к ране.

— Кроме того, что ты — мой друг? — переспрашивает он, как будто этого должно быть достаточно. Затем Малаки смотрит мне в глаза. — Ты когда-нибудь думал, что являешься не единственным, кто хочет смерти Короля Ночи? — Он запихивает платок в карман брюк. — Король-тиран не только тебе портит жизнь.

Я смотрю на Малаки в ответ, недоумевая, что сделал отец, чтобы насолить моему другу.

— Юриен — какое бы ни было твое имя — я не собираюсь сдавать тебя королю, — уточняет он. — Я хочу, чтобы ты воплотил слова этой женщины в реальность и убил Короля Ночи… и желаю в этом помочь.

Глава 5 Занимайтесь войной, а не любовью

239 лет назад

— Это твоя самая тупая идея, — говорит Малаки, когда мы приземляемся в Сомнии.

Я складываю измененные чарами крылья и оглядываю столицу Царства Ночи.

Малаки корчит лицо, когда солдат проходит мимо нас.

— Мы колотим этих парней, а не присоединяемся к ним.

Это правда. Много лет королевская стража является мишенью для Ангелов Тихой Смерти. Если мы их не приканчиваем, то либо выкупаем информацию у предателей, либо просто убеждением выуживаем ее из верных правительству лиц.

— Я желаю прервать мирную жизнь короля. — Последние слова походят на фарс.

Сейчас король не ищет солдат, чтобы те сжигали деревни, где есть предатели. Он хочет фейри, которые подарили бы свои жизни, чтобы королевство могло претендовать на большие территории.

— А как насчет твоего лица? — спрашивает Малаки.

Он имеет в виду поразительную схожесть, которую я унаследовал у отца.

— Ты ни разу не заметил этого, пока не узнал обо мне, — говорю я, кидая взгляд на улицу.

— Ага, но я — невнимательный мудак, — отвечает мне друг. — А его подчиненные — нет.

И то правда; тут полно фейри, которые видят короля большую часть своих жизней, но дело в том, что они не знают о моем существовании. Все верят, что Галлегар Никс — единственный в своем роде. И, хотя отец и знает обо мне, он не афишировал это публике.

— А татуировки? — никак не утихомирится Малаки.

Я поднимаю взор к небу.

— Теперь тебя напрягает, что наши тату могут увидеть? — Фактически, Ангелы Тихой Смерти раз или два досаждали королю, но вряд ли они попадались ему из-за татуировок.

Малаки издает звук глубоко в горле.

— Честные феи не пятнают кожу чернилами.

Я приподнимаю бровь.

— Ты встречал честных фей?

Он смеется.

— Агх, ты подловил меня.

Мы поднимаемся на холм к центру острова.

Над заведениями возвышается дворец. Я хмурюсь, когда смотрю на него; магия начинает искриться. Галлегар, возможно, находится там прямо сейчас, готовясь к очередному убийству. Каждый день, пока я позволяю ему жить, умирает еще больше фейри. Кто-то погибает в бою, сражаясь за бессмысленную войну. Кто-то умирает, потому что он обременяет их жизни. А те, такие как мама — как я, — умирают от того, что лишь своим существованием оскверняют короля.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — спрашивает Малаки, отвлекая меня от мыслей.

Я наклоняю голову, все еще хмурясь. Это единственная вещь, в которой уверен все эти дни.

Он вздыхает.

— Тебе необязательно идти со мной, — уточняю я.

Малаки понижает голос:

— Я и так позволю тебе разобраться с королем самому.

Я внимательно смотрю на него. Его верность нельзя купить, но мне как-то удалось ее заработать.

Внимание переходит от Малаки в сторону, когда слышу аукциониста, сзывающего толпу, которая начинает собираться впереди нас. Дальше за ними на возвышении стоит около дюжины закованных людей.

Я останавливаюсь при виде их. Обычно я всегда что-то с этим делаю: в хорошие дни просто позволяю тьме освобождать людей из кандалов, а в плохие рабовладельцы платят за рабов своими жизнями.

— Юриен, — предупреждает Малаки, произнося мое ненастоящее имя, — если ты сделаешь что-то сейчас, то нам придется уйти.

Освобождение рабов привлечет внимание…

Я напрягаю челюсть и продолжаю идти мимо по улице, и от того, что ухожу все дальше от рабов, меня все глубже сжигает изнутри.

Нельзя спасти их всех.

— Нам необязательно делать это сегодня, — говорит Малаки. — Ты можешь освободить их, улететь отсюда и отправиться искать ее в королевствах. — Ему не нужно разъяснять, о ком он говорит.

О моей смертной паре.

— Я не хочу влюбляться.

В конце концов, не в нее. Не в человека.

В этом мне позор. Я ненавижу, как фейри относятся к людям, но не хочу иметь себе в пару человека.

Малаки скептически смотрит на меня.

— Она ждет тебя где-то там. Если ты не будешь искать ее, то, возможно, никогда и не встретишь.

Так будет к лучшему.

— Когда ты стал таким наивным романтиком? — спрашиваю я, принимая во внимание сборище женщин-фей и притворяясь, что мне не наплевать на этот разговор.

Он качает головой.

— Ты просто гребаный идиот. У тебя есть пара…

— Человеческая.

Вот. Я сказал это. Совесть тяжелеет от сказанного.

Малаки делает шаг назад.

— Я думал, что уж тебя-то это не волнует.

— Значит, ты ошибался. — Освобождать рабов и любить одну из них — две абсолютно разные вещи.

Он таращится на меня, отчего чувствую осуждение в его взгляде.

— Ты же знаешь, что в этом нет ничего страшного, — продолжает друг. — Многие феи брали в мужья и жены людей в старые времена.

Времена поменялись.

— Тебе легко говорить об этом, не имея в пару человека.

Это его затыкает.

Однажды я был слишком могущественным и благородным, спасая рабов от службы ужасным хозяевам, и ощущал удовлетворение от своих усилий. Я был освободителем, избавителем. И затем, после того как услышал это чертово пророчество, все стало слишком близко приниматься к сердцу. Нормально спасать рабов, пока держишь их на расстоянии вытянутой руки. Но спать с одной из них… быть связанным…

— Если проблема в смертности, — давит Малаки, — то всегда можно дать лиловое вино…

Я жестко смотрю на него.

— Дело совсем не в этом.

Я потратил всю свою жизнь, пытаясь доказать, что больше, чем какой-то бедный, бессильный тунеядец, но из меня уже не вытащить яму, в которой я рос. Признание связи с человеком вновь покажет меня слабым и уязвимым.

Впереди нас вижу военный вербовочный центр, где фейри могут войти в ряды, если их не призвали ранее. Не каждую фею Ночи взывают к активным действиям, но те, кому попадается возможность, слишком бедны и слабы, чтобы позволить себе заклинания, которые могут стереть их имена с доски призывников.

Редко, когда фейри сами приходят на службу, но сейчас мы с Малаки как раз этим и занимаемся.

Присоединяйся к королевской гвардии. Найди в себе мужество. То, что ты ищешь, лежит по другую сторону. Я все еще слышу слова прорицательницы у себя в голове.

— Я не оставил Ангелов ради поиска пары, — говорю, закрывая этим тему.

Я ушел из-за жажды мести, и, с божьей помощью или нет, она у меня будет.

Глава 6 У всех пророчеств есть цена

220 лет назад

Быть солдатом — неблагодарная работа. Царства Дня и Ночи вечно воюют за границы, которые разделяют наши королевства. И пока у них разногласия, всегда будут проходить битвы. Это значит еще больше кровопролитий, больше соприкосновений со смертью, больше возможностей сдаться своей мрачной натуре.

С тех пор, как мы с Малаки присоединились к военным силам, почти два десятилетия назад, нас почти постоянно отсылали на Границы, сперва борясь на территории Сумерек, а теперь здесь, на землях Рассвета.

Наш лагерь разбит на небольшом участке мерцающего метеорита, который держится на орбите Царства Ночи. Из-за его бесплодной почвы Арестис кажется оазисом.

Единственными важными зданиями здесь являются сплошные построения. Остальные сторожевые посты не более чем маленькие городки из палаток, ткань на которых поблекла с давнишних времен. Война ведется намного дольше, чем Король Теней сидит на троне. Моя бабушка, мама короля, начала ее около четырех столетий назад, и с тех пор она не прекращается.

Как только моя смена заканчивается, я направляюсь в палатку и закрываю вход тканью позади себя. Затем сажусь на койку и хрущу шеей, прежде чем начать снимать броню.

На данный момент ношение защитного снаряжения — простая формальность. Активных боевых действий не было в течение почти двух недель, не после того, как мы сильно разгромили солдат Дня, что им пришлось отступить. В конце концов они вернутся — те никогда не уходят надолго.

Я развязываю ножные латы и отбрасываю их в сторону. Затем снимаю прокипяченную кожаную защиту, что прикрывает предплечья и грудь, и едва бросаю взгляд на кровь, забившуюся под ногти и испачкавшую ямочки между костяшками. Если бы она меня волновала, то я бы стер ее магией, но мне все равно.

Это место подавляет мою волю.

Я смотрю вверх на потолок с того места, где сижу. Он зачарован быть полупрозрачным, и через него можно едва разглядеть слабые намеки на звезды среди предрассветного неба. Неважно, как долго живу здесь, я никогда не привыкну к такому небосводу, пойманному где-то между днем и ночью.

…Кто-то направляется к тебе…

Тени вечно подстрекают меня, надеясь вкусить немного моей силы в обмен на секреты.

Пускай идут. Я не в настроении сегодня совершать пустые сделки с тенями.

Ткань у входа убирается в сторону, и внутрь заходит Малаки.

— Это наша последняя ночь на этом чертовом пустыре. Давай нажремся и отпразднуем.

Это наша последняя ночь — пока что. Меня не питают иллюзии, что кто-то из нас надолго останется на Барбосе. Достаточно надолго, чтобы вспомнить, как здорово не бороться за тупое дело. И затем нас созовут обратно, как и было прежде множество раз. Война никогда не прекратится.

Мой взгляд падает на бронзовый обруч на бицепсе. И хмурюсь. Как я был взволнован, когда получил его, веря, что приблизился с ним на шаг к королю. Но браслет ничего не значил.

Малаки осматривает меня, ничего из виду не упуская.

— Ты — единственный из мужиков, которых я знаю, кто дуется на военный браслет, — говорит он.

Я встаю с койки.

— Я не дуюсь.

— Нет, дуешься. Потому что оставить этот гребаный валун означает, что ты ушел намного дальше от встречи с вендеттой.

Я выпрямляюсь.

— Где проходит торжество? — спрашиваю, игнорируя его слова. Вино и женщины хорошо способствуют настроению, а здесь их весьма мало.

— В обеденной.

Как всегда. Там всегда проходит веселье, если только не выходит за пределы.

Прежде чем уйти с другом, я хватаю бутылку с маслом, грязную тряпку и меч в ножнах, вокруг которого плотно обернут кожаный ремень.

Мы выходим из палатки, и я щурюсь из-за рассвета. Край солнца постоянно виден за горизонтом.

Мы проходим лагерь, прокладывая путь между палатками. Вокруг несколько солдат поют баллады, один даже играет на лире. Когда мы проигрываем битву, песни превращаются в панихиды, но сейчас музыка живая и оптимистична из-за нашей недавней победы.

Мы входим в обеденную — обычная здоровая палатка, наполненная грубо отесанной мебелью и солдатами. Фейри сидят вокруг столов с румяными щеками и развязными ртами. Это не продлится долго, пока празднество не перейдет наружу. Дайте нам достаточно алкоголя, и мы сразу же пойдем танцевать и развлекаться под открытое небо.

Несколько солдат еще на службе, сервируя стол в конце палатки. Рядом с ними стоят две бочки — одна с дистиллированным спиртом, а другая с элем. Моча огра намного лучше, чем все это дерьмо, но когда ты далеко и долго находишься от цивилизации, все практически становится амброзией.

Мы с Малаки направляемся к группе выпивающих и смеющихся солдат, сидящих за круглым столом.

Так и проходят мои дни. Просыпаюсь, перекусываю в столовой, переодеваюсь, раздеваюсь, еще раз прихожу в столовую и разделяю выпивку с товарищами — порой согреваю себя женщиной — и затем в койку. Просыпаюсь на следующий день, и все начинается по новой.

Через час, когда мы зашли сюда, палатка до стен наполнилась буйными солдатами. Я достаю меч и откупориваю масло. Вылив немного на тряпку, я начинаю чистить лезвие с закинутыми на столе ногами.

Сегодня я в мрачном настроении. Так и не приблизился к убийству короля.

Возможно, пророчица не имела в виду, чтобы я много времени тратил на армию. Вероятно, я нашел в себе доблесть уже давным-давно, не осознав этого, и все это время потратил на убийство врага, что было напрасно.

Меч едва начал блестеть, когда ткани в палатку распахиваются в стороны. Две дюжины скудно одетых мужчин и женщин вошли внутрь — большая их часть пришла торговать сюда своим телом. Я напрягаюсь, когда виду некоторых смертных вперемешку с феями.

Что-то новенькое. На посты всегда приходят фейри, чтобы удовлетворить застоявшиеся желания солдат, но никогда не было людей.

Малаки кидает на меня взгляд и наклоняется ко мне.

— Предположительно, смертные — подарок от короля за нашу последнюю победу.

Подарок? Жениться на смертном — вне закона. Даже спать с ними запрещено, так как считаются нечистыми и примитивными. И чтобы отправить их нам в качестве награды… это кажется больше оскорблением, чем подарком.

Группа мужчин и женщин распространяется по помещению, быстро прилипая к заинтересованным солдатам. Малаки с другими вокруг меня встает, позволяя фейри и людям вывести их наружу, где все будут танцевать вокруг костров, прежде чем уединиться в облаках.

— Не пойдешь? — спрашивает Малаки, когда замечает, что моя задница все еще сидит.

Я один раз качаю головой, вниманием прикованный к мечу. До сих пор я отмахнулся от трех попыток других персон выудить меня наружу.

Девушка с хихиканьем дергает Малаки в сторону. Он делает несколько шагов назад, желая что-то мне сказать, но выбирает ничего не говорить и, отворачиваясь, уходит с остальными солдатами. В считанные минуты высвобождается большая часть палатки.

Только подумав, что у меня выдастся свободная минутка для уединения, я слышу мягкий шелест юбки женщины, направляющейся в мою сторону.

…Рабыня…

Она встает позади меня.

— Я не сплю с людьми, — констатирую, не отрываясь от лезвия, прежде чем женщина может коснуться меня.

Проходит пауза, и затем ее волосы касаются моих, когда она наклоняется над моим плечом.

— Могу пообещать, что сделаю такое, что не под силу феям. — Ее дыхание обжигает мои щеки.

Я убираю меч в ножны и делаю глоток эля.

— Ничего личного, просто мне нравятся женщины моего типа.

Она проводит рукой по моей груди.

— Что заставляет тебя думать, что я не такая?

Я ловлю ее запястье и провожу большим пальцем по королевскому клейму на ее коже. Полумесяц выглядит нелепо — выжженным на красной плоти.

— Скажи мне, — задаю я вопрос, изучая клеймо, — ты бы предложила мне себя, если не принадлежала бы короне?

Женщина подается вперед.

— Скажи мне, ты бы сидел здесь, ожидая битвы, если бы не принадлежал короне?

Я высвобождаю ее руку и внимательно смотрю на нее. У нее язык острее, чем у некоторых фейри, которых знаю, но ее черты едва ему под стать. Широкие глаза, сердцевидная форма лица и гладкая, цвета слоновой кости кожа, обрамленное ярко-рыжими волосами. Очень милое личико, очень красивое, невинное лицо.

— Справедливо, — отмечаю я.

Я смотрю на нее еще немного. Она возбуждает во мне любопытство. Хотя я и провел годы, спасая смертных, мне никогда не приходилось разговаривать с одним из них. А теперь вот, сижу, удивленный тем, что эта женщина действительно может привлечь мое внимание своей речью.

Принимая решение, я киваю уже на пустое место рядом с собой.

— Не хочешь присоединиться?

В ответ смертная начинает садиться мне на колени.

— Нет.

Я, может, хочу только поговорить с этой человеческой женщиной, но не желаю, чтобы она трогала меня. Не хочу, чтобы никакой человек не трогал меня. Кроме одной…

Циничная улыбка почти скользит по полуобразованной мысли; по-видимому, я храню себя для смертной невесты. Как эксцентрично.

Женщина все-таки усаживается напротив меня и хватает рядом стоящий эль, который оставил один из солдат. Она поглядывает на меня, пока делает глоток.

— Откуда ты? — спрашиваю ее, заостряя взгляд.

Женщина ставит напиток на стол.

— Ты действительно хочешь поговорить? — Она выглядит удивленной.

— Если желаешь что-то иное… — Я указываю вокруг себя, где осталось еще несколько солдат. Я уверен, кто-то согласится на то, что она предлагает.

Ее взгляд пробегается по комнате, прежде чем вернуться ко мне.

— О чем ты хочешь поговорить?

— Ты же развлекаешь. Вот и скажи мне.

Я буду засранцем. Мне плевать. Не так я рассчитывал провести последнюю ночь здесь.

— К всевозможному удивлению, мне не платят за разговоры, — говорит она.

— Тебе ни за что не платят. — Еще один хамский комментарий, но он также и правдив.

Ее глаза сужаются.

— Как твой ч…?

— Скучно, — прерываю я ее.

Женщина выглядит оскорбленной. Хрупкое человеческое эго.

— Как ты стала рабом? — интересуюсь я.

— Меня похитили, когда я была ребенком. — Так она подменыш.

— А затем?

— … А затем я была воспитана, чтобы ублажать фейри.

…Ложь…

Я сужаю взгляд.

— Нет, не была.

Она мнется.

— Нет, — соглашается женщина. — Не была. Хозяйка учила меня всем вещам, которым не учат рабов

— Так как ты тут оказалась? — интересуюсь я.

— Хозяйка умерла, не освободив меня. Когда ее имущество выставили на аукцион, меня продали короне, и вот я здесь.

Она приподнимает брови, увидев мой военный обруч.

— Награжденный солдат. Что ты сделал, чтобы получить браслет?

Далеко на вражеской территории ослепительный свет сжигал мне глаза. Кровь лилась из множества ран. Я был окружен со всех сторон. Магия выливалась из меня, пожирая врага, таща в ночь то, что раньше принадлежало дню.

Я делаю глоток эля.

— Убивал тех, кого просили.

Она изучает мое лицо.

— Так ты встречался с королем?

Я пялюсь в кружку.

— Он был далеко, когда меня награждали. — По крайне мере, мне так сказала правая рука короля, когда тот и не-король вручили мне бронзовый браслет. Скорее всего, Галлегар либо спал у себя в гареме, либо убивал невиновных. Можно лишь гадать, что ему нравится больше.

Рука сжимает кружку из-за воспоминаний. Я был уже готов прикончить его. Как часто хоть какому-нибудь солдату дается такая возможность?

Женщина откидывается на спинку сиденья.

— Хм. — Она смотрит на клейменую кожу. — Я видела его однажды. — А затем смотрит на меня. — Он был ужасно похож на тебя.

Доверился человеку быть замеченным.

Я расслабляюсь, становясь вялым.

— Тогда он, должно быть, тот еще привлекательный дьявол.

Она медленно кивает, и взгляд ее устремляется куда-то в пространство.

— Да. Но в его чертах было нечто жестокое. Что-то в его глазах и устах. — Женщина подносит руку к своей челюсти, отвлеченно пробегаясь пальцами по ее краю. — Можно было сказать, что он тот, кто любит убивать. — Она моргает, возвращаясь в настоящее. — Не как ты.

Я приподнимаю бровь.

— И что это должно значить?

Ее глаза слишком проницательны.

— Я повстречала достаточно солдат, чтобы различать тех, кто любит бойню, а кто просто терпит ее… или я ошибаюсь на твой счет?

Не ошибается, и тот факт, что смертная может читать меня так хорошо, потрясает. Либо мне нужно больше работать над контролем эмоций, либо она более наблюдательна и умна, чем я ранее оценил ее.

Музыка и смех снаружи затихают. Я отворачиваюсь от человеческой женщины, вздергивая головой, чтобы получше слышать. Проходят секунды, и начинаются крики.

Стул со скрежетом отодвигается назад, когда я встаю, высвобождая меч.

— Что происходит? — спрашивает женщина.

Другие солдаты в палатке оглядываются вокруг, ощущая что-то в воздухе. Я скармливаю немного магии тьме.

…враг…

…среди вас…

Дерьмо.

— Западня! — кто-то кричит снаружи секундой позже.

Без оглядки я пулей вылетаю из обеденной. Солдаты Ночи копошатся вокруг меня, хватаясь за оружия, а среди них, словно волна, двигаются феи в золотой униформе.

Солдаты Дня.

У меня нет времени надевать броню. Все, что у меня сейчас есть, это меч в руке.

Я прыгаю в воздух, присоединяясь к битве, и взмахиваю мечом, рассекая им врага. Они повсюду, вокруг нас и над нами, поджигая палатки и вырубая ничего не подозревающих ночных солдат.

— Десмонд! — голос Малаки исходит откуда-то сверху слева.

Услышав свое настоящее имя, я быстро нахожу друга глазами.

Я смотрю на Малаки, но взору попадается солнце. Пока не отвожу от него взгляда, свет тускнеет достаточно, чтобы я мог разглядеть яркую золотую броню солдата Дня. Он нападает на меня сверху, а оружие уже рассекает воздух надо мной.

Нет времени блокировать атаку. Если я ничего не сделаю, то буду покойником. Не будет ни мести, ни пары, ни завтра. Только то, что приходит после смерти фейри.

Как только я собираюсь растаять во тьме, тень сбивает меня в сторону.

От неожиданности крылья складываются, и я падаю вниз. Я восстанавливаюсь за несколько секунд, и после вижу то, что превращает кровь в лед. На месте, где я был ранее, теперь Малаки.

Его рука поднята, блокируя большую часть удара предплечьем, но лезвие врага все еще впивается ему в лицо, так глубоко, что может задеть что-то важное.

На долю секунды мир затихает.

Мой друг, мой горячо любимый друг. Он защищал мой секрет от мира, и теперь принял меч на себя.

Я воплю, рассекая тишину.

Тьма выплескивается из меня, поглощая врагов и затопляя рассвет тенями. С усилием я укрощаю и загоняю магию внутрь себя, прежде чем ближайшие солдаты смогли сделать что-то, нежели озадаченно все лицезреть. Никто не знает, каков на самом деле охват моей силы.

Крылья Малаки складываются, и тот начинает падать с неба. Магия бушует в моих венах, пока лечу навстречу ему, и едва могут дышать через боль, что отдается в груди. Я сближаю дистанцию между нами и ловлю его.

— Поймал, друг, — произношу я.

Его лицо — смесь мяса и крови. Одного глаза нет, другой расфокусирован.

Я смотрю в небо в тот момент, когда вижу яркого дневного солдата, смотрящего беспристрастно на меня, отчего мои руки еще сильнее сжимают Малаки.

Обдумав, солдат поворачивается ко мне спиной и продолжает бой в воздухе.

Он не посчитал меня угрозой. Его ошибка.

Я опускаю нас с Малаки на землю. Другу нужен целитель, но сейчас даже целители борются за свои жизни. Лучшее, что могу сделать, это приглушить его боль. Я провожу рукой по лицу, чувствуя, как его агония пульсирует под ладонью, прежде чем магия проедается сквозь нее. Она поможет лишь на час или около того. Надеюсь, этого будет достаточно.

Я осматриваю горящий лагерь. Негде спрятать его. Половина палаток в огне, а остальные вот-вот будут следующими. Я решаю уложить его в кучу оставленных вещей на окраине лагеря, укладывая Малаки так, чтобы он выглядел пораженным. Это лучшее укрытие, которое могу сейчас предоставить ему.

Я ухожу от него и должен себя уверить, что с ним все будет в порядке.

— Я вернусь, мой друг, — обещаю я.

Но сначала месть.

Я устремляюсь в небо, глазами сканируя небо, пока гнев поет сквозь вены. Вражеские солдаты не успевают прикоснуться ко мне; моя темнота вырывается, пируя ими по одному. Я проклинаю себя, позволяя силе выходить из меня так безрассудно, но никогда я не был так близок к потере друга.

Он был готов умереть за тебя.

Только одна персона заботилась обо мне так сильно, из-за чего она потом умерла.

Внизу весь мир в огне. У Малаки остается немного времени. Все нужно прекращать. Так или иначе, я это сделаю.

Я ловлю взглядом блестящую фею Дня вдалеке. Он быстро обрабатывает ночных солдат, которые падают вниз один за другим.

Я направляюсь к нему, махая крыльями, как сумасшедший. Его броня пульсирует ослепительным светом. Он, должно быть, королевский гвардеец. Его сила практически изливается из него.

Я достигаю его, когда он вынимает меч из живота одного из солдат Ночи.

Тело трясет от нужды вступить в дуэль. Вместо этого я останавливаюсь на полпути взмаха крыла от солдата Дня.

Контроль, Десмонд.

Его лезвие запятнано кровью. Но когда разглядываю, кровь пузырится и с шипением испаряется на металле, пока совсем не исчезает. Меч зачарован всегда оставаться чистым.

Кожа и волосы выглядят как чистое золото. Глаза голубее самого топаза. Кожа сияет как солнце. Я только слышал истории о близнецах Солейл, но догадываюсь, передо мной один из них.

Гвардеец крутит запястьем — меч свистит, рисуя восьмерку в воздухе.

— Вернулся за большим, теневая подстилка?

Я сжимаю хватку на собственном мече.

Ублюдок чуть не убил моего дорогого друга. Ему нужно умереть.

Сила удваивается сама по себе и стремится выбраться наружу. Но я не заинтересован в том, чтобы стереть этого фею в порошок магией. Я хочу забрать его голову старомодным способом.

Поэтому жду.

Когда я не двигаюсь и не атакую его, тот вздыхает, оглядываясь на горизонт и расслабляя плечи, давая понять, что ему утомительно иметь дело с такими доходягами, как я. Неохотно гвардеец возвращает внимание ко мне и начинает надвигаться, сокращая между нами расстояние. Все это время я парю в воздухе, ожидая.

Он взмахивает оружием, изгибая в воздухе меч. Я выдергиваю руку со своим клинком, блокируя им его удар. Гвардеец дергается в удивлении. Конечно же, он не думал, что меня будет так просто убить второй раз.

Гвардеец Дня отдергивает меч назад, и я ему позволяю, все еще не делая вызывающих движений.

Он ослепил Малаки. А должен был меня.

Эта последняя мысль подогревает мою злость больше, чем все остальное.

Другой солдат Дня приближается ко мне. Все еще смотря на гвардейца, я всаживаю лезвие в грудь солдата, раскрывая ее. С криком он падает вниз.

— Хотел впечатлить меня? — спрашивает гвардеец Дня.

Я не отвечаю.

— Ты вообще умеешь разговаривать?

Когда я снова не отвечаю, он отводит на секунду от меня взгляд.

Его ошибка.

Вот тогда я наношу удар, занося меч, который режет его по плечу.

Он вскрикивает, когда кровь появляется из раны, впитываясь в его золотую униформу.

— Первое правило битвы: не стоит недооценивать врага.

С воплем гвардеец поднимает меч и наносит удар, после чего наши оружия сцепляются намертво.

Влево, вправо, порез сверху, удар снизу. Мы словно один шквал движений. Металлические лезвия поют, когда встречаются, искры танцуют от проявления власти с каждым взмахом. Он впечатлительно хорош, но гвардеец думает, что намного лучше обычного солдата как я. Только самонадеянность может убить тебя быстро во время битвы. Смерть не заботит, был ли ты рожден королем или нищим.

Я встречаю каждый удар его меча. Он должен быть лучшим мечником; уверен, он старше меня на десятилетия и может позволить себе самых лучших учителей. Но у меня есть только болтливые тени и страх с местью. Это и почти двадцать лет постоянных войн. Это, к удивлению, очень полезная смесь факторов, и я целеустремленно использовал их, чтобы справиться в бою. В конце концов, знаю, что мне нужно больше, чем просто магия и хитрость, чтобы победить Короля Теней.

Гвардеец начинает тяжело дышать, и я начинаю драться с ним всерьез. Его глаза широко раскрываются на кротчайший момент, когда осознает, что я все это время сдерживался.

Теперь я — тот, кто нападает, а он пытается блокировать каждый из моих удачных взмахов. Моя холодная, расчетливая ярость берет контроль. Она в каждом движении. Я не могу остановить себя, если бы даже попытался.

Я поднимаю высоко меч и опускаю вниз. Он отбивает мой удар и в этом движении открывает незащищенное брюхо.

Я отвожу оружие в сторону, и, занося его, ударяю им прямо в живот. Он беспрепятственно входит в один бок и выходит из другого.

Глаза гвардейца широко раскрыты. Он думал, что невосприимчив к травме? К смерти? Наверное, да, судя по тому, как близнец смотрит на меня.

Меч из руки падает, когда фея издает задыхающийся звук.

С гладким, влажным звуком я целиком вынимаю из него меч.

Его руки поднимаются к ране, рот открывается и закрывается. Затем глаза закатываются, крылья складываются, и гвардеец начинает падать вниз.

Я смотрю вслед за ним, пока падает его тело. Мне нужно его прикончить; все, что я сделал, — серьезно ранил его. Но человеческая женщина была права, я не как мой отец. Я ненавижу искусство убийства.

Поэтому я отпускаю его.

Вскоре после этого засада подходит к концу. Гвардеец Дня был на самом деле одним из близнецов наследников Короля Дня. Он стоял за идеей засады, и как только пал, его войска потеряли нервы и отступили, взяв его и других раненных с собой.

Я не провожаю их отступление, а вместо этого бросаюсь в лагерь. Малаки все еще лежит там, где и оставил его; целый глаз закрыт, а пульс бьется слабо. Подняв его на руки, я бегу к тому, что осталось от палатки лекаря.

Там уже лежат раненые солдаты, занявшие большую часть носилок, рядом с которыми бегают только несколько лекарей, которые только явились с поля боя, но это место еще не кишит ранеными, как это будет через час. Вскоре после того, как я укладываю Малаки, лекарь подходит к нам и начинает над ним работать.

— Он будет жить? — спрашиваю я через десять минут. Малаки немного двигался с тех пор, как мы пришли.

Целитель кивает, не отрываясь от своей работы.

— Ага, еще как. Рана выглядит плохо, но порез достаточно чист. Он потерял глаз и теперь будет носить шрам всю оставшуюся жизнь, но разум не пострадал.

Я свищу вместе с облегчением и поражением. Он будет слеп на один глаз и покрыт рубцами. Фейри любят красоту; это значит, что имея такую деформацию кожи, Малаки, который любит женщин также сильно, как и я, будет казаться нежелательным.

— Тебе нужно идти. Ему стоит отдохнуть, — говорит лекарь достаточно любезно, что оно меньше походит на совет, а скорее на приказ. Раненых солдат все прибавляется, и последнее, что тут кому-то нужно, это шастанье товарищей.

Неохотно я встаю с ощущением, будто поднимаю вместе с собой мир. Все такое тяжелое — мышцы, кости, сердце и разум.

— Ты скажешь мне, если ему станет хуже? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает лекарь. Это ложь, и мы оба это знаем. Здесь слишком много пациентов, чтобы зацикливаться только на одном мужчине. — Возвращайся утром, — добавляет он.

— Ему будет лучше.

Я издаю шаткий вздох и выхожу из палатки.

— Нова!

Отвлеченный полностью всем, что произошло, я почти не реагирую на свое ненастоящее имя.

Я оглядываюсь на генерала Ночи. Она находится по другую сторону, но быстро подбегает ко мне.

Я встаю на месте и прикасаюсь пальцами ко лбу в знак уважения.

Фейри машет мне, чтобы я отставил.

— Я видела, что ты сделал, — говорит генерал.

На секунду я думаю, что она говорит о моем сиюминутном провале над контролем силы, когда тьма просочилась из меня, отчего сразу же напрягся. Если это заметила правильная личность, — скажем, эта проницательная генерал-женщина, она знала бы, что только ночная фея из королевской родословной может иметь такую ​​обширную магию.

— Я видела конец твоего поединка с солдатом Дня, — говорит она, отчего немного расслабляюсь. — Ты знаешь, что это был не просто фея Дня; это был Юлиос Солейл, один из сыновей короля.

Я приподнимаю бровь. Мое предположение было правильным.

— Ты причина, по которой они отступили. — Она одаривает меня осмысленным взглядом. — Я сделаю так, чтобы король узнал о твоей доблести; твоя жертва будет вознаграждена.

Я пялюсь на генерала. Сердцебиение становится все громче и громче с каждой пройденной секундой, пока не начинает долбить в уши.

Она хочет рассказать королю. Поразить одного из сынов противника — великое дело. Да такое, что будет вознаграждено медалью. Такое, что позволит мне встретить короля.

Я чувствую, как колесо судьбы поворачивается; после всего этого времени я, наконец, встречусь с отцом. Победа уже кажется пустой. Если бы не был так настроен на месть, мы с Малаки не были бы здесь, и он никогда бы не пострадал.

— Спасибо тебе, — говорю я хрипло.

Генерал кивает мне и затем уходит, направляясь в медицинскую палатку.

Сердце ощущается тяжким, когда возвращаюсь к себе в палатку. Я прохожу мимо обеденной, отчасти удивленный, увидев ее неповрежденной. Я останавливаюсь, затем шагаю внутрь прямиком к бочкам с алкоголем.

Пять шагов внутрь, и я останавливаюсь на полпути. Несколько тел лежат разбросанно на полу: солдат Дня, трое солдат Ночи, но не они привлекли мое внимание.

Всего в нескольких шагах от меня лежит потрошеное тело человеческой женщины, с которой я разделял сегодня выпивку. Ее острый теперь расфокусированный взгляд устремлен в потолок, а рот раскрыт из-за не держащих мышц.

Шатаясь, я подхожу к ближайшему столу и падаю на один из стульев, все еще не отрывая от нее глаз.

Я не знаю, почему ее смерть так потрясает меня.

Она была просто человеком, которая умерла бы потом, в течение нескольких десятилетий. Я не знал ее имени, и день назад не думал бы, что его вообще стоит узнать. Но я ошибался. Мы все ошибались. Люди — не рабы, постоянно стремящиеся к свободе. Они не грубые, медленные существа, как меня учили думать о них.

Я закрываю глаза рукой и начинаю плакать.

За Малаки, за эту женщину, за ошибочную точку зрения моей жизни.

Я был так занят, пытаясь наполнить мир своей ненавистью, что не оставил пространства для чего-либо еще.

Сегодня все изменится.

Клянусь Бессмертным Богам, что, как только смогу, прочищу Землю в поисках своей пары. Я оставлю прошлое позади и зациклюсь на будущем. И когда найду ее — если найду — не буду тратить время на страх о том, что могут подумать другие. Я буду лелеять ее, уважать и любить.

Все дни своей смертной жизни она будет только моей.

Глава 7 Убить короля

220 лет назад

Пришел день расплаты.

Не могу сказать, сколько ночей фантазировал о том, как встречусь с отцом, но уверен, что в каждую из них я становился более кровожадным, чем сейчас.

Сегодня я просто полон решимости.

Королевская гвардия забирает меня из комнаты ожидания, в которой я просидел последние несколько часов, и ведет через территории дворца с непоколебимыми лицами.

Мы поднимаемся по ступенькам, где еще моя черная кожаная броня тускло блестит под звездами, и после проходим через бронзовые двойные двери.

Твердые удары пульса кажутся барабанной дробью. Я либо выйду отсюда с головой отца, либо не выйду вообще.

Впереди вырисовываются закрытые двери в тронный зал. Мы с солдатами останавливаемся перед ними, пока ждем, чтобы войти. Это занимает почти двадцать минут, но, в конце концов, я слышу приглушенные слова официального объявления нашего присутствия. Моментом позже двери широко открываются, и меня сопровождают внутрь.

Я приподнимаю подбородок. Мне нужно, чтобы он увидел мое лицо — узнал меня после всех этих лет.

Король бездельничает на троне, обратив внимание на стоящего рядом помощника. За ним у стены выстроена в линию охрана. По обе стороны от помоста несколько жен, которые стали мне очевидны по их необъятной красоте, нарядам и тонкой шелковой ткани, что блестит под светом.

Я добираюсь до конца прохода, и затем окружающие меня гвардейцы останавливаются. Король все еще не удосуживается посмотреть на меня.

Я склоняюсь перед ним.

И жду еще минуту, прежде чем ко мне обращаются.

— Ах, наш победоносный солдат, — наконец произносит король, смотря теперь безусловно на меня, — который ранил одного из наследников Царства Дня и спас товарищей от засады. Два браслета за один день. Впечатляюще.

Хоть он и не узнал меня, могу сказать, что я ему не нравлюсь. В его голосе слышны раздражение и даже чуточку сарказм. Вероятно, для тирана нет ничего более раздражительного, чем тот, кто на самом деле благороден.

Не то, чтобы я являюсь таковым, но все равно наслаждаюсь его недовольством, независимо от всего.

— Я смотрю, это твой не первый браслет, — продолжает он.

Я чувствую его вес на плече. Он представляет собой коварные годы боев и надежд. Показывает мое горькое разочарование и упущенную возможность, которая будет исправлена ​​сегодня.

— Поднимись.

Спокойствие омывает меня.

Я встаю, приподнимая голову в последнюю очередь. В первый раз за три десятилетия мои глаза смотрят на отца.

На мгновение его лицо свободно от эмоций. А затем вижу как понимание охватывает его черты, словно удар молнии.

— Ты, — произносит он. Его взгляд движется к солдатам, разбросанным по помещению. — Охра…

Прежде, чем слова могут полностью сойти с его губ, я высвобождаю магию. Тени вырываются из меня, затемняя зал.

Солдаты Галлегара бегут вперед, расправляя крылья. Остальные же, спотыкаясь, бегут к выходам, крича в замешательстве и страхе.

Я блокирую главные двери в тронном зале; замысловатые замки начинают щелкать один за другим. Затем закрываю боковые входы.

Король Ночи и я смотрим на друг друга через помещение, пока солдаты приближаются ко мне. Мои тени сглаживают свет, опуская это место во тьму.

Уголок моего рта изгибается в улыбку.

Пируйте, — командую я теням. И сразу же они пожирают солдат, пойманных в паутину тьмы.

Остальные фейри в комнате погружаются в полнейшую панику. Мужчины и женщины спотыкаются друг о друга, их крылья материализуются, когда те пытаются разблокировать двери.

Я жду ответную магию Галлегара и готов к этому; черт возьми, я буду наслаждаться болью. Но атака не происходит. В одно мгновение Король Ночи смотрит на меня, и в следующий исчезает, убегая от меня так же, как и в последний раз, когда мы встретились.

Я растворяюсь в темноте, преследуя его. Поначалу его почти невозможно ощутить. Ночь почти бесконечна и полна тысячами существ. Если бы Галлегар был просто еще одним фейри, потребовалось бы время, чтобы найти его. Но король — не просто фейри. Он — сама тьма, как и я.

Я чувствую пульсацию в ночи, силу огромную, ужасную и очень похожую на мою.

Там.

Я сосредотачиваюсь на Короле Ночи, который опережает меня по правую сторону, и следую за ним, словно дух. Мы мчимся сквозь ночь, и оба не более чем просто тени самих себя.

Как я должен поймать отца? Король Теней столь же несущественен, как и я. У нас нет ничего, что может удержать нас или сломать.

Внезапно его сила взрывается, протекая сквозь тьму. Думаю, что она пройдет через меня, но вместо этого врезается в то, что ощущается грудью.

Я задыхаюсь, когда его сила врывается в меня, заставляя мое тело воплощаться.

Так, по-видимому, делается несущественное существенным.

Я проявляюсь в воздухе; мое тело затвердевает. Вокруг меня мерцают звезды. На мгновение я чувствую себя еще одним из них — мельчайшим светом в бесконечной Вселенной.

И тогда вспоминаю, что я — не свет, а тьма. И прямо сейчас мое тело жестко заперто; я даже не темнота, а просто плоть.

Я начинаю падать с неба, пока заклинание Галлегара блокирует движения моих конечностей. Я пытаюсь рассеяться назад в тени, но не могу.

— Глупый мальчишка, — шепчет мне ночь вокруг меня, — думал, что можешь побить меня в моей же игре? Я был ночью задолго до того, когда ты родился.

Его магия замораживает почти каждую часть меня; чувствую, как заклинание ползет по моей коже, скользя по венам и входя в мой костный мозг. Каждая пройденная секунда приближает меня к земле.

Она добирается до сердца, и, если не остановлю сейчас заклинание, то мне не придется беспокоиться о том, что тело разобьется о землю, — чары заморозят сердце задолго до этого.

Есть какая-то часть меня, которая хочет сдаться. Моя жизнь состояла из последовательных усилий и борьбы, которая начиналась сразу после окончания следующей. Намного легче просто уступить неизбежному и умереть.

Беда в том, что когда ничего не приходит легко, ты привыкаешь к борьбе. Иногда даже жаждешь ее…

Я испускаю магию — даже она движется вяло — и смотрю на землю, всего в нескольких секундах от того, чтобы шмякнуться на нее.

Сжимая зубы, я высвобождаю силу и вытесняю ее. За одну драгоценную секунду ничего не происходит, но потом, сразу же чары Галлегара разрушаются, растворяясь в кровеносном потоке. Остальная часть силы вырывается наружу, сотрясая ночное небо.

Крылья расправляются, и я быстро начинаю их раскачивать. Тело вздымается обратно вверх. Когти мерцают при лунном свете.

Галлегар останавливается, повиснув по середине неба, и смотрит на мои крылья — на копию своих, раскрытых позади него.

— Моя погибель… — говорит он так тихо, что я едва слышу.

Моментально его тело опять растворяется во тьме. Я следую за ним, исчезая в ночи и преследуя, готовясь к очередной его атаке.

Но она не появляется.

Галлегар появляется в одном из дворцовых дворов, в мгновение полностью формируя свое тело. Я присоединяюсь к нему секундой позже, и мы сталкиваемся лицом к лицу.

После случившегося в тронном зале, охрана уже поджидает меня. Как только они замечают нас с королем во дворе, солдаты начинают приближаться со всех сторон, бросая связывающие заклинания, из-за которых рябит воздух. Прежде чем у кого-либо может выпасть шанс ударить меня, я даю волю тьме.

Тени вздымаются волнами и плещутся через край, жадно поедая заклинания гвардии, словно обычную еду, прежде чем сбить с ног самих солдат секундой позже. У них не было даже шанса вскрикнуть; на них обрушивается ночь. Только их кости с оружием выживают после атаки, ударяясь о землю моментом позже.

Я направляю тени к Галлегару, но они расходятся вокруг него, словно течение вокруг скалы.

Отец, который бездейственно наблюдал за мной, как убивал его солдат, теперь сужает на меня взгляд.

— Если бы ты лучше понимал свою силу, то бы знал, что ночь не кормится собой.

Затем Галлегар вынимает меч из темного металла, свободно держа его у бедра.

Железо. Должно быть, он смелый, раз носит с собой такое оружие. Один порез о его собственную кожу ослабит его, и, когда оно войдет в бой, шансы, что лезвие заденет его, удваиваются.

— Ты хочешь мое королевство? — спрашивает отец. — Ты никогда его не получишь.

Я рявкаю на него с горьким смешком:

— Думаешь, я здесь из-за этого?

Он не отвечает, а просто хмурится на меня.

Я двигаюсь вперед, ощущая в руке пустоту из-за отсутствия меча; его отобрали перед тем, как мне разрешили войти во дворец.

— Я здесь, потому ты убил ее. Юриель.

Мою мать. Странно называть ее по имени, которое она дала себе при Галлегаре. Из-за этого она кажется важнее и более чужой для меня. И она… была столькими фейри до того, как стала моей материю. Шпион, дева, любовница, боец. И ценой знаний о них стала ее смерть.

Я продвигаюсь к внешнему краю внутреннего двора, чтобы схватить один из упавших мечей солдат с земли. Думая отвлечь меня, Галлегар кидает стрелу магии в мою сторону. Я поднимаю предплечье и издаю глухой звук от удара о мои наручи. Моя военная броня была зачарована защищать от такого рода атак.

Я выпрямляюсь, стряхивая руку от напряжения, пока другой поднимаю меч.

— Ты должен был знать, что это не сработает.

— Такой удар ранее убил много фейри, — говорит Галлегар.

Я двигаюсь к нему, ослабляя запястье.

— Они все были детьми? Или только некоторые из них?

Мышца на его челюсти дергается. Король Ночи, может, и гнусный мужчина, но он точно не любит, когда о нем так думают. Дракон, который хочет стать рыцарем. Как необычно.

Мы с отцом начинаем кружить поступью. Вокруг нас я слышу крики, и смутно осознаю, что к нам направляется больше солдат, но тьма быстро разбирается с ними.

— Ты умрешь за это, — говорит Галлегар. — Смерть будет медленной, и, когда ты подумаешь, что пришел конец, вернешься обратно к жизни. Прежде чем ты умрешь, я буду ломать тебя столько раз, что забудешь свое собственное имя.

Я ухмыляюсь, не удосуживаясь отвечать.

— Посмотри, какой ты гордый, — произносит он, осматривая меня.

Его беспокоит моя уверенность. Как необычно, должно быть, для него встретить кого-то, кто не напуган им.

Затем отец насмехается:

— Можно было бы подумать, что ты — уже коронованный властитель. Но ты — не король, рожденный от шлюхи, выросший как бастард, которому суждено жениться на рабыне.

Я чуть ли не оступаюсь.

Как он узнал о моей паре?

Он улыбается с жестоким выражением лица.

— Ох, я знаю все о слабом Десмонде Флинне.

Как?

Ему шепчут тени также, как и мне?

Я скармливаю ночи немного магии. Может ли он слышать вас? — спрашиваю я их.

…не может нас понимать…

…не так, как ты…

Значит, он не спрашивал это у теней.

— Скажи мне, — продолжает отец, — мне любопытно, ты знаешь, что тебе было суждено воссоединиться с одной из этих тупых свиней?

Хватка на мече крепчает, а теплая ярость протекает сквозь тело. Я пытаюсь заглушить все это. Галлегар хочет разозлить меня, хочет сбить меня с толку и разжечь ярость внутри, чтобы она горела как солнце.

Но я — самая дальняя, самая холодная область ночи. Я — непроницаемая тьма. Мертвая, далекая, равнодушная. Не этот мужчина будет моей погибелью, а я его.

— Я почти этому не поверил, — не унимается он. — Не моя кровь. Но, учитывая твое воспитание, — отец закругляет верхнюю губу, — думаю, ты взял больше от матери, чем от меня.

Моя мама спасла меня, в то время как он хотел убить. Вместо того, чтобы ненавидеть меня, потому что я был от него, она любила меня, так как я был и ее.

— Молю богов, чтобы это было правдой, — произношу я. — Но боюсь, что это не так. Когда я смотрюсь в зеркало, то вижу его, а не маму.

Галлегар продолжает двигаться по двору, перешагивая через кости его уже мертвых солдат.

— Получается, все это время ты прятался у меня в армии, — говорит отец. — Как горько, наверное, тебе было — сражаться за меня.

Да, какое-то время. Но больше нет.

— Армия принесла мне приватность с тобой, — уточняю я.

Он смеется; звук такой пустой, что звучит фальшиво.

— Ну, убьешь ты меня, и что дальше? Захватишь мое королевство? Народ никогда тебя не зауважает, помойное отродье.

Даже после всего, он беспокоится только об этом? О возможности украсть его королевство?

Подождите-ка.

Я застываю.

Идея столь глубока, столь потрясающая, что поражает меня. Во всем нашем разговоре есть то, что он пропустил.

Галлегар знает о моей паре, но все равно постоянно зацикливается на своем троне…

Он предвидел будущее.

Мои тени распускаются, приближаясь к нам со всех сторон.

— Ты говорил с пророком и узнал правду, — начинаю я с приходом осознания. — Он поведал тебе о твоей смерти и видел, как я тебя прикончу.

Моя погибель. Вот что он имел в виду тогда в небе.

— Не сегодня, мой нечестивый сын. — Без всяких признаков атаки Галлегар бросает в меня магию.

Я сжимаю челюсть, когда сила рикошетит от моей брони в небо. Второй удар следует вверх за первым. Я кончаю с этим, кидая меч на землю и кидая в него собственную волну.

Грубая магия противостоит грубой магии. Наши удары ударяются о землю, выдергивая хрупкие растения у границ двора и снося булыжники. Даже звезды, кажется, содрогаются; их свет то горит, то тускнеет.

Галлегар уворачивается от меня, посылая в меня еще волну, которую я могу только отразить. Мы оба заперты в смертном танце. Я посылаю в него быстрые частые атаки, пока уклоняюсь от его, и начинаю улыбаться, когда пот капает вниз с моего лица.

Наконец-то достойный противник. Хоть раз я могу развязать всю свою силу. Если бы я не очень хотел убить отца, то сказал бы, что наслаждаюсь собой.

Я бросаюсь в небо, кидая еще одну волну магии в его сторону, пока пытаюсь уйти от его ударов. Но я не рассчитал размах крыльев. Его сила ударяет в край одного, пробиваясь сквозь перепончатую кожу.

Я шиплю. Крыло складывается, и я начинаю опускаться вниз, пока его магия горит внутри тела. Моя собственная вырывается из меня, пока падаю, и Галлегару не удается уклониться от нее вовремя. С полной силой она ударяет его в грудь, отбрасывая его в ближайшую изгородь.

В следующее мгновение я сильно ударяюсь о землю, раскалывая под собой камни. Я заставляю себя подняться, даже когда тело так протестует. Крылья складываются полностью позади меня, когда выпрямляюсь.

Галлегар вопит из того места, где лежит, медленно вставая, что я использую в качестве преимущества, забивая в него один, два, три, четыре потока своих сил. Его тело отскакивает снова и снова от каждого удара, отлетая в кустарник.

Король Ночи лежит неподвижно, но после, когда начинаю думать, что наконец победил его, его тело растворяется в ночи.

Я хочу завопить от досады. Эти удачные удары должны были его добить; как и других ранее. Но у отца все еще достаточно энергии, чтобы сбежать от меня.

Я использовал все, что имел. И не уверен, что этого достаточно. Наши силы слишком похожи. Нельзя затопить воду водой или потушить огонь огнем.

Если я хочу прикончить его, то не смогу использовать всю свою магию.

Я подбираю меч, который уронил ранее, и оглядываюсь. Галлегар нигде не материализовался, но знаю, что он где-то здесь, ожидая момента, чтобы застать меня врасплох.

Отец проявляется в воздухе над моей головой, уже целясь в меня оружием. Я вовремя поднимаю меч, стискивая зубы, пока удерживаю всю силу Галлегара и его вес.

Возможно, сейчас он подумал о том же самом: мы не можем убить друг друга только магией. Для нас требуется нечто стандартное — типа клинка.

Кряхтя, я, наконец, отбрасываю отца. Он падает, перекатываясь по земле, и выпрямляется с обнаженным мечом в руке.

Я всегда думал, что мой отец — слабак, который любил прятаться за угрозами, насилием и престижем, но, к сожалению, признаю, что Галлегар — впечатляющий враг, и не только из-за грубой силы. Несмотря на то, что он не посещал поле битвы в недавней истории, отец довольно-таки опытный боец.

Галлегар сужает взгляд и затем исчезает.

Я уже поднимаю меч прежде, чем тот может появиться, и это было правильным решением: мое лезвие встречается с его прямо тогда, когда кончик его меча едва касается моей шеи.

Я настолько близко к нему, что вижу каждую черту, заимствованную у него. Льдисто-серые глаза, высоко посаженные брови и изогнутые губы. Я был глупцом, думая, что мог просто прятаться от него все эти годы. Я почти был его копией. И мне чертовски повезло, что меня не обнаружили ранее.

Наши клинки дребезжат, когда я отталкиваю его. Прежде чем я могу наброситься на него, Галлегар опять исчезает и появляется у меня за спиной, ударяя мечом мне в спину; железо обжигает мою кожу и поедает часть магии. Я сжимаю зубы от боли, поворачиваясь к нему. Но его снова нет.

Он в мгновение ока то появляется, то исчезает, только чтобы успеть ударит меня мечом, и с каждым касанием железа, я слабею. Одежда вскоре превращается в резаные лоскуты алого цвета. Я двигаюсь медленнее, а мои атаки все слабее.

Не могу угнаться, — скользит коварная мысль мне в голову.

Может, у меня и есть боевой опыт, но у отца были века, чтобы развивать силу и совершенствовать боевые умения.

У него есть это и железный меч.

Я не могу с ним сравниться.

Галлегар, должно быть, чувствует момент слабости, потому что он удваивает усилия, и его меч начинает быстро рубить слева, справа, сверху, снизу, свистя сквозь воздух с каждым ударом.

С последней атакой он ставит меня на колени.

Я похож на кровавое месиво. Темно-красная жидкость капает из множества ран. Магия не затянет даже самые мелкие из них.

Галлегар обходит меня вокруг со злорадствующим лицом.

— И это была для меня самая лучшая участь? Никчемный сын шлюхи?

Я так устал. Как никогда в жизни.

Прости, мама. Я не добился за тебя справедливости.

Галлегар крутит мечом с коварной ухмылкой на кончике его уст.

Он тот, кто любит убивать. Не как ты, — всплывают слова смертной женщины у меня в голове.

Если я не прикончу его, тогда еще больше женщин, как она, будут куплены и проданы, использованы и убиты. Если не прикончу, погибнет еще больше солдат на войне, еще больше фейри будут забраны для его удовольствия или казнены, потому что не удовлетворят его.

Мне удается собрать немного упрямства.

Не позволю ему убить себя.

Я поднимаю одну ногу с колена.

Если не одолею его, то никто этого не сделает.

Покрытый блеском собственного пота я начинаю подниматься. Тело пытается очиститься от токсинов, которые проникли в кровоток.

Галлегар приподнимает бровь.

— Мы еще не закончили, да?

Это мужчина, который заставил мою мать вступит в его гарем. Который унизил ее при мне. Тот, кто убил ее.

Моя магия начинает расти вновь.

Он — более могущественный яд, чем железо, — это бедствие, которое нужно искоренить с земли.

С криком я накидываюсь на него, обнажая меч. Я больше не холоден и бесстрастен. Я — не мрачная, неприкасаемая тьма, а умирающая звезда внутри нее. Я — жар, страсть и раскаленный гнев. Каждое преступление, каждое пренебрежение и жизнь слишком коротко обрезаются этим фейри. Погибель на его совести. Я становлюсь быстрее, чем когда-либо; движения становятся более четкими и сильными.

Его злорадная ухмылка стирается, когда он парирует удары. Галлегар пытается исчезнуть, но теперь я сама тень Короля Теней, предугадывающая каждый из его ходов. Двое из нас появляются и выходят из ночи, материализуясь на достаточное время, чтобы ударить друг друга, прежде чем снова исчезнуть в темноте.

Мы оказываемся над костями одного из его стражей; меч Галлегара поднят над головой, готовый рассечь меня. Но в своем стремлении Галлегар раскрывает незащищенную грудь.

Я движусь, словно ветер, хватаясь рукой вокруг его шеи. И затем другой вгоняю меч в его сердце. Он проникает в него с влажным, мясистым звуком.

Тело Галлегара вздрагивает. Его руки слабо обхватывают лезвие.

Никто не предупредит о такой смерти — это можно познать лишь самому; сколько силы вкладывается в удар, чтобы вонзить лезвие между ребер; ощущение того, как оружие царапает кости и режет внутреннюю плоть; как все интимно, когда смотришь в глаза человеку, который забирает у тебя жизнь. Это интимно также, как и занятие любовью, только в ином плане — более ужасные желания приводят в смерти.

Десятилетиями я планировал и ждал этого момента. Наконец, этот момент мой.

Король Ночи начинает смеяться.

Я ошеломленно смотрю на него. У него в сердце меч — последнее, что он должен делать, это смеяться.

— Я знал, что этот день придет, — скрипит Галлегар. Он качается на ногах, прежде чем они отказывают. Отец падает сначала на колени, его руки обессилено скользят по моему мечу. — Я пытался предотвратить это, но ты не можешь перехитрить судьбу.

Галлегар падает на спину. Он согнулся и искривился таким образом, как делает только умирающий.

Он снова смеется, но на этот раз слабее, когда кровь начинает покрывать губы.

— Ты думаешь, что ты лучше меня — я вижу это на твоем лице, — но это не так. Потребность побеждать и убивать в нашей крови.

Я смотрю на него с каменным выражением лица. Я чувствую, как его слова скользят под мою кожу, и знаю, что они будут выедать меня ближайшие годы.

Голова Галлегара качается взад и вперед, пока он хихикает:

— Поглядим… какой формы предел для души допустим.

Довольно.

Я поворачиваю меч у него в груди. Галлегар задыхается с собирающейся кровью в горле. Он хватает меня за руку, когда я вытаскиваю из него лезвие; его глаза расширяются, будто он вовсе не ожидал смерти. Поток крови хлещет из его раны. Отец стискивает мою броню, впившись льдисто-серыми глазами в мои. Медленно тьма покидает их, пока, в конце концов, не исчезает сам Галлегар Никс, оставляя после себя лишь пустую оболочку.

После четырех столетий тирании Королю Теней приходит конец.

Глава 8 Проклятый жизнью

220 лет назад

В королевском склепе под дворцом я смотрю на тело отца. Он лежит на белой каменной плите, очищенный и переодетый. Здесь — внизу — волшебные огни светят слабо, заставляя сводчатые мраморные стены вокруг блестеть тускло.

Даже в мертвом состоянии в его лице есть что-то надменное, жестокое, непобедимое. Один взгляд на него, и можно подумать, что в нашей дуэли выиграл он.

Я трогаю лоб, где сидит бронзовый обруч. Я отказываюсь носить корону Галлегара или любую другую, кроме этой. Это корона солдата — простая, скромная и, самое главное, она не помешает в гребаной битве, если та вдруг нагрянет.

Я слишком долго жил в грязи, чтобы развить фантазию к прекрасному.

Я опускаю руку. В ту последнюю ночь Галлегара — ночь, когда убил его — он знал, что я возглавлю королевство после него. Даже я не осознавал этого, а предполагал, что могу прийти, убить его и испариться в воздухе. Правление никогда не было частью плана. Но даже если я не был бы сыном Никса, убийство королей — путь других к власти.

Поэтому я здесь, неохотно правящий, но скорее более неохотный отказываться от трона и отдавать его последователю-подхалиму Галлегара.

Обхожу вокруг тела отца и потираю нижнюю губу большим пальцем. Мне ненавистно, что он покоится во дворце даже сейчас. Я не позволю ему здесь быть, но если подумать, его больше некуда деть.

Прошли недели с тех пор, как я проткнул его мечом, и все это время его тело ни разу не подало признаков разложения. Существа не едят его — ни собаки, ни птицы, ни рыба, даже монстры, что живут в диких землях Мемноса. Это были мои первые попытки избавиться от него — в основном из-за шока и ужаса всей надменной знати. Они больше боятся меня и моих варварских замашек, чем боялись чего-либо от отца.

Когда существа не смогли разделаться с телом Галлегара, я попытался похоронить его, но земля вернула его обратно. Пытался пустить его тело в море, но воды отказывались брать его себе. Даже огонь не осквернил его плоть; костер сгорел дотла, и, когда исчез последний язычок пламени, Галлегар все еще лежал с нетронутыми волосами на голове.

После я решил его изучить. Мои глаза сужены. Есть только четыре причины, почему тело фейри не может разложиться: первая — фейри не мертв; вторая — фейри слишком могуществен для исчезновения; три — фейри имеет слишком чистое сердце, чтобы предаться земле; и четыре — фейри настолько испорчен, что природа отказывается забирать его обратно.

Последняя звучит более подходяще.

Губы сжимаются в тонкую линию, когда смотрю на непортящееся тело Никса. Далеко надо мной оставшиеся женщины из его гарема собирают вещи и уходят. Из сотен его любовниц множество оплакивало его потерю, некоторые даже открыто проявляли вражду. Он убил их детей, и все же они скорбели по нему. Я не мог уложить эту мысль в голове.

Их жилые помещения превратятся в оружейные, библиотеку и гостевые комнаты. Все остатки от прежних комнат будут стерты. Это все, что я могу сделать, чтобы почтить память маме.

И это то, к чему все сводится: я убил Галлегара, потому что он забрал того, кого когда-либо любил. Я назвал это правосудием, но оно не похоже на справедливость; мама все еще мертва, я все еще один, и пустота внутри меня никуда не испарилась.

Я смотрю на Короля Теней в последний раз. В голове столько всего, что нужно сказать ему. Столько способов, которыми я хотел бы причинить ему боль.

И мне никогда не представится шанс.

Я хватаю его тело и бросаю через плечо. Неважно. Король мертв, и сегодня будет последняя ночь Галлегара Никса, когда он чтит своим присутствием эти залы.

220 лет назад

У меня занимает несколько часов, чтобы прибыть в Изгнанные Земли. Это бесплодная, скалистая пустошь принадлежит Потустороннему миру, которой не управляет ни одно царство. Если кто-то совершил великий грех, и ему удалось избежать смертного приговора, то он будет изгнан сюда, что для большинства фейри примерно то же самое, что и сам смертный приговор.

Открытая и лишенная жизни равнина простирается вокруг меня. Плоский, засушливый пейзаж разнообразен лишь крутыми скалистыми утесами, которые граничат по обе стороны.

Дело не просто в том, что это место пусто от жизни. Это земля, где сама магия была стерта с земли.

Большая часть Потустороннего мира пропитана силой. Она в воздухе, воде, растениях и животных — в самой земле. И именно эта сила дает нам жизнь.

История Изгнанных Земель заключается в том, что давным-давно, когда пантеон богов пришел к правлению Потустороннего мира, Оберон и Титания, Отец и Мать, первыми открыли магию. Она покоилась в диких полях и сияющем море. Она широко простиралась по земле ночью и каждый день расцветала с рассветом.

Они обнаружили, что могут укрепить себя, испробовав эту магию, и так они и сделали. Мать и Отец, осознавая, что сердца фей всегда были голодны, стремились умерить аппетиты своих товарищей и поэтому предоставили каждому богу право на один из аспектов Потустороннего мира — ночь, день, землю, море, растения, животных, любовь, войну, смерть. Власть все разделялась и завещалась, пока не осталось совсем немного. Каждый бог мог набирать силу из того аспекта, которым управлял и только из него. Лишь Оберон и Титания могли черпать магию из всего.

Но феи — голодные существа, особенно божественного происхождения, и не так давно, после того, как им дали в дар магию, многие из меньших богов поднялись против Оберона и Титании. Великая битва велась между этими титанами в этой части Потустороннего мира. Боги украли магию из воздуха, из земли, из растений и животных, которые бродили по земле. Они вытащили ее из ручьев и отделили от звезд и теней. Все это подпитывало их чудовищную силу.

В конце концов, Мать и Отец победили врагов и убили их там, где они находились. Но ущерб уже был нанесен. Из земли высосали столько ресурсов, что она стала совершенно бесплодной. Никакое количество времени и восстановительной магии не могут изменить нанесенный урон.

Так и были созданы Изгнанные Земли.

Даже смертный мир имеет больше магии, чем это место. Оно для всех фейри кажется сущим кошмаром. Чтобы быть отрезанным от пропитания, которое поддерживает нас… это может привести в бешенство.

Впереди меня скопление скал — мое место назначения. Я шагаю к ним, тело моего отца все еще лежит на моем плече.

Я использую магию, чтобы свернуть самый большой из валунов. Под ним дыра пробивается в землю. Я спускаюсь вниз, освещая пещеру своей силой. Волшебные огоньки слабо горят, пока земля вырывает мою магию и иссушает ее. Все здесь требует немного большей силы за небольшую плату.

Подземная комната, в которую я вхожу, — это не что иное, как яма, вырезанная в земле, а саркофаг великого короля — просто валун, грубо высеченный в крытый гроб. Используя силу, я снимаю крышку, а затем сбрасываю отца в каменный гроб.

Я не могу сжечь его, похоронить или скормить падальщикам, но могу его изгнать. Могу дать ему лежать там, где умирает магия.

С другим взмахом запястья крышка поднимается в воздух и возвращается на гроб.

Последнее, что я вижу, это лицо Галлегара, а затем каменная крышка шлепается на него, закрываясь с низким и глубоким звуком.

Один за другим я позволяю волшебным огням потухнуть. Останавливаюсь, прежде чем уйти, — волна волнения скользит внутри.

Почему Потусторонний мир не забирает его тело?

Это беспокоит меня. Магия бросает вызов логике, но даже она придерживается определенному поведению.

Я последний раз смотрю на могилу отца. Затем, убирая прочь предчувствие, исчезаю в ночи.

Глава 9 В любви все средства хороши

208 лет назад

Прошло почти тридцать лет, но я все равно вернулся в дикие земли Мемноса в поисках той провидицы, чье имя даже не знаю.

— Тупая идея, — сказал Малаки, когда я поведал ему, куда собирался. — Там полно существ, которым посрать на то, что ты — король. Они все равно тебя съедят.

Я закрепляю кинжалы на ремне.

— Тогда я заставлю их бояться меня.

Друг хмурится.

— Мне нужно поговорить с этой женщиной, — объясняю я. — У нее есть ответы, которые я ищу.

— По крайней мере, позволь мне пойти с тобой, — взмолился он.

Но я не позволил ему. Малаки был единственным, кому я доверял править королевством в мое отсутствие.

Так что теперь я блуждаю по темному лесу в одиночку. Место до жути тихое, за исключением нескольких неестественных воплей время от времени.

У меня создалось чувство, что за мной следят, но по какой причине — понятия не имею.

Пусть преследуют, тогда я смогу подраться.

— Где она? — спрашиваю я у теней.

…Кто?…

— Прорицательница, — уточняю я и посылаю ее картинку из воображения в ночь. Тьма собирается вокруг нее, изучая черты.

— Ищешь меня? — кто-то мурлычет у меня за спиной.

Я поворачиваюсь и встречаюсь лицом с той самой женщиной. Она выглядит также, как запомнил ее тогда. Серебряные волосы каскадом ниспадают на талию, а в глазах играют искорки безумия.

И эти безумные глаза тщательно рассматривают меня.

— Десмонд Флинн, сколько лет. Скажи мне, почему мой король решил меня навестить?

В отличие от того раза, когда встретил ее, для меня не шокирующе слышать свое настоящее имя, сказанное из ее уст, потому что больше не скрываюсь — теперь я — король — и это имя, под которым меня все знают.

Я думал, что хочу избавиться от всего, что связано с моим грустным детством, но я почему-то сентиментален к своему имени. Оно напоминает мне о смиренных начинаниях… и о матери, которая отдала за меня все.

— Думаю, ты уже знаешь, — говорю я. По правде, не уверен, что она в курсе, и не знаю, какую область охватывает ее умение видеть. Но лучше предполагать наихудшее.

Она приподнимает бровь.

— Ах, значит, теперь я все знаю?

Я не отвечаю.

Ее взгляд падает на мои военные обручи.

— Смотрю, ты последовал моим инструкциям. — Ее внимание возвращается ко мне. — Любопытно, тебе понравилось убивать его? — Женщина немного улыбается, когда говорит это. Прорицательница начинает вышагивать вокруг меня, отчего колыхается ее юбка. — Думаю, да. — Она трогает мое плечо, слегка пробегаясь по нему пальцами вниз. — У тебя было столько гнева в крови в последний раз, когда мы разговаривали. Интересно, горит он сейчас также горячо…

Я наигранно удивляюсь.

— Это лучшее, что ты можешь прочесть в эти дни? Это явно мало впечатляет, чем то, что я помню.

— Ах, могущественный король наконец пришел сам. Я сильно постараюсь, чтобы угодить вашим ожиданиям. — Женщина улыбается мне, будто видит все через мое хвастовство.

Провидица останавливается передо мной.

— Ты тут не для того, чтобы избавиться от отца, и уже получил корону… — Она поднимает палец вверх. — Давай посмотрим: месть, сила… ах, остается любовь. — Женщина выглядит восторженно. — Ты хочешь знать о человеческой девчонке, так ведь? — Она откидывает голову назад и заливается смехом. — Могущественный Десмонд Флинн отравлен любовью.

Звучит не очень.

Она берет мои щеки в руки, отчего вздрагиваю.

— Скажи это.

— Сказать что?

— Скажи, что ты здесь из-за нее — из-за человеческой девчонки. Скажи, «я влюблен в рабыню, которую никогда не видел».

Ох, твою ж-то мать.

— Я влюблен в рабыню, которую никогда не видел.

Провидица снова смеется.

— Скажи, «мысль о ней заставляет мой член твердеть».

Я связался с безумной женщиной. Я немного отодвигаюсь от нее.

— Ах, ах, — упрекает она. Ее магия вырывается, обрезая кожу вдоль моей шеи.

Я хватаю ее за горло, когда появляется кровь, и пригвождаю спиной к дереву.

— Ты понимаешь, что ранить короля — основательное предательство? — говорю я тихо.

Вероятно, мне все-таки придется сегодня подраться.

Провидица вытягивает руку и хлопает меня по щеке.

— Ну же, Десмонд, не будь жадиной. Предсказания не бывают бесплатными. — Пока она говорит, кровь, стекающая вниз по шее, начинает шипеть — Прорицательница забирает свою плату.

Я неохотно отпускаю ее.

Она потирает шею, смотря куда-то вдаль.

— Твоя человеческая пара будет сводить тебя с ума, прежде чем ты найдешь ее, и будет сводить еще больше, когда сделаешь это.

Ее взгляд заостряется еще больше. Она отступает назад, отчего думаю, что это часть ее беспокойной природы, пока не осознаю, что та уходит.

И иду за ней.

— Стой, это все?

Я трогаю заживающую рану на шее. Я дал ей намного больше крови, чем в прошлый раз. Неужели она хотела мне сказать только одно единственное предложение? Особенно то, которое я и сам мог бы сказать ей.

Провидица кидает на меня озадаченный взгляд.

— Я разочаровала тебя, мой король? — Уголок ее рта слегка приподнимается.

Мне хочется встряхнуть эту женщину.

— Это не было предсказанием, — воплю я.

— Было, — произносит женщина, — но не то, которое ты хотел. — И косо смотрит на меня. — Ты думал, что ее будет легко найти? Что Судьба как-то поможет тебе в этом, потому что ее жизнь намного короче нашей? — Провидица трогает мою грудь, где за плотью и одеждами бьется сердце. — Любовь стоит намного больше, чем власть, даже больше, чем месть или ненависть.

Женщина убирает руку и уходит.

— Надеюсь, что ты найдешь ее. Удачи, мой король. — И на этом она растворяется в лесу.

Ну, а мне от всего не стало ни лучше, ни хуже.

Глава 10 Прибытие на Землю

174 года назад

Я примеряю странную одежду, пялясь в свое отражение в одном из зеркал, что растягиваются вдоль коридора дворца. Она слишком вульгарна по сравнению с тем, к чему привык. Я практически чувствую на себе мозолистые руки рабочих и часы, которые ушли на пряжу одежды, затем на переплетение, на тщательную покраску, обрезание, придание формы и сшивание.

Это напоминает мне о времени, которое я пытался забыть, — время, когда мне приходилось притворяться, что я не разрываюсь от силы по швам.

Я слышу мягкие шаги, когда кто-то заворачивает в коридор.

— Десмонд! — зовет фея-женщина.

Я оборачиваюсь и вижу Харроуин, леди из знати, направляющуюся ко мне с розовыми щечками и влажными губами.

Я потираю рот рукой. Мне не стоило спать с дочкой генерала. Но в свою защиту скажу, что она должна была знать — все должны уже знать, — я хорош лишь только на ночь или две. Проблема в том, что каждая женщина верит, что она другая — именно та фейри, которая сломит плохие привычки подлого Короля Ночи; та, которая наденет его корону и будет носить его детей.

Но это никогда не случится.

Я провожу рукой по грубой ткани на теле. Нужно прекратить это. У меня нет времени отшивать Харроуин как-то помягче. Мне нужно уходить, иначе вообще не смогу, что и происходит последние десятилетия.

Укрепляя нервы, я поворачиваюсь и направляюсь в другую от нее сторону.

Харроуин зовет меня снова, и ее голос становится слабее, когда осознает, что я не буду разговаривать с ней.

Однажды став ублюдком, навсегда им остаешься.

Я покидаю женщину-фею позади меня вместе с дворцом, проходя через королевские территории к кольцевому дому с порталом, который вырисовывается впереди меня. Я бросаю в него свою магию, и его огромные двери широко распахиваются. Внутри него воздух рябит от силы, словно мираж. Я смотрю на портал.

Я действительно делаю это.

Впервые за долгое время сердце начинает колотиться.

Твоя пара, возможно, уже отжила свое время и умерла, и ты никогда не найдешь ее.

Я колеблюсь, моя глубоко захороненная неуверенность щиплет пятки.

Какая-то подсознательная часть меня крушит сомнения одним простым утверждением…

Я должен попытаться.

Мысль о том, что мне нужно найти ее, стала почти навязчивой.

Я делаю глубокий вдох, смотря на колеблющийся воздух портала, а затем ступаю через него.

Земли пролетают мимо меня, миры переворачиваются. Я смотрю на них, пока продвигаюсь по лей-линиям, и протягиваю руку, отчего водоворот вокруг меня начинает рябить. Передо мной раскрываются покрытые снегом горы и горячие пустыни. Я смотрю на все с интересом, пока не нахожу нужный мне выход.

Выхожу из лей-линий, и мир приобретает резкие очертания. Я выпрямляю подол пальто, когда хорошенько осматриваюсь вокруг.

Земля.

Я был здесь несколько раз. Недолго, но достаточно.

Пейзаж окрашен в грустные, мрачные оттенки серого, а на горизонте едва виднеется Лондон. Я пытаюсь не сморщиться, потому что уже мог видеть отчаянные лица его обитателей, чувствовать навоз и человеческие экскременты, что грязнят улицы. Уже мог слышать отрывистый и сухой кашель людей, живущих друг к другу слишком близко.

Что за жалкое место. И вот я здесь, готовый присоединиться к ним.

Потому что где-то, когда-то встречу среди них свою невесту.

Глава 11 Становление Торговца

155 лет назад

Мои каблуки от ботинков упираются в шею перевертыша. Из всех сверхъестественных существ на Земле, перевертыши могут быть самыми дерьмовыми ублюдками. Этот притворялся чесоточной уличной собакой, чтобы скрыться от меня.

— Ой, — говорю я, немного наклоняю голову, — а ты думал, что я не найду тебя?

Какие только звуки Калькутты не доносятся до нас. К сожалению, для мужчины, которого я растираю по земле, никто не собирается останавливаться на задней части аллеи, чтобы помочь ему.

— Прошу…

— Знаешь, какова твоя проблема? — спрашиваю я неумышленно, все еще вдавливая в его шею ногу. — Весь твой вид думает, что может перехитрить меня. — Тени в этом измерении практически все являются предателями. У меня не займет много времени разговорить их.

Я наклоняюсь вниз и разворачиваю руку Эдгара Уортингтона, на предплечье которой набита корявая, черня линия.

— За тобой должок. — Это то, что я получаю, ослабляя поводок преступников.

— Я собирался оплатить его! — говорит он, голос повышается вместе с ложью.

— Ты все равно заплатишь. Только сейчас у тебя текут проценты. — На его руке начинает появляться другая линия рядом с первой.

Перевертыш начинает кричать, когда отметина выжигает путь на его коже.

— Нет… нет!

— Теперь ты не просто дашь мне имена всех пар, зарегистрированных в Европе, а еще займешься Америкой. — Это отнюдь не надежный план найти свою любимую, но с чего-то надо начинать.

Эдгар брызгает слюной.

— Я не соглашался на это…

Я сворачиваю его руку.

— Разве? Забавно, кажется, я помню, как ты был не прочь отплатить мне, когда нуждался в деньгах. — Я наклоняюсь еще ближе к его уху. — В этот раз я предлагаю восполнить тебе долг полностью, иначе выяснишь, почему я заработал себе такую репутацию.

С быстрым рывком и при помощи небольшой магии я ломаю ему левую руку.

Долю секунды лицо Эдгара выглядит удивленно, а затем проявляется боль, и тот начинает кричать.

— Ты сломал мне чертову руку.

— У тебя три недели, — говорю я поверх его воплей.

Потный и орущий, он все еще смотрит на свою руку, пока до него не доходят мои слова.

— Три недели? — Внимание переходит на меня. — Это… это невозможно. У меня заняли месяцы, чтобы доплыть до Европы в одиночку.

— Тогда тебе повезло, что ты перевертыш. — Он может превратиться в любое существо, которое захочет, и уплыть или улететь туда, куда надо.

Я выпрямляюсь, отпуская его, затем разглаживаю рубашку и отворачиваюсь.

— Но моя рука сломана, — орет он позади меня.

— Не моя проблема, — говорю ему через плечо.

В Потустороннем мире я жесток, но почитаем.

Здесь я презрен и беззаконен. Здесь я именуюсь Торговцем.

Глава 12 Обратная сторона надежды

37 лет назад

Прошло столько времени. Век назад я думал, что прийти на Землю будет хорошей идеей, но, вероятно, все эти года я лишь зря тратил время.

Твоя пара уже давно отжила жизнь и умерла. Ты никогда не найдешь ее вовремя.

Я чувствую, как под кожей проползает чувство безысходности, когда иду по лей-линиям обратно во дворец, но знаю, что вновь вернусь на Землю.

Как я могу не вернуться?

Эти гонки за парой съедают меня. Когда ложусь спать, то закрываю глаза лишь с мыслями о ней. Когда беру другую женщину, то фантазирую прикосновения и вкус своей любимой. Когда сижу на троне или смотрю на кровать, возникает пустое пространство, которое не могу восполнить.

Охота за ней стала некой болезнью. Ночь за ночью я возвращаюсь за ней на Землю с утомленным и истерзанным сердцем. За все это время я стал циничным, но никогда не терял решимости.

Когда я найду ее — а мне нужно верить, что найду — я ее не отпущу. Буду лелеять ее, любить, и, в конце концов, дам испить лилового вина, сделав ее полностью и всецело своей, а себя — ее.

Пока не исчезнет тьма.