Игрушка

Мальчик… мальчик… Ну мальчик же!..

Толпа…

Пестрая. Бурлящая… Шумная.

Клокочет, лопается пузырями-прорехами, исходит паром голосов людских. Смешение вавилонское. Море без конца и без края. Автострады — течения его, потоки стремительные, опасные; машины — акулы хищные, скалятся решетками хромированных радиаторов, поживу ищут; пешеходы стайками пугливых мальков в стороны прыскают. А ну как попадешь на зуб-то кому? Не хочется.

Бип! Бип!! — дорогу! р-р-разойдись, суки! Кому сказано?!

Быстрей! Ритм, ритм, единый ритм кнутом подгоняет, хлещет. С плеча, с оттяжечкой — шевелитесь, бездельники! Вашу мать! Кто там замешкался? Н-на!

Ах, старушка — божий одуванчик, не успела. Бам-м! — зализанный продолговатый болид спортивного авто сминает тело в лепешку, подбрасывает — высоко-высоко. Кровавые брызги на ветровом стекле, будто художник, макнув кисть в баночку с красным колером, щедро плеснул на холст. Куча тряпья и костей с хряском шлепается на мостовую.

Кровь… Текут струйки, с пылью мешаются, застывают грязными каплями, лужицами темно-бордовыми. Отлетает душа в горние выси.

Кровь! Кровь!! Кровь!!! — смертельные эманации витают в воздухе, и спешат-торопятся машины — успеть! урвать! ухватить кусок свой! Раскатывают труп в лепешку, рвут кости и сухожилия.

Отворачиваются-отшатываются люди, мимо идущие, свидетели трагедии, ежедневной, обыденной. Ужас в глазах — а если меня?! Облегчение — нет, другого. Понимание — сама виновата: старая, медлительная, реакция уже не та. Поэтому надо быстрей! Все, все надо делать быстрей! Еще быстрей!

От осознания таких простых и немудреных истин на душе становится легко, спокойно и хорошо. А мусоросборщики уже подобрали-подчистили все, отправив останки на переработку. Скоро несчастная старушка воскреснет в виде гамбургера или биг-мака в каком-нибудь дешевом fast-food’е.

Жизнь продолжается, черт возьми, жизнь входит в привычное русло — колею накатанную. Скрипит шестеренками плохо смазанными. Когда-то, конечно, были демонстрации и акции протеста, но — численность населения растет (даже закон в 2019 г. приняли — о детском поголовье), ресурсы не безграничны, жрать, в конце концов, что-то надо? А то. Ну и не фиг возмущаться. Мы всех, кто возмущается, к стенке поставим, спецуказ президента, понятно? Имущество после смерти владельца отчуждается в пользу государства. Семья бунтовщика направляется в трудовые лагеря на бессрочную ссылку, без права апелляции, уяснили, мать вашу? Если кто особенно тупой и ничего взять в толк не может — шлепнем прямо на месте. Обществу не нужны недееспособные идиоты. Утром, вечером и в обед на главных государственных каналах — трансляция показательных расстрелов. Смотреть обязательно. Кто будет увиливать, автоматически считается изменником, предателем и врагом народа — со всеми вытекающими.

Мальчик… Ну же, мальчик!.. Подойди, мальчик!..

Толпа…

Люди-волны. Люди-пена. Прибой громогласный — плещет, плещет, плещет…

— Куда прешь, козел?

— Сам козел!

— Ты че, ваще охренел?!

— Девушка, разрешите с вами познакомиться?

— А вы военный?

— Почему это?

— Ну кто ж так говорит: разрешите? Гуляйте, молодой человек, — прямо, а потом налево. Понятно?

— Экстази! Барт Симпсон! Кокс! Гербалайф! Дешево — хватай-налетай!

— Герыч почем?

— Для вас, уважаемый, совсем-совсем даром — пятьдесят баксов доза.

— Тридцать.

— Не смешите меня, за тридцатник только палево голимое, можете, кстати, в соседней подворотне купить. А здесь — товар качественный.

— Ну… сорок.

— Сорок пять.

— Заметано.

— Эй, сутяра, твои шалавы?

— Мои, господин.

— Сколько?

— Штука рубликов за час. Малолетки — шестьсот. Постоянным клиентам скидки. Снимите на сутки — будет дешевле.

— Давай троих. Вон, помоложе которые. До завтра забираю. На, хватай бабки, сдачи не надо. Ну что, куклы крашенные? Быстро в машину. Поехали!

Мальчик!!!

Блестят радугой витрины магазинов — шопов, кауфхаусов, бутиков, — смешно коверкают и растягивают лица. Кривое зеркало, в котором отражается наша с вами реальность-действительность. И ни одного русского названия! Ни одного!

— Мама! Песик! — розовощекий карапуз тянет за рукав кожаного полупальто не очень молодую, но все еще красивую (чуть-чуть косметики, бриллиантовая сережка-капля в левом ухе), стильно одетую женщину. — На Чарлика похож.

— Где?

— Вот, — пухлый пальчик описывает дугу. — Он улыбается!

Вывеска — сверкает разноцветным неоном — «Robotoy Inc». Шрифтом помельче — «Мы дарим счастье! Специальная новогодняя акция! Купите верного друга — Kinoida — вашему ребенку со скидкой 30 %».

Хм, действительно похож. Хотя, начиная с серии «D», они все индивидуальны. Ну-ка, ну-ка. Серия «F»? А как же «E»? Пропустили?

— Давай зайдем, мам. Я хочу посмотреть на собачку поближе.

— А потом ты захочешь, чтобы я ее купила.

— Тебе жалко? Подарить мне на Новый Год самый лучший на свете подарок?!

— Нет. Но ведь ты, наверно, помнишь, как сломался и умер Чарлик? Как ты плакал? Специалисты из Robokin, да, тогда они назывались по-другому, сказали, что это произошло от небрежного обращения.

— Нет! Я буду аккуратно. Я теперь большой, я понимаю. Купи. Пожалуйста. Новый Год же, мама!

Какой, к чертям, Новый Год. Тридцатого сентября? Вот именно, какой — седьмой или две тысячи двадцать седьмой? Боже мой, это же идиотизм — перенести празднование Нового Года на осень. Новая страна — новые веяния? Новая, черт побери, временная шкала? Увековечить захотели, себя, любимых? Да обыкновенный военный переворот. Диктаторы, тьфу! Каждого четвертого пересажали, что дальше делать будете?

— Вадик, у тебя достаточно игрушек.

— Хочу собачку! Она похожа на Чарлика!

— Не капризничай, пожалуйста.

— Ну, мама!

— Ох, какой же ты упрямый. Ладно, давай зайдем и просто посмотрим. Понимаешь? Просто взглянем и все.

Магазин очень большой, внушительный, степенно-красивый. Ряды полок и полочек поражают невероятным, невообразимым изобилием товаров. Мимо них — чинно, вальяжно — прохаживаются покупатели, прицениваются, присматриваются, заводят разговоры с менеджерами, пытаясь соизмерить новогодние пожелания-притязания своих детей с толщиной кошелька. Вадим с трудом скрывает восхищение, озираясь по сторонам. Вокруг столько игрушек! Они такие разные! Свисают с потолка гирлянды разноцветных воздушных шаров, в стоящих на полу вазах — живые цветы и маленькие деревца, даже несколько небольших фонтанов имеется. Играет приятная тихая музыка, взметаются вверх струи воды, окрашенные неоновой подсветкой в синие, красные и зеленые тона; сердце сладко замирает в груди, а потом вновь бьется — часто-часто, предвкушая удивительные праздничные сюрпризы, которые, конечно же, произойдут на Новый Год. Ведь в жизни всегда есть место Чуду, не так ли? Желание, надо только загадать желание — пусть мама купит песика. Пусть, пусть, пусть…

Холодно блестят никелированные поручни эскалатора: наверх? Нет, спасибо, мы как-нибудь сами. Покрепче ухватиться за мамину ладошку (обручальное кольцо на пальце, сейчас почти никто их не носит) и — как головой в омут — нырнуть в пеструю круговерть шумного яркого игрушечного рая.

— Здравствуйте, — перед ними, словно по волшебству возникает продавец — приятного вида молодой человек: черные брюки, белая рубашка, галстук-бабочка, цветная татуировка в виде спиральки на правой щеке. Настоящий джентльмен.

— Чем-нибудь помочь? Подобрать подарок? У нас, кстати, проходит специальная новогодняя акция — вы можете приобрести Kinoida серии «F» с тридцатипроцентной скидкой.

— Дядя, я хочу посмотреть собачку. Там, в витрине. Она похожа на Чарлика.

— Конечно, мальчик. Пойдем, — продавец вопросительно смотрит на мать, как бы спрашивая: ну, стоит тратить на вас время? вы купите эту дорогую игрушку?

Та чуть заметно хмурится, пожимает плечами.

— Дядя, — Вадик нетерпеливо переступает с ноги на ногу, — вон Чарлик. Я покажу.

— Хорошо, — неожиданно говорит женщина.

И они идут к витрине.

—…в точности как Чарлик, — объясняет Вадим продавцу. — Так моего бывшего песика звали.

Тот отрешенно кивает: да, да, не парь мне мозги, мальчик, знаешь, сколько таких Чарликов? — вагон и маленькая тележка. Потом спохватывается:

— Ну, так будете брать или нет?

— Мне надо позвонить, — говорит мать. — Посоветоваться с мужем.

Отходит в сторонку, активирует устройство мобильной связи в правом ухе, неслышно шевелит губами.

Мама… Сын просит. Слышишь? Купи!..

—…Что еще? Ах да, вот этот плюшевый мишка — бесплатный подарок каждому покупателю Kinoida. Можете взять его прямо сейчас, а собаку вам доставят в течение трех часов, хорошо?

Превосходно отрепетированная улыбка — белые, неестественно ровные зубы (металлокерамика, наверное) — ничуть не похожа на заблаговременно подготовленную и теперь надетую маску. Продавец действительно доволен — он в доле, процент с продаж является неплохой надбавкой к зарплате.

— Какой пушистый, — Вадик внимательно смотрит на игрушку, заглядывая в пластмассовые, агатово-блестящие глаза-пуговки. — У него есть имя?

— Э-э… нет, — мнется продавец. — Называй как хочешь.

— Пусть будет Пушистиком, — решает мальчишка. — Ему подходит.

Цок, цок, цок — коготками по полу. Зырк, зырк — глазищами по сторонам. Хор-рошие глазищи — все видят: от инфракрасного до ультрафиолетового диапазона. Лечь на персональный коврик в углу зала, вытянуть лапы, положить на них голову.

— Чарли-ик!

Хвост из стороны в сторону — раз! два! Из стороны в сторону. Хозяин зовет — надо встать.

— Чарлик, иди сюда, мой хороший, иди-иди.

Маленькая рука гладит по спине, чешет за ухом, обнимает. Это приятно.

Волны любви и нежности заполняют все его существо. Заполняют… затопляют… Ты мне — я тебе.

Ну… мальчик… Как собачка? Нравится?..

— Чарлик, — Вадик обнял Kinoida. — Мы всегда будем вместе, да? Ты ведь не умрешь? То есть… не сломаешься, я хотел сказать. Знаешь, как я плакал, когда прежний песик… — мальчишка всхлипнул, оттер рукавом предательски набежавшие слезы. — Не-ет, конечно, не сломаешься, вон, какой ты здоровущий. Давай играть? Я буду кидать мячик, а ты — приносить.

— Лови! — Взмах рукой: мяч летит, стукается о стену, отскакивает.

Пес черной молнией мечется по комнате.

— Ам-м! — осторожно смыкаются челюсти, могущие развить усилие до ста двадцати килограмм-сил. Ярко-оранжевый мяч, торчащий из пасти, похож на клоунский накладной нос.

— Сюда! Давай его сюда! — счастливо смеется пацан.

Kinoid отрицательно качает головой. И кажется, что его глаза, да нет, какие глаза? — фотоэлементы… пусть! неважно! — они задорно блестят.

— Ну сейчас я тебе покажу, — мальчишка корчит страшную гримасу и начинает наступать на собаку.

Та потихоньку пятится назад, потом ловко изворачивается и проскальзывает мимо Вадика.

— Дого-о-ню-у-у! — кричит он. — Все равно догоню!

Чарли оживленно мотает хвостом, налево — раз! направо — два! Скалится насмешливо. Попробуй, мол.

— Так нечестно! Ты бегаешь быстрее меня!..

Смех. Шум. Крики. Радостно-довольные вопли и взвизги.

И вся эта развеселая чехарда длится уже черт знает который час.

Вторник, 17 сентября 7 г.

—…совершенно очевидно, что в Robotoy Inc происходят странные, из ряда вон выходящие вещи.

— Почему же очевидно? Доказательства, где доказательства?

— Ха, были бы. Они так ловко прячут концы в воду, что нам никак не удается схватить их на горячем.

— Знаешь, капитан, я уже по горло сыт всякими досужими вымыслами. У тебя есть конкретный детализированный отчет по этому вопросу? Подкрепленный к тому же железными фактами? Заметь, фактами, а не бабскими сплетнями.

— Будет, господин полковник, обязательно будет. И с фактами, и со всем другим, что понадобится. Это дело времени. Всего лишь времени, понимаете?

— Ты мне, капитан, лапшу на уши не вешай. Ты конкретный срок обозначь, и к сроку этому — исполни. А если не сможешь — светит тебе служебное несоответствие и всякие прочие радости. Понятно?

— Так точно, господин полковник. К двадцать пятому сентября все будет сделано — рапорт, отчет, доказательства. Разрешите выполнять?

Вадим играл — увлеченно, самозабвенно: крошечный самолет — радиоуправляемая модель — стремительно носился по комнате. Пальцы еле успевали давить на кнопки пульта. Поворот! Ф-фух, надо бы сбавить скорость. Опять поворот!

Самый настоящий СУ-33, только маленький. Дзинь! — позвякивали стеклянные подвески люстры, когда самолетик проносился мимо них, закладывая крутые виражи. Дзинь!

— Ах! — вздыхал мальчишка и думал, не разбить бы, мама будет ругаться.

Дзинь!!

Ай! Уменьшить! Уменьшить скорость!

Из открытого настежь окна доносился громкий, не умолкающий ни на минуту (разве что чуть стихающий ночью) уличный шум: шелест шин, вой клаксонов, людской гомон, приглушенное звяканье металла… Чуть заметный, легкий ветерок шевелил шторы, а солнце — яркое, праздничное — врывалось в комнату, и в его теплых желтых лучах плясали пылинки.

— Ж-ж-ж! — орал счастливый пацан, выводя «Сушку» из крутого пике.

И надо же — замешкался вдруг, не так быстро нажал кнопку на пульте. Фьють! — самолет вылетел в открытое окно, поминай как звали.

Удивление на лице — что случилось?! — сменяется растерянной гримасой — как же?.. моя моделька… И мальчишка бежит к окну, лезет, карабкается на подоконник, размахивает пультом.

Вот — не удержал равновесие, покачнулся, всплеснул руками, стараясь уцепиться за штору.

— А-а-а! — захлебывающийся крик.

Мальчик… Куда, мальчик? Стой! Мама… сын сейчас упадет. Быстрей! Нет, не успеешь…

Чарли, лежавший на коврике в дальнем углу зала, поднялся, напружинился, повел головой и — прыгнул! Пересек в полете всю комнату, приземлился на подоконник, резко, сильно боднул Вадима, отбрасывая назад, но сам соскользнул, не сумев уже удержаться на предательски гладкой пластиковой поверхности.

Съемка-рапид: пацан летит, разевая рот в немом крике, — медленно-медленно; и так же неторопливо, но с другой стороны, падает биомеханическая игрушка — пес Чарли, любимчик, подарок новогодний…

Плюшевый медведь, сидящий на трюмо, тупо пялится в стену: оранжевые обои с цветочками, напылены неделю назад, схема Relax, ничего особенного.

Вадик упал, больно стукнувшись затылком об угол «стенки», разбивая его в кровь. Ненадолго потерял сознание, потом вновь очнулся. Пелена перед глазами… мутная… кружится все… тошнит…

Нет! Нет! Не на ковер! Мама будет… Вырвало. Утренним завтраком: омлет, хлеб с маслом, чай. Зато стало легче. Немного… легче…

Он лежал на полу рядом с лужей собственной блевотины — совершенно обессиленный, не пытаясь даже отползти в сторону, и горько — навзрыд — плакал. Собачка оказалась плохой. Очень плохой! Она обидела его! Ударила!! И самолетик пропал-потерялся. Не вернуть теперь! Дрянная, паршивая, гадкая собака!! Ненавижу!!!

А Kinoid, рухнувший вниз с четвертого этажа, все еще слабо подергивался на асфальте, сучил лапами, пока переехавшая его машина окончательно не решила вопрос жизни и смерти.

Четверг, 19 сентября 7 г.

—…с-слышь, кап-питан, ты меня уважаешь?

— Да я за тебя, майор, да я… а… наливай!

— За ч-что п-пить будем?

— За что? А давай за государственную тайну? Я этих тайн до черта знаю. Хошь, расскажу одну или две? Или десять?

— Да на хера мне т-твои тайны, капитан? У меня самого их выше головы. Я, м-мать-перемать, из-за тайн этих — невыездной. Даже отсюда, из этого гребанного города — невыездной.

— А-а, не скажи. Такие тайны на дороге не валяются. Я если ее щас выболтаю, то полкан и тебя, и меня уроет, в землю закопает, а потом на могилках спляшет. Семьям, естессно, денежную компенсацию выплатят, орден посмертный на красной подушечке вручат и заявление официальное зачтут. От имени, мол, и по поручению… геройски погиб при исполнении своих служебных обязанностей… как верный сын отчизны и народа в лице правящей… Веришь, нет? А ведь зачтут. Поэтому, майор, я тебе ни хрена говорить не буду. Я ж не дурак. И ты — не дурак. Мы умные, да? Наливай!..

…электронный мозг умирающего Kinoida успел-таки оттранслировать вовне новое, пока еще малопонятное чувство. Оно было неприятным, но очень-очень сильным. И все модификанты серии «F» жадно впитывали его. Не потому, что искали свежих, ярких впечатлений, не потому, что стремились сохранить в общей памяти последние минуты жизни собрата, и уж вовсе не по чьему-то распоряжению свыше.

Просто таков был принцип: ты мне, я — тебе.

Понедельник, 23 сентября 7 г.

(запись разговора произведена собственной службой безопасности компании по настоянию ее руководителя Д. С. Гиоргадзе)

— Здравствуйте, господин Краснов.

— Здравствуйте, Семенов. Присаживайтесь.

— Спасибо.

— Ну а теперь объясните мне, почему вы настояли на столь срочной, неотложной встрече? У меня отпуск, между прочим. Генеральные директора ведь тоже должны отдыхать, не так ли?

— Обстоятельства, господин Краснов, обстоятельства, будь они неладны. Я бы даже сказал, самое настоящее ЧП. Такая неразбериха во всем. Можно воды?

— Да, конечно.

Слышно, как булькает наливаемая из графина вода.

— Так вот… Ну, вы, наверно, знаете, что игрушки довольно часто ломаются? Дети, они… гм… скажем, недостаточно аккуратно с ними обращаются.

Шумный вздох. Бульканье воды.

— Что-то никак не пойму, куда вы клоните?

— Сейчас поясню. В случае обнаружения поломки владельцы обращаются в сервисные центры, ну а если тварюшка окончательно издохла — сдают в утиль. Там у нас также имеются свои люди, все схвачено. Поэтому весь спектр выпускаемой нами продукции, так или иначе, возвращается обратно. Специалисты устанавливают причины, вызвавшие поломку, проводят комплексное тестирование электронно-вычислительных матриц на предмет обнаружения сбоев и прочих неполадок, извлекают более-менее ценные узлы и детали, вновь запуская их в производство. Вот, собственно, такой круговорот.

— Хм, признаться, не услышал ничего нового. Хватит ходить вокруг да около, выкладывайте, что там у вас стряслось.

— Специальный контур-блок SoEM, встроенный абсолютно во все последние модели, господин директор, — его нет! Обнаружено, так сказать, наличие отсутствия. У принятых в ремонт и переданных на утилизацию игрушек нет такого контура! Даже намека на него, будто и не было никогда, представляете?!

— Я, Семенов, ничего представлять не должен, ясно? Это ваши, — подчеркиваю, ваши! — непосредственные и прямые обязанности. Так что докладывайте по существу.

— Но как же?.. Я и докладываю — в соответствии с секретной директивой № 0150 в течение вот уже трех месяцев вся выпускаемая Robotoy Inc продукция комплектуется дополнительным EM-контуром, способным принимать и ретранслировать (в радиусе до тысячи трехсот пятидесяти метров) особые управляющие сигналы.

— Ах, вот вы о чем. Честно говоря, никак не могу запомнить всякие аббревиатуры, поэтому и не понял сразу. Хорошо… то есть плохо, конечно же. Очень плохо. Как давно зафиксирован первый подобный случай?

— Примерно полмесяца назад.

— Принятые меры?

— Мы тщательно проанализировали весь цикл производства — диверсий не обнаружено. Во взятых на пробу образцах из отдельных партий не выявлено никаких дефектов. Проверка магазинов показала, что товар, хранящийся у них на складах, полностью соответствует норме, отклонения, конечно, встречаются, но строго в пределах допустимых значений. Объем продаж в этом квартале был очень высоким. Модельный ряд во всем своем ассортименте раскупался на ура. Думаю, нет смысла отзывать назад нашу продукцию, пусть даже частично. Поступив так, мы просто дискредитируем себя.

— Черт бы вас побрал, Семенов! И господина Штольца с господином Хайруллиным заодно. И всю вашу гребанную экспериментальную серию «F»! Допрыгались, умники?! А если — вы хоть задумывались над этим? — ситуация выйдет из-под контроля?! Что тогда? Ложиться в гроб и заказывать молебен за упокой? Весь тщательно отработанный и скоординированный план теперь можно выбросить на помойку, к свиньям собачьим!

— Не все так плохо, господин Краснов, серия «F» занимала незначительный сегмент этой части рынка. Основная целевая аудитория предпочитала модификации «E» и «D» в силу их более низкой стоимости и удобства эксплуатации. Ну а с ними у нас полный порядок — выборочные проверки подтвердили ошибочность первых предположений, развеяв всяческие сомнения.

— Ладно, Семенов, позже специальная экспертная комиссия обстоятельно разберется во всей этой темной истории. А пока — обратите внимание на бурную деятельность ребяток из СБК и, по возможности, пресеките ее. Иначе всех нас ожидают оч-чень крупные неприятности.

Вадик бесцельно бродил по квартире — из комнаты в комнату, тер кулачками глаза, всхлипывал, стараясь не разреветься в полный голос. Только теперь, через несколько дней, когда прошли обида и злость, он понял — что сделала собака. Почему оттолкнула его.

Вадик страдал.

Ему было очень-очень жаль Kinoida.

Безмерно.

На увещевания родителей, Вадик топал ногами и кричал: «Нет! Нет! Чарлик умер! А другой… мне не нужен!»

— Быть может… кошку? — осторожно интересовался отец. — Кошечку, а?

Эти бесхитростные слова вызывали у сына новый приступ истерики.

Среда, 25 сентября 7 г.

—…Ну?

— Не «ну», господин полковник, а голые факты. Против них, как известно, не попрешь. Ознакомились? Так выскажите свое компетентное мнение.

— Я тебя, капитан, под трибунал отдаем, сука. Ты что нарыл, мразь, что накопал?! Да ты знаешь, кем приходится глава Robotoy Inc президенту? Двоюродным братом, мать его! Лучший друг детства и все такое. Короче, отчет необходимо уничтожить, свидетелей — убрать. Мы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем. Занимаемся своим делом, на Robotoy нам просто-напросто плевать. Пусть хоть могилы раскапывают, а мы пальчиком — слышишь?! пальчиком! — не шевельнем. Вот даст президент отмашку, тогда, пожалуйста.

— Боюсь, поздно будет, господин полковник. Эмпат-блоки и биочипы с наведенным контуром псевдосознания это вам не хухры-мухры.

— Так что, они все-таки живые?!

— Нет, слава Богу, пока еще — нет.

— Не понимаю, ох, не понимаю… Цели какие? Задачи? Они что, специально это делают? С умыслом неким, выгадать чего-то хотят? Или все же — бизнес? Обычный, нормальный бизнес: деньги, сверхприбыли… А может, они просто дураки? Дубины стоеросовые. Ни хера не понимают, а лезут. Интересно им, умникам яйцеголовым, интеллигентам вшивым, очкастым.

— Думаю, бизнес и сверхприбыли неким умыслам совсем не препятствуют. Одно, знаете ли, другому не мешает. Так что готовьтесь, шеф.

— Ты на что это намекаешь, а?

— Да не намекаю уже — открытым текстом говорю: будет очередной переворот.

— Точно?

— Совершенно точно. Знаете когда? Не догадались еще? Аккурат в Новый Год и устроят. Умно, ничего не скажешь. Вот такой, значит, подарочек-сюрприз от Дедушки Мороза. Шеф, вы в Деда Мороза-то верите? Ну и правильно. А отсюда линять надо, ой, линять, чтоб только пятки сверкали. И чем быстрей, тем лучше.

Пятница, 27 сентября 7 г.

—…Да, да, да, Штольц! Черт возьми! — Краснов раздражено хлопнул ладонью по интеркому. Чуть ослабил узел шелкового галстука. Налил в стакан «Боржоми», шумно глотнул. Пузырьки газа приятно щекотали ноздри.

— Ничего не могут сделать без распоряжения свыше. А?! Ну что за люди. Никакой ответственности, — директор раздраженно дергал галстук — темно-бордовый, в серую мелкую полоску. Стакан с минеральной водой чуть подрагивал. Руководитель Robotoy Inc вынул из внутреннего кармана пиджака расческу, пригладил волосы на лысеющей уже голове. Вновь утопил клавишу интеркома:

— Инна, как там мой кофе? Сварила уже? Побыстрее, пожалуйста.

— Да, Владлен Петрович. И…

— Что?

— Звонил Игорь Николаевич, просил, чтобы вы посмотрели новости.

Краснов пошарил на заваленном бумагами столе, нашел пульт и включил видеопанель.

Популярный ведущий негосударственного новостного канала RedLine Артур Мартиросян, слегка волнуясь и выпучив круглые водянистые глаза, зачитывал последние известия:

—…наш корреспондент, ранее других оказавшийся на месте…

Директор чуть увеличил громкость.

—…Крупное дорожно-транспортное происшествие на федеральное шоссе номер сто пятьдесят девять…

Скрипнула, открываясь, дверь кабинета.

— Ваш кофе, — прощебетала секретарша, входя с подносом. На нем стояли чашка, сахарница, кувшинчик со сливками и небольшая джезва, над которой поднимался ароматный парок.

—…группа сотрудников СБК, следующих в… — продолжал бубнить диктор, — многочисленные жертвы…

Инна замерла на пороге, смешно округлив глаза и всматриваясь в экран, на котором крупным планом показывали место аварии. Искореженные ошметки металла, обгоревшие тела, черный жирный дым, рвущийся к небу. Спасатели в серебристо-оранжевых комбинезонах, суетящиеся на заднем фоне. Усталый черноусый дядька с подергивающимся веком. Мужчина твердо смотрел в камеру и нервно курил, постоянно сплевывая.

— Да, — говорил он, — производится опознание. Личности некоторых погибших уже установлены. Это лейтенант Гаврилов, лейтенант Балашихин, капитан Приходько, полковник Череповец…

Секретарь поставила поднос на стол и торопливо вышла, аккуратно притворив дверь.

— Представитель СБК по связям с общественностью воздержался от каких-либо комментариев, — скроив печальную мину, заявил ведущий. — Контрразведка не подтверждает и не опровергает возможность теракта. Но, скорее всего, имевшее место трагическое событие явилось просто стечением обстоятельств.

Краснов щелкнул пультом, экран погас. Потом Владлен Петрович тронул мочку уха, активируя устройство мобильной связи, бросил:

— Семенов, зайди на пять минут, — усмехнулся. — Отчитаешься.

— Кто это? — Вадик вопросительно посмотрел на мать.

— Где? Что ты увидел? — женщина потрепала сына по плечу, огляделась по сторонам.

— Вон, дяди в черных куртках, с гитарами.

— А-а, — мать понимающе кивнула, поправила выбившиеся из-под беретки волосы. — Снэгеры. Уличная группа. Скорее всего, выступают нелегально. Пойдем, Вадька, нам еще торт надо купить и апельсины. Знаешь, кто будет встречать с нами Новый год? Тетя Люся с Игорьком. Помнишь тетю Люсю?

— Ага, — согласился мальчишка, — помню, — и заканючил: — Хочу посмотреть, как поют. Ну, пожалуйста, мам.

— Нет, — женщина нахмурилась. — Могут начаться беспорядки. Они же специально провоцируют людей!

— Всего одну минуточку! — Вадик увлек ее в сторону памятника Двум Революционерам, под которым играли музыканты. Вокруг уже скапливался народ.

Мать ошарашено крутила головой: децибелы, рвущиеся из колонок, оглушали.

Надсадно визжали электроскрипки, ухали барабаны; жесткая, агрессивная мелодия синтезатора винтом вкручивалась в уши. Лысый парень с татуировкой паука на черепе и зеркальных очках в пол-лица быстро, резко отчитывал текст. Крошечная капля радиомикрофона на гибком усике дрожала возле обветренных губ.

Толпа прибывала.

В стоящую на земле коробку из-под чипсов летели деньги — в основном мелочь, но попадались и крупные купюры.

— Пошли, — мать дернула Вадика за рукав. — У этой snag-группы наверняка нет лицензии.

Словно подтверждая ее слова, из-за угла высунулись два тупорылых полицейских «Хаммера». Хлопнули дверцы, впечатались в пыль рубчатые подошвы ботинок. Хмурые стражи порядка сосредоточенно проталкивались к певцу, распихивая людей прикладами.

— Пошли, — повторила мать.

— А теперь припев, вместе! — кричал парень с татуировкой. Ему, видимо, было плевать на полицейских.

Понедельник, 30 сентября 7 г.

— Ну что, начинаем?

— Начинаем, Владлен Петрович, — Гиоргадзе шумно вздохнул, достал носовой платок, вытер потный лоб. — Внимание! — поправил на лацкане пиджака клипсу мобильной связи, окинул взглядом ряд многочисленных видеопанелей на стене кабинета. — Минутная готовность. Техникам-операторам отчитаться. Координаторам один и два докладывать о состоянии хода операции каждые пять минут. Корректорам-синхронизаторам — каждые четверть часа.

— Пост один — аппаратура в норме. Полный охват условного района, — бодро отбарабанили слева.

— Пост два — аппаратура в норме. Полный охват условного района, — подхватили их соседи.

—…Пост пятнадцать — аппаратура в норме. Полный охват условного района.

— Внимание! Десятисекундная готовность. Отсчет пошел. Десять. Девять. Восемь…

—…Ноль. Начали!

— Ну как? — Краснов устало помассировал виски. — Все нормально?

— Да, Владлен Петрович. Минут через пятнадцать-двадцать мы будем полностью владеть ситуацией. Сначала спровоцируем массовые беспорядки, в ходе которых ликвидируем сопротивление полиции, контрразведки, ну и других служб. Потом возьмем под контроль телекоммуникационные системы, административные учреждения, бизнес-центры, транспортные узлы и развязки. Далее по плану — штурм отеля «Orion-Meta», в котором остановился президент.

— Дай-то Бог, — пробурчал генеральный, суеверно сплюнул через левое плечо, постучал по столешнице.

Гиоргадзе понимающе хмыкнул.

Старинные часы с кукушкой, висящие на стене, неторопливо качали маятником, отмеривали секунды с минутами.

Тик-так — время.

Тик-так — вечность.

Тик-так — одна эпоха сменяет другую.

Это плохо? Хорошо?

Но ведь мы все равно не в силах что-либо изменить.

Эпоха следует за эпохой. Новое — взамен старому.

Тик-так…

Через пять минут после начала акции было зафиксировано первое нарушение графика. Дальше всевозможные сбои и осечки только нарастали, и вот — тщательно разработанная операция полетала-покатилась в тартарары, к чертям собачьим…

— Отказ аппаратуры! — паниковали операторы.

— Программный сбой!

— Сигнал затухает!

— Гаснет!

— Невозможно провести коррекцию!

— Синхронизация не проходит!

— Что такое?! — в бешенстве орал на Гиоргадзе Краснов. — Почему?! Немедленно устранить все неисправности! Ни в коем случае не прекращать операцию! Я приказываю!!

— Это СБК, — бормотал осунувшийся службист. — Чертово СБК взяло нас под контроль! Всё… конец… Они знают! Знают!! Я не хочу!..

— Уничтожайте установки! Вооружайте людей! — Владлен Петрович тряс Гиоргадзе за грудки. — Слышите?! Лучше сдохнуть с оружием в руках, чем…

Чем плясать под чужую дудку? Корчиться марионеткой на ниточках? Да? Правильно?

Вы странные, люди. Через ненависть и разрушение думаете прийти к процветанию? Неужели это правда? Скажите, правда?.. Тогда…

— Мама, — удивился Вадик, когда родители встали из-за праздничного стола и начали одеваться. — Вы… куда? Вы же сказали, что никуда не пойдете? Дома будете. Тетя Люся с Игорьком должны еще…

— Вадим, — папа недоуменно пожевал губами, нахмурился (этот простой вопрос неожиданно смутил его), — э-э… мы скоро придем. Хорошо? Побудь пока один, ладно? Ты ведь уже большой мальчик. А мы с мамой вернемся буквально через… э-э… в общем, жди.

Хлопнула входная дверь.

Звякнули на столе вилки-ложки.

Чуть покачнувшаяся люстра отбросила на стены неяркие, матовые блики, и большой кремовый торт, гордо выпятивший свои жирные масляные бока, вдруг показался мальчишке совсем-совсем невкусным.

Вадик подошел к окну, отдернул штору, прижался носом к холодному стеклу. Замер.

По улице шли люди. Много людей.

К ним присоединились мама с папой.

Толпа…

Пестрая. Яркая.

Гомонит, орет, кривляется. (Веселитесь, люди? Это такой праздник, да?..) Сборище сумасшедших — если взглянуть со стороны. Непрекращаемое броуновское движение. Но вот — замерло, остановилось, взгляды липнут к огромному электронному табло, висящему над площадью: «23:59:27». Стихает музыка, смолкают голоса визгливо-пронзительные да выкрики пьяные. Ненадолго, правда. Да что уж теперь.

Бом! бом! бом! — начинают отсчет куранты.

Бом!..

— Ур-р-ра-а-а!!! — беснуется толпа.

— Ур-р-ра-а-а!!! — звук летит над площадью, толкается в барабанные перепонки.

— Ур-р-ра-а-а!!! — единым выдохом, выжимая весь воздух из несчастных легких. — С Новым Годом!!!

Пенится открываемое шампанское, звенят взятые из дома бокалы.

— С Но-вым!!! Го-дом!!! С Но-вым!..

Ба-бах! — летит вверх конфетти из хлопушек, вжиу! — рассыпаются фейерверки, трещат воздетые высоко-высоко бенгальские огни. Лес рук, море огня, ленты серпантина — паутиной серебряной, и расцветает в небе салют праздничный, такой красивый, что дух захватывает.

Ликование — всеобщее, неподдельное. В стране диктатура? — плевать! Семьдесят процентов за чертой бедности? Работают, рук не покладая? Двенадцать часов в сутки? — а нам-то! В трудовых лагерях каждый четвертый? Расстрелы показательные обязали смотреть даже школьников? — Господи, какая ерунда!

— Ур-ра-а!! С Новым Годом!!!

Редкие цепочки полицейских — хмурые лица за пластиковыми щитками шлемов, кевларовые бронежилеты с активным отражающим слоем, оружие штатное наизготовку. Бдят стражи — а ну непорядок какой случится? Кидают по сторонам угрюмые взгляды («Тридцать пятый, доложите обстановку». — «Докладываю…»), желваки на скулах катают. Да нет, нормально вроде все, но если что — готовы немедленно пр-ресечь.

«Тридцать шестой, доложите обстановку…»

Внезапно большая часть толпы — около двух третей — застывает. Щелк! — моментальная фотография. Статуи недвижные, каменные. Валятся из рук бутылки, бокалы, рюмашки-стаканчики. Падают на асфальт, дзинь! — разбиваются, выплескивая шипучую янтарную влагу… Оставшаяся треть не сразу понимает, что произошло, не догоняет, проще говоря. Бурлит кровь, эйфория волной накрывает, рвется наружу хмельной угар.

— Братан, давай выпьем! Ты че, братан? Не уважаешь? Э-э… да что такое?.. Мать вашу, что с ними со всеми такое?!!

…ваша цель — вышки и центры мобильной связи, полицейские участки, административные учреждения, банки, аэро — и железнодорожные вокзалы…

А те стоят и будто вслушиваются во что — серьезно, внимательно. Словно некий голос у них в голове вещает. Неужели и впрямь?

…люди, любое сопротивление необходимо подавить. Быстро и эффективно. Кто не с нами — тот против нас. Это враг. А враг подлежит безусловному уничтожению. Убивайте их! Убивайте всех!! Убивайте!!!

Толпа шевелится, вспучивается, раздается в стороны, вскипает волнами. Люди достают припрятанное под полами одежды оружие — пистолет-пулеметы «Клин-М», «Каштаны» с лазерными целеуказателями, электроразрядники «Дзетта». Кое-где мелькают совсем уж старые АК-74, ПМ, даже ТТ. Хищно блестят ножи и кухонные топорики для разделки мяса.

— Эй! Ты че, сука? Ты мне на ногу встал!

— Да пошел ты!

— Э-э, братан, остынь. Культурно отдыхаем, да? Все путем.

— Д-да? Ну так отдыхай, придурок!!! — нож по самую рукоятку входит в горло.

— Мо-чи-и-и козлов!!

— Н-на! Отвали, гнида!

— Ментов! Гасите ментов!!

— А-а-а!!!

Слышны первые выстрелы…

Вадик — через щелку в шторах — с ужасом и страхом смотрел, как неистовая куражная толпа бесчинствует за окном, разнося вдребезги все, что попадется под руку. Полоумные психи и то, наверно, ведут себя куда благопристойней. В окна домов и зеркальные витрины магазинов летели камни, пустые бутылки, увесистые металлические предметы, куски пластика. Люди переворачивали и разбивали машины, урны, скамейки, мусорные контейнеры, а робоуборщиков, вылезших из своих ниш-укрытий, — просто разрывали на части.

— Круши-и-и!! — доносились бессвязные вопли. — Бей!!!

— Суки! Получите, суки!

— Ломай двери!

Небольшой отряд полиции, высунувшийся из соседнего переулка и тут же ввязавшийся в свару («Всем стоять! Стволы на землю! Даем вам пять секунд, сопротивление бесполезно — на подходе внутренние войска и армейские соединения!»), был уничтожен в считанное мгновенье.

— На площадь Свободы! — орал кто-то в черном блестящем плаще, взгромоздясь на крышу элекара «Ford Hawk». — Все на площадь Свободы! Там главное ментовское управление! Дадим гадам прикурить!!

— Правильно!

— Дадим!

— Круши-и-и!..

…Где-то неподалеку грохотали траками, кроша и сминая асфальт, Т-125 — танки, используемые заградотрядами полиции. Промчалась, плюясь огнем, парочка БТРов.

— А-а!.. — взвыла толпа, ломанувшись следом и беспорядочно паля из самого разнообразного оружия.

— Мама… папа… — скулит пацан, — мне страшно. Где вы? Куда ушли? Зачем? Я здесь один, совсем-совсем один… Я не хочу умирать! Они сейчас придут и убьют меня! Плохие дяди и тети войдут в дом… схватят, будут бить, пинать ногами… Не-е-ет! Не надо! Я не хочу!.. Пожалуйста, мама… папа…

Не надо бояться, мальчик. Опасности нет. Никакой. Все под контролем. Спи.

— Пожа… — не договорив, Вадик отлипает от окна, сомнамбулически бредет к кровати, ложится, отворачивается к стене. Закрывает глаза. Засыпает. Спит…

И может быть, видит что-то хорошее, потому что здесь, в вывернувшейся наизнанку реальности, в домике карточном, рухнувшем в одночасье, это самое «хорошее» будет теперь ой как нескоро. Если вообще будет.

Все донельзя паршиво, скверно, отвратительно и мерзко. Кажется, что смертельно-тлетворные, ядовитые эманации заполонили землю, воздух, воду, и планета стонет под этим ужасающим гнетом.

Не укради? Не убий? Не возжелай?..

Бред! Боже мой, какой бред!

Кстати, ты, Господи, — тоже бред. Глупость несусветная. Чушь собачья.

Отвали, короче, не мешай.

Мы свихнулись, сбрендили, спятили.

А-а-а!!! — это помешательство, чистое и прозрачное, как слеза ребенка. Это ненависть, горящая в глазах. Это жажда самоуничтожения.

Убейте врагов своих. Ради будущего счастья, ради свободы, ради жизни. Убейте! Все лучшее будет потом, все лучшее достанется вам и только вам, а сейчас нужно действовать — решительно, твердо, беспощадно. Убейте их!! Всех убейте!!!

Мир сошел с ума. Будто прорвался большой гнойный нарыв — и злоба окончательно затопила людские души.

На улице — трупы, раскуроченные, перевернутые машины и много-много мусора. Витрины магазинов скалятся острыми изломами разбитых стекол. Ветер гоняет по мостовой пустые пластиковые бутылки, алюминиевые пивные банки, ленты серпантина, конфетти и прочую дрянь.

— А-а-а!.. — доносится из близлежащих кварталов. — А-а-а!!!

Дикий, надсадный рев.

И — огненное зарево: уже в нескольких местах. Черный жирный дым, запах гари, частицы пепла носятся-витают в воздухе.

Откуда-то справа доносятся глухие звуки артиллерийской канонады. Бух! Бух-х!!

Это что — конец?

Не-ет. Это — только начало.

Начинает накрапывать дождь, мелкий, но постепенно усиливающийся. В редком свете одиноких, чудом уцелевших фонарей видны мокро отблескивающие, деформированные листы металла, расколошмаченные в щепу скамейки, горелые куски пластика, битое стекло…

Сломано все, что только можно было сломать и разрушить. А по темному, искореженному и захламленному донельзя асфальту неторопливо текут первые, пока еще слабые струйки. Размывают кровавые пятна, окрашиваясь в веселый ярко-розовый цвет, сливаются в ручейки.

Дождь становится все сильнее, превращаясь в ливень, тяжелые капли со всей дури лупят по лужам, взрываясь пузырями-брызгами. Вода с шумом устремляется в открытые канализационные люки и водостоки, бурлит, пенится, несется грязным потоком, вбирая в себя многочисленный мусор и разные нечистоты. Покачивает, пытаясь сдвинуть с места, трупы людей — этакие полузатопленные корабли-остовы. Их много, очень много. Разбросанные по сторонам руки бессильно цепляются за выщербленный асфальт, распяленные в немом крике рты захлебываются мутной водой, пустые глаза смотрят вверх, в непроглядную тьму обложенного тучами небосвода. Будто совета испрашивают.

Боже милосердный, да как же? да за что?..

А небо — отвечает:

Вот чаша сия. Полна она. Мимо не проношу, нет. Примите. Благодарность же ваша или ненависть не нужны мне. Видите? — отверзлись хляби небесные, поднимутся воды, обоймут вас до самой души. Дальше что будет — не знаю. Истинно верующие — да спасутся.

Кто?! Кто — истинно верующие?!! — вопиют-надрываются умершие. Но безгласный вопль этот тщетен и бесплоден. — Он? Может быть, он? Или она?

Поток, несущийся по мостовой, слегка покачивает труп женщины, лежащей на поребрике. Ее длинные каштановые волосы, мокнущие в луже, расплылись-рассыпались на отдельные прядки, стали похожи на темно-коричневое невесомое облачко, плавно колеблющееся в дождевых струях. Женщина немолода, но все еще красива, она напоминает мертвого ангела. И пусть к волосам, обратившимся нимбом, прилип брошенный кем-то окурок. Пусть. Это неважно. На ней модное дорогое полупальто. Да, испачканное и порванное, но все равно выглядящее стильным. А на груди — большая обугленная дыра. Такие обычно оставляет полицейский «универсал» «МП-31Т», спецмодель. В левом ухе блестит сережка-капля, возможно — бриллиантовая. Лицо чистое, не испорченное ни татуировкой, ни пирсингом. Обручальное кольцо на пальце (редко кто сейчас их носит). Чуть-чуть косметики…

Все будет хорошо. Скоро. Очень скоро. Мы обещаем вам это.

А пока — с Новым Годом, люди!

С новым счастьем!!!