Заветные, сладкие две недели поблажек пролетели, как один день. Короткий жалкий зимний один-единственный день.
Единственная радость за все это время, так это прогулки с Эмилем.
Я понимаю, что связывает нас дружба и только дружба, но в нем что-то есть. Что-то, что больше притягивает меня, чем "изюминка друга" в Браяне.
Вампир. Удивительно, но за все это время он ни разу не проявил себя каким-то монстром или сверхчеловеком (кроме назойливой грубой телепатии). А так, все даже до обиды тривиально.
Я раз десять умоляла его показать клыки, настоящие клыкища, а не те жалкие отростки, что были едва больше моих (в силу разницы пола, роста и т. п.). В общем, Эмиль — хороший друг, но жалкий вампир. Не верите? Я тоже не хочу себе верить.
Что может быть лучше, чем большая перемена, и ты валяешься на зеленой травке под столетним дубом, да достаешь вампира своими недалекими мыслями?
Что? Что? НИЧЕГО!
— Ну, вот и все. Капец мне, — наигранно разрыдалась я и уткнула свое лицо в ладони.
— Ужас, Габи, физкультура — это еще не конец света.
— Для вампира — может, и да, а вот для таких, как я, — это самоубийство… нервов, мозга и тела.
— Таких как ты? Это каких? Калек от природы? Или ленивых нытиков?
— Нормальных людей.
— То еще мне нормальную нашла. Мега осветитель жизни вампиров. Что? По ночам покатываешь статейки для журнальчика?
— И это обозвался мой верный фанат?
— Скорее, верный злой критик.
— Ой, ой, злюка мне нашелся. Ладно, — скорчив на прощание печальную рожицу, я сменила свое положения с "ленивец" на "приговоренный раб". Радостно потянувшись, подняла все свои тетрадки с земли, захватила рюкзак и дико зарычала:
— ФИЗКУЛЬТУРРРА!
— Ужас. Габи, ужас! — выровнялся рядом со мной Эмиль. — Давай я хоть тебя отведу, а то точно с позором сбежишь от злого зверя "физ-ра".
Показала ему язык.
"Хам".
— Я все слышу, слышу.
— Знаю, знаю, — язвительно перекривила его и поплелась в сторону спортзала.
А вот и кат собственной персоной. Гудвин Хойк. Чтоб его…
И пусть мои одногруппницы без ума от его "невероятной красоты", "терпкого меда", "пухленьких губок бантиком", и "безумно добрых" глаз, я едва сдерживаюсь от скрежета зубами из-за злости и ненависти.
— И так, раз все на месте, давайте, четыре кружка для разминки.
— ЧЕТЫРЕ?
— Четыре? Кто сказал четыре? ПЯТЬ. Пять кругов для разминочки. Еще вопросы?
— Так дождь моросит, — не унималась я.
— Моросит — не идет. Или мне что… за тобой бегать с зонтиком? А ну марш догонять остальных. Раскудахталась.
"Урод!"
Не удивительно, что на втором ну оч-ч-чень "маленьком" круге я едва не упала на землю. Ноги подкашивались, слаживались в двое, словно сломанные спички.
Внутри все неистово жгло.
Моя бедная селезенка разрывалась на части.
"Ублюдок!!!"
Стоп.
Что это?
С этим гадким Гудвином стоит мой Эмиль и мило беседует. Даже улыбается. Он что, издевается? Неужели он не видит, как этот гад убивает меня? Убивает своим адским "сЫпЫортом!!!"
— Ладно, отдохни иди.
— Я и без Вашего ладно, знаю, что мне делать. Гори синим пламенем Вы и Ваша физкультура! — последнее слово я с особенным ядом произнесла.
Бросив мимолетный злой взгляд на ухмыляющегося Эмиля, я побрела в раздевалку. Побрела? Я сказала "побрела"? Не-е-ет!!! Поползла едва не на четвереньках.
Сидеть в одиночестве в раздевалке оказалось еще больше невыносимей.
Но, но, но…
Законный душ оказался достойной платой за мои страдания!
— Боже, Габи, этот твой чудной синяк так и не сходит, — заботливо, с искренним чувством переживания и сострадания, прошептала Мелани, и невольно погладила меня по плечу.
— Синяк?
— Угу.
— О, — неожиданно к нам подскочила наша общая знакомая Мередит (она везде сует свой нос), — какая забавная татушка.
— Какая это тебе татушка? — злобно прорычала Мелани.
Я лишь рассмеялась в ответ.
— А что? Вот отчетливо видно иероглиф. Но только зря ты такой выбрала. Лучше бы любовь, ангел, сила… или что там еще.
— И что же я "выбрала"? — не сдержалась от подколки больного воображения девушки.
— Смерть, — и она, с совершенно серьезным выражением лица, коснулась указательным пальцем моей кожи, синяка… Вот, отчетливо видны знаки. И провела несколько невнятных линий на моем теле.
— Да пошла ты, — не выдержала Мел и резко, грубо, совершенно не свойственно для нее, отдернула руку Мери от меня.
— Хм, странные, — нервно фыркнула девушка и ушла в раздевалку.
— Не слушай ее.
Легко сказать.
Но все же попыталась больше про это не думать.
Так, Габи, я сказала: "НЕ ДУМАТЬ".
Удивительно, с тех пор, как я вернулась к занятиям, так больше не натыкалась на эту белобрысую лахудру Матильду. Нет, она была в колледже, ее не раз видела Мел, но я так на нее и не наткнулась. Да я, вообще-то, и не искала встреч, и она, видимо, тоже.
Но забывать нельзя. Нельзя, ведь едва расслабишься, как… нож в спину.
Забавно, как нелюбимый предмет может поделить жизнь на "до" и "после".
Едва наступал вечер пятницы, как я уже тряслась от злости в предвкушении физкультуры во вторник, но едва наступал вечер вторника, как я уже закипала от ожидания пятницы и заветной встречи с Гудвином.
— Габи, девочка, ты все рекорды побила. Нет на земле никого медленнее, чем ты.
"Да нет уж, ваш мозг на первом месте".
— Стараемся, стараемся, мистер Хойк, — язвительно прорычала я сквозь зубы.
— Но как так можно? А вдруг тебя маньяк начнет преследовать? И что ты будешь делать с такими скоростями?
— А маньяк симпатичный?
— Очень, очень симпатичный, — иронично улыбнулся Гудвин.
— Тогда постою, подожду, а там первой наброшусь.
Дикий хохот девочек раздался перебил воцарившуюся тишину. Даже наш "супер-пупер" серьезный Хойк улыбнулся.
— А если страшный-страшный?
— Все равно наброситься, — не удержался кто-то из толпы.
— О да, да, никого не отпущу, — с наигранной злостью и угрозой зарычала я сквозь смех.
— Давайте, девочки, живее, живее. Встали, походили. Километр — это лишь разминочка, а вы уже плачете. Давай, давай, ходим, ходим, не останавливаемся, а то вынудите мне вам кросс прописать для профилактики лени.
Мозг себе пропиши.
Нет, я не понимаю. Как мой Эмиль может общаться с этим придурком?
Гудвин Хойк. Весь такой из себя умный, правильный, рассудительный. Павлин с золотыми перьями, а не преподаватель физкультуры!
— Эм, твоя Габриелла просто заноза в пятке. Достанет любого.
— Да… она такая. Моя боевая Габи.
— Иногда мне хочется ей скрутить шею.
— Ню, ню, низззя.
— Нет, пойми меня правильно. Я могу закрыть глаза на ее ненависть ко мне, на ее постоянное нытье и нежелание шевелиться, но какого хрена она пытается еще при всем этом меня доставать?
— Ну, не любит человек спорт.
— Спорт спортом, но меня она срывает с катушек. А эти ее неглубокие тупые злобные шутки? Ее постоянные ругательства. Я не понимаю, как ты, с твоей-то гордостью и самолюбием, все это терпишь. Сумасшедшая зараза. Вот кто она!
— Гуд, я тебя понимаю, но все равно… все равно мне все это в ней нравится. Дерзкая, бросающаяся из крайности в крайность, горделивая сумасшедшая стерва. Именно за это я ее… и ценю.
Едва Эмиль соизволил оторваться от своего дорого Гудвина, как я тут же прискакала ему на встречу.
Скорчив рожицу великомученицы, обижено скрутив губки дудочкой, я засюсюкала своему вампиру:
— Вот видишь, как он надо мной издевается!
— Да на тебе пахать и пахать нужно, буренка!
— Ах, так? — прижмурилась от наигранной злости.
— Но…. а как? — не унимался Эмиль.
— Гнусный паршивец! И ты туда же! — злобно пнув в бок, я зарычала ему на ухо.
— Ох, ох, — от "невыносимой" боли он скривился и тут же, мгновенно схватил меня в свои объятия и прижал к груди, лишая возможности шевелиться. — Я и забыл, какая ты у меня драчунья. Коварные "стратегии" удара в челюсть, в нос, по яй… эм, ниже пояса.
Дикий смущенный хохот.
— Между прочим, я уже извинилась за тот случай. Это было действительно нечаянно. И потом, тебе, как вампиру, предстоит быть более собранней, чем то, как ты себя ведешь.
— Вах, вах, заговорил Гуру Упырей.
— Он самый, — рассмеялась я в ответ, потопая в его объятиях. Удивительно. Лишь только в такие моменты я безумно счастлива…
— С тобой попробуешь быть собранным, неадекватная сорвиголова.
— Я, вообще-то, очень даже спокойный ребенок.
— Да, да, я так и понял. Слушай, Габи, я не пойму, ты такая боевая, а в тот вечер так быстро сдалась. Зная тебя теперь, я бы поклялся, что ты должна была первой наброситься на ночного незнакомца и заколотить пару хрупких деревьев ему в грудь, даже не выясняя, что он вампир. А ты… как ты могла так позорно сдаться?
— Я просто тебя пожалела.
— А! Вот оно что, а я-то думал… — расхохотался Эмиль. Нежно, ласково, добродушно, все еще прижимая меня к сердцу…
— Габи, ты же обещала.
— Когда это я тебе обещала?
— Ты обещала, что будем отрываться в колледже на полную. А теперь что?
— На полную, это не значит, что я обязана тащиться на это "пати". И потом, Браян, ты не боишься раскрыться перед Мелани с твоей той, тайной, известной только мне и Крису, "прелестной" стороны?
— Ой, неужели я на всех диско в неадеквате?
— Браян, милый, я в тебе всегда уверенна. Дело стоит только за тем, что ты первое сделаешь: напьешься, а потом накуришься, или наоборот — сначала накуришься, а потом напьешься.
— Но ты же терпишь меня.
— Терплю, потому что я и без дури и выпивки сумасшедшая.
— Ой, сумасшедшая. До этого статуса, детка, еще дорасти нужно. В общем, собирайся, одевайся, а я жду тебя в буфете.
— А Мелани?
— Мелани давно уже собралась, еще час назад. И теперь ждет меня в буфете. Ой-йе-йе, йе, йе, — заорал почти на все горло мой неадекватный друг и удалился из комнаты прочь.
Идиот.
— Мелани, прости Браяна.
— Да ничего.
Девушка краснела и зеленела попеременно.
Да уж, моего мальчика показывать не всем можно.
Вы видели дикую обезьяну на дискотеке? Нет? Тогда приходите к нам.
Хотя, я думаю, Браян здесь не один такой. Целый полк обезьян.
Что же, пора и мне с ними слиться.
Идиотски веля бердами, я стала пробираться в пляшущее сумасшедшее студенческое море.
— Эмиль, неужели "МУЖИКИ, действительно, не танцуют"? Или это только упырчики таким болеют?
— Упырчики, упырчики.
— Не верю.
— Придется. Придется поверить.
— Что-то не получается.
— Тогда у Гудвина спроси, — все тем же веселым, шутливым голосом прошептал Готье.
Но на его лице не было улыбки.
— Гудвина? — мои мысли застопорились, — А он здесь причем?
Я боялась себе признаться.
Моментально музыка ушла на второй план.
В голове все сжалось. Сердце ойкнуло.
В горле все пересохло.
Я смотрела ему в глаза и искала, искала отрицания.
Но ничего. Ничего, кроме выжидания моей реакции.
Я молчала и едва дышала.
Эмиль наконец-то ухмыльнулся.
Я рискнула.
— Он… он тоже…. тоже? — едва не проглатывая язык…
— Ой, я проболтался, — изображая наигранные удивление, испуг и переживание, со лживой обидой поджал губы.
— Зачем ты мне это рассказал?
Я всматривалась ему в глаза, и боялась даже предположить мотивы такого поступка.
Это не просто "таинка", такой себе безобидный "секретик" друга.
И даже не "шальное" прошлое, не скелет в шкафу.
Это смертный приговор. Обеим сторонам.
Тайна существования сверхъестественного — единственная тайна, почитаемая всеми во всех мирах. Безотговорочно и без исключений. Это закон, за нарушения которого, как бы не печально звучало, наказание — смерть.
Улыбка наконец-то пропала с его лица.
— Что бы знала, — коротко, резко, прошептал Готье мне на ухо, а затем оторвался, резкий шаг вперед. И все, скрылся в толпе. Исчез из виду.
Ушел прочь.
Сбежал.
Оставив меня саму. Наедине. Со взрывающимся мозгом.
Стоящую в шоке, с широко раскрытыми глазами и ртом.
Гудвин — вампир.
Зачем?
Зачем Эмиль рассказал мне это?
Тысячи вариантов. Но лишь один верный ответ.
И я боюсь его даже предположить…