Игра престолов. Часть II

Дэйнерис

Сердце дымилось на вечернем холодке, когда кхал Дрого подал ей кровавую плоть обагренными до локтя руками. Позади кхала стояли кровные всадники – на песке, на коленях возле туши дикого жеребца, с каменными ножами в руках. Кровь жеребца казалась черной в дрожащем оранжевом свете факелов, закрепленных на высоких меловых стенах ямы.

Дэни прикоснулась к своему мягкому округлившемуся животу. Капли пота выступили на ее коже, стекали по лбу. Она чувствовала на себе взгляд женщин, древних старух Ваэс Дотрак, чьи темные глаза блестели на морщинистых лицах, словно шлифованный кремень. Она не должна дрогнуть или выглядеть испуганной. «Я от крови дракона», – сказала она себе, взяла сердце жеребца обеими руками, поднесла ко рту и впилась зубами в упругую жилистую плоть.

Теплая кровь наполнила рот Дэни, побежала по подбородку. От вкуса ее едва не вырвало, однако она заставила себя прожевать и проглотить первый кусок. Дотракийцы верили, что сердце жеребца сделает ее сына сильным, быстрым и бесстрашным, но только если мать сумеет съесть его целиком. Если женщина давилась кровью или исторгала мясо, предзнаменование считалось неблагоприятным; дитя могло оказаться мертворожденным, слабым или уродливым. Или даже родиться девочкой…

Служанки помогли Дэни подготовиться к церемонии. Невзирая на слабость желудка, преследовавшую ее две последние луны из-за беременности, Дэни съедала на обед миски полусвернувшейся крови, чтобы привыкнуть к вкусу, а Ирри заставляла ее жевать полоски вяленой конины, пока не заболели челюсти. Перед обрядом она ничего не ела весь день и всю ночь в надежде, что голод поможет ей удержать сырое мясо.

Сердце дикого жеребца состояло из одних только мышц, и Дэни приходилось отрывать зубами и долго жевать каждый кусок. Сталь была под запретом в священных пределах Ваэс Дотрак, под сенью Матери Гор, и ей приходилось рвать мясо зубами и ногтями. Желудок ее бурлил и волновался, но она продолжала; лицо ее было измазано в крови, которая иногда словно вырывалась из сердца и выплескивалась ей на губы.

Она ела, кхал Дрого возвышался над ней с лицом твердым, словно бронзовый щит. Длинная черная коса кхала блестела, умащенная маслом. На его усах были надеты золотые кольца, золотые колокольчики вплетены в косу, тяжелый пояс из золотых медальонов перехватывал талию, но грудь оставалась нагой. Когда силы оставляли ее, Дэни глядела на Дрого, просто глядела и снова жевала и глотала, жевала и глотала, жевала и глотала. Под конец Дэни показалось, что она заметила свирепую гордость в его темных миндалевидных глазах, но уверенной она быть не могла: лицо кхала нечасто выдавало его мысли.

Наконец все было закончено. Ее щеки и пальцы были липкими от крови, когда она заставила себя проглотить последний кусок. И только тогда Дэни обернулась к старухам, каргам дош кхалина.

– Кхалакка дотраэ мранха! – провозгласила она, стараясь точно произносить дотракийские слова. «Принц скачет во мне!»

Она много дней училась произносить эту фразу со своей служанкой Чхики.

Самая древняя из старух, согбенная и иссохшая, словно палка, с одним черным глазом, воздела руки к небу.

– Кхалакка дотраэ! – вскричала она. «Принц скачет!»

– Он скачет! – вступили другие женщины. – Ракх! Ракх! Ракх хадж! – возвещали они. «Мальчик, мальчик, сильный мальчик».

Бронзовыми птицами запели колокола. Хрипло прозвучал долгий низкий зов боевого рога. Женщины запели. Под раскрашенными кожаными жилетами тряслись иссохшие мешки, поблескивавшие от масла и пота. Евнухи, прислуживавшие старухам, бросали пучки сушеных трав на огромную бронзовую жаровню, и облака благоуханного дыма поднимались к луне и звездам. Дотракийцы видели в звездах коней, сотворенных из огня, великий табун, скачущий по ночному небу.

Дым поднимался, песнь умолкла, и древняя старуха закрыла единственный глаз, чтобы лучше разглядеть будущее. Вокруг воцарилось полнейшее молчание. Дэни слышала только далекий зов ночных птиц, шипение и треск факелов, мягкий плеск воды в озере. Дотракийцы не отрываясь смотрели на нее черными, как ночь, глазами и ждали.

Кхал Дрого положил ладонь на руку Дэни. Она почувствовала напряженность в его пальцах. Даже такой могущественный кхал, как Дрого, испытывал страх, пока дош кхалин искал в дыму черты грядущего. За спиной Дэни трепетали ее служанки.

Наконец старуха открыла глаз и подняла руки.

– Я видела его лицо и слышала грохот его копыт, – провозгласила она тонким дрожащим голосом.

– Грохот его копыт! – хором подтвердили остальные.

– Скачет он, быстрый как ветер, а за конем его кхаласар покрывает землю; мужам сим нет числа, и аракхи блестят в их ладонях, подобно лезвиям меч-травы. Свирепый как буря будет этот принц. Враги его будут трепетать перед ним, и жены их возрыдают кровавыми слезами и в скорби раздерут свою плоть. Колокольчики в его волосах будут петь о его приближении, и молочные люди в своих каменных шатрах будут страшиться одного только его имени. – Старуха затрепетала и поглядела на Дэни словно бы в испуге. – Принц едет, и он будет тем жеребцом, который покроет весь мир.

– Жеребцом, который покроет весь мир! – эхом повторяли присутствующие, и ночь наполнилась звоном их голосов.

Одноглазая старуха поглядела на Дэни.

– А как же будет он зваться, жеребец, который покроет весь мир?

Дэни встала, чтобы ответить.

– Его будут звать Рэйго, – проговорила она слова, которым научила ее Чхики. Ее руки легли на живот, защищая ребенка, когда среди дотракийцев поднялся рев:

– Рэйго, – кричали они – Рэйго, Рэйго, Рэйго!

Имя сына еще звенело в ушах Дэни, когда кхал Дрого повел ее прочь из ямы. Кровные всадники следовали за ними. Шествие потянулось следом по божьему пути – широкой, заросшей травой дороге, что бежала через самое сердце Ваэс Дотрак, от конных ворот к Матери Гор. Первыми шли старухи дош кхалина со своими евнухами и рабами, некоторые опирались на высокие резные посохи, с трудом передвигая древние трясущиеся ноги по дороге, другие же шествовали горделиво, как любой из владык табунщиков. Некогда каждая из старух была кхалиси. Жену присылали сюда править великим дотракийским народом после смерти благородного мужа, когда новый кхал со своей кхалиси занимал его место перед всадниками. Даже могущественнейшие из кхалов преклонялись перед мудростью и властью дош кхалина. И все же Дэни содрогалась от мысли, что однажды и ее могут отправить к ним, захочет она того или нет.

Позади мудрых старух шли остальные: кхал Ого и его сын, кхалакка Фого, кхал Джоммо и его жены, главные из приближенных Дрого, служанки Дэни, слуги и рабы кхала и так далее. Колокола и барабаны задавали величественный ритм движению процессии, торжественно шествовавшей по божьему пути. Украденные герои и боги мертвых народов проступали во тьме за дорогой. Вдоль шествия проворно бежали по траве рабы с факелами в руках, и из-за мерцания огней огромные монументы казались почти живыми.

– Имя Рэйго, что значит? – спросил ее Дрого на общем языке Семи Королевств – при возможности Дэни старалась научить его нескольким словам. Дрого учился быстро, когда хотел этого, однако акцент его был столь сильным и грубым, что ни сир Джорах, ни Визерис не понимали ни слова из того, что говорил кхал.

– Мой старший брат Рэйгар был свирепым воином, мое солнце и звезды, – отвечала она мужу. – Он умер до моего рождения. Сир Джорах говорит, что он был последним драконом.

Кхал Дрого поглядел на нее сверху вниз. Лицо его казалось медной маской, но ей показалось, что под длинными черными усами, поникшими под весом золотых колец, промелькнула тень улыбки.

– Это есть хорошее имя, Дан Арес жена, луна моей жизни, – проговорил он.

Они приехали к озеру, которое дотракийцы именовали Чревом Мира; окруженные зарослями тростников, воды его всегда оставались чистыми и спокойными. Тысячу тысяч лет назад, как рассказывала ей Чхики, первый человек выехал из его глубин верхом на первом коне.

Процессия остановилась на травянистом берегу, тем временем Дэни разделась и сбросила свою грязную одежду на землю. Нагая, она осторожно ступила в воду. Ирри утверждала, что у озера этого нет дна, однако Дэни ощущала, как мягкая грязь просачивается между ее пальцами, пока она шла, раздвигая высокий тростник. Луна плавала на спокойных черных водах, разбиваясь на осколки и складываясь вновь, когда волны от ее ног накладывались на отражение. По ее бледной коже побежали мурашки, когда холод поднялся вверх по бедрам, поцеловал нижние губы. Кровь жеребца засохла на ее руках и около рта. Зачерпнув обеими ладонями, Дэни подняла священную воду над головой, очищая себя и дитя, находящееся внутри ее чрева; кхал и все остальные глядели на нее. Она слышала, как бормотали старухи дош кхалина, и гадала, что они говорят.

Когда мокрая и дрожащая Дэни выбралась из озера, служанка ее Дореа заторопилась к ней с одеянием из крашеного шелка, но кхал Дрого отослал ее прочь движением руки. Он с одобрением глядел на вздувшееся чрево и налившиеся груди жены, и Дэни заметила, как напряглась его мужественность под штанами из конской шкуры, ниже тяжелых золотых медальонов пояса.

Она подошла к нему и помогла распустить шнурок. Могучий кхал взял ее за бедра и поднял в воздух, словно ребенка. Колокольчики в волосах его мягко зазвенели.

Дэни обхватила мужа за плечи и прижалась к его шее лицом, когда он вошел в нее. Три быстрых движения – и все было кончено.

– Жеребец, который покроет весь мир, – хрипло прошептал Дрого. Руки его все еще пахли конской кровью. В миг высшего наслаждения он прикусил кожу на ее шее, а потом снял с себя, и семя его потекло по бедрам Дэни. Только после этого Дореа было позволено набросить на нее надушенный шелк, а Ирри – надеть мягкие тапочки на ее ноги.

Кхал Дрого завязал штаны, отдал приказ, и на берег вывели коней. Кохолло была предоставлена честь помочь кхалиси подняться на свою Серебрянку. Дрого пришпорил своего жеребца и направился прочь по божьему пути, под луной и звездами. Дэни легко догнала его.

Шелковый полог, что заменял крышу в приемном зале кхала Дрого, сегодня был свернут, и луна последовала за ними внутрь. Пламя трех огромных, обложенных камнями очагов поднималось на десять футов вверх. Воздух был насыщен запахами жарящегося мяса и кислого кобыльего молока. Полный зал гудел – здесь на подушках сидели те, чей сан и имя не давали права присутствовать при церемонии. Дэни въехала в арку, проехала дальше по проходу между сидящими; все глядели на нее. Дотракийцы перекрикивались, превознося ее чрево и грудь, возвеличивая жизнь, растущую внутри нее. Дэни не могла понять всего, что они кричали, но одну фразу разобрать было легко.

– Жеребец, который покроет весь мир, – звучал тысячеголосый хор.

Звуки барабанов и рогов вились в ночи. Полуодетые женщины кружили и плясали на низких столах, среди кусков мяса и подносов, заваленных сливами, финиками и гранатами. Многие мужчины уже опьянели от перебродившего кобыльего молока, но Дэни знала: сегодня аракхам не звенеть друг о друга; здесь, в священном городе, запрещалось обнажать мечи и лить кровь.

Кхал Дрого спешился и занял свое место на высокой скамье. Кхал Джоммо и кхал Ого, прибывшие в Ваэс Дотрак со своими кхаласарами раньше него, были удостоены самых почетных мест – справа и слева от Дрого. Ниже трех кхалов сидели их кровные всадники, а еще дальше – четыре жены кхала Джоммо.

Дэни слезла со своей Серебрянки и отдала поводья одному из рабов. Пока Дореа и Ирри устраивали для нее подушки, она искала взглядом своего брата. Даже в противоположном конце заполненного людьми зала Визерис должен был быть заметен с его бледной кожей, серебристыми волосами и нищенскими лохмотьями, но она нигде не видела его. Ее взгляд блуждал по столам, стоявшим возле стен, где множество мужчин, чьи косы были даже короче их мужского признака, сидели на обтрепанных ковриках и плоских подушках. Но все лица, что она видела, были черноглазы и меднокожи. Она заметила сира Джораха Мормонта в середине зала возле главного очага. Место это было почетным, если не больше: дотракийцы ценили искусство рыцаря во владении мечом. Дэни послала Чхики привести его к своему столу. Мормонт явился немедленно и опустился перед ней на одно колено.

– Кхалиси, – проговорил он, – приказывайте, повинуюсь.

Она хлопнула по набитой подушке из конской шкуры возле себя.

– Садитесь и поговорите со мной.

– Вы оказываете мне честь. – Рыцарь уселся на подушку, скрестив ноги. Раб опустился перед ним на колени, предлагая деревянное блюдо, полное спелых фиг. Сир Джорах взял одну и откусил половину.

– Где мой брат? – спросила Дэни. – Он должен бы уже появиться на пиру.

– Я видел его светлость этим утром, – сказал ей Мормонт. – Он говорил, что собирается на западный рынок, чтобы найти вина.

– Вина? – с сомнением повторила Дэни. Визерис не мог переносить вкуса перебродившего молока, которое пили дотракийцы, она знала это; в эти дни брат частенько посещал базары, выпивая с торговцами, приводившими великие караваны с запада и востока. Похоже, он находил их общество более приятным, чем ее.

– Вина, – подтвердил сир Джорах. – У него есть мысль набрать в свое войско людей из наемников, охраняющих караваны.

Служанка положила перед ним пирог с кровью, и рыцарь схватил его обеими руками.

– А это разумно? – спросила она. – У него нет золота, чтобы заплатить солдатам. Что, если они предадут его? – Караванную стражу редко тревожили мысли о чести, а узурпатор в Королевской Гавани хорошо заплатил бы за голову ее брата. – Вам следовало бы пойти с ним, чтобы охранять его. Вы же присягнули ему.

– Мы находимся в Ваэс Дотрак, – напомнил ей рыцарь. – Здесь никто не вправе обнажить клинок и пролить кровь.

– Но люди тем не менее умирают, – сказала она. – Так сказал мне Чхого. Некоторые из торговцев привозят с собой рослых евнухов, которые удавливают воров шелковой лентой. При этом кровь не проливается, и боги спокойны.

– Тогда будем надеяться, что ваш брат проявит достаточно мудрости и не будет ничего красть. – Сир Джорах стер жир со рта тыльной стороной ладони и пригнулся над столом. – Он намеревался забрать у вас драконьи яйца, но я предупредил, что отсеку ему руку, если он посмеет даже прикоснуться к ним.

На мгновение Дэни почувствовала такое потрясение, что у нее даже не хватило слов.

– Драконьи яйца… но они мои… магистр Иллирио дал их мне, это подарок к свадьбе, зачем Визерису… это только камни…

– Этим же словом можно назвать и рубины, алмазы и огненные опалы, принцесса… но драконьи яйца встречаются куда реже. Торговцы, с которыми он пьет, позволят отрезать свою мужественность даже за один из этих камней, ну а за три Визерис сможет нанять столько наемников, сколько ему потребуется.

Дэни не знала, даже не подозревала об этом.

– Тогда он должен получить их. Ему незачем их красть. Нужно было только попросить. Он мой брат… и мой истинный король.

– Да, он ваш брат, – согласился сир Джорах.

– Вы не понимаете, сир, – сказала она. – Мать моя умерла, давая мне жизнь, а отец и мой брат Рэйгар погибли еще до того. Я не знала бы даже их имен, если бы рядом не было Визериса, чтобы рассказать мне. Он – единственный, кто остался. Единственный. Кроме него, у меня никого нет.

– Так было прежде, – сказал сир Джорах, – но теперь это не так, кхалиси. Вы теперь стали дотракийкой. В чреве вашем едет жеребец, который покроет весь мир. – Он поднял чашу, и раб наполнил ее перебродившим кобыльим молоком, кислым и полным комков.

Дэни отмахнулась. Даже от запаха ее затошнило, и она не хотела рисковать, не хотела расставаться с кусками конского сердца, которое с таким трудом заставила себя съесть.

– Что это значит? – спросила она. – Что это за жеребец? Все кричат мне эти слова, но я не понимаю их смысла.

– Жеребец – это кхал кхалов, предсказанный в древнем пророчестве, дитя. Он объединит дотракийцев в единый кхаласар и приведет их на край земли, так было обещано. Все люди мира будут его табуном.

– Ой, – сказала Дэни тоненьким голосом. Рука ее разгладила платье на округлившемся животе. – Я назвала его Рэйго…

– От этого имени кровь в жилах узурпатора застынет.

Вдруг Дореа потянула ее за локоть.

– Моя госпожа, – настойчиво шепнула служанка, – ваш брат…

Дэни поглядела в дальний конец длинного, лишенного крыши зала и заметила брата, который направлялся к ней. По его походке она сразу поняла, что Визерис отыскал свое вино… и нечто похожее на отвагу.

На Визерисе были алые шелка, грязные и запачканные в дороге. Плащ и перчатки из черного бархата выцвели на солнце. Пересохшие сапоги его потрескались, серебристые волосы свалялись и спутались. Когда он проходил мимо, дотракийцы смотрели на его меч, и Дэни услышала их проклятия и угрозы, гневный ропот приливом охватывал ее. Умолкла и музыка, и притих нервный, оступающийся рокот барабанов.

Сердце ее сжалось от страха.

– Ступайте к нему, – приказала она сиру Джораху. – Остановите его. Приведите сюда. Скажите ему, что он может забрать драконьи яйца, если этого он хочет.

Рыцарь быстро поднялся.

– Где моя сестра? – крикнул Визерис, язык его заплетался от вина. – Я пришел на ее пир. Как вы посмели сесть за трапезу без меня? Никто не приступает к еде прежде короля. Где она? Эта шлюха не может укрыться от дракона!

Он остановился возле самого большого из трех очагов, вглядываясь в лица дотракийцев. В зале собралось тысяч пять человек, но лишь горстка из них знала общий язык. Но даже если слова его оставались непонятными, достаточно было взглянуть на Визериса, чтобы понять, что он пьян.

Сир Джорах торопливо подошел к нему, что-то шепнул на ухо и взял за руку, но Визерис вырвался.

– Убери свои руки! Никто не смеет прикасаться к дракону без его разрешения!

Дэни тревожно посмотрела вверх на высокую скамью. Кхал Дрого что-то говорил кхалам, сидевшим возле него. Кхал Джоммо ухмылялся, а кхал Ого уже громко хохотал.

Смех заставил Визериса поднять глаза.

– Кхал Дрого, – сказал он заплетающимся языком, голос его прозвучал почти вежливо, – я прибыл на пир! – Он отшатнулся от сира Джораха, пытаясь подняться к трем кхалам на высокой скамье.

Кхал Дрого поднялся, выплюнул дюжину слов на дотракийском быстрее, чем Дэни могла понять его, и указал пальцем.

– Кхал Дрого говорит, что место ваше не на высокой скамье, – перевел сир Джорах ее брату. – Кхал Дрого говорит, что место ваше там.

Визерис поглядел туда, куда указывал кхал. В дальней части длинного зала, в уголке у стены, прячась в тени так, чтобы лучшие люди не видели их, сидели нижайшие из нижайших. Мальчишки, еще не пролившие крови, старики с затуманившимися глазами и одеревеневшими суставами. Слабоумные и калеки. Вдали от мяса и еще дальше от чести.

– Это не место для короля, – объявил ее брат.

– Место, – отвечал кхал Дрого на общем языке, которому научила его Дэни, – для Король, Стерший Ноги. – Он хлопнул в ладоши. – Телега! Подать телега для Кхал Рхаггат!

Пять тысяч дотракийцев разразились смехом и воплями. Сир Джорах стоял возле Визериса и кричал ему в ухо, но в зале поднялся столь громогласный рев, что Дэни не слышала его слов. Брат ее закричал в ответ, и они схватились, пока Мормонт ударом не свалил Визериса на землю.

Брат ее извлек меч.

Обнаженная сталь сияла жутким багрянцем в свете очагов.

– Держись подальше от меня! – прошипел Визерис. Сир Джорах отступил на шаг, и брат ее неуверенно поднялся на ноги. Он махнул над головой чужим клинком, который магистр Иллирио дал Визерису, чтобы тот приобрел более царственный вид. Дотракийцы кричали со всех сторон, осыпая его злобными проклятьями.

Дэни вскрикнула от ужаса. Даже если ее брат не знал, что означает здесь обнаженный меч, ей это было известно.

Визерис повернул голову на ее голос и наконец заметил сестру.

– А, вот и она! – сказал он с улыбкой. И направился к ней, рассекая воздух мечом, словно прорубая путь сквозь стену врагов, хотя никто не пытался преградить ему дорогу.

– Клинок… ты не должен, – просила она его. – Пожалуйста, Визерис. Это запрещено. Опусти меч и садись на подушки. Пей, ешь. Тебе нужны драконьи яйца? Возьми их, только брось меч.

– Делай, как она говорит тебе, дурак, – закричал сир Джорах. – Пока они не убили всех нас из-за тебя.

Визерис расхохотался.

– Они не могут убить нас. Им нельзя проливать кровь в священном городе… а мне можно. – Он приложил острие меча к груди Дэйнерис и провел им по ее животу. – Я хочу получить то, зачем прибыл сюда, – сказал он сестре. – Я хочу корону, которую он обещал мне. Он купил тебя, но не заплатил. Скажи ему, что я хочу получить то, что мне причитается, или я забираю тебя назад. Тебя и драконьи яйца. Он может взять себе проклятого жеребенка. Я вырежу ублюдка и оставлю ему.

Меч пронзил шелка и кольнул пупок. Визерис плакал, Дэйнерис видела это, он плакал и хохотал одновременно, этот человек, когда-то бывший ее братом. Будто издалека Дэни слышала, как Чхики умоляла ее, рыдала от страха, не смея переводить, боясь, что кхал привяжет ее позади своего коня и протащит до самой Матери Гор. Дэни обняла девушку за плечи:

– Не бойся, я сама скажу ему.

Дэни не знала, хватит ли у нее слов, но когда она договорила, кхал Дрого произнес несколько отрывистых предложений на дотракийском, и она увидела, что он понял ее.

Солнце ее жизни спустился вниз с высокой скамьи.

– Что он сказал? – спросил, отступая, человек, который когда-то был ее братом.

В зале стало так тихо, что она слышала колокольчики в волосах кхала Дрого, мягко певшие при каждом его шаге. Кровные всадники следовали за ним, как три медные тени. Дэйнерис похолодела.

– Он говорит, что ты получишь великолепную золотую корону, при виде которой люди будут трепетать…

Визерис улыбнулся и опустил свой меч. Это было печальнее всего, эта его улыбка так мучила ее потом.

– Это все, что я хотел, – сказал он. – То, что было обещано.

Когда муж, солнце ее жизни, подошел к ней, Дэни обняла его за талию. Кхал произнес слово, и кровные всадники бросились вперед. Квото схватил человека, который когда-то был ее братом, за руки. Хагго сломал ему запястье резким поворотом огромных ладоней. Кохолло вырвал меч из обмякших пальцев. Но даже теперь Визерис еще ничего не понял.

– Нет, – закричал он, – вы не смеете прикасаться ко мне, я – дракон, ДРАКОН, и я получу корону!

Кхал Дрого расстегнул пояс, медальоны были отлиты из чистого золота, тяжелые, богато украшенные, каждый величиной с мужскую ладонь. Кхал выкрикнул приказ. Рабы потянули с очага тяжелый кухонный котел, опорожнили его на землю и вернули в огонь. Дрого бросил в него пояс и без всякого выражения наблюдал за тем, как медальоны краснеют и начинают оплывать. Дэни видела, как пламя пляшет в ониксе его глаз. Раб подал кхалу пару толстых рукавиц из конского волоса, он натянул их на руки, даже не поглядев на невольника.

Визерис завопил отчаянным тонким голосом труса, увидевшего свою смерть. Он брыкался и вырывался, скулил как пес и рыдал как дитя, но дотракийцы крепко держали его. Сир Джорах пробрался к Дэни и положил руку ей на плечо.

– Отвернитесь, моя принцесса, умоляю вас.

– Нет. – Она обняла руками свой круглый живот, защищая дитя.

В последний миг Визерис поглядел на нее.

– Сестра, прошу… Дэни, скажи им… заставь их… милая сестрица…

Когда золото наполовину расплавилось и начало растекаться, Дрого потянулся к пламени и выхватил котел.

– Корона! – взревел он. – Вот. Корона для Тележный Король! – И опрокинул котел на голову человека, который когда-то был ее братом.

Вопль, который издал Визерис Таргариен, когда жуткий железный шлем накрыл его лицо, ничуть не напоминал человеческий. Ноги его выбили отчаянную дробь по утоптанной земле, движения их замедлились, остановились. Густые капли расплавленного золота стекали ему на грудь, заставляя алый шелк тлеть… но ни капли крови не было пролито.

«Он не был драконом, – подумала Дэни со странным спокойствием. – Огонь не может убить дракона».