Идут по Красной площади солдаты группы «Центр». Победа или смерть

Глава 2 Старые и новые враги

К декабрю 41-го года в мире повсеместно сложилось шаткое равновесие: Восточный фронт замер в мертвой неподвижности, на линии «Марет» в Африке также царило затишье. Япония и США погрязли в переговорах по поводу статуса Индокитая. Германские подводные лодки с переменным успехом сражались с британскими конвоями в Атлантике. Самолеты бомбардировочного командования Королевских ВВС под прикрытием истребителей систематически бомбили военные объекты на территории Франции, стоически выдерживая аккуратные, тщательно выверенные атаки истребителей немецкого третьего воздушного флота, а в последнее время еще и яростные наскоки французских перехватчиков. Ночами британские бомбардировщики эпизодически появлялись и в небе Германии, но результат от этих налетов был скорее психологическим.

Немецкие войска на Восточном фронте, выполнив задачи летней кампании, занимались вялой перегруппировкой и попытками наладить бесперебойное снабжение, а также ремонт вышедшей из строя техники. Для последней цели активно использовались не успевшие эвакуироваться промышленные мощности Харькова, Москвы и Ленинграда. Вдобавок ко всему ОКХ, считая все задачи на востоке выполненными, затеяло масштабную кадровую перестановку. Фельдмаршал Рундштедт был назначен командующим группы армий «Запад», а расположившийся в Харькове штаб группы армий «Юг» возглавил фельдмаршал Рейхенау, передавший свою знаменитую шестую полевую армию генерал-полковнику Эвальду фон Клейсту, получившему таким образом формальное повышение (с танковой группы на полноценную армию). Первую армию во Франции вновь возглавил фельдмаршал Вицлебен. Советские войска, в свою очередь, активно приводили себя в порядок после серии летне-осенних поражений. Мир замер в предчувствии новых потрясений. И эти ожидания оказались ненапрасными.

Status quo[12] нарушили японцы, поставленные американским нефтяным эмбарго перед дилеммой: оставить все свои завоевания в Китае и Индокитае и фактически «потерять лицо» или начать полномасштабную войну с США. Японцы выбрали второе.

Авианосное соединение Нагумо, совершив рейд «во вчерашний день»[13], обрушило удар на Перл-Харбор – главную базу Тихоокеанского флота США, продемонстрировав всему миру, как отныне будет выглядеть война на море. Несколько сотен палубных самолетов, разделенных на две атакующие волны, за пару часов отправили на дно пять американских линкоров и ряд более мелких кораблей, попутно уничтожив прямо на аэродромах почти всю имевшуюся на Гавайях базовую авиацию США.

Планируя этот рейд, командующий японским флотом, адмирал Ямамото рассчитывал на успех, который позволит ВМС Страны восходящего солнца захватить инициативу, добиться перевеса над своими противниками и обеспечить стремительное наступление десантных частей в районе южных морей. Предполагаемые потери при этом должны были составить примерно треть от корабельного и авиационного состава ударного соединения. Но даже в самых смелых своих мечтах этот адепт авианосной войны не рассчитывал на то, что созданное им авианосное соединение сможет незамеченным пересечь половину Тихого океана, безнаказанно нанести удар по главной базе сильнейшего флота в мире и, по-прежнему не замеченным, вновь растаять в океанских просторах. Невероятное стечение обстоятельств превратило смелую и рискованную операцию в безнаказанный и эффектный разгром. Американский флот и ВВС продемонстрировали полную беспомощность. Утешительным призом для янки служило то, что в момент японской атаки в гавани Перл-Харбора отсутствовали все три авианосца Тихоокеанского флота. Благодаря этому обстоятельству американцы сохранили корабли, которым предстояло стать ключевыми фигурами в начавшейся войне на Тихом океане.

Однако сохранение авианосцев на первых порах было единственным радостным для американцев событием, других поводов для оптимизма не наблюдалось. Разведка и высшие штабы США роковым образом недооценили военный потенциал Страны восходящего солнца, и теперь Америка, сама спровоцировавшая Японию на войну, сполна расплачивалась за свою самонадеянность. Вслед за первым ошеломляющим успехом в Перл-Харборе победы самураев посыпались сплошной чередой, как из рога изобилия. Японские десантники практически без боя заняли Гуам, американская авиация на Филиппинах была разгромлена за несколько часов, японские сухопутные войска вторглись в Таиланд, который фактически примкнул к Японии, пополнив ряды ее марионеточных союзников.

Соединение Нагумо тоже не сидело сложа руки. После удара по Гавайям авианосное соединение разделилось: вторая дивизия авианосцев и дивизия тяжелых крейсеров под охраной пары эсминцев направились на юго-запад, чтобы поддержать силы вторжения на атолл Уэйк, основные же силы под флагом Нагумо устремились на северо-запад к атоллу Мидуэй.

Оба этих удара, наносимых при отходе, были своеобразной творческой импровизацией Ямамото. Причем если поход двух авианосцев к Уэйку был необязательной (хотя и предусмотренной) частью плана и был вызван прежде всего упорным сопротивлением американского гарнизона, отбившего первую атаку японцев, то удар по Мидуэю являлся обязательной частью гавайской набеговой операции, ее завершающим штрихом. Этот кульминационный аккорд гавайской операции возник в планах Ямамото благодаря поистине титаническим усилиям немецкой военной миссии в Токио и лично военно-морского атташе контр-адмирала Пауля Веннекера, который за проявленные старание и изобретательность был награжден крестом «За военные заслуги». Руководствуясь категорическими инструкциями из Берлина, немецкие представители всеми доступными средствами настойчиво и упорно подталкивали командующего объединенным флотом и весь японский морской штаб к быстрому захвату этого затерянного в океане клочка суши и таки добились своего.

В результате часть десантных сил и транспортных судов, предназначенных изначально для захвата Гуама, была перенацелена на Мидуэй и направлена к атоллу под охраной эсминцев «Сазанами» и «Усио», которые в изначальной версии плана должны были лишь произвести разведку и обстрел острова. Поддержку десанта взяло на себя соединение Нагумо, подошедшее с юго-востока. При этом японцы чуть было не сорвали дополнительный бонус – в районе Мидуэя как раз находился один из отсутствующих в Перл-Харборе авианосцев – «Лексингтон». Но на этот раз встреча не состоялась, так как после атаки на Перл-Харбор «Лексингтон» был отозван от острова и на всех парах отправился на юг. Находившийся на полпути к Уэйку, «Энтерпрайз» также был отозван. В результате противники благополучно разошлись на контркурсах, не заметив друг друга, – судьба продолжала хранить авианосцы США. До поры до времени.

В условиях полного отсутствия противодействия американского флота штурм Мидуэя и Уэйка превратился для японцев в рутину: палубные самолеты надежно прикрыли высадку, а тяжелые орудия линкоров и крейсеров полностью подавили сопротивление немногочисленных гарнизонов морской пехоты. Элитным морским десантникам Страны восходящего солнца осталось только высадиться на берег, занять разрушенные укрепления и взять в плен уцелевших защитников. Америка лишилась своих передовых баз, расположенных западнее Гавайев.

Однако Гавайская операция и связанные с ней десанты на Гуам, Мидуэй и Уэйк, несмотря на весь свой размах и новизну, по сути, являлись лишь обеспечивающими. Главной целью японского стратегического наступления в начальный период войны была Голландская Индия с ее нефтяными месторождениями. Поэтому острие наступления было направлено в сторону южных морей и Юго-Восточной Азии.

И здесь победы Страны восходящего солнца не заставили себя долго ждать. Азиатский флот США отступил с Филиппин практически без боя, сухопутные и военно-воздушные силы были разгромлены в первых же боестолкновениях. Слабые голландские гарнизоны на богатых нефтью Борнео и Целебесе были сметены волной японского наступления в мгновение ока. Оставшийся глубоко в тылу японских войск Гонконг был захвачен вообще между делом.

Ввиду разгрома Тихоокеанского флота США на Гавайях предвоенная стратегия союзников полностью провалилась в первый же день новой войны. Теперь спешно созданное общесоюзное американо-британо-австралийско-голландское командование возлагало надежды на удержание так называемого «Малайского барьера», который должен был задержать дальнейшее наступление японских войск в сторону Индии и Австралии.

Этот условный рубеж проходил через Малайский полуостров, острова Суматра, Ява, Бали и Тимор, доходя до северного побережья Австралии. Главным опорным пунктом этой плотины на пути японского продвижения являлась крупнейшая британская военная база – Сингапур. Помимо мощного гарнизона, солидных укреплений и значительной авиагруппировки в Сингапуре базировался британский Восточный флот. Ядро этого соединения Королевских ВМС было сформировано по настоянию самого сэра Уинстона Черчилля, не желавшего отдавать тихоокеанские события на откуп американским союзникам.

Дела Британии в Африке, Атлантике и на Средиземном море шли вполне успешно, что позволило отрядить на Дальний Восток ряд тяжелых кораблей. Из флота метрополии были выделены новейший линкор «Принц Уэльский» и авианосец «Илластриес», из гибралтарского «Соединения Н» – линейные крейсера «Риппалс» и «Ринаун», из Средиземноморского флота – авианосец «Формидебл». Кроме того, в состав Восточного флота были включены несколько легких крейсеров и крейсеров ПВО, переведенных туда со средиземноморского театра военных действий. Благо захват ливийских аэродромов и наличие сильной авиабазы на Мальте позволяли достаточно плотно контролировать воздушную обстановку в играющем ключевую роль центральном Средиземноморье, а активность итальянского флота после авиаудара по Таранто пребывала на весьма низком уровне.

Теперь эта собранная в основном личными усилиями премьер-министра Британской империи эскадра, прибывшая в Сингапур менее чем за неделю до начала боевых действий на Тихом океане, стала главной надеждой союзников. Но этой надежде суждено было просуществовать лишь три дня…

Японцы просчитали возможность появления в Сингапуре ударного соединения англичан и приняли соответствующие меры, сосредоточив в южном Индокитае основные силы 11-го воздушного флота базовой морской авиации. Поэтому, когда 9 декабря эскадра адмирала Филипса направилась для атаки японских транспортов, выгружавших войска 25-й армии на севере Малайи у Кота-Бару, Ямамото был спокоен. Уже на следующий день его правота была полностью подтверждена дальнейшим ходом событий.

10 декабря стало поистине черным днем Королевского флота. Крайне неудачный походный ордер, выбранный англичанами, отсутствие авиационного прикрытия (большая часть сосредоточенной в Малайе авиации была уничтожена японцами в первый же день войны прямо на аэродромах) и прекрасная выучка японских летчиков решили исход борьбы за господство в южных морях в течение нескольких часов. Палубная авиация «Илластриеса» и «Формидебла» не смогла ничего изменить – морально устаревшие бипланы, составлявшие авиагруппы британских авианосцев, были страшными противниками для кораблей (что они с блеском доказали успешными атаками на «Бисмарк», «Ришелье», «Дюнкерк» и итальянские линкоры в Таранто), но они ничего не могли противопоставить новейшим японским самолетам. «Зеро» с легкостью расчистили небо, а торпедоносцы и бомбардировщики с красными кругами на крыльях спокойно и деловито, как на учениях, разделались с британскими кораблями.

Одним махом Англия лишилась трех быстроходных линейных кораблей, двух новейших авианосцев, легкого крейсера «Фиджи», крейсеров ПВО «Каир» и «Калькутта», четырех эсминцев и нескольких тысяч моряков. Таких потерь Royal Navy не видал со времен Ютланда, а столь беспощадного и безнаказанного разгрома британская морская история вообще не знала. Успех достался японцам невероятно дешево – во время атак на эскадру Филипса было потеряно всего 18 самолетов.

После этого разгрома судьба «Малайского барьера» была решена. Японцы с легкостью уничтожили в Яванском море остатки Азиатского и Восточного флотов и голландской ост-индской эскадры. 16-я японская армия овладела всеми островами Ост-Индии, 25-я армия Ямаситы заставила капитулировать стотысячный гарнизон Сингапура, превосходивший ее по численности! 15-я армия, пройдя через Таиланд, стремительно вторглась в Бирму, разметав находившиеся там индийские и пришедшие им на помощь китайские войска. За три месяца зимы 1941/42 года Япония решила свою первую стратегическую задачу – захватить богатые ресурсами европейские колонии в Юго-Восточной Азии и создать условия для продолжения войны.

Большие планы имели на эту зиму и другие участники войны. В середине декабря, когда впечатляющий размах и безусловный успех начавшегося японского наступления в бассейне Тихого океана стал очевиден, в новой ставке ГКО под Куйбышевом проходило стратегическое совещание с участием высшего военного руководства и представителей основных наркоматов, которое должно было определить ход предстоящей зимней кампании.

– Так, значит, вы, Борис Михайлович, полагаете, что нашим войскам следует перейти в наступление немедленно, не дожидаясь подхода всех новых частей? – Этот вопрос Сталин задал сразу по окончании доклада начальника Генерального штаба, посвященного сложившейся на данный момент военной обстановке.

Доклад действительно был довольно оптимистичен. Обстановка повсеместно стабилизировалась, удалось восстановить единый фронт, наладить более-менее надежную связь с войсками, пополнить разбитые в осенних боях соединения. На фронт также наконец-то стали прибывать новые ударные армии. В то же время противник явно испытывал трудности в снабжении своих поредевших в боях и растянутых на огромном фронте войск. Классическая военная наука безапелляционно утверждала, что сложившаяся ситуация идеальна для перехода в контрнаступление. Об этом же говорил и богатый военный опыт Бориса Михайловича.

И тем не менее Шапошников не торопился с ответом на вполне естественный и ожидаемый вопрос Верховного главнокомандующего – слишком многое зависело сейчас от его ответа. Слишком многое. И цена ошибки будет невероятно, немыслимо велика. Страна советов может просто не перенести еще одного поражения. И потому начальник Генерального штаба размышлял, вертя в руках указку, еще раз (последний!) взвешивая несчетное количество раз обдуманные и рассмотренные факторы.

– Да, товарищ Сталин. Я полагаю, что сейчас сложились наиболее благоприятные условия для этого. Дальнейшее промедление не принесет нам выгоды, так как противник постепенно сможет преодолеть все возникшие перед ним трудности – время в данном случае будет работать против нас. – Вот и все. Решающие слова сказаны, обратной дороги нет.

Сталин, по своему обыкновению неспешно прохаживающийся по залу, заложив руку за отворот кителя, ненадолго остановился и, спокойно кивнув, проговорил:

– Мы доверяем мнению Генштаба. Если вы говорите, что наступление нужно начать как можно скорее, значит, так и следует поступить. Надэюсь, у вас уже подготовлен соответствующий план опэрации? – Все-таки прорезавшийся акцент выдал тщательно скрываемое волнение вождя, лишний раз подчеркнув важность происходящих событий для судьбы страны и всего мира.

– Конечно, товарищ Сталин. Мы готовы изложить план предстоящего наступления. – С этими словами Шапошников сделал знак своему новому заместителю – Василевскому, стоявшему наготове с кипой аккуратно свернутых карт и расчетов.

– Основные удары предполагается нанести войсками левого крыла Восточного фронта из района Рязани и Егорьевска на Каширу и Тулу и левофланговыми армиями нового Калининского фронта генерала Конева на Калинин. Вспомогательный удар планируется нанести на правом фланге Калининского фронта из района западнее Бологое – Осташков, в направлении Великих Лук.

В означенных районах занимают оборону слабые войска 2-й и 9-й полевых армий противника, которые понесли большие потери в предшествующих боях и сильно растянули свой фронт, отчего оперативная плотность немецких войск здесь одна из самых низких на всем советско-германском фронте. По проверенным данным, противник испытывает большие трудности со снабжением своих войск. В частности, многие немецкие солдаты до сих пор не получили зимнего обмундирования. Также достоверно известно, что немецкое командование резко ограничило нормы расхода боеприпасов из-за невозможности осуществлять их своевременный подвоз.

Наши ударные группировки, напротив, состоят из свежих частей. В районе Рязани развернута 61-я армия. В районе Егорьевска – 1-я гвардейская, сформированная из бывших воздушно-десантных частей. Восточнее и западнее Калинина заканчивают сосредоточение 53-я и 2-я ударная армии. У Осташкова и севернее сосредотачиваются 3-я и 4-я ударные армии. Все предназначенные для наступления войска полностью обеспечены зимней экипировкой, включая обмундирование, теплую обувь, лыжи и средства маскировки. Также предназначенные для наступления войска обеспечены боеприпасами из расчета два боекомплекта на каждую гаубицу, два с половиной боекомплекта на дивизионные и полковые пушки, три боекомплекта на миномет. Зенитные орудия имеют от одного до полутора боекомплектов, в зависимости от калибра. Танки обеспечены в среднем полутора боекомплектами.

Хотя после потери московского железнодорожного узла наши транспортные возможности существенно сократились, мы тем не менее по-прежнему обладаем преимуществом в области подвоза над нашим противником, который из-за разницы в ширине колеи пока не может пользоваться железнодорожным транспортом на территории СССР даже в ограниченном объеме.

Сталин, задумчиво слушавший доклад, внезапно вклинился с вопросом:

– Что еще можно сдэлать для успеха этого наступлэния?

Василевский, еще не привыкший к своей новой должности, несколько стушевался, зато Шапошников, ни на миг не сбившись, четко ответил:

– Войскам не хватает техники, товарищ Сталин. Особенно танков.

Вождь согласно кивнул – такого ответа он ожидал.

– Ставке извэстно про нехватку танков на фронте. К сожалению, быстро исправить ситуацию – нэвозможно. Но Наркомат танковой промышленности под управлением товарища Малышева дэлает все возможное. В частности, ГКО принято решение использовать ту часть оборудования и рабочих тракторного завода имени Орджоникидзе, которую удалось эвакуировать из Харькова, не для развертывания нового тракторного производства на Алтае, а для укрепления разворачиваемого в Нижнем Тагиле танкового завода № 183, также эвакуированного из Харькова. Производство танков набирает обороты в Челябинске, Сталинграде, Горьком. С каждым месяцем их количество будет возрастать – можэте смело рассчитывать на это, Борис Михайлович. – Шапошников коротко кивнул, а Сталин, не прерываясь, продолжил свой монолог: – Однако было бы нэверно откладывать наступление в ожидании этих новых танков. Врага нужно бить, пока он слаб!

Шапошников снова кивнул, соглашаясь с озвученным мнением.

– Наступление ударных группировок Восточного и Калининского фронтов может быть начато 18 декабря. В случае успеха возможен переход в общее наступление всех армий этих фронтов. Генштаб также прорабатывает варианты частных наступательных операций и на других участках фронта, но московское направление остается главным.

– Это правильно. Возвращение Москвы должно стать главной целью нашего наступления. Нам нужны победы. И как можно скорее.

– И куда они вечно торопятся? – Старшина недовольно передернул плечами и полез в карман шинели за кисетом с махоркой.

– А что так? – Марченко было не то чтобы очень интересно, но делать-то все равно нечего, так отчего бы и не поддержать беседу с хорошим человеком?

– А-а-а… – Филатов безнадежно махнул рукой, после чего продолжил скручивать «козью ножку». Лишь завершив это важное дело и выпустив первый клуб ядреного дыма, Митрич продолжил прерванную беседу: – Вот ты сам посуди: если наши бойцы с температурой слягут, то это будет что?

– Вредительство.

– О! А оно нам надо?

– Нет.

– Вот и я лейтенанту нашему говорил, что нет. А он знай себе долдонит, как попугай: приказ по бригаде, выполнять немедленно!

– А ты?

– А что я? Я этих приказов за свою жизнь наслушался… нашему лейтенанту и не снилось. Толку с того, что наша рота одной из первых в вагоны погрузилась, если эшелон потом все равно еще четыре часа на станции простоял? Вот то-то и оно! Ведь говорил же: давай из расположения барахлишко кой-какое прихватим.

Марченко одобрительно покивал и поплотнее закутался в караульный тулуп, служивший ему одновременно и матрасом и одеялом, – разбрасываться барахлом – это последнее дело, тут он был полностью согласен со старшиной, который вошел во вкус и продолжал жаловаться благодарному собеседнику на непутевость начальства:

– Эх, молодежь! Все-то вы спешите, а нет бы остановиться да подумать немного или совета хорошего послушать. Ну, задержались бы мы на часок с погрузкой – все равно бы успели, да еще и с запасом. Зато было бы чем вагоны утеплить, все меньше бойцы бы мерзли. Вот помяни мое слово: пока доедем, половина соплями умоется и кашлять будут, как чахоточные, а то и похуже чего подхватят, типа воспаления легких. Вот и получится, что рота и в бою-то еще не была, а личный состав уже в медсанбате с температурой валяется. И убитых нет, и воевать некому.

– Нехорошо.

– То-то и оно, что нехорошо. А когда я лейтенанту про это сказал, так он только руками отмахивался да глаза круглые делал. И так всегда. Эх, да что с него взять, с агронома недоученного?

Рома пожал плечами, умудрившись при этом еще глубже погрузиться в теплые объятия тулупа:

– Не все сразу, в следующий раз умнее будет.

– Ага, будет. Комбат вон последним загрузился, зато вагон у него самый теплый.

– Ну, вот. И лейтенант наш научится, если жив останется.

– То-то и оно, что если…

– Предчувствия, что ли, нехорошие?

Старшина скорчил кислую мину и ненадолго замолчал, видимо, прислушиваясь к своим ощущениям:

– Да нет вроде. Просто не люблю, когда что-то делают не подумавши. Вот сейчас лейтенант вагоны утеплить не догадался, а в бою он еще про что-нибудь забудет – там одними соплями можем не отделаться.

– В бою на него лучше не полагаться, там самим думать надо – целее будем.

Старшина метнул на Ромку внимательный взгляд из-под кустистых бровей, аккуратно загасил окурок и, коротко кивнув то ли Марченко, то ли своим собственным мыслям, спокойно произнес:

– Дело говоришь. Как до фронта доберемся, будем вместе держаться, глядишь, и придумаем чего путного.

– Добро, Митрич. Да только до фронта еще добраться надо. Как думаешь, удастся по дороге сеном каким-нибудь разжиться или соломой? А то ведь околеют бойцы-то…

Филатов хмыкнул:

– Ну, ты-то точно не застудишься, даже если на Северный полюс попадешь.

– А что такого? Этот тулуп, между прочим, за нашей ротой не числится – личное имущество, стало быть.

– Эх, Рома, вот не зря говорят: кому война, а кому – мать родна! Небось, Ищенко, хомяк наш батальонный, горючими слезами обливается каждый раз, как тебя вспоминает. Уж на что он куркуль знатный, а ты и его, кажись, переплюнул.

– Ну, не то чтобы переплюнул… И вообще: боец Красной армии должен проявлять находчивость и смекалку – вот и проявляю! Раз уж лейтенант о нас не сильно заботится, то я уж сам, как умею…

Старшина ехидно хмыкнул:

– Неплохо умеешь, не каждый так сможет.

Марченко тоже усмехнулся:

– Значит, не обделил Бог талантами, глядишь, и доеду до фронта в добром здравии, а там уж как повезет. Куда едем, кстати, не слыхал?

Митрич собрался было по привычке пригладить свою пышную шевелюру на макушке, но, наткнувшись на ушанку, передумал.

– Не слыхал, да из нашего батальона никто и не знает. В штабе бригады разве что. Ясно, что на запад, а куда – черт его знает. Да и не все ли тебе равно?

– Не скажи. Страна у нас большая, места разные бывают, есть такие, что там и без всякой войны сам загнешься. Лучше уж попривычней чего.

– Тоже верно. Помню, в Гражданскую…

Старшина ненадолго задумался, уйдя в воспоминания, но почти сразу же встряхнулся и подвел черту под дружеским обсуждением:

– Ладно, чего зря гадать? Доедем до Волги, там ясно станет куда.

Высшему военному и политическому руководству Германии тоже было что обсудить. Несмотря на все достигнутые успехи, вывести Советский Союз из игры до вступления в войну США так и не удалось – перспектива затяжной борьбы на два фронта, которой всеми силами старались избежать, стала суровой реальностью.

Впрочем, поначалу особых проблем не возникло. Соединенные Штаты, еще с 1940 года помогавшие Великобритании столь рьяно, что впору было говорить о необъявленной американо-германской войне, оказались тем не менее абсолютно не подготовленными к открытию активных боевых действий. В Атлантике с абсолютной точностью повторилось тихоокеанское побоище. Разве что немцы в отличие от японцев нанесли удар не по военным базам, а по торговым коммуникациям, и не авианосцами и десантными силами, а подводными лодками. Но на результате это сказалось мало – U.S. Navy[14] и тут продемонстрировал абсолютную беспомощность. Оказалось, что провоцировать немецких подводников, прикрывая британские конвои, и наводить английские крейсера на немецкие транспорты, нарушая закон о нейтралитете, – это одно, а вот противостоять «волчьим стаям» Кригс-марине в настоящем бою – совсем другое.

Немецкое морское командование оказалось готово к вступлению Америки в войну. В результате уже в конце декабря у атлантического побережья США появилось несколько океанских субмарин типа IX – первые ласточки спланированной штабом Деница операции «Paukenschlag» – «Удар литавр». А в январе началась по-настоящему массированная атака на судоходство в американских водах. Хотя атакой это действо назвать можно было лишь с большой натяжкой. Немецкие подводники устроили настоящую резню, десятками отправляя на дно неохраняемые транспорты, зачастую прямо в виду все еще работающих, несмотря на войну, береговых маяков. Целей было так много, а условия для атак настолько простыми, что «бородатые мальчики Деница» предпочитали топить только груженые суда, чтобы расходовать торпеды с максимальным эффектом. То было счастливое время «серых волков» – время легких побед, когда счета подводных асов росли с головокружительной быстротой, а награды сыпались дождем. Подводники, в борьбе с цепкими британскими эскортами уже успевшие отвыкнуть от безнаказанных успехов начала войны, теперь вновь купались в лучах славы.

Армия и люфтваффе тоже пока не проявляли особого беспокойства. У вступившей в войну Америки не оказалось ни достойной упоминания армии, ни достаточно мощных ВВС. А все, что было, быстро перебрасывалось на тихоокеанский театр военных действий в тщетной попытке остановить неудержимый натиск самураев. Правда, кое-какие неприятности перепали на долю новоявленных союзников: американская морская пехота при поддержке Атлантического флота еще до Рождества овладела французскими колониями на Мартинике и в Гвиане, прихлопнув попутно и стоявшие на Мартинике корабли французской вест-индской эскадры. Немцам, правда, до этого было мало дела. Уязвимость этих баз была вполне очевидна, поэтому особых надежд на них и не возлагали – в планы операции «Paukenschlag» французские порты в Карибском море даже не вносились, в отличие от куда лучше обеспеченных и подготовленных к обороне африканских.

А вот представителей германской экономики вступление США в войну озаботило не на шутку. Поэтому совещание, происходившее в «Вольфшанце» в середине декабря, было посвящено не столько военным, сколько экономическим перспективам. К удивлению многих, Гитлер, ранее упорно не желавший сокращать гражданский сектор экономики, теперь не только согласился с необходимостью полного перевода всей промышленности на военные рельсы, но и потребовал осуществить этот переход максимально полно и быстро.

Фюрер вообще довольно сильно изменился после вскрывшегося предательства главы армейской разведки. Вождь германской нации стал замкнутым и угрюмым, зато полностью избавился от раздражительности, преследовавшей его предыдущие месяцы. Гитлером овладела мрачная решимость. Он словно вознамерился бросить вызов всему миру и самой судьбе, стремясь победить во что бы то ни стало. Добиться своего любой ценой, невзирая ни на какие жертвы, стало его единственной целью.

Через ведомство Геббельса было объявлено о начале «тотальной войны» и мобилизации всех сил страны для достижения полной и окончательной победы. ОКХ, пользуясь внезапным поворотом в настроении фюрера, наконец-то смогло пробить дополнительные мобилизационные мероприятия. Под объединенным натиском начальника штаба ОКВ и главы РСХА министерство труда пошло на изъятие существенного количества рабочих призывного возраста из экономики. Работники, потерявшие бронь, тут же призывались в ряды вооруженных сил. Взамен в экономику вливались миллионы ост– и вест-арбайтеров, вербуемых по всей Европе. Гейдрих, со своей стороны, разворачивал масштабные военные производства с использованием труда заключенных концентрационных лагерей. На месте крупнейших концлагерей стремительно возводились колоссальные промышленные комплексы. Строились не только заводы, но и коммуникации, инфраструктура, подъездные пути, жилые помещения… Жертвы среди подневольных строителей никого не волновали. Фактически на костях пленных и заключенных возводились новые города.

Германия целеустремленно наращивала свои мускулы, готовясь к новым сражениям. Под давлением Берлина остальные страны Европы также вынуждены были начать милитаризацию своих экономик. Причем немцы практически в ультимативной форме требовали от младших партнеров абсолютного перехода на немецкие стандарты – только немецкая техника, детали, технологии. Исключения не приветствовались, а любые попытки уклониться от поставленных условий пресекались весьма жестко. Теперь, когда Франция, пройдя точку невозврата, втянулась в войну на стороне «Оси», немцы отбросили все прошлые реверансы и без затей подгоняли европейскую промышленность под свои нужды – время переговоров прошло.

Прошел и период относительного затишья, установившийся на Восточном фронте после взятия Москвы. Советские армии, оправившись от осенних поражений и восстановив свои силы, перешли в контрнаступление – началась зимняя кампания.

В полной мере изменение оперативной обстановки Ганс и остальные вояки дивизии «Тотенкопф» ощутили в конце декабря. Еще позавчера солдаты и офицеры разведбата весело отмечали Рождество в тихом Осколе, а сегодня батальон подняли по тревоге и срочно направили форсированным маршем на юг. Уже по дороге выяснилось, что их бросили залатывать дыру, пробитую русскими во фронте 6-й полевой армии – батальон Бестманна превратился в пожарную команду.

Подпрыгивая на сиденье скачущего на ухабах «кюбельвагена», Ганс на чем свет стоит проклинал чертовых «иванов», которым приспичило перейти в наступление в такую холодину, с тоской вспоминая оставшиеся в Осколе натопленную хату, чистую постель и веселую Оксану – радушную хозяйку всех этих радостей. Теперь вместо покинутого великолепия предстояли кровавые бои, холодные окопы, продуваемые всеми ветрами и неуютные земляные бункеры и блиндажи, которые еще предстояло выдолбить в мерзлой земле, ставшей прочной, как камень. А вместо ожидавшегося возвращения на родину впереди отчетливо рисовалась перспектива тяжелой и затяжной зимней кампании. На счет последнего Ганс не питал никаких иллюзий – раз уж их элитную дивизию, даже не пополнив до штата, стали раздергивать по частям для затыкания прорывов, находящихся за пару сотен километров от мест дислокации, то дело однозначно плохо и вряд ли резко улучшится в ближайшее время.

Хорошо еще, что удалось хоть немного передохнуть перед этим и нормально отпраздновать Рождество. Да и на «ковшик» он пересел очень вовремя – на мотоцикле в такую погоду совсем тоскливо, а тут все же брезентовая крыша над головой, да и в морду не дует – тоже преимущество как-никак. Полученное месяц назад новое зимнее обмундирование, уже заслужившее в частях неофициальное название «восточного», тоже было сейчас как нельзя более кстати, полностью оправдав возлагавшиеся на него надежды. Ганс усмехнулся собственным мыслям: все-таки повод для оптимизма можно найти всегда. Если, конечно, хорошо постараться.

Через недельку боев, однако, отыскивать позитивные моменты стало совсем сложно. Разведбат Бестманна фактически был выведен из состава «Тотенкопфа» и вообще из 1-й танковой группы (которая, кстати, 1 января была переименована в 1-ю танковую армию) и подчинен штабу XVII армейского корпуса 6-й полевой армии, ведущей ожесточенные бои на Донце. Командовавший корпусом генерал-лейтенант Холлидт воспринял подваливший ему отлично экипированный и полностью моторизованный батальон как манну небесную и назначил его вместе с моторизованным зенитным дивизионом люфтваффе мобильным корпусным резервом. В результате этого эсэсовцы вместе с коллегами по несчастью из ведомства Геринга вынуждены были мотаться по всему фронту обороны корпуса с одного участка на другой, затыкая постоянно возникающие прорывы.

Жизнь превратилась в сплошную череду маршей, атак и контратак, сливающихся в одну кровавую мешанину. Бои шли днем и ночью. После очередной схватки мобильную группу отводили в резерв, чтобы тут же перебросить ее на соседний участок и кинуть в новый бой. Есть и спать приходилось урывками, в основном во время перебросок с места на место. Бойцы при этом отдыхали по очереди, сменяя друг друга за рулем.

Люди вымотались до предела, лица обросли многодневной щетиной и посерели, глаза воспалились от хронического недосыпания. Постоянное напряжение давало себя знать – в краткие моменты отдыха солдаты буквально валились с ног, мгновенно засыпая практически в любом положении. Поскольку температуры стояли отнюдь не летние, офицерам и опытным унтерам приходилось постоянно следить, чтобы никто из подчиненных не завалился спать прямо в сугроб, так как это грозило потерей бойца от обморожения или просто смертью от переохлаждения.

В непрерывных боях батальон буквально таял на глазах. А атаки русских и не думали прекращаться. Свежие «сибирские» части, одетые в светлые бараньи полушубки и шапки, в валенках и белых маскхалатах и к тому же весьма неплохо вооруженные и обученные, лезли и лезли на позиции XVII корпуса, заставляя трещать по швам тонкую оборонительную линию немецкой пехоты.

Нет, опытным глазом Ганс замечал, что у противника тоже не все гладко. Например, артиллерийский огонь русских был откровенно жидковат – орудий (особенно тяжелых) и снарядов к ним у советов явно не хватало. Но все-таки XVII корпусу противостояли свежие, не обескровленные боями части, неплохо подготовленные к зимним боям. И это сказывалось. К вечеру 5 января 1942 года Ганс понял это как никогда отчетливо.

В этот день с рассветом их батальон после очередного ночного марша пошел в атаку на прорвавшихся ночью сибиряков, занявших какое-то село, превращенное пехотинцами Холлидта в опорный пункт. Три дня назад им уже приходилось отбивать эту кое-как укрепленную кучку строений. В тот раз все прошло удачно – удалось незаметно подобраться к самой окраине по заросшему редкими кустами руслу небольшого ручья. В этот раз номер не прошел: русские учли полученный урок и выставили с опасного направления соответствующий заслон, отогнавший огнем штурмовую группу из 4-й роты, сунувшуюся по знакомому маршруту. Бестманн быстро собрал всех ротных командиров и прикомандированных к мобильной группе офицеров. Вопрос, собственно, был только один, и штурмбаннфюрер с ходу его озвучил:

– Ну и как теперь брать эту чертову кучу поленьев?

– А никак! – огрызнулся Франц Штайнер, командир провалившей атаку 4-й роты. – Слишком у них позиция хорошая – пулеметчики простреливают все русло до самого поворота. Идти на них в лоб – самоубийство, а подавить их отсюда не получится, их берег прикрывает.

– Остынь, Франц, тебя никто не винит. Просто «иваны» стали слишком быстро учиться на своих ошибках. Но! Взять это чертово село (как бишь там оно называется?) все-таки надо. Так что давайте свои предложения, камрады.

– Хорошо бы их с воздуха чем-то тяжелым накрыть. Пока бы они от бомб уворачивались, можно было бы проскочить по полю напрямик.

– Заманчиво. Что скажет люфтваффе?

Оберлейтенант люфтваффе, прикрепленный к группе в качестве офицера связи и корректировщика, отрицательно покачал головой.

– Сейчас все «штуки» работают в Донбассе. Максимум, на что мы можем рассчитывать, – это разведчик-корректировщик.

Вагнер, бессменный командир тяжелой роты, не сдержавшись, хмыкнул:

– Он был бы очень кстати, если бы у нас вдруг оказался гаубичный дивизион.

– Тонкое наблюдение, Курт. А твои игрушки на что?

– А что мои игрушки? У «обрубков»[15] снаряды кончились – вчера последние расстреляли. Ждем, когда подвезут. Служба снабжения ничего конкретного не обещает. От «колотушек» тут особого толку не будет, сам понимаешь. К трофеям есть по два десятка шрапнелей и по полтора десятка осколочно-фугасных на ствол. Но снаряды у них не чета гаубичным, так что…

– Donnerwetter! Как не вовремя. Пауль, как у тебя?

Командовавший зенитным дивизионом гауптманн люфтваффе пожал плечами.

– У меня осталось примерно по тридцать снарядов на ствол, считая несколько бронебойных. А легкая батарея все еще на старой позиции, откуда мы свалили вчера – командир дивизии придержал для отражения контратак. Раньше завтрашнего утра мы ее не получим.

– Ладно, тридцать снарядов не так уж и плохо, должно хватить. Сделаем так: Курт, открываешь огонь из трофеев, шрапнель вперемешку с осколочными, чтобы «иваны» морды в землю уткнули. Пауль, твоя третья батарея занимается тем же. Вторая пока в резерве. «Колотушки» выставляем на прямую наводку и пытаемся гасить русские пулеметы, когда они проснутся. 2-я и 4-я роты идут в атаку в лоб через поле. 5-я рота пытается подавить огнем русскую минометную батарею за селом – больше нам их достать нечем. Ганс, твоя рота постарается зайти слева, вдоль реки. Постараемся раздергать силы русских. Раз они выделили сильный заслон на левый фланг, то на весь периметр их может не хватить. 1-я рота и взвод «обрубков» – в резерве. Есть вопросы? – Бестманн обвел взглядом хмурые лица офицеров и, не дождавшись ответа, скомандовал: – Тогда по местам. Начинаем через 40 минут.

Ганс зло сплюнул в сугроб и бросил быстрый взгляд на своих солдат, пытающихся найти хоть какое-то укрытие от вражеского огня среди чахлых деревьев и голых прутиков прибрежной лозы. Все пошло наперекосяк с самого начала. Началось все с того, что у русских оказалась не одна, а две минометные батареи, а продолжилось тем, что они еще и батарею своих «бах-бухов»[16] приволочь успели. Атаковавшие в лоб роты вынуждены были залечь под сильным артиллерийским и пулеметным огнем, преодолев едва ли половину расстояния до ближайших домов. А затем и вовсе откатились назад, понеся существенные потери.

У Ганса до поры до времени все складывалось относительно неплохо. Пользуясь тем концертом, который устроили прямо перед фронтом русских основные силы батальона, его рота, зайдя с фланга, преодолела большую часть открытого пространства, прикрываясь жиденькой прибрежной рощицей, и уже готовилась к решительному броску, как вдруг попала под сильный обстрел с восточного берега Донца. Ганс, лично проводивший рекогносцировку перед атакой, готов был поклясться, что еще час назад у «иванов», кроме пары наблюдателей, никого на том берегу реки, левее злополучного села не было. А теперь оттуда прицельно лупило аж три станковых пулемета!

Под убийственным фланговым обстрелом рота быстро залегла в редких прибрежных зарослях, а когда через несколько минут к обстрелу присоединилась одна из минометных батарей, Нойнер ясно и отчетливо понял, что пора сваливать. Проблема была в том, что сделать это под огнем пулеметов было, мягко говоря, проблематично.

– Руди!

Ответа не последовало. Быстро оглядевшись, Ганс без труда обнаружил причину молчания – радист Руди Фриснер лежал с простреленной головой. Стремительно перекатившись в сторону и вжавшись в сугроб, Ганс за ногу подтянул к себе труп радиста вместе с закрепленным у него на спине «Телефункеном». Расположившись за телом, как за бруствером, он стянул с него рацию, слегка подкрутил верньеры настройки и стал вызывать штаб батальона. Успех пришел довольно быстро.

– Эй, кто там, это «Дора-3». Требую артиллерийскую поддержку по левому берегу!

– Вас понял, «Дора-3». Уточните координаты и тип цели.

– Квадрат В14, пулеметы в открытых окопах.

– Принято.

– Быстрее!

Голос в наушниках внезапно поменялся.

– Что у вас там творится, «Дора-3»?

– Вальтер, ты, что ли? У нас тут паршиво – нас прижали пулеметами с того берега.

– Scheisse! Откуда они там взялись?

– А я знаю? Из резерва, наверное. Полчаса назад их там точно еще не было.

– Ладно, сейчас попробуем их подавить, а вы сматывайтесь оттуда по-быстрому, как только они заткнутся – снарядов нам надолго не хватит.

– За это не переживай. Лично я хочу отсюда свалить больше кого бы то ни было!

– Хорошо. Оставь кого-нибудь на связи – нам нужен корректировщик, отсюда цель не просматривается.

– Радист убит, сейчас подыщу кого-то.

Ганс в очередной раз осмотрелся и, заметив одного из солдат пулеметного взвода, проорал:

– Эй, ты, Ланга сюда! Сейчас нам помогут артиллерией, пусть корректирует огонь.

Убедившись, что приказ ушел по цепочке, Нойнер ловко пополз в противоположную сторону, благо минометный обстрел прекратился – пока артиллерия раскачивается, неплохо бы и самим что-то сделать для своего спасения! Вот хотя бы грохнуть того снайпера, который застрелил радиста. Как-то не хотелось поймать от него пулю, командуя отступлением своей роты.

Добравшись до позиций второго взвода, следившего за занятым противником селом, Ганс сразу же наткнулся на Клинсманна.

– Где Крамер?

Молчаливый унтер указал рукой на скрюченную серую фигуру с прижатыми к животу руками.

– Жив?

Куно только отрицательно качнул головой. Ганс злобно выругался.

– Командуешь прикрытием. Мы скоро отходим. Смотри, чтобы «иваны» не вздумали за нами погнаться.

Даже не дожидаясь подтверждающего кивка, Ганс вновь змеей заскользил между кустами и сугробами. На полпути к оставленному им телу радиста он, наконец, услышал сверлящий свист пролетающих над головой снарядов и грохот разрывов на восточном берегу – «acht-acht»[17] из второй батареи вступили в дело. Геро, проделав в сугробе под трупом радиста пару отверстий для наблюдения, вовсю корректировал огонь зенитчиков. Разрывы ровной линией ложились в зарослях на противоположном берегу. Пулеметный обстрел быстро прекратился.

Нойнер тем временем, пробираясь вдоль позиций своей роты, нашел того, кого искал. Франц Янсен, лучший пулеметчик во всем батальоне, прильнул к прицелу своей «костной пилы», хитро примостившись под снежным козырьком и оказавшись как бы внутри сугроба. Его лучший друг, второй номер расчета Тим Кроос, лежал в нескольких шагах, раскинув руки и устремив в небо невидящий взгляд. Меховая куртка на груди потемнела от крови, тонкая красная струйка все еще стекала из уголка приоткрытого рта – парень умер совсем недавно.

Ганс, втиснувшись под корягу, видимо принесенную сюда весенним половодьем, окликнул приникшего к оптическому прицелу пулеметчика:

– Засек гада?

– Нет.

– Ладно, сейчас разберемся.

Нойнер еще раз посмотрел на распростертое тело Крооса, стараясь прикинуть, как оно располагалось перед попаданием, затем добавил в свою мысленную схему место гибели радиста, после чего взялся за бинокль и, приникнув к окулярам, принялся методично прочесывать взглядом заросли противоположного берега.

– Сейчас ты получишь свое, зараза.

На восточном берегу легла очередная серия разрывов, и что-то в только что тщательно осмотренных кустах неуловимо изменилось. Ганс буквально впился глазами в привлекший его внимание кусочек посеченных осколками зарослей.

– Ага, попался, Аrschloch! Порубленные кусты, лево двадцать от той промоины, которую только что накрыли.

Конец фразы Нойнера потонул в грохоте длинной пулеметной очереди. В бинокль было отчетливо видно, как сыплются на землю кусочки покрошенной тяжелыми пулями лозы, как взлетает легкими фонтанчиками снег. Затем в сторону отлетела сорванная шапка. Готово!

Ганс быстро рванул к основной части бойцов.

– Отходим!

Через несколько минут он уже наблюдал, как сильно поредевшие остатки его роты ломятся через открытое пространство к небольшому осиннику, с которого начиналась их неудачная атака. Солдаты молча и сосредоточенно перли по снегу к спасительным деревьям, волоча на себе раненых. Бегущий в авангарде Геро тащил рацию. Ганс подгонял сзади отстающих. За ним отступал только арьергардный второй взвод во главе с Куно. Зенитки продолжали методично накрывать пулеметные позиции русских на противоположном берегу, обеспечивая отход. Русская минометная батарея возобновила обстрел, однако на этот раз он был совсем редким, да и не очень прицельным. Видимо, в отличие от береговых зарослей поле за ними русские не пристреляли, да и особого изобилия лишних боеприпасов у них не наблюдалось.

Близкий разрыв за спиной заставил инстинктивно пригнуться, в спину ощутимо ударило, а в следующий момент ноги почему-то подвернулись, и Ганс с размаху полетел носом в снег. Попытался сразу вскочить, но тело слушалось как-то плохо, что-то было не так. А через секунду пришла боль. И больше уже не отступала.

Когда его на ходу подхватили за ремни амуниции двое бойцов из подоспевшего взвода Клинсманна и быстро потащили к вожделенному леску, Ганс честно пытался перебирать волочившимися по земле ногами, но получалось не очень. Мешали боль и внезапно навалившаяся слабость. А еще куда-то исчезли все мысли – в голове бушевала лишь дикая ярость, переходящая в ослепляющую ненависть ко всему живому.

«Дайте только добраться хоть до кого-нибудь, и тогда всем чертям в аду станет тошно!» Эта мысль, внезапно всплывшая из затуманенных болью глубин разума, была последней, перед тем как сознание окончательно померкло.