Идущий вопреки

Глава 2. Кавасар

Редкие лучи солнца пробивались сквозь кроны исполинских деревьев. Запах тлеющих углей и утренней росы приятно отдавался в груди. Холод, на который я по началу не обращал внимания, морозил руки. Теплый пар изо рта говорил диким обитателям леса, что скрюченный тюк темной ткани на земле у прогорелого костра – живой.

Я попытался встать. Тело сначала слушалось, а потом с возмущением заныло болью. В глазах потемнело, и тьма снова позвала меня в свои объятия…

Я проснулся во второй раз. Запах углей и утренней росы пропал. Солнце светило высоко над головой. Громкий стрекот насекомых рассказывал мне о том, как лес, что не щадит время тех, кто забрался сюда из Срединного Пояса, дышит полной грудью.

Тело все еще отдавалось болью, но, по крайней мере, уже слушалось. Закрыв глаза, я попытался нащупать сознание, но понял, что сейчас моё «телесное» сильно преобладает над разумом и бросил эту затею. Со стоном я сел и осмотрел себя. Весь в ссадинах, синяках и царапинах. Одним из эффектов настоя цветка Анаарта является игнорирование организмом боли от увечий. Палец опух и сейчас был в два раза шире, чем обычно. Обувь вся протертая и в нескольких местах прохудилась, плащ порван. Целы были только капюшон, да походная сумка.

Гул в голове мешал сосредоточиться. Я должен идти. Бандитская парочка, скорее всего, дойдет до таверны. Но как долго они меня будут ждать? Судя по времени, они еще в дороге и будут идти еще пять, максимум семь часов. Я точно не смогу в своём состоянии их нагнать за то же время, что мне понадобилось ночью.

Я поднялся на ноги, которые с возмущением дали понять, что еще не хотят работать.

– Надо, – ответил я ногам вслух, – иначе никак. Никак…

Я шел быстрым шагом, преодолевая боль и усталость. Сильно упрощало дело то, что ступал я по проторенной тропе. Бандиты очень грубо крушили все препятствия на своем пути. Мешающие им в дороге буреломы и кустарники были срезаны тупым и очень тяжелым орудием. Например, несуразным двуручным мечом. «Да сколько же сил в этом Тареке?», – про себя позавидовал я. Я всегда был жилистым и довольно ловким – спасибо крови альва. Но вот мускулатуры мне не доставало. В Академии некоторые силовые учения давались мне весьма непросто.

После трех часов быстрым шагом я замедлился. После еще двух – мне пришлось остановиться и отдышаться. Вскоре ноги начали стремительно слабеть. Я умудрился споткнуться о торчащий корень и, потеряв равновесие, свалился навзничь.

– Ч-черт! Тоже мне альв, – выругался я громче чем следует.

Я встал, подумал и бесцеремонно усевшись прямо на злосчастный корень, достал из сумки маленькую деревянную фляжку и сделал небольшой глоток. Неприкосновенный запас горячительного теплом отозвалось во всем теле. Положив фляжку на место, я с улыбкой во весь рот продолжил свой непростой путь, ставший слегка веселее.

Оставшуюся дорогу я старался больше накопить сил, чем потратить и несколько раз закрывал глаза, вслушиваясь в себя. Но сосредоточиться никак не получалось. Мысли о том, что самое сложное еще впереди не давали очистить разум. Солнце заходило за горизонт, когда я вышел на полянку, где вдалеке виднелась, просевшая в одну сторону, таверна «Старый Дубок». Таверна, к которой я уже начал привыкать…

***

– Где ты был? Ну! – с ходу выпалила Шеня. Ее миловидные пухлые щеки быстро менялись в цвете. – Почему я должна делать все одна? Ты забыл какой завтра день? Вон уже первые гости на пороге!

Кухарка была рассерженная, но все же предложила мне ломтик чёрствого хлеба с рыбьей икрой. Ее лицо было озабочено моим длительным отсутствием, но она не стала задавать лишних вопросов.

Я не забыл какой завтра день. День Памятства. Три крупнейших государства Известного Мира, открывают в столицах друг у друга грандиозные ярмарки. Яства, специи, шелка, амуниция, развлечения – всё что душе угодно. Вот уже столетие Бескровной Войны короли раз в год кичатся друг перед другом своим благополучием. Каждая держава хочет показать, что у них дела обстоят лучше, чем у соседа за Разломом и, ради этого опустошают свою казну. Потому что, если у соседа лучше, значит ты слабее его, а если ты слабее, то Бескровная Война может стать резко Кровавой Войной.

Срединный Пояс, где Время щадит всех и каждого, уже очень и очень давно страдает от перенаселенности. Ярмарки эти не окупают и половины своих вложений со стороны государств, но, при этом, привлекают торгашей всех мастей, чей товар более востребован. Огибать Разломы через Лес Полувременья, чтобы слишком дорогое продать бедным или ненужное – богатым, дело совсем неприбыльное. Меч везде останется мечом, и неважно, владенская, строгаская или хашаарская гравировка на его эфесе. Тем не менее, это единственный день в году, когда таверна «Старый дубок» не выглядит заброшенной.

И именно к завтрашнему дню я должен успеть…

– У меня были дела, Шеня, – улыбнулся я кухарке самой широкой улыбкой, какой только мог; и с удовольствием откусил от бутерброда солидный кусок. Я очень сильно проголодался. Все тело ныло и саднило, но лицо я берег специально. Именно поэтому добрая Шеня не заметила ничего необычного, – Ты мне лучше скажи. Вон те два господина давно здесь сидят? Что-то они кислые какие-то…

– Да часа три уже сидят и пьют. Тихие они какие-то… Второй раз уже у нас. Помнишь, сидели крикливые такие пару дней назад? Видать не срослось у них что-то, – на последних словах Шеня язвительно хмыкнула. Она не любила таких гостей. Больно уж часто они доставляют проблем. Да и после таких типов всегда очень грязно.

– Ясно… О-о! Неужели Борак им баранинки положил холодной? Я-то думал он кухарство свое фирменное на завтра готовил, – сделал я вид, что страшно удивился, – Эх, столько историй о нем слышал, а вот попробовать не довелось.

– Так они как пришли, так сразу серебряк сунули нам под нос, да забухтели, мол, чтобы не беспокоили их, а только подходили и подливали эля в чарку, – возмущенным шепотом сказала Шеня. – Вот Борак на радостях их и приголубил. Только вот потом бубнил себе под нос, что жрут они много. Мяска-то скряга закупил всего ничего. Мол, на карасях в прибыль выйдет. Ха!

– Значит, как только пришли… – задумался я и подсчитал в уме нехитрую арифметику. У меня час. Или два. В зависимости от надежности слов Шени, – Ладно, пойду подготовлюсь и сразу же обратно. Не смотри на меня так. Я быстро.

Кухарка покачала головой, развернулась и, схватив со стола поварёшку, направилась к чугунному казану с кашей. На полпути к выходу из кухни ноги мои остановились. Я попытался взять себя в руки.

«Я должен…», – сжимая кулаки, нелепо пытался я оправдаться. Опухший палец сразу же стал болеть еще сильнее.

«Должен», – я закрыл глаза. Шеня мешала горячую ячневую кашу с редкими кусочками мяса и тихо посвистывала незамысловатую колыбельную:

«Ля-ля-ля, та-та-та…

Зайки мои… сына ты мой и дочка моя…

Люблю-ка я вас… ля-ля-ля, та-та-та»

Она не поняла еще, что я не ушел и стою за ее спиной со сжатыми кулаками и закрытыми глазами. Я пытался ни о чем не думать. Я знал, как это делать всю свою жизнь. Тот, кто считает, что это тяжело – неосознанно строит себе стены. Не думать – это именно то, что нельзя считать сложным. Глубоко дышать? Зачем? Дыши как хочешь. Ведь концентрация на дыхании – это подсознательные мысли. Дыхание придет само. Глубокое, тихое… Мы втягиваем в себя воздух не задумываясь. Зачем же тогда думать об этом, когда твоя цель в противоположном? Представить воду или огонь? Зачем? Так ты в своём подсознании создаешь образы воды и огня, а ведь тебе нужно Безмолвие. Думаешь, что ты не думаешь? Ошибаешься! Ведь ты об этом уже думаешь…

– Прости…

Шеня не услышала моего шёпота.

Последний отголосок мысли слетел с языка, чему я не успел удивиться. Ведь в сознании мгновенно стало пусто.

Шеня пыталась спрятать от Борака большую, доверху наполненную кашей, тарелку. Добавка для молодого полуальва, в котором она иногда воображала убитого клаахатами сына, ставшего статным и трудолюбивым мужчиной.

Я вышел из кухни в главный зал. Гнум и человек сидели в углу и о чем-то перешептывались. При должном старании я бы услышал, о чем они говорят. Но сейчас мне это уже неважно. Они здесь, и при любом раскладе сделают то, что мне надо. Борак рубил дрова на задах и еще не знал, что я вернулся. Мне к нему не надо. Сейчас только мои руки, ноги и язык выполняют указание Академии Хронистов. И они не собирались напрягаться бессмысленно.

Перед тем как действовать, я подошел к Харну и Тареку и попытался забрать их грязную посуду с рыбьими костями и недоеденными кольцами жаренного лука с солью.

– Стоять! – гнум резким движением схватился за тарелку. – Ты что слепой, мальчишка? Не видишь, что тут еще осталось?

– Простите, господин, – как можно более жалостливо стал я извиняться. – Я не заметил, господин.

– Пшёл отсюда пока цел. Альвеныш, тьфу! – гнум сплюнул мне под ноги, но в последний момент я успел убрать свой сапог в сторону. Не хватало еще в самый ответственный момент поскользнуться на тягучем гнумьем плевке и расшибить себе голову. История с корнем в лесу преподала мне небольшой урок – не доверять своей крови.

– Да, господин! Простите, господин! – затараторил я, но глаза мои были стеклянными и пустыми. Не поворачиваясь спиной к «благородным господам», я в полупоклоне попятился к лестнице на второй этаж таверны.

«Если ты не думаешь, то и о тебе не думают». Гнум почти мгновенно потерял ко мне интерес. Под тарелкой, которую я только что хотел забрать, остался лежать сложенный пергамент с дальнейшими указаниями. То, что гнум мог читать, я нисколько не сомневался.

Поднявшись наверх, я закрыл за собой дверь и оглядел комнату, что служила мне домом и убежищем долгих полгода. Затхлый запах гнилого сруба, шелест листьев за единственным окном, скрип прогнивших половиц и чертыханье Борака во дворе когда-то были для меня родными. Но время это прошло и сейчас разум закрылся от тех ощущений. Мне пора собираться в долгий путь.

***

– Ааарх! – колун со свистом опустился на полено, разрубая его пополам. У Борака сегодня было хорошее настроение. Он радовался заработанной серебряной монете.

«Всё равно жалко баранинки», – со вздохом подумал Борак. Когда-то давно, пять или шесть… а может даже тридцать лет назад, молодому юноше Бораку этот рецепт холодной баранины со специями рассказала его жена Алина. Молодая и красивая, она со слезами провожала его в путь.

Он хотел открыть новые земли, стать героем для своих детей. Сделать, как он думал, то, что до него не делал никто. Открыть таверну в Поясе Полувременья. Там, где время для него течет беспощадно быстрее. Халупа на окраине города, где он жил со своей любимой женой и двумя детьми, стала разваливаться и дошло уже до того, что его маленькие Парк и Клара стали подходить к нему со словами «папа, а что мы сегодня будем кушать?».

Вместе со своим старшим братом Каробом, в последствии бросившим Борака уже через год, отчаявшись сделать из этой дыры хоть что-то стоящее, они отправились в путь с одними лишь столярными инструментами в Лес Полувременья. Строить своё будущее. Но, к счастью или нет, строить не пришлось. Альвский разведчик ждал их. С крайне серьезным выражением лица он предложил им заверенную одним из ашомвальских старост дарственную грамоту на полусгнившую двухэтажную хибару прямо на северном пути Разлома, что между Владеной и Страгосом. В этой грамоте, в сносках, были маленькие примечания о дополнительных обязанностях за столь ошеломительно ценный дар. По крайней мере, так тогда думали братья.

Возможно, Борак тоже давно бы уже бросил это неприятное дело, если бы ни одно неприятное обстоятельство, страшно смутившее его. Три года назад мимо проходил кузнец из его района, который с удивлением сообщил, что брат Борака так и не вернулся к себе домой. После попыток хоть как-то понять, что же с ним произошло, трактирщик узнал, что в лес его брат зашел, а вот выйти – не вышел. По самому короткому маршруту – через северную деревню Праско, что прилегает прямо к Поясу Полувременья, Кароб не проходил. Трактирщик опросил всё местное ополчение и жителей, но никто не видел его брата, выходящего из леса.

Поэтому Борак решил отработать те пять лет, что от него требовали в Ашомвеле. По завершению уговора ему обещали пятнадцать золотых монет и возможность либо вернуться домой без, как они это назвали, «штрафов», либо остаться и продолжать работать на благо Ашомвела. Пять лет эти проходят через месяц, и Борак уже строил планы как возвратится богачом к своей семье.

Единственное, чего он страшно боялся – как его примут жена и дети. Сейчас его Алине тридцать, а детям по семь лет. Или по восемь? Он начал забывать. Хоть они и в курсе всех последствий, но Борак все равно очень сильно переживал. Особенно за то, как недолго они будут вместе…

– Что вы?!.. А-а-а-а! Бор-а-ак!!! Хел… – крик Шени прервал одновременно и счастливые, и грустные мысли трактирщика. Какое-то время Борак пытался совладать со ступором.

Опять кто-то буянит? Всякий сброд бывал у них: иногда случались драки, но до чего-то серьезного никогда не доходило. Особенно легче стало с Хеллором. Этот юркий полуальв иногда давал хорошую трепку зазнавшимся пройдохам.

Но сейчас у старого и морщинистого тридцатилетнего трактирщика сжималось сердце от страха… С большим топором в руках он вбежал в свою родную таверну.

Борак резко открыл дверь на кухню. Сердце его бешено колотилось.

Гнум и человек, что совсем недавно заплатили деньги за ЕГО еду в ЕГО таверне, сейчас находились посреди ЕГО кухни. Шеня стояла на коленях перед огромным кучерявым человеком с кривым носом, державшем ее одной рукой за волосы. Окровавленный широкий кулак другой руки завис в воздухе для очередного удара. Шеня с лицом, на котором в кровавом месиве не было видно ни глаз, ни носа, ни ушей, пускала багровые пузыри из отверстия, что когда-то можно было назвать ртом с пухлыми, но миловидными губами. Ее кисти рук, пытавшиеся недавно хвататься за воздух и одежду великана в поисках спасения, сейчас обессиленно обвисли.

– О-о-о, – в кривой улыбке расплылся гнум. – Это чо, твоя женушка? Прости дед, мы нечаянно, – карлик скрипуче рассмеялся, а его огромный друг, даже не посмотрев в сторону трактирщика, нанес очередной удар. Кровь брызнула, что-то хрустнуло, забулькало. На прогнивший пол посыпались зубы.

– Упс, – втянул в себя голову человек, – погорячился.

– А-а-а!!! – ярость огнем обожгла Борака. Размахнувшись топором, он резким движением помчался на гнума. Один удар по этому малявке и…

Гнум даже не достал оружие. Он воспользовался своим ростом и просто присел. Размашистый удар топора для колки дров со свистом ушел в сторону над его головой. Тяжелая рука в кожаной перчатке со стальными пластинами ударила трактирщика в пах.

Все тело трактирщика пронзили иглы боли. В глазах у него засверкало и сразу же потемнело. Борак рухнул на колени, а потом упал навзничь, хватая ртом воздух. Прежде чем он успел сделать хоть что-то, в челюсть прилетел сапог бандита. Темнота…

***

Шеня уже не чувствовала боли. Ей казалось, что она умерла, но металлический вкус во рту и красная пелена перед глазами говорили об обратном. В ушах была кровь. Окружающее звуки она воспринимала так, словно была под водой. Она попыталась облизать когда-то такие красивые губы, но рваный язык нащупал только голую плоть и осколки костей, что совсем недавно служили ей зубами. Кровь стала заливать ей глотку, и она стала задыхаться. Если бы не рефлекторный кашель, то она, наконец-то, встретилась бы со своим любимым мужем и сыном…

– Гха-ха! Рха-а… – кровь фонтаном брызнула изо рта, открывая путь в легкие спасительному, но уже бесполезному, воздуху. К несчастью Шени, она была крепкой женщиной и умереть после побоев не смогла.

– Я же говорил тебе, шо она жива! Я несильно бил. Так, припугнул, – прокрякал человек, привязывая Борака к стулу. Гнум в этот момент переворачивал вверх дном кухню в поисках тайников с деньгами.

– Идиот ты, Тарек. Если бы она отбросилась раньше времени, то старика было бы тяжелее разговорить, – равнодушно ответил гнум, не отвлекаясь от своего дела. – Черт, обычно они ныкают где-то здесь…

Шеня попыталась пошевелиться, но не смогла. Несмотря на то, что били ее только в лицо, тело не слушалось совсем. Она хотела сказать бандитам, что у них ничего нет. Что они здесь выживают, а не живут.

– Таа кха-ха!.. – первые же слова вырвались очередной порцией крови изо рта. Язык ее был порван. Шеня поняла, что она с трудом может лишь дышать, но не говорить.

– Подожди, моя хорошая, – неожиданно тепло сказал человек по имени Тарек. – Сейчас я тебе помогу.

Великан взял в углу ведро с ледяной колодезной водой и опустошил его на голову Шени. Боль, слезы и чувства мгновенно овладели кухаркой. Тело впитало в себя мороз, нахлынувший на нее слишком неожиданно. Вода с кровью растекалась по всей кухне.

– Гнумья муть! Ты знаешь сколько они стоят? Отмой-ка теперь эту дрянь! – гнум резким движением отпрыгнул в сторону и с яростью начал натирать тыльной стороной руки испачканные сапоги.

– Ну вот. Полегчало ж? – огромные руки очень аккуратно подняли Шеню на ноги. Кухарка не смогла удержать равновесие, но великан не давал ей свалиться на пол.

Борак что-то простонал без сознания. Изо рта у него текла розовая слюна. Теперь кухарку можно было разглядеть не только в багровых оттенках. Открытые раны на щеках сильно кровоточили. И без того пухлое лицо распухло так, что глаз почти не было видно. Осколки передних зубов впивались в оголённое мясо губ. Нос неестественно смотрел в сторону, а правая скула представляла собой впалую в череп вмятину.

– Это бессмысленное насилие, – холодный голос Хеллора пронзил Шеню. Огонек теплых чувств стал разрождаться где-то в груди. Она не верила, что еще сможет почувствовать что-то подобное. Шея против воли повиновалась, и она подняла голову. Опухшие щели, служившие ей глазами, увидели на входе на кухню высокую черноволосую фигуру. И эта фигура сейчас ей казалась такой красивой. Высокий; стройный; острые черты лица; угольно-черные волосы до пояса и прядь, что спадает на глаза. Такие выразительные глаза. Наверное, такие же глаза были бы и у ее сына, доживи он до нынешних дней. Она знала, что Хеллор сильный. Она видела, как он ловко расправлялся с пьяными дебоширами. Он мог к ним даже не прикасаться, они сами калечили себя, пытаясь в гневе дотянуться до него мозолистыми кулаками.

Он спасет нас. Он спасет ее. Она знала.

Она чувствовала надежду.

– Твою ж! – Гнум резко оторвался от чистки обуви и встал. – Какого черта пугаешь? Почему ты здесь? Вали отсюда – про альвеныша четко было сказано… Ну, че вылупился? Пшёл, пока мы не передумали…

Шеня захлопала бы в непонимании ресницами, если бы могла. Уплывающим от нее сознанием она пыталась понять что происходит.

Помощь так близко…

– О чем ты говоришь, друг? – ухмыльнулся Тарек и потянул на себя Шеню. – Это несчастный случай, и сейчас я всё возмещу. Вы же со своим ловким братаном этого и хотели, а? – человек заржал и со всего маха шлепнул кухарку по пышным ягодицам. Боль разошлась по всему ее телу.

Великан одним движением сорвал с Шени промокший кровавый фартук, оголяя большую грудь.

Но она этого даже не заметила. Ей было все равно. Она смотрела в глаза красивого полуальва Хеллора, а он смотрел на нее. Такие родные, но холодные и равнодушные очи когда-то погибшего сына ледяными клыками вонзились в отголосок надежды. Вот сынок пошевелился и похоже сейчас придет к ней на помощь и…

Высокий, статный альв развернулся и вышел из кухни. Дубовая дверь со скрипом закрылась.

– Не переживай, крошка. Мы, клаахаты, знаем, как быть нежными с женщинами, – напоследок усмехнулся уже не человек.

– А-а-а-а-а!!! – крик отчаяния, ненависти и боли пронесся над Лесом Полувременья, надолго записывая в свои анналы историю «Матери, омытой кровью и яростью».

***

Я закрыл за собой дверь. Шеня пронзительно закричала, и я невольно скривился. Обостренному слуху громкие звуки мешали. Я не хотел бесполезного насилия, но наихудшая вероятность все же случилась. Бандитская парочка оказалась чересчур грубой. В двадцати лигах отсюда деревня и, возможно, я лучше бы отправился туда в поисках, более подходящих… кандидатов. Мое упущение, что я посчитал человека обычным крестьянином-переростком. Коренные клаахаты, родившиеся с топях и без метки на лице частенько умудрялись проскользнуть через границы тюремных болот, но вот чтобы пересечь весь Срединный Пояс и забрести так далеко…

Все эти подсознательные образы секундой мелькнули в голове, и я вышел из таверны.

Я подошел к столетнему дубу, что рос прямо у входа в забегаловку. Не притронувшись к зарытой в гнилую труху на дне дупла заначке Борака, я достал свою поклажу, оставленную заблаговременно здесь же и начал переодеваться, не слишком заботясь, что меня заметят. Сейчас это не имело особого значения. Одежда кавасара была вся рваная и в грязи, но особого выбора не было.

Острый слух уловил учащённые стоны страдания кухарки Шени и кряхтение клаахата. Несмотря на закрытое сознание, я все же поморщился, и сразу же, усилием воли, поглубже ушел в себя. План требовал, чтобы всё было естественно – обычный грабеж с тяжкими последствиями.

Переодевшись, я обошел таверну и выбросил все свои старые одежки чернорабочего таверны «Старый Дубок» в колодец. Больше я не мальчик на побегушках в затхлой забегаловке, а кавасар Академии Хронистов.

И я еще не выполнил своего задания.

Я отошел от таверны туда, где меня бы не заметили и, оперевшись спиной о толстый ствол тысячелетнего древа, стал ждать. Несмотря на расстояние, многое происходящее в таверне я приблизительно мог уловить острым слухом. Слухом пусть и не альва, но полуальва точно. В своем подсознании я вел отсчет. Шестьсот два… шестьсот три… шестьсот четыре… шестьсот пять…

Звуки, что мешали мне держать сознание в стальных рукавицах, еще долго не проходили, но наконец-то страдания женщины закончились. Она затихла навсегда. Тарек мало на это обратил внимания и еще какое-то время стонал и кряхтел.

Кххххрррр…

Я приподнял бровь. Зубы мои были сильно сжаты. Скрежет зубов был лишним и я не мог понять этой реакции. Откуда это? Почему организм преподносит мне такие сюрпризы? Вероятно, разрыв между сознанием и подсознанием у меня не такой большой, как хотелось бы.

После всего этого обязательно нужно будет в себе разобраться.

Гнуму было плевать на то, что происходит под боком. Он занимался мародёрством. Борак проснулся и, судя по рёву дикого медведя, он увидел нечто крайне неприятное. Карлик перестал бить посуду, и я стал вслушиваться в происходящее. Трактирщику сначала угрожали, а потом его пытали…

Тридцать семь минут Борак только кричал, но не проронил ни слова. Он мог бы умереть безболезненно, если бы рассказал про золото в дупле. Но трактирщик решил по-другому. Он не звал меня, как Шеня. Лишь снова кричал.

***

«Он жив! Жив! ЖИВ!» – раскалённая до красна кочерга вонзилась беспощадным огнем в морщинистую щеку трактирщика таверны «Старый дубок». Глаз перестал видеть и с мерзким звуком «чпок» в ушах вытек из пустой глазницы. Густая жидкость зашипела вонючим паром на калёном металле.

– А-а-а-гхы-ы-ы-ы!!!

«Деньги, деньги!.. Передаст… Он знает… Алина… Детки… Лю…», – последняя мысль скряги Борака прервалась темнотой вечного забвения.

***

Еще через тридцать минут я стал прислушиваться тщательнее. Время подходило к концу, и если бы не чистый разум, то я бы начал переживать. Наконец-то из окна таверны повалил дым. Гнилой сруб горел плохо, но убийцы знали свое дело. Они вышли из таверны и встали неподалеку, безразлично наблюдая за плодами своих действий. Сначала из окон повалил черный густой дым. Огонь появился чуть позже, лишь показывая свои маленькие и красные лепестки. Через десять минут вся таверна «Старый Дубок» полыхала багровым огнем. Эхо пребывания кавасара Академии Хронистов в таверне сгинуло во всепожирающем пламени.

Убийца Харн и насильник Тарек отправились в путь с небольшой поклажей в холщовых мешках. Они шли к месту встречи со мной за обещанной наградой.

И они ее получат…

***

Они пробирались через густой кустарник к единственному солнечному оазису в лесу за несколько лиг вокруг от таверны. В центре этого оазиса был большой валун, казавшийся совершенно неуместным среди исполинских деревьев. Гнум и человек расположились в тени этого большого камня. Громкий смех и вульгарные шутки потревожили тишину древнего леса.

Удивительно, как легко некоторые переживают свои зверские поступки. Правила морали и поведения писались поколениями политиков и матерей, но всегда найдутся те, кто считает себя умнее всех только потому, что кровью и страданием других перечеркнули эти своды древних устоев. Отнял, убил, изнасиловал, выпил. Что еще нужно для счастья? Всегда считал это примитивным мышлением существ, счастье которых заключается в самых низменных инстинктах.

А если передо мной существа, счастье которых заключается в инстинктах, то они – животные. Бешеные животные, которых необходимо упокоить.

Закрывать свой разум с животным больше нет нужды.

Все эти образы промелькнули в голове в один миг и совершенно не вовремя. Чувства и эмоции вернулись. Подступила тошнота. Незримые удары молота ударили по черепу, а сердце сжалось тисками и застонало. По рукам пробежала болезненная дрожь.

Спиной к стволу сидел полуальв Хеллор. Запрокинув голову, он смотрел на солнце, что сквозь густые кроны огромных деревьев слепило голубые глаза. Он не мог смотреть куда-то в другую сторону, потому что с ним случилось то, что не случалось очень и очень давно. Земля впитывала и запоминала соленые ручьи, что стекали с бледных щек.

Кап…

***

За редким исключением, обычно первые задания кавасаров не очень сложные. Слежка, дипломатия, торговые сделки, иногда провокации и интриги, но не ТАКОЕ. Когда я получил указания из Академии, то по началу не поверил тому, что увидел.

Зачистка.

Есть три основополагающих принципа выполнения зачистки. Первое: все события вокруг того, во что ты был замешан в течение выполнения задания – случайны и не вызывают ни у кого подозрений. Второе: никаких прямых или косвенных свидетелей. Никто не должен домыслить или, тем более, знать, то, что связано с твоим заданием. Третье и самое важное: твое участие в зачистке минимально. Ошибки совершаются всегда, но, когда это ошибки тех, кем ты манипулируешь из темноты – риски провала в целом снижаются.

Я вспомнил диалог с трактирщиком о том, кого считать убийцами. Кто убил Шеню и Борака? Академия Хронистов? Бандиты? Я? Может быть теперь все мы убийцы? Что ж, этот вопрос я для себя еще подниму.

Сейчас пришло время освежевать дичь. Я впервые убью человека и впервые убью гнума. Но в моей голове они уже не были представителями цивилизации или существами разумными. Я не буду считать себя убийцей, проткнув насквозь их ледяные сердца. Или что там у них на этом месте? Будет печально и грустно, если стальной кинжал пройдет сквозь пустоту в грудной клетке и меня успеют зарубить топорами и огромным двуручным мечом. Тело все еще побаливало, но немного успело отойти от действия эликсира и отдохнуть. Еще нескоро я снова смогу воспользоваться этим изобретением гениальных алхимиков из Академии.

Солнце опускалось с зенита. Тени понемногу завладевали Лесом Полувеременья. Отсчет в подсознании не прекращался и достиг точки невозврата. Я выглянул, чтобы убедиться, что бандиты спят крепким сном. Похоже, что Шеня не обманула. Кристаллическая соль, заблаговременно подмешанная мной в баранину в процессе готовки на вертеле, сделала свое дело. Прелесть этой соли была в том, что сон от нее был настолько глубоким, что спящего в течение нескольких часов невозможно было разбудить даже солидными пощечинами. Она действовала не сразу, а когда начинала – эффект был стремительным. Люди могли спокойно идти и разговаривать по дороге, а спустя мгновение уже валяться на земле и храпеть с улыбкой на всё лицо. Недостатки конечно же были. Соль вступала в реакцию только с горячими напитками или блюдами. В прохладе она оставалась неактивной. Но я всегда носил с собой щепотку во внутреннем кармане.

Я вздохнул и встал. Ноги подкосились, и я обессиленно сел снова.

«Надо же. Оказывается, я все-таки нервничаю», – подумал я про себя.

Похоже, что убить бешенное животное все-таки весьма непросто. Я знаю многих якобы героев в Академии, с пеной у рта доказывающих всем, что отнять жизнь – это просто и естественно. Теория – ничто без жестокой практики, с издёвкой плюющей в лицо в самый неподходящий момент. Наверное, я должен получить от этого удовольствие – негодяи пытали, насиловали и убили Шеню с Бораком.

«Нет, не они. Ты!», – опроверг мой внутренний голос попытки свалить с себя ответственность.

Усилием воли я унял подступающую дрожь. Понимание, что нервозность ничего не изменит, немного успокаивало. Я снова поднялся и размеренным шагом пошел на охоту. Храп гнума был противным и раздражающим. Тарек зачавкал и меня передернуло. Нет. Нельзя испытывать отвращение к животным. Они лишь немногим умнее своих диких сородичей, но так же, как и они живут примитивными инстинктами.

Гнум лежал навзничь и громко храпел. Его комковатая борода была испачкана в серой саже. Мускулистые руки лежали на животе и ритмично двигались в такт глубокому дыханию. Человек Тарек так и сидел спиной к валуну, лишь опрокинув вперед голову. Про таких говорят – спят как младенцы.

Легкий скрежет металла. Я достал из кожаных ножен, закрепленных за спиной, острый кинжал.

Кавасары не должны таким заниматься. Тем более, в Академии насилие считается последним средством и дурным тоном. Я совершенно не понимаю, почему мне дали такое задание. В этом отсутствовал здравый смысл. Единственное логическое объяснение всему этому хаосу – Академии не хватило времени, чтобы прислать более опытного исполнителя. Вероятно, произошло что-то нехорошее, если основополагающие принципы нарушаются так грубо. Что-то, что заставило их стереть с лица мира обыкновенную, и без того умирающую, таверну на краю света. К сожалению, мои дальнейшие размышления о смысле происходящего лишь добавляли сомнений. Я знал, что часто сомнения рождают слабости, и это чувство сотворено Страхом.

Сначала я хотел убить их быстро и профессионально. Удар в шейную артерию острым кинжалом почти мгновенно закончил бы их существование в этом разломанном мире. Это гуманно практически к любому животному. Но что сделает отец с волком, если тот загрыз их детей, даже не притронувшись к мягкой плоти для пропитания? Такая аналогия казалась мне подходящей сейчас, и я широко улыбнулся.

Я улыбался во весь рот, оголяя белоснежные зубы. По-отечески я расстегнул кожаную куртку гнума и заботливо снял с него плетеную кольчугу. Я стал отсчитывать ребра гнума снизу-вверх, проводя по ним лезвием кинжала и оставляя тонкую, кровавую полосу. Храп гнума прервался. Он начал постанывать и попытался почесать свою волосатую грудь, но я бесцеремонно наступил на нее ногой.

– Так легко ты не проснешься, – улыбаясь прошептал я гнуму. – А вот если так…

Молниеносным движением руки я вогнал гнуму кинжал между ребрами. Эфесом кинжала я почувствовал конвульсию чужого сильного сердца, а также резкую боль в собственном теле. Мой организм еще недостаточно восстановился.

Гнум вздрогнул всем телом и открыл глаза. Он растерянно и непонимающе просмотрел на окровавленный кинжал в своей заросшей груди. Я уже стоял в трех шагах от него и наслаждался процессом.

Ты помучаешься. Совсем немного. Несравненно меньше, чем все твои жертвы.

Поразительно, но гнум довольно быстро сориентировался и встал. Последние секунды жизни уходили из него.

– Ты-ы-ы..?! Тхе-кха-хк, – кровь брызнула изо рта Харна. Легкие я тоже постарался задеть.

Гнум быстрее, чем возможно было в его состоянии, оглядел себя и окружение. Он точно понимал, что происходит и сколько ему осталось. Схватившись за рукоятку кинжала, Харн потянул его от себя. Глупо. От этого ты умрешь практически сразу же, а так мог бы хотя бы попытаться…

Гнум вытащил кинжал из груди. Густая кровь брызнула фонтаном и раскрасила волосатый рыжий живот багровыми цветами. Изо рта у него пошла красная пена. Он не упал мгновенно и не пошел на меня с оружием. Он развернулся лицом к своему другу человеку и свалился на него лицом вперед. Его рука крепко сжимала кинжал, торчащий сейчас в ляжке человека. Протыкая широкую ногу острым лезвием, Харн позаботился не задеть ни единой жизненно важной артерии.

Гнум был мертв и истекал кровью и слюной на своего давнего друга.

Огромный клаахат Тарек открыл глаза.