Часть третья ОХОТА НА ЛИС

Ночь. Кладбище. Припозднившаяся женщина просит повстречавшегося ей мужчину:

— Проводите меня, пожалуйста, а то я боюсь.

— Чего боитесь?

— Покойников.

— И все-то нас боятся, — с обидой вздыхает он…

Сборник анекдотов

— И как это прикажешь понимать?! — спросил Петров, входя в мой кабинет. — Что это за телеграмма: «Срочно приезжай. В городе появились рога и копыта»? Это что-то из Ильфа и Петрова?

— Во-первых, здравствуй, ласковый, — хмуро отозвался я. — Во-вторых, перестань орать у меня под ухом. У меня голова болит. А в-третьих, там ясно сказано: «Появились рога и копыта». Что здесь непонятного?

Петров раздраженно бросил телеграмму на стол и, усевшись напротив меня, забарабанил пальцами по столу.

— Проклятая погода, — сказал он. — Сыро, ветрено, хмуро… Весна, называется!..

— И давление скачет, — пожаловался я, разминая затылок. — С утра в голове кто-то забыл выключить пылесос… Так он, кроме того что шумит, ещё и нагревается… А тут у нас на территории отдела чудеса ещё почище любой магии творятся. За вчерашний день два трупа. Оба нашли утром, так весь день как проклятые проработали. Спал всего два часа. А есть до сих пор не могу… Первый найден на асфальте, под окном собственного дома. Выпал с восьмого этажа. На шее — удавка. На теле — одиннадцать колотых и резаных ножевых ран. Висок проломлен чем-то треугольным… Как думаешь, что это было?

— Однозначно: убийство, — не раздумывая заявил Петров. — Даже сомнений быть не может. Причем сработал какой-то маньяк. «Почерк» явно психически ненормального человека…

— А суицид не хочешь? — усмехнулся я. — Самоубийство в чистом виде. Мужик до того напился, что решил свести счеты с жизнью. Попытался повеситься, но не выдержала люстра, за которую он цеплял веревку. Начал наносить себе удары ножом, но после двух бутылок водки удары были неточными и несильными, для жизни угроз не представляющие. Тогда он открыл окно и сиганул вниз головой. А висок проломил о бетонный «козырек», нависающий над парадной… Мы с ним сутки возились — поверить не могли. Если б он «прощальную» записку не оставил, мы бы точно сами себе вечный «глухарь» повесили… Такого ни в одном детективе, ни в одном фильме ужасов не встретишь. Жизнь — лучший детектив… А бывает в ней и мистика. Вот по этому, второму случаю я тебя и вызвал… В восемь утра позвонила женщина и сообщила, что дверь соседней квартиры взломана. Выехал наряд милиции и обнаружил совершенно дикую картину. Дверь квартиры разнесена буквально в щепки, словно её тараном разбивали. В квартире все перевернуто вверх дном. Мебель разбита, занавески и скатерти порваны в клочья, посуда и техника словно под прессом побывали: одни осколки остались. А у стены, в окружении всего этого хлама, лежит труп мужчины. Причина смерти — проникающее ранение грудной клетки. Две симметричные дырки диаметром четыре сантиметра, расположенные друг от друга на расстоянии пятнадцати сантиметров. И что весьма примечательно — ранения сквозные. Его буквально пришпилили к стене, да с такой силой, что на штукатурке даже остались небольшие конусообразные углубления. Я спросил эксперта, что это может быть? Он ответил, что сказать наверняка без вскрытия не может, но предположительно нечто вроде заостренного рога. Викинги, шотландцы, русичи, греки, жители острова Крит в своё время использовали рога животных в качестве рукоятей для оружия: ножей и мечей. В битве таким образом можно было поразить врага не только острием ножа, но и острой, прочной рукоятью. По характеру нанесенных ранений можно предположить, что орудием убийства было нечто вроде рогатины или кастета в виде «полумесяца». Но какой же силой должен обладать убийца, чтобы вот так пришпилить свою жертву как бабочку к стене?! Кроме того, как ты уже заметил, на улице разливаются моря из луж и трясины из грязи. Хороший «краситель» для следов… И мы нашли четыре отпечатка… копыт!.. Но помимо них есть в квартире ещё два следа от мягких, грубо вырезанных подошв, явно не заводского производства. Опять же можно предположить, что некто в самодельной обуви пришел в квартиру покойного с рогатиной, на одном конце которой располагался острый «полумесяц» из рогов какого-то животного, а на другом конце крепился «набалдашник» из копыта… Ну, скажем, оленя. Такое оружие тоже использовали в древние времена. Подобным «утяжелителем» очень удобно проламывать головы… Этот «кто-то» разнес в щепки дверь, зашел в квартиру и, пригвоздив хозяина к стене, устроил погром. Но даже с учетом этих «натянутых» версий никто не сможет мне объяснить, почему шум от погрома не слышали соседи?! Никто!.. Ни этажом выше, ни этажом ниже, и даже за стеной соседи не слышали ни одного звука, ни одного подозрительного шороха… Я не знаю, что взято из квартиры убитого — теперь это установить довольно сложно, но человека с такой рогатиной непременно должны были заметить на улице. Рядом находятся кооперативные ларьки, возле которых всю ночь топчутся «недогулявшие» пьяницы и которые регулярно контролируют наряды милиции. Раз эта рогатина была столь огромная, что он опирался на неё как на копьё и оставлял от «тупого» конца следы в виде копытца, то человека с такой рогатиной не заметить довольно сложно. Итак, если судить с точки зрения здравого смысла, мы имеем: глухих соседей, аборигена с копьём-рогатиной, слепых продавцов в ларьках и бессмысленное убийство. Бессмысленное, потому что убитый — обычный работяга, строитель со скромным заработком. Мы уже допрашивали его родственницу и его сослуживцев. Никакими ценностями он не владел, никаких конфликтов в последнее время у него не возникало, и явных врагов у него тоже не было. В семь часов он ушел с работы, в восемь был уже дома и в момент убийства, судя по всему, готовился ложиться спать. Так как обычно он ложился около полуночи, то можно предположить (за неимением лучшего), что и убийство произошло в это время. То же самое подтверждают и эксперты, называя время от полуночи до тридцати минут первого. Начальник РУВД даже не поверил, что грохота погрома соседи не слышали, и приехал лично «поучить» нас проводить опросы свидетелей. Только «свидетелей» не нашёл. Так что результаты те же, а в «преступном сговоре» заподозрить всех вместе сложно… Вот так это выглядит с точки зрения «здравого смысла».

— А что ты предполагаешь с точки зрения… м-м… С другой точки зрения?

— В городе появились рога и копыта, — пожал я плечами. — Это я и написал тебе в телеграмме. Ничего не могу к этому прибавить. Конечно, я видел разные чудеса, но и ты, и я оба знаем, что «черти» — это понятие очень условное. Тем более черти не носят сандалии… Точно! — обрадовался я. — Это же были сандалии! Грубо вырезанная подметка! Сандалии! Ну вот, хоть что-то прояснилось. Для подобного дела и этого немало.

— То, что это был черт с рогами и копытами, в этом я с тобой согласен. Но почему бы кому-нибудь не замаскировать преступление под дело рук маньяка или «мистику»? Ведь информация про всякие «полтергейсты» и «барабашек» сейчас валом валит. И под маньяков сейчас нередко «работают»… Может быть, кто-то хотел сбить следствие с правильного пути?

— Может быть, — согласился я. — Только, громя двери и мебель в квартире, он рисковал «навести» следствие на правильный путь, а не запутать его. Шансов, что соседи вызовут пару-тройку нарядов милиции, было куда больше, нежели… Нежели то, что произошло. Вот именно это меня больше всего и волнует. Даже если предположить какое-то «мистическое» вмешательство, этот разгром все равно не мог происходить бесшумно. Призрак может находиться в параллельном от нас мире, ломать там что угодно, и мы не будем это слышать… Но вещи-то находились в нашем, реальном мире! Значит, грохот при их уничтожении всё же должен быть. А предположить, что целую комнату перенесли в соседнее пространство, там все разгромили, а затем перенесли обратно, — я не могу. Нелогично. Если тот, кто перенес её в другое измерение, обладает такими возможностями, то на фига ему было ломать двери? Прошел бы сквозь них, и дело с концом… Нет, Пётр Петрович, это дело не попадает ни под «реалистичную» версию, ни под «мистическое» объяснение… А вот ещё одна загадка.

Я вытащил из кармана два маленьких самодельных пакетика, свернутых мной из тетрадного листа, и, аккуратно развернув на столе, придвинул к Петрову.

— Что скажешь?

— Шерсть, — почему-то неуверенно определил он. — Несколько рыжих ворсинок в одном пакетике и несколько сероватых — в другом… Рыжие, а точнее коричневые с красноватым отливом, ворсинки — жесткие на ощупь. Такое ощущение, что ты их из чьих-то усов выдрал… А серые… Фу-у! Серые пахнут довольно отвратительно… К тому же они длинные и мягкие… Что все это значит?

— Коричневые ворсинки я снял с одежды убитого, — пояснил я. — Они располагались вокруг ран на теле и на манжетах рубашки. А серые ворсинки я нашёл в разных углах квартиры. Например, на обивке дивана, на остатках от занавесок, на скатертях и одеялах… Их было совсем немного, но, после того как я обнаружил на теле убитого вот эту красно-коричневую шерсть, я знал, что искать, и искал тщательно… Вот и попытайся выдвинуть версию — откуда они взялись, если ни кота, ни собаки у покойного не было. Он жил один, и за животными некому было бы присматривать… А это шерсть, несомненно, звериная.

— Да, — согласился Петров, перетирая в пальцах ворсинки. — То, что это не синтетика — это точно… Но мало ли разного мусора валяется у людей в квартире? Тем более что квартира была основательно разгромлена. Из какого-нибудь шкафа вытащили шапку или шубу и разодрали. Может быть, шерсть и от шарфа…

— По характеру расположения этих ворсинок, кто-то натирал этим «шарфом» труднодоступные места. Говоря простым языком, какая-то тварь залезала под диван, под кровать и что-то там искала… А может, у меня появился комплекс «мистикомана», и в самых обычных, но хитро задуманных преступлениях я вижу то, чего там нет и никогда не было. Но что делать, если теперь я точно знаю, что в мире существуют совершенно ненормальные «вывихи» природы?.. Если б я не сталкивался с ними лично, то по-прежнему кропотливо искал бы разгадку с точки зрения криминалистики…

— Вынужден признать, что твои подозрения относительно некоторой необычности этого дела имеют под собой основания…

— И это очень осторожно сказано, — усмехнулся я. — Лично я не вижу логического объяснения происходящему. А ты?

— А я присоединяюсь к твоей точке зрения. Ни с чем подобным я никогда не сталкивался и даже не слышал. Но по опыту знаю, что в самых сложных загадках обычно бывает самая простая разгадка, нужно просто знать, что искать и где искать. А это-то как раз и неясно. Как полагаешь, это был «разовый» случай, или все может вылиться в серию неприятностей?

— Не знаю. Потому и вызвал тебя… У тебя есть возможность определить, что это за шерсть и откуда она могла появиться?

Петров сложил пакетики, убрал их во внутренний карман и пообещал:

— Сегодня же отправлю в Москву. У меня там есть знакомый профессор-зоолог, может, что и подскажет. А с чего начинать нам?

— Как всегда — с подвалов и чердаков, — вздохнул я. — Любая оперативная работа начинается с осмотра места происшествия и поиска улик, способных прояснить картину преступления. Если свидетели не видели ничего подозрительного у парадной дома, то стоит поискать другие пути, которыми могли воспользоваться преступники. Так что, Пётр Петрович, лазить нам сегодня по подвалам…

* * *

— Как я это ненавижу! — стонал Петров, безуспешно пытаясь счистить с костюма налипшую паутину. — Это не подвалы, это — рассадник инфекций! Кругом лужи какой-то гнилой, вонючей жидкости, которую и водой-то назвать нельзя, торчат ржавые гвозди и обломки аппаратуры, на каждом углу валяются трупы кошек и голубей… С труб капает прямо на голову!.. Мерзость!

— А есть ещё блохи, муравьи и крысы, — равнодушно добавил я, вытряхивая из шевелюры песок. — Я не знаю, кому в голову приходит романтизировать работу уголовного розыска, но если б он хоть раз описывал в квартире разлагающийся труп или искал улики в сыром, вонючем подвале, он съел бы свои рукописи и киноленты… Итак, подвал пуст… Точнее, он полон, но совсем не тем, что нужно нам. Дело за чердаком.

— Там такая же грязь? — страдальчески сморщился Петров.

— Разумеется. Где ты видел дворника, следящего за подвалами и чердаками? Но там грязь другого характера. Она сухая, мелкая и все время сыплется за шиворот… А ещё она набивается в волосы и скрипит на зубах… А ещё запорашивает глаза и…

— В тебе пропадает талант инквизитора.

— Зато процветает талант оперативника. Если тебе до сей поры казалось, что оперативная работа заключается в чистоплотно-бумажной работе, то сейчас ты в полном объёме имеешь возможность убедиться в обратном. Иногда путают работу следователя с задачами оперативника. Я до сих пор не могу понять — чем занимаются следователи, но работу оперативника я тебе сейчас покажу…

Признаюсь, на чердаке оказалось куда более пыльно и душно, чем даже я предполагал. Обливаясь потом и поминутно стряхивая с мокрых лиц паутину и голубиные перья, мы на четвереньках продвигались по низкому чердачному переходу, задолго до своего появления предупреждая кошек и птиц отвратительным скрипом керамзита под ногами. Но на этот раз наши мучения не были напрасны. В даль нём углу чердака, в небольшом закоулке, образованном бетонными перегородками, на дырявом одеяле, брошенном прямо на песок, спал посреди ветоши бородатый мужик в драном, вытертом свитере. Сладко посапывая, он время от времени с громким скрежетом почесывался и с таким же громким скрежетом матерился. В углу этого импровизированного жилища стояли две грязные тарелки, кружка и несколько банок с какими-то отбросами. Венчал «стол» маленький пузырек с красной крышкой, от которого во все углы исходил характерный резкий запах.

— Он здесь живёт?! — недоверчивым шепотом поинтересовался Петров. — Здесь?!

— И этому ещё повезло, — пояснил я. — Многие из них селятся на кладбищах, многие — в сырых подвалах, многие — в катакомбах города. У нас тысячи бездомных. Сюда их выкидывают из квартир, здесь они живут и здесь они умирают. Те, кто посильнее и понаглее, забирают себе лучшие места, а те, кто послабее, замерзают намертво в полуразрушенных домах. Для людей они неприятны и отвратительны, а для государства их просто не существует. Как они выживают в таких условиях — я просто не понимаю. Моются в подвалах, питаются отбросами, летом изнывают от жары, зимой — от холода, живут в грязи и напрочь лишены какого-нибудь будущего.

— Честно говоря, когда я их встречаю на улице, у меня появляются только две мысли: не запачкаться и не заразиться… А ведь мы считаем себя цивилизованными, добрыми и гуманными людьми… «Однобокая» доброта получается. Не для всех. Приятнее жалеть тех, кто чистенький, опрятненький и симпатичненький… А эти — грязные, разодранные, больные и старые… Они загнали себя в эту клоаку сами, но почему то, что исходит от нас, должно быть выборочно? Я очень часто сомневался: подавать нищим милостыню или нет? Сколько раз журналисты кричали об обманах и о «несусветных» заработках нищих. А потом я подумал: «Ведь моё дело — помочь, а обманул он меня или нет — это останется на его совести. В мире просто так ничего не происходит: обманщик сам, рано или поздно, будет обманут…» У меня тут мелькнула мысль: а почему бы тебе тех, с кем ты встречаешься, не надоумить перебираться в деревни? Я видел десятки заброшенных домов, множество заброшенных деревень по всей России. Приехали бы, починили дом, распахали бы огород. Трудно, тяжело, но всё же лучше, чем вот так…

— Пока этот огород взойдет, он пять раз с голоду умрёт, — ответил я. — А здесь они пару часов по городу побродят, десятка два пустых бутылок насобирают — вот на хлеб и заработали.

— В деревне ягодами питаться можно, — неожиданно сказал бродяга хриплым голосом. — Но ехать туда страшно. Вот если б вдвоём, да в теплые края…

— Ага, в Сочи, — кивнул я. — Или в Африку, где вообще можно не работать. Залез на пальму и питайся одними бананами… Нет, парень, «на халяву» только уксус сладкий, все остальное горьким потом пропитано… Ты кто такой?

— Рокфеллер, — хмыкнул бородач. — Не видишь: во дворце живу… Какая тебе разница, как меня зовут? Имени-фамилии у меня давно уже нет. Как и документов с квартирой… Когда-то Мишей звали… Что, опять облава, начальник?

— Нет, ищем кое-кого… Покажи-ка подошвы своих ботинок… Угу, все в порядке… Ты вчера здесь же ночевал? Во сколько пришёл?

— Да у меня часы все время отстают, — опять хохотнул веселый бродяга. — С точностью до минуты сказать не могу… Но солнце уже село.

— Видел кого-нибудь около полуночи?

— Нет.

— А вообще кто-нибудь поднимался на чердак?

— Нет, не было.

— И ничего подозрительного не слышал?

— Когда целый день на свежем воздухе погуляешь, под дождем да под ветром выстудишься — спишь как убитый. Да и «принял» я вчера немного… А когда я «на грудь» стакан принимаю, хоть весь дом разнеси — меня не разбудишь…

Мы с Петровым одновременно переглянулись. Я на минуту задумался, потом уточнил:

— Слушай, Рокфеллер, у тебя с нюхом все в порядке?

— Да я как на духу отвечаю, — испугался мужик. — Говорю — спал… Бить-то за что?

— Я про обоняние, — рассмеялся я. — Носом ты хорошо чувствуешь?

— Не жалуюсь. На другом углу чердака бутылку зарой, так я её, родимую, с завязанными глазами, на запах найду…

— Вчера ночью ничем не пахло?

— Воняло, как обычно. Одним ароматом больше, одним меньше — при таком «букете», как здесь, это без разницы… Нет, начальник, вчерашняя ночь обычной была. Пришел, принес флакончик «красной шапочки», «раздавил» да под музыку заснул…

— Под какую музыку? — одновременно спросили мы с Петровым.

— Под обычную. Пищало что-то… Плаксиво так, жалобно… Вот не как ныне, а как раньше, в оркестрах…

— Скрипка?

— А леший её разберет… Хотя нет, не как скрипка. Как будто свистел кто… Только не губами, а… Знаешь, дудочки такие есть? Эти… Как их?..

— Флейты?

— Во! Они самые!.. Я в этом деле не разбираюсь, но красивый такой свист, жалобный…

— Когда это было? Хоть примерно?

— Когда? — задумался бородач. — Когда я бутылку выпил…

— Тьфу! Я тебя о времени спрашиваю!

— Да откуда ж я могу знать?! — обиделся он. — Нет у меня здесь ничего такого, по чему время узнавать… Хотя… Внизу, подо мной, квартира какой-то глухой бабки. Я специально это место выбрал, чтоб она на меня участковому не жаловалась, мол, над головой по ночам брожу… Так у неё обычно радио на всю катушку орёт. Я частенько полуночное «пи-пи-пи» слышу… Ну, раньше ещё гимн в это время играл… А теперь: «пи-пи-пи»… Мне казалось, что полночь уже должна наступить, а сигнала этого я так и не дождался — заснул… Так что где-то около полуночи…

Я вытащил бумажник, отсчитал несколько купюр и протянул бродяге:

— Держи.

— Что, милиции наконец начали платить столько, сколько обещали? — весело спросил он, пряча деньги в одну из своих многочисленных дыр на одежде.

— Нет, но ты подсказал мне настолько интересную идею, что на пару бутылок «снотворного» заработал честно… Рокфеллер, а ты можешь насвистеть эту мелодию? Ну, хоть приблизительно?

— Вот этого не могу, — расстроился бродяга. — Хоть я и сплю на чердаке, но, видать, и здесь слоны бегают. Во всяком случае, один из них мне на ухо наступил — это точно… Но музыка была такая, словно плакал кто-то. Жаловался и плакал. Меня аж за душу взяло… А потом так хорошо стало, спокойно… Я и заснул.

— Ну, бывай, Рокфеллер, — кивнул я ему. — И ехал бы ты, парень, в деревню. Тому, у кого отобрали все, кроме рук и головы, — жить там своим трудом в самый раз. Нет худа без добра: может, твоя «вторая» жизнь будет лучше «первой»?

— Нет, начальник, извини. Я уж как-нибудь бутылками «прокормлюсь», — махнул рукой бродяга. — Здесь привычней.

— Как знаешь, — сказал я, и мы с Петровым пошли к выходу, а бродяга вновь зарылся в свою ветошь, устраиваясь поудобнее.

— Свирель или флейта, — сказал Петров. — Их усыпили музыкой. Как же мы сразу не догадались?! С глубокой древности разным мистическим тварям приписывали удивительные музыкальные способности. Достаточно вспомнить сирен, заставляющих своим пением терять рассудок слушавших их. Кто из известных нам созданий обладает голосом, похожим на звук свирели или флейты?

— Птицы, — сказал я. — Но это уже что-то из египетской мифологии… Хотя у нас уже так тесно переплелись многие восточные и западные мифы, легенды, религии и учения, что понять, из какой страны к нам попала эта тварь, сложно. Ладно, с этим после разберемся. Важно то, что мы установили, почему соседи не слышали грохота разламываемой мебели. На какое-то время жильцы дома впали в состояние, более глубокое, чем сон, нечто вроде потери сознания и восприятия, и за это время эта тварь успела вынести дверь, ворваться в квартиру и устроить погром, судя по всему — что-то разыскивая. Но делала она это с необычайной яростью. То ли от того, что не находила требуемого, то ли от того, что без этого «требуемого» ей было весьма… нехорошо. Нет, пока гадать бесполезно… Можно такого наворотить, что даже мистика маразмом покажется. Теперь стоит определиться, каким образом эта тварь, или твари, вышла незамеченной. Не могли же они усыпить и прохожих, и продавцов ларьков?..

Я остановился возле парадной и оглядел улицу.

— Если предположить, что они не могут исчезать по собственному желанию и вынуждены передвигаться во тьме, то они вполне могли спрятаться вон в том лесопарке… Но как же они дошли сюда и вернулись обратно?.. Непонятно…

Подойдя к первой попавшейся машине, припаркованной у подъезда, я пнул колесо ногой. Почти одновременно с взвывшей сигнализацией окно на втором этаже распахнулось, и оттуда показалась взлохмаченная голова.

— Я тебе знаешь, что сейчас вырву?! — проорал мужик, виляя всем телом так, словно хотел пролезть ко мне через форточку. — Отойди от машины, поганец!

— Ваша машина? — уточнил я.

— Да уж не твоя!

— Уголовный розыск, — представился я, демонстрируя удостоверение. — Почему паркуете машину на газоне?! Сколько можно предупреждать?!

— Очередная облава, что ли? — недовольно проворчал мужик, но тон снизил втрое. — У вас что ни день, то новая операция. Я всю жизнь здесь паркуюсь и пока ещё никому не мешал… Вон сколько машин рядом стоят, почему их владельцев не штрафуют?! А я знаю, почему! Слева от меня — машина прокурора, а справа — директора гастронома… Вот на бедном стоматологе и отрываетесь.

— Вы не за других, а за себя отвечайте. Дойдет очередь, и с них спросим, — парировал я. — Вы за своей машиной хорошо смотрите?

— Да уж подарка угонщикам делать не собираюсь, — ворчливо отозвался стоматолог. — Посматриваю…

— Вчера вечером, примерно около двенадцати часов ночи… Может быть, в половине двенадцатого, вы не видели возле парадной человека… или парочку людей… Несколько необычных на вид? Или с необычным поведением?

— Что, все-таки что-то угнали? Или квартиру обчистили?

— Значит, видели?

— Ну, не знаю, как насчёт «необычности», но наглости им не занимать, это точно. Примерно без пятнадцати двенадцать, когда фильм по телевизору закончился, я выглядываю в окно, а возле моей машины крутятся два подозрительных типа.

— А почему — подозрительных?

— В куртках с капюшонами… Знаете, типа таких солдатских плащ-палаток? Весь день дождь шел, но под вечер стих, а эти все равно капюшоны не снимают. И возятся вокруг моей машины едва ли не на четвереньках, словно вынюхивают что… Я на них из окна заорал: мол, чего здесь отираетесь?! Тот, который потолще, плечистый такой, на меня аж зарычал со злости. Баском таким, со злобой… Но тот, который поменьше, за рукав его подхватил и к парадной потянул…

— Кроме плащей ничего необычного в них не заметили?

— Все же ночь на дворе была. А фонарей у нас — сами видите: раз-два и обчелся…

— Ростом они какие были?

— С вас аккурат и будут. Один с вас, а второй с вашего напарника. И плащи сверху… Так что больше ничего и не заметил… А, ещё то, что тот, который повыше, уж больно широкоплечий. Квадратный такой. Здоровый, вроде вас, но плечи куда шире будут.

— Скажите, а капюшоны у них были обыкновенные, или словно на растяжках? Квадратные?

— У того, который поздоровей, точно, квадратный. Я потому и запомнил, что он излишне плечистый, что он весь словно из кубиков состоял. Квадратная голова на квадратном туловище. Как будто у него под капюшоном ведро было на голову надето… Подождите, так вы сказали, что вы из угро, а не из ГАИ… Вы свидетелей ищете? Так что же вы мою машину пинаете?! Я жаловаться буду! Ишь, нашли методы! Да я…

— Спасибо за помощь, — быстро поблагодарил я. — Всего доброго.

— Я к прокурору пойду! Вон его машина, рядом стоит!

— Напомни мне, — шепнул я Петрову на ходу, — чтобы я никогда не обращался в стоматологическую поликлинику этого района.

— А если он работает в городском центре? Или в какой-нибудь кооперативной конторе?

— Не зря в песне поётся: «Наша служба и опасна и трудна», — вздохнул я. — Приходится рисковать на каждом шагу… Завтра утром нужно сходить на стройку, где работал покойный. Поговорить с его сослуживцами. Может быть, узнаем о чём-то, что конкретизирует поиски. Их уже опрашивали, но вопросы задавали, далекие от нашего направления. Постараюсь узнать, как он провёл последний день перед смертью… Если сам доживу. Голова раскалывается, словно её кто-то изнутри разрезает на части автогеном. И до этого невмоготу было, а после «турне» по влажным подвалам и пыльным чердакам давление за все мыслимые и немыслимые отметки перевалило…

— Год активного солнца, магнитные бури, — сказал Петров. — В такие годы происходит самое большое количество эпидемий, войн, землетрясений, наводнений и засух. Каждые одиннадцать лет наступает очередной цикл повышенной солнечной активности. На землю обрушиваются мощные потоки электромагнитного излучения, порывы солнечного ветра, всё околоземное пространство заполняется солнечными частицами. В эти же годы наблюдается резкое повышение урожаев, интенсивность развития растений, размножение насекомых, а так же наблюдается рост количества самоубийств и несчастных случаев. С точки зрения мистики, именно в такие годы активизируются силы зла. Наблюдаются вспышки эпидемий холеры, чумы, дифтерии, тифа, менингита… Солнце влияет и на скорость вращения Земли, а это вызывает сотрясение в земных недрах. Оно порождает магнитные бури и северные сияния, изменяет температуру воды в океанах и силу морских течений. Именно в такие годы начались революции во Франции и в России… А если учесть, что вчера были девятые лунные сутки, которые считаются одним из четырёх дней сатаны и в которые происходит смешение добра и зла, то…

— Пётр Петрович, — остановил я не в меру разошедшегося оратора. — У тебя есть хоть одна добрая, приятная информация о мире? Я просто сказал, что у меня очень болит голова, а ты… В мире вообще хоть что-нибудь хорошее, с твой точки зрения, есть?

— А это зависит от того, как ты относишься к миру, — хитро улыбнулся Петров. — Если ты ищешь что-то негативное, то за многовековую историю человечества на каждый конкретный день накопилось что-то отталкивающее, приносящее неприятности и проблемы. Поэтому немудрено, что даже в самый радостный и светлый солнечный день ты найдёшь беды и заботы. А если ты ищешь доброе и весёлое, то даже тёмной ночью тебе будут мерещиться не ведьмы и оборотни, а эльфы и гномы, Оле Лукойе, нашептывающий красочные сказки, и Питер Пен, зовущий в удивительную страну приключений. Я думаю, что человек, ищущий неприятностей, не только находит их сам, но ещё и притягивает их, заставляя откликнуться на своё желание. То же происходит с человеком жизнерадостным и смелым… Есть и ещё один фактор. Оперативник живёт в мире загадок и опасностей, поэтому рядовому человеку его жизнь кажется чем-то далеким и необычным. А оперативнику это кажется повседневной, монотонной и утомительной работой. Мы с тобой вынуждены разыскивать и уничтожать любые опасные проявления магии и аномальных явлений. Но обычному человеку это кажется нелепым и далеким… Впрочем, сейчас страну захватила такая эпидемия криминального террора, что и оперативник, и «обыватель» плавают в «детективах» по уши. Да и колдунов, НЛО и полтергейста развелось столько, что мы с тобой вряд ли выделяемся из общего фона…

— А моя беда в том, что я занимаюсь одновременно и оперативной работой, и «инквизиторской». «Опер-уполномоченный охотник на ведьм», — вздохнул я. — Пойдем по домам. Завтра нам опять предстоит целый день совмещать неприятное с бесполезным…

* * *

— Ваши ребята приходили к нам вчера, — удивился прораб. — Всех допросили, все записали…

— Иногда случается, что к одному и тому же свидетелю приходится обращаться по пять, а то и по восемь раз, — пояснил я. — Сперва человек рассказывает «сухие факты», после ухода оперативников невольно думает о произошедшем событии и вспоминает какие-то моменты, которые могут иметь немалую важность для дела. А иногда, в связи со сменившейся версией или открывшимися уликами, требуются уточнения или подтверждения. В нашем случае нам требуются детали, способные подтвердить или опровергнуть новую версию.

— А-а… А то я, признаться, забеспокоился: не подозреваете ли вы кого-нибудь из моих парней, — успокоился прораб. — То, что вы вчера приходили — это понятно, а сегодня как увидел, даже расстроился. Хлопцы-то у меня отличные. На редкость слаженная и умелая бригада подобралась. Потому-то такие хорошие заказы и получаем. Вот как раз сейчас проводим капитальный ремонт дома по заказу банка. Очень хороший заказ. И деньги хорошие. Мне Сашку, покойного, и как человека жалко, и как работника. Ведь и парень был замечательный, и работник толковый. Что называется — на все руки мастер. У нас ребята очень расстроились, как про убийство узнали… Вы этих гадов обязательно отыщите. Что же это творится, когда уже и до обычных работяг, на трудовые гроши живущих, добрались?! У него и взять-то было нечего…

— Скажите, Семен Львович, вчера к покой… к Еричеву на работу никто не приходил? Или сразу по окончании работы?

— Нет. Точно нет. Он всё время у меня на глазах был. Мы как раз балкон демонтировали, а он лебёдкой управлял. Я все время поблизости находился. Сами понимаете: если такая многопудовая штуковина вниз сорвется, то беды не миновать. Тем более что фасад дома на улицу выходит, а ограждение лишь до края тротуара… Нет, никто не приходил, это точно.

— Может быть, хоть на минутку? — настаивал я. — Что-нибудь передать? Или передавали что-нибудь через сослуживцев?

— Нет. Мы бы вспомнили. Мы вчера тоже между собой обсуждали его гибель, но ничего, связанного с работой или с тем днём, не нашли. У Саши все время было хорошее настроение, все время шутил, даже напевал…

— Не могли бы вы очень подробно описать, что он делал позавчера?

— Значит, так… Пришел на работу без двадцати десять, переоделся, встал за лебёдку… Мы как раз демонтированием балконов занимались, в тот день три штуки сняли… Нет, вру! Сперва он раздробил отбойным молотком тот балкон, что мы в прошлый день сняли. Чтобы удобней было их в машины загружать и вывозить, мы их дробим на части. Затем мы стали снимать балконы. Они были слишком старые, ремонту уже не подлежали, да и заказчики хотят фасад банка сделать зеркальным. У них сейчас такая мода на банки пошла — чтоб сверкали. По мне, так примитивно и некрасиво, но желание заказчика — закон… Сняли три балкона, раздробили на части и пошли по домам. Всё.

— Семен Львович, припомните получше: вы ведь не могли постоянно находиться рядом с Еричевым. Насколько долго и в какое время он оставался один?

— Да я его постоянно видел… Не будем же считать минуты, когда я, извините, по нужде отбегал да на обед отходил.

— А почему бы и нет? — насторожился я. — Вы не припомните, что делал Еричев в обеденный перерыв?

— Обычно ребята едят на месте. Они обеды с собой приносят, а я отошел в кафетерий, что на углу. У меня жена в отпуске, уехала к матери, в Киев, и готовить некому. А сам я не слишком знатный кулинар — кроме яичницы, делать ничего не умею… Ну а разнообразие требуется…

— Еричев обедал вместе со всеми, или тоже отходил?

— Обычно со всеми обедает… Но мы сейчас уточним… Семин! — крикнул он рабочему, сбрасывающему доски из окна второго этажа. — Здесь опять из милиции пришли. Спрашивают: Еричев с вами обедал или отходил?

— В столовую ходил, — крикнул рабочий. — Он обед из дома взять забыл и пошел в эту, как её?.. Пышечную, на соседней улице… Но вернулся вовремя.

— Это я помню, — кивнул прораб. — Когда я пришёл, он был уже переодет в спецодежду и разбивал остатки балкона. Это я точно помню. Я ещё пошутил, что он его в порошок решил превратить, чтоб в машину не руками, а лопатой загружать…

— Не припомните, во сколько это было?

— Ушел я в два, а вернулся где-то без пяти три.

— Понятно… Можно нам взглянуть на фасад здания? Тот, откуда вчера снимали балконы?

— Разумеется, — сказал прораб и повел нас в обход дома. — Вот эта лебёдка, на которой работал Еричев, вон там находились балконы. На четвертом этаже два и на третьем два.

Петров забрался на кучу каменных обломков и, присев на корточки, занялся изучением остатков.

— А что это за странные следы под тем местом, где были балконы? — спросил я. — Словно прилеплено что-то было?

— Так и было «прилеплено», — согласился прораб. — Раньше строить умели, не то что современные «кубики» — ни рожи, ни кожи, только город уродуют да глаз раздражают. Петербург — это не весь город. Петербург для меня — это только «старый город». Новые районы и Питером назвать не могу — язык не поворачивается. Вот этому дому уже около ста лет, а ведь и без реконструкции лет пятьдесят простоит… Скажу вам по секрету: я считаю, что этот дом умышленно признали требующим капремонта. С подобными хитростями я уже встречался. Банк или другая частная фирма «положат глаз» на здание, а людей выселить нет возможности. Либо слишком дорого, либо не хотят. Тогда «дают на лапу» кому надо, дом признают опасным для проживания и отправляют на капитальный ремонт… А этот дом ещё весьма добротен. Разве что балконы, перегородки да крышу слегка подремонтировать… Эти следы, которые вас заинтересовали, остались от скульптурных барельефов. Вы, наверное, часто видели, как какие-нибудь атланты или нимфы поддерживают арки, крыши или балконы старых домов? Вот и здесь под двумя из четырёх балконов какие-то скульптуры торчали… Мы их тоже снесли.

— Семен Львович, — вновь попытался вернуться я к интересующим меня событиям. — Насколько я понял, вы находитесь на тех участках работы, которые требуют ими большой сложности исполнения или могут быть опасны?.. Когда демонтировали балконы, вы находились рядом с лебёдкой и управляли всем этим процессом?

— Ну, это громко сказано… Ребята и без меня все прекрасно знают. Я же говорил, что в моей бригаде работают только профессионалы… Скорее, контролировал, чем руководил…

— Но ведь когда Еричев дробил снятый балкон, вы вряд ли стояли рядом и контролировали этот процесс?

— Хм… А ведь верно. Я и забыл. С утра, когда он возился с отбойным молотком, я руководил демонтажом крыши… Часа полтора. Но Еричев никуда не отлучался, это точно. Я все время слышал звук работы отбойного молотка… Да и ребята его видели. Когда одной бригадой работаешь, хочешь — не хочешь, а на глазах у целой толпы народа будешь…

— И всё же на эти полтора часа он выпал из вашего поля зрения, — настаивал я.

— Но это же несущественно, — развел руками прораб. — Он был на месте. А стоял я к нему лицом или спиной — разве это важно? Согласитесь, я не могу видеть одновременно всех. Он никуда не отлучался — это точно. И не подходил к нему никто, иначе бы я заметил. Какой мне смысл обманывать?

Я увидел, как Петров вытащил из груды мусора какую-то коричневую тряпицу, внимательно осмотрел её и, достав из кармана полиэтиленовый пакет, засунул находку туда. Заметив, что я наблюдаю за ним, показал мне поднятый вверх большой палец руки и удовлетворенно кивнул.

— Спасибо вам за помощь, Семен Львович, — поблагодарил я прораба. — И подскажите напоследок: где находится та пышечная, в которую ходил обедать Еричев?

— По улице прямо и второй переулок налево. Там и увидите…

Я поблагодарил мастера, и мы с Петровым направились к выходу со стройки.

— Что нашёл? — поинтересовался я, когда мы отошли на достаточное расстояние.

Петров развернул пакет и протянул мне грязную тёмно-коричневую тряпицу.

— Кожа, — сказал он. — Хорошо обработанная кожа. Очень старая, но благодаря способу обработки и пропитавшему её раствору сохранилась довольно неплохо. Видишь вот эти следы? Это следы от веревок. Это был свёрток, перетянутый бечёвками. Складывалась она вот так, и получалось нечто вроде прямоугольника размером двадцать на тридцать сантиметров, толщиной сантиметров шесть-семь… Можно предположить, что в свёртке находилась книга, картина или икона. С меньшей долей вероятности можно предположить плоскую шкатулку или пачку листов бумаги… Хотя для рукописи слишком отчетливо выступают углы. Лежавший в свёртке предмет должен был обладать твердой поверхностью…

— Ну и самое главное?

— Какое «главное»?

— Не строй из меня идиота. Ты парень неглупый и только на том основании, что «в куче что-то лежало», ты эту тряпку с собой тащить бы не стал. Она могла остаться от жильцов дома, её могли выбросить рабочие или случайные прохожие… Итак?

— Переверни обертку и вглядись повнимательнее, — перестал дурачиться Петров. — С первого взгляда можно и не заметить, но тем не менее… Видишь?

— Звезда Соломона, — узнал я неоднократно виденный мной знак. — И какие-то иероглифы…

— Защита от злых духов. И что самое интересное — изнутри. Ты понимаешь, о чём я?.. Как думаешь — простое совпадение?.. Вот и я сомневаюсь. Дома я проведу расшифровку, пойму, что это за письмена, и тогда смогу предположить, что находилось внутри… По крайней мере, чего опасался рисовавший знаки.

— И всё же этот кусок кожи может быть действительно старым и носить ритуальные письмена, но в него могло быть завернуто нечто другое. Или же сама тряпка сохранилась с незапамятных времен, но последний раз в неё что-то заворачивали лет сто назад…

— И ты сам в это веришь?

— Но поставить-то версию под сомнение я должен? — развел я руками. Это «закон сохранения версии»: если она сможет выдержать обработку сомнением, то имеет право на существование… А вот и пышечная, в которую на время обеда отходил Еричев.

— Неужели ты полагаешь, что продавщица помнит его в лицо? — с сомнением спросил Петров. — У неё за день, знаешь, сколько таких «Еричевых» проходит?

— Я и не собираюсь у неё ничего спрашивать. Это уже ни к чему. Еричев отходил на обед с двух до трёх?.. А теперь взгляни на табличку графика работы пышечной.

— Выходной — понедельник, — прочитал Петров. — Обед с двух до трёх…

— Вот именно… Если он и обедал, то явно не здесь… Теперь все, что нам нужно, — это одежда покойного, в которой он был вчера днём. Любые чеки, квитанции, талоны… Ведь куда-то он ходил в обед? Если не найдем ничего похожего, придётся устанавливать всех его знакомых, живущих в этом районе, к которым он мог доехать за пятнадцать–двадцать минут. Если он и нашёл что-нибудь в этом доме, то продать явно не успел. Все, что мы нашли во время обыска его квартиры — это сто тысяч рублей. Если же эти деньги взяли преступники, то почему они не взяли сто тысяч? Предположим, что они лежали отдельно, но ведь и сто тысяч после разгрома квартиры лежали на полу… Отвлекающий манёвр? Непонятно… А если это были так называемые «потусторонние силы», так им вообще не нужны деньги… Ты слышал когда-нибудь о мистическом персонаже, собирающем сокровища?

— Кащей Бессмертный, — нашёлся Петров. — Поехали в квартиру Еричева. Так гадать «на кофейной гуще» мы можем бесконечно. Пока что мы точно знаем только одну вещь: мы ни фига не знаем.

— Рогатый, с копытами и собирает деньги, — пробормотал я. — Интересно, что скажет начальство, если я поставлю «сторожевик» с подобными приметами подозреваемого…

* * *

— Нашёл! — победно воскликнул Петров, поднимая над головой какую-то бумажку. — Вот она, родимая! Квитанция из магазина о приёме на комиссию… Как же вы её проморгали?

— Для этого нужно знать, что искать, — огрызнулся я. — У каждого человека в карманах его гардероба можно найти штук двадцать прокомпостированных талонов, штук десять чеков из разных магазинов и штук…

— Но этот чек датирован днём, в который произошло убийство. Эх, вы…

— Во-первых, я не Мегрэ и не Холмс, и даже не лейтенант Коломбо. А во-вторых, мы же его нашли, не так ли? Ошибки допускают все, главное их вовремя исправить… Что это за квитанция?

— Квитанция о приёме на комиссию в антикварный магазин книги конца девятнадцатого века… без названия… Номер принимаемой вещи — 317… Магазин «Раритет»… Видимо, частный. Адрес… Знаешь, где он находится?

— На соседней улице от места работы Еричева, — предположил я. — Или через улицу.

— В пяти минутах ходьбы, — подтвердил Петров. — Если б мы с тобой прошли чуть дальше пышечной, мы бы его увидели. Наверное, он всё же когда-то ходил на обед в эту забегаловку и, когда нашёл книгу, вспомнил о ней. Логично?

— Да, тем более что человек «среднего уровня достатка», не связанный с антиквариатом, как правило, предполагает, что вещь у него должен купить именно магазин, и забывает о таком понятии, как «комиссия». Он хотел получить деньги сразу, поэтому и пошел во время обеда, не дожидаясь окончания рабочего дня.

— Не думаю. Скорее, он боялся оставлять у себя находку. Вещи, найденные в земле или тайниках, считаются кладом и подлежат сдаче государству. Двадцать пять процентов, положенные нашедшему клад, показались Еричеву недостаточной ценой. Он понимал, что такая книга не может стоить огромных денег, и решил её ни с кем не делить. Ни с государством, ни с товарищами. Поэтому он и не рассказал друзьям о своей находке.

— К тому же сокрытие клада — дело уголовно наказуемое, — добавил я. — Да, так вполне могло быть. Осталось съездить в магазин и изъять книгу. Может быть, тогда нам удастся установить, кто и зачем убил нашедшего её строителя…

— И что нам делать с самой книгой, — закончил Петров. — Поехали.

* * *

— Извините, но сегодня мы не работаем, — сообщил нам вышедший на стук в дверь работник магазина.

— Уголовный розыск, — предъявил я удостоверение.

— Так бы и сказали, — протянул мужчина и распахнул перед нами дверь. — Проходите, ваши коллеги в кабинете у директора.

— Наши коллеги? — удивился я.

— Не мои же… Вы по поводу убийства?

— Да…

— Вот они и находятся в кабинете директора, — терпеливо пояснил мужчина. — Ужасная история… Пал Палыч был милейшим и безобиднейшим человеком… Ужас…

Мы с Петровым недоуменно переглянулись и поспешили в указанный кабинет.

Оперативника, сидевшего за столом напротив расстроенного директора, я знал. Лет пять назад мы вместе работали в нашем отделе, но затем ему каким-то чудом удалось разменять квартиру, и, переехав в другой район, он добился перевода из нашего отдела в тот, который был ближе к его дому. И этот отдел курировал территорию, на которой находился антикварный магазин.

— А ты что здесь делаешь? — удивился он, завидев меня.

— Во-первых, здравствуй, — усмехнулся я, — В последнее время пошла странная тенденция переходить к делу чисто «по-американски»: «Зачем ты меня вызвал?!», «Что ты здесь делаешь?» Может, я просто поздороваться зашел? Давненько не виделись, вот я и решил о здоровье поинтересоваться…

— От тебя дождешься, — хмыкнул Снегирёв. — Пять лет назад от тебя одинаково горько плакали и сослуживцы и «гражданские». А так как время может изменить тебя лишь в одну сторону, то полагаю, что сейчас они от тебя рыдают… Так что ты здесь делаешь?

— …А во-вторых, этот же вопрос я хотел задать тебе.

— Вот именно об этом я и говорил, — покачал головой Снегирёв. — Убийство у меня. Приехал коллег покойного допрашивать.

— И у меня убийство, — признался я. — И убитый приходил сюда незадолго перед смертью сдавать на комиссию одну вещицу… Когда произошло убийство у вас?

— Сегодня ночью… Очень интересная картина получается…

— Интересная, — согласился я. — А у меня труп обнаружили позавчера утром… У тебя, часом, орудие убийства не похоже на рогатину?

— Нет. Свернули шею… Судя по всему, бугай какой-то. Квартиру просто в щепки разнес. Дверь выбил, мебель поломал, а соседи — «ни ухом, ни рылом», словно сговорились.

— Кто погиб?

— Приёмщик. Павел Павлович Гусев, — сказал директор. — Утром он не вышел на работу, и мы сразу обеспокоились. Павел Павлович был очень аккуратным, педантичным человеком. Наш магазин работает уже четыре года, и я не помню случая, чтобы он опаздывал хотя бы на пять минут. Я позвонил ему домой, но трубку никто не поднимал…

— Телефон был разбит, — пояснил Снегирёв. — Разломали все, что можно… Разбитую дверь обнаружили в шесть утра соседи. Мужчина выводил собаку и увидел висящую на петлях дверь. Заглянул внутрь, а там… Соседи почему-то ничего не слышали, семьи у старика не было…

— Жена умерла лет восемь назад, а дети живут в других районах, — пояснил директор.

— Да… Но именно поэтому у нас ни одного свидетеля. Врачи утверждают, что убийство произошло за пять-шесть часов до обнаружения трупа. То есть где-то около полуночи. Мы ещё не знаем, что похищено: там устроен такой погром, что сразу и не определишь. Родственники сейчас пытаются составить список наиболее ценных вещей, которые могли находиться в квартире. Но лично я видел лежащие на полу золотые часы, деньги, старинные книги. На пальце у убитого находилось золотое обручальное кольцо. Почему не взяли всё это?.. Странная история…

— В таком случае должен тебя обрадовать: мы с тобой ловим одного и того же парня. Способы убийства разные, но стиль исполнения…

И я рассказал Снегирёву предысторию, приведшую меня в этот магазинчик. Разумеется, я опустил личные догадки и комментарии, ограничиваясь сухими фактами.

— Да, дела, — почесал затылок Снегирёв. — Какая-нибудь невероятно дорогая книга? И приёмщик по каким-то причинам унёс её домой…

— Это исключено, — уверенно опроверг директор. — Эту книгу вчера купили. Почти сразу после того, как мы выставили её на продажу.

— Кто? — спросили мы все втроем в один голос. Директор беспомощно развел руками:

— Этого я сказать не могу. У нас записываются данные тех, кто приносит раритеты на продажу. Но зачем записывать данные покупателей? Им выписывается чек, по которому они могут подтвердить факт приобретения у нас этой покупки… Я помню эту книгу. Магазинчик у нас маленький, и я не могу похвастаться огромным сбором денег. Да ещё налоги душат, как бандит тёмной ночью. Поэтому каждая хорошая покупка у нас — праздник. А вчера в один день нам и принесли довольно необычную книгу, и тут же её купили. Буквально через час–полтора ею заинтересовался какой-то бизнесмен и тут же заплатил наличными. Для нас это была удача. Обычно нам несут всяческую дешевую мишуру, но запрашивают за неё такие бешеные суммы, что не только о скорой покупке, но и о продаже вообще не может быть и речи. А вчерашний том хоть и был рукописным, но оказался довольно интересен в своём оформлении и содержании. Пал Палыч… Покойный Павел Павлович говорил мне, что это очень интересная и необычная книга. Он очень расстраивался, что не мог приобрести её сам. А этот бизнесмен купил её, следуя исключительно законам моды. В так называемых «высших кругах» сейчас принято собирать библиотеки из редких книг, заказывать десятками уникальные картины, доставать древние украшения и статуэтки… Но бизнесмен заплатил наличными и купил её у нас в тот же день. Он подбирал для себя что-нибудь древнее и красочное. А книга была в хорошем кожаном переплете, интересное исполнение рисунков. Странные страницы… Обычно страницы белые, а буквы на них чёрные, в этом же случае было наоборот — чёрные страницы и белый шрифт.

— Кто автор книги? — спросил Петров. — О чём она? Что в ней написано?

— Я её не видел. Всё, что я знаю, — с чужих слов. Пал Палыч рассказывал мне.

— Как выглядел этот бизнесмен?

— И его я тоже не видел. Нужно спросить у продавца или кассира.

— Ты ещё хочешь что-нибудь узнать? — спросил я у Петрова. — Тогда нам остается только поговорить с кассиром и возвращаться.

— Эй, эй! — запротестовал Снегирёв. — Ты ворвался сюда позже меня, все разузнал, расспросил, а… А мне-то хоть можешь поподробней рассказать о своих догадках, гипотезах?

— Лучше тебе этого не знать, — искренне посоветовал я. — А подробности дела ты можешь узнать в моем отделе. Наши дела наверняка объединят. Удачи.

— Неудивительно, что коллеги не считают тебя «рубахой-парнем», — сказал Петров, когда мы вышли в коридор. — Ты обращаешься с людьми так, словно тебе никто не нужен, кроме тебя самого.

— А кто мне ещё может быть нужен? — удивился я.

— Как кто?! А люди?! Друзья?! Это… Общество?

— Зачем? Путаются под ногами во время работы, после работы лезут с ненужными расспросами. Пью я редко, в футбол не играю… Зачем мне друзья?

— М-м-да… Тяжелый случай. А девушки? Любовь? Чувства?.. У тебя же была жена?

— Ключевое слово — была. Это лишний раз подтверждает, что мне никто не нужен.

— Она была… не очень хорошим человеком?

— Я бы не женился на ней, если б она была «не очень хорошим человеком», — отрезал я. — Она превосходная женщина и достойна куда большего, чем проводить бесконечные вечера ожидания в пустой квартире. Тем более молодость не может длиться вечно, а прожигать её на то, чтобы судорожно пытаться заработать на кусок хлеба…

— А-а…

— Что «а-а»?!

— Судя по интонациям и стилю, повторяешь её речь почти дословно.

— Знаешь, что?! — рассердился я. — Вот именно поэтому мне и не нужны «друзья» и «товарищи». Если их нет, никто не сует свой нос в мои дела. Работу я выполняю вполне добросовестно, считаюсь в отделе одним из лучших, а все, что с этим не связано, — моё личное дело.

— Диагноз: «Острая недостаточность веры в людей», — мрачно пошутил Петров. — Люди бывают разными, Сергей. Слышал такую банальную истину? Плохих — больше, но тем приятней и дороже каждый хороший человек. Они воспринимаются как выходные среди серых и утомительных будней…

— А мне по душе как раз будни, — проворчал я. — В будни я занимаюсь делом и чувствую себя хоть в чем-то полезным и необходимым. А в выходные… В выходные я просто смотрю телевизор… Извините, вы продавец? — обратился я к проходящему мимо нас по коридору человеку.

— Нет, я кассир.

— Все равно подойдет, — решил я. — Вы работали вчера днём?

— Простите, а чем я обязан подобным расспросам?

— Этот грубиян из уголовного розыска, — вздохнул Петров.

— Так бы сразу и сказали, — примирительно ответил кассир. — Чем могу быть полезен?

— Вчера вам принесли книгу. Старинную, рукописную книгу с чёрными страницами.

— Помню, — сказал кассир. — Чёрный кожаный переплёт и необычное тиснение на обложке. Что-то вроде изображения оскаленной морды какого-то демона или дракона. Одним словом — чудовище. Довольно необычная книга. У нас её купили в тот же день.

— Вы не могли бы описать человека, который приобрёл книгу?

— Подробно не могу… Обычный человек. Судя по всему — очень богатый. Заплатил наличными тут же. Одет очень хорошо. Знаете, как сейчас одеваются «новые русские»? Малиновый пиджак, золотая цепь на шее, золотые часы, перстни на руках… Немного полноват. Среднего роста. Лицо такое… Круглое, щекастое… Ни усов, ни бороды нет…

— Случайно не владеете никакой информацией о нём? Где живёт? Где работает?

— Нет. Он просмотрел вещи на стеллажах, заинтересовался этой книгой, спросил, сколько она стоит, сразу её купил и уехал.

— А на чем он уехал?

— «Мерседес». Такой красивый, новый «мерседес». Я через окно видел, но в моделях не разбираюсь.

— Разумеется, ни номеров, ни…

— Синего цвета, — уверенно сказал кассир. — Тёмно-синего цвета. Больше ничего не заметил.

— Спасибо и на этом, — вздохнул я. — Пойдем, Пётр Петрович… Итак, мы опоздали, — подвел я итог, когда мы вышли на улицу. — Книга куплена каким-то бизнесменом на тёмно-синем «мерседесе», а единственный человек, который имел возможность её подробно рассмотреть, — убит. У меня такое нехорошее ощущение, что потянулась «цепочка». Рабочий, который нашёл книгу, приёмщик, который её рассматривал и оценивал… С кем поспорить на мою зарплату, что если мы вовремя не найдем этого бизнесмена-книгомана, то третьим будет он? Что-то мне подсказывает, что он зря купил эту книгу…

— С другой стороны, можно предположить, что он имел отношение к совершённым убийствам, — сказал Петров. — Охотился за книгой и вот… получил её.

— Зачем тогда ему было убивать приёмщика? Ведь книга была уже у него.

— Приёмщик видел эту книгу, — высказал предположение Петров. — И он мог догадаться, что это за книга.

— Ну и что? Сейчас столько разной «оккультно-мистической» литературы на книжном рынке, что для обычного человека разницы между «Изумрудной скрижалью» и Папюсом уже не существует… Нет, Пётр Петрович, кому-то позарез нужна эта книга, и этот «кто-то» упорно идёт по её следу точно так же, как мы. Только если мы разыскиваем её днём, то наши «оппоненты» пытаются наверстать упущенное в ночное время. Ого! — удивился я сам себе. — А ведь точно! Можно предположить, что они имеют возможность работать только с наступлением темноты. Оба убийства произошли в ночное время, куртки с капюшонами, закрывающие лица, мелодичный свист, навевающий сон, явное нежелание попадаться кому-нибудь на глаза…

— Все это можно отнести к любому убийце. Ночью меньше народа, а я ещё не встречал преступника, который хотел бы, чтоб кто-то видел его лицо, или который любил бы работать «в открытую», средь бела дня.

— Как я понимаю, моё предположение ты отвергаешь?

— Нет, просто провожу его проверку сомнением, как ты и рекомендовал. Если говорить честно, то я тоже считаю, что если мы не найдем этого парня до наступления темноты, у него могут возникнуть крупные неприятности… Но с теми приметами, которые мы имеем, мы его не найдем не только до вечера, но и до скончания века. «Бизнесмен на тёмно-синем „мерседесе“» — сам понимаешь…

— Что же делать?

— У нас есть только один выход: попытаться найти книгу. Мы должны узнать, что это такое и почему она приносит несчастье всем своим владельцам. Может быть, тогда удастся понять, кто охотится за ней… Другого выхода я не вижу. Сейчас мы можем сделать только две вещи: попытаться поднять архивы и попытаться узнать, кто жил в доме, в котором найдена книга. Да, ещё можно попросить помощи у Агасфера. Может быть, он сможет дать какую-нибудь ценную информацию, способную хоть немного конкретизировать наши поиски… Кто идёт к Агасферу, а кто зарывается в архивы?

— Чтобы найти подобную документацию в архивах — если она вообще сохранилась, — нужно как минимум человек десять. Лично я не смогу так быстро получить доступ и оказать такое давление на архивных работников, чтобы они всей толпой бросились мне на помощь. А вот ты сможешь.

— Я так и подумал, что ты это скажешь, — вздохнул Петров. — Тогда жди меня у Агасфера. Полагаю, что по меньшей мере мне потребуется часа четыре. Позже встретимся, объединим информацию и подумаем, что делать дальше…

— Удачи, — пожелал я и направился к автобусной остановке.

* * *

Едва я взялся за дверную ручку, намереваясь войти в парадную дома, в котором жил Агасфер, как услышал сильный, глухой удар, от которого, казалось, подпрыгнул на месте весь дом. Рывком распахнув дверь, я на всякий случай отступил в сторону и, выждав пару секунд, заглянул внутрь. Агасфер сидел на кафельном полу и задумчиво смотрел вверх.

— Добрый день, — приветствовал я его. — А я к тебе.

Агасфер с кряхтеньем поднялся, отряхнул пыль с халата и пожаловался:

— Опять ничего не выходит… Каждый день пытаюсь, думаю: может, кончится все это… Не кончается…

— Бывает, — заметил я. — У меня был случай, когда одна малолетняя мадам попыталась свести счеты с жизнью, разочаровавшись в любви, и сиганула с четвертого этажа. На свою беду в это время старуха из магазина домой возвращалась… Девчонка переломом ноги отделалась, а старухе хлебушек больше не понадобился. Довольно известный случай по Петербургу был. А «рекорд» по прыжкам с крыши установил некий «вьюнош», сиганувший с восьмидесятиметровой высоты. Несколько переломов и синяков, но жив… И выше бывает… А бывает, и с «высоты собственного роста» падают, и — насмерть…

— Дело-то не в высоте, — поморщился Агасфер, поднимаясь по лестнице на свой этаж, — а в том, когда это все закончится… Хотел бы я поменяться местами с тем идиотом, который мечтает о «вечной жизни»… Ты ко мне по делу?

— По делу, — подтвердил я. — Просто в гости ходить у меня давно времени нет. Ты уж не обессудь.

— Да чего от вас хорошего ждать? — махнул рукой Агасфер. — Бежите ко мне, только когда нужда заедает… Что-нибудь особо пакостное?

— Куда уж пакостней, — пожаловался я. — За тридцать шесть часов — два трупа. И что мне особенно не нравится — в течение ближайших двенадцати часов ещё один ожидается.

И я рассказал Агасферу всю предысторию.

— Значит, «рога и копыта», — задумчиво сказал он, поглаживая бородку. — Ну-ну… Это — «Чёрная книга», Сергей.

— Само собой, чёрная, — подтвердил я. — Можно сказать: насквозь чёрная. И обложка чёрная, и страницы чёрные, и дела её тоже… М-да…

— Нет, не в смысле цвета, а в смысле названия. Цвет, разумеется, тоже чёрный… Но она так и называется: «Чёрная книга». Неужели никогда не слышал?

— Нет, — признался я.

— В апокрифе, приписываемом праведному Еноху, рассказывается, что падшее первочеловечество получило от падших ангелов в подарок весь набор тайноведческих дисциплин. По преданиям, «чёрных книг» много, и каждая из них служит определенной цели. Но суть у всех одна: говоря языком старославянских легенд, «Чёрная книга» — это библия чёрта. Уничтожить их практически невозможно. В огне они не горят, а если их выбросить на улицу — они возвращаются обратно, таинственным образом проникая в дом своего последнего владельца. В России ходили поверья о том, что человек, нашедший такую книгу, помимо воли получал власть над чертями (или — демонами, если по-нашему). Якобы черти то и дело являлись к владельцу книги за всё новыми и новыми заданиями и, если он не мог ничего для них придумать, быстро и жестоко расправлялись с ним… Но ради справедливости стоит заметить, что и российские шутники, которым надоедали не в меру услужливые черти, расправлялись с последними не менее сурово. Устав от бесконечных требований дать им новое поручение, русичи отправляли чертей свить веревку из воды и песка, или пойти «туда — не знаю куда, и принести то — не знаю что»… Наверное, поэтому в России «конкретизированные проявления нечистой силы» и встречаются так редко: им сюда приходить — себе дороже. Вы же не умеете обращаться с ними, мучаете, издеваетесь. Их бояться надо, а вы…

— Стало быть, эти двое — слуги книги? — уточнил я.

— Да. Но обрати внимание: «слуги книги», а не «слуги из книги». Если б они были «слуги из книги», они никогда бы не подняли руки на своего хозяина до тех пор, пока он сам не признает свою беспомощность. Разумеется, это относится к наиболее распространенным «чёрным книгам». Как я полагаю, та, за которой охотитесь вы, принадлежит к «высшему эшелону» магических наук. И те, кто разыскивает её одновременно с нами, — стражи книги.

— А какая разница между «стражами» и «рабочими»? В данном случае это одно и то же.

— Нет. Давай предположим, что некий маг, если угодно — ведун, владевший этой книгой, вынужден был срочно бежать от грозящих ему неприятностей. Предположим, он находился на грани разоблачения в творении чёрных дел, или нечто подобное… А то и проще: почувствовал приближение смерти, а достойного преемника, которому он мог бы передать книгу, у него не было. Что он сделает? Правильно: положит книгу в тайник, предварительно заговорив или завернув в тряпицу с магическими символами — «замками», не позволяющими даже переносить книгу с места на место. Но если магу необходимо, чтобы книга долежала до какого-то определенного срока… Предположим, до той поры, пока не вырастет и не войдет в силу его преемник или сын, то в этом случае он поставит охранять своё сокровище надёжных охранников, повелев им уничтожать всякого, кто к ней прикоснется… И тут возникает противоречие… Видишь его?

— Нет… Нет, пока не вижу…

— Книга дает власть над демонами, — терпеливо пояснил Агасфер. — Они вынуждены повиноваться тем заклинаниям, которые содержит эта книга. Они — рабы этой книги. А ведь они изначально — часть силы куда более могущественной, нежели воля какого-то одного человека, и им это явно не по душе. Ключевое слово здесь — вынуждены. Уверяю тебя, они с радостью освободились бы от этой неволи, будь у них такая возможность. Потому они так и ненавидят владельцев книги… И одновременно с этим некоторые из них, согласно приказу последнего владельца этой книги, вынуждены охранять свои «кандалы», не подпуская к ней ни посторонних людей, ни других демонов… Бедняги поставлены в крайне тяжелое положение.

— «Бедняги», — хмыкнул я. — Эти «бедняги» уже укокошили двух невиновных людей, которым в руки случайно попало это «Полное собрание сочинений зла».

— И тем не менее это так. Представь себя на их месте и скажи мне: что бы ты делал, если б по воле рока заклятие, побуждающее тебя на эту работу, было нарушено?

— Я? — удивился я такому необычному предложению. — Что бы я делал на месте демонов? Хм-м… Я бы уничтожил эту книгу и жил бы дальше так, как хочу.

— Это невозможно. Я больше чем уверен, что они и в руки-то её взять не могут. Человек, владевший этой книгой, наверняка знал все правила её использования, и о подобном желании демонов он догадался бы в первую очередь. Сто против одного, что заклятие запрещает им прикасаться к этой книге. Охранять её, но не трогать, иначе — смерть…

— Жестокие игры… Тогда… Тогда я попытался бы спрятать её в надёжное место с помощью тех, кто это может сделать без вреда для себя. Спрятать или уничтожить.

— Вот именно. Сейчас самое большое их желание — уничтожить книгу. Но обычно такие книги уничтожить невероятно сложно. В старину их бросали в реку или в чан со святой водой, и только так они могли храниться без вреда для людей. Но ведь вечно их так хранить невозможно… Я полагаю, что демоны-охранники, частично скинув с себя узы заклятий, просто мечтают унести эту книгу с собой в преисподнюю. Потому они так и ярятся, опаздывая… Им нужно получить эту книгу и охранять её до тех пор, пока другие демоны не выйдут из преисподней и не заберут её с собой, на веки вечные убрав с лица земли. С учетом лежащих на них заклятий это невероятно сложно, но всё же возможно…

— Понятно… В целом понятно. Но в «частности» у меня возникает несколько вопросов. Например: зачем дарить человечеству книги, которые вредны самим демонам?

— Не книги, а знания. В книгах эти знания только записаны. И зачастую записаны лишь формулы. Сложные формулы, которые запомнить сложно. А люди бывают разные. Одни служат «силам зла» и используют эти знания «по назначению», а другие служат лишь своим, недалеким и примитивным желаниям. А это зачастую идёт вразрез с желаниями демонов. Ну кому приятно, когда тебя используют и порабощают? К тому же, как ты сам уже знаешь, так называемые «демоны» — лишь «низшая», «материализовавшаяся» часть «сил тьмы». А когда нечто целое начинает делиться на «категории» и «подвиды», невольно возникает противоречие интересов… Кстати, в числе подаренных человечеству тайных наук были и карты. Гадальные карты. В первоначальном смысле это один из инструментов оракулов, дающий им возможность переступить грань, отделяющую мир людей от мира духов. И вся система спиритизма основана только на том или ином сочетании этих способов «проникновения» с помощью комбинаций с картами, костями или хрустальными шарами… Прошли века, люди видоизменили первоначальный вид карт, и что они делают с ними теперь? В них играют!.. В карты, с помощью которых предсказатели и маги производили направленное магическое воздействие на объект через ритуально-каббалистические заклинания, играют на деньги! Уверяю тебя, демоны при этом чувствуют себя так, словно их посадили в большую бочку и столкнули вниз с горы…

— И впрямь бедняги, — устыдился я, вспомнив последнюю карточную баталию в отделе. — Тогда другой вопрос: если они сами не могут даже прикоснуться к книге, то как же они собираются переправить её в преисподнюю?

— Этого я не знаю. Желание у них есть, а значит, найдут и способы. Надеюсь, эти «способы» не причинят городу большого вреда…

— Признаться, я тоже предпочел бы, чтоб они утащили эту книгу «куда подальше». Я бы им даже лично помог до нести, будь у меня такая возможность. И ещё одно… Кем могут быть эти стражи-хранители? Чего от них можно ожидать, и как с ними бороться?

— Ну, это самый простой вопрос. Я полагал, что ты даже не станешь спрашивать меня об этом, настолько очевиден ответ… Попытайся отойти от стереотипов и от всей той информации мистического порядка, которая свалилась на тебя за последние два года и образовала у тебя в голове изрядную кашу. Ты только «накручиваешь» себя, выискивая в деле что-то сверхсложное… Тебе нужны образы демонов?..

Кто может обладать слепой, необузданной яростью, неимоверной силой, злостью, тупостью, носить сандалии и в качестве оружия использовать рога?

— Если бы не сандалии, — пробормотал я, — можно было бы сказать, что это бык… но…

— Думай, думай, — снисходительно похлопал меня по плечу Агасфер и, заложив руки за спину, отошел к окну, разглядывая вечереющий город.

— Бык в сандалиях, — покачал я головой. — Минотавр какой-то…

По тому, как быстро повернулся ко мне Агасфер, я понял, что шутка оказалась не столь смешной, как я думал.

— Как правило, у демонов нет своего облика, — напомнил он. — Они лишь принимают чей-то облик. Или этот облик им навязывают те, кто имеет над ними власть… Конечно, заключать такую силу в тело лягушки или бабочки — глупо, но почему бы не подобрать для него что-то устрашающее, наиболее приемлемое для конкретной цели, так сказать, «со стопроцентным КПД»? Почему бы и не легендарный Минотавр?

— Да потому, что это в голове не укладывается, — ответил я. — Это же персонаж из легенд… Почти из сказок. С таким же успехом я могу предположить наличие Кащея Бессмертного…

— Да хоть лешего с русалочкой, — спокойно парировал Агасфер. — Это лишь форма. Древнегреческой экзотики при «царе-батюшке» было в России — пруд пруди, начиная от украшений и живописи и кончая архитектурными стилями и военными хитростями. Что у кудесника перед глазами было, в то он, не мудрствуя лукаво, субстанции и поместил. Или материализовал «по образу и подобию» — этого мы уже никогда не узнаем… Ну а со вторым ещё проще. Небольшого роста, шустрее и сообразительнее своего невольного напарника, имеет на ногах копытца и играет на свирели… Кто такой? Не задумываясь!

— Леший? — брякнул я и окончательно смутился.

— Почти, — улыбнулся Агасфер. — Недаром говорят, что «первая мысль всегда самая верная». Интуиция подчас понадёжней логики будет, потому как мыслительные процессы идут не «насильственно-мучительно», а естественно, без самозапутывания и напряжения… Во всяком случае в тех областях, где самая сложная и идеально отточенная логика — всего лишь примитив… Слышал что-нибудь о сатирах?

— В Эрмитаже на картинах видел, — припомнил я. — Тоже из «древнегреческой экзотики»…

— Видать, маг-то ценителем древности был, — сказал Агасфер. — Или их образы постоянно находились у него пе ред глазами. Картина или статуэтки…

— Барельефы! — догадался я. — Балкон дома, в котором была замурована книга, «поддерживали» какие-то скульптурные барельефы. Сто против одного, что это были изображения Минотавра и сатира!.. Хорошо хоть не Медуза Горгона, я и такие барельефы встречал…

В прихожей послышались торопливые шаги, и в комнату ворвался запыхавшийся Петров.

— Учитесь! — радостно заорал он, размахивая какими-то бумагами. — Два часа работы, а информации целый мешок! Знаете, кто эти два типа? На что угодно спорю, ни за что не догадаетесь.

— Поспорить с ним, что ли? — задумчиво спросил в пространство Агасфер.

— Не будем обижать наивного ребенка, — заступился я. — Никогда не спорь с профессионалами, сынок. Рискуешь остаться без порток… Сатир и Минотавр.

— Да, — разочарованно протянул Петров. — Уже знаете? А как?..

— Опыт не пропьешь, — заметил Агасфер. — Опыт, как и импотенция, приходит с годами… Беда только в том, что когда приходит опыт, уже наступает импотенция… Опыт у меня есть, а что толку?.. А ты как догадался об их облике?

— Пока девчата по моей просьбе копались в архивах, выискивая документацию о проживавших в этом доме за последние сто–сто пятьдесят лет, я созвонился с Москвой, куда отправлял шерстинки на экспертизу, и мне ответили, что они принадлежат животным: красно-коричневые — быку, серые — козлу. А потом мне принесли фотографию фасада дома, сделанную в 1915 году, на которой я и увидел барельефные изображения Минотавра и сатира… Я думал, что удивлю вас, — кисло признался Петров и тут же воспрянул духом: — Но кое-чего вы точно знать не можете! Весь этаж этого дома занимал до революции купец Стахов. Человек достаточно богатый, он большую часть своего состояния тратил на закупку старинных книг и манускриптов, ездил по странам, собирая информацию о всевозможных тайноведческих дисциплинах… Умер он в 1915 году, оставив после себя молодую вдову и двух дочерей от первого брака. Девочкам в то время было семь и девять лет.

— Это и объясняет причину, по которой он «законсервировал» книгу, — он не мог передать свои знания прямым наследникам по причине их малолетства, — сказал Агасфер. — Жена, конечно же, тоже «наследник», но если он был потомственным колдуном, а не любителем-самоучкой, то, естественно, хотел, чтобы его знания и архивы достались тем, в ком течёт его кровь…

— Тем более что, по всей видимости, «не все было благополучно в королевстве Датском», — подтвердил Петров. — Дело в том, что после его смерти жена быстро избавилась от падчериц, отдав их дальним родственникам их покойной матери. Родственники жили, мягко говоря, небогато, но именно это и спасло их во время Октябрьской революции. Что стало с женой купца Стахова, я не знаю, но потомков его дочерей мне удалось отыскать. Дело в том, что когда в России начались реституции — возвращение собственности бывшим хозяевам, — потомки Стахова потребовали вернуть им состояние прадеда, отнятое большевиками в 1917 году. Но так как в России возвращение собственности — дело редкое и закона о реституциях пока нет, то собственность возвращается преимущественно «потомкам» с «волосатой лапой», а родственники Стахова, не имеющие влиятельной поддержки в управленческом аппарате нынешней власти, компенсации, естественно, не получили. Правда, надо уточнить, что потомки Стахова разделились на две «ветви». Требование о компенсации выдвигали две сестры, живущие во Всеволожске, но есть и ещё одна «наследница» — их двоюродная сестра Михайлова Ирина Сергеевна, проживающая в Петербурге. Об этом я узнал, созвонившись с сёстрами Пархоменко. У меня назначена с ними встреча через полтора часа.

— Но ведь это уже полночь, — удивился я. — Не слишком ли позднее время для визитов?

— Я их тоже предупреждал, но когда они узнали, что речь идёт об их «дореволюционном» прадедушке, то не только согласились на столь поздний визит, но и сами настояли, чтоб я приезжал незамедлительно. Но, сказать по правде, чем-то они мне не понравились. Какие-то слишком алчные и скользкие. Минут двадцать мне рассказывали о том, кем бы они были и как бы замечательно жили, если б не «проклятые коммунисты», и как они, бедные, от них настрадались… А у меня почему-то сложилось впечатление, что если им отдать всё, что в семнадцатом отобрали, и компенсировать причинённый ущерб, то они зажили бы так, что… Скажем иносказательно: их «дореволюционный» предок, обладай он провидческим даром, тратил бы в своё время деньги не на книги, а на презервативы… Всё же тем людям, которые чего-то добились в жизни, нужно уделять гораздо больше внимания воспитанию своих детей, чем всем прочим. Я не согласен с поговоркой: «На детях гениев природа отдыхает», в её опровержение у меня есть множество примеров умных и талантливых династий, но вот вопрос воспитания… Им надо добиваться личного признания, а они прыгают с того трамплина, который подсунул им для удобства папочка. Если родители по-настоящему хотят счастья для своих детей, они позаботятся о том, чтоб их ребенок не жрал из золотого корытца, иначе вырастет привыкшая к дармовой роскоши свинья. Меня очень расстроила ситуация, когда дочь одного очень известного художника добилась возвращения ей дома, отнятого у её предков большевиками, и почти что сразу «толкнула» его «новым русским». Как распоряжаться своими вещами — её личное дело, конечно… Но привкус дерьма ощущается от того, что до возвращения ей этого дома в нём располагалась школа. Мне кажется, что её талантливый отец тоже пожалел бы, что в своё время не занимался сексом…

— Вот что правда, то правда, — согласился я. — «Семейная порука» у меня уже поперек горла стоит. Меня, офицера уголовного розыска, постоянно тыкают носом: вот этих разыскивай-сажай, у них заступников нет, а вот этих не трогай, у них папочки, ох, как высоко сидят!.. А мне хочется «разыскивать-сажать» как раз последних, потому что первые, когда воруют, делают это для того, чтоб не сдохнуть с голода. Не оправдание, но логикой я понять это могу. А вот «вторых» я не могу понять ни логикой, ни душой. Все их преступления стоят на жадности. Почему это у папочки есть деньги, а у меня только «тонна» зеленых в месяц?! Да это же не деньги! Я девочек красивых хочу, я за границу хочу, я шмотки от Кардена хочу! А не познакомиться ли мне с «нужными людьми» и не начать ли «наводить» на квартиры богатых папочкиных друзей?.. Но это «примитив», такой же частый и «естественный», как ставшие «традицией» в кругу этих прыщеватых «сыночков» изнасилования. Все это руководствуется примитивной логикой: не дают — возьму сам, в крайнем случае папочка простит и от всего «отмажет». Но куда хуже, когда своих «желторотых» отпрысков пристраивают на «тёплые» места, и эти выращенные в «оранжерейных» условиях недоросли начинают разваливать своим скудоумием те места, в которые их пристроили «по блату». Я с несколькими такими ребятами встречался. Они меня «как надо работать» учили. Начальники — обязанности такие… А как в телевизор, в политику, да в бизнес глянешь — плакать хочется. Единственное место, куда «блатному потомству» путь заказан — искусство. Пару–тройку клипов, фильмов или книг «состряпать» с помощью папиных связей и денег ещё можно, но зажратость и бесталанность в искусстве видна — как ни прячь… Пётр Петрович, а информация о «третьей сестре», живущей в Петербурге, была дана для «общего развития», или это намёк на то, что «разорваться ты не можешь, а потому топать мне незваным гостем к купеческому чаду с расспросами о прадедушке»?

— Умный мальчик, — ехидно улыбнулся Петров. — А главное — сообразительный. Сразу видно, что папа у тебя не генерал МВД. И предупредил я тебя насчёт их амбиций именно по этой причине. Когда эта «старая клюшка» начнёт проедать тебе плешь про «коммунистов», «палачей НКВД» и «культ личности Сталина», не вздумай ляпнуть: «Был культ, но была и личность». Я тебя знаю, это в твоём духе. Так что держи рот на замке. Щипай себя незаметно, губы кусай, матерись про себя, медитируй, но терпи! Нам факты нужны, а старушка, пока все наболевшее и накипевшее на тебя не выплеснет, — к делу не перейдёт. Так что — терпи, понял?

— Я вообще не вижу смысла к ним ехать, — признался я. — Какой информации ты от них ожидаешь?

— Не знаю. Но иного выхода я пока не вижу. У нас с тобой только догадки, а они могут дать нам какие-нибудь факты. Наверняка у них в семье сохранились предания о прадеде-чародее. Сейчас это особенно модно: искать у себя в родословной князей или ворожей. Судя по характеру этих старых дев, они просто обязаны были собрать все сплетни о своём предке и вылить их на нас сплошным потоком. Так что по коням, труба зовет!

— Только будьте осторожнее, ребята, — напутствовал нас на прощание Агасфер. — Если он был наделен магическими способностями, то вполне возможно, что его дар «по наследству» дошёл и до этих старушек. Не угодите в котёл… Съедят.

— Бог не выдаст, ведун не съест, — отшутился я. — Это уже пытались сделать ребята куда крепче да позубастей… С одной «бабой-ягой» я как-нибудь справлюсь. А Петров… Это не большая потеря, — и игнорируя яростное шипение «советника», серьёзно добавил: — Куда хуже будет, если она и впрямь начнёт читать лекции по марксизму-ленинизму. Я так устал от этого, что лучше бы съели…

* * *

Я ещё раз сверил номер на табличке двери с номером на бумажке, данной мне Петровым, и нажал кнопку звонка. Минуты три за дверью стояла тишина, и я было протянул руку, собираясь повторить «марш» на потёртой кнопке, когда двери неожиданно распахнулись и в тусклом свете на стенных бра я увидел…

Сначала я подумал, что передо мной мираж. Сравнить её с призраком или галлюцинацией у меня не повернулся бы язык. Но и к реальному миру она не могла принадлежать.

Высокая, стройная, с величественной осанкой и гордой посадкой головы, словно оттягиваемой назад тяжелой гривой золотисто-медных волос, она вопросительно смотрела на меня своими ярко-зелёными глазами, ожидая объяснений причин столь позднего визита. Но я не мог вымолвить ни слова, остолбенев от восхищения и неожиданности, и лишь переводил взгляд с короткого золотистого хитона, в который она была облачена, на серебряную диадему с зелёным камнем посередине, венчающую её голову, словно корона.

— Это театральный костюм, — ответила она на мой немой вопрос. — Я готовлю костюм для премьеры… У вас очень смешной вид. Неужели никогда не были в театре?

Я только отрицательно покачал головой, не в силах оторвать взгляда от её удивительного своей чистой, древнерусской красотой лица.

— Вы что-то хотели? — напомнила она, не дождавшись от меня инициативы.

Я кивнул и протянул ей бумажку с адресом и фамилией предполагаемой «бабы-яги». Она прочитала корявые строчки, вернула мне листок и кивнула:

— Да, это я. Чем могу быть полезна?

Но вот теперь я онемел окончательно. Представьте себя на моем месте: ожидая увидеть сморщенную, брюзгливую старуху, вы встречаете ожившую статую мастеров Древней Эллады, воплотившую в себе все самые смелые и идеалистичные мечты мужчины о любви, юности и красоте. Все, на что я оказался способен, это извлечь из кармана удостоверение и протянуть ей на открытой ладони. Озадаченная моим необычным поведением, она взяла красную книжечку, раскрыла её и, прочитав, встревожилась:

— Что-нибудь случилось?

Я вновь помотал головой: сперва отрицательно, потом утверждающе. Потом подумал и пожал плечами.

— Так, — сказала девушка. — Кажется, возникают некоторые сложности… Странно, я всегда была уверена, что немых в милицию не берут… Проходите.

Она отступила в сторону, пропуская меня в квартиру. Несмотря на поздний час, спать здесь явно не собирались. Повсюду горел свет, а из дальней комнаты доносились загадочные мелодии песен Мелен Фармер.

— Ирочка, сколько можно ждать? — послышался чей-то блеющий голос, и в коридор выглянула худощавая физиономия с недовольно-брезгливой гримасой.

Увидев меня, «физиономия» расплылась в некоем подобии приветственной улыбки, и к нам вышел долговязый, вертлявый парень в синем джинсовом костюме.

— Вы к нам? — спросил он.

Мне показалось, что он даже не идёт, а скорее подползает, так вкрадчиво-плавны были его движения. Моё эйфорическо-мечтательное настроение сразу улетучилось. Конечно же, у такой девушки должен быть толстосум-покровитель, это вполне в духе нашего циничного времени. На «крутого коммерсанта» или, тем более, бандита её приятель не был похож, и мысленно я причислил его к той самой породе богатых «папенькиных сынков», о которой совсем недавно мы с Петровым говорили. Долговязый скользнул к девушке и обвил рукой её талию.

— Какой миляга, — проблеял он. — Здоровый, как медведь, и такой же угрюмый… Кто он?

— Он немой, — сказала она. — Немой милиционер…

— Как досадно, — огорчился долговязый, — бедненький… А что он хочет?

— Пока не знаю, — сказала она. — Он пока что со мной при помощи бумажек объясняется… А что он хочет, я ещё не поняла. Он же немой.

— Нет мой, — сказал я и, спохватившись, поправился: — В смысле — ваш… То есть говорящий…

— Он — говорящий, Ирочка! — обрадовался долговязый и посмотрел на девушку. — Зачем ты так шутишь?.. Прямо пугаешь… Меня зовут Петручо, — он как-то странно протянул мне узкую ладошку, словно подставлял для поцелуя.

— Как? — удивился я.

— Ну, Петя. Петюня, Петручо, — пояснил он. — Меня друзья только Петручей и называют.

— Капитан Русаков, — козырнул я. — Уголовный розыск.

Петручо убрал ладошку и, кажется, немного обиделся.

— Проходите в комнату, — предложила девушка. — Раз уж вы заговорили, то у меня появился шанс узнать наконец цель вашего визита.

— Я по поводу…

— Проходите, проходите, — перебил меня Петручо, оплетая мою руку своей, и потащил в комнату.

— Садитесь, — он придвинул ко мне стул и зачем-то стряхнул с моего плеча невидимую пылинку. — Рассказывайте, рассказывайте, — потребовал он, усаживаясь на диван. — Розыск — это всегда так интересно… У меня уже мурашки по спине бегают… Рассказывайте…

Я откашлялся и посмотрел на девушку:

— Вы — Михайлова Ирина Сергеевна, хозяйка этой квартиры?

— Я, — подтвердила она.

— Купец Стахов Алексей Петрович — ваш родственник?

— Стахов? — переспросила она, и я заметил в её глазах тревогу. — Это мой прадед… А что случилось?

— Признаться, мне хотелось бы поговорить об этом с вами наедине, — попросил я. — Дело носит несколько необычный характер, и я просил бы вашего мужа…

— Кого?.. Ах, вот вы о чем… Петя, — повернулась она к оттопырившему от неудовольствия губу парню, — нам и впрямь лучше поговорить с молодым человеком наедине. Это может оказаться важно… Придется нам с тобой завтра опять полночи мучиться…

— Завтра я не могу, — капризно заявил Петручо. — Ты же знаешь…

— Тогда как-нибудь потом… Ну, пожалуйста…

— Ладно, — с видом обиженной гимназистки согласился Петручо. — Доделаю остальное сам… Посижу сегодня ночью и доделаю… Только ради тебя, милочка…

— Кстати, разрешите вам рекомендовать замечательного костюмера и модельера Петра Сироткина, — представила мне девушка своего странного знакомого. — Если когда-нибудь решитесь не покупать костюм в магазине, а шить на заказ — лучшего мастера вам не найти. Лично я шью все свои наряды только у него, а у меня очень капризный и требовательный вкус… Хотя… при его загруженности…

— Нет-нет, Ирочка, — быстро вставил долговязый, как-то странно мне улыбаясь. — Для господина офицера я всегда найду время… Иди, Ирочка, переодевайся, а я пока объясню мужчине, как до меня доехать, и дам ему свою визитную карточку.

И тут у меня в голове наконец прояснилось, и все встало на свои места. Поэтому, когда девушка вышла в соседнюю комнату, а отыскавший в своём портмоне визитную карточку Петручо попытался засунуть её мне в нагрудный карман, я перехватил его руку и тихо предупредил:

— Ещё раз так на меня посмотришь — ноги переломаю… Противный…

Петручо измазал меня с ног до головы негодующим взглядом и, соорудив на лице оскорбленное выражение, заявил:

— Фи… Мужлан!

Вильнул всем телом и устремился вслед за девушкой.

Я открыл было рот, собираясь закрепить это мнение обо мне, но передумал и только махнул рукой.

Через несколько минут хлопнула входная дверь, и девушка вернулась в комнату. На этот раз на ней был строгий бежевый костюм, который принято называть «деловым». Я впервые заметил, что тяжёлые золотистые волосы струятся по её спине едва ли не до колен.

— Что вы так испугались Петра? — укорила она меня, усаживаясь напротив. — Он замечательный человек, необычайно легкий и отзывчивый. А то, что он… не совсем обычный, так это его несчастье, а не язва, от которой следует шарахаться. Вы всегда в больных камнями кидаете?

— Вам хорошо говорить, вы женщина, — проворчал я, невольно краснея. — А я к таким сюрпризам не был готов. Сперва думал, что это ваш муж, а потом… Представьте себя на моем месте, — ляпнул я и тут же прикусил язык.

Она насмешливо повела бровью и окинула меня каким-то особенным, присущим только женщинам, взглядом.

— Да, — сказала она после некоторой паузы. — Наверное, в чём-то вы правы… Так что же такого произошло с моим покойным предком, что вынудило вас прибыть ко мне, несмотря на столь поздний час?

— Вы знаете, кем он был? — спросил я напрямик, пристально наблюдая за выражением её глаз.

— Купцом, — ответила она, и если она утаивала что-то, то в преферанс я бы с ней играть не стал.

— И всё?

— Смотря что вас интересует. Он был ещё отцом, мужем, коллекционером.

— Меня интересует именно его коллекция, — кивнул я.

— Он коллекционировал редкие книги.

— Насколько мне известно, некоторые из них были не просто редкие, а довольно необычные книги, — «нажал» я. — Ирина Сергеевна, неужели до вас не доходили слухи о столь примечательном родственнике? Ваши сестры, например, даже пытались вернуть часть состояния, отнятого во время революции. А следовательно, какие-то справки о нём всё же наводили…

— Этим занимались сестры, а не я, — с неожиданной ноткой металла в голосе подчеркнула она. — Я к этому не стремлюсь.

— У вас не самые лучшие отношения с сестрами? — догадался я.

— Довольно бестактный вопрос… Да, не самые лучшие. Ещё наши родители не слишком ладили между собой… Но к делу это отношения не имеет.

— Может быть, и имеет, — задумчиво заметил я. — Вы знали о том, что ваш прадед занимался изучением тайноведческих наук?

— Избегаете слова «колдун»? — улыбнулась она. Меня словно огнем обожгло от этой милой и загадочной улыбки.

— У вас волосы настоящие? — не к месту спросил я.

— Волосы? — удивилась она. — Конечно, настоящие… Только в последнее время стали доставлять слишком много хлопот. Городская жизнь диктует свои правила, свои моды и законы. Современная мода не слишком жалует такие «гривы». Боюсь, что придется её укоротить.

— Не надо! — испугался я. — Ни в коем случае не надо…

Она удивленно посмотрела на меня и неожиданно звонко рассмеялась. Глядя на неё, невольно улыбнулся и я.

— Нет, ну право же, они вам очень идут, — сказал я. — Это очень необычно и, наверное, невероятно хлопотно, но умоляю вас — не укорачивайте их. Вы так похожи на древнегреческую богиню, что даже хитон не может изменить этот образ.

— Знаете, что такое «хитон»?.. Только это, скорее, эпоксида… Слышали такое название?

— Ну, кто же не читал «Таис Афинскую»? В детстве я едва дыры в этой книге не протер. Именно после Ефремова я начал грезить величием тех удивительных и таинственных времён. Хотел поступить в институт, чтобы изучать античную историю… А потом в страну вползла «перестройка», и про институт пришлось забыть… Надо было зарабатывать на кусок хлеба…

— Вы это так сказали, словно не принимаете происходящих в стране перемен. Посмотрите, сколько стало богатых людей. Сняты все запреты. Показывают любые фильмы и продают любые книги. Неужели вы считаете, что сытое рабство лучше свободы, которой приходится добиваться? Не всё сразу делается. Повернуть такую махину, как Россия, очень трудно.

— Россию «повернуть» невозможно. Это слишком великая страна, чтоб её можно было существенно изменить. Саму её «сердцевину», дух нельзя сломить или «повернуть». «Поворачивают» только общественный строй. И я никогда не был «рабом». И родители мои не были. И их родители не были. Как во время революции, так и во время «перестройки» принято обливать грязью, облаивать и отрекаться от всего, что было раньше. И вопить о том, что хорошо будет только там, куда нас ведут. А я не хочу отрекаться от своего прошлого. Я тоже не люблю скотскую зажратость «партийных верхов» того времени. Но чем она лучше или хуже такой же скотской зажратости и глумления над народом нынешних ленинов и брежневых? Я просто от своего прошлого отказываться не хочу. У меня бабушка была коммунисткой. Она была самым добрым и светлым человеком, которого я встречал в своей жизни. Она рассказывала мне добрые и прекрасные сказки и отдала бы свою жизнь, лишь бы я не болел и не страдал. Она меня очень любила. И я её любил. Почему я должен отказываться от своей бабушки? И к слову надо сказать, что кроме того, что она была коммунисткой, она верила в Бога, и никто её за это не «репрессировал» и не исключал из партии. Она и меня крестила… Правда, втайне от деда, тоже большевика и коммуниста. Дед был во время войны капитаном первого ранга, командовал кораблём и воевал мужественно и честно, как и подобает мужчине. А после войны стал полковником милиции и прекрасно знал, что такое «честь мундира». И другой дед воевал. И ранения получал, потому что воевал бесстрашно. Почему я должен от них отказываться? Это подло! Я очень люблю читать Булгакова, Ильфа и Петрова, Ефремова и Казанцева, Казакову и Гамзатова. А ведь их мудрые и чистые книги выходили не при «батюшке-царе». Я преклоняюсь перед талантом братьев Стругацких, и их коммунистические «Хищные вещи века» стоят как памятник подлости политиков наших лет, хотя эта книга была написана тридцать лет назад. Я обычный человек и плохо разбираюсь в политике, потому что «разбираться в тонкостях дерьма может только гурман», но я не хочу отвергать ВСЁ. Я же ясно вижу, что и тогда и сейчас есть и плохое и хорошее. Значит, дело не в коммунистах и демократах, а в подлости, и самое главное — в безнаказанности дорвавшихся до власти мерзавцев. Ругать прошлое сейчас можно и выгодно, копаться и плакаться о настоящем тоже приемлемо, а вот пытаться реалистично взглянуть назад и вперёд — страшно. Я сам боюсь. Боюсь, потому что не верю, а сил терпеть больше нет. Но отказываться от своей памяти я не хочу. И не буду.

Она смотрела на меня со странным выражением. Я мысленно обозвал себя идиотом, вспомнив заклинавшего меня не распускать язык Петрова. Но обругав себя, я упрямо наклонил голову и добавил:

— Не хочу. Я знаю прекрасных людей, которые были коммунистами, и знал отъявленных мерзавцев, называвших себя демократами. И наоборот — подлецов-коммунистов и вполне приличных демократов.

— Я о другом думаю, — призналась она. — Не о политике, а о вашем максимализме. Вы идеалист. Вам будет очень трудно жить. Потому что вы наивный и честный идеалист.

— Нет, не наивный, — сказал я. — Обычно я никому не рассказываю о том, что творится в душе. Слишком устал от того, что «в раскрытую душу легче плюнуть». Это на меня сейчас затмение нашло. Засмотрелся на вас, и все тормоза сорвало. От вас исходит какое-то совершенно неправдоподобное сияние. Честное слово. Словно пьянеешь. Замечали, что пьяный особенно неприятен не тем, что у него заплетается язык, а тем, что он стремится вылить на собеседника свою душу? А это долго, нудно и никому не нужно… Извините меня.

— А мне, признаться, интересно, — к моему удивлению, сказала она. — Скажите, а в жизни такие принципы и идеализм мешают или помогают?

Я задумался и пожал плечами:

— Мешают, наверное. Был у меня друг, ещё со школьной скамьи. После армии судьба нас развела в разные стороны. Я пошел в милицию, а он подался в «криминальные структуры». Лично мне это не мешало. Наверное, я плохой гражданин и плохой милиционер. Согласно принятым ныне «нормам» жизни, я должен был бы хватать его за шиворот и тащить на скамью подсудимых. Но я всегда очень не любил Павлика Морозова и помнил совет Стругацких: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо!» Я думал, что он сможет найти в себе силы измениться и бороться с трудностями, как подобает мужчине, а не пытаться урвать все сразу, вопреки личной чести. А потом я узнал, что он прикрывается мной, попросту используя меня и втихаря презирая меня только за то, что я — «мент». Я очень долго не верил… потому что не хотел верить. Вот это и есть «мешающий жить идеализм». «Друг — это свято»… Потом, в одной по-настоящему серьёзной передряге он предал меня и сбежал. А я остался, дожидаясь его и не веря в то, что он сбежал, а не попал в беду. Принимал все оплеухи и ждал его… А потом узнал, что он не придёт… Так что, наверное, мешает… За идеализм приходится слишком дорого платить. Это очень дорогая роскошь.

— Могу поспорить, что жены у вас тоже нет, — серьёзно сказала она.

Я насупился и угрюмо заявил:

— Зато теперь я битый и учёный. Немного терпения, и я «исправлюсь»… У меня такое ощущение, что я болтаю со всем не по делу… Сколько времени?

— Третий час ночи…

— Третий час?! — ужаснулся я. — Простите меня, я… что-то со мной не то… Я займу у вас ещё буквально пять—десять минут, не больше… При реконструкции дома, в котором жил ваш предок, была найдена старинная книга довольно необычного содержания. Так уж получилось, что книга стала передаваться из рук в руки, и люди, к которым она попадала — гибли, не доживая даже до следующего утра. Два человека уже мертвы, а жизнь третьего находится в опасности. Кому-то очень нужна эта книга, и он идёт по её следу. Мне нужно успеть получить её раньше, чтобы избежать ещё больших неприятностей.

Я заметил, как она вздрогнула и, быстро поднявшись с дивана, отошла к окну. Я замолчал, несколько обеспокоенный её реакцией на мои слова.

— Скажите, как их… как они погибли? — не оборачиваясь, спросила она. — Разорванное горло или потеря крови от ран?

— Нет. Одного закололи, а второму свернули шею… А почему вы предложили такой странный способ убийства?

Она уже взяла себя в руки и, когда повернулась ко мне, лицо её ничего не выражало.

— Старая легенда, — сказала она. — Я сказала вам правду: я почти ничего не знаю о своём прадеде. Да и откуда я могу что-то знать? Семейных архивов у нас не сохранилось. А в те времена родство с подобными «социальными слоями» предпочитали держать в тайне. Старались даже не вспоминать. Вот и забыли… Но, волей-неволей, кое-что всё же дошло и до наших дней… В те времена вокруг моих предков тоже умирали люди… Умирали странной и страшной смертью — их находили с растерзанным горлом… Поэтому, когда вы сказали мне о погибших, я вспомнила об этом странном проклятье… Сказка, конечно… Вы верите в проклятья?

— В мире столько странного и необычного, что трудно утверждать что-либо категорично, — уклончиво ответил я. — Ирина Сергеевна, какие слухи до вас ещё доходили? Что-нибудь, связанное с кладами? С заклятьями, наложенными на эти клады?

— С каких это пор милицию стала интересовать мистика? — испытующе посмотрела она на меня. — Неужели вы хотите сказать, что всерьёз верите во все эти глупости?

— Бывают такие дела, расследуя которые волей-неволей поверишь в какие-то мистические отклонения. На территории нашего отделения есть два дома. В одном из них постоянно происходят убийства, в другом — кражи. Убийства, как правило, происходят осенью и зимой, а самоубийства — весной. Как сентябрь начинается — ждём сообщений о трупах. Возле этих домов начальство даже маршрут патрульно-постовой службы определило. Не помогает. А ведь это не притон, не «бомжатник»… Обычные дома. А есть дом, в котором вообще ничего криминального не происходит. Девятиэтажный, квартир много — должно же хоть что-то происходить… За последние шесть лет — ни одной примитивной драки… Что хочешь, то и думай… Ирина Сергеевна, я понимаю, что все это дико и нереально, но, может быть, вы всё же вспомните ещё что-нибудь, связанное с вашим прадедушкой?

— Вы с моими сестрами уже разговаривали? — спросила она.

— К ним поехал мой напарник. А я — к вам.

— Напарник?… Знаете, что… Позвоните в отдел и спросите, вернулся ли он.

— Зачем? — удивился я.

— Ну… Я хотела позвонить сестрам, но у них довольно тяжелый характер, и если он уже уехал от них и они легли спать, а я разбужу их своим звонком, то рискую напроситься на очень нудный и неприятный выговор… Я хотела уточнить у них относительно прадеда… Вы позвоните в отдел и спросите…

— У них о вашем предке сам Петров спросит, — сказал я. — За этим он к ним и поехал… Или, думаете, они ему не скажут то, что сказали бы вам?

— Да, именно так, — мне показалось, что она обрадовалась подсказке.

Я пожал плечами и набрал номер телефона дежурного по отделу.

— Петров вернулся?

— Нет, — ответил дежурный сонным голосом. — Даже не звонил… О! О звонках! Ему звонили. Он просил дежурного по главку сообщать ему информацию о необычных погромах и убийствах. Так один такой погром есть… Ты сегодня Петрова увидишь?

— Да. Рассказывай, я ему все передам.

— В районе Рыбацкого, на берегу Невы, есть коттеджи… Знаешь, какие сейчас себе «новые русские» строят? В три этажа? Так вот, разнесли все три. В смысле — перевернули и разгромили все, что можно. Кажется, пропал хозяин особняка.

— Что значит — «кажется»?

— Что-то странное у них там творится. Жена бизнесмена и охранник, находившийся в специальной комнате на первом этаже, клянутся, что спали и ничего не слышали, а самого хозяина и его машины нет… Вроде, ничего не пропало, но точно сказать об этом сейчас сложно — слишком велик разгром. Во всяком случае, его жена утверждает, что деньги и золото на месте. Может быть, всё это произошло не без её участия. Ребята из местного отдела сейчас это проверяют. Слишком сомнительно, чтоб все это произошло бесшумно…

— Машина, принадлежавшая бизнесмену, — тёмно-синий «мерседес»?

— Сейчас посмотрю. У меня это где-то было записано… Да, «мерседес», тёмно-синего цвета. Номерной знак…

— Не надо номеров, — перебил я. — Дай адрес этого особняка и отдела, который занимается расследованием.

Дежурный продиктовал адрес, и я повесил трубку.

— Что-нибудь случилось? — спросила девушка, прислушивавшаяся к нашему разговору.

— Намечается ещё один труп, — вздохнул я. — Третий.

— Ваш напарник? — испугалась она.

— Нет. Посторонний человек. Скорее всего это он купил книгу вашего прадеда в антикварном магазине… А мой напарник ещё не подъезжал в отдел.

— Я позвоню сестрам, — сказала она и, подхватив телефон, пошла с ним в соседнюю комнату. — Подождите меня здесь, пожалуйста.

— Если он ещё не уехал, попросите его к телефону! — крикнул я ей вслед. — Мне необходимо поговорить с ним…

Оставшись один, я наконец смог как следует оглядеться. Безусловно, у хозяйки квартиры был хороший вкус. К своему удовольствию, не заметил я и излишней аккуратности, доходящей порой у некоторых женщин до маниакальности. Вещи в квартире были добротные, изящные, но явно не из магазинов итальянской мебели и турецких тканей. Так что моя идея о «богатом спонсоре» «проверку сомнением» не выдержала. Правда, и о том, что мужчины вообще никогда не переступали порог этой квартиры, я тоже не мог сказать. На серванте стояли два подсвечника с огарками свечей, а на подоконнике я заметил фарфоровую пепельницу. Сама девушка не курила, да и люди, в одиночестве жгущие свечи, мне встречались не часто. Но то, что мужчины никогда не жили здесь постоянно, это я видел совершенно отчетливо. Я посмотрел на книжные стеллажи: исторические и любовные романы, классика и популярные детективы… Заметив подборку книг на нижней полке, я невольно нахмурился. О чем писали Папюс, Платон, Кейси, Алеф Зор и другие авторы, работающие в этом направлении, я уже знал. Я оглянулся на дверь в соседнюю комнату. О чем там говорили, разобрать было невозможно, но разговор шел явно на повышенных тонах.

«Неужели прав Агасфер, — с удивившей меня самого печалью подумал я. — Неужели наследственность породила в ней тягу к злу? Такая прекрасная, юная, и… А почему обязательно зло? — спросил я себя. — И почему обязательно «наследственность»? Может быть, ей просто интересно это изучать? Хобби такое… Вряд ли… А может, по работе? Она историк или медик… Нет, насколько я понял, она связана с театром… Обидно».

Я почувствовал, как на меня вновь обрушилась исчезнувшая было усталость. Настроение портилось, да и мучившая меня уже второй день головная боль вновь сдавила виски раскаленным обручем.

Дверь в комнату распахнулась, и девушка протянула мне телефон:

— Ваш друг слушает.

— Спасибо, — поблагодарил я, принимая трубку из её рук. — Как у тебя дела, Пётр Петрович?

— Никакой полезной информации, — кисло признался Петров. — Ничего конкретного. Даже «неконкретного» нет… Потерянное время.

— А у нас ЧП. Объявился тот самый бизнесмен, на тёмно-синем «мерседесе». Точнее, не объявился, а пропал… Но в нашем случае это одно и то же…

— Надо ехать. Адрес взял?

Я продиктовал ему адрес.

— Часа через полтора буду, — пообещал Петров. — Как дела у тебя?

— Хуже, чем у тебя. Не только ничего полезного не нашёл, но ещё и продемонстрировал, какой я дурак.

— Это на тебя похоже. Я же предупреждал… Ну да ладно, что уж теперь… Жди меня в отделе, я выезжаю.

Я положил трубку и невольно коснулся пальцами висков — головная боль явно усиливалась.

— Болит? — спросила девушка. — Садитесь на стул.

— Нет, спасибо, я пойду. Очень много дел. А это — обычное переутомление. Как только удастся нормально отдохнуть и отоспаться — как рукой снимет…

— Я знаю, — кивнула она. — И всё же присядьте. Я вас надолго не задержу.

Пришлось повиноваться. Она подошла ко мне вплотную и провела руками над моей головой. Потом уверенно положила одну руку мне на затылок, другую на лоб и слегка надавила… Отступила на шаг и потрясла кистями рук, словно стряхивая с них невидимую влагу.

— Ну, как? — спросила она. — Лучше?

Удивленный, я покрутил головой из стороны в сторону и признался:

— Как рукой сняло… Поразительно, как быстро вам это удалось. Я слышал о нетрадиционных способах лечения, но там обычно это затягивается несколько дольше… Никогда не думали заняться этим профессионально?

— Нет. Это мне не по душе, да и знаний маловато.

Я невольно покосился на нижнюю полку книжного стеллажа. Она перехватила мой взгляд и пояснила:

— Когда-то интересовалась… В детстве. Все же такой предок… Пыталась понять, зачем он этим занимался.

— Удалось?

— По этим книгам ничего не узнаешь. Слишком много общих слов и слишком мало конкретного смысла. Нет, не удалось. Чем он занимался, я поняла, а вот — зачем?..

— Деньги, власть, запретные знания… Где вы работаете, если не секрет?

— Я закончила театральное училище… Правда, в театрах сейчас очень тяжелые времена, денег катастрофически не хватает, приходится подрабатывать переводами. Английский, немецкий, японский…

— Ого!

— Ничего особенного. Никаких сверхталантов, — опровергла она. — Просто хорошая память.

— Для профессионального знания языков одной памяти мало, тут как раз таланты нужны… Ваши сестры ничего не сказали?

— Они тоже ничего не знают…

— Ира, зачем вы меня обманываете? — спросил я. — Ведь вам что-то известно. Может быть, я «дубина» в личной жизни, но все, что касается моей профессии… Я же вижу, что вы что-то знаете, но боитесь мне это сказать. Поймите, любая информация сейчас может только помочь. Двое убиты, один пропал, и шансов, что он жив, — совсем немного… И это может продолжаться очень долго…

Она посмотрела мне в глаза, и мне показалось, что она колеблется.

— Ира, — повторил я, и в это время зазвенел телефон. С недоумением взглянув на часы, она сняла трубку.

— Слушаю… Да… Это вас, — сказала она мне. — Говорят — очень важно.

— Слушаю, — сказал я. — Степаныч? Как ты узнал?.. Ах да, у тебя же АОН…

— Срочная информация, — сказал дежурный по отделу. — Опять звонили из главка, передавали информацию для Петрова. Нашли машину Кирсанова… Это тот самый пропавший бизнесмен. «Мерседес» брошен у Охтинского кладбища. Возле виадука. Знаешь, где это?

— Недалеко от «Русских самоцветов», — сказал я. — Но с Петровым у меня уже нет возможности связаться. Постарайся дозвониться в отдел, который проводит розыск, и скажи Петрову, что я выехал на кладбище. Пусть выезжает туда немедля. Спасибо, Степаныч.

— Нашли пропавшего? — спросила девушка.

— Пока только машину. Брошена у Охтинского кладбища… На чем же мне туда добираться? Транспорт ещё не ходит… Опять придется ловить частника…

— Послушайте… Не надо вам ехать туда сейчас, — попросила она. — Подождите до утра…

— Вы что-то знаете, — уверенно сказал я. — И это очень плохо… Плохо то, что не хотите говорить. А ведь от этого зависит жизнь человека. И может быть, не одного… А сначала вы мне очень понравились… Честное слово… Я ещё не встречал никого, похожего на вас… Я думал, что такая женщина просто физически не может нести в себе какое-либо зло… Что в вас просто не может быть ничего дурного, на столько вы вся такая… такая…

Я смутился, запутался и, не прощаясь, вышел из квартиры. Когда, отойдя от дома на несколько метров, я оглянулся, то увидел в окне её силуэт. Она стояла и смотрела мне вслед. Я помахал рукой на прощанье и быстро пошел прочь по ночному проспекту…

* * *

— Ну и местечко ты себе облюбовал на эту ночь, приятель, — проворчал водитель, притормаживая машину у кладбищенской ограды.

— Я привык, — пожал я плечами.

— К чему привык? — со странным выражением посмотрел он на меня.

— Живу я тут, — пошутил я. — Сколько я должен?

— В следующий раз труповозку или катафалк нанимай, — почему-то обиделся водитель, хлопнул дверцей, и машина унеслась прочь.

Я пожал плечами, засунул деньги обратно в карман и направился в глубь кладбища.

«Для начала нужно осмотреться, — решил я. — А уж по том идти к местным оперативникам. Они не знают, что искать в этой машине, но мне-то это известно. Поэтому сперва следует осмотреться. Может, парень ещё жив. Хотя какое там… Интересно, почему его похитили? Почему угнали машину? Я очень сомневаюсь, что они умеют её водить… И почему кладбище? Нет, невозможно строить никаких умозаключений — совершенно нетипичная ситуация. В оперативной работе проще тем, что любое, даже самое сложное и замысловатое преступление уже когда-то где-то имело аналог. А как вести следствие, в котором подозреваемые — аномальные явления? У них иная психология… Если вообще есть психология… То, что с нашей точки зрения — преступление, для них естественно. Для нас это абсурд, для них — реальность… При расследовании обычного дела можно поставить себя на место преступника и попытаться восстановить картину преступления или хотя бы предположить, как он поведет себя в дальнейшем. А как представить себя на месте демона?.. Я демон… Я демон… Дебил я, а не демон! Такая девушка, а что делал я?! Морали читал!.. Дебил! Стругацких цитировал. А ведь именно они предупреждали, что ради женщины можно делать любые глупости — она простит… Любые, кроме одной: нельзя быть с ней умным, вот этого они не прощают… Какой я идиот!..»

От досады я стукнул кулаком по открытой ладони. И в тот же миг в кустах справа от меня что-то затрещало и понеслось прочь с таким шумом, словно я вспугнул стадо бизонов.

Я выхватил пистолет и отшатнулся за огромную надгробную плиту. Держа «макаров» обеими руками, повел им из стороны в сторону, всматриваясь меж залитых лунным светом крестов и надгробий. Не обнаружив ничего опасного, сунул пистолет в карман плаща.

«Собака, — подумал я. — Наверное, это была бродячая собака. Их сейчас много бегает. Покупают щенка себе или детям на потеху, а потом становится лень обучать, выводить, да и в отпуск не вывезешь, вот и выбрасывают на улицу. А тут ещё какие-то истеричные журналисты ужас на «лопухов-обывателей» наводят: «Собаки нападают на людей! Собаки уже сожрали трёх директоров пивзаводов и одну вахтершу мясокомбината! Уничтожить собак! Отстреливать собак!» Скоты… Не собаки, разумеется. А политики и рады возможности лишний раз гадость сделать. На что-то хорошее желания силы тратить нет, а вот «внять гласу народа, требующего расправы» — это завсегда пожалуйста! Теперь имеем кучу приказов, постановлений, штрафных санкций и ежегодных взносов. А следовательно, на улицах появится ещё больше бродячих собак… Меня как-то раз в лесу ёжик укусил. Я его поймал и зачем-то решил ему нос пощупать: мокрый он у него или нет. Вот он меня за палец и тяпнул… Так кто из нас дурак: я или ёж?.. Я, конечно, мог бы обидеться и объявить для себя всех ежей «врагами номер один», написать пару душераздирающих статей о «варварских нападениях ежей на людей в темном лесу». Но как мне кажется, после этого я был бы дурак вдвойне. Вот то же самое происходит и с собаками. «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей». Или от хозяина-недоумка. Скоро звери человечней людей станут… Вон сколько брошенных колли по кладбищу бегает… Ё-моё!..»

Я замер как вкопанный, разглядев в лунном свете тех, кого в порыве нежных чувств принял за бродячих собак. Под огромным, напоминающим высохшую и скрученную руку мумии сухим деревом сидели две здоровенные рыжие лисицы и пристально наблюдали за мной.

«Из зоопарка сбежали, — решил я. — Надо будет ребятам из местного отдела сказать… Откормленные-то какие, я таких и не видел… Я всегда полагал, что они маленькие, а здесь вон какие «ньюфаундленды»… Забились на кладбище, от людей подальше… Представляю, чем они питаются…»

— Брысь! — гаркнул я. — А ну, пошли!..

Лисицы даже не шевельнулись. Что-то не понравилось мне в выражении их мерцающих красными огоньками глаз. Какая-то осмысленная, неприкрытая ненависть.

«Правильно, обижали вас в зоопарке, а «отрываться» будем на мне», — попытался я пошутить, но ощущения были крайне неприятные.

— Я кому сказал — брысь! — топнул я ногой. Лисицы одновременно встали и, синхронно переставляя лапы, бок о бок направились ко мне. Они шли так спокойно и так не по-звериному уверенно, что я понял правдивость некоторых историй, время от времени рассказываемых в газетах о наших кладбищах.

— Стоять! — крикнул я, пытаясь вытащить из кармана зацепившийся за что-то пистолет. — Я кому говорю?! Стоять!

Пистолет наконец выскользнул из узкого кармана, и, не целясь, я дважды выстрелил в уже припавших к земле для прыжка лисиц… А потом они всё же прыгнули. Интуитивно я успел выставить вперёд руки, одновременно пытаясь защитить горло, но толчок их передних лап был столь силен, что я кубарем покатился по земле. Я успел заметить быстро приближающийся монолит надгробной плиты, по том перед глазами что-то вспыхнуло, разорвалось на миллионы разноцветных точек и унеслось в беспросветную тьму…

* * *

Вздрогнув, я открыл глаза и попытался сесть на кровати, но чья-то рука удержала меня.

— Тихо, тихо, — послышался откуда-то сбоку голос Петрова. — Уже все хорошо. Ты в больнице…

— Ни фига себе утешил, — морщась от боли в затылке, пробормотал я. — «Не волнуйтесь, хуже уже не будет — вы в морге…» Что со мной?

— Шишка на затылке с мой кулак величиной, да рука в двух местах чем-то острым распорота… Ты лежи, лежи. Тебе швы наложили, тебе резких движений делать нельзя…

— Я спрашиваю: что со мной было?

— А вот этот вопрос я сам хотел тебе задать. Какого черта ты сунулся в одиночку на кладбище?! Меня подождать не мог?! Хорошо, милиционеры, осматривающие машину, поблизости оказались. Услышали выстрелы — прибежали… Они сказали, что на тебя напала стая бродячих собак… Это правда?

— Собаки? — переспросил я, и тут ко мне вернулась память. — Нет, Пётр Петрович, это были не собаки. Это были лисы. Самые что ни на есть настоящие рыжие зубастые лисы. Только размером с хорошую овчарку и злые, как бультерьеры… Но на этом их сходство с собаками и заканчивается. У меня такое ощущение, что эти твари соображали не хуже нас с тобой. И этим двум рыжехвостым я очень не нравился… Или мешал…

— Двум? Милиционеры говорили, что собак было три. Две тебя едва на части не разорвали, когда ты упал, а третья, видимо служебная, их от тебя отогнала…

— Не понял… Как это — «третья служебная»?

— Бросилась на них и погнала прочь. А может быть, это вожак стаи был? Он вроде как поздоровей казался, помощней да попушистей. У животных в этом отношении строгая иерархия: «Поперек батьки в пекло не лезь»…

— Ерунда какая-то, — я потрогал забинтованную голову и огляделся. — Почему я один в палате?

— Потому что я так устроил, — лаконично отозвался Петров. — Врачи сказали, что лежать тебе как минимум дня четыре. Они должны анализы сделать, все проверить, все проконтролировать, да и уколы профилактические. Всё же руку тебе клыками распороли, а не стерильным скальпелем.

— Тоже ерунда. Не стану я здесь валяться. Ненавижу больницы.

— Всё же сотрясение мозга у тебя явно есть, — покачал головой Петров. — Сказано тебе — лежи. Это не шутки, охнуть не успеешь, как осложнение заработаешь… Так что тебя ночью на кладбище понесло?

— Осмотреться хотел, — буркнул я. — Надеялся какие-нибудь следы бизнесмена отыскать. Если его насильно тащили, должен же он был какие-то следы оставлять… А на лис я никак не рассчитывал. Пётр Петрович, я тебе говорю: это были не простые лисы! Если б ты их видел, ты бы меня понял.

— Если гуляешь по кладбищу ночью в одиночку, будь готов к любым «глюкам»… Милиционеры утверждают, что это были собаки.

— Они их издалека видели, а я с ними в обнимку валялся, — проворчал я. — Неужели ты думаешь, что у меня со зрением плохо стало? Или что я врать буду?!

По лицу Петрова я понял, что он засомневался.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Разберемся с этим позже… Новости такие: бизнесмена пока не нашли. Этой ночью он и его жена легли спать около одиннадцати часов вечера. В специальной комнате, на первом этаже, находился охранник. Во дворе бегала здоровенная, обученная собака. Около двух часов ночи его сосед, такой же «делец», возвращался после гулянки домой и обнаружил, что ворота дома Кирсанова распахнуты, а собака валяется со вспоротым брюхом. Мужик хоть и сильно «подшофе» был, а сумел сообразить, что дело «не розами» пахнет, и с радиотелефона вызвал милицию. Прибывший наряд обнаружил спящих мёртвецким сном телохранителя и жену бизнесмена, а сам хозяин пропал вместе с машиной. Разгром в особняке был страшный… Ну, ты-то должен себе это представлять — прецеденты видел. Жена с телохранителем-охранником клянутся, что «ни сном, ни духом». Местные опера в полной растерянности. Ищут остатки снотворного, которым могли усыпить жену, и одновременно отрабатывают её на предмет соучастия. Беднягу охранника так просто «упаковали» в камеру «до выяснения обстоятельств». Машину позже нашли, но это ровным счётом ничего не дало, потому как дело от этого ничуть не прояснилось… А вот я на заднем сиденье «мерседеса» кое-что обнаружил…

— Шерсть? — догадался я. — Этого и требовалось ожидать. Ты книгу искал?

— Её нет. Но жена Кирсанова подтвердила, что он покупал какую-то старинную книгу для домашней библиотеки. Если предположения Агасфера верны, то бизнесмен им нужен только для того, чтоб довезти книгу до места — сами-то они и прикоснуться к ней не могут. Скорее всего или запугали, или нечто вроде гипноза.

— Кладбище хорошо обыскали?

— Оперативники до сих пор там ползают, каждую трещинку осматривают. Я посоветовал им склеп искать. Там ведь и до революции людей хоронили, так что под землей целые «родовые захоронения» имеются. Беда только в том, что этих склепов слишком много, все не отыщешь, а уж тем более не проверишь.

— Не могли они эту книгу успеть передать?

— Демоны? Вряд ли. Слишком много народу было вчера. Да и время поджимало. А вот сегодня попытаться могут. Если только не пойдут более простым способом: останутся в каком-нибудь «глухом» склепе на пару-тройку сотен лет. Место для этого вполне подходящее, а им много и не надо — барельефы, они барельефы и есть.

— Простой вариант не всегда самый лучший. Отправить книгу в ад для них куда предпочтительней. В силу известных причин они-то её уж точно больше никому не до верят. Останься она на земле, и рано или поздно точно попадёт в чьи-то руки, а вот из преисподней её шибко трудно будет извлечь.

— А может, нехай, тащат её с глаз долой? — предположил Петров. — Книжонка-то и впрямь шибко вредная… У них она охраняться будет весьма надёжно. Какой смысл нам с тобой в Тома Сойера и Гекльберри Финна на кладбище играть? Отдадим её — и дело с концами…

— Тут остается целый ряд нерешённых проблем, — заметил я. — Мы не можем знать наверняка, что с лица земли исчезнет не только эта книга, но и «сладкая парочка» «рогато-парнокопытных». А оставлять их шляться по городу — по меньшей мере глупо. Во-вторых, откуда ты знаешь, что эта книга у них? Кто может гарантировать, что Кирсанов не успел сбежать от них и не скрывается где-нибудь, трясясь от страха? И самое главное: мы не знаем наверняка — жив Кирсанов или нет. Мы пустим дело на самотёк, а если он жив и нуждается в нашей помощи?

— Сомнительно, — покачал головой Петров. — Иначе он дал бы о себе знать. А если он под их властью, то зачем им оставлять его в живых теперь, когда он донёс книгу до места?

— Смысл есть. А если что-то у них пойдёт не так? Или Охтинское кладбище — только временный, «перевалочный» пункт, а «ворота в преисподнюю» должны открыться в ином месте? У тебя есть гарантия, что они уже установили контакт с «загробным миром» и знают, куда идти и где встречаться? Нет, Пётр Петрович, о магии и мистике мы знаем столь мало, что бросать дело, полагаясь только на человеческую логику, нельзя. Тем более что в этом деле появилась ещё одна странность. До этого мы играли в «охоту на лис»: кто быстрее доберется до нужного места и отыщет необходимую вещь. А теперь появились настоящие лисы, и я уверяю тебя — с этими рыжими бестиями не все так просто. Ты слышал, чтоб лисы нападали на человека?.. Может, и бывает, но лично я не слышал. Тем более что на ошалевших от голода они никак не похожи. Здоровенные, упитанные твари.

— По сути дела, легенд, связанных с лисами, существует немало. Не меньше, чем о волках. Просто волки сами по себе внушают куда больший страх, поэтому всякая «нечисть», связанная с ними, врезается в память намного прочней. Волков-оборотней называют «вервольфами», а лис-оборотней — «кунэце»… Но стоит ли так усложнять ситуацию? У нас имеется довольно полная картина этого дела. Мы знаем всех «действующих лиц», можем предположить всю историю, связанную с купцом Стаховым, книгой и охраняющими её демонами… А откуда взялись кунэце? Им нет места в этом деле.

— Не знаю, — признался я. — Но мне они очень не понравились… Но пока нет фактов, не будем обсуждать этот эпизод, ни к чему конкретному это все равно не приведет, а убеждать тебя у меня уже просто не хватает терпения… Что ты можешь сказать о сестрах Пархоменко?

— Стыдно вспоминать, но я там говорил куда больше, чем слушал. Так уж получилось, что вопросы задавали они, а я отвечал. Они не сказали ничего конкретного, а я выложил всё, что знал. Такое странное ощущение было, словно я немного опьянел… Бывают минуты, когда человек словно теряет над собой контроль. Раньше это состояние называли «платком Геры». Читал легенды о подвигах Геракла? Его люто ненавидела жена Зевса и, чтоб свести со света, набросила ему на голову свой платок, затмевающий рассудок. В приступе безумной ярости Геракл убил свою жену и детей, приняв их за чудовищ. Именно в искупление этих грехов он и должен был совершить свои знаменитые двенадцать подвигов. Не слышал?.. Немудрено, художественные редакторы и критики тех времен вырезали этот эпизод из всех греческих легенд. Вот и у меня было такое ощущение, словно кто-то набросил мне на голову такой же платок. Болтал, как деревенская кумушка. Когда вышел от них и восстановил в памяти весь разговор, даже сам удивился. Может быть, в их жилах и осталась кровь их прадеда-колдуна. Во всяком случае, несколько книг с «мистическим уклоном» у них в комнате я заметил…

— Интересно, — пробормотал я. — Когда я разговаривал с Михайловой, у меня было точно такое же ощущение. И я тоже видел в её комнате некоторые «занимательные» книги… Да, совсем не исключено, что они обладают даром гипнотизма. Но мне показалось, что они не слишком ладят между собой…

— Это точно, — подтвердил Петров. — Когда они говорили по телефону, их ссора была слышна даже из соседней комнаты. Да и отзывались они о своей родственнице немногим лучше, чем о коммунистах.

— И вот что ещё, — припомнил я. — Когда я сказал, что ты поехал к Пархоменко, по-моему, она испугалась. Причём испугалась за тебя. Заставила меня позвонить в отдел и выяснить, не вернулся ли ты. А когда узнала, что не вернулся, — позвонила сёстрам.

— У пенсионеров свои причуды, — отмахнулся Петров. — Значит, ты полагаешь, что мне стоит вызвать в помощь парочку ребят из нашего московского отдела и засесть на эту ночь на кладбище?

— Я полагаю, что тебе нужно вытащить меня из этой больницы, а в засаде мы и вдвоём неплохо посидим. Только где? Кладбище большое. Можно целую ночь по нему бродить и ни разу не повстречаться… А они себя выставлять напоказ не станут.

— Может, это и к лучшему… Не люблю я подобные моменты. Расшифровывать тайнописи, изучать явления, ломать голову над загадками природы — пожалуйста, а вот драки и погони… Я — человек мирный, и только в самом крайнем случае, если прижмет… А сейчас, как мне кажется, особой нужды нет…

— Как нет?! А Кирсанов?! Мы ещё не видели его мёртвым.

— Вероятность того, что он жив — ноль целых, ноль десятых… Да и ты в таком состоянии, что краше в гроб кладут… Лучше я вызову ребят из нашего отдела.

— Я всё равно пойду, — твердо сказал я. — Только нужно домой заскочить, переодеться, да и обойму с серебряными пулями не мешает захватить. Который сейчас час?

— Три часа дня.

— Это я столько времени здесь провалялся?! Принеси мне одежду. У нас остается не очень много времени. На кладбище нужно прибыть часа за два-три до полуночи.

— Чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу Петров. — Тебя же какая-то знакомая в коридоре дожидается. Красивая такая, зеленоглазая, с роскошными рыжими волосами… Вернее, золотистыми, но… но с «рыжинкой»…

— Это же Михайлова… Что ж ты молчал?! Битый час мне о какой-то ерунде толкуешь, а самого главного и не сказал!.. Эх ты, профессор-теоретик! Об этом надо было говорить в первую очередь!

— Михайлова?! — удивился он. — Я думал, что Михайловой лет девяносто… Н-н-да, ошибся я, отправляясь во Всеволожск, надо было тебя туда посылать…

— Да зови же её! Зови!.. И одежду принести не забудь! — крикнул я ему вслед.

Когда она вошла в палату, я лежал на подушках почти «бездыханный». Одна рука у меня безвольно свешивалась на пол, а мужественно сдерживаемые стоны всё же время от времени прорывались сквозь сжатые зубы. Мои глаза были полны предсмертной муки и безграничного страдания.

— Привет, — сказала она. — Как дела?

— Не спрашивай, — едва слышно прошептал я. — Это просто ужасно… Врачи сказали, что до рассвета я не доживу… Жаль… Ведь я ещё такой молодой… и обаятельный… Но никто даже не будет плакать на моей могиле… Как это печально, — я тяжело вздохнул и прикрыл глаза. — Поцелуй меня на прощание… Пусть это будет последнее, что я запомню в своей жизни…

Я вытянул губы «трубочкой» и замер в ожидании. Время шло, а целовать меня никто не торопился. Приоткрыв один глаз, я вопросительно посмотрел на неё. Девушка стояла рядом и, как и прошлой ночью, водила над моей головой раскрытыми ладонями.

— Нет, ну зачем это, — запротестовал я. — Это лишнее. Я умираю, а ты…

— А я ставлю диагноз, — закончила она, уверенно разбинтовывая повязку на моей голове. — И должна тебя огорчить — диагноз весьма неутешительный…

— Что такое? — испугался я. — Что-нибудь опасное?

— Очень, — серьёзно ответила она. — Ты будешь жить до-олго-долго… А потому «прощальный поцелуй» откладывается лет на пятьдесят.

— И никаких шансов, доктор? — убито поинтересовался я. — Я обречен?

— Медицина здесь бессильна, — вздохнула она, рассматривая рану на моей голове. — Не вертись, сейчас я попытаюсь… Терпи, терпи… Ну, как?

— Все равно умираю, — угрюмо отозвался я, чувствуя, как исчезает даже память о боли. — Какие же вы все-таки, женщины, бессердечные… Нет чтобы поцеловать на прощание, а она взяла и вылечила…

— А ведь я тебя предупреждала: не ходи ночью на кладбище. Как чувствовала… Утром позвонила тебе в отдел узнать, все ли в порядке…

— Беспокоилась? — расплылся я в улыбке.

— Совсем немножко, — разочаровала она меня.

— Вот так да. Хорошо… Я сегодня ночью опять иду туда и постараюсь завтра выглядеть ещё более плачевно…

К моему удивлению, она рассердилась.

— Очень дурные шутки, — сказал она. — Ты, видимо, не понимаешь, насколько опасно может быть то, что ты затронул… Ты когда-нибудь слышал о магии? Вижу, что слышал… И как я уже поняла, кое-что подозреваешь. Это опасно, Сергей. Это очень опасно. Тебе вряд ли приходилось с этим сталкиваться, но, видишь ли, есть силы, недоступные нашему пониманию и невероятно опасные… Я не могу тебе ничего рассказать об этом, но прошу — не ходи туда сегодня. Я очень прошу тебя.

В задумчивости я потер рукой подбородок. Она всё же знала об этой книге что-то такое, чего не знал я. И это было плохо. Мне очень не хотелось, чтоб она оказалась как-то связана со всем этим делом. Она мне нравилась. Я понимал, что у меня нет никаких шансов добиться взаимности, но мне хватало и того, что на свете есть женщина, которой я мог восхищаться и считать воплощением красоты и женственности. А вот то, что она несла в себе какую-то тайну, связанную с далеко не лучшей стороной магии, — угнетало меня, напоминая, что я совсем ничего не знаю о ней. Мне приходилось уже сталкиваться с людьми, внешность которых существенно отличалась от их внутреннего мира. Я знал очень некрасивых лицом и невероятно прекрасных душой людей. Но доводилось встречаться с лживыми, трусливыми подонками с лицом голливудских кинозвезд и каменными обломками вместо сердца… Я внимательно посмотрел на неё. Зеленые бездонные глаза словно просили меня просто поверить, не расспрашивая ни о чем. Я вздохнул и, тщательно подбирая слова, сказал:

— Я тоже не могу сказать тебе многого. Так уж получилось, что мы по каким-то причинам вынуждены скрывать то, что, может быть, нам следовало бы знать друг о друге… Но раз уж так сложилось, то я, невольный поделиться с тобой своими тайнами, не буду настаивать на открытии твоих… Скажу тебе так: я должен туда пойти, и я туда пойду. Я мог бы не делать этого и, признаться, не горю желанием проводить там ночь… Но есть маленькие и, казалось бы, незаметные эпизоды в жизни, из которых и складывается позиция… Есть шанс, что пропавший бизнесмен ещё жив. Маленький, но шанс. И убеждать себя в том, что «ему уже ничем не поможешь», — значит занимать ту позицию, с которой и будешь шагать по жизни с этого момента… Я его никогда лично не знал, и, может быть, он совсем не тот человек, которого стоит спасать, рискуя жизнью, но брать это за основу решения — тоже позиция… Есть и множество других причин… Я пойду туда, Ира.

— Наивный, принципиальный идеалист, — вздохнула она. — Ох, как же нелегко тебе придётся в жизни…

— Пока что терплю, — развел я руками. — Знаешь, что… Давай завтра встретимся, а? Я не могу пригласить тебя в ресторан или престижное казино… Я даже в театр тебя пригласить не могу — ты там каждый день бываешь… Давай купим завтра два батона и пойдём кормить уток?

Она широко распахнула глаза и несколько секунд сидела, замерев от неожиданности. Потом с восхищением покачала головой:

— Вот такого мне ещё никто не предлагал… Чего только не обещали, заманивая на свидания, но чтоб уток кормить…

— Я так и думал, что ты откажешься, — сказал я. — Поэтому и предложил. Когда отказываются совершить глупость — менее обидно, чем когда отказываются от…

— А кто тебе сказал, что я отказываюсь? — перебила она меня.

Теперь настала моя очередь удивленно хлопать ресницами.

— Это… Но ведь это же, в некотором роде… Может, лучше пойдём в музей? Или в кафе? На кафе моей зарплаты ещё хватит…

— Нет уж, — мстительно сказала она. — Мы пойдём кормить уток. А если не найдем уток — пойдём в зоопарк.

— Вот так и роют себе ямы, — печально констатировал я. — В следующий раз буду думать, что предлагать… А то вдруг согласишься?..

— Позвони мне завтра, — сказала она и поднялась. — Тут к тебе ещё один посетитель…

Она открыла дверь, и на порог ступил… Я застонал и попытался спрятаться с головой под одеяло.

— Ну что ты такой пугливый? — обиженно протянул Петручо. — Я же не сержусь на тебя, грубиянишку… Подарок вот принёс…

Он поставил на прикроватную тумбочку огромный пакет с ярко-оранжевыми апельсинами.

— Болеешь, бедненький… Ну, куда ты там спрятался? Вылезай…

Я умоляюще посмотрел на девушку. Она улыбнулась и беспомощно развела руками:

— Я же не могу помешать человеку выразить своё хорошее отношение к кому-то… Не задерживай его долго, Петя, ему необходимы покой и тишина… А ты, Сергей, будь осторожен сегодня ночью. Мне очень не хотелось бы, чтоб с тобой что-нибудь случилось. Я ещё не встречала человека, который бы так наивно верил в дружбу, не стыдился своего прошлого и приглашал понравившуюся ему девушку на свидание покормить уток… И вот ещё что… Может быть, тебе это поможет: мой прадед похоронен на Охтинском кладбище…

Дверь за ней закрылась, и я услышал тоскливый вздох Петручо:

— Обалденная женщина… Обидно, что она не мужчина, правда?..

* * *

Тучи затянули небо непроницаемым серым занавесом, скупо роняя на город мелкие, холодные капли дождя. Освещаемая фонарями улица осталась далеко позади, и я уже успел набрать полные ботинки воды, дважды оступившись в царящей на кладбище темноте.

— Ничего тебе доверить нельзя, — ворчал я на плетущегося позади Петрова. — То одежду мне в больницу два часа вёз… Меня это «дитя порока» чуть с ума не свело за это время… Теперь же с тебя требовалось только одно: взять фонарик…

— Я взял, — уныло отозвался он.

— Взял, — подтвердил я, перепрыгивая через вовремя замеченную лужу. — Только с уже использованными батарейками… Сколько сказок я слышал в детстве про спецслужбы: «У них всё есть! У них работают суперпрофессионалы! Они всё знают! Они нигде не пропадут!» Ни фига они не знают! Спотыкаются даже на ровном месте, ноют, если их вытаскивают ночью под дождь и забывают проверить батарейки в фонариках!..

— Я — теоретик, — слабо защищался от моих нападок Петров. — Моё дело — кабинетная работа. А то, чем мы с тобой занимаемся, — у нас не предусмотрено уставом. В случае личной опасности мобилизуются спецбригады. А я в это время опять сижу в кабинете.

— Ох, так твою растак!..

— Но это действительно так. Что ты злишься?

— Да это я не про тебя… В темноте на плиту налетел и коленкой ударился… Больно-то как!.. Синяк будет… Где-то здесь должно быть огромное сухое дерево. Возле него на меня и напали эти рыжие бестии. Это территория старого кладбища. У тебя нет «интуитивного предчувствия», что где-то рядом с этим деревом и находится могила купца Стахова?

— У меня есть «интуитивное предчувствие», что в такой темноте мы её до утра искать будем… Вот ведь ночка выдалась! Как на заказ… Удивительно, как нам раньше не пришло в голову поинтересоваться местом захоронения купца? Ведь это же вполне очевидно: если они по каким-то причинам не могут установить контакт со своими «собратьями», то будут ждать их в единственном, связанном с купцом месте — возле его могилы. Я плохо ещё понимаю законы магии, но если книга частично освободилась от заклятий, то «зависимые от неё субстанции» должны это почувствовать. Как и где они могут встретиться без «договоренности»? Разумеется… Вот какое-то сухое дерево? Это не то, о котором ты говорил?

— Похоже, — согласился я. — Нужно искать могилу. У тебя спички есть?

— Я же не курю…

— О, боги!.. Кто же тебя в «службу» принял?! Встретить бы его темной ночью на кладбище… Держи!

Я отсыпал половину спичек и протянул ему.

— Только далеко не отходи, — предупредил я. — Нужно держаться на расстоянии не больше, чем… Тихо!

По тому, как настороженно замер Петров, я понял, что и он услышал подозрительный шорох в кустарнике справа от нас. Я приложил указательный палец к губам и жестом приказал Петрову пригнуться. Укрывшись за широкой гранитной плитой, мы напряженно всматривались в окружающую нас тьму. Минутой позже шорох повторился, и чей-то силуэт отделился от ствола дерева. Стараясь не шуметь, я извлек пистолет из плечевой кобуры и снял его с предохранителя…

— Ну, где же они? — проныл «силуэт». — Только что здесь были… Я так не играю… Куда они могли подеваться?

Я едва удержался от громкого ругательства. Убрав пистолет, я выпрямился во весь рост и, сжав кулаки, шагнул к радостно улыбающемуся мне Петручо.

— Ты что здесь делаешь, сукин сын?!

— А вы чем тут занимаетесь? — не остался он в долгу, бросая на Петрова гневно-ревнивые взгляды. — Зачем это вы ночью вдвоём на кладбище пошли?

— Мы здесь делом занимаемся! — прорычал я, чувствуя, что ещё немного, и я сделаю с беднягой то же, что Геракл со своими детьми. Причем без всякого «платка Геры». — У нас работа такая! А вот какого рожна ты поплелся вслед за нами?!

Петручо недоверчиво хмыкнул и кокетливо стряхнул с брюк налипшую грязь.

— И что ты нашёл в этом очкарике? — презрительно посмотрел он на Петрова. — Маленький, волосатый и на обезьянку похож…

Хихикавший до этого Петров закашлялся и обиженно замолчал.

— Слушай, Петручо, — как можно проникновеннее сказал я. — Я тебе уже не раз объяснял: у меня другие вкусы… Мне девочки нравятся! Найди себе по душе кого-нибудь в другом месте… И не сейчас, а? Сейчас у нас здесь очень важное дело. Важное и опасное.

— Не уйду я, — заявил он. — Не уйду, хоть дерись…

— Петров, — обратился я за помощью к советнику. — Объясни хоть ты ему.

— А его я вообще слушать не буду, — сказал Петручо и на всякий случай отступил на пару шагов назад.

В отчаянии я обхватил голову руками и сел прямо на лежащую на земле плиту. Сел и тут же вскочил как ужаленный.

— Что такое? — насторожился Петров.

— Читай надпись, — ткнул я пальцем в высеченные на граните буквы.

— Алексей Петрович Стахов, — прочитал вслух Петров. — Родился в 1868 году, умер в 1915 году… Вот и нашли…

— Эй, — окликнул нас Петручо. — А вы не извращенцы, часом? Может, вы эти… некрофилы?..

— Я его сейчас убью, — убежденно сказал я. — Все равно никто не видит. И зарою тут же. Рядом со Стаховым.

— Шалунишка, — пригрозил мне пальцем улыбающийся Петручо. — Все пугает, пугает… А этот милый толстячок тоже ваш знакомый?

— Какой? — удивились мы.

— Да вон же, позади вас стоит…

Медленно повернувшись, мы уставились на невесть откуда взявшегося человека, спокойно стоящего в пяти шагах от нас.

— Это черт знает что такое! — рассердился я. — На Невском проспекте людей меньше, чем дождливой ночью на кладбище. Что всех сюда тянет? Здесь что, концерт «Битлз» намечается?!

— Это Кирсанов, — шепнул мне Петров.

Я внимательно взглянул на стоящего перед нами человека. Лет под сорок, небольшого роста, полноватый, одетый в дорогой, но уже грязный и насквозь мокрый спортивный костюм. Меня смутило лишь выражение полной отчужденности на его лице. Для человека, который перенёс то, что выпало на его долю, это было по меньшей мере странно.

— Что с ним? — спросил я Петрова.

— Кто его знает… Может, шок, может, сошел с ума, а может, он всегда такой?.. Господин Кирсанов, — окликнул он коммерсанта, — вы меня слышите?

— Слышу, — бесцветным голосом отозвался тот.

— С вами все в порядке?

— В порядке, — эхом отозвался коммерсант.

— Где мы сейчас находимся?

— Находимся…

— Точно, «крыша поехала», — определил я. — Необходимо срочно доставить его в больницу. Хорошо хоть вообще отыскали. Значит, уже не зря все это затеяли… Не волнуйтесь, господин Кирсанов, сейчас мы отвезём вас в надёжное место, где вас и переоденут, и накормят, и…

— Нельзя уходить, — все тем же «электронным» голосом пробубнил он. — Нельзя никуда уходить. Должен ждать. Должен отнести её. Сегодня. Сейчас.

— О-о, кажется, здесь не всё так «гладко», как хотелось бы, — протянул Петров, тревожно озираясь. — Кого, вы говорите, должны ждать?

— Их.

— Лаконичный ответ, — не заметив ничего подозрительного, успокоился Петров. — А где?

— Здесь.

— Хорошо. Очень хорошо… Где, вы говорите, находятся сейчас ваши… те, кого вы ждете?

Вместо ответа Кирсанов наклонился и неожиданно легко, словно играючи, одной рукой отодвинул тяжелую гранитную плиту с могилы Стахова. С отвратительным скрипом плита отъехала в сторону, открывая вход в темный, пропахший плесенью и гнилью склеп. Потоки воды и грязи тотчас хлынули вниз по ступеням.

— А вот этого не надо было делать, — сказал я, хватая Петрова за плечо и оттаскивая от мрачного колодца. — Закрой её обратно…

Из глубин склепа донесся чей-то протяжный вздох, и я услышал, как кто-то медленно начал подниматься по каменным ступеням на поверхность. И в этот миг что-то сильно ударило меня под колени. Падая, я успел заметить, как две огромные рыжие лисицы промчались мимо меня, ныряя в черный провал подземелья. Из склепа послышался глухой удар, и под землей началась какая-то возня, изредка прерываемая громким тявканьем и визгом.

— Петров, уводи этого долговязого придурка! — крикнул я, вскочил на ноги и, подбежав к Кирсанову, схватил его за локоть: — Пойдемте отсюда!

— Какого «придурка»? — туповато переспросил явно ошарашенный столь быстрым развитием событий Петров.

Ответить я не успел. Кирсанов поднял руки, соединяя их на моей шее, и я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Слабосильный на вид, он без видимого усилия держал меня над землей на вытянутых руках, и железные пальцы все глубже впивались мне в горло.

— Отстань от него! — услышал я боевой визг Петручо и краем глаза заметил, как, подскочив к Кирсанову, он зубами впился в его ногу.

— Ай! — меланхолично сказал бизнесмен и, удерживая меня на весу одной рукой, второй влепил бедняге такую затрещину, что, перевернувшись через голову, Петручо отлетел к открытому склепу. Шатаясь, поднялся на ноги, обвёл нас невидящим взглядом и спиной рухнул в темный провал, откуда тотчас донеслась новая серия визгов и рычания. И тут что-то сильно толкнуло Кирсанова в спину. Не удержавшись на размытой дождем земле, он выпустил меня и покатился по липкой грязи. А я обрушился прямо на огромную пушистую лисицу, сбившую с ног едва не придушившего меня бизнесмена. Ещё плохо соображая после падения, я обхватил её руками поперек туловища и навалился всем телом, прижимая к земле. Она забилась, пытаясь вырваться из моих объятий, но я не разжимал хватку, на всякий случай стараясь держаться подальше от её пасти. Громкий рёв ярости заставил меня оглянуться, и на мгновение я увидел здоровенного полуголого великана с головой быка, удерживающего за заднюю лапу пытающуюся вырваться лисицу с зажатой в зубах «чёрной книгой». Опомнившись, я ещё крепче сжал объятия и с опаской взглянул туда, где, по моим подсчетам, должна была находиться оскаленная лисья пасть…

— Ты настоящий джентльмен, — сказала Ирина. — Я тебе жизнь спасла, а ты меня за это едва не придушил…

Все ещё не веря своим глазам, я провел ладонью по её мокрым от дождя волосам.

— А… А где лиса? — ошалело поинтересовался я.

— Ты на ней лежишь, — пояснила она. — Неужели ты никогда не слышал о кунэце?

— Угу… Подожди, так это ты спасла меня вчера ночью? А кто те две лисы?

— Мои родственницы, — горько ответила она. — Увы, это древнее проклятье нашего рода за то, что мой далекий предок сумел где-то добыть ту самую «чёрную книгу», за которой охотишься и ты. Он получил власть над демонами, но одновременно получил сомнительный дар принимать облик зверя. И все его потомки обрели этот дар, мужчины могли превращаться в вервольфов, женщины — в кунэце… Зря ты вмешался во всё это. Я же просила тебя…

— Я хочу уничтожить эту книгу…

— Я тоже хочу этого, Серёжа. Поэтому и пыталась помешать сестрам завладеть ею… Я не хочу, чтоб мой сын или моя дочь несли на себе проклятье этой книги. А пока она принадлежит нашему роду, каждый рождающийся у нас ребёнок будет нести в себе кровь вервольфов и кунэце. Стоит ей исчезнуть, и мы будем последними, кто обладает этим даром. Сёстры не хотят этого, а я хочу. Я хочу, чтоб мои дети не боролись с искушением охотиться ночами на людей… Это правда…

— Вот почему ты не ладишь с сёстрами… Но почему же ты не сказала мне об этом с самого начала?

— Так ведь и ты не торопился называть себя, Страж… По большому счету, ты должен стремиться уничтожить меня, ведь я — кунэце, лиса-оборотень… «Аномальное явление», — грустно улыбнулась она. — Сейчас у тебя есть такой шанс…

Я посмотрел в её печальные и вместе с тем наполненные ожиданием и доверием глаза и покачал головой:

— Я уже говорил тебе, что не предаю тех, кого люблю. Какая разница — кто ты? Я же вижу, что ты просто не можешь нести в себе зло… Неужели ты думаешь, что я смог бы полюбить тебя столь сильно с первого же взгляда, если б…

Договорить я не успел — она обвила мою шею руками и припала к моим губам с такой нежностью, что на мгновение я даже потерял рассудок.

— Наивный простодушный идеалист, — прошептала она и вдруг улыбнулась, словно вспомнив что-то. — Так, значит, мы всё же идем сегодня кормить уток?

— Обязательно пойдём, — ответил я. — Только сперва я уничтожу эту чёртову книгу… Жди меня здесь. Не ввязывайся в это, я сам справлюсь. Это моя работа, и я умею её выполнять… Жди меня здесь, хорошо?

Она послушно кивнула, и я поднялся на ноги.

Пока мы целовались в кустах, на кладбище развернулась настоящая битва. Выбравшиеся из склепа на поверхность лисы яростно атаковали искусанного до крови Минотавра. Положение последнего ухудшалось тем, что он вынужден был отбиваться не сходя с места, защищая лежащую у его ног книгу и не смея прикоснуться к ней. Петров и кривоногий сатир переплелись в один огромный, измазанный грязью клубок и катались по земле, щедро награждая друг дружку оплеухами и тумаками, а пришедший в себя Петручо бегал вокруг них кругами и, что-то довольно бормоча себе под нос, награждал то одного, то другого точными пинками. Как я заметил, Петрову доставалось от него не меньше, чем остроухому и розовощекому сатиру. Мимоходом я от души врезал в ухо поднимающемуся с земли Кирсанову.

— Это не тебе лично, — пояснил я, — а тому «парню», который «в твоём лице» пытался меня придушить…

Я подоспел как раз вовремя: одной из лисиц всё же удалось выдернуть книгу из-под ног ревущего от бессильной ярости Минотавра, и, зажав её в зубах, она уже намеревалась улизнуть в ближайшие кусты, когда я со всего размаху опустил кулак на её голову. Она рухнула как подкошенная, не успев издать ни звука. Я поднял книгу с земли и отряхнул от грязи.

С обложки на меня смотрела жуткая оскаленная морда. Я поморщился и на всякий случай предупредил направившегося ко мне Минотавра:

— Лучше стой, где стоял, иначе приложу её прямо к твоей физиономии! Не знаю, что из этого выйдет, но подозреваю, что приятного мало…

И всё же чудовище надвигалось на меня, низко наклонив голову и выставив вперёд огромные, серпообразные рога.

— Ну, держись! — разозлился я, замахиваясь книгой…

— Остановитесь!..

От этого голоса вздрогнула даже земля. Все участники битвы замерли и посмотрели в ту сторону, откуда доносился этот громоподобный бас…

При виде существа, стоящего у входа в подземелье, даже у меня побежали по спине мурашки — а ведь я уже успел повидать немало разных страшилищ. Телом он походил на мужчину, только раз в пять крупнее. Огромная безобразная голова отдаленно напоминала морду чудовища из фильма «Хищник», а кисти рук и ступни ног походили на гигантские птичьи лапы с острыми крючковатыми когтями. В до вершение всего у чудовища не было кожи. Бугры мышц и канаты сухожилий покрывала какая-то отвратительная слизь, к которой уже успели прилипнуть принесенные ветром листья и трава. Обнаженный и жуткий, он стоял на краю могилы и мрачно смотрел на книгу в моих руках, а из-за его спины появлялись все новые и новые твари, поднимающиеся из темноты преисподней. Неописуемые в своём отвратительном уродстве, они окружили всех, находящихся на поляне, и замерли, ожидая знака своего повелителя. Демон протянул ко мне руку и потребовал:

— Книгу! Отдай.

— Перебьёшься! — заявил я, отступая на шаг. Жилы на его шее вздулись и опали. Несколько секунд он сверлил меня горящим от ярости взглядом, потом с долей презрения в голосе поинтересовался:

— Ты хочешь стать повелителем демонов, Страж?

— Я хочу уничтожить её.

— Это невозможно, — покачал он головой. — Это книга «высшего круга», и процесс её уничтожения невероятно долог и сложен. Отдай её нам. Мы унесем её туда, где её не сможет найти ни один смертный.

— Из-за этой книги погибли два невинных человека…

— Ошибаешься, Страж, — не «невинных». Тот, кто заглянул в неё хоть раз, перестает быть человеком. Сила, исходящая от неё, велика настолько, что влияет даже на тех, кто не знает языка гиперборейцев. Если б их не уничтожили мои слуги, то рано или поздно тебе самому пришлось бы сделать это. Жажда крови и власти уже вползла в их сердца. День-другой, и они вышли бы под свет луны, чтобы утолить свои просыпающиеся инстинкты. Их уже ничто не могло спасти, а они могли положить начало новым родам оборотней. И жажда крови в них была сильна ещё и тем, что они были бы первыми в этой цепочке… Как и эти, — он кивнул на припавших в ужасе к земле лис.

— Это не первые, — возразил я. — Это — правнуки Стахова.

— Это его родные дочери, — ответил демон. — Разве ты не знал?

Я удивленно оглянулся. Ирина стояла рядом со мной и в ответ на мой немой вопрос подтвердила:

— Это правда. Они не правнучки, а дочери его. Кровь человеческих жертв продлевала их годы.

— А ты? — с замирающим сердцем спросил я.

— Моя бабушка родилась через три месяца после смерти Стахова. Её мать знала, какое проклятье несут в себе дочери купца от первого брака и потому отдала их на воспитание родственникам. Жажда крови у моих предков была не так сильна, чтобы побеждать рассудок, поэтому они жили и воспитывались среди людей… А с исчезновением книги она исчезнет без следа… Отдай ему эту книгу…

— Что будет с нами? — спросил я демона.

— Ты и два твоих друга получите возможность спасти свои шкуры, — пророкотал он. — Остальные пойдут с нами. Они несут на себе отпечаток, которому не место на земле. Мы не можем оставить их среди людей. Что тебе за дело до них?.. Отдай книгу и уходи.

— А не пошел бы ты сам…

И я достаточно подробно описал ему маршрут, которым рекомендовал отсюда удалиться. К моему удивлению, он стал ещё краснее. От ярости затряслась каждая жилка на его теле. С громким шипением выпустив меж клыков воздух, он сжал свои огромные кулаки и, шагнув вперёд, рявкнул:

— Ничтожный червяк! Ты не думаешь о том, что я могу и не говорить с тобой, а просто отобрать книгу, превратив тебя в мокрое место!..

— Попробуй, — согласился я. — Только перед этим кто-то успеет заработать этой книгой по морде!

Демон презрительно фыркнул и махнул рукой. Чудовища медленно двинулись вперёд, сужая круг. Девушка испуганно прижалась к моему плечу… И тут мне в голову при шла спасительная идея.

— Я сейчас её раскрою, — ласковым голосом пообещал я, — и начну читать вслух. С выражением.

Демон сделал знак, и чудовища замерли на месте.

— Ты не знаешь гиперборейского, — с некоторым сомнением в голосе сказал демон.

— Да что ты говоришь? — удивился я. — Чтоб Страж и не знал типе… ги… Тьфу! Короче, знаю! А если где чего и напутаю, так от этого только вам хуже будет. Ты первый будешь умолять меня прекратить этот садизм. А я буду читать и читать, читать и читать… С ошибками, — злорадно пообещал я.

Демон прикрыл глаза, видимо, представляя все это, заметно вздрогнул и спросил уже примирительно:

— Чего же хочешь ты?

— Я, девушка, Петров, бизнесмен и… вот тот, долговязый… Вы отпускаете всех нас. Этих, — я кивнул на лисиц, — можете забирать. Мне в городе не нужны пожиратели человечины. Всех остальных ты поклянешься отпустить.

— Я не могу отпустить всех… Мне нужен кто-то, кто понесёт книгу. Сами мы не можем прикасаться к ней даже там… у себя. А лисицы… Если б я и доверил им книгу, то все равно они не смогут переступить тот последний порог, через который можем пройти лишь мы и тот, кто незнаком с чародейством. Обычный, не несущий в себе зла человек ещё может переступить этот порог. Так уже бывало…

— Орфей? — заинтересованно спросил Петров. — Данте?

Демон покосился на него и скривился, словно от зубной боли.

— Помолчи, — попросил я Петрова. — Сейчас не до истории… Я не могу отдать тебе никого из них, — повторил я демону. — Не могу.

— Что ж, — сказал он безнадёжно. — В таком случае нам придется драться… Я тоже не могу уйти без книги… Будь что будет… Но учти, что, открыв эту книгу, ты погубишь и себя…

— Стойте! Подождите! — завопил позади меня писклявый голос, и сияющий загадочной улыбкой Петручо схватил меня за рукав: — Серёженька, миленький, хороший, сладкий…

— Короче! — потребовал я, напряженно наблюдая за готовым отдать последний приказ демоном.

— Прикажи ему, чтоб он меня с собой взял! — выпалил чудак. — Я, я понесу эту книгу!

— Ты думаешь, что говоришь! — рассердился я. Петручо наклонился к моему уху и быстро затараторил, время от времени бросая в сторону демона выразительные взгляды. Я почувствовал, как неудержимо краснею, и по расширившимся от негодования глазам демона понял, что он прекрасно слышит, о чем просит меня размечтавшееся «дитя порока».

— Ну-у… Я не знаю, — пробормотал я. — Ты уверен, что этого хочешь?

— Да ты посмотри — какой мужчина! — убежденно заявил Петручо. — Ты только посмотри, и сам все поймёшь!

Я посмотрел… Сказать по правде, это было дело вкуса, но… впечатляло…

— Вы что, с ума сошли?! — с какими-то совсем человеческими нотками завопил демон. — Вы что — идиоты?!

— А ведь это единственный шанс, — предупредил я его. — Другого не будет. Я и сам сомневаюсь, но…

— Серёженька, я тебя умоляю! — сложил руки на груди Петручо. — Войди в моё положение! Ты только посмотри на него! Я за ним даже в ад пойду!.. Ну, пожалуйста!

Я вопросительно посмотрел на демона. Тяжело дыша, он закусил губу, и по его вискам стекали струйки пота.

— Не-ет! — простонал он. — Нет…

— Это — последний шанс, — твердо сказал я. — Или — или… Поклянись, что ты не сделаешь ему ничего плохого.

Демон затравленно оглянулся на вход в склеп, посмотрел на заветную книгу, скользнул взглядом по мордам едва сдерживающихся от хохота чудовищ и, громко выругавшись, кивнул:

— Клянусь…

— И дашь нам уйти, не причинив вреда.

— Клянусь Велиором!.. Будь ты проклят… чтоб у тебя…

— Ну хватит, хватит, — остановил его я и протянул Петручо книгу. — Держи. И удачи тебе.

— Серёженька, ты такая лапочка! — прежде чем я успел отпрянуть, он чмокнул меня липкими губами и, пока я незаметно отплевывался, вприпрыжку устремился к мелко трясущемуся демону: — Вот она! Вот она, у меня! Ты рад?.. Пойдём?

— Уходим, — мрачно бросил демон своим слугам, и один за другим они стали исчезать в провале подземелья.

— Как быть с бизнесменом? — спросил я. — Он немного не в себе…

— Как только затворит за нами плиту — придет в себя, — буркнул демон, стараясь увернуться от льнущего к нему чудака. — А тебе, Страж, я этот «подарок» не забуду! Я ещё вернусь!

— Иди, иди, Шварценеггер. Встретимся при Апокалипсисе, — помахал я ему рукой. — Желаю счастья в личной жизни!

Глухо зарычав, он подхватил под мышки истерично верещащих лисиц и бросился в темноту склепа, преследуемый по пятам радостно тараторящим Петручо.

Кирсанов все так же легко затворил вход плитой и вдруг обмяк, удивленно глядя на нас широко открытыми глазами.

— Где я? — с испугом спросил он, зачем-то ощупывая надгробный крест дрожащими руками. — Как я сюда попал?

— Лунатизм, — пояснил я устало. — Ты разгромил дома всю мебель, загрыз собаку, прыгнул в «мерседес» и удрал на кладбище… Мы тебя всю ночь ловили. Видишь, как устали и извозюкались? Мне чуть шею не свернул… Если после этого ты не развезешь нас по домам, то это будет с твоей стороны просто свинство…

* * *

Поцеловав спящую жену, я тихо встал с кровати и, подхватив надрывающийся звонками телефон, вышел на кухню.

— Слушаю, — сказал я в трубку.

— Серёжа, это я, — затараторил взволнованный чем-то Петров. — Срочно нужно встретиться!..

— У тебя совесть есть? — мрачно спросил я. — Ты знаешь, что я в отпуске?! У меня медовый месяц!

— Серёжа, это срочно! Я не шучу. Тут такое начинается!..

— Я ведь тоже не шучу. Ты у меня уже в печёнках сидишь. Я на тебя жене пожалуюсь. А жена у меня настоящая ведьма… В хорошем смысле слова… Но «в хорошем» не для тебя…

— Серёжа! Время не ждёт!

— Когда же тебя, наконец, какая-нибудь тварь съест?! Ну, что у тебя стряслось?

— У нас появились две проблемы. Слышал когда-нибудь легенды о драконах? Георгий Победоносец, Феодор и все такое?.. По легендам, в России такие змеи-драконы водились на Алтае и у истоков Волхова, неподалеку от Новгорода, и на Мшинском болоте, что рядом с Гатчиной… Так вот: эта «легенда» дала о себе знать… Это первая проблема. А вторая несколько «щекотливее»… Серёжа, как ты относишься к инопланетянам?..

Загрузка...