Идущие за кровью

Часть первая ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ

После того как они вошли в камеру хранения, я выждал ещё минут пять, поднялся со скамьи, отбросил недокуренную сигарету и, засунув руки в карман плаща, направился следом. Тот, что был повыше, уже получал из рук приёмщика увесистую спортивную сумку.

— Силычев, — окликнул я его. — Во-первых, ты бескультурный человек, потому что после двух недель столь плотного общения ты даже не зашел попрощаться. Во-вторых, ты человек незаконопослушный, так как ты давал подписку о невыезде, а теперь собираешься «отбыть по-английски». А в-третьих…

Первым из них пришёл в себя Силычев. Толкнув на меня своего замешкавшегося подельника, он бросился к выходу, выставив перед собой, словно таран, спортивную сумку.

Укоризненно покачав головой, я проводил его взглядом, пристегнул скисшего в моих руках парня наручниками к батарее отопления и вышел на улицу. Силычев уже взбегал по ступенькам на платформу. Прикурив новую сигарету, я не торопясь направился следом. Бегать я не люблю. При моей комплекции это выглядит не совсем естественно. Как гласит старая поговорка: «Бегущий генерал в мирное время вызывает смех, в военное — панику». Я не генерал, но когда я бегу за кем-то, паника всё же возникает. Женщины начинают истошно вопить, мужчины поспешно отворачиваются, а находящиеся поблизости милиционеры пытаются меня задержать. И прежде чем я успеваю объяснить, что я — офицер уголовного розыска и моё удостоверение — не поддельное, преступник успевает сбежать. У меня уже имеется подобный печальный опыт. Моя комплекция вообще доставляет мне массу неудобств, начиная от проблем с одеждой, продолжая повышенным служебным интересом со стороны «собратьев по оружию» и заканчивая нахальным изучением зевак. Дело в том, что во мне сто пять килограммов веса, а рост на пять сантиметров превышает двухметровую отметку. К довершению всего у меня очень крепкий и здоровый сон, поэтому я частенько опаздываю на работу и, как следствие, не успеваю побриться. Вот такая у меня внешность. Не помогают мне даже стереотипные аксессуары работников угро — плащ и костюмы. Как сказал мне один коллега: когда я надеваю плащ, у окружающих возникает подозрение, что под ним я прячу гранатомет. Шутка, конечно, но, как и каждая шутка, она несет в себе долю истины… Наблюдая поверх голов за стремительно удирающим Силычевым, я не торопясь шел следом, прекрасно понимая, что убегать с вокзала он не станет. Психология «перепуганного зайца, уносящего за плечами мешок с морковкой», влечет его прочь из ставшего опасным для него города.

— Скорый поезд номер сто пятнадцать, следующий по маршруту Санкт-Петербург — Адлер, отправляется через пятнадцать минут с четвертой платформы, левая сторона, — объявила через громкоговоритель девушка-диспетчер.

Я благодарно кивнул и направился к четвертой платформе. Чтобы не доставлять себе лишних хлопот, я вошел в последний вагон поезда и пошел дальше по узкому коридору, заполненному суетящимися людьми. В тамбуре второго вагона я остановился и посмотрел на Силычева, висящего на подножке и пристально всматривающегося в суету на перроне.

— Пять минут до отправки, — сообщила проводница. — Провожающих прошу покинуть вагон.

Силычев облегченно вздохнул и повернулся, намереваясь войти в купе…

— С-сволочь! — простонал он, затравленно глядя на меня. — Подлюка рваная…

— Не врите, Пётр Кириллович, — сказал я, защелкивая на его запястьях вторые наручники. — Ваша фамилия — Силычев, а все вышеперечисленное относится, скорее, к вашей сущности…

— Вы отъезжающие или провожающие? — строго спросила меня вновь появившаяся проводница.

— Провожающие, — сказал я уверенно. — Особенно я.

— В таком случае покиньте вагон. Поезд отправляется.

Я вывел Силычева на перрон, снял с его плеча сумку и предложил:

— Ну что, пойдём?

Он посмотрел на проплывающие мимо вагоны и неожиданно сел прямо на бетон платформы.

— Да пошел ты сам! — сказал он зло. — Никуда не пойду! На себе тащи, легавый! Пусть народ смеется!

— Глупый ты, Пётр Кириллович, — сказал я с жалостью. — Опытный, тертый, рецидивист, а глу-у-пый!.. Эй, носильщик! — подозвал я глазеющего на нас мужика в униформе. — Кати тележку сюда. У меня багаж.

— Где багаж? — поинтересовался он, подкатывая тележку.

— А вот, — указал я на сидящего на бетоне Силычева. — Мешок с… с удобрениями.

— Что это здесь происходит? — хмуро спросил грузчик. — Я ведь таких шуток не понимаю. Сейчас быстро милицию вызову.

Я показал ему удостоверение и повторил:

— Мне этот «багаж» до камеры хранения довезти нужно. По тарифу заплачу. Больше — извини. Не богат.

— А что он такого натворил? — продолжал сомневаться грузчик, озирая то мою небритую физиономию, то лоснящееся, благообразное лицо Силычева.

— Грузчика с Балтийского вокзала ограбил, — сказал я. — Самого связал, а вещей на двадцать миллионов уволок.

— Врет, гнида! — заорал Силычев. — Он же издевается, ты что, не видишь?! Какой грузчик?! Какие двадцать миллионов?! Где ты видел, чтоб у грузчика двадцать миллионов имелись?! Это же рабочий класс!.. Этот, как его… гегемон!

Грузчик задумчиво почесал затылок и кивнул мне: — Взяли… Подняли… Положили… Вот так… Теперь поехали. А ты, начальник, поддерживай свой «багаж», чтоб не выпал ненароком. Двадцать миллионов… Паршивец какой! Работяге, небось, за такие деньги не меньше месяца вкалывать пришлось бы… У-у, ворюга!.. Ещё «гегемоном» обзывается!..

Возле камеры хранения мы сняли с тележки «багаж», и я полез в карман за кошельком.

— Вот это ты брось! — сдвинул брови грузчик. — Это, так сказать, бесплатно, от души… Может, ещё чего нужно?

— Я был бы признателен, приятель, если б ты кого-нибудь из местных постовых сюда направил, — попросил я. — А то мне одному несподручно и их охранять, и в отдел звонить. Машину вызвать надо, чтоб этот «груз» в отдел переправить… А машины, как всегда, не окажется… Слушай, Силычев, а может, ты какого-нибудь таксиста грабил, а? Ну, припомни, может, было что-нибудь подобное?

Силычев сплюнул под ноги и, подняв сомкнутые наручниками руки, покрутил пальцем у виска.

— Правду о тебе говорят, Русаков, — сказал он мне. — Сволочь ты. Ни «своим», ни «чужим» от тебя житья нет. То, что «наши» от тебя плачут, это ладно, это понятно… Но ведь ты и для своих такой же. Слышал я кое-что про тебя. И до нас слухи доходят… Не «свой» ты у них, Русаков. Не мент ты вовсе, а… а… а побочный эффект!

Я довольно улыбнулся и, достав новую сигарету, приготовился ждать.

— Где я тебе ещё одну камеру возьму?! — орал взбешенный дежурный. — Я тем распоряжаюсь, что есть, а чего нет, то с меня и не спрашивай! Есть одна камера, вот и пользуйся одной камерой! Всем неудобно, все мучаются, тебе вынь да положь!.. Откуда я тебе ещё одну камеру возьму?!

— Кузьмич, — сказал я, — я тебе ещё раз говорю: нельзя их в одну камеру сажать — сговорятся. Я по этому делу две недели работал, да ещё два дня на вокзале провел, дожидаясь, пока они вещи с последней кражи «засветят». И совсем не хочу, чтоб все это в пару часов «коту под хвост» пошло. Одного я в камеру пристроил, а вот Силычева отдельно определить требуется. Мне всего часа три-четыре нужно, Кузьмич. Жена у меня замуж выходит. Свадьба сегодня. Надо зайти, поздравить.

— Свадьба, жена, поздравления… Но камер-то от этого больше не станет! Нет у меня мест! Не-ту! Это не гостиница, а я не портье!.. Нет, и все!

Мне надоело с ним препираться, и я пристегнул угрюмо молчащего Силычева теми же наручниками к батарее, возле самого стола дежурного по отделу.

— Ты… Ты что делаешь?! — опешил седоусый майор. — Ты что делаешь, паршивец?! Убери его отсюда немедленно! Я кому говорю?! Ну-ка, живо!..

— Кузьмич, — сказал я, убирая ключи от наручников в нагрудный карман. — Я быстренько. Ты за ним присмотри пока. Хлопот никаких. Все время перед глазами.

— Я тебе что говорю?! Немедленно отстегни его от батареи! Я… Я жаловаться буду! Я… Я Калинкину сейчас позвоню! А ну, убери его от меня сейчас же!

— Я скоро, Кузьмич. Я только туда, и обратно, — заверил я. — Надо поздравить. Сам понимаешь: жена всё-таки…

— Ах, ты!.. Ну, я тебя!.. Отцепи его, кому говорю!..

Я вышел в коридор и направился к выходу. У самых дверей посторонился, пропуская входящего в отдел начальника угро.

— Опять впустую прокатался? — спросил меня Калинкин, останавливаясь. — Говорил я тебе: брось ты это дело — «глухое» оно. Но ты же у нас упрямый, как китайский болванчик…

— А я ведь их задержал, Геннадий Борисович, — сказал я. — И вещи изъял. И с того грабежа, и ещё с двух. Два «наши», а один на территории соседнего отдела с месяц назад был. Петракова я уже допросил, его признание у меня в кабинете лежит. А Силычева допрошу немного позже. Мне сейчас отъехать на несколько часов нужно.

— Вот как, значит… Опять повезло… Везучий ты, Русаков. И сыщик хороший, и везет тебе… Вот отношение бы к людям тебе переменить, так вообще цены бы не было. Я ведь сейчас только из РУВД, опять за тебя от начальства «втык» получил…

— За машину?

— За неё. Надо же было додуматься: выкинул из-за руля депутата… Да ещё крыло помял… Опять же вопли о «милицейском беспределе» пошли…

— Преступник уходил, вы же знаете, Геннадий Борисович, — развел я руками. — Без машины не догнал бы. А то, что он депутат, я и не знал… Да и без разницы это тогда было. «Крыло» у машины я сам потом выправил… Но ведь бандита-то задержал?!

— Только это начальника РУВД и успокоило. Он все ещё понять не может, чего от тебя больше: вреда или пользы. На каждое раскрытие или задержание — какое-нибудь на рушение… Кстати, чего это Кузьмич из дежурки орёт благим матом?

— Камер мало, — двусмысленно пояснил я. — Возмущается…

— Это правда, — вздохнул Калинкин. — С условиями у нас в отделе и впрямь «не того»… Одно слово: бывшая прачечная… Ладно уж, иди. К вечеру жду отчета о завершении дела.

Я выбежал на улицу и поспешил к автобусной остановке. Хотя, сказать по правде, торопиться мне было уже некуда: свадьба началась четыре часа назад…

— Паршивец ты, Сергей, — сказала мне Лена, встречая в коридоре. — Даже в такой день… Никуда не успел: ни в ЗАГС, ни в ресторан, ни на прогулку по городу… Только к концу свадьбы и прибежал… Впрочем, я уже ничему не удивляюсь. После трёх лет совместной жизни с тобой я готова ко всему… Неужели так сложно было взять выходной? Или не дали бы по такому случаю?

— Дали бы, — виновато пожал я плечами. — Но понимаешь, именно сегодня мне надо было быть на вокзале. Преступники собирались смыться из города, а я…

— Да и леший с ними!.. Все же четыре года вместе провели. Вроде даже неплохо провели… Но я все больше и больше убеждаюсь в правильности нашего решения. С тобой ни одна девушка больше трёх лет не протянет…

— Я знаю, — согласился я. — И «кто я такой» знаю. И сам знаю, и напоминают постоянно. Только за сегодняшний день уже трижды напомнили… Как твой коммерсант?

— Бизнесмен, — поправила она. — Это две большие разницы.

— Не вижу, — признался я. — По мне — что коммерция, что бизнес, все едино.

— Вот потому ты до старости с пистолетом носиться и будешь, — грустно сказала она. — Сколько предложений хороших было, сколько перспектив… А ты? Без квартиры, без машины, без денег, без перспектив…

— Мы меня хороним или тебя замуж выдаем? Пошли к гостям, знакомить будешь…

Ее жених мне нравился. Парень был, что называется, «с головой, с характером и с руками». За те шесть лет, что он посвятил бизнесу, он всё же сумел сколотить себе немалое состояние и немалые связи. Этот парень сумел зажать свою судьбу в кулак, и все, что было им заработано, было действительно заработано им. И самое важное: он её любил. У него были глаза любящего человека. Так что, как это ни странно звучит, но за свою бывшую жену я был спокоен.

Не успел я войти в комнату, как зазвонил телефон.

— Извини, — сказала Лена, — одну секундочку… Алло… Да, это я… Кого?! Хорошо… Сергей, — удивленно повернулась она ко мне, — это тебя. Какой-то Каталкин…

— Калинкин, — догадался я. — Слушаю, Геннадий Борисович.

— Срочно возвращайся, — угрюмо распорядился начальник. — У нас ЧП.

— Но…

— Никаких «но»… Убийство на твоей территории. Обнаружен труп какой-то очень крупной «шишки» из «аппарата». Пенсионер, но со всякими там приставками типа «почетный», «заслуженный» и «отмеченный». Судя по количеству наехавших сюда чинов из бывшего КГБ, он имел к ним прямое отношение. Так что поторопись. Жду тебя через пять минут.

— Геннадий Борисович, — взмолился я, — свадьба у жены. С этим «отмеченно-заслуженным» уже ничего больше не случится. Я во всем этом процессе как пятая нога у собаки. Мне ведь ни составлять, ни описывать, ни изымать ничего не придется…

— И не забудь ключи от наручников, — пропустил мой монолог мимо ушей Калинкин. — Кузьмич мне уже плешь проел. Ещё минут двадцать его нытья, и я сам эти наручники перегрызу. Всё. Жду.

Я осторожно положил смолкшую трубку на рычаг и виновато посмотрел на Лену:

— Я… Это…

— Ну, и что дальше? — вызывающе спросила она. — Что ты собираешься сказать мне теперь?

— Труп.

— И без тебя обойтись не могут?..

— Могут… Но не хотят. Дело серьёзное, и если убийц не поймают, то начальству потребуется ещё одна жертва — я.

— Хоть теперь ты понял, почему мы с тобой разошлись?.. Дал тебе Бог силу, а умом и характером обделил… Иди уж, родственничек…

— Леночка, я тебя поздравляю, — заторопился я. — Желаю тебе всего самого-самого…

— Иди, — подтолкнула она меня к выходу, — а то опять разругаемся… У меня ведь нервы не железные… И в такой день!..

Я не стал больше испытывать её долготерпение и, поцеловав ещё раз, выбежал из квартиры.

— Я как Фигаро, — пожаловался я Калинкину, усаживаясь на заднее сиденье его машины. — Не успел прийти в одно место, как нужно уже выбегать в другое. Причем с таким расчетом, чтоб вовремя поспеть в третье… Прийти на свадьбу к жене и, не дойдя до стола, повернуть обратно… Да, это надобно уметь…

— Это ещё что, — утешил меня Калинкин. — Во время свадьбы моих родителей я сидел в засаде, в подвале строящегося дома, и…

— Во время чьей свадьбы?! — переспросил я.

— Родителей, — улыбаясь в усы, подтвердил Калинкин. — Они сперва развелись, а потом снова… свелись. Пять лет потребовалось, чтобы понять, что не могут друг без друга… Славку Лугового помнишь? У него примета есть: как у его жены очередной день рождения, так на его территории либо теракт, либо убийство, либо разбой. Верь — не верь, а лично я за последние десять лет ни разу нормально Новый год не отпраздновал. Не зря говорят: как Новый год встретишь, так весь год и проведешь… Ого!.. Вот это «автопарк», — кивнул он на припаркованные возле парадной машины с госномерами. — Раз, два, три… пять, шесть, семь машин. Из них две «Волги»… Интересно, нас вообще туда допустят?

— Хорошо бы, не допустили, — мечтательно протянул я. — Ненавижу, когда каждое моё действие контролируют сразу десять полковников… Геннадий Борисович, почему, когда человек дослуживается выше звания майора, он начинает медленно, но неуклонно деградировать? Причем этот процесс ускоряется с получением каждого очередного звания…

— Я, между прочим, майор, — напомнил Калинкин обиженно.

— Я же сказал: «выше», — оправдался я и вылез из машины.

Мужественно пересидев возбудившееся к руководящей деятельности начальство, часа через три мы наконец смогли приступить к настоящей работе.

— Итак, — подвел итоги Калинкин, — насколько я понял, убитый был крупным чиновником, тесно связанным с Госбезопасностью… Впрочем, это не сенсация, большинство крупных чиновников, действующих в «теплых местах», были тесно связаны с КГБ… Ватюшенко Семен Викторович, 1919 года рождения, уроженец города Москвы, почётный пенсионер, член партии… А вот в чем он «почетный»?

— Они называли его «советником», — напомнил я. — Насколько я понял, в послевоенные годы он занимал должность в комендатуре Берлина. Потом остался там в числе «ограниченного контингента» и продолжал работу вплоть до объединения Германии. После воссоединения ГДР и ФРГ вернулся в Россию и через несколько месяцев вышел на пенсию.

— Это-то я понял, — кивнул Калинкин. — А вот чем он занимался?

— Архивами, — послышался голос за моей спиной. Я обернулся и посмотрел на худощавого, щупленького парня лет… Его возраст я определить не смог. Передо мной стоял представитель того редкого типа людей, которых обычно называют «вечными студентами без возраста». Взлохмаченные волосы, простодушно-отрешенное лицо, круглые очки, постоянно сползающие с унылого носа, и ко всему прочему телосложение «студента четвертого курса, только что сдавшего экзамены».

— Я полагал, вы уже ушли, — удивился Калинкин. — Не заметил вас…

— Я вообще малоприметный и невзрачный, — согласился «студент». — А уходить мне ещё рано. Настоящая работа только начинается, не так ли, Геннадий Борисович?

— Откуда ты знаешь, что он занимался архивами? — спросил я. — Это точная информация?

— Не «ты», а «вы», — поправил меня Калинкин.

Я ещё раз посмотрел на унылую физиономию «студента» и пожал плечами:

— Какая разница? «Ты», «вы»… Главное, чтоб информация была не «с потолка». Если его смерть каким-то образом связана с его старой работой, нам предстоит выкручиваться и придумывать версию, объясняющую, почему мы не можем раскрыть это дело. Потому как в данном случае раскрыть его нам просто не позволят… Придется каким-то об разом перепихивать это дело «старшим братьям». Сами со творили, сами пусть и разбираются.

— Сергей… — предостерегающе начал Калинкин.

— Что? — отозвался я. — Это не эмоции, это практика. Не помню ни одного дела, связанного с КГБ или партийными шишками, которое нам позволили бы раскрыть. Значит, его следует полностью передать в их компетенцию, по тому как «мальчиками для битья» оказываемся, в конечном итоге, именно мы. Формально, но неприятно. Это — практика. Вот пусть среди своих они «крайних» и ищут.

— Сергей, — вздохнул Калинкин, — давай-ка я тебе представлю особого уполномоченного ФСБ капитана Петрова.

— Разумеется, «Ивана Иваныча»? — язвительно предположил я, протягивая для приветствия руку. — А я — Русаков, капитан уголовного розыска Русаков Сергей Владимирович.

— Наверное, вы будете смеяться, — грустно сказал «студент»-уполномоченный, — но меня зовут… Пётр Петрович…

— Как угодно, — легко согласился я. Петров вяло пожал мою руку и заметил:

— Только версию о причастности спецслужб в этом деле можно отбросить сразу.

— Это ты так решил, потому что убийство произошло на почве грабежа?

— Не «ты», а «вы», — умоляюще поправил меня Калинкин.

— Ничего, ничего, — успокоил его Петров. — Если Сергею так удобнее, я не возражаю. Тем более что вместе нам предстоит работать довольно-таки долго, и потому…

— Я работаю один, — вызывающе улыбнулся я. — И только один. Предложение о совместной работе я автоматически расцениваю как предложение путаться под ногами. Так что, Пётр Петрович, лучше я буду называть вас на «вы»… Хотя, должен признаться, на «важняка» ФСБ ты… вы не очень похожи.

— Внешность? — понимающе кивнул он. — Так ведь и вы, Сергей Владимирович, на Жеглова или Кондратьева тоже не тянете.

— Не обижайтесь на него, Пётр Петрович, — извинился за меня Калинкин. — Русаков лучший работник в отделе, огромное количество раскрытий, но… Очень тяжелый характер. Невероятно тяжелый. Если б он не был таким грубияном и упрямцем, ему цены бы не было…

— Я понимаю, на что намекает Сергей Владимирович, — сказал Петров. — Раз одна из версий предусматривает присутствие в этом деле спецслужб, то можно предположить, что я непосредственно заинтересован в контроле за этим делом с… Скажем так: с противоположной стороны. По моему виду нельзя сказать, что я имею отношение к расследованию дел, следовательно, я из того аппарата, который связан с бывшей работой Ватюшенко. И моё желание сотрудничать он расценивает как попытку повлиять на ход следствия. О чем и дал мне понять… Я вас правильно понял, Сергей Владимирович?

— В целом — да, — кивнул я.

— Но — увы! — хочется вам этого или нет, а участвовать в этом деле я буду. И кроме того, волей или неволей, но вам придется отчитываться передо мной за каждую находку или версию. У меня достаточные на то полномочия… Но ведь я могу быть и полезен. Я действительно заинтересован в раскрытии этого дела, а мои полномочия, данные мне самим президентом, открывают любые двери. Поэтому предполагаемых препятствий может и не возникнуть.

— Тогда я скажу вам так… Пётр Петрович. Если вы и впрямь обладаете столь огромными правами, какие описываете мне, вам следует поискать сотрудничества в каком-нибудь другом месте. Вы должны знать, что наша деятельность предусматривает некоторое разделение обязанностей. Этим делом в первую очередь будут заниматься «убойный отдел» и прокуратура. А я, маленький и неприметный оперативник, на территории которого произошло это преступление, могу служить только «макиварой» для «высокого начальства», интересующегося, почему дело до сих пор не раскрыто. В этой цепочке спецов-профессионалов я — последний. У них — техника, возможности, полномочия, опыт и профессионализм в «узкой специализации», а я так… погулять вышел. Вы же знаете… Пётр Петрович.

— Знаю, — согласился Петров, в сотый раз поправляя никак не желающие удерживаться на кончике носа очки. — Но я знаю ещё и другое. То, что лучшие специалисты находятся именно «на земле», а не… Опыт, Сергей Владимирович, опыт — вот что важно… А нигде так не набираешься опыта, как «на земле». Особенно в наше время. Как вы правильно заметили, все улики указывают на ограбление. Преступники проникли в квартиру — к сожалению, мы пока не можем знать, каким образом или под каким предлогом, — связали хозяина и попытались его оглушить. Но, увы, не рассчитали и в результате получили труп. Семидесятилетнему старику не много надо было. В свете данных обстоятельств наиболее убедительной кажется версия грабежа…

— Если бы он был директором универсама или музея, может быть, я и согласился с правом на первенство именно этой версии… Но то, что он был тесно связан со спецслужбами, ставит для меня рядом с этой версией в равноправное значение присказку о «соседе, который слишком много знал», — заметил я. — И это моё дело: что думать и где искать.

— Почему вы думаете, что КГБ или ФСБ — это всегда плохо?

— Лично я так не считаю. Но сама специфика их работы заключается в тайнах, опасностях и неординарности. А предположить, что именно этот человек занимался исключительно безобидной работой и не нес в себе никакой особой информации — значило бы сделать большую натяжку.

— В связи с этим, Сергей Владимирович, смею вас за верить, что если спецслужбы и вынуждены устранять кого-то, то это чаще всего происходит без ажиотажа и привлечения внимания широких масс. Инфаркт, очевидный и бесспорный «несчастный случай», болезнь, автокатастрофа, на худой конец — исчезновение. Но убийство?.. Чаще всего это сопряжено с чем-то иным. В данном случае это кража.

— А мне кажется, что «убийство во время ограбления» и есть «бесспорный и очевидный несчастный случай»… И вообще, Пётр Петрович, давайте не будем «переливать из пустого в порожнее», а займемся каждый своим делом. Я вам искренне советую обратить ваше «высокодолжностное» внимание на работу «убойного отдела» и прокуратуры. Это принесет куда больше пользы… Что вам ещё от меня угодно?

— Собственно говоря… ничего, — развел руками Петров.

— Ну и все, — поставил я точку под затянувшимся раз говором. — Прилип, как банный лист… Соратничек…

— Русаков! — возмутился Калинкин. — Ты что себе позволяешь?!

— Надоело, — буркнул я. — Пусть каждый занимается своим делом, а то все эти «руководящие и конвульсирующие» из разнообразных «смежных ведомств» олицетворяют собой поговорку: «Трое пашут, а семеро руками машут»…

Петров пожал плечами и скрылся в соседней комнате.

— Ты что, с цепи сорвался?! — набросился на меня Калинкин. — Что ты в парня вцепился?! Он тебе слова дурного не сказал…

— Терпеть не могу «канцелярских крыс», — буркнул я. — А этот явно из их братии. Хиппи-переросток, а не офицер… Где они его откопали?..

— Где откопали — не знаю, но наше начальство перед ним на цыпочках ходило, благо что сопли не подтирало. Вид-то у него и впрямь… Но, видать, уж очень важная персона. Оставь его в покое, пока беды не накликал, сам знаешь: сейчас и в милиции полно всяких «сынков», у которых папаши так высоко сидят, что из их кабинета Сибирь как на ладони видна… Не мешает — и хорошо.

— Не мешает, — продолжал ворчать я. — Едва ли в партнеры не набивается, «соратничек»… В кабинете брюки протёр, теперь на подвиги потянуло. Вот и добирает недостающей солидности… Ещё поучать пытается, хакер волосатый…

— Это ещё кто такой? — удивился Калинкин.

— А леший его знает, — пожал я плечами. — Слышал где-то… Что будем с делом решать, Геннадий Борисович?

— Ты и впрямь считаешь, что здесь замешаны спецслужбы?

— Нет, не думаю. Сам характер выполнения преступления заставляет отбросить эту версию. Это я говорил для того… волосатого. Хотел показать, что при желании предположить можно что угодно, даже то, что прилетели инопланетяне и порешили старичка, чтоб завладеть тайной анальгина. Пока нет фактов, все версии — словоблудие. Но надеюсь, этот парень понял, что я не верю спецслужбам и хочу, чтобы они тоже держались от меня подальше. Делом нужно заниматься, а не «тень на плетень наводить». Что он здесь вынюхивает? Что знает? О чем хочет узнать?.. То, что это было настоящее ограбление — я уверен. Что старика случайно пришибли — тоже могу предположить. А вот чтобы понять, кто убил, сперва нужно узнать — что взяли. И исходя из этого уже предполагать: обычные грабители, или всё же со старой работы связи тянутся. Вы же сами видите, какая квартира: сплошной антиквариат. Хрусталь, современнейшая техника, ковры, иконы, старинные книги… Как он вообще столько времени протянул? Тут же половина — явно краденое. Смотрите: на иконах какие-то штампы, номера… Коллекционное или музейное. Да-а, богат был старик… Очень богат… Должны же остаться связи, через которые он обменивался, продавал, покупал все это? Нужно поговорить со специалистами. Родственники у него есть? Наследники?

— Кажется, нет. Соседи говорят — очень замкнутый старик был. По документам прямых наследников у него нет, а дальние… Их устанавливать придется. Самое начало работы, все ещё на догадках да предположениях держится. У нас ещё даже списка похищенного нет. Эксперты по пустым шкатулкам да по следам на стенах определяли: «Взяли что-то квадратное, висевшее на стене, что-то прямоугольное, стоявшее на полке». Что ты у меня выведываешь? Я вместе с тобой сюда приехал… К тому же это твоя работа. Вот иди, и думай сам.

— Геннадий Борисович, — позвали его от входа. — Там Дементьев свидетельницу нашёл. Вроде, видела троих парней, выбегающих из подъезда с сумками… И по времени, вроде, сходится…

— Я пойду, — сказал мне Калинкин. — А ты осмотрись здесь повнимательнее, может, и найдешь что… Я скоро буду.

Он ушел, а я продолжил осмотр квартиры. Она и впрямь напоминала музей. Чтобы вывезти отсюда все ценное, по требовался бы не один и даже не два грузовика. Моё внимание привлекла огромная, почти полуметровая чёрная маска из дерева, висевшая на стене, изображающая настолько жуткую физиономию, что, приснись она ночью, вполне можно было проснуться заикой. Вместо глаз в пространство тупо пялились два огромных светло-желтых камня, тускло переливающихся в свете ламп. Из раздвинутой в оскале пасти белели зубы, по виду напоминающие человеческие, только несколько крупнее и реже. По всей видимости, пасть была вырезана довольно глубоко. Очень хорошее место для тайника. Я встал на стул и потянулся к маске.

— Не трогай!

От окрика я вздрогнул и повернулся. В тот же миг маска сорвалась со стены и, гулко ударившись о пол, раскололась надвое. Я мог бы поклясться, что не успел даже при коснуться к ней, но теперь это было уже делом десятым.

— Ну? — грозно спросил я застывшего на пороге Петрова. — И что теперь?

Не отрываясь, словно завороженный, он смотрел на лежащие возле моих ног осколки маски.

— Ты что орешь?! — спросил я. — Что ещё тебе надо?

— Она не могла расколоться, — едва слышно прошептал Петров. — Это железное дерево…

— Значит, подделка, — сказал я. — Тем более раз раскололась, значит, всё же «могла»… Ты долго будешь у меня над душой стоять? Что ты вопил, как укушенный?

— Что?.. Ах, это… Понимаешь, это маска Аримана, бога тьмы и зла. Но кроме всего прочего она несла в себе страшное заклятие… И каждый, кто прикасался к ней, мог пасть жертвой этого старинного заклятия. В определенных кругах это очень известная маска…

Я посмотрел на Петрова с невольной жалостью. Бедняге следовало больше находиться на свежем воздухе. Нездоровый образ жизни в душных кабинетах, обязанности, многократно превышающие способности, — все это могло плохо отразиться на душевном равновесии. Но говорить об этом я не стал. Поднял остатки маски, осмотрел их и положил на сервант.

— Почему же она раскололась? — бормотал Петров. — Она не может быть уничтожена… Не так просто… Пока она была цела, заклятье не могло быть снято…

— И много здесь ещё «заклятий»? — невинно поинтересовался я. — Я просто хочу знать, что можно осматривать, не ожидая перепуганного вопля над ухом.

— Здесь многое несет в себе отпечатки зла, — сказал Петров. — Видишь ли, Ватюшенко занимался не только архивами, но и похищенными нацистами сокровищами как России, так и других стран, в которых побывали немцы… Он входил в комиссию по розыску и возвращению похищенного.

— Ты хочешь сказать, что часть того, что я тут вижу?..

— Было вывезено немцами из разных стран, — подтвердил Петров. — К сожалению, в комиссию входили не только честные и заботящиеся о национальном достоянии, но и… разные люди. Многое из найденного в тайниках так и не дошло до музеев и гохранов. А что касается мистических свойств этих предметов… Гитлер, да и вся верхушка рейха, устроили самую настоящую охоту за реликвиями разных религий и народностей. Были организованы целые экспедиции в те места, где, по информации немецких спецслужб, могли храниться магические талисманы и символы. Они верили в силу этих святынь, но, к счастью, их знания были поверхностны. Они не подозревали, что магические свойства этих талисманов активны только для тех, кто знаком с законами данной религии и следует её правилам. Крест не может служить орудием сатаниста, а перстень Соломона не принес мудрости буддисту…

— Эй, эй, подожди минутку. Я не очень хорошо понимаю все это, да и если сказать честно, не слишком интересуюсь… Ты мне вот что скажи: ты уверен, что Ватюшенко хранил у себя похищенные ценности?

— Ты же сам видишь, — обвел он рукой комнату.

— Есть возможность узнать, что именно он хранил? Список, перечень какой-нибудь?.. Хотя бы предположения?

— Этого я не знаю. Я заинтересовался им случайно, в связи с другим делом… Даже не им самим, а именно делом. Возле этого дома скрылся от нашего наблюдения один человек… Очень интересующий меня человек… И я попросил, чтобы все события, которые могут произойти в этом микрорайоне, докладывали лично мне.

— Ишь ты как, — усмехнулся я. — Прямо-таки и «докладывали»?

— Именно так, — спокойно подтвердил Петров. — У меня вполне достаточные полномочия, чтобы даже генералы выполняли мои требования.

— Так ты по пропавшим во время войны ценностям работаешь? — догадался я.

— И это тоже входит в мои обязанности… Скажи, Сергей, а у тебя раньше уже так бывало? — он кивнул на остатки маски.

— Как — «так»? Разбить что-нибудь ненароком? У кого же не бывало… Раз в год какую-нибудь тарелку да разгрохаешь…

— Я о талисманах. Ты имел раньше дело с талисманами, святынями, реликвиями?

— Нет, это первое подобное дело. Воруют-то разное, но преимущественно золотишко да меха…

— Меня интересует, не приходилось ли тебе иметь дело с… с вещами непонятными, странными?.. Магического по рядка?

— Ещё раз объясняю, специально для «особо уполномоченных»: по работе не сталкивался. А в жизни… Я похож на идиота? Нет?.. Вот потому и не интересовался.

Петров долго молчал, наблюдая за тем, как я осматриваю квартиру, потом подошел к серванту и, указав мне на какую-то крошечную статуэтку, изображающую лысого, пузатого мужика в балахоне, сидящего со скрещенными ногами, попросил:

— Возьми её, пожалуйста, в руки.

Я тяжело вздохнул и, зажав статуэтку в кулак, выжидающе посмотрел на Петрова.

— Как ты себя чувствуешь? — заинтересованно спросил он.

— Идиотом.

— И все? — он даже расстроился.

Поставив статуэтку на место, я взял Петрова за плечо, усадил на диван и проникновенно сказал:

— Хочешь совет? Хороший, и главное — бесплатный?.. Иди сейчас домой, купи по дороге пару бутылок хорошего вина, фруктов, зажги свечи, включи магнитофон… У тебя есть магнитофон?

— Есть, — кивнул удивленный Петров.

— Вот и хорошо. Включи его, поставь что-нибудь хорошее, легкое, приятное для души… Что ты обычно слушаешь? Для души?

— Вагнера, Моцарта, Бетховена. Иногда Чайковского. У меня довольно разнообразные вкусы.

— Выкинь все это в форточку, — посоветовал я. — Отслушался… Поставь что-нибудь современное. Потом позвони какой-нибудь симпатичной девушке… А может, ты женат?

— Нет…

— Я так и подумал… Так вот. Позвони какой-нибудь симпатичной девушке и проведи с ней этот вечер… Поверь: тебе это очень нужно. Очень…

— А… А зачем?

— У тебя в голове сейчас плещется совсем не то, что там должно быть. Тебе от этого нужно избавиться, — серьёзно посоветовал я и вышел из квартиры на лестничную площадку. — Саша, — попросил я курившего на лестнице участкового, — когда вернется Калинкин, скажи ему, что я не нашел ничего интересного и отправился к антикварам. Он поймет. И вот ещё что… Скажи ему, чтоб был поосторожней с этим «особо важным». У парня «не все дома» — может покусать…

Я позвонил Лене из телефона-автомата.

— Ещё раз поздравляю, — нарочито весело сказал я. — Желаю всего-всего-всего…

— Русаков, ты ненормальный?! — спросила она. — Ты знаешь, который сейчас час?

Взглянув на часы, я вздрогнул и соврал:

— Они у меня стоят… Леночка, солнышко, мне очень нужно поговорить с твоим новым мужем. Позови Славу к телефону.

— Я позову, — многозначительно пообещала она. — Но то, что он тебе скажет, будет и от моего имени… Подожди, я сейчас попытаюсь его разбудить…

— Слушаю, — услышал я минутой позже сонный голос.

— Привет, это я. Решил поздравить тебя со свадьбой. Долгих лет, счастливой жизни и тому подобная ерунда… Слава, я к тебе с просьбой. Ты крутишься во всем этом продающе-приобретающем мире, и я хотел узнать, нет ли у тебя, часом, каких-нибудь знакомых антикваров. Мне нужна кое-какая информация конфиденциального характера…

— У меня в башке гудит… Который час?

— Ещё рано… Вечер… Что-то около двенадцати.

— Уф-ф… Ничего не соображаю. Мне казалось, что в полночь мы только разгулялись… Что ты хочешь?

— Антиквара. Знакомого. Спросить.

— Консультанта или практика?

— А совместить нельзя? Мне нужна информация о действующем рынке.

— Они вряд ли станут особо распускать языки. Сам понимаешь, какое дело. Антиквариат, как и валюта, стоит с законом по разные стороны.

— Вот потому тебя и прошу нас свести. Человек, о котором я хочу узнать, уже умер, так что…

— Хорошо. Завтра в десять тебя устроит? Позвони мне, я дам тебе номер телефона и предупрежу этого человека о твоём визите. А вы уж сами договоритесь — где и когда… О, мама мия!..

— Что такое? — насторожился я.

— Я только что посмотрел на часы… И у меня появилась одна мысль…

Не дожидаясь, пока он её выскажет, я быстро повесил трубку…

На следующее утро он всё же закончил свою мысль. Волей-неволей, я был вынужден её выслушать, и, когда он поостыл, я получил номер телефона некоего Исаака Минеевича Фридмана, коллекционера и эксперта в области антиквариата. Далее я всего за каких-нибудь полтора часа сумел объяснить недоверчивому Исааку Минеевичу, кто я такой и кто меня рекомендовал, получил адрес и отправился на встречу.

Исаак Минеевич был точной копией той самой статуэтки, которую вчера просил меня подержать Петров, только увеличенной в «оригинале» в сотню раз. Маленький, пузатый, с огромной, непропорциональной головой, которая венчалась столь же огромной залысиной, и к тому же завёрнутый в какой-то диковинный халат, весьма напоминающий древнегреческий хитон.

Маленькие черные глазки старого антиквара цепко ощупали моё лицо, долго и пристально изучали удостоверение, и только после этого мне было наконец разрешено переступить порог квартиры. Комната, в которую меня пригласили, не уступала по роскоши и обилию антиквариата квартире Ватюшенко. В силу служебной необходимости я был вынужден разбираться в некоторых видах живописи и скульптуры, по крайней мере, в их оценочной стоимости, и сумел по достоинству оценить титанический труд, который потратил Фридман на сбор своей коллекции. К тому же, как я подозревал, передо мной была лишь малая и, скорее всего, далеко не лучшая её часть.

— Итак, молодой человек, вас интересует Семен Викторович… Покойный Семен Викторович, — поправился Фридман. — Сразу хочу предупредить, что знал я его отнюдь не близко.

Я понимающе покачал головой и подтвердил:

— Я тоже. И вот теперь, Исаак Минеевич, я хотел бы задать несколько вопросов как один плохо знавший Ватюшенко человек — другому плохо знавшему Ватюшенко человеку… Разумеется, я не буду даже спрашивать о ваших предположениях относительно того, кто мог его убить. Вы этого не скажете. Но меня интересует вопрос: за что его могли убить? И здесь вы можете оказать мне весьма существенную помощь. Мне необходимо знать, какие именно раритеты могли вызвать интерес у лиц, способных ради их приобретения пойти на заказную кражу, окончившуюся так печально… Если, конечно, это была заказная кража. И на что могли польститься обычные «домушники», если в данном случае заказ отсутствовал.

— А простите за нескромность, молодой человек… Какой мне смысл вообще отвечать вам, как вы думаете?

— Тот же, по причине которого вы согласились встретиться со мной, Исаак Минеевич, — безопасность. Убит человек, занимавшийся антиквариатом. Несомненно, обладавший связями, рынком сбыта и возможностями. Довольно известный в вашей среде деятель. И если причиной его смерти послужило ограбление (а у меня достаточно мотивов думать именно так), то может оказаться, что наводчик, или заказчик, находится непосредственно среди людей вашего круга, Исаак Минеевич. А это значит, что Ватюшенко может оказаться не последней жертвой. Так почему бы вам, с моей помощью, не обезопасить себя и ваше дело от подобного риска? Я ведь не требую от вас невозможного. Минимальная информация о самом Ватюшенко и как можно более объёмная — об имевшихся у него ценностях.

— Очень не люблю иметь дело с милицией, — признался Фридман. — Но я также не люблю эти проклятые таблетки, которыми меня пичкают врачи уже пятый год… Не люблю, а без них никак… Но перед тем как я принялся глотать эти отвратительные пилюли, я спросил врача: «Доктор, не дадут ли эти лекарства побочного эффекта?»

— Мы с вами видимся первый и последний раз, — заверил я. — Я слишком маленький сотрудник, чтобы часто иметь дела подобного масштаба и быть вынужденным обращаться к столь крупным в своём мире дельцам, как вы. А к тому времени, когда я «вырасту», вы уже уйдете на спокойный и заслуженный отдых. Так что…

— Но меня могут превратно понять коллеги. Деловая репутация стоит очень дорого… В нашем деле она — бесценна.

— А вы собираетесь им рассказывать о нашей беседе? — «удивился» я.

— Молодой человек, — улыбнулся Фридман, — у вас случайно не было в роду евреев?

— Нет.

— Тогда вы, должно быть, находитесь в звании не меньше «капитана» и прослужили в сыске не менее пяти лет?

— Это равноценно? — рассмеялся я. — Да, я — капитан.

— Мы друг друга поняли… Что ж, я поделюсь с вами моими скромными знаниями. Семен Викторович был человеком не бедным и опытным. С кем попало он дел не имел. Были у него и серьёзные покровители… Где-то там, «наверху». «Стаж» подобной работы у него невелик, он занялся антиквариатом профессионально совсем недавно, а, как вы знаете, самые опытные профессионалы учились именно в «добрые, застойные» годы… Но недостаток «профессиональных навыков» Семен Викторович компенсировал знаниями, хваткой и характером. Его былая профессия воспитала его довольно приёмлемо для успешной карьеры в деловой сфере. И что самое главное — у него были огромные познания в области антиквариата. Он знал столько, что порой удивлял даже меня, а я уже давно ничему не удивляюсь. Он не поддерживал дружеских отношений ни с кем… Но это вполне обычное явление, где дело касается денег. Сперва деньги, потом дружба. Связи — да, дружба — нет… Это мешает бизнесу. Но коллекция у него была замечательная… Но не здесь. Вы знаете, что у Семена Викторовича два дома за границей? Один в Германии, где находится второй — я не знаю… Вот там он и держал основную часть своего состояния. То, что вы видели у него в квартире — крохи. Не большой резерв для обмена и продажи. Когда ему удавалось приобрести ценную вещь, он немедленно переправлял её за границу… И не спрашивайте меня — как…

— Я же молчу…

— Это очень тактично с вашей стороны… Разумеется, периодически у Ватюшенко появлялись и весьма ценные вещи. Но что из них похищено, я сказать не могу. Во-первых, я не знаю, что хранилось у него дома незадолго до его смерти, а во-вторых, я не знаю, что пропало, так как не видел его квартиры после его смерти. Но некоторые вещи, которые он приобрел в последнее время, я помню и постараюсь вам описать. Если это была «заказная» кража и воры шли по наводке на конкретные вещи, то этими вещами вполне могли оказаться керамическая ваза, коллекция серебряных монет, одна-две иконы и маникюрный набор начала восемнадцатого века… Позже я опишу вам эти вещи подробнее. Это те вещи, о наличии которых я знаю наверняка. Но успел ли он продать их или переправить за рубеж — увы, не знаю.

— Куда могут попытаться продать эти вещи преступники?

— Только за границу. Все мы, специалисты, хорошо знаем эти вещи и знаем, у кого они были в последний раз. Хранить их у себя тоже опасно. Покупателей будут искать за рубежом. Или же — что мало вероятно — попытаются продать коллекционерам в других городах. Если же эта кража прошла без руководства опытного человека, тогда… Тогда может возникнуть множество разных «интересных» моментов, и не исключено, молодой человек, что вам повезет.

— Почему?

— Представьте себе психологию преступника, в руки которого попали эти предметы. Для него ценно то, что изготовлено из золота, серебра или драгоценных камней, то есть «блестит». Серая или стертая временем монета или пуговица вряд ли представят для него какой-нибудь интерес. На моей памяти свежа история, когда воры дочиста ограбили квартиру одной моей знакомой. Взяли все: золото, меха, драгоценности. Все, кроме одной маленькой шкатулки с кружевами. Тоненькая паутинка кружев, вышитых бисером. Это были три части женского платья, образно говоря: «манжеты» и «нагрудник». Преступников они не заинтересовали, зато несказанно обрадовали мою знакомую, ибо цена этих «тряпиц» в сотни раз превышала стоимость всего похищенного. Подобные «манжеты» остались только в трёх местах: в Лувре, в Эрмитаже и у моей знакомой. Музеи и частные лица предлагали ей за эти кружева такие суммы, что… Скажем так: плохо быть необразованным, даже если ты с детства мечтал стать пиратом… Я к чему веду? Для людей необразованных перстень с кусочком серого гранита не представляет интереса, они понимают, что это не алмаз и не жемчуг, но не понимают, что это часть знаменитого «Гром-камня», представляющая собой огромный интерес для любого коллекционера. Алюминиевое кольцо с княжеским вензелем также не вызовет у них интереса, а ведь именно этот металл был наиболее драгоценным в восемнадцатом веке, и обладать таким кольцом мог только очень богатый человек. Узнав, что именно было похищено, можно определить, кто похититель и был ли заказчик. Если всё же были взяты предметы старинные, красивые, но представляющие для воров интерес только как «безделушки», можно ожидать, что они попытаются реализовать их через антикварные магазины или «низшую» ступень перекупщиков. Появление этих вещей на аукционах в данном случае практически равно нулю. Вывод: из похищенных у Ватюшенко вещей вам надо заострить внимание на тех, которые красивы на вид, но не изготовлены из драгоценных металлов, и искать их вам следует на «валютных» толкучках и в антикварных магазинах. Подобные безделушки они вряд ли станут оставлять у себя, а выбросить их не позволит жадность.

— Где в настоящее время они могут продать эти вещи?

— Для их уровня максимально подойдет Кленовая аллея близ Зимнего стадиона, знаете? Куда надёжнее, чем в магазинах, где спрашивают паспорта. Именно там может оказаться коллекция серебряных монет или иконы. Иконы они автоматически свяжут с иностранцами, а серебро… Серебро сейчас дешево. Продавать его как металл нет смысла. Можно предположить, что они попытаются компенсировать это его исторической ценностью. Но все это только в том случае, если вы имеете дело с обычной кражей. Не забывайте, что и заказчик мог порекомендовать им взять несколько красивых безделушек. Для «отвода глаз», а затем попросту уничтожить эти вещи.

— Будем надеяться, что жадность им этого не позволит, — сказал я. — Жадность, глупость и самомнение — вот три основных фактора, которые поспособствуют их поимке. Как говорится, «грех к греху липнет, да грех порождает»… Что ж, спасибо, Исаак Минеевич, вы мне очень помогли… И последний вопрос. Видите ли, в силу своих служебных обязанностей, я не могу постоянно находиться на Кленовой аллее, а знакомых у меня там, к сожалению, нет… Не могли бы вы немного поспособствовать мне и в этом вопросе?

— Вы очень интересный молодой человек. Фактически вы предлагаете мне полностью раскрыть это дело. Но я — еврей, а не капитан уголовного розыска.

— Исаак Минеевич, — широко улыбнулся я. — Как мы уже условились в начале нашего разговора, эти два понятия почти равноценны. Каждому дожившему до преклонных лет еврею, знакомому с юриспруденцией настолько, что это позволило ему остаться на свободе, можно смело давать должность капитана. А каждому офицеру угро, дослужившемуся до звания капитана, можно смело вписывать в графу «национальность» — еврей… Так почему бы нам с вами, людям, можно сказать, «одной весовой категории», немножко не помочь друг другу?

— Но я же не прошу вас помогать мне в реализации или приобретении редкостных вещей?

— Исаак Минеевич, вы поможете мне раскрыть дело, а я вам продам… нет, я вам подарю нашего начкадрами… Это — редкостная сволочь.

— Не надо, увольте. Такими «ценностями» даже на Кленовой аллее не торгуют… Вы очень смешной молодой человек. Право же, если б вы не были сыщиком, вы были бы мне даже симпатичны… хорошо, я помогу вам. У меня были когда-то знакомые в этом… в этом месте. Если что-нибудь из известных мне вещей появится там, я вам сообщу.

Составив предположительный список вещей, я поблагодарил старого антиквара и направился к дверям. На пороге он неожиданно окликнул меня:

— Стойте! Подождите… Я совсем забыл. О самом главном и забыл!.. Вы нашли чашу?

— Какую чашу? — быстро повернулся я к нему.

— Золотую чашу тринадцатого века с четырьмя камнями по бокам, на которых выгравированы символы стихий? Огонь, вода, земля и воздух. Чаша была изготовлена во Франции, предположительно альбигойцами. Была такая секта, весьма ненавидимая папой римским и его «крестоносящими» ватагами… Очень ценная чаша. Вы нашли её?

— Нет, — сказал я. — Расскажите о ней поподробней.

— Это все, что я о ней знаю, — развел руками Фридман. — Я несколько раз видел её у Ватюшенко. Он с ней не расставался. Подчас это было неразумно и даже опасно, но она словно приковала его к себе. Это была его любимая вещица. Ему предлагали огромные деньги, великолепные обмены, но он отказывался её продавать. Весь процесс коллекционирования был для него не более чем игрой. Игрой на всю жизнь. А эта чаша была его любимой игрушкой. Ему некому было завещать все то, что он приобретал, а жить ему оставалось не так уж и долго. Он не хотел ни продавать, ни менять её.

— О чаше знали многие?

— Нет, только те, кто общался с ним достаточно близко. А так как он был нелюдим, то этих людей можно пересчитать по пальцам. Но кто может быть уверен, что эти люди не рассказали о чаше своим знакомым или друзьям? Предмет столь интересный, что волей-неволей вызывает слухи… Значит, её всё же украли… В таком случае ваша охота может быть обречена на провал. Если охотились за чашей, то допускать ошибки, подобные тем, которые мы с вами обсуждали, — не станут.

— И всё же попросите ваших ребят присмотреть за рынком, — попросил я. — И огромное спасибо за помощь, Исаак Минеевич. До свидания.

— Лучше — прощайте, — вздохнул старый коллекционер, закрывая за мной двери…

— Как ты думаешь, — спросил Калинкин, дослушав мой отчет о встрече с Фридманом, — почему он сразу не сказал о чаше?

— Видимо, он всё же не исключал возможности появления её на рынке, — предположил я. — И, как и каждый истинный коллекционер, мечтал приобрести её. Но потом сообразил, что о чаше узнают и другие, а это может не только лишить её приобретения, но и создать ему лишние неприятности с законом. К тому же если кражу повлекло за собой именно желание завладеть этой чашей, то «наводчик» наверняка находится среди его окружения. Следовательно, представляет опасность и для него самого. И он это понимает… К сожалению, чаша — единственная наша надежда. Нет гарантии, что перечисленные Фридманом вещи на момент убийства все ещё находились у Ватюшенко. Он вполне мог успеть продать или обменять их. Их могли также украсть и уничтожить грабители… Нет, кроме чаши, у нас ничего нет.

— У нас никогда ничего нет, — возразил Калинкин. — Однако что-то мы да раскрываем. Не так уж много, как хотелось бы, но… Покопаемся и здесь… Только прошу тебя, Сергей: действуй очень осторожно. Без этих своих фокусов. В этом деле не все так чисто, как может показаться. Этот «особо важный», который на квартире был, после твоего ухода все о тебе расспрашивал. А сегодня утром я узнал, что он затребовал твоё личное дело. Начальник РУВД звонил, узнавал, не натворил ли ты чего такого, что тобой ФСБ за интересовалось… Лучший вариант — отдать это дело спецслужбам. «Баба с возу — кобыле легче». Ты сам знаешь: все, что с ними связано, для посторонних лиц кончается обычно весьма плачевно. Пока дело находится в стадии «по горячим следам» — никуда не деться, но потом… Позже…

— У нас и так весьма мало перспектив. Но пару линий я всё же отработаю, независимо от того, есть там «бяка» или нет… А что именно интересовало в моей скромной персоне этого очкарика?

— Лично ты. Кто, откуда, как работаешь, как успехи, семья, интересы и все такое… Осколки маски с собой унёс…

— Ну и леший с ним. Мистик чокнутый… Геннадий Борисович, вот вы лично верите во всякие там приметы, загробные миры, заклятья, духов?..

— В приметы верю, — уверенно подтвердил Калинкин. — У меня есть несколько примет, которые никогда не подводили. Например: стоит кому-нибудь из моих подчиненных облажаться, как меня тут же тянут «на ковер» к начальству и устраивают головомойку с последующими неприятностями. Верная примета. Вернее всякой черной кошки. А если в полночь бьют часы в моем кабинете, а я нахожусь рядом с ними и слышу их, то дома меня ожидает головомойка от жены. Тоже верная примета… Ну и ещё пяток, помельче…

— Я серьёзно спрашиваю.

— А коль серьёзно… Наверное, что-то есть. Должно быть. Люди сталкиваются с этим, причину назвать не могут и называют необъяснимым. Наверняка половина этих «явлений» имеет вполне разумные и познаваемые объяснения… Но лично я с такими вещами не сталкивался. А раз не сталкивался, то и судить о них лично не могу. С уверенностью можно сказать только одно: либо «загробный» мир есть, либо его нет. Удовлетворен?

Ответить я не успел — помешал взорвавшийся трелью телефон. Я взял трубку:

— Капитан Русаков слушает.

— Надеюсь, что меня вы узнаете и без визитной карточки, — ответил мне с другого конца провода осторожный Фридман. — Вы очень везучий молодой человек. Не прошло и суток после нашего с вами разговора, а я уже могу порадовать вас хорошими известиями. Где мы можем встретиться?

— Если дело срочное, говорите напрямую. Эти излишние осторожности ни к чему. Не думаю, что телефоны уголовного розыска прослушиваются.

— Не знаю, не знаю, — сомневался осторожный антиквар. — Что-то мне подсказывает… Впрочем, как вам угодно. Я разговаривал с одним моим знакомым, изредка уведомляющим меня о некоторых интересных предметах, попадающих на Кленовую аллею, и он порадовал меня упоминанием о коллекции серебряных монет… Вы понимаете, о какой коллекции идёт речь?

— Продавец ещё там? — вскочил я со стула. — Давно это было?

— Утром, — сказал Фридман. — Продавец давно продал монеты и ушел домой. Но ваше счастье в том, что человек, продававший эту коллекцию, — личность довольно известная на рынке. Причем «известная» достаточно печально. Мелкий пакостник и рвач. Когда-то начинал с фарцовки, выканючивая у иностранцев значки, жвачки и предлагая им флаги и фуражки. С тех пор ничуть не изменился. С огромным удовольствием вручаю вам этого господина. В «своих кругах» он известен под гордым псевдонимом «Жвачка». Такой же прилипчивый и тягучий. Адрес, по понятным при чинам, мне неизвестен, но, полагаю, вы сумеете установить это сами… Да, и вот что еще… Монеты у него купил как раз мой знакомый, он их вам отдаст, но прошу вас отнестись к нему с пониманием — это очень сообразительный и деловой господин…

— Исаак Минеевич, я у вас в долгу. Если я когда-нибудь решу заняться антиквариатом, обещаю, что вам буду делать десятипроцентную скидку в память о вашей услуге.

— Беда в том, что если вы решите заняться антиквариатом, то тут же забудете о своём обещании, — вздохнул Фридман. — Поэтому будем считать, что я делаю это безвозмездно… Ох, какое счастье, что меня сейчас не слышит моя покойная жена, она решила бы, что я нездоров… И отчасти была бы права.

— И тем не менее — спасибо, — рассмеялся я. — Удачи вам, Исаак Минеевич, — я повесил трубку и повернулся к ожидающему Калинкину: — Всплыли вещи с квартиры Ватюшенко. Получается, что это всё же было «типичное» ограбление? Известна кличка продавца. Работает на Кленовой аллее. Мелкий перекупщик.

— Везучий ты, Русаков. Я бы сказал — халявщик… Ну что ж, везению помогать надо. Даю тебе в помощь Сашу Бирюкова. Поезжайте с ним к местным операм, курирующим Кленовую аллею, выясните полные данные этого парня — и к нему. Раскроете это дело — будет вам премия. Только бумаги оформляйте аккуратно. Дело серьёзное, отпираться будут до последнего. Прошли те времена, когда преступники, задержанные с поличным, давали полный расклад. Теперь стоят «в отказе» до конца, вопреки логике и здравому смыслу. Так что здесь «на халяву» не рассчитывай. Предстоит работа. И, вероятно, долгая…

— Зеленкин Олег, Самохин Стас, Борисов Костя, — залпом выпалил Павел Ануфриев по кличке «Жвачка», едва войдя в мой кабинет.

— Что — «Зеленкин»? — не понял я.

— Вы же меня из-за монет и шкатулок сюда приволокли? — спросил Ануфриев. — Вот я и перечисляю тех, кто мне их дал.

— А… А зачем? — туповато осведомился я, усаживаясь на своё место за столом.

— Как зачем? Я с ними особых дел не имею. Дружки мы давние, со школы, но сейчас нас уже ничего не связывает. У них своя жизнь, у меня — своя, чего это я буду за них отвечать? Они эти шмотки где-то надыбали, вот сами пусть и разбираются. Моё дело маленькое.

— Значит, это именно они дали тебе для реализации коллекцию серебряных монет?

— И монеты, и шкатулку, и игольницу, и керамические ножницы. Вещи старинные, сами они их продать не могут, вот меня и попросили.

— Халявщик, — обиженно сказал мне Калинкин и кивнул Бирюкову: — Бери их адреса, Саша, и поехали «снимать». Не могу я спокойно сидеть и смотреть, как пародируются правила ведения допроса… Не будет тебе премии, Русаков, не работа это… Не следствие, а сплошная «халява».

— Что же ты, — обиженно спросил я Ануфриева, когда дверь за начальником закрылась, — загубил мою премию… Я уже подсчитывал, на что её потрачу, а ты…

— А что я? Я все, как было, рассказал…

— Поломаться не мог для приличия?.. Ты фильмы смотришь? Детективы читаешь? Нужно было сигарету стрельнуть, ногу на ногу забросить и выдать что-нибудь типа: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, видеть не видел, а если б и видел, то не сказал». Мы бы с тобой часик поборолись, как кролик с удавом, начальство бы оценило, и премия была бы у меня в кармане… А ты?! Эх, ты…

— Чего это я буду за них отдуваться? Не-е, пусть они сами себя спасают…

— Да не им, а мне-то ты мог приятное сделать?.. Ну да ладно, прошедшего не вернешь. Продолжим разговор о монетах. Когда они тебе их принесли?

— Сегодня утром. Монеты я продал, шкатулку тоже, а ножницы и игольницу не успел. А камешек себе решил оставить.

— Какой «камешек»?

— Кровавик. Такой маленький камешек тёмно-красного цвета овальной формы. На нём ещё какие-то маленькие значки нарисованы.

— Все это ты оставил дома?

— Камень у меня с собой. Я хотел отнести его ювелиру, чтоб вставить в печатку. Красивый камешек… Сейчас, сейчас… Где-то в кармане завалялся… Ага, вот…

Он протянул мне на ладони небольшой камешек размером с ноготь большого пальца. Буроватого цвета, с металлическим отливом, он не вызывал обычного для драгоценных камней интереса. Скорее отталкивал. На выпуклой стороне виднелись полустертые закорючки.

Недоуменно пожав плечами, я положил камень на стол.

— Сейчас составим протокол добровольной выдачи и поедем за остальными вещами, — сказал я, доставая ручку и бумагу.

— Позволь взглянуть? — послышался от дверей голос. Я посмотрел на бесшумно вошедшего в кабинет Петрова и нахмурился.

— Я работаю, — сказал я неприязненно. — И очень не люблю, когда мне в такие моменты мешают…

Не обращая внимания на мои слова, Петров подошел к столу и взял камень.

— Кровавик, — сказал он, вглядываясь в полированную поверхность. — Со знаком воздуха в центре и какими-то значками по краям…

Перегнувшись через стол, я выхватил камень у него из рук, шмякнул об стол и вызывающе посмотрел на надоедливого уполномоченного.

— Я работаю, — повторил я. — И не трогай вещдоки.

— Я должен задать ему несколько вопросов, — сказал Петров. — И прямо сейчас.

— Только после того, как я закончу свою работу. Потом можешь хоть жениться на нём.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Петров и сел в углу кабинета на диване.

Я ещё раз посмотрел на камень, и воспоминание о чем-то знакомом, слышанном об этом камне, промелькнуло у меня в памяти. Я прищурился, вспоминая, и повернулся к Ануфриеву:

— А где сама чаша?

— Какая чаша? Я не видел никакой чаши…

— Эти камни были расположены по четырем сторонам чаши, украденной вместе с остальными вещами из квартиры Ватюшенко. Где она?

— Про чашу они ничего не говорили. Принесли только то, что я вам перечислил… А камней действительно было четыре. Три, которые получше, они оставили себе, чтоб вставить в печатки, а четвертый отдали мне на продажу. Но я тоже решил…

— Ладно, изымем и камни, и чашу, и прочее. Теперь они никуда не денутся…

— Простите, а вы разбираетесь в камнях? — вновь подал голос Петров, обращаясь к Ануфриеву.

— Знаешь, что?! — вскипел я. — Я тебе несколько раз говорил: хочешь что-то выяснить, занимайся этим параллельно, а не врывайся посреди допроса!

— Сергей, для меня это очень важно, — попросил Петров. — Мне очень нужно это знать… Пожалуйста.

Я устало махнул рукой, и Петров повторил свой вопрос.

— Немножко, — ответил Ануфриев. — Я всё же связан со всем этим. По работе приходится уметь отличать агат от оникса. Я не специалист, но на любительском уровне кое-что могу.

— Ты видел эти камни? Те, которые остались у них? Как они выглядели? Что за камни? Какие рисунки на них?

— Что за камни, я знаю, они просили меня объяснить, что это такое… А вот рисунки я не понял. Палочки, закорючечки…

Петров придвинул к себе лист чистой бумаги и быстро набросал на нём какие-то знаки:

— Так они выглядели?

Ануфриев долго всматривался в рисунок, вертя его во все стороны, потом кивнул:

— Примерно так… Только более диковинно, с украшениями, как на этом камешке… Вот этот знак был изображен на опале. Опал остался у Самохина.

— Знак земли, — прокомментировал Петров.

— Вот этот, — ткнул в рисунок пальцем Ануфриев, — был изображен на… сейчас вспомню… Да, точно, он был на гелиотропе и остался у Борисова.

— Знак воды.

— А вот этот остался у Зеленкина и был нацарапан на агате.

— Знак огня, — вздохнул Петров. — Все правильно…

— Так… Подожди-ка меня здесь, — не выдержал я, взял под локоть Ануфриева, отвел его в дежурную часть и, вернувшись в кабинет, потребовал: — А теперь — рассказывай. Мне надоели все эти «тайны бургундского двора». Ты что-то знаешь, но «крутишь». А эта информация может мне пригодиться… Мы их все равно поймаем, с тобой или без тебя, это уже решенное дело и исчисляется в считанных часах. Но если ты хочешь здесь ходить и совать свой нос, куда не просят, то… То будь любезен и помогать. Терпеть не могу, когда «тень на плетень наводят».

— Так ты же все равно мне не поверишь, — блеснул он на меня стеклами очков.

— Не поверю, — подтвердил я. — Но это моё личное дело — верить или не верить. А если у тебя имеется информация, касающаяся дела, то ты мне её дай, а я уж сам разберусь, что с ней делать. Для тебя это может казаться мистикой, а для меня может обернуться прямой уликой против преступников… Что ты знаешь об этих камнях и почему они тебя так интересуют?

— По той же причине, что и тебя. Должен тебя разочаровать, но о чаше узнал не только ты. Ты добыл эту информацию по своим каналам, я по своим, но факт-то один. Была у Ватюшенко ценная вещь, вещь пропала. Тебя интересуют убийцы, их поимка и сбор доказательств. Меня интересует чаша… Вернее, чаша в том числе. Меня интересуют все вещи, которые Ватюшенко успел вывезти из Германии, и даже те, которые он купил здесь. Я интересуюсь этими вещами по своему критерию оценки, и по этому критерию чаша стоит на первом месте. А камни, про которые только что говорил Ануфриев, именно с этой чаши.

— Предположим, — согласился я. — Так почему же ты, милый друг, и вся твоя «веселая команда», зная о делах Ватюшенко и похищенных им реликвиях, не арестовали его раньше? Что же вы теперь заметались, как нашкодившие коты?

— Я и не знал про него раньше. Догадывался, конечно, но таких Ватюшенко много, а я один… В той работе, которой занимаюсь я, я — единственный специалист.

— Пупок земли, значит, — кивнул я. — Ну-ну… А по каким же таким причинам тебя заинтересовала моя скромная персона?

— Это я тебе расскажу… Может быть. Если найду подтверждения тому, что тебе это стоит рассказывать.

— Сейчас привезут подозреваемых, мы доведем дело до конца, ты получишь все интересующие тебя факты и… катись-ка ты отсюда заниматься своими «глобальными задачами», вместе со своими тайнами.

— Боюсь, Сергей, что это дело так просто не окончится. У меня есть весомые основания полагать, что все то, что произошло здесь, — его маленький-маленький кусочек.

— Но меня-то касается как раз этот «кусочек». Все то, что больше этого, пускай других заботит. Тех, кому это нужно. А моё дело — найти паршивцев и отправить их так далеко, чтоб они не скоро смогли вернуться…

— Кто знает, может статься, что именно тебе и придется… Но об этом потом… Говоришь, что тебя интересует информация об этих камнях? Дай-ка этот камень сюда… Видишь этот знак? Этот знак — часть «ключа кватернера», или, если дословно, «ключа четырёх». В оккультизме так сжато и символично обозначено разделение мира. Огонь, воздух, вода и земля. Или же: человек, лев, орел и бык. Или: «первопричина», ментальный, астральный и физический планы. Или… Но не буду перечислять все их символические значения. По символам, окружающим эти значки, я могу судить, что это части какого-то магического заклинания. А вариант их написания позволяет мне предположить, что заклинания эти были составлены людьми, называющими себя альбигойцами. Так же как ты можешь отличить стиль работы опытного «медвежатника» от любителя-дилетанта, так и я отличаю вариации обрядов разных сект и братств. И если этот кубок действительно принадлежал альбигойцам, то он на верняка весьма ценен для меня… И не только для меня. Всякий, кто столкнется с ним, будет находиться в немалой опасности.

— Ты опять за своё?! — возмутился я.

— Он так важен для некоторых лиц, что они не остановятся ни перед чем, лишь бы завладеть им. И даже могут прийти сюда, если другого выхода не останется.

— Хорошо, — сдался я. — Будем говорить с тобой на твоём языке… Видишь вот это? — я распахнул полы пиджака и ткнул пальцем в кобуру с пистолетом. — Это — магический талисман, защищающий меня от злых духов. А в кармане у меня лежит удостоверение, так вот этот «амулет» снимает большинство заклятий и позволяет заниматься изучением любых обрядов, жертвоприношений и культов. И если сам Ноев ковчег покажется мне вещдоком, то я приобщу его к делу, какие бы силы на моем пути ни вставали. А этот кубок, о котором мы говорим, для меня вещдок, и не более! Как и все прочие «бирюльки», похищенные с квартиры Ватюшенко. Если окажется, что его убили дьяволопоклонники, чтобы завладеть этой рюмкой, то дьяволопоклонники будут точно так же валить лес и шить телогрейки, как и любые другие преступники. Если у тебя есть информация о возможных заказчиках или наводчиках — давай. Мне все пригодится. И если твоя информация окажется правильной, то никакие заклятия им не помогут. У нас заклинания посильнее будут. Как судья одно такое зачитает, так лет десять будут вкалывать как проклятые. А если сквозь стены пройти попытаются или раствориться в воздухе — так ещё лет пять добавят… Есть у тебя что-нибудь конкретное, или так и будешь из пустого в порожнее переливать?..

— Видишь ли, некоторые святыни почитаются настолько, что из-за них могут убить так же легко, как и заплатить несколько миллионов долларов. А эта чаша принадлежала альбигойцам и, по всей видимости, почиталась как святыня. Когда папа римский направил свои войска на захват замка Монсегюр, последний оплот катаров, то во время захвата замка четырем вождям альбигойцев удалось скрыться. Рискуя жизнью, они спасали самые ценные сокровища своего ордена. Монсегюр был для альбигойцев священным местом, и именно там хранили они свои главные реликвии. Взять с собой они могли немного. Но то, что они взяли, должно было быть для них действительно важно. Впоследствии правители Третьего рейха направили свои экспедиции на поиск пропавших сокровищ. Существуют некоторые свидетельства, что кое-что они всё же нашли. Если эта чаша действительно принадлежала альбигойцам, то этот факт подтверждает версии об успехе этих экспедиций. Эта чаша важна для меня по многим причинам. Она является подтверждением теорий, которые могут дать ключи к огромным тайнам. Тайнам историческим, политическим и… и мистическим, как бы это ни звучало для тебя нелепо.

— Ты мне скажешь, наконец, кто мог заказать кражу?!

— Этого я сказать не могу. Чаша нужна многим. Кому-то как предмет антиквариата, кому-то как вещь, сделанная из золота, а кому-то как святыня и ключ к тайнам…

— Значит, не знаешь, — констатировал я. — Хорошо… больше у меня к тебе вопросов нет.

— Зря ты мне не веришь, — покачал он головой. — Лучше бы ты поверил мне сразу…

— Я тебе верю, просто у меня больше нет к тебе вопросов, — сказал я, памятуя о том, что с сумасшедшими не спорят, и снял трубку загудевшего телефона дежурной части.

— Русаков, срочно собирайся и выходи к машине! — заорал мне в ухо дежурный. — Только что звонил Калинкин. Ещё один труп на нашей территории. Кто-то из тех, кто проходит по вашему делу. Калинкин обнаружил на квартире, куда отправился кого-то задерживать… Давай быстро!

Я бросил трубку и смахнул со стола в сейф протоколы допросов.

— Пока ты мне мозги чертовщиной забивал, у нас ещё один труп появился, — раздраженно бросил я Петрову. — Ещё ни разу не встречался с убийствами, которые совершали инопланетяне или духи. Зато частенько приходилось натыкаться на идиотов, которые мешают эти преступления раскрывать. Духи, джины, заговоры и обряды… И как это тебя до сих пор не выкинули из «службы»?! Я бы таких работничков…

Накинув плащ, я распахнул дверь и буквально столкнулся со стоящим на пороге парнем лет тридцати. Он посмотрел мне в глаза невидящим взглядом наркомана и уточнил:

— Капитан Русаков? Оперуполномоченный Русаков? Русаков Сергей Владимирович?

— Да, это все я, но сейчас мне некогда. Извините, но я спешу. Приходите вечером.

— Я — Борисов. Костя Борисов. Константин Семенович Борисов.

— Очень приятно, — кивнул я, протискиваясь мимо него к выходу. — Приходите вечером, Константин Борисов, и я вас внимательно выслушаю.

— Я — Константин Борисов. Я ограбил Ватюшенко и убил Самохина. Я пришёл сдаваться. Я хочу все рассказать.

Не пройдя и двух шагов, я замер и медленно обернулся. Стоявший на пороге все так же безразлично смотрел сквозь меня.

— Проходите в кабинет, — напряженно сказал я. — Присаживайтесь… И разрешите посмотреть ваши документы,

Парень ватной походкой пересек кабинет и, упав на стул, протянул мне паспорт.

— Борисов Константин Семенович, — прочитал я вслух, — 1969 года рождения, прописан… холост… Если я правильно вас понял, вы хотите сознаться в ограблении квартиры Ватюшенко и…

— И в убийстве моего друга Станислава Ивановича Самохина. Я убил его сегодня утром. Мы не поделили похищенное, и я его убил.

Я удивленно посмотрел на замершего в ожидании Петрова и достал из стола бумагу и ручку.

— Константин Семенович… Вы правильно поступили, что пришли к нам. Разумеется, суд учтет ваше раскаяние и добровольную помощь следствию… Сейчас мы с вами запишем ваши показания…

— Я все расскажу, — глядя сквозь меня, сказал Борисов. — Все расскажу. Дайте мне камень, который принес вам Ануфриев, и я все расскажу.

— Мы проведем опознание, — пообещал я, — позже… А сейчас давайте начнем с самого начала. Откуда вы узнали о ценностях, хранящихся в квартире Ватюшенко?

— Я все расскажу. Я ограбил квартиру Ватюшенко и убил своего друга Станислава Самохина. И чтобы рассказать подробнее, мне нужно увидеть камень, который принес вам Ануфриев.

— Да подождите вы с этим камнем. Я вам его покажу, если вам станет от этого легче. Но давайте всё же начнем с протокола, а потом — хоть камни, хоть песок…

— Камень, — глухо сказал Борисов. — Я должен сосредоточиться и начать по порядку. Все дело в нём. Он нужен для того, чтобы рассказать, как я ограбил квартиру Ватюшенко и убил…

— Хорошо, хорошо, — поморщился я и полез в сейф. — Дам я вам этот камень, только успокойтесь.

— Сергей!.. — предостерегающе начал Петров. Но я толь ко отмахнулся:

— Не мешай. Не видишь — у парня шок. Если он зациклился на этом булыжнике, я дам ему его подержать. Ничего не случится. Это, между прочим, кабинет уголовного розыска…

— Сергей, — повысил голос Петров. — Подожди! Тут что-то не так…

— Отстань, — досадливо бросил я и, отыскав, наконец, злосчастный камень, протянул Борисову. — Вот твой «осколок древности», а теперь… Эй, эй, ты куда?!

Зажав в руке камень, Борисов встал и направился к дверям. От такой наглости у меня даже перехватило дыхание.

— Стой! — крикнул я, бросаясь за ним. — Стой, кому говорю!

— Я должен отнести камень, — бормотал Борисов, не сбавляя шага передвигаясь к двери. — Я отнесу камень, вернусь и все расскажу. Расскажу, как я ограбил квартиру Ватюшенко, как я убил своего друга Станислава Са…

— Нет, парень, так дело не пойдёт, — сказал я, хватая его за плечо. — Ну-ка, постой…

К моему удивлению, Борисов, на вид легче и слабее меня, без особого усилия продолжал идти вперёд, невзирая на то, что я почти висел на нём, всеми силами стараясь удержать.

— Черт знает что такое! — пробормотал я, забегая вперёд и загораживая ему выход в коридор. — Петров, да помоги же, наконец! Что ты стоишь как вкопанный?!

Опомнившийся Петров бросился на Борисова сзади и повис у него на плечах. Одним быстрым, легким движением Борисов сорвал его с себя и отшвырнул в сторону.

— Это бесполезно! — крикнул мне Петров, поднимаясь с пола. — Он не в себе…

— Сейчас мы приведем его в чувство! — разозлился я и, не теряя больше времени на уговоры, что было сил врезал необычному посетителю в челюсть…

Он лишь слегка качнул головой, продолжая теснить меня к выходу. Я недоуменно посмотрел на свой разбитый кулак, на ссадину, украсившую челюсть Борисова, и, широко размахнувшись, ударил ещё раз.

— Ничего не понимаю, — признался я. — Я таким ударом людей наземь валил… Я же семь лет боксом занимался… Что же это такое?! Ну, держись!..

Я стиснул зубы и отвел руку для нового, решающего удара. И тут произошло совсем необычное. Хрупкий на вид Борисов прихватил меня одной рукой за отворот пиджака и, легко оторвав от земли, бросил через весь коридор. С глухим стуком я ударился о кафельную стену затылком, перед глазами словно взорвалась световая бомба, а затем свет погас и наступила ночь…

Застонав, я с трудом разомкнул налитые свинцом веки и посмотрел на плавающего в тумане Петрова.

— Сейчас ты выглядишь ещё отвратительней, — с трудом ворочая прикушенным языком, признался я. — У тебя какая-то расплывчатая физиономия. В золотистую точечку… И птички вокруг летают…

Я потряс головой, разгоняя кружащиеся перед глазами звездочки и окутывающий их туман.

— Вот так-то лучше… Немного, но лучше… Где эта сволочь?!

— Ушел. Я бросился было за ним, но он припустил, как хороший спринтер. Догонять его было бесполезно. Иметь для этого машину было мало, нужно было быть ещё и Шумахером… Исчез, как и не было.

— Знаешь, что меня успокаивает? — спросил я поднимаясь. — То, что мы с ним обязательно встретимся. Рано или поздно, но встретимся. И вот тогда… У-у, моя бедная голова!.. Он что, обучался в Шаолине? Или имеет весь на бор поясов по айкидо, таэквандо и дзюдо, вместе взятых?..

— Он — зомби, — спокойно и как-то буднично сообщил Петров. — Самый настоящий зомби. Это был наглый, расчетливый и очень точный ход. Кто-то завладел его волей и руководил его действиями. Этому «кому-то» был очень нужен камень, и он его получил… Как я сразу не догадался, глупый я осел?! Четыре камня, составляющие заклятье! Его нельзя снять, пока отсутствует хоть один камень! Он должен был прийти, и он пришёл. А я… А я осел!

— Я тоже хочу выставить свою кандидатуру на участие в соревнованиях на роль главного идиота в угро, — хмуро признался я, массажируя огромную шишку на затылке. — Как ребенка малого провели! Но я его встречу, это я обещаю… Ох, что я скажу Калинкину?! Что я ему скажу, чтоб он поверил?!

— Я — осел, Геннадий Борисович, — закончил я рассказ. — Петров тоже осел, но поменьше. Он — маленький, миниатюрный ослик из детских мультфильмов, а я — огромный, длинноухий, бухарский ишак!

— Верю, — сказал Калинкин. — Я где-то слышал, что ослу перед мордой привязывают морковку, и он идёт за ней десятки километров с поклажей за спиной. Тебе тоже пообещали морковку, вот ты и пошел… Только объясни мне, как такой бугай как ты посреди отдела милиции, в кабинете уголовного розыска, днём, когда кругом десяток вооруженных сотрудников, смог упустить убийцу и проворонить вещдок?.. Вот этого я все равно не могу понять.

— Я тоже, — признался я. — Это какой-то Стивен Сигал, или Ояма… Я летел метра три, и если б не помешавшая моему полету стенка, то смело можно приплюсовать ещё метров пять возможного «парения»… Я просто не ожидал. Ни того, что он придет, ни того, что он сможет так легко меня одолеть. Бил-то я его со всей силы… Почти со всей силы.

— Зачем же им понадобился этот камень? — задумался Калинкин. — На первый взгляд он ничего им не дает… И так рисковать ради какого-то паршивого кровавика? Глупость…

— Этому есть только одно объяснение. Камни были вмонтированы в чашу, а они их выковыряли для того, чтобы вставить в свои печатки. По всей видимости, покупатель отказался брать поврежденную чашу. Для него-то она представляет интерес как историческая ценность, а не как кусок золота. А сейчас им, как никогда, нужны деньги. Они уже знают, что раскрыты, и стараются улизнуть из города, а денег нет. Есть возможность их получить, но только восстановив первоначальный вид чаши. Пришлось рисковать. Логично?

— Логично, —согласился Калинкин. —А как быть с трупом Самохина?

— Это обычный случай. Не поделили награбленное, и Борисов свернул ему шею. Он сам рассказывал мне об убийстве. Понятно, что после двух убийств Борисов и Зеленкин сбежали, не желая рисковать.

— Сбежали в такой панике, что не захватили документы?

— На паникера Борисов не был похож, — заверил я, невольно трогая шишку на голове. — Скорее на самоубийцу. Или, как окрестил его Петров, «зомби». А документы им больше ни к чему. С тех пор как мы узнали их фамилии, паспорта представляют для них опасность.

— Но только Зеленкин захватил с собой одежду, деньги и продукты. В квартире Борисова ничего не тронуто. На всякий случай я оставил там постового — вдруг ещё вернется. И сегодня меня вызывает к себе начальник РУВД. Догадываешься, что он мне скажет? По делу уже проходит второй труп, а фактов — с гулькин нос.

— Как это «с гулькин нос»? — возмутился я. — Ануфриева задержали? Часть похищенного изъяли? Подозреваемые есть? Работа идёт полным ходом.

— Пока они не задержаны, они всего лишь подозреваемые, а значит, и дело не раскрыто. Черт его знает, сколько ещё трупов описать придется, пока эта «сладкая парочка» не попадет нам в руки. Им сейчас деньги нужны. Много денег. А судя по характеру их деятельности, эти хлопцы ни перед чем не остановятся. Неизвестно, что от них ждать в следующую секунду…

В дверь кабинета осторожно постучали.

— Да-да! — крикнул я. — Входите, открыто.

На порог шагнул высокий светловолосый парень, одетый в грязные, перепачканные землей джинсы и такой же чистоты свитер. В руках он держал спортивную сумку. Проскользнув в кабинет, он запер дрожащей рукой дверь на замок и, тяжело дыша, уставился на нас.

— Что вам угодно? — нахмурился Калинкин.

— Мне… мне начальника, — вздрагивая от каждого шороха за стенами кабинета, прошептал парень. — Начальника или того, кто ведет дело об убийстве старика-антиквара…

— Начальник угро перед вами, — представился Калинкин. — А оперативник, ведущий это дело, сидит напротив… Что вы хотели?

— Я — Зеленкин, — сказал парень, приближаясь к нам. — Зеленкин Олег Тимофеевич. Это я ограбил квартиру Ватюшенко.

Мы с Калинкиным переглянулись и медленно поднялись со своих мест. Калинкин кивнул мне и, отступив на пару шагов, засунул руку за отворот пиджака, а я, сделав шаг навстречу Зеленкину, радостно улыбнулся:

— Тот самый Зеленкин? Ну, конечно же!.. Как мы рады вас видеть…

Парень удивленно посмотрел на меня, и в этот момент я, с короткого размаха, ударил его в подбородок. Своротив на своём пути несколько стульев, он перелетел через весь кабинет и, упав в углу, замер. Осторожно приблизившийся к нему Калинкин пощупал пульс и, оттянув веко, заглянул в глаза.

— Нокаут, — констатировал он. — Вот так и появляются легенды о жестокости угро. Приходит человек сдаваться, а ему — в морду… Да так, что он через раз дышит…

— Значит, с ним все в порядке… Мне как-то не очень хочется вторично исполнять роль тарана для стенки. А эта «веселая компания» очень эффективно вырабатывает у меня условные рефлексы. «Я — Борисов», «Я — Зеленкин», а потом… Нет уж, так надёжнее…

Лежащий на полу парень зашевелился, с трудом сел и помотал головой.

— Вы что, мужики?! — ошалело глядя на нас, спросил он. — Я же сдаваться!

— Вот именно поэтому, — витиевато пояснил я. — Именно по этой самой причине… Геннадий Борисович, может быть, это глупо, но мне кажется, что следует позвать Петрова. Он явно что-то знает, только не хочет говорить, скрывая свои факты под всеми этими глупостями о мистике и фантастике… Но раз уж он что-то знает, то ему следует присутствовать на допросе. Может быть, новая информация подтолкнет его к какой-нибудь идее, которой он с нами поделится…

— Он сидит у меня в кабинете, — сказал Калинкин. — Уже третий час висит на телефоне и звонит по таким номерам, что бедный аппарат краснеет и плавится… Пойду, позову его.

Начальник ушел, а я помог Зеленкину подняться и сесть на стул.

— Больно, — пожаловался он, потирая скулу. — Как кувалдой саданули…

— Сами виноваты. Твой дружок несколько часов назад едва из меня настенный портрет не сделал… Он что, занимается восточными единоборствами?

— Какой дружок? — испуганно переспросил Зеленкин, с ужасом оглядываясь на дверь. — Борисов?! Он приходил сюда?! Он здесь?!

— Приходил, уходил… Но я до этой сволочи ещё доберусь, — пообещал я. — Табуреткой по голове заеду — никакое ушу не спасет.

— Он может прийти, — прошептал Зеленкин. — Он может прийти сюда за мной…

В кабинет бесшумно проскользнул Петров и устроился в углу на диване.

— Давай-ка по порядку, — предложил я. — С самого начала. Как, кто, откуда и зачем. Я слушаю.

— Я с Самохиным и Борисовым с детства знаком. В одном дворе жили. После армии тоже, вроде как… общие дела, то да се…

— Грабежи, разбои, — поддакнул я. — Кражи да драки…

— И это тоже, — хмуро признался Зеленкин. — Денег вечно не хватает, а профессии у нас не особо обогащающие. Слесаря да электрики… Ни с девчонками в кафе посидеть, ни в отпуск вырваться… Было дело, чего уж скрывать… Но до встречи с этим иностранцем все, вроде, обходилось… А две недели назад встретили мы на улице прилично «прикинутого» мужика. Решили его опустить на бабки. Дошли вслед за ним до первой подворотни, прижали к стене… Стас ему отвертку к горлу приставил и говорит: «Давай бумажник». А тот вдруг заулыбался и отвечает: «Я вам, ребята, не только бумажник отдать могу, но могу и богатыми сделать. Если поможете мне, то получите такие деньги, что вам и не снились». Стас ему говорит: «Это мы позже обсудим, а сейчас гони портмоне». Мужик без слов достает бумажник, вынимает деньги и отдает нам. Почти тысячу баксов в тот раз сняли… Естественно, никаких разговоров мы с ним начинать не стали, а как деньги получили — «руки в ноги», и бегом оттуда… И вдруг появляется этот мужичок через три дня у нас во дворе. Как адрес умудрился узнать — ума не приложу. Да только подходит он к нам вечером, когда мы во дворе на скамеечке отдыхали, и здоровается, как со старыми знакомыми. Мы поначалу перепугались. Все, думаем, погорели. Теперь ментов вызовет и — амба! Или, чего хуже, каким-нибудь «авторитетом» окажется, и тогда резать нас на части будут медленно и долго… Но мужик вроде как и не обижается. Сигаретами хорошими угостил, сказал, чтоб на счёт тех денег не беспокоились, для него это, мол, не сумма. И спросил, не хотим ли мы заработать в десять раз больше. В десять раз — вы представляете! Мы, естественно, заинтересовались. Мужик сказал, что он иностранный подданный и приехал сюда за семейными реликвиями, отобранными большевиками у его предков. А акцент у него и впрямь был. Легкий, не мешающий ни говорить, ни слушать, но был. Вроде как у прибалта или латыша… И сказал он, что нашёл часть своих реликвий у какого-то старика-антиквара, но тот продавать не хочет. И вот если нам удастся выкрасть эти безделушки у этого старика, то заплатит он нам в десять раз больше… А нет — так у него в Питере связи на таких уровнях, что от нас за то ограбление и следа не останется. Но нам и угрожать не надо было. Такие деньги за какую-то посудину, пусть даже и золотую? Раз уж она ему так дорога, что готов за неё такие деньги выложить, то решили мы её достать. Тем более что мужик этот нам про коллекционера полный расклад выдал: где живёт, когда приходит, когда уходит. Проблем особых не предвиделось. Они позже начались, когда мы дверь квартиры антиквара вскрыли. Отмычки нам, кстати, тоже иностранец дал. А старик-то дома оказался. Борисов ему с перепугу по голове его же палкой и саданул… Связали мы мужика, а потом… Потом увидели, что хрипит он… Вроде как кончается… Перепугались, конечно. Долго в квартире копаться не стали, чашу из сейфа вынули, деньжат прихватили, ещё кое-что, по мелочи, что на виду лежало, и бежать… Иностранец с нами расплатился и сказал, чтоб мы отнесли чашу в старый разрушенный замок, это в центре города, я показать могу. Там такой старый двухэтажный особняк стоит… И разрешил остальные безделушки у себя оставить. Ему только этот кубок был нужен. Я сам лично эту чашу в замок отвез и в одной из комнат особняка оставил…

— Подожди, подожди, а камни? — напомнил я. — Те самые, которые вы из чаши выковыряли?

— Вот из-за этих-то поганых камешков вся эта жуть и началась, — сквозь зубы простонал Зеленкин. — Черт дернул Борисова на них позариться… Решили сказать иностранцу, что в таком виде чашу и нашли, а камешки себе оставить. Детская дурь! Три из них красивые были. Не драгоценные, но симпатичные. Переливались так, искрили… Да о чем я говорю?! Идиоты мы!.. Мужик в тот раз на чашу и не взглянул, словно уверен был, что она от него никуда не денется. Была у нас мысль «кинуть» мужика и толкнуть чашу по второму разу. Да струхнули. Решили, что овчинка выделки не стоит. Неизвестно, кто он и что после этого выкинет, а десять тысяч долларов не такие уж большие деньги, чтоб из-за них по стране бегать. А про камни как он мог узнать?! Мы же не из жадности их вынули-то… Просто глупость… Им — грош цена в базарный день… Глупость… Остатки вещей мы отдали Ануфриеву. Толку от них не было, а как за старинные безделушки кое-что за них получить было можно. Решили по-быстренькому избавиться от шмоток… И вдруг этим утром прибегает ко мне перепуганный Самохин. Весь трясется, бледный, как покойник, и несет какую-то чушь. Говорит, что иностранец этот чуть ли не из воздуха в его квартире возник и едва его на части от ярости не разорвал. Грозил, обещал в порошок нас стереть, если камни эти ему обратно не отдадим… Стас — в отказ, мол, знать ничего не знаем. Но тот и слушать не стал, сказал, что старик этот, Ватюшенко, помер. Убили мы его ненароком. И что «мокрое» дело на нас теперь. Но он даже сдавать нас не станет, а такое с нами сотворит, что нам смерть счастьем покажется. Дал срок — три часа… Вам, наверное, странно слышать, что три здоровых, нетрусливых мужика выполняли требования неизвестно кого… Но, знаете, было в нём что-то такое… Это словами не высказать… Решили мы собрать эти камни и вернуть их, от греха подальше. Из-за каких-то осколков получать проблемы нам не светило. Пошли мы к Ануфриеву, надеясь, что тот камень, который мы ему отдали, он ещё продать не успел. И тут узнаем, что его забрала милиция. Перепугались мы жутко — понимали, что Ануфриев молчать не станет. Решили на время уехать из города. Отправились по домам — вещи собирать. Едва я успел уложить сумку, как в дверь позвонили. Я в «глазок» Борисова увидел и открыл… Это был Борисов… Но… Это был не тот Борисов, которого я знал. Он словно умом тронулся. Он был всегда самый слабый среди нас…

— Это я заметил, — вставил я. — Если Борисов был самый слабый, то что же умеете вы, а, ребята?..

— Я вам клянусь! Он всегда был немного жесток и считал, что сила дает ключ ко всем жизненным благам… Но таким я его никогда не видел. Он начал нести какую-то чушь про то, что нашёл своего господина и хочет, чтоб я тоже ощутил благодать его мощи. Что мы будем служить самому великому человеку на земле и что именно мы будем стоять у истока его власти. Что мы должны вознести его на трон даже ценой наших жизней, и за это нам будет обещана великая благодать… Короче, я понял, что он свихнулся со страху, и попытался сбежать. Он чуть не убил меня! Ему нужен был камень. Я показал, где он лежит, и пока он его забирал — сбежал. Я бросился к Самохину и обнаружил… Я на шел его мёртвым. Голова у него была неестественно вывернута. Наверное, кто-то свернул ему шею. Кто-то, очень сильный. Он был неплохим борцом и так просто он не дал бы себя убить… Тогда я попытался отсидеться в квартире одного моего знакомого. Мне повезло: из окна квартиры я увидел, как к парадной этого дома направляется Борисов. Все той же странной походкой и все с тем же выражением на лице… Я сбежал через чердак и решил, что лучше всего прийти к вам и все рассказать. Я понимаю, что вы мне не поверите, но они убьют меня, а заступиться за меня некому. Все, что происходит вокруг, — какое-то сумасшествие… Я ничего не понимаю и очень боюсь. Спрячьте меня… Спрячьте…

— Как звали этого иностранца? — спросил я.

— Он сказал, что его зовут Жеводан. Я не знаю, имя это или фамилия…

— Описать его сможешь?

— Да… Высокий. Очень худой. Но не так худой, как слабый человек, а… Как бы это сказать… Словно он состоит из одних сухожилий. Когда пообщаешься с ним некоторое время, понаблюдаешь за его жестами и движениями, создается именно такое ощущение. Мне даже кажется, что он легко бы мог раскидать нас в тот раз, когда мы на него напали, но не захотел… У него густые черные волосы, очень черные глаза и аккуратные, изящные усики. Лицо вытянутое, скуластое. Брови очень густые. На переносице сходятся. А глаза все время прищурены, словно смотрит через прицел пистолета. Одет очень добротно, дорого… Что ещё? Вот!.. Амулетик с цепочкой у него на шее. Такой треугольный камень, синевато-коричневого цвета. И на нём знаки… Нет, рисунки… Помню, что рисунки, но вот какие — я не заметил. Камень на свету переливается всеми цветами радуги, и очень сложно было разглядеть рисунок… А цепочка простая. Не золото и не серебро. Потому мы в тот, первый раз и не стали её снимать…

— Лабрадор, — впервые подал голос Петров. — Всё верно, это — Жеводан. У него был медальон из лабрадора, так называемого «камня гиперборейцев»… Видимо, это очень важная для него поездка, если он не боится носить лабрадор. При его занятиях это может быть опасно. Этот камень «укротить» невозможно.

— Ты знаешь, кто этот иностранец? — удивился я.

— Увы. Именно он и интересовал меня с самого начала. Помнишь, я рассказывал тебе про человека, которого наши люди потеряли недалеко от дома Ватюшенко? Это и был Жеводан.

— Что ж… Тогда дело можно считать почти законченным, — вздохнул я с облегчением. — Зеленкин и Ануфриев у нас, Ватюшенко и Самохин убиты, Борисов и этот… Как его?.. Живоглот?

— Жеводан, — поправил Петров.

— Да, Жеводан… Все «действующие лица» этой истории нам известны, только последние двое где-то все ещё бегают. Тайн больше нет. Дело, как говорится, «с лицами», далее пойдут «технические детали». Розыск, задержание, допросы, очные ставки и все такое… Сегодня же выставлю на них «сторожевики». Рано или поздно они попадутся. Всю жизнь бегать не будут. С иностранцами, правда, придется повозиться, но и в этом кое-какой опыт имеется… Если, конечно, он — настоящий иностранец.

— Настоящий, — подтвердил Петров. — И прибыл сюда официально.

— Тем лучше. Свяжемся со спецотделом…

В кабинет заглянул Калинкин:

— Закончили?

— Так точно, Геннадий Борисович. Картина понемногу проясняется. Некоторые дополнительные штрихи выяснятся позже, но в целом суть понятна уже сейчас.

— Семенов, — позвал Калинкин участкового, проходившего мимо кабинета. — Отведи задержанного в дежурку… И смотри за ним получше. Эти парни имеют склонность к «неожиданным переменам настроения», — он сел на место Зеленкина и кивнул мне: — Вкратце объясни суть. Я сейчас еду в РУВД, нужно как-то реабилитироваться перед шефом… Только вкратце, у меня нет времени.

— Самохин, Борисов и Зеленкин занимались мелкими кражами и грабежами, — сказал я. — На одном из таких «предприятий» познакомились с неким Жеводаном, предположительно иностранным подданным. Он и предложил им ограбление квартиры Ватюшенко, пообещав хорошо заплатить за некую золотую чашу, представляющую историческую ценность. Во время ограбления преступники, по неопытности, не убедились, что квартира пуста, и наткнулись на хозяина, к несчастью для него, оказавшегося дома. Стукнули по голове, связали. Но не рассчитали — Ватюшенко скончался. Испугавшись, они сбежали. Похищенную чашу Зеленкин отнес в обусловленное место, но перед этим, по своей глупости и молодости, они имели неосторожность повредить её, позарившись на украшающие её камни. Заказчик, обнаружив недостающие украшения, вернулся к ним с угрозами. Видимо, стресс и напряжение последних дней сыграли злую шутку с Борисовым — он сошел с ума. Этим и объясняется его огромная сила и странное поведение. Он убил Самохина и едва не отправил «к праотцам» Зеленкина, отнимая злополучные камни. После пришёл к нам и благодаря своему нетипичному поведению обвел вокруг пальца и меня. Остаётся под вопросом: отдал ли он все эти камни заказчику, но это уже вопрос десятый. Показания Зеленкина и Ануфриева надёжно приковывают Борисова и Жеводана к этому делу… Нужно подавать в розыск, Геннадий Борисович. А относительно иностранца — связываться со спецотделом.

— Хорошо. Дожимай дело до конца, пока оно идёт в руки, — кивнул Калинкин. — Бери в помощь Бирюкова, и доводите все до ума. В деле должны быть все справки, протоколы, всё… Сам знаешь, как это должно выглядеть. Всё же два трупа. Это не какая-нибудь кража из общежития. Раскроем — начальство от нас месяца на два отвяжется… До следующего трупа… Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул он через плечо, — чтоб не сглазить… Все, я убежал. Ни пуха!

— Ты думаешь именно так, как рассказал? — спросил меня Петров, когда мы остались одни.

— А ты опять за своё? — усмехнулся я.

— Сергей, ты можешь меня внимательно выслушать? Всё не так просто, как кажется. Если ты сейчас не поверишь мне, то можешь наделать бед… Точнее, помочь им свершиться. Я пока не могу сказать тебе всего… Я ещё должен кое в чём убедиться… Дай мне время на это. Просто поверь и послушай меня. Если я найду подтверждения своим догадкам, то открою тебе такие тайны, за которые многие люди с радостью отдали бы свою правую руку.

— Упаси меня судьба от комитетчиков, дары приносящих, — с пафосом изрек я. — Чем дальше от этих тайн, тем спишь спокойнее.

— Если все окажется так, как я думаю, то тебе во многом придется изменить своё мировоззрение. Я могу ошибаться, но мне кажется, что ты — один из тех редких людей, которые могут… Впрочем, об этом потом. Позже.

— Правильно, — подтвердил я. — И чем позже, тем лучше. А пока у меня дела. Хочу съездить в тот дом, куда Зеленкин отнёс чашу. Посмотрим, что это за «место сходняка» и почему там устраивают свидания.

— Тебе не следует туда идти. Тебе нужно подготовиться. Человек, в руки которого попала чаша… Скажем так: не совсем обычный человек. К встрече с ним нужно готовиться куда основательнее, чем ты думаешь. Он обладает некоторыми способностями, которые на первый взгляд могут показаться абсурдными.

— Гипнотизёр, что ли? Так на меня это не действует. У меня воображения — ноль. А психика простая, как у кочегара… Был у меня случай, когда один такой «кудесник» вокруг меня прыгал и руками махал. Шаманствовал до тех пор, пока я его за ухо не взял да в отдел не приволок. Вот там он разом сник и все свои заклинания позабыл. И не мудрено: я у него одной наркоты килограмма на два изъял.

— Расскажи поподробней, — попросил Петров.

— Чего рассказывать? Жил на моей территории один «деятель». Разными восточными заумностями увлекался. А у меня на него информация рекой текла. Мол, скупает наркотики в огромных количествах. В таких количествах их ни один наркоман переварить не может. А раз не для себя, значит, торгует. Но слухи — слухами. Человек он солидный был, на одних слухах к нему близко не подойдешь. Заведующий какой-то там крупной библиотекой, кажется, даже доктор каких-то наук… Не помню уже. Дальше — больше. Стала мне информация поступать, что открыл он у себя притон. Люди разные собираются, «травку» покуривают. Вот тут уж я не выдержал. Решил убить пару выходных и устроить небольшую засаду. И представляешь, как в точку попал! Подхожу к дверям его квартиры, а оттуда такой запах анаши и ещё какой-то гадости прет, что даже на лестничной площадке голова кружится и галлюцинации появляются. Я, не долго думая, эту дверь — вдребезги, влетаю в квартиру. Батюшки! Эротика Востока! Пять голых мадам несовершеннолетнего возраста танцуют какую-то «ламбаду», а этот старый паразит стоит перед столом в чем мать родила и водит руками над хрустальным шаром… И дым в квартире — коромыслом. Он в какие-то чашки, расставленные по углам стола, рассыпал наркоту и поджег… Ну и сами, видимо, «приложились». Глаза у всех собравшихся, как у бешеной трески, морды отрешенные, знай пританцовывают. Я этого «востоковеда» от стола оттягиваю, а он шипит, грозится, пальцами растопыренными мне в физиономию тычет и каких-то древних богов на «разборку» со мной вызывает. Что-то я ему там нарушил. Помешал какой-то там обряд выполнять и кого-то из «загробного» мира вызвать. Минут двадцать дергался. Потом я устал его успокаивать и говорю: «Послушай, отец, не перестанешь паясничать — наручники надену. Лучше добром в отделение иди, не доводи до греха. А «духи» явятся, так я и их тоже, как соучастников… Здесь наркоты на всех хватит. Да ещё засаду на вечер устрою, чтоб побольше твоих «джиннов» выловить, развратник ты старый!» Тут у него с головой совсем плохо стало. «Я, — говорит, — ещё вернусь. А сейчас превращусь в дым и улечу». Ну, я не стал его больше уговаривать, наручниками-то к столу и пристегнул… Чтоб «не улетел». Тут у него в голове немного прояснилось, меня, вроде как, узнал, шепчет: «Страж, страж». В том смысле, что «страж порядка». Но потом снова за своё… Я, когда его в отделение доставил, то вызвал врачей. Те сказали: шизофрения, без всякого сомнения. Можно сказать: повезло мужику — сразу от нескольких статей в сумасшедшем доме скрылся. Вот к чему твоя ученость приводит. Изучаешь разные «дао», входишь в «нирвану»… А выйти — не получается. Так «нерваным дауном» и остаешься. Вот такие дела… Чего это ты так на меня смотришь? Не веришь? У мужиков спроси. Это два года назад было. И Семин помнит, и Бирюков…

— Значит, все-таки ты, — расплылся в какой-то блаженной улыбке Петров. — Значит, это ты… А я сомневался. Не сразу тебя признал… Но это ты.

— Эй, эй, — предостерег я. — Ты на всякий случай держи себя в руках. У тебя что-то с душевным состоянием не так. У тебя сейчас такое странное выражение лица, что тебе совсем не помешает глоток водки… О, черт! Обед! Я же совсем забыл про обед! Я голодный, как стая волков зимой! Так, я убегаю… Вернусь через час. Ты пока можешь подождать здесь или, что ещё лучше, сходи-ка в ближайшую рюмочную и…

— Подожди! Я должен тебе кое-что рассказать.

— Нет. Война войной, а обед — по распорядку. Приду — скажешь. Я мужик опытный, знаю, что стоит задержаться на работе на пять минут, так обязательно что-то такое случится, что до следующего вечера голодным останешься. Все, я убежал.

— Я тебя в любой ресторан отведу, только послушай…

— На халяву?! — замер я на пороге.

— Что?

— В смысле: ты платишь?

— Да, за счёт нашей «конторы». Это входит в бюджет.

— Дорогой мой, — раскрыл я объятия. — Да в таком случае я готов слушать тебя три раза в день. В завтрак, в обед и в ужин. Ты можешь говорить о чем угодно: о магах, об инопланетянах, о своей первой любви и даже о том, как ты избежал приёма у психиатра при поступлении на работу. Пока ты платишь — я слушаю… Только учти: аппетит у меня чисто русский. Живот видишь? Литров десять влезает. Я тебя предупредил.

— Договорились. Куда едем?

Я невольно задумался. В ресторане я был всего один раз за всю свою жизнь. Лет семь назад я сумел накопить достаточно денег на обед с Леной, которая в то время была моей невестой, и пригласил её в небольшой, «средней руки», ресторан… Но того ресторана давно уже не было, а новых я и не знал.

— На твоё усмотрение, — решился я. — Главное, чтоб было много и было вкусно… Ох, и отощает же сейчас ваш бюджет… Знали бы налогоплательщики, на что деньги тратят… Эй, а как же со временем? Я ведь на работе. У тебя есть машина?.. Отлично. Тогда — поехали.

— Ну вот, — сказал я, отодвигая пустую тарелку. — Теперь я готов тебя выслушать… Не знаешь, здесь курить можно? Интересно, это пепельница или вазочка? Уж больно она хрустальная…

— Ты когда-нибудь слышал о комиссиях по изучению аномальных явлений? — спросил Петров. — О существовании отделов, подчиняющихся лично президентам тех стран, в которых они существуют, и финансируемых по особым статьям? Иногда крохи информации всё же проскальзывают в печати. Ты мог слышать о расстреле по приказу Сталина основной части предсказателей, работающих с картами Таро, которых созвали в Москву якобы на симпозиум. О комиссиях по изучению остатков инопланетных кораблей. О пике противоборства исследовательских институтов в области парапсихологии между Россией и Америкой в семидесятые годы. О легендарном экстрасенсе из ЦРУ Ури Геллере. О советниках нашего президента по «профилактике опасных ситуаций»… И вся эта информация далека от истинного положения дел. Но зато это позволяет мне начинать разговор не «с нуля»… Я вхожу в состав группы, занимающейся изучением оккультных наук. Все, что касается мистики и мистических представлений о мире и человеке. Зороастризм, буддизм, христианство, герметизм и многое, многое другое…

— Слушай, давно хотел спросить… А инопланетяне действительно есть?

— Этим занимается другой отдел, — уклонился от ответа Петров. — У нас довольно узкие направления работы, и встречаемся мы только в тех случаях, когда наши интересы пересекаются.

— И вам за это деньги платят?! — скривился я. — Зарплаты, на изучение, на исследования, командировочные?

— И большие деньги, — кивнул Петров. — Немного меньше, чем тратят американцы, но на основные разработки всё же хватает. Слишком велико практическое значение наших исследований. И в области наук, и в шпионаже, и в политике… А лично я занимаюсь проблемой безопасности. Ну и, в качестве, так сказать, «нагрузки», возвращаю некоторые пропавшие раритеты. У людей, занимающихся магией, есть страсть тащить к себе самые различные раритеты, представляющие, по их мнению, какую-то магическую ценность. Бывают случаи, когда их пытаются и уничтожить.

— Так ты — ученый?

— Можно сказать и так. Хотя у нас работают такие «титаны» наук, по сравнению с которыми я — ничто. Моя работа не предусматривает написание диссертации, она — практического порядка. Можно, конечно, и диссертацию защитить, но зачем? Сейчас слишком много бездарей так рвутся получить «доктора», что я с удовольствием пропущу их вперёд и займусь настоящим изучением наук. Согласись, что можно иметь три высших образования и оставаться идиотом. А можно заниматься самообразованием и знать в десять раз больше любого «доктора» или «кандидата». Все за висит от желания. А то, что люди скажут… Они все время что-то говорят. Видимо, очень неприятно, когда кто-то в чем-то лучше тебя. Потому и с огромным, нескрываемым удовольствием «по-дружески» указывают на твои «ошибки». Но «собака лает — караван идёт». Я занимаюсь сбором и сортировкой информации, изучением этого предмета и безопасностью. Прежде всего безопасностью. Часто проявление мистических сил выливается в определенные формы, которые могут быть опасны не только для отдельных людей или городов, но и для человечества.

— Вспомнил! — обрадовался я. — Я мультфильм смотрел: «Охотники за привидениями». Ты про это рассказать мне хочешь?

— Я понимаю, что тебе трудно в это поверить, но… По старайся отвлечься от стереотипа. Сейчас очень многие уважаемые и ученые люди склоняются к тому, что в мире все устроено не так просто, как кажется. Вспомни о болгарской ясновидящей Ванге. Вспомни о находке Ноева ковчега. Вспомни о книге пятидесяти трёх лучших ученых Америки, в которой они заявляют о своей уверенности в существовании Бога. Половина наших ученых уверена в существовании внеземной жизни, и недавно нашли этому подтверждение, обнаружив в метеорите остатки иноземной жизни. Другие уверены в существовании аномальных явлений… Хотя, смотря что называть «аномальными явлениями». Если какие-то вещи происходят — они реальны… Вот, к примеру: сколько, по-твоему, может прожить человек?

— Как-то раз мне доводилось принимать заявление от бабули, у которой в автобусе стащили кошелек. Ей было девяносто восемь лет. Крепкая такая старушка, с её-то здоровьем ещё и меня переживёт… Думаю, что до ста двадцати лет «прокашлять» можно… При определенных условиях, конечно.

— В 1973 году скончался азербайджанец Ширали Муслимов в возрасте ста шестидесяти восьми лет. Венгр Золтан Петраж прожил сто восемьдесят шесть лет. Турок Заро Ага — сто пятьдесят шесть лет. Иранец Мухаммед Аюба — сто восемьдесят лет. Азербайджанец Меджид Агаев — сто сорок два года. Англичанин Томас Карпе — двести семь лет. Ирландская графиня Демод — сто сорок пять лет. Француз Жан Терель — сто сорок три года. А китаец Ли Чунюн «дотянул» до двухсотпятидесятидвухлетнего возраста. Кстати, на могиле знаменитого Мафусаила, прожившего, согласно Библии, девятьсот шестьдесят девять лет, если верить легенде, было написано: «Безвременно скончался»… К чему это от нести? К мистике? К науке? Английский физик Уильям Крукс, президент Королевского научного общества Великобритании, открывший химический элемент «таллий», изобретатель радиометра и прообраза современного кинескопа, вплотную занимался изучением призраков и медиумов. Причём удачно фотографировал духов. Этим же всерьёз занимался Артур Конан Дойл, написавший научный труд о механизме «материализации». Булгаков писал «Мастера и Маргариту», занимаясь изучением катаров и истории замка Монсегюр. Александр Казанцев лично наблюдал «сверхспособности» некоторых людей и убежден в существовании так называемого «сверхъестественного». Существуют подробные исследования «клинической смерти», которую подтверждали и дополняли тысячи очевидцев, лично столкнувшихся с «жизнью после смерти»… Всего и не перечислишь. Зачастую «мистические проявления» близко соприкасаются с наукой. И впереди нам предстоит ещё немало потрясений, произведенных открытиями в изучении космоса, мира и человека. Мы лезем в ДНК, в моря, в космос, а понять, кто мы, откуда и как — не можем… Или не хотим. Не хотим думать об этом. Верим тому, чему нас учат в школе по утвержденной правительством и идеологами программе, и не хотим думать самостоятельно. Но надо этим заниматься? Надо. Вот мы и работаем. Если б у меня было время и я видел, что тебе это интересно, я рассказал бы тебе об удивительных находках, тайнах и легендах, имеющих интереснейшие подтверждения и исследуемых в институтах и лабораториях. О хрустальных черепах, о камнях странного металла, о Туринской плащанице, о Стоунхендже, об идолах острова Пасхи, о загадках сфинксов, о тайнах пирамид, о… Может быть, когда-нибудь и расскажу.

— Ты мне лучше скажи, как тебя на самом деле зовут?

Петров замолчал и с удивлением уставился на меня. Потом неожиданно расхохотался.

— Но я и впрямь: Петров Пётр Петрович. Я детдомовский. Там мне имя и фамилию давали. Ничего лучшего не придумали, как окрестить подобным образом… Потом заинтересовался историей, физикой, химией, и в свою очередь, по некоторым причинам, мной заинтересовались люди из нашего аппарата… Они всегда предпочитали видеть у себя на службе тех ребят, у которых поменьше родственников. В целях секретности удобнее. Ну, и далее меня обучали уже в соответствии с будущей профессией… Если это можно на звать профессией.

— А какое отношение ко всему этому имею я?

— Можешь себе представить, что в мире идёт некое подобие конкуренции между силами «света» и «тьмы»? Названия, как ты сам понимаешь, условные. И сразу обрати внимание: не борьба, не битва, не схватка, а именно конкуренция. Им незачем враждовать, это не люди, с их непонятными амбициями, жадностью, злостью и страстями. Они вместе составляют этот мир и подчас неразделимы. Они только конкурируют между собой за право обладания власти над людьми. Невелико, конечно, счастье обладать таким «сокровищем», но по некоторым причинам им это нужно. Долго объяснять, но это напоминает игру в поддавки, в которой зло сильнее и мощнее, но в конечном итоге побеждает добро… В этих противоположностях человечество легче развивается и двигается вперёд…

— Хочешь сказать, что нет «добра» и «зла», а есть нечто целое?

— Есть учение, причем наиболее распространённое на Востоке. Но лично мне кажется, что и оно неправильно. Из тех знаний, которыми обладаю я, вытекает, что в мире идёт нечто вроде «естественного отбора». Это закон всего живого — делиться и размножаться. При этом отбор должен выявлять наиболее сильных, умных, выносливых прогрессирующих… А в нашем случае ещё и «чистых» особей. В этом случае можно предположить и существование иных цивилизаций и даже иных видов. Общество, созданное в процессе такого «отбора», в свою очередь создает ещё один мир, в котором тоже идёт «отбор», но уже с учетом имеющихся знаний и опыта. Потом ещё один… И ещё один… Вселенная большая, и она постоянно расширяется. А «душа» замечательная субстанция, способная к самосовершенствованию… Это одна из гипотез, которой предпочитаю придерживаться и я, и отдел по изучению внеземных цивилизаций. И именно эта теория находит наибольшее количество подтверждений… Правда, в большинстве своём, тоже теоретических. Так ведь и работа у нас… м-м-да… Так вот, в процессе этого «противостояния» двух сил (заметь: действующих в одном направлении и занимающихся общей задачей) рождаются некоторые отклонения. Так сказать «побочные эффекты». Там, где особо концентрируются силы «тьмы» — появляются создания, которых для удобства мы назовем условно «созданиями тьмы». Они не «предусмотрены» противоборством сил и даже нежелательны как для одной, так и для другой стороны. Они — уничтожают, а это не выгодно тем, чья задача завоевать, увлечь, захватить, но не уничтожить. В этом случае, как бы в противовес им, появляются создания и явления, которые можно условно назвать созданиями света. По влиянию на людей эти две стороны распределяются равномерно, но не пропорционально. Поэтому бывают времена, места и государства, поддерживающие и подверженные в большей степени одной из этих «сторон». Это так называемые «зоны активной концентрации». Времена инквизиции, гитлеровская Германия, сталинские репрессии, террор Робеспьера и Ленина, всевозможные войны, бунты и «перестройки». Именно в эти времена и в этих зонах концентрируется наибольшая энергетика «побочных эффектов». К примеру: если большое количество людей желают смерти и разных несчастий какому-то конкретному человеку, он начинает чувствовать себя, скажем так, «не очень». Импульсы, энергетика… Это тоже мало изучено, но факт. Именно поэтому сквернословие и проклятия запрещены как Библией, так и многими другими религиями. В истории ты найдешь много примеров тому, что правитель, чересчур зажимающий и унижающий свой народ, хиреет и высыхает прямо на глазах. Это «примитивный уровень». Но он показывает простейшее действие выделяемых мозгом импульсов, однотипных по своему астроментальному плану… Это понятно?

— Разумеется, — легко соврал я, поглядывая на часы и давая заказ официанту на дополнительный бокал вина.

— Так вот, эти импульсы сливаются в одно-единое целое и могут проявляться в самых непредсказуемых явлениях. Эти импульсы, или, точнее говоря, эта энергия — активна. И ею можно управлять, если знать — как. В доме, где всегда плачут, сложно смеяться. Этот дом на какое-то время наполняется почти ощутимой энергией боли, страха, отчаяния. То же самое случается и со страной. Подчас кажется, что уже нет выхода и будет только хуже… Человек, знакомый с законами управления этой энергией, может поставить её себе на службу. Но эти энергии бывают разного рода. Христианин не может воспользоваться для своих целей магической энергией сатаниста, а сатанист, в свою очередь, не может воспользоваться мощью христианских символов. У них «противоположные полюса». У каждого учения свои обусловленные символы и обряды. Поэтому, если, к примеру, просить у Христа о смерти кого-то из недоброжелателей, не только получишь «кукиш», но и твоя просьба стукнет по тебе же самому…

— А я-то при чем? — повторил я свой вопрос. — У нас остается совсем мало времени, Пётр Петрович. Я всё же расследованием убийства занимаюсь, а ты меня в «тайное учение спецслужб» посвящаешь… Давай мы все это во время ужина продолжим? Мне здесь понравилось. Дома меня все равно никто не ждёт. В отношении использования финансов ваших служб моя совесть спит спокойно. Так что вполне можем прийти сюда ещё разок-другой… Скажем, завтра утром… Тогда и продолжим наш приятный разговор… Я ведь хорошо слушаю?

— Хорошо…

— Вот видишь, как мы друг друга понимаем. Ты — платишь, я — слушаю. А теперь давай-ка по местам, и — за работу. Страшные сказки на ночь — враг здорового сна, так говорила моя бабушка. Мне ещё в этот чертов замок через полгорода тащиться…

— Без меня никуда не поедешь, — твердо заявил Петров. — Сейчас для тебя это шуточки, а как столкнешься там… Тогда поздно будет. Я тебе всё же доскажу самое главное. Как я уже говорил, в результате концентрации энергии, при определенных обстоятельствах и при соблюдении целой цепочки условностей, в этот мир приходят или рождаются прямо здесь «отклонения от нормы», которые принято называть «аномальными». В мире все так правильно устроено, что на каждого больного зайца есть свой голодный волк. И появляются своего рода «мусорщики», уничтожители этих аномальных явлений. Но и они, в свою очередь, тоже являются «побочными явлениями». Их можно только очень условно называть слугами света. И те и другие два подвида, рожденных…

— Короче, — потребовал я, изрядно утомленный ненужными мне историями.

— Я уже подошел к развязке. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что большинство героев сказок, былин, легенд и даже современных книжек и фильмов нельзя назвать добрыми и светлыми? Иван-царевич рубит в капусту драконов, убивает кощеев, бабушек-отшельниц и прочих лиходеев. «Убивает» — вот ключевое слово. Красиво, эффектно, «по заслугам» и «на благо», но — убивает. Они необходимые персонажи, занимающиеся необходимым делом, выносливые, сильные, умные, храбрые, но никак не «добрые и светлые». Их «оппоненты» также не выполняют тех миссий, что несут те силы, которых они считают своими «хозяевами». Теперь перейдем от примеров к реальности. Петербург большой город? Большой. В нём проживает огромное количество людей, так или иначе испускающих «негативные эмоции и импульсы» — питательную среду и материю для творения самых вредоносных сил, своего рода «загрязненная среда». Но у каждого большого города, с достаточной историей и опытом, имеются свои хранители (у Петербурга ими принято считать Петра и Павла, Александра Невского и Ксению Блаженную), а также «стражи города». Именно последние нас и интересуют. Они могут прожить всю жизнь, не зная о своём призвании, если город находится в безопасности. Но если назревают симптомы «болезни», стражи активизируются, оказываясь вовлеченными в события и вынужденные влиять на них. Это не случайность. Согласно основам многих религий и учений, «человек духа — выше случайностей». И лишь в самые опасные для города годы редким людям, поставленным волею судьбы охранять город, открывается истинный смысл их призвания. Это делается для того, чтобы человек проникся духом ответственности и гордости за порученное ему судьбой. С этих пор он больше не принадлежит себе. Его задача — охранять и беречь город от злых проявлений, несущих как городу, так и его жителям беды и страдания. Он позволяет городу жить обычной жизнью, устраняя те силы, которые стараются помешать этому. Он берет меч и встает против порождений зла. Это редчайшая, необычная, опаснейшая работа. Сотни «стражей города» погибают в этой борьбе, но город не прерывает эту цепочку. Рождаются и крепнут все новые и новые защитники… У меня есть подозрения… И очень основательные подозрения, что сейчас этот Страж — ты…

Я поперхнулся кофе, отставил чашку на стол и долго кашлял, вытирая наворачивающиеся на глаза слезы.

— Нет, в следующий раз я лучше обойдусь бутербродами, — наконец смог вымолвить я. — Для желудка это, может быть, и хуже, зато для рассудка куда полезнее… Ты мне обо всём этом битый час толковал, чтобы меня «побочным эффектом» обозвать?

— А ты понял из моего рассказа только это? — с грустью спросил Петров. — Ты в это поверишь… Позже. Но было бы лучше, если б ты поверил в это сейчас. Ведь тебе от этого все равно никуда не деться. Это — твоё призвание.

— Угу, «страж» на две ставки. Одна — официальная работа, а вторая — «общественная нагрузка»… «Чем вы занимаетесь?» — «Днём ловлю бандитов, а вечером — привидения»… Хочешь, дам два дельных совета? Первый: поменьше читай на ночь Стивена Кинга. Второй: уходи с этой должности, пока не поздно. Ведь рано или поздно, но доберутся и до вас. Посмотрят, чем вы занимаетесь, подсчитают, сколько денег вгрохано в ваши «исследования», и… Хорошо, если просто выгонят. А как судить надумают?! Увольняйся, Петя, увольняйся… Все, спасибо за обед… Вернее, уже ужин… Я узнал много нового и полезного, счастлив был познакомиться, премного благодарен за уделенное мне время, невыразимо счастлив… Ну, и так далее. Короче — пока! Привет покойникам и вампирам. А у меня дела.

— В замок я пойду с тобой.

— Не, это исключено. У меня психика тонкая, нежная, её нельзя подвергать таким стрессам. Ещё час беседы с тобой, и я буду напоминать нашего общего знакомого — Борисова. А при моей работе это чревато… Все, до завтра.

— Хочешь ты этого или не хочешь, но я пойду. У меня, в конце концов, достаточные полномочия, чтобы ходить где угодно, с кем угодно и когда угодно. Понадобится, так я с собой ещё и роту солдат приведу. Лучше будет, если ты оставишь на время своё упрямство и свои амбиции и послушаешься меня. Тем более что ждать придется не так уж и долго. Мне кажется, что всего одну ночь. События нарастают. Твой путь уже определен, и ты не можешь повернуть назад. Я хочу тебе помочь, а ты отвергаешь мою помощь. Придется делать это вопреки твоей воле. Или всё же?..

Я внимательно посмотрел на назойливого очкарика, подумал и кивнул:

— Уговорил. Едем. Все же веселей. Ночь длинная, темная, а одному в холодном, разрушенном особняке как-то… Как-то не так… Заодно там и доскажешь мне свои истории… Прямо сейчас и поедем.

Поднимаясь из-за стола, я неосторожно взмахнул рукой, и стоявшая на краю соусница, заполненная каким-то красным, едко воняющим раствором, опрокинулась прямо на Петрова.

— Ох, растяпа я, растяпа! — схватился я за голову. — Вот ведь медведь неуклюжий! А ты говоришь: «Страж, страж». Куда мне с такой неповоротливостью за нечистой силой гоняться?

— Не расстраивайся, — утешал меня Петров, видя столь искреннее отчаяние. — Я костюмы все равно ненавижу… Ношу для солидности, «по долгу службы», а сам джинсы и свитера предпочитаю.

— Все равно жалко, — продолжал расстраиваться я, пытаясь салфеткой размазать пятно на его костюме. — Повернись-ка… Рукав-то дай, рукав… Нет, не поможет. Солью нужно присыпать, пока не засохло. Старый верный способ.

— Да ерунда все это, — пытался вырваться из моих рук Петров. — Не стоит того… У нас и так времени — в обрез…

— Так это и займет не больше пяти минут, — не сдавался я. — От силы — десять. Сейчас мы тебя присыплем… из солонки… Вот так… Теперь посиди минут пять. Я сбегаю, позвоню в отдел. Узнаю, не произошло ли чего новенького за время моего отсутствия.

— Русаков! — окликнул он меня на полдороге. — Не вздумай смыться. Я ведь адрес этого замка тоже слышал. Подобный номер со мной не пройдет.

— За кого ты меня принимаешь?! — обиделся я. — Сказал: вдвоём пойдём, значит — вдвоём пойдём. Жди, я быстро.

Добравшись до комнаты администрации, я продемонстрировал удостоверение директору и попросил оставить меня на пять минут, чтобы я смог воспользоваться телефоном. Когда директор вышел, я достал из рукава документы Петрова, которые до этого ловко извлек из его кармана и, пролистав, покачал головой:

— Советник, понимаешь… По вопросам безопасности… Псих ненормальный! Чтоб я с сумасшедшим один на один в загородном особняке на ночь остался?! Дудки, не выйдет! Лучше уж и впрямь с монстром всю ночь отсидеть, чем с подобным «соратничком» общаться… Хочешь весело ночь провести? Это мы сейчас устроим!

Я набрал номер телефона местного отделения милиции и, когда дежурный поднял трубку, сообщил:

— В ресторане «Дубки» сидит особо опасный преступник. Разыскивается двумя отделами города за развратные действия в отношении сотрудников милиции… Да, можно сказать и так. Во всяком случае проходу им не дает, это точно… Да, каждый сходит с ума по-своему. И ещё двумя отделами он разыскивается за разбойное нападение на барменов в ресторанах. Видимо, и сейчас что-то подобное замышляет. Да, чуть не забыл! Он состоит на учете в психдиспансере. Считает себя советником и личным другом президента… Да, сейчас все считают, что разбираются в политике, но у этого особо тяжелый случай… Документов он при себе не носит, но называет себя Петровым Петром Петровичем. Маскируется под «комитет»… Ну, вы понимаете… Все. Целую. «Доброжелатель».

Я повесил трубку, спрятал документы в карман и посмотрел в зеркало.

— Не стыдно? — спросил я отражение. — Человек тебя обедом накормил, сказку на ночь рассказал, а ты его… Но он же начальство, — «оправдал» я сам себя и тут же сурово добавил: — Все равно — свинья!

Вернувшись к дверям в зал, я прислонился к стене и приготовился наблюдать за разворачивающимися событиями. Но ничего интересного не произошло. Минут пять спустя в зал ворвались трое откормленных мордоворотов в форме сержантов милиции, подойдя к столику Петрова, о чем-то спросили его, получив ответ, молниеносно завернули руки за спину и, не позволив произнести больше ни слова, выволокли из ресторана.

«Бедняга, — сочувственно подумал я. — До утра точно в «клетке» просидит. Начальство ради такой мелочи посреди ночи вряд ли в отдел побежит, да и дежурный вряд ли додумается вызвать. Не поверит. Значит, до утра у меня время есть… Обидится… Да и леший с ним! Он мне куда сильнее мешает. А теперь — в замок. Наручники я взял, удостоверение взял, оружие взял… Да, вроде, все, для того чтобы встретить «привидение» на месте… Поехали!»

И насвистывая «марш охотников за привидениями», я вышел из ресторана.

Замок мне не понравился с первого взгляда. Скорее, это был не замок, а причудливый особняк, расположенный на берегу реки Мойки, в самом безлюдном месте этого района. «Соседями» своего вынужденного пристанища на ночь я без всякого удовольствия обнаружил морг, сумасшедший дом и какой-то мрачный, безлюдный завод, взирающий на меня темными окнами с другой стороны реки. Я обошел особняк кругом. Трехэтажный, с диковинными башенками и часовнями, полуразрушенный, пропахший гнилью и сыростью, он производил далеко не радужное впечатление. Вздохнув, я плотнее запахнулся в плащ и поднялся по разбитым мраморным ступеням. Тяжелые двери с пронзительным визгом отворились, открывая передо мной огромный, полутемный зал. Я ещё раз оглянулся на освещенную тусклым светом фонарей улицу и вошел в особняк.

Зал, в котором Зеленкин оставил чашу, я нашёл довольно быстро. Это было единственное более или менее целое помещение во всем доме. Здесь даже сохранился массивный дубовый стол, оставленный последними владельцами особняка посреди комнаты по причине колченогости. Скорее всего, «последним владельцем» являлась одна из многочисленных при советской власти канцелярий, занимающаяся составлением и переправкой многочисленных и никому не нужных отчетов. Это я понял, разглядев разбросанные по всем кабинетам старые, пожелтевшие от времени бланки, карточки и истрепанные канцелярские книги. В некоторых комнатах все ещё стояли искореженные и ржавые ящики для картотек. Чаши на столе, разумеется, уже не было. Я внимательно оглядел комнату. Стол, старый, узкий камин у дальней стены, единственное окно с толстым слоем грязи на потрескавшихся стеклах и многочисленные бумаги, разбросанные по всему полу. Никаких следов пребывания людей. Следов…

Я присел на корточки и, подняв с пола один из бланков, поднес к глазам. На листке виднелся четкий отпечаток чьего-то ботинка. Четкий и влажный. На улице, прямо перед особняком, простиралось море из обычной для осенней городской погоды грязи, и именно эта грязь послужила «красителем» для отчетливых следов от подошв, ведущих через комнату к камину и обратно.

Я подошел к камину и потрогал мраморные плиты. На первый взгляд тайника не было. Брезгливо морщась, я засунул руку в глубь камина и сгребал пыль на внутренних выступах до тех пор, пока не наткнулся на какой-то квадратный ящик, закрепленный в самом углу. Мысленно похвалив себя, я вытащил его на свет. Это был сундук. Небольшой, не больше дипломата, и, судя по всему, изготовленный ещё при «царе Горохе». Во всяком случае доски, из которых он был сделан, успели почернеть от времени, а медные углы и пластины покрылись грязно-зеленым налетом. Но его древность принесла мне и хороший подарок: на каком-то этапе своей неблагодарной службы несчастный ящик лишился замка, и крышка легко открывалась под моими пальцами. Увидев содержимое, я досадливо сморщился: чаши не было, а ящик был заполнен мусором и никчемными безделушками, которые работники канцелярии, скорее всего, просто поленились выносить на свалку и, сложив в сундук, попросту засунули в камин. На дне лежали: кусок какого-то белого кварца, около дюжины толстых и очень дурно пахнущих свечей, два флакона, наполненные кристаллическим порошком тёмно-красного цвета, по виду очень напоминавшим соль крупного помола, и грубо вырезанная из дерева плошка на короткой полированной ножке, по виду такая же древняя, как и сундук. В задумчивости я почесал кончик носа, перенес сундук на стол и ещё раз огляделся. В комнате быстро темнело. Ранняя питерская ночь входила в город, ведя за собой мрак и холод. Оставаться здесь мне не хотелось, да и не было явного смысла проводить ночь в этом сыром и лишённом света особняке из-за одних неизвестно кому при надлежащих следов. Я вышел на улицу и, отыскав телефон-автомат, позвонил в отдел Калинкину.

— Слушаю, — послышался в трубке усталый голос начальника.

— Это Русаков. Хорошо, что застал вас, Геннадий Борисович. Я осмотрел особняк — пусто. Чаши нет… Есть какие-то следы на полу, но… Это мог быть любой бомж. Скорее всего, особняком воспользовались всего один раз как «почтовым ящиком»… Как со спецотделами?

— Иностранца пока не нашли. Персонал гостиницы говорит, что он съехал ещё вчера. А куда — черт его знает. Ребята работают, но пока — пусто. И вот что я ещё хотел тебя спросить: ты Петрова не видел?.. Пропал куда-то. Уже звонили из Москвы, он должен каждый вечер отзваниваться туда, а в этот раз не позвонил в назначенное время… Ты его видел?

— Он в ресторан отправился, —сказал я. —А что дальше с ним стало — могу только догадываться. Вы же знаете этих командированных, Геннадий Борисович… Так что, я могу отправляться домой?

— Может быть, стоит там ещё немного подождать? Дело-то, сам понимаешь, какое. А этот адрес — наша единственная отправная точка на настоящее время… А вдруг?.. Борисова тоже найти не могут. Не все в один день, конечно… А если они там ещё раз решат встретиться? Или ещё что-нибудь получить-передать захотят? Я что-то их психологию не пойму, потому и хотел бы перестраховаться… Понимаю, что безнадёжно, но что-то мне подсказывает… Как думаешь?

— Моя интуиция молчит. Преимущественно под впечатлением холода и темноты. Там же электричества нет, Геннадий Борисович…

— Купи свечи… Давай сделаем так. Основную часть работы мы выполнили, остались «доработки». Если и с особняком ничего не получится, останется только ждать… А ждать и догонять, как ты сам понимаешь… Останься там на ночь, а завтра я тебе дам отгул. Добро?

— Смысла-то нет, — продолжал упрямиться я. — Дом пуст, как мой кошелек. Один сундук с мусором да свечами. Незачем ему приходить.

— Со свечами? — переспросил Калинкин. — Ты их не трогай. Может, это ими припасено. А на всю ночь всё же останься. Надо перекрыть это место.

— Да это же глупо, «перекрывать» пустое место! Геннадий Борисович…

— Я сказал: останься, — повторил Калинкин и повесил трубку.

Я сплюнул и беспомощно развел руками.

— Что же с ним делать? — обиженно спросил я телефон. — Убийство — убийством, но логика-то должна быть?! Может, взять да поехать домой? А как Калинкин лично надумает явиться? У этого ума хватит… А, гори оно все огнем!.. Перестраховщики! Сам бы осенью в сырых развалинах посидел, так нет, для этого «младший состав» имеется… Нужно было и впрямь Петрова взять, не так тоскливо было бы ночь коротать… Сам виноват, — сказал я себе и решительно направился к дверям ночного магазина на углу улицы.

Купив десяток свечей и пачку сигарет, я поколебался и добавил к ним литровую бутылку водки.

— Видел я в гробу такое удовольствие, — ворчал я, возвращаясь в особняк. — Холодно, скучно, да ещё, чего доброго, и простыть можно… Надо же было придумать такое: ночью без света, в сыром доме… Впрочем, чем черт не шутит, а одну ночь я как-нибудь перетерплю… Все равно глупость!

Когда я вернулся в особняк, стемнело уже настолько, что, для того чтобы добраться до комнаты, мне пришлось зажигать свечу. Выложив все купленное мной на стол, я принялся обустраиваться на ночь. Притащил с первого этажа колченогий стул и пристроил его рядом с таким же колченогим столом. Заклеил окна бумагой, чтобы свет свечи не был виден с улицы, и прикрыл дверь. Впереди была долгая, холодная и, скорее всего, безрезультатная ночь. Я потер руки, сел за стол и только теперь вспомнил, что не позаботился о стакане. От досады я саданул кулаком по столу и жалобно выругался. Бежать по лужам, в темноте, через весь квартал вторично мне не хотелось. Пить из горлышка я тоже не был обучен. Если признаться честно, то я вообще пил крайне редко, преимущественно вот в таких ситуациях… Я посмотрел было на консервную банку из принесенных мной запасов, но тут моё внимание привлекла лежащая на дне сундука деревянная посудина. Я вытащил её, поднес поближе к свету и повертел в руках.

«Не бокал, конечно, но всё же лучше, чем консервная банка», — решил я и, ополоснув её из бутылки, наполнил до краев…

Свеча зашипела и погасла. Я чиркнул зажигалкой, пытаясь зажечь её вновь, но гореть она упорно не хотела.

— Халтурщики! — расстроился я. — Уже на парафине экономят!.. Нет, уж раз день начался как неудачный, то и к вечеру удовольствий не жди. Свечи, и те гаснут.

Я вынул из сундучка одну из лежащих там свечей и под нес пламя к фитилю.

— Вот это совсем другое дело, — обрадовался я, глядя на яркое пламя, с каким-то чревоугодным шипением впивающееся в воск. — Горит, как автоген. Сразу видно старое качество, не то что это декоративное извращение…

Только теперь, при свете свечи, я заметил вставленное с внутренней стороны в крышку сундука зеркало. Настолько потемневшее, что сначала я принял его за полированную поверхность. Я попытался протереть его отворотом рукава, но, видимо, процесс восстановления был куда сложнее, и я бросил это занятие. Усевшись на стул, я положил перед собой пистолет и, подняв чашу, чокнулся с зеркалом.

— Так сказать, живы будем — не помрем, — сказал я и залпом осушил кубок. Огненная жидкость обожгла горло, разливаясь по телу спасительным теплом. Я ещё раз вздохнул, подпер подбородок кулаком и приготовился ждать, задумчиво глядя сквозь пламя свечи…

Часы на моем запястье пропищали несколько нот из «Подмосковных вечеров» — наступила полночь…

Я мрачно посмотрел на последнюю каплю, неохотно отдаваемую пустой бутылкой в мою чашу, и поставил посудину под стол, накрыв сверху столь же пустой консервной банкой.

— Все хорошее кончается быстро, — пожаловался я догорающей свече. — И ты тоже таешь, как восковая… Четвертая свеча, первая бутылка… У-уф, штормит! Где этот паршивец?! Придет он сюда, наконец, или нет?! На кой ляд ему сюда приходить? Чаша-то тю-тю… Как, впрочем, и этот Жевод… Живо… Тьфу! Забыл… Что-то я «не того»… Старею. Одна бутылка для опера — это много или мало? В том смысле, что надо ещё или уже хватит?

Я заглянул в темную поверхность зеркала. В пульсирующем свете свечи сквозь толстый слой налета на стекле на меня глядела жуткая, совершенно неописуемая физиономия с длинными, загнутыми клыками и налитыми кровью глазами. Острые, покрытые шерстью уши возвышались над выбритым, лоснящимся черепом.

Присвистнув, я потрогал рукой свою шевелюру, пощупал уши и решил:

— Нет, хватит… Пора завязывать. Что-то я стал плохо выглядеть в последнее время… Хотя, если вспомнить тот отдых в Сочи, лет семь тому назад… Вот тогда у меня действительно была физиономия… А это ещё что… Это ещё терпимо…

Откуда-то с потолка камнем упала на стол мышь и попыталась вцепиться в чашу.

— Это ещё что такое?! А ну, брысь! — рассердился я, смахивая наглую тварь на пол. — Тебе ещё захотелось!.. Не доросла!..

Мышь с писком отлетела в угол, и в тот же миг там заклубилось облако светящегося изнутри дыма, из которого, постепенно приобретая очертания, стала вырисовываться фигура женщины. Сперва она выглядела как фигура художника, скорее даже набросок, нечеткий и схематичный. Потом фигура «загустела», постепенно наливаясь плотью. Женщина была невероятно красивая, темноволосая, с идеальной, словно вырезанной из слоновой кости, фигурой и правильными, «греческими» чертами лица. Из всей одежды на ней была лишь сверкающая в волосах диадема да сандалии, ремнями оплетающие стройные ноги до середины икр.

— Так вот ты какая, белая горячка, — догадался я. — Однако пора завязывать, пока не поздно. Все, больше ни капли!..

Я выплеснул остатки из чаши в середину облака. Видение заколебалось, словно я смотрел на него сквозь толщу раскаленного воздуха, и исчезло, как исчезают миражи. Мне показалось, что я чувствую слабый запах озона.

— Дошел! — укорил я себя. — Голые девки грезиться начали. Что у трезвого на уме, то у пьяного… перед глазами… Нет, пора приводить тут все в порядок и немного вздремнуть… Он не придет, это уже точно…

Я с трудом поднялся со стула, сгреб со стола свечи, дополнив те, которые я взял из ящика, теми, которые я купил в магазине, бросил их на дно сундука, положил сверху чашу и отнес его в тайник. Прикрыл поплотнее двери, сел на стул и, опустив голову на руки, закрыл глаза. Меня неудержимо потянуло куда-то вниз, все ускоряя и ускоряя полет до тех пор, пока не швырнуло в липкую бездну забвения…

Вздрогнув, я проснулся и едва удержался оттого, чтобы не вскочить со стула. В комнате кто-то был. Кто-то стоял у стола и пристально смотрел на меня. Именно этот тяжелый недружелюбный взгляд и разбудил меня. Я осторожно приоткрыл глаза, стараясь притворяться спящим и одновременно пытаясь разглядеть незнакомца. Слабые лучи солнца, едва пробивавшиеся сквозь заклеенное бумагой стекло, освещали остатки свечи, растекающейся по столу огромным бугристым пятном. Рядом с ним на стол опиралась чья-то холеная, покрытая синими лабиринтами вен рука. Безымянный палец украшал перстень белого металла с небольшим треугольным камнем черного цвета. Я мысленно выругался, проклиная свою беззаботность. Теперь весь вопрос состоял в том, что незнакомец держит в другой руке. Под локтем я ощущал свой пистолет, но рисковать пока не стал, выжидая.

— Проснулись? — спросил меня незнакомый насмешливый голос— Нет смысла притворяться, я же вижу, что вы проснулись.

Я вздохнул и поднял голову. Незнакомец стоял передо мной, опираясь одной рукой на стол, а в другой держа толстую, коричневую сигару. Без всякого сомнения, передо мной находился тот самый иностранец, ради которого я пришёл сюда и появление которого так глупо проморгал. Зеленкин описал его довольно точно, только сейчас он был одет в добротное серое пальто, тёмно-зелёный костюм и шляпу, франтовато надвинутую на брови. Жеводан смотрел на меня иронично-спокойным взглядом, словно на диковинного зверька, забежавшего в его кабинет и сперва разозлившего, а затем рассмешившего. Он словно решал, что делать со мной: выкинуть или посадить в клетку. Но об этом ему следовало думать раньше. Я демонстративно поставил пистолет на предохранитель, спрятал в плечевую кобуру и, поднявшись со стула, протянул руку:

— Ваши документы, пожалуйста.

— Увы — не ношу, — развел он руками. — Как я понимаю, передо мной так называемый «представитель местного закона»? Чем обязан?

— Если не ошибаюсь, передо мной господин Жеводан? Я правильно произношу ваше имя?

— Почти, — кивнул он. — Да. Вы не ошиблись. И что дальше?

— Вам придется проехать со мной и ответить на некоторые наши вопросы.

— Должен вас огорчить. Ночь, проведенная вами в этом сыром помещении, оказалась напрасной. К сожалению, у меня нет ни времени, ни желания куда бы то ни было ехать с вами, а уж тем более отвечать на какие-то вопросы. Сегодня у меня слишком «уплотненный» день… Хотя, признаться, меня тоже интересует человек, который может прийти в такое место, как это, провести здесь ночь в одиночестве и даже, — он выразительно взглянул на стоящую под столом бутылку, — может попытаться скрасить своё пребывание здесь в меру своих возможностей… Вы очень везучий молодой человек. Вы знаете об этом?

— Знаю, — кивнул я. — Но проехать вам со мной всё же придется. У нашей организации накопилось достаточно вопросов к вам. Разумеется, все формальности, связанные с вашим подданством, будут соблюдены. Вы можете…

— Я, наверное, плохо изъясняюсь по-русски, — на чистом русском языке произнес иностранец. — Но я могу и повторить. У меня нет времени на все эти ваши глупости. Может быть, когда-нибудь мы с вами и встретимся, но сейчас…

— Сожалею, но наш разговор состоится именно сегодня, — я начал терять терпение. — Не знаю, как поступает в данном случае ваша полиция, но у нас привыкли добиваться своего любой ценой. И если офицер уголовного розыска уверяет вас, что вы поедете с ним, значит, так оно и будет. У меня есть все основания считать, что вы имеете отношение к нескольким уголовным делам, которые я в настоящее время расследую. И с вашей помощью я надеюсь получить интересующую меня информацию… Вам придется проехать со мной.

— Так почему бы нам не обговорить все прямо сейчас? — улыбнулся он. — У меня ещё есть чуть больше десяти минут.

Я с трудом сдержал закипающий во мне гнев и как можно спокойнее повторил:

— Мы поговорим в отделе. Прошу вас следовать за мной.

Иностранец посмотрел на меня с сочувствием и легким раздражением. Видимо, пустой разговор начал надоедать и ему.

— Вы очень настырный и непонятливый молодой человек, — сказал он. — Жаль… Честное слово — жаль. Есть в вас что-то, что мне симпатизирует. Простота какая-то… Но она чрезмерна. Это вас и погубит. Я пытался убедить вас, но мои добрые намерения, как всегда, не поняты. Тем хуже для вас. Помните лишь об одном: я пытался избежать всего этого… Прощайте.

— Как это — прощайте?! — нахмурился я. — Мы с вами только начали разговор и, уверяю вас…

Он резко выбросил вперёд левую руку и указал пальцем на камин. К моему немалому удивлению, в пустом камине вспыхнул яркий, неестественно синий огонь. Скорее, это даже был шар энергии, пульсирующий и искрящийся. Исходившие от него волны чем-то напоминали ультрафиолетовые лучи.

Я укоризненно покачал головой и отцепил от пояса наручники.

— Вы ещё и фокусник, — сказал я. — Погасите эту газовую горелку, господин Жеводан, и…

Договорить я не успел. Со стороны камина послышался полустон-полувой, и, к моему ужасу, прямо из пламени в комнату шагнул огромный серебристо-серый волк. Мгновение он стоял неподвижно, глядя на меня налитыми кровью глазами, затем шерсть на его загривке стала дыбом, и он медленно, словно в полусне, двинулся в мою сторону.

— Мне очень жаль, — повторил Жеводан и, подойдя к камину, погасил огонь взмахом руки. — Я предупреждал вас: у меня нет времени на никчемные разговоры и пустые поездки. Прощайте. Встретимся в аду.

Он надавил рукой на стенку камина, и тот легко отъехал в сторону, открывая таящийся за ним потайной ход. Вынул из тайника ящик и, обернувшись, небрежно бросил чудовищу:

— Уничтожь его… Без следов.

Дверь, изображающая камин, встала на место, и я остался один на один с невесть откуда взявшейся тварью. Волк сделал ещё пару шагов и припал к земле, спружинившись для прыжка. Только тут моё оцепенение пропало. Выхватив пистолет, я судорожно дернул предохранитель и почти не целясь выстрелил в зверя три раза подряд. Его отшвырнуло назад, буквально развернув на сто восемьдесят градусов, но он тут же поднялся на ноги и встряхнулся, словно собака, которую окатили водой. Но я-то знал, что мой пистолет — не детская «водяная» игрушка. Оставалось предполагать, что мои выстрелы не были смертельно опасны для столь крупной твари. Я тщательно прицелился и выстрелил ещё дважды. Теперь я уже отчетливо увидел, как с глухим чмоканьем пули впились в лобастую голову монстра и исчезли, словно я стрелял в покрытую мхом кочку. Зверь вновь встряхнулся, и мне на мгновение показалось, что такая игра даже забавляет его. Теперь «предполагать» мне было уже нечего. Я сунул пистолет обратно в кобуру и широко улыбнулся:

— Я сошел с ума. Этого следовало ожидать. Ненормированный рабочий день ещё никому не шел на пользу… Извини, приятель, но больше я с тобой играться не могу. Ты ступай к хозяину, а мне нужно срочно бежать к доктору. Ты очень милый пёс, но…

И тут он прыгнул. Я невольно бросился в сторону, одновременно хватая стоящий рядом стул и пытаясь загородиться им, но толчок многокилограммовой туши был столь силен, что я не удержался на ногах и кувырком полетел на землю, не выпуская стула из рук. Это меня и спасло: массивные ножки стула помешали ему дотянуться до моего горла, и мощные челюсти лишь лязгнули перед моим лицом. Исходящий из его пасти смрад заставил меня поморщиться. Ударом ноги я что было сил отбросил его в сторону и, вскочив на ноги, запустил стулом в окно. Стекла разлетелись с жалобным звоном, и, не теряя времени, я прыгнул в спасительный проем. Казалось, падение будет длиться целую вечность. Потом земля больно ударила меня в бок, заставляя разом онеметь плечо, и я покатился по чавкающей жиже. Вскочив на ноги, я потряс головой, разгоняя мелькавшие перед глазами звездочки, и, погрозив кулаком зияющему чернотой окну, заорал:

— У тебя к тому же из пасти воняет, грязный сукин сын! Не знаю, из какого зоопарка стащил тебя этот ублюдок, но, в отличие от него, ты больше никогда не окажешься за решеткой, дворняжка белобрысая! Я сейчас вернусь, и тогда…

Позади меня послышались шорох и глухое ворчание. Уже догадываясь, что я увижу, я медленно повернулся и развел руками:

— Считай, что я ничего не говорил. Я молчал, как рыба… А ты, оказывается, довольно шустрый песик… И знаешь, что мне в тебе особенно нравится?

Болтая, я медленно, стараясь не делать резких движений, наклонился к лежащему рядом стулу и поднял его. Зверь стоял в двух шагах от меня и скалился. Меж его зубов сочилась и капала на землю грязно-белая пена.

— Ты такой большой и массивный, — продолжал я, отводя руку со стулом в сторону, — что… трудно промахнуться!

Я с размаху опустил стул на его голову и, повернувшись, пустился наутёк. Единым рывком я перелетел через трехметровую чугунную ограду и, оказавшись на набережной, оглянулся. Тварь проходила прямо сквозь решетку, словно это были не железные прутья, а мираж. Я почувствовал, как волосы встают дыбом на моей голове, а спина покрывается холодной испариной. Понимая, что бежать от дьявольской твари бессмысленно, я вскочил на парапет и прыгнул в тёмно-грязные воды реки. Ноги почти по колено ушли в ил, но холодная вода привела меня в чувство. Я выпрямился и посмотрел на обломок стула, который все ещё сжимал в руке.

— Бред, — сказал я вслух. — Этого не может быть… Уж я-то знаю…

Над гранитным парапетом показалась квадратная голова с горящими от ярости глазами. Тварь встала передними лапами на поребрик и плотоядно посмотрела на меня.

— Ты что, так и будешь за мной весь день бегать?! — заорал я. — Конец двадцатого века, центр города… Нет оборотней и привидений! Не-ту! Ты понимаешь или нет?! Во всяком случае даже призрак в такое дерьмо не полезет, — сказал я, размазывая по лицу пятна мазута. — Пошел отсюда! Брысь!..

Я едва успел выставить перед собой руки, когда обрушившаяся сверху туша опрокинула меня навзничь. Холодные воды сомкнулись над моей головой, а острые когти рванули плащ, раздирая ткань и впиваясь в тело…

Тяжело дыша, я стоял по пояс в ледяной воде и смотрел на качаемое волнами тело монстра. Слипшаяся от воды и мазута шерсть медленно окрашивалась в тёмно-красный цвет, расплываясь вокруг торчащего меж ребер чудовища куска дерева. Я до хруста сжал зубы и, обхватив спасшую мне жизнь ножку стула, с трудом выдернул её из тела мёртвой твари.

— Осина, — сказал я вслух, поднося палку к глазам. — Это самая настоящая осина… Но если это — осина, тогда…

Шатаясь, словно пьяный, я добрел до каменных ступеней спуска и вылез на набережную. Привалившись спиной к серому граниту, я долго смотрел, как волны уносят прочь мёртвое тело животного.

— Но я же это вижу, — прошептал я. — Даже теперь я вижу этот не желающий тонуть кусок… мяса. То, что он не тонет, понятно — такое тонуть не должно. А вот почему оно не исчезает? Я же читал, что если оборотня проткнуть осиновым колом, то… О чем я говорю?! — опомнился я. — Я говорю об оборотнях?! Да… Я говорю об оборотнях. И один из этих поганцев только что едва не перегрыз мне глотку! Он хотел перегрызть мне глотку! Я же это чувствовал! Я видел его, и я драпал от него, словно пятилетний ребенок… Я сошел с ума! Нет, я точно сошел с ума!.. День. Двадцатый век. Центр города. Оборотни. Маги. Сумасшедший офицер. Мистика… А кол?..

Я посмотрел на острую палку, лежащую рядом. На ней все ещё виднелись какие-то кровавые сгустки и прилипшие к ним длинные седые шерстинки.

— Кол — реальность, — грустно констатировал я. — А может, мне это кажется? Сумасшедшие всегда уверены, что все происходит с ними наяву, а на самом деле это лишь плод их больного воображения… Очень может быть. Калинкин послал меня провести холодную ночь в заброшенном доме, и я от злости свихнулся… Почему же мне холодно и с меня течёт вода?.. Это мне тоже кажется…

Я услышал бодрые шаги на набережной. Какой-то ранний прохожий уже спешил по своим делам.

— А вот у него-то мы сейчас и спросим, — решил я и вышел на набережную.

Увидев меня, розовощекий толстяк с дипломатом замер как вкопанный и, сунув руку за отворот кожаной куртки, предупредил:

— Не подходи! У меня оружие! Не подходи — убью!

— Да вы не бойтесь, — миролюбиво попросил я. — Я только хочу спросить. Вы видите эту дубину?

Толстяк кивнул, поставил дипломат на землю, снял кожаную куртку и бросил её к моим ногам.

— Вы меня неправильно поняли… — начал было я, но он снова кивнул, вытащил из кармана пиджака кошелек, снял часы и, положив все это на поребрик, бросился наутёк.

Я задумчиво посмотрел на оставшиеся после его бегства вещи, перевел взгляд на обломок стула и удовлетворенно констатировал:

— Видит… Это уже хуже. Куда хуже…

Широко размахнувшись, я запустил палку через ограду в сторону особняка и, оставляя за собой грязные лужицы следов от сбегавшей с меня воды, побрел к автобусной остановке…

— …Да, уверяет, что ваш подчиненный, — подтвердил в трубку дежурный по отделу. — Как выглядит?

Он внимательно посмотрел на меня и описал собеседнику:

— Здоровенный бугай, небритый, насквозь мокрый, с безумными глазами и всклокоченной шевелюрой. Демонстрирует перепачканное мазутом удостоверение и утверждает, что он — сотрудник уголовного розыска… Ага, значит, узнаете… Товарищ Калинкин… В смысле — господин Калинкин, я должен предупредить, что у него не совсем здоровый вид. Я очень смягчаю выражения… Если это действительно ваш человек, вам следовало бы обратить на него особое внимание. Мягко говоря, он «плохо выглядит»… Да… Хорошо… А как быть со вторым? С тем, за которым он к нам и пришёл? Второго доставили вчера из ресторана по подозрению в… Короче говоря, он тоже «плохо выглядел». Называет себя Петровым Петром Петровичем… Тоже ваш? Понятно… да нет, это не моё дело, кого вы набираете в отдел… Но скажите по секрету: у вас ещё много таких? Я никому не скажу, честно. Просто мне интересно. Сколько?! У-у… Все, не буду вам больше мешать, у вас наверняка полно дел… Разумеется, я их отпущу. И чем раньше, тем лучше. Всего доброго.

Он повесил трубку и повернулся ко мне.

— Я очень сочувствую твоему начальнику, приятель… А если вы ещё и раскрываете что-то, то ему нужно садиться за докторскую диссертацию, потому что такой талант зарывать в землю нельзя. Опыт работы с вами должен стать достоянием общественности… Стахов! — крикнул он помощнику. — Отпусти этого… «Петра Петровича». Того, который соусом заляпан.

Выпущенный из камеры Петров с укоризной взглянул на меня, но промолчал. Я развел руками в стороны и прокомментировал:

— Вот такая вот фигня… С вот такими клыками… Пули глотает, как пилюли. И сквозь стены проходит…

— Вот что, ребята, — сказал дежурный. — Топайте-ка вы отсюда, пока… пока эта «фигня» через наши стены проходить не стала… Может, это заразно…

— Майор, — сказал я проникновенно. — Никогда не пей в замке, где водятся привидения. Это может оказаться опасным.

— Да я уже понял, — искренне сказал дежурный. — Вот во что во что, а в это я верю… Глядя на вас… Все, хлопцы, счастливого пути!.. Привет привидениям!..

Мы вышли из отдела и пошли по улице. Холодный осенний ветер прижимал к телу мокрую одежду, но я не обращал на это внимания, продолжая рассказ:

— …Ты когда-нибудь трактор видел? Так вот, если на него натянуть шкуру и закрепить спереди капкан на медведя, то это и будет та самая зараза, которая меня чуть не слопала… Когда он поплыл по реке, я даже не поверил. Я стрелял в него в упор, а ему хоть бы что! А как ткнул палкой в бок, так он словно окаменел! Мгновенно застыл, словно и не двигался пару секунд назад… Какое чудо, что этот допотопный стул оказался сделан из осины! Осину почти не используют в производстве мебели. Такой шанс — один на миллион.

— Я уже говорил тебе: «Человек духа — вне случайности». Значит, так должно было быть. Но куда безопасней было послушаться меня, а не выкидывать эти идиотские фокусы.

— Кто же мог знать?!

— Я. И я говорю тебе о такой возможности… Как думаешь, он узнал тебя?

— Да, я ему представился, — сказал я. — Хотя надо было для начала как минимум прострелить ему ногу… Или этого тоже пули не берут?

— Свинец — нет. Может случиться даже так, что и серебро окажется бесполезно. Это очень сильный маг. Один из самых сильных в наше время. У меня есть данные, позволяющие предположить, что он входит в число так называемых «идущих за кровью». Едва он пересек границы России, я отдал приказ следить за каждым его шагом… Но разве за таким уследишь? Хорошо хоть до дома Ватюшенко «довели»…

— А зачем ты следил за ним?

— Появление мага подобной величины всегда заставляет насторожиться. Подобные магистры не колесят по миру из-за пустяков. И потом… Мне надо было отыскать «стража» этого города. К сожалению, мне ещё неизвестны «стражи» почти половины крупнейших городов России. Моя логика была проста: раз в город прибыл человек, несущий для него существенную опасность, значит, вольно или невольно, рядом должен оказаться тот, кто в случае необходимости встанет на его пути. Вот так я и «вышел» на тебя.

— До сих пор не могу в это поверить, — признался я. — Неужели все это существует?

— Обычно оно проявляется в более тонких материях. С подобным проявлением грубой силы может столкнуться только тот, кому это предопределено роком. Миллионы людей проживают свою жизнь, ни разу не сталкиваясь ни с чем более «мистическим», чем сны, приметы, интуиция и предсказания. А на долю одного может выпасть целая череда самого непонятного и неординарного… Разумеется, если это его «касается». «Просто так» никогда ничего не происходит. Все взаимосвязано и последовательно.

— Я предпочел бы обойтись «снами и приметами», — признался я. —Куда мы идем?

— К консультанту. Обычно мне приходится ездить к нему из Москвы, и потому частенько опаздывать. К счастью, в данном случае он находится рядом. У нас очень мало времени. По всей видимости, должно произойти нечто серьёзное, а мы даже не знаем, чего и откуда ждать… К нашему счастью, Жеводан принял тебя за обычного оперативника, не разглядев в тебе «стража». Видимо, тоже торопился и не отвлекался на «мелочи». Это меня и тревожит. Что могло вывести его из себя настолько, что он стал неосмотрителен? Это должно быть нечто из ряда вон выходящее. Даже самые глобальные катастрофы для людей такого масштаба, как он, обычно не более чем суета. Но теперь он уверен, что ты мёртв, и у нас есть немного времени до тех пор, пока он не обнаружит пропажу своего слуги. Судя по твоему рассказу, эта тварь была создана из очень редкой формы эктоплазмы. Вряд ли такое по рождение было предназначено для «одноразовых» целей. Скорее всего, он приволок с собой в город несколько своих постоянных слуг… Да, чуть не забыл предупредить тебя. Ни чему не удивляйся, увидев того, к кому мы направляемся. Он довольно странный человек, но это самая большая моя заслуга: я нашёл его и уговорил изредка консультировать меня по самым сложным и неординарным вопросам… Беда только в том, что они все «сложные и неординарные»… Он довольно сварлив, нелюдим и обладает крайне скверным характером. Но он самый лучший эксперт, которого только можно пожелать… Огромный жизненный опыт.

— Кто такой? Я его знаю?

— В этом городе он живёт под вымышленным именем. Я сам регулярно меняю ему паспорта и квартиры… Его первое имя было — Агасфер.

— Что-то знакомое, — нахмурился я вспоминая. — Где-то я о нём уже слышал…

Петров посмотрел на меня с укоризной, но промолчал. Пока я вспоминал, где я слышал это имя, мы вошли во двор старого, дореволюционного дома и, поднявшись по пропахшей сыростью и кошачьей мочой лестнице на второй этаж, остановились перед массивной, обитой железом дверью. Петров распахнул её и без лишних церемоний вошел в квартиру.

— Он не запирается? — удивился я. — Неужели не боится воров? Сейчас такое время, что не только ограбить могут, но и убить за пару рублей.

— А вот этого он совершенно не боится, — туманно ответил Петров и крикнул в глубь коридора: — Агасфер Давидович, вы дома?

— Дома, дома, — послышался голос из-за расположенной рядом с нами двери. — Проходи, Петя… И помоги-ка мне…

Повесив плащи на вешалку, мы пошли на голос. Агасфер сидел в наполненной до краев ванне в чем мать родила и угрюмо смотрел на электробритву, которую держал в руках.

— Как думаешь, получится? — хмуро спросил он Петрова.

Тот лишь неопределенно пожал плечами:

— Никогда не узнаешь до тех пор, пока не попробуешь.

— Тогда воткни вилку в розетку, — попросил Агасфер и, дождавшись, пока его просьба будет выполнена, к моему ужасу спокойно опустил электробритву в воду.

Послышался сухой электрический щелчок, и в воздухе запахло горелой проводкой. Под второй, громкий и раскатистый, щелчок, свет погас. В кромешной темноте послышался досадливый вздох, и голос Агасфера пожаловался:

— Не получилось… Тысяча семьсот тридцать второй способ… Обидно.

Я услышал, как он выбирается из ванной и шуршит одеждой.

— Проходите в комнату, — пригласил странный хозяин. — Я схожу на кухню и принесу свечи.

Спотыкаясь в темноте о стоявшую в коридоре мебель, мы добрались до комнаты, и я тихо спросил:

— Он что… Того… Чокнутый?..

— Он сообразительней нас с тобой, вместе взятых. Просто у него проблема… Никак не может умереть.

— Тяжелый случай… И давно у него это?

— Две тысячи лет. Когда-то он имел неосторожность обидеть Христа и был проклят вечной жизнью… За последние полторы тысячи лет испробовал все способы самоубийства. Ничего не помогает. По-настоящему тяжелый случай…

— Две тысячи лет?! — ужаснулся я. — Я бы на его месте повесился.

— Тоже не выходит, — скрипуче отозвался входящий в комнату Агасфер. — Ни повеситься, ни утопиться, ни застрелиться… Даже яд не берет. В сортир — извините за подробность — пару раз сбегаю, и все…

— А если с десятого этажа — головой вниз? — предложил я сочувственно.

— Вот такая вмятина на асфальте, вот такая шишка на голове, и никаких результатов…

— Гильотина?

— Восемь попыток, — ответил бедняга, водружая на стол подсвечник. — И в огне не горю, и в воде не тону… Теперь вот пробую самые новые достижения науки, но… Надежда, правда, ещё есть… Я тут с одним парнем договорился, он обещал за умеренную сумму лазер на время достать. Может, поможет?

— Никогда не узнаешь до тех пор, пока не попробуешь, — грустно повторил Петров, и я понял, что бедняга Агасфер зря потратит свои деньги.

— Что привело тебя в этот раз? — спросил Агасфер, усаживаясь в кресло напротив. — Землетрясение?

— Нет, — покачал головой Петров. — По моим подсчетам, оно будет лишь в девяносто восьмом году.

— В мае, — полуспросил-полуутвердил Агасфер.

— У меня получился август, — удивился Петров. — Ты по какой системе высчитывал?

— По гиперборейской.

— Я — по Нострадамусу… Время покажет, кто прав… Нет, я пришёл не за этим. У нас появилось нечто, совершенно неожиданное.

— Самое плохое всегда приходит нежданно, — согласился Агасфер. — Именно потому, что не ждут и не успевают приготовиться.

Петров подробно, не упуская ни одной детали, изложил ему события последних дней. Агасфер слушал не перебивая и лишь все больше мрачнел и хмурил брови. Под конец повествования он сидел совсем угрюмый и выбивал на крышке стола какую-то странную мелодию, постукивая костяшками пальцев.

— У меня несколько вопросов к вам, Страж, — сказал он, и я не сразу понял, что он обращается ко мне — столь непривычно было это для меня. Я все ещё казался сам себе самозванцем. И признаться, мне было бы куда легче знать, что они ошибаются в отношении моей скромной кандидатуры. Менять свои стереотипы и представления о жизни не так легко, а заниматься отлавливанием бегающих по городу трупов мне совсем не хотелось. Я привык их «описывать», а не отлавливать. Между тем Агасфер быстро набросал на листке бумаги схематичный рисунок и протянул мне:

— Так выглядела чаша, лежавшая в сундуке?

— Да, — подтвердил я. — Похоже… Очень похоже. Там ещё был порошок, свечи…

— Знаю, знаю, — остановил он меня. — Скажите, вы ничего не делали с этой чашей?

— Конечно, нет, — нахально соврал я. — У меня выработано очень педантичное отношение к вещдокам. Открыл ящик, увидел чашу, закрыл ящик, больше не трогал ящик. Всё.

— Это хорошо. Это очень хорошо, — кивнул Агасфер, пристально глядя на меня. — Вы избавили себя от очень больших проблем. Можно даже сказать, что вам повезло. С реликвиями подобного рода надо быть крайне осторожным. Они обладают свойствами одарять… Но подобные «дары» всегда имеют «две стороны»… Даже самые великие блага имеют «изнанку». «Чтобы что-то получить, требуется чем-то пожертвовать», — таков закон Востока. С этим надо быть очень осторожным.

— А что такое? — невинно поинтересовался я. — Что могло произойти?

— Достаточно того, что этого не произошло, — уклонился от ответа Агасфер. — Этим сообщением я вас и порадовал… А теперь буду огорчать. И огорчать сильно. Во-первых, эта чаша и есть тот самый «золотой кубок», который вы искали.

— Простите, — уверенно заявил я. — Но дерево от золота я ещё отличить могу. Мистика мистикой, но золото это… это всегда золото.

— Раньше эта чаша была заключена в золотую оболочку, — продолжал Агасфер, не обращая внимания на мою реплику. — Эта «оболочка» служила «защитным слоем», несущим на себе проклятье для каждого, кто стремится воспользоваться ею в корыстных целях. И те четыре камня, которые послужили причиной ваших… приключений, несли в себе заклятье такой силы, что снять его не могли почти тысячу лет. Для того чтобы извлечь чашу из «золотого футляра», требовались десятки обстоятельств: место, время, знания, обряды и заклинания… Вот почему Жеводан работал столь «грубо». У него не оставалось времени. Требовалось собрать камни воедино и вернуть их на место, только тогда становилось возможным извлечь чашу из «тайника», не причинив себе существенного вреда. Но вред всё же был нанесён. И вред страшный. Теперь ему вновь придется поторопиться, чтобы восстановить свои силы и… У него есть шанс существенно приумножить их… Глупец! Обрести бессмертье не дар, а проклятье! Его способны вынести только те, кто посвятит себя во имя таких целей, по сравнению с которыми жизнь одного человека — ничто. А он хочет получить блага непосредственно для себя. Когда-то я считал его умным человеком… Глупец!

— Я что-то не понимаю, — признался я. — Вы хотите сказать, что та потертая плошка и есть та самая чаша, из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор?.. Что же это за посудина?

— Грааль, — сказал Агасфер, и даже в полумраке комнаты я увидел, как мелово побледнел Петров.

— Грааль, — глухо повторил он. — Ну, конечно же!.. Какой я глупец! Конечно! Грааль! Все сходится: Монсегюр, Совершенные, гитлеровские экспедиции, потом Берлин, вывод войск, расхищение ценностей и наконец… Это же лежало на поверхности, а я…

— В том-то твоя и беда, — сказал ему Агасфер. — Ты знаешь обо всех творящихся чудесах, но не можешь их воспринимать… Для этого нужно жить в них, а не только изучать. А теперь возникает очень много сложностей.

— Извините, ребята, — напомнил я о себе. — Вы что-то на своём языке говорите, а мне без переводчика это не осилить… Вы объяснили бы это мне попроще. Знаете, как для слабоумных… Что это за чашка? То, что она — Грааль, это хорошо… Это прекрасно… А чем прекрасно?

— И это — Страж? — удивленно посмотрел на Петрова Агасфер. — Ты уверен?

— Уверен, — меланхолично отозвался расстроенный Петров. — И даже более того. По моим подсчетам это не просто Страж. Это — Последний Страж. Страж, вобравший в себя дух всех своих предшественников для решающей битвы… Может быть, именно поэтому он и выглядит таким… странным…

— И это тоже переведите, — взмолился я. — Вы что-то говорите о чашах, о стражах, а я сижу тут такой тупой-тупой, и мне очень хочется сказать, что я о вас по этому поводу думаю. Пока я ещё сдерживаюсь, но если…

— Согласно предсказаниям, этот город должен быть разрушен, — глухо ответил Петров. — Когда Пётр закладывал город, к нему пришли волхвы. Или, если по-простому, маги. И предупредили: «Сему граду быть великим и судьбоносным для Державы. Мощь и слава его будут велики, но… Триста лет простоит сей град, а затем погибнет». Позже многие провидцы подтверждали и повторяли это пророчество. Последний пророк возвестил при Николае Кровавом: «Месту сему быть пусту». Ерунда, конечно… Но вот в чем беда: теперь, когда техника поднялась намного выше уровня молотка, оказалось, что город стоит на стыке двух плит. Излом проходит примерно по руслу Невы. И самое поганое, что в этих местах тоже бывают землетрясения. Редко, но бывают. Как ты думаешь, с какой периодичностью идут землетрясения?.. Правильно: раз в триста лет. И последнее было как раз незадолго до начала строительства города… По моим подсчетам ты — Последний Страж города.

— Землетрясение? — не поверил я. — Здесь?! Но этого же нельзя… Нет, этого определенно нельзя! Тут же станция помощнее Чернобыльской… Метро… Дома, построенные в последние годы черт-те как похабно… Вы понимаете, что будет, если все это?..

— К сожалению, понимаем, — сказал Петров. — Но пока ты жив, город будет цел и невредим. Так говорят предания… Конечно, может быть по-всякому. И пророки ошибаются. Может, все и обойдется…

— Спасибо, — сказал я. — У меня сегодня и впрямь «насыщенный день». Сперва меня пытается сожрать какой-то альбинос, который всасывает пули как пылесос, а потом мне говорят, что город будет разрушен, но я этого уже не увижу, потому как не доживу… Спасибо.

— Как вы думаете, — спросил Петров у Агасфера, — Жеводан стремится завладеть этой чашей, только желая получить бессмертие, или он всё же попытается воспользоваться силой Грааля? Они стоят на «разных полюсах»…

— Но он может попытаться уничтожить его. А при знании определенных обрядов и заклинаний, получить бессмертье может и он, «взломав» на время те самые «полюса»… Для этого ему необходимо пройти два этапа: первый — снятие заклинания, наложенного Совершенными (он его уже осуществил), и второй — произведение ритуала, после которого он сможет на короткий миг воспользоваться магическими свойствами чаши. Между этими действиями должен быть очень короткий срок. Снятие заклятия столь тяжело и опасно, что должно порядком подточить его жизненные силы. Второй ритуал требует не меньших усилий, но если он осуществит и его, то получит вечную жизнь… И уничтожит чашу. Он наверняка захочет совместить эти два желания, обретя бессмертие и одновременно осквернив Грааль.

— А как с помощью этой чаши можно обрести бессмертие? — насторожился я.

— Испить из неё, — ответил Агасфер. — Но для «черного мага», как я уже говорил, перед этим требуется произвести ритуал. То, что хорошо для «светлых сил» — плохо для «тёмных», и наоборот. Если ритуала не будет и он отопьет из чаши… Я думаю, что это подействует на него куда сильнее серной кислоты. А вот если…

— Одну минутку, — сказал я, чувствуя, как у меня начинают холодеть пальцы. — Вы хотите сказать, что если из этого бокала выпить… А что пить — это не важно? Если это будет… не вода, тогда ничего не получится?

— Это не имеет значения, — ответил Агасфер. — Если это не будет оскверняющий чашу напиток, а им может быть только кровь… Кровь! Он попытается воспользоваться кровью невинной жертвы! — догадался Агасфер. — Только так он сможет одновременно обрести бессмертие и осквернить чашу!..

— Думаете, в этом случае действие Грааля не исчезнет? — усомнился Петров. — Мне кажется…

Они принялись горячо спорить, оперируя какими-то совершенно непонятными мне терминами, цифрами и именами. Но мне уже было не до них. Какое-то очень нехорошее предчувствие, связанное с проклятой бутылкой водки, распитой в столь же проклятом замке, подсказывало, что разрушение города, столь тесно связанное с моей кончиной, переносится на достаточно неопределенный срок… И ещё то, что пить, действительно, вредно… Для здоровья… Я помрачнел и постучал ладонью по столу, привлекая внимание увлекшихся спорщиков.

— У нас очень мало времени, — напомнил я. — Этот тип может в лучшем случае смыться с этой чашей куда подальше. Я хочу вкратце получить информацию об этой чаше, об этом Жеводане и об ожидаемом ритуале. У меня появилась огромная личная заинтересованность в том, чтобы этот парень со всеми своими магическими глупостями очень сильно поплатился за одну вещь, произошедшую по его вине… И я хочу узнать, каким способом я могу заставить его пожалеть о том, что он откопал эту плошку, и о том, что он разбрасывал магические талисманы без присмотра, где ни попадя…

— Не понял, —удивился Петров.

— Это — личное! — мрачно отрезал я. — Итак, что это за чаша?

— Ваша неучёность делает честь вашей отсталости, — съязвил Агасфер. — К вашему сведению: Грааль — чаша, которую, согласно легенде, изготовил лично Иисус и из которой Он пил на Тайной Вечере, и в которую позже была собрана кровь из Его ран. Это одна из главных реликвий христианского учения. По некоторым имеющимся у меня данным, которые подтверждаются легендами и намеками, содержащимися в трудах Вольфрама фон Эшенбаха и Кретьена де Труа, эта чаша попала в руки альбигойцев и хранилась в священном для них месте — замке Монсегюр. В марте 1244 года крестоносцы после долгой осады захватили замок и, уничтожив защитников-мужчин, сожгли заживо 257 человек — женщин и детей. Но во время захвата замка четырём главным адептам удалось скрыться и унести с собой главные сокровища альбигойцев. В архивах Ватикана до сих пор хранится протокол допроса коменданта крепости. Он признался, что бежавшие были — Совершенные, вожди ордена и хранители сокровищ. Но что это были за сокровища, не знал никто. Позже, когда юго-восточная часть Франции, где раньше располагался Монсегюр, была захвачена немцами, по приказу вождей Третьего рейха там начались раскопки. Согласно утверждению французского историка Мишеля Анжебера, руководил поисками чин в звании штандартенфюрера СС, выполнявший тайный приказ самого Гиммлера. Сохранились некоторые свидетельские подтверждения тому, что в окрестностях замка нацистам удалось отыскать какие-то тайники, из которых были извлечены таинственные ящики, часть из них впоследствии была затоплена в озерах центральных Альп, а другая часть доставлена в Берлин. Все участники этой операции были расстреляны… Информация, принесенная вами, проливает свет на дальнейшую судьбу этих сокровищ. По всей видимости, альбигойцы замаскировали свои святыни, наложив на них страшные заклятья. А бежавшие из замка Совершенные не рискнули нести свои бесценные сокровища через территории, захваченные крестоносцами, и спрятали их в окрестностях замка… Что им помешало вернуться? Я могу только догадываться, помня о таинственном корабле, пытавшемся прорваться после падения замка через Гибралтар в открытое море, но подвергшемся нападению пиратов и затопленном своей же командой. А может, они и спаслись и теперь идут по следу за своими бесценными сокровищами, надеясь рано или поздно вернуть их… Кто знает? Во всяком случае логично предположить, что работавший в архивах Берлина Ватюшенко наткнулся на эту чашу и, польстившись на её древность или золотую оболочку, похитил её. Позже он вывез её в Россию и держал у себя до тех пор, пока место её хранения каким-то образом не стало известно Жеводану. Скорее всего, опять была задействована магия. Бывают дни, когда даже самое тайное, укрытое «за семью печатями» и охраняемое заклятьями, становится явным. Жеводан попытался купить или выменять чашу у Ватюшенко и, получив отказ, нанял для кражи известную вам троицу. Он не мог прикоснуться к этой чаше сам до тех пор, пока заклятье не будет снято. Именно поэтому он попросил воров отнести её в разрушенный особняк и оставить в одной из комнат. Он не мог даже прикоснуться к ней без вреда для себя. Но он и заклятье смог взломать не сразу благодаря жадности и глупости воров, с которыми был вынужден иметь дело. И потерял ещё некоторое время на возвращение всех «компонентов» заклятья. Эти камни самой своей природой несут определённую силу, а уж с помощью заклятий она возрастает тысячекратно, вырываясь из глубин веков и пространств. К примеру — агат. Он обладает силой древнего света, его называют камнем «Великой матери». А гелиотроп является камнем вербальной магии и дает власть над злыми силами, кровавик и опал также могут быть невероятно опасны, если знать, как разбудить дремлющие в них силы… Итак, он со брал камни воедино, снял заклятье и теперь готов к решающему ритуалу. Обезопасив себя от уничтожающего зло действия Грааля, он постарается получить бессмертие… А вот как помешать ему?.. Не знаю… После того, как он завершит ритуал, помешать ему будет невозможно. Значит, нужно помешать ему до этого. Но учтите: если на него напасть сейчас, то защищаться он будет, не заботясь о сохранении силы — слишком близка заветная цель. Настоящие маги стараются не привлекать к себе внимания. Внимание тешит самолюбие, но мешает делу. Приходится выбирать: либо слава, либо желаемое. По-настоящему сильна только тайная власть, поэтому секты и общины, обладающие истинной властью, обычно ведут свою деятельность «из-за кулис». Но теперь… Зная, что этой ночью он может получить бессмертие, он не остановится ни перед чем. Сила его огромна. Жеводан — очень искусный маг. И несмотря на то что сила его подточена последним ритуалом, уничтожить вокруг себя все живое на много километров он ещё сможет… Вам требуется застать его во время проведения магического ритуала. Он не сможет бросить его даже на секунду, чтобы заняться вами. Ни одна капля его магической энергии не должна быть израсходована вовне. Вот в этот момент вам и необходимо помешать ему.

— Как? — спросил Петров. — Что конкретно нужно сделать для этого?

— Все что угодно. Опрокинуть и потушить свечи, стереть часть пентаграммы с пола, вынести из здания чашу… Главное, чтоб сложный и трудоемкий ритуал был нарушен. Повторить его заново в эту ночь он уже не сможет. Такие дни бывают раз в сто лет, и до следующего раза ему придется ждать слишком долго. Но… Вы разрушите ритуал, а вот что вы будете делать с доведенным до озверения магом? Вы останетесь с ним один на один, и когда он осознает, что его планы нарушены, его гнев обратится на вас… Вы представляете, что он с вами сделает? Магов, равных ему по силе, не больше трёх дюжин в «черной магии» и двух дюжин — в «белой». Не хочу вас пугать, ребята, но тогда у вас появятся проблемы. Вы отстраните срок вспышки зла лет на сто, но не избежите его окончательно. Кроме того, вам предстоит ещё добраться до того места, где он совершает свой ритуал. Но я знаю Жеводана как человека педантичного и осмотрительного. По вашему рассказу я понял, что он привез с собой своих слуг, сотворенных из сложнейших и загадочных субстанций. Полагаю, что волк-альбинос был простейшим из этих тварей. Более сильных он оставил для своей охраны. И они будут драться насмерть, защищая своего господина в течение всей ночи, пока творится ритуал. Сможете ли вы пройти через их охрану?..

— Но что же делать?

— Вот этого я и не знаю. Вы спросили меня о чаше, и я поделился с вами своими знаниями и своими догадками. Дальше решать вам. Могу лишь повторить: сегодня редкая ночь. Она усиливает его мощь и его желания. Он торопился успеть провести ритуал именно в эту ночь, и он успел. Но если удастся нарушить его планы, можно остановить его и… скорее всего погибнуть. Соотношение сил в эту ночь помогает ему и будет направлено против вас. Только вам самим решать, как быть и что делать дальше, потому что речь идёт о вашей жизни и, возможно, о вашей душе. Это все, чем я могу вам помочь.

Расстроенный Петров поднялся с кресла и, тихо поблагодарив, направился к выходу. Я уходить не спешил.

— Вы мне вот что скажите, — спросил я Агасфера. — Этих тварей… Ну, тех, которых притащил с собой Жеводан… Их сложно уничтожить?

— Достаточно сложно. Особенно учитывая, что в данном случае они действуют сообща и повинуются чужой и очень мощной воле. Оружие против них известно с древних времен: заклинания, талисманы, серебро, соль… Смотря какую субстанцию они представляют. Не исключено, что они сотворены из разных материй. Учитывая, что сегодня «ночь гидры», их силы будут постоянно обновляться.

— Вам за свою жизнь наверняка приходилось сталкиваться с подобными мерзостями. Может быть, у вас завалялось какое-нибудь оружие? Серебряные пули, ножи какие-нибудь… заговоренные?

— Нет, ничего подобного я не держу. Я слишком мало «сижу на одном месте», чтобы обрастать скарбом. Хотя… Подождите, у меня где-то завалялась форма для отлива пуль. Если у вас есть серебро, это может вам пригодиться. Дать?

— Давайте хоть форму, — вздохнул я. — Опасно это или не опасно, но я туда пойду — это точно. Этот поганец подставил меня трижды: с зомби в моем кабинете, с этой белобрысой дворняжкой и… и ещё кое с чем. Три раза — это на три раза больше, чем нужно для того, чтобы меня разозлить… А я очень разозлился!

Агасфер долго копался в ящиках шкафов и расставленных по углам комнаты коробках, прежде чем протянул мне небольшую, но очень тяжелую форму для отливания пуль.

— Возьмите, — сказал он. — И молитесь, чтобы ваша вера укрепила ваши силы.

— Я не крещеный, — признался я. — И до сего дня был неверующим… Просто с этого часа, как я понимаю, у меня прибавилось работы. Кто-то, где-то, не интересуясь моим желанием, решил объявить меня «побочным эффектом светлых сил» и загрузить меня работой сразу на две ставки… Если этот «кто-то» при этом ещё и думает, что я испытываю от подобного поручения чувство восторга или хотя бы благодарности за оказанное доверие, то…

Не находя слов, я только многозначительно хмыкнул и направился вслед за Петровым.

— Зато и награда будет велика! — крикнул мне вслед Агасфер. — Вы будете входить в число тех счастливцев, которым суждено сражаться при Апокалипсисе…

— Очень приятная новость, — ворчал я, спускаясь на улицу. — За то, что меня валтузят здесь, я буду валтузить кого-то при Ал… Апок… Тьфу! Интересно, а как насчёт «отдохнуть» или хотя бы «спасибо»?..

— Что будем делать? — спросил меня поджидавший на улице Петров. — До того как стемнеет, остается часа два… Он приступит к началу обряда с наступлением темноты.

— Что ты будешь делать, я не знаю, — развел я руками. — А вот я намереваюсь пойти туда, набить ему физиономию, отнять эту посудину и отправить его лет на десять изучать магию в Сибирь. Пусть над телогрейками колдует.

— Ты все ещё не можешь осознать происходящее, — грустно сказал Петров. — Ты даже не представляешь, насколько все это серьёзно.

— А у меня с фантазией плохо, — парировал я. — Но «Возвращение воскресших мёртвецов» и «Кошмар на улице Вязов» я смотрел. Поэтому знаю точно — если какая-то из этих тварей попытается приблизиться ко мне больше, чем на три метра, я её убью. У меня священного ужаса перед ними не возникает, я по видику такие рожи разглядывал, что им и в кошмарных снах не снилось. Правило у меня одно: попытается кусить — убью!..

— Нет, ты всё же не понимаешь…

— И не хочу! — заявил я. — Я сейчас хочу одного: за те два часа, которые у меня есть, мне требуется стащить из сейфа Калинкина коллекцию серебряных монет, изъятых мной с кражи у Ватюшенко. И ты мне в этом деле поможешь.

— Каким образом?

— Необходимо вытащить Калинкина из кабинета хотя бы на час. У меня остался набор отмычек, изъятых у одного «деятеля»… Я попытаюсь вскрыть сейф и стащить монеты… Кража, конечно, но если выбирать между перспективами «получить по ушам» от Калинкина и возможностью стать разнообразием в меню этих тварей, то… То лучше не попадаться ни начальству, ни этим монстрам.

— Но как же я его вытащу из кабинета?

— Это твоё дело. Ты меня во все это втравил, вот и будь любезен участвовать. Ты как-то хвалился, что обладаешь «непомерными полномочиями», вот и добейся, чтобы его срочно вызвали в главк… Сможешь?

Петров кивнул и отошел к телефону-автомату, стоящему на углу улицы. Минут двадцать он созванивался с кем-то и что-то объяснял, потом вышел из будки и радостно кивнул мне:

— Готово.

— И куда ты его направил? — поинтересовался я.

— Как ты и советовал — в главк. Часа три его будут «песочить» за «неуспеваемость, плохую организацию работы, низкие показатели» и все такое подобное. Там это умеют. Там это даже любят. Был бы человек, а за что его…

— Умнее ничего придумать не мог? — хмуро спросил я. — Ты знаешь, что начнется, когда он вернется оттуда?! За эти «три часа» мы три месяца из-за бумаг да из засад вылезать не будем… Ух, удружил!.. Нет, откуда вас там, таких, набирают?! Всегда недолюбливал спецслужбы. Любое доброе дело так испохабят, что потом не знаешь, как к нему и подступиться… За это будешь стоять «на шухере». Стоял когда-нибудь?

Петров испуганно помотал головой.

— Ничего, — успокоил я, — все когда-нибудь начинали. Как только Калинкин за дверь, мы в отдел — и за работу. Мне потребуется минут двадцать, а то и тридцать. Я ведь тоже не специалист в этой области. Если кто-нибудь попытается войти — отвлеки. Все понял?

Петров так же испуганно покачал головой, только теперь уже сверху вниз. Я ещё раз оглядел тщедушную фигуру «уполномоченного по нечистой силе», горько вздохнул и сказал:

— Тогда — вперёд!..

— Готово, — сказал я, вставляя последнюю серебряную пулю в гильзу и зажимая её плоскогубцами. — Не «фонтан», конечно, но сойдет. С «Макаровым» все равно ничего не произойдет — его уже хуже не сделаешь, а порох волей-неволей, но взрываться будет. А раз он взрываться будет, значит, и пули вперёд полетят. А раз они вперёд полетят, значит, во что-то да упрутся. А раз во что-то упрутся, то этому «чему-то» сильно не повезет… Железная логика, не правда ли?.. Да что ты сидишь с таким видом, словно тебе через пятнадцать минут на электрический стул? Гляди веселей, ещё неизвестно, кто кого… Мне как-то раз в одиночку пришлось брать банду — вот это была заварушка так заварушка, а это что?.. Это — тьфу!

— Это не банда, — вздохнул Петров. — Это — силы, которые остановить практически невозможно. Твари лишь проявление этих сил, их «оружие». Но «сердце зла», управляющее этими силами, для нас недостижимо. Как можно бороться с теми, кто недостижим? Как ты представляешь схватку с мечом, который не держит ничья рука? Как ты собираешься остановить этот меч?..

— Смотри на жизнь проще, — посоветовал я, вставляя снаряженную обойму в рукоять пистолета и загоняя патрон в патронник. — Они кто? «Побочные эффекты». Будем устранять! Ох, слышал бы сейчас меня кто-нибудь! Иду брать «банду вурдалаков»… Даже самому приятно — звучит!

— А я — боюсь, — признался Петров. — Впервые за все время работы в этой области я боюсь… Есть вещи пострашнее смерти. И чтобы сражаться с этими тварями, нужно быть готовым к подобным вещам. А я не готов… Я не знаю, что делать, а ты не понимаешь всей сложности ситуации… Хороша пара «воителей». Мы не готовы, Серёжа, это точно! Эти пули для них могут оказаться как мёртвому припарки. А если и свалят кого-нибудь, то впереди нас будет ожидать Жеводан… Не представляю себе, как все это у нас получится… Как?!

— Если говорить честно, то меня больше беспокоит то, что будет со мной, если я вернусь из этого чертова замка. Представляешь, как озвереет Калинкин, если пронюхает, кто стащил коллекцию конфискованных монет?.. Вот это будет посерьёзней Жеводана и всего его «зоопарка», вместе взятых… Что я знаю наверняка, так это то, что Калинкина серебряной пулей не возьмешь. Да и осиновый кол не поможет. Он сам кого хочешь на осиновый кол насадит. Двадцать лет работы в угро — это двадцать лет работы в угро. Ты его в ярости никогда не видел? Вот явится из главка — полюбуешься. Только ближе двух метров не подходи — искрит. От него энергия исходит такая… буйная… Слушай! А может, он того… Сам не зная, каким-нибудь монстром является, а? Нет, я серьёзно, когда он орёт, кажется, что у него клыки вырастают и глаза кровью наливаются… Может, его как-нибудь можно проверить? Возможно это?

— Ты все шутишь… А я уже вижу, как меня доедают, — грустно сказал Петров. — От меня откусывают кусочек за кусочком, и я чувствую это почти реально… Огромная волосатая тварь, кусочек за кусочком…

— Я готов, — прервал я его стенания. — Пора: на улице почти стемнело. Прибудем как раз вовремя: так сказать, к шапочному разбору.

— …А какой-нибудь упитанный упырь будет сосать кровь из моих вен… У него будут такие отвратительные желтые глаза и длинные загнутые зубы…

— Пойдем-пойдём, — подтолкнул я его к выходу. — Там уже все в сборе. Только нас не хватает. План простой…

— …Он будет обдирать косточку за косточкой и грызть их, урча и причмокивая…

— …Входим в замок, прорываемся через все, что попадается по дороге, добираемся до потайной комнаты и…

— …Самое отвратительное — это чувствовать его смрадное дыхание на своём лице. Не так страшно, если все это произойдет быстро, но они спешить не любят, и это может растянуться надолго…

— …Хватаем иностранца за шиворот, разбрасываем все эти чаши-амулеты и пентаграммы, хватаем чашу и тащим в отдел. Когда мы предоставим Калинкину наводчика и убийцу, можно надеяться, что его злость выльется именно на Жеводана. Вот пусть и разбираются, кто из них страшнее и больше заклинаний знает…

— …И когда я представляю, какие они могут принимать формы, у меня по спине бегут ручейки холодного пота. Их образы извлечены из самых жутких и бредовых кошмаров, их запахи взяты…

— …А эту посудину мы к делу приобщать не станем. Как хранятся вещдоки, я знаю, и у меня нет никакого желания гоняться за ней ещё раз. Куда надёжнее будет поместить её в мой сейф. Засунуть в самый дальний угол и завалить кипами бумаг. Так её никто не найдёт лет сто, проверено жизненным опытом. Я сам недавно наткнулся у себя в сейфе на удивительную штуку. Как она туда попала — ума не приложу. Лежала, наверное, за бумагами лет этак…

— …И даже когда наступит момент последнего вздоха… Даже в этот завершающий и подводящий черту миг я буду чувствовать, как их когти впиваются в мою плоть, а их рычание и чавканье доносится до моего угасающего слуха…

Замок встретил нас темнотой и безмолвием. Я осторожно приоткрыл тяжелую дверь, просунул голову вовнутрь и при слушался.

— Тихо, — шепотом сообщил я Петрову. — Пошли…

Мы проскользнули в зал и аккуратно прикрыли за собой двери. В кромешной тьме единственным звуком было сопение тщедушного «естествоиспытателя» за моей спиной. Я постоял ещё минуту, прислушиваясь, и громко заявил:

— По-моему, здесь никого нет. Тишина, как в склепе. Он же тоже не дурак. Одного из своих ублюдков не досчитался и сбежал, от греха подальше… Сейчас быстренько осмотрим потайную комнату — и домой. На сегодня от нас уже ничего не зависит. Верно я говорю?.. Верно, — ответил я сам себе и полез в карман за спичками. — Где тут лестница?..

Пламя вспыхнуло, освещая небольшое пространство вокруг меня… И я едва удержался от крика ужаса: прямо передо мной, безмолвный и неестественно бледный, стоял Борисов. Невольно я шарахнулся назад, едва не сбив с ног Петрова, огонек спички погас, и зал вновь погрузился в тем ноту.

— Ты видел?! — тихо спросил я Петрова. — Видел его?!

— Видел… Только не сверли мне ребра стволом пистолета… Не ровен час…

— Подсвети, — потребовал я, опускаясь на одно колено и прицеливаясь в то место, где, по моим подсчетам, должен был находиться Борисов. И едва послышался треск загорающейся спички, заорал:

— Ни с места! Руки за голову! Лицом к стене! Иначе…

Зал был пуст. Только эхо, играясь, перекатывало под сводом мой крик.

— Что за чертовщина? — поднялся я на ноги. — Он только что был здесь. Я же видел его!.. В полуметре от меня стоял и даже не дышал, паршивец!.. Нужно пробираться наверх, к потаённой комнате. Кто-то из них явно остался в замке…

— Боюсь, что все, — странным голосом отозвался Петров.

Я оглянулся в ту сторону, в которую он смотрел, и прежде чем очередная спичка погасла, успел заметить три мрачные расплывчатые фигуры. В тот миг, на который мы погрузились во тьму, где-то позади хлопнула неплотно прикрытая дверь. И тут же комната наполнилась неярким пульсирующим светом, напоминающим ультрафиолет. При подобном освещении все предметы вокруг казались неестественными, зыбкими. И тем ужаснее выглядели тени в противоположном конце зала. Огромная, обвитая канатами мышц фигура исполина с жабьей головой монументально возвышалась посредине, справа от неё стоял все такой же мраморно-бледный Борисов, а слева грациозно склонила голову набок уже знакомая мне по ночному видению черноволосая красавица.

— Ну, ладно, — вздохнул я. — Как я понимаю, у нас с вами противоположные задачи. Нам требуется подняться наверх, а вам предстоит не пускать нас дальше этой лестницы… И всё же я попытаюсь. А мой последний совет вам будет таков…

Договорить я не успел. Что-то неестественное стало происходить с фигурой Борисова. Пальцы на его руках с хрустом скручивались в массивные, покрытые волосами сбитни, тело ломалось в каком-то особом, неведомом мне построении, а лицо вытягивалось, с противным треском руша форму черепа. Видимо, процесс этот был весьма болезненным, потому что несчастный воришка стонал и хрипел, пока не закончились конвульсии и он не упал на пол, преображённый и жуткий.

— Как быстро время меняет людей, — философски изрек я, разглядывая стоящего на месте Борисова вервольфа. — Жил как человек, а умрёт как собака…

Памятуя о его предшественнике-альбиносе, я не стал ждать, пока трансформация закончится полностью, и, вскинув пистолет, впустил в оборотня первую пулю. Его отбросило к стене, а в том месте, куда ударила пуля, появился нелеповато-серый сгусток вырванных из-под шкуры внутренностей. Дико взвизгнув, огромный пёс взвился в воздух, устремляясь на меня в своём последнем, решающем броске. И этот бросок оказался для него действительно последним. Вторая пуля пробила его голову ещё в воздухе, а третья и четвертая разорвали уже мёртвое тело, тяжело рухнувшее у моих ног.

— Вот это и было «последнее предупреждение», — сквозь зубы пояснил я, откидывая ногой в одно мгновение мумифицировавшиеся и зловонно пахнущие остатки вервольфа.

— Берегись! — крикнул Петров, но я уже и сам заметил метнувшуюся ко мне фигуру чудовища.

Прежде чем он пересёк комнату, я успел выстрелить дважды. Пули прошли сквозь его тело, как через жидкий пластик, и, не причинив вреда, гулко ударились о стену. И тут же могучий удар обрушился на моё плечо, заставляя от ступить на шаг. Тварь была на две головы выше меня и много шире в плечах. Только теперь я разглядел огромные, загнутые как у коршуна когти на его узловатых пальцах и кожаные перепонки, соединяющие руку в какое-то подобие лягушачьей лапы. Но эта «лапа», сжавшись в кулак, вполне могла скрыть в себе без остатка пивную кружку. Удачно увернувшись от второго удара, я проскользнул у него под рукой и, оказавшись сбоку, ответил ударом рукояти пистолета в висок. Впечатление было такое, словно я бью по чугунной болванке. На мгновение я растерялся, и этого мгновения было достаточно, чтобы монстр обхватил меня поперек туловища и легко, словно играючи, оторвав от земли, швырнул через всю комнату. Я кувырком покатился по полу, разбивая о каменные плиты колени и локти, и прежде чем я успел опомниться, чудовище снова оказалось рядом, поднимая меня над головой на вытянутых лапах. На миг я увидел сверху, как Петров с трудом отбивается от яростно теснящей его женщины-оборотня, потом «верх» и «низ» слились в единой карусели, и я вновь пролетел через всю комнату, ломая на своём пути какие-то ящики и табуретки. На этот раз я оказался быстрее и вскочил на ноги как раз для того, чтобы успеть получить сильнейший удар в челюсть. Утратив способность соображать, где я и что происходит, я только вздрагивал от очередного удара и инстинктивно закрывал голову руками, когда чувствовал, что, подобно футбольному мячу, качусь через весь зал. Чудовище забавлялось. Это было легко понять, слыша, как оно радостно всхрюкивает при каждом удачном попадании мной в стену или табурет. После очередного «гола» в облицованную мрамором стену свет перед моими глазами погас окончательно… Очнулся я разом, словно кто-то окатил меня ледяной водой. С удивлением посмотрел на склонившуюся надо мной клыкастую морду с выпученными желтыми глазами и пожаловался:

— Без косметики ты выглядишь как-то особенно странно…

Чудовище недовольно заворчало и потянуло меня за руку. Скосив глаза, я увидел блестящий никель наручников, соединяющих мою руку с… Второе кольцо цепко охватывало мощное запястье чудовища. Видимо, когда монстр в очередной раз поднимал меня для броска, сработали профессиональные инстинкты, и на «рефлекторном» уровне я «арестовал» его, защелкнув стальные кольца наручников. Теперь оставалось выяснить, насколько я улучшил своё положение. Глядя на желтоватые клыки, по которым сочилась пена, в двух сантиметрах от моего лица, я понимал, что «не очень».

Чудовище глухо заворчало и потрогало когтем звенья наручников. Потом потянуло руку, пытаясь освободиться от стального кольца, и заворчало громче.

— А-а, так у тебя проблемы с железом, — догадался я. — В таком случае должен тебя огорчить: ты арестован за нападение на офицера милиции.

Видимо, что-то в моих словах ему не понравилось. Монстр выпрямился и крутанулся так, что я описал плавный полукруг и со всего размаху врезался в каменные перила лестницы. В боку что-то хрустнуло, и боль огнем обожгла мои ребра. С трудом я втянул в себя воздух, одной рукой судорожно пытаясь нащупать в кармане ключи от наручников. Чудовище вновь потащило меня к себе.

— Стой! — заорал я. — Стой, иначе я их не отомкну!

К моему удивлению, тварь замерла.

— Так ты ещё и человеческий язык понимаешь, — пробормотал я, непослушными пальцами вставляя ключ в замочную скважину. — Сейчас мы их откроем… Немного ослабь лапу, не натягивай так… Молодец, ещё немного…

Едва стальное кольцо на моем запястье разомкнулось, я набросил его на один из столбиков лестничной ограды и, защелкнув, откатился в сторону. Чудовище рявкнуло и попыталось дотянуться до меня когтистой лапой.

— Нет, ты всё же тупой! — сообщил я ему, едва успевая отдернуть ногу. — Ты не только похож на жабу, у тебя ещё и мозги лягушачьи!.. Ты — здоровый и тупой! Повторяй это себе каждый раз, когда будешь ложиться спать: «Я здоровый и тупой!» Лет через пять ты это осознаешь!

Я перевел дыхание и ощупал бок. Болело все тело, но в двух местах при прикосновении словно огнем обжигало.

— Тупица! — с чувством сказал я бьющемуся в бешенстве монстру. — Ты мне ребра сломал!.. Впрочем, о чём разговор? Я весь — сплошная шишка… покрытая синяками… Оказывается, бывает и так…

Я поискал глазами Петрова. Бедняга без чувств лежал на полу в углу зала, а обнаженная красотка сидела на нём верхом и, судя по всему, собиралась плотно перекусить незадачливым советником. С невольным стоном я наклонился и поднял валяющийся среди осколков стекла и обломков ящиков пистолет, и направил его в инкуба.

— А ну, слезь с него, развратница! — скомандовал я. — Обед отменяется.

Она обернулась, и я невольно вздрогнул, увидев, что произошло с её лицом. Роскошные иссиня-черные волосы обрамляли сморщенную и покрытую шерстью мордочку летучей мыши. Тварь радостно оскалилась и, оставив в покое тело Петрова, на четвереньках поползла ко мне.

— Я в женщин не стреляю, — заявил я, прицеливаясь между волосатых, совершенно круглых глаз вампира, — но… Иногда они так доводят, что нет сил сдерживаться…

Пистолет подпрыгнул в моей руке, и между двумя круглыми глазами вампира появился третий, поменьше. Ещё мгновение инкуб смотрела на меня с ненавистью и отчаянием. Потом безупречное тело стало быстро съеживаться, темнея и роговея до тех пор, пока на полу не осталось лежать ссохшееся тельце летучей мыши.

— Ну вот и все, — сказал я и замер, услышав за спиной громкое чавканье и хруст.

Медленно повернувшись, я даже застонал от отчаяния: неугомонный монстр, рыча и вздрагивая от боли, впивался клыками в собственную плоть, перегрызая зажатую наручниками кисть руки.

Я вскинул пистолет и нажал на спуск… Сухой щелчок подсказал, что обойма пуста. Подхватив с пола первую попавшуюся палку, я бросился к освобождающемуся чудовищу и что было сил обрушил дубину на его затылок. Палка с жалобным хрустом переломилась пополам, и одновременно с ней на пол упала перекушенная мощными челюстями лапа.

— Да что же ты за терминатор?! — в отчаянии простонал я, пятясь от поднимающегося на ноги монстра. — Тебя вообще чем-нибудь можно пронять?!

Теперь тварь была настроена серьёзно. Неспешно и последовательно, шаг за шагом она теснила меня в угол комнаты, прерывая любую попытку проскользнуть мимо неё взмахом когтистой лапы. Обрубок другой чудовище прижимало к груди, и потоки черно-бурой крови стекали по животу и ногам, оставляя на полу кровавые следы. Не видя больше путей к спасению, я продолжал отступать. Что-то сильно дернуло меня за брючину. Бросив взгляд под ноги, я не по верил глазам: откушенная кисть тоже ползла по полу ко мне, намереваясь вцепиться в ногу. Я подтолкнул к ней обломок кирпича, и окровавленная лапа тут же схватила его, сжимая с такой силой, что сквозь когти на пол посыпался красный песок. Спиной я наткнулся на стену и, понимая, что терять больше нечего, первым бросился на чудовище. Остаток сил я вложил в удар плечом, надеясь своим весом опрокинуть тварь на землю и прорваться к выходу, но, неповоротливый на вид, он оказался проворней и, отступив в сторону, сильным ударом по моим сломанным ребрам повалил меня навзничь. С трудом глотая воздух, я приподнялся на локте, и в тот же миг огромная туша обрушилась на меня сверху. Теряя сознание, я из последних сил перехватил одной рукой его здоровую лапу, а второй уперся в плоский подбородок, пытаясь оттолкнуть от себя клыкастую пасть. Но силы были слишком неравны. Сантиметр за сантиметром проклятая тварь подбиралась к моему горлу. Пытаясь выгадать ещё хотя бы пару секунд, я повернул голову в сторону и натолкнулся взглядом на медленно ползшую ко мне лапу. Я понял, что приближается развязка. Клыки уже коснулись моей шеи, когда чьи-то руки обхватили скребущую плиты пола окровавленную кисть и с размаху шлепнули её о горло придавившего меня монстра. Узловатые пальцы сжались, впиваясь когтями в складчатую кожу, и начали сжимать и сдавливать гортань своего же хозяина. Чудовище пронзительно завизжало и попыталось сорвать её со своей шеи, но теперь уже я двумя руками вцепился в его единственную уцелевшую лапу. В попытке спасти свою жизнь тварь билась, словно разъяренный бык. Его чудовищная сила была такова, что случайным ударом ноги он проломил стену, соединяющую нас с соседней комнатой.

Ему всё же удалось стряхнуть меня и вскочить на ноги, но было уже поздно. Послышался сухой, громкий хруст, пальцы оторванной кисти воссоединились в страшной ране, и огромная, многопудовая туша тяжело обрушилась на пол. Несколько секунд тело ещё содрогалось в конвульсиях, потом все стихло.

— Интересный способ самоубийства, — заметил с трудом держащийся на ногах Петров. — Напомни мне, чтоб я при случае подсказал его Агасферу…

— Да, теперь я понял, что означает «наложить на себя руки», — кивнул я, прислоняясь к стене. — Я уж думал, что мне конец… Я сказал тебе спасибо?

— Да, ещё раньше, когда снял с меня ту кровососущую мразь… Теперь мы в расчете.

— Я надеюсь, это все? Больше «подарков» не будет? У меня хватит сил только на то, чтобы доползти до отдела и скончаться в кабинете у Калинкина… Пусть убирает.

— Боюсь, что это только прелюдия, — вздохнул Петров. — Ни за что не поверю, что Жеводан оставил всех своих слуг охранять вход в замок. Он не станет так легкомысленно рисковать.

— Ты ещё и оптимист, — через силу усмехнулся я. — Просто приятно слушать… Неужели у него собран здесь весь «музей ужасов»?

— Он не станет рисковать, — повторил Петров. — Должно быть что-то ещё. А потом нам предстоит иметь дело с ним самим… Если доживем… Ты как?

— Отвратительно для живого, но немного лучше трупа, — оценил я своё состояние. — Меня осталось только на очень маленького и безобидного призрака… Подведем итоги? Оружия у нас нет, сил нет, желания нет. А впереди только неприятности, идущие по нарастающей… Что будем делать?

— Лично мне хочется открыть дверь этой потайной комнаты, бросить туда парочку гранат, а самому даже не заглядывать… А ещё больше мне хочется убежать домой и забраться с головой под одеяло… Как в детстве…

— Про гранату ты поздно вспомнил, — вздохнул я. — Интересно, а бывают гранаты из серебра?.. Нужно идти дальше, Пётр Петрович, ничего не поделаешь: нужно идти дальше… Что это за свет? Странный какой-то… Тут, часом, радиацией не пахнет?

Петров огляделся, словно впервые заметив голубоватый туман.

— Кажется, я догадываюсь, что это, — сказал он. — Жеводан начал творить заклинания… Который час?

Я посмотрел на часы. Из развороченного циферблата прямо на меня указывали перекрученные стрелки.

— Мой час настал, — хмуро пошутил я. — Нет у меня часов, разбил этот поганец, пока мной мебель крушил. Но держали они нас долго… Пойдем, Пётр Петрович. Нам остаётся надеяться только на одно мощное средство.

— Какое?

— На русский авось… Откроем дверь и попытаемся раскидать всё, что есть в комнате. А дальше… Будь что будет.

— Хороший план, — согласился Петров. — Мне нравится. Самое главное, что в нём нет изъянов, потому что он прост, как… очень прост… Слушай, если я скажу, что забыл дома, на кухне, включенный утюг и сейчас я быстренько сбегаю, выключу его и вернусь, ты мне поверишь?.. Эхе-хе, как помирать-то не хочется… Пойдем.

Замирая на каждом шагу, озираясь и прислушиваясь к шорохам, мы поднялись на второй этаж, добрались до уже знакомой мне комнаты и тихо проскользнули вовнутрь.

— Кажется, никого, — едва слышно прошептал Петров.

— И это лучшее, что я вижу за сегодняшнюю ночь, — так же шепотом отозвался я. — Вот этот камин…

На цыпочках мы подкрались к замаскированной двери, и я нажал на неё так же, как это делал Жеводан. Дверь не поддалась. Я надавил сильнее…

— Здесь что-то не так, — пожаловался я после нескольких бесплодных попыток. — Я же видел, как он её… Может, заперта изнутри?

— Скорее, заклинание, — предположил Петров. — Нужно искать другой выход…

— В потайных комнатах не бывает другого выхода, — заметил я. — Это уже не комната, а проходной двор… Нужен таран… И таран здоровый, стены вон какие толстые… Хорошо бы сюда пару кусков динамита или противотанковую гранату… У тебя случайно нет с собой противотанковой гранаты? И у меня нет… Чем же её проломить?.. Чем вообще можно проломить стену?.. Чем, чем, чем… Стоп! Есть идея. Стой здесь, я сейчас.

— Может, я с тобой?

— Нет, жди здесь. Мне потребуется твоя помощь именно отсюда, сверху… Я мигом.

Я выбежал из особняка и бросился к видневшемуся неподалеку реконструирующемуся дому. В отличие от злополучного особняка этим четырёхэтажным «сталинским» «крепышом» заинтересовалась какая-то организация. И судя по стоявшим во дворе бытовкам рабочих, внутри здания вовсю шли работы по капитальному ремонту. Организация, занимающаяся ремонтом, явно носила громкое название: «государственная». Это я понял, увидев разбросанные возле бытовки инструменты и оставленную без присмотра технику. Я поднял с земли кирку, и тут моё внимание привлек громоздкий компрессор, оставленный ржаветь под открытым осенним небом. Вознося хвалу типичной для строителей бесхозяйственности, я взломал ближайшую к компрессору бытовку, поднял брошенный в угол отбойный молоток и, пристроив его на крыше компрессора, с огромным трудом по катил скрипучий и многопудовый механизм к особняку.

— Стоять! — послышался позади грозный окрик. Досадливо выругавшись, я остановился и оглянулся.

Невысокий широкоплечий крепыш, засунув руки в карманы телогрейки, мрачно смотрел на меня исподлобья.

— Я прораб, — сказал крепыш. — И это мой компрессор… Или я ошибаюсь?

— Я верну, — умоляюще попросил я. — Мне очень надо!.. По-за-рез надо!..

— Ишь ты… «Надо»… Всем надо… Значит так… Раз я поймал тебя с поличным и деваться тебе некуда, слушай сюда: если тебя поймает милиция, то помимо этого компрессора ты уволок со стройки сто метров медного кабеля, два ящика гвоздей, три мешка цемента, шесть пар резиновых сапог и десять телогреек. Спросят: «Куда дел?», скажешь: «Продал неизвестным лицам»… Выбирай: либо принимаешь мои условия, либо отправляешься в места «не столь отдаленные»… Итак?..

— А как же я все это уволок? — искренне удивился я.

— Это уже твоё дело, — развел руками прораб. — С помощью друзей, или на тележке, или на машине… Придумаешь что-нибудь…

— Так я же верну компрессор… наверное… А если не верну, так он тут неподалеку будет…

— Не, парень, так не пойдёт. Либо кабель, гвозди и цемент, либо — Сибирь. Ну так что?

— С одним условием, — решился я. — Ты поможешь мне дотолкать эту «бандуру» вон до того особняка… Или помогай, или вызывай милицию.

Прораб несколько секунд раздумывал, почесывая в затылке, потом вздохнул и встал рядом, упираясь плечом в стенку компрессора.

— И-и, взяли! — гаркнул он, и тяжелая машина, медленно набирая ход, покатилась вперёд.

Вдвоем мы дотолкали её до места минут за десять. Прораб обтер рукавом телогрейки выступивший на лбу пот и напомнил:

— Гвозди, цемент, кабель…

— Телогрейки и сапоги, — кивнул я. — Ох, и жаден ты, прораб! Ох, и жаден!

— Не я такой, жизнь такая, — пояснил он. — Каждый выкручивается, как может. Не упускать же такой случай… Значит, здесь мы его и найдем?.. Хорошо. Завести помочь? Как обращаться с ним, знаешь?

— Разберемся, — махнул я рукой. — Заведи эту «камнедробилку» и дуй отсюда. Сейчас здесь такое начнется!..

Прораб подсоединил отбойный молоток к компрессору, завёл двигатель и, напомнив на прощанье: «Гвозди и кабель», ушел в темноту дворов.

— Петров! — крикнул я в темный провал окна на втором этаже. — Ты ещё жив?

— Пока — да, — отозвался он, выглядывая из окна. — Где ты это отыскал?

— Обменял… На гвозди, сапоги, телогрейки и цемент… Найди какую-нибудь верёвку и спускай её мне.

Привязав отбойный молоток к брошенному мне Петровым ремню, я махнул рукой:

— Поднимай! — и не теряя времени побежал к центральному входу.

Поднявшись на второй этаж, я принял из рук Петрова молоток и вздохнул:

— Признаться, я больше предпочел бы тот «трактор», что гирей дома сносит… Или гранатомёт. В последнем случае нам не понадобилось бы даже входить туда. Но за неимением лучшего…

Я поплевал на ладони и, направив остриё на стену, вонзил молоток в штукатурку…

Когда я ворвался в образовавшуюся дыру, стоящий в центре начертанной на полу пятиконечной звезды Жеводан даже не взглянул в мою сторону, вырисовывая руками в воздухе какие-то знаки и монотонно распевая. Чаша, наполненная до краев какой-то тёмной жидкостью, стояла на мраморной тумбе перед ним, а вокруг пентаграммы неестественно ярко горели ставшие совсем коротенькими свечи.

— Быстрее, он уже заканчивает ритуал! — крикнул из-за моей спины Петров, и словно в подтверждение этому по лицу мага скользнуло некоторое подобие улыбки.

Глубоко вздохнув, я сделал шаг вперёд…

В первую секунду я даже не понял, что произошло.

Что-то огромное и невероятно тяжелое обрушилось на меня сверху, закружило, ломая и сдавливая, потом я почувствовал, как моё туловище словно укутывает гибкий, но прочный кокон, не позволяющий мне шевельнуть ни рукой, ни ногой, почувствовал спиной прижатого ко мне той же неведомой силой Петрова и забился, безуспешно пытаясь раз жать стальные тиски… И в этот момент прямо перед моим лицом поднялась и замерла отвратительная четырёхугольная голова гигантского гада. Бездумные глаза рептилии, не мигая, смотрели на меня, и я почувствовал, что только чья-то чужая воля не позволяет ей единым мигом покончить с нами. Быстрый коричневый язык молнией метнулся меж загнутых клыков и, лизнув воздух в миллиметре от моего лица, убрался обратно.

— А вот это — конец! — прохрипел за моей спиной Петров. — Эту тварь нам не одолеть…

— Почему она не раздавит нас? — морщась от боли в сдавливаемых ребрах, спросил я. — У неё же на морде написано, что это «голубая мечта» её детства…

— Сам не догадываешься? — отозвался Петров. — Слуг-то у него поубавилось. А из нас получится хороший материал для новых уродов… Помнишь Борисова? Так вот, то, что было с ним — «цветочки»…

Я изо всех сил рванулся, напрягая мышцы и извиваясь не хуже самой змеи, но добился лишь жалобного стона Петрова:

— Ты меня раздавишь… Это бесполезно… Чтоб её одолеть, мало дюжины таких, как мы…

Я бросил яростный взгляд в сторону мага. На лице негодяя все ещё блуждала насмешливая улыбка. В нашу сторону он даже не смотрел. Внезапно свет вокруг нас стал меняться. Он словно густел и наливался кровью, пульсируя и колеблясь. Через минуту отчетливо стали видны «ритмы» этих странных колебаний воздуха, все это выглядело так, словно где-то поблизости билось огромное невидимое сердце. Потом воздух вокруг нас «поплыл», медленно ускоряя движение.

— Он заканчивает! — крикнул Петров. — Надо что-то делать! Он заканчивает!

— Укуси её, — мрачно посоветовал я. — Может, в тебе окажется столько же яда, сколько глупости… Занесла меня нелёгкая в этот проклятый дом! Давай-ка вместе… И-и!..

Мы рванулись изо всех сил, но проклятая тварь тут же сжала свои объятия так, что глаза едва не вылезли у меня из орбит.

Тем временем вокруг нас уже бушевал яростный вихрь огненной энергии. В самом центре круга, широко расставив ноги, возвышался Жеводан. Он уже не шептал, а кричал, высоко вознеся чашу над головой:

— …Именем Безымянного и Разрушающего! Покажи, расскажи, поведай! Отдели воздух от огня и воду от земли! Останься вечным и единственным! Выйди и изменись, вступая в аоб! Останься неизменным, неся с собой аод! Силой твоей буду силен! Возьми меня, укрепи и надели! Отдаю себя и душу свою во власть тебе! Пусть будет так!

И в тот же миг пантакль под его ногами вспыхнул огненным сиянием. Казалось, что прожектора освещают магические символы из-под земли и, преломляясь в них, яркими лучами охватывают фигуру мага. Зрелище было ужасное и прекрасное одновременно. Гибельная красота и преддверие разрушения наполнили комнату. Закинув голову, Жеводан одним глотком осушил содержимое чаши и, раскинув руки в каком-то диком экстазе, испустил победный вопль…

И тут произошло нечто, чего он явно не ожидал. Сначала я увидел, как восторг и упоение победой уступают на его лице место непониманию и ужасу, а потом его тело осветилось изнутри, словно разделенное пополам ярко-красной «чертой»… Чаша выпала из его рук и покатилась по полу. Маг пошатнулся и со свистящим стоном схватился руками за горло. По мере того как свет, раздирающий кудесника изнутри, набирал силу, кружащийся в воздухе вихрь стихал. Одновременно терял былую прозрачность и пантакль, начертанный на каменных плитах. Теперь он уже не освещал фигуру Жеводана, напоминал раскаленный докрасна лист железа. И, видимо, нечто похожее испытывал и Жеводан — из-под его ног тянулись вверх сизые струйки дыма, а в воздухе отчетливо запахло паленым мясом.

И тут я почувствовал, что смертельные объятия больше не сжимают мою грудь. Гигантская змея безвольно лежала у моих ног, на глазах теряя упругость и цвет, и стремительно уменьшалась в размерах.

Жуткий вопль всё же сумел вырваться из окровавленного и обугленного рта погибающего мага. Не успело эхо повторить последний звук его предсмертного крика, как раскалённый пантакль взорвался миллиардами крошечных осколков, и Жеводан рухнул в зияющую бездну, открывшуюся под пятиконечным провалом. Пол дрогнул под моими ногами, словно недра земли разорвал мощный взрыв. В бликах угасающего света я заметил, как деревянная чаша медленно катится к краю провала. Словно что-то толкнуло меня изнутри, и прежде чем я сообразил, что делаю, я прыгнул вперёд, стремясь дотянуться до Грааля. Мои пальцы коснулись теплого полированного дерева, и я судорожно сжал чашу в кулаке. Но в этот момент земля вздрогнула ещё раз, и, соскользнув с гладких плит, с криком отчаяния я рухнул в леденящий холод бездны.

Сквозь липковатую паутину бездумного забвения до меня донёсся чей-то голос, окликающий меня по имени. Я попытался уйти ещё дальше, в темные лабиринты серых снов, но чьи-то настойчивые руки уже трясли меня за плечи и зачем-то били по щекам. Я сморщился и застонал.

— …Ну, наконец-то, — донесся до меня голос Петрова. — Давай, давай же, приходи в себя. Ну, давай же… Давай!..

Тени шарахнулись от меня в стороны, мрак стал отступать, и меня выдавило в реальность. Я открыл глаза и плавающим взглядом посмотрел на склонившееся надо мной лицо.

— Вот и хорошо, вот и молодец, — обрадовался Петров. — Как ты? В норме? Меня узнаешь? Ну-ка, скажи: кто я такой?

— Ты тот кусок дерьма, который втравил меня во всю эту историю, — с трудом шевеля сухими губами, сказал я. — Ты — тот самый кусок идиотизма, из-за которого я…

— Узнал, — расплылся в довольной улыбке Петров. — Узнал!.. А теперь проверь — руки-ноги целы? Нигде ничего не болит?

Я попытался пошевелить руками или ногами, но не смог.

— Не слушаются, — пожаловался я. — Словно кто-то сжимает меня, держит.

— А-а, так это из-за осколков кирпичей. Ты наполовину засыпан разным мусором вроде штукатурки и камней.

— А разгрести ты все это не мог?! — рявкнул я, рывком выбираясь из-под завала. — Строишь тут умные рожи, а кучу мусора с меня лень убрать… Что за ерунда?.. Ничего не болит… Даже ребра… И впрямь не болит, — удивился я, ощупывая бока. — Чудеса… Я же точно помню, как меня о перила… Затем о стену… Затем… Ну, не болит, и хорошо… Скажи мне честно: все кончилось?

— Кончилось, — счастливо просиял Петров. — Даже следа не осталось… Разве что вот эта дыра…

И он указал рукой на пятиконечную дыру в потолке над моей головой.

— Так, значит, мне не показалось? — удивился я. — Я действительно падал в бездну?

— Падал, — так же радостно подтвердил Петров. — Но она почему-то тебя не приняла. Закрылась перед самым твоим носом… Я уж думал — конец тебе. А потом гляжу — ты лежишь внизу… целёхонький… Только зеленый очень. Я перепугался, думал — покойник… Но ничего: порозовел, зашевелился, и вот…

Я ещё раз ощупал бока и, удивленно покачав головой, поднялся на ноги. Мой взгляд привлекла оставшаяся лежать на месте моего падения чаша.

— Надо же, цела, — удивился я, поднимая её. — Я рухнул на неё всем весом с высоты трёх метров, а она — цела… Ни единой царапинки…

Вытаращив глаза, Петров, словно завороженный, смотрел на чудом уцелевшую чашу. Дрожащими руками он по тянулся к драгоценной реликвии, но я быстро спрятал её за спину и показал невольному напарнику кукиш:

— Вот это видел?.. Хватит с меня приключений. Я тебе её отдам, потом её снова кто-нибудь стащит, и опять все заново? Нет уж, у меня она будет сохранней. Второй такой ночи я не переживу. У меня и так до сих пор в голове не укладывается: оборотни, монстры, маги, Грааль… А вот почему все кончилось, если мы практически ничего не делали? Мы ведь не успели ему помешать, и он довел обряд до конца… Довел до конца, выпил содержимое этой посудины, и вдруг его словно расплавленным свинцом насквозь прожгло… Помнишь, что говорил Агасфер? Если что-то будет изменено в ходе заклинаний, то содержимое чаши, вместо того чтоб дать ему бессмертие, уничтожит его вернее, чем серная кислота… Примерно так и получилось… По крайней мере, эффект был очень сильный… Но мы же не успели ничего нарушить, так в чем же дело?

— Не знаю, — признался Петров. — Главное, что все кончилось. Я ещё не настолько хорошо разбираюсь в действиях всех этих потусторонних и «здешнесторонних» сил, чтобы вообще что-то понимать…

— Так зачем же ты этим занимаешься?!

— А чёрт его знает, — весело признался Петров. — Иногда я сам себя полным идиотом чувствую. Столько всего непонятного, неразгаданного… Но теперь у меня есть ещё одно реальное подтверждение существования этих самых «сил». Это — ты.

— Вот только этого не надо, — попросил я. — С меня и одного раза хватит. Больше не хочу. Мне не нравится, когда меня пытаются загрызть, задушить или раздавить… Самый отъявленный негодяй мне милее того «шнурка с клыками», который пытался нас раздавить всего полчаса назад. Больше я не Страж. Я самоустраняюсь. Даю самоотвод и категорически требую больше ко мне не обращаться с подобными вопросами.

— Но Грааль-то остается у тебя…

— Исключительно в целях моей безопасности. Его больше некуда девать. А в моем сейфе он будет надёжней, чем в швейцарском банке.

Я нашёл в углу зала мой разодранный и перепачканный плащ, встряхнул его и надел поверх такого же разодранного и перепачканного костюма. Отцепил от лестничных перил покорёженные наручники и проверил боеготовность пистолета.

— Все, — повторил я. — С этой историей покончено, а с новой я и не думаю начинать. Дураков нет… Что ты застыл как вкопанный? Пошли отсюда.

Петров склонился над кучей мусора на полу и что-то заинтересованно разглядывал посреди обломков.

— Вот она, — с каким-то злорадным удовлетворением сообщил он. — Вот она, противная… Это из неё была создана едва не придушившая нас тварь…

Не понимая, я приблизился и вгляделся в то место, на которое он указывал. На полу корчилась и извивалась огромная жирная гусеница серо-жёлтого цвета.

— А что из себя корчила! — покачал я головой. — Прям-таки удав… Раздавить?

— Нет, — мстительно сказал Петров. — Я её с собой возьму и изучать буду. Может, приборы какие-нибудь отклонения от нормы покажут… До-олго изучать буду…

— Дело твоё, — согласился я и отошел к окну, за которым слышались чьи-то голоса.

Во дворе стоял желтый милицейский «уазик», и два сонных сержанта с кислыми выражениями на лицах выслушивали жалобные причитания уже знакомого мне прораба. Бегая вокруг компрессора кругами, он возмущенно размахивал руками и вопил с достойной похвалы Станиславского искренностью:

— Все украли! Все унесли! По миру пустили! Что я начальству скажу?! Компрессор нашли, а кто мне остальное вернет?! Кто гвозди и телогрейки отыщет?! Цемент, инструменты, сапоги — все унесли! Без штанов оставили!.. Найдите мне их! Слышите: найдите мне этих подлецов!.. Третий раз за месяц обчищают! Найдите! Я хочу посмотреть в их вороватые глаза!..

— Уходим через окно, — сказал я Петрову. — С этой стороны нас ждёт ещё одна толпа вурдалаков…

Петров кивнул, спрятал коробок из-под спичек с шуршащей внутри гусеницей в карман, и мы вылезли в окно, выходящее на другую сторону замка…

Со вздохом облегчения я распахнул двери своего кабинета и, сняв плащ, опустился на поскрипывающий диван.

— Никогда ещё так не радовался приходу на работу, — признался я. — Это же самое настоящее счастье: прийти утром на работу и знать, что сегодня тебя ждут самые обыкновенные, милые «домушники», «медвежатники» и «щипачи»… Никакой чертовщины!..

Я отомкнул сейф, бросил туда чашу и вновь запер его, демонстративно спрятав ключ в карман.

— Вот так, — сказал я Петрову. — И больше никаких магов… Ого! Девять часов утра! С минуты на минуту появится Калинкин… Нужно срочно почистить пистолет, да и самого себя в порядок неплохо было бы привести. Если шеф что-нибудь неладное заподозрит — выпьет всю кровь не хуже любого вампира…

— А я пойду и постараюсь дозвониться до своего начальства, — устало сказал Петров. — У меня ведь тоже есть свой «Калинкин»… Я скоро.

— По мне, хоть вообще не возвращайся, — проворчал я ему вслед. — С этого дня ты ассоциируешься у меня с монстрами и вурдалаками…

Я откинулся на спинку дивана и утомленно прикрыл глаза. Вся усталость, накопившаяся за эти сутки, разом об рушилась на мои плечи.

«Нужно поставить чайник на электроплитку, — сонно подумал я. — Если я не выпью крепкого чая, то засну прямо на утреннем совещании у Калинкина… Сейчас бы вздремнуть часок-другой…»

Какой-то шорох послышался рядом. Я открыл глаза и с удивлением уставился на четырёх благообразного вида старичков, стоящих посреди кабинета и молча наблюдающих за мной.

«Вот пенсионерам не спится, — подумал я. — Ни свет ни заря, а уже на ногах и в отделении… Сейчас будут рассказывать о хулиганах, выкручивающих лампочки в подъезде и орущих по ночам песни во дворе. Но как они тихо вошли!.. Или это я ненароком задремал?»

— Присаживайтесь, — предложил я, с трудом сдерживая зевоту. — Слушаю вас.

Старички даже не двинулись с места, не сводя с меня заинтересованных взглядов.

«Нет, лампочками в подъездах здесь не обойдется, — догадался я. — Обычно после такой «рекламной паузы» наступают воспоминания о «славных годах юности, когда старость ещё уважали, а молодежь мечтала быть космонавтами и колхозниками». А потом с жутким видом поведают мне о каком-нибудь «зловещем преступлении». Скорее всего, у кого-нибудь из них хулиганы сломали в подъезде почтовый ящик. Или, чего доброго, подожгли дверь… В этом случае вообще начнется что-то невообразимое… Необходимо их как-то успокоить. Напомнить что-то «родное, лирическое»… Что я помню из марксизма? «Призрак бродит по Европе…» О, нет! Только не призраки…»

— Я внимательно слушаю вас, — повторил я.

— Мы — Совершенные, — на удивление ясным и твердым голосом сообщил мне один из старцев.

Я изобразил на лице восхищение и восторг, тщетно пытаясь побороть сонное состояние и вспомнить, в каких партийных структурах представляли к столь громкому званию.

«Заслуженные, народные, персональные, почетные, — перечислял я про себя, — орденоносные, выдающиеся… Нет, не помню…»

— Приятно удивлен, — сказал я. — Конечно же, мы перепрыгнем через собственную голову, чтобы в течение ближайших дней разрешить все назревшие у вас проблемы. Ваше дело будет немедленно принято к производству, и двадцать пять наших лучших сотрудников немедленно приступят к расследованию… А теперь прошу вас пройти в кабинет номер три, куда через полчаса подойдёт дежурный оперативник и запишет все ваши показания…

— Мы — Хранители Грааля, — сказал старик.

— Очень хорошо, — автоматически продолжил я свою сонную тираду. — Конечно же, мы… Что?!

— Это мы в 1244 году тайно вынесли из замка Монсегюр Святой Грааль, — спокойно подтвердил старик. — Судьбе угодно было продолжить своё испытание, лишив нас нашей святыни. Мы не сумели уберечь нашу реликвию, и за это семьсот лет разыскивали её по всему свету… И вот теперь этот день настал… Мы благодарим вас за спасение Грааля и возвращение его истинным Хранителям.

— Какого Грааля? — притворно удивился я. — Дедушки, вы что-то путаете. Это — отделение милиции. Если вы пришли с заявлением — обращайтесь в кабинет номер три, там вас примут. Если же вы по вопросам религиозных культов, то вы попали не по адресу.

— Вы — Страж, — утверждающе заявил старик. — Мы видим это. И нам известно обо всем, что произошло. Вы рисковали собой, спасая нашу святыню, и за это мы хотим сделать вам ответный подарок… Запомните: возрождающегося Аримана всё же можно будет вернуть в царство теней. Но сделать это возможно только в течение первых трёх дней после его возвращения в этот мир. Только одного боится он — копья Одина, хранящегося в катакомбах лавры. Ключом к тайнику послужит камень Изиды. Помните об этом, когда придется вступить с ним в схватку… А теперь, прошу, отдайте нам чашу…

— Я ничего не понял из того, что вы тут сказали, — при знался я. — Но если вы и впрямь идеальные…

— Совершенные, — поправил старик.

— Да, те самые Совершенные, которым было поручено хранить Грааль, то какого же… Почему вы не вмешались, когда чаша оказалась у Жеводана?! Это была ваша обязанность, а не моя, а отдуваться пришлось именно мне…

— Мы не могли нарушить главный принцип нашей веры: непролитие крови. Даже перед лицом смерти наши собратья отказывались пролить кровь невинного существа. Когда крестоносцы предложили выбирать оставшимся в живых защитникам замка либо перерезать горло собаке, либо идти на костер, они все отказались… И все, все 257 человек были сожжены заживо. Мы не могли нарушить этот закон. Это означало бы нарушить главные постулаты нашей веры и осквернить память наших собратьев. А Жеводан не отдал бы Грааль без боя…

— Признаться, я очень сильно сомневаюсь, что кровь Жеводана — невинная, — съязвил я. — Но как бы там ни было, а кубок вы не получите. Не обессудьте, дедушки, но у меня он будет сохраннее, хоть я и далеко не Совершенный… Лучше скажите мне вот что: это правда, что если из него… м-м… отпить, то…

— Да, правда, — подтвердил старик, ничуть не огорчаясь моим отказом вернуть кубок. — Волею рока вы получили бессмертие, Страж. Судьба сама лепит вас, придавая ведомые ей одной формы… Вы знаете, что в ваших жилах течёт кровь древних воителей?

— А отделаться от этого «подарка судьбы» никак нельзя? — с тоской спросил я. — Я не хочу быть бессмертным. Честное слово, мне это не нужно…

— Увы — вам предстоит нести данную вам судьбой ношу. Судьба выбрала вас, чтобы ваша воля и ваше мужество охраняли этот город от злых сил… Помните, вы бросились вслед за чашей, не давая ей кануть во мраке бездны? Не магия толкнула вас рисковать за неё жизнью, а зов вашего сердца, зов, звучащий в вашей крови из далеких времен, когда ваши предки бились на стороне Света. Пока вы ещё не осознали всей полноты вашей ответственности, и потому судьба лишь использует вас. Но вы будете крепнуть, набирать мощь и наконец вступите в силу. Да, это нелегкая ноша, но силы Света укрепят вас. Вы — избранник этих сил, поставленный ими на рать с порождениями зла.

— Вот этого-то мне как раз и не хочется, — вздохнул я. — Совершенно не хочется. С меня хватило и ночного эпизода…

— Это было лишь начало, — «утешил» меня старик. — Здесь от вас ожидались лишь мужество и отвага, порождённые зовом предков к борьбе. Пока что вы лишь игрушка в руках судьбы… Неужели вы так и не поняли, что произошло? Вы же заменили магические свечи той ночью, в зале, помните? Эти свечи были изготовлены специально для ритуала, и в их состав входили такие страшные компоненты, как… Впрочем, вам лучше этого не знать. Во всяком случае, вы их самым банальным образом спалили. А ваше беспристрастное вмешательство в ход дела невольно заставляло Жеводана торопиться с подготовкой к обряду. И он допустил ошибку. Одну маленькую, казалось бы, незначительную ошибку — оказался невнимательным на какой-то краткий миг… Но этого мига хватило, чтобы разрушить сложнейший обряд и направить потревоженные им силы против него же самого. Отдать его душу тому, кого он столь опрометчиво вызвал из глубин холода и мрака, не сумев оградить себя магической преградой… Все это было предопределено заранее, и нам не было нужды вмешиваться в то, что должно было свершиться и так… Это было лишь начало вашего шествия, Страж. Первое «крещение боем». Город закаляет вас, готовит к настоящим схваткам, к настоящим битвам. У вас ещё все впереди…

— Стоп! — вскочил я со стула. — Хватит! Я даже слушать об этом не хочу! Я-то старался, пыжился, рисковал, а оказывается… мной просто играли! Меня использовали! Я был там нужен как… Как «побочный эффект»! Все превосходно обошлось бы и без меня, но какому-то «провидению» потребовалось использовать меня в качестве «молотка», которым вонючее и уродливое чудовище стучало по стенам, чтобы испугать Жеводана и поторопить его, сделав неосмотрительным! Очень приятно это слышать… А почему вы сами не взяли кубок из тайника? Стащить-то вы его могли? И никого убивать бы не пришлось…

— Мы убивать не можем, — развел руками старик. — Но как вы считаете: заслуживает Жеводан жизни и могущества? Представьте, что бы он мог ещё натворить, останься он в живых…

— А-а, — протянул я, — вот в чем дело… «Мы убивать не можем, давайте-ка это сделаете вы». Нет, папаши, спасибо, но этот номер не пройдет! Я больше пальцем не пошевелю, чтобы сделать хоть что-нибудь, связанное с магией. Никакого «вступления в силу» и никаких «Ариманов» и «Одинов» не будет!.. Грааль вы тоже не получите. Пускай лежит в сейфе. А кроме того…

— Русаков! — послышался недовольный голос из коридора. — Русаков, подойдите-ка сюда!..

— Ого, кажется, нелегкая начальство из РУВД принесла, — нахмурился я. — Все, дедушки, спасибо за консультации, но мне пора. Всего доброго.

— Мы только хотим сказать напоследок… — начал было старик, но его прервал властный голос из коридора:

— Русаков! Я долго буду вас ждать?!

— Одну минуту, — сказал я старикам и выскочил в коридор. — Здесь я, здесь! Кому я нужен?..

Коридор был пуст.

— Эге-гей! — крикнул я. — Кому я нужен?.. Кому нужен Русаков?

— На фиг ты никому не нужен, — выглянул из соседнего кабинета заспанный Бирюков. — Что ты орешь?! Я всю ночь дежурил, только под утро вздремнуть удалось, а ты…

— Кто меня звал? — спросил я его. — Проверка из РУВД приехала?

Бирюков покрутил пальцем у виска и, буркнув: «Закусывать надо», скрылся в кабинете.

— Что за чертовщина? — удивился я, — Я же слышал, как кто-то…

И тут до меня дошло. Я стремглав бросился в кабинет, но, как и предполагалось, там уже никого не было. Сейф лениво поскрипывал медленно закрывающейся дверцей. Подскочив к нему, я провел рукой по полке и громко выругался… Чаша исчезла.

— Поганцы! — громко крикнул я в потолок. — Вы не просто Совершенные, вы — совершенные негодяи!.. В вашем возрасте воровать стыдно! Хулиганы! Бандиты! Аферисты!

— Что ты так распыляешься? — поинтересовался входящий в кабинет Петров.

— Мерзавцы! — пожаловался я ему. — Пришли совершенные мерзавцы, заболтали меня, обозвали «побочным эффектом» и «игрушкой судьбы», отвлекли слуховой галлюцинацией и обчистили сейф, ворюги!.. Бороды седые, а со вести — во-от столечко!.. Стибрили Грааль…

— Хранители Грааля?! — загорелись глаза у Петрова. — Какие они? Что сказали? Как выглядят?

— Как старые уркаганы! — неистовствовал я. — В течение тридцати секунд взломали сейф и растворились в воздухе, «медвежатники» длиннобородые! Я с сейфом Калинкина минут десять бился, а они мой за тридцать секунд «щелкнули»!..

— Это к лучшему, — успокоил меня Петров. — Они знают, как обращаться со святыней, и уже не повторят прежней ошибки. От таких вещей, как эта чаша, лучше держаться подальше, Сергей. За ними охотятся, пытаются уничтожить, да и они сами… Никогда не знаешь, как они поведут себя в следующий момент. Пусть чаша хранится у них.

— Да?! Ты слышал бы, как они тут надо мной изгалялись! Сначала они заявили, что я являюсь «орудием рока» и все мои злоключения — не более чем роль мяча на футбольном поле! Если я и влетел в ворота, так это ещё не значит, что это моя заслуга, а не тех, кто меня туда «отфутболил»! Я-то воображал себя едва ли не героем!.. Это было моё единственное утешение после всех этих историй, а теперь?! Теперь оказывается, что я — обычный алкоголик, во время пьянки спаливший свечи Жеводана и устроивший пьяный дебош во время проведения ритуала…

— Ах, вот в чем дело, — протянул Петров, — Понятно… Но я же предупреждал тебя, что «герой» — это не всегда «идеальный персонаж». В переплетениях света и тьмы мы исполняем лишь крохотные роли, кто-то в большей степени, кто-то — в меньшей… Пока что тебя использовали, но ведь это лишь начало…

— Вот! Вот оно! Эти старые негодяи пугали меня тем же! Сперва намекнули, что я — «побочный эффект», а по том утешили, что в скором времени я вырасту до размеров «большого побочного эффекта»… Я им сказал, что этот номер со мной не пройдёт! И тебе то же самое повторю!..

— Увы, это зависит не от нашего желания или нежелания… Хочешь или не хочешь, но…

— Не хочу! Не хочу и не буду! Обрисовали перспективы: «Когда воскреснет Ариман, чтоб ты в три дня загнал его обратно в гроб копьём Одина, которое найдешь в катакомбах под камнем Изиды…» Приятно звучит, да?!

— Что-что-что? — заинтересовался Петров. — Под каким камнем?

Я поморщился, но пересказал ему пророчество старцев.

— Наверное, с помощью камня Изиды, — поправил Петров. — Так называют изумруд… Интересно. Я всегда считал, что в катакомбах Александро-Невской лавры хранится спрятанное Петром Первым копьё, принадлежавшее Александру Невскому, а до него самому Александру Великому — Македонскому. По преданию, именно этим копьём стражник пронзил когда-то тело распятого Христа. Это тоже одна из видных реликвий христианской веры. Считается, что оно даёт победу в ратном деле. Владея им, можно завоевать мир… Во всяком случае, так гласит легенда… Оказывается, там спрятано копьё Одина… А вот его-то «функций» я и не знаю…

— Все шмотки… Я имею в виду, все святыни по углам раскидали! Собирай теперь… Много в мире ещё этих… талисманов?

Петров сочувственно вздохнул и чиркнул себя ребром ладони по горлу:

— Во!.. У каждой религии не меньше дюжины… А вот сообщением о попытке воскрешения Аримана ты меня расстроил. До меня доходили слухи, что какая-то секта якобы пытается вернуть в этот мир страшного бога Зла и Тьмы, но, откровенно говоря, я не предавал этому особого значения. Не верилось. Слишком сложный ритуал, требующий таких усилий и таких жертв, что даже думать об этом как-то… Знаешь, кто он такой?

— Не знаю и не хочу знать… Здоровей того бугая, который «наложил на себя руки» этой ночью?

— Несравнимо, — тихо ответил Петров. — Это все равно, что сравнивать лягушку и вола. И что самое отвратительное — это может случиться в любой момент. Слухи о попытках его воскрешения доходили до меня ещё четыре месяца назад… Они не намекали, когда это может случиться?

— Нет. Но коль возможна такая перспектива, то я срочно беру отпуск и отбываю куда-нибудь на Север. Пусть «силы рока» ищут мне замену. Больше я заниматься этим не хочу, а у чукчей никогда ничего не случается. Они, наверное, даже о революции не слышали. Буду жить в юрте, пасти оленей, убирать снег, но со всей этой чертовщиной я больше дел не имею!..

Петров молчал, глядя на меня с каким-то странным сочувствием.

— Не имею! — упрямо повторил я. — Не хочу я быть ни героем, ни Стражем, ни «побочным эффектом»…

— Карма… — начал было Петров, но в этот миг отдел наполнил страшный, полный неописуемой ярости рев.

Стены дрогнули, а в шкафу задребезжали спрятанные мной стаканы. Эхо долго тянуло последнюю ноту холодящего душу крика. И тем кошмарнее была наступившая за ним тишина…

— Что это было? — шепотом спросил я испуганно присевшего Петрова.

— Не знаю, — так же шепотом отозвался он. — Я ещё не слышал ничего подобного… Боюсь, что ты не успел уехать к «оленям и юртам»… Такой рев звучит, когда на свет в муках и гневе рождается невиданное чудовище…

Дверь моего кабинета с грохотом распахнулась. Мы в ужасе замерли, и…

— Кто?! Кто лазил в мой сейф?! — заорал остановившийся на пороге Калинкин, и отголоски напугавшей нас ярости все ещё звенели в его голосе. — Это до чего же дошло — у начальника угро, средь бела дня, из сейфа в кабинете пропадает коллекция конфискованных монет!.. И я спрашиваю вас… А что это вы на меня так смотрите?..