- Думал! – произнёс Антон. – Думал я о наших душах. И пришёл к выводу, что именно в них все дело. А ты простачком прикидываешься, дуру гонишь – на фига мне душа! – морду лица такую умную сделал, что и вправду поверить можно.
Антон говорил громко, уверенно, его голос разносился далеко и возвращался эхом, хотя никаких стен поблизости не было. Анна перестала жалостливо смотреть на изуродованные картины, взгляд не отрывается от решительного лица Антона. Демон смотрел сквозь спутанные волосы, в глазах появилась надежда. Даже погонщики обратили внимание на человека, который бестрепетно разговаривает с хозяином преисподней и, похоже, совершенно его не боится. Даша тут же воспользовалась этим. Дёрнула правой ногой, пальцы погонщика соскользнули. Сокрушительный удар пяткой в лоб отшвыривает его прочь и обеспамятевший погонщик кувырком полетел вниз. Второй не захотел ждать, когда злая женщина надает ногой по голове, разжал пальцы, захлопал крыльями, как взлетающий на забор петух. Мощный тычок ботинком пришёлся точно в то место, откуда растёт хвост. Погонщик взвизгнул от боли, рванулся прочь, но ошибся направлением. Жёсткий, как пастуший кнут, хвост другого погонщика обвился вокруг шеи, словно удавка. Мелкий урод затрепыхался, потянул к земле более крупного. Даша, висевшая на вытянутых руках, опустила их, но не до конца, крупные шишколобые погонщики сопротивлялись изо всех сил. Она зависла в воздухе, образовав букву Т.Антон увидел, как изменилось лицо дьявола. Презрительное выражение исчезло, в глазах мелькнул ужас, физиономия осунулась и даже иссиня чёрные волосы слегка потускнели. Антон не успел сообразить, в чем дело, как дьявол поспешно крикнул двух погонщикам:
- Опустите её! И подите прочь! А тех поднимите повыше!
Твари снизились, ноги девушки коснулись земли. Погонщики разжали когти, кожистые крылья замолотили воздух, поднимая клубы бледной пыли, мелькнули гибкие хвосты и летающие уроды за считанные мгновения скрылись в облаках. Валерия и грешную душу Анны погонщики потянули ввысь. Дьявол поднимается с кресла, стряхивает с костюма невидимые пылинки.
- Вы ошибаетесь, Антон Савельевич. Ваши души меня не интересуют, - с мягкой улыбкой произнёс дьявол. – И я это докажу. Я ... отпущу вас обоих. Вы ведь хотите выбраться отсюда, верно? Мало того, я сделаю так, что вы ни в чем не будете нуждаться в жизни там! – ткнул пальцем дьявол в грязно-серые клубни облаков. – Согласны?
- Врёт он все, - угрюмо сказала Даша, обращаясь к Антону. – С какой стати нас отпускать, если мы уже в аду?
Улыбка дьявола стала шире.
- Ах, женщины! – сказал он, качая головой. – Ваша недоверчивость проистекает от незнания. Впрочем, это относится к невежеству вообще ... Ваше нахождение здесь, в моих владениях, - взмахнул руками дьявол, - нежелательно по одной единственной причине – вы живы! А здесь место только для мёртвых. Появление живых вносит ... э-э ... смуту, начинается брожение умов, появляются соблазны. Это нехорошо! Убить вас самолично – то есть лишить жизни в теле! – я не уполномочен. Нет, если желаете сами, тогда другое дело – подскажу, объясню, разжую и в рот положу. Хотите выпить? У меня отличный выбор, самые лучшие сорта водки, коньяка, вина столетней выдержки!
Лицо Даши исказилось, кровь отхлынула, руки затряслись. Она закрыла лицо ладонями, опустила голову. Антон выхватил сапёрную лопатку, шагнул навстречу дьяволу.
- Успокойтесь, юноша. Бросаться на меня с лопаткой ещё глупее, чем сражаться с ветряными мельницами. Ладно, проехали ... Знаете ли вы, что такое смерть? Уверен, что нет. Это процесс отторжения души от тела. Происходит он в строго назначенное время, когда мера жизни истекла. Смерть – это мерило, потому так и называется. Так вот, ваша мера ещё велика, конец придёт не скоро. Ну, ежели, конечно, сами ... молчу-молчу! ... какие все нервные, слова сказать нельзя! О чем это я? Ах, да! Вы забрались туда, где вам пока не место. Ваш поступок благороден, спасение неудачников – это романтично, но глупо и безрассудно. Скажите, Антон, вы хорошо знаете тех, кого спасали? А вы, мадмуазель Голицына? - обратился дьявол к Даше.
Антон промолчал. Даша пожала плечами.
- Известно ли вам, что добровольное лишение себя жизни в глазах ... м-м ... этого, - скривился дьявол и указал глазами наверх, - непрощаемое преступление? Он ведь провозгласил свободу воли для людей, верно? Но если так, то человек волен и жизнью распоряжаться, иначе что ж это за свобода такая? А этот, как его ... а, Валерий! Почему он стал демоном?
- Анну не уберёг, - буркнул Антон.
- Он и не должен был этого делать, - возразил дьявол. – Свобода воли, помните? Этот парень наверху всех наделяет свободой, но к каждому прикрепляет надсмотрщика ангела хранителя. И по своему усмотрению решает, правильно пользуется свободой человек или нет. Чуть что не так – и капец «свободному» человечку. А вместе с ним и ангелочку перья повыдёргивают. Это справедливо, спрашиваю я вас? Эх вы, спасатели! Здесь, под моим, так сказать, крылом, собраны те, кто безвинно наказан. Все мы совершаем ошибки. А Он, значит, нет? Нас всех наказывают. А Его нет? Разве это справедливо? Ладно, оставим это. Что вам обещал в награду демон? Золото небось, сокровища!
Антон криво улыбнулся. Даша отвернулась.
- Ага. вы уши развесили, повелись, как последние лохи. Нет, он бы не обманул, сундук со старинными монетами вы бы нашли. Но вот вопрос – что дальше делать? Находку не отнесёшь в банк, монетами не расплатишься в магазине, не обменяешь на бумажные деньги у ювелира. Я уже не говорю о том, что четверть найденного принадлежит государству! Согласитесь: сундук золота – это геморрой. Бандиты и менты житья не дадут в буквальном смысле. Это ведь только в кино все просто, в жизни-то по другому. Графа Монте-Кристо читали? Чушь полная! На самом деле того Эдмонда убили бы сразу, как только он указал место, где спрятано сокровище. Обнаружив сундуки с золотом, пираты передрались бы! Ну, последний оставшийся в живых сдох от ран на одном из сундуков. Потому и сокровище, что на кровище!
- Выходит, нас надули? – спросил Антон.
- А как же ещё! – радостно возопил дьявол. – На то и демон, что бы врать. Чего вы ждали от беса неудачника?
- Но женщина ...
- Не я убил её! Не я отправил её душу в ад! А раз так, то не со мной надо разборки устраивать, а с Ним! – и палец дьявола опять ткнулся вверх. - Вот что я вам скажу, - продолжил дьявол. – Вы молодцы! Но, не зная броду, не надо лезть в воду. Возвращайтесь, отдохните, подумайте. Упущенную выгоду я вам возмещу – ведь это мой сотрудник вас обманул. Сделаем так: по возвращении домой вы купите лотерейный билет. Джек пот – четверть миллиарда долларов! – вам обеспечен. И никаких вопросов - откуда да как, вот налог надо заплатить и вообще, докажите, что не украли. Деньги будут храниться в швейцарском банке, полной безопасности, все формальности я решу. Вы будете наслаждаться заслуженным отдыхом, заниматься любимым делом ... э-э ... не забудьте о благотворительности, это модно и престижно. Оплатите капитальный ремонт родной школы, постройте церковь – купола обязательно золотом покрыть! – закупите оборудование для районной больницы, постройте новый дом престарелых. Эх, да что говорить-то, сами знаете! Мисс Голицына обретёт способность писать сногсшибательные картины, которые будут пользоваться бешеным успехом. Слава и астрономические гонорары обеспечены. Ну что, согласны?
Дьявол говорил не переставая, руки все время были в движении, гладко причёсанные волосы растрепались, исчез пробор и галстук съехал на бок. Куда-то подевалось красное кожаное кресло, посветлели облака, свежий морской бриз ласково подули в лицо, хотя никакого моря вокруг не было. Антон вдруг почувствовал усталость. Сел на землю, голова опустилась на грудь. Заломило в висках, желудок свело от голода и жажды, тупой болью напомнили о себе многочисленные синяки и ссадины по всему телу. Взглянул на Дашу. Девушка сжалась в комочек, на бледном лице медленно проступает выражение обречённости. Потухший взгляд неподвижен, на глаза наворачиваются слезы.
- Не здесь надо искать правду, - послышался вкрадчивый голос дьявола. – Не я определяю меру наказания. Сам страдаю от несправедливости. А вы налетели, погром устроили. Попробовали бы вы учинить такое непотребство там, - указал глазами наверх дьявол. – Капец вам полный! Даже на Страшный Суд не пригласили бы. А я прощаю и отпускаю, ибо сам ... мучительно больно ... – тут голос дьявола прерывается всхлипываниями и мычанием, словно рыдания разрывают грудь, а он с ними борется изо всех сил, по-мужски.
- Ну, ладно, – скривил губы Антон. – Что с Анной будет? И этим, Валерием?
- На женщине вины нет, соблазнил её демон проклятый, слабость простительна. Вернётся туда, где была, рисовать будет вволю. А демонишку определю на работу. Вы ведь знаете, что arbeit mach frei? Так вот, пониже его отправлю, за отморозками присматривать. Шаловливые они, отморозки эти, глаз да глаз нужен. Все пороки от безделья, - вздохнул дьявол и развёл руки.
Послышался свист рассекаемого воздуха. Антон и Даша подняли глаза. К земле несётся стайка крупных, откормленных погонщиков. Лапы прижаты к туловищу, хвосты вытянуты струной, крылья наполовину сложены. Твари похожи на крылатые ракеты последнего поколения, выпуклые глаза блестят как объективы видеокамер, при помощи которых оператор наведения корректирует полет на завершающей стадии. Над самой землёй, когда казалось, что столкновение неизбежно, твари распахивают кожистые крылья. Спрессованный воздух тормозит падение, упругий поток поднимает клубы пыли, стая погонщиков приземляется, словно эскадрилья истребителей с вертикальным взлётом и посадкой. Чёрные когти впиваются в земную кору, с треском и скрежетом перемалывая в пыль мелкие камешки, гибкие хвосты секут воздух. Крупные шишкастые головы поворачиваются, бессмысленные слюдяные глаза чудищ обращаются на хозяина подземного мира.
- Карета ... э-э ... средство передвижения подано, дамы и господа! – провозгласил дьявол голосом вышколенного дворецкого. – Отбирал лично, самых породистых и спокойных погонщиков. Доставят в мгновение ока, сказать мама не успеете!
- Куда? – хмуро осведомился Антон.
- Туда, откуда вылезли. Вернее, влезли, - вежливо ответил дьявол. – В смысле, ко входу. Дальше топайте на своих двоих и выйдите на поверхность того самого кладбища, откуда и начиналось ваше путешествие. Adieu, господа! Удачного полёта! – дьявол взмахнул рукой, мелькнул непонятно откуда взявшийся белый платочек, рожа падшего ангела расплылась в счастливой улыбке. Сильные лапы подхватили Антона и Дашу, земля ушла из-под ног. В следующее мгновение они оказались на спине погонщика, здоровенного, как президентский лимузин. С громким шорохом развернулись кожистые крылья, мощный толчок подбросил костлявое тело чудовища прямо в свинцовые облака. Воем и свистом наполнилось пространство вокруг, в лицо упёрлась тугая струя воздуха, выворачивая губы и веки. Даша изо всех сил обхватила его за пояс, прижалась щекой к спине. Антон опустил голову, закрыл глаза ...
Часть вторая. Возвращение.
Земля стынет в крепких объятиях крещенского мороза. Все живое попряталось в тепло, даже ворон не видно. Люди торопятся по своим делам укутанные по самые глаза, дыхание превращается в пар и оседает изморосью на брови, ресницы и края головных уборов. Автобусы и троллейбусы превратились в коллективные холодильники с замороженными до полной непрозрачностью окнами. Из динамиков регулярно слышен приятный мужской баритон, иногородние пассажиры внимательно слушают названия остановок. Чахлый зимний день медленно умирает. В город забирается тьма на пару с жестоким морозом, люди спешат изо всех сил покинуть неласковую улицу и укрыться за стенами домов и квартир, в тепло и уют. Автомобили едут по замороженному асфальту неторопливо, сварливо скрипя стальными шипами зимних шин по ледяной корке. Коммунальные службы регулярно посыпают его чем-то химически сложным и дорогим, но мороз шутя побеждает хитроумный заморский эликсир от обледенения. Только в центре города дороги уныло темнеют чистым асфальтом и то благодаря титаническим усилиям дворников и снегоочистительных комбайнов.
Серебристый Bentley осторожно крадётся по правому краю Институтской улицы вниз. На Крещатике, как всегда, суматошное движение. Автомобили, словно молекулы кипящей воды, уносятся прочь и возвращаются вновь с другой стороны. Как назло, «умирает» светофор. Институтская встаёт, на Крещатике поток машин судорожно дёргается. Агония завершается громким хлопком, раздаётся душераздирающий хруст и звон. Два чёрных лексуса бодаются лбами, будто танки на Прохоровском поле. С лязгом открываются люки, две рассвирепевшие блондинки мажорного типа оглашают центр города внятным матом. Антон с тоской смотрит на экран навигатора. На линии маршрута набухает красная точка затора, словно вырастает фурункул. Объехать нельзя, придётся стоять не меньше двух часов, пока гаишники разгребут аварию, а круто сваренные блондинки свалят по домам. Мотор бентли тихо мурлычет, обогреватель вежливо нагнетает тепло, приборная доска успокаивающе светит зелёным светом. Все, пробка! Нет, можно попытаться вырулить налево через двойную осевую и рвануть наверх, там налево, по Садовой прямо, опять налево и вниз через площадь на Подол, но машины стоят так плотно, что не выбраться ни влево, на встречную. Ни вправо, на тротуар и наверх - прямо в объятия гаишника, он уже наверняка стоит на пересечении с Ольгинской. Оно бы и не страшно, если money жмут карманы, но Антону почему-то совсем не хочется выпендриваться и показывать простому милиционеру свою круть. Надоело, что ли? Он давно понял – увы, на собственном опыте! - жалкую ничтожность доказывания своей значимости при помощи денег. Да, берут, пряча глаза. Но иногда удавалось заметить там, в глубине такое презрение и ненависть, что становилось страшно.
Антон завозился, устраиваясь поудобнее в кресле, вкусно заскрипела натуральная кожа, бесшумно запели электромоторы, подстраивая наклон спинки под хозяина. Щёлкнула зажигалка, рыжий язычок огня осветил салон, чуть слышно затрещал пересушенный табак, сигарета дохнула голубым дымком. А как здорово было в начале! Дьявол не обманул, лотерейный билет действительно оказался джекпотом. Антон купил его в ближайшем от дома киоске, заполнил «от балды» и ... выиграл такую сумму, что поначалу выговорить было страшно. Плохо помнил, как все происходило. Откуда ни возьмись появился какой-то парень, представился менеджером шведского банка и предложил услуги по переводу денег в швейцарский филиал за очень небольшие проценты. Сам все оформил, Антон только подписывал бумаги, смутно удивляясь собственной доверчивости. Но какой-то голос внутри говорил ему, что все будет хорошо, его не обманут. И Антон подписывал, даже не вникая в смысл текста. Ему вручили бумажный конверт с экземпляром договора, платиновую банковскую карточку и коротенькую инструкцию пользователя. Этой карточкой можно было оплачивать все и везде – магазины, отели, автосалоны - разумеется, самые дорогие и престижные! Появился загородный дом – пять лимонов баксов отдал или шесть? – на берегу Днепра, шустрая прислуга, охрана, бодигарды с чугунными лицами, какие-то грудастые и «ногастые» девицы, которые были также обязательны в постели, как простыни и одеяла. Вершиной маразма стало приобретение яхты – громадного белого корыта, способного автономно идти по волнам около полугода, как атомный ракетоносец. Прогуливаясь по бескрайней палубе с бокалом самого дорогого шампанского, Антон с удивлением осознал, как мало, оказывается, он занимает места! Лично он, без домов, автомобилей и теннисных кротов. Да, яхта его, но он, Антон Савельевич Косицын, может сидеть только в одном кресле. Пить только из одного стакана – сразу из двух дебилизм какой-то! – и держать только одну золотую вилку. И пальцев у него всего десять. И если нацепить на каждый по два перстня с алмазами, то он, Антон Савельевич Косицын, будет выглядеть полным идиотом. А ещё у него изредка болели зубы, приходилось лечить. Потом надоело, вставил металлокерамику по тысяче евро за зуб.
Вдруг обнаружилась бездна людей, которые хотели бы познакомиться с ним, стать друзьями и товарищами. Словно из рога изобилия посыпались предложения вложить деньги в различные предприятия, выгоду обещали - тыщщу процентов! Какие-то шустрые личности начали выпрашивать финансовую помощь для приютов, просить деньги для освобождения незаконно осуждённых, оплатить долги известных артистов, помочь юным талантам, возродить былую славу киностудии и профинансировать строительство клиники для больных СПИДом. Антон целыми днями отвечал на звонки, встречался с политиками и адвокатами, бандитами и бизнесменами, почтовый ящик компьютера был до отказа заполнен письмами, приглашениями на презентации и предложениями жениться. Порой казалось, что он превратился в фонарь, на свет которого слетаются, сползаются и сбегаются мириады насекомых. Он сменил e-mail и ник, ушёл на яхте в кругосветное плаванием, которое обрыдло уже на третий день, но пришлось дотерпеть до конца. Вернувшись, опять зажил в своей старой квартире на Куреневке, ни с кем не встречаясь, выходил из дома по ночам, чтобы подышать свежим воздухом. Только от машины не отказался, просто не было сил продать бентли и пересесть на жигули. К счастью, дорогие машины в Киеве не редкость, их можно увидеть на стоянках в любом дворе. Любопытным соседям Антон отвечал, что взял бентли на барахолке, немного подлатал – ну, карбюратор там от жигулей, мотор работает на природном газе и т.д. – и вообще, автомобилю двадцать лет, разве не видно?
Сейчас он возвращался из салона, где его «тачка» регулярно проходила техобслуживание. И черт его дёрнул поехать по самому центру города! Ведь знал же, что пробки и тянучки везде, так нет, попёрся! Вот стой теперь, жди ... На самом деле Антон хотел увидеть Дашу. У неё салон на Андреевском спуске, а туда можно добраться или по Михайловской, потом направо. Или снизу, с Подола, но там неудобно. Дашка отказалась от денег, взяла только на аренду комнаты под салон. Антон отговаривал, предлагал половину – вместе же по преисподней гуляли! – но Даша упрямо отказывалась. Она и эти-то деньги взяла только после того, как Антон оплатил ремонт храма неподалёку. Вообще, после возвращения Даша сильно изменилась – стала регулярно посещать церковь, постоянно носить нательный крестик и даже соблюдать пост. Антон хмыкал, качал головой, но не отговаривал – пускай, раз нравится. Да и не его это дело. Не заладились у них отношения. Девушка замкнулась, стала молчаливой, хмурой. Только когда брала кисти и становилась подле мольберта, её лицо оживлялось, появлялся блеск в глазах, щеки покрывались румянцем. Антон чувствовал себя лишним. К тому же шальные деньги давали такие возможности, столько всего интересного и приятного, что он решил не зацикливаться на личных проблемах, тем более, что желающих подарить любовь молодому и богатому было в избытке. Краем уха Антон узнал позже, что Дашины картины приобрёл какой-то иностранец. Появились другие покупатели, Дашка разбогатела, купила целый особняк, в котором открыла собственный салон. Впрочем, её картин там почти не было, их раскупали любители живописи, едва только произведение появлялось в выставочном зале. Пришлось выставлять картины других художников, а самой работать под заказ – ценители буквально засыпали просьбами. Даша трудилась день и ночь, и была счастлива. Во всяком случае, ему так сказали.
Вереница неподвижных машин впереди медленно зашевелилась. Столкнувшиеся автомобили погрузили на эвакуаторы, мажорные бабёнки всласть наорались, примчались друзья и усадили распалённых схваткой дамочек в уютные салоны ягуаров и мерседесов. Лимузины умчались, гаишники с оттопыренными карманами радостно уселись в понурые ментовские жигули и отправились восвояси делить с начальством заработанное. Движение началось. Антон удачно проскакивает на жёлтый, педаль газа прижимается к полу. Бентли, сдержанно урча трёхсотсильным мотором, мчится по Михайловской в гору, как по треку. На площади свернул вправо, по Десятинной доехал до начала Андреевского спуска и остановился. Идти вниз пешком по неровной брусчатке очень неудобно и опасно. Итальянские туфли на кожаной подошве предательски скользят и норовят вырваться из-под ног хозяина. Антон злится, проклинает всех продавцов обуви на свете, которые впаривают лохам – это, вообще-то, он! – неподходящую обувь. То ли дело кроссовки! Хоть по тротуару, хоть по горам лазить, одинаково удобно.
Мимо плывут обшарпанные стены старинных домов, позёмка вытянулась рваной полосой вдоль обочины, припорошила щели между камнями. Окна первых этажей расположились над самой землёй, форточки распахнули голодные рты на уровне коленей прохожих. Такое подвальное жилье Антон видел первый раз, хотя почти весь старый Подол застроен такими вот утонувшими в земле домами. « Эдак плюнет кто-нибудь. Или окурок бросит в форточку, - думал Антон, осторожно шагая по наклонной дорожке. – Хоть бы сеткой закрыли. Или им тут все равно»? Галерея Дарьи Голицыной расположилась в двухэтажном здании точно посередине спуска. Приземистый от времени дом похож на старинный постоялый двор, только на первом полуподвальном этаже вместо шумной корчмы тихая и спокойная галерея, посетители чинно прохаживаются вдоль полотен и никому в голову не приходит орать скабрёзные песни и плясать. Мастерская и одновременно жилье хозяйки на втором этаже. Витая чугунная лестница ведёт наверх, ступени упираются в низкую дубовую дверь, оббитую железом. Выпуклые шляпки кованных гвоздей торчат, будто бородавки. Круглый глазок жмурится единственным железным веком на уровне груди взрослого человека. Это не удивительно, ведь строилось здание двести лет назад, а тогда люди были куда мельче нынешних акселератов. Сбоку притаилась коричневая коробочка домофона, квадратный глаз экрана подозрительно разглядывает незваного посетителя. Антон тычет пальцем в «пипку», через несколько секунд слышен чуточку раздражённый голос Дарьи:
- Я не принимаю!
- Даш, это я, Антон Косицын, - торопливо произносит Антон. – По делу, - на всякий случай добавляет он.
Щёлкает замок, тяжёлая дверь вздрогнула, чуть-чуть приоткрылась. Антон вошёл, плотно прикрыл за собой створку. В нос шибанул знакомый запах столярного клея на костях, облако табачного дыма неподвижно висит в воздухе на уровне лица. В комнате сумрачно, по углам расселась тьма, вдоль стен расставлены холсты, мольберты и какие-то подставки странного вида из металлических прутьев. Пол усыпан листами ватманской бумаги и ... грязными полотенцами, что ли? В центре художественного бардака марсианским треножником раскорячился мольберт на подставке. Лицевая часть обращена к стене, Антон видит только раму и крепление. Из-за мольберта выглядывает распахнутая дверь во вторую комнату. В полной темноте периодически загорается багровый огонёк сигареты, табачный дым лёгкими облачками устремляется из дверного проёма к потолку. Антон вздохнул, опустил глаза. Похоже, он не вовремя, у Дашки творческий кризис. Тогда к Дашке лучше не приближаться. В такие минуты художник, даже будь он самым милейшим человеком на свете, превращается в сварливое, злобное и жестокое существо, для которого мир - это сумасшедший дом, а люди его завсегдатаи. Все, до единого. Антон повернулся, собираясь тихо уйти, когда слуха коснулся тихий голос:
- Не уходи, Антон. Пожалуйста!
Он обернулся, взглянул в темноту за дверью. Глаза уже привыкли к полумраку и Антон увидел знакомый силуэт в кресле. Рядом столик на колёсиках, столешница уставлена бутылками, на нижней полке пачки сигарет, блестят лужи на полу. Подходит ближе и невольно морщится – запах от клея на костях и так невыносим, лужи на полу воняют сивухой и блевотиной ещё гаже.
- Ну-ка выйди на свет, - просит Антон. – Не вижу тебя.
Силуэт в кресле зашевелился. Антон видит неуверенные, как у столетней старухи, движения, слышит шаркающие шаги. Дарья медленно выходит из темноты. Антон невольно вздрагивает, отступает назад. Перед ним стоит на дрожащих полусогнутых ногах старуха в синих джинсах и заляпанным краской зелёном джемпере. Тонкие, какие-то иссохшие пальцы непрестанно движутся, то сжимаясь в кулачки, то судорожно выпрямляясь, словно хотят схватить нечто невидимое и неосязаемое. Голова трясётся, растрёпанные волосы цвета высушенного мха тоже покрыты пятнами краски и содрогаются в такт движениям головы. Лицо - Антон не поверил своим глазам! – покрыто сеткой морщин, чёрные круги под глазами набухли дурной кровью, из глаз текут слезы, красные веки воспалены. Расширенные до предела зрачки словно две чёрные дыры, они глядят в пространство и ничего не видят.
- Дашка, что с тобой? – потрясённо прошептал Антон, чувствуя жалость и отвращение одновременно.
- Я отвратительна, правда? Нет-нет, это так, я ощутила всплеск, - прошептала девушка.
Идёт мимо Антона, будто слепая. Возле мольберта останавливается, опускается на пол. Антон спохватывается, бросается к ней, но Даша останавливает его:
- Все в порядке, не беспокойся. У меня нет стульев, только кресло в той комнате. Но оно тяжёлое и неудобное, на полу лучше. Сядь рядом, краска на картинах уже высохла и не пачкается.
Антон оглянулся и понял, что бумага и грязные тряпки, которыми усеян пол, на самом деле эскизы карандашом и холсты, только без рам. Он всмотрелся - везде изображено одно и тоже – тот самый остров с летающими людьми, который без конца рисовала Анна там, в аду.
- По-моему, красиво, – смущённо пробормотал Антон. – Даже лучше, чем ...
- Не ври! – оборвала его Даша. – Это мазня! Отражение в мутной воде, вот что это такое!
- Ты рисуешь только это? А где другие картины? Я слышал, тебя хорошо покупают, - сделал неуклюжую попытку сменить тему Антон.
- Меня покупают ... – горько повторила Дарья слова Антона. Уголки губ опустились, голос прозвучал глухо, словно далёкое невнятное эхо. – Ты прав. Но меня уже нет, покупать нечего. Продано все!
- Дашенька, не волнуйся. Тебе надо отдохнуть, выспаться. Давай, я тебе помогу, - сказал Антон и хотел было взять девушку на руки, но Даша отстранила его.
- Ты думаешь, я пьяная? Нет, пойло на полу, там! – мотнула она головой на столик с бутылками, вокруг которого блестят подсыхающие лужи. – Выблевала все. Потом спала в кресле.
- Тогда что с тобой? Прости, я неверно выразился ... ну, что тебя покупают. Твои картины хорошо покупают, я это хотел сказать. Твой труд ценят и, как я слышал, очень высоко. Разве не этого хотят все? И не только художники.
- Да, ты прав. Этого желают все. Каждый хочет, чтобы его труд был оценён по достоинству. Только вот ... не знаю, как объяснить ... человек не машина, понимаешь? Он не может все время делать одно и то же. А от меня хотят, что бы я все время рисовала портреты депутатов, бандитов, чиновников, торговцев водкой и колбасой ... в общем, всех тех, кто готов заплатить большие деньги за собственный портрет в позолоченной рамке. А ещё надо было писать картины, где изображены их загородные дома, их домочадцы, собаки-кошечки-попугайчики, розочки-цветочки ... Фантазия людей так же убога, как и они сами! Да, они платят! Я стала модным художником, ко мне в очередь записывались на год вперёд. Музеи наперебой предлагали выставить мои картины в любое удобное для меня время. Все, понимаешь? Даже карандашные наброски в блокноте и те готовы выставлять.
Антон усмехнулся:
- Такова доля популярных живописцев. Знаешь, был такой художник Айвазовский. Он всегда рисовал одно и то же – море, волны и корабли на фоне заката или восхода. Но чаще просто море. То есть воду. И пользовался бешеной известностью. Больше тысяч картин написал и все про воду.
- Ну, во-первых, не Айвазовский, а Айвазян. Он был армянином, а в царской России простолюдин, да ещё с армянской фамилией был обречён на безвестность, даже будь он второй Рафаэль. Пришлось подписываться псевдонимом. Во-вторых, его картины очень нравились императору Николаю. Он прямо так и заявил: « Все, что напишет Айвазовский, я куплю»! Слово императора закон и вся знать выстроилась в очередь к безродному армянину. В-третьих, он действительно прекрасно писал море. Его картины и сегодня одни из самых дорогих на международных аукционах.
Антон вздохнул, сивушный смрад хлынул в лёгкие, приступ тошноты комом закупорил горло.
- И уж наверняка не комплексовал, как ты, - с трудом выговорил он. - Если человек умеет красиво рисовать – пусть простую солёную воду! – что плохого? А другие рисуют цветы, деревья - этот, как его? – Матисс! Один чудик вообще чёрный квадрат нарисовал и его гением прозвали! За что? Квадраты даже я умею рисовать.
- Малевич был абстракционистом. Он писал картины, понятные не всем.
- Дашенька, - вздохнул Антон. – Хуже нет, когда начинают умничать. Кто бы то ни было. Если картина понятна только так называемым «специалистам», это не живопись, а бред сумасшедшего, изложенный на бумаге и понятный таким же чокнутым. Художник пишет для людей. Вообще все делается для людей. А если кто-то утверждает, что он пишет, рисует, ваяет или сочиняет для немногих понимающих, для элиты – он просто тщеславный дурак, который за мутной загадочностью прячет бездарность и неумение.
- Живопись ... – словно эхо повторила Даша. – От слова жизнь, верно?
- Верно, - кивнул Антон. - Описание жизни.
- Вот её-то как раз и нет в моих картинах. Жизни этой. Мёртвые они, как наскальные рисунки.
- Дашенька, я не понимаю, что значит «мёртвая» картина! – развёл руками Антон. – Не догоняю.
Вместо ответа девушка встаёт с пола. Бросилось в глаза, с каким трудом она это сделала – словно древняя старуха и Антон невольно протянул руку, чтобы помочь. Даша понимающе улыбнулась, но помощи не приняла.
- Не парься!
Она ушла в другую комнату, из-за кресла послышалось шуршание, треск, будто рвут гнилую ткань, раздался стук, Даша пьяно выругалась. Потом все стихло. Пауза затянулась, Антон забеспокоился и хотел было пойти посмотреть, не случилось ли чего. В этот момент из-за высокой спинки кресла показалась девушка и Антон от удивления замер в неудобной позе встающего человека. Лицо Даши, минуту назад покрытое морщинами, с чёрными кругами и нечёсаными лохмами волшебно преобразилось! Оно буквально светится, на губах играет улыбка, морщины разгладились, широко распахнутые глаза горят светлым огнём. Даже походка стала уверенной, выпрямилась спина и руки не дрожат. Худые пальчики осторожно сжимают края небольшого холста на простой деревянной раме. Антон выпрямился в полный рост, шагнул навстречу так удивительно изменившейся Даше. Она взглянула на него, с улыбкой спросила:
- Узнаешь?
И повернула холст. Антон всмотрелся и ахнул! Это была та самая картина, которую рисовала Анна. Вернее, одна из них. Несчастная женщина все время рисовала одно и то же – остров посреди моря, заросший лесом, вершину горы в облаках и город, опоясавший гору у основания. Белые дома, сады и удивительных людей, которые умеют ходит по воздуху.
- Как она у тебя оказалась? – охрипшим от волнения голосом спросил Антон.
- Стащила, - просто сказала Даша. – Пока ты с падлами дрался. Дьявол не заметил, он за схваткой наблюдал. Демон ушёл в себя, а женщине было все равно, у неё таких бесчисленное множество.
Антон взглянул на картину ещё раз. Краски немного потускнели, но в тёмной комнате холст буквально сиял переливами белого, голубого и жёлтого цветов. Изумрудные кроны деревьев будто шевелили листвой, удивительные птицы прыгали по ветвям и странные звери прятались в чаще. Люди в серебряных одеяниях ходили по волнам, парили в воздухе или просто гуляли по просторным террасам домов, о чем-то беседую друг с другом. Контраст с грязной, заблёванной комнатой был так велик, что Антон зажмурил глаза. « Что наша жизнь? Мы существуем – не живём! – в дерьме, дышим смрадом и завидуем тем, у кого дерьма больше. Мы хвастаемся вещами и живём по указке желудка и гениталий. Для нас красиво то, на что указывают грязным пальцем сидящие наверху пищевой цепочки. Да-да, именно так их и надо называть, а не президентами, премьер министрами и этими ... а, звёздами! Вот уж дрянь-то эти скоморохи и шуты. Мразь, гаже которой не найти. Разве что политики. Не зря их раньше в приличные дома не пускали и хоронили за оградой кладбища, как нехристей и самоубийц ...»
- Теперь ты видишь разницу между живой и мёртвой картиной? – прерывает его размышления голос Даши. – Все, что я делала последнее время – копировала. Её копировала! Её манеру письма, её взгляд на мир, даже её движения. Я словно рассудка лишилась, как только увидела её картины.
- Пока мне морду били, ты, значит, повышала квалификацию, наблюдая за работой мастера?
- Ты мужчина! – отмахнулась Даша.
Антон ещё раз взглянул на картину.
- Да, хороша! Это действительно живопись или живое писание - правильно, нет? – только вот что, Дашенька ... мастера, которым ты восхищаешься и учишься, нет! Не у кого спросить состав красок, не с кем посоветоваться и никто не сделает тебе выговор за ошибки. Ты разве забыла, где она?
- Нет, не забыла. И все время об этом думаю. Антон, ты доволен жизнью? – неожиданно спросила Даша.
- Э-э ... как тебе сказать ... – растерялся Антон. – Видишь ли ...
- Да ладно, не тужься, - усмехнулась девушка. – Все понятно!
- Что тебе понятно!? – взвился Антон, будто укушенный за мягкое место.
- То понятно, что не живёшь ты! Так, функционируешь, как белковое тело согласно инстинкту и безусловным рефлексам.
- У меня все есть!
- Ничего у тебя нет!!! – почти крикнула Даша. – Ни-че-го! Я вижу по твоим глазам!
Антон не нашёлся, что ответить. Он стоит посередине комнаты, удивительная картина все так же покоится на его руках, будто освещая грязную, заблёванную комнату лучами восходящего солнца и маленькие частички этого света падали и на его лицо, проникали внутрь и светились там, словно далёкие звезды на ночном небе. И так же, как звезды, не давали сгуститься мраку. Он подошёл к маленькому зарешеченному окошку, аккуратно положил картину на подоконник. Из щелей между деревянной рамой и створками окна слабо дует холодный воздух, за стеклом позёмка завоёвывает мостовую, укрывая снежной крупой булыжники, собираясь в размытые кучи возле бордюра. На улице ни души, горят редкие огни внизу, на Подоле, наполовину покрытый льдом Днепр кажется чёрным, будто вместо воды течет вязкий мазут.
-Да, это так. Вроде все, на самом деле ничего. Даже меньше, чем было раньше, когда могилы грабил, - глухим голосом ответил Антон. – Знаешь, удивительно быстро наедаешься всем. Вот когда нет, кажется – ну, что может быть лучше, чем богатство? Дом - нет, дворец! – прислуга, самые дорогие автомобили, яхта, мебель всякая. Ну, антикварная ... катаешься по всем миру, все тебе кланяются, исполняют каждое желание.
Антон замолчал. Глаза расширились, взгляд стал безумным, лицо исказила судорога.
- Перестал спать по ночам, бродил по дворцу своему, как привидение, ничему не радуясь - слишком много всего, понимаешь? Картины дурацкие на стенах висят. каждая стоит целое состояние, а мне кажется, будто это пятна лишая. Или плесень в золочёной рамке. Иду в сад, воздухом подышать - все вокруг колхозное, все вокруг моё! - а мне душно, будто перед грозой, в пот бросает! Психоаналитика пригласил самого лучшего - козел причёсанный! - рекомендовал кругосветное путешествие. Мол, обстановку надобно сменить. Типа, она угнетает! Представляешь, дворец и собственный парк угнетают! Ага, ну, поплыл. В один порт зашли, в другой, третий - везде одно и то же. Какие-то бабы со мной, победительницы конкурсов на самую красивую грудь. Или жопу, не помню - выгнал всех через неделю. В Монте-Карло был, в казино ходил – как же, благородная страсть! – на полчаса хватило. Ну нет во мне азарта, не игрок я! В общем, кончилось все тем, что рассчитал команду, сам стал за штурвал и на полном ходу врезался в скалу. Интересно было, выживу или нет? Выжил. Морду только о приборную доску разбил.
Антон покрутил головой, раздалось хихиканье.
- Потом неделю на том острове сидел, голодал, думал. Ну, медитировал, в общем. Наверно, так бы и остался там, да яхту полузатопленную кто-то заметил, полицию вызвали. Вернулся домой рейсовым самолётом, на автобусе в Киев приехал. С тех пор живу в своей «двушке» на Куреневке, только машину оставил, все-таки общественный транспорт – это чересчур!
- Хорошо, что не спился, - тихо сказала Даша.
- У меня иммунитет. После Кавказа, - так же тихо ответил Антон.
- Что дальше?
- Не знаю, - честно ответил Антон. – Я к тебе приехал, чтобы спросить.
Даша замолчала, подошла к окну. Некоторое время смотрела на пустую улицу, словно искала ответ.
- Надо вернуться, - негромко произнесла она.
Антон вскинул голову, как взнузданный конь, глаза сверкнули ... и погасли.
- Зачем? – тихо спросил он. – Ты можешь отказаться от всего и вернуться в свою хату на краю кладбища.
- Это ничего не изменит. И ты сам это знаешь, - ответила Даша.
Антон опустил голову, взгляд скользнул по грязному полу, остановился на рисунке Анны, похожем на пятно солнечного света, заблудившееся в тёмном подлунном мире.
- Знаю, - кивнул Антон. – Была такая мысль. Только вот как туда попасть? Проводника у нас нет!
- А он и не нужен. Я была в том месте ... ну, где плита вкопана в землю. Прохода нет. Там вообще ничего нет. Кладбище продали барыгам, они там все снесли, жилой комплекс будут строить.
- Ну вот видишь. – горестно мотнул головой Антон. – И что теперь? Лазить по другим кладбищам?
- Нет. Помнишь, Валерий говорил о старцах, которые живут в местах, где потусторонний мир соединяется с нашим?
Антон поднял голову, глаза загорелись, лицо осветилось радостью.
- Пещеры под Лаврой! Как же я сразу не догадался! Ты молодец, Дашка. Соображаешь!
- Спасибо. Только вот как туда попасть, экскурсии бывают летом. На зиму все закрыто.
- Это несущественные детали, - пренебрежительно отмахнулся Антон. – Лавра состоит из десятков строений, это целый комплекс зданий, каждому из которых по тысяче лет! Наверняка имеются проблемы с ремонтом, отоплением и реставрацией. Да и батюшки не прочь ручки позолотить, слышал я об их «скромности». Дело за малым – договориться о спонсорской помощи! И тогда нас с тобой – в порядке исключения, естественно! – проводят в любую пещеру под белы руки. Главное – не скупиться!
Полустёртые ступени ведут вниз. По стене, на уровне лица, змеится тоненький провод. Через равные промежутки – шагов десять, не более, - тускло горят дешёвые 40-ваттные лампочки. В пещере царит тишина. Не та, что наверху, когда город засыпает на ночь, а настоящая, почти осязаемая. Человеческие шаги звучат словно удары молотом. Антону кажется, что на ногах у него тяжёлые солдатские ботинки с подковами на каблуках. В такой обуви можно проломить голову противнику одним хорошим ударом, но ходить в них тяжело. На самом деле он и Даша обуты в мягкие, почти невесомые кроссовки на толстой рифлёной подошве, шаги мягкие, практически неслышимые – для уха городского жителя! – но здесь, глубоко под землёй, где неслышим шум метро и плеск волн близкого Днепра звук шагов раздаётся, как топтание носорога. Первым идёт щуплый монах, обе руки над головой, пальцы сложены в щепоть и крепко сжимают изогнутую рукоять керосиновой лампы. Ну, не керосиновой, где его сейчас взять, керосин этот? Фонарь стилизован под керосиновую лампу. Монашек невысок, костяшки пальцев не достают до потолка, а вот Антону приходится нагибаться и идти с опущенной головой, словно ему очень стыдно. Даша шагает последней, поминутно тычась лбом в спину. Она и раньше так шла по проходу на тот свет. И сейчас идёт и несильно толкает Антона в спину. Время от времени пещера разветвляется, вправо и влево от основного прохода ведут узкие ходы. Они темны и мрачны, словно залиты черной смолой и ни единого звука не слышно из непроглядной тьмы. На несмелый вопрос Даши – что там? – монах коротко ответствовал:
- Братия долг исполняют.
Лестница обрывается, дальше тянется земляной пол. Впереди одиноко светится последняя лампочка, за ней непроглядная тьма. Шаркающие шаги монаха стихают. Он оборачивается, опускает затёкшие руки. Лампа подсвечивает исхудавшее лицо снизу, хорошо виден заросший редкими волосами подбородок, свисающие усы и тонкий хрящ носа. Глаза прячутся в тёмных впадинах, скулы прочерчивают густые тени, лба почти не видно.
- Далее мне нельзя, - тихо, почти шёпотом произнёс монах. – Идите сами, не куда не сворачивая. И берегите фонарь, без него не выберетесь отсюда.
Стихают шаги провожатого, тёмный силуэт в рясе словно растворяется в сумраке подземелья, Антон и Даша остаются одни. Тишина вокруг будто сгущается, звон в ушах становится оглушительным. Откуда-то из глубины души выползают потаённые страхи, ужас сжимает грудь стальными захватами, неведомый голос нашёптывает про внезапное обрушение свода и ядовитые газы, что накапливаются на дне глубоких пещер. И провожатый монах вовсе не монах, а маньяк, который умышленно завёл их в тупик, а сейчас там, наверху его сообщники спешно заваливают вход ... Количество бреда стало так быстро увеличиваться, что Антон покачал головой и плюнул через левое плечо. В полной тишине прозвучало, словно пощёчина.
- Ты что тут плюешься? – сердито зашептала Даша.
- Да так, чушь всякая в голову лезет. Вот и плюнул бесу в рожу на левом плече.
- Это суеверие, Антон!
- Да? Но ведь бесы существуют, мы видели. Что ж мешает одному из них сидеть на моем плече?
Девушка не нашла, что ответить. Отвернулась, на всякий случай быстро осенила себя крестным знамением. Послышалось шуршание, короткий, похожий на злобный крысиный писк, вскрик и опять стало тихо.
- А это что? – ехидно спросил Антон.
- Земля осыпается, - не очень уверенно ответила девушка. – И вообще, пошли дальше, хватит тут прохлаждаться!
Проход сузился ещё больше, земляные стены то и дело касаются плеч, низкий потолок неприятно задевает макушку, оставляя на голове пригоршни песка, которые тут же сыпятся за воротник. Антон раздражённо вытряхивает грязь из-за пояса, натягивает на голову капюшон, с завистью посматривает на Дашу. Она ниже на полголовы, ей фиолетово! Через несколько шагов впереди вспыхивает маленький огонёк. Это настолько неожиданно, что Антон замирает на полусогнутых ногах с фонарём на вытянутой руке. Даша в очередной раз тычется лбом в спину, недовольно шипит:
- Что такое?
- Проходите, молодые люди, не стойте на пороге, - раздаётся уверенный мужской голос и в круг света от фонаря Антона вступает щуплый, сутулый человек в длинной рясе, подпоясанной простой верёвкой. Мужчина бос, борода ниспадает на грудь, длинные волосы перевязаны на голове шнурком. Черты лица почти неразличимы, глаза глубоко запали, выпирают скулы. Но держится мужчина спокойно, без страха, а тембр голоса таков, что Антон даже вздрогнул – густой бас в тишине подземелья кажется рёвом. Антон кашлянул в кулак, прочищая горло – а так же для придания уверенности! – произнёс:
- Здравствуйте! Вы старец Афанасий? – с ударением на «вы» спросил он.
Монах оглянулся, пожал узкими плечами:
- Да неужто вы ещё кого видите?
- Нет, но тут так темно и тихо.
- А-а, это верно, во тьме и тиши что хошь привидеться может после верхней-то жизни! Ну, ступайте за мной.
Монах идёт впереди, Антон за ним. Даша вцепилась обеими руками в брючный ремень Антона и семенит следом.
- Ты как этот, детёныш обезьяны. Ещё бы на голову запрыгнула! – тихо прошептал Антон.
- Ты сам обезьяний детёныш! Мне страшно здесь! – зашипела Даша и больно, с вывертом, ущипнула за бок.
Антон пренебрежительно скривился, горделиво выпрямил спину – я, де, не боюсь! – голова цепляет низкий потолок, мелкие камешки впиваются острыми гранями в макушку, словно кошачьи когти и даже ткань капюшона им не помеха. Вдобавок откуда ни возьмись в потолке появился камень и лоб Антона, словно нос атомного ледокола врезается в крутой бок булыжника. Раздаётся короткий тихий треск, вывернутый из земли камень падает на пол, будто бомба, точно в большой палец. Волны боли, одна сверху, другая снизу, устремляются навстречу и сталкиваются друг с другом где-то в районе живота. Антон приседает на одну ногу, суматошно машет руками, из груди рвётся утробное мычание. Свет фонаря мечется по проходу, выхватывая из темноты удивлённое лицо Даши, сутулую спину монаха и свежую выемку в потолке.
- Антон, ты с ума сошёл? Что за пляски с бубном? – сердито шепчет девушка.
- Где ты видишь бубен? – страдающим голосом спрашивает Антон.
- Так говорят. Веди себя прилично.
Антон засопел, брови сошлись на переносице ... но идти действительно надо и он, прихрамывая и морща лоб идёт за монахом. В наступившей тишине едва различимо, на грани слышимости прозвучало ехидное хихиканье ... нет, это звуковой глюк! Они прошли ещё примерно полтора десятка шагов, узкая пещера чуть расширилась и оборвалась тупиком. На небольшом земляном уступе слабо горит керосиновая лампа с закопчённым стеклом. Жёлто-коричневый свет освещает простую деревянную икону с написанным от руки ликом Христа. Рядом тлеет неподвижный огонёк лампады, пахнет горелым маслом, ладаном и керосином. Монах опускается на пол, поджимает ноги под себя. Гостям движением руки предлагает сесть на узкий вытянутый уступ в стене. Похоже, это его постель. Антон и Даша садятся на неудобное ложе, так как стоять ещё хуже – потолок снизился настолько, что даже девушке надо наклонять голову.
- Слушаю вас, молодые люди, - сдержанно произнёс монах, слегка покашливая.
- Мы к вам по такому делу ... даже не знаю, как начать, - сказал Антон. – Вы не поверите нам, наверное, но нам нужно попасть в ... ну, потусторонний мир. Мы там уже были, но проход закрылся. Да и провожатый наш остался там.
- В аду? – уточнил монах.
- Да. А вы об этом знаете? – удивился Антон.
- Конечно, - спокойно ответил монах.
Антон покрутил головой, развёл руки:
- Да мы вроде интервью не давали.
- Мне бесы рассказали.
- ?
- Очень просто. Да, мы противники, но это не значит, что не разговариваем. В ад нечасто попадают телесные люди, это целое событие. Так что о вас известно многим.
- Стоп-стоп! – затряс головой Антон. – Мне рассказывал один знакомый ...
- ... демон, – с улыбкой подсказал Афанасий.
- Ага, - упавшим голосом подтвердил Антон. – Валерием звали. Так вот, он сказал, что вы - ну, такие, как вы ...э-э ... сидите в пещерах не просто так. И храмы строились в таких местах, где ад соприкасается с миром людей. Вы – защитники, воины! Вы сражаетесь с нечистью! Вот здесь, - взмахнул он руками, - в этой пещере проходит линия обороны. Опорный пункт, огневая точка - не знаю, как ещё назвать. А вы – «бесы рассказали». Это что за дела?
- Видишь ли, Антон – кхе-кхе! - так тебя зовут, верно? - все так и ... не так! Храмы действительно строили не где попало, а в определённых местах. И монахи, которым по силам сдерживать натиск солдат дьявола, уходят под землю, где ведут свою, невидимую простым глазом, войну. Только вот убить, вообще уничтожить дьявольское отродье невозможно. Как и самого дьявола. Это под силу только Создателю. От того и длится эта война с незапамятных времён и конец её очень далёк. Это очень странная, на взгляд простого человека, война. В ней можно побеждать, но нельзя победить. Можно сразить врага, растоптать в пыль, размазать по стене, но нельзя уничтожить совсем.
- Значит, вы проигрываете? – вмешалась в разговор Даша. – Тогда почему Создатель не уничтожит гадость?
- Мы не проигрываем, милая девушка, - мягко ответил монах. – Мы боремся. И борьба продолжается даже после гибели телесной оболочки. Плоть легко изничтожается, да вы и сами это знаете. Бессмертная душа подвержена влиянию плоти, именно поэтому монашествующие умерщвляют её, освобождая силы духа на борьбу с лукавым врагом. А почему Создатель не уничтожает, как вы выразились, гадость – человек отринул заботу Его, возгордился и пожелал быть сам по себе. Что ж, за свободу надо платить дорогой ценой и Господь предоставил людям эту возможность. Как и люди предоставляют её своим повзрослевшим, но - увы! – не поумневшим детям. Только так они мужают, только так возмужает человечество и, осознав Божий замысел, вернётся к Нему.
- А почему вы один? Почему нет помощников? – опять задала вопросы Даша.
- В этом нет нужды, - просто ответил монах. – Господь надёжно отгородил землю от ада, но потусторонние твари всё же прогрызают ходы. Они малы, исчадия не могут ринутся толпой и потому для обороны достаточно одного. Спартанский царь Леонид защищал Фермопилы с горсткой воинов, всего-то триста копий, против десяти тысяч «бессмертных» - отборной гвардии персидского владыки. И гвардия ничего не могла сделать. По свидетельству очевидцев, персидских воинов бичами гнали в бой, так силен был страх перед спартанцами.
- Но они погибли!
- Потому что были людьми и сражались мечами и копьями! Моё оружие другое и моя телесная смерть ничего не изменит. Там, наверху, - поднял указательный палец монах, - стоит крепость духа, оттуда придёт новый воин мне на помощь.
Антон оглянулся. В густом мраке не видно ничего, только цветные круги появились в глазах и странный, на грани слышимости, писк и шорох. Как будто неподалёку копошится семья мышей.
- Ты здесь не один? – внезапно спросил Антон.
- Конечно - кхе-кхе! - не один, - усмехнулся монах. – Рядом со мной невидимые соратники, они помогают сдерживать натиск бесовского войска. Ну и сами бесы, которые не такие буйные, неподалёку таятся. Любопытно им!
- Доносчики?
- Такова подлая порода, ничего не поделаешь, - вздохнул монах. – Ну да ладно ... а вам для чего на ту сторону надобно?
Антон смущённо опустил голову.
- Да такое дело ...
- Я скажу! – решительно перебила его блеяние Даша. – Предали мы! Нам доверились, а мы предали за деньги. Невмоготу стало нам обоим. Хотим вернуться и исправить ... нет, сделать то, что должны были.
Монах промолчал. В наступившей тишине послышался вздох, исхудавшая старческая рука приблизилась к керосиновой лампе, пальцы повернули фитиль, огонёк уменьшился до размера спичечной головки и пропал. Теперь только тусклый свет лампадки под иконой продолжал неравную борьбу с тьмой.
- Что ж, зело похвально ваше стремление облегчить душевные страдания. И свои. И тех, кто вам доверился. Не сомневаюсь, что преодолеете все препоны и телесные муки вас не остановят. Но это не все!
- А что же ещё? – недоумевающе пожал плечами Антон.
- Вспомните, чем сатана победил вас? Разве угрозы испугали? Убоялись численного превосходства супротивников? Нет. Он соблазнял. И вы поддались искушению! Думаете, лукавый опять не прибегнет к совращению?
Антон и Даша переглянулись.
- Да не надо нам ничего. Наелись уже! – скривилась Даша.
- Так ли? – вздохнул Афанасий. - Сказано: проще верблюду пролезть сквозь отверстие в игле, чем богатому попасть в Царствие Небесное. Богатство – это излишек. Именно оно делает счастливым простого человечка. Который по скудоумию не зрит, что в нем сокрыты все семь смертных грехов. Эйфория быстро уходит, является тревога, что отнимут. Что акции упадут в цене. Что инфляция сожрёт накопленное. Что финансовый кризис обесценит все, во что вложены деньги и взятый кредит нечем будет отдавать. Жадность, тщеславие и чванство переполняют такого человечка. Непреходящий страх потерять все превращается в многочисленные комплексы, которые словно черви, жрут человечка изнутри, грызут его душу и затемняют разум. До Бога ли такому?
Даша ахнула:
- Откуда вы знаете такие слова – акции, инфляция, кредит. Вы кто?
- Монашествующая особа, - глухим голосом ответил Афанасий. – А кем был раньше – не все ли равно?
- Значит, вы уверены, что дьявол и в этот раз победит? – упавшим голосом спросил Антон.
- Нет, вовсе не уверен. Все зависит от вас. Если как следует подготовитесь, ничего лукавый вам не сделает, - покачал головой монах.
- Ну, мы там уже были! Путь знаем, оружие найдём по дороге.
- А ежели нет, то лопаткой своей вострой отмашемся, так? – насмешливо перебил монах.
- Да. Так уже было!
- То-то и оно, что было! Неужто вы думаете, что там, - мотнул головой монах куда-то в сторону, - дураки сидят? О том, что в ад собрались, дьяволу уже известно. Эх, если б видели, сколько вокруг нас бесов собралось сию минуту! И слушают все, внимают, каждое слово ловят – тьфу, паразиты!
Монах плюнул, взмахнул рукой, словно отгоняя назойливых насекомых и трижды перекрестился. Тотчас раздался тихий, на грани слышимости гул, от которого слегка заложило уши и появилась ломота в висках. Так бывает, когда без подготовки ныряешь на небольшую – метра три-четыре, - глубину в одной маске и дыхательной трубке. Антон замер, вслушиваясь в ожившую темноту. Гул уменьшается, уступая место шороху, недовольному писку множества маленьких глоток и скрежету микроскопических зубов. В низу живота появилось сильное тянущее чувство, будто очутился на громадных качелях, которые какой-то дурак раскачал до предела. Ты несёшься вниз с нарастающей скоростью, в самой нижней точке «корыто» задевает землю и ты взмываешь под облака, откуда через пару мгновений снова летишь к земле. Волны этого чувства поднялись выше, наполнили грудь и перехватили горло, мешая дышать свободно. Антон выпучил глаза, несколько раз открыл и закрыл рот, будто выброшенная на берег рыба. В глазах появились цветные круги, дрогнули колени и ... все исчезло! Воздух свободно поступает в лёгкие, тьма отступила, освободив место призрачному желтоватому свету, который исходит от огонька лампады. Он заполнил собой всю пещеру, стал виден неровный потолок, грубо обтёсанные стены и утоптанный пол. Вокруг Антон кружатся в хороводе странные, нелепые и смешные существа, состоящие только из одной головы. Или туловища, сразу понять трудно. Зеленовато-серые, похожие на картофельные клубни тела имеют короткие кривые руки с крохотными пальчиками. Каждый увенчан острым каплевидным когтем. Ног нет, зато есть хвост, поросший редкими жёсткими волосами. У каждого «клубня» имеется лицо: один или два глаза, которые постоянно перемещаются вверх и вниз. Носы похожи на поросячьи пятачки, находятся в постоянном движении и издают хрюкающие звуки разной тональности. Несуразно широкие рты плотно сжаты или, наоборот, распахнуты во всю ширь. Полные, будто распухшие губы кривятся восьмёркой или вытянуты огузком. У некоторых есть рожки. У других только уши, круглые или остроконечные. Странные существа медленно перемещаются в пространстве пещеры, корчат глупые и смешные рожи, машут ручками и шевелят хвостами. Одно из них, похожее на репу, приблизилось. Антон услышал хихиканье, похожее на скрип ножовки по металлу, в нос ударил гадостный запах сероводорода. Существо вытянуло руку и попыталось цапнуть Антона за нос. Не долго думая, Антон шлёпает ладонью по «репе», как баскетболист по мячу. Существо кувыркается через всю пещеру с возмущённым писком и падает прямо на икону. Писк переходит в истошный визг, «репа» сморщивается, будто сдувшийся воздушный шарик. Маленькие ручки суматошно молотят воздух, волосатый хвост трепещет, шкурка темнеет, появляется запах дыма. Вопя и корча страшные рожи, существо с трудом отлипает от иконы и падает прямо на огонёк лампады. Бес – Антон догадался, что это он! – верещит дурным голосом. Блуждающие глаза собираются в «кучку» над пятачком и заворачиваются вовнутрь. Шкурка багровеет, из ноздрей и ушей вырываются узкие струйки пара. Бес судорожно машет руками и, словно пушечное ядро, улетает в потолок. В наступившей тишине Антон видит, что остальные бесы сбились в кучку посередине пещеры и смотрят на него выпученными глазами.
- Хе-хе ... ну ты крут! – покрутил головой монах с улыбкой. – Я с нечистью помягче обхожусь.
- Это что такое? – изумился Антон.
Он ощутил, как Дашины пальцы сжали его руку.
- Ты стал видеть, - тихо произнесла она.
- А ты?
- Сразу, как вошла.
- И молчала?
- А ты не спрашивал!
Антон вздохнул, покрутил головой. Мелкие бесы в панике шарахнулись во все стороны, разлетелись по углам, притаились в трещинах и за выступами.
- Видишь, что значит не бояться? – произнёс монах. – Ну, эти-то мелочь пузатая, на них и вовсе внимания нечего обращать. Крупная дрянь посильнее будет, но и она страшится человека со стойкой душой.
- А мы разве слабаки? – спросила Даша.
Монах помолчал, затем тихо спросил:
- Третьего дня, об это время, в каком состоянии была? А ты, Антон, сколько уже пытаешься бросить сосалку табачную? Слабо? Слабо! И нечего тут пыжится передо мной.
Антон почувствовал, как волна жара опалила щеки. «Хорошо, что в темноте не видно! – подумал он. – Тоже мне, собрался на битву с дьяволом, а сам курить бросить не может, вояка хренов»! Даша промолчала, но по дрожанию пальцев Антон понял, что и ей стыдно.
- Ну так ведь не сразу же ... нужно время, чтобы отвыкнуть ... э-э ... привыкнуть ...
- Если хочешь победить, сожги мосты за спиной, - перебил его «эканье» монах. – Иначе сомнение спалит тебя изнутри. Душа изнеможет в борьбе с собой и ты проиграешь.
- А вы сожгли, Афанасий? – спросила Даша, уязвлённая вопросом монаха.
Вместо ответа старец встал с ложа. Слабый свет от лампады коснулся лица и стало видно, что «старцу» не больше тридцати лет от роду, густая борода и усы делают его старше своего возраста. Но главное – Антон подумал было, что глаза монаха закрыты, но всмотревшись понял – их нет! Вместо глаз впадины, ямки, в которые провалились веки. Безглазое лицо печально и спокойно, как лик надгробной статуи.
- Ой, простите! – виновато произнесла Даша. – Мы не увидели сразу, что вы ...
- Нет, я не калека от рождения, - покачал головой монах. – Я сам сжёг мосты, когда почувствовал, что могу отступить.
Холодный ветер слабо колышет лишённые листьев ветви. Равнодушные звезды перемигиваются между собой, ущербная луна обвела серебряным контуром крыши, седая от холода трава торчит неопрятной щетиной. Антон и Даша медленно идут по деревянным ступеням крытого перехода. От дальних пещер до Лавры почти километр. Вокруг ни души, территория монастыря стынет от морозного ветра и ночная тьма улеглась на храмы, будто ватное одеяло. Окна монашеских келий изливают слабый желтоватый свет, словно маяки, указывающие путь одиноким кораблям. Даша прижалась к Антону как можно плотнее, ей холодно и грустно. Антон идёт молча, внимательно глядя под ноги. Шерстяная шапочка натянута до бровей, воротник куртки поднят. Ему кажется, что на улице лютый холод, хотя на самом деле не ниже двух градусов мороза. Ветер с Днепра несёт вязкую стужу, выдувая остатки тепла отовсюду. Старые доски угрюмо скрипят под ногами, чёрная мгла таится под крышей, опорные столбы покрыты инеем. На мгновение показалось, что идут долиной тени смертной. Той самой, по которой пройдут все, независимо от заслуг и званий, состояния и образования, и где последний нищий будет равен первому из королей. Ощущение приближающейся смерти было таким сильным, что Антон невольно обнял Дашу и прижал к себе.
- Антон, ты меня придушить решил? – спросила девушка.
- Ой, прости! Задумался ...
- О чем?
- О мостах. Монах прав. Если есть куда отступить, воевать до последней капли крови не станешь. К черту бентли! И деньги к черту! – решительно произнёс Антон.
- А именно? Сиротам раздашь?
- Ни в коем случае, отнимут сразу! ... а, действительно, куда деньги девать? – пробормотал Антон.
Он даже замедлил шаги в затруднении. «Кого не спроси, все знают, как потратить. Как заработать, тоже знают. Только вот на практике почему-то хреново получается, поэтому бедноты миллион, а богатеев – раз, два. Ладно, купить полтонны золота или яхту ума большого не надо, сам знаю. А вот как избавиться от денег? Не потратить, а именно избавиться? Быстро, в одночасье, как от ненужной жизни? - думал он на ходу. – Обналичить и сжечь? Получится грузовик бумаги, неделю палить придётся. Да и увидят, сочтут психом, в дурдом отправят, а деньги растащат. Тогда что, бедным раздать? Они спиваться начнут. И так спиваются, а с деньгами начнут спиваться целыми семьями. Детей жалко! Кстати, о детях ... Ну, раздавать нельзя, отнимут. Перечислить в фонд какой-нибудь? Так они для воровства и создаются, фонды эти. Нет, в самом начале, «когда в душе порывы живы», все хорошо – ремонтируют дома престарелых, строят приюты, покупают дома для многодетных семей. Пожертвования от нормальных людей увеличиваются – они же не дураки, люди-то, все видят. Но однажды в штаб-квартиру фонда приходит тихий такой, незаметный дяденька в очках, с прогрессирующей лысиной на макушке. И мягко так, без напора и хамства намекает, что не все в порядке с бухгалтерским учётом в вашем фонде, господа хорошие. А вот исправить бы? – с робкой надеждой отвечают ему. – Мы же не корысти ради! Ну, и все такое ... Нет, - отвечает дяденька, - никак не можно, поскольку отчётный период давно закончился, исправления запрещены законодательством. Придётся платить штраф, неустойку и все такое! Учредители фонда не идиоты. И не дети, которым помогают от чистого сердца. Они все понимают, учредители и потому режут правду матку в глаза – сколько? Дяденька в очках, стесняясь и мучительно краснея, называет скромную, но регулярную сумму. Учредители тут же соглашаются, ибо знают, в какой стране живут. В смысле, страна-то хорошая, да вот с властями хронически не везёт.
С этого момента начинает грехопадение фонда и его учредителей. Суммы отчислений растут по мере увеличения пожертвований. Отчаявшись найти правду, учредители сникают, «порывы души» угасают и учредители все чаще задаются известными вопросами – а чем я хуже? А мне больше всех надо? А сколько той жизни? И тогда появляется наипоганейшая, наиподлейшая мыслишка – им можно, а мне нельзя? Она появляется все чаще и чаще, набирает силы, привлекает внимание, подбирает убедительные аргументы и стремиться полностью овладеть человеком. Бороться с такой мыслишкой трудно, чаще всего невозможно. Ибо все вокруг тебя сжились с ней, руководствуются ей и поклоняются. А ты, если откажешься подчиниться наиподлейшей мыслишке, станешь изгоем, отверженным, просто лохом и тормозом. От тебя уйдёт жена, станут презирать дети, родители будут смотреть, как на убогого и жалеть. Ты получишь целый букет комплексов и фобий, из которых комплекс неполноценности будет самым безобидным. Ты сопьёшься или сядешь на иглу и сдохнешь под забором. Но если ты личность самостоятельная, самодостаточная и независимая – говоря по-русски, ты мужик – ты скажешь себе: да, мне нельзя! А им ... да плевать мне на них! Я сам по себе. Я волк одиночка. Увы, таких мало! Их не видно и не слышно в общей массе подлецов и бессовестных негодяев, которые машут руками, подпрыгивают и орут, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание. Они легко и привольно чувствуют себя, ощущая рядом таких же. Им хорошо всем и каждому в отдельности. А вот быть волком одиночкой трудно. Очень трудно, почти невозможно» ...
Порыв ледяного ветра с Днепра хлестнул по щекам колючей порошей, под ногами мерзко заскрипела пересохшая доска. Антон вздрогнул, взор прояснился, по телу пробежала зябкая волна. Через несколько шагов крытый проход к дальним пещерам окончился, ступни по щиколотки провалились в снег, наметённый ветром с реки. Шаги зазвучали глухо, к свисту ветра прибавился чуть слышный скрип снега.
- Так что ты решил, Антон? Ну, с деньгами? – спросила Даша.
- Чуть что, сразу я! – насмешливо скривился Антон. – А ты что?
- Ну, оплачу коммунальные счета наперёд. Оплачу выставки молодых художников. Многие не могут выставлять картины, потому что галеристы хотят чёрную икру каждый день кушать. Начинающие рисовальщики живут впроголодь, на краски все деньги уходят. Вот я и помогу им. А что останется – на приют для бездомных животных отдам. Я знаю один, там моя подруга работает.
- Она чокнутая?
- Сам такой! – не на шутку озлобилась Даша. – Она животных любит, потому что они братья меньшие. А люди – твари!
Она оттолкнула Антона, спрятала озябшие руки в карманы и отвернулась.
- Ладно-ладно, прости. – поднял руки вверх Антон. – Собаки и кошки – даже крысы! - действительно лучше людей, ты права. А я добавлю на ремонт Лавры. У них тут проблем выше колокольни оказывается. Кстати, мне один игумен сказал, что недавно обнаружили целый комплекс пещер, даже подземные залы, представляешь? Коммунисты монахов расстреляли, а проходы взорвали, поэтому не могли найти ...
Они вышли на площадь перед храмовым комплексом. Ледяной ветер словно сорвавшийся с цепи голодный пёс накинулся на людей с удвоенной злостью. Он выл и хрипел в закоулках, свистел в водосточные трубы и хлестал по щекам снежной крупой. Антон вынужден был прервать рассказ, буквально захлебнувшись тугим потоком холодного воздуха. «Вот зараза! – подумал он. – Прямо по Гоголю: черт вертит хвостом, нагоняя пургу и лапами швыряет снежные снаряды в лицо». Глубже надвинул шапку, поднял воротник. В разрыв облаков высунулся край луны, бледный свет выплеснулся на мир, маковки церквей заблистали, словно стеклянные шары. Тьма шарахнулась в тёмные углы, злобно сверкнули сколы льда на бордюрных камнях. Антон на мгновение поднял глаза, взгляд коснулся резного конька над входом в административный корпус Лавры. На вершине скрючилась вопросительным знаком тёмная фигурка то ли человека в шубе навыворот, то ли крупной лохматой собаки ... ну, в общем, просто игра теней или ... Сверкнули пронзительно жёлтым цветом узко поставленные глаза. Вертикальные зрачки расширились до предела, заполнив почти все глазное яблоко, появился и тотчас погас красный огонёк. Луна вскарабкалась на небосвод, свет хлынул на землю потоком, неведомое существо выпрямилось, блеснули кончики рогов на волосатой башке, сквозь завывание ветра послышалось негромкое ворчание, показалась полоска кривых зубов. Нисколько не смутившись, Антон согнул правую руку в локте, безымянный палец вытянулся, словно жезл гаишника. Сумеречная тварь озадаченно покрутила башкой, рык оборвался. Антон поманил пальцем, затем жестом показал, что сделает. Тварь зашипела, как змея, которой на хвост наступили, шерсть встала дыбом, глаза сверкнули. Однако спускаться на землю не стала. Острые когти застучали по коньку, тварь подпрыгнула, будто обезьяна, ухватилась за срез крыши, подтянулась, прыгнула ещё раз. Впотьмах не рассчитала, лапа не дотянулась до края. Существо едет по скату вниз, когти процарапывают глубокие борозды в железе. Чтобы не свалиться на булыжники, тварь сильно отталкивается задними лапами от края крыши. Порыв ветра отклонят полет. Словно волосатая лягушка, она летит по пологой траектории и приземляется прямо на крест у входа. Яркая вспышка на мгновение ослепляет, слышен треск, как при электрическом разряде, на землю сыплются разноцветные искры. Истошный визг смешивается со свистом ветра, превращая его в сигнал о воздушном нападении вероятного противника. Мохнатое тело падает на булыжную мостовую, как мешок с отрубями. Визг обрывается, с земли несутся невнятные причитания и всхлипывания. Антон срывается с места, словно нападающий футбольной команды. Сильный ветер и нервный свет луны мешает видеть, но куда надо пнуть Антон разглядел сразу. Мощный удар правой по мячу ... пардон! – по тому месту, над которым хвост растёт, обрывает причитания на самой высокой ноте. Звук соударения кроссовки о тощую задницу твари получается смачным и густым, словно по стоячей воде доской шлёпнули. Волосатый комок взмывает ввысь, аки селезень. В наивысшей точке лапы в раскорячку, хвост торчком, жёлтые кошачьи глаза сходятся к переносице. Словно белка летяга тварь летит по пологой дуге, рассекая встречный поток воздуха перекошенной от ужаса и боли мордой, со скоростью крылатой ракеты врезается в стену административного корпуса. Рогатая башка будто баскетбольный мяч впечатывается в штукатурку. Антону показалось, что здание содрогнулось и куски штукатурки посыпались на припорошённую снегом траву. Ну, в точке соприкосновения действительно образовалась неглубокая каверна диаметром с полметра и добрый кусок глины пополам с цементом рухнул вниз. А вот все остальное было снегом с крыши ... Со стариковским кряхтением тварь встаёт на четвереньки. Быстро перебирая дрожащими лапами, ползёт со скоростью больной улитки прочь от стены. Блуждающий взгляд жёлтых глаз упирается в тёмный силуэт мужчины. Тварь останавливается, задирает разбитую вдребезги морду. Лицо мужчины не разглядеть за поднятым воротником, видны только глаза. По их выражению тварь поняла, что антракт в представлении будет не скоро. А главное – в этих глазах нет и капельки страха. Только любопытство и насмешка. Тихо скрипнул снег, послышался звук шагов. Рядом с жестоким мужчиной появилась женщина. Тварь приподняла верхнюю губу, зарычала в надежде, что слабая женщина испугается. Получилось хреново – вроде писка простуженной мыши. Люди переглянулись. Женщина наклонилась, пальцы жёстко сдавили шкуру на загривке, ухоженные ногти впились в загривок, будто стальные клыки. Тварь почувствовала, что её волокут по холодной земле, как мешок с мусором. Она слабо затрепыхалась, хвост изогнулся дугой, из глотки донеслось телячье мычание.
- Это все, что оно может? – послышался голос мужчины.
- Ты был невежлив, - с укором ответила женщина.
- Зато погода наладилась!
Ветер стих, небо наполовину очистилось от облаков, ледяная крупа превратилась в снежинки, которые неторопливо стремились к земле, медленно планируя в ласковом лунном свете. Тишина воцарилась на земле и только скрип снега под ногами людей нарушал её. Светлая громада храма приблизилась настолько, что можно разглядеть лик Христа над входом. Луна высветила надвратную икону так чётко, стали видны малейшие детали. Мужчина покачал головой:
- Я был невежлив?
Интонация вопроса была такой, что тварь вздрогнула и от страха зажмурила глаза. Похоже, что женщина будет похлеще мужчины! Лязгнули зубы, когти царапнули булыжники мостовой. Существо затрепыхалось, намереваясь вырваться.
- Дай-ка мне! – попросил мужчина.
Он наступил на твари хвост, ухватился за рога и потянул вверх. Шея вытянулась, челюсть отвисла, высунулся раздвоенный язык. Глаза выпучились, распахнулись во всю ширь, нечеловеческий взгляд упёрся в лик. Из груди твари вырвалось клокотание, тело забилось в судороге, из ноздрей и ушей повалил серный дым.
- Фу, гадость какая! – брезгливо произнесла женщина и отступила на шаг, вытирая ладони снегом.
Тварь завертела головой, морда сморщилась, как сушёный урюк, из глаз брызнули слезы. Мужские пальцы сдавили рога сильнее, мышцы на руках напряглись, шейные позвонки твари захрустели, вытягиваясь ещё больше. Надвратная икона засветилась, лик Христа запылал огнём, из глаз потянулись лучи оранжевого пламени. Шерсть на морде твари затрещала и вспыхнула чадным огнём. В воздухе запахло палёным. Огонь шустро побежал по загривку, охватил спину и живот. Антон непроизвольно дёрнулся, хотел разжать пальцы, но огонь странным образом не обжигал. Он просто чувствовал тепло, языки огня только щекотали кожу и грели. Так бывает, когда подносишь замерзшие руки к натопленной печи. Рогатая тварь забилась сильнее, пылающая шкура затрещала, глотка исторгла надсадный чахоточный кашель. Антон почувствовал, как отваливаются рога, клочьями осыпается шкура, отрывается хвост. Разжимает пальцы. Чёрное, как головешка, полностью лишённое шерсти туловище падает на камни. Раздаётся шипение, снег плавится и превращается в пар. Тварь бьётся в судороге, чёрная окалина осыпается, проступает белое, как у личинки майского жука тело.
- Антон, это человек! – восклицает Даша.
- Был когда-то, - кивает Антон.
На булыжной мостовой действительно лежит существо, похожее на человека. Мужчина лет тридцати или сорока, довольно упитанный, остатки волос на голове топорщатся редким ёжиком. Лицо выбрито, кожа чистая, черты искажены страданием. В распахнутом рту блестят белые, словно фарфоровые зубы, трепещет розовый язык. По телу пробегает волна крупной дрожи, осыпаются последние куски сгоревшей шкуры. Окончательно формируется туловище, руки и ноги, голова перестаёт трястись. Черты лица расправляются и только глаза вывернуты страшными и нелепыми бельмами. Мужчина с трудом, опираясь руками, встаёт. То ли от приступа судороги, то ли от удара шея повёрнута набок, голова наклонена и все тело скособочено влево. Мужчина ещё не пришёл в себя, он явно не понимает, где находится. Ноздри раздуваются, будто у дикого зверя, лёгкие качают воздух, голова поворачивается. Глаза с трудом возвращаются на место, блуждающий взгляд фокусируется на стоящих неподалёку людях. Антон замечает, что глаза неизвестного начинают светиться, словно тлеющие уголья, раздуваемые ветром. Кожа темнеет, появляются волосы. Он делает шаг навстречу, намереваясь свернуть тонкую шею, пока голый опять не превратился в чудовище, но в это мгновение бесшумно распахивается дверь храма, на порог выходит священнослужитель в позолоченной накидке поверх рясы.
- Получилось, вижу, – произносит он, удовлетворённо кивая. – Но силен бес, опять овладевает душой.
Человек уже наполовину покрылся черной шерстью, белки вытаращенных глаз потемнели, зрачки горят жёлтыми точками. Существо оборачивается на голос. Монах достаёт из складок рясы металлическую чашу и плещет водой прямо в горящие глаза. Существо подпрыгивает, из волосатой груди рвётся такой вопль, что Даша отшатнулась и заткнула уши. Нимало не смущённый Антон подходит и отвешивает мощный пинок в зад. Крик обрывается, получеловек выгибается от боли дугой и непроизвольно бежит навстречу монаху, скуля и взвизгивая, как обиженный щенок. Тот скидывает позолоченное покрывало, ловко набрасывает на скулящего мужчину оборотня. Он падает, как подкошенный, крики стихают и только дрожь сотрясает покрывало. Зажигается свет в окнах расположенных рядом зданий, открываются двери, выходят монахи. У каждого в руках зажжённая свеча, некоторые держат иконы. Священнослужители собираются вокруг укрытого тела, хором читают молитву. Покрывало перестаёт дрожать, тело под тканью вытягивается. Монахи заворачивают оборотня в поплотнее и на руках уносят в храм. Последним идёт священник. На пороге он останавливается.
- Спасибо вам, молодые люди. Вы удалось то, что другим не под силу, - сказал он с улыбкой.
- Кто это? И зачем внесли в храм? – спросил Антон.
- Наш брат, - коротко ответил священник. – Тяжко поранен в битве с дьявольскими созданиями.
- Что с ним?
- Очень сильные бесы захватили душу в плен и не отпускает. Настолько сильные, что даже здесь, на священной земле Лавры могут находиться. Хитры, на уловки не поддавались. А вот с вами обмишурились, - улыбнулся священник. – Облом вышел!
- Почему? – удивилась Даша. – Мы обычные люди.
- Потому что не боялись. Ну и вера у вас сильна. Кто верит и не боится, тому никто не страшен.
- А как же ... ну ... – Антон кивнул на храм, куда вошла процессия монахов с оборотнем.
- Не всем дано, - с сожалением ответил священник. – Да и не сильные бойцы они, монахи эти. Прячутся!
Антон удивился:
- Разве? Я думал, в монастырях иной жизни ищут.
- Так и есть, - кивнул священник. – Только вот не сразу находят своё место в ней. И не у каждого хватает сил жить по-новому. Вам тоже надо торопиться, дьявол знает о ваших намерениях и захочет вам помешать. Соблазны – страшное оружие.
Антон и Даша переглянулись:
- Вы о чем?
- Вы беседовали со старцем Афанасием ... Знаете, кто он и почему лишил себя зрения?
- Нет, он не рассказывал.
- Зайдите в храм, - пригласил священник.
Они вошли в церковь, священник пригласил в маленькую, как кухня в двухкомнатной хрущёвке, комнатку слева от входа. Небольшая печка источает тепло, воздух наполнен запахом берёзовых поленьев. В углу, на уровне лица горит лампада, скорбные глаза Христа смотрят на вошедших.
- Садитесь, - указал священник на простую деревянную лавку. Он перекрестился на образ, прошептал несколько слов и поклонился. Кроме лавки в комнате был стул. Священник по-мирски развернул его от себя, сел и положил руки на спинку. – В миру Афанасия звали Александром. И был вовсе не старец в буквальном смысле, а вполне удачливый бизнесмен и молодой мужчина, - начал рассказ священник. – Только вот бизнес его был на крови построен. Убивал он. За деньги. Убивал мастерски, с одного удара, с одной пули, одним уколом. И следов не оставлял. Грим накладывал, как профессиональный гримёр, перевоплощался в другого человека – кинозвезда удавится от зависти. За неуловимость и удачливость так и прозвали – Александр Македонский. Или просто Македон. Излюбленным приёмом было незаметно сделать укол в людном месте. Так меньше всего привлекать к себе внимание. К стрельбе прибегал только в исключительных случаях, когда иначе заказ не выполнить. Препарат для инъекций готовил всегда сам. Состав знал только он, больше никто. По образованию Александр химик-технолог. У себя дома готовил такие «снадобья», которые ни в одном справочнике не найдёшь. Фишка состояла в том, что препарат под воздействием воды в организме человека разлагался на составные части, от него не оставалось следов! – махнул рукой священник. – Он и самострел придумал сам. Ведь нельзя же просто подойти к человеку и воткнуть шприц!
- В задницу! – тихо произнёс Антон. Даша слушала рассказ чуть ли не с раскрытым ртом и реплика Антона её обозлила. Сверкнули глаза, длинные пальцы с коротко остриженными ногтями впились в бок и вывернули клок кожи так, что Антон едва не заорал.
- Туда тоже, - согласился священник. – Но колол он чаще в предплечье или в ногу. Человек падал, к нему сразу бросались люди, в их числе и Македон. Якобы, помощь оказать. На самом деле он незаметно удалял иглу с ампулой.
Священник глубоко вздохнул, осенил себя крестным знамением, голова в чёрном клобуке наклонилась.
- Стрелять не любил, - продолжил он рассказ. – Но при необходимости бил без промаха. Для этого купил на чёрном рынке парабеллум времён первой мировой войны с удлинённым стволом. Такое оружие выдавалось офицерам кайзеровской армии. Македон усовершенствовал «машинку» - добавил съёмный глушитель, оптику и проволочный приклад. Стрелял издалека, желательно через препятствие. Так проще маскироваться.
- Это как? – удивился Антон. – Через какое препятствие?
- Ну, скажем, сидит «клиент» в автомобиле. Просто подойти и выпалить в лоб нельзя – заметят, начнётся преследование, розыск, то да се ... А вот если выстрелить через салон другой машины – лучше через две! – то поди пойми, откуда стреляли! А ежели через несколько? А на ходу? А ежели прострелить колесо встречному автомобилю? Так, чтобы его на полной скорости занесло и прямо в лоб той, в которой сидит клиент? Македон просчитывал все варианты и выбирал наилучший. Много было в его жизни убийств, не обо всех рассказывал.
- Как он попал сюда? – спросила Даша. – Ну, что побудило его раскаяться? Ведь он раскаялся, верно?
- Да, он раскаялся. Хоть и убивал негодяев, которые недостойны дышать одним воздухом с людьми, но все же лишение жизни, как и дарение её, дело не человеческое, а Божье. Видно, было в нём понимание неправедности пути, который избрал, но глушил деньгами, славой – пусть сомнительной, но все равно славой! – доступностью мирских удовольствий. Но если есть в душе искра Божья, как ни гаси её, она возгорится и только от самого человека зависит, очистит это пламя или сожжёт навсегда. Миг раскаяния настал и у Македона. Он выполнял очередной заказ. Как всегда, мастерски. Ничего не подозревающий клиент ехал по Бориспольскому шоссе в аэропорт. Скорость там не ограничена, машины летят, а не едут. Всего-то делов прострелить колесо и любой автомобиль пойдёт кувырком. Македон так и сделал. «Мазератти» клюнул мордой, автомобиль повело и швырнуло, но не на обочину, как рассчитывал Македон, а на встречку. По левой стороне шёл микроавтобус. Шестеро детей, от пяти до двенадцати лет, с ними мама и отец за рулём. Возвращались с отдыха по льготной путёвке для многодетной семьи.
Священник на мгновение умолкает, в тишине слышится тяжёлое дыхание.
- «Мазератти» смял передок, отец и мать погибли сразу. От удара заклинило боковую дверь микроавтобуса, бензобак лопнул, топливо выплеснулось под брюхо и вспыхнуло. Пламя охватило микроавтобус со всех сторон. Детей оглушило ударом, они не сразу пришли в себя и какое-то время лежали на полу. От жара лопнули окна, огонь перекинулся в салон. Машины начали останавливаться, люди пытались потушить огонь, но что могут маленькие огнетушители против большого огня? Дети сгорели заживо.
Голос священника прервался, он опустил голову и замолчал.
- А Македон все видел, так? – тихо спросил Антон.
- Да, Македон все видел, - ответил священник. – Все видел и ничем не мог помочь. Стоял за деревом и не мог оторвать глаз от страшной казни невинных людей. Где он исполнил роль палача. В эту минуту умер наёмный убийца по кличке Македон. Осталось только тело, которое необходимо было умертвить. Но или судьба хранила Александра или по удивительному стечению обстоятельств, только вот убить себя он не сумел. Парабеллум выронил в лесу, яда не оказалось – он готовил его только непосредственно перед убийством. Выйти в окно тоже не мог – дом, в котором жил, был одноэтажным. Да и не до рассуждений ему было. Ушёл в запой. Подобрали его монахи возле монастырских ворот. Холодно уже было, осень наступила. Служка, который ворота закрывал на ночь, заметил его. Решили дать ему ночлег, только до утра, а с рассветом пусть идёт с Богом. Он когда очнулся и увидел, где находится, сначала испугался, а потом успокоился и захотел исповедаться. Ну, душу облегчить, высказаться! Некрещёных не исповедуют, он сам сказал, что не крестили его, но я всё же решил выслушать его историю. Не знаю, почему, – тихо произнёс священник.
- Ну, оставили его при монастыре. Крестили, дали послушание – убирать трапезную, собирать огарки свечные в храме, мыть полы. Он все делал со старанием, истово. А по ночам молился и плакал. Когда благословение на монашество получил, сразу в дальние пещеры отправился и там остался.
- А как глаз лишился? – спросила Даша.
- Приходили к нему. Слава-то осталась! Отыскали какие-то люди, предлагали работу, деньги - ну, то же, что и раньше. Угрожали, если откажется, все рассказать о нём. Так он и лишил себя зрения-то! Зачем, мол, оно мне, если в мир возвращаться не хочу? Оставили его в покое. Но тут новая напасть – дьявол узнал о его твёрдом желании стать человеком. Послал слуг своих совратить с пути. Или убить тело, душу похитить и доставить ему. Но старец Афанасий оказался твёрд и в вере, и в ненависти к прежней жизни. Отступили слуги сатаны.
Священник умолк. В наступившей тишине раздался протяжный стон, послышался звук падения чего-то тяжёлого, зазвенел металл. Даша вздрогнула, прижалась к Антону.
- Это ещё что такое? – спросил он, сжимая кулаки.
- Беснование, - спокойно ответил священник. – Не обращайте внимания.
Антон и Даша выглянули в окно. В храме горят все свечи, изливает свет громадная люстра, свисающая с центра купола на длинной цепи. Монахи выстроились кругом, в середине, на невысоком помосте лежит обнажённый человек, руки и ноги связаны ... полотенцами, что ли? Так показалось Антону. Материя украшена крестиками и какими-то надписями. Путы не казались прочными и узлы обыкновенные, чуть ли не бантиками, но человек на помосте никак не мог разорвать, хотя от усилий мышцы вздулись узлами по всему телу. Стон прекратился, раздался зубовный скрежет, жуткий и страшный в тишине храма, тело изогнулось и забилось в конвульсии. Помост зашатался, покрывало поползло на пол. Рядом валяется большой подсвечник, серебряный кувшин и таз. На полу растекается громадная лужа воды. Антон посмотрел внимательнее и не поверил своим глазам – вода медленно течет вдоль строя монахов, охватывая помост с бесноватым в кольцо. Вот края сомкнулись, вода приблизилась к помосту, коснулась ножек. Тотчас поверхность заволновалась, пошла рябью и будто вскипела! От воды пошёл пар, густой, белый, словно дым из паровозной трубы. Облако пара скрыло от глаз лежащего на помосте. Стук и дрожание помоста прекратились, стихли стоны и скрежет. В следующее мгновение раздаётся душераздирающий вопль, от которого Даша едва не упала в обморок, а Антон вздрогнул и скривил лицо – чего так орать-то, защемило что ли?
Из клубов пара медленно поднимается некое существо, покрытое влажной шерстью. Лапы сложены на груди, видны блестящие, как антрацит, когти. Продолговатая, как жёлудь, голова лишена растительности, серая кожа покрыта шишками и синими пятнами. Низкий лоб нависает над плотно зажмуренными глазами, нос отсутствует, есть только носовые отверстия, чёрные губы сжаты в линию, жёлтые клыки торчат, словно колья на меже, разделяя губы на части. Существо трясётся, будто от сильного холода, волосатые ноги сжаты в коленях – именно так делают некоторые мужчины, когда хотят не уписаться! Один из монахов извлекает из складок одеяния какую-то кисть, макает в воду и брызгает существо крест-накрест. Капли воды действуют на беса, как хлыст на глупую скотину. Выпучив глаза и дико вопя, начинает кружиться, как юла, быстро махать лапами и подпрыгивать. Мечется в клубах пара, появляется длинный хвост с крючком на конце, которым бес цепляет себя за шкуру и вырывает клочья волос с мясом. От крика колеблется пламя свечей, клубы пара заворачиваются жгутом, поднимаются к люстре и ниспадают полупрозрачным потоком. Бес скоро выдыхается, силы иссякают и он медленно, как осенний лист, опускается на пол. Из ран на спине и груди, нанесённых собственных хвостом, капает чёрная кровь, глаза тускнеют, лапы слабо подёргиваются. Едва только коготь на ноге касается поверхности воды, по телу беса словно пробегает электрический ток – оставшаяся шерсть встаёт дыбом, и без того страшную морду искажает судорога. Глаза лопаются тихими хлопками, нижняя челюсть отваливается, из пасти выползает длинный раздвоенный язык и виснет меж клыков, как мокрая верёвочка. Ноги беса словно истаивают по мере соприкосновения с водой. Слышно шипение и треск, будто сгорает большой кусок кожи на малом огне. Через несколько мгновений от полутораметрового бес не остаётся и следа, только слабый запах серы смешивается с исчезающим паром, затем и он пропадает.
- Все, ваш брат излечился? – спросила Даша.
- Увы, нет, - грустно покачал головой священник, - удалось изгнать и уничтожить только одного беса, самого слабого из чёртовой дюжины. Остальные двенадцать притаились в теле. Предстоит много работы, изгонять их очень трудно и не всегда безопасно для изгоняющего.
- Экзорцизм? Так это правда?
- Ну, приблизительно так, - пожал плечами священник. – А по нашему - отчитка. Этой способностью в малой мере обладают все священнослужители, но только считанные единицы способны в одиночку изгонять бесов. Таких на весь православный мир несколько человек будет.
- Поэтому монахи встали в круг?
- Да, так их сила возрастает.
Антон посмотрел в окно. Лежащего на постаменте укрыли от холода покрывалом с цитатами из Писания, на лоб положили полоску ткани с псалмом на изгнание беса. Мужчина медленно приходит в себя, открываются глаза, появляется слабый румянец на щеках. Он пытается встать, но силы слабы, удаётся только приподняться на локтях. Антон смотрит на изнеможённое, исхудавшее лицо с выступающими скулами и провалами глаз. На мгновение взгляды встречаются. Антон вздрагивает и отступает на шаг. В одно мгновение он увидел и ощутил ту бездну, в которую падает этот человек. Словно тысячи и тысячи тварей пожирают его изнутри и не могут пожрать. Огонь опаляет душу и она тысячи раз сгорает и не может сгореть. Неутолимая жажда душит его, заглушает все чувства и подавляет волю. Глазами этого несчастного смотрел ад!
- Вам пора, молодые люди, - сказал священник. – К Афанасию больше не ходите. Не любит он, когда отвлекают.
- А как же на ту сторону попадём? – растерялся Антон. – Мы думали, что из его пещеры есть выход.
- Есть. Но Афанасий не поведёт вас, он не может покинуть пост. И вот ещё в чем дело ... – смущённо произнёс священник. – Вы оказали большую услугу, пожертвовав немалые деньги на ремонт храмов. Но можете сделать большее, спасти души десятков людей, павших воинов войска Христова. Если захотите, конечно. Принуждать на такое нельзя.
- Вы о чем?
- Проходы на ту сторону есть не только в Лавре. И в других храмах, но не везде уцелели. Есть в Киеве храм, едва ли не самый древний - Кирилловская церковь. Точную дату постройки не знает никто. Официально считается, что её построил князь Всеволод Ольгович в 1140 году. На самом деле храм на этом месте стоял и раньше, только не такой большой. А до него было капище древних демонов. Разрушив капище и построив храм, запечатали врата в потусторонний мир. Князь Всеволод лишь надстроил старый храм, сделал его больше, обнёс стеной и построил жилой корпус для монахов. Храм не разрушали завоеватели и даже большевики его не трогали – место там страшное, нельзя без храма! Так вот, коммунисты церковь не тронули, но монахов расстреляли, а жилые помещения приспособили для больницы. Там сейчас располагается психиатрическая клиника Павлова. Один из корпусов – как раз напротив храма! – пришёл в негодность и его закрыли для капитального ремонта. Ремонтировали последний раз совсем недавно, лет двадцать назад, потому и развалился, - пояснил священник. – Но стены стоят на древнем фундаменте другого храма, малого! Построили его на том месте, где приносили жертвы демонам. В храме жили два десятка монахов, они раскопали подземелье, где и совершались жертвоприношения. Очистили его от демонов и поселились там, под землёй. После смерти монаха воина на его место заступал другой и так было столетиями. Большевики взорвали малый храм, а вход в подземелье замуровали вместе с монахами. Когда строили больницу, на старом фундаменте построили дом для медперсонала. Больница со временем превратилась в целый медицинский комплекс, дом сломали и построили на его месте корпус для содержания буйных умалишённых с решётками на окнах и железными дверями. Сейчас здание пустует. Проникните внутрь, спуститесь в подвал и найдите замурованную дверь. Почти век прошёл с тех пор, как замуровали живых людей и один Бог знает, что творится там, в подземелье. Спасите души невинно убиенных монахов!
Антон тяжело вздохнул, покачал головой, искоса взглянул на Дашу. Девушка кивнула:
- Справимся! Но вы нам расскажете, что и как надо делать.
Грустное лицо священника расцвело улыбкой, он быстро перекрестился и прошептал:
- Слава тебе, Господи! – и уже громче: - Слушайте внимательно ...
Дверь в храм тихо затворилась. Послышалось приглушённое пение, чей-то высокий голос начал читать псалмы. Изгнание беса отчиткой может длиться несколько суток без перерыва, читчики сменяют друг друга по многу раз. Победа не достаётся легко, бывают и поражения. Лик Христа с надвратной иконы смотрит на двух людей грустно и кротко, словно понимает и прощает.
- Я не понял, - пожал плечами Антон. – Отчего монахи прячутся-то?
- А я поняла. От жизни поганой они прячутся за стенами храмов и монастырей, - ответила Даша. – Им проще и привычней сражаться с адскими выродками, чем жить как ... как все живут, - кивнула она за стену, что опоясывает всю Лавру. Многоэтажные дома сгрудились вокруг невысоких монастырских строений, словно готовятся к нападению. Горят жёлтые глаза окон, за распахнутыми шторами плещут разноцветными огнями экраны телевизоров, мигают мониторы компьютеров, акустические ящики изрыгают дурацкие песни о похоти. С улицы доносится шум проезжающих автомобилей, сыпят искрами троллейбусы, компании пьяных распевают песни или скандируют идиотские речевки любимой футбольной команды. Антон не любил футбол и презирал болельщиков, считая их припадочными дураками и больными на всю голову. Когда ему говорили, что таких полстраны и даже президент не стесняется болеть за любимую команду или за национальную сборную, отмалчивался. Как объяснить людям, что переживать за родной город или страну – это нормально. Желать победы сборной – это тоже нормально. Но вот то, что творится на улицах и стадионах, когда команда победила или, не дай Бог, проиграла – явное сумасшествие! В нас живёт обезьяна, которая добывала пропитание с риском для жизни. Любой выход за пределы пещеры был связан с опасностью. И так было тысячи и тысячи лет. Организм вырабатывает слишком много адреналина, ему нужен выход. Вот и бесятся болельщики по любому поводу, носят шарфы и шапочки с символикой круглый год, делают наколки с эмблемой клуба и дерутся с такими же чокнутыми фанатами из другого клуба.
Президент – это воспитанная обезьяна на троне.
Избавиться от лишних денег оказалось не так просто. Если бентли сразу взяли на реализацию в салон, то с перечислением средств было сложнее. Распорядители благотворительных организаций, которые выбрал Антон, просто не верили, что вот так можно отдавать огромные суммы. Жертвуют малым, лишним или ненужным. Требуют, чтобы сообщили прессе, телевидению, разместили баннер на сайте и тому подобное. Некоторые вовсе хотят, чтобы детский приют или дом престарелых назвали именем мецената. И бюст установили возле входа, чтоб, значит, видели сироты, кому обязаны чистым бельём, телевизором в холле и горячей водой в душевой. Руководство приюта относится с пониманием к желаниям меценатов – других-то денег нет, и не будет, что бы там не говорили члены правящей партии перед очередными выборами в парламент. Но, когда в кабинет входит молодой парень и предлагает миллионы, причём без всяких там условий, директора просто охреневали. У них глаза вылезали на лоб, волосы шевелились и заплетался язык. Устав от объяснений, что он не идиот, не агент антикоррупционного комитета и не мошенник, Антон делал следующее: кратко объяснив цель прихода, просил документы на оплату ремонта, долговые расписки, интересовался кредиторской задолженностью. На вопрос – зачем? – отвечал – оплачу. И тем самым помогу вашему учреждению. Взор директора сразу прояснялся. Он с радостью выкладывал на стол кипу бумаг, ксерокопировал и отдавал копии странному посетителю с лёгкой душой: оплатит – чудесно! Не оплатит – и хрен с ним! Руководители приютов для животных оказались проще. Это обычные люди, которые заботятся о братьях меньших по собственной инициативе, никем не назначены и ни перед кем не отчитываются. Чиновник всегда чиновник, то есть человек в футляре, а добровольцы люди свободные.
Антон провозился полторы недели, оплачивая счета на ремонт, заказывая прокладку новых водопроводов, строительство жилых комплексов и модернизацию поликлиник. По городу пополз нездоровый слушок, что якобы появился сумасшедший миллионер, который раздаёт деньги направо и налево всем бедным и обосранным. Глядя на масштабное строительство и ремонт, забеспокоилась городская администрация, потому что этими делами обязана заниматься она, а не какой-то там меценат. Да ещё инкогнито! Мобилизовали милицию, подключили журналистов из подконтрольных СМИ. Очень скоро Антон почувствовал, что на него началась самая настоящая охота!
Дорогущий Vertu, усыпанный платиновыми кнопками, как жаба бородавками, печально смотрит в лицо Антону квадратным глазом экрана. Аппарат словно чувствует, что недолго ему осталось служить этому хозяину. От силы день, два. На экране раз за разом распускает бутон красной розы – это сигнал вызова Даше. Девушка почему-то не берет телефон и это начинает беспокоить. Но вот роза замерла на полдороге, цветок пропадает и на его месте появляется фотография улыбающейся Даши.
- Слушаю, Антон! Ты чего названиваешь, я очень занята! – с выражением недовольства говорит девушка.
- Ты? Это я занят! – возмутился Антон. – Ты хоть представляешь себе объем работ по благоустройству ... э-э ... это, как его? По устройству благ для сирых, убогих и просто никому не нужных животных? И людей?
- Неужели раздача денег так сложна?
- Представь себе! На раздачу налетят бандиты и всякого рода халявщики, людям ничего не достанется. Надо изворачиваться! Слушай, я завтра закончу все дела... Ну, не все. Вернёмся, раздам остальное, ну его на фиг, тут ещё на полгода возни! Ты как, управишься?
- Да, я все проплатила, пополнила благотворительные счета художественных школ и фонд помощи талантливым детям. Осталась мелочь.
- Вот и хорошо! Жду тебя завтра в полночь у трамвайного депо. Возле парка, знаешь?
- Господи, почему опять ночью, Антон? Нельзя днём? – возмутилась Даша.
- Кто ж нам позволит среди бела дня взламывать двери и долбить стены? – удивился Антон. – Я уже был там, осматривал место. Кирилловская церковь напротив, в двух шагах центральный корпус, полно народу на улице. Не-ет, только ночью! Иначе поймают и станут лечить. Там же, неподалёку.
Конец ноября выдался холодным и хмурым. Небо с утра до вечера затянуто облаками, изредка моросит ледяной дождь, дороги покрывает ледяная корка и никакие реагенты не спасают от гололёда. Люди выходят на улицу только по крайней необходимости. Если, конечно, не надо добираться на работу. Именно добираться, потому что обычного движения транспорта не существует. Но сегодня сухой восточный ветер прогнал облака обратно в сырую Европу, подсушил землю и спрятал лужи под коркой льда. Короткий день скоропостижно умер, стылая ночь наползла на город и приглушил все звуки. Пряча лицо от ветра в воротник куртки и согнувшись в три погибели под тяжестью туристского рюкзака, Антон подошёл к условленному месту. Здание администрации депо возвышается обледенелой глыбой, за стёклами окон таится тьма. У входа в парк сиротливо мёрзнет голубой вагончик первого трамвая города. Ему, вагончику, чуть ли не сто лет, а он под открытым небом. Рядом темнеет гранитная глыба, на которой выбиты имена и фамилии погибших во время схода грязевой лавины полвека назад. Антон поворачивается лицом к холму, на котором стоит храм. Лавина шла правее, по тому месту, где сейчас проложена дорога на Троещину. Сотни тонн воды, грязи и камней обрушились на спящий пригород. Этот район тогда был застроен в основном одноэтажными домами. Люди погибали целыми семьями, даже не понимая, что случилось. Дома просто тонули в грязи. Все происходило на рассвете, телефонной связи тогда не было, о катастрофе узнали утром, когда от целого района Киева осталось громадное грязевое болото. Погибли тысячи, но сколько на самом деле, никто не знает. Коммунистическая власть уничтожила все документы, а факт катастрофы долгое время скрывала.
Антон ещё раз взглянул на памятный знак, поёжился от холодного ветра. Странное и страшное это место, вершина холма возле пересечения улицы Фрунзе и Елены Телиги. Чуть дальше расположен знаменитый Бабий Яр. Когда-то это был гигантский, длинной в два с половиной километра и глубиной в полсотни метров овраг. Огромная ямища, первое упоминание о которой датируется 1401 годом. Никто не знает, откуда она взялась и что происходило здесь в давние времена, но плохая слава всегда сопутствовала этому месту. Люди избегали его, боялись, старались уничтожить овраг. Он становился меньше и меньше, но дурная слава этих мест только приумножалась. Во время войны немецкие фашисты расстреляли и закопали живьём почти двести тысяч человек – евреев, русских, украинцев ... Существует легенда, что очень давно, ещё до появления христианства на Руси, на этом месте случилась страшная битва. Оба войска погибли полностью, никто не выжил. Ярость и злоба были так велики, что павшие навек остались на месте битвы и продолжили сражение, но уже с живыми. Поэтому так много страшных преступлений совершалось в этих местах, поэтому воздвигли храм и монастырь, поэтому именно здесь вот уже два века стоит психиатрическая лечебница, а ниже холма выстроен стадион и рядом ещё одна больница. Как будто невидимые обитатели этих мест питаются людскими страхами и страстями, живут страданиями и горем живых.
Антон так увлёкся размышлениями, что не заметил, как подошла Даша. Он вздрогнул и едва не замахал руками, едва только девушка произнесла:
- Привет!
- Ух ... блин! Напугала меня! Чего подкрадываешься?
- Я просто подошла. Вон, с маршрутки вышла, ты не видел?
Антон глубоко вздохнул, холодный ветер прочистил лёгкие, освежил разум.
- Извини, задумался. Вспомнил легенды об этих местах.
- Да, я тоже слышала разное, - кивнула Даша. – Так мы идём?
Они перешли на другую сторону улицы, поднялись выше по склону и подошли к лестнице, ведущей наверх, к храму. Пока они шли, злой ветер злобно толкал их в спину или наоборот, бросал холодными горстями ледяную крошку в лицо. Но как только ступни коснулись первых ступенек, ветер стих, наступила тишина и только низкорослые деревья, что заполонили крутые склоны холма, шуршали остатками сухой листвы и перестукивались ветвями. Шаги звучат глухо, бетонные ступени скользят и норовят сбросить людей вниз. Даша взялась за перила, чтобы не упасть. Антон идёт посередине лестницы, шагает твердо, на всю ступню ... но внимательно смотрит под ноги – подъем крут, если покатишься вниз, все кости переломаешь.
- Как тут больные люди ходят, не понимаю? – вздохнула Даша.
- Их привозят. На специальных машинах по Врубелевскому спуску, - ответил Антон. – По лестнице только экскурсанты ходят в храм, его в позапрошлом веке сам Врубель расписывал. А ещё в нем покоится прах князя Игоря, героя «Слова о полку Игореве».
- Откуда ты знаешь? – удивилась Даша.
- Читал, готовился ... к возвращению.
Лестница упирается в железную ограду и разбегается в стороны тропинками. Калитка на территорию храма наверняка закрыта, поэтому решили идти через больницу. Обогнули забор, заросли расступились, появилось здание женского отделения психиатрической клиники. Справа темнеет небольшое одноэтажное строение, за которым тянутся в звёздное небо купола храма. На дверях строения висит громадный замок, рядом подпирает белёную стену чёрный гроб. Даша фыркнула и перебежала на другую сторону, за Антона.
- Здесь располагается морг. Крышку гроба забыли на ночь убрать, - пояснил он. – Нашла, чего бояться – деревянного ящика!
- Я не боюсь! – раздражённо зашептала девушка. – Не нравится мне!
Повернули направо, прошли мимо высокой стены вокруг церкви, миновали молельный дом и подошли к запертым дверям отделения для мужчин. Внутри никого нет, окна надёжно закрыты металлическими решётками, двери заперты. Даша подёргала за ручку.
- Тут врезной замок. И створки держатся слабо! – сказала она и пожала плечами.
- Это наружная дверь, декоративная. За ней решётка из арматурных прутьев.
- Да? И как откроем?
- Вот этим! – ответил Антон и достал из рюкзака внушительного вида кусачки и небольшой баллон со сжатым воздухом.
Двери треснули, врезной замок вывалился на пол с первого удара ногой. Створки распахнулись, из тьмы выступили железные прутья второй двери. Тяжёлый, как пудовая гиря, замок вцепился единственным зубом в широкие стальные петли и всем своим видом показывает, что внутрь не пройти.
- Ну-ну, это мы ещё посмотрим! – прошептал Антон.
Устрашающего вида клещи раздвинули клыки, на мгновение замерли, затем беззвучно сомкнулись. Антон нажал, длинные рукояти напряглись, сжатый воздух устремился в смыкающий механизм. Клыки из закалённого сплава срезают дужку замка толщиной в палец взрослого мужчины легко и плавно, словно она из пластилина. Антон ловко подхватывает падающий замок, аккуратно кладёт на пол.
- Класс! – прошептала девушка.
- А ты думала! Машинка стоит хороших денег, зато режет дюймовую арматуру, как бельевую верёвку! – похвастался Антон.
Решетчатые двери медленно распахиваются, ржавые петли тихо скрипят, словно маленькие зубки неведомого грызуна. Антон прячет клещи в рюкзак, входит в коридор.
- Фу, как здесь противно! – прошептала Даша.
По обеим сторонам просторного коридора расположились палаты для душевнобольных. Двери высокие, покрыты облупившейся от времени серой краской, с прямоугольными, затянутыми стальной сеткой окошечками для наблюдения. Стекла слепо блестят в темноте отражённым светом улицы, словно бельма. Антон идёт по коридору, Даша следом за ним, под ногами скрипит и плачет рассохшийся паркет, мимо плывут одноглазые створки. Неподвижный холодный воздух наполнен запахом пыли, хлорки и чего-то ещё неуловимого, специфического больничного. Они прошли почти до конца коридора, когда справа за дверью раздался странный звук. Антон хотел пройти мимо – ну, хрустнуло что-то, подумаешь! – но Даша сразу остановилась и дёрнула его за рукав:
- Там кто-то есть!
- И что? – равнодушно осведомился Антон.
- Надо посмотреть!
- Мы не для осмотра палат сюда пришли. Нам прямо, затем вниз в подвал. А ещё у меня тяжеленный рюкзак с инструментом на горбу!
- Антон, священник говорил, что дьявол знает о наших намерениях. Вдруг там эти!
Девушка взмахнула руками, выпучила глаза и присела.
- На паспорт сфоткайся, - с улыбкой посоветовал Антон.
Он сбросил рюкзак на пол, извлёк из бокового кармана пневматический молоток, подсоединил баллон со сжатым воздухом. Прижал навершие к врезному замку, палец вдавил спусковой крючок. Молоток презрительно гукнул и замолк. Сердито сопя, Антон убрал инструмент, небрежно пнул дверь. Замок выпал, дверь распахнулась.
- Ну и ... – завёлся Антон, но язвительную тираду прерывает грохот падающей мебели, топот ног и матерная брань. Несколько тёмных фигур метнулись к единственному окну, зазвенело стекло, с железным грохотом падает решётка. Какие-то люди, толкаясь и мешая друг другу, лезут в оконный проем. В руках Даши вспыхивает фонарь, луч света выхватывает из темноты перевёрнутые стулья, ворох матрасов на полу, какие-то тряпки и бумаги. Посреди этого мусора сидит совершенно голая женщина и верещит так, что закладывает уши. В окне барахтается человек пять, все мужчины и тоже голые. Вид не для слабонервных! Женщина на полу умолкает на секунду, набирая порцию воздуха для визга.
- Это слуги дьявола? Мощно! – произносит Антон, воспользовавшись паузой.
Давно пустующее здание приспособили для ночлега бомжи. Им удалось сорвать решётку с одного окна, забрались внутрь, натащили в палату барахла и со «вкусом» расположились в пустом помещении. К одиноким мужчинам с жилплощадью потянулись дамы, желающие общения и секса. Сегодня как раз и была одна из таких романтических ночей, когда исполняют тайные желания и сокровенные мечты о космической любви, т.е. пять немытых бомжей на одну нетрезвую даму позднего бальзаковского возраста. Мужчины, наконец, вырываются на свободу, слышен топот босых ног, смех – бомжи не утратили чувство юмора! – затем все стихает. В распахнутое окно врывается свежий холодный воздух, изгоняя вонь немытых тел и испражнений. Женщина надувает щеки, нижняя челюсть опускается, обнажаются два передних зуба, глаза плотно зажмуриваются.
- Слушай, не ори? – попросил Антон. – Я тебе ничего не сделаю.
После слов «ничего не сделаю» бомжиха взвизгнула так, что в глазах потемнело.
- Идём, - потянула за рукав Даша. – Она думала совсем о другом.
- Чего? – не понял Антон.
- Некоторые женщины очень обижаются, когда им говорят, что ничего не сделают.
Дверь на лестницу в подвал оказалась в подсобном помещении, за поворотом в конце коридора. Выбить сразу, ногой, не получилось, пришлось опять возиться с пневматическим молотком. Несмотря на общую запущенность помещений, двери в корпусе для буйнопомешанных оказались прочными, как крепостные ворота. Пыльные ступени ведут вниз. Выкрашенные синей краской стены затянуты паутиной, покрыты пылью и щерятся язвами осыпавшейся штукатурки. Дорогу преграждает цела стена аккуратно уложенных в стопы папок. Каждая перевязана бечёвкой, висит бирка, на которой химическим карандашом старательно выведены четыре цифры и буква «г».
- Истории болезней по годам, - вздохнул Антон. – Много же народу тут побывало!
Разбор архива занял около сорока минут. Истории болезней укладывали на пол в три слоя, ходили по ним. Некоторые не выдерживали веса человеческого тела, рассыпались в прах, тогда ноги проваливались, будто в ямы. Антон глянул мельком на такую распавшуюся стопу, заметил три полустёршихся цифры – 836. Это значит, что здесь хранились больничные дела за 1836 год. Уставшие, взмокшие от пота, Антон и Даша наконец добрались до стены, за которой, по словам священника и должно быть подземелье. Кладка отозвалась на удар глухо, словно капитальная стена, за которой толща земли, но все же не так, как это бывает при простукивании, скажем, бетонного фундамента. Антон достал пневматический молоток, выставил регулятор давления на максимум. Воздуха в баллоне осталось чуть больше половины, должно хватить. Молоток застучал сильно и гулко, штукатурка покрылась паутиной трещин, но не осыпалась, как надеялся Антон. Молоток ударил ещё несколько раз и замолк.
- Отойди-ка, - попросил Антон. – Щас я по-простому сделаю, без заморских штучек!
Размахнулся и со всей силы ударил тяжёлыми клещами. Стена хрустнула, штукатурка рухнула вниз, обнажив кладку из красных кирпичей. Антон ударил ещё и ещё, кирпичи начали крошиться. Вскоре один выпал внутрь, за ним второй ... образовалась дыра, в которою можно пролезть. Антон сбил ещё несколько кирпичей по краям, расширил отверстие и бросил клещи. Даша приблизилась к отверстию, прислушалась. Из пролома не доносилось ни звука, только слабый запах плесени и затхлости, который бывает в сухих подвалах. Антон вытер потное лицо рукавом, плюнул на стопку историй душевных болезней мещан города Киева за 1845 год.
- Ну что, идём?
- Да. Только я первая!
- Во даёшь! – удивился Антон. – Я думал, побоишься.
- Призраков? Я тех бомжей больше опасаюсь, - ответила девушка, кивая назад.
- Я вас просю! – с улыбкой произнёс Антон, шутливо прижимая руки к груди. – Бомжи уже вернулись к покинутой в спешке даме. После пережитого стресса закипят такие страсти, что куда там простым смертным!
Проход оказался узким и таким низким, что идти пришлось опустив голову. Высокому Антону и вовсе пришлось передвигаться на полусогнутых.
- Ты как? – шёпотом спросила Даша, обернувшись.
- Как первый обезьян, сошедший на землю! – сердито буркнул Антон. Он посопел и добавил: - Сразу видно, что рыли в позапрошлом тысячелетии – люди тогда были маленькими, как нынешние третьеклассники. Мужчина ростом метр с кепкой считался великаном.
Луч фонаря выхватывает из темноты грубо обтёсанные стены, на полу лежит толстый слой пыли, которая заглушает шаги и поглощает все звуки, будто пуховая перина. Встречаются сплетённые из прутьев прямоугольники, обмазанные глиной. Такие нехитрые приспособления использовали древние землекопы для поддержания свода, чтобы не обвалилась земля. Антон подёргал прут, думая, что он немедленно рассыплется в прах – не тут-то было! Прут оказался твёрдым, словно камень. Время и полное отсутствие влаги превратили его в окаменелость. Проход тянулся в бесконечность, так казалось усталым людям, но вот низкий потолок исчезает, стены убегают резко в стороны и лучи фонарей освещают просторную пещеру полукруглой формы. Стены обшиты все той же плетёнкой, которая встречалась в проходе. В некоторых местах прутья вырваны, обломки валяются в пыли, острые концы торчат из стен, словно шипы. Пещера абсолютно пуста, из неё нет выходов, как ожидал Антон. Он внимательно осмотрел пол, потолок, стены – ничего! Чернеет дыра, из которой они только что вышли.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ