Ich hatt' einen Kameraden (У меня был товарищ)

Что французам пулемет? В умелых руках этот танк превращался в чудо-оружие. В мае прошлого года капитан французской армии Пьер Бийот умудрился уничтожить две "четверки" и одиннадцать "троек", не считая разной мелочи вроде противотанкового орудия и нескольких грузовиков. При этом "Шар" получил сто сорок попаданий и ни один снаряд не пробил толстокожего мастодонта.

А теперь во французских танках сидели немецкие танкисты. Лучшие в мире! Куда там русскому пулеметчику... Самым разумным решением было бы прекратить огонь и сдаться. Но русские никогда не отличались рациональным мышлением. А, может быть, за спиной пулеметчика сидел комиссар с наганом? Одно слово: фанатики.

Вальтер, наблюдая за действиями танков, даже забыл об опасности и приподнялся на локтях. Русский снайпер немедленно заметил шевеление на кромке леса и выстрелил. Но пуля лишь по касательной задела стальной шлем. Бирхофф немедленно прижался к земле. Прижался и пропустил момент атаки огнеметных танков. А зрелище было потрясающим: струи пламени, выброшенные под огромным давлением, оранжево-красным облаком охватили бетонную коробку, ворвались внутрь ДОТа и... Пулемет бил еще несколько секунд. Сгорая, русский солдат продолжал вести бой. Еще одна струя, потом еще одна...

Патроны еще рвались внутри, когда немецкие солдаты стали собирать раненых и убитых. Первых потащили в тыл, к застрявшим где-то санитарным автобусам, вторых сложили в стороне от дороги, накрыв плащ-палатками. Вечером их закопает в украинскую землю похоронная команда. Поставит березовые кресты и повесит на них каски. После войны здесь непременно поставят памятник солдатам, павшим за свободу Европы. Но это будет потом, а пока надо снова идти на Восток. Чтобы победить.

Иначе зачем все это?

А в ДОТ пусть трофейная команда лезет. После работы огнеметов нормальным солдатам там делать нечего. Разве что поблевать на обугленные останки.

Жара стояла африканская. Офицеры, включая и генералов дивизии, щеголяли в домашних шортах: не изнывать же в сукне? И сам Хубе давно сменил фуражку на пилотку. Солдаты же просто разделись до трусов на привале.

Дивизия стояла на месте, не продвинувшись за день ни на метр. Тылы ушедшей в прорыв 11 танковой забили центральную панцерштрассе. Первая танковая группа шла по трем шоссе. Гигантская пробка длиной в шестьдесят километров не давала подтянуть второй эшелон. Солдаты были довольны, а вот аристократы на офицерских должностях ворчали. Шел третий день войны и мелкие стычки на границе не обеспечивали Железных Крестов, желательно с бриллиантами.

Штабистов же волновали другие проблемы. Самой малой было небо. Русская авиация не тревожила тылы наступающих войск. От нее страдали на передовой. На совещании у Вернера Кемпфа, командующего 38 моторизованным корпусом, генерал-майор Людвиг Крювель, командир одиннадцатой, отметил, что дивизия подвергается атакам с воздуха до восьмидесяти раз в день. Даже если он и преувеличивает в два раза, число все равно огромное. Если бы русские нанесли удар по этой огромной пробке, они бы сорвали весь план наступления.

Десяткам тысяч солдат требовалось продовольствие, тысячам орудий - снаряды, сотням танков и тягачей - бензин.

Другой проблемой была абсолютная непредсказуемость русских. Хубе никак не мог понять логику их действий. Сначала они, не считаясь с потерями, атаковали какой-нибудь участок, создавая кризис на флангах прорыва, сбивали германские войска с позиции, а потом спокойно уходили куда-то обратно. Уходили, чтобы через несколько часов вернуться и снова атаковать эти же самые позиции. Хубе предполагал, что высшее командование у большевиков просто находится в растерянности и не знает, что делать. По сведениям разведки, здесь. Во Львовском выступе сконцентрированы достаточно мощные бронетанковые силы: три или четыре механизированных корпуса. Если бы русские сконцентрировали их и ударили, по примеру немцев, в одном месте, то вполне могли разгромить Первую танковую группу.

Однако, вместо мощного нокаута они предпочитали чувствительные, но слабые тычки пальцами в разные стороны.

Они напоминали Гансу-Валентину сильного, но пьяного, и к тому же, с завязанными глазами боксера без перчаток.

А сила у русских была. Днем штаб дивизии приехал осматривать поле боя. Здесь, в Радзехове, позавчера столкнулись передовые отряды 11 дивизии с русскими танками. Докладывали что-то невероятное, что, мол, немецкие противотанковые орудия и пушки даже "четверок" не пробивали броню каких-то большевистских монстров.

Противоядие нашли очень быстро. Коллегам пришлось развернуть в горизонт зенитную артиллерию. И те справились. Под Раздеховым осталось двенадцать новейших русских танков. Как прошляпила разведка новое оружие?

Потери соседей тоже были велики: только безвозвратно передовой отряд 11 дивизии потерял сразу семь штук. Еще двенадцать подлежали различному ремонту.

Согласно отчету, с которым ознакомились во время совещания, русские танкисты вели бой отчаянно. Даже поврежденные и горящие машины продолжали стрелять.

Приехав на поле боя, Хубе был поражен.

Такого у панцерваффе не было.

Средний танк, коих сгорело десять штук, восхищал самим дизайном. Горелые, некоторые без башен, даже в таком состоянии они производили какое-то иррациональное ощущение скорости, мощи, напора. Казалось, что они вот-вот дернутся и, грозно рыча моторами, снова пойдут вперед. Генерал отметил весьма интересный наклон брони. Стало понятно, почему снаряды отскакивали от танков противника. Но и стала понятна тактика борьбы с ними. Большая часть "Т-34", а именно так называли эти танки пленные, была поражена в ходовую часть противотанкистами. После чего зенитчики уже спокойно расстреливали неподвижную цель. Впрочем, как уверял Крювель, "ахт-ахты" били русских на расстоянии и в километр. А вот панцерам приходилось сближаться хотя бы на четыреста метров. А это уже пистолетный бой. Танки с танками не воюют, это понятно. Но русские не знают элементарных правил современного боя и с этим придется считаться.

А второй танк просто потряс. Огромный гигант, запрыгнуть на гусеничную полку которого однорукий генерал смог лишь с помощью адъютанта, ужасал своей силищей. 7,6 сантиметровое его орудие могло пробить любой танк вермахта практически на любой дистанции.

"Клим Ворошилов"...

Идеальный танк поддержки пехоты или прорыва укрепленных линий обороны. Да, если бы у вермахта были такие танки... Остается надеяться, что в Берлине сделают соответствующие выводы. А еще надеяться, что у русских таких танков мало. И еще надеться на то, что русские ими пользоваться просто не умеют.

Что, собственно, и показал бой под Радзеховым. Русские пошли в атаку без артиллерийской поддержки, с минимальным пехотным прикрытием, без авиации.

А современный бой - это умелое и слаженное взаимодействие разных родов войск.

Танк хорош на оперативном просторе. Он перерезает коммуникации противника, громит тылы, сеет панику. Но хорошо подготовленная противотанковая оборона остановит любой танк, если он движется без поддержки пехоты.

Танк слеп. Он не видит свою спину. Достаточно обездвижить его - и все. Минуты его жизни сочтены. Танк не может бороться с гаубицами и минометами: они закрыты для него. Танк мишень для пикировщика. Танк надо грамотно использовать.

Русские использовали неграмотно: наткнулись на неразведанную оборону. И поплатились за это. Русскую неграмотность необходимо срочно использовать.

Поэтому, когда на совещании в штабе корпуса 16 танковой дивизии было приказано сформировать кампфгруппу и следующим утром выдвинуться к Дубно, Хубе поступил следующим образом:

Мотострелковый полк полковника Вагнера был усилен истребительно-противотанковым батальоном, двумя танковыми батальонами, а так же саперами и зенитной артиллерией. Кампфгруппа "Вагнер", по имени командира, должна была прибыть в Дубно к девяти утра следующего дня.

Вечером же пришел приказ от фельдмаршала фон Рунштедта:

"Противник, учитывая его численность, боевой дух, упорство, а также, вероятно, и уровень руководства, является во всех отношениях серьезным врагом. Победа над ним должна достигаться не за счет маневра, а, в отличие от кампании в Польше и на Западе, в первую очередь в ходе боя - огнем. Несомненно, еще предстоит кризис в общем ходе приграничного сражения. Сражение достигнет своей кульминации только с вступлением в бой последних выдвигающихся резервов противника, которое ожидается к 28 июня"

И немцы жестоко просчитались...

Штайнер никогда не думал, что быть танкистом это такая нудная работа. Постоянное копание в двигателе, возня с бензином, проверка проводки, радио. У самого Макса работы было меньше. За всю кампанию "четверка" так и не сделала ни одного выстрела. Потому только для вида проверить боезапас, и можно, вроде бы, отдыхать...

Но нет. Опять пришлось делать самую грязную работу. А именно опять мыть с мылом гусеницы. Зачем, спрашивается? А ни зачем. Это порядок. Германский порядок.

- Порядок, это когда ты не обсуждаешь, а выполняешь приказ. Зачем и почему: не твоего ума дело, - еще в учебной части рявкали фельдфебели. - Ты идеальный механизм! И вверенное тебе оружие тоже должно быть идеальным. Лечь! Встать! Лечь! Встать! Лечь...

От воспоминания Штайнера аж передернуло. Нет, на войне все же легче.

Вечером же и заправили машину.

Жрал, кстати, панцер много, канистру за канистрой. А это, между прочим, 470 литров. Почти полтонны. Только вот хватало не надолго. Максимальная дальность хода по шоссе - двести километров. По грунтовке всего сто тридцать. А по пересеченной местности и того меньше - всего сотня. Поэтому при любой возможности заправлять и заправлять. Триста прожорливых лошадей надо кормить.

И заправляли. Всем экипажем, естественно: один сгружает канистру с грузовика, другой принимает на земле и несет к танку, третий подает на гусеничную полку, четвертый передает пятому, который уже и заливает в ненасытные горловины баков.

Макса, как самого молодого, поставили вторым. Уже на десятой ходке руки стали ныть. И Макс забурчал на тему того, что грузовик могли бы подогнать поближе.

Мюллер ему очень быстро объяснил причину, ткнув пальцем в синее небо.

- Держи! - протянул вонючую канистру Макс. - Но какая авиация? Русских гоняют только так. Они нас и не бомбили ни разу.

- Не болтай. Тащи еще пива.

- Какого пива?

- Бензинового, твою мать. У нашей малышки большое брюхо.

Еще и жара... А на жаре бензин быстрее испаряется. И воняет. Так воняет, что чертики пляшут в глазах.

- Давай, давай... И запомни, Штайнер. Если ты позволишь себе расслабиться один раз, то ты расслабишься и в другой. И в тот другой раз, когда ты будешь несобран, именно в этот раз прилетят птички и насерют тебе взрывчаткой на башку. Примерно так, - и задница Мюллера дала залп.

- Аршлос, Мюллер! Ты так всю дивизию угробишь! - рявкнул Брандт. - Подавай скорее!

- Я и подаю...

- И подавай!

- И подаю...

А Зингер гоготнул:

- Мюллер, не серют, а срут! Деревенщина ты вестфальская.

- Я и сеть деревенщина из Вестфалии. И ты тоже. И все мы.

- Э нет, - покачал головой Зингер. - Я не деревенщина. Я из города.

- Конечно. На весь город три дома, две улицы и кирха.

- И гаштет, попрошу!

- А бордель?

- Чего нет, того нет!

- Значит, деревня.

- Сражен вашей логикой, герр обергефрайтер! Вам надо было поступать в университет Мюнстера.

- Ты там учился, Зингер? - подал голос Кёллер.

- Ага. На физическом факультете.

- Слышь, физик-теоретик, ручками практикуйся!

- Яволь, ручками!

К вечеру Штайнер так замотался, что готов был рухнуть спать прямо на землю. Но безжалостный командир заставил его переодеться, после чего всем экипажем танкисты ушли мыться на мелкую безымянную речку.

Ночь прошла без сновидений. Просто вот проваливаешься в черную яму...

А утром Макс проснулся под ругань командира.

Брандт всегда ложился позже всех и вставал раньше всех.

Но обычно он не ругался. И что же случилось?

Оказалось, что танки пойдут колонной, прицепив противотанковые орудия. А на самой броне разместят пехоту.

- Твою мать, я не таксист! У нас что, грузовики для пехоты кончились? Какого черта тут происходит?

- Командир, ты что разорался как монашенка после первого раза? - зевнул Зингер.

- С шоссе сворачиваем и идем вдоль него. Тащим на себе все пехотное и артиллерийское барахло.

- Бордель какой-то... Надо было на бухгалтера учиться. Сейчас сидел бы в тылу и пересчитывал ящики с вином.

- Хватит зевать!

- Ладно, ладно, командир. Не ори. Ты как моя бывшая теща.

- Зингер, ты женат был? - удивился Кёллер.

- Нет, но ведь женюсь? А потом разведусь. Следовательно, моя будущая теща, одновременно, является и бывшей.

- Хе, хе... Философ недоделанный, - хихикнул Мюллер.

- А зачем тебе жениться, если ты собираешься разводиться? - не понял Штайнер.

- Мужчина должен пройти через все циклы своего развития, - важно сказал Зингер и скрылся в танке. Через минуту высунулся:

- Вот ты, Макс, только личинка мужчины. Ты не трахался, не женился, не разводился и не заработал кучу рейхсмарок.

- А ты?

- Я уже трахался. Остальное все после войны. Поэтому я военная куколка мужчины, которая скоро станет гражданской бабочкой. А ты личинка. Просто личинка.

- Хватить пи... трындеть, Зингер! - заорал Брандт.

- А у меня работа такая! - обиделся Зингер и нырнул в нутро танка.

- А ты, Мюллер, хватит бздеть! В танке дышать нечем будет!

- А не надо было гороховым супом кормить вчера, - флегматично ответил водитель, жуя травинку.

- Не нервничай, командир, - Кёллер положил руку на плечо Брандта. - Все нормально, остынь.

- Не люблю, когда чужие люди мою красавицу трогают, - буркнул Брандт.

Из люка снова появилась башка радиста:

- Вот поэтому я и разведусь.

- А ты женись не на шлюхе из "Союза немецких девушек", - не поворачиваясь, сказал Мюллер.

- А что, другие есть в этом нашем рейхе? - от удивления Зингер аж рот раскрыл.

Брандт сплюнул и походкой вразвалочку удалился в сторону ротного командования. Принимать пехтуру.

- Чего это он? - тихонечко, почти шепотом спросил Штайнер.

- Бой сегодня будет, - ответил Мюллер, глядя в небо. По щеке его полз муравей.

- Как он знает?

- Чует...

Командир вернулся быстро.

За ним тащилось отделение пехотинцев.

- По местам!

Мюллер зло сплюнул и полез на свое место. Макс полез было на свое место, через боковой люк башни, уже закинул ногу на полку, как получил ощутимый удар по заднице.

- Какого! - мгновенно обернулся заряжающий. - Вальтер?

Вальтер Бирхофф тихо улыбался, глядя на школьного друга:

- Вот, прикомандировали...

- Вот здорово!

- Штайнер, не тормози! - заорал Брандт. - По местам!

- Я одноклассника встретил, командир! - повернулся Штайнер.

- Панцершютце! Займите место!

- Яволь, герр унтерфельдфебель! - когда командир переходил на официальный тон, лучше было не спорить.

Макс нырнул на свое место, успев подмигнуть Вальтеру. Тот, улыбнувшись, кивнул в ответ: "Мол, потом поговорим..." .

Брандт забрался на башню:

- Так, пехтура, слушаем меня внимательно. Это вам не спальный вагон. Тряска будет будь здоров. Держитесь крепко за любые выступающие места как девки за хрен. Кто свалится - останавливаться не будем. Догоняйте как сможете, если под гусеницы не попадете. Смотреть по сторонам во все глаза. Любое шевеление в кустах - стреляйте сразу. Если начнется бой или, не дай Бог, бомбежка, сразу прыгайте и подальше от меня. Во время боя отсекать пехоту. Понятно?

- Слышь, фельдфебель...

- Унтерфельдфебель Брандт, ты кто какой, унтер-офицер?

- Слышь, фельдфебель, ты на своих парней ори. А на своих я, обершютце Ковальски, орать буду.

Брандт помолчал, смерив презрительным взглядом младшего по званию, но равного по должности пехотинца:

- Не зли меня, Ковальски. По местам!

- Давайте, парни, оседлайте эту каракатицу.

Штайнер высунулся из бокового люка:

- Вальтер, давай сюда!

Загрохотали кованые сапоги по броне:

- Как ты, Макс?

- Да нормально, а ты...

Договорить Бирхофф не успел. Танк взревел мотором, чихнув черным дымом, дернулся и пополз вперед. Разговаривать стало совершенно невозможно.

Штайнер подмигнул другу и посмотрел вперед: колонна двинулась. Впереди шла такая же "четверочка", но она еще тащила на буксире пушку противотанкистов, а на броне расчет.

"Мюллеру придется внимательно следить за дистанцией..." - подумал заряжающий.

А Вальтер ничего не думал. Он просто старался держаться и глазел по сторонам. Красиво...

Правда, красиво.

Боже, как это было давно... Год назад...

- Валли, а ты меня нарисуешь?

- Нарисую, Урс. Обязательно нарисую. Но чуть позже.

- А почему не сейчас?

- У меня плохо получаются лица. А твое так прекрасно, что я не могу его испортить своими кривыми руками.

- Перестань, Вальтер! Ты еще долго здесь?

- Хочу закончить пейзаж.

- Меня ждет Макс...

- У вас свидание?

- Нет, мы просто пойдем в кафе-мороженое, а потом...

- А потом?

- Он обещал мне показать тайный ход в летний кинотеатр! Сегодня будут показывать "Девушку моей мечты"! Представляешь?

- Я ее вижу перед собой. Зачем мне представлять ее?

- Вальтер! Я же просила! А почему ты рисуешь углем, а не красками?

- Урс, понимаешь... Краски это имитация мира. Уголь это аллюзия мира.

- Я не понимаю... Пойдем с нами?

- Нет. Я не люблю кино, ты же знаешь.

- Почему?

- Потому что кино это краска. А настоящее оно из угля...

Танк тряхнуло и Вальтер едва не слетел с полки.

- Спишь, что ли? - заорал, перекрывая грохот мотора, Ковальски. Его назначили новым командиром отделения вместо погибшего фельдфебеля. Назначению Ковальски особо рад не был, а потому отрывался на камрадах.

Вальтер глянул под ноги: сочно-черные куски земли тряслись, словно желе на жующих их гусеницах танка. Бирхофф густо плюнул на гусеницу. Плевок повис на дергающейся травинке и медленно пополз вперед.

Стрелок посмотрел вперед. Танки, один за другим, сползали в овражек с пологими берегами, перемешивали грязь ручейка на дне, выползали на другой берег и один за другим скрывались в густом, солнечно-золотом поле пшеницы.

- Держаться крепче!

Танк слегка наклонился, медленно пополз вниз...

Вальтер еще раз плюнул, попав, на этот раз в ручеек. Потянулся было за флягой... И тут танк взревел, дернулся, поднимаясь по склону. Бирхов обеими руками вцепился в какой-то выступ на башне. Из люка опять высунулся Макс и показал ему большой палец.

От пыли и жары пересохло в горле. Потому, как только танк выполз на пшеничное поле, Вальтер, поправив карабин за плечом, снова схватился за фляжку. Снял черный колпачок... Танк опять дернулся и колпачок вылетел из руки, пропав под гусеницами.

Вот тебе и порча военного имущества.

Бирхофф опасливо посмотрел на командира отделения. В учебке за такое отсношали бы весь взвод, если не роту. Ковальски же просто не заметил, вглядываясь в безбрежную золотую даль.

Вальтер открутил пробку и обхватил губами горлышко. Вот оно, счастье-то...

Ну и жара. Можно и в обморок упасть. Хорошо, что хоть каски не заставили одеть. Хлоп! И в обморок.

И впрямь, хлопнуло! Это у кого-то бутылка в ранце перегрелась?

- Алярм!

Что-то ударило по затылку и Вальтер полетел вниз, растопырив руки как птица.

- Какого... - земля приблизилась внезапно и доорать Вальтер не успел, со всей дури ткнувшись лицом в планету. Потом быстро перевернулся.

Со всех сторон загрохотало.

Пехота попрыгала с танков, сами же танки, кроме головной "тройки", резко прибавили в скорости, расходясь "елочкой". Головная же задымила.

Вальтер привстал, но тут же снова упал. Танк, на котором он только что ехал и мечтал, глухо выстрелил куда-то в сторону солнца.

- Отделение! За мной! - заорал Ковальски.

- Что происходит?? - крикнул в ответ кто-то невидимый.

- Русские атакуют!

- Где? Я ни черта не вижу из-за этой проклятой пшеницы!

- За танком, перебежками! Пулеметчики, за мной, остальные по левую сторону!

Нормально, нормально! Все нормально! Все как учили, боевым порядком... Твою мать, где противник? Куда стрелять? Вальтер передернул затвор.

Краем глаза Бирхофф увидел, как артиллеристы сноровисто отцепили свое орудие и сбросили с кормы танка ящики со снарядами. Затем же, покатили свое орудие за панцерами.

Мать твою, ни хрена не видно!

Пригнувшись, Бирхофф побежал за танком со своей стороны, настороженно водя стволом карабина из стороны в сторону.

Вот сейчас русский выскочит...

За спиной захлопали минометы батальона. Теплым воздухом обдал пронесшийся над головой снаряд. Кто? Откуда? Где?

Пшеница кончилась внезапно. Вальтер буквально выскочил из нее и...

Боже ты мой!

От горизонта до горизонта прямо на Бирхоффа неслись сотни, нет, тысячи русских танков.

От неожиданности шютце остановился и замер. Взрыв сбил его с ног, забарабанив сухими комками земли по каске. Еще один, и еще...

Где-то забил пулемет и тут же поперхнулся близким разрывом. Рявкнуло орудие почти над головой. Вальтер приподнялся. Ага. А вот и наши.

- Бирхофф! Назад! - Вальтер обернулся. Его за ногу дергал Ковальски. По щеке его стекала кровь.

- Куда назад?

- В пшеницу, быстро! Шнель!

Два пехотинца быстро нырнули в заросли.

- Ранен, герр унтер-офицер?

- Нет, расчет к черту накрыло! Где твой фланг?

- Не знаю, - растерялся Бирхофф.

- Что?

- Не знаю!

- Что-что?

Грохот очередного разрыва оборвал разговор.

Два солдата опять ткнулись лицом в землю.

- Смотри! - Ковальски ткнул Вальтера в плечо.

Русские танки начали гореть один за другим. Они словно спотыкались на бегу, нелепо сворачивая башни.

Немецкие противотанкисты просто расстреливали их, прячась в поле пшеницы. Доживших добивали, глухими рявками и сами панцеры. Тем не менее, русские продолжали ползти вперед, плюясь огнем. Им оставалось проползти еще полкилометра, чтобы начать давить стрелков. Впрочем, даже горящие русские танки продолжали вести огонь, пока не взрывались боекомплекты...

- А где пехота? - заорал командир отделения.

- Что? - заорал в ответ Бирхофф.

- Где русская пехота?

Вальтер пожал плечами. Да, русские танки шли одни. Странно...

Опять рявкнул танк Штайнера: еще один русский вспыхнул. Густой черный столб дыма как палец смерти потянулся к белому от жары небу.

Постепенно загорались, один за другим, и немцы. Но меньше, гораздо меньше... Да, русские опростоволосились.

Они атаковали без пехоты, без поддержки артиллерии, да еще выскакивая снизу вверх через речку... Зачем?

Вальтер приподнялся на локтях. Посмотрел направо - ага, Макс спокойно себе отстреливает русские танки. Налево - еще один панцер время от времени долбит атакующих русских...

Взрыв! И медленно-медленно башня танка приподнимается в воздух на огненно-черном столбе.

Второй!

На поле боя выползли новые бронированные бойцы.

Даже издалека было видно, что это не угловатые легкие танки Советов, как их... "Т-26", что ли? Нет, эти были другими...

Танк Штайнера, довернув башню, неторопливо выстрелил по новому противнику.

- Ты это видел? - вытаращил глаза Ковальски.

Немецкий танк попал в русского. Но тот даже не дрогнул. Болванка просто ударила по округлой башне и, вполне видимая, черной черточкой взлетела в зенит. Рикошет?

Русский остановился, нащупывая длинным стволом противника. Длинным, по сравнению с окурком "Т-4", не говоря уже о тонкой писюльке "Т-3".

Панцер выстрелил еще раз. И...

Опять рикошет??

Танк Штайнера дернулся назад и вовремя. Большевик выстрелил и промазал.

Русская болванка с визгом пронеслась над головами пехотинцев.

Ковальски вытащил свисток и отчаянно засвистел в него три раза. Может, кто из отделения еще жив?

Панцер опять рявкнул, целясь на этот раз ниже, по гусеницам русского. Но бронебойный снаряд пролетел чуть левее приземистого корпуса неуязвимого большевика. Тот неторопливо, словно зная о своей неуязвимости, чуть дернулся вперед.

Затявкали противотанковые орудия.

По русским попадали. Отчетливо было видно, как снаряды высекают гроздья искр из советской брони. Иногда монстры даже останавливались. Но это было только в тех случаях, если немецкие снаряды рвали им гусеницы. Тогда, как ни в чем не бывало, большевистские чудища, продолжали вести огонь с места, сметая одно за другим немецкие расчеты ПТО. Пулеметы же их били по залегшей в пшенице пехоте.

Ковальски свистнул еще раз.

Наконец, заросли зашевелились. Бирхофф перевернулся на спину, выставив перед собой карабин...

- Свои, свои... - зачастил ошалевший санитар, тащивший на спине раненого солдата. Забинтованно-окровавленная голова того шаталась из стороны в сторону. С другой стороны, подполз не менее ошалевший стрелок из другого отделения. Вроде бы из другого...

- Отходим к чертям, - скомандовал Ковальски. - Это не наше дело. Пусть тут толстожопые разбираются.

Пехотинцы, с радостью подчинившись приказу унтер-офицера, поползли в тыл, уже не увидев, как из-за бугра выползли другие русские монстры. Еще больше в размерах. И, слава Иисусу, всего пять штук.

Зато их увидел наводчик Кёллер:

- Доннерветтернохайнмаль, командир! Надо отходить!

- Без паники, Кёллер! Бронебойный!

Кулак под нос Штайнеру: он без связи. Штайнер и без кулака сообразил какой надо. В этом бою фугасные оказались не нужны. Выстрел! Пороховые газы волной пронеслись по обоим отделениям. Звенит гильза на полу.

- Командир, я опять попал! Твою мать. Опять рикошет! Командир, они нас крестят! Что за хрень, командир?

- Назад, Мюллер, назад! Бегом!

Рывок рычагов. Хитрый, разворотом, прыжок назад. Три земляных фонтана точно на том месте, где только что стоял "Т-4".

Выстрел в ответ. Почти мимо... Потому что один из неведомых гигантов, проехав еще несколько метров, все же остановился и замер, не подавая признаков жизни.

Ни пехота, в панике отползавшая назад, ни ошалевшие артиллеристы, бросавшие свои бесполезные орудия, ни удивленные танкисты не знали и знать не могли, что их атаковала лишь часть русских танков восьмого мехкорпуса.

Лишь часть...

Остальные стояли вдоль пыльных украинских дорог. Без топлива, без боеприпасов.

Совершившие четырехдневный марш, советские танки просто ломались. Тылы не поспевали за рвущейся в бой ударной силой РККА. Не было ни рембатов, ни грузовиков с боеприпасами, ни цистерн с горючим. Ничего этого не было. А если и было, то уже догорало под ударами люфтваффе. Корпусная артиллерия... Тягачи "Комсомолец" и "Сталинец", со своей скоростью в шесть километров в час, просто не успевали за приказами. А тягачей было так мало...

Но часть танков все же дошла до шоссе Сокаль-Дубно. Дошла и, пожертвовав в отчаянной атаке легкими танками, перерезала его.

Рвущаяся к Житомиру 11 танковая дивизия 1 танковой группы фон Клейста осталась без снабжения.

Горела пшеница. Горели, вперемешку, советские и немецкие танки, горели грузовики и санитарные автобусы. Черный дым застил небо.

Назревала катастрофа.

Но для кого?

Шел пятый день войны.

Блевать, блевать!

Штайнер буквально выпал на землю и его немедленно вырвало. Впрочем, не только его. Покачивало Мюллера, красноглазый Кёллер схватился за голову, Зингер беспрерывно матерился, зажав уши, Брандт тряс головой, словно пес, вынырнувший из реки.

- Проклятье, что это было? - захрипел Зингер.

Макс ответил ему очередным приступом рвоты.

Пороховые, мать их, газы. Вкусно пахнут только на учениях.

- Командиров экипажей на совещание! - пробежал, не останавливаясь, адъютант комбата. Лицо его было черно от сажи.

- Шлюхииии, - простонал Брандт. Но выпрямился и, пошатываясь, пошел куда-то. Потом остановился:

- А где командир-то?

Ответа не было. Адъютант уже умчался.

- Ферфлюхте... Штайнер, собери гильзы, - и Брандт поплелся куда-то. Ну, ему виднее, куда...

- Нет, ты это видел? - подал голос Кёллер, упав на траву.

- Ага, - ответил Мюллер.

Зингер кивнул, а Штайнер промолчал.

- Я по нему раз пять врезал. Ни хера. Что это было?

Молчание. Молчание и стоны.

- Если у русских этих чудовищ будет в два раза больше - нам конец.

- Нам уже конец, Ханс. Я так думаю. Ты видел, как птошники колотили в русскую бронированную дверь?

- Клаус... Кажется, я с тобой согласен. У нас есть что выпить?

- У меня есть, - подал голос Зингер. - Кальвадос кто будет?

- Я! - в один голос почти крикнул экипаж. - Ты где его взял?

- Хе! Берег для первого боя. Отметить, так сказать.

- Да уж... Праздничек... Если таких зверюг у русских много - нам хана, - буркнул наводчик.

- Не ссы бензином, Кёллер. Помню, во Франции мы на ихние "Сомуа" наткнулись. Так я тебе вот что скажу. Наши зенитчики развернули свои "ахт-ахты" в горизонталь и раскурочили лягушатников в железный капут. Думаю, они и здесь не подкачают. Запомни, танки с танками не воюют. Если снова наткнемся на монстров - просто делаем ноги, обходим и рвемся дальше. Понятно?

- Угу... Это и напрягает...

- Подъем! - вернувшийся командир дышал как кузнечный мех. - По местам. Вперед идем.

- Одни? - вытаращил глаза Зингер.

- Да. Вместе с отделением пехоты.

- Там что, горшки с дерьмом вместо голов? Какой вперед?

- Надо вытащить русский подбитый танк. Мюллер, справишься?

- Кхм... Надо подумать... А посмотреть бы на него еще раз...

- Зингер, Келлер, остаетесь здесь. Штайнер, Мюллер, за мной, - отрывисто рявкнул Брандт.

Макс пожал плечами: за мной так за мной. Хотя, честно говоря, возвращаться на поле боя не очень хотелось.

Немного подняло настроение то, что пехотным отделением оказались знакомцы: Бирхофф тоже пошел в разведку вместе с Ковальски.

- Слушай, командир, там же русские. Как мы этот танк вытащим? На виду самом? - ворчал мехвод.

- Русские отошли.

- Да? - удивились все.

- Да. Дошли до шоссе, развернулись и ушли обратно.

- Нахрена? - утер пилоткой лоб Ковальски.

- У них спроси.

- Это они что-то затевают. Это они с виду такие простые. А так хитрожопая нация. Азиатская. Все славяне такие. Ковальски, это тебя не касается.

Пехотинец только фыркнул.

- Пригнитесь, на всякий случай.

Небо застилало черным дымом. Казалось, горела сама земля. Время от времени бахали снаряды и раздавалась беспорядочная стрельба. Это рвались боекомплекты в горящих танках.

- Вот он! - крикнул Мюллер, указывая на гигантскую тушу русского танка, слегка повернувшего башню.

У Штайнера мурашки по коже побежали от его вида.

- Да точно... - Брандт снял бинокль и стал разглядывать будущий трофей, время от времени комментируя:

- Видимых повреждений нет... Гусеницы не сбиты, вроде бы... Не горит... признаков жизни не подает... Скорее всего, большевики его бросили.

- Почему? - спросил Бирхофф.

- Что?

- Почему бросили, если он целый?

- Пехота... - презрительно сплюнул Мюллер.

- Может, мотор заглох, может трансмиссия полетела, может орудие заклинило. Это ж танк, а не винтовка! - торопливо пояснил товарищу Штайнер.

Командир экипажа продолжал размышлять вслух:

- Хотя, с другой стороны, люки закрыты... Убило их там всех, что ли?

- Надеюсь, - хмыкнул Мюллер.

- Ковальски, что думаешь? - коротко бросил Брандт, не отрываясь от бинокля.

- Дай глянуть, - попросил командир отделения.

- На...

Теперь пехотинец стал рассматривать горящее поле. Но его интересовал не столько и не только танк, сколько местность вокруг.

- Смотри... Мои парни залягут вон в тех воронках, чуть подальше русского танка. Оттуда прикроем. Ты быстро сдавай задом, цепляй его и тащи. Мы тихонечко будем прикрывать. Но если Советы начнут бить артиллерией, мы сделаем ноги.

- Вряд ли, - задумчиво сказал Брандт.

- Почему?

- Они в атаку пошли без поддержки. У них нет артиллерии.

- Или они с ходу атаковали, не дожидаясь подхода.

- Или так. Но другого выхода у нас нет.

- Это точно... Мюллер, осилишь эту скотину на буксире?

- Должен, - уверенно ответил мехвод. Он верил в свою "четверочку".

- Тогда возвращаемся.

Через полчаса приготовления были закончены. Заряжающий, радист и наводчик сели за башню, на моторное отделение. Им надо было установить буксировочные троса. Быстро установить. Очень быстро.

Осторожно двигаясь вперед, время от времени поводя коротким стволом по сторонам, "Т-4" приближался к русскому брошенному танку.

По бокам, так же осторожно, пригибаясь, перебежками шла пехота.

Советы молчали. Ни одного выстрела с их стороны. Ни одного шевеления. Только дымок по кромке леса, на том берегу небольшой речки. Неужели ушли?

Штайнер напряженно вглядывался вперед, высунувшись из-за башни. На голове Максе красовался стальной шлем, который он позаимствовал у одного из убитых. Наконец, "четверка" приблизилась к брошенному русскому великану. Да, точно и гусеницы на месте, и люки закрыты. Впрочем, может они через нижний люк выбрались?

"Четверка" остановилась в пяти метрах от русского. Зингер, Кёллер и Штайнер спрыгнули на сухую, взрыхленную войной землю.

- Давайте, тащите, я барабан крутить буду, - крикнул радист.

Буксировочные тросы, коих было две штуки, наматывались на барабаны, размещавшиеся по обе стороны от верхней лобовой плиты корпуса.

Так... Конец на плечо и бежать.

Приближаться было страшно. Казалось, что курсовой пулемет противника вот-вот оживет и шевельнется. Но нет. Ничего не происходило. Зацепить...

И Штайнер, спотыкаясь, побежал за вторым тросом.

- Готово!

Брандт, высунувшись по пояс из командирского люка, махнул своим танкистам рукой:

- В сторону! И за буксировкой следите. Нормально закрепил?

Вместо ответа Кёллер показал большой палец. Брандт кивнул и скрылся в башне.

"Четверка" дернулась.

Тросы постепенно натянулись, словно струна на гитаре: едва-едва и зазвенят.

Русский стоял как вкопанный.

Оно и понятно - вон какая толстая машина. "Четверка" выглядела рядом с русским как-то... Как Гретель рядом с людоедом.

"Четверка" взревела "Майбахом", выпустив очередной клуб вонючего сизого дыма.

Есть! Русский танк сдвинулся на сантиметр, другой...

- Пошел гулять Октоберфест! - заорал Зингер, замахав пилоткой.

Дело немного осложнялось тем, что большевика приходилось тянуть чуть в горку. Но ничего. Немецкий двигатель явно побеждал советского тяжеловеса.

Пехотинцы унтер-офицера Ковальски время от времени бросали любопытные взгляды на буксировку трофея, но не забывали следить за лесом, откуда несколько часов назад выскочили в атаку Советы.

Постепенно "четверка" набирала скорость, таща за собой большевистский танк, медленно, но верно поднимаясь по уклону поля.

Внезапно русский ожил.

Он взревел мотором, и дернулся назад, словно оглушенный дикий зверь, почувствовавший страх несвободы.

Черный дым его труб смешался в воздухе с синим немецким. Жутко заскрипел металл, натянулись тросы.

Башню русский не повернул. Видимо, заклинило. А в немецком танке некому было подать снаряд и навести орудие.

Немец взревел, из-под его гусениц взлетела грязь.

Русский ответил упрямым рычанием.

Штайнер замер, глядя на невиданное перетягивание каната.

Русский оказался сильнее. Гусеницы немецкого танка буквально скользили по земле.

Рычащий большевик тащил за собой нечаянную добычу.

Штайнер вскочил и бросился было к танку, но его за ногу схватил пехотинец:

- Лежи, дурак!

В этот момент советский танк повернул башню. Его орудие уставилось в лоб немцу.

- Гранатен! - заорал унтер-офицер Ковальски и первым метнул в гиганта гранату с длинной ручкой.

Та, неслышно за грохотом моторов, ударилась о башню, отскочила и несильным хлопком взорвалась на земле. Вторая, брошенная уже удачнее, взорвалась на гусеничной полке и... И ничего.

- По гусеницам! По гусеницам его! - закричал Кёллер.

Бирхофф отцепил яйцевидную гранату и метнул ее в русского, стараясь попасть на гусеницу. Однако, она лишь ударилась о каток и опять отскочила.

Русский, тем временем, набирал ход, таща за собой упрямую "четверку".

- Почему Брандт не стреляет? - заорал Зингер.

Пехотинцы от отчаяния открыли огонь из карабинов и пулемета по русскому. Но что ему были пули, если гранаты его взять не смогли?

В конце концов, не выдержали нервы у немецкого командира. Он открыл люк и буквально вылетел из танка. Через боковой люк выскочил и Мюллер.

Набирая скорость, русский потащил опустевшую "четверку" в сторону леса, откуда так и не донеслось ни одного выстрела.

Пехота продолжала стрелять по танку, но большевик не обращал никакого внимания на пули, высекающие из брони искры.

- Ферфлюхте швайне... - пробормотал побледневший Зингер. - Как же с ними воевать?

- Мы слушаем вас, унтерфельдфебель Брандт.

Перед импровизированным, из снарядных ящиков составленным столом, накрытым какой-то простынею, стоял бывший командир танка Вилли Брандт. Бывший, потому как танка у него больше не было. А экипаж стоял в сторонке. Смотрел он себе под ноги:

- Выполняя приказ, наш экипаж, действуя совместно с отделением унтер-офицера Ковальски, попытался эвакуировать с поля боя тяжелый русский танк неизвестной марки. При попытке буксирования, танк ожил. После чего, использовав превосходство в силе двигателя и массе, начал тащить наш танк в свою сторону. Осознав, что мощности нашего танка не хватит, я приказал экипажу покинуть машину...

- Почему вы не открыли огонь и не уничтожили русский танк?

- Нас в танке было двое. Я и водитель, обергефрайтер Клаус Мюллер.

- Где были остальные?

- Они занимались подготовкой к буксировке, затем заняли позиции вместе с пехотой.

- Унтер-офицер Ковальски!

- Я!

- Вы подтверждаете это?

- Яволь! - вытянулся пехотинец во фрунт.

Трое офицеров за столом переглянулись и зашептались о чем-то.

- Обергефрайтер Мюллер!

- Я!

- У трибунала есть вопросы к вам. Почему вы не пытались маневрировать? Порвать тросы, например?

- Я пытался, господа офицеры. Я делал рывки, подавая вперед, потом резко сдавая назад. Однако, буксировочные концы отлично держали на разрыв. К тому же, я боялся повредить трансмиссию. Буквально пару дней назад, мы встали у самой границы. Ремонтникам пришлось перебрать коробку передач. "Т-4" достаточно нежный танк, ежели насчет рывков вы. "Тройка" надежнее...

- То есть, для эвакуации русского лучше подошла бы "тройка"?

- Не думаю. Если у нас мощи двигателя не хватило, то "тройке" куда?

- На сколько, по вашему мнению, сильнее этот русский танк?

Мюллер задумался, машинально почесал нос, потом резко одернулся:

- Думаю, на двести-двести пятьдесят лошадей, герр оберст. Уж больно легко он меня потащил. Я ничего не мог сделать.

- Почему русский не стал стрелять по вам?

- Хм... Хороший вопрос... Ой! Сначала я предполагал, что у него нет экипажа. Однако, после того, как русский дернулся, я понял, что его экипаж просто временно потерял сознание. Знаете, я его близко разглядел. На нем было более десятка отметин от попаданий снарядов в лобовую броню. Ни один из наших снарядов его не пробил , но, поверьте... Это очень неприятно, когда по башне стучат и стучат снаряды. Обычно я после боя плохо слышу. Иногда бывает, что на секунду в глазах темнеет. Думаю, их оглушило. А когда мы их дергать начали, они постепенно приходить в себя стали. А потом решили к себе наш панцер перетащить. Знали же, сколько у них сил. Думаю, знают сколько и у нас табунов. Ой. Лошадей. Потому и не стреляли.

- Так, так, так... - задумчиво постучал карандашом по столу председатель трибунала. - Ковальски! Опишите действия своего отделения.

Ко столу подошел унтер-офицер. Почесав начавшую пробиваться рыжую щетину, пожал плечами:

- Заняли позиции согласно намеченному совместно с обергефрайтером Брандтом плану. Русские не появлялись. Когда советский танк начал двигаться, мы открыли по нему огонь. Однако гранаты типа М-24 и М-39 не нанесли никакого ущерба. Одна из гранат прямо на гусенице разорвалась. И ничего. Что мы могли сделать?

- Почему вы не предприняли попытки разорвать тросы?

- Как? - изумился Ковальски. - Не, мы в этом не понимаем. Наше дело пехоту противника отсечь. У нас и средств противотанковых никаких нет в отделении. А эти в натяг друг другу шли. Как я тросы сниму? Ножом, что ли их резать?

Офицеры опять зашептались друг с другом.

Шептались долго.

Потом, объявив, что суд удаляется на совещание, отошли в кусты покурить.

Через вечерние сумерки виднелись красные угольки папирос, слышался тихий хохоток и бульканье фляжек.

Минут через пять трибунал вернулся на место.

Оберст Вагнер неторопливо докурил, потушил папиросу о каблук и притоптал в землю:

- Унтерфельдфебель Брандт!

- Я... - угрюмо ответил командир экипажа.

- За бегство с поля боя и оставление вверенного вам оружия, а также за невыполнение приказа в боевой обстановке, вы должны заслуженно быть расстрелянным. Однако, учитывая смягчающие обстоятельства, такие как столкновение с неизвестной техникой противника, вы приговариваетесь к пяти годам заключения с возможностью искупления вины в исправительном батальоне группы армий "Юг". ..

Из вечерних сумерек послышался приглушенный голос:

- Ссуки, лучше бы расстреляли...

Брандт стоял поникший, глядя под ноги.

- Это кто там такой умный? - рявкнул Вагнер, вглядываясь в дымчатый полумрак. Ответа, естественно, не было. Оберст продолжил:

- ... в пятьсот шестьдесят первом исправительном батальоне группы армий "Юг" с лишением звания и наград. Приговор обжалованию не подлежит. Заключенный Брандт, вам понятен приговор?

- Да, - тихо ответил бывший унтерфельдфебель.

Двое фельджандармов сковали его наручниками и увели. Остальные разошлись по ночлегам. Больше судебные репрессии никого не коснулись.

Когда экипаж...

Бывший экипаж...

Когда экипаж улегся у костра, Макс вздохнул:

- Хорошо, что не расстреляли.

В ответ буркнул Мюллер:

- Дурак ты, Штайнер. Но ничего, это скоро пройдет.

- Почему?

- На войне или быстро умнеют, или быстро погибают. Естественный отбор.

- А как же Брандт?

- Ты его больше никогда не увидишь. Все. Спать.